Выпускной

Мама ни слова не сказала про то, что Гришка не её уровня, и что не стоило и пытаться.

Парень несомненно с причудами. Угомонился или нет, она не знала, потому не могла судить. А вот то, каким он был в школе, была ошибка родителей. Она не вмешивалась, хотя, наверное, стоило поговорить с ними. Они сына бросили на произвол улицы. И удивительно, как он ещё выжил и стал художником, а не бандитом.

Поэтому она не стала говорить Тане того, что её бы озлобило. ведь она его любит, и хоть и видит, какой он, но наверняка сразу озлобится на маму и бросится, защищать Гришку. А так — её девочка сделала выводы. И это ей решать, как быть дальше.

Может ещё встретит своего любимого и тот её будет носить на руках.

— Ну скажи, мам, что он козёл! — попросила Таня.

— Не могу, деточка, я его совсем не знаю.

— Ну в качестве женской солидарности.

— Разве что тебе хочется это услышать, — мама набрала побольше воздуха в лёгкие и как на душу выпалила: — Гриша — козёл и не достоин моей красавицы! — а потом взглянула на дочку, переведя дух. — Легче стало?

В ответ Таня улыбнулась, вытерла слёзы, и обняла маму, а та её.

Они справятся, вынесут все невзгоды. Маме даже немного стало неудобно перед дочкой, ведь она нашла своё счастье и собиралась познакомить своего ухажёра с Танюшкой. Но теперь стоит ли это делать? Да и самой быть счастливой, когда её малышка страдает — как-то неправильно. Потому она просто вздохнула, решив переговорить с Дмитрием Петровичем. У него был сын, она когда-то надеялась, что возможно сложится не только у неё, но и у их детей, вот только время было слишком неподходящим.

Впереди было ещё воскресенье, и мама надеялась, что к понедельнику Таня придёт в себя, ведь на работе можно отвлечься от переживаний.

* * *

*

Петька отработал первый день, и ему дали неплохую сумму за вечер. Устроившись у одного из ребят из группы, любезно предоставившего ему диван в своей однокомнатной квартирке-хрущёвке, где ютился он с женой, Петька был не в обиде. Они разговорились и нашли много общего, а даже такое жильё лучше, чем совсем спать на вокзале. Возвращаться в квартиру Гришки не хотелось, хотя много вещей осталось там. Стоило забрать хотя бы их. Поэтому он утром же поехал с ребятами на фургончике и вывезли вещи Петьки.

В комнату Гришки Петька заглянул, и видел разгром. Друг иногда психовал и что-то бил, но никогда не трогал свой здоровенный экран. Чувство вины проклюнулось, но парень его тут же подавил. Не пропадёт Гришка! Он может давить на жалость, это они тоже проходили.

Почему-то новым знакомым он доверял. Они были открытыми, много улыбались. А имидж — всего лишь имидж. Они были обычными людьми, со своими семьями, своими делами, проводящими день за репетицией в специализированной звуконепроницаемой комнатке с музыкальными инструментами и соответствующим оборудованием. Ну а раз в неделю, когда и чаще, выступали. У них был свой менеджер, который подыскивал им клубы, но и сами ребята крутились и обязательно брали у всех телефонные номера. Да и разыгравшаяся вчерашняя сцена у метро говорила сама за себя, без контактов ты пропадёшь. Не известно, как завтра жизнь повернётся к тебе. И всегда надо иметь тыл и небольшую заначку в виде пары сотен тысяч на непредвиденные расходы. Понятное дело, что копилось всё не сразу. Желательно иметь жильё — своё, а лучше иметь жену, детей, и под женой понималась не та, на которую запал и с которой хорошо можно покувыркаться в постели, а та, кто будет ждать мужа с работы, с кем можно обсудить собственные переживания, кто поддержит в трудную минуту или наорёт, когда надо, заставляя собраться и что-то начать делать. Это ему поведал Витька, у которого он остановился. Он жил в квартире, которую взял в ипотеку, это несколько стимулировало, ведь кредит отдавать надо — никуда не деться. Поэтому и толкало. Жена могла и матом послать, и заставить тебя по дому возиться, зато он видел, какими глазами смотрел на неё Витька. Он был рад вернуться домой и заранее, поднося руку к звонку, на его губах появлялась улыбка предвкушения встречи с супругой.

Петьке тогда очень захотелось иметь собственный тыл. Когда есть не только любящая жена, но и дети, прыгающие и визжащие от восторга, когда бегут встречать папу. У него не было братьев и сестёр, но он помнил себя маленьким и жаждущим встречи с родителями. Он всегда хотел, но мама сказала, что не может больше рожать, сын им дался слишком тяжело, а чужого ребёнка вряд ли примет. Всё же материнский инстинкт развит сильно, а ущемлять ребёнка — это слишком жестоко, ведь любовь должна быть безоговорочной.

Поэтому Петька хотел много детишек. И он позвонил Жене, решив наводить мосты. Пусть и не срастётся, хотя как знать, но он попробует и с дочуркой пообщаться, как он к ней отнесётся, не воспротивится ли его суть, как у мамы? Всё же не его ребёнок, как знать, может наследственное. Женя согласилась на свидание. Сердце Петьки отчего-то радостно забилось. Неужели он по ней уже соскучился? Да нет же, такого просто не может быть!

* * *

Ей снился один и тот же кошмар вновь и вновь: пламя, пожирающее Леонида.

И она каждый раз просыпалась во сне и вновь оказывалась в дыму. Оля его звала, а потом он появлялся, чтобы в следующее мгновение быть проглоченным потрескивающим огнём. Удушающий запах палёной пластмассы не позволял сделать вдоха, а кошмар всё не заканчивался.

Оля пыталась вздохнуть, но всё было напрасно.

Тело девушки билось в конвульсиях и часто дышало, потребляя много кислорода, но она не осознавала этого.

— Разбудите её, быстро! — сказал врач, видя, как показатели давления и пульса ползут вниз. Такими темпами она уснёт, навсегда.

Девушке сделали укол, заставляя её кровь быстрее течь по сосудам.

— Ты дышишь слишком глубоко. Ты больше не задыхаешься. Успокойся, — врач, лечивший девушку, имел склонности к гипнозу, чем бессовестно пользовался даже без разрешения на то пациентов. — Вот так, правильно.

Он кивнул медсестре, ассистирующей ему и та ушла за лекарствами.

— А теперь ты забудешь всё, что тебя тревожит. Людей, которые вызывают сильные эмоции. Ненависть, страх, любовь, всё, что вызывает боль, — сказал врач, оставшись наедине с девушкой. — Живи сегодняшним днём и радуйся жизни. А воспоминания вернутся, когда не будут уже тревожить как раньше. А теперь просыпайся!

Но Оля так и не очнулась ни в тот же день, ни спустя неделю. К девушке заходили медсёстры, удалось связаться и с её родителями. Они тоже приезжали по очереди через день. Но прогресса никакого не было. При этом все жизненные показатели были в норме. Ну да, надышалась дымом, не более того. Всё уже было позади. Врач разводил руками на вопросы родителей. Он действительно сделал всё, что было в его силах. Помог нормализовать её дыхание, а что не проснулась, так он не мог найти причины.

Пробуждение настало глубокой ночью, когда всё отделение спало, в том числе и дежурный врач и медсестра.

Оля долго не могла понять, где находится и почему так силён запах лекарств, от которого её мутило. А потом обнаружила в руке катетер с тянувшимися к нему трубками.

Больницу она не любила. Помнилось, как совсем ещё крохой её на целый месяц вынуждены были оставить родители, когда она сильно болела, потому что с работы их не отпускали. И пусть посещения были ежедневные, только это не отменяло одиночество и страх остаться одной, без мамы. Чувства тогда были сильными, но сейчас они притупились, хотя и отдавались отвращением к больнице, поэтому они остались с нею. Девушка скрутила колёсико на капельнице, перекрыв доступ лекарства и лишь потом вынула трубку, освобождая себя от привязки к кушетке.

На ней была какая-то светлая рубаха, с завязками на спине. Оля вылезла, стараясь не опрокинуть утку. Бр... Мерзопакость какая! Надо бы вынести, только куда... В туалет, наверное, но его сперва надо найти. Оля поставила судно под кровать, чтоб не мешалось.

Тело ответило гусиной кожей, хотя холодно и не было, а душа — брезгливостью. Как она тут оказалась? Ощупав себя, Оля не обнаружила повреждений, разве что ссадины на руках, которые даже ранами не поворачивался язык назвать. И с этим лежат в больнице?

Припомнила, как решила поискать работу и услышала заманчивое предложение возле метро для студентов.

Про звонок Маши из общежития она уже не помнила, почему пошла искать работу.

Получив листовку, она позвонила, подтвердив, что действительно хорошо разбирается в математике. Её пригласили на собеседование. В этот же день.

Она тут же собралась и поехала, прихватив копию диплома, которую сняла перед тем, как сдать его в отдел кадров, и паспорт. Собеседование затянулось, ведь её просили рассчитать нагрузку на приспособления, помимо личной беседы.

'Проверяют знания, это хорошо,' — отметила про себя Оля. Но одной математики здесь было недостаточно, тут ещё была и физика. Она выписала список формул и нужно было лишь уточнить справочные данные.

Потом раздался звонок, звук пожарной сигнализации, и все слаженно стали выбегать. Правда, кто-то вернулся, бросил какие-то доски, зацепив её при этом и сшибив с ног.

Оля больно ударилась о стол и всё поплыло. А когда очнулась, ощутила, что задыхается.

Помещение заволокло дымом, глаза слезились. Она попыталась подняться, но встать во весь рост не вышло. Девушка успела стукнуть два раза в окно, сползая на пол. Оставалось надеяться на чудо, что кто-то заметит её руку. Дым ведь поднимается вверх и единственный способ дождаться спасателей и не задохнуться — прижаться лицом к полу. Ползти куда-то она была не в силах. Было грустно, ведь жизнь только начиналась. Она ведь не ощутила до сих пор полного счастья рядом с любимым, его ласки.

Такие мысли были у девушки перед тем, как она потеряла сознание.

Очнулась Оля, когда услышала чей-то голос. Кто-то звал, давил ритмично на грудь и делал искусственное дыхание. Лица его она не помнила.

Он усадил её на мотоцикл и девушка изо всех сил вцепилась в его грудь. Сознание ускользало, но она старалась его не отпустить, пока не почувствовала удар, вышибающий её из седла. И даже тогда, как ей показалось, она не отпустила своего спасителя.

И вот сейчас она в больнице. Имелся ли у неё возлюбленный, она не знала. Никаких чувств, лишь ощущение благодарности тому парню и всё.

Оля тихонько вышла из палаты. Куда идти, она не знала. Просто шла, куда глаза глядят по слегка освещённому пустынному коридору, вдоль которого располагались прикрытые двери с надписью 'Палата ?...'. Дошла до конца коридора, подошла к окну и стала смотреть на освещённый фонарями двор. Что она там хотела увидеть? Она не знала, просто хотелось не видеть больницу.

Ветер шевелил деревья, казавшиеся высокими людьми в плащах из какого-то мрачного мира. Оля потрогала шершавый подоконник и прислонилась лбом к холодному гладкому стеклу. Прохлада была приятной.

Из наблюдения за природой её вырвали чьи-то голоса, и она решила спрятаться. Выскользнула в приоткрытую на лестницу дверь. А потом спустилась на этаж ниже. Проверив коридор на наличие людей, она увидела одну приоткрытую в палату дверь, значит, не должна разбудить больного скрипом. Оля надеялась, что этаж этот не инфекционного отделения. Решив в этой палате спрятаться, она не заставила себя ждать, ведь голоса приближались. Юркнула внутрь, а потом и под кушетку.

— Он так и не очнулся? — спросил женский голос. Похоже, второй собеседник помотал головой, потому что первый голос продолжил: — Повреждения не такие серьёзные, всё поправимо, с такими показателями даже бегают.

— И что с ним делать?

— Подержим, пока не очнётся, потом отправим домой. Да и вообще, пусть им занимается его врач, а я сдам своё дежурство и всё.

После этого послышался звук шагов, дверь со скрипом приоткрыли и с хлопком закрыли. Голоса стали удаляться.

Оля выбралась из убежища.

В проникающем с улицы жёлтом свете был виден человек, лежащий на кровати, словно мумия замотанный в бинты.

У Оли холодок пронёсся по ногам, как представила повреждения при которых пришлось бы заматывать всё тело, во всяком случае руки и голову. Отчего-то захотелось прикоснуться к больному, да так сильно, что это показалось жизненно необходимым.

Она притронулась к кисти 'мумии' очень нежно, стараясь, не причинить боли даже лёгким надавливанием. Человек зашевелил рукой, и когда её пальчики попали в его ладонь, слегка сжал их. У Оли дрогнуло сердце и забилось быстрее. Странные чувства поселились в нём, оно трепетало, разливая непонятные чувства, которые были словно заперты в сознании, но по щекам отчего-то текли слёзы.

— Не плачь, любимая, — услышала она шёпот, вырывающий из отчаяния, готового захлестнуть её.

Первое желание было бросить к нему объятия, но она вовремя вспомнила о повреждениях. Кто же ты, незнакомец, так прочно поселившийся в её сердце?

— Тебе больно, давай я уберу руку.

— Нет, так хорошо, — он по-прежнему шептал. От того ли, что вслух говорить ему было больно или просто чтобы не перебудить больницу, Оля не знала.

А в следующий миг Оля не поняла, как очутилась под ним, и он страстно целовал её. Страннее всего было, что она отвечала на эти поцелуи, которые сводили с ума не только тело, но и будоражили душу, пробуждая сильное чувство любви.

— Я больше не могу тебя потерять, — прошептал он, оторвавшись от неё на миг и вновь накрывая её рот поцелуем.

— Лео, — прошептала она интуитивно.

Он отстранился, заглянул ей в глаза.

— Как ты меня назвала? — его лицо озарилось сомнением, а потом принятым решением, и он вновь припал к ней, лаская её тело через больничную рубаху.

В палате зажёгся свет. И ребята оторвались друг от друга, тяжело дыша. Всего миг, и Оля уже очутилась под кушеткой, а Мумия легла на место, прикрыв глаза. Разговор за дверями прервался, и как они не заметили голоса — слишком поглощены были друг другом... Бокс был как бы за поворотом, отделяя дверь от самой палаты, и не было видно через дверь больного. Это дало им время перегруппироваться.

Вокруг парня засуетились медсёстра и врач. А когда ненадолго они оставили его одного, Оля выскочила из палаты.

— Ты придёшь ко мне, Оленёнок? — бросил больной ей вслед.

— Да, — ответила она и закрыла за собой дверь. Сердце бешено стучало, требуя передышки. Но девушка бросилась по ступеням вверх, а потом и в свою палату, ощущая себя нарушительницей. Потом она ещё долго не могла уснуть, стараясь разобраться в своих чувствах.

* * *

**

Родители Леонида явились по звонку от персонала больницы. Их сын очнулся, жизни больше ничего не угрожает, могут его выписать.

Назначили время, когда приходить. Они и пришли.

— Вы за кем? — спросила молодая женщина в белом халате.

— Мы за больным из двенадцатой палаты, его должны были выписать.

— Да? Не уверена, что его можно выписывать, сказала постовая сестра..

— Как это нельзя? А зачем вы тогда сказали, что выписываете? Зачем просили приехать за ним?