Там, где правит Рандом

— Как я могу своего питомца оставить? Ничего страшного ему храм не сделает, да и толпа тоже.

Задумавшись, я прикинула, что будет, приволоки мы Бегемота в храм: с учетом того, как он появился при первой нашей встрече (от одного только упоминания о питомцах появился, да так, что Кирилла чуть Кондратий не хватил), то никакой уверенности в том, что Бегемот не натворит дел, нет.

Каких? Самых банальных — пару подсвечников схомячить, парочку монахов...

— Знаешь, я больше опасаюсь не на безопасность твоей зверушки, а за окружающих! — и, стоило мне это сказать, как тут же пожалела, что язык дернулся: лицо у девушки красноречиво говорило, зря я открыла рот на её горячо любимого питомца. — Ну ладно, ладно! Зайдем с другой стороны. Сама подумай, что ему там делать? На мертвого Брыся смотреть? Давай не будем травмировать психику твоего животного, да и в храме неуютно ему будет. Он же дитя природы, ему на улице лучше будет.

На меня посмотрели как на сумасшедшую, однако Шакки что-то шикнула Бегемоту, и бармаглот, понуро опустив голову, послушно остался ждать у храма, впрочем, пробегавшая рядом кошка живо исправила его печаль. Бедная Мурка...

Но я отвлеклась.

На дерево мы забрались вообще в один момент: хоть я и не знаю, какое житье-бытье вела в Годвилле Шакки, но уверена, далекое от мирного и размеренного, иначе как можно объяснить, что она забралась наверх быстрее меня? Хотя не стоило и забывать, что у меня долгое время не было практики, а это немаловажно. Может, я просто ещё не вернулась в свою прежнюю форму...Блин, да о чем я? Я ж вообще мужчина! У меня и центр тяжести теперь смещен, и к новым мышцам я пока ещё не полностью привыкла.

Но вернемся к сути.

Забравшись, мы стали шустро перебираться с дерева на дерево, растущие и слишком густо, и слишком близко друг к другу. Дело простое, но не тогда, когда тебе в нос постоянно лезет пыльца (напомню, деревья были во всем цвету), а густой аромат вкупе с цветочной пылью лезет прямо в нос, чуть ли не царапая все внутри носоглотки. Тут у кого угодно начнется аллергия.

Яростно чихая и мысленно матерясь (вслух не позволяло чувство приличия — хоть и в теле парня, но в душе-то я все еще девушка), я перелезала с ветки на ветку, иногда выдавая номера в духе белки-летяги — с координацией у меня всегда были сложные отношения, и лишь недюжинное везение не позволило рухнуть вниз. Вряд ли кто из героев снизойдет до такой милости, как подхватить падающего подростка, скорее просто расступятся, чтоб самим по голове не получить.

Вот будь я девушкой, причем какой-нибудь зашибись-фигуристой, то... Может быть, может быть.

"Так, на будущее нужно взять за правило: создавать героя своего же пола. На всякий пожарный. А то мало ли куда жизненная кривая вывезет..." — а пока будем жить по правилу одного моего хорошего знакомого: всем тем кто нас обижает, мы будем синусом по косинусу и тангенсом по котангенсу мозг выносить, раз не получается вынести недоброжелателя. Герой я пока начинающий, рычать и предъявлять права физических сил не имею, поэтому выезжать будем на том, что есть: на мозгах. Они свои. Не казенные. И на том спасибо.

Последнее деревце из аллейки росло почти у самой арки, куда то и дело заходили герои, правда у некоторых присутствующих лица были далеки до благоговейного трепета, скорее тихо возмущенные и недовольные. И чем им жизнь не нравится? Вон, солнышко блестит, птички поют, цветики цветут... Утрирую, но что же они такие недовольные? Обычно все ходят довольные, пылающие энтузиазмом: выход из города сулил новые приключения, новые свершения, битву с монстрами и кучу трофеев. Для счастья героев — самое то.

Но спустившись чуть пониже, чтобы слезть вниз, до меня долетело специфическое амбре, исходящее от большей части геройствующих, и до меня дошло, в чем беда...

На гудящую после перепоя голову, конечно, приключаться не самое приятное занятие, да и окружающим ботам настроения это тоже не добавляло: один из монахов, зачем-то вышедший на крыльцо (для чего — неизвестно, спросить не удалось), повел носом, а потом, поморщившись, ушел обратно в храм, что-то недовольно бурча себе под нос.

Мне стало жалко бедолаг: мало того, что очередь страшная, так ещё и голова трещит немилосердно, некому подать стакан рассола.

С мысли про стакан рассола я переключилась на одну забавную фразу, услышанную мной в одном телесериале про детективное агентство: "Я — меч карающий, я — око недреманное и стакан рассола одновременно...".Фыркнув себе под нос, я вновь посмотрела вниз, представляя, как бы обрадовались горе-герои, если б им действительно помог стакан рассола.

"Интересно, а тут рассол есть?" — если нет, то можно будет организовать свой бизнес: буду выращивать грядку с огурцами, или с чужих грядок собирать урожай, а потом по старинным бабушкиным рецептам консервировать... Эх, на этом неплохо можно было бы заработать!

Но я отвлеклась.

Крякнув в духе утки, заходящей на экстренную посадку, я спикировала вниз, чуть не врезавшись в одного из героев: пролетела в паре сантиметров от его головы. И опять ушибла копчик: это уже традиция. Рядом со мной приземлилась и Шакки, но она, в отличие от меня, сделала это с гибкостью кошки. Везучая... Или просто более опытная?

— Долго ещё сидеть будешь? — с интересом спросила девушка, я тут же поднялась, отряхиваясь от пыли. Все-таки мы сюда не просто так пришли, чтобы на мучимых похмельем героев глазеть... . Зрелище любопытное, но не сильно увлекательное. Кстати, что-то те, кто стоят у дверей храма, уже не только на мучимых похмельем похожи. Очень уж они грустные... Я, конечно, до птичьей болезни еще ни разу в жизни не напивалась и с похмелья потом не болела, но почему-то мне кажется что от сушняка и головной боли глаза такими грустными и потерянными не бывают.

Дверь открылась и наружу выполз тот монашек, что встречал героев, мучимых похмельем, оглядев нас снисходительно-покровительственным взглядом, он мрачно-тусклым голосом привычно затараторил:

— Общий молитвенный зал — левый справа коридор, сейчас свободных мест нет, зал для воскрешения питомцев — правый справа зал, временно закрыт для приема. Также у нас есть новинка — зал для медитации, сейчас места есть. Стоимость одного места — тысяча монет. Пришедшие с питомцами, не стойте на дороге, не мешайте! Зал закрыт! Повторяю, зал воскрешений закрыт! Можете расходиться! — замолчав, он развернулся и хотел уйти, когда я ухватила его за рукав — попыталась развернуть обратно к нам с Шакки. Но вместо этого сама потащилась следом, точно дополнительное украшение на рясе.

Пройдя пару метров, монах все пытался одернуть рукав, не понимая, отчего один рукав стал тяжелее второго, а когда наконец заметил, то остановился. Шакки, бежавшая следом за мной, остановилась. Все уставились на меня, ожидая объяснений.

— Как закрыт? С каких пор закрыт? — не было тут такого! Руку готова на отсечение дать! Пускай у меня самой питомца не было, но вряд ли бы Кирилл послал бы нас в храм не будучи уверенным, что нас легко пропустят. Да и какой смысл не пускать? Это же доход для храма, причем не малый!

— А с тех! — огрызнулся монах, собираясь пойти дальше, но я вновь вцепилась в него обеими руками, точно бульдог — челюстями. Монах неодобрительно посмотрел сначала на рукав, потом на меня, понимая в глубине своей души из нулей и единиц, что так просто он от меня не отвяжется. — Не положено! Ремонт у нас капитальный. Новый алтарь строим, большего размера и малый дополнительный. Ожидайте конца ремонта.

От обиды хотелось зубами разве что ни скрипеть: неспроста ремонт у них в храме начался. В игре пошел какой-то то ли сбой, то ли ответная реакция на наше с Кириллом присутствие. Недаром же говорят, что все взаимосвязано, а в компьютерной игре — так и подавно. Хоть я и не программист, да и просто знающим человеком в этом вопросе меня назвать нельзя, но какие-то общие, начальные, самые простецкие представления о программах я имела. Грубо говоря, то, с чем мы имеем дело, это собранные в определенный алгоритм звенья, отвечающие за те или иные функции и результаты. Хорошо отлаженная система, работающая по своим странным, иногда нелепым, но строго определенным законам.

А теперь, давайте представим, что внутрь попало новое звено, не вписывающееся в алгоритм игры, действующее по своим собственным, одному ему известному правилам. Поначалу все может быть нормально: программа не сразу замечает небольшие сбои в своих функциях и подпрограммах (я не специалист, повторюсь, выражаюсь скорее образно). Но, чем больше времени проходит, тем больше накапливается противоречивых команд и задач, поступающих в алгоритм программы, и это превращается не в одну маленькую ошибку, а скорее в вирус, который запутывает все так, что никто уже не может поручиться за последствия.

И, похоже, одно из таких последствий и поджидало нас около храма.

"Как же не вовремя!" — закусив губу, подумала я, невольно оглядываясь на Шакки: та тоже стояла и не могла понять, что происходит. Правда она, думаю, и не понимала того, почему начинали происходить такие странности.

Снова обернувшись к монаху, я как можно спокойнее спросила:

— А когда зал откроют? — прозвучало обреченно, даже жалко, но я собой уже плохо владела к концу этого дня (вернее, к раннему вечеру).

— Через месяц, — хотелось бы сказать, что в этот же момент что-то зазвонило в колокола, или упало, или ухнуло, или... Да, здесь любой бы звуковой эффект не помешал бы! Но, как назло, я не в кино. Ничего с неба на землю не рухнуло, гром не прозвенел при ясном небе. Было все так же тихо, лишь негромкие крики, звучавшие как сквозь подушку, героев на улице, молитвы из одного из залов, да вопли несчастной Мурки под аккомпанемент Бегемота. Тишина. В ушах гудело от напряжения.

— Но это слишком поздно... — прохрипела через силу, с трудом выдохнув.

Монашек безразлично пожал плечами.

— Не мои заботы, — и, отцепив с брезгливым лицом от рукава мою руку, пошел куда-то вглубь храма, бурча под нос: "Расплодилось хамов невоспитанных... Подумаешь, их в герои избрали боги... Все равно пьют и дебоширят не меньше. Те же босяки, только уровнем выше!".

От волнения у меня закружилась голова, а в глазах — потемнело. Шатающейся походкой я доползла до ближайшей стенки и села на пол. Попыталась отдышаться. Не получилось. Катастрофически не хватало воздуха — меня душило возмущение. Рядом стояла Шакки, смотревшая на меня с непонимающим взглядом. Но мне было как-то не до неё.

Жутко обидно: именно сейчас, когда мне так нужно, чтобы все шло по правилам Годвилля, события идут, назло, наперекосяк. Что тогда, когда нужно было Кирилла спасать, что сейчас. Явно не случайность: в такие совпадения я не верю, да и говорится, что случайность — это не изученная закономерность. Нужно только понять эту закономерность! Поймем — уже на шаг впереди будем. Только вот как?

Пока я сидела и рефлексировала, ко мне подсела Шакки. Какое-то время она молчала, и мы на пару наблюдали за проходящими мимо героями: кто-то заходил, кто-то выходил, кто-то пару раз оглядывался на нас, не скрывая любопытства. Но их имена, их лица — все стиралось из памяти в тот же момент, когда они покидали поле зрения, точно тени, призванные просто появиться в качестве декорации, просто проплыть мимо, точно тень, существующая только для колорита.

— Может, хватит думать? — немного раздраженно спросила девушка, толкнув меня плечом, а, с учетом силы, меня чуть не опрокинули на пол. — Пока мы сидим, мы ничего не сделаем — пошли к Кириллу, у него спросим. Все-таки он бог, придумает еще что-нибудь.

Потерев плечо, я задумчиво сжала губы: пойти-то можем, но не факт, что поможет. Все-таки он такой же человек, как и я, а людям свойственно оказываться в ситуациях, когда не знаешь, что делать. Нужно хотя бы постараться дойти своим умом. Если уж не поможет, то попробуем мозговой штурм — крайнее средство, но две головы лучше, чем одна.

— Подожди, ко мне вот-вот должна снизойти идея... — нахмурилась я, оглядывая храм: в принципе тут мало кто ходил, только табуны героев, целенаправленно идущих в зал для молитв, да монахи, которые на нас уже особого внимания не обращали... Да и зачем? Мы никакой ценности для них не представляем, правда, нас и не гнали за пустое просиживание штанов. Да, на нас вообще никто внимания не обращал! Черт возьми, я себя чувствовала девочкой-первоклассницей, которую оставили в музее без присмотра: хотелось ручками потрогать экспонаты, хоть родители и запрещали этого делать: они де находятся под сигнализацией.

— Слушай, а как питомцев воскрешают? — мысль уже бегала перед моим носом, я её почти ухватила за хвост! Оставалась лишь небольшая часть данных, которые подтвердят или, наоборот, разрушат мои надежды.

Шакки недоуменно уставилась на меня: вопрос странный для местного аборигена, но у меня и здесь есть лазейка.

— Ну, у меня же нет его! Откуда мне знать? — пару секунд девушка пыталась осмыслить сказанное, а потом согласилось со мной: зачем мне врать? Я же такой же годвиллец, как и она.

— Монахи берут питомца, берут золото, а потом с помощью громоотвода его воскрешают: всякие мантры и заклинания бормочут, руками пассы делают, — пока Шакки это говорила, в моей голове возник авантюрный план, в духе: "Если помирать, то с песней и не напрасно!". В моем мире подобное, ммм, скажем так, мероприятие — верх идиотизма, да и смелости мне б не хватило. Но что я сейчас теряю?

"Разве что здравомыслие..." — подсказала совесть, прежде чем окончательно уснуть.

— Тебя явно где-то конкретно приложило... — доверительным тоном сообщила Шакки, когда я ей предложила пробраться в зал для воскрешения питомцев и провести ритуал самим. — Это только монахам доступно. Не героям.

Отмахнувшись, я юркнула в запретный зал: если захотеть, то все будет возможно.

— Просто никто не пытался! — с азартом заявила, оглядевшись.

А монашек не врал, когда говорил, что у них тут ремонт... Я бы даже сказала ремонтище: стены все по-новому заштукатурены, рядом, приставленные к ним, широкие деревянные доски, также сохранившее на себе белесый след штукатурки, потолок — в одном месте разобран, поэтому казалось, что и стены, и воздух, и пыль, поднявшаяся с нашим пришествием — светятся изнутри. Солнечные лучи, проникавшие внутрь, казались осязаемыми и заливали светом покрытый слоем строительного мусора и пыли алтарь.

На пару с Шакки мы расчистили его, а сверху положили рюкзак Кирилла с Брысем внутри. Доставать его никто из нас не решился. Не только из-за страха, хотя бы из уважения к питомцу: привычнее видеть его живым, стремящимся на помощь своему хозяину, чем... Чем другим.

Не знаю, как здесь выглядят мертвые, но сомневаюсь, что они хотя бы на унцию лучше наших, реальных. Если не хуже: в забавном мире, местами, казалось бы, вывернутом то ли на изнанку, то ли, наоборот, на правую сторону, такому страшному явлению не должно было остаться места. Но оно осталось, превратившись в комичную и — язык с трудом поворачивается сказать такое, — привычную вещь.