"Признание-2"

   — Жили у бабу-уси, ейе,

   Два весе-о-лых гу-уся, охо-о...

   А-адин белый, другой серый,

   Вот такие гу-уси, та-ра-ра, м-м...

   Я поперхнулся. Стажер Федя кинулся на помощь, но я успел пригнуться. Маленькая, но до неприятности костлявая ладошка со свистом пронеслась над головой, и мой кашель прекратился сам собой.

   Обожаю стажера.

  

  

Ассоциация четвертая — БРАНЬ.

  

   Брань...

   Не, ну конечно можно прикинуться, что имеется в виду "ПОЛЕ БРАНИ" — это, кто не знает, когда молодой, сексуальный, умный, но несколько раненый капитан, или рядовой, кому что больше нравиться, преодолевая последний Рубикон водружает таки полковое знамя над позициями поверженного противника...

   Здесь другое...

   Здесь, извините господа — тупо МАТ.

   Наш родной эльфийский мат. Помните как у классика? "О сколько на мгновений чудных, готовит матерщины дух..."

   Отдышавшись я удивленно посмотрел посетителей:

   — Здесь что, никто не понимает эльфийский?

   Я огляделся — похоже, никто. Все мирно чавкали под нежный джаз. Страдал саксофон, томилась певица в красном платье-чулке, кстати, отличный голос. Это она, что ль, такие шуточки отмачивает? Надо познакомиться.

   Меня разобрало. Это ж надо, в таком пристойном кафе, с вежливыми официантами и чистыми скатертями, с великолепным поваром и собственным оркестром, и поют эльфийскую непристойную! Как хорошо, что я здесь один из всех эльф, и больше никто не понимает вообще, что делают эти гуси с, так, сказать, бабусей...

  — Ты чего? — сейчас Федя опять позаботится.

  — Нет-нет, все нормально, поперхнулся просто. Не надо!

   Федя опустил занесенную рученку и обратил взор на сцену. Я занялся своим картофелем. Ни ногой сюда больше! В кафе едят, а не ржут, как лошади. Федя заслушался! Знал бы он, что слушает! Ой, не могу!

  — Ту эс ламмин, ах-ха-ха, ик!

   Орки в твою печень, досмеялся...

  

  

Ассоциация пятая — ТЕЛО.

  

   Тело...

   Тело бывает роскошным.

   Нет, конечно, бывает как у меня, и в принципе с таким телом тоже жить можно. Но, иногда, встречаются поистине РАСКОШНЫЕ тела...

   Вот у певички тело на твердую четверку, а у барменши — это ПЯТЬ.

   Но вернемся к моей телесной оболочке, или организму, тут уж как вам будет удобнее...

   Так вот, старая эльфийская песня о проблемах арнитофилии возымела на мой организм самое недвусмысленное действие. А именно — заикало. И вовсе не потому, что кто-то или что-то меня принялось вспоминать, а потому как на продолжительный смех у нас с моим телом всегда одна реакция — мы ИКАЕМ...

  

   Так, успокаиваемся, икоту заедаем. Опа, стажер вытаращился. А в глазах отражается красное, значит, кто-то рядом...

  — Вам понравилось? — Федя бурно закивал, но певица оставила его без внимания. Обращалась она ко мне.

  — О да! В высшей степени, — правильно, стажер, придвинь даме стул.

  — Я старалась. Для вас, — мурлыкнула девушка в красном чулке-платье.

  — О, польщен, — это она не знает, кто я. Полицейский я, не хрен ядреный. Тьфу, прицепилось.

  — Я вас знаю. Вы Серсо Рамирэль, а я Омина, можно просто Оми. И я не возражу против вашего присутствия в моем номере в 7 вечера завтра, — певица элегантно пригубила вина, сверкнула очами и шикарно удалилась.

   Федя сглотнул. Ах да, гоблин же не привык к такому обществу. Я стал резать остывший картофель.

  — Тебе что, по фигу? — Федя вылупился на меня.

  — Ты что? Как может быть по фигу такой картофель и такое мясо?!

   Стажер замолчал. Потом вздохнул.

  — Ну хорошо. Скажи хотя бы, о чем она пела.

  — Ты уверен, что хочешь это знать?

  — Уверен.

  — Точно?

  — Точно!

  — На все сто?

  — Да не тяни ты, Темный!

   Мой бедный невинный гоблин. Я и рассказал.

   После того как гоблин пришел в себя мы направились в участок...

  

Ассоциация шестая — ИМЯ.

   Имя...

   Забавно, но все известные мне разумные существа, предают ИМЕНИ гораздо большее значение, чем оное заслуживает.

   Я не в коей мере не принижаю магического значения имен, но...

   Знавал я одного эльфа, которого вырастили горные тролли, со свойственной им прямотой назвали приемные родители найденыша— Дерьмо. До пятнадцати лет он и не подозревал, что его имя значит. Когда узнал конечно расстроился, и даже некоторое время с приемной семьей не общался, а потом все утряслось...

   Так вот, дамы и господа, пах тот эльф, как и прочие эльфы — свежими розами, срезанными на северном ветру...

   А вы говорите: "Что в имени твоем?"

   Оми.

   Ее зовут Оми. Интересно, а не та ли это Оми...

   Мысль спорхнула вспугнутой пташкой. Еще бы не спорхнуть, Федя в меня врезался. Стажер зеленый, на ровном месте спотыкается!

   Федя мычал и указывал на свои ноги. Что, ну что ты мне показываешь? Грязные обломанные ногти? Волосы на пятке? В гробу я видал твои прелести! Г-гоблин! Чтоб тя орк! Ложись!.. Бахнул взрыв.

   Зря я на него взъелся. Стажер показывал мне вовсе не на ноги, а под ноги. Большая разница. Потому что Федя дернул за растяжку. Не послушайся он меня, и я бы его действительно видел в гробу. И себя тоже, я верю в загробный мир. А так Федя грохнулся, я шмякнулся, и осколки пролетели над нами.

   Лёжа в пыли, я лениво наблюдал как из дыма появляется чуть пошатывающая фигура...

  

Ассоциация седьмая — ДОВЕРИЕ.

   Доверие...

   Если разобрать слово по составу получим недвусмысленное — ДО ВЕРЫ.

   А именно, до того как мы кому-то поверим, мы ему оказывает ДОВЕРИЕ — проще говоря, верим авансом.

   Иногда зря...

   Многие в нашем управлении считают, что доверять нельзя никому.

   Я в их числе!

   Особенно я не доверяю седым мужикам благородной наружности, ну этим...

   ... предсказателям в пятом поколение...

  

   Из дыма и пыли прямо на нас вышел седовласый мужик благородной наружности — наш городской пророк.

   ПРО РОК эта сволочь никогда и никому не рассказывала, а вот про попсу, или Эстрадных исполнителей, так это пожалуйста...

   Пророк внимательно посмотрел на нас со стажером, и, убедившись, что мы еще не пришли в себя после взрыва, а значит убежать на сможем, ехидно улыбнулся:

   — Одумайтесь, ибо грешны вы во грехе, а грех ваш грешен грешной грешностью!

   — Ну все, поймал. — я сел и принялся приводить мундир в порядок.

   — Одумайтесь! — Пророк явно приободрился.

   — Вот заладил, старый пень. — гоблин вылез из лопухов и теперь с нескрываемым интересом разглядывал образовавшуюся после взрыва воронку. — Чего ты его слушаешь? Заняться больше нечем? У нас с тобой дело не раскрытое.

   — Часы отмеряют последние минуты! — Пророк медленно но верно скатывался в пропасть речевого экстаза. — Ровно в полдень наступит Апокалипсис и умрет славный град! Вносите деньги в кассу божественного спасения! Всего за пять сольдо вы получите освобождение от всех своих прегрешений. Наши индульгенции — самые индульгентные в мире!

   — Пошли уже! А то я ему сейчас врежу, и тебе придется меня арестовать. — гоблин потерял всяческое милосердие к блаженному... впрочем я его понимаю.

   — Ладно тебе. Вон смотри, принцессу опять украли...

   Гоблин сощурился и тихо выругался:

   — Вот ...ть, красавица!

  

Ассоциация восьмая — КРАСОТА.

  

   Красота...

   Вы можете со мной спорить до потери передних зубов, но красивые бабы существуют!

   Где они живут и как их зовут, для меня (достигшего возраста 330 лет) остается загадкой.

   Но они ЕСТЬ!!!

   Эта же сука была страшная как все мои похмельные понедельники.

   То-есть — вроде и женщина, но рядом с ней хочется не возбудиться, а УДАВИТЬСЯ!!!

   Мало того, явно понимая всю свою ущербность это сволочь постоянно инициировала собственные похищения. Условия всегда были одни и те же:

  — похититель крадет принцессу.

  — тащит оную через весь город, чтоб все видели, что она кому-то нужна.

  — насилуют в темной подворотне до полного принцессиного удовлетворения.

  — в случае не получения принцессой вышеупомянутого удовлетворения похитителя волокут на плаху...

   Надо ли говорить, что на данные условия соглашаются только приговоренные к смертной казни...

   ... а палач еще ни разу не остался без работы...

  

   Похитители уныло выволокли принцессу на середину городской площади. И оросив в пыли начали обреченно пить из бассейна.

   Из переулка показалась королевская кормилица:

   — Похитили нашу красавицу! Задумали аспиды страшное! — достигнув середины площади кормилица устало взгромоздилась на оградку городского фонтана. С жалостью, взглянув на обреченных, спросила:

   — Не пробовали?

   Резко отскочив в стороны похитители нервно закачали головами: "Дескать, нет, матушка не пробовали".

   — И правильно, — кормилица затянулась папиросой, от которой чувствительно попахивало травкой. — Дольше ждешь. Дольше живешь!!!

  

   ...На площади появился пророк:

   — Одумайтесь...

  

   ...подбежавшая к нам певичка, ну та — в красном платье-чулке, переведя дыхание выдавила:

   — Я знаю, кто совершил убийство...

  

   ...гоблин весь превратился в слух...

   ...мне очень хотелось поскорее закончить со всем этим...

   И тут, Город начал рушиться...

   Видимо пришло ВРЕМЯ.

  

  

Ассоциация девятая — ВРЕМЯ.

  

   Время...

   Время приближалось к обеду...

   Вот сейчас откроется дверь и в детскую заглянет мама.

   Мама строго посмотрит и скажет:

   — Быстро убирай игрушки и иди за стол.

   Сережа послушно начнет складывать кубики в коробку.

   Исчезнет ГОРОД, так любовно возводимый им все утро, исчезнет городская площадь с фонтаном...

   ...Эльф и гоблин так и не узнают, что хотела сказать им певичка в красном платье-чулке...

   ...Пророк так и не будет услышан...

   ...Прекрасная принцесса так и не найдет своего ЕДИНСТВЕННОГО...

  

   Игра закончилась...

  

   Что поделаешь...

   Взрослых надо слушаться!

  

   Ноябрь 2006

Александр Никифоров

Из новой книги " МАБУТА, первое положение"

Витька, так скандально покинувший друзей, был с сопровождением доставлен назад в военный городок, на гарнизонную гауптвахту.

В маленькой камере, кроме него, оказалось еще трое "сидельцев" в погонах сержанта и двух рядовых срочной службы.

Сержант с " пофигистким выражением лица, которое присуще " дедушке" срочной службы, и дающее неоспоримые права на льготы и привилегии армейской жизни, оказал вновь прибывшему почет и уважение.

— Я приветствую тебя, как первого партизана, с которым мне довелось встретиться на губе, хотя я тут давно уже не гость, — сказал он, пожимая Витьке руку.

— А вы " фазаны",— повернулся сержант к рядовым, мирно сидевшим на деревянном топчане, занимающим половину камеры,— Лётом " прадедушке" закурить, и место, место освободите уважаемому человеку.

Солдаты соскочили с топчана. Один из них протянул Витьке, сигарету, другой достал боковинку коробка, чиркнул по ней расщепленной на двое спичкой, ловко зажег и дал "прадедушке" закурить.

Витьке, сразу вспомнившему, что такое " армейский дед", стало невообразимо хорошо.

Он растянулся на топчане, и попыхивая дымом в серый, давно не беленный потолок, приготовился слушать обычную в таких случаях лекцию о здешних порядках: о том что нельзя, но можно, если очень захотеть, и что можно, но совсем не хочется. По опыту своей службы, полной таких отсидок, Витька, знал, что такие беседы заканчиваются одним— дембель неизбежен, как крах капитализма.

Под монотонные наставления сержанта, он уже начал закрывать глаза, чтобы после пережитых событий предаться отдыху, но начинающую дремоту прервал звук поворота ключа, затем скрип открываемой двери...

— Если " кусяра", то полный каюк,— предупредил сержант.

В камеру бочком протиснулся прапорщик, с лицом до того квадратным, что Витька, ясно себе представил— все его деревенское детство и отрочество, прошедшее на цельном парном молоке и натуральном масле, и все те три класса и восемь коридоров, составляющих его образование, не считая начального военного.

— Ты. Чее? Мабута, оборзел?— вперил прапор маленькие глазки, казавшиеся бусинками на огромном лице, в продолжавшего курить, Витьку.

— Али мы в Сочах, на пляжу разлеглись? Счас я с тебя мигом дурь выбью. Забыл, небось, как бритвочкой очко драить? Шагооом, марш за мной!

Витька посмотрел на замеревших и казалось не дышавших остальных "сидельцев", ища поддержки и сочувствия, но увидев выражение ужаса на их лицах, молча поплелся за прапорщиком.

Он внутренне съёжился, глядя на покачивающуюся впереди огромную спину, уже определив для себя, что возражать и противоречить будет себе дороже.

Дойдя до конца коридора " квазимодо" в мундире советского прапорщика, открыл дверь за которой, Витька увидел ряд умывальников и унитазов.

— Почисть! Чтоб горело, как кремлевские звезды,— издал прапор рыкающий звук, отдаленно похожий на смех,— через час доложись.

— А тряпку можно, товарищ прапорщик,— заикаясь от страха перед прапорщиком и увиденным фронтом работ, спросил Витька.

— Можно козу на возу, или слона с подставки, а в Армии— разрешите,— поправил прапорщик,— тряпка в углу за батареей.

Прапор повернулся и стуча огромными сапогами, не хуже слона, которого помянул, двинулся по коридору, проверять порядок в сложном механизме, вверенной ему, как коменданту, гарнизонной гауптвахты.

К концу отведенного часа, Витька почти закончил работы на порученном участке.

Унитазы с умывальниками сверкали, и хотя этот блеск, даже и близко не напоминал блеск кремлевских звезд, но звезды ведь через день, а то и чаще не скребут бритвенным лезвием, вообще уничтожая блеск.

Оставалось навести последний штрих— провести мокрой тряпкой по полу, но Витька тянул время.

По его расчетам, прапор вот-вот, должен податься домой, отдыхать после трудов праведных. А накопленный Витькой, армейский опыт пребывания на "губе", напоминал ему о том, что если тебя выпустили из камеры на работы, то весь персонал этого заведения озадачен лишь тем, как бы арестант не остался без работы.

Он сидел на подоконнике, ожидая смены караула, а вместе с ней проверки и возращения в камеру.

Квадратному прапорщику, Фролу Игнатьевичу, в это время было не до арестанта.

К нему на службу пришел давний друг, еще по школе прапорщиков— старший прапорщик Бабичев, занимающий ответственейшую должность: начальника продовольственного склада полка.

Визит друга с такой должностью означал— накрытый, из излишков продовольствия , стол.

Спирт, выменянный на те же излишки, у прапорщика, начальника аптеки полка.

Истину:— не прапорщик красит должность, а должность прапорщика, они давно проверили на деле.