Дождь шел не переставая, иногда усиливаясь, иногда превращаясь в редкую морось. Тропа окончательно раскисла, так что далее Кэлхан вел Эрика по густой траве среди сосен. На некоторое время они вышли на открытую местность, потом обошли небольшую возвышенность, где стояли гигантские ветряные мельницы, скрежещущие своими жерновами. На склонах паслись промокшие насквозь козы, печально сбившиеся в кучу. Хозяев не было видно. Лесник предположил, что мельник со своими сыновьями занимается мукой, забыв про свой скот, после чего открыл двери какого-то сарая, куда без промедления поспешили козы.
— Не знаю, что у него там, и знать не хочу, — объяснил он Эрику. — Пусть думает, что скотина сама догадалась дверь открыть. Если и пожуют его зерно, все равно не разорится.
Через некоторое время дождь почти совершенно стих, зато добавилась другая неприятность. Появились комары и какие-то мелкие кусачие мошки, сначала по одной, а затем небольшими тучками. Эрик опустил сетку капюшона, став похожим на рыцаря в шлеме; от насекомых этот наряд защищал, зато видимость сузилась чрезвычайно. Лесник только махнул рукой, увидев такую картину; на него самого мошкара почему-то не садилась вовсе.
Они шли довольно медленно, в основном из-за того, что из земли то и дело торчали корни, о которые можно было запнуться. В одной ложбине лесник попросил Эрика убрать руки в карманы, ступать аккуратно и не трогать ветки. Там рос кустарник с листьями, края которых резали, как бритвы. Крупные темно красные плоды манили взгляд, но лесник объяснил, что собирать их можно лишь в специальной одежде, к тому же сейчас они были ядовиты, следовало подождать пару месяцев, чтобы отрава выветрилась.
— Слушай, Кэлхан, а что за история случилась с оленями в Файрдене? — осторожно задал вопрос Эрик.
— Слова толстяка вспомнил? Он, вообще-то, не соврал. Я увел оттуда оленей в густые северные леса. А то молодые господа повадились чуть ли не каждый день на охоту ездить. Теперь, если и захотят, то любой поселянин может их без суда застрелить.
— А почему ты это сделал?
— Жалко мне их, — сухо сказал Кэлхан. — Олени здесь славные, добрые, из рук едят, если не обижать. Фермеры никогда их не убивали, даже когда те их фруктовые деревья объедали. Олени в Файрдене, конечно, сначала убегали от меня, потом поверили. Так и повел их, будто пастух, через границу. Не знаю уж, кто меня увидел и наместнику доложил, однако в следующий раз пришлось от бейлифа тесаком отмахиваться. Он-то и рассказал, что наместник положил сто золотых за мою голову. Дорого же он свои развлечения ценит. Ничего, пусть теперь на клопов с блохами поохотится.
— Хорошо ты это придумал, Кэлхан, — промолвил Эрик. — А что за человек наместник? Меня послали ко двору ярлов, хотелось бы знать, как с ними себя вести.
— Хастван? По мне, так он лучший из двоих братьев. Гордый до глупости, завистливый, мелочный, но окончательно еще не испорченный, если ты понимаешь, о чем я говорю. Зато Тар-Легвен — это человек, которого действительно стоит опасаться. Он дьявольски проницателен, расчетлив, сведущ во многом и совершенно лишен какой-либо человечности.
— И в чем же это проявляется?
— Не думай, что он изверг и убийца. Он не настолько глуп, да и бесцельной жестокости в нем нет. Просто Тар-Легвен мыслит совершенно холодно, оценивая собственную выгоду и забывая обо всем остальном. Скажем, он построил железные машины, куда можно кидать деньги и крутить ручку, а та в ответ тебе показывает три герба. Если гербы одинаковые, получаешь много денег, если разные, пропала твоя монета. Тар-Легвен установил такие штуки в нескольких селениях и приставил к ним стражников, чтобы вместо монет камни не бросали. И что ты думаешь? Уже половина поселян в Северном Файрдене ему в кабалу перешла, заигравшись.
— И никто не противится?
— А что ты тут сделаешь? Иная жена мужа на пять минут за водой отпустит, а он воровато домой возвращается и говорит, что в долг непомерный влез. В Серых Заводях старейшины стражника побили и машину в озеро скинули, так потом дружина примчалась, двоих в темницу забрали, прочим пригрозили и за машину стрясли с каждого в двойном размере. И ведь не попрекнешь — не спускать же порчу имущества двора, да и не принуждает никто никого играть. Другое дело, когда дружинники такую штуку в "Холм" привезли в прошлом году, думали, трактирщик с радостью возьмется за прибыльное дело. В общем, больше они по такому поводу через Азаррим не сунутся, так я думаю.
— Помочь бы этим крестьянам... — как бы между прочим произнес Эрик.
— Верно говоришь. Я бы сам взялся, да из-за этой награды за мою голову опасно мне будет в Файрдене. Мало ли, старейшины решат, что ста золотых как раз хватит, чтобы долги вернуть и заодно перед наместником выслужиться. Если будет возможность, попробуй крестьян вразумить, среди них много разумных людей.
Эрик ответил согласием, хотя вовсе не представлял, как нужно вразумлять крестьян. Тем временем они опять вернулись на тропу, которая, вильнув напоследок, оборвалась у поля, заросшего высокими желтыми и бурыми колосьями, скрывающими человека с головой. Лесник, не останавливаясь, пошел прямиком через заросли, и Эрику ничего не оставалось, как последовать за ним.
Пряный аромат пашни сменился крепким запахом дыма. Они добрались до селения Ханенхуд, со всех сторон окруженного тучными полями. Пара десятков высоких бревенчатых домов стояли по кругу, в центре находилось небольшое озерцо, откуда вытекал ручей. Узкие дорожки между грядками были выложены мелкой галькой. Путников встретил дружелюбным лаем пес, ярко-рыжий, чуть ли не красный. На шум из ближайшего дома вышел хозяин, не особенно взволнованный, но все же с коротким луком в руках.
— Кто пожаловал? — ворчливо произнес пожилой поселянин.
— Неужто не узнаешь, Гормби? — Кэлхан подошел к старику и приветственно приобнял его, махнув Эрику рукой, чтобы тот подошел поближе. — Веду вот странника на восток, ему нужно ко двору ярлов, а реки разлились.
— Реки, они разлились, это так, конечно, — проговорил местный, подслеповато щурясь на Эрика. — Еще неделя дождей, и вода до наших пашен доберется. Ты вот что скажи...
— Что? — нетерпеливо произнес лесник.
— Не торопи старого, — старик почесал затылок. — Скажи мне, свинью сейчас забивать или нет? Гости у нас редкость, надо бы встретить, как полагается.
— Не хочу медлить. Вода все прибывает, скоро и до моих лодок будет не добраться. Если есть какая еда сейчас, буду рад. Если нет — то мы сразу пойдем, не задерживаясь.
Конечно же, еда у старика нашлась в изобилии. Вскоре они уже обедали за длинным столом рядом с двумя сыновьями и четырьмя зятьями главы семейства, а так же с их женами и старшими детьми. Жили они все порознь, но кухня и трапезная были общими. Больше всего было мучного: булок, пирогов, мягкой лапши в бульоне и жареного теста с мясом; подали также огромное блюдо мелкой рыбы, целиком обжаренной с сельдереем, затем пахнущие полынью соленья и молочный сыр, тающий во рту. Густо-черный квас вдоволь разливался по огромным деревянным кружкам, а в завершение обеда старик откупорил приличных размеров бутыль с крепким хлебным напитком, вроде пива, но совершенно не пенящегося и острого на вкус.
Встать из-за стола было тяжело. Уже будучи полностью сытым, Эрик продолжал жевать кусок жареного пирога с мясом и кореньями. Такой вкусной еды не было и за княжеским столом, о чем он не преминул сообщить гостеприимным селянам. Старик раскраснелся и рассказал, что многие эти блюда он сам изобрел и сыновей научил их готовить. Они выпили еще по стаканчику за здоровье хозяина, после чего все-таки поднялись, чтобы идти дальше.
Кэлхан заметно подобрел после обеда, даже начал рассказывать какие-то забавные истории из своей жизни. Эрик почти его не слушал, думая о чем-то своем, но лесник, похоже, не обращал на это внимания. Показалось, что он упомянул чуть ли не каждого обитателя "Холма", причем большинство выставил далеко не в самом лучшем виде. Особенно досталось толстому Коблену, который оказался виновен чуть ли не во всех человеческих грехах.
Полный желудок давал о себе знать, и вскоре лесник захотел устроить привал. Он собрал охапку веток посуше и принялся разводить костер. Получалось у него это не особенно хорошо: изредка поднимался густой черный дым, но тут же огонь вновь угасал.
Тем временем Эрик расстелил на траве отрез непромокаемой ткани и начал выкладывать туда еду из мешка. Не то чтобы он был особенно голоден, однако выпить травяного чая и закусить свежим беконом из деревни был вовсе не прочь.
За этим нехитрым занятием Эрик краем глаза заметил большое темное пятно на окраине поляны. Он поднял голову и увидел крупного медведя, замершего на месте и внимательно разглядывающего гостей. Зверь не выражал никакой неприязни, в его блестящих черных глазах, окруженных белой каймой шерсти, было лишь любопытство. Похоже, медведь помнил лесника и пришел, заслышав шаги старого знакомого. Медленно переступая лапами, зверь подобрался поближе к Кэлхану, чертыхавшемуся над грудой хвороста.
— Красавец, правда? — спросил Эрик у лесника.
— Кто? — недоуменно спросил Кэлхан, после чего обернулся и увидел медведя. Зверь чуть привстал и находился совсем близко, разве что не положил лапу на плечо лесника. На лице Кэлхана отразилось сразу несколько эмоций с преобладанием ужаса. Он замер и стал тихо отходить в сторону.
— Зажигалку-то возьми, — уже не так уверенно промолвил Эрик.
Кэлхан продолжал пятиться прочь, сигнализируя Эрику, чтобы тот уходил подальше от медведя. Зверь тем временем убедился, что в куче хвороста нет ничего хорошего, фыркнул от едкого дыма и затрусил в направлении Эрика. Тот не нашел ничего лучше, как кинуть в сторону приличный кусок бекона, лежащий на ткани. Медведь оценил этот жест и немедленно принялся за еду. За эти несколько секунд Эрик успел схватить отрез вместе с прочей снедью, подхватить зажигалку Кэлхана и быстрым шагом добраться до лесника. Покончив с беконом, медведь грустно посмотрел на людей, скрывающихся от него в лесу, и побежал куда-то по своим делам.
— Сытый, — только и сказал Кэлхан поначалу, когда они уже отошли на безопасное расстояние. — Был бы голодный, так просто б не отвязался. Шел бы за нами до самой реки. Понимаешь, не водятся они здесь. Из-за ливней медведь сюда добрался, не иначе. И хорошо, что спокойный попался. Они, медведи, если однажды крови человеческой попробуют, потом все норовят опять людьми полакомиться.
— Да ладно тебе, — возразил Эрик. — Зверь как зверь. Все же понял: свое получил и дальше оставил нас в покое.
— Безрассудный ты малый, как я погляжу, — недовольно произнес лесник. — Думаешь, не знаю я этих медведей? Они же как распоясавшиеся малые дети в этих лесах, где на них никто не нападает. В дома залезают, скотину дерут. Путников одиноких прямо-таки грабят, пока те всю еду им не отдадут. Этот еще помоложе и не такой наглый. А так им ничего не стоит тебе голову оторвать, если изо рта медом слишком сильно пахнет.
— Плохо ты лесник, про медведей думаешь, а про людей и того хуже, — Эрик был слегка уязвлен интонацией собеседника. — Все же видят, как ты к ним относишься. И тесак тебе твой не всегда поможет.
— Много ты знаешь, — бросил в ответ Кэлхан, однако видно было, что слова Эрика основательно его задели.
Далее они шли молча, лесник даже перестал предупреждать о препятствиях, так что однажды Эрик чуть не угодил в липкую тягучую черную грязь, пятнами проступавшую из-под земли. Постепенно темнело, и все ближе чувствовалось присутствие разлившегося Азаррима. Кэлхан шел по гряде холмов, так что под ногами еще было сухо, однако в ложбинах уже стояла вода. Похоже, кузнец в трактире не обманывал: вода действительно поднималась словно из-под земли.
Сосны вокруг сменились какими-то неизвестными Эрику хвойными исполинами, разлапистыми, с темной, почти черной хвоей. Мелкие голубые цветы росли там и тут целыми коврами; лесник нехотя объяснил, что цветы эти зовутся в народе могильными, потому что часто скрывают под собой трясины, ступать на них ни в коем случае нельзя. Густо пахло сырой землей и преющей травой. Голые колючие ветки кустарника-сухостоя торчали из затопленных низин, будто костяные пальцы.
Потом идти стало совсем тяжело. Кэлхан долго отыскивал цепи кочек, ведущие в сторону реки. Они брели среди бурой непрозрачной прибылой воды, под которой недобро шевелилась погибшая трава. Деревья стояли чуть пореже, и тем сложнее было идти без возможности цепляться за стволы и ветки. Лесник пару раз останавливался, пытаясь обнаружить какие-то приметы, известные ему одному. В воде скользили змеи, оставалось надеяться, что это были всего лишь безобидные ужи.
— Мы идем на всхолмье, — произнес Кэлхан, взбираясь на склон по скользкой траве. Там наверху у меня две лодки, а у подножия, надеюсь, вода уже достаточно глубока, чтобы переплыть на другую сторону. Перевезу тебя, там и рассчитаемся.
Эрик кивнул в ответ, тщетно пытаясь нащупать ногой устойчивую поверхность на склоне. Лесник помог ему, и вскоре они оказались на вершине холма, обрывавшегося с одной стороны каменной скалой. Здесь густо цвели красные с желтой сердцевиной ромашки, ярким пятном выделяясь среди грязных красок затопленного приречья. Перевернутые грубо сколоченные лодки лежали на самом виду, под ними обнаружились весла, веревки и пригревшийся сурок, сначала замерший в удивлении, а потом с поразительным проворством ускользнувший в соседние кусты.
— А мы отсюда прыгать, что ли, будем? — задал резонный вопрос Эрик.
— Я бы не стал, — просто сказал лесник. — Напорешься в воде на корягу, я тебя оттуда и вытащить не смогу. Смотри внимательнее — сбоку вьется тропка, там и спустимся.
— Смело сказано — тропка, — пробормотал Эрик, окинув взглядом предполагаемый спуск, немногим отличающийся от отвесной стены.
Впрочем, у него получилось добраться до воды без особенных сложностей. Лесник сначала решил спускаться вместе с лодкой, но быстро передумал и скинул ее вниз. Покачавшись, лодка замерла у самого берега. Подтянув ее к себе веслом, Кэлхан закинул вещи на дно.
— Грести я буду сам, а ты пока готовь деньги, — произнес лесник. — Тут умение нужно, чтобы не застрять нигде.
Лодка плыла среди ив, опускавших свои ветви до самой воды, лавируя между отмелями и корягами. Еще не так давно это была полная жизни долина, а сейчас лишь лягушки оглашали окрестность громкими звуками. Птицы, и те покинули эти края.
Вода стояла очень высоко. Среди деревьев Эрик увидел почерневшую деревянную крышу какой-то временной постройки. По всему выходило, что затопленная заводь достигала здесь глубины не менее двух метров.
