Три Заряницы

— Поклянись, что приведешь ее ко мне. Слышишь, Прохор? — подползла она к нему, — поклянись, что приведешь... А не сможешь привести...убей.

— Нет, — в ужасе отпрянул испуганный колдун. — Зачем она тебе? Оставь. Не губи, что она тебе сделала? Не губи, — взмолился он и из последних сил встал на колени, — все равно не смогу, ... люблю её... не смогу.

— Любишь? — удивилась она, вставая, — тебе только так кажется. Ты её уже раз убил. Разве не помнишь?

— Сука ты, Морана. Тварь! Из-за тебя всё, — разрыдался колдун, — Яринушку мою загубила, а теперь еще и....

— А-ааа, так ты притворялся? — разочаровано протянула Мара, — а я чуть не поверила, что дочь от матери отличить не можешь. А ты меня провести хотел.

— Хотел, — дерзко вскинул голову Прохор, искренне веря, что так оно и было, хотя давно не отделял дочь от матери, и имя Ярина стало единым для обеих.

— И напрасно, — пожала Мара плечами, — я уж испугалась, что смену тебе готовить придется. Нового слугу присмотрела — Владыку, — она отпрыгнула от когтей метнувшегося к ней Прохора и снова захохотала. — А что? Парень он справный, вон как... Лушеньке ТВОЕЙ, — выделила она, — угодил.

— Сука как есть. Я ж тебе столько крови добыл. Детей не жалел, а ты меня так...

— Потому что не надо со мной играть! — раздался звук пощечины и на щеке колдуна остался след от когтей. — Забыл, чем мне обязан?

— С тобой забудешь...

— Недоволен? А ну поднимайся, падаль старая, — Морана пнула старика ногой и Прохор, стеная, встал. — Твой придурок, князь, сынка немощного к брату поволок! А это значит, ведьмак его с собой забрать захочет, а тут как не крути, им в Княжий Град возвращаться придется. И ты назад ступай, а как случай подходящий представится, девку ко мне притащишь. А я, так уж и быть, разрешу потешится напоследок.

Колдун сглотнул и нерешительно покачал головой.

— Да как же я вернусь? Мою рожу там каждая собака знает.

— Еще бы, — Мара смерила его презрительным взглядом. — Да не трясись так, личину я тебе сменю — красавцем молодым будешь, — перед глазами у Прохора пронеслось видение статного боярина из свиты Годуна и глаза у старика загорелись. — Поверил! — расхохоталась Мара, — а вот шиш тебе, — сунула она ему под нос скрученные пальцы и Прохор до крови прокусил губу, чтоб не бросится на неё и не навлечь еще большую беду на свою голову. — Званом станешь, чтоб к княжичу младшему поближе быть.

Она плотоядно облизнулась, вспоминая сладкую детскую кровь, а Прохор устало поник головой, думая о толстом и некрасивом боярине. На такого Ярина после Владыки точно не взглянет.

Он вздохнул, вспоминая, как в свое время уже менял облик, чтоб стать похожим на жадного бобыля, что копил свои червонцы на одиноком хуторе. Долго же ему пришлось проходить в его шкуре. За столько лет он уже почти сросся с ней, но недолговечное тело постарело, и Морана была права, надо позаботиться о новом и более крепком.

* * *

— Потерпи сынок, потерпи, — гнал князь коня, не замечая, что тот хрипит уже на последнем дыхании. Страх потерять сына черной змеей жалил сердце и заставлял еще сильнее пришпоривать жеребца. Только бы успеть, только бы застать брата на заставе, — билась в голове единственная мысль, — и тогда он уже таиться не станет — расскажет всё: и про Порфирия-убийцу, и про Злату-отравительницу, и про себя-подлеца. Господи, — молился он, думая о сыне, — ребенка-то за что? Вельку-то за что? Он самый добрый, самый безвинный среди всех. Ежели карать, так уж его, он главный супостат, он согрешил, с него и спрос.

Впереди показалась знакомая горка и князь, еще сильнее вогнал шпоры.

Восемь лет не было его тут и если бы не случившаяся беда, вряд ли когда еще занесла бы его нелегкая в эти места. Но сейчас даже встреча с Ратаем не пугала его. И когда увидел вышедшего навстречу Владыку, чудовищное напряжение наконец оставило его и несмелая до этого надежда, разгорелась в сердце — успел. Не умрёт Велька.

* * *

— Что же я наделала? — с тоской посмотрела на закрытую дверь, и впервые честно призналась себе, что люблю его.

Призналась бы и раньше, если бы не глупый стыд и страх перед ним. Глянула на сброшенную подушку, подняла ее с пола, и прижала к груди.

— Боже, чего я такая дура? Как же я могла так обидеть его?

Перед глазами пронеслось всё, что случилось, и я в отчаянии зажмурилась, не зная, что теперь делать и как дальше жить. Мне было очень стыдно, но как исправить всё, просто не представляла.

Одно дело, если бы как раньше думала, что это у меня от страха голова кружится и ноги слабеют, когда он рядом. А теперь даже спокойно посмотреть в глаза ему не смогу. Вспомнила, как ударила его и от жалости сжалось сердце. И на что я обиделась? Он же не меня унизить хотел, он же думал, что это я его недостойным считаю... Глаз своих стыдился... Знал бы, как замирает у меня сердце под их взглядом.

Я бы еще долго изводила себя и мучилась, если бы за дверью не послышался шум. На лестнице зазвучали торопливые шаги, дверь распахнулась от сильного удара и на порог шагнул Владыка, на руках которого лежал бледный как смерть Велька.

— Луша, расстели постель, — крикнул с порога, и я, позабыв все свои переживания, кинулась выполнять приказ. Откинула одеяло и отступила, давая дорогу ему и бегущему за ним князю.

— Что с ним? — князь упал на колени рядом с кроватью.

— Не знаю пока, — бросил отрывисто ведьмак и склонился над ребенком, поворачивая того к свету и от этого простого движения мальчик дернулся как от удара, и по лицу его пошла мучительная судорога, а кровавая пена потекла еще быстрее.

Ведьмак нахмурился и обернулся к брату.

— Сколько он так? Ты лекаря звал?

— Звал, да толку от него, — поднял князь на него мученические глаза. — Это еще прошлой ночью началось. Вначале еще в сознании был, а потом всё хуже и хуже, и к полудню уже не говорил, а к вечеру кровью харкать начал.

— Так чего ж ты сразу не приехал? Зачем почти сутки ждал?! — ужаснулся Владыка.

— Я думал, что... думал, что Порфирий справится, — отвел глаза князь. — Он раньше всегда помогал: кровь свою давал и всё проходило.

— Что?! — резко развернулся ведьмак, потрясённо глядя на брата. — Да ты в уме? Ты что сказал хоть, понимаешь?

Князь молчал, продолжая страдальчески смотреть на пол, и тот лишь махнул рукой.

— Ставни закрой, и дверь запри на засов, — он обернулся ко мне и стянул через голову, висящее на цепочке странное украшение.

Я захлопнула ставни и маленькая тесная спаленка погрузилась в сумерки, задвинула засов и так и осталась стоять у двери, чтобы не мешать.

Ведьмак принялся раздевать племянника, и князь горестно вздохнул и начал помогать брату.

— Я ж не со зла, я боялся, что умрёт. Порфирий с рождения при Вельке был, лучше меня знал, чем ему помочь. Я оттого и попускал ему всё, что боялся, без него сын умрёт.

— Да он потому и болел, что твой Порфирий жрал его все эти годы. Он же Мары слуга, как ты не понимаешь. Ей же слаще детской крови нет ничего.

— Спаси его, Стас, — взмолился князь, и ведьмак укоризненно посмотрел на брата.

— Мог бы и не просить.

— Прости, — опустил князь голову и едва слышно произнес. — Привык перед Порфирием унижаться.

— Он крови много потерял, — перевёл разговор Владыка, — а новую пробудить, время потребуется.

— Да, Господь с тобой! Сколько надо, столько и останемся.

— Ты дослушай... Я, чтобы кровь его пробудить, силой своей должен буду поделиться. Ты последствия знаешь?

Князь испуганно замер и покачал головой.

— Вместе с кровью проснётся и его сила. А это значит, что без меня он выжить не сможет, пока управлять ею не научится... Я с собой его заберу, Вышеслав.

Князь испуганно перевел взгляд с Владыки на сына и выдавил.

— А иначе никак?

Ведьмак покачал головой.

— Разве, как Порфирий. Но ты сам его проклянёшь, когда он в нечисть перекинется. Он и так уже на пороге стоит.

— Поклянись, что живой останется, — поднял на брата горящие глаза князь.

Владыка помолчал, а потом медленно кивнул, и князь махнул рукой.

— Всё равно знал, что так будет, надеялся только, что вырасти успеет. Делай, что хочешь, но чтобы выжил.

Владыка присел на кровать и взял княжича за руку. Вложил ему в ладонь снятое украшение и сжал его пальцы. Наклонился к самому уху ребенка и тихо зашептал похожие на песню слова. Я невольно подалась вперед, надеясь понять хоть слово, но разобрать ничего не смогла. Только увидела, как под ладонью Владыки начала светится зажатая в руке княжича подвеска. С каждой секундой она разгорался всё ярче и ярче, пока не полыхнула огненно-голубым пожаром, вырвавшимся наружу сверкающими золотом и небом вспышками. Эти яркие пятна, будто живые струились из-под пальцев ведьмака и странной вязью растекались по коже ребенка, медленно окутывая его огненно-голубым свечением.

Наконец Владыка произнес последние слова непонятного заклятия, вынул амулет из руки княжича и снова надел себе на шею.

— Говори с ним, Вышеслав, пусть слышит, что ты рядом, — обернулся он к брату.

— Да что ж я скажу? — растерялся князь.

— Не важно что, главное, чтоб знал, что не один и не боялся.

— А долго он так будет? — князь пересел на место брата и нерешительно взял объятую свечением руку сына.

— Думаю, до утра, — ведьмак устало вздохнул, — ты не бойся, тебе это не опасно. Ложись около него и отдыхай.

— Отдохнёшь тут, — вздохнул князь и притянул сына к себе. — Вроде дышит ровнее, — сказал он, прислушиваясь к его дыханию, — и кровь больше не течет, — провел он по губам княжича.

— Самое страшное он уже пережил, — кивнул ведьмак, — теперь главное отдых и пить побольше.

Владыка зачерпнул ковшик в ведре и поднес к губам так и не открывшего глаза Вельки. Капнул ему на губы немного воды и маленький княжич сглотнул и попытался облизать сухие губы, а потом потянулся за рукой ведьмака. Князь перевернул сына на бок и, забрав ковшик, сам принялся поить жадно глотающего воду ребенка.

— Слава тебе Господи, пьет, — сморгнул он застилающие глаза слезы. — Он же еще с ночи воду уже не пил, — объяснил он. — Что я не делал, напоить не мог.

— Теперь с каждым часом легче будет, — ведьмак переставил ведро с водой поближе к кровати. — Я велю ему бульона сварить, а там, глядишь, к утру совсем поправится.

Князь поднял благодарные глаза на брата и вдруг уставился на меня.

— А она чего тут делает? Она же уйти должна была.

Я растерянно посмотрела на ведьмака, и тот спросил брата.

— А что не так?

— Как что? Она же слышала всё. Нет, Стас, — покачал он головой, — я сплетен не допущу. Заставь её забыть всё, — снова указал он на меня, как на пустое место, и я испуганно вздрогнула. — Не хочу, чтобы о Вельке судачили.

Ведьмак укоризненно посмотрел на брата.

— Долго думал? — он перевел взгляд на меня и успокаивающе кивнул. — Не бойся, Луша, ничего я тебе не сделаю.

Я с облегчением выдохнула, а князь нахмурился, но промолчал. Ведьмак кивнул мне на дверь, давая понять, что пора уходить, и я отдёрнула засов. Мы вышли на лестницу и я, спеша сказать, пока не передумала, обернулась к нему.

— Я извиниться хотела, — выпалила на одном дыхании и подняла на него виноватый взгляд. — Я... я не хотела обидеть,.. я неправильно подумала,.. я вообще другое сказать хотела...

— Бог с тобой, Луша, — оборвал он мои страдания, — не переживай так. Это я сам виноват, не надо было с тобой шутить, — он повернулся и, не дав сказать больше ни слова, начал спускаться, а я растерянно уставилась ему в спину.

— Шутить? — прошептала чуть не плача и застыла посреди лестницы.

Господи, это что ж выходит? Всё неправда? Значит, не любит даже немножечко? Я люблю, а он нет?.. А как же сон?!.. — прикусила руку, чтобы не реветь и сползла на ступеньки. — Боже, чего я такая несчастная?!

— Слышь, девка, — за спиной заскрипела дверь и князь выглянул в просвет. — Только попробуй язык распустить, — мне показали крепкий кулак. — На скотном дворе сгною или вообще в землю ляжешь, — дверь захлопнулась и я все же заплакала.

* * *

Время шло, слёзы высохли, а я так и сидела на лестнице, бесцельно уставившись в одну точку. Я словно отупела и потеряла интерес ко всему вокруг. Ничего мне не хотелось и не радовало. Слуги князя, что сновали по лестнице, покрикивали на меня, пару раз даже будто невзначай толкнули, но и это не заставило встать или хотя бы отодвинуться. Я чувствовала себя обманутой, и мне надо было время, чтобы справиться со своим горем.

Никогда не думала, что когда не любят, это так больно. Даже стала понимать Федьку и Прохора. Особенно Прохора, он-то совсем несчастный выходит, раз до сих пор со смертью матери смириться не может... Хорошо еще, что хоть признаться не успела, а то было бы сраму, когда перед всеми на смех подняли бы.

Княжичу сварили бульон и ратник, что еще в самый первый день расспрашивал, в который раз позвал обедать.

— Поела бы, чего сидеть тут сиднем? Вчера за весь день окромя отвара мерзкого ничего не пила и сегодня голодаешь, гляди свалишься с ног, ведьмаки разбираться не станут и бросят где-нибудь в лесу под кустом, — пошутил он, а я только равнодушно пожала плечами.

— Пусть бросают.

— Дурочка ты. Ну что случилось-то? Князь наругал, так у него сын хворый, понять должна.

— Не князь, — оборвала я.

— А кто? — спросил, поднимаясь ко мне и протягивая глиняную миску с бульоном. — Держи, и даже хлеба белого у княжеской челяди выпросил, — мне протянули румяную краюшку.

— Не хочу, — отказалась я принимать подношение.

— Ну, как знаешь, — он поставил миску рядом со мной и положил на край хлеб, — проголодаешься, поешь.

Я вздохнула, бросила взгляд ему вслед и вдруг обмерла — в дом, входил Владыка. Хотела отвернуться к стене, и не успела, его взгляд поймал мои глаза и меня будто к месту пригвоздило. Дверь в спаленке открылась и княжеский слуга опять затопал на лестнице. Дошел до меня и по привычке пнул ногой, проходя мимо. Задел стоящий рядом бульон и горячее варево плеснулось на меня. Я подскочила и зашипела от боли в обожженной ноге, а ведьмак переменился в лице.

Даже не заметила, когда успел оказаться рядом. Увидела только как отлетел перепуганный слуга, а в следующее мгновение меня уже несли вниз.

— Потерпи, сейчас я боль уберу, — почувствовала его дыхание на шее и стало не до боли.

'Боже про что он? — Я не то что боли, я рук ног не чувствовала с того мгновения, как прижал к себе. — Стыдно-то как, — проклинала я себя за слабость. — Только бы саму идти не заставил — точно упаду'.

Вынес во двор и понес к бане, на пороге которой сидел задумчивый воевода, который при виде нас удивленно поднял брови и нахально протянул.

— Смело, однако.

Владыка грозно рыкнул на него и тот, делая вид, что кряхтит как старый дед, преувеличенно медленно начал вставать.

— Ратай! — раздраженно бросил ведьмак. — Она ногу обожгла, что ты придуриваешься. Лучше мешок мой принеси.

— Сразу придуриваешься, — притворился, что обиделся, воевода и подмигнул мне. — Вот Луше меня жалко. Да? — он снова подмигнул и я механически кивнула.