Ливонская война в мире князя Барбашина

От неожиданности стрельцы и люди боярские смешались, но тут к месту схватки подскакал сам князь-воевода Василий Шуйский, за ним подоспели "головы з детми боярскими", "немец потоптали и в город вбили".

О том, что было дальше, ливонский хронист сообщал: "великий князь в четырех местах построил шанцы у замка Вендена и пять суток обстреливал его". И согласно разрядной записи, русские ядра, бомбы и зажигательные снаряды "город весь розбили, а у Вышегорода все стены розбили". И начавшийся 19 августа штурм привёл к закономерному результату — последняя крупная и серьёзная преграда на пути к Риге перед главными силами русского войска пала. Дорога к морю была открыта. Стоящий на пути замок Зегеволд, хотя и был мощным, пусть и устаревшим укреплением, сдался без боя. Благодаря чему, примерно 80 вёрст, оставшихся до цели, русские полки преодолели за 4 дня, а "наряд" — за неделю, где их уже заждался под Ригой Телепнёв-Оболенский, уже больше месяца блокировавший город.

Впрочем, времени зря он не терял. За это время он полностью окружил город с обеих сторон реки, заняв лежащие на левом берегу Торенсберг и замок Долен (позднее один из немецких хронистов сокрушался, что магистр не озаботился послать в замок хотя бы несколько десятков кнехтов, — этого хватило бы удержать его от тысяч осаждавших). Кроме того, установив привезённый из Полоцка тяжёлый "наряд", он начал разрушительный обстрел города.

По прибытии главной армии, на противоположном берегу реки, напротив города, в устье реки Мариинки (она же Мельничный ручей Святой Марии) были возведены редуты, в которых разместили артиллерийские батареи, начавшие обстрел города из-за реки, буквально "в упор", а заодно создавало заслон от войск Плеттенберга, помощи которого ожидала Рига. Кроме того, в дополнение к уже построенному острогу в устье реки, в двух вёрстах ниже Риги было построено ещё одно укрепление, а Западная Двина была перекрыта свайным мостом, усиленным связанными цепями брёвнами. С двух сторон от моста были установлены пушки. И эта предосторожность оказалась не лишней. 28 августа любекский торговый караван в составе 15 грузовых судов и 9 военных кораблей попытался прорваться к Риге со стороны моря, но был остановлен сильным огнём русской артиллерии.

Командующий любекской эскадрой Иоахим Геркен был вынужден в тот же день отвести её в Салис, где он рассчитывал встретиться с командующим орденской армией Рутгером фон Швансбеллом, чья ставка в это время находилась в Лемзале. Однако порт Салиса был плохо приспособлен для одновременного приёма такого большого количества судов, которые набились в устье реки Салис, по образному описанию одного из современников, "как сельди в бочке". Что сыграло для них буквально роковую роль. Командующий русским флотом князь Андрей Барбашин-Меньшой уже давно ожидал возможность отыграться за своё поражение под Эландом, и не стал упускать свой шанс. И едва поступили сведения о приближении любекского каравана к устью Западной Двины, как из Пернау на юг вышло 8 русских кораблей, и к вечеру 29 августа, ещё до захода солнца русский флот стал на якорь напротив Салиса, оставаясь в наветренной стороне от противника. Вечером к нему присоединилось ещё 4 корабля, входивших в эзельскую флотилию. И проведя осмотр рейда Салиса и сгрудившихся на нём кораблей и судов любекского флота, утром во вторник, 30 августа, на устроенном совещании было принято решение поджечь любекские корабли с помощью брандеров. Атаку запланировали на ближайшую ночь, но возникла неожиданная проблема — не получалось быстро собрать нужного количества рыбацких судов, для переделки тех в брандеры. Тогда выбор остановили на двух шхунах, которые вместе с тремя найденными рыбацкими баркасами, и составили команду "зажигательных судов".

Нельзя сказать, что любекцы всё это время бездействовали. Они внимательно наблюдали за действиями вражеского флота, находившегося от них на расстоянии полулиги. Ближе к ночи, терзаемый недобрыми предчувствиями, любекский адмирал приказал выставить для прикрытия кораблей восемь патрульных шлюпок. Они должны были перехватить вражеские брандеры в случае их появления. Командиры остальных кораблей удвоили количество вахтенных и спустили на воду шлюпки с абордажными крючьями.

Около полуночи начался прилив, а ветер с моря усилился. Чтобы удержаться на своих местах, ганзейским кораблям пришлось воспользоваться дополнительными якорями. Неожиданно вахтенные заметили в наветренной стороне подозрительные огни. Они разрастались, затем вспыхнули ещё несколько огней. Спустя короткое время любекцы различили пять брандеров, двигавшихся в их сторону. Была поднята всеобщая тревога. Геркен приказал рубить якорные канаты. Все корабли пришли в движение, пытаясь уйти в сторону от надвигающихся русским "зажигательных судов". Но из-за тесноты суда сталкивались друг с другом, и в ночной тьме в устье Салиса воцарился полный беспорядок. Часть кораблей всё же смогли выскользнуть в открытое море, но почти половина судов оказалась в огненной ловушке. С одних кораблей пламя перекидывалось на другие, и вскоре Салис осветило огненное зарево. И когда наступил рассвет, любекский адмирал насчитал всего лишь 13 уцелевших кораблей (5 каракк и 8 хольков), дрейфовавших вдоль побережья.

Утром 31 августа подул юго-западный ветер и Барбашин-Меньшой принял решение атаковать любекцев прежде, чем их корабли смогут опять построиться в боевой порядок. Первым под удар попал флагманский корабль "Мориан", соблазнивший русских не только тем, что на его борту находился неприятельский командующий, но и наличием на нём флотской казны.

На захват каракки были высланы несколько шлюпок с отрядом стрелков. Геркен мужественно принял бой. Его 240 аркебузиров открыли по русским шлюпкам шквальный огонь, заставив их отступить. Но во время повторной атаки Иоахим Геркен получил пулю в голову. Когда он рухнул на палубу, команда обреченного судна решила спасаться вплавь. Первыми в море бросились кнехты, за ними последовали канониры и матросы. Те же, кто не рискнул добираться до берега вплавь, подняли белые платки, сигнализируя о желании сдаться в плен.

Добычей стала казна любекской эскадры — 22 тысячи золотых дукатов, плюс "пятнадцать сундуков, принадлежавших покойникам знатного происхождения".

Тем временем большая часть любекских кораблей, лишившихся якорей, продолжала дрейфовать в подветренную сторону, постепенно приближаясь к обширным песчаным пляжам. По сути, получался "Эланд наоборот" — в этот раз именно любекский флот оказался зажат между берегом и русской эскадрой, которая приступила к методичному обстрелу ганзейских кораблей.

На первом этапе сражения русским удалось отрезать любекскую каракку "Дас Фокслайн" от остальных судов эскадры и окружить её. Другая каракка, "Пётр и Павел", попыталась помочь ей, но была атакована двумя русскими бригами. Очень скоро обе каракки были буквально изрешечены русскими ядрами и едва держались на плаву, а их такелаж и паруса были порваны. И не видя иного выхода, их капитаны подняли белые флаги.

После чего русские атаковали последние два любекских военных корабля: "Габриэль" и "Фортуна", которые были безжалостно расстреляны русской артиллерией, и понесли огромные людские потери. Вода через пробоины хлынула в трюмы разбитых кораблей, так что матросы, работавшие на помпах, не успевали её откачивать. Командир "Фортуны" смог довести свой корабль до берега, где посадил его на мель. Капитану "Габриэля" повезло меньше. Его убило пушечным ядром на глазах у всех, а доверенный ему корабль упокоился на морском дне.

Покончив с военными кораблями, русские принялись за грузовые суда. Не имевшие ни артиллерии, ни достаточного количества стрелкового оружия "купцы" могли надеяться только на удачу и попутный ветер. Так что, когда к ним приближался даже небольшой русский корабль, их капитаны предпочитали выкидывать белый флаг. Только двум холькам удалось уйти, а остальные шесть стали частью русских трофеев в этой битве.

Разгром любекского флота окончательно лишил рижан надежды на чью либо помощь. Стоящая под Лемзалем орденская армия под командованием Швансбелла насчитывала всего 300 кавалеристов и 2000 пехотинцев, коих было совершенно недостаточно для того, чтобы бросать вызов русской армии. Не лучше было положение у Плеттенберга, который с отрядом из 200 всадников и 1300 кнехтов расположился в Курляндии. Единственно, на что им оставалось надеяться, так это на погоду. Лето было на исходе и вскоре должны были закончиться тёплые дни и начаться осенние дожди, которые сделали бы продолжение осады невозможным.

Понимали это и в ставке русского командования, и уже 23 августа, сразу же после того, как русская армия полностью обложила Ригу, став вокруг неё несколькими лагерями, было проведено совещание, на котором было решено брать город приступом, не затягивая дело длительной осадой. По осмотру городских укреплений для главной атаки были избраны расположенные в северо-восточной части города воротные башни Песчаная и Святого Якоба. Ров там был ближе всего к стенам и воротам, а уровень воды в нём был ниже из-за перепада высот. Песчаные возвышенности севернее и восточнее города подходили для установки артиллерии, а недалеко от лагерей находились источники водоснабжения.

Большие силы флота для поддержки сухопутных войск не применялись из-за сложного и незнакомого фарватера, встречного течения, опасности огня береговых батарей и ночных атак брандеров, а также отстуствия условий для базирования. Действовали на реке главным образом четыре канонерские лодки и струги.

Первый опыт атаки со стороны реки оказался неудачен. 24 августа посаженный на струги отряд из семи сотен бойцов подошёл к орденскому замку, но там два корабля сели на мель, попав под огонь, один был подожжён, другой — захвачен рижанами. Экипажи и десант большей частью спаслись вплавь, иные попали в плен.

В осадном лагере закипела работа, к которой привлекли как приведённую с собой "посоху", так и согнанное с окрестных деревень местное население. Как лаконично выразился князь Андрей Иванович Барбашин-Шуйский (за которым к этому времени уже закрепилась репутация успешного "градоимца"), назначенный ответственным за осадные работы: "Больше земли — меньше крови!"

Работали день и ночь, при кострах. С городских стен с тревогой наблюдали, как тысячи людей, копошась как муравьи, непрерывно и неустанно лопатят землю вокруг Риги. Важнейшую роль приобрела минная война, прокладка подземных ходов и галерей для взрыва масс пороха под укреплениями.

Артиллерия, приближенная вплотную к противнику, и сапёры подводившие мины под ворота, стены и башни, обеспечивали успех пехоты атаковавшей укрепления и проломы с помощью холодного оружия, ручных гранат, штурмовых мостов, лестниц, и фашин для забрасывания рвов (как выразился всё тот же князь Барбашин: "Артиллерия и сапёры разрушают, пехота занимает").

К 26 августа русские установили дополнительную осадную артиллерию и начали обстрел из неё города и укреплений. Было повреждено много каменных зданий, включая костёл Святого Якоба. А 27 августа вся ярость батарей обрушилась на башни Песчаная и Святого Якоба.

Три дня 28-30 августа стали кульминацией канонады, в отдельные часы на улицы города падало до сотни "гостинцев". В ночь на 29-е русские пытались нападением со стороны реки, используя лодки и фашины, форсировать ров и атаковать городские укрепление, но защитники отразили атаку. В ночь на 30-е защитники отразили попытку закидать фашинами ров у Песчаных ворот. Но всё это было лишь прелюдией к большому штурму, и 31 августа была взорваны подведённые под Песчаную и Святого Якоба башни мины, обрушив часть их стен, после чего русские, забрасывая ров фашинами, ринулись на их штурм. Бой был страшен. Русские трижды врывались в проломы и трижды были выбиты из них контратаками городского ополчения. Наконец, русские, навалившись, взяли полуразрушенную Песчаную башню. Очередная контратака рижан чуть было вновь не выбила их за пределы города, но командовавший штурмом князь Андрей Барбашин-Шуйский лично возглавив подкрепление, отбил контратаку, окончательно закрепив Песчаную башню за русскими.

Не меньшие трудности возникли и при захвате башни Святого Якоба — русские смогли взорвать петардой её ворота и завязать бой с её защитниками внутри укрепления, но дважды были вынуждены отступать перед бьющимися насмерть ополченцами. Тем не менее, оборона горожан и на этом участке была продавлена, в результате чего в руках русских, по выражению самого Барбашина, оказалась "калитка от города". Всё что требовалось, это усилить натиск в образовавшейся обороне города бреши, дабы ворваться на его улицы. Но даром Барбашин слал гонца за гонцом, с просьбой выслать подкрепления. К несчастью для него, командующий русской армией князь Василий Шуйский накануне сильно приболел, а замещавшие его воеводы, ревнуя к славе молодого князя, задержали присылку могущих позволить развить успех дополнительных сил. Из-за чего, хотя русским и удалось удержать захваченные башни в своих руках, но ставший возможным захват города в этот день не был осуществлён.

Впрочем, справедливости ради, надо признать, что у осторожных воевод были и иные резоны удержать свои войска от неподготовленного вторжения внутрь городского периметра. Как уже указывалось, Рига была очень хорошо укреплённым городом, и помимо опоясывавших его стен имела и другие линии защиты. В самом городе располагался епископское подворье, орденский замок, несколько бывших монастырей, соборов и высоких зданий, например, Большой Гильдии, практически представлявших собой "миницитадели". Узкие улочки препятствовали продвижению по ним под пулями, стрелами и камнями, летящими из окон домов. Город разделялся высокой каменной стеной, как бы превращавший его в две отдельные крепости, а с востока и юга его обтекала речка Ризинг. Так что перед ворвавшимися внутрь осаждавшими стояла угроза завязнуть в уличных боях, и это в ситуации, когда поступили известия о приближении к городу ливонских войск.

Первоначально Плеттенберг не предполагал идти на выручку Риге, как по причине малочисленности имевшихся в его распоряжении сил, так и из-за того, что на ливонско-литовской границе вновь стали сосредотачиваться литовские войска, в руках которых, к тому же находились игравшие ранее роль "порубежного щита" замки Бауск, Хофцумберге и Доблен. Таким образом, засевший в Митау магистр оказывался между двух огней — с севера на него давили русские, а с юга угрожали литвины.

Но, к удаче для Плеттенберга, к концу лета — началу осени 1527 года великому князю Литовскому временно стало не до ливонских проблем. Вихри внутренних распрей, вот уже который год бушующих в Крымском ханстве в очередной раз зацепили своим крылом решившего воспользоваться ими в своих интересах северо-западного соседа.

Взошедший в июне 1523 года в Крыму на ханский престол Саадет Гирей слишком долго прожил в Османской империи, и вернувшись на крымскую землю перенёс на неё многие привычки приобретённые им в турецкой столице. В частности он приказал казнить своего племянника и соперника в борьбе за трон Гази-Гирея, чем вызвал буквально шок у крымцев, не привыкшим к подобной жестокости во взаимоотношениях между отдельными представителями этой ветви Чингизидов. Не меньшее неудовольствие среди жителей ханства вызвал арест и заключение бежавших в Крым после захвата русскими Казани бывшего казанского хана Сагиб Гирея и его племянника Сафа-Гирея, которых Саадет Гирей заточил в Балаклавскую крепость. Хан объяснял свои действия тем, что он якобы наказывает родственников за трусость и сдачу одного из татарских юртов неверным, но было немало тех, кто подозревал его в страхе перед тем, что также носящий ханский титул Сагиб Гирей станет фигурой, вокруг которой будут группироваться недовольные ханским правлением. Впрочем, спустя время он смягчил своё решение, приказав освободить младшего брата и племянника из заточения. Тем не менее, среди татар началось брожение, так как многие были недовольны из-за его "отуреченности", из-за чего внимание многих беев обратилось на его племянников Сафа-Гирея и Ислам-Гирея, в которых увидели подходящие кандидатуры на ханский престол. Это не стало тайной для Саадет-Гирея, приказавшего убить Сафу и Ислама в феврале 1524 года.