| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
‒ Седьмой просит встречи.
Выслушала короткий ответ, вернулась на свой пост и, встретившись глазами с неторопливо ужинающим Николаем Ефимовичем, поправила чёлку. Чуть заметно кивнув, он принялся за пирог.
Выйдя минут через десять из буфета, генерал прошёл в сторону лестницы, но, вместо того чтобы начать спускаться, свернул в полутёмную рекреацию, где между кадкой с фикусом и окном маячила невысокая плотная фигура. Тихо поздоровавшись, он достал из внутреннего кармана кителя сложенные вчетверо листы и со словами: "Всё здесь" ‒ передал. Визави крутанул руками какой-то неуловимый жест фокусника, и бумаги словно испарились. При этом Николай Ефимович затруднился бы с ответом на вопрос, в каком именно кармане или рукаве они нашли своё пристанище.
‒ Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.
Николаю Ефимовичу было приятно услышать в голосе этого на первый взгляд совсем не опасного толстячка искреннюю благодарность. Они обменялись крепким рукопожатием, и оперативник Комитета партийного контроля удалился слегка подпрыгивающей резвой походкой.
Николай Ефимович глядел вслед и думал о том, насколько ошибочным может быть первое впечатление, особенно если опытный мастер специально поработает над его созданием. Хорошо, что они в одной команде и выступают на правильной стороне. Жизнь в общем-то удалась.
Примерно в это же время в особнячке на Самотечной маялся в ожидании решения по своему служебному письму начальник шестого отдела Оперативно-технического управления КГБ. Полковник был далеко не дурак и понимал, чем потенциально грозит ему прочитанное. Нет, конечно, никакой пули в голову или яда, как в дешёвых шпионских романах, он не боялся, а вот поехать лет на пять ‒ десять бороться с национализмом среди якутов ‒ это реально. Закатают в глушь для профилактики, чтобы легче было работать на каналах вероятной утечки информации, ‒ и всё.
Через руководителя службы перлюстрации за годы прошло много выцеженных из почтовых отправлений сигналов. В этом письме, текст которого горел в мозгу, пугал объём фактуры. Обычные советские граждане не знают аббревиатур ГРУ и ПГУ, не говоря уже об управлениях "К" и "Т". Одно это сразу выделяло сигнал из массы: писал человек, серьёзно знающий систему.
Верхняя чуйка подсказывала, что все указанные персонажи существуют, а значит... Тут полковник начинал путаться в рассуждениях, поскольку не мог придумать позицию, находясь на которой можно было хотя бы просто собрать воедино информацию о людях, занимающих такие должности в столь изолированных друг от друга организациях и подразделениях.
Инициативник с той стороны? Столько знающий и при этом выбравший такой чудовищно нелепый способ передачи информации? Опять не бьётся...
Ладно, об этом пусть голова у председателя болит, а вот поедет ли жена, инженер-метростроевец, в тундру ‒ это большой вопрос... И будет ли там музыкальная школа для дочки?
Короткий стук в дверь прервал его терзания, и в кабинет, козырнув, шагнули личный фельдъегерь председателя и капитан-порученец. Спустя минуту полковник с облегчением знакомился с резолюцией:
"Почтовое вложение доставить мне, конверт ‒ на комплексную экспертизу, результаты ‒ лично мне.
Начальнику ОТУ КГБ генерал-лейтенанту Ермакову Е. И. взять с полковника Виноградского В. Н. и прапорщика Гусевой А. И. подписку по форме 6."
Андропов
"Форма номер шесть, какая прелесть. "Никому, кроме председателя КГБ". Ну и слава богу, ‒ думал Виноградский, радостно избавляясь от жгущего ладонь письма. ‒ Подпиской больше, подпиской меньше... На мне всё равно уже печать ставить негде".
Офицеры ушли, а полковник ещё некоторое время, расслабившись, медитировал за столом, глядя в угол справа от себя. Там истончался, развеиваясь, призрак тундры: сначала из видения стёрся дальний речной плёс, переходящий в короткий, окружённый глинистыми обрывами мощный перекат, потом стали сливаться, теряя чёткость, разноцветные, разбросанные до горизонта пятна мхов, и лишь затем перестали тревожно качаться перед глазами сиреневые метёлки иван-чая.
Вторник 29 марта 1977 года, утро
Ленинград, Красноармейская улица
Раз в месяц чуть покосившиеся глухие ворота, обычно надёжно замкнутые толстой цепью, гостеприимно распахиваются перед желающими попасть во внутренний дворик школы. Сегодня как раз такой день ‒ сдача макулатуры. Крокодил Гена в первой серии таскал металлолом, а современные октябрята, пионеры и комсомольцы спасают родные берёзки. Так безопаснее, а то некоторые энтузиасты могут и рельсы выкорчевать. Своими глазами, правда, в лихие девяностые видел на выезде из Питера указатель "Приём рельсов от населения".
Усмехнувшись воспоминанию, перебросил в другую руку увесистую связку газет и притормозил в воротах, пропуская торопящуюся мелкоту.
Надо постараться, чтобы до "Питера" дело не дошло. И до всего остального, с этим связанного, тоже. Хотя в последние дни стал подозревать, что задача может оказаться сложнее, чем предполагал. Колесо истории скользит по очень глубокой колее, и вырулить из неё будет ох как непросто. Порой даже кажется, что это и не колея вовсе, а русло реки в узком ущелье, ‒ поди перенаправь воду через отвесные скалы по бокам.
Неторопливо вошёл в необычно шумный двор и огляделся, припоминая. Вдоль стены рядком, по числу классов, выстроились невысокие горки макулатуры. Около каждой мнётся по подмороженному ответственному с помятой от многомесячного использования тетрадкой в руках. Нашёл кучку от нашего класса и подвесил свою ношу на крючок пружинного безмена. Пока Армен пыхтел, разбирая в полутьме риску, до которой оттянулся указатель, я засунул нос в записи ‒ в среднем приносят от трёх до пяти килограммов, хотя у некоторых энтузиастов доходит и до десяти.
‒ Пять двести, ‒ подвёл Армен итог и черкнул что-то карандашом на страничке.
"А неплохо", ‒ прикинул я, направляясь к выходу. В среднем три тонны макулатуры со школы, да примерно на четыреста школ в городе... Тысяча двести тонн макулатуры с города, это же сколько рощ этим сохраняется? А если по стране взять?
‒ Дюха, подожди меня! ‒ На углу нос к носу столкнулся со спешащим Паштетом. ‒ Я быстро.
Он рванул к воротам, а я отошёл вбок, любуясь воронами, затеявшими салки на коньке крыши напротив. Из задумчивости меня вывел хлопок по плечу.
‒ Привет, Дюх, ‒ приветливо улыбнулся Антон Веселов. ‒ А ты гигант. Это ж надо было так быстро сообразить и успеть извернуться... Спас наши шкурки.
‒ Сильно влетело?
‒ Ну... Могло быть заметно хуже, если бы не один шустрик, ‒ хитро подмигнул он. ‒ А так выгнала с дискотеки и пообещала, что, если ещё раз увидит с куревом в школе или около, испортит характеристики для поступления.
‒ Да ну их на фиг, Тони, эти вонючие палочки... В чём кайф-то? Ты же наверняка ещё не втянулся, так, для понтов куришь. Да ещё гребля твоя... Тебя тренер уроет, если узнает.
‒ Это да... Сразу в канале утопит, ‒ озабоченно нахмурился Антон. ‒ Ладно, я с этим сам разберусь. Привет, Паштет.
‒ Хелоу, Тони! ‒ К нам присоединился зарозовевший от быстрой ходьбы Пашка.
Мы развернулись и неторопливо зашагали к дверям школы.
‒ Анекдот хотите? ‒ воровато оглядевшись, предложил Антон. ‒ Политическая частушка. Только, чур, никому не рассказывать.
‒ Э-э-э... ‒ протянул я неуверенно.
‒ Ага, давай, ‒ часто закивал Пашка, обрадованный высоким доверием.
Мы приостановились, образовав кружок. Секретарь комсомольской организации школы наклонился к нам поближе и, отбивая ритм взмахами ладони, речитативом начал знакомые строки:
Обменяли хулигана
На Луиса Корвалана,
Где б найти такую блядь,
Чтоб на Лёньку поменять!
Я изобразил вежливую улыбку, обдумывая, как бы помягче вправить этому оболтусу мозги. Пашка заливисто рассмеялся и разродился в ответ другим образчиком фольклора:
Прошла зима, настало лето.
Спасибо партии за это!
За то, что дым идёт в трубе,
Спасибо, партия, тебе!
Парни поржали и вопросительно посмотрели на меня. Быстро перебрав в уме варианты в поисках наиболее безобидного, я выдал:
‒ Брежнев спрашивает Косыгина: "А как звали одноглазого русского полководца, который разбил Наполеона?" "Кутузов", ‒ отвечает тот. "А того английского одноглазого адмирала?" ‒ "Нельсон". ‒ "А как зовут этого хитрого одноглазого еврея?" ‒ "Моше Даян". ‒ "Ага... Так, товарищи, я не понял, а почему у нас маршал Устинов до сих пор с двумя глазами ходит?"
‒ Га-га-га!
Под дружное реготание мы ввалились в школу и двинулись в раздевалку.
‒ Тони... ‒ Дождавшись, пока Паштет начнёт спускаться в гардероб, я придержал Антона за локоть и полушёпотом продолжил: ‒ Ты голову-то включи... Тебе через два месяца экзамены выпускные сдавать, через четыре ‒ вступительные. Ты бы с политическими анекдотами на время завязал, а? А то получишь два дня рождения в пилотке. А если особо повезёт, то и три. Оно тебе надо?
‒ Да ну, брось... Я же знаю, кому рассказывать. Ты же не побежишь закладывать. И Пашка тоже.
‒ Эх... ‒ тяжело вздохнул я, ‒ минёр ошибается один раз. И тебе одного раза хватит, чтобы жизнь себе испортить основательно. Десять раз правильно человека оценишь, на одиннадцатый ошибёшься. И всё ‒ сливай воду, туши свет. Был подающий надежды секретарь комсомольской организации школы и кандидат на золотую медаль ‒ и нет его. Андестенд?
‒ Правильный ты... ‒ На физиономии Антона отразилась сложная гамма чувств, среди которых преобладала непоколебимая уверенность в светлом будущем. Он покивал каким-то мыслям и добавил: ‒ Пора двигать тебя в комитет.
‒ Спрашивать вступающих, сколько комсомольцев штурмовало Зимний и как звали лидера индийской революции? На фиг, на фиг... О себе лучше подумай. Я серьёзно.
‒ О'кей, спасибо за беспокойство. ‒ Тони дружески сжал моё плечо. ‒ Я учту. А насчёт комитета ты подумай. Нам нужны правильные ребята. Учишься нормально, политику понимаешь, с дисциплиной проблем нет, общественную нагрузку волочёшь хорошо.
‒ Э-э-э... ‒ замычал я от неожиданности, остановив рвущийся из глотки вопрос. Потом решил, что ничего страшного не будет. ‒ Какую нагрузку?
‒ Ты ж политинформатор?
Я на всякий случай кивнул. Что-то такое действительно смутно припоминается.
‒ Ну вот... Конфликтов в классе нет. У вас уже комсомольцев достаточно стало, надо кого-то от класса в комитет вводить. Пойдёшь?
Я на миг призадумался. С одной стороны, мне это нужно, как собаке пятая нога, с другой ‒ вот с такого мелкого безразличия страна и начала сыпаться. Начав менять историю по-крупному, неплохо бы и самому изменяться хоть в мелочах.
‒ Если выдвинут без подсказок со стороны, то почему нет? Иначе ‒ против.
‒ Вот как... ‒ на переносице Антона обозначилась морщинка. ‒ Ну так даже лучше... Ладно, пошли, что ли, переодеваться.
Мы поздоровались с тяжело поднимающейся из гардеробной Верой Соломоновной и, пропустив русичку, скатились по узкой лестнице. В отсеке, отведённом для переодевания нашему классу, я с радостью обнаружил свою палочку-выручалочку и, оттеснив её в сторонку, начал шепотком прояснять ситуацию:
‒ Зорь, у меня вопрос... Говорят, я ‒ политинформатор в классе?
‒ Опять за старое?
‒ Ну Зо-о-орь... Будь ласка.
‒ Ещё чего захотел, ‒ заулыбалась она чуть смущённо и уже громче сказала: ‒ Да хватит меня уже в тёмный угол волочь, через семь минут звонок!
‒ Боишься, что ничего не успеем?
‒ Я тебе успею!
С добродушной усмешкой наблюдаю, как по Зорькиным щекам начинают гулять пятна румянца. В этом возрасте вгонять девушек в краску так просто...
На мои плечи мягко опускаются чьи-то тёплые ладони, и в левое ухо ласково втекает бархатистый голосок подкравшейся Кузи:
‒ Отпусти Светика, обсуди со мной. Мы успеем.
"Вот зараза, ‒ отмечаю с невольным восхищением, ‒ даже слегка прижалась к спине!" А моему организму сейчас много ли надо, хватает и намёка... Кровь с готовностью прилила к скулам, запылали уши, мгновенно пересохло во рту. Типичные признаки стрессорной реакции, только усиленного диуреза недостаёт...
Роли поменялись, теперь забаву пытаются сделать из меня. Под аккомпанемент раздающихся вокруг девчачьих смешков поворачиваюсь и, пытаясь достойно выйти из положения, вальяжно тяну:
‒ Всего семь минут... Уж больно ты, Наташ, тороплива.
Демонстративно окинув меня сверху вниз оценивающим взглядом, она со зловредной улыбкой проворковала:
‒ Да было бы там из-за чего задерживаться.
Стремительно пролистав в уме варианты ответов, отсеивая пошлые, а таких оказалось неожиданно много, выдал первый прошедший через фильтр:
‒ Ты просто представить себе не можешь, как я счастлив твоей близорукости! ‒ И пока Наташа подбирала ответную колкость, повернулся к Зорьке: ‒ Ну, партизанка, будешь говорить?
‒ Буду... куда ж я денусь, ‒ преувеличенно горестно вздохнула Света, закатив глаза к низкому сводчатому потолку. ‒ Переобувайся быстрее и пошли.
Проскочив мимо злобно пыхтевшей Кузи, я переобулся и вырвался на волю. По дороге к классу выпытал, что политинформации проводятся по средам за пятнадцать минут до начала урока; есть три постоянных выступающих ‒ я, Сёма и Никита, и мы обычно заранее делим между собой темы выступлений. Понятно, надо на завтра готовиться.
Заняв своё уже привычное место за партой, я задумался. И что это Кузька ко мне цепляться начала? За три учебных дня уже два раза. Не помню я с её стороны к себе интереса. Да и не нужен он мне, пусть со своим студентом гуляет. Или она со многими заигрывает, оттачивая мастерство?
Покосился на красу класса, которая в этот момент собрала взгляды всех парней, прогулявшись с тряпкой от доски к раковине. Никакой вихляющей походки от бедра ‒ чуть томная, но естественная грация и изящество линий, как на штриховых рисунках Пушкина. Волнительное зрелище не портят даже инфернальные цвета школьной формы.
Намочила, вернулась, слегка приподнялась на цыпочках и начала, неторопливо изгибаясь в талии то вправо, то влево, протирать верх выщербленной кое-где доски, оставляя широкие мокрые полосы. Край юбки, и без того не очень длинной, лишь до середины бедра, при этом интригующе вздёрнулся на добрый десяток сантиметров, дав старт необузданному разгулу фантазии. Я невольно сглотнул и неимоверным усилием воли заставил себя обернуться. Эх, жаль, фотоаппарата нет ‒ феерическая картина приоткрытых ртов и остекленевших взглядов грезящих наяву ребят останется только в моей памяти.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
