Revers

— Видишь? Они живые, чувствуют: любят, страдают, мечтают, строят планы. Они такие же, как и мы.

В ответ Алекс нечитаемым взглядом посмотрел на меня, а потом перевел его на воркующую пару. Союзник хмурился — за ним не получалось сказать однозначно: понимал ли он то, что я пытаюсь донести — или не хотел это принимать, и молчал — держа мысли при себе — и от этого становилось все более не комфортнее.

С тяжелым вздохом, я поднялась:

— Ладно, пойдем дальше.

Кинув задумчивый взгляд на меня, Алекс, потерев лоб, спросил:

— Не понимаю. К чему это все? — отняв руку от лица, он махнул в неопределенном жесте.

Закусив губу, я повернулась к нему лицом и сдержанно произнесла:

— Они живые — не просто часть игры, это люди. Они жили и до нашего прихода.

Замотав головой, Алекс отступил на шаг:

— Бред.

Я кивнула на Августа и Мариан, что взявшись за руки неспешным шагом двигались к фонтану, разговаривая на ходу — чем ближе они подходили, тем различимее становился заразительный смех Мариан, подневольно заставляющий улыбнуться сторонних наблюдателей — настолько тот был легок и переполнен теплом.

— Неужели эти эмоции могут быть поддельными? Если бы Августа и Мариан были нестоящими, то разве вели себя так? — вздохнув, добавила: — Как мы.

На мгновение закрыв глаза, Алекс снова посмотрел на приближающуюся пару. На его лице застыло сложное выражение, словно сердцем он понимал искренность моих слов, но не мог принять разумом.

— Слушай, это все... — замявшись, он перевел взгляд на меня: — странно.

Кивнув, глубоко выдохнула. Мне тоже было тяжело в самом начале. И до последнего хотелось оставаться на старой позиции — это простой и легкий путь.

— Знаю. Я тоже прошла через... подобное. Ты честный и принципиальный человек — не станешь отворачиваться от правды.

Отступив еще на шаг, Алекс устало присел на бортик фонтана и дернул уголком губ.

— Мы здесь уже месяц, почему тогда я раньше не замечал?..

Подойдя ближе, я остановилась рядом. Солнце вынырнуло из-за туч, и его лучи светили в спину — моя фигура прикрывала Алекса от слепящего света, оставляя в тени. Ветер безбожно трепал тунику, а волосы окончательно выбились из косы — постоянно закрывая лицо — сколько не убирай, лучше не становилось.

— Мы привыкли жить с определенным представлением о мире, у каждого сложился свой опыт — принять иную картину очень сложно. Для этого нужно смотреть по сторонам и видеть детали.

Потерев шею, Алекс вздохнул:

— Не уверен, что мне это нужно.

Исподлобья взглянув на него, я сухо спросила:

— Сможешь спокойно жить дальше, зная, что струсил посмотреть правде в глаза?

Вскинув подбородок, Алекс бросил короткое:

— Нет.

Конечно же, как я и предполагала — одной только влюблено пары недостаточно, чтобы увидеть всю подлость, связавшую неигровых персонажей — нужно нечто более суровое. Как то ни странно, люди лучше всего понимали насилие — самый доходчивый аргументатор — не требующий словесной полемики. Ухмыльнувшись, я махнула рукой:

— Пойдем, покажу еще кое-что.

Новый пункт находился недалеко — в паре кварталов и славился на весь город своей выпечкой. Попробовав хоть раз сдобу Маркела, больше невозможно есть другую — та казалась перстной, безвкусной, жесткой. Владелец лавки был гением в мире кулинарии — бесспорным талантом — находкой. Никто не мог его превзойти и сделать лучше — быть может, потому, что в процесс он вкладывал часть своей души и делал выпечку с любовью? Я обожала наведываться в его лавку и вести ни к чему не обязывающий разговор, тем самым поднимая настроение — даже оставаясь безмолвным, только от взгляда на владельца становилось в разы позитивнее и легче.

Помещение, как всегда, было заполнено посетителями — Маркел успевал не только собрать заказ клиента и рассчитать, но также непринужденно вести беседу — каждому уделяя внимание. Здесь всегда царила атмосфера тепла — радушия и витал потрясающий запах — уходить совсем не хотелось.

— Выйдите все, кроме хозяина, — произнесла негромко, двигаясь к стойке.

В это же мгновение постели, продолжая весело переговариваться, устремились к выходу — Маквел, стоя у прилавка, с приветливой улыбкой смотрел на меня и Алекса, словно не происходило ничего необычного. Никак не привыкну к такой реакции нпс — быстрой, естественной, послушной.

— Дорого дня, Маркел! Хорошая сегодня погодка!

Отличительной чертой этого человека был — искренний подход, дружелюбие и всегда позитивное настроение. Он улыбался от души — готов был перекинуться парой словечек, что неведомым образом улучшали состояние собеседника, буквально поднимая с колен. Мне нравилось наблюдать за ним — его жизнью, неунывающей позицией и готовностью открыть свое сердце каждому.

— Ваша правда, прекрасная! Пшеница уродится хорошая, сочная, большая — а значит, и будочки будут вкусные, мягкие и пышные.

Глядя на владельца лавки, сложно не улыбнуться в ответ, слушая его голос, трудно оставаться хмурым. Маркел удивительнейшим образом располагал к себе — буквально с ходу. И навсегда. Я покосилась на Алекса — кажется, он тоже попал под влияние булочника — лицо чуть разгладилось, морщины исчезли, а взгляд потеплел — и даже уголки губ стремились вверх, но пока еще не достигли уровня полноценной улыбки.

— Отложи-ка нам две твоих фирменных. Как поживает Домна?

Лицо Маквела снова расплылось в душевной улыбке — в груди от этого потеплело, и в то же время узел завязался еще туже; груз небес буквально заставлял сутулиться — беспощадно давил на плечи.

— Все сбегает на конюшни в замок лорда, пусть дни его будут бесконечны. Любит она лошадок, моя дочка — вроде и девочка, а все что мальчонка! Только зазевайся и уже убежит. Я ее выловлю, а она мне: "пап, но это же коняшки!", — явно передразнивая, протянул он.

Десять лет назад у Маквела была не менее чудесная жена — но скончалась во время родов, оставив после себя девочку — Домну, как решили ее назвать еще до появления на свет. Свою дочь владелец лавки боготворил и лелеял — и, несмотря на мягкость отца, она не стала избалованной — простой ребенок, со страстью к лошадям — в меру дерзкий, своевольный, но и с тем послушный и незлобивый. Обычно Домна была на подхвате — или помогала отцу на кухне, или в зале — ее курчавая голова нередко мелькала по ту сторону прилавка.

— А если твоя дочь попадет в армию лорда, что скажешь? — спросила я, положив неровный серебряный кругляш на стойку.

Среди горожан в ходу находились бронзовые монеты — "ассы", с аверсом в виде сената и реверсом — из букв "рФx", быть может, с отсылкой к латинскому: "pax" — мир. Более высоким номиналом шли — "денары" из серебра, с лицевой в виде профиля лорда и обратной стороной — "?u??o?", возможно, аналог "custos" — хранитель, защитник, покровитель — но я не была в этом уверена. Одна серебряная монета равнялась ста бронзовым — и нечасто появлялась в обиходе.

Передовая мне две булочки Маквел произнес:

— Так то замечательно! Послужит небожителю — лучшей доли и не сыскать!

Услышав его слова, я криво улыбнулась, и мельком взглянула на Алекса. По союзнику нельзя было заключить однозначно: начал ли он осознавать всю абсурдность происходящего разговора или нет; увидел ли эту жуткую неправильность или до сих пор остался на старой позиции — соратник смотрел отстраненно, выражение лица оставалось непроницаемым.

— А если лорд отправит на смерть Домну?

Улыбка булочника медленно сползла, а цвет кожи даже, кажется, немного посерел — во взгляде появилась тоска, но он без запинки ответил:

— Значит, такова судьба. Значит, на благо.

Больше всего мне хотелось остановиться на этом моменте и уйти. Внутри поселился стыд перед добрым и отзывчивым Маквелом; было горько, что его слова не соответствовали реакции тела — оно не врало. И самое правильное в этой ситуации улыбнуться: "Ой, да это шутка все — никто твою дочку не тронет, будет она работать с "коняшками", выйдет замуж и порадует тебя — уже деда внуками. Все будет хорошо, Маркел. Слово лорда." Но вместо этого, поймав чужой — полный отчаянья взгляд, я отдала короткий приказ:

— Приведи Домну.

— Слушаюсь, — произнес Маркел, направляясь в сторону двери, ведущей в подсобное помещение.

Стоящий в нескольких шагах позади Алекс начал хмуриться, видимо, предчувствуя неприятности, но что было хорошо — еще не психовал и не уходил. Да, я могла бы ему сказать: "Смотри они живые!", — и ограничиться предыдущим примером. Но разве этого достаточно для полноценного понимания? Даже если использовать максимум красноречия, то в чужой голове всегда оставалось бы сомнение. Неоспоримый факт — люди верили только в то, что видели своими глазами и в те осознания, которые открыли сами. И если Алексу недостаточно узреть, что нпс умеют чувствовать друг к другу привязанность, то следовало показать еще больше.

Маркел вернулся через несколько минут с девочкой — около десяти лет; ее растрепанные кудри не желали лежать на месте — топорщились во все стороны, лицо было словно копия отца — но в более утонченном варианте, а туника испачкана в саже и муке. По ее виду чувствовалось — непоседливый и активный ребенок, с любопытством на лице и желанием изучать этот мир.

Самое сложно продолжать — при разработке плана было просто — без особых эмоций, тяжелых осознаний, понимания факта: дальнейшее навсегда изменит этого прекрасного человека и его дочь — что-то в них убьет — тогда чувства отсутствовали. Сейчас, когда я смотрела на них, то колебалась — до самой сути трусила и мечтала спрятаться в каком-нибудь темном уголке; там, где нет необходимости принимать решения, где необязательно становиться злом.

— Хорошо, — я медлила, не решаясь произнести нужные слова. — Сейчас я убью Домну. Что скажешь?

Непроизвольно дернувшись, Маркел подался в сторону дочери, как и она сама — тут же нырнув в его объятья. В защитном жесте он спрятал Домну за спиной, не отрывая от меня странного взгляда — и было непонятно что там за эмоции: то ли воля пробуждается, то ли любовь и инстинкт борется с установленной программой. На него стало сложно смотреть и хотелось отвернуться: из глаз Маркела полились слезы, а лицо искривилось в мучении, но при этом он без запинки ответил:

— Как прикажет лорд.

К моему немалому напряжению Алекс сохранял молчание. Союзник не стремился остановить или даже спросить: "зачем?" — пассивно наблюдал. И это, на самом деле, являлось плохим признаком — неужели все зря? Неужели он и, вправду, видя эту страшную картину, ничего не чувствует?

— Домна, выйди.

Ни слова не говоря, она послушно вышла из-за спины отца — тот дернулся ее остановить, но застыл, напоровшись на мой взгляд. Домна выглядела не очень: мелко тряслась и смотрела расширенными глазами, чуть приоткрыв рот. Понимать весь ужас предстоящей смерти и не иметь возможности сопротивляться — именно это меня больше всего пугало. Пробирало до самой сути. Но не останавливало.

Не выдержав давления, Маркел снова дернулся, чтобы прикрыть дочь, спрятать и от меня — небожителя, от моей власти и могущества — распоряжаться чужой судьбой. Вероятно, даже не осознавая своего порыва и противоречия с изначальным алгоритмом, но я остановила его словами:

— Замри.

И он замер, смотря то на меня, то на дочь пугающим взглядом и не преставая беззвучно плакать. Беспрекословное подчинение — вот она истинная власть. Развращает и заставляет поверить, что мы действительно имеем право.

— Задуши Домну.

После моих слов глаза Маркела стали до невозможного широкими, а тело рывками начало подчиняться приказу — подняв руки, он положил их на шею дочери. Чужое лицо было искажено мукой — настолько сильной болью, что смотреть становилось нестерпимо. Маркел до последнего медлил — не сжимал пальцы — а потом начал это делать медленно — неотвратно. Домна поначалу стояла тихо — смотрела с непониманием на отца, даже отрыла рот — но нечего не произнесла, но по мере надавливания начала сопротивляться, хрипеть — пытаться оторвать чужие руки, беспомощно царапая ногтями — безрезультатно.

— Хватит, Тень. Остановись. Я понял.

Испытующе рассматривая Алекса, я далеко не сразу произнесла:

— Прекрати.

Булочник тут же остановился — его дочь упала на колени, пытаясь откашляться — отдышаться, обхватив руками горло. А Маркел стоял рядом и смотрел то на Домну, то на свои ладони, словно не понимая того, что сейчас творил и почему подобное вообще происходило. Безмолвно, потерянно — сломано.

Взгляд Алекса был полон отвращения, будто я — кусок говна, а не человек. И я в полной мере согласна на такое отношение — заслуженно. Но другой вопрос, что именно он понял? Осознал ли основную мысль — суть ситуации?

— Если бы я тебя не остановил, ты бы действительно позволила ей умереть?

Пожав плечами, я холодно спросила:

— А как ты считаешь?

Мне было страшно задавать себе этот вопрос и получить ответ — чтобы достигнуть цели, показать глубину всей падлы с нпс, я бы дошла до конца?..

Лицо союзника исказилось, а уголок губ приподнялся. Помотав головой, словно в несогласии со сделанным умозаключением, он на миг закрыл глаза и буквально выплюнул:

— Не думал, что ты такое чудовище.

От его слов, я испытала облегчение — все причиненное зло было свершено не зря. Значит, он смог ухватить суть — увидел в них людей. Таких же, как и мы — не нпс. И даже если не сейчас, то спустя время ему уже будет сложно убивать их, посылать на смерть — они перестанут быть безликими.

— А ты, Алекс? Чем ты отличаешься от меня?

Резко дернувшись, союзник еще сильнее скривил лицо и отвел взгляд.

— Я никого не заставляю убивать маленьких девочек!

Помотав головой, я со спокойствием возразила:

— Ты отправляешь на смерть их отцов, братьев, мужей, сыновей. Ты делаешь маленьких девочек сиротами. Разве это лучше? Думаешь, ты другой?..

Ничего не ответив, Алекс, кинув на меня бешеный взгляд, стремительно выскочил на улицу, напоследок звучно хлопнув дверью. Проводив его взглядом, я посмотрела на Маркела и Домну — от их вида было больно — в груди щемило нестерпимо. Две покаленные судьбы — две психики с травмой — цена для осознания одного из небожителей, что нпс — настоящие, живые люди. Сможет ли Маркел улыбаться с отзывчивостью? Сможет ли Домна оставаться тем же ребенком после этой жуткой ситуации? Вес в чашах весов, как всегда, был несправедлив — цена неравной.

Мне хотелось сказать: "простите", "мне очень жаль", - но это даже ни на крупицу не изменит произошедшего и не поможет жить, как и прежде.

Какая же ты тварь, Крис.

Отвернувшись, я уже сделала несколько шагов к двери, как неожиданное озарение заставило остановиться.

— Забудьте обо всем, что произошло в течение последнего часа и никогда не вспоминайте.

— Да, лорд.

— Слушаюсь, лорд.

Тихо ответили Маркел и Домна мне в спину. Быть может, это сработает и даст им возможность жить нормально — надеюсь, я хотя бы отчасти нивелировала сделанное. Какое счастье, что это игра, и они подчиняются приказам небожителя беспрекословно. Сейчас я была этому рада — можно поверить, что не все потеряно. Что я смогу заснуть.