| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Кафе скоро закроется, сижу, скучаю...
* * *
Вижу — не я один скучаю!
Как-то тоже захотелось "похулиганить" и, тогда подсаживаюсь к Краснощёкову и изобразив на физиономии — откровенно провинциальный наивняк, спрашиваю:
— Дико извиняюсь, Александр Михайлович! Будучи организатором, а затем — руководителем первичной ячейки РКСМ в нашей волости, приходится отвечать на некоторые... Ээээ... Прямо скажем — "неудобные" вопросы наших комсомольцев. По скудости владения мною единственно-верным учением — марксизмом, не могу на них ответить, что наносит страшный ущерб авторитету как комсомолу — так и большевистской партии и, всей Советской Власти в целом... Как старший партийный товарищ — изучивший марксизм от корки до корки, прошедший дореволюционную борьбу с Самодержавием, каторги и ссылки — не поможете ли мне ответить на них?
Улыбнувшись заметно снисходительно, тот:
— Слухи об моём знании марксизма несколько преувеличены, но всё же постараюсь Вам помочь чем могу. Итак — спрашивайте, товарищ...
— Свешников.
— Я Вас внимательно слушаю, товарищ Свешников.
— Хм, гкхм..., — прокашлявшись, как бы в смущении, — что такое "социализм" по-Марксу?
Посмотрев сперва куда-то вверх, тот затем не задумываясь ответил:
— В теории, "социализм", означает контроль производства самими рабочими — а не владельцами предприятия или их управленцами.
— Если предприятие принадлежит одному человеку — оно частное? Капиталистическое?
— Вне всякого сомнения.
— А если — группе людей? Так называемое — "акционерное общество"? Является ли оно частно-капиталистическим?
— Безусловно, если на нём применятся наёмный труд и производится отчуждение добавленной стоимости.
Включаю "дурака":
— "Наёмный труд", это то есть — человек нанимается добровольно и за деньги?
— Да, это так.
— А какой тогда труд применяется на социалистическом предприятии? Принудительный, что ли?! Без оплаты за труд?!
Несколько повышает голос:
— При социализме рабочий не нанимается на предприятие! Так как — оно является в коллективной собственности рабочих.
Включаю конкретного "дурака":
— Ну так и акционерное общество — находится в коллективной собственности. В чём разница, то?
— Как и любое частное предприятие, капиталистическое акционерное общество принадлежит дольщикам — вошедших в него своими капиталами!
— А если рабочий "вошёл" в социалистическое предприятие с голой задницей — какой он тогда, на фиг, "собственник"? И кто ему даст право контролировать производство?
Молчит, но смотрит на меня очень нехорошо.
— Ещё вот, какой вопрос часто задают комсомольцы: нынешние социалистические предприятия созданы ещё при царском режиме капиталистами. После революции они были национализированы и переданы, как Вы говорите — под "рабочий контроль"...
Конечно, такое явление наблюдалось лишь в первые полгода "триумфального шествия"... Затем, дав "наиграться", Советская Власть поставила во главе предприятий своих людей — так называемых "красных директоров". Но официально, до сих пор заводы и фабрики — принадлежат тем, кто на них работает.
— ...Однако, бабы рожают как перепуганные — население растёт как на дрожжах! Кто и на какие средства будет строить новые социалистические предприятия — которые можно будет после передать "под рабочий контроль"? Ведь сам по себе, "коллектив" пролетариев, извиняюсь — даже на новый сортир, сам себе денег не наскребёт.
— Как, "кто"? Государство будет строить заводы и фабрики, — пожимает плечами, как над само собой разумеющимся, не забыв уточнить, — государство рабочих и крестьян!
— Так ведь, ещё при царе Горохе — государство строило "казённые" заводы! Они разве были социалистическими?!
Отрицающе машет головой — аж очки с носа слетели, едва поймать смог:
— Это — другое дело!
Так называемые "двойные стандарты" — рулёз!
— "Другое дело"? Хорошо: пусть будет — "другое". А то комсомольцы спрашивают: а не строим ли мы вместо социализма — государственный капитализм? Теперь я им смогу уверенно ответить вашими словами, Александр Михайлович: "Это — другое дело, товарищи!".
Краснощёков смотрит на меня уже с явным интересом:
— Ещё какие вопросы задают ваши "комсомольцы"?
— Разные.
— Ну, например?
— Желаете продолжить? Как Вам будет угодно! ...Весь марксизм строится на отношениях антагонистических классов, сиречь — "производительных сил" и "производственных сил". Первые — добывают какой-либо жизненно необходимый продукт, вторые — отнимают у первых его "излишки" и делят меж собой "по понятиям". По придуманными ими самими законам... Ведь так?
— Ну... Несколько упрощённо, конечно. Допустим — так.
— По марксисткой теории, на всём протяжении истории человечества — одна общественная формация сменяет другую. Вместе с формацией меняются и присущие только ей "пары" классов-антагонистов: когда рабовладельческий строй с его рабовладельцами и рабами сменил феодальный — то и вместо прежних, появились новые классы — феодалы и зависимые крестьяне, затем на смену феодализма пришёл капитализм — появились буржуазия и пролетариат...
В восхищении от моего знания классиков, Краснощёков прервал меня:
— С этим как раз — никак нельзя не согласиться. Правильно!
Сделав ему знак, типа — держись за стул крепче:
— ...Но, удивительное дело! При смене капитализма социализмом — марксизм отрицает самого себя: класс буржуинов исчезнет бесследно, а класс пролетариата останется и причём — единственным и господствующим... Почему такой отход от своих же канонов?
Вижу, горячится:
— Нет, не так! А трудовое крестьянство — разве не класс? А интеллигенция?
— Ха! Положим, у древнеримского патриция было три раба: один — пахал ему виноградники, другой — делал ему вино из винограда, а третий — делал ему мине... Читал стихи собственного сочинения — услаждая изысканный слух аристократа. И Вы имеете мэне сказать: после убиения этого кровопийцы — останутся два дружеских класса и прослойка-прокладка между ними?! Это вообще не по Марксу — классы бывают только антагонистичными: эксплуатируемые — производят, эксплуататоры — отнимают и делят.
Это, вообще ставит его в тупик. Жгу дальше:
— Почему при социализме не появилась следующая парочка совершенно новых классов-антагонистов?
Чисто инстинктивно, чую, из Краснощёкова выскакивает:
— Потому что, при социализме нет классового угнетения и эксплуатации человека человеком.
Развожу в полном недоумении руками:
— "Нет"? Никто не отнимает добавочный продукт у "производительных сил"? Никто не платит налоги государству? А на что тогда, извиняюсь, государство будет строить новые заводы и фабрики?
Мой собеседник смог издать только какие-то нечленораздельные звуки:
— Ээээ... Мммеее... Бббеее...
"Не мычит — не телится", короче. Ладно:
— Ну, на "нет" и суда нет! Меня другое интересует, Александр Михайлович... Предположим древнеримские рабы, восстав под предводительством Спартака победили и рабовладельцы были ликвидированы как класс... То есть — подчистую вырезаны, вплоть до последнего сущего младенца. Так ведь класс рабов — по меньшей мере изменит своё название! "Мы не рабы, рабы не мы!".
Молчит, только ресницами хлопает. А я с крайним возмущением:
— Не, ну самое "интересное": почему пролетарии, как были ими при предыдущей историческо-экономической формации — так пролетариями и при социализме остались? И при коммунизме — они останутся пролетариями, штоль?! И ныне и, присно и, во веки веков, пролетариат — единственный класс на просторах обитаемой части нашей Галактики?!
Молчим теперь оба. Затем я полушёпотом:
— А как Вы считаете, Александр Михайлович: победившие рабы под началом Спартака — установят у себя феодализм? Капитализм? Или сразу шагнут в социализм — перепрыгнув одним махом две формации? А может, они захотят вернуться в предыдущую общественно-экономическую формацию?
Краснощёков, вижу — сам в немалом ахуе:
— Навряд ли победившие рабы захотят добровольно вернутся в предыдущую формацию — первобытную дикость (да и не смогут — охотой и собирательством столько народу не прокормишь) и, среди них произойдёт новое разделение на господ и...
Тут он внезапно замолчал-заткнулся — как будто током на электростуле поражённый. А я продолжаю "мыслить вслух":
— Смена общественных формаций не происходит просто так — по чью-нибудь наитию. Прежде чем капитализм сменил феодализм, к примеру, он должен был созреть внутри него и вытеснить тот из ведущих экономических позиций. К началу Великой французской революции, страна уже была буржуазной — якобинцам осталось лишь "сменить вывеску". "Надстройку" — то есть, говоря языком Маркса и Энгельса...
Интересно, он меня слышит?
— "Капитализм", в его чистом виде закончился, когда на смену мануфактурам с десятком другим набранным с улице пролетариям — пришли крупные акционерные общества, с тысячными коллективами квалифицированных специалистов под управлением менеджеров...
Мало кто знает, но даже Генри Форд не являлся единовластным владельцем "Ford Motor". В своей книге "Моя жизнь, мои достижения", он постоянно жалуется на тёрки с Советом акционеров. Как-то не похоже на лубочного буржуя, действующего по принципу "Что хочу, то и ворочу!".
— ...Таким образом и русская революция — произошла в уже социалистической стране! А Гражданская война, по большому счёту, была борьбой за передел собственности между двумя группами социалистов — сторонниками государственного социализма и корпоративного. Победили первые — ибо, российские "корпоративщики" не понимали или не хотели понять: бизнес не только должен "отнимать и делить" — но и нести социальную +ответственность! Но, при любом исходе Гражданской войны, Россия не вернулась бы к классическому — "ситцевому" капитализму.
Вскакивает и с неподдельным возмущением:
— Что за ересь Вы здесь несёте...?
Равнодушно пожимаю плечами:
— Любую реформаторскую мысль сперва называют "ересью" — вспомните Мартина Лютера Кинга.
"Может — просто "Лютера"?", — пришла запоздалая мысль.
Дальше разговора не получилось: подошли двое — по виду нэпманы и, что-то шепнув на ушко, увели бывшего "красного наркома" за свой столик. Напоследок, он обронил иронично:
— Интересные вопросы "комсомольцы" в вашей волости задают! Надеюсь, ещё увидимся с Вами и побеседуем в более подходящей обстановке. Приглашаю к себе: вот, Вам моя визитная карточка, тов... Как Вас, извините?
Не ответив на последний вопрос, я весело откланялся:
— Уж лучше Вы к нам!
Чуть позже, "прокрутив" в голове наш разговор и наскоро проанализировав её, я сказал сам себе:
"Многообещающий товарищ!".
* * *
Вполглаза за наблюдаю за Лилей Брик и Лизой, сидящих вместе и, о чём-то о своём — "о женском", оживлённо беседующих.
У женщин, дружба начинается не так как у нас: никого осторожного "обнюхивания" и проверки "на прогиб", всё решают буквально доли секунды — приязнь с первого взгляда надолго, или неприязнь навсегда.
Эти две, вижу — "снюхались" только влёт!
— ...Милочка, мужчину надо не просто завоевать — но и удержать. А для этого надо обязательно потакать его слабостям. Предположим, ему страшно нравится после "этого" курить в постели... Как Вы считаете, которую женщину он предпочтёт — ту которая гонит его курить на кухню, или протягивающую ему пачку папирос после бурной страсти?
— А если он, вообще не курит?
— Не курит? — Лиля на минуту задумалась, — ну... Тогда, возможно у него есть какие-то другие слабости.
— А если у него нет слабостей?
Лиля, сперва сильно удивилась:
— Милочка, это невозможно! У меня мужчин было — больше чем Вам сейчас лет и, поверьте — ещё ни одного подобного не попадалось.
Затем звонко рассмеялась и, мельком кинув заинтересованный взгляд на меня:
— Это должно быть, Вам повстречался какой-то ангел — случайно забредший к нам на грешную Землю!
Ещё раз удивлённо пожав плечами, секс-символ эпохи НЭПа закончила мысль:
— ...Итак, потакайте его маленьким мужским слабостям, постоянно твердите — что он гений, убедите — что кроме Вас, этого никто не понимает. А остальное предоставьте сделать вашему шёлковому нижнему белью и его воображению.
* * *
Однако, кроме всех этих её "приёмчиков", женского самоуверенного обаяния и эгоцентричной целеустремлённости, бешеной энергетики и сексуальности — в Лиле чувствуется какая-то необъяснимой природы магия, делающая её власть над мужчинами просто невероятно прочной.
И я, как главный герой какого-нибудь фэнтази про гоблинов и эльфов, попал под удар этой "магии"!
Вот, Есенин вернулся и обратив на меня внимания, не больше — чем на опрокинутый кем-то стул, забрал Лизу и слегка пошатываясь повёл её к выходу... Хотя, конечно, в этом месте можно ещё поспорить — кто-кого "повёл".
— Извини, но я должен проводить Сергея, — несколько смущённо попрощался со мной Яков Блюмкин, красноречиво придерживаясь за карман со стволом, — на улице очень много шпаны.
"Ему то, коренному одесситу, — недоумеваю, — чего за московскую шпану переживать-беспокоиться?".
— Хорошо, ещё свидимся. Свой "архив" забери — мне он ни к чему...
— Ах, да! — спохватывается и собирает со стола бумаги .
Кроме него, Сергея Есенина пошли провожать Вадим Шершеневич, Георгий Якулов и ещё целая толпа — друзей, поклонников поэта и прочих.
Чем-то озадаченный Анатолий Мариенгоф, вернувшись с улицы, тотчас пошёл наверх... Должно быть в офис заведения подсчитывать выручку.
Илья Соломонович Соловейчик куда-то после скандала исчез, а Александр Михайлович Краснощеков, всё так же оживлённо беседовал за одним из столиков с двумя нэпманами.
И тогда Лиля Брик, обратила свой взор на меня и подозвав жестом, несколько смущённо улыбаясь, поведала как самому близкому и даже "интимному" другу:
— Настроение из-за здоровья просто отвратительное! Купила специально пару красных чулок и надеваю их, когда никто не видит — очень весело, знаете ли!
В её устах, это прозвучало как многообещающее предложение мне на эти "красные чулки" взглянуть. По крайней мере — по мере собственной испорченности, я так эти слова понял.
— Красное женское бельё на классных ножках — это неимоверно весело, — кивая соглашаюсь, — и как раз под стиль эпохи...
Невольно для меня, это прозвучало — как моё остро-страстное желание взглянуть, как "красное бельё" — сидит на её женском теле.
Она, загадочно-побуждающее улыбнулась Джокондой с полотна великих Леонардо да Винчи, как будто заранее одобряя любую глупость которую я выкину.
— "Веселиться" в одиночестве слишком часто нельзя, — на уровне инстинкта почувствовав её одобрение своим словам, продолжаю, — можно привыкнуть и незаметно для себя оказаться в Кащенко.
— Хахаха! А Вы, действительно — весьма необычный оригинал, молодой человек! Расскажите мне про себя.
Мал по малу, разговорились.
Совершенно незаметно для меня, очень скоро я стал изо всех сил стремиться доказать ей, что хотя до гениального Маяковского мне бесконечно далеко — но всё на меня, тоже стоит обратить внимание! Лиля Брик же, грамотно задавая вопросы — всемерно поощряла и стимулировала мои старания понравиться ей. И кажется, это был довольно нечастый случай в моих обоих жизнях: когда, пытаясь превзойти себя — я прыгнул выше головы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
