Монастырь:ведьма для ангела-5 (Часть вторая)

Эдвин заметил перемену во взгляде инквизитора, но открыто поговорить с ним решил позже — в случае, если Пьетро сам не сможет все уладить.

— Я предлагаю все-таки сначала пообедать, — Алонсо ободряюще улыбнулся и отдал перчатку барону Моунт. — Прикажи зашить при случае, — сказал он, отыскивая взглядом жемчужинку на полу, Эдвин поднял ее и протянул Августино: — Возьмите ее и сберегите.

— Я не уверен, что не потеряю. Я слишком рассеян, чтобы хранить, — священник кивнул сюзерену, а тот улыбнулся.

— Ваше святейшество, все же прежде поедим, Алонсо прав. Вы очень устали, давайте я буду радушным хозяином хоть немного.

"Вот черт-черт-черт, — раскатистым набатом билось в голове Пьетро. — Вот вступило милорду именно сейчас проявить свои "отцовские" чувства". И хотя юноша не был ни в чем виноват, отчаяние промелькнуло во взгляде, брошенном на Августа, а рука вновь стальной хваткой вцепилась в несчастную разодранную перчатку. И сразу же барон Моунт расправил плечи и с некоторым вызовом поглядел прямо в зеленые кошачьи глаза инквизитора: "Отпускать не намерен, чтобы ты не подумал".

Августино отвернулся, даже не ответив на взгляд.

— Как будет угодно вашему величеству, — он сел на предложенный стул, а Луис в это время распорядился подать обед. Помощь священника требовала его отдыха и умиротворения, и сюзерен намеревался сделать все, чтобы ритуал прошел хорошо.

— Когда мы проведем следующий сеанс? — спросил Эдвин, неловко поглядывая на присутствующих и разливая вино.

Пьетро, который ничтоже сумняшеся уселся рядом с Августином, спокойно отпил из своего кубка. Юноша твердо решил — даже если инквизитор не захочет с ним поговорить или еще что сделает, он все равно придет на экзорцизм, и уже там разберется со всем. Губы слегка дрогнули в больной усмешке — не зря просил разрешения. Но лучше, конечно, поговорить до ритуала.

— Сегодня вечером, маркиз. Я думаю, что демон явится на грани вашего сна. Я попытаюсь узнать его имя. Это самое важное в ритуале. Есть символы, которые изгоняют дьяволов именно по именам. Иного способа нет. Пока не доставили Софи Райсаро.

Эдвин кивнул в ответ, но почему-то его мысли сейчас больше занимала жемчужина, что лежала теперь в кармане. Почему Августино не пожелал взять ее? Ведь он знал, что она принадлежит Пьетро. Алонсо всерьез начинал волноваться за мальчика.

Слуги тем временем принесли горячий хлеб, вяленое мясо, вино и нарезанные овощи, а еще ароматную кашу. И сюзерен пригласил всех приступить к трапезе.

— Сегодня мы только письма посмотрим, ваше святейшество, а после я отпущу вас выспаться, — сказал он тепло.

"Шанс", — на лице Пьетро не дрогнул даже мускул, хотя сердце и сжималось каждый раз при взгляде на Августа.

— Может мне следует исповедаться, падре? — вполне серьезно заявил Алонсо. — Это как-то поможет делу?

— Нет, маркиз, вряд ли, — инквизитор вяло ел кашу. Аппетит пропал совершенно, и Августино понял, что не может ни о чем думать, как о том, что сделал огромную глупость, позволив себе поверить, что все по-настоящему. Возможно, эти люди договорились заранее. И только демон удерживал — необходимо спасти человеческую душу, выполнить обещание перед Папой — наладить отношения с Вестготией. — Вы можете спокойно заниматься делами, но помните, что любая мысль известна вашему демону.

— Любая? — изумился Алонсо, выронив вилку. — Как это?

— Да, все ваши чувства и мысли, любой ваш грех становится его достоянием и делает сильнее.

— Знаете, я очень грешный человек, — серьезно ответил Эдвин, опуская взгляд и хлебнув вина. — И мне не жаль.

Наверное, слова должны были возыметь свой эффект, но и на этот раз инквизитор никак не прореагировал на намек про то, что маркиз спит с Сильвурсонни. Зато внутри все закипело. И Августино отложил ложку, чтобы запить горечь внутри глотком отвара с брусничным листом и сушеной ромашкой.

— Суд божий все поставит на свои места, — заметил он спокойно, твердо решив, что с него достаточно.

Пьетро было абсолютно все равно, о чем там дядюшка сейчас разговаривает с Августином, главное — не упустить момент, когда можно будет остаться наедине и объясниться. Вот ведь некстати как все! Только начало налаживаться и... В теле полыхнула огнем вчерашняя ночь и юноша покосился на священника. Гордый профиль, холодный взгляд... Так мучительно захотелось вновь увидеть теплые звездочки страсти в их зелени. Если не получится в коридоре отловить, можно потом в комнату прийти. Даже если закроет — топор же есть.

— Давайте оставим суды, — мягко успокоил Сильвурсонни от чего-то напряженную обстановку в комнате. Возможно, инквизитор нервничал из-за предстоящего ритуала, возможно, не следует Алонсо столь откровенно выражать мысли про проступки. — Мы все грешники, и все мы искупаем грехи деяниями.

— Пьетро, ты чего молчишь? — вдруг спросил Алонсо, переводя взгляд на юношу. Тот сегодня проявлял необычную молчаливость и серьезность. — Обычно тебя не заткнуть, а сегодня как воды в рот набрал. Ты не заболел?

Барон Моунт вынырнул из своих размышлений и, несколько растерянно взглянув на военачальника, подскочил со стула, поклонился всем и, пробормотав:

— Прошу прощения, мне необходимо выйти, — метнулся прочь из комнаты.

Алонсо молча переглянулся с Луисом.

А Августино даже слова не сказал по этому поводу и продолжил беседу.

— Вы зря так относитесь ваше величество, к наказаниям божьим. Многие болезни идут к нам как предупреждение об ошибках, невзгодами Господь закаляет наши души...

Эдвин улыбнулся. Ну, прямо Луис, много лет назад. Это вызвало почти ностальгию какую-то.

— Вот тут я с вами согласен, Августино, — как бы между прочим заметил он. — Но иногда невзгоды даются для иного, чтобы мы, пройдя через них, сделали нашу жизнь лучше. И смотря что вы называете ошибками. Грех? Или понятия более человеческие? Отношения людей друг с другом.

— Ошибки и грехи стоят на одной доске, — Августино медленно допивал свой отвар, и настроение его все ухудшалось. — Перед другим человеком вы виноваты или перед собой, провинились ли вы перед Богом, нет никакой разницы.

Инквизитор подул на чашку, а Луис, который кивал, взглянул на Алонсо с любовью.

— Вряд ли люди станут задумывать когда-нибудь о таких вещах, ваше святейшество. Их волнуют насущные дела и то, как выживать в этом неблагодатном краю, а мы можем лишь заботиться о том, чтобы Вестготия была защищена от врагов и хоть немного сыта.

— Кстати о Вестготии. — Эдвин поймал на себе взгляд короля и нежно улыбнулся ему, потом неловко глянул на Августино и почувствовал, что краснеет. — На собственные деньги я могу отстроить на зиму несколько общинных домов, чтобы люди не замерзли до весны. Многие в баронстве нищенствуют и живут в норах, в лесах. Не дело. А что же до грехов, пусть меня судит Господь, а не люди. Перед своей совестью я чист.

Августино согласно кивнул, одобряя богоугодное дело. И провел обед в тихом молчании. После он еще час разбирал документы церковного толка и разговаривал с местным священником, и только потом направился к себе, предварительно попросив сопроводить его до комнаты.

Когда инквизитор толкнул дверь в свою комнату, Пьетро, стоявший у окна, быстро повернулся на тихий скрип. Неяркое зимнее солнце выгодно подчеркивало его фигуру, хоть и сокрытую все тем же вычурным блио, роняло зайчики на блеск черных, небрежно взлохмаченных волос. На подоконнике валялась окончательно изодранная перчатка, с которой юноша успел оборвать все жемчужины. Где они теперь находились, барон Моунт не представлял, да его это его и не волновало. Он был взволнован, бледен, решительность и наследное упрямство горели в карих глазах.

Пьетро застыл, ожидая первого слова мужчины.

Тот не сделал шаг вперед, а отступил назад. Охранник и свиты инквизитора тоже заглянул в комнату, ожидая приказа.

— У вас есть ко мне дело? — Августино плотно сжал губы, не отпуская лишних свидетелей и не намереваясь оставаться один. — Сегодня я не могу вам уделить время.

— Есть, — кивнул Пьетро. Казалось, побледнеть еще больше было невозможно, но кожа прямо на глазах обретала какой-то меловой оттенок. — Если позволите, я бы хотел обсудить с вами один факт из моей жизни. А дальше уж вы сами решите, что со мной делать.

— Я направлю к вам исповедника, — Инквизитор оставался спокоен, но спрятал дрожащие руки в широкие рукава, чтобы не выдать своей глупой боли. — А теперь извините, но мне еще нужно заняться священными делами и подготовиться к тяжелому ритуалу.

— Падре Августино, — Пьетро шагнул ближе к любимому. Сердце заходилось ужасом и дергалось сумасшедшей пляской. — Я прошу. — Еще шаг. — Смиренно прошу. — Он опустился на колени перед мужчиной и снизу вверх посмотрел отчаянием в холодные зеленые глаза. Как у кота — видится что-то потустороннее и ничего не прочесть.

— Простите, сын мой, но делами духовными вам лучше обращаться к духовнику, а если у вас вопросы по преступлениям церковным, то мой секретарь вас может выслушать, — Августино отступил еще на шаг, а его слуга потянул юношу встать.

Пьетро вырвал руку, не давая себя сдвинуть с места.

— Вы мой духовник, — голос звучал очень тихо, а взгляд продолжал упорно буравить лицо любимого. — Вот уже две недели. Мне другого не нужно.

— Не будем спорить, теперь я слишком устал и если вы так настаиваете, то приходите завтра с утра в мой кабинет, — Августино направился к дверям, желая поскорее остаться один. Он уже сложил в голове все картинки и так сжал сцепленные пальцы, что не замечал даже боли.

Пьетро поднялся с колен и, не замечая никого вокруг, твердо произнес:

— Я приду сегодня. Сегодня.

— Да, вас же допустили на ритуал. — Августино закрыл дверь изнутри и потянул засов. Сердце разбилось на осколки. "Как можно было не понять, что его использовали и подослали этого... этого..." — у инквизитора не нашлось слов, только судорожный вздох сорвался с губ, полный отчаяния.

Два часа он молился, пытаясь успокоиться, потом забрался на кровать и лег поверх одеяла, улавливая настойчивый запах Моунта, оставшийся здесь, въевшийся в подушки. Августино закрыл глаза и дал себе слово больше никогда не общаться близко с мальчишкой.

А тот и не думал оставлять инквизитора в покое. Когда Август так решительно удалился, Пьетро, сохраняя внешнее спокойствие, вышел из его покоев. Он так и не выполнил поручение милорда, поэтому часть времени пришлось потратить на то, чтобы найти секретаря и нагрузить его бумагами. Пробираясь по тайному ходу, юноша подумал, что, наверное, это и хорошо — Август точно сейчас будет один. Так и оказалось.

Без труда войдя в комнату (сундук, который юноша отодвинул, пока ждал падре, так и остался стоять в стороне), Пьетро прислонил прихваченный на всякий случай топор к стене и почти бесшумно подошел к кровати. При взгляде на Августа, такого сейчас беззащитного, теплая волна радости пробежала по телу и юноша просто ничего не смог с собой поделать. Осторожно опустившись рядом. Прикоснулся нежным поцелуем к губам любимого.

Инквизитор открыл глаза почти мгновенно. Они сверкали двумя злыми бесенятами. Но сам священник выглядел совершенно спокойным.

— Уходите, — приказал он. — И никогда больше не появляйтесь в моих покоях. — На темной коже вспыхнул густой румянец. — Немедленно.

— Не уйду, — упрямо ответил Пьетро, прижимая мужчину к постели. — Никогда. Единственное, что ты можешь сейчас сделать — позвать слуг и я отсюда уйду на костер. Если таков будет твой выбор — я приму. Я знал, на что шел. Август, — выдохнул мольбой в губы любимого, — я не могу без тебя.

— Тогда выйду я, — священник с силой оттолкнул Моунта. — Вы совсем потеряли совесть. Уходите, и не стоит ломать комедию дальше. Я налажу контакты с Вестготией и без этих грязных ходов. Так что передайте вашему королю, чтобы освободил вас от повинности находиться здесь.

— Что? — Пьетро взорвался мгновенно, как шаровая молния, что может убить всех вокруг. Без труда преодолев попытки инквизитора избавиться от телесного контакта — все-таки барон был тренированным воином, а тонкие пальцы Августино были предназначены для пера; он заломил руки южанина за спину, до боли, которая вступит в суставы при малейшей попытке дернуться и прижал к себе. В голову опять ударил запах трав и его любимого. — Август, — он страстно поцеловал мужчину, — я не шлюха, чтобы меня подсылать к кому-нибудь. Я просто идиот, — он продолжал осыпать поцелуями лицо падре, — только идиот мог влюбиться в инквизитора, только идиот мог надеяться, что его не пошлют на костер. Август, не прогоняй меня! Я не уйду!

В попытке вырваться, Августино дернулся и тут же взвыл от боли, прокусив губу.

— Ты уйдешь немедленно, — зарычал он. — Я не позволю тебе здесь выражаться насчет девиц легкого поведения. Я не позволю прикасаться к себе. Выматывайтесь, барон Моунт. Иначе я действительно вас арестую. За то, что вы на меня напали с топором. Вы не сослужите хорошую службу вашему любовнику Луису Сильвурссони.

Пьетро растерянно заморгал, не разжимая хватки:

— Какому любовнику?

— Вон! — тише сказал инквизитор. — Разговор закончен.

— Нет, — мотнул головой юноша. — Не закончен. Нет у меня любовников. И милорд никогда не был любовником. Один раз переспал по ошибке и все. Все. Еще до тебя. Август, не прогоняй, пожалуйста, — зашептал жарко в шею, разом обмякнув, как будто силы закончились. — Если я тебе совсем не нужен, лучше сожги. Мне и так жизни не будет. Я люблю тебя.

— Любишь? Как часто вы говорите это, барон Моунт? — Августино покраснел совсем густо. Пьетро признался, что спал с сюзереном так просто, словно проделывал подобное много раз. От этого на сердце накатила боль, а глаза защипало. — Вон отсюда, — повторил он совсем уж тихо и обреченно.

— Нет, — выдохнул юноша. — Нет. Не уйду. Если хочешь — испытай, проверь, все что угодно сделай. Август, — он уже не держал, обнимал свое странное счастье, которое сейчас убивало. — Я не могу уйти. Не могу.

Инквизитор всхлипнул, совсем уже тихо и все же не заплакал, вернее слезы его были больше похожи на дрожание зелени, когда ее умывает весенний дождь.

— Я никого не собираюсь испытывать. Я священнослужитель, и я вам банально не верю, барон.

— Ну почему? — в голосе Пьетро была такая мука, что перехватывало дыхание. Юноша прижимал к себе любимого, чувствовал, как озноб бьет тело, гладил по волосам и всеми движениями, словами, мыслями призывал только к одному — не выгонять, простить, непонятно за что — но простить.

— Ты обманщик, — инквизитора и самого трясло. — Ты меня обманул. Ты меня унизил. Ты... Уходи!

— Нет. Я никогда тебя не обманывал, никогда. Люблю. — Пьетро тонул в запахе любимого, и больная ужасом и непониманием голова не соображала, что делает. — Безумно, больше жизни, — тяжелые, судорожные поглаживания теперь сопровождались признаниями, опускающимися поцелуями на шею.

От этих поцелуев кожа горела, в душе нарастала тревога, болезненная, выедающая. Если любит, если действительно так, то они оба будут гореть в пламени ада, и бесполезно тогда помогать.