Налево от полярной звезды

На родительских собраниях Павлу и Любе приходилось выслушивать постоянные жалобы на поведение детей. Если одного выгоняли из класса, второй тут же уходил тоже, Медвежата были постоянными зачинщиками всех драк, всех ссор. Они отказывались дежурить в классе порознь, все поручения выполняли вместе, переспорить их было невозможно. В конце концов, их оставили в покое, признав право брата и сестры быть вдвоем, без никого.

Воспитательные работы дома тоже ни к чему не привели. Павел и Люба безуспешно пытались объяснить детям, что друзья и подруги необходимы, что нельзя воевать со всеми, что рано или поздно им придется жить самостоятельно. Все было бесполезно.У Медвежата был свой, никому не доступный мир, и они ни с кем не делили своих тайн и обид.

Новогодний карнавал в шестом классе остался в их памяти событием, которое перевернуло всю их жизнь. Великолепные костюмы — Кармен и Ковбой, которые сшили бабушки, черные маски, почти полностью закрывающие лица. Медвежата редко ходили на школьные праздники, но устоять в этом случае не смогли.

Весь вечер Кармен танцевала со старшеклассниками, грациозно наклоняя голову в черном парике, легко скользя туфельками по паркету актового зала. Только рот, сияющий нежной удыбкой был виден из-под маски. Ошалевшие мальчишки наперебой толпились рядом с ней, находившейся под защитой насмешливого ковбоя. Конечно, все сразу поняли, кто скрывается под масками, но преображение нелюдимых близнят было настолько неожиданным, что об этом долго еще говорили.

Никто не подозревал, что Медвежата поменялись костюмами в одном из пустых классов, что под маской роковой цыганки скрывался Миша, а насмешливый ковбой, нахально хватавший во время танцев девчонок за попки, на самом деле был Машей. Медвежата были чрезычайно довольны своим розыгрышем, но сохранили его в тайне, не желая лишний раз нарываться на неприятности.

После карнавала к близнятам стали относиться иначе. Появилось огромное количество мальчиков, желающих донести Машин портфель до дверей квартиры, Мишу на уроках девочки забрасывали записками с предложениями нежной дружбы. Медвежата посмеивались, между собой жестоко и насмешливо обсуждая столь пристальный интерес к своим персонам.

— Вот видишь, у тебя бы никогда не получилось заинтересовать столько пацанов сразу, — гордо заявлял Миша.

— А ты никогда бы не рискнул полапать девчонок на глазах у всех, — парировала Маша.

Она развивалась быстрее, чем брат. К восьмому классу фигура девочки напоминала точеную статуэтку, черты лица изменились, стали тоньше, нежнее. "Нефертити" — называли Машу безнадежно влюбленные одноклассиники, а отчаянно завидовавшие девочки переиначивали — "Нефертетя". Томили ее по ночам неясные загадочные желания, какой-то таинственный страх, неожиданно переходивший в бурные слезы без причин. Вдруг началось увлечение любовной лирикой, Маша исписывала целые тетради, по любому поводу цитируя Ахматову, Блока, Бальмонта. Пока Миша гонялся в футбол, выяснял отношения с дворовыми мальчишками и отчаянно болел за "Зенит", Маша несколько раз смертельно влюблялась, один раз даже в друга отца, Сергея Викторовича, который и понятия не имел, что стал причиной целой бури чувств.

Как-то постепенно Маша перестала откровенничать с братом, который не замечал происходивших в ней перемен. Он снисходительно поглядывала на Мишу, иногда небрежно замечая:

— Ты еще совсем ребенок.

— Я старше тебя на полчаса, — отвечал он и летел по своим важным мальчишечьим делам.

В то время как Маша постепенно превращалась из угловатого неуклюжего цыпленка в изящную девушку, Миша оставался слегка хулиганистым подростком, невысоким — ниже сестры на полголовы, худеньким и задиристым. Неожиданно для всех он записался в секцию бодибилдинга, натащил в дом кучу разномастных железок, целыми вечерами упорно качая всевозможные мышцы. Комната, в которой жили Медвежата, оказалась разделенной пополам — с одной стороны портреты эстрадных див, мужественных киногероев с волевыми челюстями, с другой — мускулистые накаченные мужчины с тяжелыми взглядами и масляно поблескивающей кожей.

Лето перед десятым классом стало переломным. Медвежата провели его на даче, приехали загорелые, с выгоревшими волосами и — неузнаваемыми. В течение года изменения были плавными, незаметными, но после трехмесячного отсутствия перемены бросались в глаза. Маша, высокая и грациозная, словно кошка, смуглая и беловолосая, с легкой прозеленью в светло-серых глазах, в мини, открывающем стройные длинные ноги. Миша перерос ее за лето, неожиданно вытянувшись вверх, движения его утратили угловатость, под загорелой кожей перекатывались бугры мускулов, не преувеличенных, как на рекламных плакатах, но достаточно внушительных. Короткая стрижка, широко поставленные глаза, насмешливый рот, — юноша мгновенно стал предметом потаенных вздохов и мечтаний ошеломленных одноклассниц.

Теперь уже Медвежата не были так похожи друг на друга, как в детстве, хотя с первого взгляда было ясно, что это брат и сестра. Они неожиданно вновь сблизились, словно внезапное взросление опять их уравняло. Родители предложили им переселиться в отдельные комнаты, считая неудобным, что повзрослевшие дети по-прежнему спят на соседних кроватях, но Медвежата категорически отказались.

В это время Маша стала замечать, что брат стал задумчив, немного угрюм. Несколько раз по ночам она слышала сдавленные всхлипывания в подушку. Она и сама, лежа иногда без сна далеко заполночь, чувствовала желание разреветься. Проводя руками по своему телу, лаская небольшую крепкую грудь, впалый смуглый живот, она с ужасом и желанием думала о том, что рано или поздно, но ее тела коснется мужская ладонь, чужие губы обнимут крупные розовые соски, и кто-то посторонний будет властвовать над нею. Девушка страшилась этого и хотела, ощущая, как сжимается от подобных мыслей внизу живота, как разливается по телу жар, такой, что щеки начинают полыхать румянцем, заметным, казалось, даже в темноте. Притворяясь спящей, Маша видела, как под одеялом Миша точно такими же движениями оглаживает себя, постепенно спускаясь вниз, туда, где неожиданно вздымается холмик. Как движения его тела становятся резкими и дергаными, как он выгибается в какой-то момент, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не застонать. В такие минуты она и сама запускала ладонь себе между бедер, прижимая пылающий лобок. Больше всего она боялась, что брат поймет, что она не спит, затаится и перестанет ласкать себя по ночам.

Но случилось иначе. Как-то очередной бессонной ночью Миша вдруг откинул одеяло прочь, и Маша увидела, что его рука быстро двигается взад и вперед по сильно увеличенному члену. Она замерла, впервые увидев воочию, что же происходит с ним на самом деле. Рука ее привычно легла между бедер, когда Миша внезапно остановился, встал с кровати и сделал несколько шагов по комнате. Затем, помедлив некоторое время, он вдруг лег с ней рядом.

— Ты с ума сошел, — прошептала Маша, застигнутая врасплох с задранной под горло ночнушкой.

Брат молча прижался к ней, властно положив ладонь ей на грудь. Девушка задохнулась, чувствуя, как настойчиво он ищет в темноте ее губы, но против воли потянулась к нему сама. Ее дрожащие пальцы наткнулись на его поднятый и напряженный член.

— Возьми его, — одними губами прошептал Миша, — возьми, не бойся.

Его пальцы легли поверх ее ладони, направляя и подсказывая. Вторую руку Миша положил ей на ягодицы, нежно поглаживая их и сжимая.

Какое-то время Медвежата лежали тихо, не двигясь, изо всех сил прижимаясь друг к другу. В эти мгновения они чувствовали себя едиными, как никогда.

Теперь брат с сестрой каждый день ждали, когда же наступит ночь, и они смогут остаться вдвоем. Лаская друг друга до изнеможения, они старались не издать ни звука, кусая губы и углы подушек, сдерживая стоны и восторги страсти. Ни разу они не были близки по-настоящему, как мужчина и женщина, ограничиваясь руками и губами, удерживаясь от последнего падения, понимая, что делают нечто запретное и недопустимое. Маша была счастлива этой близостью, но все чаще после взаимных ласк она слышала, как Миша тихо всхлипывает, уткнувшись ей в плечо горячим лбом. Она не понимала, что происходит, пыталась подбить брата на откровенность, но он только отчаянно мотал головй и молчал. Наконец, однажды, кусая губы и сопротивляясь сам себе, Миша вдруг положил ее ладонь на свои ягодицы.

Маша не сразу поняла, что он хочет, погладила его по сильному бедру, но он вновь направил ее руку между округыми крепкими половинками.

— Нажми, там, внутри, — сдавленно прошептал он ей в самое ухо.

Заинтригованная, Маша нащупала плотное отверстие и слегка нажала пальцем.

— Сильнее, — страдая, попросил он, — Внутрь, пожалуйста!!!

— Я не хочу пальцем, — неожиданно воспротивилась девушка.

— Карандаш возьми, что-нибудь, — отчаянный шепот брата испугал Машу — столько в нем было муки и боли, непонятных ей.

Она перебралась через Мишу, пошарила на столе, нащупывая карандаши. Ничего не попалось ей под руку, кроме косметички. Она торопливо открыла ее, достала тушь для ресниц — длинную и округлую, вернулась к кровати. Миша лежал на спине, согнув ноги в коленях, судорожно тиская член.

— Вот, — Маша сунула ему тушь, — Подойдет?

— Да, давай, только намочи чем-нибудь, дай, я сам.

Маше опять пришлось нашупываь его дырочку пальцами, Миша вернул тушь, влажную от слюны, и девушка осторожно надавила ею. Ее мучило любопытство и странное желание посмотреть, что получится. Тюбик неожиданно легко проскочил почти до середины, Миша выгнулся всем телом, пряча лицо в подушку, глотая стон. Его пальцы быстро двигались вверх-вниз по члену, другая ладонь вцепилась в ягодицу, оттягивая ее в сторону. Он лежал на боку, спиной к сестре, и она видела только взмокшую от пота шею, да напрягшиеся мышцы на руках.

Много времени прошло, прежде чем Маша узнала все до конца. Она иначе стала относиться к Мише после той ночи, жалела его почему-то, да и сам он скрывал свои странные желания, находя их немужественными и постыдными.

"Понимаешь, — рассказывал он сестре, когда был уверен, что их никто не слышит — я когда на билдинг пошел, я же хотел быть таким, накаченным, ну как на постерах. А оказался самым тощим там, сидят такие бугры, мышцы как гири, потные, блестящие. И я решил — ну хоть на полстолько таким буду. Чтобы девки сами в руки падали. Парни в классе все время хвастались — эту трахнул, ту, а мне и сказать нечего. Врали, наверное, да, неважно. Я часами в клубе сидел, ты знаешь, после тренировки — сауна, парни там все голые, почти все старше — лет по 18-20. Ну и разговоры, естественно, про баб. И про то, как им втюхать. Я в самый дальний угол залезу, на живот лягу, чтобы не видели, как у меня встает от этого трепа. Как-то раз разморило сильно, задремал, меня Женька разбудил, тренер. Вставай, — говорит, — сердце посадишь. А у меня и правда, бухает в висках как молотом, все ушли уже, мы с ним вдвоем. Встать пытаюсь, а ноги не держат. Женька меня до бассейна на руках дотащил, благо рядом, кинул туда и сам залез. Я за поручни уцепился, в себя прихожу потихоньку, а он где-то сзади ошивается. Вдруг чувствую, прижимается ко мне всем телом, ручищами от меня с двух сторон взялся и давит. И деться мне некуда, не нырять же. Ты, — говорит, — такой хорошенький, и кожа у тебя нежная. Мне страшно, нет же никого, кричи не кричи, а он вдруг взял меня одной рукой между ног и сжал там . У меня аж мурашки по всему телу, в глазах потемнело, а он пальцем мне в зад уже лезет. И такой вдруг кайф, я чуть не отключился. Сердце где-то в горле колотится, за поручень уже еле-еле держусь. А Женька мне и говорит — пойдем, мол, ко мне в тренерскую, там лучше. И диванчик есть. Ну я и пошел, как во сне. Мы часто с ним после тренировок там теперь. Сначала больно было, немного, а сейчас — я уже и не знаю. Просто так тоже классно, но когда что-то в заднице — вообще глюки ловлю."

На третьем курсе Маша внезапно влюбилась. Не так как прежде — по-детски, а серьезно и глубоко. Вадим отвечал ей взаимностью, он заканчивал юрфак, ему прочили блестящую карьеру адвоката. Свадьба была пышной и веселой, родители постарались, бабушка Шура быстренько оформила родственный обмен, и молодые переехали в отдельную двухкомнатную квартиру. С ребенком решили повременить до Машиного диплома, жили для себя — отдыхали на юге, ходили в рестораны, ездили на пикники за город.

Миша тоже учился, неплохо, немного расстраивал Павла и Любу множеством девочек, сменявших друг друга с калейдоскопической быстротой. Он часто приезжал к Маше и Вадиму, они всегда были ему рады, с удовольствием выслушивали его истории об экзотических опытах на химфаке. Вадим рассказывал о курьезных случаях из своей адвокатской практики, вечера такие были Маше дороги, оставляя в ее душе сладкое чувство нерастраченной близости с братом.

Тот страшный день навсегда врезался в ее память. Наверное и на смертном одре она вспомнит его — ярко-весенний, солнечный. Только что закончились майские праздники, уже вовсю зеленели березы, город просох после зимней слякоти. Она ушла с середины лекции — неожиданно разболелась голова, смертельно, с мучительными спазмами тошноты. Добравшись до дома на такси, она неслышно открыла дверь и вошла в квартиру. И остановилась, пораженная странными звуками, раздававшимися из кухни. О, ей были хорошо знакомы эти стоны, каждую ночь она слышала их, когда Вадим был на грани оргазма. В большом зеркале отражалась часть кухонной обстановки. Она шагнула туда, скрытая тьмой прихожей.

Миша лежал животом на столе, обнаженный, спрятав лицо в скрещенных руках, упираясь макушкой в стену. Вадим двигался сзади него, быстро и размеренно, словно автомат, закинув лицо вверх, закрыв глаза. Время от времени он наклонялся над любовником, лаская напряженную блестящую спину, касаясь ее губами. Они казались единым целым, двигаясь в ровном ритме, постанывали почти одновременно.

Словно сомнамбула, Маша вышла на лестницу, так же неслышно, как и вошла. Спустилась вниз, ничего не видя перед собой, долго сидела на скамейке у парадной. Ей казалось, что жизнь кончена, потому что ничего более страшного она не могла себе представить. Она считала, что Миша уже переболел своим увлечением мужчинами, тем более, что ночевали у него часто девочки, пару раз он оплачивал им аборты. Все оказалось намного серьезнее. Маша спокойно отнеслась бы ко всему, но смириться с тем, что ее обожаемый муж с такой готовностью пошел на измену — и с кем? С ее братом!

Маша никогда не рассказывала Вадиму о том, что связывало ее с Мишей кроме родства. Их кровосмесительные отношения закончились так же внезапно, как и начались, продлившись чуть более полугода. Потом были другие увлечения, у обоих, затем в жизни Маши пояился Вадим. Как оказалось, не только ей принадлежала его любовь.

Маша просидела до темноты. Когда в небе появились звезды, она нашла в себе силы пойти домой. Вадим смотрел телевизор, Миша сидел в кресле, подвернув под себя ногу и что-то читал.

— Гулька, — весело крикнул Вадим, услышав, как хлопнула дверь, — Гулька, у нас гости. И мы есть хотим.