Днепровская купель

Упорные бои на этом направлении настолько обескровили немецкие соединения, противостоявшие 10-й армии, что когда она продолжила свое наступление, они были вынуждены оставить Спас-Деменск, не имея возможности его защищать.

Ободренный достигнутым успехом, генерал Соколовский перешел в наступление в центре и на правом фланге своего фронта. Одновременно с этим, своим левым флангом его поддержал Калининский фронт под командованием генерала Еременко, как это планировала Ставка.

В этом наступлении очень удачно действовали соединения 5-й армии. Они в первый день боев прорвали оборону противника шириной десять и глубиной пять километров и в образовавшуюся брешь были брошены кавкорпус вместе с танковым корпусом. Выполняя приказ комфронта, они двинулись в сторону Ельни, а подразделениям 5-й армии пришлось отражать яростные контратаки немцев, из всех сил пытавшихся заткнуть дыру в своей обороне.

Для его ликвидации была брошена наспех собранная ударная группа танков и штурмовых орудий общей численностью в 96 машин. Немцы трижды атаковали горловину советского прорыва, но каждый раз терпели неудачу. Грамотно встроенная противотанковая оборона, позволила бойцам Красной Армии отразить вражеские атаки. В результате упорных боев, враг сначала был остановлен, а затем отброшен к Дорогобужу, где находился крупный узел его обороны.

Грамотно отказавшись от штурма хорошо укрепленных немецких позиций на подступах к городу, понесшие потери соединения 5-й армии двинулись на запад, к реке Ужа, где проходила линия обороны противника. Уступив честь взятия Дорогобужа 31-й армии, чьи крупные силы подходили к городу с севера и с востока.

Пользуясь тем, что отходящие немецкие войска не успели полностью занять линию обороны на реке Ужа, дивизии 5-й армии успешно форсировали реку и, прорвав в двух местах слабо насыщенную оборону противника, вынудили немцев начать спешный отвод войск с реки Ужи на запад.

Преследуя отступающего врага, дивизии 5-й армии вышли к реке Устром, где была, находилась новая линия обороны противника. Попытка сходу проврать вражеские укрепления не увенчалась успехом. Благодаря пассивному действию советской авиации, немцы спели по железной дороге перебросить к Устроме свои последние резервы. Они успели до подхода отступающих войск занять оборону и остановить продвижение дивизий 5-й армии.

В боях на реке Ужа отличился полк Любавина. Его бойцы в числе первых сумели прорвать оборону противника, проявив при этом массовый героизм. Подполковник подал список лиц подлежавших награждению, но начальство не торопилось поддержать его инициативу.

Не имея возможности своими силами прорвать оборону врага на Устроме, командарм Батюк обратился за помощью к генералу Соколовскому, прося передать ему мехкорпус, клятвенно заверяя, что сумеет выйти к Смоленску. Его просьбу поддержал и маршал артиллерии Воронов, но комфронтом решил все по-своему.

Соколовский решил бросить все свои подвижные силы на юг к городу Починок. Там не было сильных рубежей немецкой обороны, и генерал надеялся на крупный успех, который, по мнению командующего фронта, сулил большие возможности. Что касается Смоленска, то Соколовский посчитал, что его можно будет взять силами одних стрелковых дивизий.

Начальник штаба фронта генерал Покровский энергично протестовал против этого решения, справедливо указывая на то, что стрелковые дивизии армии понесли потери и самостоятельно не смогут прорвать оборону противника, что несколькими рубежами опутала Смоленск. Однако Соколовский был полностью поглощен ударом мехкорпуса и кавалерии в южном направлении и ничего не хотел слышать.

— Передайте им в поддержку соединения дивизионной артиллерии. С их помощью они легко смогут прорвать оборону немцев и выйти к Смоленску — после недолго раздумья приказал комфронта Покровскому.

— Но на переброску артиллерии и подтягивание её тылов уйдет время. Немцы успеют перебросить подкрепление, и прорыв обороны противника обойдется нам по высокой цене.

— Ничего. Маршал Воронов уверен, что его артиллеристы сумеют пробить брешь в немецкой обороне для прорыва пехоты. Снарядов, по его словам, для этого хватит.

— Это при условии быстрого взаимодействия пехоты и артиллерии, но как показывают рапорты комдивов, у наших войск, к сожалению, пока нет хорошо отлаженного взаимодействия.

— Опыт, дело наживное, — решительно заявил Соколовский. — В бою он быстрее и вернее приобретается.

— Может лучше синица в руках, чем журавль в небе. Передадим Батюку мехкорпус и Смоленск наш — пытался уговорить начштаба Соколовского, но тот и слышать ничего не хотел.

— Воронов сказал, что дивизионка сможет вскрыть оборону немцев, значит так и будет, —

Стоял на своем комфронтом. — Как вы не понимаете, тут на юге такие перспективы открываются. Белоруссию начнем освобождать, на Могилев с Оршей двинемся.

Иллюзия освободителя восточных пределов Белоруссии крепко вскружило голову генералу Соколовскому, и он ничего не хотел слышать.

Время, столь любезно подаренное им противнику, позволило генералу Хейнрици укрепить рубежи бороны Смоленска. Командующий 4-й армией, бросив на их защиту все, что только было у него под рукой и это не замедлило сказаться. Бойцам Красной Армии пришлось в буквальном смысле прогрызать линии обороны врага, неся при этом неоправданные потери.

Маршал Воронов был абсолютно прав, когда говорил о силе дивизионной артиллерии. Артиллеристы действительно помогли полкам и дивизиям 5-я армия, прорвать оборону врага на реке Устроме, открыв и путь к Смоленску. Но не все оказалось так радужно, как того хотелось генералу Соколовскому. За Устромой находились ещё три линии обороны неприятеля, наличие которых не было заблаговременно вскрыто разведкой и обнаружилось только при огневом контакте. Уткнувшись в линию оборону врага, стрелки останавливали свое наступление, ждали подхода артиллеристов, под их прикрытием её прорывали, шли вперед, и все повторялось снова.

При штурме одного из этих "неизвестных" рубежей, столкнулись два мнения, комполка Кафтанова и подполковника Любавина.

Прорвав одну линию обороны врага и подойдя к другой, батальоны полка Кафтанова встретили упорное сопротивление засевшего в окопах и траншеях противника. Стремясь как можно быстрее выполнить приказ командования о выходе к Смоленску, Кафтанов стал требовать от батальонов, штурмом прорвать немецкую оборону, тогда как Любавин требовал подождать подхода дивизионной артиллерии и только тогда наступать.

— Ты, что ерунду городишь!? — кричал в запале комполка. — Пока эти гаубицы подойдут, пока им снаряды подвезут день пройдет, а то и два! А мы не можем время терять. Нам ещё Днепр форсировать и Смоленск освобождать. Поэтому пока противник не пришел в себя и не подтянул резервы, приказываю наступать и точка!

— Наступать на неподавленные огневые точки приведет к большим потерям, а у нас ещё с Устромы численность батальонов не восстановлена до нормы. Людей зря положим и полк как боевую единицу потеряем.

— Ты мне прекрати эти всякие умные штучки вкручивать! Сказано наступать, значит наступать, а все эти немецкие пулеметы полковушками подавить можно и вся недуга.

— Не согласен с вашим решением, товарищ комполка. У полковой артиллерии осталось всего полкомплекта боезапаса. Не хватит этого, чтобы подавить огневые точки немцев. Тут надо или дивизионную артиллерию ждать, либо в срочном порядке боеприпас подвозить.

— А я говорю, хватит и точка!

— Нет, не хватит. Людей только зря положим.

— А у меня приказ командарма взять к сегодняшнему вечеру эту чертову линию или ты отказываешься исполнять боевой приказ? — глаза Кафтанова зло заблестели.

— Я предлагаю доложить командованию, что без поддержки артиллерии полк не может наступать, — твердо заявил Любавин комполка и, увидев, как скривилось его лицо, предложил, — хотите я сам позвоню командарму?

— Черта лысого ты куда позвонишь! — взорвался Кафтанов и энергично пригрозил Любавину кулаком. — Сказано наступать, значит наступать!

— В таком случая, я снимаю с себя всякую ответственность за действие полка и намерен обжаловать ваш приказ, — отчеканил Любавин, но Кафтанов пропустил его слова мимо ушей. Он побагровел и что было сил, прокричал: — Исполнять приказ или пойдешь под трибунал!

Приказ комполка был выполнен и как предсказывал Любавин, батальоны понесли ощутимые потери, сумев выбить немцев только с линии передних окопов. Только с подходом к вечеру дивизионных гаубиц, все доты и дзоты противника были уничтожены, а огневые точки приведены к молчанию, благодаря умелой работе офицеров корректировщиков. Батальоны пошли в наступление, прорвали оборону противника, вышли на дальние подступы к Смоленску, но понесенные ими потери вынудили командование вывести полк в тыл на переформирование.

Смоленск был взят в начале октября после упорных и затяжных боев, приковав к себе все силы фронта, не позволив ему начать освобождение восточных областей Белоруссии, о чем так мечтал генерал Соколовский. В его штабе не успели отпраздновать освобождение Смоленска, когда из Москвы приехала специальная комиссия во главе с маршалом Тимошенко. Ставка была недовольна не столько результатами операции "Суворов", сколько потерями, которые понес фронт при её выполнении.

В числе бумаг, которыми оперировала комиссия, был и рапорт Любавина о несогласии с действиями комполка Кафтановым. В результате чего, подполковник был вызван в штаб фронта и допрошен.

Когда Любавин предстал перед комиссией, он сразу заметил, как сильно изменился маршал Тимошенко с момента их последней встрече летом сорок первого года. Былого блеска и азарта в его глазах уже не было, а вся могучая фигура Семена Константиновича начала слегка сутулица. Однако твердость голоса и решимость к действиям в нем остались прежними.

— Здравствуй, Любавин, все воюешь? — спросил Тимошенко, окидывая подполковника неторопливым оценивающим взглядом.

— Воюю, товарищ маршал Советского Союза.

— Все доказываешь свою правоту? — усмехнулся маршал.

— Пытаюсь, Семен Константинович.

— И по-прежнему ни немцев, ни Мехлиса не боишься? — вспомнил трагикомический эпизод сорок первого года Тимошенко.

— А чего их бояться? Их бить надо, товарищ маршал.

— Ладно, — отметая все былое и возвращаясь к настоящему. — Все, что ты изложил в рапорте, так и было?

— Так точно. Предлагал подождать подхода дивизионной артиллерии и с её помощью подавить оборону противника.

— А с полковушками не получилось бы?

— Там у немцев два бронеколпака было, а боезапас у полковых орудий был маленький.

— Откуда это известно? Рапортов от них к вам не поступало. Комиссия их не нашла.

— А их и не было, товарищ маршал. Я разговаривал с начальником артполка подполковником Белецким, он мне и доложил о проблеме со снарядами.

— По телефону?

— Нет, приличной встрече, когда я из батальонов заехал в штаб артполка. Он, что не подтверждает это? Если он забыл, спросите капитана Терехина, я и с ним говорил.

— Ясно, — Тимошенко обменялся взглядами с комиссией. — Можешь идти.

— Вы давно знаете подполковника Любавина? — спросил Булганин, входящий в состав госкомиссии.

— С Польского похода 1939 года — ответил Тимошенко, не вдаваясь в подробности.

— И вы ему верите?

— Да, верю, — коротко бросил маршал. Он в трех котлах побывал и всегда выходил с людьми, в форме и партбилетом в кармане. Давайте работать. Николай Александрович.

По результатам работы комиссии, комполка Кафтанов был снят с должности и с понижением в звании отправлен в тыл. Когда командарм Батюк узнал об этом, то бурно отреагировал, на это сказав: — Сожрал, подлец, Кафтанова. Подставил и сожрал, мерзавец.

Но и подполковник Любавин, не остался в полку. Зная, что Батюк не простит ему Кафтанова, Тимошенко отправил Василия Алексеевича в Москву на командирские курсы при Академии Генерального штаба.

Глава IX. Операция "Брусилов".

Говоря о том, что весь огромный советско-германский фронт летом 1943 года приходил в движение, невозможно обойти и его северный участок, где войска Ленинградского фронта проводили операцию вошедшие в анналы истории как операция "Брусилов".

Отдав предпочтение зимой 1942-43 годов в обозначении планируемых операций названиям планет, летом 1943 года Генеральный штаб стал присваивать боевым операциям имена русских полководцев. "Румянцев", "Кутузов", "Суворов", "Брусилов", должны были подчеркнуть преемственность Русской и Красной Армии.

Суть операции "Брусилов" заключалась в полном снятии блокады Ленинграда и восстановлении сообщения его с "большой землей" по Октябрьской железной дороге.

Последнее требование было обусловлено тем, что один из участков Кировской железной дороги, по которой проходило снабжение осажденного города, находился в зоне действия вражеской дальнобойной артиллерии. По этой причине движение по нему производилось только в ночное время и основная нагрузка, по-прежнему ложилась на плечи временно построенной дороги с переправой через Неву в районе Дубровки.

Для борьбы с немецкими пушками, комфронтом генерал Говоров выделил специальную эскадрилью пикирующих бомбардировщиков и батарею дальнобойных орудий, но особых успехов достигнуто не было. В дневное время поезда по Кировской железной дороге могли двигаться только под прикрытием артиллерии и авиации, которые не могли гарантировать им полной безопасности. На переднем края обороны всегда жарко и из-за этого, эвакуация людей происходила северным маршрутом, что создавало дополнительные проблемы и хлопоты.

Согласно планам операции "Брусилов", в ней должны были участвовать силы двух фронтов: Ленинградского и Волховского. На севере, 67-я армия Ленфронта, совместно с частью соединений 8-й армией Волховского фронта, наносила по направлению станции Тосно двойной сходящийся удар с севера и востока.

Южнее их, должен был наступать Волховский фронт, на плечи которого ложилась основная тяжесть операции "Брусилов". Силами 54-й и 8-й армии, Волховскому фронту предстояло освободить станции Любань и Чудово и оттеснить противника вглубь оккупированной территории, восстановить сообщение Ленинграда с остальной страной посредством Октябрьской железной дороги.

Первоначально, Ставка планировала полное снятие блокады с города Трех Революций, путем освобождения пригородов Ленинграда и объединение с Ораниенбаумским пяточком. Однако командующий Ленинградским фронтом генерал-полковник Говоров заявил, что Ленинград не готов к подобным действиям.

— В нынешних условиях, мы по-прежнему испытываем нехватку снарядов и мин. Нам не хватает танков, самоходок и самолетов, нам не хватает людей. Все эти факторы, не позволяют нам проводить наступательные действия по полному снятию блокады — заявил

Говоров Сталину во время обсуждения планов Ставки и вождь был вынужден с этим согласиться.

Требуя от военных сделать все возможное и невозможное для скорейшего освобождения Советской Родины от немецко-фашистских оккупантов, Сталин не терпел прожектерства в столь важном деле. Жестко обжегшись в мае 1942 года, когда поддался заверениям Хрущева и Тимошенко дал согласие на Харьковскую наступательную операцию, Верховный потом жестко спрашивал с создателей подобных проектов.