Уроборос

— Тебе чего? — недружелюбно поинтересовалась старостиха, высунувшись за ворота. Она оказалась толстой бабой на вид лет шестидесяти. Где-то за её необъятной спиной мемекнула коза. Стояла она как раз с наветренной стороны, и на меня повеяло специфическим козьим запахом.

— Мне нужен староста, — желание немного подшутить над этой суровой бабищей ушло так же мгновенно, как и появилось. Юмористов тут и в городе не жалуют, а уж в деревне — и подавно.

— В поле он, — старостиха сказала — как гвоздь забила. — А ты катись отсюда, пока я внуков не позвала. Ишь, ездют тут всякие...

Из-за забора показалась голова паренька лет пятнадцати. Видимо, это и есть тот самый страшный внук, коего мне теперь положено бояться.

— Скажи мужу, чтобы перед закатом все здесь собрались, — я проигнорировала недовольство бабы. — Передай — госпожа приехала.

— Где госпожа-то? В особняке? Возок-то не проезжал ишо, я б заметила.

Так. Меня явно держат за шестёрку. Пора объяснить, кто тут самая большая кочка на болоте. Это моя деревня, или где?

— Госпожа здесь, — я расстегнула куртку и продемонстрировала свой серебряный аусвайс. — Перед тобой. Давай, женщина, посылай внука с новостями. Перед закатом приеду, и чтобы здесь были все, от мала до велика.

Надо было видеть глаза старостихи: они моментально сделались, как у нас говорят, "по пять копеек".

— Гемеш! — неожиданно высоким голосом заверещала она, всовываясь грузными телесами обратно во двор. — Гемеш, лодырь! А ну живо беги к деду!..

Я не стала дослушивать, какие распоряжения баба отдаст внуку. Крутанула педали и поехала на юг, к особняку на холме. До заката ещё есть время, чтобы принять жилплощадь.

Жилплощадь, к слову, меня не обрадовала: то ли у прежнего владельца было туго с деньгами, то ли за пять лет, прошедшие со времени отхода домена в госсобственность, казённый управляющий воровал по-чёрному. Добротные каменные стены были некогда приятно выбелены, но сейчас побелка частью облупилась, частью была заляпана грязью, а кое-где, благодаря криворукости маляров-штукатуров, облезла под ударами непогоды. Крыша черепичная, как в городе, но уже нуждается в ремонте. Заборчик же плетёный, как у деревенских. По двору бродят беленькие козочки, важно переваливаются средней жирности гуси. Из сарайчика поодаль распространяется вонь плохо вычищенного свинарника. Значит, сало у меня точно будет, что не может не радовать душу полуболгарки-полуукраинки. Фаршированные помидоры и чорба из фасоли у родителей всегда соседствовали на столе с салом, чёрным круглым хлебом и варениками в сметане. И это при том, что отец мой ту Болгарию только по телевизору видел, сам родом из Бердянска... Родительский дом. Грустные воспоминания... Впрочем, часть их меню я могу попытаться восстановить. Как тут насчёт помидоров и сладкого перца, я знаю точно: никак. Зато фасоли и гороха — хоть засыпься. Даже по забору господской усадьбы что-то бобовое вьётся. Курятины нет? Тут полно гусятины и утятины. Свинки опять же. Овец нет, значит, и брынзы не дождёшься. Но есть коровы, а коровы означают молоко, сметану и масло... Ого! Тут и фруктовый садик имеется? Живём!

— Эй, кто это тут шляется?

Грозный окрик со двора. Так и есть: суровый мужик с каком-то дрыном на плече, смотрит враждебно. На шее — полоска кожи с медяшкой, значит, крепостной. Одёжка — домотканая холстина, на ногах бесформенные, непонятно из чего сработанные лапти.

— Открывай, — говорю. — Хозяйка приехала.

Мужик недоверчиво обозрел дорогу за моей спиной. Разумеется, пустую. Посуровел ещё больше.

— Нечего тут шутки шутить, — прогудел он, перехватывая дрынок поудобнее.

Да уж, тёплый приём. И я ведь здесь не первый день, хоть чуть-чуть, а местную жизнь изучила. Представляю, что было бы, если бы я пошла у Ирочки на поводу, и мы в первый же день притопали бы в какую-нибудь деревню. Получилось бы в точности, как я ей прогнозировала.

— Какие шутки, человече? — я с искусственной улыбкой продемонстрировала ему медальон. — Всё совершенно серьёзно. Открывай ворота и скажи тому, кто тут всем сейчас заправляет, что я уже здесь. Хочу осмотреть дом и выслушать доклад.

— Так бы сразу знак и казали, госпожа ведьма, — или мне показалось, или в голосе сурового мужика промелькнула почти детская обида: мол, вольно господам над маленькими людьми потешаться. — А то ведь шастают тут всякие, а я добро стерегу... Ить! — он легко, без натуги, выдернул здоровенный брус, коим были заперты ворота, и раздвинул створки по одной.

Ну, силён дядька! Такой дрыном по спине вытянет — любому кисло будет. И ничему не удивляется. Мой велокостюм по канонам колдовского сословия — полный разрыв шаблона. А уж сам велосипед вообще ни в какие рамки не вписывается. Но сторож даже головой не покачал. То ли уже видел иномирян, то ли вообще не склонен демонстрировать сильные эмоции. Сам он в дом не пошёл, кликнул кого-то из домашней прислуги. Пока я снимала шлем и распускала связанные в хвостик волосы, в доме поднялся натуральный переполох. Раздались нервные, пожалуй, даже испуганные голоса, захлопали двери и ставни, послышался топот ног по скрипучей деревянной лестнице. На всякий случай я расстегнула молнию на куртке до самого низа, чтобы все желающие могли видеть медальон. Я знала, что человек без подобного украшения тут не котируется, и в городе на всякое насмотрелась, но тут, в сельской местности, вообще всё запущено. Крестьянская община — закрытый коллектив, чужаков туда допускают крайне неохотно. Начальство, назначенное "сверху", будут терпеть ровно до тех пор, пока этот самый "верх" имеет силу. А я — именно таковое начальство и есть. Ничего. Пусть привыкают. Лютовать в лучших традициях Салтычихи точно не мой стиль, но и либеральничать не стану. Крестьяне что в этом, что в нашем мире — не всегда умные, но всегда очень хитрые люди. Это их поговорка: "Кто везёт, на том и возят". Так вот: я за них возить не буду. И лучше дать это понять с первого раза.

Переполох выкатился из дому на крыльцо в образе краснощёкого, гладко выбритого мужчины средних лет. Из-за традиционного для высших сословий узорчатого балахона, подпоясанного шёлком, трудно было судить о его фигуре, но человек явно любит покушать. На голове — что-то типа колпака с наушниками, в нашем мире такое веке эдак в пятнадцатом носили отцы церкви. Здесь подобный головной убор — отличительная особенность купеческого сословия и низшего звена государственных чиновников. Ага. Дядечка-управляющий в наличии, одна штука. А это кто за ним вышел? Суховатая высокая женщина примерно моего возраста, седеющая шатенка в поношенном, но опрятном платье горожанки. Держится с достоинством леди Астор, взгляд мрачный и умный, а сама в рабском ошейнике. Экономка? Родственница прежнего хозяина? Проверим.

— Добро пожаловать, госпожа ведьма, — колобок на ножках расплылся в угодливой улыбочке и поклонился. — Добро пожаловать в ваше имение! Как я рад! Вы так неожиданно... О, если бы я знал, что вы будете так скоро, я бы распорядился подготовить торжественную встречу!.. Извольте осмотреть ваш дом, госпожа ведьма!

— Для начала мне хотелось бы узнать ваше имя, уважаемый, — сухо ответила я.

— Меннис, госпожа ведьма, — краснощёкий снова раскланялся. — Назначен сюда управляющим от казны до вступления в права наследника покойного хозяина Масента, либо того, кого всемилостивейший князь соизволит одарить этим прекрасным владением.

— Распорядитесь накрыть стол на четыре персоны, господин Меннис, — вот уж на что я точно не ведусь, так это на льстивые улыбочки и масленые глазки. Пять лет управляющим, и чтобы ничего себе в карман помимо казённого жалования не положил? Ой, какая была бы прекрасная сказка! Но увы, сказкам и в этом мире места нет. — И подготовьте, пожалуйста, финансовый отчёт... хотя бы за последний год.

— Но дом... — осёкся управляющий.

— Дом покажет эта дама, — я кивнула в сторону строгой женщины в ошейнике.

— Дама? Это же рабыня, — Меннис неприятно удивился. — Госпожа моя, это как-то...

— Я отдала приказ. Извольте выполнять.

Вот так. Тут я "бугор", ясно? Миндальничать с такими дядями — себе дороже, знаю по личному опыту. Сейчас он побежит составлять бумажку с липовыми циферками, а я коротко расспрошу эту серьёзную женщину. Судя по тому, какие взгляды она бросала в сторону господина Менниса, здесь пять лет шла война за каждую охапку соломы, и тем, что здесь ещё хоть что-то есть, помимо голых стен, я обязана именно ей.

Так, значит. Осталось прислонить велосипед к перилам и предупредить, чтобы не трогали — заколдовано.

Дворня, толпившаяся за спиной управляющего, расступилась, когда он, непрерывно кланяясь, попятился обратно в дом. Тут же послышались его приказания насчёт трапезы. Забегали служанки, высунувшийся из полуподвального помещения — кажется, это кухня? — молодой мужчина в ошейнике, тут же всунулся обратно. Повар? Помощник повара? Тоже проверим.

— Представьтесь, пожалуйста, — это уже даме с манерами аристократки и с ошейником рабыни. — Мне хотелось бы обращаться к вам по имени.

— Риена, госпожа моя, — с достоинством ответила та. — Восемнадцать лет безупречной службы прежнему хозяину в должности хранительницы кошелька.

Экономка, значит. Вот и отлично. Манеры безупречные. Очень может быть, что она — лишённая Дара дочь какого-нибудь владетельного ведьмака. Дар ведь, как говорил Ульса, проявляется у ребёнка между тремя и пятью годами. Если к шести никаких магических способностей не выявлено...

Стоп. Об этом — не сейчас, а то накручу себя и наделаю ошибок.

— Будьте добры, уважаемая Риена, покажите мне дом.

— С удовольствием, госпожа.

Первый этаж — ничего примечательного. Ну, передняя, ну, трапезная зала и подсобки, двери которых выходят на задний двор. Второй — господские апартаменты. Сейчас там сломя голову носились служанки с подушками, перинами и прочими простынями. Комнатки тут вполне пристойные, кабинет и спальня смежные, отапливаются камином. О, да тут и библиотека имеется! Целых семь томов. Интересно, управляющему хватило ума не трогать книги? Колдовские же, такие налево не толкнёшь, не уничтожив магический "экслибрис" владельца. Да и Риена наверняка сторожила хозяйское добро почище Цербера. Она и на меня с подозрением посматривает: мало ли, что там за ведьму черти принесли, не промотает ли всё нажитое на цацки, тряпки и гулянки? Нет, не промотаю. Характер не тот. Я жадина, скажу честно. Я очень большая жадина. После того, как мы с мужем полгода питались недопроданными пирожками, копя деньги на оплату долгов за квартиру, я узнала реальную цену каждой копейки. Так что по этому пункту Риена может быть спокойна... Так, что у нас здесь? Две комнаты для гостей и конура для личной служанки? Конуру — под кладовку, а Ирочке отведу одну из гостевых, ту, что примыкает к кабинету. И нечего на меня глаза таращить, милочка. Бери пример с мадам Риены: ничему не удивляется.

— Здесь моя комната, госпожа, — вышеназванная остановилась у аккуратной двери в самом конце коридора. — Желаете взглянуть?

— Если вы не против, — кивнула я. — А теперь, уважаемая Риена, — когда мы оказались в чистой уютной комнатке квадратов эдак на восемь, я плотно прикрыла дверь, — мне хотелось бы узнать, каковы дела имения.

— Разве вы не станете дожидаться доклада господина Менниса? — экономка удивлённо подняла тонкую бровь. Впрочем, она при этом тонко так улыбнулась, понимающе.

— Его я послушаю за трапезой. Но я желаю знать правду, и потому обращаюсь к вам.

Улыбка женщины стала шире.

— Полагаю, моя госпожа не поверит, что Масент способен принести всего лишь четырнадцать серебряных в год, — сказала она.

Честно сказать, я понятия не имела о доходности среднего имения в управе Рема, но на всякий случай сделала умное лицо.

— Назовите реальную сумму.

— Двадцать два серебряных и шестнадцать медяков — таков был чистый доход в последний год жизни моего прежнего господина. Не думаю, что при господине Меннисе мы хоть раз получили меньше двадцати.

— Итого — по шесть серебряных в год, — а вот о стоимости драгметаллов я, как ведьма, представление имела. Ульса очень дорого ценил свои учительские услуги: шесть серебрушек с учётом скидки за помощь — это много. За шесть серебряных можно купить раба, обученного какому-нибудь полезному ремеслу. Или кушать полгода, ни в чём себе не отказывая. Или снять в городе комнату на тот же срок. — И это, надо полагать, только деньгами и только с текущего дохода. Но у вашего прежнего господина наверняка имелись сбережения.

— Да, госпожа, и после ритуала Обретения вы сможете снять запирающее заклятие с денежного ларца, — подтвердила Риена. — Когда мой господин в последний раз закрывал его, там было четыре золотых и около шестидесяти серебряных. Медь всегда была у меня — на текущие расходы. Есть три золотых у ростовщика в Реме, за пять лет должны были набежать проценты — не меньше семи серебряных на каждом золотом. Но ростовщик, боюсь, просто так с этими деньгами не расстанется.

Она сказала не "прежний господин", а "мой господин", да ещё с грустинкой во взгляде. Да. Не женщина, а монумент преданности. Бэрримор в юбке. Надо бы расспросить разных людей, каков был мой предшественник. А то Риена наверняка начнёт рассказывать, какой он был золотой с бриллиантовыми вставками. Спорю на велосипед, была в него влюблена и до сих пор скорбит.

— Золото можно оставить на вкладе, а проценты забрать. Когда управимся с принятием имения, вы съездите в Рему с моим письмом и с поручением, — я узрела великолепную возможность одним махом расплатиться с Ульсой и заодно предложить ему одну выгодную сделку. — Или лучше мне съездить? С моим транспортом — обернусь за полдня.

— Госпожа моя, я подумаю, как будет лучше для вас.

— Подумайте, уважаемая Риена. А я подумаю, как мы будем обустраивать имение. Кажется, кое-где нужно менять черепицу?..

Снова тонкая понимающая улыбка. Один-ноль в мою пользу: первый союзник в Масенте уже в наличии. И какой союзник — хранительница кошелька! Натуральный министр финансов. Среди ночи разбуди, попроси кредит — даже не дослушает: "Денег нет!" Воображаю, какие баталии тут разворачивались между ней и казённым управляющим.

Не успели мы выйти в коридор, как со двора донёсся треск, а за ним женский вопль с подвыванием. Я тут же сунулась к ближайшему окну. Ну, конечно: какая-то молодуха попыталась цапнуть зеркало с моего велика...

— Распустились без хозяйской руки, — Риена сурово поджала губы: она не видела, что произошло, но по моей гримасе легко обо всём догадалась. — Прошу вас не как рабыня хозяйку, а как женщина женщину, госпожа: наведите здесь порядок. Сил моих больше нет...

— С вашей помощью, уважаемая Риена, — я криво усмехнулась, живо вообразив себя в полицейской форме и почему-то с кнутом в зубах.

— Велите пороть бабу, госпожа моя. Вы же приказали не трогать вашу... вещь. Приказ госпожи должен выполняться неукоснительно. За пять лет они это позабыли.

Пороть — это, как говорили в одном старом фильме, не наш метод. Но ведь и мир тоже не наш. Как ни противно, а придётся это делать. Здесь моральных "тормозов" у людей почти нет, воспитание зиждется на вложении ума в голову через битую задницу, а законопослушание достигается смертной казнью за каждую вторую статью. При том, что каждая первая предусматривает либо бичевание, либо лишение конечностей. Учеников у Ульсы тоже пороли. Мне, помнится, розог не досталось ни разу, но палкой-воспиталкой по голове пару раз получила.