Сказ о космических ушельцах

Время для вылета подгадывал специально. Ещё позавчера в СноВиденьи пошарил по японским штабам, посмотрел графики разведывательных полётов. В нужном мне месте в это время должны быть японский флотский дальний фоторазведчик, там же у озера проходит маршрут полёта армейского "дальнего" экипажа. Кто там будет— можно глянуть на месте.

Вот что мне нравится в японцах— это нерушимое "единство" их армии с флотом. Зачастую мне кажется, что их самолёты в Китае иногда несут потери во взаимном мордобое. Даже в Токио доходило до уличных боёв между армейцами и морпехами. Бооооольшая "любовь" на уровне командования проскальзывает неприязнью между военнослужащими одной страны, но в разной форме. Вот такая отрыжка феодальных отношений.

В нужном районе при проходе нашим звеном облачной "завесы" в дымке отрываюсь от звена, ложусь на курс 210. Пять минут полёта над облаками, и обострившимся чутьём ощущаю несколько единиц чужого биополя где-то в воздухе, немного ниже меня. Пробиваю облачность в направлении ближайшего "светлячка", и почти вываливаюсь на сверху— сзади на тупорылый моноплан с неубираемым шасси в "штанах" обтекателей. Кто это— армейский Ки-27 из 59-го сентая,

или флотский палубник А5М2b "модель 2-2" (А5М2-Оцу) ранней серии с заводов в Нагое или авиаарсенала флота в Омуре (с фонарём)— уже некогда разбирать, расстояние меньше ста метров и быстро сокращается. Выношу точку упреждения чуть выше "лобастого" капота, немного дожимаю с ноги курс. Жму гашетку— четыре ПВ-1, надёжные машинки Надашкевича, переделка для нужд авиации старого— доброго "Максима", поют свою песню. Счетверённая трасса входит в капот, рвёт дюраль красноватыми яркими вспышками искр. Упирается в кабину, выбивая клочья пластика, металла и мяса. Биополе пилота резко сжалось— это конец. Отворачиваю от обречённой машины в сторону наибольшей группы. Сразу бросается в глаза большой двухмоторный самолёт.

Матёрый сюрреализм, что это за зверь в расписном камуфляже? Итальяшка из 12-го отряда с аэродрома Чушудзу, или флотский "тип 96"? Оперение характерное.

Разбираться некогда, если истребители сообразят, мне быстро придёт конец. Что флотские, что армейцы. Если это не Ки-10, они меня съедят! Пользуясь их замешательством, нагло выхожу в атаку в ракурсе "три четверти". Первым делом— убрать стрелков. Пучок трасс входит в фюзеляж за центропланом, там, где под блистерами должны сидеть проспавшие свою жизнь стрелки. Светлячки биополя сжимаются один за другим. Машина качнулась— досталось пилоту. Переношу огонь на левый мотор, убойный поток свинца крушит дюраль капота и тонкий металл баков. Вспыхнуло бензиновое пламя. Стреляю с предельно малой дистанции, почти все пули входят в мотогондолу. Отворачиваю, когда расстояние становится просто опасным.

Угроза сзади— резко скольжением выхожу из прицела подкравшегося япошки. Глубокий вираж, переходящий в косую петлю. Сколько их тут? Как минимум двое осталось. Доворот на второго, первый пытается опять подстрелить меня издалека. Пилоты они заправские, а вот опыта воздушных боёв маловато. Трассы проходят выше и в стороне. Второй выходит из под атаки, маневренность у него чудовищная, становится немного страшно. Выполняю кульбит, не имеющий названия, нечто вроде первого па "Абракадабры" в приближённом исполнении. Первый проскакивает у меня под носом. Но в прицел не влезает— хитрый он.

Тогда иду наперерез второму. Теоретически, маневр расхождения с противником "из-под носа" совершенно безопасен. Пилот не может видеть "вперёд-вниз" из-за мотора, японец на это рассчитывает. Но я вижу его не глазами, а ощущаю свечение ауры. Подерись с моё в россыпях астероидов— нужда научит! В удачный момент жму гашетку. Чувствую, что хвостики лент вот-вот войдут в приёмники пулемётов. Гашетка имеет непозволительную задержку и свободный ход, потому весь доверился интуиции. Она не подвела— самурайский ерплан влез всей "мордой" в толстую счетверённую трассу, аж клочья полетели. Душа пилота распрощалась с изорванной в клочья бренной плотью.

Опять как град по жестяной крыше— это оставшийся последним несостоявшийся кандидат в асы опять "перчит" меня с запредельной дистанции. Совмещать мушку с целью его научили, и даже учитывать упреждение, а вот такое русское слово "рассеивание" ему стоит подучить. Стрелять с его двух стволов на такую дистанцию— это очень уповать на ветреную мадам Фортуну.

Скольжением удерживаю основной поток трассы как можно дальше от нежного перкаля своего ястребка и жду. Мотор ревёт уже давно на самом полном, сейчас будет гореть масло. Пора! Резкий переворот через крыло, скольжением вправо. Ручка взята на себя до упора, перегрузка оттягивает кровь от головы, жёсткой мула-бандхой удерживаю давление. Я ушёл "под нос" охреневшему от такой резвости японцу, он рефлекторно ляжет в вираж в попытке увидеть меня под собой, но я уже спрятался у него под хвостом.

Мой враг был хорошо обучен, это был не первый его боевой вылет. Ему уже доводилось забирать жизни утончёно— изысканных в манерах китайских пилотов. Там они были "цвет нации", отпрыски благороднейших и состоятельнейших семей, воспитанные на романтике рыцарских романов о "благородных" воздушных дуэлях Первой мировой.

Китайцы ценили свою жизнь, их голова была набита всевозможным романтическим хламом пополам с непомерным чувством собственной значимости. У меня этого не было, я тут на работе. Есть такая работа— Родину защищать! А для этого надо чистить родное небо от всякого летающего в нём супостата. Это почти работа ассенизатора.

Вставший в вираж японец под углом 3/4 удачно входил в угол упреждения. Огонь! Пулемёты коротко стрекотнули, снова наполнив кабину тревожным запахом сгоревшего пороха, ревущий поток унёс его сразу. Распластанный контур японца добротно собрал в себя значительную часть плотно летящего русского свинца. Перебегающие яркие вспышки высекаемых из дюраля искр подсказали мне, что надежды мои не тщетны.

Ну всё, дело сделано. Гоняться за этой сволочью не буду, пусть несёт домой свои полные штаны. Сразу убираю газ и оглядываюсь. На крыльях несколько пробоин, лохматится выбитый перкаль, в кабине чувствуется посторонний сквознячок. Хуже всего— та полоска масла, что явно показалась из-под капота. Внизу есть подходящая площадка у дороги. Озеро на горизонте— это Хасан, сторона точно наша. По дороге неспешно плюхает родимая "махра" в походной колонне. Вот впереди колонны есть поле, там на дорогу тихонечко сяду.

Отключаю контакт зажигания, рокот мотора больше не давит на уши. Планирую на выбранную площадку "змейкой" уничтожая избыток скорости, с болью в сердце глядя на растущие из-под капота потёки масла. Притираю машину к прямому участку дороги, ветер чуть боковой, но терпимо. Сажаю аккуратно, на кочках трясёт зверски, в конце пробега чуть доворачиваю на обочину дороги. Вот и всё, машина покоится на грунте. Хочется закрыть глаза и уснуть прямо в кабине, пережитое нервное перенапряжение даёт о себе знать. Но нельзя. Надо посмотреть— что там под капотом, а то как прольётся масло или горючка на горячие выхлопные патрубки — и гореть мне синим пламенем.

Поспешно выкарабкиваюсь за борт кабины. Первый же осмотр показывает— течёт драгоценное масло. Достаю все запасы ремматериалов, в их числе и двухлитровая корейская жестянка, где сложены рулон перкаля, гвоздики, трубки, лист резины, проволока и бездна таких нужных вещей. Славлю всех богов за запасливость моего старшего техника, он начинал ещё в гражданскую, когда отказы да вынужденные посадки были скорее нормой. Потому в "бомбоотсеке" под пилотским креслом лежат настоящие сокровища.

Вскрытие капота являет миру немного поцарапанный в паре мест пулями мотор, щербины на рубашке охлаждения не в счёт. А вот размещённый за мотором маслобак явно пробит. Дырочку от пули немедленно затыкаю конической резиновой пробкой. Входное отверстие сверху— сбоку, из него масло уже не течёт, но сталось меньше полбака. Затыкаю. Передний топливный бак тоже пробит, но в верхней части, там топлива давно нет. Славлю свою суррогатную систему НГ в виде трубчатой спирали хитро выведенной из выхлопного коллектора. Выхлоп охлаждается потоком перед поступлением в дренаж, потому в надтопливном пространстве явная нехватка кислорода. Иначе— гореть бы мне сегодня синим пламенем! Не помогла бы кустарно выполненная противопожарная перегородка из жести с асбестовым полотном. Заделываю и ту пробоину, надо бы протектор смастерить, а то и до беды так недалеко.

Озирая окрестности отмечаю три радующие сердце столба чёрно— копотного дыма отчётливо видимые за лесом и сопками на севере и северо— востоке. Троих успокоил в первом же бою! Это дело. Однако тело иного мнения, меня всего трясёт, лоб покрыт холодной испариной, в ушах гудит. Тяжело это торжество духа досталось моей нежной тушке.

Отмечаю, что от медленно выползающей из-за сопок серо— пыльной пехотной колонны отделились несколько всадников. До колонны пара километров, очень странно. Если это полк РККА на марше, то здесь давно должна быть его головная походная застава, или хоть дозор. Бардак в армии, однако!!

Продолжаю осмотр повреждений. Машине заметно досталось. Перкаль на левом крыле в паре мест висит жизнерадостными полосочками, на оперении та же картина. В правом борту фюзеляжа несколько скромных дырочек. Скорее всего, бронеспинка сегодня спасла мне жизнь.

Наконец-то всадники приблизились. Судя по всему— пехотные командиры. Старший из них, с одной шпалой в петлицах, лихо бросает ладонь к козырьку и представляется:

-Комбат Петренко. Товарищ лётчик, мы всё видели. Здорово вы их. Помощь нужна?

Только тут соображаю, что испарина, холод и дрожание организма связаны с саднящей болью в правом боку. С деланным спокойствием сую руку под комбинезон, потом рассматриваю красные разводы на пальцах. Вдумчиво смотрю на комбата, потом вопрошаю:

— А медик у вас есть?

Как можно осторожнее сажусь на колесо. Теперь понимаю, почему так качается земля под ногами.

Медик у них был толковый. Перетянул длинную "царапину" на боку плотным жгутом.

Солдаты помогли мне достать из загашника небольшую жестянку из-под кофе с эмалитом, клубок дратвы с кривой иглой, авиаполотном заделать несколько пробоин.

Взял у подоспевшего начштаба донесение с описанием моего боя, попросил послать к сбитым машинам разведку, срубить шильдики с планера и моторов, осмотреть тела пилотов, а если удастся— и сами обломки перевезти в руки наших специалистов.

Немного поговорили "за жизнь". Часть шла в район сопки Заозёрная на усиление. Пожелал им удачи, попросил провернуть винт. Мотор завёлся сразу. Осторожно взлетел, примерно посмотрел, где горят мои сегодняшние визави, чиркнул места на планшетке. Тихонечко полетел на свой аэродром.

Явление блудного сына произвело впечатление. Меня все уже списали, время по топливу давно вышло. У полосы нервно метался сам комбриг, матерно распекая подчинённых. Нагло подрулил прямо к КП, но сил вылезти не было. Кряхтя и матерясь, вылез с общей помощью всей первой эскадрильи. Медики были не старте, так что докладывал о результатах вылета уже лёжа на носилках... Командир смотрел недоверчиво, даже бумага с печатью не вывела его из состояния тяжёлого недоумения, он ещё не знал, ему радоваться, или готовиться к выволочке от начальства.

* * *

До 11 августа, даты окончания конфликта, пролежал в госпитале. Там же мне объявили о представлении к награждению орденом Боевого Красного Знамени.

Врачи всегда не любят посетителей, на это у них есть страшилки вроде "септический", "бациллоноситель". Однако, вынуждены учитывать разные аспекты— от психологического состояния пациента, до государственных интересов. Потому вслед за сослуживцами, несколько дней толпившимися вечерами в палате, бригадным начальством алчущим отчётов, появился и этот гость— армейский особист. Сравнительно молодой, внимательный и вежливый, чуть рыжеватый, с чуть заметными конопушками на круглом лице, с тремя кубиками в петлицах. Работа у него такая— задавать вопросы.

-Товарищ Игнатьев, опишите ещё раз весь полёт и боестолкновение.

-Уже много раз описывал, письменно и устно, командованию и сослуживцам, есть рапорт в штабе.

— А вы ещё раз, со всеми подробностями.

— Ну ладно. Взлетели с минимальным интервалом, собрались на "петле сбора", строем "клин" пошли по маршруту. При повороте на второй контрольной точке попали в небольшую полосу дымки. В такой момент положено держать увеличенные интервалы. Отошёл чуть в сторону. После выхода из зоны ограниченной видимости не нашёл своё звено. Стал метаться по окрестностям думая, что они тоже меня ищут. Не встретив их решил следовать к не следующей контрольной точке, а "срезать угол" и выйти сразу к Хасану.

-А радиостанция— спросил особист глянув в свои бумаги— тут в аттестации сказано, что вы классный радист?

— Радиостанция у меня на машине работала, но она была единственной не только в звене, но и во всей бригаде!

-Ого! — особист был явно заинтригован— Это как?

В бригаде есть ещё только один истребитель с радиооборудованием, но нет для него пилота— радиста. Потому он стоит как резервная машина в техчасти. Наземный комплект на КП есть, но он сегодня тоже не работает. Начштаба не утвердил рабочую частоту, порядок связи, позывные и коды.

Кроме того— радист у нас только что из учебки, станцию ещё не отладил. А дальность связи по документам меньше дальности маршрута. Потому— решили не городить огород.

-Понятно— особист что-то писал в тетрадке— а теперь опишите боестолкновение.

При подходе в расчётную точку попал в облачность. Стал пробивать её снижаясь. При этом вышел рядом с какими-то самолётами. Первоначально— обрадовался, подумал, что так удачно вышел на своё звено. Но когда рассмотрел, что это монопланы с неубираемым шасси в обтекателях и с японскими кругами на крыльях— сразу решил атаковать. Пока рассматривал, что это за зверь, приблизился непозволительно близко, меньше 100м. Чуть поправил курс, взял упреждение, открыл огонь. Японец сразу стал рассыпаться в воздухе, от него полетели какие-то клочья, будто листовки разбрасывал. Он быстро вспыхнул и кувырнулся вниз. Тут заметил справа ещё группу машин, очень близко. Выбрал ближайшую ко мне— это оказался двухмоторный большой самолёт. Сначала расстрелял стрелков— они проспали. Потом левый мотор. Загорелся легко. Видимо, баки не протектированные. Я так и не смог опознать тип машины, хоть сразу видно, что не наша. Похожа на СБ, только моторы радиальные, кили разнесённые. А обломки не земле нашли?

-Да, но ещё не привезли. Не беспокойтесь, самолёт точно не наш. Разведка доложила, что все три упавшие машины найдены. На них японские опознавательные знаки. Заводские таблички с одной из них сумели срубить, сейчас они в разведке на расшифровке.

Да, и вот вопрос— особист порылся в бумажках— в отчёте техчасти сказано, что в баках почти не осталось топлива. Но, как мне кажется, должен оставаться большой запас, даже со всеми поворотами маршрут был чуть больше половины дальности полёта?

— Дальность бывает разная. Скоростная, высотная, наибольшая, с аэронавигационным запасом. Главное— в отчёте не сказано про маленькую дырочку от японской пули в баке? Стоит принять во внимание, что во время боя двигатель работает в режиме максимальной мощности. Минут пятнадцать боя— и бак сухой, даже без дырок.