Поймать ветер

— Не думай об этом, ягодка моя. Мы свободны, вместе, что еще можно пожелать?

— Крышу над головой, большой чан горячей воды и еды побольше, — пробормотала Малинка, крепче прижимаясь ко мне, и в ее голосе слышалась улыбка.

— Все это я тебе обещаю, как только доберемся до Светаны. А сейчас давай-ка одеваться, и в путь.

И мы побрели вперед. После целого дня пути по бездорожью вышли на какой-то проселок. Вечерело, но туман не появлялся. Похоже, Мглистые земли остались позади. Это подтвердил запоздалый путник в повозке, нагнавший нас, когда мы решали, пройти ли еще немного или встать на ночь в поле.

— Садитесь, подвезу, — предложил мужик. — Я в Холмищи еду, надеюсь поспеть до того, как на тамошнем постоялом дворе двери закроют. У вас деньги-то есть за ночлег заплатить? — окинул нас пренебрежительно-сочувственным взглядом.

— Найдутся, — ответил я, помогая сладенькой устроиться в повозке.

Бедняжка все-таки схватила простуду из-за дурацкого купания, весь день шмыгала носом и чихала. Подсаживая ее, я почувствовал, как девочку бьет дрожь. Три болота, похоже, Малинка совсем разболелась. Весь день была бледная как... хм... туманы моей родины, а теперь раскраснелась нездоровым лихорадочным румянцем. Ну ничего, доберемся в повозке до селения, а там Ника поможет. Повезло мне в свое время подружиться с хозяйкой постоялого двора в Холмищах. Надеюсь, она войдет в мое положение и не будет настаивать на постельных услугах. Не так уж долго нам со сладенькой осталось, чтобы отвлекаться на других.

* * *

До Холмищ добрались, когда совсем стемнело. Подвозивший нас путник все сетовал, что на постоялый двор уже не пустят, я же на сей счет не волновался. Да, двери Ника наверняка закрыла, но мне отлично известно, куда выходит окно ее спальни.

Взобравшись на крышу невысокой пристройки, осторожно постучал в ставень. Двери хозяйка заперла и до спальни, чай, добралась, а вот уснула вряд ли. Не любит она ночи в холодной постели проводить, да еще и жалостлива без меры. Завсегда найдется среди посетителей такой, что заставит дрогнуть ее отзывчивое сердце.

Вот и сейчас на мой стук изнутри раздалось сначала недовольное мужское ворчание, потом увещевающий женский голос, а там и сама Ника выглянула. Узнала меня, заохала, тут же промурлыкала что-то успокаивающее своему бурчащему медведю, и побежала открывать ворота.

Я намеренно стараюсь оставлять женщинам хорошие воспоминания. Надеюсь, и Дыня по сию пору уверена, что Перец — не обманщик, а трус, дал деру на первом попавшемся корабле. С Никой же у нас с самого начала все честно было, так честно, что даже вспоминать смешно.

Мой кошель тогда был набит под завязку, а брюхо настоятельно требовало пирогов и пива. Холмищенский постоялый двор, на вывеске которого красовался нетрезвый, скосивший глаза к клюву филин, пришелся как раз кстати. Хозяйка мне сразу понравилась: румяное спелое яблочко. Веселая, и круглится в положенных местах сильно завлекательно. До этого я провел несколько ночей с тощей бледной лавочницей, муж которой отбыл за каким-то редким товаром аж в Град-у-моря. Молодка измотала изрядно, да еще и синяков наставила своими мослами. После такого смотреть на Нику равнодушно я никак не мог, хоть она и была заметно постарше.

К моему сожалению, кабатчица увлеченно беседовала с каким-то бритоголовым мужиком, опиравшимся на костыль. Я не слышал, о чем они разговаривали, но заунывно-плаксивые нотки в голосе увечного распознал сразу. Собрат по цеху, работает, правда, не больно-то искусно, но жалостливая бабенка уже клюнула.

Смириться с тем, что этот нытик заполучит на ночь столь лакомый кусочек, я не мог. Подловил мальчишку на побегушках и пообещал несколько мелких монет, если он, не откладывая, притащит с ледника горсть колотого льда. Пацан унесся, как летний ветер, столь же быстро вернулся и вручил мне ледяное крошево, завернутое в уже отсыревшую тряпицу. Медлить было нельзя.

Направляясь якобы к стойке, я подошел к бритоголовому мошеннику, который уже успел усесться за стол, хлопнул по плечу, и, когда тот обернулся, распрямив спину, ловко спустил тающее месиво за удачно оттопырившийся ворот рубахи. Мужик от неожиданности весьма резво вскочил на обе ноги, позабыв про костыль. Глаза хозяйки округлились, жулик, сообразив, что выдал себя, попытался было огреть меня своей деревяшкой, но Ника уже звала на помощь конюха. Кабатчица, конечно, пожелала отблагодарить находчивого гостя, я не возражал, но от денег наотрез отказался.

Ника, несмотря на жалостливую натуру, далеко не глупа, и быстро сообразила, что помогло мне раскусить "калеку", да я и сам не таился. К чему? Наживаться на доброте хозяйки "Подгулявшего филина" не хотелось. Она это оценила, и мы стали друзьями или, может, правильней сказать, любовниками. Друзьям-то вроде как не положено спать вместе.

Пожалуй, только сейчас, едва ли не на себе таща с трудом передвигающую ноги Малинку, я оценил правильность своего тогдашнего решения не вытягивать денег из Ники.

Сладенькой было совсем худо. Жар стал таким сильным, что каждое прикосновение к коже девочки казалось обжигающим. Я здорово струхнул (ну как болезнь окажется серьезной?), но уверенная манера хозяйки быстро вернула мне спокойствие.

Путник был поручен заботам заспанной служанки, а Ника занялась нами. Взглянув на пылающее лицо Малинки, покачала головой.

— Что, так плохо? — обеспокоенно спросил я.

— Да уж нехорошо, — женщина чересчур пристально заглянула мне в глаза, на лице ее промелькнуло удивление. Тьфу, и эта сейчас примется подшучивать над моей излишней заинтересованностью. Вот бабы! Девушке плохо, я о ней тревожусь, что тут такого? — Пойдем, милая. Тебе надо лечь.

— А напиться можно? — слабым голосом спросила Малинка.

— Заботливый тебе спутник попался, — женщина вновь глянула на меня, на сей раз укоризненно. — Вот, возьми, — налила воды из кувшина, позабытого на одном из столов. — Чуть позже сделаю лечебный отвар, к утру все пройдет.

— С-спасибо, — Малинка с жадностью припала к кружке, ее по-прежнему трясло, зубы глухо застучали о край.

В комнате Ника помогла девочке раздеться и наградила меня очередным осуждающим взглядом, заметив ссадины и синяки на малинкиных груди и бедрах. Как будто это я их оставил! Сладенькая все-таки порезалась травой, но не так сильно, как я опасался, больше наследили солдатские лапы. Если и испытывал я некоторое сожаление из-за нечаянно убитого караульного, то при виде испятнанной белоснежной кожи оно незамедлительно улетучилось.

— Ну вот, теперь пойду займусь лекарством, — проговорила Ника, укутывая забравшуюся в постель Малинку до подбородка.

— С-спасибо, — простучала зубами бедняжка.

— Надеюсь, получится на здоровье! — улыбнулась женщина. — Я заберу его ненадолго, — кивнула на меня.

— К-конечно, — пробормотала сладенькая без особой радости, а когда я пообещал быстро вернуться, взглянула, как умирающая лань.

— Не волнуйся, — усмехнулась хозяйка, прекрасно поняв опасения гостьи. — Меня в спальне друг любезный дожидается. Еле от него отбрыкалась, чтобы вас впустить.

Сладенькая что-то смущенно пробормотала и натянула одеяло до носа.

— Я была о тебе лучшего мнения, Перчик, — сразу приступила к делу Ника, когда мы уединились на кухне. — Неужели ты всегда так обращаешься с женщинами?

Я, признаться, был огорошен ее словами. Думал, хозяйка просто хочет поболтать со старым приятелем, а заодно обсудить плату за постой.

— Как "так"? — решил для порядка уточнить, хотя догадывался, что она имеет в виду.

— Таскаешь больную по дорогам, да еще ночью. Синяков наставил, причем, насколько я рассмотрела, вовсе не губами. Исцарапал. На, — со стуком положила на стол передо мной ножницы, — умеешь пользоваться?

— Травки тебе для отвара порезать? — невинно полюбопытствовал я. — Ника, ты не в ожидании, часом? Ведешь себя, как мамаша.

— Ногти подстриги, — усмехнулась хозяйка, ставя чугунок с водой на плиту, в которой уже гудел огонь.

— С ногтями у меня порядок, — вздохнул, отодвигая ножницы. — Это не я ее...

И поведал вкратце всю историю. Малинка, правда, из белокостной стала просто дочкой богатея из Турьего Рога, сбежавшей из дома с любовником, который и определил ее в веселый дом. Я попал в темницу из-за неудавшейся кражи в "Красном петухе". Ника, конечно, добрая душа, и по-своему любит меня, но болтлива, как все кабатчики. Сама не заметит — выложит то, о чем ее просили молчать, просто чтоб потешить очередного посетителя. Я же, будучи жуликом, привык путать и заметать следы. Наши с Малинкой приключения были слишком необычны, и рассказ о них непременно застрял бы в памяти, да еще и стал бы передаваться из уст в уста, грозя дойти до ушей Туманного лорда и его людей. А то, что наплел я, более чем заурядно. Прохожие-проезжие таких побасенок за свою жизнь выслушали немало (кое-кто, наверно, сам попадал в схожие переплеты) и успели устать от них.

На жалостливую Нику история подействовала должным образом.

— Бедная девочка! — завздыхала кабатчица, залила какие-то травы кипятком и уселась за стол напротив меня.

— Я, знаешь ли, тоже не богатый.

— Ты? — Ника взглянула с усмешкой. — Да, и тебе можно посочувствовать. Так уж и быть, пожалею на обратном пути, когда снова пойдешь на юг. Тогда причин будет больше.

Ну вот, начинается! Неужели я и впрямь выгляжу рядом с Малинкой влюбленным дурнем? Да, она мне нравится! Да, распроклятая вина перед сладенькой до сих пор ворочается в душе свернувшимся в клубок ежиком. И да, ревность во мне тогда проснулась бешеная. Ну и что? Я по-прежнему с удовольствием смотрю на крепкую ладную фигуру Ники, на ее большой яркий смеющийся рот, на белую шею, где виднеется след от поцелуя... С удовольствием добавил бы туда еще один, прямо сейчас, да-да...

— От твоей жалости не откажусь, — хмыкнул я, прогоняя скабрезные мысли. — А насчет причин ты ошибаешься. Вы, бабы, все одинаковы, и печалиться о какой-то одной, когда в твоем распоряжении все остальные, попросту глупо.

— Конечно-конечно, — с преувеличенным одобрением закивала кабатчица. Она, в отличие от Малинки, умела определить, когда мужику можно перечить, а когда — не стоит. — Вот, отнеси ей, — слила отвар в большую кружку, поставила на поднос, где уже красовалась кой-какая снедь. Весьма кстати: в животе давно урчало от голода. — Пусть выпьет все сразу. Я это снадобье у нашего колдуна покупаю, чтоб хворых постояльцев лечить. Пока все были довольны. За ночь простуду как рукой снимает.

— Спасибо, и за ужин тоже. Колдун, небось, дорого берет?

— Недешево. Да ты, Перчик, не беспокойся. Не собираюсь ни на тебе наживаться, ни на девочке твоей. Чай, не последний раз видимся, еще успеешь рассчитаться, — ласково взъерошила мне волосы. — И вот еще, возьми, — протянула склянку. — Смажешь бедненькой ссадины.

Малинка при виде меня не стала скрывать радости и облегчения. Немного покапризничала, правда, когда узнала, что большущая кружка предназначена ей. Мол, горячее слишком, пахнет противно, да еще так много. Пришлось ее нежить и уговаривать, но не скажу, что это было так уж неприятно, да и ломалась она недолго.

Сладенькая даже есть не стала, выпила отвар и почти сразу уснула. Я расправился с едой и забрался в постель. Девочка по-прежнему была обжигающе-горячей, но дышала ровно и дрожь ее больше не била. Что ж, оставалось надеяться на искусство холмищенского колдуна.

Снадобье не подвело. Первое, что я ощутил утром, была перекинутая через мою грудь малинкина рука, нежная и теплая, как весенний ветерок, больше не пышущая жаром раскаленных скал у побережий южных островов. Девочка крепко спала, я осторожно выбрался из постели и отправился к Нике, клянчить завтрак и чан с горячей водой для купания.

Хозяйку нашел на кухне, она кормила своего дружка. Немолодой, но все еще крепкий мужик, назвавшийся Куликом, окинул меня цепким взглядом.

— Никуша, пора тебе дите заводить, — покачал головой. — Раз с такой мелочью зеленой носишься.

Женщина что-то проворчала.

— Небось, знаешь, о чем говоришь, — хмыкнул я. — Внуков, поди, нянчишь, дедуля?

Кулик, вопреки моим ожиданиям, расхохотался.

— Забавный ты парень. Признаться, думал, что разобидишься.

— Да мне ж не пятнадцать лет, чего обижаться-то? Я тоже ждал, что драться полезешь.

— Дык, и я еще далеко не дедуля. Мальцов хворостиной охаживать пока не тянет, — в тон мне ответил Кулик, похрюкивая от смеха. — Никуша говорит, тебе с подружкой в Турий Рог надобно? — Я кивнул. — Я туда караван провожаю, через пяток дней отправляемся. Хошь, и вас прихватим.

— Не худо бы, — кивнул я. — А чего ты так раздобрился?

— Перчик, это я попросила, — призналась Ника. — Жалко мне твою девочку: не привыкла она по дорогам бродить, да и погоды сейчас не те стоят.

Мне оставалось только поблагодарить и принять предложение. Так и вправду удобней и безопасней, быстрей к тому же. Впрочем, спешить мне как раз не хотелось.

Малинка долго наслаждалась купанием, причем меня на это время выставила, попросив помочь служанку. Когда бадья освободилась, вода ощутимо остыла. Оставшийся кувшин кипятка не сильно исправил положение, и у меня на омовение ушло не так уж много времени.

Сладенькая в чистой рубашке, пожалованной Никой (чувствую, расплачиваться придется долго), сидела на постели и расчесывала волосы. Я вылез, вытерся, вспомнил, что одеваться не во что, потому как всю одежду отдал служанке, чтоб постирала. Ну и ладно. В комнате тепло, да и чутье подсказывает, что в ближайшее время прикрывать наготу мне не понадобится.

Взял никину склянку с мазью и подошел к Малинке.

— Нужно подлечить твои ссадины.

— Давай, — взглянула на меня, откладывая в сторону гребень, потом, не отводя глаз от моего лица, медленно потянула подол вверх, обнажая стройную голень, округлое колено...

Я сел рядом, открыл склянку, поддел пальцем немного сероватой мази, и, когда показалась подсохшая уже царапина, осторожно провел по ней. Малинка втянула воздух сквозь сжатые зубы.

— Больно! — проговорила капризно и быстро одернула рубашку, скрывая ноги.

Ох, что-то не верится... Я поднял глаза. Девчонка надула губки и смотрела едва ли не обиженно. Хочет, чтобы с ней понянчились? Мои вчерашние уговоры выпить лечебный отвар пришлись по нраву? Проверим!

— Перчик... — запустила пальцы мне в волосы. — Ты даже лечение умеешь превратить в непотребство...

— Вот так благодарность! — усмехнулся, весьма довольный.

— Встань.

Я подчинился, Малинка тем временем стащила через голову рубашку.

Ох, чую, недешево мне встанет спасение из замка... И ведь отлично знаешь, Перец: нельзя бабам слабину показывать. Они ее чуют лучше, чем кошки — печенку, и тут же начинают пользоваться. Впрочем, кланяться Малинке у меня спина не разболится. Сколько нам вместе осталось? Неделя?