Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

— Стакан говорите? — спокойно произнесла я.

— Именно стакан, — даже не кивнул, а яростно мотнул головой Скиталец.

— Всё так безнадёжно? - по-прежнему невозмутимо спросила я.

— Абсолютно.

— И никакого снисхождения?

— Ни малейшего. Возмездие должно свершиться.

— А повесть в печку? — на всякий случай уточнила я.

— Именно, именно в печку! — горячо поддержал моё предложение Уильям, — дотла, дотла! Чтобы ни одна зараза, что таится на этих проклятых страницах, не перенеслась в книги честных служителей муз.

— Знаете, — с холодной вежливостью начала я, — конечно, плохо так думать и говорить, но это дажё хорошо, что вы убили несчастную Горяну и её девчонок.

— Обожаю парадоксы, — оскалился Скиталец, — позвольте узнать, почему?

— Когда я убью вас, моя совесть останется чиста, — с приветливой улыбкой пояснила я.

Условие Альбертины. Убийство.

Скажите, вы не задумывались, почему те, кто прекрасно обходится без еды, посещают рестораны и кафе?

Уж не потому ли, что не считают это низменным и грубым? Еда уже не напоминает царям природы об их животной сущности, теперь — это неиссякаемый источник удовольствий и наслаждений, призванный удовлетворить самые невероятные запросы избалованных гурманов. Изысканный и неповторимый вкус того или иного блюда становится единственным критерием при его выборе. Представьте, как подобная метаморфоза отразилась на толщине ресторанных меню. Ведь что-что, а вкусовые пристрастия товарищей сроду не помогали обрести.

Разумеется, работа кулинаров при таких условиях превращается в сущее наказание. Но, Хёлльмунд — это Хёлльмунд. Как гласит известная поговорка, именно его властители придумали эту почтенную и уважаемую профессию. А значит, всё справедливо, не так ли?

Понятно, что и обслуживать там, где скучное ремесло уступило место высокому искусству, а свободная фантазия окончательно и бесповоротно вытеснила шаблонный подход, должны безукоризненно. Малейшее невнимание к посетителю, малейший намёк на равнодушие к его желаниям и капризам безвозвратно погубят репутацию ресторана, и тогда уже ничто не остановит волну слухов и сплетен о том, что "тут хорошее настроение ловить нечего". Да-да, именно настроение. А что ещё здесь ищут и надеются обрести?

Так что нет ничего удивительного в том, как почтительно и даже подобострастно хозяин кафе "Знак Саламандры" приветствует наших знакомых.

— Ваше высочество, — низко склоняется он перед обладателем властного и решительного голоса, — ваше высочество, — с уважением обращается он к его спутнику, — рад вас видеть в стенах моего скромного заведения. Прошу вас, проходите, следуйте за мной.

— Сюда, сюда, месье ле Гранд, ваш столик мы всегда держим свободным, — хозяин проводит посетителей вглубь небольшого зала к столику, который стоит вдалеке от остальных "собратьев", — всё как вам нравится — приятный полумрак и никаких докучливых соседей. Садитесь, господин ландграф! (это уже к собеседнику Лионеля.) Позвольте лично принять ваш заказ.

Следует признать, выбор обоих принцев не был ни диковинным, ни чересчур экстравагантным. Лионель ле Гранд ограничился чашкой кофе и кремовым пирожным. Даймон фон Инфернберг заказал фруктовый салат из мелко порезанных яблок и ананаса, а также апельсиновый сок.

— Прослежу лично, — торжественно заверил знатных гостей хозяин кафе, после чего поспешно покинул зал.

Пока готовится заказ, не станем терять понапрасну время и внимательно изучим сидящих за столиком персон. И хотя в этой части зала царит приятный полумрак, ему всё-таки не сравниться с той непроницаемой тьмой, что скрывала ранее от нашего острого взора Лионеля ле Гранда и ландграфа Инфернберга.

Всё в облике первого из них говорит о явной незаурядности и безоговорочном превосходстве над окружающими. Величавая осанка, идеально сидящий на могучей фигуре, пошитый из лучшей материи светло-серый френч, властное и суровое выражение лица и, главное, взгляд — колючий, угрюмый, пронизывающий насквозь и мгновенно выносящий окончательный вердикт. Признайте, обладатель подобного взора не может ошибаться. Его слово — истина в последней инстанции, приговор, который не отменят даже в высших сферах. Лионель ле Гранд — олицетворение грозной, несокрушимой силы. Глыба, а не человек.

Что касается его собеседника, то всякий, после знакомства с ландграфом, непременно бы решил, что сей субъект, являет собой личность маргинальную, а потому чрезвычайно опасную, от которой разумно держаться как можно дальше. Что заставляло жителей Хёльмунда так думать? Возможно, ответ заключался в вечно мятом чёрном френче ландграфа, чьи вычурно-крикливые, вышитые золотыми и серебряными нитями узоры не скрывали того, что сам костюм пошит из весьма и весьма дешёвой ткани. Или мирных обывателей отпугивали хищные складки у рта и волчья улыбка, которая слишком часто появлялась на его красивом лице? Или в его серо-стальных глазах они нередко читали мысли о том, как ударом ноги по голени или в пах отправить очередного беднягу в нокдаун, чтобы затем добить его хлёстким, стремительным джебом или кроссом. А танцующая походка Инфернберга, вкупе с идеально сложенной фигурой, свидетельствовала, что сей незамысловатый фокус, ландграф проделает без особого труда. Одним словом, мирному обывателю Хёлльмунда (смешно звучит, верно) Даймон фон Инфернберг казался колоритным отрицательным персонажем какого-нибудь боевика класса "Б", способным продержаться минуту-другую против главного героя и даже, если повезёт, выдержать полноценную пятиминутную схватку.

Впрочем, среди жителей Хёлльмунда были и другие. Те, кто за хищными, жёсткими складками рта, волчьим оскалом и раздумьями об атакующих связках и комбинациях видели в глазах ландграфа и нечто иное. Одиночество. А ещё ограниченную неспособность причинить обиду или боль беззащитному и беспомощному существу. И понимал тогда умный наблюдатель, почему дерзкому и злобному ландграфу Инфернберга непременно нужен сильный и грозный соперник, и догадывался он, что ландграф уже давно нашёл его. Знали, знали обитатели Хёлльмунда кто это, но знали также и другое... Что однажды Даймон фон Инфернберг, четвёртый принц Тьмы, предвестник Хаоса и Вечного Небытия бросится на защиту тех, кто слабее его от того, кто значительно превосходит его по силе. А так как подавляющее большинство жителей Тёмного Королевства тягаться в воинском искусстве с ланграфом не могли и очень боялись одного субъекта (хотя чего его бояться, его любить, любить надо), то. Некоторым из них представлялся он самым подходящим кандидатом на главную роль в фильме, повествующим о том, как в постапокалиптическом мире суровый, но благородный воин-странник даёт жёсткий отпор банде отъявленных головорезов, преследующих беззащитную женщину и её малых детей. Но, несмотря на это, и они также считали, что Даймон фон Инфернберг — личность, несомненно, маргинальная, а потому страшно опасная, и держаться от него следует как можно дальше. Если вы, конечно, не Лионель ле Гранд. Первому принцу Тьмы никакой защитник и даром не нужен. Да вы и сами это знаете.

— А вот и ваш заказ, — стоит ли говорить, что хозяин кафе принёс его лично, — ваш кофе, месье ле Гранд, ваш салат, господин ландграф.

— Не слишком ли крупно нарезаны ломтики? — задумчиво и, как будто рассеяно, произнёс Инфернберг, не обращаясь ни к кому конкретно.

Но и такого безобидного тона оказалось достаточно, чтобы хозяин кафе молниеносно схватил злосчастное блюдо и тут, же растаял в воздухе. Ровно через секунду он вновь возник у столика.

— А сейчас, господин ландграф?

— Идеально, — поспешил заверить его Инфернберг.

— Всё великолепно, любезный, — Лионель ле Гранд дал ясно понять, что принцы хотят остаться наедине. Объяснять дважды ему не пришлось.

— В этом заведении заваривают кофе лучше, чем где бы то ни было, — просветил собеседника Лионель, делая небольшой глоток, — настоятельно советую вам. Ну, на чём мы остановились, — добавил он после секундной паузы.

— На главном условии нашего соглашения с Альбертиной, — напомнил фон Инфернберг, насаживая на вилку ломтик ананаса.

— Ах да, — поморщился Лионель, — расскажите о нём поподробнее.

— Всё очень просто, — пояснил четвёртый принц Тьмы, — в нашей постановке должен участвовать один персонаж.

— Кто же?

— Некий Фавнов-Шляхтевич.

Изучение личности.

— И какая роль отведена этому господину? Положительная или отрицательная? — неприкрытый сарказм в голосе Лионеля свидетельствовал, что первому принцу Тьмы, по большому счёту, всё равно кто такой Фавнов-Шляхтевич, и почему его задействуют в постановке. По-видимому, Лионель ле Гранд уже давно не удивлялся эксцентричному поведению партнёрши, а к её выходкам и капризам относился с философским стоицизмом.

— А как вы считаете? — в серых глазах фон Инфернберга заиграли весёлые огоньки, — положительный персонаж может иметь такую фамилию?

— В отличие от некоторых, — невозмутимо ответил ле Гранд, — я не использую в моих романах говорящие имена. Избитый приём. Это у Мишеля чуть ли не через страницу встречаются всякие Рвацкие и прочие Бескудниковы. А у меня...

— Полагаю, — с улыбкой прервал Лионеля ландграф Инфернберга, — Мишель заявит, что вы ограничены самой средой, в которой живут ваши герои. И ему трудно возразить. Князь Твердолобов или граф Чинушин звучит действительно нелепо и дико.

— Это на что он намекает? Что я — салонный литератор? Великосветский сплетник? — а вот огни, что запылали в глазах Лионеля, весёлыми не назвал бы никто.

— Зачем мне гадать, спросите об этом у него самого — усмехнулся Даймон, — давайте вернёмся к нашей постановке, вернее...

— Хорошо, — прищурился Лионель, — так и быть, я сыграю в эту игру. Итак, кто вы, господин Фавнов-Шляхтевич? Первая часть его фамилии рождает ассоциацию с чем-то диким, необузданным и весёлым...

— Похотливым, — спокойно добавил фон Инфернберг.

— Скорее любвеобильным, — в свою очередь уточнил ле Гранд.

— Пусть будет по-вашему, — вновь улыбнулся ландграф, — в общем, что-то крайне несерьёзное и шутовское. Ну, а что насчёт второй части?

— О, а вот с ней дело обстоит совершенно иначе, — как-то уж слишком серьёзно для игры произнёс Лионель, — в ней, если вам угодно знать моё мнение, отчётливо слышится что-то открыто враждебное и глубоко чуждое жителю нашего королевства.

— Подозрительное, — продолжил обвинительный список Даймон фон Инфернберг.

— Да-да, это вы очень тонко подметили, — одобрительно поднял руку первый принц Тьмы, — именно подозрительное. Не перестаю удивляться богатству нашего языка. Насколько изумительно точные, ясные и содержательные определения позволяет он дать любым явлениям или предметам, что окружают нас. Действительно, от этой фамилии веет вполне осязаемой угрозой. Послушайте, а это случаем не псевдоним?

— Будь это псевдоним, — оскалил зубы в волчьей усмешке четвёртый принц Тьмы, — Альбертина обратилась бы за помощью к Майклу. Редворт в своё время ожесточённо боролся с этим постыдным явлением в литературе. Помнится, он даже вступил в жаркую дискуссию с одним коллегой по перу, как же его фамилия...

— Я очень сомневаюсь, что Альбертина когда-нибудь обратится за помощью к Редворту, и ещё больше сомневаюсь, что Майкл когда-либо согласится помочь ей, — решительно возразил ландграфу Инфернберга первый принц Тьмы, — да и мы прекрасно обойдёмся без его идиотских советов. Так это настоящая фамилия?

— Какая разница? — вскинул бровь фон Инфернберг, — ведь речь идёт о постановке.

— И то верно, — согласился Лионель ле Гранд, — так что именно требует наша партнёрша в отношении этого субъекта?

— Альбертина настаивает, чтобы каждый персонаж постановки, дал бы этому господину самую уничижительную оценку, какую только можно представить, — огласил четвёртый принц Тьмы главное условие "секретного пакта трёх".

— Все пятьсот? — сразу решил внести ясность Лионель.

— Ну, я не думаю, что наш замысел окажется столь грандиозным, — неуверенно произнёс фон Инфернберг.

— Отчего же? — возразил ле Гранд, — вы меня прекрасно знаете. За мной не заржавеет. И всё-таки, чем провинился этот бедняга перед Альбертиной? — с нескрываемым любопытством добавил он, — Кто он вообще такой?

— Видите ли, — хищная улыбка вновь заиграла на губах ландграфа, — это долгая история, но если вкратце... Этот господин пишет псевдо-квази городское фэнтези.

— Я ничего не понял из этого бессмысленного набора непонятных слов, — прервал собеседника Лионель, — но, похоже, вы намекаете, что этот Фавнов-Шляхтевич — литератор?

— Он — халтурщик. Ремесленник-халтурщик, — чётко и недвусмысленно выказал своё отношение к данной персоне фон Инфернберг, — да, господин Фавнов-Шляхтевич пишет развлекательную литературу. Книги его, по моему мнению, откровенно плохи. Банальные, затасканные сюжеты, отсутствие подлинной интриги, надуманные и нелепые конфликты, призванные лишь развеять скуку праздного и далёкого от глубоких раздумий читателя. Прибавьте ко всему перечисленному плоских, картонных персонажей, и вы поймёте причину столь суровой оценки с моей стороны. Хотя, кто сейчас там пишет хорошо?

— Никто. И не сейчас, а уже давно, — озвучил свою точку зрения первый принц Тьмы.

— Хочу, чтобы вы поняли, — продолжил ландграф Инфернберга, — я принял условие Альбертины вовсе не потому, о чём только что говорил. В конце концов, во всех этих вещах нет ничего особо страшного, разве только читателей они оболванивают, не давая им ни серьёзной пищи для ума, ни подлинных чувств и переживаний для сердца, но что вы хотите от развлекательного чтива?

— И вот это для вас "ничего особо страшного"? — трудно сказать, что больше преобладало в тоне Лионеля — удивления или искреннего негодования, — по-моему, вы слишком снисходительны. Но почему вы пошли навстречу этой девчонке?

— Видите ли, — задумчиво произнёс Даймон, — я прочитал почти все книги Фавнова-Шляхтевича. Я — создание дотошное, и работаю непосредственно с источниками. В его произведениях напрочь отсутствует духовно-нравственное начало. Именно к такому выводу я пришёл после моего небольшого исследования.

— Вот как? — бросил на собеседника внимательный взор ле Гранд, — значит, этот господин ставит во главу угла безнравственность и порок, так вас следует понимать?

— Можно сказать, что он эксплуатирует низменные инстинкты читателей и потакает их самым дурным и мерзким чувствам, — пожал плечами четвёртый принц Тьмы, — но, похоже, он сам получает несказанное удовольствие от своей писанины.

— Даже так? Что же он пишет?

— Он, — задумчиво посмотрел на пустую тарелочку фон Инфернберг, — превозносит подлость, коварство и откровенную жестокость. Старательно внушает читателю, что всё названное — норма жизни, и относиться к этому следует не просто с пониманием, но и с явным одобрением. Иными словами, он тщательно стирает одну черту...