Фармацевт

Гребнев, к доске, — раздался строгий голос учительницы математики.

Витька нехотя встал, громко хлопнув крышкой парты.

-А чо, меня опять спрашиваете, Валентина Яковлевна? — тоскливо заныл он. — На том уроке к доске вызывали, и на этом тоже.

Одноклассники захихикали. За окном класса стояла весна 1966 года, в те годы ученики одевались достаточно скромно, девочки в обычных школьных платьях, ну, а мальчишки, кто во что горазд. По одежде Гребнева можно было сразу понять, что с деньгами в его семье дела обстоят не очень хорошо. На локтях его пиджака, заношенного еще старшим братом, погибшим год назад, виднелись аккуратные заплатки. Такие же заплатки красовались и на брюках. А застиранная рубашка, когда-то имевшая наглость называться белой, была застегнута на аккуратно пришитые, но разные пуговицы.

— Кого хочу, того и вызываю, — сварливо сообщила учительница. — Сейчас Гребнев расскажет нам три признака подобия треугольников.

Витька печально вздохнул и направился к доске.

В классе откровенно заржали, глядя на его невзрачную фигурку. Действительно, Гребнев был самым мелким пацаном в классе, за что получил гордую кликуху — шибздик. За время учебы кличка много раз мутировала от шибздяка до шибзды и бздика. Но к восьмому классу в школе его знали под прозвищем Шибза, и мало кто помнил, с чего все начиналось.

Кое-как ответив, Витька уселся за парту и почти сразу зазвенел звонок.

-Ребя! Бежим в буфет! — заорал Сережка Харьковский — надо очередь занять!

Витька подскочил и ринулся к дверям, в которые уже пытались протиснуться самые шустрые парни. Из девочек никто не захотел участвовать в толкучке. Они насмешливо и с долей презрения следили за своими одноклассниками. Еще бы! У девочек уже грудь появилась, а парни, как были дураками, такими и остались.

Ничто не предвещало беды, когда Витька выбежал на лестничную клетку, но когда он поставил ногу на ступеньку, то запнулся об кого-то и кубарем покатился вниз по ступенькам. Он влетел головой прямо в пол, а затем упал на спину и уставился незрячими глазами в потолок, а на полу тем временем под его головой расплывалась небольшая лужица крови.

На дикий визг девчонок мгновенно собралась толпа любопытных учеников, сквозь которых пришлось пробираться встревоженной медсестре и пожилому директору школы, на ходу достававшему из нагрудного кармана валидол.

-Жив! — сообщила медсестра, проверив пульс на сонной артерии. — Надо скорую вызывать.

Директор, кинув под язык вторую таблетку валидола, принялся разгонять всех школьников на урок, звонок на который прозвучал пару минут назад.

Скорая помощь появилась через пятнадцать минут, а через двадцать Витьку Гребнева на деревянном щите и зафиксированной головой везли в городскую нейрохирургию.

-Блин! Как ломит голову! С похмела что-ли? — проламываясь сквозь боль, я пытался понять, где нахожусь и что вообще происходит. Глаза у меня вроде бы были открыты, но вокруг стояла полная темнота.

Попытка повернуть голову не удалась, но зато отозвалась еще большим приступом болей так, что невольно застонал.

В ответ на мой стон в пересохший рот полилась струйка воды. Я прихватил губами носик чайника и начал лихорадочно глотать такую желанную прохладную жидкость. После чего вновь впал в забытье.

Придя в себя, через какое-то время открыл глаза и увидел в ярком дневном свете высоко над собой белый потолок с отшелушивающейся известкой.

Помня о боли, очень осторожно повернул голову налево, и увидел на соседней койке мужика с забинтованной головой, похрапывающего во сне. Повернув направо, увидел примерно такого же мужика с забинтованной головой, только его нога была загипсована и подвешена на сложной системе блоков.

-Понятно, я в больнице, и, скорее всего, в травме, или нейрохирургии, — подумалось мне. — Только я то, с какого перепуга здесь оказался?

Попытка проверить свою память оказалась тщетной. Я помнил подробно, как пришел на корпоратив в честь столетия нашей психиатрической больницы. Помнил, как поднимал бокал, как танцевал с жарко обнимавшей меня главбухом Марией Ивановной Петуховой весьма симпатичной женщиной средних лет. А потом все, память отшибло напрочь. Последнее, что помню, как Мария Ивановна, стоя на коленях, лихорадочно расстегивала мне ширинку на брюках.

Оставив воспоминания на потом, снова начал разглядывать соседей по палате. Как ни странно, но из шести больных в сознании кроме меня никого не было.

Остановив взгляд на загипсованном больном, удивленно подумал:

— Интересно, ему вытяжку, что ли делают? Надо же! Не знал, что у нас такие технологии еще в ходу.

В это время распахнулась дверь и палату зашла медсестра, толстая бабенция лет сорока пяти. И если бы я не лежал, то точно бы упал в обморок. В руках она держала лоток со шприцами. И эти шприцы были многоразовыми.

-Боже! Куда я попал! Здесь садисты собрались? Откуда она набрала такое старье?

Пользуясь тем, что больные ничего не соображали, медсестра быстро делала им уколы в бедро. Когда она ткнула иголку в бедро моему соседу, та не пробив кожу, согнулась напополам.

Медсестра, не задумываясь, пальцами выпрямила иголку и вновь засадила её в бедро. Мужик что-то промычал и дернул ногой.

— Ну, все, все, — пробурчала женщина и повернулась ко мне.

-Увидев мои открытые глаза, она слегка вздрогнула и сказала:

— Мальчик, у тебя укольчик пенициллина.

— Я не разрешаю делать укол многоразовым шприцем, вы меня гепатитом заразите, или СПИДом! — воскликнул я и испуганно замолк.

Тонкий писклявый, отвратительный голос был не моим и, причем тут мальчик?

— Поворачивай жопу ко мне, — приказала медсестра. — Хватит дурью маяться, мне еще две палаты надо проколоть.

-Даже не подумаю, — сообщил я тем же голоском. — И вообще я на вас жалобу напишу в Минздрав, будете знать, как старыми иголками больных колоть и без перчаток работать. Что тут у вас за бардак происходит?

-Ах ты, шкет! Не успел в себя придти, как права качать начал! — воскликнула толстуха.

— Вера, что у тебя случилось, что за крики? — послышался мужской голос и в палату заглянул врач, высокий мужичок грузинистого типа.

-Георгий Георгиевич, представляете, этот пионер только в себя пришел и сразу претензии начал предъявлять, — возмущенно доложила медсестра.

-Молодой человек, потрудитесь объяснить, чем вы недовольны? — спросил врач.

К этому времени, несмотря на шум в голове, я уже сообразил, что со мной происходит что-то непонятное, поэтому уже более спокойно сказал, что не хочу, чтобы мне делали уколы многоразовыми шприцами, так, как боюсь заразиться гепатитом. Все это сообщил прежним писклявым голосом, так не похожим на мой прежний.

Собеседник нахмурился.

— Молодой человек, поздно пить Боржоми, когда почки отказали. Мы ведь тебя уже неделю колем, и еще один укол уже не повредит. А одноразовых шприцов у нас не имеется, рожей мы для них не вышли. Так, что поворачивай свой глютеус, я тебе помогу, и Вера Николаевна сделает укол.

-Обойдетесь, — сообщил я и натянул на себя одеяло. После чего уставился на свои руки. Они тоже оказались не мои.

-Да я же херов попаданец! — наконец, дошла до меня правда жизни, что-то долго я соображал, хотя прочитал за свою жизнь не одну сотню книжек с такими приключениями.

— Скажите, какой сейчас год? — неожиданно охрипшим голосом спросил я.

Георгий Георгиевич окинул меня заинтересованным взглядом и спросил:

— Паренек, а ты вообще, что-нибудь помнишь? Расскажи немного о себе.

Я задумался.

О себе я мог рассказать много чего интересного. А вот о мальчишке, в котором сейчас нахожусь, не знаю абсолютно ничего.

-Что, даже имя не помнишь?— спросил доктор, видя мои раздумья.

Я отрицательно мотнул головой.

— Ви...— сказал доктор. Видя, что я продолжаю тупо смотреть на него, он продолжил:

-Викт..

— Виктор, — сказал я, — Виктор Гребнев.

И, замолк, почувствовав, как новые знания укладываются в моей памяти, в процессе чего снова отключился.

Видимо без сознания я провалялся достаточно долго, не день и не два, потому, что у соседа справа, когда я открыл глаза, блоков уже не наблюдалось, зато гипса явно прибавилось.

Но мне уже было не до него. Я разбирался с воспоминаниями прежнего хозяина этого тела. Увы, мальчишка умер. Момент смерти совпал с попаданием моей души, или еще какого-то нематериального образования в его мозг. И сейчас я являюсь его полным владельцем. Каким-то образом, моя память и память юноши смогли сосуществовать, и я сейчас вполне свободно пользуюсь ими обеими. Эх, в другой обстановке, я бы мог пофилософствовать со своими коллегами, начитавшимися Ясперса, и Гегеля. Но сейчас обстановка не располагала. Не с кем было размышлять об ощущениях собственного Я и вещи в себе.

Сейчас моя мини задача состояла в том, чтобы не допустить очередную медсестру, вооруженную шприцом к своей заднице.

Чувствовал я себя на удивление неплохо, лишь немного ломило затылок.

Собравшись с духом, я уселся в кровати.

-Эй, пацан, не вздумай вставать,— предупредил загипсованный сосед. — Если хочешь в туалет, позови санитарку, она утку подаст.

Да, санитарку придется позвать, ибо звонков в палате не предусмотрено.

Какие звонки в 1966 году.

Голова закружилась, и пришлось снова улечься в кровать. Как раз подошла санитарка и со старческим ворчанием ловко подсунула мне утку.

— Смотрю, оклемался ты паренек, — заметила она между делом. — А когда тебя привезли, говорили, не жилец. Литру крови с головы откачали.

Я вздрогнул, в памяти моего предшественника хорошо запечатлелся момент, когда он со всего маху влетел головой в метлахскую плитку лестничной клетки.

Санитарке я ничего не ответил, да она ответа и не ждала. Забрав утку, она двинулась к дверям.

А я вновь пытался разобраться, что же произошло со мной, после танца с главбухом во время корпоратива. Но вместо воспоминаний на этом месте оставалась настоящая черная дыра.

Похоже, наша мизансцена с Марьиванной в туалете, не оставила равнодушным кого-то из гостей и тот нанес мне, как пишут в милицейских рапортах, травмы несовместимые с жизнью. Но теперь это уже было неважно. Все произошло в другом времени, отделенным от настоящего момента почти шестьюдесятью годами. Целая человеческая жизнь можно сказать.

Мои размышления были прерваны буфетчицей, привезшей лежачим больным обед в палату. Из шести больных таковых имелось двое, я и сосед. Остальные лежачие хрипло дышали на своих койках, в сопорозном состоянии, дожидаясь, когда им медсестра нальёт жидкой кашки в желудок по зонду, потому, как самостоятельно есть не могли.

Только вдохнув запах не особо аппетитного обеда, понял, как оголодал. Свесив ноги с кровати, уселся ближе к тумбочке, где стоял мой обед и принялся за еду. Капустные щи, сменились тушеной капустой с рыбной котлетой, но я сожрал все и даже попросил добавки. Котлеты мне, естественно, не дали, но капусты наложили даже больше, чем в первый раз.

С этого дня выздоровление пошло стремительными темпами. Вскоре я уже бродил неприкаянным призраком по отделению, что весьма не нравилось персоналу. Ну, привыкли они, что их пациенты в основном спокойно себе лежат на койках и никуда не встревают.

Я собственно тоже никуда не встревал, занимался читкой газет и прочей литературы, попадающей в руки.

Вообще ситуация была неприятная. Мой предшественник в этом теле, ухитрился получить травму практически в конце мая. Считай, весь июнь я провалялся в больнице. А экзамены за восьмой класс то не сданы.

В принципе мне было наплевать на экзамены, но, к сожалению, меня никто особо не спрашивал. Ни учителя, ни мама. Та, придя в больницу, после непродолжительных рыданий и объятий заявила, что обо всем договорилась, и я смогу сдать экзамены сразу после выписки. Все учителя в курсе моего несчастья и придираться не будут.

Я слушал эту, совершенно чужую для меня женщину и понимал, что при всем желании не могу её огорчить, и насколько возможно буду играть роль её сына. Тем более, что одного сына она уже похоронила. Старший брат Витьки погиб во время службы в армии.

Я же в это время был озабочен совсем другим. Никогда бы не подумал, что так прикипел к сотовому телефону и возможностям Интернета. Их отсутствие раздражало до ужаса. То и дело ловил себя на мысли, что надо позвонить, или зайти на очередной сайт.

Наверно из-за этого я вел себя слегка неадекватно, так, что меня отправили на консультацию к психиатру. Увидев его, я не смог сдержать смешка. В кабинете сидел мой коллега, можно сказать учитель Абрам Кацман. С ним я познакомился еще в интернатуре, когда начал работать в психиатрии, он к этому времени уже проработал более десяти лет и для меня казался неистощимым кладезем премудрости.

Сейчас же он был только в начале своей карьеры, поэтому внимательно относился к беседе с больными.

Мы с ним поговорили за жизнь, пришлось растолковать пословицы, разгадать несколько загадок и даже пройти тест Роршаха. Меня так и подмывало подшутить над ним, но удержался, зная, что Абрам шуток не понимает и может написать всякую гадость в заключении.

Выйдя из кабинета, я открыл историю болезни, в которой синим по белому было написано: Умственная отсталость в степени легкой дебильности на фоне перенесенной черепно-мозговой травмы.

— Отлично, даже шуток не понадобилось — подумал я. — Хоть в армию не возьмут. А если и возьмут, то только в стройбат. Два года придется терять. Эх, жизнь моя жестянка! Интересно, кто был тот подлец, что отправил меня на перерождение. Приревновал, что Петухова не ему собралась делать минет. Вот ведь гадёныш! Между прочим, Марьиванна Петухова свободная, самостоятельная женщина и сама решает, где и с кем проводить время.

А ведь в принципе у меня была вполне приличная жизнь.

Авторитетный заведующий отделением психиатрической больницы, кандидат медицинских наук. Ну и что, что мою диссертацию никто кроме рецензентов не читал, главное, что денежки за звание капали. Квартира, машина, дача, десять лет назад развод с женой, любовница, двое взрослых детей и четверо внуков, что еще нужно для счастья. И вот какой-то хмырь лишил меня всего этого набора, запихнув в тело восьмиклассника, которому придется заново добиваться всего этого капитала.

Кстати, визит Валентины Викторовны, матери моего нынешнего тела, что-то сдвинул в моём мироощущении. До её появления я занимался ерундой. Большую часть времени размышлял над тем, каким образом моё сознание переместилось на много лет назад, притом в юношу из того же города, но почему-то не в меня молодого и кто в этом виноват.

Однако беседа с матерью заставила оставить бесплодные умствования, от которых полезного выхода было ноль целых ноль десятых и перейти к размышлениям о своём будущем. Что-то мне подсказывало, раз я переселился в новое тело, жить в нем придется до самой смерти, так, что от этого и начнём плясать.

Увы, особой пляски не получалось. Да, знания врача-психиатра остались у меня в полном объеме, вот только кому они сейчас нужны? Правильно, никому. Второй вопрос, есть ли что-то в прошлом, то есть в настоящем, что-то такое, что поможет мне в жизни?

Да ни фига! О кладах я знать ничего не знаю, итогов всяческих матчей не помню. От большинства песен спою по паре строчек. Да и со слухом у меня проблемы. Последние годы я даже телевизор не смотрел, мне вполне хватало изучения своей специальной литературы, ну и лазанья по сайтам в Интернете. Вот такой я бесполезный для общества попаданец, ничего толкового из будущего не притащил, даже кнопочного телефона, не говоря уже об айфоне. А уж заявить о том, что я из будущего, мне и в голову не могло придти, учитывая мою профессию.

Эх, сколько таких гостей из будущего перебывало у меня в отделении! Надо сказать, что за тридцать лет работы структура бредовых высказываний шизофреников претерпела значительные изменения. В прежние времена о космосе редко вспоминали. Больше о ведьмах, русалках и прочей нечисти. Помню, правда, одного больного, считающего себя сыном Аллы Пугачевой. Он свой дом изнутри обшил листами алюминия, чтобы заэкранировать космические лучи, которыми его облучали зеленые человечки. Вроде помогло. По крайней мере, к нам попадать он стал намного реже. В последние годы все больше моих пациентов вступали в контакт с инопланетянами, участвовали в межгалактических сражениях и телепатически общались с братьями по разуму в иных измерениях. Конечно, это были мужчины. У женщин же вся бредовуха была основана на сексе, и слушать их быстро надоедало, тем более они моментально включали в свой бред лечащего врача, то есть меня, что было не очень приятно.

Я же вроде бы считаю себя здоровым индивидуумом, чтобы рассказывать о переселении душ и в результате навек поселиться в палате N6. Хотя, кто его знает? Возможно, я недалеко ушел от моих бывших пациентов. Самому себе диагноз психического заболевания не поставишь.

Ага, а вот это интересное воспоминание! Оказывается, Витька Гребнев неплохо рисовал, но, будучи стеснительным парнишкой, никому об этом не говорил.

В альбоме, который принесла мама, чтобы мне было чем заняться, имелось несколько карандашных набросков, с моей непрофессиональной точки зрения вполне приличных. Интересно, смогу ли я повторить эти рисунки?

Но сейчас надо было определяться с будущим, и решать продолжать ли учебу в школе, или идти в техникум и получать профессию. По Витькиным воспоминаниям жили они с мамой от зарплаты до зарплаты, но вдвоем на восемьдесят рублей особо не разбежишься, поэтому приходилось экономить. Хорошо еще, что сразу за домом начинался лес, поэтому в сезон не надо было далеко ходить, чтобы натаскать грибов и ягод на целый год вперед. А с разработанного огорода снималось по десять мешков картошки и в меньшем количестве прочих овощей.

В общем, к моменту выписки из больницы я определился — надо поступать в техникум, или ПТУ. Не определился лишь с вопросом, в какой именно техникум я хочу попасть.

В первых числах июля меня после долгих и упорных просьб выписали домой. Да, это вам не лечиться в российской больнице по страховому полису ОМС, когда тебе дадут пинка сразу после того, как ты отлежишь установленный срок для своего заболевания. У нас пока еще лечат, сколько потребуется, хотя за всю огромную страну говорить не буду. Знаю только одно правило действительное в нашей стране для всех времен. Чем южнее ты живешь, тем дороже тебе обойдется лечение, а качество будет ниже.

— Ты Витек, на удивление быстро восстановился, — отметил при выписке лечащий врач. — Пожалуй, я такого еще не видел. И заметь, как я тебя классно заштопал. Даже вмятины в твоей глупой башке не осталось. Все черепные косточки сохранил. На рентгене следы перелома почти не видны

Я с благодарностью кивнул доктору. Действительно, мне повезло, а мог бы, как многие больные ходить с вмятиной на полголовы и год ждать очереди на постановку металлической пластины, и постоянно носить шапку, чтобы не пугать окружающих своим видом

Хотя я относил мое быстрое восстановление большей частью на счет той неведомой силы, перенесшей мое сознание не только на шестьдесят лет назад, но и на многие миллиарды километров назад, в ту точку, где планета Земля находилась в то время и затем со скоростью 200 кмс удалялась от нее. Но переубеждать доктора я не собирался. Пусть относит мое выздоровление на счет своего профессионализма.

Мама, зная о выписке, пришла меня встречать. Что было совсем нетрудно. Наш дом находился на другой стороне улицы, где располагалась больница, и закрывался от неё зданием станции переливания крови.

Обойдя здание станции, мы вышли на узкую грунтовку, ведущую к двум деревянным двухэтажным домам, расположенным на краю лесного массива.

В дальнем доме на втором этаже располагалась наша квартира.

Когда мы подошли к входу в подъезд, из него вывалил пьяный в хлам Валерка Лебедев, парень примерно моей комплекции, но на год старше,

-О, какие люди! Шибза, ты чо, уже поправился? — воскликнул он, размахивая гитарой, держа её за гриф.

— Ой, здрасти, тетя Валя! — поздоровался он с мамой.

— Здравствуй, Валера, — печально вздохнула та, — Ты, почему не в училище?

— Тёть Валь, ты чего? — натурально удивился Валерка, — у меня же практика сейчас, на заводе.

-Да, вижу я, как ты практикуешься, — сердито ответила мама. — Опять на гитаре весь вечер тренькать будешь?

-Ага, буду, — согласился Лебедев, — мне сегодня слова одной песенки подогнали. Вот послушайте.

Он уселся на пенек, стоявший у дверей, тронул гитарные струны. И запел прокуренным тенорком.

"Самой нежной любви наступает конец.

Бесконечной тоски обрывается пряжа".

— А у парня неплохо, получается, — подумал я. Но тут мама дернула меня за рукав.

— Не стой столбом, пошли домой. Еще наслушаешься этих песен. Лучше бы уроки учил, больше бы толку было.

Когда мы подошли к двери в квартиру, Валерка сменил пластинку.

— "Затихает музыка в саду и девчонка видно всем чужая.

Все подруги с парнями идут, только лишь её не провожают".— разносился его голос по окрестностям. А когда я выглянул из окна кухни, напротив Лебедева на скамейке уже пристроились две сестры, Машка и Ирка Феклистовы из первой квартиры. Их присутствие явно приободрило музыканта, и он продолжил свой концерт.

— Ну, что ты к окну прилип? — раздраженно заметила мама. — Переодевайся в домашнее, мой руки, и будем обедать. Я сегодня щи сварила на баранине. Повезло у цыган купить на рынке.

Оторвавшись от уличного представления, я прошел в свою комнату и сразу встретился с глазами брата, смотревшего на меня с фотографии на комоде. Не знаю отчего, но я почувствовал себя неловко, как будто в чем-то виноват перед ним.

Вовка Гребнев был старше меня на четыре года и в отличие от младшего брата был весьма здоровым и крепким парнем, к тому же боксером. Поэтому меня, то есть Витьку в младших классах школы, несмотря на кличку Шибздик, трогать опасались. Все прекрасно знали, что расплата последует незамедлительно. И даже, когда после восьмого класса Вовка поступил в строительный техникум, мои одноклассники прекрасно понимали, что ему ничего не стоит ближе к концу уроков подойти к зданию школы встретиться с обидчиками своего брата и начистить им рожу.

Так, что Витьке в этом отношении явно повезло, никаких ссор в классе у него не имелось, тем более что он сам вел жизнь тихую и бесконфликтную.

Зато Вовка, попав в армию, примириться с тамошними порядками не смог. Поэтому всего через три месяца он погиб, как написал командир части при исполнении воинского долга. Так мы его и похоронили в закрытом гробу. Только через полгода, когда из армии пришел Димка Филатов, служивший в той же части, он рассказал, что Вовка был убит в драке со старослужащими. После чего старшина роты полгода отлежал в госпитале и был комиссован. Мама, услышав об этом жаловаться, никуда не стала. В принципе, она и так, зная характер старшего сына, подозревала по какой причине он погиб. Ну, а Витька, трусоватый по натуре, не раз плакал, вспоминая брата, и со страхом ждал призыва на службу.

В отличие от Витьки, я службы не боялся, прекрасно зная все её "прелести". Как говорится, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся. Через три года, не исключено, что и мне придется отправиться в стройные ряды Советской армии. Это произойдет, если я на комиссии не вспомню о тяжелой черепно-мозговой травме. История болезни запрятана в больничном архиве на двадцать пять лет, поэтому кроме выписного эпикриза, который нужно передать в поликлинику, врачи призывной комиссии ничего больше не увидят.

А выдрать из карточки единственную бумажку секундное дело, главное, чтобы она попала хотя бы на несколько минут в мои руки. Но это, если я решу отдать долг Родине еще раз. Один то раз я его уже отдал. Два года выброшенные кошке под хвост. И шесть с половиной тысяч километров, пройденных разводящим караула в любую погоду, под дождем, снегом, в холод и зной. Так, что выбор у меня имеется.

Нет, если и решу служить, то сделаю это совсем не так, как в первый раз. Но и повторять судьбу Вовки Гребнева не собираюсь. Отстаивать свои права, совсем не обязательно в драке с сослуживцами, для этого имеется много других путей. В следующем году призывной возраст снизят до восемнадцати лет. Правда и служить придется на год меньше. Смысл этого решения вполне понятен, командовать мальчишками гораздо легче, чем взрослыми мужчинами. Но я то взрослый человек и действовать собираюсь по взрослому.

В этот момент на фотографии брата, перевязанной черной лентой мелькнул солнечный блик, как будто Вовке пришлась по нраву мои мысли по поводу службы.

Порядок в комнате царил идеальный. Но Витькиной заслуги в этом не имелось ни капли. Уборкой занималась мама. Но и сын без дела не сидел. Колка и укладывание дров в сарай второй год оставались на нём. Так же, как и сбор грибов. За ягодами они ходили вдвоем с мамой.

Благодаря травме Витьке удалось избавиться в этом году от прополки и окучивания картошки. Зато её копкой придется заниматься уже мне.

На простом дощатом столе аккуратной стопкой лежали учебники и тетради.

Взяв в руки учебник Барсукова по алгебре, задумчиво перелистал потрепанные страницы. Как ни странно, рисунков на страницах не было. Видимо бывший хозяин моего тела, предпочитал рисовать в альбоме, а не в учебниках.

-Мда, хрен знает, как буду сдавать всю эту лабуду? — подумал я. — Не помню ведь ни хрена. Придется как-то договариваться, давить на жалость. Диктант то напишу, без проблем. Ладно, со школой как-нибудь разберусь, а что делать с техникумом, там ведь тоже придется сдавать экзамены.

Придется все проблемы решать по мере поступления.

В шкафу я сразу не разобрался с одеждой, но маму на помощь звать не стал. Точно ведь решит, что у сына с памятью проблемы. И так периодически косится на меня с подозрением. Видимо, Витька говорил иначе. Но это ничего, все мои огрехи сейчас списываются на травму.

С этой мыслью я переоделся и направился кухню, откуда доносился соблазнительный запах щей из свежей капусты с бараниной.

После однообразного больничного питания щи пошли на ура. Я смолотил полную тарелку и потребовал добавки.

Но вместо неё мне была навалена полная тарелка картошки с говяжьей тушенкой. Завершил всю эту благодать стакан компота.

С трудом выбравшись из-за стола, я поблагодарил маму и в полусогнутом состоянии направился в свою комнату. Там с вздохом облегчения упал в кровать и расслабился.

Думал, что засну, но сна не получилось. Сначала обдумывал свое поведение за столом. Похоже, когда я себя полностью не контролирую, в теле начинает преобладать поведение Вити Гребнева. С одной стороны это и неплохо, по крайней мере, маму ничем удивить не удалось. С другой стороны, хотелось бы своим нынешним телом распоряжаться более самостоятельно.

Валера Лебедев, который на некоторое время замолкал, неожиданно снова начал орать очередную песню.

-"Как посадишь рассаду, так и вянет она

Так и годы уходят в туман. И любви мое сердце

не знает, сколько пролито слез океан".

Я выглянул в окно и сразу понял причину его энтузиазма. Вместо малолеток Феклистовых, напротив Лебедя сидели мои одноклассницы Нинка Карамышева и Светка Птичкина. Нинка Карамышева стройная черноволосая девица с немалой грудью больше походила на выпускницу, чем на начинающую девятиклассницу. Зато невысокая, коренастая шатенка Светка достойно оттеняла её красоту. В общем, это была классическая женская дружба. Нинка на фоне Светки чувствовала себя королевой, ну а Светке достаточно было того, что она получает частицу внимания благодаря подруге.

Видимо, Витька был неравнодушен к Нине, потому, что мне срочно захотелось выйти на улицу.

Противиться этому желанию я не стал. Тем более что мне хотелось посетить уютное заведение, расположенное за домом. Увы, наш двухэтажный, восьми квартирный дом туалетов в квартирах не имел.

Зато впечатлений от уличного туалета хватало. В Витькиных воспоминаниях раннего детства я видел, как радостно кричал он вместе с другими детьми.

-Ура, говночисты приехали!

И вот во двор заезжала машина, имеющая специфический запах, из нее появлялись неряшливо одетые люди и, сняв из креплений на баке черпаки с длинными ручками, начинали методично черпать содержимое выгребной ямы. А куча детей возрастом от пяти до десяти лет с восторгом глядели на это представление.

Но сейчас в 1966 году, все происходило гораздо цивильней, скучнее, чем в пятидесятых годах. И говночисты исчезли, как класс.

-Куда собрался, — спросила мама, увидев мои сборы.

-В туалет сбегаю, — сообщил я.

— Вон ведро помойное в углу. Туда посикай, — посоветовала мама, ей, видимо, совсем не хотелось отпускать меня на улицу.

— После такого обеда ведром не обойдешься, — сообщил я, надевая кеды.

Выйдя из двери подъезда, застал паузу в пении Лебедева. Тот, отложив гитару, что-то усиленно втирал Нинке, слушавшей его с царственной небрежностью местной королевы.

— Эх, мне бы в тюрягу попасть, я бы там еще кучу песен выучил, — воскликнул Валерка и вновь взял в руки гитару. Но, увидев меня, вновь её отложил. Сунув руку во внутренний карман куртки, вытащил оттуда плоский флакон "Старки".

— Шибза, будешь? — спросил он, протягивая мне бутылку. Я глазами показал ему на окно, из которого за нами внимательно наблюдала Валентина Викторовна.

Валера в диспозиции разобрался мгновенно.

-Ну, я выпью, — заявил он, понятливо кивнув. Отхлебнув приличный глоток, он убрал плоский бутылёк обратно в карман, взял гитару и, глядя на Нину, громко запел.

— "В Московском городском суде, своими видел я глазами.

Судили девушку одну, она дитё была годами".

Воспользовавшись этим моментом, я незаметно покинул кампанию. Когда вернулся к подъезду, Лебедев уже спокойно спал на травке, гитара лежала рядом с ним, а несколько комаров беспрепятственно сидели у него на лбу.

Нина со Светкой стоя неподалеку что-то оживленно обсуждали. Увидев меня, Карамышева приветливо улыбнулась.

-Витя, здравствуй, ты так быстро куда-то убежал, мы даже расспросить тебя не успели. — немного манерно сказала она

— Привет, девчонки, извините, что так получилось, в туалет торопился, — сообщил я. — Зато теперь в полном вашем распоряжении, спрашивайте, чего хотели.

Одноклассницы недоуменно переглянулись, и затем засмеялись.

Наверно ожидали другого ответа. Обычно младший Гребнев, что в классе, что на улице красноречием не блистал, большей частью отмалчивался. Так, что мои слова оказались для них неожиданными.

Мы втроем уселись на скамейку и под мерное похрапывание гитариста, девушки начали просвещать меня, обо всем, что происходило в школе за время моего вынужденного отсутствия.

И хотя все, что они говорили, не особо меня интересовало, беседу заканчивать не хотелось.

-Вы в девятый класс собираетесь, или будете куда-нибудь поступать? — спросил я, когда мне удалось вставить несколько слов в поток информации поставляемый собеседницами.

— Я лично продолжу учиться в девятом классе, не то, что некоторые,— сообщила Нина и неодобрительно покосилась на подругу.

— Я хочу поступить в медицинское училище, — виновато пискнула Света. — Буду учиться на медсестру.

-Нет, Витя! Ты слышал? Я ей сто раз говорила, не надо бросать школу. После десятого класса можно будет поступить на медицинский факультет университета и выучиться на врача, — воскликнула Нина. — Разве я не права?

Такое обращение к моему мнению меня изрядно озадачило. Из Витькиных воспоминаний я знал, что подобных бесед раньше никогда не было. Никого не интересовало мнение школьного задрота. Что же случилось сейчас?

-Наверно, они только сегодня поняли, что со мной можно нормально поговорить? — подумал я. — Кстати, вариант с медучилищем неплохой. Может, попробовать туда податься. Помнится, в прошлой жизни я не раз думал, чтобы было, если бы пошел учиться на зубного врача, или просто техника, стала бы моя жизнь от этого лучше, или нет. Сейчас самое время кардинально решить этот вопрос.

— Света, ты наверняка знаешь, большой ли конкурс в группе зубных техников? — спросил я.

Девочка зарделась от моего вопроса, настолько она привыкла, что собеседники обращаются в основном к подруге, игнорируя её присутствие.

— В этом году набора в зубные техники не будет, — обломала мои мечты Птичкина. — Витька, ты хотел, что ли учиться именно на техника? — удивилась она.

-Ну, не так, чтобы совсем определенно, но мысли были, — подтвердил я.

-Послушай, Гребнев, я тебя не узнаю, — вдруг призналась Карамышева. — оказывается с тобой вполне можно поговорить. Ты раньше притворялся что ли, специально дурака из себя строил?

Светка укоризненно глянула на подругу.

-Витя, не слушай, у Нины есть такая манера обижать людей в разговоре. Но я с этим борюсь.

Однако! Сегодня прямо день открытий. Я думал, что Птичкина полностью под каблуком у Карамышевой, а она, оказывается, еще и воспитывает свою горделивую подругу. Ну, что же флаг ей в руки и барабан на шею.

Нашу беседу прервало появление матери Валерки Лебедева. Худенькая невысокая женщина с полной авоськой продуктов подошла к нам, держа за руку шестилетнюю дочку Галину.

— Мама, смотри, Валерка на траве спит, — звонко крикнула та. Мать, глянув на своего сына, спящего на газоне, вздохнула, и на её глазах появились слезы.

Присев рядом она принялась его тормошить, периодически хлюпая носом

-Валера, проснись, пойдем домой.

Однако тот что-то нечленораздельно бубнил и продолжал спать.

-Тамара Михайловна, давайте я помогу довести Валеру домой, — предложил я.

-Ой, что ты, Витя, не надо. Ты же сегодня только из больницы выписался. Тебе, наверно, нельзя тяжести поднимать?

Мысленно я усмехнулся. Сегодня ночью помогал медсестре выносить умершего больного в морг. И весил тот раза в два больше чем тощий Валерка. Хорошо, что в ночь дежурила Вера Николаевна, та наверно перегрузила бы труп с кровати на каталку и без моей помощи, но все же от неё не отказалась.

— -Можно, тетя Тамара, — сообщил я и вместе с ней начал поднимать юного алкаша, чтобы дотащить его до дома.

— Молодец, что помог, — похвалила мама, когда я зашел домой, и взъерошила короткий ёжик волос на моей голове. После операции прошло почти два месяца, так, что волосы отросли достаточно, чтобы скрыть зарубцевавшиеся швы.

Но под пальцами они все равно хорошо прощупывались.

Улыбка на мамином лице пропала, она крепко прижала меня к себе и сквозь слезы начала говорить:

— Витенька, хороший мой, как же ты меня тогда напугал! Я ночи не спала, все думала, за что бог нас наказывает. Сначала Володю прибрал, затем с тобой несчастье приключилось. В церковь несколько раз ходила. Молилась, свечки ставила. Врачи пугали, говорили ты, скорее всего инвалидом останешься. Но отвел Господь беду, ты выздоровел. Лев Абрамович, заведующий отделением, сказал, что у тебя один шанс на тысячу был. Все переживал, что у тебя падучая начнется.

Давай завтра со мной сходим в церковь, помолимся вместе с тобой, заодно за Вову свечку поставишь.

Я осторожно высвободился из маминых объятий.

— Мам, я, конечно, схожу, мне нетрудно, только поедем в церковь на Неглинском кладбище. Там с нашего района никого не бывает, я все-таки комсомолец, не хочется получить себе лишних проблем на голову.

Мама внимательно посмотрела на меня.

— Витька, признавайся, когда ты успел там побывать? Это же на другом конце города.

-Да, не был я там никогда, ребята рассказывали, — обиженно ответил я.

-Как-то ты после больницы изменился, — задумчиво сообщила мама. — Вроде бы времени прошло всего ничего, а ты здорово повзрослел.

Кстати, нам в четверг надо будет подойти в школу. Я разговаривала с директором и вашей классной руководительницей. Они намекнули, что, учитывая ситуацию, для сдачи экзаменов достаточно будет собеседования. Но это если ты не будешь оканчивать десятилетку. Если же пойдешь в девятый класс, то экзамены можно отложить на осень.

Ты то, что решил? Все молчком, молчком, не рассказываешь ничего.

Я улыбнулся.

— Мама, так ты меня до сих пор не спрашивала. Все больше интересовалась, как я себя чувствую и не голодаю ли в больнице. Об учебе, пожалуй, только сейчас речь зашла.

Так, что могу признаться, пока в больнице лежал, решил, что в девятый класс не пойду, а буду поступать в медицинское училище.

Не сказал бы, что Валентина Викторовна была в восторге от моего решения.

— Витя, ты серьезно подумал? Для девочек это неплохой вариант, а мужчина должен деньги зарабатывать, а в медицине какие деньги? Нищета одна, — сказала она в ответ на моё признание. — Смотри, я работаю уборщицей в двух учреждениях, за вечер до одиннадцати часов справляюсь со своей работой. Остальное время домашними делами могу заниматься. А получаю зарплату больше чем тетя Маша, работающая в хирургии постовой сестрой. Она с работы вообще никакая приходит. После ночной смены спит до вечера. Тебе такая жизнь нужна?

В ответ на мамины слова, я только хмыкнул. Если бы она знала, кому рассказывает о тяжелой жизни медработников.

Я то испытал все, что она рассказывает на себе. Очень интересно было разговаривать с медсестрами, или врачами, нашедшими в себе силы сменить профессию. Конечно, были среди них и те, кто не смог найти себя в новой ипостаси и вернулись обратно. Но большинство не жалело слов, рассказывая, что даже не подозревали, что можно жить совсем по-другому, не думая о тяжелых пациентах, жалобах, и прочих неприятностях больничной жизни. И что сейчас им хочется просто радоваться новой жизни. Единственно за что они себя ругали, за то, что многие годы занимались не своим делом.

И тут же поймал себя на том, что и сам пытаюсь, в какой-то мере пойти по прежнему пути. Ну, работал я психиатром, стану зубным врачом, все равно ведь останусь в медицине.

-Может, действительно, кинуть все и заняться чем-то другим? — подумал я, пока мама вопросительно разглядывала мою задумчивую физиономию.

— Мама, насколько я слышал, в этом году будет набираться еще группа фармацевтов, — осторожно я начал разговор. — Если я поступлю на этот курс, то буду работать провизором в аптеке. Работа спокойная, как раз для меня.

На зубного врача ещё можно пойти учиться.

— О, вот это уже лучше! — оживилась мама. — Зубные врачи неплохо живут, конечно, зарплаты у них тоже небольшие, зато уважение! Родню будешь по блату лечить.

В четверг, вдвоём мы отправились в школу. Попытка оставить маму дома не удалась.

— Даже не думай, куда ты без меня. Тебя вон ветром качает. Одни кожа да кости остались. И вообще, ты после болезни странный какой-то. Я тебя временами не узнаю, как будто ты вовсе не мой сын. Потом посмотрю, да, нет, вроде бы мой Витька.

Мне Лев Абрамович говорил, что такое обычно бывает перед приступом падучей, и даже рассказал чего не надо делать.

-И чего не надо делать? — улыбаясь, спросил я.

— Не смейся, о серьезных вещах говорим, — рассердилась мама. — Предупредил, чтобы ни в коем случае ложку в рот не совала и соседям не давала.

— Понятно, — ответил я и снова ушел в свои мысли.

Все правильно, после таких травм заработать эпилепсию, делать нечего. Хотя на ЭЭГ очага судорожной активности в мозгу при выписке не обнаружили, это ничего не значит, он может появиться в любое время.

Но пока ничего подобного не происходит и это хорошо.

Итак, после недолгих пререканий мы вышли из дома. Мда, Витя, действительно, был невысокого роста. В свои пятнадцать лет он был ниже своей мамы, тоже не отличающейся размерами. И сейчас, когда она взяла меня под руку, я чувствовал себя непривычно, потому, как был ниже ёе почти на полголовы. В прошлой жизни подобного не испытывал, тем более знакомых баскетболисток у меня не имелось.

Несколько минут мы шли по тротуару мимо больницы, из которой только позавчера выписался, затем её корпуса сменились частными домиками, а затем впереди показалось высокое школьное здание. На школьную территорию мы прошли через огромную дыру в заборе. Подобные дыры в нем имелись через каждые двадцать-тридцать метров. Видимо, денег на ремонт забора школьный бюджет не предусматривал

На вытоптанном футбольном поле носились с десяток мальчишек, увлеченные игрой, на нас они даже не смотрели.

Проходя мимо, невольно отметил, что ни одного взрослого рядом не было.

В том будущем, из которого я сюда попал, ближайшая школа располагалась напротив моего дома, и из окна было видно, как к школьному двору подкатывают крутые и не очень тачки и родители провожают детей в школу или на тренировку. И пока продолжается тренировка несчастный папаша, или мамаша, сидит на скамеечке в ожидании своего отпрыска, чтобы отвезти его домой.

Здесь же куча малышни от семи лет и старше свободно бегала по школьному двору, и никому до них не было дела. Еще несколько мальчишек и девчонок усердно поливали посадки, вот там за ними следила пожилая учительница, в её задачу, как я понял, входила обязанность проследить, как дети выполняют отработки на пришкольном участке.

-Витя, не отвлекайся, — напомнила мне мама, когда я замедлил шаг, чтобы убедиться, что на участке действительно растет кукуруза, хилые побеги сантиметров пятнадцать в высоту.

— Надо же! — мысленно удивился я. — Какая в регионах инерция мышления! Главного кукурузника уже два года, как пнули со всех постов, а кукурузу до сих пор почти у Полярного круга пытаются выращивать.

Школьное здание без детей оставляло странное ощущение. Наши шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Хорошо, что ремонтом здесь еще не занимались. Поэтому настроение у меня не испортилось, как обычно бывало в первые дни учебы.

В свое время запах краски и первое сентября для меня стали неотделимы друг от друга, а в школу идти жутко не хотелось, поэтому сейчас в отсутствии привычного амбрэ масляной краски и олифы, отрицательных эмоций не возникало.

Поднявшись на второй этаж, мы направились в учительскую. Мама в школе ориентировалась неплохо, видимо, бывала здесь частой гостьей, хотя я в Витькиных воспоминаниях не был особо шустрым парнем, влипающим во все неприятности. Но потом вспомнил, что старший брат тоже учился в этой школе, и был известным хулиганом в плане нарушения дисциплины. Насчет драк у него было табу, поставленное тренером. Так, что нарушал он этот тренерский запрет нечасто, только когда надо было поставить на место моих одноклассников, или других, залетных фраеров, по глупости приставших к мелкому пацанчику.

В учительской нас ждали.

Галина Петровна, наша классная руководительница, удивленно взглянув на меня, поздоровалась в ответ на наше приветствие и сразу перешла к делу:

— Витя, ты, конечно, неплохо выглядишь, это радует! Но признайся честно, сможешь ли выдержать экзамены?

Я улыбнулся.

-Ну, если вы не будете меня сильно пытать, то выдержу.

-Понятно, — вздохнула Галина Петровна и добавила:

— Побудь немного в коридоре, я с твоей мамой переговорю.

Я вышел в коридор, здесь после светлого кабинета показалось совсем темно. Я походил туда сюда, вышел на лестничную площадку и глянул вниз, как раз туда, куда приземлился пару месяцев назад. При этом воспоминании по спине пробежали мурашки.

— Витя, здравствуй, — прозвучал сзади знакомый голос учительницы русского языка и литературы.

-Добрый день, Елена Николаевна, — ответил я. — Хорошо выглядите. Это платье вам идет.

Елена Николаевна от удивления потеряла дар речи.

— Однако! Виктор, я смотрю, ты резко повзрослел, — сказала стройная тридцатилетняя женщина после небольшой паузы. — И даже немного подрос, волосы виться начали.

Она подошла почти вплотную и взъерошила начинающую отрастать шевелюру.

И как позавчера мама, сразу перестала улыбаться, пройдя кончиками пальцев по бугристым шрамам.

После чего озабоченно спросила:

-Ты как себя чувствуешь, может, не стоит сегодня диктант писать?

— Очень даже стоит, раньше сяду, раньше выйду, — сообщил я.

-Не смешно, — сообщила учительница и направилась в кабинет, где секретничали мама с Галиной Петровной.

Меня пригласили зайти минут через пятнадцать, когда подошла завуч Нина Николаевна.

Через час мы с мамой распрощались с преподавателями.

Как я понял, весь сыр-бор заключался в том, чтобы в школе для доказательства сданных экзаменов имелся написанный мной диктант и письменная работа по алгебре. Вопросы по геометрии мне не задавались вообще, устный экзамен, он и есть устный. После того, как завуч и классная проверили решение задач по алгебре, на геометрию они махнули рукой.

Похвалив меня за прилежание и за неожиданную грамотность, пообещали через два дня сделать аттестат.

А Елена Николаевна удивленно сообщила:

-Гребнев, никогда бы не подумала, что травма головы может так влиять на знание русского языка. Ты ведь раньше мог в слове из шести букв сделать семь ошибок, а сейчас в диктанте не допустил ни одной. Если бы не видела, как ты его пишешь под мою диктовку, могла бы подумать, что, где-то ухитрился списать.

-Вить, может, пойдешь в девятый класс, — спросила мама, когда мы вышли на улицу. — Вон, как тебя Галина Петровна хвалила.

Я хмыкнул.

-Хвалила на всякий случай, боялась, что мне плохо станет, — сообщил я в ответ. — А в девятый класс не пойду, не уговаривай. Сама жаловалась, что на двух работах работаешь, так, что мне нужно быстрей с учебой заканчивать и начинать зарабатывать деньги.

— Витька! Господь с тобой! Когда это я тебе жаловалась? — ахнула мама. — Не было такого!

-Было, — отрезал я. — Буквально два дня назад и жаловалась.

Прошло два дня, я уже без мамы, самостоятельно сходил в школу, получил свидетельство за восьмой класс, вкладыш с кучей троек и неожиданной пятеркой по алгебре. Кроме свидетельства попросил характеристику для поступления в медучилище и после этого распрощался со школой навсегда. Особых переживаний по этому поводу не испытывал. Ну, не моя это был школа! Вертелась мысль как-нибудь зайти в школу, в которой я учился в прошлой жизни, но пока мне было не этого. Но поглядеть на самого себя, я все-таки соберусь в ближайшее время.

Но сейчас нужно ехать в детскую поликлинику, чтобы получить медицинскую справку для поступления.

Выписка из истории болезни лежала на моем столе, ожидая, что я её заберу с собой. Но у меня по этому поводу имелись большие сомнения. Хотя выписка была написана лечащим врачом от руки, а не напечатана, основной диагноз и сопутствующие заболевания были вполне читабельны.

Так, что педиатру в поликлинике не стоило её показывать.

Поэтому когда мама перед моим уходом напомнила, чтобы я забрал выписку с собой и обязательно отдал доктору, я согласно кивнул и, аккуратно сложив листок бумаги вчетверо, запрятал его во внутренний карман пиджака.

В детской поликлинике меня ждал облом, в регистратуре сообщили, что раз мне исполнилось пятнадцать лет, то мой путь лежит в подростковый кабинет взрослой поликлиники, куда передана моя амбулаторная карта.

Пришлось снова идти на автобусную остановку и ехать через половину города.

Во взрослой поликлинике особой очереди в регистратуре к врачу не было, получив номерок, я поднялся на третий этаж, радуясь, что быстро разберусь с этим делом. И с удивлением обнаружил, что почти все пространство рекреации третьего этажа занято моими сверстниками.

-Кто последний в 303 кабинет? — громко спросил я.

-Я, — ответил парень, сидевший на перилах и энергично на них раскачивающийся.

У меня от этого мероприятия похолодело в животе, так живо я представил картину падения мальчишки на пол первого этажа, видневшийся между пролетов лестницы.

— Это что, все к подростковому врачу? — спросил я.

— Угадал, — послышались веселые возгласы со всех сторон.

На перила садиться не стал, прислонился к стенке в свободном уголке, стулья всё равно все были заняты. После чего принялся наблюдать за дверями в 303 кабинет.

Надо сказать, работала врач по-стахановски. Дверь то дело открывалась и закрывалась.

От этого зрелища моё упавшее настроение начало понемногу подниматься. Подсчитав присутствующих, понял, что попаду вовнутрь через полтора часа.

И действительно не прошло и двух часов, как я зашел в кабинет.

— Фамилия! — рявкнула молоденькая медсестра при моём появлении.

-Гребнев, — сразу доложился я.

— Гребнев, Гребнев, — забубнила девушка, роясь в стопках карточек, — Ага, вот она.

Я тем временем уселся к врачу. Располневшая женщина лет шестидесяти, с намечающимися черными усиками устало глянула на меня.

— За справкой?

-Ага, за ней, — лаконично ответил я.

Врачиха взяла карточку мельком её просмотрела и предложила раздеться.

Небрежно прослушивая легкие, она спросила:

-Что ты тощий такой, мало кушаешь?

-Много бегаю, — ответил я.

-Одевайся, шутник, куда поступаешь? — снова спросила женщина.

-В медучилище, — сообщил я.

Реакция последовала незамедлительно. И врач, и медсестра подняли головы и с новым интересом уставились на меня.

-Наверно, на фельдшера будешь учиться? — спросила врач.

— Пока не знаю, возможно, и на фельдшера, — туманно ответил я.

-Ну-ну, — без особого энтузиазма кивнула доктор. — Дерзай, если поступишь, будешь три года в малиннике находиться.

-Не понял? — я удивленно поднял брови, решив сыграть под недалекого парнишку.

Женщины рассмеялись.

— Не притворяйся, все ты понял, парней в медучилище по пальцам можно пересчитать, — хором заявили они.

Улыбнувшись, я признался, что пока об этом не задумывался.

-Ладно, бери свою справку и шагай, за дверями таких, как ты еще не один десяток, — вздохнула врач, быстро подписала, заполненную медсестрой, бумагу и отдала мне.

-Интересно, написала бы ты, подруга, мне справку 086у, если бы ознакомилась с эпикризом, лежащим у меня в кармане? — подумал я, пряча справку в этот же карман.

Выйдя из кабинета, я глянул на часы, висевшие на стене. Стрелки уже подходили к двум часам дня. То-то мне так хотелось поесть. На минуту я задумался. Документы у меня все с собой, так, что можно успеть отвезти их в медучилище. Но для начала надо подкрепиться. В кармане у меня пятьдесят копеек, на сорок из них можно вполне прилично пообедать в рабочей столовой, потому, как домой возвращаться слишком долго.

Ближайшая столовая располагалась неподалеку, когда я туда зашел основной поток посетителей уже рассосался. Почти все столы в зале были пусты, две кухонные работницы убирали с них посуду и стряхивали в ведра крошки со скатертей. Еще одна женщина ходила с подносом, нарезанного черного хлеба и накладывала их в опустевшие хлебницы на столах.

-Надо же! Я и забыл, что когда-то такое имело место. Но по моим воспоминаниям такая лафа должна скоро закончится.

Взяв поднос, я встал в небольшую очередь из трех человек. Полпорции щей, картофельное пюре с хеком и стакан компота обошлись мне в сорок три копейки.

Гуляш я брать не стал, хотя пятьдесят копеек мне бы все равно хватило, но домой тогда пришлось бы идти пешком, или ехать зайцем на автобусе.

Если бы сразу после больницы поел бы в этой столовой, то наверняка счел бы все блюда сносными. Но после маминой готовки еда показалась отвратной. Щи мясом даже не пахли, несколько кусочков картошки и капусты грустно плавали якобы в бульоне. Пюре с кусочками не проваренной картошки было сделано на воде. Хек на вкус оказался довольно неплохим, поэтому, хорошенько посолив и поперчив всю еду, я намазал горчицей кусок бесплатного хлеба и приступил к трапезе. И только компот оправдал мои ожидания, я даже выбрал из стакана все изюминки и урюк.

Закончив с обедом, пришел к выводу, что, кто бы, что не говорил, но еда в обычной столовой Советского Союза значительно уступает еде в столовых Российской федерации будущего.

Выйдя из столовой, решительным шагом направился в медицинское училище сдавать свои документы. Если бы я был девушкой, то реально задумался, стоит ли мне туда идти с такими оценками. Но, будучи парнем, не сомневался, что меня и с тройками возьмут на ура.

Знакомое по прошлой жизни деревянное здание, построенное перед войной, еще стояло на своем месте. В молодости я в нём бывал несколько раз на вечерах, на которые меня приглашали знакомые девушки.

Через четыре года будет построено новое здание училища, а это снесут через несколько лет, чтобы установить очередной фонтан. Да, да, именно фонтан. Появился, понимаешь, на гребне перестроечной волны у нас новый мэр и принялся за строительство фонтанов, хобби у него такое имелось.

В парадные двери то и дело входили, или выходили стайки девушек, парней пока не наблюдалось.

Когда я поднялся по ступеням, на меня устремились десятки любопыствующих взглядов. Мне стало немного не по себе, несмотря на свое взрослое сознание. Я понимал, как низко котируюсь сейчас в глазах этих пятнадцатилетних девчонок. Невысокий, худенький мальчишка, с короткими слегка кудрявыми волосами в заношенном старом костюме с заплатками на локтях, вряд ли привлек бы их внимание, если бы не зашел в двери училища.

Наверно, это неприятное чувство пришло от моей юной половины сознания.

Выбросив его из головы, я перестал сутулиться и гордо двинулся по коридору туда, куда указывала надпись "прием документов".

К счастью, столько народа, как в поликлинике тут не имелось. Но все же пришлось встать в небольшую очередь.

Девчонки оставались девчонками, они оживленно болтали, хихикали, обсуждали парней и преподавателей училища, которых откуда-то уже знали, ну и, конечно, украдкой, а некоторые откровенно, разглядывали меня — одинокого парня в этом женском царстве.

Не сказал бы, что лицо дамы, принимающей документы, осветилось радостью при моем появлении.

-Мальчик, ты зачем пришел? — спросила она недовольным голосом.

-Документы сдать для поступления — спокойно ответил я.

Дама вздохнула

— Тебе хоть, сколько лет исполнилось?

— С какой целью интересуетесь? — все также спокойно спросил я в ответ.

Девица, сидевшая за соседним столом тихо засмеялась, а дама начала наливаться краской.

-Ты, что себе позволяешь, мальчишка!?

— Странная вещь, — произнес я, обращаясь ко всем немногим присутствующим в кабинете. — Абитуриент после окончания восьмого класса явился, чтобы сдать документы для поступления, а сотрудница, которой доверено такое ответственное дело, вместо того, чтобы им и заниматься, то есть, проверить и принять эти документы, задает ненужные вопросы, а когда ей на это указывают, начинает аффектировать и оскорблять.

В кабинете наступила тишина. А лицо дамы приняло багрово-красный оттенок.

В это время в кабинет открылась внутренняя дверь, и оттуда появился директор училища Дмитрий Игнатьевич Москальченко.

В прошлой жизни мне довелось несколько встречаться с ним в кампании, когда он уже был пенсионером, поэтому я его сразу узнал.

— Инга Николаевна, что у вас произошло. Вы так кричали, я даже через дверь услышал ваш голос. Молодой человек плохо себя ведет?

— Ужасно! Дмитрий Игнатьевич, ужасно, грубит бессовестно, такие студенты нам не нужны.

— Дмитрий Игнатьевич, — обратился я к директору. — С моей стороны не прозвучало ни одного грубого слова. Присутствующие женщины могут это подтвердить. Просто Инга Николаевна, вместо того, чтобы принять у меня документы, начала выяснять, зачем я сюда явился и сколько мне лет. Вот я в свою очередь поинтересовался, зачем ей это нужно. Ведь любому здравомыслящему человеку понятно, если абитуриент пришел подавать документы, значит, они у него имеются и с возрастом все в порядке.

Лицо дамы снова налилось краснотой. Она хотела что-то сказать, но, увидев усмешку руководителя, промолчала.

Директор за годы работы приобрел достаточный опыт, чтобы определить будет ли толк из будущего студента. Но сейчас он был в затруднении.

Мальчишке на вид было не больше тринадцати-четырнадцати лет, поэтому сотрудница канцелярии и поинтересовалась возрастом. А парнишка оказался самолюбивый, видимо не раз попадал в историю из-за того, что выглядит моложе, вот и закусил удила.

Но дело было в другом, парень всего несколькими словами указал сотруднице на её место, и сделал это, не хуже его самого. Притом стоял сейчас спокойный, как мамонт, как будто не довел до белого каления Ингу Николаевну. Где в пятнадцать лет можно получить такой опыт?

Нет, определенно, ему необходимо понаблюдать за таким индивидуумом во время учебы.

Минуту подумав, он обратился к своей сотруднице.

-Инга Николаевна, мне бы хотелось видеть этого молодого человека среди учащихся нашего училища. Вам все понятно?

Мысль, потребовать, чтобы парень извинился перед Ингой, он отбросил. Мало ли шкет пойдет в отказ и все только осложнится.

Когда директор скрылся за дверью своего кабинета, Инга Николаевна тяжко вздохнула, показывая окружающим, как её тяготит его поручение.

-Выкладывай свои бумажки, — сообщила она мне и первым взяла в руки вкладыш с оценками.

-Итак, товарищи, — громко констатировала она, прочитав его содержимое. — К нам явился очередной троечник.

Однако две девушки, работающие в этом кабинете, на слова Инги Николаевны внимания уже не обращали. Интрига была окончена, её заключительным финалом оказались слова директора.. Видимо, почувствовал это, собеседница молча приступила к изучению моих бумажек. Хотя изучать там было нечего.

Выйдя на улицу после оформления документов и устного напоминания о том, что третьего сентября в двенадцать часов пройдет общее собрание первого курса, а четвертого сентября мы едем в совхоз копать картошку, я уселся на скамейке в скверике у входа в училище и задумался.

Сейчас мне нужно было понять с чего бы это я, спокойный и не особо конфликтный человек в обеих ипостасях, сам поднял градус противостояния там, где причина не стоила выеденного яйца.

И вроде бы додумался до того, что возмущались, на этот, раз остатки личности Гребнева, причем для этого ловко воспользовались интеллектуальным багажом семидесяти пятилетнего врача психиатра Александра Ефимова, съевшего собаку в таких баталиях в родном коллективе психиатрической больницы.

С этой мысли я плавно съехал на свою прежнюю личность, ей ведь тоже сейчас исполнялось пятнадцать лет. Вот только мыслей бросить учебу после восьмого класса у неё отродясь не было.

Не знаю почему, но до этого момента я не вспоминал о наличии в этом мире моей первозданной личности, как будто на моей памяти стоял какой-то блок.

Но сейчас блок исчез, и мне все больше хотелось поглядеть на свое настоящее тело и убедиться, что с ним все в порядке.

Когда выходил из училища на часах, висевших над дверями, стрелки показывали ближе к четырем пополудни.

— Пойду, посмотрю хоть издалека на свой дом, на самого себя и родителей, — если получится, конечно, — решил я и поднялся со скамейки.

Через полчаса уже подходил к своему бывшему дому, где с детства прожил много лет, пока в девяностых годах не построил кооперативную квартиру.

Волновался здорово, намного больше, чем когда зашел со своей второй мамой в деревяшку на улице Пирогова. Все-таки с этим домом было связано множество воспоминаний.

На скамейке у дверей сидели хорошо знакомые мне с детства бабки и вели свои обычные беседы. Когда уселся рядом с ними, они окинули меня подозрительными взглядами, а особо въедливые поинтересовались, что я тут забыл. После того, как пояснил, что просто присел отдохнуть, они потеряли ко мне интерес.

Часов, чтобы засечь время ожидания встречи с родными у меня не имелось и вряд ли мы с мамой сможем их купить в ближайшее время за полным отсутствием финансов.

Время шло, старухи поглядывали все подозрительней, и тут из-за угла дома появилась моя мама.

Я трудом удержался, чтобы не вскочить и не ринуться к ней навстречу.

Рядом с мамой шла симпатичная высокая девушка моих лет.

Соседка по скамейке заметила моё движение и сразу поинтересовалась:

— Ты не их случайно дожидаешься?

— Да, нет же, я говорил, что просто решил немного отдохнуть в тенечке, жарко сегодня. А кто это такие? Девочка очень симпатичная!

Бабка окинула меня пренебрежительным взглядом.

-Мал ты еще, на девок засматриваться.

В это время девочка обратилась к маме.

— Мама, я сбегаю к Ленке минут на десять, хорошо?

Та в ответ кивнула.

— Сходи Шурочка, только не задерживайся, нам еще ужин надо приготовить.

Девушка быстрым шагом ушла в соседний подъезд, а мама зашла в наш.

Я же встал в полном обалдении и направился к ближайшей остановке автобуса, размышляя, куда же я все-таки попал. Ведь никакой сестры у меня в той жизни не имелось.

— Так, ты уже документы сдал в училище? — удивилась мама, когда я, наконец, добрался до дома. Ноги, отвыкшие за два месяца от таких физических нагрузок, ныли беспощадно.

С вздохом облегчения я рухнул на протертую от старости оттоманку. Её пружины послушно заскрипели под моим худосочным телом.

— Витька! Сколько раз я тебе говорила, не падай так на диван, у него ножки скоро отвалятся, — привычно воскликнула родительница.

-Пока, что они у меня отваливаются, — пробурчал я, — Устал, как собака по городу шататься.

-Ой, да, голодный, наверно, садись, я тебе рассольника налью, — сразу засуетилась мама. — А на второе пшенная каша со шкварками.

Шкварки — это вещь, я предвкушающе потер руки и направился к умывальнику, а потом к столу.

Пока уничтожал первое блюдо, а затем второе, мама, усевшись напротив, смотрела, как я ем.

Налив мне кружку чая, и придвинув ближе тарелку с булкой и масленку, она с вздохом сказала:

— Утром ушел тихой сапой, опять заплатанный пиджак одел. Не стыдно было в больнице и училище в таком виде ходить.

— А что такого? — удивился я. — Не драный ведь ходил.

Да не в этом дело, — мама наморщила лоб. — Ты как-то, буквально за несколько дней вырос из него. Неужели сам не замечаешь? Брюки коротки, рукава коротки. Давай примерим тебе Вовин костюм, в котором он в техникуме учился.

Допив чай, и доев второй ломоть булки с маслом, я поднялся из-за стола и первым делом подошел к дверному косяку, на котором двенадцатого апреля в день рождения последний раз отмечал рост. Тогда мы намерили ровно 155 сантиметров.

Мама, сразу поняв мои мысли, поспешила сделать нужную отметку кухонным ножом на косяке, подобных отметок на несчастном косяке имелся не один десяток.

После этого мы молча посмотрели друг на друга. Без линейки было понятно, что я за это время подрос сантиметров на десять.

— А я то думаю, чего ты такой тощий! — воскликнула мама. — У тебя оказывается вся еда в рост уходит.

— Мда, 165 сантиметров тоже не фонтан, — скептически подумал я. — В прошлой жизни в это время был выше на полголовы.

Пока предавался воспоминаниям о своем росте, мама достала из шифоньера Вовкин костюм. В комнате сразу завоняло нафталином, а из шкафа вылетело несколько молей, которым нафталин был глубоко пофиг.

Увы, костюм был мне велик, притом очень велик. Поэтому пришлось его снова повесить в шкаф, но перед этим устроить облаву на молей, вытащив пакет с шерстяными носками, съеденными почти в труху.

Мама, огорченная потерями до глубины души, начала собираться на работу.

— Давай я с тобой пойду, помогу с мытьём, — неожиданно для самого себя предложил я.

— Сиди на жопе, — ласково сообщила мама. — На фиг мне такой помощник сдался. Как ты грязь размазываешь, лучше полы вообще не мыть.

-Короче, так, — решительным голосом сообщил я. — До учебы еще месяц, так, что раз ты моей помощи не хочешь, я найду себе работу. Понятно?

-Ладно-ладно, — отозвалась мама, стоя уже в дверном проеме. — Завтра с утра с тобой поговорим, на свежую голову.

-Иди-иди, — насмешливо подумал я. — Никак не можешь понять, что сын становится самостоятельным и разрешения на работу у тебя брать он не собирается.

Моя посуду в тазике, я с тоской вспоминал горячую воду, обильно текущую из крана, но ничего не поделаешь, приходилось обходиться тем, что есть в наличии. После того, как расставил тарелки, и кастрюли по местам пришлось выйти на улицу, чтобы вылить в помойку грязную воду.

Делал это на автомате, не задумываясь, спасибо Витькиной памяти. Отмахиваясь от комаров, тучей вившихся над помойкой, быстро забежал обратно. На улице накрапывал мелкий дождь, поэтому во дворе было пусто.

Покончив с делами, включил телевизор и улегся на скрипучую оттоманку и, вперив взгляд в черно-белый экран, задумался о сегодняшнем, очень продуктивном дне, давшем обильную пищу для размышлений.

Больше всего, естественно, меня занимала сегодняшняя встреча девушкой, занявшей мое место в этом мире.

Вообще, странное появление моего Я в теле пятнадцатилетнего парнишки изрядно подкосили мое материалистическое мировоззрение. Хотя и истинно верующим я не стал.

Но все же, черт побери! Кто-то ведь перекинул меня сюда. Возникает вопрос, сделано это было случайно, или в событии имелась какая-то цель. И смогу ли я эту цель обнаружить. Хотя, возможно, я зря все так усложняю, и мое появление обусловлено банальной флюктуацией, о природе которой мы еще понятия не имеем.

— Логично допустить, если имелось одно сверхъестественное событие, то не исключено и еще одно, а возможно и несколько событий, — подумал я и мысленным усилием попытался сотворить фаербол.

К сожалению, сотворить ничего удалось. Даже искорки не появилось.

-Возможно, меня наградили другими способностями, только не сказали какими, — подумал я и начал гипнотизировать нашу кошку Нюрку, лежавшую на маминой кровати.

Однако Нюрка даже не повернула головы. Гипноз тоже не сработал.

— Надо, пожалуй, завтра в баню сходить, — неожиданная мысль пришла в голову. — После больницы еще ни разу не мылся, заодно взвешусь, посмотрю, сколько прибавил килограмм. Вчера пришлось еще одну дырку в ремне гвоздем прожигать.

Вскоре с такими мыслями меня потянуло в сон. Дожидаться маминого прихода я не смог. Выключил телевизор и улегся в постель. Последнее что увидел, засыпая, улыбающееся лицо девочки, виденной сегодня. Вроде бы её звали Шурочка, ну прямо, как меня в прошлой жизни.

-Утром можно было понежиться в постели, что я с большим удовольствием и сделал. Но долго валяться не пришлось.

— Витя, хватит спать, — послышался с кухни мамин голос. — Воды надо принести.

Глянув в окно, увидел, что от дождя не осталось и следа. Солнце ярко светило в окно, слепя глаза.

Взяв коромысло и ведра, я отправился к колонке. Было бы поближе, можно бы обойтись и без коромысла, но до колонки надо было шагать и шагать.

У колонки, как обычно толпилась малышня, обливая друг друга водой. Навстречу мне шла с полными ведрами Нинка Карамышева. Мы с ней поулыбались друг другу, Потом Нинка заворчала, увидев пустые ведра, и пошла дальше. Разогнав мелких хулиганов, я тоже набрал воду и отправился в сторону дома. Догонять Нинку не стал. Разглядывать её симпатичную попку прикрытую только легким платьишком и просвечивающими через него трусиками в горошек сзади было гораздо интересней. Наверняка Карамышева подозревала, чем я занимаюсь, потому что виляние ягодиц стало интенсивней.

-Чёрт! Как девчонки это делают? — В который раз за свою жизнь восхитился я. — Ведь никто не учит, инстинкт наверно работает. Вот и Нинка, на меня фунт презренья и ноль варенья, а жопой все равно крутит.

В таком порядке мы дошли до дома. Около подъезда Карамышева поставила ведра на скамейку, а коромысло прислонила к стене.

— Вить, ты, правда, что ли документы в медучилише сдал? — спросила она.

-Абсолютная, — подтвердил я.

Похоже, моя одноклассница удивилась нестандартному ответу. Она нахмурила брови и сообщила:

-Странным ты Гребнев стал после больницы, Вон Валерка Лебедев тоже удивляется. Мол, Витька даже материться перестал.

На кого хоть учиться будешь в училище, не вместе с Птичкиной?

-На фармацевта, — лаконично ответил я.— Так, что со Светкой только в коридорах будем встречаться.

-На фармацевта! — в Нинкином возгласе отразилось все её удивление моим решением. — Витька, ты будешь торчать у прилавка и лекарства продавать!?

-У нас все профессии почетны, — парировал я, внутренне улыбаясь и прикидывая, что на это сможет ответить ученица девятого класса.

Увы, ничего Нина не ответила. Это поколение советских детей хорошо знало, когда говорить, много не следует.

Нас учили, что все профессии почетны, но, несмотря, на эти слова, мы все понимали, что есть профессии почетней, а есть и не очень. Недаром после десятого класса выпускники дружно несли документы в ВУЗы, и только жизнь потом расставляла все по своим местам. Кто-то вместо того, чтобы сидеть у синхрофазотрона работал кладовщиком, а кто-то водителем или продавцом.

-А ты кем хочешь стать? — спросил я девушку.

— Ну, я еще не думала по-настоящему, — замялась та. — Наверно, буду поступать в пединститут, на иняз. Но впереди еще два года учебы, многое может измениться.

— Там вообще-то конкурс по восемь человек на место, — заметил я. — Придется постараться для поступления.

— Знаю, — вздохнула Нина, — было бы здорово на медицинский поступить, но там вообще конкурс под двадцать человек.

-Думай, — сообщил я. — Время еще есть.

Девушка посмотрела на меня и вдруг спросила:

-Витя, ты завтра, чем занят?

— Да, собственно, ничем, — растерялся я. — А в чём дело.

Нинка слегка порозовела.

— Может, сходим с утра на речку, часа на два. Мы со Светкой обычно ходили, но она уехала с родителями на юг. Одной идти не хочется.

Витькина часть сознания во мне забилась в истерике от привалившего счастья, я же пытался понять, с каких щей мне делаются такие предложения. Может, на самом деле девушка боится идти одна? Хотя из меня защитник еще тот — аховый. Вот только в наших двух домах, кроме меня и Валерки Лебедева ребят нашего возраста не имеется. Малышня одна.

-Давай, — согласился я. — Выйдем часов в десять, до обеда можно позагорать.

Витька во мне пребывал в нирване, а я ругал себя за мягкотелость, ведь хотел заняться поисками работы, но стоило симпатичной девочке о чём-то попросить, как сразу забыл о своих планах.

— Сынок, чем сегодня займешься? — спросила мама, когда я, пыхтя от усердия, ставил ведра на их место в коридоре.

— Вообще-то, хотел в баню сходить, — ответил я. — Но Нинка Карамышева позвала с ней завтра позагорать на речке, так, что баня завтра вечером будет в самый раз. А сегодня займусь поиском работы, хочу прогуляться в пару мест.

В этот момент на кухне у мамы что-то упало, зайдя туда, обнаружил, что мама подбирает с пола чайные ложки.

-Вот, уронила, нечаянно, — смущенно сказала она. — Ты не сочиняешь? Нина тебя действительно позвала с собой.

-Я пожал плечами.

-Не сочиняю, минут пять назад разговор был. Мы вместе от колонки шли. Её вечный хвостик Светка Птичкина уехала с родителями на юг, а одна она боится на речку идти.

Мама на мой спич ничего не сказала, но её красноречивый взгляд говорил о многом и я даже догадывался, о чем она думает.

Из Витькиных воспоминаний я знал, что он всегда находился в тени старшего брата. Тот всегда был веселым общительным парнем-красавцем, на которого толпой вешались девчонки и любили учителя. Все ему давалось легко и просто. Именно благодаря его опёке Вите повезло в младших классах, когда среди мальчишек шла борьба за лидерство. Его в этой борьбе просто отодвинули на обочину, не задевая ни физически не морально. Для этого Вовке Гребневу не надо было даже пускать руки в ход. Хватило пары бесед в школьном туалете с некоторыми личностями, чтобы его брат стал неприкасаемым. Возможно, если бы Витька был по характеру другим человеком, он не стал бы впутывать старшего брата в эти проблемы и решал бы их сам. Но ему так было удобно, поэтому, окончив восьмой класс, он даже ни разу не подрался. В итоге заслужил репутацию полного ботана, притом не шибко умного.

Конечно, мама прекрасно знала чего стоит её сын, как защитник, поэтому её взгляд был полон сомнений.

— Не стоило бы вам туда идти, — сказала она нерешительно. — Конечно, с утра там хулиганья не бывает, но мало ли что.

Я улыбнулся.

-Мама, так что? Мне отказаться, мол, Нина, прости, но я боюсь хулиганов.

Мамины глаза подозрительно заслезились.

-Витя, я тоже боюсь за тебя. Ты несколько дней, как из больницы выписался. Может, скажешь Нине, что плохо себя чувствуешь?

— Нет, мам, не отговаривай, все равно от всех невзгод ты меня не убережешь, так, что начну с малого, с похода с девушкой на речку.

Мама, улыбаясь сквозь слезы, сообщила:

-Ты, только на этот каравай рот не разевай, сынок. Нина у нас птица высокого полёта, ничего у тебя с ней не получится.

Нет! Все-таки разум женщины — темная штука. Как в нем проходят мыслительные процессы ни одному мужчине не понять.

Я собрался сходить с соседкой по дому на речку, искупаться и позагорать на пару часов. А моя мамочка меня уже женит.

Наш поход на речку с бывшей одноклассницей прошел без проблем. Хулиганов, которых так опасалась мама, на пляже не имелось. Зато отдыхающих было так много, что место, где можно было расстелить покрывало найти, сразу не удалось.

Но все же такое место было найдено и мы, расстелив покрывало, начали дружно разоблачаться.

Ну, что тут говорить, не Адонис я совсем. Худой нескладный парень. Зато когда Нина начала через голову снимать платье, взгляды наших соседей мужского рода сразу остановились на ней.

Видимо, меня посчитали братом девушки, потому, что завистливых взглядов в мою сторону никто из парней не бросал.

Время прошло незаметно, мы несколько раз забирались в воду, я даже храбро переплыл на другой берег реки, благо до него было метров тридцать.

Потом лежали, отогреваясь на солнце, и болтали о всякой всячине. Конечно, я помнил о словах матери, что Нина — птица не моего полета, да я и сам не особо стремился к более близкому знакомству. Но что греха таить, лежать рядом с нимфеткой одетой только в две тряпочки, было приятно, правда, эндорфины в крови будоражили не только верхнюю голову, что доставляло определенные неудобства.

Когда мы возвращались домой, Нина задумчиво призналась.

— Витя, до меня окончательно дошло, что ты притворялся в школе. Только никак не могу понять, зачем ты это делал, и почему сейчас перестал скрывать свои знания. Сегодня, когда мы разговаривали на пляже, я иногда тебя не понимала, о чём ты говоришь, просто не знала этих слов.

— Ого! — Мысленно воскликнул я. — Надо же так проколоться, вот, что гормон животворящий делает! Совсем за речью следить перестал.

— Нина, спасибо за комплименты, — я постарался все перевести в шутку. — Думаю, что их не заслужил. А что касается знаний, то я в больнице почти за два месяца всю тамошнюю библиотеку перечитал. Вот и поднабрался книжной премудрости.

Нина ничего не ответила на мои оправдания, но её взгляд был полон подозрения.

-Может, как-нибудь еще сходим на речку, — спросила она, с надеждой глядя на меня, когда мы добрались до дома.

-Возможно, и сходим, — сообщил я и добавил. — Но если устроюсь на работу, то походы можно планировать только на выходные. Может, тебе стоит с Валеркой поговорить. Он парень бойкий, не то, что я. И на гитаре сыграет и в глаз даст, если, кто попросит.

Нина странным взглядом окинула меня.

-Витя, мы с тобой полдня на одном покрывале рядом лежали, ты пальцем до меня не дотронулся. Если с Лебедевым пойду, то спокойно загорать не получится, он все время будет приставать. Ладно, я пойду, спасибо за компанию.

Сказав это, Карамышева скрылась в подъезде. Я же медленно пошел к своему подъезду, размышляя над тем, что сейчас услышал. Хотя ничего особенного в словах девицы не имелось. Все услышанное укладывается в особенности женского организма в пубертатном периоде. И сейчас мне мягко показали, где мое место.

Домой я зашел с улыбкой на губах, мама, сразу её срисовавшая, немедленно поинтересовалась:

— Вить, ты чего веселый такой? Неужели еще собираешься с Нинкой на речку пойти?

Ну, и что прикажете отвечать? Мама и так прекрасно поняла резоны, по которым её сына выбрала в спутники красивая девчонка. Теперь переживает за меня.

— Да, нет, мама, просто предложил Карамышевой в следующий раз взять Лебедева с собой, она в ответ состроила такую рожу, мне до сих пор смешно.

Мама недоверчиво поглядела на меня, потом звонко рассмеялась.

-Неужели так и предложил? — спросила она сквозь смех.

-Ну, да, что же мне теперь каждый день её купать ходить? — удивился я.

Мама рассмеялась еще сильней и неожиданно сморщилась.

-Мам, что случилось? — встревожился я.

-Да, вот порезала руку сегодня, пока капусту рубила, — пожаловалась она и показала большой палец левой кисти, грубо перемотанный кровавой тряпицей. — Уже час кровь не останавливается, вторую тряпку меняю.

— Понятно, — сказал я и пулей понесся на улицу. Далеко идти не пришлось, вдоль дровяных сараев все заросло подорожником и пастушьей сумкой.

Сорвав несколько листьев подорожника, и несколько стеблей пастушьей сумки я вернулся домой.

Увидев мои трофеи, мама грустно покачала головой.

-Не поможет сынок, я уже один лист привязывала, никакого толку не было.

Не отвечая, я кинул зелень в кастрюлю, залил холодной водой и приступил к поискам ступки.

Какое-то странное ощущение коснулось меня, когда я положил листья подорожника и пастушью сумку в фарфоровую ступку.

— Пастушьей сумки, надо добавить еще один стебель с цветками, — говорило оно.

Последовав неведомому советчику, я положил еще стебелек и начал растирать зелень в кашицу.

Через полминуты чуть не выронил пестик из руки, мне показалось, что он стал ощутимо теплее.

-Наверно показалось, — подумалось мне, и я продолжил процесс растирания.

-Достаточно, — еще через пару минут подсказала прорезавшаяся интуиция.

-У тебя, где-то были напальчники? -спросил я мамы, безмолвно наблюдающей за моими действиями.

-Возьми, они на второй полке в буфете лежат, — отмерла та.

-Тогда приступим к перевязке бодро сообщил я и напихав зелёной кашицы в напальчник, одел его на порезанный, кровоточащий палец.

После чего чистым широким бинтом сделал фиксирующую повязку.

Прошла минута.

— Витя, палец перестал болеть, — потрясенно сказала мама и начала разглядывать повязку, — и кровь вроде бы не идет,

Я же в это время смотрел на остатки протертого подорожника и пастушьей сумки и пытался понять, что сейчас произошло.

— Вот видишь, помогло, а ты не верила, — гордо заявил я, убедившись, что кровь, действительно остановилась.

Конечно, она бы и так остановилась через какое-то время. Просто мама волновалась, заматывала, разматывала тряпку и не давала организму возможности самому решить эту мелкую проблему.

Вообще то, перетирая подорожник и пастушью сумку, я надеялся, что после перевязки мама успокоится и не будет больше тревожить порез.

Но на то, что моя самодеятельная смесь даст такой обезболивающий эффект, не рассчитывал ни грамма.

И теперь я пытался понять имело ли место обезболивание на самом деле, или это был чисто психологический эффект типа плацебо. И еще мне никак не удавалось для себя объяснить тот момент, когда пестик потеплел у меня в руках.

-Неужели это и есть та фича, подаренная неведомой сущностью?

В голове закружились десятки мыслей и предположений, что делать и как выявить все стороны своей новой особенности. Конечно, если я не ошибаюсь, и никаких уникальных способностей у меня не имеется.

-Эй, герой-купатель и мастер перевязок ужинать будешь? — спросила мама, сразу после перевязки, загремевшая тарелками на кухне.

Конечно, буду, — ответил я, мой желудок уже давно напоминал, что за большую часть дня мы с Нинкой съели на двоих два помидора и один огурец, запив всю эту роскошь бутылкой лимонада "Крюшон" и "Дюшеса". Правда, "Крюшон" я пил один. Нинка предпочла купить бутылку "Дюшеса", все-таки он стоил всего двадцать две копейки, из которых 12 стоила бутылка. Мне никогда не нравился этот лимонад, для меня он был слишком сладкий и напоминал леденцы.

Крюшон же стоил 37 копеек и для нас был ощутимо дороже. Но что не сделаешь, чтобы вспомнить снова тот неповторимый вкус детства.

— Витька, у тебя сейчас такое лицо, будто ты пьешь что-то очень вкусное, — сообщила Карамышева, внимательно разглядывая меня. — Дай мне попробовать, а я с тобой Дюшесом поделюсь.

-На фиг твой Дюшес, можешь так попробовать, — сообщил я, протянув её бутылку, втайне надеясь, что Нинке лимонад не понравится. Ведь денег у меня больше не было. А двадцать четыре копейки за две пустые бутылки хватит только на сладкий Дюшес.

Сейчас же я налег на ужин, тем более что он по объёму был усилен пропущенным обедом..

Мама только успевала подкладывать добавку в тарелки.

— Кушай, кушай, — приговаривала она. — После больницы совсем отощал, надо вес набирать.

Вместо ответа, я показал на ремень в брюках, с двумя прожженными дырками на самом его конце. Килограммы набирались с удивительной скоростью.

Мама вздохнула и достала из комода новый кожаный ремень.

— Держи, еще зимой купила тебе на вырост, надеялась, что за лето подрастешь, поправишься. К нему бы еще костюм купить, — сообщила она.

-Поэтому мне и необходимо устроиться на работу, надо к учебе немного приодеться, — ответил я. — Может, ты поговоришь с Натальей Владимировной, возможно, она согласится взять меня грузчиком, или фасовщиком.

— Ох, Витя, не болтай ерунды, — возмутилась мама. — Какой из тебя грузчик, ты после тяжелой травмы и двух месяцев в больнице, собираешься мешки с сахаром и мукой из машин разгружать? На себя в зеркало посмотри!

— Мда, действительно, чего это я так разошелся, — скептически подумалось мне. — Видимо, субъективно чувствую себя хорошо, поэтому ляпнул не подумав. Нет, надо искать работу без таких физических нагрузок. Я мешок с сахаром от земли вряд ли оторву, не говоря о том, что на себе его таскать.

-Ну, хорошо, согласен, грузчик из меня не получился. Тогда может, стоит санитаром в больницу пойти?

Это можно, — согласилась мама. — Завтра с тетей Машей поговорю, у них вечно санитарок в отделении не хватает. Только сомнения все равно гложут, не убежишь ли с работы в первый рабочий день? Ты же у меня нытик известный.

-Не убегу, — пообещал я. — Пока в больнице лежал, видел, чем санитарки занимаются. Думаю, что справлюсь, не боги горшки обжигают.

-Надеюсь, — тихо произнесла Валентина Викторовна, — действительно, не боги. Сильно тебя травма изменила, сынок, порой, вот, как сейчас, слушаю и не узнаю. Говоришь, как взрослый человек, ничего в тебе мальчишеского не осталось.

Вроде бы наша беседа закончилась, и я начал собираться в баню, и дискуссия разгорелась снова.

-Вить, в какую баню пойдешь?

— Как, куда, в баню N 2. — сообщил я.

-Не ходи, лучше иди в баню N 4

-А почему?

-А потому, что в четверке парилка на дровах начала с мая работать.

-Зато в четверку дальше идти, — уже из коридора ответил я.

-Зато в четверке пар здоровей, — нанесла мама добивающий удар.

-Ладно, пойду в четверку, — сообщил я и, взяв чемоданчик с бельем и полотенцем, вышел из квартиры.

Спустившись на первый этаж, лицом к лицу столкнулся с Валеркой Лебедевым.

— Здорово, Шибза! — воскликнул он, увидев меня. — Куда это ты с чемоданом намылился?

— Еще не намылился, в баню приду, там намылюсь, — сообщил я в ответ.

— Витька! Слушай! Подожди немного, я тоже с тобой за кампанию схожу, хоть отмоюсь по-настоящему после сегодняшней практики.

Поход в баню с Валеркой мне не очень нравился, но отказываться без причины было неудобно.

Так, что пришлось ждать.

Лебедев долго не собирался, через пять минут он вылетел на улицу и сразу начал озираться по сторонам.

-Ты, чо, Витька, париться не будешь? — спросил он, забираясь на ближайшую березу с ловкостью не хуже обезьяньей.

— Ну, я думал в бане веник купить.

— Ну, ты и ..., — обрывая березовые ветки, прокомментировал Валерка. — Нашел, на что деньги тратить. Сейчас мы с тобой пару веничков забацаем и пойдем.

Усевшись на скамейке, мы в четыре руки быстро соорудили два веника и отправились к своей цели.

Глядя на Лебедева, я понял, что ему, действительно, необходимо помыться. Мало того, что руки у него были черными от мазуты, лицо тоже нуждалось в мытье.

-Валера, ты чего такой грязный сегодня, вроде раньше с работы таким не появлялся?

Лебедев на ходу рукой с веником почесал затылок .

— Тут, понимаешь, такое дело. Мы с парнями после смены в раздевалке в буру решили поиграть. Так мастер пришел расп.. ся, все сразу разбежались кто куда. Вот я в душ и не попал.

С подобными разговорами мы, наконец, дошли до бани.

Очередь в гардероб оказалась небольшой, так, что через пять минут мы уже раздевались около своих шкафчиков.

Раздевшись, я первым делом отправился к весам. В больнице весы имелись в приемном покое, куда мне хода не было, поэтому до сих пор я не имел понятия, сколько во мне килограмм. По Витькиным воспоминаниям до травмы он весил тридцать девять килограмм.

Встав на весы, я начал двигать гирьки, чумазый Валерка с интересом следил за моими действиями.

После моих манипуляций весы показали вес сорок восемь килограмм.

Увидев эту цифру, я не поверил своим глазам. Гребнев последний раз взвешивался в начале апреля, сейчас идет вторая половина июля. Получается, я прибавил девять килограмм за три с половиной месяца.

В принципе, в этом ничего удивительного нет. Ведь мой брат в этом возрасте был намного массивнее, чем я, а отец, судя по фотографиям, был еще здоровей. Так, что есть, в кого расти.

Мой спутник был вполне с этим согласен.

-Слышь, Витёк, а ты поздоровел, — заметил он.— Я только сейчас заметил, что мы с тобой одного роста. Ну-ка, слезай быстрей, я тоже взвеситься хочу.

— Эй, хулиганьё! Вы там не подеритесь из-за весов! — раздался вредный старушачий голос. Оказывается бабка, пившая чай за столиком, внимательно наблюдала за нами.

-Не подеремся, бабка, не ссы! — ответствовал ей Валерка, за словом в карман он никогда не лез, ему их и так хватало.

Старуха от неожиданности чуть не подавилась чаем, а мы тем временем скрылись в моечном отделении.

-Вот зараза какая! — не мог успокоиться Лебедев. — Сидит старая в мужской раздевалке, херами любуется, наверно в молодости не насмотрелась.

Я фыркнул от неожиданной фразы и, не удержавшись, засмеялся.

Найдя свободные тазики, мы повесили на их ручки номерки и первым делом, после того, как кипятком ополоснули мраморные скамейки, запарили веники.

-Ну, что идем в парилку, — предложил Лебедев буквально через пару минут, ему явно не терпелось опробовать свой веник. В моечном отделении народа было не особо много. В парилке тоже людей было маловато, поэтому мы без проблем забрались на верхний полог.

Валерка сразу начал с остервенением бить себя веником по спине, животу, в общем, куда попало.

Я же отсел подальше от своего напарника и постарался расслабиться и прогреться. Жар в парной был нехилый, любители еще не успели залить камни водой, поэтому в помещении было сухо, как в сауне. И я пожалел, что послушал маму и пошел в эту баню. Ну, не нравился мне такой сушняк.

Но теперь дело сделано, так, что нужно расслабиться и получать удовольствие.

-Витька, ты чего не паришься? — слегка задыхаясь, спросил Лебедев, закончив колотить себя веником.

— Валера, — снисходительно ответил я. — Вижу, ты в этом деле ничего не понимаешь. Кто же зайдя в парную сразу начинает себя веником колотить?

Нужно подышать, прогреться, нам торопиться никуда не надо.

-Это точно, — заметил тощий мужичок с вытатуированными портретами Сталина и Ленина на груди и медным крестиком на шнурке. — Соображаешь, пацан. Баня суеты не терпит.

Валерка насупился, и явно хотел что-то сказать, но, заметив татуировки перстней на пальцах мужика, резко заткнулся.

Во второй заход я слегка погладил себя веником, но без надрыва. Все же совсем недавно Витька Гребнев получил тяжелую травму, и осложнений получать совсем не хотелось.

Через полтора часа мы, наконец, закончили с мытьем и начали одеваться. Бабка больше к нам не приставала, ей было не до этого, она зацепилась языком с бывшим зэком и что-то ему оживленно рассказывала.

Когда мы спустились на первый этаж, Лебедев ожидаемо выдал:

— Ну, что по пиву?

-А, давай! — махнул я рукой. И мы двинули в буфет.

Естественно, народа в нём было полно, сюда ведь шли пить пиво не только банные клиенты, но и просто желающие с улицы.

Еще в коридоре чувствовался тот запах, которого я не ощущал много-много лет. Смесь запахов дубовых бочек, пива, папирос и махры, — создавала тот неповторимым микст, напрочь исчезнувший в пивных барах двадцать первого века.

От удовольствия и нахлынувших воспоминаний я даже зажмурился.

Неожиданно по очереди прошел довольный ропот.

— Мужики, сейчас новую бочку буфетчица откроет. Свежак!

Не успела грузная тётка выкрутить кран с насосом из пустой бочки, как два добровольца мигом её укатили и прикатили полную.

Мы, молодые, стояли тихо, не вмешиваясь в мужицкие разговоры, стараясь никого не задеть, мало ли, начнут орать, чтобы пацанам не наливали. Но обошлось, через пятнадцать минут мы, отдав по 26 копеек, получили по кружке пива. Валерка что-то недовольно пробубнил, что на улице в пивном ларьке кружка стоит двадцать две копейки, на что я заметил, что за комфорт надо платить. Правда, Лебедев не вполне понял, что такое комфорт, но согласился со мной.

К сожалению, из бани нам пришлось быстро делать ноги. Ведь, как чувствовал, не стоит идти вместе с Валеркой.

Когда мы собрались выходить из буфета, Лебедев неожиданно схватил меня за плечо.

-Стой! — прошипел он.

Я недоуменно обернулся. Валерка, стоя за моей спиной, напряженно глядел в фойе, где в очередь в гардероб со смешками встали несколько парней.

— Это шобла Сереги Жданова с этого района, — тихо пояснил мой спутник. -У меня с ними большие тёрки. Я на прошлой неделе на танцах Серегиному брату рыло начистил. Если заметят, пи..а рулю. Тут, конечно, задираться не станут, но могут за нами пойти. А с тобой...— тут Валерка кинул на меня оценивающий взгляд и с сожалением добавил. — С тобой мы ни хрена не отмашемся.

Честно сказать я не горел желанием драться после бани. Витькина часть сознания вообще спряталась где-то в уголке моего сознания.

Зато Лебедев, похоже, был полон боевого задора. Его кулаки сжимались и разжимались и, похоже, в мыслях он уже вовсю раздавал плюхи и тумаки своим врагам.

— Валера, послушай, не нарывайся, — я тихо сказал ему. — Сейчас парни получат номерки, и отправятся в моечное отделение, и мы тоже сможем уйти.

-Да знаю я, — раздраженно отозвался Лебедев. — Эх, если бы ты, Витька был покрепче! Тогда можно было бы кровянку кое-кому пустить.

К сожалению, я понятия не имел, что ждет моих родных и соседей в будущем, в том числе и Валерку. Но почему-то казалось, глядя на него, что его желание попасть в тюрягу, где он сможет выучить кучу блатных песен, в ближайшие годы сбудется.

Настроение у моего спутника резко упало, видимо давил на нервы нерастраченный адреналин, поэтому, когда после непродолжительного ожидания мы направились в сторону дома, несколько минут Валерка угрюмо молчал. Но, как типичный холерик, долго злиться он не смог и начал мне оживленно рассказывать, как последний раз дрался на танцах.

Мне до его драк было фиолетово, но все равно слушать пришлось. Поэтому, когда мы добрались до нашего подъезда, настроение сразу скакнуло вверх.

-Чего улыбаешься? — спросила мама, когда я зашел домой.

-От удовольствия, — ответил я. — Отлично помылся. В больнице так под душем не получится, да и веником не помашешь.

— Ага,— согласилась мама. — Видела я, как Валерка за вениками по деревьям, чище макаки прыгал. Хвоста только ему не хватало.

Хорошо, что ты догадался не лезть на березу. Тогда бы я точно вас по домам разогнала.

Только сейчас я обратил внимание, что мама чересчур разговорчива.

Зайдя в комнату, обнаружил, что у нас в гостях её подруга тетя Маша.

На столе обнаружилась початая бутылка "Московской" и вазочки с маринованными и солеными грибами, . Чего-чего, а грибов у нас всегда было в избытке. Две кастрюли, одна с картошкой в мундире, другая с котлетами завершали ансамбль.

— Здравствуйте, Марь Иванна, — поздоровался я.

-Чего это ты так официально? — обиженно прогудела женщина. — Вроде всегда тётей Машей называл, а сейчас по отчеству.

-Слушай, Валентина, а парень то у тебя повзрослел, — обратилась она к маме. — Тебя почти догнал по росту. И плечи вроде шире стали.

Мама кивнула.

-Я тоже заметила, всю одежку надо покупать на осень, — вздохнула она.

Тетя Маша хлопнула рукой по табуретке, стоявшей рядом.

— Витя, присаживайся, поговорим.

Я осторожно примостился рядом с ней. Мама в это время поставила на стол тарелку с двумя котлетами и несколькими картофелинами..

— Давай, ешь, растущему организму еды много не бывает.

-Это точно, — заметила тетя Маша и опытной рукой налила рюмки по края.

-Тебе, Витя, не наливаем, мал еще с нами водку пьянствовать.

Мне пришлось пожать плечами.

-Да, я вроде и не претендую.

-Вот и хорошо, — сказала тетя Маша и продолжила. — Валь, давай еще по одной за нас, может удача и на нашу сторону заглянет.

-Давай, — согласилась мама, и женщины синхронно опрокинули рюмки, что свидетельствовало о немалой практике.

Затем тетя Маша повернулась ко мне.

— Значит, хочешь работать санитаром у нас в отделении?

— Хочу, — ответил я, прожевав кусок котлеты.

-Именно в отделении, другие варианты тебя не интересуют?

— Хм, а есть другие варианты? — тут же спросил я.

Есть, — сказала тетя Маша и повернувшись к маме, начала объяснять уже ей.

— В больнице есть автоклавная, в ней работает молоденькая медсестра Женя Лукьянова. Так-то, она одна справлялась на полторы ставки автоклавщицы и за санитарку. Но ей до декрета остался месяц. Поэтому стало тяжеловато уборкой заниматься. Тем более, еще целый день биксы с бельем приходится таскать.

В сентябре она в декрет уйдет и на её место возьмут новую медсестру, та уже на курсы ходит по работе с паровыми стерилизаторами, Так, что твоему Витьке нужно будет около месяца до этого времени поработать санитаром, а дальше уже новая работница сама эту ставку займет.

Мама тут же спросила, сколько квадратных метров в помещениях автоклавной и что, кроме мытья полов будет входить в мои обязанности. Короче, исключили меня полностью из обсуждения.

— Эй, дамы? Алё, гараж?! Вы не забыл, что я на работу устраиваюсь? — пришлось прервать беседу подвыпивших подруг.

— Витя, не мешай, — отмахнулась мама от меня. — Ничего мы не забыли, в том числе и то, что ты понятия не имеешь о чём спрашивать.

Я состроил огорченную физиономию, хотя работа, предложенная тётей Машей, меня полностью устраивала. Вернее, не совсем полностью. Работать нужно было шесть дней в неделю, при одном выходном. Я же рассчитывал на режим в отделении, когда при двенадцатичасовом графике, можно было рассчитывать на большее количество свободных дней.

С другой стороны, мыть несколько помещений автоклавной и помогать медсестре в никакое сравнение не шло с нагрузкой в хирургическом отделении, где за двенадцать часов работы вымотаешься напрочь.

В конце концов, женщины пришли к согласию и дружно поинтересовались, согласен ли я на такую не особо интересную работу.

Я с высоты своего возраста, смотрел на это дело прагматически. Меня в первую очередь интересовала заработная плата.

-Марь Иванна, а в автоклавной полная ставка санитарки, или половинка? -спросил я.

— В том-то и дело, что на этот год полная ставка. Главврач периодически угрожает, что оставит только половину ставки, только тогда вообще никого на работу туда не найдет — улыбнулась тётя Маша с таким видом, что сразу стало понятно, как она любит и уважает своего главного врача.

— Так, что? Ты согласен? — спросила она..

-Конечно, согласен, отличная работа, даже не ожидал, большое спасибо, тётя Маша!

-Тогда послезавтра жду вас в больнице, Получим визу зав отделением, потом пойдем в отдел кадров.

-А у главного врача визировать заявление не нужно? — в очередной раз спросил я.

— Не нужно, — сообщила тётя Маша, разливая остатки водки по рюмкам. -Главнюк в отпуске. Наш Роман Валентинович остался за него.

Еще раз поблагодарив мамину подругу, я ушел к себе и прилег, переваривая обильный ужин. А мама с тете Машей продолжили банкет, ради этого мама вытащила маленькую, спрятанную в белье. После того, как маленькая была распита, тётя Маша собралась домой. Но еще раз напомнила, чтобы устраиваться на работу мы пришли вместе, чтобы у мамы могли взять согласие на работу её сына — подростка пятнадцати лет.

На работу меня приняли без проблем. Тетя Маша, отдала нам с мамой мое заявление с визой и. о. главного врача, с которым мы и отправились в отдел кадров. Там тоже никто моему появлению не удивился. Мне оформили трудовую книжку, которую сразу убрали в сейф к остальным и даже завели форму Т2.

После этого мы вернулись в хирургию, и мамина подруга повела нас в подвал, где располагалась автоклавная. Собственно, найти её проблем не составляло. Каталки с горами биксов на них, стройным рядами стояли вдоль стены.

Когда мы зашли в помещение, медсестра как раз открыла крышку одного из автоклавов. Видимо сделала это, не дождавшись пока полностью снизится давление, потому что из аппарата вырвался клуб пара.

Девушка надела перчатки, и начала вынимать горячие биксы с хирургическим бельем и другим стерилизованным материалом, перекладывая их на каталку.

Глядя на неё, я понял, почему меня определили к ней в помощники. У мамы при взгляде на неё тоже появилось жалостливое выражение на лице. Худенькая девочка, чуть пониже меня ростом, выглядела откровенно плохо.

Хотя многие неспециалисты считают, что беременность красит женщину, в случае с Женей Лукьяновой это утверждение явно надуманно.

Возможно, её живот, и не казался бы таким большим, но в сочетании с миниатюрностью фигуры, тоненькими ножками и бледным лицом, явно не соответствовал шести месяцам беременности. Если бы не знал точно о сроке, подумал, что ей скоро рожать.

— Что же вы изверги творите! — возмутилась мама, глядя, как девушка, или точнее уже женщина, шустро укладывает биксы на каталку. — Пигалицу на такую работу поставили.

Женя Лукьянова положила очередной бикс на каталку и неожиданно сильным звонким голосом заявила.

-Я вам не пигалица! И вообще, что вы тут делаете? Посторонним здесь нельзя находиться!

Мама сконфузилась и замолкла. Зато тетя Маша с ехидцей в голосе сообщила.

-Женечка, не волнуйся, тебе же рекомендовали избегать сильных эмоций. Познакомься с Витей Гребневым. Юноша будет работать санитаром в автоклавной, так, покажи ему, что где лежит, ознакомь с обязанностями. Потом направь к старшей сестре для инструктажа и росписей в журналах. На работу он выходит завтра с утра.

— Да вы, что? — возмущенно воскликнула девчонка, — Как я буду работать в одном помещении с мужчиной?! Миша узнает, меня убьет!

Мама переглянулась с тётей Машей, и они дружно засмеялись, через несколько секунд я тоже к ним присоединился.

Девушка непонимающе смотрела на нас, пока не поняла в чем причина смеха.

Залившись румянцем, она сказала, что раз уж этот Гребнев будет работать санитаром, то пусть остается, а все остальные должны немедленно покинуть помещение.

Мама и её подруга, все еще смеясь, двинули на выход, сообщив, что будут меня ждать в отделении.

Домой мы вернулись во второй половине дня. Пришли поздно, потому что мама решила пройтись по магазинам, присматривая мне одежду. Но не только мне. Она долго стояла, разглядывая шеренгу платьев на вешалках в универмаге, периодически поглядывая в мою сторону.

— Сколько будешь думать? — наконец, не выдержал я. — Если нравится, покупай. Молодая красивая женщина должна хорошо одеваться.

Мама явно засмущалась.

-Ой, Витя, ты уж скажешь, молодая. Какая я молодая? Скоро тридцать пять лет исполнится.

Я засмеялся.

— Разве тридцать пять лет — возраст? Смотри, как на тебя мужчины заглядываются. Только намекни, сразу замуж позовут.

Мама нахмурилась, улыбка ушла с её лица.

— Витя, ты знаешь, что единственного сына у матери не могут забрать в армию, особенно если первый сын у неё там погиб? — тихо спросила она.

Я пожал плечами.

-Вроде, что-то такое слышал.

— Так вот, пока тебе двадцать семь лет не исполнится, я о замужестве даже слышать не хочу. Ведь если у меня появится муж, тебя смогут забрить в армию.

Я огляделся в поисках любопытных ушей, но рядом никого не было.

— Мама, магазин не место, где об этом можно говорить. Покупай платье, раз оно так тебе понравилось, а дома вернемся к этому разговору.

— Ох, Витька, — вздохнула мама. — Я тебя временами начинаю бояться, Два месяца назад был мальчишка, как мальчишка, нес всякую ахинею, самопалы мастерил, а сейчас ничего в тебе от этого мальчишки не осталось. Комнату сам убираешь. И в кого ты такой серьезный? Колька, папаша твой, честно сказать, дурак дураком был. Да и я не лучше. Семнадцать лет, что я понимала. Повелась на красивое лицо, да фигуру. А в результате осталась одна в двадцать один год с двумя детьми на руках. А Коля испарился на просторах Советского Союза. Завербовался на Дальний Восток и с концами.

— Однако! — мысленно воскликнул я. — Какие разговоры мама со мной завела, раньше такого никогда не рассказывала. Видимо дошло, что сын резко повзрослел.

Затем была долгая процедура примерки. Продавщица косилась на меня, когда слушал мои комментарии по поводу очередного платья. Видимо, она никогда не видела пятнадцатилетнего парнишку со знанием дела комментирующего недостатки и достоинства очередного наряда. В конце концов, платье мы купили и потопали домой.

-Ну, вот, — печально вздохнула мама, когда переступила порог квартиры. — Собиралась сыну рубашку новую купить, а вместо него купила платье.

— Купила и хорошо, давно пора начать уделять себе внимание, хватит об этом говорить, лучше пообедаем, а то есть хочется не по-детски.

-Сейчас-сейчас, — засуетилась мама, бросив сверток на диван, и, переодевшись, загремела кастрюлями.

После обеда я ушел к себе и лёг на кровать. Однако спать почему-то не хотелось. Покрутившись, я встал и начал перебирать немногие книжки, стоявшие на полке. Кроме "Волшебника Изумрудного города" там еще стояли русские народные сказки, и "Страна Багровых туч" Стругацких, зачитанная до дыр и со штампом школьной библиотеки. Видимо, Витька каким-то образом ухитрился её спереть. И я даже вспомнил каким. Уединившись между стеллажами, он запихал книгу в брюки и сильней затянул ремень, чтобы томик не провалился дальше. После чего благополучно вынес из библиотеки.

Плюнув на книги, решил почитать прессу.

Газет мы не выписывали, потому, что мама приносила их с работы, притом в таком количестве, что нам не нужна была другая растопка для печек.

Забравшись в кладовку, вытащил небольшую стопку газет "Советская Россия" и начал знакомиться с последними новостями.

Увы, надолго меня не хватило. Казенный язык отбил желание читать моментально. Еще несколько минут занимался известной игрой, представляя в голове парочку, занимающуюся сексом, читал газетные заголовки. Иногда получалось смешно, но тоже быстро надоело, возраст видимо не тот для таких игр.

В это время из окна раздался голос Валерки Лебедева. Видимо, он явился с практики опять подшофе и давал концерт соседям.

-На заливе тает лед весною,

И деревья скоро расцветут,

Только под конвоем нас с тобою

В лагеря этапом повезут.

Снова эти крытые вагоны

И колес унылый перебой,

Снова опустевшие перроны

И собак конвойных злобный вой...

Пел он, нещадно терзая гитарные струны.

— Выйти, что ли, посидеть на улице, — подумал я и, надев сандалеты на босу ногу, вышел из квартиры.

На этот раз Валеркин концерт собрал большую аудиторию. Несколько девчонок и парней, рассевшись на куче не распиленных брёвен, внимали местному барду.

— Валера, — надув губы, недовольно заметила Карамышева, когда Лебедев закончил с очередной тюремной темой. — Ты все поёшь про зэков и тюрьму. Спой лучше что-нибудь о любви.

— Для тебя, Нина, все, что хочешь, спою, — заверил Валера и, улыбнувшись, сверкнул накладной золотой фиксой. Еще вчера её не было. После чего тронул струны и негромко запел, не сводя глаз с Нины.

— Опять мне снится сон, один и тот же сон

Он вертится в моём сознанье словно колесо..

Я слушал давно не слышанную песню и думал.

-А ведь не хуже Осина получается у дворового певца. Жаль, конечно, но сопьётся парень, скорее всего. Хотя может этого и не случится, всяко в жизни бывает.

Пока я думал о будущем своего соседа, Нина Карамышева пересела ближе ко мне.

-Витя, ты говорил, что сможешь со мной в выходной сходить позагорать, — утвердительно спросила она.

Я улыбнулся.

-Нина, с завтрашнего дня я работаю в больнице, так, что, действительно свободным остаётся только воскресенье. Сегодня среда, так, что если через три дня погода не испортится, можно сходить.

— Хорошо, — сразу согласилась Нина, чем немало меня удивила, и потом продолжила. — Знаешь, моим родителям не понравилось твоё решение. Папа так вообще сказал, что если знал, что ты устраиваешься на работу, то взял бы тебя учеником моториста. По крайней мере, получал бы намного больше чем в больнице.

В это время Валера, покончив с портретом Пабло Пикассо, перешел к другой песне.

— В одном из дальних государств одной прекрасной королеве

придворный шут частенько пел свои чудесные напевы.

-Ой! — воскликнула Нина, — Давай потом договорим. Мне так эта песня нравится. Я, наверно, опять плакать буду.

Возможно, концерт продолжался бы и дольше, но тучи комаров, клубившиеся над присутствующими, не способствовали адекватному восприятию дворовой музыки. Поэтому все понемногу разбрелись по домам.

Ушел домой и я, замотивировав это необходимостью рано вставать.

Нина напоследок напомнила мне про обещание, на что я с готовностью подтвердил обещанное. Карамышева загадочно улыбнулась и машинально повернула голову, и я даже понял для чего.

По привычке она искала взглядом свою подругу, чтобы удостовериться, прониклась ли та её способностями. Вот только Светка Птичкина отсутствовала и теперь уже навсегда. Так, что Нине впору искать новую дурнушку в подруги, чтобы та восхищалась талантами местной королевы красоты.

Мама еще не пришла с работы, поэтому я не стал ложиться и ближе к её приходу разогрел ужин. Благо пустой газовый баллон нам вчера заменили.

Пришлось для этого сходить на почту и оплатить квитанцию на рубль шестьдесят две копейки.

— Вить, ты чего не спишь? — встревожено спросила мама, зайдя, домой.

-Не видишь, что ли, тебя жду,— буркнул я, отдирая прилипающие к сковороде макароны. Увы, о сковородках из будущего остаётся только мечтать.

Утром, в кои веки меня разбудил будильник. Давненько я не слышал эти звуки.

Но услышал его не только я. Мама непременно желала накормить меня завтраком, как будто мне с этим делом было не справиться.

— Ну, не ворчи, Витя, не ворчи, ты уйдешь, я снова лягу, — успокаивала она не на шутку разошедшегося сына.

Ничего сложней яичницы она все равно не придумала, так, что через десять минут я бодро шагал на работу.

В больнице, когда я зашел в приемный покой, всем было глубоко пофиг, кто я такой и зачем здесь появился.

Так без вопросов я добрался до автоклавной и сразу попал в цепкие лапки Жени Лукьяновой.

— Ну, наконец, явился, не запылился! — приветствовала она меня.

Часов у меня не имелось, но в приёмном покое я глянул на часы и знал, что сейчас всего лишь семь тридцать утра. Поэтому в ответ только произнес:

-И тебе доброе утро Женя.

— Я тебе не Женя, а Евгения Александровна, — сообщила медсестра.

-В таком случае, Евгения Александровна, можете ко мне обращаться Виктор Николаевич.

-Пф.., какой ты Виктор Николаевич, ты просто мальчишка, — констатировала Лукьянова. — В общем, я тебе вчера все показала и рассказала, так, что можешь приступать к работе, а я ушла на пятиминутку.

-Мда, без часов сложновато, — подумал я и направился к кладовке, где хранились ведра, тряпки и прочий инвентарь. Кроме того, стояли банки с осветленным раствором хлорной извести и лизолом. Кстати, вчера я немало удивил свою начальницу, когда без проблем рассказал, как готовить раствор хлорки.

Пока Женя отсутствовала, к дверям автоклавной начали подъезжать каталки с биксами.

Очередная санитарка или медсестра заглядывала в помещение и кричала:

-Женька! Ты где? Давай забирай биксы, некогда нам здесь торчать.

Увидев меня, они сразу сбавляли тон.

— Смотрите, девки, Женьке помощника дали, такого же доходягу, как она, — высказалась одна из санитарок.

Я же готовил свой инвентарь, не обращая внимания на подобные возгласы.

Через двадцать минут появилась Женька.

Я еще вчера заметил, что, несмотря на свою внешность, оказалась она весьма деятельной и активной особой.

Быстро навела порядок в очереди и начала загрузку автоклавов. Притом меня о помощи не попросила.

Я человек не гордый, поэтому взялся за биксы сам. Женя ревниво смотрела, как я это делаю, и с удовольствием отмечала все мои огрехи.

Однако, после того как основная часть работы была сделана и автоклавы включены моя командирша явно устала.

-Жень, посиди немного, отдохни, — посоветовал я ей, а чтобы она не возмутилась, добавил. — И ребеночку, тоже полезно отдохнуть, а то работает вместе с тобой.

Аргумент оказался убедительным, и Женя уселась за стол. Я же приступил к первой уборке. Надо сказать, Лукьянова, выполняла обязанности санитарки из рук вон плохо. По углам хватало пыли и грязи, плиточный пол даже потерял первоначальный цвет.

В принципе, это можно было понять. Учитывая беременность, главная медсестра больницы, контролировавшая работу автоклавной, относилась к Жене снисходительно. И особо не приставала. Тем более автоклавная была не на глазах, в подвале.

Но мне на снисхождение рассчитывать нечего. Через два три дня проверка качества моей работы случится неминуемо. И получу втык не только я, но и Лукьянова, за то, что плохо требует работу с санитара.

В первые минуты работы Женя не удержалась от ехидных замечаний по поводу моих усилий.

Но в итоге, после моих язвительных ответов она успокоилась и больше с комментариями старалась не лезть. Еще бы, разве может двадцатилетняя девчонка на равных дискутировать с человеком на восьмом десятке. Но Лукьянова этого не знала, поэтому начала смотреть на меня с толикой уважения. Я же в своих словах старался особо не обижать непосредственную начальницу. Так что к трем часам дня, когда моя работа пятнадцатилетнего подростка должна была заканчиваться, Женя робко спросила:

-Витя, может, останешься до конца рабочего дня, поможешь мне с уборкой и обслуживанием автоклавов.

Естественно я согласился.

В пять часов у нас автоклавная сверкала, как наверно никогда в своей истории. Автоклавы тоже блестели оттертыми боками.

Я убирал инвентарь в кладовку, когда из бытовой комнаты меня позвала Женя.

Когда я зашел в небольшую комнатушку, медсестра протянула мне ножницы.

-Витя, разрежь, пожалуйста, завязку сзади на халате, там такой тугой узел затянулся, никак не могу развязать.

Под плотным сатиновым халатом у медсестры, похоже, кроме трусиков и бюстгальтера ничего не имелось, Наверно поэтому, когда я зашел ей за спину, чтобы глянуть на завязку, у Жени на щеках появился предательский румянец.

Отложив ножницы, попытался развязать затянувшийся узел. И в этот момент дверь в комнату распахнулась, и на нас уставился здоровый парень лет двадцати пяти.

Несчастная Женька буквально застыла соляным столбом, как дочери Лота и только тихо повторяла:

— Миша, это не то о чём ты думаешь.

Нахмурившийся парень, в конце концов, спросил у нас:

-А что вы, действительно тут делаете?

-Что делаем? Завязку пытаемся развязать, — сообщил я в ответ. — Но раз муж пришел, вот тебе ножницы и давай сам действуй.

Миша на автомате взял у меня из рук ножницы и одним махом срезал верхнюю завязку.

Полы халата немедленно распахнулись, оголив тощие плечи его жены.

Куда только делся соляной столб. Женя, придя к жизни, громко завопила:

— Мишка, дурак! Ты что наделал? А ты, Витька, убирайся из бытовки, я переодеваться буду.

Я вышел в автоклавную, а буквально через секунду за мной вылетел и Мишка.

Мы глянули друг на друга и одновременно засмеялись.

— Ты, это, на Женьку не злись, — примирительно сказал он. — Она с этой беременностью, сильно изменилась, То плачет, то смеётся. Переживала вчера вечером, что тебя взяли на работу, все лишнюю копейку хотела в дом принести. Сегодня, как зашел в автоклавную сразу понял, что новый санитар взялся за работу. Не думал, правда, что ты такой мелкий. Я то Женьку вчера предупредил, что приду на разборки, вот она так и перепугалась.

А, видишь, как неловко вышло. Ты уж извини, парнишка.

С этими словами он протянул мне мощную ладонь, в которой моя ладошка утонула полностью.

-Повезло, — подумал я. — Парень попался адекватный. Другой бы, не разбираясь, заехал в челюсть и все дела. Мда, очень крупно повезло.

Незаметно, в работе, прошли остатки июля, и уже близился к концу август.

Скоро, совсем скоро впереди ждет меня поездка в совхоз. А забот у нашей семьи хватало. В июле я успел еще раз сходить на речку с Карамышевой, а затем выходные дни были отданы заботам о пропитании. По выходным мы с мамой отправлялись в лес, где собирали чернику, и уже отходящую морошку. Так, что ягоду тащили мы из леса ведрами. Бруснику и клюкву маме в сентябре придется собрать уже одной. Грибы мы специально не искали, они были, так сказать, побочным доходом нашего ягодного промысла. Но, все равно, их было так много, что первоначальный запал на их поиски куда-то исчез.

После двадцать пятого августа мама собиралась на работу в плохом настроении.

Спросил её, в чем дело и нарвался на отповедь.

— Витька, я тебя не понимаю, ну ладно, устроился на работу, так работай, сколько тебе положено, с работы вовремя уходи, матери ведь тоже надо помочь! А ты, чем занимаешься? Разжалобила тебя беременная баба, поэтому торчишь в больнице допоздна, да за нее работаешь.

Считай, через неделю уедешь в совхоз на картошку, а мне прикажешь одной на нашем поле корячиться? Нет, так дело дальше не пойдет. Завтра, чтобы как штык дома был в три часа, начнем, благословясь, картошку копать.

Следующим днем я с утра огорчил Лукьянову тем, что сегодня уйду с работы вовремя. Ей, конечно, это не понравилось, но волшебные слова, мама ругается, сделали свое дело. Так, что в три часа я переоделся и заторопился домой. С мамы станется, вполне может отказаться меня кормить. Бывали уже инциденты.

Поднявшись из подвала в приемный покой, я оказался свидетелем небольшого спора у каталки с больной.

Дежурный врач, хирург, высокий молодой блондин с видом знатока из телевизионной передачи ходил вокруг лежащей без сознания молодой женщины. По его виду сразу было понятно, что никаких диагностических предположений у него не имелось. Поэтому он с надеждой смотрел на вещающую какие-то истины старушку-терапевта.

-Коллеги, — без всякого сомнения, у больной начало крупозной пневмонии. Все симптомы налицо, одышка, тяжесть состояния, к тому же больная находится практически в коме и недоступна контакту. Необходимо срочно сделать рентгенографию и переводить девочку в отделение интенсивной терапии. — Громко излагала она свои выводы.

Я смотрел на больную из-за спин докторов и медсестер и понемногу приходил к выводу, что скорая зря привезла больную в соматическую больницу. В психиатрию надо было её везти.

Я пролез между двумя докторицами и встал у края каталки.

-Коллеги, эту больную надо не лечить здесь, а срочно переводить в психиатрическую больницу. Уважаемая коллега права в одном, больная нуждается в лечении. Что же касается признаков пневмонии, их здесь нет. Зато главного симптома никто не догадался увидеть.

С этими словами я приподнял голову больной, и она осталась поднятой, как будто лежала на воздушной подушке.

-Как видите, коллеги, налицо типичный манифест шизофрении в виде кататонического ступора с восковидной гибкостью, гипертермией о чем свидетельствует только что продемонстрированный симптом Дюпре.

Так, что рекомендую вызвать психиатра для решения вопроса о переводе больной в психиатрический стационар.

После этого я помахал рукой, потерявшим дар речи докторам и покинул больницу.

Интермедия

— Кто-нибудь знает, что это за мелкий наглец? — спросил дежурный врач у окружающих.

Все недоуменно глядели друг на друга, пока одна из медсестер не заявила:

-Так это санитар из автоклавной. Он принят временно на работу, до учебы.

— И где, этот нахальный молодой человек учится? — не успокаивался доктор.

Медсестра пожала плечами.

-Вроде бы поступил в медучилище, так Женька Лукьянова рассказывала.

-Товарищи, не время разбираться, кто это был. Кто бы он не был, но, похоже, этот молодой человек прав, — заметила терапевт. — Надо вызвать психиатра и пусть он решает вопрос о переводе больной.

Я же торопился домой и нисколько не тревожился о последствиях своего выступления. Никто назавтра даже не вспомнит о нём. Даже не похвалят. Потому, что меня никто всерьез не воспринимает. Ну, тыкнул парень пальцем в небо и случайно попал в точку, а мог и не попасть.

Зато мама мой приход встретила на ура. Через пятнадцать минут мы, вооружившись тяпками и ведрами, отправились на огород. Конечно, в магазине картошка никогда не исчезает из продажи и стоит копейки. Вот только зимой из десяти килограмм картофеля половина уйдет в отходы по причине того, что с хранением овощей в Советском Союзе большие проблемы. Так, что на картошку денег мы не тратим, а копейка, как известно, рубль бережет.

Денек для позднего августа оказался солнечным, так, что выкопанная картошка быстро высыхала на ветру. Работали мы без перекуров, поэтому дело шло достаточно быстро.

-Вить, запали костерок, запечём картошки немного, — неожиданно предложила мама, когда на поле оставалась всего две неубранные борозды. — А я схожу домой за солеными огурцами.

Наши огороды располагались на полосе между домами и настоящим хвойным лесом, так, что в хворосте недостатка не было.

Когда мама пришла с банкой огурцов, я уже разгребал угли, чтобы уложить на их место с десяток картофелин, закрыл их старым мятым ведром и сгреб угли обратно.

С маминой подачи мы начали копать картошку первыми из жителей нашего дома, поэтому неудивительно, что дети, играющие во дворе, внимательно наблюдали за нами. И они моментально вычислили, что костёр я разжег не просто так.

Увы, после того, как я снял ведро и выкатил печеную картошку из огня, её моментально расхватали прожорливые малыши. Ну, не драться ж с ними. Тем более, мама смотрела с довольной улыбкой на перемазанные сажей рожицы.

-Не злись, — тихо сказала она. — Положи еще картошки, пусть печётся. На всех хватит.

— Можно подумать, я злился, да ни в жизнь!

В итоге, чтобы удовлетворить аппетиты ребятни пришлось печь картошку еще два раза.

Сам я тоже с удовольствием съел несколько картофелин, закусывая их соленым огурцом.

Пить после этого хотелось неимоверно. Однако работа еще не была закончена. Загрузив подсохшую картошку в мешки, я начал возить их по одному на тачке к дому. Хотелось бы грузить больше, но мое хилое тело с трудом справлялось с одним.

-Спортом тебе надо заняться, Витёк, — посоветовал я сам себе, высыпая мешок в отсек в нашем подвале.

Наш ударный труд мы завершили практически в темноте, но задача была выполнена. Правда, я находился на последнем издыхании, но храбро старался этого не показывать. Главное — картофельная эпопея была завершена, хотя впереди меня ждала точно такая же только продолжительностью в месяц.

В больнице про мою вчерашнюю эскападу никто не вспомнил, я же ситуацию не педалировал и тоже ничего не говорил.

Моя командирша последние дни на работе практически ничего не делала, приучил, понимаешь, на свою голову. С другой стороны беременность она переносила плохо и с нетерпением ждала выхода в декрет. Единственно, что печалило женщину это то, что я больше не смогу готовить ей мазь против растяжек.

А все началось три недели назад. Лукьянова вполне освоилась с моим присутствием и считала меня кем-то вроде младшего брата. Поэтому как-то в разговоре пожаловалась, что у неё появляются стрии на животе.

-Можно попробовать народное средство алоэ с яичным желтком, — посоветовал я.

-Ой, а у меня дома нет алоэ, — сообщила Женя.

-Ладно, принесу тебе алоэ, только яйца сама принесешь, — ответил я.

Дома я срезал несколько листков алоэ и на ночь положил в холодильник.

Утром взял один листик в руки и каким-то шестым чувством понял, что брать его для употребления рано.

Нахохлившейся Женьке сказал, что алоэ надо вылежаться в холодильнике еще сутки.

На следующий день я принес алоэ с собой, выдавил сок в чашку Петри и начал примешивать к нему желток. Через минуту вилка, которой я взбивал получившуюся массу, ощутимо нагрелась, но почему-то я даже не удивился, а принял это, как должное.

-Держи, — протянул я стеклянную плошку Лукьяновой. — Теперь иди и мажь свой живот.

Девушка схватила её и убежала в бытовку.

На следующий день о мази она больше не вспоминала, и ходила озабоченная своими проблемами. Однако через три дня она пришла на работу и первым делом сообщила мне, что стрии у неё стали меньше, поэтому ей срочно необходима новая порция мази.

Живот она мне не демонстрировала, поэтому полагаться я мог только на её слова. Но возражать не стал и начал готовить эту смесь каждый день.

Вот только мама заинтересовалась, куда это исчезают листья с её любимого цветка.

Узнав, для каких целей я срезал листья, поинтересовалась, помогла ли мазь.

Услышав ответ, задумчиво глянула на меня и погладила по голове. Но никак не прокомментировала.

Но я-то Валентину Викторовну уже хорошо изучил, да и в Витькиной памяти хранится много воспоминаний.

Мама все замечает, и наматывает на свой виртуальный ус. Так, что все уже она оценила и сложила, как хороший следователь. Теперь остаётся только ждать, когда меня потащат на допрос.

Третьего сентября я, как штык явился в медучилище на общее собрание первокурсников. Ну, что сказать, действительно, врачиха в поликлинике оказалась права.

Я находился в малиннике. На большой зал, заполненный студентками, парней насчитывалось вместе со мной всего двенадцать человек. А симпатичных девочек больше сотни.

Во время речи директора я уже мысленно ехал в деревню в женском коллективе и там уже общался с девушками со всем опытом прошлой жизни. Однако вскоре стало понятно, что этим планам сбыться не суждено. Всех парней пригласили в кабинет завуча.

Пока в кабинете никого кроме нас не было, мы изучали друг друга. Судя по взглядам, кидаемым на меня, я был оценен наименьшим количеством баллов. Чему не удивился, трудно спорить с очевидностью. И здесь в училище, я оказался самым мелким из присутствующих.

-Добрый день мальчики, — поздоровалась с нами полная женщина лет сорока. — Меня зовут Людмила Яковлевна, работаю здесь завучем и преподаю историю КПСС, а собрала вас, чтобы прояснить ситуацию.

В прошлом году у нас в совхозе имело место несколько неприятных инцидентов.

Трое наших студентов получили травмы, после драк с сельскими ребятами. Учитывая это обстоятельство, а также проблемы с проживанием одного— двух юношей в девичьем коллективе, мы планировали создать из вас отдельный отряд и отправить на самый ответственный участок работ.

Однако ситуация изменилась. Плодоовощная база горпромторга направила в адрес руководства письмо, где просит по возможности выделить несколько человек для разгрузки картофеля, сейчас у них там полный завал.

Так, что, ребятки, с завтрашнего дня вы выходите на работу, третий курс грузчиками на плодоовощной базе, а вы займетесь переборкой картошки, надеюсь, вы не уроните честь нашего учебного заведения.

-Не уроним! — нестройными голосами мы заверили завуча в своей благонадежности.

После наших обещаний, завуч объяснила, куда и как добираться, после чего нас отпустили по домам

— А я тебе уже рюкзак собрала, — растерянно сообщила мама, услышав, что я никуда не еду.

-Ничего страшного, вдвоем мы его быстро разберем, — ответил я, развязывая крепко затянутый узел. Из открытого рюкзака запахло свежевыпеченными пирогами.

Мама, еще вчера поставила опару, а сегодня с утра занималась выпечкой.

-Витя, я не понимаю, что происходит, ваша завуч так и сказала, что на базе будете работать грузчиками?

— Да, ладно, мама, не бери в голову, какие из нас грузчики, будем сидеть у конвейера, да картошку перебирать.

— Я тоже так подумала, — согласилась мама. — Из вас грузчики, как из говна конфета, особенно из тебя. Мешок картошки и тот больше тебя весит.

— Неправда, последний раз, когда я в бане взвешивался, весы ровно пятьдесят килограмм показали.

-Вот и я о том говорю, — вздохнула мама, забирая у меня из рук пакет с пирогами. — Садись, грузчик, недоделанный за стол, пообедаем. Может, еще на килограмм поправишься.

Следующим утром я пешком отправился на плодоовощную базу. Спустился по тропе к железной дороге и зашагал по шпалам в нужную сторону. Это был самый короткий путь к цели. Всего-то три километра. Пока шел, пришлось два раза сходить с путей и пропускать грузовые составы. Но до ветки, ведущей к базе, добрался неожиданно быстро. Рельсы здесь явно использовались с меньшей интенсивностью и были покрыты приличной ржавчиной. Тем не менее, когда уже подходил к базе, меня обогнал маневровый тепловоз, тянущий два товарных вагона с картошкой.

-Сегодняшняя работа едет, — подумал я и ускорил шаг.

База занимала огромную территорию. В том будущем, из которого я появился, эта база давно исчезла, а на её территории занимающей пару десятков гектар располагались десятки фирм и фирмочек самой разной направленности. Но сейчас большую часть территории занимали хранилища. Двести пятьдесят тысяч жителей города зимой тоже хотели кушать картошку, капусту и прочие овощи и фрукты.

По воспоминаниям прошлой жизни я довольно быстро сориентировался и одним из первых уселся на скамейку у входа в контору.

Минут пятнадцать спустя около скамейки стал собираться народ. Парни с третьего и второго курса оживленно болтали, довольные тем, что не поехали на месяц в село. Перваков они в упор не замечали. У нас же общих тем пока не имелось, поэтому все уныло молчали, ожидая, что будет дальше. В отличие от парней, немного поодаль десятка два девчонок оживленно болтали и периодически громко смеялись, не забывая постреливать глазками по сторонам.

— Из культпросветучилища девки, — сообщил мой сосед по скамье. — Оторвы еще те! Хорошо бы с ними на работу попасть.

Ожидание не затянулось. На крыльцо конторы вышла полная дама, держа в руках некие списки.

Затем, хорошо поставленным голосом, она начала читать фамилии студентов и сразу распределять нас по бригадам.

Из студентов третьего курса сформировали две бригады на разгрузку вагонов.

Когда дело дошло до второкурсников, оказалось, что сегодня большая часть учащихся положила на работу и просто не явилась.

Дама, хоть и имела весьма интеллигентный вид, замысловато выругалась и громко сообщила коллегам.

— В медучилище всегда так. Говорила же начальству, надо в автотранспортный техникум обращаться.

Стоявший рядом с ней молодой мужчина снисходительно улыбнулся.

— Любовь Сергеевна, техникум просить, пустое дело. В отличие от медиков, транспортники в совхоз ездить не боятся. Они там себя правильно поставили. Пока технари в селе, местные парни ведут себя тише воды и ниже травы.

Женщина засмеялась.

— ты, Олег Витальевич, неспроста за техникум заступаешься, наверно вспомнил годы учебы, когда сам на танцах в деревне зажигал, а потом огородами удирал от местных парней?

Мужчина неопределенно пожал плечами, а дама продолжила чтение.

-Ну, хорошо, хоть первый курс на месте, — сказала она, закончив с перекличкой.

А еще через несколько минут шестеро из нас, поспешали за невысокой коренастой женщиной, представившейся Зинаидой Петровной, та была в резиновых сапогах, юбке неопределенного цвета и телогрейке нараспашку, несмотря на то, что начало сентября, оказалось необычайно теплым и солнце ощутимо припекало. Увы, девушками из культпросвета нашу компанию не разбавили.

Почему кладовщица ходила в телогрейке, я понял сразу, как мы спустились в хранилище. Возможно, там не было такой уж низкой температуры, как мне показалось с улицы. Но все равно контраст после жаркого дня был очень заметен.

-Вот, ребятки, ваше рабочее место, — показала женщина рукой на длинный конвейер, на который грузчики уже собирались высыпать первые мешки картошки из заехавшего грузовика.

Инструктаж много времени не занял. Показав, куда следует кидать испорченные клубни и, сообщив, что на обед нужно идти в столовую рыбокомбината, раздала талоны на сегодняшний день.

— Ну, ладно, вроде бы все вам показала и рассказала, надеюсь, вы справитесь с работой? — сказав это слова, она почему-то посмотрела на меня. Видимо, как на самого ненадёжного по её мнению.

Пришлось нарушить молчание и заявить:

-Обязательно справимся, Зинаида Петровна.

Женщина улыбнулась и, сказав, что если возникнут какие вопросы, то можно обратиться к старшему грузчику Игорю Николаевичу, после чего поспешно направилась к выходу.

Мы встали у конвейера и в ожидании работы начали, наконец, знакомиться друг с другом, В основном все ребята собирались стать фельдшерами, а когда я сообщил, что буду учиться на фармацевта, они снисходительно заулыбались.

— Эй, молодежь! — крикнул нам упомянутый Игорь Николаевич, слезая с кузова автомашины. Еще крепкий, пожилой, морщинистый мужичок с нахальной рожей явно не всю жизнь работал грузчиком. — Двигай сюда!

Когда мы недружной толпой подошли к машине, грузчик сообщил:

-Запомните, сопляки, любая работа начинается с перекура — И после театральной паузы жестко спросил:

-Закурить, имеется?

Один из парней вытащил из кармана пачку сигарет Джебел и протянул грузчику.

Тот ловко выдернул её из рук моего однокурсника.

-Ого! Неплохой табачок, болгарский, мать его!

Вытащив сигарету, он, не торопясь, её закурил, вторую передал напарнику, после чего сунул пачку себе в карман.

-Таким, как вы, огольцам, курить вредно, — заявил он.

Мои товарищи стояли молча, грабёж средь белого дня их явно насторожил. Парни недавно окончили восемь классов, и у них еще не прошла привычка бояться ругани старших товарищей за курение, тем более что мальчишки в медучилище в основном шли спокойные, не хулиганистые. Я бы посмотрел, как в такой ситуации попробовали отобрать сигареты у Валеры Лебедева. Без драки бы дело точно не обошлось.

-Ну, вот покурили, можно и начать работу, — заявил спустя минут десять Николаич, кинув на пол окурок.

-Вот ты и начинай, — сообщил я, — а теперь мы посидим, покурим, пока не вернешь пачку, нашему товарищу.

— Да ты, пацан, в край берега потерял, — с секундной заминкой воскликнул грузчик. — Быстро пошли к конвейеру!

Парни переглянулись и хотели выполнять приказ.

-Стоять! — негромко сказал я. — Когда отдаст сигареты, тогда и начнем. Нам тут месяц работать, пусть привыкает, что не все так просто.

Николаич повернулся к напарнику, но тот отвел глаза в сторону, устраивать кипеж на ровном месте и расставаться с работой ему явно не хотелось.

Грузчик выругался, сверкнул глазами в мою сторону, после чего вытащил сигареты из кармана и кинул в нашу сторону. Пачка упала на пол.

Какое-то время я размышлял, стоит ли потребовать поднять сигареты и отдать в руки хозяину, но проблема решилась сама. Владелец пачки сам быстро её поднял и убрал в карман.

— Ну, ты даешь!— выразил общее мнение один из парней. Его замечание прорвало плотину неловкости, возникшей после неприятного инцидента.

Однокурсникам явно было неудобно, что за одного из них заступился самый тщедушный парень, поэтому они не знали, как начать разговор.

Но тут, наконец, заработал конвейер, и грузчики стоя в кузове начали высыпать на него картофель из мешков .

А мы приступили к его сортировке.

Первые минуты кое-кто пытался разговаривать, но понемногу все разговоры смолкли, и слышался только шум конвейера и маты грузчиков, сидевших на бортах грузовика и устроивших себе очередной перекур.

В первой жизни я иногда подрабатывал на этой базе, но тогда считал происходящее нормальным явлением. Сейчас же организация труда меня изрядно напрягала. Картошку прямо в вагонах засыпали в мешки, грузили в автомашины, затем привозили в хранилище. Здесь мы её перебирали, затем вновь засыпали в мешки перебранный картофель и эти мешки вновь на автомашине развозили по отсекам.

— А ведь на территории болтается несколько погрузчиков, катающихся без дела туда сюда. Можно было бы их привлечь к засыпке отсеков, а не травить нас выхлопом от машины. — раздраженно думал я.

К обеду от монотонного труда и выхлопа мне стало нехорошо.

Но бросать работу было неудобно, поэтому через силу дотянул до обеденного времени.

— Да, Витек, это тебе не картошку на своем огороде копать, — мысленно констатировал я. — Видимо последствия травмы дают себя знать. Вон парни, как огурцы, стоило конвейеру остановиться, уже анекдоты рассказывают, да ржут, как лошади.

Моего недомогания никто не заметил, да я и не старался его афишировать. Так, что спустя несколько минут мы тайной тропой, о которой все знали, направились к дыре в заборе, сокращая путь к столовой рыбокомбината метров на пятьсот.

Ну, что сказать, столовая, в которой я обедал после получения справки в поликлинике, не шла в никакое сравнение с этим учреждением.

В огромном зале с несколькими пунктами выдачи обедало множество людей. Судя по форме, кроме работников комбината здесь обедали пожарники, милиция и прочие структуры, у которых была возможность подъехать сюда на автотранспорте. Недаром площадка у входа была заставлена служебными автомашинами.

Талонов нам Зинаида Петровна не пожалела, поэтому мы не сговариваясь, взяли по два первых, два вторых блюда и по два компота. Сдвинув столы, уселись вшестером и приступили к трапезе.

Пока мы шли к столовой, на свежем воздухе слабость отступила. Но я с тревогой думал, как выдержу вторую половину дня.

Тем не менее, двойной обед проглотил без особого труда, несмотря на то, что порции были огромными. Однако, второго жареного морского окуня пришлось запивать компотом. Все же мой организм справился с этим испытанием. После обеда мы немного посидели на скамейке у входа в столовую, парни курили, я просто сидел и наслаждался одним из последних солнечных дней этой осени.

Почему-то дорога к месту работы показалась намного короче, чем к столовой, но этот обман восприятия был ожидаем.

В отличие от нас грузчики в столовую не ходили. Когда мы вернулись они сидели за небольшим столом, на развернутой газете лежал нарезанный черный хлеб, сало, и стояли бутылки с молоком. Ни одного стакана на столе не имелось

Шестое чувство подсказало мне, что не все так просто. И не зря за столом у стенки отсека стоит одинокий кирзовый сапог. Скорее всего, бутылка водки спрятана именно там.

Видимо я был прав, потому, что когда в ворота хранилища зашли две женщины, Николаевич ногой запихнул сапог еще дальше к стене.

Первая из женщин оказалась Зинаидой Петровной, а вторую мы еще не знали.

-Мальчики, мы к вам, — сообщила Зинаида Петровна.

Наша шестерка ощутимо напряглась, предчувствуя неприятности, и приготовилась их услышать.

— Здравствуйте ребята, — поздоровалась с нами вторая женщина, — Я директор плодоовощного магазина номер 14, горпромторга, Возможно среди вас найдется желающий поработать сентябрь в этом магазине.

— В качестве кого? — не удержался я от вопроса.

— Ну, в основном, грузчиком фасовщиком, иногда, правда, может возникнуть необходимость встать к прилавку.

Энтузиазм, загоревшийся в глазах парней, моментально исчез, продавцом себя никто из них не видел даже в самых ужасных снах. Это вам не послеперестроечная Россия.

— Ну, так, как? Найдется желающий?

Я выступил вперед и храбро заявил:

— Я, желающий!

Директор переглянулась с Зинаидой Петровной, моя кандидатура её явно не устраивала.

Однако, товарищи по медучилищу по прежнему не проявляли энтузиазма, не желая заниматься продажей овощей.

-Зинаида Петровна наклонилась к уху женщины и, как ей казалось, шепотом сказала той.

-Наташка, бери этого, пока соглашается.

-Хорошо, с явной неохотой ответила дама и, обратившись ко мне, предложила:

-Молодой человек, пройдемте с нами в контору. Там мы с вами поговорим более конкретно.

В конторе две дамы взяли меня в оборот. После небольшого опроса выяснив все мои биографические данные , пришли к выводу, что, как временная замена некоему Леонтьевичу, я вполне подойду.

— Итак, Витя, с завтрашнего дня ты работаешь в магазине N14 на улице Мерецкова. Не бывал там?

Я отрицательно качнул головой.

-Не бывал, слишком далеко от нашего дома.

-Ничего страшного. — заявила Наталья Игнатьевна, так звали мою новую начальницу. — Остановка автобуса тройки недалеко от вашего дома, и останавливается он напротив магазина.

— А какая у меня будет зарплата? — в конце концов поинтересовался я.

Дамы переглянулись.

-Понимаешь, Витя, — заговорила Зинаида Петровна. — Сейчас ты работаешь на плодоовощной базе, это головная организация, все магазины являются нашими подразделениями. Так, что мы тебя приказом откомандируем в распоряжение директора магазина, а зарплату ты будет получать здесь на базе.

В принципе, мне все эти хитросплетения были не интересны. Главное, что хоть какую-то зарплату я получу и к тому же, физические нагрузки в магазине будут не в пример меньше.

После беседы, возвращаться в хранилище, и продолжать работать, не было никакого желания. Так, что, выйдя из конторы, я направил свои стопы к ближайшей остановке.

— Опять придется удивлять маму, — думал я по дороге.

До дома я добрался, когда еще не было трех часов. Увидев меня, мама встревожено встала с дивана. На нём она возлежала, смотря какую-то передачу по телевизору.

Центральные каналы у нас показывали всего два года, поэтому интерес к телепередачам возрос чрезвычайно. До этого местное телевиденье начинало работать в семь часов вечера, показывая местные новости, какую-нибудь передачу общественно-политического звучания, а затем на загладку художественный фильм из старья.

Я же старался телевизор не смотреть вообще. Качество черно-белого изображения было никаким. Оставалось только подождать двадцать пять лет и смотреть телевизор станет намного приятней. Вот только передачи будут совсем другими.

-Витя! Ты чего так рано? Что-нибудь случилось? — мама засыпала меня вопросами.

-Мам, успокойся, все хорошо. С завтрашнего дня я работаю в плодоовощном магазине фасовщиком-продавцом, вот такие дела, — сообщил я в ответ.

— Ох, Витька, в этом году одни проблемы с тобой! — вздохнула мама. — После травмы тебя не узнать, все сам, сам. Нет, чтобы с матерью посоветоваться. Ну, рассказывай, куда ты опять влез? И в кого ты такой беспокойный, бросаешься туда сюда, как будто шлея под хвост попала! Хотя, что я спрашиваю? Известно в кого ты такой, в батю своего непутёвого.

-Да особо нечего рассказывать, — ответил я никак не комментируя мамино высказывание. — Пришла на базу директор магазина, искала временного работника. Никто не соглашался, ну, а я согласился. Интересно же поработать продавцом.

Так тебя сразу и поставят продавцом. Жди больше, — скептически сказала мама. — Ты несовершеннолетний, материально ответственным лицом быть не можешь, будешь целый день картошку фасовать, да морковь. Ничем не лучше чем на базе.

Да, а как тебя там оформят? Мне опять с тобой в отдел кадров идти? — спросила мама.

-Не нужно, — улыбнулся я. — Мне уже все объяснили. Я по-прежнему буду считаться работающим на плодоовощной базе, и зарплату получу там же.

-Забудь, — махнула рукой мама. — Фигушки там а не зарплата. Копейки вам заплатят. Могли бы при желании грузчиков найти, да желающих на переборку, так нет, студентов им подавай, вы, считай, за так месяц работаете, а грузчикам каждый вечер деньги за работу нужно отдать.

После разговора мама слегка успокоилась. Действительно, в плодоовощном магазине еще никто физически не перетрудился, так, что её сыну там ничего не грозит. Если только он по глупости не встанет за прилавок продавцом.

Мы почаёвничали, от обеда я отказался, так, как еще не переварил обед, съеденный в столовой.

Уйдя в свою комнатушку, улегся на кровать и взял в руки когда-то читанную перечитанную книгу Стругацких "Страна Багровых Туч". Все равно другой литературы у меня пока не имелось.

Прочитав с десяток страниц, на каждой насмешливо фыркая, закрыл потрепанный том.

— Увы, каждому времени нужна своя книга, — подумал я. — И никуда от этого деться. Из тысяч, сотен тысяч книг в следующее столетие переходят только сотни, а выдерживают тысячелетия единицы. И никто не может предсказать, кому из авторов повезет, что его будут читать и через сто-двести лет.

Только вот мне-то как быть? Перечитывать классиков? Вряд ли я смогу читать наших фантастов, да, собственно, и зарубежных тоже. Мне их книги уже не интересны.

А день за окошком оставался солнечным и теплым. Моему телу хотелось движения, а сознанию покоя. Но в данном случае тело победило. Поэтому я надел кеды и, сообщив маме, что пойду, погуляю, вышел во двор.

Во дворе было необычайно пусто. Лишь Валерка Лебедев сидел на скамейке в печальном одиночестве и пытался подобрать аккорды к песне "Элеанор Ригби".

— Ого! — воскликнул я, — Растешь, Валера! Смотрю, на классику перешел.

— Ты, чо Витёк, несешь? Какая нахрен классика? Это песня Битлов из последнего альбома РевОльвер. — возмутился Валера. — Вот послушай.

Он вытащил клочок бумаги из кармана и начал петь, глядя в него

Ал зе ком папл

Вере ду зей ал.

Я не выдержал и засмеялся.

— Валера, ты какой язык в школе учил?

-Русский матерный, — насупившись, ответил тот. — А ты если знаешь, как надо петь, так подскажи.

Я даже опешил от подобного высказывания, Валера просит научить, это что-то новенькое.

— Валера, не шифруйся, лучше объясни, в чем дело.

— Короче, — вздохнул Лебедев. — ты же знаешь, закончил я, наконец, фабзайку и уже неделю работаю на заводе, слесарем сборщиком. Пару дней назад узнал, что у нас в доме культуры организуют вокально-инструментальный ансамбль. Ну, я туда пришел вечерком. Пацаны там простые, гитару мне дали, я им сбацал пару песен. Вроде все нормалек, но тут пришел их руководитель послушал меня, и включил на магнитофоне песню Битлов, запись, конечно, так себе, но слушать можно.

А потом заявил, если я её спою и сыграю, то место в ансамбле мне обеспечено. Я, конечно, намекнул, что в английском языке не шарю, тогда Аркаша, ну руководитель, и написал эту бумажку.

— Понятно, ну давай я посмотрю, что там у тебя написано.

Как ни странно, но тот, кто писал слова, ошибок в них практически не делал. Так, что материал для работы над произношением имелся, ведь я лично ни одного слова из песни не помнил, кроме имени Элеанор Ригби.

Так, что ближайший час мы с Лебедевым посвятили правильному произношению.

Дело двигалось туго, но все же двигалось. Наконец, спев относительно правильно песню до конца, Валерка спросил:

-Витька, а о чём хоть Битлы поют? Ты понимаешь?

После того, как я ему приблизительно перевел содержание песни, Лебедев круглыми глазами посмотрел на меня.

-Бля! И я эту ху.ту два часа учил! — воскликнул он. — В жизнь бы не подумал, что они такую хрень сочиняют!

Я пожал плечами.

-Зато теперь можешь отправляться в дом культуры, и показать чему научился.

— Елы-палы, — огорчился Валерка, — я же до завтра все снова забуду. Ты смог бы со мной завтра часиков в шесть вечера встретиться, проверить, как у меня получается?

В ответ я поведал, что с завтрашнего дня работаю в овощном магазине, поэтому не знаю, приду ли в это время домой.

В ответ получил изумленный взгляд Лебедева.

— Слушай, Шибза, ты после того, как голову себе разбил, дурью начал маяться по-настоящему. Месяц полы зачем-то мыл в больничном подвале. Теперь будешь картошку фасовать, совсем, что ли дурак? Идём лучше со мной на завод. Смотри, у меня после училища третий разряд слесаря-сборщика и зарплата будет на конвейере сто пятьдесят рублей. Через год сдам на четвертый разряд и буду рублей под двести получать. Я поговорю с мастером, тебя для начала возьмут на подсобку, потом подучишься, сможешь стропалем работать, рублей сто двадцать будешь получать. Ну, как? Согласен?

-Хорошо рассказываешь, Валера, — вздохнул я. — Только у меня другие планы на жизнь.

-Ну, смотри, я предложил ты отказался. Слушай, я смотрю, ты в английском языке сечешь, Может, и другие песни сможешь перевести для нас.

-Для нас, это для кого? — поинтересовался я.

— Гребнев, что ты такой непонятливый, все тебе надо объяснить. Для нас, это значит для Эльфов.

— Для каких эльфов? — недоуменно пробормотал я. Мысленно мне представилась картина, что в нашем городе появился еще один попаданец с томами Толкиена подмышкой.

— Эльфы — это наш заводской ансамбль, — наставительно пояснил Лебедев.

Я не удержался и спросил:

-Валер, а кто такие эти эльфы и почему так назвали ансамбль?

Парень задумался.

— Точно не знаю, но вроде бы это какие-то сказочные герои, мелкие и с крылышками. Я в прошлом году Дюймовочку читал, так там, такая мелочь вокруг неё крутилась. А уж, почему так назвали ансамбль, спроси у Аркаши, это его решение, он ни перед кем из музыкантов не отчитывается. А директору дома культуры пофиг, главное, что никакой антисоветчины не было.

-Понятно, — резюмировал я и снова спросил:

— С чего это ты взялся Дюймовочку читать ? Расскажи.

— Да что тут рассказывать, в прошлом году училка по литре пристала ко мне, типа, Валера, какое произведение на тебя произвело самое большое впечатление. Ну, я и ответил, что "Колобок". Я типа пошутил, а училка разоралась, кинула мне на стол книжку сказок Андерсена и сказала, что пока я ей хоть одну не перескажу, у меня будет двойка по литре. Пришлось читать, хотя, знаешь, мне понравились сказки. Их читать интересно, почти, как про войну. А всякие Печорины, Раскольниковы мне до фонаря.

На этом наша дискуссия о литературе не завершилась.

Последние слова Валерки услышала подошедшая Нинка Карамышева.

— Как тебе не стыдно, Лебедев. Миллионы людей читают Лермонтова, Достоевского, Бабеля и им нравятся их произведения. А тебе, вечному двоечнику и хулигану, не нравятся, но это ничего не значит. Просто ты мало работаешь над собой, вернее совсем не работаешь, тебе надо больше читать и тогда ты сможешь понять всю глубину проблем поднимаемым авторами в своих произведениях.

Лебедев коварно улыбнулся.

-Сейчас какую-нибудь гадость скажет, — подумал я.

— Нин, а этот Бабель, кто такой, объясни, я вообще то слышал краем уха, что есть такой писатель. Он, наверно, про одних баб писал, поэтому и Бабель? — с невинным видом спросил он.

— Карамышева укоризненно глянула на нас и выпалила:

— Да что вам объяснять, сидят два дурака, ничего в жизни добиться не могут, а великих писателей ругают, хотя им до них, как до Луны, а то и дальше.

Выдав последнюю сентенцию, она повернулась и ушла домой, не забыв забрать пустое помойное ведро.

— Нет, ты слышал, Шибза, эта шмакодявка меня дураком обозвала? — возмутился Лебедев. — С чего бы это я дурак? У меня третий разряд слесаря, думаешь, его всем давали? Ни хера подобного. Большинство получило второй разряд. Нинка думает, я не знаю, сколько её отец зарабатывает. Он главным механиком получает двести пятьдесят рублей, немногим больше меня. Только я первый месяц на работе, А он всю жизнь в лесхозе пашет. Мне, к примеру, уже место в общаге обещали, так, что я туда скоро перееду, Гальке комнату освобожу. Мастер сказал, что если я после армии к ним вернусь, то смогу встать в очередь на благоустроенную квартиру. А Нинка со своим умным папашей и с мамой бухгалтером так и будут воду ведрами носить и на помойку бегать.

Я вообще правду всегда говорю. Если мне что-то не нравится, встаю и говорю. Многим это не нравится.

После этих слов Валера потер рукой свежий шрам на брови.

Надо сказать, слова пятнадцатилетней девчонки меня абсолютно не задели. Чего только не скажешь в запале, когда играют гормоны.

Зато слова Валерки, по сути, на данный момент были верны. Да, рабочий класс у нас был в почете. В отличие от интеллигенции — прослойки между народом и дворянством, лишенной присущего народу хорошего вкуса, так в царские времена её характеризовали.

И хотя сейчас интеллигенцию называли народной, все равно держали на роли прослойки между народом и новым дворянством, которым являлись партийные руководители и другие высокие чиновники.

Сейчас я всерьез задумался, а фармацевт — это кто? Рабочий или работник умственного труда? Вроде бы если рабочий, то должен пользоваться всеми блага, предоставляемыми рабочему классу, но их, что-то не торопятся предоставлять.

Мда, в первой жизни в это время я о таких проблемах не задумывался, все было просто и понятно. Партия — наш рулевой, ведет нас верным курсом к коммунизму. Ну, а если на этом пути случаются отдельные неприятные события, то это, конечно, работа вражеских агентов и шпионов, засылаемых на нас с запада. Сомнения появились гораздо позже, уже в конце семидесятых, начале восьмидесятых годах, когда застой уже ворвался во все сферы жизни.

Злой Валерка ушел домой, все-таки отповедь Карамышевой его разозлила, чтобы он не говорил. Я же решил немного прогуляться перед ужином и двинулся по широкой лесной тропе ведущей к подстанции.

Утром ранний подъем уже стал для меня привычным. Позавтракав в одиночестве, собрался и потопал пешком на новую работу. Мама, видимо, уставшая от моих фортелей, в этот раз даже не встала, чтобы меня проводить. Хотя, скорее всего, просто было много работы.

Народа на улице хватало. Редкие автобусы проезжали битком набитые пассажирами. У некоторых даже не могли полностью закрыться задние двери. Тоже самое касалось и троллейбусов.

Зато идти по утренней сентябрьской прохладе было здорово. Многочисленные городские котельные еще не дымили и не отравляли воздух своими выхлопами. Поэтому и кумачовые транспаранты, развешанные там и тут, еще сохраняли свой кумачовый оттенок, и не выглядели, как к концу зимы грязно бурыми. Относиться всерьез к надписям на них я не мог, поэтому и не читал. Что же до моих современников, шагающих сейчас рядом по одному тротуару, для них эти лозунги являлись неотъёмной частью пейзажа, и они их просто не замечали.

В магазине меня ждали. По крайней мере, когда я спустился в полуподвальное помещение в котором размещался магазин, мне сразу задали вопрос, не я ли буду новый фасовщик, вместе Леонтьевича.

На мой естественный вопрос, кто такой Леонтьевич, никто не ответил. Две продавщицы, симпатичные молодые женщины весело засмеялись и и перевели разговор на меня. Больше всего их интересовал вопрос, зачем я подписался на такую работу.

Вскоре появилась Наталья Игнатьевна, она бысро разогнала всех по рабочим местам, а меня повела знакомиться с рабочим местом. Оно оказалось, кстати, неплохо оборудованным. Картофель выгружался из машины в бункер, расположенный на улице. Из него через узкое окошко в подсобное помещение вел небольшой транспортер. Моя задача состояла в том, чтобы подставить бумажный пакет с ручками под этот транспортер и, включив его, дождаться, чтобы в него насыпалось пять килограмм картошки.

Дело оказалось нехитрым, освоил я его мгновенно и сразу приступил к работе, потому, как фасованной картошки на полках не стояло.

Через час заведующая сообщила, что картошки пока хватит, а мне надо переключиться на морковь. С морковью дело обстояло хуже. Пришлось самому её нагребать в пакеты, что сильно замедляло работу. Так, в суете и трудах прошел мой первый день в овощном магазине. Когда я собирался домой, одна из продавщиц подала мне пакет, когда глянул содержимое, то обнаружил там пару килограмм помидоров.

Думаете, отказался? Даже не подумал. Помидоры мы, конечно, покупали, но не так много, как хотелось. Так, что съедим и эти неожиданные дары работников торговли.

-Сколько заплатил? И где взял деньги? — первым делом спросила мама, вернувшись поздно вечером с работы.

— Нигде, — ответил я. — Мне продавщица так просто дала.

-Понятно, — протянула мама. — Завтра возьмешь деньги и отдашь, сколько положено.

Я улыбнулся.

-Мама, ты как будто вчера родилась. За что я должен отдать деньги? Вся партия помидор продана, деньги за них получены в полном объёме. Получается, я должен отдать два рубля за воздух? И кому? Директору магазина?

-Значит так, — жестко сообщила мама, — Чтобы домой больше ничего не таскал. Если принесешь, сразу выкину на помойку. Не хочу, чтобы мой сын стал вором.

Ну, что же, не хочет, так не хочет. От её желания коллектив магазина лучше не станет, все продолжится в том же духе. Давно известно, что если не хитрить и не обсчитывать понемногу покупателей, то продавцов неизбежно посадят за недостачу, ибо честно работать — значит работать себе в убыток.

На следующий день, в конце рабочего дня мне предложили взять домой большой арбуз. К удивлению продавщицы, я отказался, объяснив, что мама будет опять ругаться.

Мои мотивы отлично поняли и больше ничего не предлагали. Так, что моя работа шла спокойно и постепенно приближалась к финалу.

Суббота двадцать четвертого сентября тоже начиналась спокойно. Работа для меня уже была привычной, поэтому давать ценные указания никто особо не стремился.

Как ни удивительно, но монотонная не слишком тяжелая работа пришлась по вкусу моему организму. Видимо физические нагрузки были именно тем, в чем он нуждался.

Регулярное взвешивание во время посещения бани, стало для меня традиционным. И каждый раз радовало прибавлением килограммов. Мой вес сейчас составлял уже пятьдесят пять килограмм, а рост 168 сантиметров. Так, вроде бы незаметно, за лето и осень я оказался в числе среднеразвитых парней своего возраста. Вряд ли сейчас меня в классе продолжили называть Шибзой.

Поэтому ныне я без особых усилий разгружал сетки со свеклой, ящики с помидорами и яблоками.

Именно разгрузкой болгарских помидор я и занимался, когда из-за машины услышал знакомый голос.

— Витя, здравствуй!

Повернувшись на звук, увидел Женю Лукьянову.

— Привет! Ты что ли меня специально искала? — спросил я удивленно.

— Да, искала! — воскликнула она. — Мне нужно срочно с тобой поговорить.

-Видишь ведь, я работаю, — пришлось сказать мне.

— Хорошо, мы подождем, — недовольно согласилась Женя и отошла в сторону.

Пребывание в декрете явно пошло ей на пользу. Она немного поправилась и выглядела вполне прилично на восьмом месяце беременности.

Закончив таскать ящики, я доложился старшему продавцу и сказал, что на десять минут мне нужно отлучиться.

Та, состроила недовольную мину, но согласно кивнула, сообщив, чтобы надолго не задерживался.

Скинув синий рабочий халат, я вышел на улицу. Погода в конце сентября особо не радовала, донимали частые дожди. Но именно сегодня выглянуло солнце, чем поднимало настроение спешащих куда-то горожан.

Женька дожидалась меня не одна. Рядом с ней столбом возвышался её Миша, сразу начавший извиняться, что они оторвали меня от работы.

Сама же Женька такими пустяками не заморачивалась. И сразу начала с претензий.

— Гребнев, ты меня нагло обманул! Твоя идиотская мазь не работает. Я, как дура, в консультации всем женщинам рассказала об этом рецепте. И теперь они надо мной смеются, потому, что никому эта мазь не помогла, а меня называют вруньей.

Высказавшись, она с ожиданием уставилась на меня.

-И что ты хочешь услышать? — спросил я в ответ.

— Я хочу знать, что ты еще добавляешь в мазь, чтобы та работала? Ведь у меня то растяжки прошли. Почему они не проходят у других женщин?

Наивный вопрос медсестры, заставил меня задуматься. Собственно, до этого момента, я старался не думать о творящихся со мной странностях. И наивно пытался для себя объяснить все события случайностью, или совпадением.

-Женя, мы же все разные, кому-то помогает одно, кому-то другое, — начал говорить я. — Вот тебе смесь алоэ и желтка помогла, а кому-то нет. Возможно, что и с тобой не все так просто. Может быть, стрии у тебя прошли бы и так, без мази?

Однако, разъяснения Лукьянову не устроили.

-Витька, не сочиняй, я точно знаю, что твоя мазь помогает, у меня на животе сейчас ни одной растяжки нет. И хотя мазь уже закончилась, новых растяжек не появляется.

-Женька, я, между прочим, на работе, а время идет, — устало сказал я. — Говори толком, что тебе нужно?

— Мне нужна мазь, — категорическим тоном заявила молодая женщина.

-И что? Я должен все бросить и бежать тебе готовить мазь?

-Ну, Витя, пожалуйста, мне очень нужно? — заныла Женька, решив сменить тактику.

— В общем, так, — заявил я. — Через час в магазине обеденный перерыв. Если можете подождать, то подходите к этому времени к диетической столовой, Пока обедаю, мне все расскажешь. Кому, сколько, за какие деньги.

После моих слов, Женька слегка покраснела.

-Ага! — мысленно воскликнул я. — Попалась птичка. Кому-то наобещала с три короба, и пролетела. Наивная девчонка! Если бы так просто растяжки от алоэ с желтком проходили, давным-давно все это средство пользовали все кому не лень.

В общем, я ушел обратно в магазин, куда направилась сладкая парочка, я даже не посмотрел.

Тем не менее, когда подошел в обеденный перерыв к диетической столовой у входа меня уже встречал Михаил.

— Женька тебе очередь заняла, там народу тьма стоит, — первым делом сообщил он.

Затем, понизив голос, он сказал:

— Она меня достала с этой мазью. Все яйца дома перевела, на подоконниках у нас одни горшки с алоэ и каланхоэ стоят. Витёк, придумай что-нибудь, ради бога, отговори её от этой дурости. Может, тогда Женька вспомнит, что у неё дома еще муж имеется.

-Кому она хоть нахвасталась? — спросил я.

Мишка безнадёжно махнул рукой.

— Кто этих баб считал, их там не один десяток, — с горечью сообщил он. — В общем, не знаю.

После короткого разговора я зашел в столовую. В единственной диетической столовой на весь город Петрозаводск, стояла гигантская очередь. Казалось, что все жители города страдают желудочными расстройствами и являются вегетарианцами.

Но истина заключалась в другом. Готовили здесь чертовски вкусно. К сожалению, я знал, что всего через несколько лет, в помещении этой столовой появится кафе-бар названный в честь города-побратима -Нойбраденбургом. Кормили в этом кафе тоже неплохо, но, увы, это была совсем другая история.

Увидев меня, Женя лихорадочно начала махать рукой.

Стояла она во главе очереди и сейчас пропускала вперед очередного посетителя.

-Витя, ну, наконец, ты пришел, — шепотом сообщила она, — мне уже надоело объяснять, что жду брата. Меня, как беременную, все норовили вперед пропустить.

Поблагодарив за неожиданную помощь, я взял полпорции молочного супа, морковную котлету с соусом бешамель и омлет, завершив весь натюрморт стаканом компота. После этого вопросительно посмотрел на Женьку.

Та снова панически зашептала.

-Витя, не бери мне ничего, мне и так дурно от этих запахов.

Тем не менее, компот я ей взял, чтобы не косились, что она сидит за столом просто так.

Мы уселись за столик, чудом оказавшийся свободным и пока я ел, Лукьянова пыталась уговорить меня сделать несколько порций мази для её очень хороших знакомых.

-Витя, ну как ты не понимаешь, я же обещала! — в который раз повторяла она.

Я пожал плечами.

-Женя, возможно в следующий раз ты кому-то пообещаешь, что я прыгну с пятого этажа, мне, что тогда тоже придется выполнить твое обещание?

— Витя, я же по-человечески прошу, сделай, пожалуйста, в первый и последний раз, больше никогда просить не буду.

Услышав эту фразу, я от души расхохотался.

Сколько раз в различных вариациях слышал подобное от самых разных людей. Вот только, как правило, никто не выполнял такое обещание.

Никаких сомнений не было в том, что и в этот раз на единственной просьбе Женя не остановится. Кроме того, будет постоянно требовать, чтобы я открыл ей, что за компонент еще добавляю в эту смесь. В то, что я каким-то образом воздействую на мазь при приготовлении, она все равно не поверит.

По уму, следовало бы отказаться от подобного предложения, как бы жалобно не смотрела на меня девушка.

-Женя, послушай, ничего же страшного не произошло. Неужели ты думаешь, что твоим словам о чудо мази кто-нибудь поверил? Успокойся, подсознательно, все ожидали отсутствия результата, поэтому никто особо расстраиваться не будет. И потом, я ведь просил тебя особо не распространяться по этому поводу. Получается, ты мою просьбу не выполнила?

— Гребнев, с твоей стороны нечестно скрывать рецепт от общества, — заявила в ответ Лукьянова. — Тебе должно быть стыдно. Ты, как будто не комсомолец. И живешь не в Советском Союзе, а в капиталистической стране, где люди на улицах от голода умирают.

Что-то этот разговор начал мне надоедать, тем более в ход пошла тяжелая артиллерия — призывы к совести комсомольца.

-В общем, так, Женечка, — раздраженно заявил я. — Ты прекрасно видела, как готовилась эта бурда, и ничего туда не добавлялось. Да, у тебя растяжки прошли, возможно, они прошли бы и так, без этой мазилки. Прости, но больше я ничего толкового сказать не могу.

Кстати, ты держала срезанные листья алоэ в холодильнике?

— Нет, забыла, — растерянно ответила собеседница.

-Тогда попробуй проделать такую процедуру, может, что-то получится, — предложил я.

-Хорошо, попробую, — вздохнула Женька и встала из-за стола. Но радости на её лице не появилось.

Конечно, ведь главное ей не удалось, она рассчитывала, что я брошу все дела и займусь выполнением её просьб. А она будет получать благодарности от своих знакомых.

После того, как Лукьянова ушла, я быстро покончил с обедом и направился на работу. По дороге разговор с девушкой не выходил у меня из головы.

В прошлой жизни талантов к изготовлению лекарственных препаратов у меня не наблюдалось, следовательно, не было и опыта общения с больными по этому поводу. Поэтому, чтобы в дальнейшем таких осложнений с пациентами не случалось, следовало продумать, как преподнести лекарственное средство, чтобы человек не связывал его изготовление со мной.

Хотя, что я паникую раньше времени. Возможно, ничего такого и не происходит, просто так совпали обстоятельства. У мамы зажил палец за три дня, а у Женьки сами собой прошли стрии.

Мда, что-то, где-то не срастается.

Нет, чтобы удостовериться в своих возможностях, следует провести ряд экспериментов. Вот только, где и как их проводить, пока не понятно. Интересно, а мое желание учиться на фармацевта возникло спонтанно, или я это сделал под влиянием неизвестных сил? К сожалению, на этот вопрос получить ответ было не у кого.

Нет, больше в такую историю, как с Лукьяновой мне влипать нельзя. Короче на будущее, если подобная ситуация возникнет и придется готовить какое-нибудь снадобье, объясню, сам я ничего не делал, купил по случаю на рынке, в деревне у неизвестной скрюченной бабки, или неизвестного, но очень бородатого дедки. Только так и не иначе.

Решив для себя все вопросы, в магазин я зашел бодрым шагом, готовый к новым свершениям.

Время шло незаметно, и третьего октября я зашел в заполненный студентами вестибюль медицинского училища.

Шум и гам в нём стоял невероятный. Девчонки оживленно болтали, рассказывая друг другу последние новости, не забывая при этом стрелять глазками в немногочисленных парней.

Надо сказать, чувствовал я себя слегка в не своей тарелке. За лето мне удалось привыкнуть к тому, что я нахожусь в теле подростка. Но все равно общаться со своими сверстниками у меня не особо получалось. Для моего сознания они оставались детьми и никак иначе.

Сейчас же меня не оставляло странное ощущение, что я нахожусь в детском саду и смотрю на этих девчонок, как воспитатель.

Кстати, выглядел я на этот раз вполне прилично. За работу в магазине мне заплатили шестьдесят два рубля, кроме того, в больнице я заработал почти восемьдесят рублей. И все эти деньги мы с мамой потратили на одежду.

Когда я дома примерил костюм, мама, завязывая галстук и смотря на меня снизу вверх, прослезилась.

— Господи, вылитый отец, — сказала она. — Ведь еще весной мальчишка мальчишкой был. А сейчас парень хоть куда. За лето меня перерос.

Вот и в училище моё появление сразу привлекло к себе внимание. Недаром говорят, что приличная одежда придает уверенности, поэтому я с деловым видом, не торопясь, направился к стендам с расписанием, сопровождаемый заинтересованными девичьими взглядами.

Довольно быстро ознакомившись с расписанием, я достал из портфеля пакет с накрахмаленным халатом и колпаком. Переодевшись, отправился на поиски аудитории N 16, в ней должно было пройти первое занятие 101 группы фармацевтов.

Когда я зашел в помещение, там за столами уже сидели мои одногруппницы.

Конечно, за месяц пребывания в совхозе они успели познакомиться, сдружиться. А вот меня никто не знал, и наверно даже не подозревал, что с ними будет учиться парень. Наверно поэтому девушка за вторым столом спокойно перестегивала резинку на чулке.

Увидев меня, она резко одернула халат и залилась свекольным румянцем. По аудитории пронеслись тихие смешки.

Я же шел между рядами столов и прикидывал, куда бы опустить свой глютеус.

— Витя, садись ко мне, — неожиданно предложила немного полная, круглолицая, симпатичная девушка с роскошной косой пшеничного цвета.

Долго не раздумывая, я присел рядом.

-Спасибо за предложение, даже не думал, что кто-нибудь меня здесь знает. А тебя, как зовут?

— Меня зовут Ирма Рюнтю, — улыбнулась девушка и на её щеках от улыбки появились ямочки. -. А узнала тебя очень просто. Еще перед совхозом читала списки и обратила внимание, что с нами будет учиться мальчик, Виктор Гребнев.

Я не стал спрашивать, почему после совхоза Ирма не нашла себе подругу, чтобы вместе с ней сидеть за столом, не мое это дело. Но и так, без вопросов с моей стороны, через несколько минут я многое узнал о своей соседке. Ирма оказалась еще та болтушка и, обнаружив свободные уши, с удовольствием рассказывала о себе и жизни в совхозе.

Наша беседы была прервана появлением преподавателя.

В аудиторию, зашла высокая седая женщина.

Мы недружно встали, загремев отодвигаемыми стульями.

-Здравствуйте товарищи студенты, — поздоровалась она, но садиться не предложила.

Вместо этого взяла блокнот, лежащий на столе и направилась к нам, внимательно разглядывая подолы халатов у девиц.

-Фамилия? — обратилась она к одной из девушек.

-Солдатова, — тихо ответила та.

Отметив еще несколько фамилий, в том числе и моей соседки, она предложила всем садиться. После чего заявила:

— Девушки, чьи фамилии я записала, завтра должны придти в халатах длиной ниже колена. У нас здесь не дом терпимости. А Ирме Рюнтю необходимо что-то сделать со своей прической и убрать косу под колпак.

На этом по замечаниям все, продолжаем знакомство. Меня зовут Капитолина Григорьевна, я преподаватель физики и, кроме того, буду куратором вашей группы.

Сегодняшнее занятие мы посвятим выбору старосты, комсорга и профорга группы.

Мы все напряженно глядели на преподавательницу, а в голове у каждого звучала одна и та же фраза " Только бы не меня".

Увы, меня ничего хорошего не ожидало.

Улыбнувшись, Капитолина Григорьевна сообщила:

-Я со своей стороны предлагаю выбрать старостой Виктора Гребнева, единственного студента мужского пола в вашей группе.

В аудитории на мгновение стало шумно. Но стоило Капитолине Григорьевне окинуть нас грозным взглядом, как сразу наступила мертвая тишина.

-Кгхм, — негромко кашлянула преподавательница. — Сразу предупреждаю, у нас на занятиях не шумят и не разговаривают. Если у кого-то появились вопросы, нужно просто поднять руку.

Рук, естественно, никто поднимать не желал. Удовлетворенно хмыкнув, Капитолина Григорьевна сказала:

— Если нет вопросов, приступаем к голосованию. Кто за то, чтобы старостой группы был избран Виктор Гребнев?

Оглядев поднявшийся лес рук, преподавательница продолжила:

— Итак, двадцать четыре голоса за нашего кандидата. Кто против?

Я сразу поднял руку и оглянулся, моя рука сиротливо возвышалась среди белых колпаков одногруппниц.

— Резюмирую, — сообщила Капитолина Григорьевна, насмешливо глядя на меня, — большинством голосов Виктор Гребнев выбран старостой класса.

Сейчас приступаем к выбору комсорга группы. По анкетным сведениям из двадцати четырех студенток и одного студента восемнадцать являются членами ВЛКСМ. Только они на этот раз примут участие в голосовании. Пожилая женщина вновь заглянула в свой блокнот.

— Есть мнение, — сообщила она. — Комсоргом вашей группы выбрать Писаренко Светлану. Девушка в совхозе проявила себя настоящим лидером в организации борьбы за урожай. Администрация считает, что она справится и с ролью комсомольского лидера и успешно начнёт комсомольскую работу вашей группы фармацевтов.

Естественно, Света Писаренко, красивая черноволосая девочка была избрана единогласно. Похоже, она осталась довольна своей новой должностью.

Так же спокойно прошли выборы профорга. Ей стала Люда Епанчина невысокая шатенка серой мышкой сидевшая за последним столом.

Мысленно я не мог не одобрить действия Капитолины Григорьевны. Если бы она доверила проведение выборов самой группе, вряд ли из этого получилось что-то толковое, хотя девушки за месяц неплохо узнали друг друга. И продолжалась бы вся эта бодяга не один час. Притом, без всякой гарантии результата.

— Итак, — продолжила преподаватель свою речь. — После последнего урока мы с активом группы встречаемся в этой аудитории и обсуждаем актуальные вопросы нашего взаимодействия.

А сейчас я раздам вам небольшие опросные листы, чтобы определить ваш уровень знаний по моему предмету. Вопросы там несложные, подписывать лист не нужно. Единственно, что от вас требуется, не списывать друг друга ответы. Сразу предупреждаю, если замечу подобное, сразу выгоню из аудитории и больше на свои занятия не допущу.

— Однако! — мысленно воскликнул я. — Куда это меня занесло? Да, миндальничать с нами никто не собирается.

Девчонки к предупреждению отнеслись серьезно. И вроде бы никто не списывал. Вопросы на самом деле оказались простые, так, что минут через десять я сдал свой листок и со скучающим видом уставился в окно, рядом которым стоял мой стол. Ирма завистливо глянула на меня и продолжила раздумывать над вопросами, крутя в руке авторучку.

Когда прозвучал звонок, все уже справились с ответами и молча наблюдали, как Капитолина Григорьевна знакомится с нашими работами.

Одна из самых нетерпеливых девиц встала и хотела двинуться к дверям.

— Звонок дается для преподавателя, а не для вас! — Капитолина Григорьевна хлопнула ладонью по столу, после чего девушка испуганно юркнула на свое место.

Продержав нас в напряжении пару минут, пожилая дама, наконец, произнесла:

-Урок окончен, можете быть свободны.

Мы все поднялись, и, взяв портфели и сумки, направились на поиски аудитории, в которой у нас должен был пройти урок истории.

В кабинете истории и обществоведения уже с входа было ясно, что здесь изучают студенты. На стенах висели портреты классиков марксизма-ленинизма, портреты членов Политбюро ЦК КПСС, а на самом видном месте красовался портрет Леонида Ильича Брежнева.

Столы здесь были расставлены практически так же, как в кабинете физики, поэтому мы с Ирмой вновь уселись вместе. И, похоже, девушка была этим довольна. Вскоре прозвенел звонок, но преподаватель запаздывал, поэтому я провел это время с пользой, слушая от Ирмы краткие характеристики наших одногруппниц.

Но вот дверь распахнулась и в аудиторию зашла полная женщина лет пятидесяти, в слегка мятом белом халате и без колпака. Хотя с такой короткой стрижкой, как у неё колпак можно было и не одевать.

На этот раз мы встали дружнее, чем в первый.

-Садитесь, — предложила преподаватель. — Меня зовут Интерна Александровна, я преподаватель истории и обществоведения. В ближайшие четыре года мы с вами должны изучить эти необходимые предметы, без которых ваше образование будет катастрофически неполным.

Очень важно для молодых людей сформировать правильное мировоззрение строителя коммунизма. Наша партия и правительство, Политбюро ЦК КПСС и лично Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев уделяют огромное внимание воспитанию подрастающего поколения.

Поэтому и вы, как активные члены нашего общества должны принимать посильное участие в жизни нашего коллектива, города, республики и нашей страны, великого и могучего Советского Союза.

Она заглянула в свой журнал, и её лицо нахмурилось.

-Девушки фамилии, которых я назову, встаньте, пожалуйста. — произнесла она.

Спустя минуту семь девчонок стояли, недоуменно переглядываясь друг с другом.

— Товарищи студенты, — вновь заговорила преподаватель. — В вашей группе сложилась неприятная ситуация, я за все время работы не припомню такого случая. Видимо, это недоработка приемной комиссии. Ну, это я буду выяснять в другом месте, а сейчас просто спрошу у поднятых мной студенток, как получилось, что они не влились в ряды комсомола?

Не добившись внятных ответов ни от одной девицы и доведя последних слез, она посадила их на место.

Сама тоже уселась за свой стол, перелистала журнал и спросила:

— Есть ли уже комсорг в вашей группе.

— Это я, — встала с места Света Писаренко.

-Кто, это я? Имя, фамилия? — недовольно перебила её Интерна Александровна.

— Писаренко Светлана Михайловна, — ответила комсорг.

-Так, вот, товарищ Писаренко, я, как секретарь парторганизации медицинского училища, поручаю вам провести работу с вашими одногруппницами. Объяснить им, что в то время, когда нарастает накал классовой борьбы, а американский империализм точит когти на завоевания Октября, молодежь должна быть едина, как никогда, и объединяться под знаменами комсомола. Так, что ваша задача состоит в том, чтобы к празднованию годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции все эти девушки вступили в ряды Всесоюзного коммунистического союза молодежи.

-Молодой человек, — Интерна Александровна неожиданно обратилась ко мне. — Вам что-то в моих словах показалось смешным, именно поэтому вы так ехидно улыбались?

— Ничего подобного!— возмутился я, вставая с места. — Даже и не думал улыбаться. Наоборот, я вполне согласен с вашим тезисом о том, что в период нарастания классовой борьбы, мы — граждане СССР, как один должны стоять на защите идеалов Великой Октябрьской Социалистической Революции. Кроме того, мы — студенты медицинского училища, как и вся молодежь должны учиться, как говорил основатель нашего государства Владимир Ильич Ленин, настоящим образом, чтобы в любой момент могли дать достойный отпор клевретам антикоммунизма.

Я, конечно, не стал говорить женщине, что улыбался потому, что вспомнил, как еще в прошлой жизни слышал от медсестёр жуткие истории о некой преподавательнице истории в медучилище, Интерне, и сейчас сам лично познакомился с ней и убедился, что девушки в своих рассказах нисколько не преувеличивали.

Интерна Александровна с нарастающим интересом выслушала мою речь.

Затем, открыв журнал и глянув в него, она спросила:

— Виктор Гребнев, если не ошибаюсь?

После того, как я согласно наклонил голову, она продолжила:

— У вас Виктор очень необычный словарный запас для восьмиклассника и свои мысли вы формулируете очень четко. В школе вы, наверняка, были в числе классного актива?

-Нет, общественной работой в школе я не занимался, — пришлось признаться мне.

— Понятно, — себе под нос сказала Интерна Александровна. — Но вы молодой человек произвели приятное впечатление. Надеюсь, что на моих занятиях вы не заставите меня разочароваться в нём.

— Приложу все усилия, — сообщил я с легким поклоном, приложив руку к сердцу.

Преподавательница улыбнулась. А позади меня послышался голос Светки Писаренко

-Позёр! — прошептала она мне в спину.

-Вот так вот, — подумал я. — Оказывается не только у меня в группе хороший словарный запас.

Остальные уроки в этот день ничем не отличались от школьных. Нам, поступившим в училище после восьмого класса, предстояло еще два года учиться по школьной программе, разве, что к ней был еще добавлен латинский язык. И только после этого продолжить изучение специальных дисциплин еще в течение двух лет. В отличие от нас, одиннадцатикласники, поступившие вместе с нами в этом году, через два года уже закончат обучение и простятся с училищем.

Закончился последний урок, радостные девчонки направились в сторону гардероба, а мы, актив группы, грустно посмотрев друг на друга, направились в аудиторию на встречу с куратором.

Капитолина Григорьевна была уже там. Сидя за столом, она читала какую-то книжку.

Увидев нас, захлопнула книгу и убрала в сумку.

-Я собрала сведения о вашей группе и хочу с вами ими поделиться, — начала она свою речь.

— В вашей группе учится двадцать пять человек. Из них шесть человек городских. Пятнадцать девушек приехали из районов республики, четверо из Мурманской области. Как вы знаете, общежитие нашего училища не рассчитано на всех учащихся, поэтому места в нём получили только восемь человек. Остальные будут проживать в съемном жилье.

В связи с этим я хочу сказать следующее, к самостоятельной жизни вы еще не приспособлены по-настоящему, поэтому за проживающими в общежитии и на частных квартирах студентками будет вестись постоянный контроль. И вы, как актив группы будете оказывать посильную помощь в этом, нам вашим преподавателям.

Она замолчала. Воспользовавшись этим обстоятельством, я поднял руку.

Видимо, я прервал Капитолину Григорьевну на какой-то мысли, потому, что она с явным недовольством спросила:

— Ну, что там еще у тебя?

— Хочу обратить ваше внимание, Капитолина Григорьевна, что я являюсь особью мужского пола, поэтому сразу предупреждаю, что в состав групп проверяющих, как себя ведут девочки в местах проживания, входить не могу.

Женщина снисходительно глянула на меня.

-Ты, Витя, слишком хорошо о себе думаешь. Никто тебя в состав такой комиссии включать не собирается. Раз уж ты меня прервал, давай, поговорим о твоих обязанностях.

Как староста группы, ты должен вести журнал посещений. Перед началом урока предоставлять список отсутствующих преподавателю. Кроме того, в тои обязанности входит получение стипендии на всю группу. Кстати, через месяц нам предстоит отмечать сорок девятую годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции. А наше училище славится тем, что на демонстрацию выходит в полном составе. Так, что на тебя ложится большая ответственность, обеспечить явку всей группы на это мероприятие. Надеюсь, комсорг и профорг окажут тебе помощь и поддержку в этом вопросе.

Мы еще беседовали около часа и уже собирались заканчивать разговор, как Капитолина Григорьевна воскликнула:

— Чуть не забыла, нам необходимо решить вопрос с редколлегией, для регулярного выпуска стенгазеты. Ближе к Новому Году у нас проводится конкурс стенгазет, и хотелось бы, чтобы наша газета была не на последнем месте.

— Мы же еще не так хорошо знаем коллектив, — заметила Писаренко, — надо ведь найти тех, кто может этим заняться.

— Вот в ближайшие несколько дней и отыщите такие таланты.

-Заняться что ли стенгазетой, — подумал я и снова поднял руку.

В ответ на вопросительные взгляды сообщил, что могу справиться с работой редактора такой газеты и художественно её оформить. За прошедшее лето я уже удостоверился, что талант к рисованию от Витьки Гребнева ко мне перешел полностью. Конечно, до профессионального художника мне было, как до Луны, но для оформления стенгазеты моих способностей вполне хватит. А уж отредактировать содержание заметок, чтобы они прошли внутреннюю цензуру, не представляет никакой трудности.

— Ну, что девушки, может, зайдем в кафе-мороженое после первого учебного дня? — предложил я своим спутницам, когда мы вышли на улицу.

— Ну, не знаю, — неуверенно протянула Люда Епанчина, — уже поздно, нам надо идти домой, хозяйка, наверно, рассердится.

— Ничего не поздно, — за меня ответила Светка Писаренко, — Еще пяти часов нет, а ты уже трясешься от страха.

-Ничего я не трясусь, — гордо сказала Люда. — Просто не хочу в первый же день попадать в черный список. Витя, а это кафе далеко?

-Не далеко, — сообщил я. — Минут пять-семь идти пешком. Место не проходное, поэтому там почти никогда не бывает очереди. И не дорого. Пломбир с грушевым сиропом, к примеру, тридцать копеек стоит. Ну, так, что идем?

-Идем, — дружно согласились девчонки, и мы направились в сторону кафе-мороженое "Пингвин".

Все-таки, большую часть первой жизни я работал в коллективе со значительным преобладанием "слабого пола". Наверно поэтому мне удалось спокойно влиться в новый девичий коллектив, где являлся единственной "белой вороной", вернее воронёнком.

Прошло несколько учебных дней, Пока трудностей с учебой не возникало. Когда-то заученные знания, всплывали в голове, как только о них начинали говорить учителя. В первую неделю с дисциплиной в группе было все в порядке, с посещаемостью тоже. Поэтому особых проблем с заполнением журнала посещений у меня не имелось. Первый звоночек прозвенел на второй неделе занятий. Очередной урок закончился, девушки, оживленно переговариваясь, выходили на большую перемену, я тоже собрался отправиться в столовую, но тут ко мне с улыбкой подошла одна из девчонок и обратилась якобы с мелкой просьбой. По её поведению было понятно, что до медучилища, в школе она вертела парнями в классе, как хотела.

Но мне, благодаря иммунитету прошлой жизни, удалось спокойно выслушать слова Эльвиры Шитиковой, самой красивой девочки нашей группы. Хотя, надо признаться, сердце слегка ёкнуло, когда белокурая красавица, подошла ко мне и, пристально глядя на меня большими голубыми глазами, попросила:

-Витя, мне срочно надо съездить в Ленинград на три дня. Надеюсь, ты меня прикроешь и поставишь посещения в журнал.

Улыбнувшись, я ответил, что никого покрывать не собираюсь, тем более в течение несколько дней.

Томно поведя глазами, Эльвира продолжила уговоры.

— Витя, ну не будь таким букой, что тебе стоит поставить отметку в журнале. Неужели ты мне откажешь?

Её распахнутые волоокие голубые глаза стали наполняться слезами.

Уверен, что если бы на моем месте был обычный парень пятнадцати лет, то устоять против такой артистической подачи он бы не смог. Мне же все эти уловки начинающей обольстительницы мужских сердец были видны, как на ладони.

К тому же я мысленно перевел слово волоокие с греческого на русский и закономерно улыбнулся, подумав о выразительных коровьих глазах.

За нашей беседой с интересом следили девушки, не успевшие выйти из аудитории. Еще бы, сейчас они гадали, справится ли староста с обаянием Шитиковой, или как большинство парней, послушно выполнит все её хотелки.

Увы, с хотелками у Эльвиры не срослось. После насмешливого отказа, улыбка слетела с её лица.

— Ну, погоди. Гребнев! Я тебе этот разговор ещё припомню! — прошипела она и, резко развернувшись, вышла из аудитории.

Ирма, превратившаяся во время нашего разговора в одно большое ухо, отмерла и тихо сказала:

— Витя, ты знаешь, у Эльвиры парень боксер. Она хвасталась, что он всех её бывших ухажеров разогнал и побил.

Она вздохнула и добавила:

-Но ты правильно сделал. Эта задавака думала, что может всеми парнями крутить, как хочет, а ты её обломал.

Я пожал плечами.

-Ирма, при чем тут обломал, не обломал. Я исполняю порученное мне дело, вы же сами выбрали меня старостой и должны следить, как я выполняю свои обязанности. Что же касается Шитиковой, то она вполне могла бы обратиться к Капитолине Григорьевне и отпроситься на три дня, конечно, если причина для отъезда будет уважительной.

Видимо моя беседа с Эльвирой произвела впечатление, потому, что с подобными просьбами ко мне больше никто не обращался.

Однако впереди нас ожидали ноябрьские праздничные дни, и естественно, все девушки хотели их встретить дома. Но эти желания вступали в непримиримое противоречие с требованиями администрации, желавшей, чтобы учащиеся в полном составе явились на демонстрацию седьмого ноября.

И насколько я знал в нашей группе начало выкристаллизовываться мнение, что на выходные дни следует уехать всем иногородним. Активистки нового движения утверждали, что если такое событие произойдет, то руководству училища придется с этим смириться, потому что всех все равно не отчислят.

— В принципе мне не хотелось влезать во все эти дела, но я представлял, какие разборки начнутся после праздников, да и просто было жаль девчонок, не понимавших, что, действительно всех не выгонят, но активисток быстро вычислят и непременно отчислят. Поэтому позиция невмешательства, занятая Писаренко, меня не на шутку удивляла.

Так, что в один из дней я обратился к нашему комсоргу и сообщил, что надо поговорить.

После уроков мы остались в аудитории, под любопытными взглядами наших соучениц, не спешивших покидать помещение.

-Ну, что ты хотел сказать, говори быстрей, — поторопила меня Светка. — Я в кино опоздаю, на "Стряпуху".

-Хорошо, я тебя не задержу. — согласился я и продолжил. — Света, тебя, как комсорга не волнует тот факт, что в наших рядах зреет оппозиция, и не исключено, что на демонстрации мы не досчитаемся, половины группы, что повлечет за собой массу неприятностей.

— Ой, Гребнев,не бери в голову. Вечно тебе что-то не так. Я все знаю, воду мутят мурманчанки, Галька Климова и Валька Полуянова. Они, кстати, обе не комсомолки, так, что у меня особых проблем не возникнет. Все проблемы будут у тебя, ты староста и отвечаешь за посещаемость.

Я в удивлении уставился на собеседницу.

— Света, ты вообще о чём? Девчонки собираются массово уехать домой вместо того, чтобы идти на демонстрацию. Как ты думаешь, кто будет назначен виновным.

— Возможно, ты, меня это вряд ли коснется, — неуверенно ответила девушка.

— Света,— сказал я проникновенно. — Ты даже не представляешь масштабов будущих разборок. Во-первых, мы подставим нашего куратора Капитолину Григорьевну, меньше строгого выговора она за это дело не получит, как ты думаешь, какие у нас ней отношения сложатся в дальнейшем после этой истории?

Во-вторых, комсоргом после этого тебе уже не быть. Это же гигантское ЧП, если половина группы не явится на демонстрацию в честь Великой Октябрьской Социалистической Революции. Не исключено, что даже снятием с должности ты не отделаешься.

Писаренко после моих слов сбавила обороты и нервно заговорила .

— Витя, мне кажется, ты слишком серьезно воспринимаешь ситуацию. Никуда наши девочки не уедут, тем более что на следующей неделе у нас станет на пять комсомолок больше. А эти две девки пусть катятся куда хотят, если их отчислят, никто плакать не будет.

После этих слов я кое-что начал соображать.

Писаренко, после того, как Интерна поручила ей подготовить к вступлению в комсомол нескольких девочек, развила бурную деятельности и вскоре пять из семи девушек изъявили желание стать комсомолками. А вот с двумя мурманчанками у Светки нашла коса на камень.

Валя Полуянова увиливала от конкретных действий под различными предлогами, а Галя Климова вообще послала комсорга пешим маршрутом в далекий перуанский поселок.

Девушка была значительно старше нас, но из-за восьмилетнего образования ей пришлось учиться с малолетками. Собственно, она так нас и называла.

И сейчас Писаренко делала вид, что не слышит разговоров об отъезде домой до демонстрации, в надежде, что Климову после этих событий уберут из училища.

Светка так была увлечена этой идеей, что даже не просчитала чем, именно для нее, могут закончиться такие планы.

Только сейчас до неё дошло, каким фиаско могла бы закончиться её попытка мщения.

— Аполитично рассуждаете, товарищ комсорг, — ответил я копируя акцент Этуша из известного фильма еще не вышедшего на экраны страны. — Мы должны переживать за всех наших будущих фармацевтов, вне зависимости являются ли они комсомольцами, или нет.

— И что теперь делать, — растерянно спросила Света.

— Ничего сверхъестественного, — сообщил я. — Завтра мы с тобой проведем беседу с группой о необходимости явки на демонстрацию. Притом будем акцентировать внимание не на том, что своей явкой мы поддерживаем политику нашей партии и правительства, хотя об этом тоже придется упомянуть. Но больший напор придется сделать на последствия неявки. Объяснить чем она грозит.

Уверен, девочки проникнутся и больше таких разговоров в группе не будет. Думаю и Капитолина Григорьевна перед седьмым ноября нагонит страху на на наш коллектив.

— Послушай, Витя, ты наверно наврал Интерне, когда говорил, что не входил в состав школьного актива? — задумчиво спросила Писаренко. — Уж больно хорошо у тебя язык подвешен.

Я засмеялся.

— Чтобы четко высказывать свои мысли совсем не обязательно быть в школьном активе.

В это время дверь в аудиторию открылась и в дверном проеме появилась Капитолина Григорьевна.

— Интересно, чем это вы тут занимаетесь, — спросила она, с подозрением оглядываясь по сторонам.

И хотя мы ничем таким не занимались и сидели напротив друг друга за преподавательским столом, Светка покраснела, как маков цвет, чем еще больше возбудила подозрения нашего куратора.

— Обсуждаем проблему явки на демонстрацию, — ответил я. На что Капитолина Григорьевна ехидно улыбнулась, что означало, так я вам и поверила.

-Это хорошо, что вы озабочены этой проблемой, — подумав, сообщила она и снова улыбнувшись, добавила, — Ну, что же, не буду вам мешать, оставляю вам ключ от кабинета, когда закончите обсуждение, закройте дверь и оставьте ключ на вахте.

— Когда наша куратор закрыла за собой дверь, интенсивность малинового румянца на Светкиных щеках не уменьшилась.

-Витька, это все из-за тебя случилось. Завтра все училище будет знать, что у нас с тобой отношения! — воскликнула она. — Видел, как Капа ехидно улыбалась.

-Видел и что? — спросил я. — Мало ли что она подумала. Пусть говорит все, что хочет. Да, и о каких отношениях ты упомянула? О деловых?

Писаренко вздохнула, лицо у неё быстро приобретало нормальный цвет.

— Ох, Гребнев, не строй из себя дурака, все ты понял.

Я усмехнулся.

-Если бы кто-то не покраснел, как варёный рак, то никто бы ничего не подумал. Так, что ты сама виновата.

— Ничего не виновата,— начала оправдываться Светка. — Просто Капа так неожиданно вошла, что я растерялась.

-Ладно, не оправдывайся, лучше давай собираться, вроде бы мы все вопросы обговорили, — сказал я. — Ты хоть помнишь, что в кино хотела идти?

— Ай, никуда я сегодня не пойду! — махнула Светка рукой. — Капитолина все настроение сбила.

— Домой тоже не пойдешь? — тот же поинтересовался я. — Если так, то предлагаю ненадолго сходить в кафе-мороженое. Сладкое хорошо нервы успокаивает. Надеюсь, со вчерашнего дня ты все тридцать рублей стипендии не потратила?

— Еще чего! — фыркнула Писаренко. — Они у меня почти все целехонькие лежат в кошельке. Проездной только купила вчера на автобус, на ноябрь за восемьдесят копеек.

— Ну, так что идем? — снова спросил я.

-Идем, — согласилась Света. — Все равно завтра Капа всем преподавателям растрещит, что мы с тобой в аудитории не так просто вдвоем сидели.

— На следующий день, когда я на уроке английского языка уселся за стол рядом с Ирмой, та пристально глянула на меня и тихо спросила:

-Витя, а вы, правда, вчера со Светкой целовались в аудитории физики, и вас Капа засекла?

— Без комментариев, — также тихо ответил я.

-Без чего? — удивленно спросила Ирма.

— Ничего не было, никто не целовался, — уточнил я и демонстративно уткнулся взглядом в учебник.

— Ну и ладно, — прошептала соседка и также демонстративно отвернулась от меня.

Не разговаривала она со мной еще два урока. И лишь перед физкультурой не утерпела и вслух позавидовала тому, что я опять буду филонить все занятие, на что я лишь пожал плечами, мол, каждому свое. Хотя, возможно, мне просто повезло с преподавателем физкультуры.

А их у нас было двое. Молодой мужчина лет тридцати, Валерий Павлович Рюмин и дама постарше, Венера Федоровна Лезина.

На первое занятие, помнится, наша группа пришла одетая, кто во что горазд, хотя девочкам старшекурсницы уже рассказали, что те должны являться на физкультуру в спортивных трусах и майках. Да и я пару раз тоже упоминал об этом. Но на свои слова получал в ответ только насмешливые улыбки.

Сладкая парочка преподавателей скептически разглядывала нестройную шеренгу, вставших не по росту девчонок и меня, притулившегося в самом конце.

Затем они начали производить перестроение, в результате которого меня поставили вторым после Машки Зайцевой, самой высокой девушки группы. Вырос я, однако.

— В таком порядке вы будете вставать, когда прозвучит команда, строиться в одну шеренгу, — сообщила Венера Федоровна. Вообще, физкультурница выглядела внушительно, невысокая, очень плотная и коренастая женщина недаром она когда-то была чемпионкой республики по толканию ядра. Валерий Павлович рядом с ней выглядел гораздо субтильней, но примерно так и должен был выглядеть стаер — бегун на длинные дистанции, каким он был, учась на физвозе.

После слов Венеры Федоровны Рюмин принял инициативу на себя и начал объяснять, как должны быть одеты студенты для занятий в зале.

Подробные объяснения он закончил словами:

— Студентки, одетые не по форме, до занятий допускаться не будут. Два пропуска занятий и учеба на этом для провинившихся закончится. Вам все понятно?

По шеренге пробежал возмущенный ропот.

Ещё бы! В школе к физкультуре отношение у большинства школьников было наплевательское. Все прекрасно знали, что оценка по этому предмету всегда будет положительная. При том, учителя практически не обращали внимания в какой спортивной форме приходят на уроки ученики, главное, чтобы вообще пришли.

А сейчас, о, ужас! Преподаватель требует, чтобы девушки приходили на занятия в трусах и майках.

Общее возмущение выразила словами наш комсорг, Светка Писаренко.

— Мы не будем ходить на физкультуру в трусах. — Громко заявила она. — Никто нас не заставит.

В ответ Венера Федоровна пренебрежительно заметила:

-Кому не нравятся эти правила, выход вон там. Каждый учебный год начинается одним и тем же, — пожаловалась она своему напарнику. И продолжила:

— Сегодня, так и быть, занимаемся в той форме, в которой пришли, но на следующее занятие, чтобы все были одеты согласно нашим требованиям.

Кстати, кто у вас староста?

Я шагнул вперёд из строя и доложил:

— Староста группы фармацевтов Виктор Гребнев.

— Вот видите, — одобрительно воскликнула Венера, — юноша уже на первое занятие оделся согласно требованиям. Спортивные трусы и майка, все, как положено, молодец! А сейчас доложи, кто и по какой причине отсутствует на занятии.

По девичьей шеренге прокатились смешки. Хотя, по моему мнению, выглядел я неплохо. Никто ведь не подозревал, сколько времени я провёл перед зеркалом, примеряя после ушивания боксерские трусы старшего брата, чтобы мои, не слишком полные ноги, не казались совсем уж цыплячьими огрызками. К тому же пришлось заняться кройкой и шитьём плавок, чтобы во время занятий из трусов случайно не показывались некоторые органы.

— Хорошо девчонкам, — завистливо думал я в этот момент. — У них то из трусов ничего не вывалится.

Но потом, уже на занятии, глядя на Ирму Рюнтю и Машку Зайцеву с их третьим размером бюстгальтера, сочувственно подумал, что и у них есть чему вываливаться на физкультуре. Хотя большей части нашего девичьего коллектива, похвастать в этом плане было пока еще нечем.

Как ни удивительно, но первый урок физкультуры никто не пропустил, поэтому я с удовольствием отрапортовал, что группа явилась на занятие в полном составе.

Венера Федоровна мне не поверила и по своему журналу провела перекличку. Убедившись, что все на месте и удивленно пожав плечами, она захлопнула журнал, после чего удалилась, оставив нас на своего коллегу.

Первое занятие прошло довольно сумбурно. Зато на второе занятие, девчонки явились в полном составе, одетые, как положено, кидая стеснительные взгляды в мою сторону.

Ну, что я могу сказать, хотя и прожил одну долгую жизнь, но сейчас то моё сознание находится в теле пятнадцатилетнего парня обуреваемого гормональной перестройкой. Поэтому стоя в строю, в который раз подумал, как хорошо, что додумался под трусы одевать еще и плавки. Потому что лицезрение нимфеток в маечках и трусиках мгновенно приводило к известной реакции молодого организма.

Нашим преподавателем так и остался Валерий Павлович, что меня радовало, так, как он, проверив, как я выполняю подъем переворотом и прыгаю через козла, оставил мою тушку в покое и всё внимание уделял девчонкам.

Проделывал он это очень старательно, нисколько не шифруясь. Поэтому ни одна девичья задница не избежала прикосновения его заботливых рук. Мужик откровенно пользовался своим положением. Если бы такое происходило в то время, из которого я попал сюда, Валерия Павловича давно бы убрали из училища за домогательства к несовершеннолетним, а сейчас все считали, что ничего особенного не происходит, ни Венера Федоровна, ни девушки, которых он так надежно страховал при выполнении упражнений.

-А может, мне просто завидно? — подумал я в тот момент, когда Валерий Павлович, наблюдая, как выполняет упражнение Ирма Рюнтю, особенно удачно подстраховал её после кувырка, аккуратно придержав за симпатичную попку.

Спустя две недели, никто из девиц на физкультуре меня уже не стеснялся, как будто я являлся каким-то бесполым субъектом. Разве что мы продолжали переодеваться в разных раздевалках. Но завидовать девочки мне тоже продолжали, потому что пока Валерий Павлович щупал девушек за все места, до которых мог дотянуться, я беспрепятственно кидал мяч в баскетбольное кольцо, не думая о спортивных снарядах, турнике, перекладине и прочих изысках человеческого ума. И все благодаря тому, что наш физкультурник являлся настоящим мужчиной, уделяющим все свое внимание девушкам, на юношей он обращал свое благосклонное внимание лишь в том случае, когда считал, что те могут выступить в соревнованиях по каким-либо видам спорта за наше училище. Меня же он сразу записал в ботаники, хотя все его нормативы я на занятиях выполнял без труда, но спортсменом не являлся.

Так, что зависть, прозвучавшая в словах Ирмы, имела свои основания. Девчонки ведь не понимали, что из-за вынужденного безделья на физкультуре время урока растягивается для меня до бесконечности. В общем, плохо быть единственным парнем в группе на уроках физкультуры.

Интермедия

Несмотря на ненастную погоду за окном, в преподавательской комнате медучилища было оживленно. Совсем немного оставалось до ноябрьских праздничных дней и преподаватели радовались, что хотя бы на несколько дней забудут о работе и на законных основаниях отпразднуют очередную годовщину Октябрьской революции.

С мебелью в кабинете имелась напряженка, поэтому преподаватели были вынуждены сидеть по трое за одним столом.

Совещание по итогам первой половины семестра должно было вскоре начаться, ждали только директора.

В это время в дальнем углу комнаты Капитолина Григорьевна Готовцева что-то оживленно рассказывала своей подруге, первой сплетнице училища Татьяне Андреевне Филимоновой, преподавателю русского языка и литературы.

Если прислушаться к их разговору, то можно было понять, что речь идет о старосте 101 группы фармацевтов, Викторе Гребневе.

-Представляешь, Татьяна, этот парень с каждым днем удивляет меня все больше и больше, — с жаром рассказывала Капитолина Григорьевна.— Совершенно не похож на пятнадцатилетнего подростка. Я за время работы перевидали их не один десяток. Так, вот психологически — он практически взрослый человек, особенно такое чувствуется, когда начинаешь с ним разговаривать на отвлеченные темы. Сама знаешь, в этом возрасте для подростков среди родителей авторитетов не существует, да и среди учителей их немного.

До встречи с Гребневым я была уверена в том, что являюсь, без всякого сомнения, авторитетом для своих студентов. Однако этот парень для меня оказался крепким орешком.

Вчера я обнаружила его теа-тет с комсоргом из их группы, очень деятельной, симпатичной девочкой. Не удержалась и пошутила насчет их уединения в кабинете физики.

— Девушка явно смутилась, а Гребневу хоть бы что, как с гуся вода, уставился нахально на меня так, что я сама почувствовала себя неловко. Когда такое бывало?

— Капа, так, чем они там занимались, ты так и не сказала? — заинтересовалась Филимонова, — неужели целовались в таком возрасте? Или, что-то еще хуже?

-Да ничем таким они не занимались, — сообщила Готовцева, — сидели за моим столом, напротив друг друга и что-то обсуждали.

Гребнев на мой вопрос пояснил, что обсуждают явку группы на демонстрацию седьмого ноября.

— Да ну, тебя, Капа! — разочарованно выдохнула Татьяна Андреевна. — Вечно ты заинтригуешь донельзя, а потом оказывается, ничего и не было, один пшик.

-Я вот чему удивляюсь, — продолжила свою речь Капитолина Григорьевна. — Ведь именно Дмитрий Игнатьевич посоветовал мне выбрать старостой этого мальчишку. И оказался прав. У Гребнева настоящий талант в управлении коллективом, никогда бы не подумала, что парень сможет так командовать девчонками. Интересно, бы знать почему Москальченко принял такое решение, ведь в совхозе у девушек четко определились лидеры.

— А ты, что не знаешь? — удивилась Филимонова. — Все началось во время сдачи документов. Тогда этот паренёк умудрился поссориться с Ингой Николаевной, довел её до белого каления, а сам вел себя так, как будто для него в порядке вещей так говорить с взрослыми. Тогда его Дмитрий Игнатьевич и заметил.

Но тут в кабинет зашли завуч и директор училища, поэтому разговор сплетницам пришлось прекратить.

В последнюю неделю октября в группе все разговоры в основном крутились не вокруг праздновании годовщины Октябрьской революции, а о том, что в субботу двадцать девятого октября у нас в училище пройдет праздничный вечер. В начале пройдет торжественная часть с выступлением директора училища, затем награждение особо отличившихся на сборе урожая, и выступление наших самодеятельных артистов. А затем, начнется самое главное событие вечера — танцы. Именно о них с придыханием говорили девчонки, зная, что на вечер будут приглашены курсанты речного училища.

Большинство девчонок надеялись, что именно на неё обратит внимание суровый курсант в черной морской форме, Наши доморощенные будущие фельдшера и зубные техники у них совершенно не котировались.

Моя соседка по столу тоже сидела с задумчивым видом.

— Ирма, о чем мечтаешь, неужели тоже о речнике? — спросил я.

-Почему бы и нет, — ответила девушка. — От наших парней все равно никакого толку не будет. Вы и на парней то не похожи.

А ребята из речного училища, после окончания пойдут работать на суда. Будут в загранку ходить. — Мечтательно добавила она.

-У моей двоюродной сестры муж работает механиком на сухогрузе, ты даже не представляешь, какие он ей сапоги привез из Амстердама.

-И что, из-за сапог стоит выходить замуж за нелюбимого человека? — поинтересовался я у пятнадцатилетней соплюхи.

-Ну, почему же за нелюбимого, — рассудительно ответила та. — Курсантов много, кто-нибудь обязательно понравится.

Все что я вынес из этого разговора, было то, что наши девочки сейчас изрядные максималистки, им пока подавай самое лучшее, ну, лучшее с их точки зрения. И только через два-три года, по мере взросления, мечты о принце на белом коне сменятся желанием просто выйти замуж.

Лично у меня не было никакого желания идти на этот вечер. Но отвертеться не удалось.

Актив групп в составе старосты, комсорга и профорга должен был присутствовать в обязательном порядке.

Наверно, не только мне не хотелось идти на этот вечер, потому, что все присутствующие уместились в актовом зале и там еще остались свободные места. Однако, первый и второй курс присутствовали в полном составе в отличие от более старших курсов, студентки и студенты которых нашли себе более интересное занятие, например пойти на танцы в клуб железнодорожников, находящийся через дорогу от общежития, а не слушать тоскливый доклад директора училища и дожидаться обещанных танцев.

Я сидел в компании Светки Писаренко и Люды Епанчиной ожидая начала торжества, когда в президиум на сцену начали подниматься преподаватели, возглавляемые директором И тут что-то ворохнулось в моей душе. На сцену среди прочих поднялась до боли знакомая мне по прошлой жизни девушка.

— Я даже закрыл глаза от нахлынувших воспоминаний. Как будто это случилось только вчера.

Толчок локтем в бок пробудил меня к жизни.

-Витька, тебе что, плохо? Чего глаза закатил? — прошептала Светка.

-Тебе делать больше нечего?— возмутился я, потирая бок. — Теперь уже и не задремать.

— Нечего дремать, просыпайся, сейчас директор будет речь толкать, — сообщила Света.

Я уселся удобней, и начал разглядывать свою первую девушку из прошлой жизни, одновременно удивляясь, почему за месяц учебы её ни разу не встретил в коридорах училища. Ведь с этого года Наташа Смолянская стала секретарем комсомольской организации училища, и по любому я должен был её увидеть.

А сейчас, глядя, на такой знакомый и родной профиль, я размышлял, стоит ли пытаться вступать в одну и ту же воду второй раз, или нет, и никак не мог придти к определенному решению.

Раздумывал долго, целых полтора часа пока шла торжественная часть. Но когда начались танцы, плюнув на все сомнения, быстрым шагом направился к девушке, беседующей с директором, чтобы пригласить её на первый тур вальса.

— Добрый вечер, — обратился я к директору, — разрешите, я прерву вашу беседу и приглашу эту милую девушку на танец.

Москальченко в первый момент с неподдельным изумлением посмотрел на меня. Затем, видимо узнав, расплылся в улыбке.

— Молодой человек, я лично, ничего против не имею, так что приглашайте, а там уж все зависит от девушки. — ответил он.

— Можно вас пригласить на танец? — обратился я уже к Наташе, удивленно слушавшей наш диалог.

— Да, конечно, — произнесла та без особого энтузиазма. Я взял ее за руку и уверенно повел в сторону вальсирующих пар. Увы, их было немного, хотя по традиции танцы начинались именно вальсом, танцевали в основном девушки, потому, как для большинства парней это была непосильная наука.

Вот и сейчас в глазах девушки я видел глубокое сомнение в том, что мы сможем составить достойную конкуренцию танцующим парам. Да и согласилась она на моё приглашение, скорее всего, чтобы не расстраивать отказом малолетку — первокурсника.

Тем не менее, когда я повел её в танце, девушка сразу поняла, что партнер танцует лучше, чем она, и не пыталась стать ведущей.

Женщины не любят унылых молчунов, — это неоспоримый факт. Зная об этом, во время танца я не умолкал ни на минуту, говоря обо всем, что только приходило в голову.

Поэтому, когда провожал Наташу после танца, она шла с улыбкой, и равнодушия в её взгляде значительно убавилось. Но когда я спросил, могу ли рассчитывать еще на танец, она явно замялась с ответом.

Хотя я ни на что сейчас особо не рассчитывал. В той жизни я впервые танцевал с этой девушкой первокурсником медфака, будучи на три года старше, чем сейчас и на пятнадцать сантиметров выше. Не особо высокая Наташа Смолянская смотрела на меня тогда снизу вверх, не как сейчас, глаза в глаза. Вот только красноречия мне в ту пору явно не хватало. И только встретившись с ней еще через год по комсомольским делам, нашел в себе смелость пригласить её в кино.

А сейчас я был обычным рядовым первокурсником, будущим фармацевтом. И никакого интереса для девушки, быстро поднимающейся по лестнице комсомольской иерархии, не представлял.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал я сам себе. Упрямства мне, что в той жизни, что в этой было не занимать.

Когда в зал зашли, смущаясь двадцать курсантов речного училища, ведущая вечера третьекурсница Жанна Пронькина тут же объявила "белый танец".

Девушки недовольно зашумели, не успевая рассмотреть кавалеров но, тем не менее, ни один курсант не остался стоять у стенки, когда заиграла музыка.

Я тоже не остался стоять в одиночестве, меня пригласила танцевать Ирма. И я даже не сомневался, по какой причине.

— Витька, тебе нравится Смолянская? — почти сразу, безапелляционно, спросила она.

Не дождавшись ответа, сообщила:

-Ну и дурак, тебе там ничего не светит, если бы ты знал, какие парни за ней бегают!

— А что ты так обо мне беспокоишься? — поинтересовался я.— Ты же тут недавно заявила, что нас даже парнями трудно назвать. А сейчас вместо того, чтобы танцевать с настоящими мужчинами — речниками, пригласила незнамо кого.

— Да, ну тебя, зануду, — сообщила Ирма и, кинув меня посреди зала, отправилась к подругам, не успевшим к разбору курсантов.

— Однако? — мысленно удивился я. — Какие мы нервные! Наверно, думает, я очень расстроюсь от её поступка. Хотя, если б мне, действительно, было пятнадцать лет, расстроился бы точно.

В общем, вечер удался. Домой я возвращался в хорошем настроении. Мне повезло еще раз пригласить Наташу на танец. Она опять согласилась без особого желания. Но пока для меня и этого было достаточно. Главное, о себе я заявил.

Не зря поговорка гласит, что капля воды точит камень. А у меня впереди еще почти четыре года учёбы. Так, что времени на покорение сердца девушки должно хватить с избытком. Тем более, что буду делать это во второй раз, хотя и в другом обличье, надеюсь, что организм не подведет и я эти годы подрасту еще сантиметров на десять— пятнадцать.

У мамы, когда я зашел домой, вид был озабоченный. У неё сегодня был выходной и, как правило, в это время она видела десятый сон. Меня она, что ли ждала?

-Что-то случилось? — спросил я, скидывая полуботинки в прихожей. Мама явно чувствовала себя неловко. Подождав, когда я пройду на кухню,она заговорила.

— Тут, сынок, такое дело. Видела я сегодня тётю Машу, очень интересные вещи она о тебе рассказала. Якобы ты удачную мазь сделал для медсестры, с которой работал. Вроде бы Женя её зовут. У неё растяжки на животе прошли от твоего лекарства.

Когда Маша рассказала эту историю, сразу вспомнила, как ты в августе все алоэ обкорнал. Неужели у тебя что-то из этого получилось?

— Мама, я ведь ничего нового не придумал. А рецепт этот еще в прошлом году в журнале "Работница" прочитал. Женька на работе нытьем своим достала, вот я ей и предложил эту мазилку. Кто же знал, что у неё все растяжки пройдут. Кстати, она не так давно ко мне опять приставала, чтобы я ей еще мази сделал, говорит, что у неё самой ничего не получается. Я отказался категорически!

— Витя, не сердись, пожалуйста, я ведь тоже хочу тебя попросить сделать эту мазь. Понимаешь, Машка пристала ко мне, как репей к заднице, у нее племянница беременная на шестом месяце, а живот уже весь в растяжках. Говорит, смотреть страшно. Может, сделаешь, ну, пожалуйста, я точно знаю, у тебя получится. Помнишь, как ты мне кровь затворил на пальце, — напомнила мне мама.

— Нет, все-таки недаром появилась поговорка " Не делай добра, не будет зла", — мысленно подумал я, тяжело вздохнул и сказал:

— Мама, ты понимаешь, что дело одной племянницей не ограничится. Если, не дай бог, у нее стрии пройдут, она ведь всем своим родным и знакомым растрещит об этом. И сразу новые просители появятся. В нашей стране с рождаемостью сейчас все в порядке, роддома не успевают роды принимать.

Ты хочешь, чтобы я целыми днями сидел, и алоэ с яйцами венчиком мешал. Мне такой радости на фиг не нужно.

— Но Маша обещала, что никому не расскажет, — неуверенно заметила мама.

Я усмехнулся.

-Что-то, мамочка, уверенности в голосе у тебя маловато. Так, что извини, но делать я ничего не буду. Тем более, что вопрос о жизни и смерти сейчас у нас на кону не стоит. Миллионы женщин живут с этими проблемами и как-то справляются.

Мама в свою очередь вздохнула.

— Ох, Витя, я же все понимаю, но все равно жалко девушку, да и Машка уж очень сильно просила.

-Мама, скажи, только честно, ты сама то веришь, что у меня лекарские способности появились, да такие, что я могу из ничего сделать приличное лекарство.

-Да не верю, конечно, — заявила мама, и тут же без всякой логики добавила.

— А мазь то мог бы на всякий случай и сделать.

Разговор так и закончился ничем. Делать мазь я категорически отказался, мама, правда, особо не расстроилась.

-Так и знала, что откажешься, с детства упрямый, как баран. Весь в отца, — сообщила она. — Ладно, ужин сам разогреешь, а я лягу, пожалуй, и так, чуть не заснула, тебя дожидаясь.

Оставшись один, я поставил чайник на газовую плиту, и прямо из кастрюли начал уплетать чуть теплую картошку с тушенкой. Настроения мыть лишнюю тарелку не было.

Методично пережевывая пищу, я размышлял о своих непонятных способностях. Вопросов было всего два. Первый,— что со мной произошло. Второй, что вообще с этим делать.

Чудом, избежав не нужной известности, я не горел желанием повторить все сначала.

Но если на первый вопрос ответа не имелось, никакая сверхъестественная сущность не спешила мне объяснить, для чего мое сознание вернули на больше чем на пятьдесят лет назад и наградили

способностью усиливать действие лекарственных препаратов. Возможно, это была не единственная способность, но я и о ней сейчас ничего не знал и вряд ли то, что я делаю, можно будет объяснить с помощью современной науки.

А вот на второй вопрос придется отвечать самостоятельно. Первым решением, наверно, самым идеальным, было бы забыть обо всем и больше не вспоминать. Жить, как все, обычной жизнью советского обывателя и готовиться к трудным девяностым годам.

Вторым решением могло бы стать самостоятельное исследование моего таланта, изготовление лекарств и поиск границ их применения. Только этот путь был достаточно рискованным и вел к различным неприятностям.

Погруженный в свои мысли, я незаметно прикончил всю картошку и понял это только, когда ложка заскребла о дно кастрюли.

Так и не придя ни к какому определенному решению, я малодушно оставил его на будущее. Выпив стакан чая с баранкой, отправился спать, думая, что утро будет мудренее вечера.

Утро новых проблем не принесло. Мама, к моей радости, просьбами сделать лекарство не доставала. Но явно была обижена моим отказом. Тем не менее, больше к этой теме мы не возвращались.

Первые несколько учебных дней ноября прошли незаметно. Большая часть нашей группы жила ожиданием демонстрации, после которой можно было, наконец, уехать домой. Вспоминая прошедший вечер, девочки большей частью, обсуждали своего старосту и его нахальное поведение. Особенно этим страдали Писаренко и Рюнтю. Ничего удивительного, женская часть группы была обижена, что единственный парень предпочел приглашать на танец третьекурсницу из фельдшеров, А не их, таких молодых и красивых.

Светка Писаренко, как бы между делом намекнула мне, что Смолянской осталось учиться всего полгода, после чего она уедет по распределению.

В ответ я только улыбнулся. Кроме меня никто в училище не знал, что Наташа будет работать в нём освобожденным секретарем комсомольской организации еще пять лет. Хотя в этой реальности это был еще не факт.

Однако за знакомство с Наташей пришлось расплачиваться на демонстрации, когда она, радостно улыбаясь, вручила мне большой портрет Леонида Ильича.

— Витя, ты же настоящий комсомолец, — сказала она. — Портрет тяжелый, его должен был нести мальчик из зубных техников, но он заболел. А парни у нас и так все наперечёт. Так, что вся надежда на тебя.

— А точно этот мальчик заболел? поинтересовался я.

Наташа оскорблено поджала губы.

— Точнее некуда, — сообщила она и убежала к куче транспарантов и портретов, которые еще надо было распределить среди учащихся.

Светка Писаренко, державшая в руках небольшой портрет Николая Викторовича Подгорного, злорадно хмыкнула, наблюдая эту сцену.

— В общем, я на лучшее не рассчитывал, поэтому безропотно взвалил портрет на плечо и отправился в колонну демонстрантов. А там уже наша куратор на третий раз пересчитывала нашу группу, постоянно сбиваясь в подсчетах.

Увидев меня, она радостно завопила.

-Гребнев, наши уже все пришли?

— Все, Капитолина Григорьевна, все, ответил я. — Не волнуйтесь.

Женщина кивнула и немедленно отправилась в сторону крыльцаЈ с которого директор вместе с завучем и парторгом принимали рапорты о количестве студентов, вышедших на демонстрацию.

Денёк, надо сказать, был не слишком приятным. Дул холодный ветер, а с неба летела мелкая пороша.

Я еще раз подумал, как хорошо, что тепло оделся. Ведь еще вчера царила промозглая осень с плюсовой температурой и мелким дождем. А сегодня уже был практически зимний день.

Ближе к десяти часам наша колонна двинулась в путь, соединяясь по ходу движения с другими учебными заведениями.

Учащихся от школьников до студентов, как самых молодых, пропускали в первую очередь. Дождавшись своей очереди, мы прошагали мимо трибуны с местным, республиканским начальством и партийными боссами, прослушали здравицы в нашу честь и ответили недружными криками ура.

Зайдя за трибуну, мы, как и прочие колонны демонстрантов начали расходиться в разные стороны. Только некоторые несчастные, вроде меня, дожидались машины, чтобы скинуть туда плакаты, лозунги и прочий агитационный материал. Он еще пригодитьсяЈ ведь впереди нас ждет первомайская демонстрация 1967 года.

Я хотел было пригласить своих девчонок прогуляться до ближайшего кафе, выпить по чашечке кофе с рогаликом, но оглянувшись уже не нашел ни одной в поле зрения.

— Действительно, что-то я туплю, — подумалось мне. — Большая часть группы уже отправилась собирать вещи, а затем бежать на вокзал и автобусную станцию.

Так, я что я, не торопясь, в одиночестве пошлепал в сторону дома. Мама, придет с демонстрации позже меня, и мы начнем собирать на стол. Сегодня к нам должна придти в гости тетя Маша и наверняка она будет просить сделать ей волшебную мазь.

Однако праздника у нас не получилось. Мама пришла домой одна, в дурном расположении духа. Сказав мне, что плохо себя чувствует, ушла к себе, перед этим предупредив, пообедать я смогу, а вот ужин придется готовить самому.

На мои расспросы она не реагировала. Учитывая, что она унесла тазик с горячей водой к себе в комнатушку и плотно закрыла дверь, я начал догадываться, что с ней стряслось. Все стало ясно, когда она вышла на кухню и начала шариться в холодильнике.

— Витя, ты случайно не видел свечей "анузол", они лежали на второй полке, — спросила она через какое-то время.

В нашем небольшом холодильнике все было на виду и я никак не мог пропустить упаковку свечей, о чем я маме и сообщил.

Вздохнув, она собралась снова лечь в кровать, когда я предложил сбегать в аптеку.

Бегать пришлось долго, большая часть аптек не работала, и лишь в центральной аптеке мне удалось купить пару упаковок свечей.

Зайдя в темный подъезд дома, я остановился, из-за пришедшей в голову идеи.

Сжав в руках одну упаковку свечей, попробовал вызвать в себе чувство, испытанное ранее при приготовлении мази.

И сам удивился, когда оно откликнулось с небывалой до этого интенсивностью. Мне даже показалось, что ладони в темноте засветились слабым сиреневым отблеском.

От неприятного чувства я чуть не кинул упаковку на пол. Но ощущение жара и рези в ладонях ушло спустя несколько секунд. Так, что свечи остались у меня в руках.

Когда я пришел домой, мама так и лежала в кровати со страдальческим выражением на лице.

Отдав ей упаковку, побывавшую у меня в руках, я ушел смотреть телевизор.

Так под телевизор и уснул.

Разбудила меня мама.

— Витя, представляешь, мне с одной свечки полегчало, никогда такого не было. — радостно сообщила она. — Так, что я сейчас быстро ужином займусь.

-Мам, может, не стоит, обойдемся и без ужина, — предложил я.

Однако маму, после того, как ей стало лучше, переполняла жажда деятельности, поэтому скоро на плите заскворчало масло на сковородке, дожидаясь картошки Через час мы сели за ужин, за которым я попытался уточнить, помогли ли свечи , или нет.

— Мама, ты что-то после свечей, что-то быстро оклемалась? — спросил, как бы между делом.

-Витька, ты даже не представляешь, как здорово, когда задница у тебя не болит, — ответила та.

— Ну, что я мог ответить на эти слова? Естественно, до геморроя я еще не дожил. Но в прошлой жизни познакомился с ним основательно, вот только подобного мне лекаря тогда со мной не имелось.

Но тут мама с подозрением уставилась на меня.

— Скажи-ка мне Витек, ты ничего со свечками не делал? Что-то я такого быстрого эффекта раньше не наблюдала.

Мам, не сочиняй! Ну, что я мог сделать? Да ничего.

Мама неожиданно быстро успокоилась, услышав мой возмущенный ответ

— Ну, и ладно, ничего так ничего, — миролюбиво ответила она и, сняв чайник с плиты начала разливать чай.

За прошедшие полгода я немного научился разбираться в поведении своей второй мамы, но о чём она сейчас размышляла, догадаться никак не мог.

Остаток вечера мама провела у телевизора, особое внимание, уделив просмотру в вечерних новостях парада и демонстрации в Москве.

Меня же это зрелище особо не привлекало, поэтому я забрался в свою комнатушку и лежа в кровати начал размышлять о том, как дальше жить.

Не знаю почему, но мне все время казалось, что пройдет еще немного времени и все войдет в свою колею. Я свыкнусь с нахождением в теле шестнадцатилетнего недоросля и своим взрослым поведением перестану вызывать недоумение одногруппников, педагогов и родных.

Хотя, в принципе, определенный авторитет в училище я уже заработал. К примеру, в школе это сделать было бы намного сложней. Там вряд ли так быстро смогли бы привыкнуть к преображению бывшего Шибздика.

Но больше всего меня беспокоила непонятная способность усиливать действие лекарственных препаратов. Представляя, сколько проблем она может доставить, я пытался забыть о ней, сделать вид, что её не существует. И все равно периодически её использовал. Как сделал это сегодня. И, конечно, по полной программе раскрыл себя перед мамой. Она ведь только делает вид, что верит моим словам. Остается только надеяться, что она будет держать язык за зубами и не начнет распространяться о способностях сына.

А мне надо аккуратней себя вести, иначе проведу большую часть жизни в каком-нибудь закрытом институте при КГБ СССР, где будут изучать мой организм и заодно давать спецзаказы на изготовление лекарственных препаратов для нужных людей. Никаких иллюзий в этом отношении у меня не имелось.

-Пожалуй, придется с мамой серьёзно поговорить, — подумал я. — Если пойдет слух, что её сын может улучшать свечи для лечения геморроя, жизни от больных нам обоим не будет. Так, что пусть молчит, как партизанка.

С другой стороны, чего мне быть недовольным? Неизвестно кто, подарил старику вторую жизнь, сохранив память о первой. Что может быть лучше? Разве плохо зная будущее постараться избежать ошибок сделанных когда-то. Ведь свои ошибки запоминаются намного лучше, чем события в жизни страны. Нет, конечно, я помнил, когда полетел в космос Гагарин, иные известные даты. Но неудачные моменты, когда мне нужно было выбрать по какому пути идти дальше, я помнил практически все.

Когда мы, получив среднее образование, выходим во взрослую жизнь, перед нами открывается масса жизненных путей. Однако, уже первый выбор профессии закрывает их большую часть. И с каждым прожитым годом понимаешь, что выбор становится все более ограниченным. Да, выйдя на пенсию, ты можешь заняться живописью, или научится играть на рояле. Но настоящей профессией это уже не будет, разве, что такое может получиться только у отдельных гениев.

Все-таки травма головы сыграла свою роль. Я не смог сразу продумать, чем заняться в новой жизни и поплыл по течению, поступив в медучилище. Хотя, не исключено, что в моем решении стать фармацевтом сыграла та неведомая сила, подарившая мне непонятные способности, которые я использую, не понимая, как они работают. А ведь вариантов чем заняться вполне хватало.

-Надо, пожалуй, поискать по этому поводу что-нибудь в сети, — подумал я и приподнялся, чтобы сесть к компьютеру.

И наверно в тысячный раз мысленно выругался, вспомнив, что с компьютерами нынче не особо хорошо, вернее, вообще никак.

— Давно пора записаться в публичную библиотеку, — подумал я. — Все же лучше чем ничего. Возможно, почитать что-нибудь возьму, а то дома кроме учебников никакой литературы не имеется кроме газет. И надо бы подумать, наконец, где найти место для работы с моими странными способностями. Не дома же этим заниматься.

С такими положительными мыслями я и заснул.

Утром восьмого ноября самое то подольше поспать. Увы, ничего из этого не вышло. В десятом часу, когда я только пытался открыть глаза, в дверь начали стучать.

Поеживаясь от холода, я оделся и направился к двери, стук в которую, между тем, не прекращался.

У двери я столкнулся с мамой, та тоже имела заспанный вид. Открыв дверь, мы увидели пьяного в хлам маминого двоюродного брата, дядю Лёню.

Перегаром от него несло за версту.

— Валя, здравствуй, поздравляю тебя с днем Октябрьской революции, — сообщил он заикаясь. Потом перевел взгляд на меня и добавил:

-И тебя Витька тоже поздравляю.

Затем, понизив голос, сказал:

— Валька, я знаю, у тебя всегда бутылочка в запасе лежит, давай выпьем за праздник, грех в такой день не выпить.

— Лёнька! Алкаш несчастный, иди домой немедленно, — довольно тихо отвечала мама, видимо, чтобы не привлечь внимание соседей.

— Ну, Валя, будь человеком, клапана горят, так выпить охота, — сообщил дядя Лёня.

— Ну, так иди домой, тебе Людка нальёт ради праздника.

-Не нальёт,— вздохнул Лёня, — она жестокая женщина, не то, что ты.

В это время снизу с первого этажа донесся не менее пьяный мужской голос.

-Лёнька, ты там долго еще телиться будешь? бери бутылку и спускайся, мы ждем.

Мама со злостью хлопнула дверью перед носом дяди Лёни так, что затряслась стена дома. Из-за двери донесся дядин возглас.

-Не дала ведь, сука, бутылку, ну погоди, ты у меня еще что-нибудь попросишь.

Он начал спускаться по лестнице, стуча каблуками и громко говоря.

-Мужики, на Фрунзе магазин сегодня закрыт, пошли к гастроному, до одиннадцати часов всего сорок минут осталось.

Когда хлопнула дверь подъезда, мы с мамой глянули друг на друга и засмеялись.

-Не дал ведь, паршивец, поспать, — сказала она. — Не понимаю чего он к нам приперся?

-Наверно, всю ночь отмечал праздник с мужиками, неподалеку, — предположил я. — В магазин идти дальше, чем к нам.

— Наверно, — вздохнула мама. — Ладно, раз уж встали, давай чайковского заварим.

— Со слонами? — попытался я уточнить.

— Ради праздника со слонами, — ответила мама и направилась к буфету, где у нее в жестяной банке лежал пересыпанный из бумажной пачки индийский чай, который мне брать было категорически запрещено.

Тридцать шестой чай — смесь грузинского и индийского чая мы пили чаще, но его тоже можно было купить не всегда, поэтому грузинский чай у нас заваривался каждый день.

Заварив чай, мы уселись за стол и приступили к чаепитию. К чаю сегодня у нас имелся подовый черный хлеб, масло и грибная икра нашего домашнего производства, принесенная вчера мамой из кладовки в подвале.

Мама молча наблюдала, как я отрезал кусок хлеба, намазал его маслом и сверху положил толстый слой грибной икры.

Когда же я намерился его откусить, она вдруг спросила:

— Может, ты грибную икру в осетровую сможешь превратить?

Я чуть не подавился откушенным куском и закашлялся. Прокашлявшись, укоризненно сказал:

— Мама, другого времени для вопросов не нашла.

-Ну, а что? — скупо улыбнулась та. — Я вчера еще, когда свечу в руки взяла, сразу обратила внимание, что она совсем не такая, как раньше. А когда через час мне стало лучше, сразу поняла, что это твоя работа.

Так, что не ври, признавайся, как ты это делаешь?

Я тяжело вздохнул.

-Мама, ты понимаешь, что будет, если разойдутся слухи о моих способностях.

— Да ничего плохого не случится, — простодушно заявила та. — Наоборот, здорово, что ты можешь помочь больным людям.

— Все-таки, недостаток образования не всегда мешает жить. Моя родительница просто не могла оценить в полной мере того, чему была свидетельницей. Полет в космос, к примеру, удивлял её гораздо сильней.

Я поставил кружку с чаем на стол, и пристально глядя маме в глаза, сказал:

— Мама, ты просто не понимаешь всех возможных последствий, если мой секрет станет общеизвестным.

Могу рассказать по пунктам.

Во-первых, для начала к нам начнётся паломничество больных, жаждущих быстрого излечения.

Во-вторых, на это сразу обратят внимание органы власти.

В-третьих, меня через какое-то время заберут на обследование.

И, наконец, четвертое, если на обследовании поймут, что я действительно могу улучшать лекарства, ты меня больше никогда не увидишь. Меня просто не выпустят на свободу, и всю жизнь я проведу взаперти.

— Ну живут же у нас в городе бабки -ведуньи, порчу снимают, грыжи заговаривают, настойки разные продают, — их ведь никто не трогает,— ответила мама, глаза у неё уже были на мокром месте. — Почему тебя сразу должны посадить в тюрьму.

— Мам, всякие бабки-ведуньи могут заговаривать грыжи, снимать порчу и живут на свободе, только потому, что власти прекрасно знают, что на самом деле эти бабки ничего вылечить не могут, и от их настоек никакого ни вреда ни толка нет. Конечно, никто меня в тюрьму не посадит, но жить придется в изоляции и под охраной. А мне это на фиг не нужно, да и тебе тоже. Так, что, мама, давай договоримся. Если хочешь, чтобы у твоего сына было все хорошо, никогда, никому не говори ни единого слова о его необычных способностях. Тем более, что я сам в них ни черта еще не разобрался, и не знаю, получится ли разобраться вообще.

После этих слов мама разревелась по-настоящему и, обняв меня, начала уверять, что ничего никому не расскажет.

Обещанием женщин не стоит доверять, впрочем, как и мужчин, поэтому мамины слова я всерьёз не принял. В принципе, здесь все зависело от меня. Если я не буду палиться сам, то никаким посторонним утверждениям о моих способностях веры не будет.

Прорыдавшись, мама вспомнила, что у неё со вчерашнего дня стоит опара, и возможно она уже перекисла.

Поэтому она отправила меня за дровами, а сама занялась тестом.

Взяв с собой по пути помойное ведро, я пошел на улицу. У двери подъезда с задумчивым видом стоял Валерка Лебедев в галошах на босу ногу, в драном милицейском тулупе и курил сигарету.

Увидев меня, он оживился.

— Витёк, привет. Тут с утра слышал, к вам родня привалила.

-Как привалила, так и отвалила,— сообщил я.

Валерка усмехнулся, окинул меня взглядом и неожиданно предложил:

— Слышь, Витька, я сегодня на танцы собираюсь, пацаны знакомые все разъехались, а одному что-то неохота идти. Может, тебя с собой взять?

Я тоже улыбнулся.

— Валера, ты недавно говорил, что я еще тот слабак. А теперь с собой зовешь.

-Ты знаешь, — уже серьезно заговорил сосед. — За последние пару месяцев ты прилично вырос, поздоровел. И очень начал брата напоминать. А тот был пацан резкий, чуть, что не так, сразу бил в табло.

— Не сочиняй,— ответил я. — Вовка очень редко дрался. Иначе бы его быстро из бокса поперли.

-Ну, да, — согласился Валерка, — редко, зато метко. сам не раз видел.

— А почему бы и нет, — подумал я. — Зачем вести себя, как старик, если по факту ты им не являешься. Решено идем на танцы.

Так я Валерке и заявил. Тот явно обрадовался, сообщил, что бутылку вина купит на свои, а с меня, нищеты, ничего не возьмет. Ну, а я особо и не спорил.

Кинув охапку дров перед плитой, сообщил маме:

— Сегодня вечером иду с Валеркой на танцы в клуб железнодорожников.

— Какие еще танцы!? — сразу возмутилась мама. — Ты совсем недавно перенес тяжелую травму, операцию, а теперь собираешься дрыгаться на площадке, всякие твисты, шмисты.

Но я на уговоры не поддавался, поэтому она довольно быстро отстала, тем более что опара требовала внимания.

Растопив плиту, я ушел к себе в комнату и начал перебирать свой гардероб, пытаясь сообразить, в чем пойти на танцы.

После чего снова улегся в кровать с учебником истории.

Как, обычно, чтение данной книги нагоняло сон в течение десяти минут, так, что вскоре я заснул.

Разбудила меня мама, сообщив, что пора обедать.

Соблазнительный запах выпечки проник и в мою комнату, поэтому я быстро переместился на кухню. Отдав должное рыбникам с сигом

и калиткам, открытым пирожкам из ржаной муки и начинкой из пшена и картофеля, через двадцать минут я отвалился от стола с полным животом и побрел снова в комнату, чтобы снова лечь спать. На легкие уколы совести, что тебе дали вторую молодость не для того, чтобы ты её проспал, я во внимание не принял, просто очень хотелось подремать после обеда.

Даванул я хорошо. Когда проснулся, за окошком уже темнело. Будильник на столе показывал уже четыре часа пополудня.

Мы с мамой снова почаевничали, съев по паре булочек с корицей. Она между делом сообщила, что полностью поправилась и её ничего не беспокоит.

-Пока ты спал, я даже твои брюки отпарила, — добавила она — Очень уж они мятые были.

В мои планы отпаривание брюк не входило, но раз уж дело сделано, пришлось сказать спасибо.

В семь часов вечера я в полной боевой готовности спустился на первый этаж и постучал в дверь к Лебедеву.

Дверь распахнулась почти сразу.

— Так и думал, что ты скоро придешь, — сообщил Валерка, пропуская меня в комнату.

Квартира у него ничем от нашей не отличалась, разве, что у Валерки в комнате имелся магнитофон "Яуза", повсюду были разбросаны бобины с пленкой, гитарные струны и пахло уксусом.

Увидев, как я поморщился, Валера пояснил.

— Магнитофон, зараза, пленку жует, рвет, приходится клеить постоянно, За полгода почти бутылку эссенции извел.

Ну, ладно, скажи лучше, что будешь пить? У меня сегодня выбор богатый, водка Кубанская, вермут красный, и портвейн три топора.

— Мда, выбор отличный, — подумал я про себя. Но вслух похвалил Валеркин вкус и сообщил, что буду пить портвейн.

— Тоже гадость, но хоть не такая, как Кубанская водка и красный вермут, — подумал про себя.

Валерка в это время уже одевался.

— Идем быстрей, пока твоя мамаша не пришла проверять, что мы тут делаем. А выпьем мы в другом месте. -сообщил он.

Когда мы вышли на улицу, там во всю валил снег. Но было не холодно.

-Завтра растает, — прокомментировал Лебедев и широким шагом направился к автобусной остановке.

Проехав две остановки, мы вышли около общежития, в котором Валерка получил место в конце сентября.

На входе вахтерша проводила нас безразличным взглядом. В вестибюле, между тем было оживлено. Туда-сюда сновали разные поддатые личности, проносились девчонки с бигудями на головах. Короче, общага гудела в праздники.

Давно я не видел подобного зрелища. Пожалуй, лет пятьдесят, если считать с прошлой жизнью. В своей второй ипостаси я в подобных местах еще не бывал. За месяц учебы так и не удосужился зайти в наше общежитие. Вернее, делать мне там было нечего, да и никто не приглашал.

-Хорош по сторонам глазеть! — шикнул Валерка и потащил меня на второй этаж.

Когда он открыл комнату своим ключом, моему взору предстало помещение, в котором еле уместились три кровати и стол у окошка. Место четвертой кровати занимал обшарпанный гардероб.

В комнате было относительно чисто, но табаком воняло немилосердно. Увидев, как я сморщился, Лебедев открыл форточку и решительным жестом выкинул за окно гору окурков из блюдца, стоявшего на столе.

— Парни накурили перед отъездом, а выкинуть забыли, — кратко пояснил он и начал выставлять на стол бутылки.

Хотя я и предпочел пить портвейн, Валера притащил сюда все, что озвучивал ранее, то есть кубанскую водку и вермут.

Половина буханки черного хлеба, два плавленых сырка и несколько соленых помидоров были у нас на закуску.

Я на правах гостя сидел за столом и молча наблюдал за хозяином. Нарезав хлеб финкой с наборной ручкой, Лебедев на секунду задумался. Потом вновь открыл форточку и вытащил из неё висевшую за окном авоську с каким-то свертком.

Когда он развернул белую тряпицу, по комнате разошелся бодрящий чесночный аромат.

И хотя я не был голоден, но непроизвольно сглотнул слюну, когда Валера начал нарезать тонкими ломтиками чуть розоватое сало.

— Сальцом самое то водяру закусить, — прокомментировал Лебедев свои действия. — Ванька Грищенко вчера домой уехал, обещал еще привезти пару килограмм. А мы с тобой остатки сегодня подберем.

— Ну, вздрогнули! — сказал он, налив себе четверть стакана водки, а мне почти полный стакан портвейна.

Мы не дошли еще до второго стакана, как в дверь постучали.

Валера приложил палец к губам.

— Молчим, дома никого нет, — шепнул он мне.

Стук повторился, потом женский голос негромко произнес

— Галька, наверно, все парни уехали.

— Ага, — скептически ответила другая дама. — То-то в скважине изнутри ключ вставлен. Ваня, открой, это мы!

Но мы с Валерой молчали, как истуканы.

Сойдясь на том, что, наверно, парни спят, девушки отправились дальше.

Валерка, удостоверившись, что те, действительно ушли, ухмыляясь, сообщил:

— Галька, она такая, выпивку за километр чует. Каждый раз, как мы сядем выпивать она тут, как тут. Мы бы с Лёхой Малышевым её давно отучили пить на шару, но Ванька не разрешает. А толку то что? Она ему только за сиську дает подержаться и все. Представляешь? Пьет не меньше нас, а расплачивается сиськой. Мы Ваньке сто раз говорили, требуй большего, а он, дуралей, все собирается и никак не соберется. Что и говорить, деревня деревней. Лучше бы он дома оставался, да отцу помогал свиней ворованным комбикормом кормить.

— Тогда бы мы сейчас салом не закусывали, — выдал я нехитрую сентенцию.

-Это, да, — согласился Валера. — Такого сала мы бы точно не увидели.

Ближе к восьми часам мой товарищ, дойдя до нужной кондиции, заявил:

— Ну, все пора выдвигаться. Сегодня все девки будут наши. Вот увидишь.

Слушая его, я подумал:

— Валера у нас оптимист, хотя это у него алкоголь в крови играет.

У меня в голове тоже слегка шумело, все-таки я с момента попадания практически не пил спиртных напитков. А сейчас выпил грамм триста портвейна три семерки и хоть бы что. Вот, что сало животворящее делает.

Мы оделись, вышли из общежития и направились пешком в сторону нового дома культуры железнодорожников, в просторечии ЖД. На улице стало еще теплей, и мокрый снег понемногу переходил в дождь. Поэтому мы ускорили шаг, стремясь быстрее добраться до цели.

Бдительная билетерша внимательно проверила наши билеты, после чего мы прошли через не менее внимательный осмотр дружинников и двух милиционеров. Видимо, наш вид их устраивал, потому, что претензий к нам не появилось.

После того, как мы разделись и сдали свои шмутки в гардероб, Лебедев сообщил:

— В общем, так, Витёк, у меня тут кое-какие дела нарисовались, так, что я на время свалю. Ты главное не бзди, если кто-то до тебя вдруг докопается, то громко кричи, Валера!!! Я сразу прибегу и мы вдвоем отпинаем любых пидоров.

Поблагодарив Валеру за заботу, я, не торопясь, поднялся на второй этаж в танцевальный зал.

Странное чувство охватило меня, когда я остановился на входе и смотрел на танцующие пары. Было такое ощущение, как будто все, что осталось у меня в памяти, просто приснилось, а я сейчас стою, как в первый раз и мне действительно только шестнадцать лет, а сны останутся только снами. Но это ощущение быстро прошло, лишь мимолетно краем задев меня.

Я шагнул вперед и начал пробираться ближе к сцене, на то место, где обычно собирались старшеклассники нашей школы, той, из прошлой жизни.

Когда я добрался до этого пятака, быстрый танец уже закончился. Музыканты пообщались несколько минут и, объявив медленный танец, начали исполнять песню Жана Татляна "Фонари".

Девчонки, стоявшие рядом со мной делали вид, что им совершенно без разницы, пригласят их, или нет. Но, тем не менее, бросали ревнивые взгляды на подружек, приглашенных на танец.

И тут мой взгляд упал на высокую стройную девушку, одиноко стоявшую у колонны.

Что-то в ней было знакомое.

— Ба! Да это же та девушка, виденная мной у подъезда моего дома из прошлой жизни — я, только в женском облике! — наконец дошло до меня. Понятно, десятиклассница Саша Ефимова практически повторяет даже в мелочах мои поступки из прошлой жизни. И сегодня, она, как и я, когда-то, пришла в первый раз на танцы.

Не знаю, что меня толкнуло, но я решительно подошел к ней и пригласил танцевать.

Девушка, оглянулась, как бы ища совета подруги, но рядом никого не было, она вздохнула и согласилась.

Вроде бы я и вырос до ста семидесяти сантиметров, но Саша все же была немного выше меня и, видимо, смущалась этого обстоятельства. Тем более что Женька Мартынова тоже моя бывшая одноклассница из той, исчезнувшей жизни и, наверняка, нынешняя Сашина подруга, поглядывала на нас с ехидством, танцуя с высоким плечистым парнем.

Чего-чего, а тем для беседы с партнершей у меня имелось с избытком, поэтому к концу танца мы уже болтали, как старые друзья. Так, что, когда музыка замолкла, я остался рядом с Сашей у колонны. Её подруга с кислой улыбкой подошла к нам и произнесла, глядя на меня:

-Шурочка, тебя ни на минуту нельзя оставить, что за дела?

Саша немедленно вспыхнула.

-Женя, сколько раз просила, не называй меня Шурой, мне не нравится.

Я наблюдал за перепалкой с легкой оторопью. Подобные разговоры бывали и у меня в прошлой жизни. Мне тоже не нравилось, когда меня называли Шуриком. А сейчас все повторялось, только солисты были уже не те.

-Знакомься, — обратилась Саша к Женьке, — Это Витя Гребнев он студент медицинского училища, будущий фармацевт.

— Фармацевт, это кто? — наморщила лоб Мартынова.

— Аптекарь, — улыбаясь, подсказал я.

В это время на сцене, рядом с которой мы стояли, появился Валера Лебедев.

Он по-хозяйски экспроприировал гитару у одного из музыкантов и легко пробежал медиатором по струнам.

— А сейчас друзья, мы споем вам песню об электричке, — сказал он громко в микрофон.

Увидев меня, разговаривающего с девушками, подмигнул и добавил:

-Надеюсь, моему другу Вите Гребневу не придется сегодня, как герою песни, возвращаться домой по шпалам, проводив такую замечательную девушку, он культурно доедет домой на автобусе.

После чего оркестр заиграл модную в этом году мелодию, а Валера начал петь.

Когда я посмотрел на девчонок, то понял, что Лебедев оказал мне царскую услугу.

Взгляд Жени Мартыновой отражал все горести мира и молча говорил, ну, почему Сашке всегда везет с парнями, а меня приглашают одни придурки.

В общем, так сложилось, что большую часть вечера я танцевал со своей, не знаю даже, как назвать, сестрой, или просто дальней родственницей. Пару раз я пригласил на танец её подругу, чтобы слегка поднять той настроение.

Зато белый танец удался. Когда его объявили, в мою сторону устремились сразу три девушки. Девушки постарше меня, естественно не замечали, у них были совсем другие интересы. Конечно, спешившие ко мне девицы оказались моими однокурсницами. Их, кстати, в зале имелся не один десяток. Но, им ничего не обломилось. Саша оказалась первой.

— Витя, представляешь, мне так легко с тобой говорить, как будто я знаю тебя не один год, — призналась она во время танца. — Никогда бы не подумала, что смогу так разговаривать с незнакомым парнем. И вообще, я сегодня первый раз в клуб пришла. Женька уговорила.

— Придется твоей подруге сказать спасибо, — улыбаясь, ответил я. — Если бы не она, мы бы с тобой не познакомились.

Во время перерыва к нам присоединился Валера, отыграв с успехом несколько песен, он был доволен, как слон.

В буфете, нас, благодаря ему, пропустили без очереди. Когда мы уселись за столик, Женька робко обратилась к нему.

— Валера, вы очень здорово поете, наверно, учитесь в музыкальном училище?

Тут, я почувствовал, как на мой полуботинок кто-то наступил.

Нетрудно догадаться, что это был Лебедев.

— Да, — небрежно ответил тот. — Специализируюсь по классу гитары и аккордеона.

— Валера, в своем репертуаре, врет, как дышит, — насмешливо подумал я. Но уличать его во вранье даже не подумал. Было интересно, как его ВИА попал в дом культуры железнодорожников, но я уже боялся его о чем -либо спрашивать, чтобы не подставить.

Мы выпили с ним по бутылке жигулевского пива. Девочки удовлетворились лимонадом с язычками.

Валерка шикарным жестом оплатил все это великолепие.

Девчонки переглянулись, не ожидая от скромного учащегося музучилища такого транжирства.

Я промолчал, понимая, что для Валеры сейчас два рубля не деньги. У меня самого в кармане лежал полтинник и два гривенника. Так, что Валера сегодня исполнял роль спонсора. Было немного неприятно, но ведь я не напрашивался к нему в спутники. Когда появится возможность, я с удовольствием верну ему свои долги.

Опять я вспомнил о своих непонятных возможностях, на которых вполне можно было бы заработать, но углубиться в мысли не получилось. Перерыв закончился, и народ из буфета повалил в танцзал.

Время до одиннадцати часов прошло незаметно, когда музыканты закончили свою игру и начали убирать инструменты. Провожать мне пришлось сразу двух девушек. Валера ловко ушел в сторону.

— На фиг мне нужны такие приключения, мокрощелку провожать, а потом с ней в подъезде обжиматься, — сообщил он ухмыльнувшись.— Мы сейчас с ребятами еще немного посидим, потом в общагу приду и поищу себе подружку на ночь. Тем более в комнате два дня кроме меня никого не будет. А ты давай, провожайся, девка симпотная, может у тебя что-нибудь когда-нибудь с ней и получится.

Было очень странно идти знакомой дорогой, хоженой, перехоженной в прошлой жизни. Только тогда я возвращался домой один, проводив очередную девицу с танцев до дома, а сейчас провожаю самого себя в женской ипостаси.

В общем, как говорится в этих странностях без бутылки не разобраться.

До дома мы добирались довольно долго. Сначала проводили Женьку, обиженную на весь мир, потому, что Валера, на которого она явно запала, её проигнорировал.

— Странно, — заметила моя спутница, — Я вроде бы не говорила, где живу, а ты идешь, как будто сто раз здесь ходил.

— Ничего странного, — ответил я. — просто хорошо знаю город.

-Ну, вот мы и пришли, — сказала Саша, когда мы остановились около моего дома из прошлой жизни.

Я украдкой глянул в окно на третьем этаже и увидел мамино лицо у отодвинутой занавески. Увы, это была не моя мама.

Мы подошли к подъезду, и нас уже нельзя было разглядеть из окна.

— Спасибо за сегодняшний вечер, — сказал я и поцеловал девушку в щеку.

В свете тусклого подъездного фонаря была заметно, как она покраснела.

— Мы еще встретимся? — робко спросила она.

— Конечно, — ответил я. — У вас есть телефон.

— Есть, — сообщила Саша и назвала хорошо знакомый номер из прошлой жизни.

— Надо же! — удивился я про себя. — Даже телефонный номер остался прежний, а вместо меня родилась девчонка.

Пообещав, что позвоню в ближайшее время, я отправился домой.

Мне было смешно и в тоже время грустно. Гормоны молодого тела явно перевешивали жизненный опыт, который говорил, что не тем я занимаюсь, но молодость не спрашивала и пыталась брать свое.

До дома я добрался в час ночи, но мама еще не спала. Внимательно оглядев мое лицо и обнаружив, что я цел и невредим, она успокоилась, и повела на поздний ужин.

Когда я расправлялся с пшенной кашей, она неожиданно спросила:

— Девушку провожал?

— Мугу, — ответил я, прожевывая очередную ложку каши.

— Духи у неё хорошие, — сообщила мама. — Весь ими пропах, наверно, дорогие?

— Понятия не имею, — ответил я. — В духах не разбираюсь.

-Но от тебя не только духами пахнет.

— Ну, да, — подтвердил я. — Мы с Валеркой по бутылке пива выпили в буфете.

Я уже собирался лечь спать, когда мама с виноватым видом призналась:

— Вить, тут Валерия Ивановна заходила, мама Карамышевой Нины, спрашивала, нет ли у меня свечей от геморроя. Так, я ей отдала начатую пачку. Ты меня ругать не будешь?

Я махнул рукой.

— Отдала и отдала, свечи в аптеке куплены, так, что пусть с аптеки и спрашивают, я мы здесь ни при чём.

-Вот и я так думаю, — радостно подтвердила мама. — Мы здесь ни при чём.

Ложился я спать с мыслями, что пора браться за ум и начать зарабатывать деньги. А то, стыдно сказать, даже пирожное девушке не могу купить. С безденежьем надо заканчивать. Валера меня постоянно спонсировать не будет. Так, что завтра и начнем проработку вариантов разбогатеть.

Утром девятого ноября в отличие от вчерашнего дня нас никто не тревожил. Поэтому я выполз на кухню только в десятом часу.

Мамы там еще не было. Но, когда по квартире распространился запах гренок в омлете, дверь в её комнату скрипнула и оттуда появилась заспанная мамина физиономия.

Её взгляд скользнул по рабочему столику, где лежала яичная скорлупа.

-Витька, ты вполне бы мог обойтись двумя яйцами, — недовольно сообщила она. — Я к вечеру, перед работой собиралась блинов напечь.

-Ничего страшного, позавтракаю и сбегаю в магазин, — ответил я.

-Сегодня наш магазин опять закрыт, санитарный день у них, — недовольно сказала мама. — Специально устроили, паразиты, чтобы после праздников лишний день не работать!

— Ну, схожу до гастронома, — сказал я. — Прогуляюсь по морозцу.

— Для здоровья неплохо, — согласилась мама. — А потом чем будешь заниматься? Тебе ведь только в понедельник пятнадцатого на учебу?

-Найду чем заняться, — отмахнулся я. — Давно хотел в библиотеку сходить, наверно, завтра с утра и отправлюсь. А сегодня хочу почитать учебники немного.

После этих слов мама внимательно глянула на меня, словно проверяя, здоров ли её сын, ранее никогда не уделявший учебе лишнего времени.

Убедившись, что я вроде бы в своем уме, она вздохнула и сказала:

— Никогда бы не подумала, что услышу от тебя такие слова. Ну, ладно учись. А я, пожалуй, бабу Груню навещу, давно у старушки не была. Баночку волнушек ей отнесу и протертой клюквы с сахаром.

Суп и макароны в холодильнике, пообедаешь без меня.

Я молча кивнул и взял со сковородки очередную гренку.

Сходив в гастроном, за яйцами, а заодно за молоком, хлебом и маслом, я достал из шкафчика на кухне жестяную коробку, являющейся нашей аптечкой.

Устроившись за столом в своей комнате, начал перебирать выцветшие от старости упаковки лекарственных препаратов и початые флаконы зеленки, валерьянки и йода.

Удивительно, но до этого времени руки у меня не доходили до этой коробки.

Сейчас же я раскладывал лекарства на две кучки. Всего несколько конволют с таблетками лежали в малой кучке, остальные пришлось сложить в кучку с истекшим сроком годности.

Норсульфазол, пирамидон, похоже, лежали в аптечке с пятидесятых годов. Я же задумчиво крутил в руках упаковку таблеток от кашля. Основным действующим веществом в них являлся кодеин.

— Надо же, мечта наркоманов спокойно лежит в маминой аптечке и никому нынче не нужна, — подумал я и кинул кодеин к упаковкам с истёкшим сроком годности.

— Попробую вначале поработать с недавними препаратами, — решил я и взялся за упаковку тетрациклина с нистатином. Эти таблетки были куплены в январе этого года, когда мама лечила меня от ангины, и срок годности был у них, аж, до семидесятого года.

— Взяв упаковку в руки, я сосредоточился и стал ждать результата. Однако, никакого толка от моего сосредоточения не вышло.

— Ну, что же, отрицательный результат — тоже результат, — решил я, и взялся за пузырек с валерьянкой.

— Возможно, с тетрациклином ничего не получилось из-за того, что я просто хотел улучшить препарат, не вдаваясь конкретно, от чего тот должен лечить.

С такими мыслями я зажал ладонями флакон с темной жидкостью и представил себе, что мне нужно получить сильное снотворное средство.

На этот раз способность сработала. По рукам пронеслась волна тепла, а пузырек ощутимо нагрелся.

На вид настойка нисколько не изменилась. Но когда я открыл пробку, то обнаружил, что запах валерианы резко усилился.

— На ком бы проверить эффект? — подумал я и невольно улыбнулся. Конечно, на кошках.

Капнув на блюдце несколько капель настойки, я вынес его в коридор и произнес волшебные слова, Кис-кис.

Сразу три кошки спрыгнули из открытого люка ведущего на чердак и подбежали ко мне. Ну, а я, сразу подставил им блюдце.

Кошаки равнодушно на него посмотрели и дружно развернувшись, показали подергиванием хвостов все презрение, испытываемое к наглому обманщику, пожалевшему для них кусочек колбасы.

— Придется опыт усложнить, — подумал я и начал поиск мышеловки, лежавшей где-то в прихожей.

Найдя искомый предмет, зарядил его корочкой хлеба и поставил у самой соблазнительной дырки в полу, а сам взялся за учебник обществоведения. Не успел перелистнуть пару страниц , как на кухне раздался звук сработавшей мышеловки.

Когда я туда зашел, большая усатая мышь безуспешно искала возможность выбраться из западни.

Капнув пипеткой на спинку мышки несколько капель модифицированной валерьянки, я вытащил её за хвост из мышеловки и направился в коридор.

На этот раз кошек даже не пришлось звать. Около нашей двери их уже собралось несколько штук. У них давно выработался условный рефлекс на звук захлопнувшейся мышеловки. Вот в самый центр этого сборища я и кинул несчастную мышь.

Кошки шарахнулись от неё по сторонам. Зато небольшой серый котенок ловко схватил свою жертву и в два прыжка оказался на чердаке.

Там, он улегся на краю люка и начал закусывать мышкой, начав с головы.

Кошки возмущенно мяукали, требуя продолжения банкета, а я следил за котенком.

А тот неожиданно уткнулся носом в край люка и заснул. Длинный мышиный хвост так и остался торчать у него из пасти.

Забравшись по лестнице на чердак, я взял своего первого подопытного и унес домой.

Положил его в пустую корзину из-под дров и заметил время, чтобы определиться, сколько времени кот проспит. Чей это питомец я так и не понял. Вроде бы в нашем подъезде раньше его не замечал.

Усевшись за стол, решил проверить еще одно предположение. Снова взяв упаковку тетрациклина, постарался представить, что держу в руках лекарство от артрита.

И опять у меня ничего не получилось.

— Наверно, моя способность может усиливать только свойства, изначально имеющиеся у препаратов, — подумал я. — Хотя для более точных выводов необходимы дальнейшие исследования.

К сожалению, мне пришлось срочно прерваться. Неожиданно накатила слабость, появилось головокружение и тошнота.

Подобные симптомы без сомнения явились следствием моих манипуляций. Ведь до этого момента я не занимался ими так долго.

Кинув взгляд на часы, понял, что давно пора пообедать. Преодолевая слабость, поднялся и вышел на кухню.

Разогревая суп, услышал шуршание в корзине. Котёнок в ней уже проснулся и сейчас занимался вылизыванием своей шерстки. На меня он не обращал никакого внимания.

То, что испытуемый экземпляр остался жив, меня немало обрадовало. Все-таки, имелись опасения, что кот помрет от моих опытов.

Наградив котика кусочком вареной колбасы, я выставил его за дверь. Маме его присутствие точно бы не понравилось.

Операция по выдворению кота прошла вовремя. Минут через пятнадцать домой вернулась мама.

Естественно, убрать лекарства со стола я не успел.

А мама, как знала, сразу прошла ко мне в комнату, проверить, чем занимается её сынок.

— Витя, зачем ты все лекарства на столе разложил? Тебе больше делать нечего?

Я задумчиво почесал затылок.

— Мам, все случайно получилось, начал искать перец и наткнулся на коробку с лекарствами. Посмотрел, а там половина просроченных. Решил разобраться, да выкинуть их от греха подальше.

Мама улыбнулась.

— Еще на первом курсе учишься, а мнишь себя великим специалистом.

— Ну, а что такого? — прикинулся я валенком. — Даты на упаковках нетрудно посмотреть. Взять, к примеру, пирамидон. У него срок годности шесть лет назад прошел.

— Ну, да, — согласилась мама. — Как-то я упустила это дело. Ну, раз взялся за дело, доведи до конца. Давно следовало аптечку перебрать.

— Может, чаю попьём? Я подушечек купил двести грамм, — прозвучало мое предложение.

— Давай, — согласилась мама и начала рыться в сумке.

Вынув из той бумажный пакетик, она гордо заявила:

— Сегодня будем пить чай с шоколадными конфетами. Грильяж в шоколаде. Баба Груня подарила. Ей племянница из Ленинграда регулярно привозит.

Вслед за пакетиком она достала жестяную коробочку от вазелина.

Увидев мой вопросительный взгляд, мама смущенно пояснила:

— Вот еще дала немного мази для рук, сказала, что для моей работы самое то.

Ты же помнишь, что она травками да настойками давно подторговывает?

Я отрицательно мотнул головой. В памяти Вити Гребнева о бабе Груне почти ничего не осталось, разве, что воспоминания, что есть такая бабка.

Вроде бы она приходилась маме двоюродной тёткой.

Мама тем временем продолжила говорить.

— Я, как услышала от Маши, что у тебя удачная мазь получилась, сразу вспомнила, как мне бабушка рассказывала, что у нас в роду всегда травники появлялись. Но после войны, всю родню раскидало по стране. Кто-то умер, кто-то пропал без вести. Из травников одна только баба Груня жива по сей день. Да и той уже под девяносто лет.

Так, что сходила я ней, поговорила. Твои художества расписала. Так Груня встрепенулась, как молодая, очень хочет на тебя посмотреть. Я сказала, что у тебя каникулы, так что завтра пойдем к ней в гости вместе с тобой.

— Вообще-то, я завтра в библиотеку собирался.

-Ничего страшного, сходим к бабушке, а потом иди куда хочешь, — заявила мама.

— Упирался я, конечно, для вида. Мне не только хотелось посмотреть на престарелую родственницу, но и понять, можно ли с ней будет договориться о продаже моих препаратов, если они, конечно, будут получаться.

Судя по тому, как о двоюродной тетке рассказывает мама, старческим слабоумием бабуля еще не страдает.

После чая мама улеглась, надеясь немного поспать перед работой. Я же продолжил свои исследования.

К сожалению, проверить эффективность создаваемых препаратов не представлялось возможным. Далеко не все можно испытать на кошках. Тем не менее, некоторые выводы мне сделать удалось.

Первое, для усиления действия лекарственного средства, независимо от его формы; таблетки, настойки, или отвара, мне надо представить в уме для чего я хочу его использовать.

Второе, при этом от меня не требуется полностью представлять в голове механизм действия препарата.

К примеру, я даже приблизительно не понимаю, на какие структуры головного мозга действовала моя модифицированная валерьянка. Но она же действовала!

В общем, как обычно, вопросов появилось гораздо больше чем ответов.

Так, что придется большей частью действовать методом проб и ошибок, начиная с самых безобидных лекарств. И, естественно, придется пробовать все рецепты на себе.

К ужину я вполне восстановился. Дурнота, беспокоящая вторую половину дня, исчезла. После ужина мама отправилась на работу, а я, как обычно подошел к умывальнику почистить зубы перед сном.

Когда у меня в руках очутился тюбик мятной пасты, в голову вдруг пришла идея превратить пасту в лечебное средство.

Увы, у меня опять ничего не получилось.

Почистив зубы нисколько не изменившейся пастой, я уселся за стол и начал размышлять о причинах фиаско.

С одной стороны они вроде бы лежали на поверхности. Ну, как может измениться мел? А экстракт мяты, которого в пасте имелся мизер, вряд ли потянет на лечебное средство. По крайней мере, на сегодняшний день именно так я объяснил свою неудачу. Но все решил попробовать ещё раз, а потом ещё.

К одиннадцати часам вечера снова получил истощение, в голове звенело, и гудело, как будто в ней звонил огромный колокол.

-Перестарался с непривычки, — понял я. И решил лечь спать, не дожидаясь маму с работы. Капнул в мензурку несколько капель измененной валерьянки, разбавил её водой и выпил залпом.

Хорошо, что догадался это сделать рядом с кроватью у себя в комнате.

Едва успел опустить голову на подушку, как сразу отключился. Засыпая, увидел в памяти, наконец, как выглядит баба Груня. Косматая, чуть сгорбленная, седая старушенция грозила мне клюкой и что-то говорила. Но, разобрать её слова я не смог.

Следующим утром я встал бодрым, как огурец, несмотря на то, что вчера словил пару раз магическое истощение. Не мудрствуя лукаво, именно так я назвал так вчерашнее ухудшение самочувствия.

Мама опять выбралась из комнаты после того, как по квартире разнесся запах жарящихся оладий.

Увидев меня у плиты в трусах, майке и фартуке, она засмеялась.

— Может, тебе не стоит идти учиться, будешь дома обеды варить, ужины? — предложила она. — А я буду деньги зарабатывать.

Меня так и подмывало заметить, что на такие деньги особо не проживешь, но не хотелось обижать мать моего тела.

К сожалению, а возможно, к счастью, я не испытывал настоящих сыновних чувств к матери. Но язык, все же, старался придержать.

Мы съели гору оладий, выпили по кружке чая, после чего начали собираться в гости.

Мама заставила сходить меня в подвал и принести оттуда ведро картошки и банку груздей.

Так, что в гости я шел нагруженный, как ишак. Благо, что осень вновь победила зиму и, на улице было сыро, а вчерашний снег бесследно растаял.

Хорошо, что большую часть пути пришлось проехать на автобусе. Но все равно я изрядно вспотел, пока мы, выйдя с остановки, не добрели до новенькой пятиэтажки.

— В прошлом году Груня с племянницей сюда переехали, — сообщила мама. В её голосе явно чувствовалась завистливая нотка.

-У них вроде бы барак снесли, — спросил я, разглядывая пустынный двор с сушившимся на веревках бельем.

— Снесли, — вздохнула мама. — Вроде и барак был небольшой, одноэтажный, однако в этой пятиэтажке квартир на всех жильцов не хватило.

За разговорами мы дошли до дома и вскоре звонили в квартиру на втором этаже.