Фармацевт

Утром восьмого ноября самое то подольше поспать. Увы, ничего из этого не вышло. В десятом часу, когда я только пытался открыть глаза, в дверь начали стучать.

Поеживаясь от холода, я оделся и направился к двери, стук в которую, между тем, не прекращался.

У двери я столкнулся с мамой, та тоже имела заспанный вид. Открыв дверь, мы увидели пьяного в хлам маминого двоюродного брата, дядю Лёню.

Перегаром от него несло за версту.

— Валя, здравствуй, поздравляю тебя с днем Октябрьской революции, — сообщил он заикаясь. Потом перевел взгляд на меня и добавил:

-И тебя Витька тоже поздравляю.

Затем, понизив голос, сказал:

— Валька, я знаю, у тебя всегда бутылочка в запасе лежит, давай выпьем за праздник, грех в такой день не выпить.

— Лёнька! Алкаш несчастный, иди домой немедленно, — довольно тихо отвечала мама, видимо, чтобы не привлечь внимание соседей.

— Ну, Валя, будь человеком, клапана горят, так выпить охота, — сообщил дядя Лёня.

— Ну, так иди домой, тебе Людка нальёт ради праздника.

-Не нальёт,— вздохнул Лёня, — она жестокая женщина, не то, что ты.

В это время снизу с первого этажа донесся не менее пьяный мужской голос.

-Лёнька, ты там долго еще телиться будешь? бери бутылку и спускайся, мы ждем.

Мама со злостью хлопнула дверью перед носом дяди Лёни так, что затряслась стена дома. Из-за двери донесся дядин возглас.

-Не дала ведь, сука, бутылку, ну погоди, ты у меня еще что-нибудь попросишь.

Он начал спускаться по лестнице, стуча каблуками и громко говоря.

-Мужики, на Фрунзе магазин сегодня закрыт, пошли к гастроному, до одиннадцати часов всего сорок минут осталось.

Когда хлопнула дверь подъезда, мы с мамой глянули друг на друга и засмеялись.

-Не дал ведь, паршивец, поспать, — сказала она. — Не понимаю чего он к нам приперся?

-Наверно, всю ночь отмечал праздник с мужиками, неподалеку, — предположил я. — В магазин идти дальше, чем к нам.

— Наверно, — вздохнула мама. — Ладно, раз уж встали, давай чайковского заварим.

— Со слонами? — попытался я уточнить.

— Ради праздника со слонами, — ответила мама и направилась к буфету, где у нее в жестяной банке лежал пересыпанный из бумажной пачки индийский чай, который мне брать было категорически запрещено.

Тридцать шестой чай — смесь грузинского и индийского чая мы пили чаще, но его тоже можно было купить не всегда, поэтому грузинский чай у нас заваривался каждый день.

Заварив чай, мы уселись за стол и приступили к чаепитию. К чаю сегодня у нас имелся подовый черный хлеб, масло и грибная икра нашего домашнего производства, принесенная вчера мамой из кладовки в подвале.

Мама молча наблюдала, как я отрезал кусок хлеба, намазал его маслом и сверху положил толстый слой грибной икры.

Когда же я намерился его откусить, она вдруг спросила:

— Может, ты грибную икру в осетровую сможешь превратить?

Я чуть не подавился откушенным куском и закашлялся. Прокашлявшись, укоризненно сказал:

— Мама, другого времени для вопросов не нашла.

-Ну, а что? — скупо улыбнулась та. — Я вчера еще, когда свечу в руки взяла, сразу обратила внимание, что она совсем не такая, как раньше. А когда через час мне стало лучше, сразу поняла, что это твоя работа.

Так, что не ври, признавайся, как ты это делаешь?

Я тяжело вздохнул.

-Мама, ты понимаешь, что будет, если разойдутся слухи о моих способностях.

— Да ничего плохого не случится, — простодушно заявила та. — Наоборот, здорово, что ты можешь помочь больным людям.

— Все-таки, недостаток образования не всегда мешает жить. Моя родительница просто не могла оценить в полной мере того, чему была свидетельницей. Полет в космос, к примеру, удивлял её гораздо сильней.

Я поставил кружку с чаем на стол, и пристально глядя маме в глаза, сказал:

— Мама, ты просто не понимаешь всех возможных последствий, если мой секрет станет общеизвестным.

Могу рассказать по пунктам.

Во-первых, для начала к нам начнётся паломничество больных, жаждущих быстрого излечения.

Во-вторых, на это сразу обратят внимание органы власти.

В-третьих, меня через какое-то время заберут на обследование.

И, наконец, четвертое, если на обследовании поймут, что я действительно могу улучшать лекарства, ты меня больше никогда не увидишь. Меня просто не выпустят на свободу, и всю жизнь я проведу взаперти.

— Ну живут же у нас в городе бабки -ведуньи, порчу снимают, грыжи заговаривают, настойки разные продают, — их ведь никто не трогает,— ответила мама, глаза у неё уже были на мокром месте. — Почему тебя сразу должны посадить в тюрьму.

— Мам, всякие бабки-ведуньи могут заговаривать грыжи, снимать порчу и живут на свободе, только потому, что власти прекрасно знают, что на самом деле эти бабки ничего вылечить не могут, и от их настоек никакого ни вреда ни толка нет. Конечно, никто меня в тюрьму не посадит, но жить придется в изоляции и под охраной. А мне это на фиг не нужно, да и тебе тоже. Так, что, мама, давай договоримся. Если хочешь, чтобы у твоего сына было все хорошо, никогда, никому не говори ни единого слова о его необычных способностях. Тем более, что я сам в них ни черта еще не разобрался, и не знаю, получится ли разобраться вообще.

После этих слов мама разревелась по-настоящему и, обняв меня, начала уверять, что ничего никому не расскажет.

Обещанием женщин не стоит доверять, впрочем, как и мужчин, поэтому мамины слова я всерьёз не принял. В принципе, здесь все зависело от меня. Если я не буду палиться сам, то никаким посторонним утверждениям о моих способностях веры не будет.

Прорыдавшись, мама вспомнила, что у неё со вчерашнего дня стоит опара, и возможно она уже перекисла.

Поэтому она отправила меня за дровами, а сама занялась тестом.

Взяв с собой по пути помойное ведро, я пошел на улицу. У двери подъезда с задумчивым видом стоял Валерка Лебедев в галошах на босу ногу, в драном милицейском тулупе и курил сигарету.

Увидев меня, он оживился.

— Витёк, привет. Тут с утра слышал, к вам родня привалила.

-Как привалила, так и отвалила,— сообщил я.

Валерка усмехнулся, окинул меня взглядом и неожиданно предложил:

— Слышь, Витька, я сегодня на танцы собираюсь, пацаны знакомые все разъехались, а одному что-то неохота идти. Может, тебя с собой взять?

Я тоже улыбнулся.

— Валера, ты недавно говорил, что я еще тот слабак. А теперь с собой зовешь.

-Ты знаешь, — уже серьезно заговорил сосед. — За последние пару месяцев ты прилично вырос, поздоровел. И очень начал брата напоминать. А тот был пацан резкий, чуть, что не так, сразу бил в табло.

— Не сочиняй,— ответил я. — Вовка очень редко дрался. Иначе бы его быстро из бокса поперли.

-Ну, да, — согласился Валерка, — редко, зато метко. сам не раз видел.

— А почему бы и нет, — подумал я. — Зачем вести себя, как старик, если по факту ты им не являешься. Решено идем на танцы.

Так я Валерке и заявил. Тот явно обрадовался, сообщил, что бутылку вина купит на свои, а с меня, нищеты, ничего не возьмет. Ну, а я особо и не спорил.

Кинув охапку дров перед плитой, сообщил маме:

— Сегодня вечером иду с Валеркой на танцы в клуб железнодорожников.

— Какие еще танцы!? — сразу возмутилась мама. — Ты совсем недавно перенес тяжелую травму, операцию, а теперь собираешься дрыгаться на площадке, всякие твисты, шмисты.

Но я на уговоры не поддавался, поэтому она довольно быстро отстала, тем более что опара требовала внимания.

Растопив плиту, я ушел к себе в комнату и начал перебирать свой гардероб, пытаясь сообразить, в чем пойти на танцы.

После чего снова улегся в кровать с учебником истории.

Как, обычно, чтение данной книги нагоняло сон в течение десяти минут, так, что вскоре я заснул.

Разбудила меня мама, сообщив, что пора обедать.

Соблазнительный запах выпечки проник и в мою комнату, поэтому я быстро переместился на кухню. Отдав должное рыбникам с сигом

и калиткам, открытым пирожкам из ржаной муки и начинкой из пшена и картофеля, через двадцать минут я отвалился от стола с полным животом и побрел снова в комнату, чтобы снова лечь спать. На легкие уколы совести, что тебе дали вторую молодость не для того, чтобы ты её проспал, я во внимание не принял, просто очень хотелось подремать после обеда.

Даванул я хорошо. Когда проснулся, за окошком уже темнело. Будильник на столе показывал уже четыре часа пополудня.

Мы с мамой снова почаевничали, съев по паре булочек с корицей. Она между делом сообщила, что полностью поправилась и её ничего не беспокоит.

-Пока ты спал, я даже твои брюки отпарила, — добавила она — Очень уж они мятые были.

В мои планы отпаривание брюк не входило, но раз уж дело сделано, пришлось сказать спасибо.

В семь часов вечера я в полной боевой готовности спустился на первый этаж и постучал в дверь к Лебедеву.

Дверь распахнулась почти сразу.

— Так и думал, что ты скоро придешь, — сообщил Валерка, пропуская меня в комнату.

Квартира у него ничем от нашей не отличалась, разве, что у Валерки в комнате имелся магнитофон "Яуза", повсюду были разбросаны бобины с пленкой, гитарные струны и пахло уксусом.

Увидев, как я поморщился, Валера пояснил.

— Магнитофон, зараза, пленку жует, рвет, приходится клеить постоянно, За полгода почти бутылку эссенции извел.

Ну, ладно, скажи лучше, что будешь пить? У меня сегодня выбор богатый, водка Кубанская, вермут красный, и портвейн три топора.

— Мда, выбор отличный, — подумал я про себя. Но вслух похвалил Валеркин вкус и сообщил, что буду пить портвейн.

— Тоже гадость, но хоть не такая, как Кубанская водка и красный вермут, — подумал про себя.

Валерка в это время уже одевался.

— Идем быстрей, пока твоя мамаша не пришла проверять, что мы тут делаем. А выпьем мы в другом месте. -сообщил он.

Когда мы вышли на улицу, там во всю валил снег. Но было не холодно.

-Завтра растает, — прокомментировал Лебедев и широким шагом направился к автобусной остановке.

Проехав две остановки, мы вышли около общежития, в котором Валерка получил место в конце сентября.

На входе вахтерша проводила нас безразличным взглядом. В вестибюле, между тем было оживлено. Туда-сюда сновали разные поддатые личности, проносились девчонки с бигудями на головах. Короче, общага гудела в праздники.

Давно я не видел подобного зрелища. Пожалуй, лет пятьдесят, если считать с прошлой жизнью. В своей второй ипостаси я в подобных местах еще не бывал. За месяц учебы так и не удосужился зайти в наше общежитие. Вернее, делать мне там было нечего, да и никто не приглашал.

-Хорош по сторонам глазеть! — шикнул Валерка и потащил меня на второй этаж.

Когда он открыл комнату своим ключом, моему взору предстало помещение, в котором еле уместились три кровати и стол у окошка. Место четвертой кровати занимал обшарпанный гардероб.

В комнате было относительно чисто, но табаком воняло немилосердно. Увидев, как я сморщился, Лебедев открыл форточку и решительным жестом выкинул за окно гору окурков из блюдца, стоявшего на столе.

— Парни накурили перед отъездом, а выкинуть забыли, — кратко пояснил он и начал выставлять на стол бутылки.

Хотя я и предпочел пить портвейн, Валера притащил сюда все, что озвучивал ранее, то есть кубанскую водку и вермут.

Половина буханки черного хлеба, два плавленых сырка и несколько соленых помидоров были у нас на закуску.

Я на правах гостя сидел за столом и молча наблюдал за хозяином. Нарезав хлеб финкой с наборной ручкой, Лебедев на секунду задумался. Потом вновь открыл форточку и вытащил из неё висевшую за окном авоську с каким-то свертком.

Когда он развернул белую тряпицу, по комнате разошелся бодрящий чесночный аромат.

И хотя я не был голоден, но непроизвольно сглотнул слюну, когда Валера начал нарезать тонкими ломтиками чуть розоватое сало.

— Сальцом самое то водяру закусить, — прокомментировал Лебедев свои действия. — Ванька Грищенко вчера домой уехал, обещал еще привезти пару килограмм. А мы с тобой остатки сегодня подберем.

— Ну, вздрогнули! — сказал он, налив себе четверть стакана водки, а мне почти полный стакан портвейна.

Мы не дошли еще до второго стакана, как в дверь постучали.

Валера приложил палец к губам.

— Молчим, дома никого нет, — шепнул он мне.

Стук повторился, потом женский голос негромко произнес

— Галька, наверно, все парни уехали.

— Ага, — скептически ответила другая дама. — То-то в скважине изнутри ключ вставлен. Ваня, открой, это мы!

Но мы с Валерой молчали, как истуканы.

Сойдясь на том, что, наверно, парни спят, девушки отправились дальше.

Валерка, удостоверившись, что те, действительно ушли, ухмыляясь, сообщил:

— Галька, она такая, выпивку за километр чует. Каждый раз, как мы сядем выпивать она тут, как тут. Мы бы с Лёхой Малышевым её давно отучили пить на шару, но Ванька не разрешает. А толку то что? Она ему только за сиську дает подержаться и все. Представляешь? Пьет не меньше нас, а расплачивается сиськой. Мы Ваньке сто раз говорили, требуй большего, а он, дуралей, все собирается и никак не соберется. Что и говорить, деревня деревней. Лучше бы он дома оставался, да отцу помогал свиней ворованным комбикормом кормить.

— Тогда бы мы сейчас салом не закусывали, — выдал я нехитрую сентенцию.

-Это, да, — согласился Валера. — Такого сала мы бы точно не увидели.

Ближе к восьми часам мой товарищ, дойдя до нужной кондиции, заявил:

— Ну, все пора выдвигаться. Сегодня все девки будут наши. Вот увидишь.

Слушая его, я подумал:

— Валера у нас оптимист, хотя это у него алкоголь в крови играет.

У меня в голове тоже слегка шумело, все-таки я с момента попадания практически не пил спиртных напитков. А сейчас выпил грамм триста портвейна три семерки и хоть бы что. Вот, что сало животворящее делает.

Мы оделись, вышли из общежития и направились пешком в сторону нового дома культуры железнодорожников, в просторечии ЖД. На улице стало еще теплей, и мокрый снег понемногу переходил в дождь. Поэтому мы ускорили шаг, стремясь быстрее добраться до цели.

Бдительная билетерша внимательно проверила наши билеты, после чего мы прошли через не менее внимательный осмотр дружинников и двух милиционеров. Видимо, наш вид их устраивал, потому, что претензий к нам не появилось.

После того, как мы разделись и сдали свои шмутки в гардероб, Лебедев сообщил:

— В общем, так, Витёк, у меня тут кое-какие дела нарисовались, так, что я на время свалю. Ты главное не бзди, если кто-то до тебя вдруг докопается, то громко кричи, Валера!!! Я сразу прибегу и мы вдвоем отпинаем любых пидоров.

Поблагодарив Валеру за заботу, я, не торопясь, поднялся на второй этаж в танцевальный зал.

Странное чувство охватило меня, когда я остановился на входе и смотрел на танцующие пары. Было такое ощущение, как будто все, что осталось у меня в памяти, просто приснилось, а я сейчас стою, как в первый раз и мне действительно только шестнадцать лет, а сны останутся только снами. Но это ощущение быстро прошло, лишь мимолетно краем задев меня.