Мы успеваем занять свои места как раз вовремя, потому что непосредственно после этого гул возбужденного оживления за столом прерывается поднятием королевской руки. Повинуясь монаршему жесту, шум немедленно утихает, после чего Король вальяжно произносит:
— Святой Отец, начинайте!
Я вижу, как со своего места поднимается неприметный доселе человек, облаченный чуть ли не с головой в длинные черные одежды.
Человек в черном облачении некоторое время просто стоит со смиренным видом, прижав обе свои руки к груди, а потом вдруг простирает их вверх — прямо к зеркальному потолку. В том же направлении устремляется и его взгляд.
Все застольное сообщество тут же дружно поднимается со своих мест. Не исключая и Короля. Не исключая и меня, поскольку я очень боюсь вновь прилюдно совершить какую-нибудь глупость.
— Воздадим хвалу Создателям! — провозглашает человек, обращаясь как будто бы к своему собственному потолочному отражению.
— Хвала Создателям! — вторит ему несколько нестройный хор остальных персонажей, к которому спешу присоединиться и я, пытаясь тщательно копировать движения своих соседей. И даже открываю рот, чтобы со стороны могло показаться, что я тоже что-то произношу.
— Хвала Создателям за ниспосланную нам днесь пищу! — продолжает вещать человек в черных одеяниях.
— Хвала! — отзывается многоголосый хор.
— Хвала Создателям за мир, в коем обитать нам счастливится!
— Хвала!
— Хвала Создателям за Пьесу, в которой проявить себя нам надлежит!
И в очередной раз все, находящиеся в помещении дружно провозглашают хвалу неведомым мне Создателям.
— Пусть же примут Создатели плоды потуг наших скромных, и да будет нам судьею Их воля! — возвещает человек с великой торжественностью.
— Воля Их! — отзывается на его призыв хор собравшихся.
Нечего и сказать, вся эта церемония выглядит весьма торжественно и загадочно! Я вдруг ощущаю все происходящее как акт моего личного приобщения к некоей Великой Тайне. В мире, оказывается, существуют какие-то неведомые Создатели! Которые, надо полагать, и создали этот мир. Которые и придумали эту самую идею Пьесы. Которые и уполномочили всех находящихся со мною рядом людей играть в ней роли! Не исключено, что своим появлением в этом мире я тоже обязан именно им! Это они посчитали меня достойным участия в Пьесе, и предоставили мне такую возможность!
И еще я подумал, что, может быть, эти самые Создатели и являются самыми главными зрителями разыгрываемой Пьесы. По-моему, в этом была изрядная доля логики.
Тем временем, церемония восхваления Создателей подходит к концу. Святой Отец опускает свои руки и отрывает свой взор от потолка. Все присутствующие немедленно вслед за ним начинают садиться на свои места.
И тут же, как по команде, их руки тянутся к бутылкам. Магистр, сначала с сомнением на меня посмотрев, все-таки наливает мне полфужера прозрачной желтоватой жидкости.
И тут же кто-то с другого края стола произносит:
— Предлагаю тост за успешно сыгранный очередной Акт Пьесы!
Эта инициатива встречается общим бурным одобрением. Присутствующие, вооружившись бокалами, начинают чокаться ими со своими соседями, после чего приступают к употреблению находящейся в бокалах жидкости внутрь.
Я тоже чокаюсь со своими соседями по столу — Магистром и Менестрелем, а потом, осторожно вдохнув аромат напитка, пробую его на вкус. И запах, и вкус напитка кажется мне приятным, и я выпиваю содержимое своего фужера до дна. И почти тут же ощущаю легкое головокружение. Непередаваемое чувство! Как будто окружающая меня действительность потихоньку теряет все свои реальные черты, и черты эти постепенно начинают размываться.
— Что это за напиток? — спрашиваю я у Магистра.
— Это вино, — авторитетно разъясняет мне Магистр. — Ты давай, давай, закусывай!
И, схватив мою тарелку, быстро наполняет ее едой разного вида из блюд, расположенных на столе. Я благодарю его, и в этот самый момент из-за стола поднимается один из тех самых мелких персонажей, принявших участие в сегодняшнем Спектакле в роли разбойника. В руке у него наполненный вином бокал. Все присутствующие спешат наполнить свои, причем Магистр наливает мне в бокал совсем немного.
— Тебе вредно пить много, — поясняет он мне убедительным шепотом. — Опьянеешь!
Я с сожалением взираю на скромное содержимое своего бокала. Жалко! Почему это — вредно? Барон сказал — потому что нет привычки. А откуда возьмется у меня эта самая привычка, если ее не воспитывать? Но все же спорить с Магистром я не решаюсь.
Тем временем, мелкий персонаж, призвав всеобщее внимание, провозглашает тост за здравие Короля. Это предложение встречает большой общественный энтузиазм.
Праздник продолжается.
Что было потом, я помню слабо. Помню весьма расплывчато и неясно. Вроде бы, кто-то вел меня под локоть в мою комнату, а я все порывался идти самостоятельно.
— Эх, — говорил мне этот таинственный кто-то. — Говорили же тебе!
И больше никаких воспоминаний.
Глава 8.
На следующее утро я просыпаюсь в состоянии крайне неудовлетворительном. И чувствую, что организм мой не готов к активной жизни. Что требует он от меня отдохновения и покоя.
Я решаю не вылезать из постели ни при каких обстоятельствах, и даже зарываюсь в одеяло с головой. Но тут, как обычно, в комнате моей появляется Барон. Он, по обыкновению, бодр, и требует того же от меня.
— Вставай, вставай! — взывает он ко мне, а потом прибавляет. — Алкоголик начинающий!
Я вылезаю из-под одеяла и с недоумением смотрю на него. А он смотрит на меня — так как-то безжалостно весело. И говорит мне с упреком в голосе:
— Что я тебе вчера советовал? Предупреждал ведь! А ты не внял, не послушал!
Я отворачиваю свой взгляд в сторону. Мне стыдно. Барон продолжает:
— Помнишь, мы говорили с тобой о твоих подвигах? Так вот, я совсем не такие подвиги имел в виду! Если ты продолжишь в таком духе, то, рискну предположить, в Пьесе ты можешь и совсем не появиться!
Как это — не появиться в Пьесе?
— А как ты думаешь? Кому будет интересно иметь дело на Сцене с подобным неприятным типом? Который даже контролировать себя не умеет?
— И что тогда? — спрашиваю я Барона, холодя.
Барон пожимает плечами, как будто говорит о чем-то незначительном.
— Тогда ты из Рыцаря Макмагона превратишься в какого-нибудь второстепенного персонажа. К примеру, будешь играть какого-нибудь бродягу-пьяницу. Как тебе такие сценические перспективы?
Я энергично протестую. Тогда Барон берет меня за плечо, глядит мне прямо в глаза, и проникновенно произносит:
— Тогда запомни следующее! Запомни, если тебе дорога твоя судьба, репутация и жизнь. Алкоголь, да и всякая другая дурь, губит человека. Алкоголь погубил немало актеров, и среди их числа случались и самые настоящие таланты! И некоторые из них играли в Пьесе весьма перспективные роли. Но загубили свою актерскую карьеру своими же руками, и все из-за своих вредных пристрастий. Будет очень печально, если ты повторишь их судьбу.
Я слушаю этот монолог молча, потупив свой взор, а Барон продолжает:
— И, если взглянуть, чего достигли подобного рода актеры в результате своих пагубных привычек, то можно испытать лишь чувство скорби. Они оказались на самом дне. Их роли из главных перешли в разряд второстепенных, потом — эпизодических. А сейчас у них и вообще никаких ролей нет! Очень, очень прискорбно будет, если ты пойдешь по их стопам!
И Барон, выражая всю глубину своей печали, скорбно качает своей головой. Я чувствую, что у меня горят уши. И я ощущаю, что сейчас мне следует что-нибудь сказать. И я говорю, через силу:
— Мне стыдно, — говорю. — Я больше не буду!
Барон с сомнением оглядывает меня, и отвечает:
— Верю. Если ты не совсем дурак, то лучше им и не становится!
А потом, помолчав немного, говорит мне:
— Ну, ладно, будем считать, что поговорили! А теперь давай, вставай и умывайся! Сегодня у нас суббота, выходной день. Сейчас мы с тобой идем на завтрак, а после завтрака отправляемся смотреть Телевизор!
Смотреть Телевизор! На такое предложение я, конечно же, немедленно соглашаюсь.
Завтрак проходит без каких-либо эксцессов. Я отмечаю, что присутствуют на нем далеко не все актеры, принимавшие участие во вчерашнем торжестве. Королевские места во главе стола пустуют, отсутствует и добрая половина остальной "артистократии".
После завтрака я с удовлетворением констатирую явные улучшения своего самочувствия, и даже некоторый прилив бодрости.
По выходу из Обеденного Зала, Барон влечет меня в неизвестном направлении. Центральный Зал мы покидаем через некоторый коридор, в котором я ни разу не бывал. Впрочем, по этому коридору идем мы совсем даже не долго, прежде чем останавливаемся перед некоей металлической дверью.
— Вот это, — указывая на дверь, поясняет мне Барон. — И есть наша Телевизионная Комната!
По одному только внешнему виду двери можно понять, что попасть за нее не так то просто. И действительно, Барон, прежде чем открыть ее, извлекает из кармана свою "понтовую" карточку и вставляет ее в некую щель, расположенную сбоку от двери.
Где-то в недрах двери раздается щелчок, после чего Барон уверенно толкает ее рукой вперед. Дверь немедленно открывается, предоставив моему взору не слишком просторное, затемненное помещение, вдоль одной из стен которого располагаются удобные на вид диваны.
— Заходи! — приглашает меня Барон внутрь. — Сейчас мы тебя культивировать будем!
— Что? — спрашиваю я, в который уже раз услышав непонятное мне слово. — Что это значит — "культивировать"?
— Это значит — культурно развивать! — поясняет Барон. — Воображение твое будем расширять! Раздвигать рамки сознания! Здесь ты увидишь, что могут существовать вещи, которых в мире, казалось бы, и быть не может!
Интригует!
Я захожу внутрь комнаты. Барон следует за мной, закрывает дверь, и в двери опять что-то щелкает.
— Не пугайся, — успокаивает меня Барон, заметив, что этот звук вызвал у меня легкую тревогу. — Телевизор — удовольствие дорогое, поэтому никто нас тут задерживать дольше положенного не будет.
Я оглядываюсь по сторонам. Из предметов меблировки здесь присутствуют только диваны, расположенные вдоль одной из стен комнаты. А на противоположной от диванов стене висит что-то похожее на картину — большое, прямоугольное и плоское. Но сразу понятно, что никакая это не картина — на поверхности этого прямоугольника ничего не изображено, она вся абсолютно черная. Это и есть пресловутый Телевизор, догадываюсь я методом исключения. Ничто другое в этой комнате не может претендовать на это звание.
Однако для меня до сих пор остается непонятным, на что же тут можно смотреть? Если на той же картине обязательно что-то изображено, то тут — сплошная непроглядная чернота!
Мое недоумение Барон скорейшим образом пытается развеять.
— Не удивляйся! — говорит он мне. — Рано еще удивляться. Садись вот сюда, на диван! Сейчас сам все увидишь!
Я смиренно сажусь на предложенное мне место, и жду неизвестно чего. Барон садится рядом со мной, и демонстрирует мне непонятно откуда взявшийся у него в руках небольшой продолговатый черный предмет.
— Это пульт! — радостно объявляет он. — С его помощью Телевизор начинает показывать! Видишь эту кнопку? Нажимаем на нее, и...
И тут Телевизор оживает! Черная его поверхность вдруг вспыхивает яркими красками, и я с удивлением наблюдаю, как Телевизор превращается в картину! На нем вдруг появляется какое-то изображение! А уже через мгновение я понимаю, что картина эта — живая! Изображение движется!
Фантастика! Чудо! Я сижу, мгновенно и полностью пораженный.
А в это самое время картина в Телевизоре живет собственной жизнью! Да еще, откуда ни возьмись, до моих ушей начинают доноситься звуки, явно связанные с происходящим действием. Какая-то музыка, а затем — и вполне человеческие голоса!
— Правда, здорово? — спрашивает меня Барон шепотом. Я даже не смотрю на него, однако по тону его голоса догадываюсь, что он испытывает точно такие же эмоции, что и я сам. А ведь он, в отличие от меня, видел подобное раньше!
Я киваю головой Барону в ответ, не отдавая себе отчета, что этот мой жест вряд ли станет ему ведом. Надо полагать, все его внимание, как и мое, в этот момент целиком приковано к Телевизору.
— Сказка! — продолжает давать мне пояснения Барон.
Ну да, конечно, это же Сказка! Фантастическое действие несуществующих в реальном мире персонажей, в специально выдуманном для них мире! Много слышал я об этом, но до сего момента мне еще никогда не доводилось увидеть это воочию. Вот только теперь...
Персонажи в Телевизоре действительно, присутствуют. И то, что в реальной жизни для них не нашлось бы места, представляется столь же очевидным. Мало того, что это были какие-то странные на вид существа, они и выглядели какими-то нарисованными. Что, впрочем, никак не мешало им двигаться, и даже разговаривать!
"Привет, Винни!" — пропищал неестественным голосом один странный персонаж другому.
"Привет, Пятачок!" — отозвался тот хриплым голосом.
При виде этой сцены я поражен несказанно. Барон считает обязательным снабдить происходящее своими пояснениями.
— Тот, который побольше и коричневый — это Медведь! А зовут этого медведя Винни Пух. А рядом с ним — Поросенок. Поросенка зовут Пятачок!
Я принимаю это к своему сведению, одновременно продолжая заворожено следить за развитием сюжета. Однако непонятного на Телевизоре остается еще очень много.
— А это что такое? — то и дело спрашиваю я у Барона, тыча пальцем в изображение.
Барон, как может, разъясняет мне смысл вещей. Таким образом, всего за несколько минут я познаю, что такое "воздушный шарик", "пчелы", "зонт" и "ружье". Ружье меня особенно поразило своими феноменальными свойствами. Хотя, я уже начал догадываться, что в Сказке может быть все, что угодно, — даже такая нелепость. Единственное, что остается мне непонятным, что из себя представляет "дождь". Внятного ответа на этот вопрос мне не может дать даже Барон.
Но вот Сказка кончается, хотя чей-то неведомый голос сообщил напоследок, что это еще не конец, и что персонажам, которых мы только что лицезрели, предстоят и другие, столь же невероятные приключения.
Вслед за этим интригующим сообщением Телевизор гаснет. Столь же неожиданно, как до этого он превратился в живую картину. Он снова принимает вид черного прямоугольного предмета, одиноко висящего на стене. И выглядит при этом так, как будто и не заключено в нем никакого волшебства!
Неужели это все?
— Да, это все! — со вздохом и с явным сожалением в голосе отвечает на мой немой вопрос Барон.
— Пойдем! — говорит он мне, сам с явной неохотой поднимаясь с дивана.
Нет, мне совершенно не хочется никуда уходить! Я хочу еще!
В двери опять что-то щелкает, как некий, довольно явственный намек, что нам следует покинуть помещение.
Идя по коридору в направлении наших комнат, я задаю Барону вопрос, который взволновал меня еще в процессе просмотра двигающихся картинок:
