| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Победа у Рюгена фактически предопределила неудачу осады Свиноустья в 1531 году. Она и до этого шла не очень успешно. Подготовка к ней была проведена слишком поспешно и в недостаточной степени. Нехватка артиллерии делало осаждающих слишком зависимыми от состояния дел на море, а значительные силы гарнизона позволяли совершать постоянные вылазки. Самая крупная произошла 2 октября, когда обороняющиеся разрушили два шанца осаждавших и захватили три пушки. А болезни и дезертирство косили ряды ведших осаду войск похлеще клинков и пуль защитников крепости. Из-за чего к концу октября численность осаждавших сократилась до 6 тысяч человек. И 26 октября 1531 года, сняв осаду со Свиноустья, ганзейские войска отошли на материк. Впрочем, никто не считал это окончанием войны. Было ясно, что штеттинцы не могут потерпеть такую "занозу" прямо у ворот своего города, и произведённый ими отход всего лишь тактическое отступление. И в следующем году снова следует ожидать их появления.
Не сидели без дела и литвины. Успех на Берестейщине вдохновил их на переход к более активным операциям, и после того, как осенью 1531 года русские распустили свою армию, они немедленно перешли в контрнаступление. Не смотря на позднюю осень и наступление зимы, которые считались не самым благоприятным временем для военных действий, литвины не считали кампанию этого года законченной, и продолжали сохранять высокий уровень боевой активности, явно стараясь переломить ситуацию в свою пользу. И у них для этого были свои резоны. Оказывая содействие Литве поляки, по мере роста зависимости литвинов от помощи со стороны Короны, всё чаще поднимали вопрос о слиянии обеих стран в единое государство. Но подобная постановка вопроса совершенно не устраивала как короля Сигизмунда, не желавшего терять великое княжество в качестве наследственного владения своей семьи, так и литовских магнатов, видевших в более тесном объединении с Польшей, нежели существовавшая личная уния, угрозу своей власти и влиянию в государстве. Победа под Каменцом-Литовским позволила им занять по отношению к полякам более твёрдую и независимую позицию, и им срочно требовались новые успехи, способные обосновать их нежелание идти на слияние с Польским королевством.
И, пожалуй, именно этот фактор был сильно недооценён русским командованием, которое, всё же допустило ошибку, посчитав, что активности литовских войск вряд ли следует ожидать ранее весны 1532 года. Нельзя сказать, что русская Ставка исходила из неверных предпосылок. Литовские силы, не смотря на свои успехи, были сильно потрёпаны за время прошедшей кампании, и им требовалось время на отдых и переформирование. К тому же литовская шляхта очень не любила воевать зимой, и в прошлые годы часто срывала сборы ополчения в это время года. Так что в Москве, не без основания предполагали, что с наступлением холодов литвины, как и русские, не смотря на отсутствие формального перемирия между сторонами, распустят свои войска до следующей весны.
Но у литвинов, как показали последующие события, были совершенно иные планы. Осенью 1531 года, мобилизовав все доступные ресурсы, Юрий Радзивилл начал формировать два ударных кулака: один из них состоял из "дивизии" самого великого гетмана (4800 человек) и 1300 бойцов польских наёмных хоругвей, а второй комплектовался на базе "дивизии" польного гетмана Немировича (3000 тысяч человек), которую усилили отрядом польских добровольцев (около 1000 бойцов). Кроме того, из ряда мест прибыли "поветовые хоругви" и крупные частные отряды магнатов. Последние, впрочем, предпочитали защищать территории, где располагались их владения, а не действовать на тех направлениях, куда их направляло военное командование. Это же касалось и волонтёрских хоругвей (численность которых на начало 1532 года оценивается в 3000-4000 тысячи человек), которые предпочитали воевать самостоятельно, редко согласовывая свои действия с литовским командованием. Проблемы были с комплектованием пехоты и осадного парка, необходимого для осады крепостей.
Первоначально расчёт литовского командования строился на том, что с наступлением осени русская армия, традиционно распускается по домам — для отдыха и сбора запасов. В гарнизонах остаётся часть стрелецких приказов и немного детей боярских. Как, сообщали литовские агенты, например в Вильно "государевых людей толко с восмьсот человек". А нехватку собственных войск русское командование пытается восполнить контингентами "присяжной" литовской шляхты, местных "бояр" и мещан, верность которых новым властям была под большим сомнением.
Всё это внушало литовскому командованию надежду на успех осенне-зимнего контрнаступления. Но в этом вопросе наметился раскол между королём и литовским военным командованием. Польский королевский двор настаивал на одновременном выступлении всех литовских войск, с тем чтобы переломить ход войны, отбить хотя бы часть утраченных земель и сразиться с главной русской армией. Гетман Радзивилл видел все сложности зимней кампании и нехватку осадных средств и ставил, видимо, более скромную задачу: усилить военное присутствие в центре Литвы, вернуть утраченные понеманские крепости, а уж затем развивать успех в сторону Вильно.
Первым под удар попал Гродно, который уже в сентябре 1531 года взяли в осаду отряды восставшей шляхты Гродненского повета. Тогда же гродненский воевода Андрей Никитич Бутурлин сообщал, что литовские войска стали переходить Неман и располагаться на территории Гродненского повета. Вслед за ним последовал Ковно, также осаждённый шляхтой Ковенского повета 28 октября, на помощь которой в начале ноября подошло войско во главе со жмудским старостой Станиславом Кезгайло. Это войско привезло с собой артиллерию, и вскоре после этого начался обстрел города. За месяц — 17, 19 и 24 ноября литовское войско трижды штурмовало город. На встрече с ковенским воеводой Яковом Григорьевичем Морозовым 26 ноября Кезгайло заявил: "не взяв, де, Ковны прочь не отступим", требовал сдачи города, осажденным "претил многими страхами и смертью". 16 и 19 января 1532 года последовали новые приступы. Но неудачно — все приступы были отбиты, и осаждающие понесли серьезные потери (по сведениям Якова Морозова "на приступах побили девятьсот человек опричь раненых").
Одновременно с этим, в начале ноября 1531 года к Клецку, в котором после отхода основных русских сил оставался небольшой гарнизон, во главе отряда из примерно 1300 бойцов подошёл князь Андрей Михайлович Сангушко-Каширский, попытавшийся сходу взять город. Отправив к городу дозор из двух польских хоругвей под командованием Станислава Гижицкого, Сангушко узнал, что отвечавший за оборону города Матвей Лыков проявил удивительную беспечность, и даже не выставил дозоров, давая нападающим шанс на успех. Не дожидаясь подхода главных сил, 6 ноября Гижицкий недолго думая двинул свою конницу в атаку. Захватив ворота города, поляки стремительно ворвалась в него, и добрались до рынка, где завязался бой с русскими. Гижицкий бросил в бой даже челядь и обозных. Уличные бои продолжались темноты, под прикрытием которой остатки русских сил смогли выскользнуть из города.
Но воспользоваться внезапной победой у Андрея Сангушко не получилось. Дожди размыли дороги, а отсутствие средств привело к задержке выплаты жалования, что привело к бунту польских хоругвей (около 500 человек), отказавшихся воевать до тех пор, пока им не будет погашена задолженность. Денег у Сангушко не было, и ему пришлось дожидаться почти месяц, пока в Клецк не прибыли люди Радзивилла, после чего он, оставив в Клецке гарнизон, начал выдвижение на север — в сторону Минска. И уже в декабре 1531 года минский воевода Михаил Васильевич Тучков доносил, что по полученным данным за рекой Свислочь, на минской стороне находятся многие конные и пешие люди, "да и в иных де во многих местах от Менска верстах в тридцати литовские люди объявились не малые ж".
Перебежчики и крестьяне показали, что литовские войска собирались наступать к Минску с двух сторон: с юго-запада должен был подойти отряд Сангушко, а с северо-востока — "волонтёрские" хоругви. Тучков в отписке с тревогой указывал, что служилые люди из Минска отпущены по домам, а с имеющимися же воинскими силами город оборонять трудно.
Тем временем, 25 ноября, при получении известий о действиях литвинов, было принято решение о формировании под Полоцком войска во главе с князем Василием Васильевичем Шуйским, которому было приказано собираться "наспех", а после сбора там русских сил идти на неприятеля самому "со всеми ратными людми, дабы снять осаду с Ковно и Гродно. Одновременно с этим, под Могилёвом срочно собиралась вторая армия, под командованием князя Ивана Фёдоровича Телепнёва-Оболенского, должная прикрывать Минск, Вильно и Лиду, то есть защищать весь центральный и северо-западный участки военных действий в Белоруссии.
Но это распоряжение запоздало, и завершение сбора армии не поспевало за действиями литвинов. Кроме того, русское командование ошиблось с оценкой угрозы, посчитав происходящее лишь частными случаями, и видевшей главной задачей снаряжаемых армий лишь "усмирение" восставших областей. Об отсутствии у русских информации о собираемой на Берестейщине литовской армии говорит и план боевых действий, представленный Ставке князем Василием Шуйским, в котором предлагалось после объединения Западной и Северо-Западной армий под Вильно, двигаться к Ковно, а оттуда идти в Жмудь с целью подчинения русской власти данного региона Великого княжества Литовского. В этом замысле совершенно отсутствовал план действий на случай удара крупных литовских сил во фланг наступавшей армии, и только предусматривалось выделение отдельного отряда с целью деблокады Гродно. Отсюда вытекал в целом "набеговый" характер формируемых войск, и их малая численность — в среднем по 5 тысяч бойцов в каждой из армий.
Однако уже очень скоро Москве пришлось убедиться в ошибочности своих первоначальных предположений. Обе армии выступили примерно в одно и то же время в конце декабря 1531 года. Действуя стремительно, Шуйский уже 3 января 1532 года захватил Лепель — стратегически важное местечко на севере великого княжества, которое в ходе наступления 1530 года не было занято русскими войсками, и находясь в их тылу по прежнему управлялось литовской администрацией и служила базой "волонтёрских" хоругвей. А уже 20 января подошёл к Вильно, где усилив свои шесть полков (4600 человек) почти четырьмя тысячами собранных князем Ростовским перешедшими на сторону России шляхтичами, выдвинулся в сторону Ковно.
Узнав о приближении превосходящей его силы русской армии, Кезгайло счёл за лучшее отступить к местечку Кейданы, через которое проходили торговые тракты из Вильно в Росиены и из Ковно в Шавли и Ригу, где переправившись через реку Невяжу, возвёл укрепление на другом берегу. Передовой русский полк (около 3 тысяч человек) осадил Кезгайло в его остроге, начал бомбардировку, "и от такого великого утеснения литовские люди не могли стоять, пошли отходить". Во главе уже с самим Шуйским русские 3 февраля нанесли им серьёзное поражение "на отводе". Согласно отчёту Шуйского, было перебито свыше 400 литвинов, а сам Станислав Кезгайло погиб при отступлении.
Заняв Кейданы русские войска разошлись "в загон" по краю. Были взяты Поневеж и Позволь, сожжены Биржи и Шавли. Однако уже скоро Василий Шуйский получил известия, вынудившие его срочно собрав воедино распущенные было воевать отряды начать отход к Вильно.
Пока Шуйский успешно воевал Жмудь, судьба армии Телепнёва-Оболенского складывалась менее благополучно. В первой трети декабря литовской армией под командованием Андрея Немировича был осаждён Минск, в котором укрепился Михаил Тучков с гарнизоном в 1500 человек и несколькими тяжёлыми орудиями. По его распоряжению был сожжён посад, дабы литвинам негде было укрыться от зимних холодов, а 11 декабря началась осада деревянной крепости. Три дня спустя был предпринят первый штурм, но литвины отступили, потеряв 50 человек. Все попытки поджечь крепость или пробить в стене брешь оказались тщетными. В ночь с 17 декабря на 18 декабря 1531 года гарнизону Минска удалось отразить генеральный штурм Немировича с большим уроном для нападавших.
Тем не менее, литовское войско продолжала осаду, а подконтрольная ему территория продолжали также расти. На помощь Тучкову была отправлена наскоро собранная Западная армия, и 18 января она подошла к Минску, где стояла в полном бездействии ещё три дня.
20 декабря противники выстроились в поле друг против друга, но в сражение не вступили, обошлись мелкими стычками. Немирович старался оттянуть начало решительной битвы переговорами, и это ему удавалось, так как Телепнёв-Оболенский тоже не торопился, он как и литовский гетман ждал подкреплений, хотя у него было 5,5 тысяч человек, а у литвинов в это время — не более 4 тысяч.
Наконец, 21 января Немирович атаковал русское войско. Сражение началось стремительной атакой польских хоругвей на правом фланге войск Оболенского. Полк правой руки, не получив помощи от других полков, в беспорядке отступил, смешавшись с центром.
В результате этой лихой атаки управление войсками было нарушено и русские полки поспешно отступили к своему обозу, стоявшему у леса. От окончательного разгрома войско Телепнёва-Оболенского спасла несогласованность действий литовских командиров, не поддержавших атаку главных сил. Благодаря контрудару одного из стрелецких полков, литвины были вынуждены прекратить преследование отступающей русской армии, что помогло избежать крупных потерь.
Не смотря на то, что потери русской армии нельзя было назвать катастрофичными, и она всё ещё сохранялась как боевая сила, князь Иван Телепнёв-Оболенский, получив известие о подходе подкреплений к Немировичу, 23 января двинулся со своей армией из-под Минска на восток. В своей отписке царю он обосновывал свое решение тем, что армия оказалась без хлеба и конских кормов. Но это решение в действительности лишь отчасти объяснялось тем, что литовская армия за несколько месяцев стояла на одной территории и успела ее опустошить. Главное было в том, что армия с приходом к Минску литовского войска и присоединением к нему части "присяжной" шляхты оказалась во вражеском окружении, что и затрудняло задачу добывания продовольствия. Поэтому, укрепив гарнизон Минска стрелецким полком в 500 человек, князь отступил к Шклову.
Уводя армию из-под Минска, Телепнёв-Оболенский возможно и спас её от серьёзных неприятностей, но и отрицательные последствия такого решения не заставили себя ждать. Русская власть в западных областях Великого княжества Литовского фактически перестала существовать. Русские гарнизоны в таких городах как Вильно, Гродно, Минск оказались в осаде. Борисовский воевода сообщал о нападениях литвинов на "московских людей" в Радошковичах, Заславле, Логойске, от чего "в Борисове страхи великие". Происходившие перемены сказались и на территории, прилегавшей к старой русско-литовской границе. 28 января большой отряд шляхты из Браслава и Иказно, около 350 человек, занял город Друю и захватил находившиеся там хлебные запасы. Лишь 11 февраля этот отряд удалось выбить из города.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
