Книга 2. На службе у Петра Великого

— ... Флот ведь только сначала жилы из государства тянет. Когда же на ноги встанет и славными победами окрепнет, то и доход великий приносить начинает. Разве королевство свейское беднеет от флота великого? А английское королевство разве от флота в разорении? Нет! Конечно, нет! — Петр спорил сам с собой, чем заставлял сопровождающих держаться от него еще дальше. — Одно лишь прибавление от сего идет для государства! А сейчас что?! Что, морды бородатые? — лицо его перекосилось в сильной гримасе, начиная напоминать пугающую маску. — Я спрашиваю, что сейчас с торговлишкой русской стало? Что? Барышами великими прирастаете? Да?

Он, правда, не понимал тех, кто разглагольствовал о старых добрых временах его батюшки, царя Алексея Михайловича! О каких таких старых добрых временах они говорили? О каком могуществе Российского государства? О каком уважении со стороны соседей могла идти речь? Крымчаки с османами зубы точат на южные земли, ляхи спят и видят, как западные земли оттяпать. А наш север разве в безопасности? Нет! Там корабли свеев хозяйничают.

— ... Русскому же купчине везде обида и обман. Свеи наши корабли не пропускают, как липку обдирают. Немчины, вообще, товары за жалкие гроши забирают весь товар. Англичашки тоже хороши, — криво усмехнулся царь. — Приплывут в Архангельск и губы кривят. Мех им плохой, воск старый, мед не свежий. Сами же у себя золотом по весу за все берут.

Тут Петру вспомнились обидные до боли рассказы местных купцов, братьев Бажениных, про отношение англичан к местным. Лицемеры! Лицом к лицу в десну лобызаются, а за глаза грязными схизматиками зовут. Варварами называют, что земли своей и ее богатств недостойны. Один английский капитан, вообще, разбоем стал в этих местах промышлять. На деревни поморов нападает. Пограбит, женок и девок снасильничает, а избы все пожгет. На тридцатипушечном шлюпе промышляет и никому спуску не дает...

— Нельзя таким спуска давать! А чем? Нету у державы Российской достойных кораблей, чтобы со свеяими и англичашками на равным бороться! Даже с жалким разбойником справится не можем, — с горечью пробормотал он.

Еще немного и все снова бы закончилось, как и вчера, и позавчера. Устав от самокопания, Петр вновь бы напился до беспамятства. Однако, сегодня все пошло по другому пути...

— ... Зеленою весной под старою сосной с любимой Ванюша прощается, — вдруг до ушей Петра донеслись звуки очень странной песни. — Кольчугою звенит и нежно говорит...

И уже хор мужских голосов грянул с еще большей силой:

— Не плачь, не плачь, Маруся-красавица!

Сделав еще несколько шагов, Петр остановился. Ему казалось, что за эти несколько недель в Архангельске он изучил уже все его звуки и всех его обитателей. А тут что-то новенькое... Что это за песня? И, главное, кто ее поет?

Недоуменный царь повернулся в сторону приближенных, но увидел у них точно такие же удивленные лица.

— Маруся молчи и слезы льет, от грусти боли душа ее, — выводил время от времени чей-то пронзительный голос, который тут же сменялся дружным хором мужских голосов. — Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси капают слезы на копье!

Звук голосов все нарастал и нарастал, с каждым словом избавляя Петра от остатков грусти и хандры. Сколько в звучавших словах песни было боевого задора, что хотелось тут же взять в руки палаш или вскинуть на плечо фузею и пойти в поход.

— Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси капают сладкие, капают кап-кап, капают прямо на копье, — продолжала звучать песня.

Наконец, из ближайшего переулка показался некто с фузеей на плече. Кто это такой? У стрельцов и потешных одежда совсем другая. А этот одет очень странно. На нем необычные широкие порты, заправленные в черные сапожки, и темно-зеленая рубаха. Талию у него перетягивал широкий кожаный пояс с массивной бронзовой бляхой... Остолбеневший Петр, рассматривая все это широко открытыми глазами, так и не мог понять, кто это? Может это кто-то из иностранных моряков? Сейчас у причала и парочка английских купцов стоит, и один голландец. Наверное, их моряки гуляют? Тогда, почему песню поют на русском?

Следом за ним, один за другим, появлялись и другие солдаты, одетые точно так же. Десятка три их было на взгляд Петра, не больше... Вдруг, в голову юноше пришла очень неожиданная мысль! А, если это враги?! Соседние державы ведь, спять и видят, как русские земли к своим рукам прибрать.

Видимо, эта же мысль одновременно пришла в голову и Лефорту, который уже бежал к Петру с обнаженным клинком в руке.

— Капрал, к оружию! — орал швейцарец шедшему где-то позади сопровождения из солдат. — Государь, назад!

Незнакомый же отряд, невольно ставший причиной такой паники, и не думал останавливаться. Три десятка незнакомых военных, по-прежнему, бодро маршировали, во все горло горланя песню.

— Студеную зимой опять же под сосной с любимою Ванюша встречается, — звонко выводил запевала откуда-то из середины необычного отряда. — Кольчугой вновь звенит и нежно говорит — вернулся я к тебе, Раскрасавица.

Последней из-за поворота выкатилась дивная повозка, из которой дым валил. С общего перепуга Петру показалось, что это пушка с дымящимся запальным фитилем. Он дернулся назад и, едва не свалившись на спину, столкнулся с Лефортом.

— За меня, Пэтэр! За меня прячься! — закрыв телом государя, швейцарец выставил вперед тяжелый палащ и стал им размахивать из стороны в сторону. — А ну, стоять! Кто такие?! Здесь государь Пэтэр!

Перед ними, грохоча башмаками, начала выстраивать "живую" стену запыхавшиеся преображенцы с выставленными вперед фузеями. Капрал уже открыл рот, чтобы скомандовать "пли". Пальцы трех десятков солдат дрожали на курках фузей. Казалось, еще немного и грохочущий залп отправит в полет почти килограмм смертоносного свинца...

— Эй! Братцы! Вы что? Мы же свои, русские! Елки зеленые! Вы совсем что ли ослепли?! — вдруг возмущенно закричал один из незнакомцев в зеленых мундирах, выскочивший вперед всех. — В кого палить собрались?! В православных?! Б...ь! Государь! Государь! Это же я, Алексашка Меньшиков! — парнишка среднего роста бесстрашно подошел к застывшим преображенцам и замахал своей шапкой. — Вот же я! Господин Лефорт! Забыли, что ли?! Алексашка, я, Меньшиков! А это одежа у нас такая! Государь!

Да, да это этот незнакомец в странной для этого времени был именно я! За спиной маршировал мой отряд, а позади нас дымила самая настоящая полевая кухня. Это я придумал войти в город с такой помпой, рассчитывая на сногсшибательный эффект... На всех нас было новое обмундирование, в котором здесь и сейчас вряд ли бы кто-нибудь смог опознать некое подобие советской гимнастерки с шароварами, заправленными в короткие черные сапожки. Сверкали на солнце двухглавые орлы на наших погонах. Талии стягивали шикарные черные ремни со здоровенной и ярко начищенной бляхой. На плечах лежали фузеи с примкнутыми штыками. Словом, все было сверхнеобычно, очень функционально, строго и одновременно красиво.

Узнавший голос своего недавнего слуги, Лефорт раздвинул плечом солдат и вышел ко мне. После чего молча начал меня разглядывать. Следом протиснулся и Петр, реакция которого была совершенно иной.

— Брат Лексашка! Ты ли это?! Я уж и думать про тебя забыл! — заорал он с мальчишечьим задором и тут же облапил меня за плечи. — Ха, что за одежа на тебе? Дивлюсь прямо! А на ногах сапожки? А как же солдатские ботинки?

Царь прямо лучился любопытством, и я не стал его разочаровывать. Произведённый эффект не стоило растрачивать попусту!

— Так, государь, в ботинках этих удобства никакого. Они же как деревянные. Нога в них толком-то не сгибается, — я ткнул пальцем в низкие ботинки из толстой кожи на ноги у одного из солдат. — Тяжелые в добавок... Если же, государь, в походе через болото пробираться нужно? Ботинки в раз промокнут, а там и до болезни какой-нибудь недалеко. Сколько в такой обуви навоюешь? А на эти сапожки посмотрите! Мягкие, непромокаемые, теплые! — я даже притопнул по земле несколько раз, показывая, насколько мне удобно. — Такие в самый раз для служилого человека!

Собственно, что тут сравнивать-то? Одевал я эти ботинки. Это все равно, что кусок дерева на ноги надеть. На долгом марше ноги можно запросто в кровь сбить. В хороших же сапогах их свиной кожи дорогу, вообще, не чувствуешь! Правда, цена сапожек такая, что вряд ли в них обычных солдатиков обуют...

— Хороши, конечно..., — пробурчал Петр, признавая очевидное; горели завистью и глаза стоявших рядом солдат. — Только грошей на них много потребно. Притом в европах во всех армиях солдаты в таких башмаках воюют и, заметь, хорошо воюют. У Карлуса свейского все в башмаках ходят, — дальше он заинтересовался моими штанами, судя по его упавшему вниз взгляду. — И порту у тебя занятные. Не пойму я только, что они широкие такие? Большой уд, что ли прятать? Ха-ха-ха!

Штаны у меня и, правда, широкими были.

— Исключительно для удобства, государь, сделано сие, — не повелся я на подначку. — У солдата все должно быть для не для красоты, а для удобства. Я так, государь, разумею... Негоже для русского солдата носить все вот это — тесные чулки в обтяжку, каменные башмаки, шапку неудобную, камзол непонятный какой-то. А у нас, посмотри! Цыган, изобрази-ка нам что-нибудь занимательное.

Я подмигнул тому самому солдату из своей особой команды диверсантов с пройдошистым лицом. Мол, удиви-ка нас чем-нибудь. Тот тут же выдал такие коленца, что я невольно позавидовал его мастерству.

— ... Ой, милая, что ж ты гарная така?! — как рявкнет мужичок, бросаясь в присядку. — Глазками мне светишь, косою крутишь, — он выделывал такие коленца, что ноги в черных сапожках взлетали выше его головы. — Задниц... вертишь!

Крутанувшись вокруг своей оси в очередной раз, мой солдат с уханьем вскочил на ноги и принял молодцеватый вид.

— Вот, государь, какова моя одежа. В ней и воевать удобно, и коленца вот такие выделывать, — выдав это, я решил Петру показать еще кое-что. — А вот так, государь, они сдюжат в своем немецком платье? Миха, — крикнул я невысокому крепкому пареньку, стоявшему в середки моих бойцов. — Слушай вводную! Враг справа. Расстояние две сотни шагов. Ползком добраться до того забора и спрятаться за ним. Выполнять!

Солдатик с места прыгнул вперед, буквально распластавшись в воздухе. Едва тело его коснулось земли, как он, извиваясь змей, быстро пополз в сторону высокого бревенчатого забора. Прошло не больше шести — семи секунд, как Миха оказался у цели. Не останавливаясь, он прыгнул на забор и, подтянувшись, исчез с глаз.

— То же мне диво. Эти также могут, а могут и лучше, — с кривой усмешкой проговорил Петр. — Смотри-ка. Ты! — не долго раздумывая, царь выхватил из своих сопровождающих первого попавшегося, оказавшегося капралом. — Не посрами меня, браток. Давай, також! Что встал?

А тот не сразу понял, что от него хотят. Глазами глупыми телка пялился то на одного, то на другого. Видимо, поверить не мог, что он, капрал, должен, как какой-то оборванец, ползать в пыли и навозе.

— Ах, ты, волчья сыть! Глухой? На землю! На землю! — видя такое, Петр вспыхнул как порох. — Дуболом! Сгною!

Молоденький капрал сразу же бухнулся на землю, с перепугу угодив в лужу. Его щеголеватый камзол из дорогого сукна мгновенно окрасился в неприятно бурый цвет. Подгоняемый злыми окриками Петра, капрал пополз, смешно оттопыривая зад к верху. Чувствовалось, не часто ему приходилось ползать на полигоне.

— Теперь на забор лезь! Быстро, на забор! Что задницу тянешь? — неиствовал Петр, зло сверкая глазами.

Под такие вопли бедный капрал должен был ракетой взлететь на забор, но его, к сожалению, подвели тесные лосины-чулки. Вися на заборе, он несколько раз пытался закинуть ногу, но у него ничего не получалось. В конце концов, обессиленный офицерик свалился у этого самого забора.

— Вот, государь, и ответ, — я выразительно кивнул в сторону валявшегося капрала. — В такой одежде, как на мне, можно любые военные упражнения запросто делать. Бегать, прыгать, ползать. Лазить по деревьям, драться в рукопашной схватке... Эти же молодцы, — я рукой обвел приосанившихся солдат из моего отряда, сделавших серьезные лица и закатив грудь колесом. — Могут столько всего, чего другие сделать не могут. Могут во вражеский лагерь пробраться и целого генерала притащить. Могут темной ночью на стену крепости влезть и ворота открыть. Могут даже целый корабль захватить...

Надо признаться, что в пылу такой само презентации я малость прихвастнул. Я, конечно, верил в своих людей, зная их подготовку. Однако, прекрасно понимал, что они никакие не русские ниндзя, не бегают по стенам, не летают на дельтапланах из рисовой бумаги и не плюются дротиками с ядом... Просто, я не мог отказать себе в удовольствии и не похвастаться! Посмотрите на моих людей! Богатыри! Подтянутая форма, аккуратные шапки-пилотки, брутальные ремни с бляхами, подсумки с боеприпасами, рюкзаки с пайком, небольшие саперные лопатки у пояса!

То, что я сболтнул лишнего, до меня дошло не сразу. Едва услышав мою похвальбу про захват корабля, Петр почему-то "завис". Он несколько минут смотрел на меня, потом перевел взгляд на Лефорта. После чего царь по какой-то причине повернулся в сторону порта и скользящих по морской глади судов.

— Говоришь, Алексашка, орлы твои целый корабль взять могут..., — проговорил он с некоторым сомнением. — Смотри, Алексашка, смотри. Словеса такие плетешь, что слушать дивно. Вот про скорострельные фузеи говорил, а сделал ли? — с каменным лицом кивнул и потряс тяжеленной фузей в своей руке. — Посмотрим, посмотрим... Теперь вот про крепость и про военный корабль говоришь, — неторопливо продолжал он, словно размышляя. — Неужели и такое сможешь сделать?

Вот теперь уже и я завис! До меня стало доходить, что у старины Петра имеются какие-то проблемы и он хочет их повесить еще и на меня. Вот же я, дурень! Как говориться, язык мой — враг мой! Чего я наболтал?! Про крепость, про корабль?! Зачем?! Добрый друг Петр ведь что-то там себе нафантазировал...

— Есть у меня для тебя Лексашка одна задачка, коя для меня як заноза. Вот тут, в сердце, колет нещадно, — Петр рванул на груди камзол. — Повадился тут на селения поморов один заморский злыдень нападать. Капитан голландский с командой разбойников, собака! Прознает, где пушнины много набили, и темной ночью в селение врываются. Мужиков всех побивают, девок ссильничают, а шкуры на корабль к себе тащат. Уж три седмицы озорничают, пушнины видимо-невидимо набрали у поморов. Это сколько теперь грошей казна не досчитается, помыслить даже страшно! А гроши сейчас для государства Российского зело, как нужны!

Я же все это время оторопело смотрел на царя, отчаянно пытаясь сдержать падающую челюсть. "Петя, реально, охренел! Хочет, чтобы я ему настоящего пирата поймал? Я ему, что батька Махно с целой дивизией штыков?! Неужели он совершенно серьезно предлагает такое?". Правда, в глазах Петра не было и намека на шутку.

— ... Эти вон, дуболомы, чуть не полком стрельцом его ловят, а все без толку! Токмо зазря порох и свинец переводят! — с досадой бросил он в сторону понуро стоявшего воеводу Архангельска; этот пухлый человечек аж съежился от такой очень нелестной характеристики его усилий. — Одного голашку пымать не могут! Одного! — если бы взгляд Петра мог метать молнии, то на месте воеводы уже давно было бы выжженное место. — Так вы мне край державы стережёте?! От одного разбойника оборонить не можете!