Поймать ветер

Я сидел в "Хрене и редьке" и накачивался дешевым жиденьким пивом. Жизнь в очередной раз повернулась... нет, не скажу, что задом. Меня всегда удивляло, чем, на взгляд некоторых, зад у бабы хуже переда. Почему, когда начинается невезуха, говорят: жизнь, или там удача, повернулась задом? По мне, разница невелика. Ежели бабенка ладная, она хороша и спереди, и сзади. А ежели страшна, как переполненная каталажка в летнюю жару, так тоже один пень, с какой стороны глядеть. С заду, может, еще и лучше...

Ну, так вот, сижу я, тяну пиво, размышляю над странностями некоторых оборотов речи, и вижу, заваливает в кабак Усатый, вышибала из "Теплой норки", заведения мамаши Флоксы. У меня от одного вида его волосатых кулачищ челюсть заныла. В последний раз, как я в "Норке" был, он мне нехило заехал! Хорошо, зубы целы остались, хотя один долго шатался. А главное, ни за что вмазал. Подумаешь, на ногах я плохо держался. Между прочим, при деньгах был. Не повезло просто: задел случайно плечом племянника градоправителя, тот и растянулся на полу. Потому как сам был гораздо пьянее меня.

Ох, три болота и одна лужа! Усатый о чем-то поговорил с хозяином, тот кивнул в мою сторону, и вышибала направился в указанном направлении. Уж наверняка не извиняться за несправедливо причиненные побои, тем паче, тот случай еще весной приключился...

— Привет, Перчик, — выдвинул из-под стола табурет и уселся напротив. — Не жмись в угол, я не на работе. Вернее, не на основной работе.

Ухмыляется, урод. Очень смешно. Морду мне бьют далеко не впервой, но зубов лишаться не хочется. Обворожительная улыбка при моих занятиях — едва ли не нужнейшая вещь.

— Чего тебе, Усатый? Извиняться пришел?

— Да, щас! — хохотнул детина. — Не поверишь, так совесть заела, хоть в петлю лезь. Липка понимала, на что шла, когда к племянничку на колени усаживалась. Она, чтоб ты знал, любит, когда с ней жестко. А ты, полудурок, не разобравшись, решил с пьяных глаз за шлюху вступиться. Так что получил по справедливости.

Да, не люблю признаваться в некоторых своих слабостях. К примеру в том, что не выношу, когда при мне бьют женщин. Стоит только поддаться этой дурной стороне моей вообще-то вполне правильной, лишенной совести натуры, и я влипаю в неприятности и выгляжу даже не полудурком, а полным дураком. Особенно, как выясняется, в той истории с родичем градоправителя. Откуда мне было знать вкусы этой Липки? На вид она девчонка нормальная. Никак не скажешь, что ей нравится, когда ее головой о столешницу колотят. Может, на самом деле и не нравится, но, с другой стороны, за такое, наверное, платят больше... Так что, получается, влез я не в свое дело.

— И что тебе от меня нужно?

— Флокса велела узнать, ты девчонок по-прежнему объезжаешь или бросил?

Тьфу, да что ж такое! Нет бы ушлой содержательнице "Норки" потребовалось с моей помощью прищучить кого из богатеньких посетителей, деньжат из него вытянуть под угрозой супруге или невесте поведать о чудачествах благоверного (благоневерного? неблаговерного? тьфу!). Это я умею и люблю. А с тем, что ей нужно, после Ягодки решил завязать... Я, конечно, проходимец, жулик, бродяга без чести и совести, но существуют пределы, за которые заходить не хочется. Даже мне не хочется. Наверное, потому что не раз встречался с теми, у кого все пределы остались позади.

— Бросил, — прогудел я в почти пустую кружку, не поднимая глаз, чтобы не видеть глумливое выражение, которое непременно появится на физиономии Усатого.

— А может, в последний раз, а? — голос вышибалы звучал на удивление заискивающе, я даже решился посмотреть ему в лицо. Он поймал мой взгляд и заторопился. — Флокса сказала, за ценой не постоит. Жилье, харчи — это само собой. Делать с девкой можешь, что хочешь. Кстати, она очень даже недурна, строптива только сверх меры...

— Ус, если делать с ней можно все, почему Флокса тебя не попросит? Или не предложит этому вашему племянничку пару раз приложить ее головой об стол, а после оприходовать?

— Понимаешь, Перчик, девка уж больно хороша. Неплохие барыши принести может, ежели ее объездить. А головой об стол... На такие забавы у нас только один посетитель охоч, причем не слишком щедрый. Все больше в кредит берет, дядюшкиным положением пользуется.

Я задумался. Деньги мне, конечно, нужны, но пока не настолько. От Жучины я вроде как улизнул чисто, не думаю, что он меня ищет, значит, должок может подождать.

— Нет, Ус. Я с этим завязал. Ищите другого.

— Жаль. Ежели передумаешь, приходи. Вряд ли Флокса скоро найдет кого-то. Желающих-то много, а таких искусников, как ты — днем с огнем. А девка больно хороша, но строптива-а-а...

Не-не, это на меня не подействует. Ни лесть, ни вызов мастерству. Я, скорей всего, смогу вашу строптивицу сделать шелковой, только удовольствия мне это не доставит. Зеленым юнцом было интересно девчонок охмурять, пробуждать плотское желание, чтобы им становилось все рано с кем его удовлетворять. С симпатичным парнем или с жирным богатеньким завсегдатаем очередного заведения. Хотя далеко не все они жирные и богатенькие. Встречаются и такие, как я, да не так уж редко.

— Бывай, Ус, — я отставил опустевшую кружку и поднялся из-за стола. Пиво было жидким, вылакал я его немеряно, почти не захмелев, зато теперь веселый напиток настойчиво просился наружу.

— Скажу пока Флоксе, что тебя не нашел. Тогда она еще день-другой никого не наймет.

Я кивнул, пробираясь мимо вышибалы на выход. И чего это Усатый так обеспокоился судьбой какой-то девчонки? Или она действительно драчливая стерва, которую трахать — здоровью вредить, или, может, у вышибалы доля в "Норке" имеется. Почему бы нет? С Флоксой у них определенно шашни, так что все возможно. Только тебе, Перец, дела до этого быть не должно. А его и нет. Мне сейчас одно дело: зайти в закоулочек и отлить. Ф-фу-у, хорошо-то как...

— О-па, вот так струя, Перчик! Эх, зря я с тобой разругалась...

— Дыня, чтоб тебя!..

Вот мерзавка! Нельзя ж так пугать мужика во время приятственного и мирного занятия! И как разглядела, что это я? По струе, что ли? Она в лунном свете поблескивает — залюбуешься.

— Не ругайся, — подошла и в затылок дышит, хорошо, руками никуда не лезет. Знаю я ее, проказницу. — Переночевать-то есть где?

— К себе приглашаешь? А как же твой морячок?

— Ой, ну, вспомнил! Нырок в плаваньи, две недели как ушел и еще месяц проходит.

— И тебе, надо полагать, тоскливо? — я закончил, стряхнул друга и убрал в штаны, дабы не вводить чужую жену во искушение.

— Угадал, — жарко задышала и прижалась ко мне упругой грудью и мягким боком.

— Не надо, Дынечка, — осторожно взял ее за плечи и отодвинул от себя. — Я негодяй, изменщик, недостойный сдувать пыль с матросских башмаков твоего супруга, — да, я зело злопамятный. И слова моей одно-время-ненаглядной хорошо запомнил. К тому же насчет ночевки уже договорился, и спать мне предстояло вовсе не в холодной одинокой постели.

— Ну Пе-е-ерчи-и-ик, — заныла молодка. — Я ж не знала, что Нырок такой горячий только первые пару-тройку дней как из моря вернется. А потом ему и не надо ничего. У меня только и жизнь начинается, когда он за порог.

Знаю, меня это не красит, но от таких откровений сердце радостно подпрыгнуло. Я эту дуреху добивался в свое время изрядно. А она клюнула на обещание жениться и быстротечную страсть хитрого матросика. Дынька — дочь пекаря, сама пышная и лакомая, как румяная булочка, да и приданым ее батя не обидел. Я на девчонку никаких видов не имел, окромя кобелиных, а Нырок, тот навострился все заполучить. Но, видать, не хватило ему, коли с плаваньями не завязал. А может, просто сбежал от аппетитов молодой жены, раз ему много не надо. Да не мое это дело, опять же. И смотреть на эту пышечку желание давно пропало, не говоря уж обо всем остальном. Пущай сама выкручивается, раз прежде я для нее не хорош был.

— Не, Дынька, не могу я с чужой женой. Как ты меня тогда пристыдила, так я больше ни с кем...

— Чего треплешь-то зазря? — в голосе как будто послышалась злость. — Сегодня на площади у фонтана какой-то хмырь мрачный баб о тебе расспрашивал. Говорил, ты его жену соблазнил.

— Какой хмырь? — насторожился я. — Не смуглый, часом, со шрамом на шее?

— Шрама не видала, а лицом темен. И на левой щеке пятно. Мне страшно было разглядывать, родимое, али просто грязь, уж больно угрюмо он зыркал. А бабы после говорили, что картинка это нарисованная. Лист древесный, а может, травы какой.

Та-а-ак. Про лист я нарочно не поминал, чтоб точно знать, он или нет. Никак не думал, что древлянин так скоро меня нагонит... Надеялся, успею немного в Ракушнике погулять, деньжат еще срубить, чтоб не последней монетой с капитаном расплачиваться. А после — на корабль, и куда ветер занесет. Ну что мне было не держать в Пуще штаны заваязанными? Погодь, может, все еще не так плохо.

— Это гнусная клевета, Дынечка. И потом, откуда ты знаешь, что он именно меня искал? Перцем каждый второй молодец называется, — я и сам-то это прозвище выбрал для неприметности.

— Ну да, — усмехается. — Каждый второй! Только, по словам того мужика, росту женин любовничек среднего, сложения ладного, молодой, на лицо смазлив, волос имеет светло-русый, нестриженый, глаз серый с зеленцой, и мизинец у него на левой руке на один сустав короче, чем следует.

Ох, три болота и одна лужа! Все-таки по мою душонку. Рвануть бы сейчас в порт и на корабль, да Дыня наверняка побежит доносить. А раз мужик не поленился выследить меня до Ракушника, скорей всего и дальше не отцепится. Пересидеть бы где-нибудь... Глядишь, рогоносец решит, что след потерял, и отправится восвояси.

— Знаешь, Перчик, он сказал, в "Пере павлина" стоит, и ежели кто что о тебе знает, то без награды не уйдет, — продолжала молодка многозначительно, оправдывая мои наихудшие подозрения. — Но ты ж недавно в городе, бабы еще не пронюхали. Мне Дымок по дружбе сказал. Он в карауле стоял, когда ты в ворота в сумерках проскользнул. Я и подумала: Нырок еще когда вернется, ты мог бы у меня укрыться. Не вечно ж мужик этот в нашем Ракушнике обретаться будет? Прибежала сюда, в "Хрен и редьку". Думаю, вдруг по старой памяти зайдешь...

А вот это я и вовсе ненавижу. Когда меня за жабры берут, пусть и обставляют все так, будто добра желают. Такое еще гаже, чем если б прямо условия назвали. Прямо назвали... А это мысль! Мне ж предложили кое-что, а я отказался. Не захотел, видишь ли, предел переступать. О таком легко рассуждать, когда задница в безопасности. А в моем положении... Ежели древлянин сцапает, точно евнухом сделает. И это только для начала. Так что коли хочу остаться при своем хозяйстве, придется к Флоксе наниматься. Ну и наймусь. Чего я сразу на похоронный лад настроился? Может, все и обойдется. Почему решил, что со строптивицей может получиться, как с Ягодкой? Та была девица кроткая, нежная да привязчивая, вот и... Не вздумай казниться, Перец, давай-ка выкручиваться. Перво-наперво, Дыне голову задурим.

— Вот спасибо, Дыняша! Ты уж прости за недобрые слова, это все ревность. Я как узнал, что ты замуж вышла... Не, даже вспомнить не могу, сразу сердце рвется. Приду к тебе, только дельце одно у меня осталось. Должок забрать нужно. Раз такая хренотень, и мне прятаться выпало, денежки потребуются. Не тебе ж свои кровные на мою жратву тратить.

— Ладно, — просияла Дыня. — Я теперь живу на Соленой улице, это недалеко от...

— Знаю, где. Дом какой?

— Двухэтажный, в два окна. Я второй-то этаж жильцам сдаю, но у них вход отдельный, они про тебя не узнают, а и узнают — по-нашенски плохо разумеют, приезжие из-за моря...

— Да на Соленой улице, почитай, все дома двухэтажные, а половина из них в два окна! — мне начала надоедать болтовня Дыни, но отмахнуться от нее нельзя — тут же рванет в "Перо павлина". Не мужик, так хоть награда.

— У нашей двери горшок с душистым табаком стоит. Он весь в белых цветах — в темноте заметишь, да и запах почувствуешь.

— Вот это дело! Жди, Дыняша. Перины взбей получше, — от души приложил ее по заду и отправился восвояси.

Попетлял немного, чтобы проныра не выследила, куда именно я двинул, и пошел в "Теплую норку".

Заходить с главного входа не стал: слишком много глаз. Нырнул в узкий, провонявший мочой проулок и постучал в низенькую дверку, ход для своих, ну, или почти своих, вроде меня.

— Кто? — раздался изнутри тоненький голосок.

Повезло: это сестрица Флоксы, горбунья Машка. Вообще-то, ее зовут Ромашка, но длинное имя не приросло к крошечной сухонькой женщине. Все зовут ее Машка, немного по-кошачьи, но она не обижается.

— Это я, Машуля. Перчик, — проговорил вполголоса, приблизив губы к замочной скважине. Горбунья всегда прикладывает туда ухо, ожидая ответа.

Мы с Машкой, можно сказать, друзья. Я с первой встречи относился к ней, как к женщине. Вернее, к юной девушке, которая еще не вошла в пору, но через год-два обещает стать лакомым кусочком. Машуля умна и, конечно, поняла мою шутливую игру, но, видать, она ей понравилась. Я ведь не насмехался над калекой и не смотрел сквозь, как на испорченный предмет обстановки, вроде колченогой скамьи или продавленного стула. А большинство людей так с ней и говорят, включая Флоксу, ее роскошную сестрицу. Мне же просто хотелось немного скрасить безрадостное существование бедняжки доброй шуткой и искренней улыбкой. Ко всем моим прочим недостаткам я еще и... нет, пожалуй, все же не добрый, скорее, незлой. Во всяком случае, убогие и увечные всегда вызывали во мне не брезгливость и страх, как в большинстве людей, а жалость.

— Перчик! — дверь распахнулась, и радостная горбунья втянула меня в узенький коридорчик. — А Ус сказал, не смог тебя найти.

— Понимаешь, Машуля, он меня нашел, да я отказался от флоксиного предложения...

— Ох, да, — ее маленькое, покрытое ранними морщинами личико стало сочувственным. — Ты же не хотел больше после той истории... А зачем тогда пришел? Если просто к девочкам, то Флокса начнет тебя уламывать...

— Во-первых, забежал с тобой повидаться, — улыбнулся я. — Уезжать собираюсь, вот и решил проститься. Вряд ли в дальних краях мне удастся найти столь приятную собеседницу.

Это правда. Мы с Машкой частенько болтали по нескольку часов кряду. Вернее, я трепался, а она внимательно слушала, иногда вставляя свои замечания. Наверное, ей интересно было узнавать про чужую жизнь и похождения. Своих-то она лишена...

— Угу, — кивнула горбунья с доброй, но слегка ехидной ухмылочкой, — а во-вторых? Мне кажется, оно будет поважней "во-первых".

— Ничего-то от тебя не скроешь! Видишь ли... — и я поведал Машке о взбесившемся рогоносце, идущем за мной по пятам, и о необходимости спрятаться на то время, пока он находится в городе. — Денег у меня, как всегда, негусто, вот я и решил заодно глянуть на вашу девчонку. Ус сказал, она редкостная стерва.

— Строптива, да, — кивнула посерьезневшая Машка. — А на стерву не похожа. Верно, не из наших она...

— Что значит "не из наших"? С материка, что ли?

— Не знаю, Перчик. Ты лучше сам взгляни. Я-то как могу судить? Почитай, всю жизнь провела у сестры за юбкой. Наговорю тебе невесть чего, ты еще больше навоображаешь. Знаю тебя, сочинителя...

Сочинитель... Да, умею истории придумывать. А как без этого в моем ремесле? Не подойдешь же к богатенькой дамочке и не попросишь денег за красивые глаза да горячую ночь? Не-ет, нужно придумать что-нибудь душещипательное. О выкраденном из-под родительского крова младенце белой кости, о пиратах, захвативших корабль и продавших всех плывших на нем в рабство, о злом родителе, выгнавшем легкомысленного наследника. Да мало ли чего еще насочинять можно, лишь бы госпожа уверилась, что перед ней не жулик-бродяга, а сын короля в изгнании. И все бы отлично, только со временем эти истории стали придумываться сами собой и вовсе без нужды. Я и к Машке прикипел отчасти из-за того, что, увидев ее, а пуще поговорив, решил: никакая она не горбунья, а заколдованная прекрасная дева. Жаль только, я не храбрый воин, а то б непременно расколдовал. Уж больно она душевная, и разговаривать с ней приятно.

— Хорошо, не хочешь говорить — не надо, — согласился я. — Можно у тебя в комнате вещи оставить?

— Конечно! Я и сестру туда пришлю, чтоб вы обо всем договорились.

Комнатенка Машки находилась в конце коридочика, в который я попал через дверцу в проулке. Быстро достал чистую одежду, остальное затолкал под кровать, не сомневаясь в честности горбуньи. Теперь бы еще помыться-побриться, а то какой из меня соблазнитель. Ну да с этим у Флоксы просто: здесь же, под одной крышей, имеется купальня. Сейчас вечер, девочки работают, и там наверняка никого нет. Хозяйка сама меня прямиком туда отправит.

Будто в ответ на мои мысли дверь распахнулась, и в комнату вплыла Флокса, благоухающая дорогими благовониями гораздо сильней, чем пристало порядочной женщине. Все такая же пышная и цветущая.

— Перчик! Пришел, не забыл старушку!

— Ну какая ты старушка, Флокса? — ухмыльнулся я. — Не променял бы тебя ни на одну из твоих девчонок.

— Да ты их всех давно перепробовал, одна я осталась в неприкосновенности, вот и вызываю некоторый интерес! — расхохоталась она. — Не люблю иметь дело с мальчишками, которые в самый ответственный момент начинают бормотать, что предпочитают женщин постарше. И все эти россказни про зрелость, опыт и выдержанное вино ненавижу. Я себя чувствую на восемнадцать и хочу, чтоб мужчины только этот возраст и видели.

— В самый ответственный момент я не болтаю. Может, все-таки окажешь честь?

Мы оба знаем, что это пустой треп, но... Наверное, просто проверяем свои, так скажем, чары.

— Я тебе другую честь припасла. Отправила Усика на поиски, а он вернулся ни с чем.

— Вообще-то, Флокса, он меня нашел и выслушал отказ...

— Тогда что ты здесь?..

— Передумал, — не дал договорить я. — Мне нужно отсидеться. Если поможешь, попробую укротить твою девчонку.

— Перчик, золотце, все, что захочешь! Даже отдать ее тебе согласна, если... — Флокса замялась, но я прекрасно понял. Ягодка тоже была ее девочкой. Вернее, должна была стать...

— На кой она мне? — невесело усмехнулся я. — И вот еще. Расскажи о ней поподробней. Откуда она у тебя, как давно, ну, и прочее.

— Ох, Перчик, не спрашивай! — женщина с досадой махнула рукой. — Ус, болван, ее у какого-то моряка в портовом кабаке в кости выиграл. Хотел через день вернуть, а того капитана уж и след простыл... Это сокровище у нас уже три дня.

Я нахмурился. Девчонка загодя нравилась мне все меньше и меньше. Чего, спрашивается, матросской девке ломаться? Хотя, конечно, может, она и целочка или почти нетронутая, да и три дня — не срок. Я с одной девахой чуть не два месяца возился, зато потом она лучшей в городе стала. М-да, есть чем гордиться, Перец.

— А зачем он ее вообще взял? Неужто сразу не понял, что строптива? Или такая красавица?

— Не такая уж красавица, — Флокса скорчила недовольную гримаску, и я с легкостью разглядел в ней восемнадцатилетнюю склочную девчонку. — Просто для наших островов внешность уж больно необычная, да и фигурка ничего. Расписывать не стану, сам увидишь. А взял, потому что опоили ее чем-то. Она была смирная, томная и чуть ли не сама лезла с поцелуями. Я по глупости Усу с ней сразу не позволила, приревновала, уж больно он слюни пускал, а наутро девка превратилась в дикую кошку: шипит, плюется, никого не подпускает. Подумывала уже выгнать ее, да опасаюсь. Вдруг побежит к градоправителю жаловаться? Ни я, ни Усик вроде не виноваты ни в чем, а ведь при нашем занятии власти тут же прицепятся, потом не откупишься. Вот я о тебе и подумала. Мне все равно, как ты ее приручишь. Втрескается в тебя — забирай и уходите. Я тебе приплачу, чтоб ты ее увез отсюда подальше.

— Не нравится мне это, Флокса... — я решил слегка набить цену. — Кабы не нужда отсидеться...

— Хватит, Перчик, — хозяйка сдвинула брови, прекрасно разгадав мой замысел. — Сказала же: не обижу. Во времени не ограничиваю, кормить буду хорошо. Пьянствовать, понятно, не позволю, но полкувшина вина каждый день к обеду обещаю.

Мне ничего не оставалось, как ударить с ней по рукам.

— Отправляйся в купальню, а то похож на тухлого морского ежа, тиной увешанного, и пахнешь примерно также. Потом попросишь Машку, чтоб меня позвала. Сама отведу к голубице...

Тухлый морской еж, видите ли, да еще и тиной увешанный! Что она в виду имела? Щетину, что ли? Дыне, к примеру, я и такой приглянулся. Хотя жена морячка не столько обо мне думала, сколько о том, что у меня пониже живота имеется...

А Флокса здорово этой девчонкой недовольна. Видать, крепко Усатый на строптивицу запал. Может, он и меня так старался заполучить, чтоб потом самому всласть попользоваться? Да мое-то какое дело? Эх, поваляюсь сейчас в теплой водичке! Не помню, когда последний раз в настоящей купальне мылся, и кто знает, когда снова удастся... Хотя ежели здесь задержусь, что мне мешает?.. Здравый смысл, Перец. Чем чаще будешь в коридорах мелькать, тем быстрей тебя узнают. Поползут слухи, докатятся до "Пера павлина"... Надвинь-ка капюшон пониже, пока не столкнулся с кем из знакомых.

В купальне думать было не охота. Вылез из чана только когда вода ощутимо остыла, вытерся, оделся в чистое, замотался в плащ и пошел к Машуле. Та позвала сестру, Флокса снова быстренько появилась и отвела меня к месту работы. Комната запиралась снаружи на ключ, который висел у хозяйки на поясе на отдельном шнурке.

— Я сама буду заглядывать или горбунью пришлю, — обнадежила меня Флокса. — Никто больше не узнает, что ты здесь, даже Ус. Придется тебе, Перчик, взаперти посидеть, чтобы не увидали ненароком, раз прячешься.

Мне это не слишком понравилось, да выбора не было. Знаю я эту комнату: окна маленькие, зарешеченные и выходят во внутренний двор, чтоб девице на помощь позвать было некого, коли такая мысль в голову взбредет. Женщина, видно, почуствовала мои колебания.

— Не бойся, ты здесь в безопасности. Не стану я старого знакомца выдавать. Вряд ли кто-то предложит за твою голову... или иную часть тела, — усмехнулась, поганка, — такие деньги, чтоб я соблазнилась. Хвала небесам, не бедствую.

— Ладно, Флокса, не утруждайся меня убеждать. Сама понимаешь, если сдашь, я найду как тебе напакостить, — обнадежил собеседницу, та криво улыбнулась.

— Хватит болтать, Перчик. Принимайся за дело. Завтра утром зайду, посмотрю, что от тебя осталось.

Отдала свечу, отперла дверь, впустила меня и заскрежетала ключом снаружи.

Я поднял свечку повыше и огляделся. Ох, три болота и одна лужа, до чего ж муторно снова здесь очутиться... Я иной раз эту комнату в кошмарах вижу. Тихо, Перец, возьми себя в руки. Ты мужик или сопля? За Ягодку ответишь перед Небесной Хозяйкой, когда срок придет. Или, скорее, перед Хозяином Подземья. А пока не дергайся, не ищи лазейку, будто загнанная в угол крыса. Забудь о побеге вообще. Полагайся на хорошее отношение Флоксы. Да и Машуля предупредит, если что...

Подошел к широченной кровати, на которой под покрывалом спала, скорчившись, девчонка. Ни хрена не разглядеть: спутанные сальные волосы падают на лицо, черные, как беззвездная ночь. Когда чистые, наверно, блестят. Я осторожно отвел пряди, пленница не проснулась, только глубоко вздохнула. Лет как будто как и мне, около двадцати. Личико вроде приятное. Лежит на боку, и я вижу только половину. Ровная, будто нарисованная углем, бровь, длинные ресницы торчат копьями, видно, плакала, засыпая, и они слиплись от слез. Оттенок кожи в свете свечи определить трудно, но мне почему-то кажется, что она белая, как молоко. Следы от поцелуев на ней должны гореть розами... Стоп, Перец, опять за свое. Стоит увидеть смазливую мордашку, и все мысли тут же устремляются ниже пояса, заставляя беспокойного друга поднимать буйну голову. Раз девчонка строптива, нельзя показывать ей мало-мальский интерес.

А носик у нее славный. Маленький, чуть вздернутый, и покрыт аккуратной россыпью веснушек. Так и хочется чмокнуть. Интересно, какого цвета у нее глаза?.. Губки пухлые, яркие. Правда, сейчас девочка выглядит не лучшим образом, и пахнет, кстати, тоже, но если ее вымыть и причесать... Нет, все, пора спать. Она наверняка стервозная крикливая дура, соблазнить которую не составит труда, да и удовольствия не принесет. И еще меньше труда потребуется, чтобы забыть веснущатый носик.

Я быстро разделся и залез под одеяло. Кровать была широка, и, хотя девчонка лежала вовсе не с краю, мне вполне хватило места расположиться с удобством, не тревожа соседку. Уснул, как ни странно, быстро и спал крепко, без сновидений.

Утром разлепил веки и увидел серые глазищи, разглядывающие меня. Поначалу не сообразил, в чем дело, а когда понял, девчонка успела скатиться на пол и забиться в угол между стеной и кроватью, выставив перед собой табурет четырьмя толстыми ножками вперед.

— Не собираюсь тебя трогать, — буркнул, повернувшись к ней спиной и натягивая штаны. Не хватало начать знакомство с предъявления утреннего стояка. Обычно проходит на "ура", но, боюсь, не в этом случае.

Ответа я не дождался, затянул завязки и повернулся к пленнице. Рубаху надевать не стал — тут не белая кость собралась. Но познакомиться все же придется.

— Послушай, опусти ты эту табуретку. Сказал же — не трону. Сама подумай: если б хотел, еще ночью тебя прижал бы, сонную. Ну? — развел перед ней руками.

По лицу видно, что напугана. Но голову, на мое счастье, со страху не потеряла, глядит вполне осмысленно. Слегка раскраснелась, и стала хорошенькой, несмотря на помятый вид. Кожа у нее действительно белоснежная, и румянец на ней выглядит... Эй, Перец, очнись! Щас слюни закапают, и прости-прощай убежище у Флоксы. Потому как девчонка вмиг распознает слабину, и нипочем не станет плясать под твою дудку. Еще и тебя на задних лапках ходить заставит.

На лице пленницы промелькнуло какое-то странное выражение, и свое оружие она опустила.

— А зачем ты здесь?

Надо же, какой голосок приятный. Пониже, чем обычно у молоденьких девушек. Будто горлица воркует... Провались, да кто тут кого охмуряет?!

— Помогу тебе освоиться, — небрежно откинул волосы, расправил плечи, выставляя себя напоказ. На бабенок обычно неплохо действует. Эта тоже глянула оценивающе, даже как будто ниже пояса посмотрела, но очень быстро глаза подняла. Не понятно, понравился я ей или нет. Да не так это и важно. Дай мне только к тебе прикоснуться, красотуля.

— Освоиться? С чем? С положением шлюхи? — красивые полные губы искривились презрительно. — Как, если ты трогать меня не собираешься?

— Слишком много вопросов. Давай сначала познакомимся. Меня Перцем зовут.

— Тебя мать с отцом так назвали? — фыркнула с пренебрежением.

До чего быстро в себя пришла... Хотя она, пожалуй, и не терялась. Не визжала, не зажмуривалась. Мигом нырнула за кровать, в выгодную позицию, да еще и табуреткой прикрылась. Ловкачка...

— Нет, это прозвище.

— А меня Малинкой кличут. Получается, в пару Перчику я никак не подхожу. Тебе б какую-нибудь Морковку найти или Тыковку. Два овоща непременно сдружились бы.

— Отчего ж не подходишь? У малины есть очень уютная впадинка, как раз для моего перца, — не удержался я.

— Попробуй! — снова вскинула табуретку, вцепившись в нее так, что аж пальцы побелели.

— Ох, три болота и одна лужа... Сказал же: не трону. Уж и пошутить нельзя. Брось ты свою деревяшку и вылезай из угла.

Девчонка неожиданно усмехнулась и села на кровать у изголовья, поближе к своему убежищу, табуретку у ног поставила. В этот момент в замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и вошла Флокса.

— Ага, уже познакомились! — просияла хозяйка. — И даже оба пока живы и здоровы. Это радует. А я вам поесть принесла, — поставила на низкий столик поднос с завтраком. — Не торопитесь, кушайте в свое удовольствие, Машка потом грязную посуду заберет.

Я поблагодарил, Малинка промолчала. Флокса обворожительно мне улыбнулась и выплыла из комнаты. Пленница тут же перебралась к еде, цапнула румяный рогалик и откусила чуть ли не половину. Я невольно проследил, как ловко она заправляет его в рот, а сочные губки охватывают продолговатую булочку, и сглотнул. Проголодался, да и женщины давно не имел. Девчонка тем временем загребла ложкой несколько уже очищенных перепелиных яиц и как-то излишне поспешно отправила вслед за рогаликом.

— Тебя голодом морили? — удивился я.

— Пфефштавь шебе, — она усиленно жевала.

— Надеялись, ослабнешь и не сможешь размахивать табуреткой?

— Угу, — разговаривать с полным ртом ей было трудно.

Я присел на кровать так, чтобы столик оказался между нами (к чему лишний раз тревожить пленницу, пусть поест), взял рогалик, макнул в мед, откусил и принялся задумчиво жевать. Поганка Флокса постаралась, наверняка нарочно притащила еду, после которой со стояком не справиться: перепелиные яйца, копченое мясо, щедро сдобренное пряностями, орехи в меду. Интересно, Малинка знает, какое действие оказывают эти лакомства?

— А какой там мед? — спросила девчонка, управившись, наконец, с яйцами.

— Лавандовый.

— Терпеть не могу, — скривилась, сморщив веснущатый носик. — Варенья никакого нет?

— Держи, — подал ей плошку с приторно пахнущим месивом из отвратно-серых вареных в сахаре лепестков роз. Эту, по понятиям некоторых, роскошь не выношу: ни вида ее, ни запаха.

— Ух ты! — восхитилась Малинка, щедро поддела варенье хвостиком рогалика и отправила в рот, обляпав подбородок и рубашку на груди. Лицо кой-как вытерла рукавом, а на испачканную одежду и внимания не обратила. Еще и волосы липкой рукой поправила.

— Ты нарочно мажешься? — полюбопытствовал я. — Думаешь, мне будет противно к тебе прикоснуться?

— Нет, я просто грязнуля, — ухмыльнулась она.

Ее поведение нравилось мне все меньше. С одной стороны, хорошо, что не боится. С другой — уж больно пренебрежительно смотрит. Что, Перец, задела твое самолюбие? Не припомню уже, когда женщина ко мне столь незаинтересованно относилась. Я все же не урод, и обаяния не занимать, как мне говорили.

— Грязнуля? — в голову пришла блестящая идея. — Это легко лечится!

Взял горшочек с медом, будто собираясь макнуть туда очередной рогалик, но вместо булочки схватил Малинку за руку, рванул к себе и вывалил мед на ее сальные патлы.

— Ты что делаешь?! — задергалась, вырываясь, но я держал крепко, давая меду как следует вылиться наружу. После очередного сильного рывка ткань малинкиной рубашки затрещала, и я остался с трофеем в виде весьма несвежего рукава. — Ты!.. Ты!.. Мерзавец! Гад! Подонок! Хлыщ сальный! Я ненавижу этот запах! И теперь я вся липкая! — она отплевывалась и шипела, как раскаленный камень, на который плеснули водой.

Не теряя времени, отправил поднос с завтраком под кровать. Успел только червячка заморить, а Малинка вполне может сообразить из вредности обрушить оставшуюся еду мне на голову. Это ж надо, "хлыщ сальный"! Ну и обласкали меня в этот раз в "Теплой норке". Я еще, можно сказать, от тухлого морского ежа не оправился.

— Полегче, красотуля, полегче! — с трудом уворачивался от ее испачканных медом рук, намеревавшихся вцепиться мне в волосы. — Перемажешь меня, и купаться будем вдвоем. Я-то, как всякий уважающий себя сальный хлыщ, ничего против такой забавы не имею, а тебе, боюсь, не понравится.

Она прекратила попытки добраться до меня, пнула с досады столик так, что он перевернулся, плюхнулась на пол и неожиданно разревелась, зло, чуть ли не с рычанием.

— Да ладно тебе, — попытался ее утешить. — Вымоешься, приоденешься, хоть смотреть на тебя приятно будет.

Она в ответ зарычала и принялась колотить кулаками по полу. Это уже смахивало на истерику. Мне ничего не оставалось, как присесть рядом и обнять, успокаивая, в то же время ожидая бурного отпора. Девица, как ни странно, не сопротивлялась, даже сама неожиданно прижалась ко мне. Спустя мгновение, когда она завозила липкой головой по моей груди и шее, я понял причину ее ласковости, и с трудом подавил смешок. Вредина просто хочет вытереть об меня мед. Ну и плевать, пусть думает, что доставляет парню неприятности. Раньше или позже я попаду в купальню, может, повезет, и окажусь там вместе с ней. А пока не нужно терять времени.

Я чуть отстранился и приподнял ее лицо за подбородок. Глаза зажмурены, лоб и щеки облеплены пропитанными медом прядями, нос покраснел от плача и, кажется, распух. Красавица, ничего не скажешь... Но ее сердечко колотилось на моей груди, а наощупь девчонка была мягонькая и в то же время упругая, с очень даже неплохими формами, насколько я мог доверять своим рукам. В удачу не верилось: Малинка застыла в моих объятиях, позволяя поглаживать себя.

— Ненавижу запах лавандового меда, — судорожно всхлипнула она. — Ненавижу, ненавижу...

— Ну-ну, успокойся, — шепнул я. — Сейчас избавлю тебя хотя бы от его части, — и принялся слизывать липкие потеки с ее скулы. Ничего не имею против лавандового меда. А когда он размазан по такой миленькой мордашке, удовольствие удваивается. Не удержался, и прижался губами к веснущатому носику.

— Не надо, — зашептала девушка, но даже не попыталась отвернуться или отстраниться. Значит, на слова можно не обращать внимания, и я продолжал трудиться над ее лицом, время от времени позволяя себе вполне невинные поцелуи, пока она не поймала мои губы своими устами.

Целоваться, к моему удивлению, девчонка умела.

— Мы склеимся так, что не сможем оторваться друг от друга, — пробормотала Малинка, переводя дух после поцелуя.

Интересно, понимает двусмысленность сказанного или нет?

— К чему нам отрываться? — спросил я, становясь все настойчивей. Нужно пользоваться моментом. Уже не столько о работе думаю, сколько о себе. Так хочется эту сладенькую беляночку, аж в паху горит.

— Ты обещал меня не трогать, — а сама чуть ли не рубашку на себе рвет.

— Не трону, если не желаешь, — с трудом отстранился от пышной грудки, где теперь пылал след моих губ.

Девчонка молча скользнула рукой мне на спину и легонько провела ноготками от лопаток к пояснице. Я не сдержал стона удовольствия. Люблю, когда мне спинку чешут.

— Пожалуй, желаю, — проворковала она, окончательно избавляясь от рубашки, раздвигая бедра и усаживаясь на меня.

Штаны оставались завязанными, а Малинка, будто нарочно, стала елозить по низу моего живота. В голове помутилось. Я понимал, что оказался в положении сопливого пацана, которого ушлая бабенка решила подразнить, но настаивать на чем-то ином не было ни сил, ни особого желания. Некоторым женщинам нужно просто покориться. Для начала, понятное дело. И я привалился спиной к кровати, вытянул ноги, огладил широко разведенные девичьи бедра и снова принялся целовать ее грудь и шею, ласкать губами и языком. Продержусь сколько смогу, потом, если не удастся разогреть девчонку, спущу в штаны, чего она, верно, и добивается. Докатился, матерый соблазнитель...

И осталось только ее тело, начинавшее гореть под моими руками и губами, сладость меда на белоснежной коже и горьковатый запах лиловых цветов. Не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я услышал ее стон, а мгновение спустя нетерпеливые пальчики ловко распустили шнуровку на штанах.

Мысли захлестнула и унесла горячая клубящаяся мгла. Мужчину Малинка уже познала прежде. Я обнял ее и прижал к себе. Когда все кончилось, мы застыли, обнявшись, не в силах оторваться друг о друга или хотя бы разорвать телесную связь.

Наконец Малинка шевельнулась и прошептала:

— Я есть хочу.

— Я тоже.

Она слезла с меня, надела свою рубашку, теперь уже окончательно превратившуюся в лохмотья, и заоглядывалась в поисках подноса. Я заправил хозяйство в штаны и достал из-под кровати наш завтрак. Очень скоро от него ничего не осталось. Хорошо, Флокса кувшин с водой большой принесла: после всех этих кушаний, облизывания сладкой девочки и прочих занятий пить хотелось зверски.

— За этим тебя сюда и подсадили? — спросила девчонка.

— Зачем?

— Приучить меня к постельным утехам.

— Чего тебя приучать? Ты многим фору дашь, — усмехнулся я. — Не понимаю, почему с другими ломалась? Тебе эти занятия очень даже по нраву.

— Не хочу быть шлюхой.

— Чего ж ты со мной так быстро сдалась? — Вообще-то, я знаю ответ на вопрос. Есть у меня такая полезная способность: разжигать в женщинах необоримое желание. Правда, с Малинкой чуть было в себе не усомнился, уж больно она поначалу бойкая была. Хотя, может это из-за того, что я не сразу решился взяться за нее. Мог бы еще ночью приласкать, как в комнате оказался, да Ягодка из головы не шла, вспомнилось, как мы с ней здесь же, на этой кровати...

— Быстро сдалась? — Малинка выглядела удивленной. — И верно, быстро. Не знаю... Ты меня так разозлил с этим медом, я просто не в себе была.

— Теперь полегчало?

— Ага, — расплылась в улыбке. — Ты стал такой же липкий, как и я. Да и любиться с тобой сладко. Ты милый. Не хвастайся только своими успехами хозяйке. Другим я нипочем не дамся.

— Не собираюсь, — хмыкнул я, припоминая "сального хлыща". Как отодрал, так сразу стал милым. Эх, бабы... — Но и ты веди себя поскромнее при ней и Машуле. Пусть думают, что ты целочка, и времени на твое воспитание требуется много.

— Машуля — это горбунья?

— Да, — кивнул я.

— Она догадается. Очень сообразительная.

— Может, и догадается, но это не страшно. Мы с ней друзья.

— Правда?

— Правда, — не слишком охотно подтвердил я. Девчонка чем дальше тем больше выглядела весьма и весьма непростой штучкой, и раскрывать перед ней мои слабости не хотелось.

Горбунья оказалась легка на помине. Отперла дверь, намеренно долго и громко погремев ключом в замке, заглянула в приоткрытую щель и только потом вошла.

— Машуля, нам бы помыться... — попросил я.

Она повнимательней глянула на нас, всплеснула руками и закивала.

— Чем же вы тут занимались? Мне придется сначала предупредить Флоксу...

С некоторыми проволочками мы все же добрались до купальни, причем я кутался с головой в простыню. Ничего необычного тут нет — иные посетители "Теплой норки" очень не любят показывать другим свои лица.

Малинка плескалась долго, с видимым удовольствием, опровергая собственное утверждение. Ни одна грязнуля не станет столь откровенно наслаждаться мытьем. Очень хотелось залезть к ней в чан, порезвиться в водичке, но пришлось придержать коней: Флокса просила не слишком затягивать омовение: девочки вот-вот проснутся и отправятся освежаться.

Наконец мы снова оказались в знакомой комнате. Машуля постель перестелила, а одежду чистую не принесла. На мой вопрос, несколько смущаясь, ответила:

— Флокса не велела вам ничего давать. Сказала, мол, в доме тепло, а одежа для ваших занятий не требуется.

Что тут возразишь? Все верно. На Малинку-то мне приятно любоваться, а вот свои порывы предпочитаю скрывать. Девчонка, кстати, так на меня искоса глянула, будто о том же думала. Хотя ей-то что переживать? Женское тело не выдает глазу своих желаний так, как мужское.

— Машуля, ну пожалуйста, — умоляюще посмотрел на горбунью. — Принеси хотя бы штаны и рубашку. А если уж Флокса за женской одежей шибко следит, то мужскую рубаху. Малинка мерзнет, она к теплу привыкла, — надо же было чем-то разжалобить Машку.

— Где это она успела? — не слишком любезно фыркнула женщина. — Кожа, как сметана, значит, с севера.

— Да, с севера! — подала голос Малинка, кутающаяся во влажную простыню, в которой пришла из купальни. — И что? Почему все думают, что северяне могут зимой на снегу спать? Мы, наоборот, тепло любим. Дома теплые строим и одеваемся в шерсть да меха.

— Мехов не обещаю, — проворчала горбунья. — Рубашку принесу. И не вздумай его еще раз медом облить. Вылизывать заставлю.

— Я?! Я его медом облила?! — возмутилась Малинка. — Да на ком этой липкой гадости больше было: на нем или на мне?

— Тише-тише, девочки, — вмешался я, обмотавшись для солидности ниже пояса простыней. — Кто старое помянет... Больше, обещаю, беспорядка не будет. И спасибо за одежду, Машуля.

— Вот принесу, тогда и поблагодаришь, — буркнула Машка, выходя из комнаты.

— Они, видите ли, друзья, — хмыкнула Малинка, когда затих скрежет ключа в замке. — Горбунья влюблена в тебя по уши!

— И что? Машка умная и ценит мое отношение. А я смотрю на нее как на друга.

Девчонка пробурчала что-то нечленораздельное, взяла с полочки у изголовья кровати гребень и принялась расчесывать волосы. Я завалился на постель, исподтишка наблюдая за ней. Хороша все-таки девка. Волосы тяжелые, смоляные, блестящие. Достают ей ровнехонько до пояса. Скорей бы высохли, так и хочется пропустить их сквозь пальцы, откинуть с белоснежной шеи... Эй, Перец, хватит на эту красотулю таращиться! Непроста она, ох, непроста...

Малинка тем временем закончила причесываться и взглянула на меня.

— Гребень нужен?

— Не-а. Разве что сама расчешешь?

— Вот еще!

— А я бы тебя причесал.

— Угу. И вымыл бы, и вытер, и одеться помог.

— Не-а. Раздеться бы помог, а одеться — нет.

— Да ты, я смотрю, ко всему прочему, еще и острослов!

— Есть такой грешок. Чего ты там на крайчике умостилась? Иди ко мне, — похлопал рукой рядом с собой, не сильно надеясь на успех, но выдерживая выбранную роль.

Малинка, к моему удивлению, тут же устроилась на предложенном месте и откровенно-выжидающе взглянула темно-серыми глазищами. Я не стал теряться, приподнялся на локте и чмокнул в усыпанный яркими коричневыми веснушками носик.

— Там уже нет меда, — она скорчила недовольную гримаску.

— А он мне и без меда нравится, — улыбнулся я.

— Правда? Что в нем хорошего? Мелкий, вздернутый, да еще и в веснушках.

— А тебе какой надо? Здоровый, на пол-лица, чтобы кончик к нижней губе загибался, и в угрях?

Малинка прыснула, видно, представив сей породистый румпель на своей мордашке.

— Интересно, что ты плел этой Машке про ее горб?

— Ничего. Делаю вид, что его нет. Скажи-ка мне, милая девица, кто ты, откуда и как в этом заведении очутилась?

— Я с севера, плыла на Цветущие острова, чтобы к кружевницам в обучение пойти. А капитан меня опоил и здешнему вышибале в кости проиграл.

Я покивал сочувственно, про себя досадуя. Девчонка не сказала ровным счетом ничего. То, что она с севера, и так видно. Машуля права насчет сметанной кожи. Про капитана, дурман, кости и Усатого я уже знаю. А в слова про кружевниц почему-то не верится, хотя мастерицы с Цветущих островов известны, почитай, везде, и учиться к ним приезжают издалече.

Малинка молчала, может, ждала других вопросов. Я взял ее руку и стал поглаживать ладонь и пальцы. Через несколько мгновений девчонка прикрыла глаза и, казалось, собралась замурлыкать. Не знаю, откуда у меня это умение — управлять женским удовольствием. Правда, сейчас я преследовал другую цель: посмотреть на ее руки. И они оправдали мои наихудшие ожидания. Белые, нежные, с точеными ровными пальчиками, никогда не знавшие работы. Какая там, к пырию, ученица кружевниц! Вот что имела в виду Машуля, когда говорила, что девчонка не из наших. Не из серой кости, из родовитых. Поэтому, видать, и Флокса на все согласна, лишь бы от нее отделаться. С такими нашему брату связываться — себе дороже.

Это мне ум твердил. А горячая кровь требовала совсем другого. И я, вместо того чтобы осторожно, вежливо, вернуть даме ее нежную ручку, принялся целовать каждый пальчик, а потом и посасывать.

— На них тоже меда не осталось, — прошептала Малинка.

— Все равно сладкие, — в голову не пришло ничего остроумного. Не удивительно, ее потихоньку затуманивает желание. Три болота... Женщины белой кости у меня никогда не было, а всегда хотелось, хотя отлично понимаю, что ничем они, по большому счету, не отличаются от наших. Разве что руки помягче да спина попрямее... Я, конечно, уже попробовал Малинку, но не знал ведь тогда, кто она такая. И все равно девчонка казалась особенной... А сейчас она чистенькая и пахнет так, что в голове мутится...

Благородная дама тем временем вывернулась из простыни и весьма ретиво принялась стаскивать покровы с лежащего рядом мужика серой кости. Я, понятное дело, не противился.

Малинка, видно, наслаждаясь отсутствием меда, погладила меня по плечам, груди и скользнула ниже пояса, протащив по животу полотнище влажных волос.

Мы любили друг друга долго. Малинка словно околдовала меня, куда только подевалась уверенная деваха, оседлавшая мужика и почти все сама сделавшая. В постели лежала нежная трепетная девочка, и я невольно смирял свой пыл, двигался медленней, прикасался бережнее, ласковей. Когда я последний раз вел себя так с не-девственницей?.. Сейчас и не мог бы по-иному, разве что Малинка сама попросила б. Но она после той мольбы ничего не говорила, только тихонько постанывала, да еще с готовностью подставляла губы для поцелуев и целовала меня без разбора: шею, подбородок, плечи, все, до чего могла дотянуться.

* * *

Проснулся я от тревожного ощущения чужого взгляда. Еще не открывая глаз наощупь натянул покрывало на Малинку, уютно устроившуюся у меня под боком. После взглянул в ноги нашего ложа. Там стояла девушка, обнаженная, с веревкой, свитой из разорванной простыни, на шее.

Я узнал Ягодку и возблагодарил про себя Хозяйку Небес за то, что призрак не был обезображен смертью. Видал я повешенных с опухшими черными лицами и вываленными языками, но самоубийца выглядела, как при жизни, и смотрела точно также: кротко и нежно.

— Помоги ей, — казалось, слова давались Ягодке с трудом, наверное, из-за поврежденного веревкой горла. — Не бросай, помоги, — указала на спокойно посапывающую рядом девчонку. — Она не приживется здесь, как и я.

— Ягодка, — прошептал я. — Прости... Если б я знал...

— Не надо, Перчик, — призрак грустно улыбнулся. — Я уже мертва, она — еще нет. Помоги...

Из глаз у покойницы покатились слезы, а я почувствовал себя так, будто давно и без колебаний перешел последний поставленный самому себе предел...

— Перчик!.. — Малинка трясла меня за плечо. — Что ты там бормочешь? Кошмар приснился?

— Что? — вот тут я, как выяснилось, проснулся по-настоящему и недоуменно уставился на склонившуюся надо мной девчонку. Мордашка ее выглядела весьма обеспокоенной.

— Ты мечешься, стонешь, просишь у какой-то Ягодки прощения. Я испугалась.

— Да, сон странный привиделся, — я взлохматил себе волосы, пытаясь скрыть растерянность. Явилась ли мне настоящая Ягодка или это была моя совесть, принявшая вид повесившейся здесь, в этой самой комнате, пару лет назад девчонки? Девчонки, которую я соблазнил для Флоксы.

Мать Ягодки умерла давно. Отец женился на другой, а когда и он отправился в лучший мир, наделав долгов, мачеха не нашла ничего лучше, как расплатиться с кредиторами, продав падчерицу в "Теплую норку". Это не худшая участь для нищей сироты, оказаться на улице гораздо страшнее. Возможно, все сложилось бы не самым худшим образом (мне известно, что многие девчонки втягиваются и начинают получать удовольствие от своей работы, особенно в таком солидном заведении, как у Флоксы), но Ягодку угораздило влюбиться по-настоящему. Меня она не винила и даже кивала, когда я убеждал ее выкинуть бродягу-жулика из головы и попытаться найти себе доброго и щедрого покровителя среди будущих посетителей. А ночью, накануне своего первого рабочего дня, девочка разорвала простыню на полосы, сплела веревку и повесилась на решетке оконца.

Узнав об этом, я зарекся "объезжать" девчонок, как называли это занятие содержатели веселых домов. Но, будучи бесчестным проходимцем, легко вернулся к нему, как только припекло. Так кто же разговаривал со мной во сне? Покойная Ягодка или все-таки моя послушная совесть, решившая ненадолго пренебречь распоряжениями хозяина? Какая разница? Так или иначе, боюсь, придется прислушаться к высказанной просьбе...

Пока я размышлял, Малинка что-то говорила.

— ...Ты мне совсем ничего не скажешь? — она ткнула меня в плечо, выводя из задумчивости.

— Что ты хочешь услышать?

— Я спрашивала, здоров ли ты. И еще про твои занятия, родину, близких. У нас на севере говорят: на островах встречаются нечистые духи, имеющие власть над женщинами, над их телесными желаниями. Будто вселяются они иногда в тела молодых мужчин, чтобы получать удовольствие. Сами-то они бесплотны... Ты не одержим, часом? И кто эта Ягодка, за что ты у нее прощения просил?

— Три болота и одна лужа! За айра меня еще ни разу не принимали! Даже не знаю, оскорбиться или загордиться, — хмыкнул я, но Малинка глядела почти испуганно и я поспешил ее успокоить. — Никакой я не одержимый, и уж тем более не айр. Такой же человек, как и ты. Просто женщин люблю и умею дарить им наслаждение. Или продавать, — подмигнул, она нахмурилась. — Что тебе еще сказать про мои занятия? Я жулик. Родителей своих не знаю, родины — тоже. Бродил много где, только на север к вам, считай, не заглядывал, потому как холодно там. Вот так. Ты, конечно, не веришь?

— Про женщин и жулика верю, а вот насчет того, что ты ничего о себе не знаешь — не очень.

Я пожал плечами. Понятное дело, лжецы — народ недоверчивый. Наврала мне про себя, а я ей чистую правду сказал. Не знаю ни родителей, ни родины. Одно из первых воспоминаний — я, совсем еще мелкий пацаненок, сижу на палубе корабля, забившись между какими-то ящиками и мучаюсь тошнотой от качки. Один я был на том корабле или нет, и откуда-куда плыл — не ведаю. Может, это вообще какой-то сон или одна из моих историй, которую придумал, забыл и стал считать своим прошлым. Морской болезнью-то я теперь не страдаю...

— Мне все равно, кто ты и чем занимаешься, — быстро проговорила Малинка. — Главное, ты, мне кажется, неплохой человек.

— Я жулик. Обманываю, иногда ворую, если вижу, что плохо лежит. Не гнушаюсь женщин за деньги ублажать.

— Ну и что? Не убиваешь ведь никого, доносами не занимаешься? — Я помотал головой. Не, разбойничий промысел не для меня. Кишка тонка. А доносы и вовсе распоследнее дело. — Ты добрый. Вон, горбунья тебя любит, а ты с ней только разговариваешь, уверена.

Я фыркнул, представив, как добиваюсь благорасположения Машки обычным для себя способом.

— Помоги мне, а? — девчонка заглянула мне в лицо. — Пожалуйста. Я щедро отблагодарю... Золотом. Мне нужно выбраться отсюда. И из дома этого, и с островов.

— Золотом? Оно, конечно, хорошо, да только я при тебе сундуков не вижу.

— Когда доберемся до места...

— А пока добираться будем? Мне кормить тебя придется, защищать...

— Хочешь, чтобы дорогой я тебя ублажала?

На лице у нее появилась ехидная усмешечка, мало мне понравившаяся. Как и прямота высказываний. Мыслишка об общей постели у меня, понятное дело, мелькнула. Но я-то думал, после моего намека все само собой устроится. А девчонка, будто нарочно, принялась скабрезничать.

— Да, хочу, — ответил в тон ей, откровенно. — В постели ты больно искусна.

Еще подумал, что она тоже без удовольствия не останется, но вслух произносить не стал. Нечего перед ней расшаркиваться и собственную заинтересованность показывать. Обойдется, белая кость...

— Хорошо, красавчик, договорились, — подмигнула как распоследняя...

Вообще-то ей это не шло, но меня пониже живота будто жаром обдало.

— И еще одно. Расскажешь, кто ты на самом деле, откуда, что с тобой случилось и куда направляешься.

— Зачем тебе, Перчик? — прижалась, как кошка, будто ненароком.

Может, с другим ее штучки и прокатили б, только не со мной. Я сам на такие приемчики мастак. Бабенке проще всего голову задурить или вовремя отвлечь, сказав что-нибудь приятное о ее внешности, еще лучше, приласкав. Так что чужие хитрости издалека вижу.

— Нужно знать, во что впутываюсь. Где и какая опасность подстерегать может. Девицы белой кости не оказываются ни с того, ни с сего в веселых домах.

— С чего ты взял, что я белой кости? — мордашка стала удивленно-растерянной. У меня даже от сердца отлегло: значит, птичка моя не так хитра, как мне с перепугу привиделось.

— Линочка... Можно тебя так называть? А то Малиночкой длинно, а Малинкой пусть тебя зовут те, кто не пробовал. — Она улыбнулась едва ли не смущенно и кивнула. — Ты на руки свои посмотри. Среди девчонок серой кости таких белоручек не сыскать.

— Вот зачем ты мои пальцы...

— Нет, твои пальчики я ласкал для взаимного удовольствия. А смотрел на них как раз за этим. Не хочешь, чтоб тебя на чистую воду вывели, перемажь руки свекольным соком или зеленой кожурой ореха натри. На худой конец, тряпками замотай.

— А ты меня не бросишь, если я тебе правду расскажу? — проскользнула мне под руку и заглянула в лицо снизу вверх. Ну самая настоящая кошка, пытающаяся выклянчить лакомый кусочек. Не мурлычет только.

— Не брошу, — проворчал я, с трудом подавляя желание поцеловать столь приглянувшийся мне носик. Если девчонка почует, какую власть надо мной забрала... Не выношу ощущения, будто провалился в болото и меня затягивает все глубже. До сегодняшнего дня всегда в таких случаях ноги делал. А сейчас — никак. И древлянина боюсь, и из-за Ягодки... Во сне готов был что угодно ей пообещать да не успел, Малинка разбудила. — Рассказывай.

— Я не настоящая белая кость. Отец мой из них был (он умер уже), а мать я не знаю. Но, судя по моему носу, который тебе так нравится... — стрельнула глазищами, я притворился, что не понимаю, о чем она. — Да, судя по веснущатому курносому носу, матушка моя из серокостных. У меня еще брат был, старший. Он — законный сын, наследник, у нас общий отец. Брат погиб недавно в военном походе... После этого все и случилось. Меня, может, и признали б. Все же росла в доме у родного отца, воспитание получила соответствующее... Если б не тетя, сестра родителя моего, и ее сын. Они вознамерились все отцово наследство загрести, а я у них на пути оказалась.

— Ты жадная? Неужели нельзя было поделиться?

— Я не жадная! Нельзя. По законам нашей страны...

— Это какой же?

— Багряного Края.

— Не такой уж это север.

— Севернее, чем Цветущие острова, не находишь?

Только я хотел ответить, как в замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и вошла Машка. Малинка, совершенно меня не стеснявшаяся (что вполне нормально, учитывая произошедшее между нами. Ненавижу ханжей, глупо хихикающих и кутающихся во что попало, после того как мужик поимеет их, куда захочет), спешно прикрылась простыней, но горбунья, судя по ее ухмылочке, прекрасно разглядела следы моих поцелуев на груди и шее девчонки. Смотрелись они там — заглядение... И впрямь цвели розами.

— Вот вам одежда, — положила в изножии кровати мои штаны и рубашку для пленницы. — Я и обед принесла. Чай, проголодались? — взглянула на меня с ехидцей.

— Спасибо, Машуля, — улыбнулся я.

— Спасибо, — буркнула Малинка. Видно, горбунья ей по-прежнему не нравилась. Наверное, не легко, родившись белой костью, пусть и наполовину, оказаться ниже калеки, прислуживающей в веселом доме.

— Тебе меня благодарить не за что, — Машка вышла за оставленным в коридоре подносом с едой, поставила его на столик, к счастью, не пострадавший от утреннего пинка разозленной девчонки.

— Флокса обещала вино к обеду, — напомнил я.

— Вино-о-о? — протянула горбунья. — Ты, по-моему, и так трезвым не выглядишь. Быстро у тебя получилось, не ожидала. Ни от тебя, ни от нее, — с издевкой взглянула на Малинку, та съежилась.

— Машуля, пожалуйста, не говори сестре. Мне ведь отсидеться нужно. И потом, тут еще работы — непочатый край, — многозначительно посмотрел на пунцовую девчонку. Это ж надо, как разрумянилась! Скорее от злости на Машку, чем от стыда, насколько я сумел узнать сладенькую.

— Флоксе я ничего не скажу, но она и сама не дура. Думаешь, сестра позволит вам устроить тут любовное гнездышко с кормежкой и удобствами?..

Горбунья хотела еще что-то добавить, как вдруг Малинка закрыла лицо руками и разревелась. Громко, с рыданиями и всхлипываниями. Сбросила мою руку, когда я попытался ее утешить, отодвинулась и судорожно принялась натягивать простыню себе на голову. Играет она или нет, при посторонних успокоить ее не получится.

Я надел штаны и отвел Машулю в уголок, подальше от кровати.

— Машенька, ну что ты на девчонку вызверилась? — проговорил вполголоса. — Она и вправду не из наших, белая кость. Представляешь, каково ей?

— Почему-то никто и никогда не хочет представить, каково мне! — сказала горбунья нарочито громко, сверкнув на меня глазами не хуже Малинки, потом перешла на шепот. — Берегись, Перчик, эта красотка до добра не доведет.

— Она не первая моя женщина, к тому же нездешняя. И потом, это не я ее выкрал и продал в веселый дом. Чего мне беречься? Она сладенькая, приручу, будет барыши Флоксе приносить. Вот если не получится, тогда и поговорим, как выкручиваться. — Машка все больше мрачнела. Неужели и правда ревнует? — Машуля, милая, не обижайся, — присел перед ней на корточки и заглянул снизу вверх в лицо. — Мне и представлять не нужно, каково тебе, я это знаю. Если б мог доставить тебе хоть капельку радости, то давно сделал бы. Но я тебе не пара. Я вообще никому не пара. Вернее, пара любой на одну ночь. А тебе такой не нужен, поверь.

— А ей нужен? — женщина кивнула на постель, где, полность укутавшись в простыню, медведицей ревела Малинка.

— И ей не нужен. Просто...

— Просто я заметила, Перчик, как ты на нее смотришь.

— И как же?

— Как на чару небесную или, на худой конец, на королевскую дочь. Видать, забыл, что чары соблазняются смертными ненадолго, а королевнам не нужны бродяги! Она тебя разжует и выплюнет, хорошо, если жив останешься. Уходил бы прямо сейчас. Переоденься в женское платье, чтоб не узнал никто, и ступай в порт. Наверняка найдешь корабль, который уходит сегодня.

— Угу, и буду потом все плаванье команду ублажать заместо бабы, — фыркнул я, хотя предложение горбуньи взял на заметку.

— Если постараешься понравиться капитану, он тебя матросне не отдаст, при себе оставит, — хмыкнула Машка.

Жизнь в веселом доме на ком угодно скажется. Шутит горбунья иной раз совершенно в духе той самой матросни.

— Машуля, я ценю твою заботу, а еще пуще — доброту. Но пока останусь здесь, с Малинкой.

Сестрица Флоксы, конечно, не глупа и наблюдательна, но в любовных делах мало что смыслит, своего-то опыта нет. Вот и со мной ошиблась. Если и смотрю я на сладенькую как-то по особенному, то только из-за белой кости. Кому из серокостных не охота родовитую поиметь, к тому ж такую лапочку? Да и ягодкина просьба душу жжет...

— Дело твое, — плечи горбуньи опустились еще ниже. — Если понадобится помощь здесь, в "Норке", сделаю, что смогу.

— Спасибо, Машуля, — я погладил ее по зарумянившейся щеке и выпрямился. — Мне всегда было жаль, что я не могу тебя расколдовать.

— Иди, утешай свою чару, — женщина раздраженно махнула рукой и направилась к двери. — До тебя, почитай, каждый день ревела, постель слезами мочила, и при тебе ревет...

Стоило мне прикоснуться к сотрясающейся под простыней от рыданий Малинке, как все стихло, а наружу показался веснущатый нос и совершенно не заплаканный ясный глаз.

— Ушла твоя подруга? — Я кивнул. — Хвала небесам! Я чуть голос не сорвала.

— Зачем же было так реветь?

— Для достоверности. Ты ж сам сказал: разыграть целочку.

— Ты также страшно рыдала, после того, как рассталась с девством? Что-то не верится. И, кстати, ты, выходит, мужняя жена? — белокостные, говорят, шибко берегут дочерей до свадьбы. Порченую девицу никто из ихнего сословия взять не захочет, даже с хорошим приданым.

— Нет, не жена. Я не чистокровная, и никто равный по положению меня замуж не возьмет, вот отец и не следил. А с девственностью довелось расстаться очень даже весело, но то я, а то обычная целочка, — Малинка сбросила простыню, и, улыбаясь, повела плечами так, что грудки соблазнительно заколыхались.

— Постой-постой, мы еще разговор не закончили, — я сглотнул, преодолевая вспыхнувшее желание. На правой груди поцелуйных "роз" определенно было меньше, чем на левой, и мне очень захотелось немедленно это исправить. — Ты остановилась на том, что после смерти отца и брата встала поперек дороги тетушке и ее сыну.

— Ну да, — девчонка скорчила недовольную гримаску. — Дальше-то все должно быть понятно. Меня похитили, переправили в Град-у-моря, договорились с капитаном, чтобы отвез меня подальше и продал на невольничьем рынке или прямо в веселый дом. Он так и поступил. Не продал, правда, а проиграл, но это из-за моего плохого поведения. Боялся, покупателя не найдет.

— Э-э, не мое, вообще-то, дело, просто любопытно. Тебя на корабле не тронули?

— Нет. Я умею за себя постоять.

— Одна против целой команды?

— Думаешь, все только о том и мечтали? — рассмеялась она. — Хотя, возможно, были б и не прочь, только капитан уж очень разохотился и делиться ни с кем не желал. А с одним мужиком я могу справиться. Ну, не то чтоб справиться, — поправилась, поймав мой недоверчивый взгляд. — Но насильно взять себя не позволю.

— И чем ты в море заместо табуретки размахивала?

— Кулаками и ногами. Я сильная, тут пришлось оружие подыскивать, потому что от голода ослабела.

— Тебя же в конце концов опоили.

— Это до капитана только здесь, на островах, дошло. Я даже думаю, на самом деле его кто-то надоумил. Опоил жуткой дрянью. Никогда так не хотелось, как после того пойла. И, как назло, никто меня взять не пожелал. Морякам слишком кровь попортила за время плавания, они уже смотреть на меня не могли, а вышибале здешнему хозяйка не позволила. Может, я и тебе так легко досталась из-за этого снадобья.

Я кивнул, старательно изображая задумчивость. Пусть сладенькая тешит себя обманками, не стану разочаровывать. От меня все равно никуда не делась бы. Вот и сейчас так и ест глазами. А мне лучше на нее не таращиться, пока не узнаю все, что хочу. Или хоть вранье не выслушаю.

— И куда ж ты хочешь направиться? Не к тетке же и двоюродному брату?

— Нет. Вернее, сначала не к ним, потом и до них черед дойдет... — глаза девчонки неприятно сузились. Не хотелось бы, чтоб когда-нибудь она меня таким взглядом одарила. — Мне нужно попасть в Турий Рог, что в Светане. Там живет родич отца, он всегда был добр ко мне...

— И отвалит в благодарность за твое спасение кучу золота?

— Кучу-не кучу, а не обидит. К тому же, часть долга я выплачу тебе дорогой, — снова улыбнулась и скользнула язычком по губам. — Откровенность за откровенность, Перчик. От кого ты здесь прячешься? И о чем так долго шептался с горбуньей?

— Прячусь от обманутого мужа, с женой которого очень неплохо провел время недели три назад. А с Машулей о тебе говорили. Просил ее быть поласковей, а она советовала бежать от тебя поскорее и подальше.

— Мне без разницы ее ласка! — фыркнула Малинка. — А ты советы подружки ценишь? Прислушиваешься?

— Не-а, я обычно прислушиваюсь или к своей голове или к его, — похлопал по шнуровке на штанах.

— Хозяйка Небесная! И ты все еще жив и даже не калека!

— Ох и язва ты, сладенькая, ох и язва... — взял рубашку, расправил и подал девчонке. — Прикройся, радость моя. Я поесть хочу.

Малинка быстро оделась и тут же стала хватать с подноса лучшие куски. Видно, полакомиться она любила ничуть не меньше, чем потрахаться. Вина Машка так и не принесла, ни в тот день, ни в последующие, но я был пьян своей неожиданной "работой". Только на кого теперь трудился, непонятно. Не на Флоксу, а Малинка наняла меня для другого.

Мы с девчонкой провели в "Теплой норке" две недели. Сказать, что это было здорово, значит ничего не сказать. Из постели почитай что не вылезали, ведь больше заняться все равно было нечем. Стоило одному из нас глянуть на другого или ненароком прикоснуться, и туман заволакивал голову, а в себя мы приходили в объятиях друг друга, полностью обессиленные.

Ягодка больше не являлась во сне. Наверное, поняла, что я принял решение и не изменю его.

У Малинки вокруг пупка поблескивала тоненькая золотистая змейка, как татуировка или рисунок на коже. Знак чар, препятствующих зачатию. Я слыхал о таком, но никогда раньше не видел. Болтали, стоит такая ворожба денег немеряных. У меня прежде не было женщины, которая могла б позволить себе такое.

Да, чего скрывать, меня заводило то, что девчонка белой кости. Ее, подозреваю, мое убогое происхождение тоже не оставляло равнодушной.

— Как же сладко с тобой... — прошептала после очередной бешеной скачки. — Лучше, чем с белокостными, которых я знала. А поначалу ты мне совсем не понравился...

— Я так и понял. Сальным хлыщом меня еще никто не называл.

Малинка захихикала.

— Ты так смешно пыжился, грудь выпячивал. Сам тощий, взъерошенный, как бродячий пес, — потрепала меня по волосам. — А сейчас отъелся немножко и стал очень даже ничего, — провела рукой по моей груди.

Как-то Флокса заявилась к нам с утра вместе с сестрицей. Малинку отправила в купальню под присмотром горбуньи, меня задержала для разговора.

— Что скажешь, Перчик? Поддается девчонка?

— Дело идет, но трудно.

— Она была девственна?

— Да. Мне очень повезло быстро избавить ее от этой маленькой неприятности.

— И где произошло знаменательное событие?

Тут до меня дошло, что я вот-вот проколюсь. Флокса, считай, уличила меня во лжи... Хотя не все еще потеряно.

— Не нашли крови? — взглянул на хозяйку понимающе, та неохотно кивнула. — Теперь припоминаю, что усадил девчонку на себя. Был голый, после искупался. Если б знал, что начнешь цепляться, непременно предъявил бы доказательства чистоты невесты.

Флокса несколько мгновений испытующе смотрела на меня, потом вздохнула.

— Ладно, Перчик. Может, и не врешь. Скажи: как считаешь, удастся ее объездить?

— А сколько дней я уже этим занимаюсь?

— Сегодня пятый.

— Угу... — для виду задумчиво поскреб в затылке. — Пожалуй, смогу ответить через пару недель.

— Через пару недель?!

Ох, какое возмущение! А когда уговаривала за Малинку взяться, можно было подумать, что хоть год готова меня терпеть.

— На Ягодку ушел целый месяц, помнишь?

— Помню. И чем все кончилось?

— Слушай, Флокса, я не дурак, быстро понял, кого Усатому повезло в кости выиграть. С белой костью никому связываться не охота. Давай так договоримся: ты прячешь меня здесь еще две недели, потом я ухожу вместе с девчонкой.

— Две недели вы трахаетесь в свое удовольствие, чтобы потом преспокойно смыться вдвоем, а я предоставляю вам крышу, еду и удобства?! Не жирно ли?

— Иначе Малинке ничего не останется, как пойти к градоправителю. К особе ее происхождения он очень даже прислушается.

— Вот как ты запел, — лицо хозяйки потемнело. — А что если я пойду сейчас в "Перо павлина"? Или подожду древлянина здесь? Он заходил вчера, расспрашивал о тебе. Я сказала, что месяца три тебя не видела. Врать в глаза столь щедрому клиенту было очень трудно.

— Он не просто обо мне расспросить зашел, а еще и девочек брал?

— Что тебя так удивляет? У других мужиков тоже члены имеются, не один ты такой выдающийся, — похабно ухмыльнулась. Чего еще ожидать от содержательницы веселого дома?

— Судя по рассказам его жены, член у него и впрямь есть, а вот с яйцами загвоздка. А одно без другого, как ты знаешь, не работает, — я не остался в долгу.

Буду еще с ней церемониться... Вряд ли Флокса меня прямо сейчас заложит. Понимает, что без шума не обойтись, коли древлянин своего обидчика в "Теплой норке" прижать попробует. А шум ей, как и всякой хозяйке, ни к чему. Может, конечно, приказать Усатому меня скрутить... Ага, и дальше что? Потащат связанного в "Перо павлина"? Вряд ли, там хозяин тоже не дурак. Не, если уж закладывать, то либо позволить здесь со мной расправиться, что невыгодно и опасно, либо на улицу выкидывать, а там, глядишь, я к страже за помощью кинусь и на Флоксу же наговорю из желания отомстить.

— Перчик, прекрати петушиться, — сказала примирительно, видно, тоже просчитала все ходы. — Стоит мне слово сказать, и древлянин оставит тебя и без того, и без другого.

Она притворяется, что и впрямь может вот так запросто меня выдать, я старательно прикидываюсь, что испугался. Опять играем... Флокса умна, за что ее и уважаю, хотя знаю, что она баба прожженная и любого продаст с потрохами, если это ничем не грозит, да еще и сулит выгоду.

— А с Малинкой что сделаешь? — спрашиваю с наигранным беспокойством, на самом деле просто любопытствую.

— Для начала отдам позабавиться Усику, чтоб он пилить меня перестал, а после — камень на шею — и в море. Когда еще ее найдут, если найдут... И, заметь, грех будет не мой, а твой. Ты обещал помочь с девкой, а сам надуть пытаешься. Стыдно, Перчик. Мы с тобой не первый год друг друга знаем.

— О чем ты? Как я тебя надуваю? — уставился на нее с выражением оскорбленной невинности.

— Есть у меня подозрение, что Малинка твоя вовсе не была девственна, когда попала сюда, — Флокса глядела с нехорошим прищуром. В сыске б тебе работать, орлица остроокая. — Вы быстро спелись, теперь прохлаждаетесь за мой счет, а потом заявите, что жить друг без друга не можете и потребуете вас отпустить.

— Даже если так, ты избавишься от девчонки. Чем плохо?

— Не люблю, когда меня имеют без спросу, дорогуша. Самое большее, что могу тебе дать, это еще пять дней. Молись, чтоб древлянин к этому времени убрался из Ракушника.

— Пять дней! При том, что он распробовал твоих девочек? Флокса, пощади, дай десять!

— Девять, — отрезала женщина. — И так получится целых две недели. И больше никаких лакомств. Каша, хлеб, суп, вода. Все! Скажи спасибо, что не требую платы за купальню и постель.

— Идет, — согласился я. В конце концов, не так все плохо. Безопасно, сытно, чисто. Малинка, наверное, будет ворчать из-за простой еды, но я сумею улучшить ей настроение. — Хлеб только пшеничный давай, не ржаной. И не ломтями, а рогалики. Малинка их так ест — залюбуешься...

Вид у меня при этих словах, верно, был дурацкий, потому что Флокса ничего не сказала, плюнула и вышла. Дверь запирать не стала, я укутался с головой в простыню и поспешил в купальню.

Девчонка, как ни странно, совсем не огорчилась из-за отсутствия лакомств.

— Теперь могу завтракать спокойно, — ухмыльнулась, лопая рогалик. — А то все боялась, что опять меня медом измажешь. Не терплю этот мерзкий запах приторной лаванды.

— А мне он стал еще больше по нраву, — заверил я сладенькую. — Хотя сама ты пахнешь куда приятнее.

— Трепло ты, Перчик, — хихикнула, а глаза скользнули мне ниже пояса. Вот ненасытная! Мы полночи не спали, и с утра, еще толком глаза не продрав, друг друга приласкали. Нет, я не жалуюсь, наоборот. Можно сказать, мечта сбылась... Жаль, Флокса быстро нас раскусила.

Малинка обрадовалась предстоящему скорому отбытию. Как ни нравились ей постельные занятия, жизнь в веселом доме, видно, все же напрягала. Поэтому, когда мы, наконец, вышли на улицу, жмурясь от яркого утреннего солнца, сладенькая даже напевала что-то под нос.

Флокса дала ей простенькое платье из тех, какие в Ракушнике носят приличные девушки среднего достатка, не забыла обувку да кой-какие женские мелочи. Видно, побаивалась, что девчонка все же попробует обратиться за помощью к властям.

— Я слышала, древлянин пару дней как съехал из "Пера павлина", — сказала хозяйка на прощание. — Но ты все же поторопись найти подходящий корабль, Перчик.

— Спасибо за заботу, Флокса. Мне в вашем расчудесном городке уже и самому надоело.

Малинка, стоя рядом, успешно делала вид, что хозяйки заведения вообще не существует на свете. Меня изрядно веселило важное, прямо-таки царственное выражение лица сладенькой, учитывая, что я прекрасно помнил все ее милые шалости в постели, совершенно не вязавшиеся с образом добронравной девицы белой кости.

Горбунья, когда мы зашли к ней перед уходом, видно подумала о чем-то подобном.

— Ох, Перчик, зря ты с ней связался, — заявила она, ничуть не смущаясь Малинки. — Стоит твоей красотке добраться до своих, и она начнет точно также смотреть сквозь тебя, как сейчас глядит сквозь нас, грешных.

— Да я на ней жениться не мечтаю, — усмехнулся, краем глаза замечая, что девчонка чуть нахмурилась. — У нас сделка, Машуля. Я без малинкиного взгляда не зачахну, как цветок без весеннего солнышка.

— Очень на это надеюсь. И желаю получить от сделки только то, на что ты расчитываешь.

Я рассмеялся, наклонился к подружке и зашептал ей на ухо:

— Не беспокойся, Машуля. Таким, как я, не страшны никакие хорошенькие мордашки, пусть кость у них будет хоть золотая.

Горбунья неумело приложилась губами где-то между моими щекой и шеей, и оттолкнула от себя.

— Помяну тебя Небесной Хозяйке, Перчик. Говорят, она заботится о слабоумных.

Я хмыкнул и, осторожно подталкивая будто нарочно медлившую Малинку, вышел в узкий вонючий проулок, из которого и попал в "Теплую норку" две недели назад.

Оказавшись на улице, девчонка расхохоталась.

— Уверена, ты кончишь тем, что женишься на этой Машке! — еле выговорила сквозь смех. — Если детишки унаследуют твою внешность и ее ум, будет не так уж плохо.

— В жизни обычно происходит наоборот, — подхватил я. — Придется оставаться холостым, дабы не плодить горбатых дурачков.

— Ф-ф-у-у, — разрумянившаяся Малинка, отсмеявшись, обмахивалась рукой. — Твоя подружка уморительно ревнует.

— Знаешь, сладенькая, я не привык смеяться над убогими и не люблю, когда другие потешаются над чужой бедой.

— Ты будешь читать мне проповеди? — девчонка опять прыснула. — Ты?!

Я махнул рукой и зашагал к выходу из проулка. Что толку спорить с белой костью? У них свои понятия. И, по большому счету, горбунья права. Связавшись с красотулей, нужно держать ухо востро, не выговаривать ей, а побольше соглашаться. Еще лучше просто молчать, что бы она ни болтала.

Малинка сразу нагнала меня.

— Обиделся?

Заглянула мне в лицо, глазищи большие, пытаются выглядеть встревоженными, но задорные искорки так и поблескивают в глубине. Мне в очередной раз захотелось расцеловать веснушки на ее носике.

— Нет, — обнял девчонку свободной рукой за плечи (другой придерживал закинутый на спину мешок с вещами). — Кто я такой, чтобы на тебя обижаться?

— Правильно мыслишь! — искорки выскочили на поверхность резвящейся рыбьей стайкой. — Я ценю послушание.

Мне оставалось только хмыкнуть. Самомнение у сладенькой — ого-го! Впрочем, заслуженно, по крайней мере, в моих глазах. Происхождение не простецкое, да и как женщина зело хороша — сладкая, искусная не по годам, и это дело любящая поболе иных мужиков.

В порту мы оказались быстро: "Теплая норка" — первое приличное заведение после череды дешевых грязных притонов, которыми нашпигованы домишки, ближе всего расположенные к морю. Нас тут же затянула людская толчея. Народ спешил по своим делам или болтался без оных: грузчики, торговцы, путешественники, моряки, воришки, портовые девки, вездесущие мальчишки, нищие, просто зеваки... Малинка таращилась по сторонам, будто селянка, впервые попавшая на ярмарку. Мне приходилось туго: и за котомкой приглядывай, и за девчонкой, да еще пробирайся сквозь толпу к причалу, стараясь никого чувствительно не задеть. Ни к чему мне сейчас излишнее внимание, совсем ни к чему... Нужно не теряя времени найти корабль, отправляющийся на материк, в любой порт Морены, а лучше — в Град-у-моря. Оттуда идет наезженный тракт на север, хоть в Багряный Край, хоть в...

Не успел я додумать, как кто-то схватил мою руку, крепко обнимавшую девчонку за плечи, чтоб не потерялась в толчее, и дернул назад. Малинка метнулась куда-то вбок, солнце передо мной застила темная фигура, потом в голове полыхнуло слепящим белым светом, а сам я внезапно очутился на земле, будто меня туда притянуло.

— Попался! — раздалось сверху, и я понял, что древлянин, может, и съехал из "Пера", но не убрался из Ракушника. А еще запоздало сообразил, как глупо было укладывать на малинкино плечико свою клешню с изуродованным мизинцем. За талию прихватить ума не хватило или на худой конец за руку взять...

— Ты что делаешь? — темную фигуру, нависшую надо мной, внезапно оттолкнули и я, к стыду своему, оказался аккурат за взметнувшимся подолом юбки Малинки. — Мне стражу кликнуть?

Голос звучал на удивление твердо, а от проскальзывавших в нем металлических ноток, похоже, не только у меня мурашки по спине побежали.

— Госпожа... — древлянин сбавил тон, торжество исчезло. — Ваш слуга серьезно оскорбил меня. Я требую наказания или возмещения ущерба.

Малинка, видать, быстро сообразила, что денежное возмещение нам не по карману, а наказание, скорее всего, надолго выведет меня из строя. Одной путешествовать ей было не с руки, и хитрюга тут же запела по-другому. Голосок запереливался медовой струйкой, тягучей, завораживающей...

— О, сударь, вы ошиблись. Это не слуга, это мой супруг. И я не представляю, когда он успел оскорбить вас, ведь всю последнюю неделю мы не выбирались из постели...

Я с трудом поднялся, в последний момент выдернув руку из-под вознамерившегося наступить на нее тяжелого башмака какого-то грузчика. Вокруг собрались несколько любопытных, но, поняв, что дальнейшего мордобоя не предвидится, один за другим отправились восвояси. Теперь народ равнодушно обтекал нашу маленькую группку. Малинка, уставившись в землю, теребила кончик пояска, румяная, как зрелый персик. Счастливая новобрачная... Древлянин так и пожирал ее глазами, проклятый кобель. Лучше б жену свою ублажал, я тогда, верно, не вляпался б... И не заработал, считай, ничего на той бабенке. Так, время весело провел. А теперь за это расплачиваюсь, да еще втридорога!

— Хм, супруг... — наконец выдавил мужик. — Как я понял, вы недавно женаты?

— Да, всего неделю... — пролепетала девчонка, краснея еще больше. Меня так забавляла ее игра, что я даже позабыл о грозящей опасности. — Что он вам сделал, сударь?

— Месяц назад переспал с моей женой.

— Правда? — глаза Малинки широко распахнулись, и она чуть ли не с ужасом уставилась на меня. — Как ты мог?..

— Но мы же не были тогда женаты... — пробормотал я, принимая предложенную роль.

— Мы полгода были помолвлены! — личико сладенькой вдруг исказилось от злости, а глаза засверкали так, что мне стало не по себе. — И ты обещал, что до свадьбы не станешь ни с кем...

— Но, милая...

Поганец-древлянин с живейшим интересом наблюдал за "ссорой супругов".

— Сударь, я знаю, как расчитаться с вами за нанесенную обиду, — заявила девчонка, вздернув нос и отвернувшись от меня. — Мой муж переспал с вашей женой, вы переспите со мной. По-моему, это справедливо.

— Более чем, — осклабился мужик, победно глянув на меня. Я изобразил на физиономии сложную смесь отчаяния, злости, испуга и бессилия. Наверное, получилось неплохо, ибо древлянин просто расцвел. Замечательно! Сладенькая вряд ли всерьез собирается спать с ним, но уж очень любопытно, как вывернется.

— Пошли, — мужик схватил Малинку за руку.

— Прямо сейчас, сударь? — она захлопала ресницами. — Меня в городе знают. Я согласна расплатиться за мужа, но о позоре никто не должен проведать. Лучше прийти ночью...

— Ты меня за дурака держишь? — рогоносец снова начал злиться. — Я соглашусь ждать до темноты, вы тем временем сядете на корабль, и след простыл! Пошли сейчас, или твоему мужу не жить.

Малинка вдруг совершенно изменилась. Из скромной, задыхающейся от смущения несмотря на злость новобрачной, превратилась в распутную сладострастную деваху. Прижалась к древлянину всем телом, обвила рукой его шею, губы приблизила к самому лицу.

— Мне так приятно твое нетерпение, — запустила пальцы в его волосы на затылке. — Я оставлю залог, — свободной рукой сняла с шеи драгоценный медальон с каким-то пышным гербом. Побрякушку ей вернула Флокса, когда мы уходили. Видно, побоялась, что родичи смогут проследить столь заметную вещицу. — Это все, что осталось у меня от родителей. Вещь для меня бесценна, и я непременно приду за ней.

Древлянин взял медальон, глянул, видно, сообразил, что золото и драгоценные камни настоящие, и сунул куда-то в штаны. Да и пыл Малинки его, видать, убедил, что меня совсем не удивило. Есть в ней что-то, в сладенькой, отчего у мужиков в голове мутится.

— Договорились, шлюшка, — ущипнул девчонку за попку так, что она непритворно взвизгнула. — Пока, кобель, — кивнул мне. — Может, после этой ночи твоя благоверная предпочтет быть моей подстилкой, а не твоей женой.

— О-о, мой король, — страстно выдохнула Малинка, еще крепче прижимаясь к мужику и впиваясь ему в губы.

Мне оставалось только закатить глаза. Олух-древлянин таял от поцелуя, а я прекрасно видел, как точеные пальчики ныряют в складки его одежды, куда несколько мгновений назад отправился медальон. Верно, сладенькая по пути еще что-то нащупала, потому что мужик коротко застонал и резко отстранился.

— Жду тебя вечером в "Пере павлина", — кивнул девчонке, видимо, полагая, что глядит царственно, как и подобает королю. Я с трудом сдержал смешок, ибо взгляд был откровенно щенячьим.

— Пошли скорей, — Малинка схватила меня за руку, как только толпа скрыла от нас в очередной раз обманутого рогоносца. — Ты, надеюсь, понимаешь, что спать с ним я не намерена.

— Успокоила! А я уж хотел тебя за косу оттаскать, — усмехнулся я, девчонка в ответ зыркнула с раздражением. — Спасибо, Линочка, что не бросила.

— Не за что! Мне нужен сопровождающий. С мужчинами обращаться умею, а вот жизнь за пределами отцовского замка знаю плохо.

— Не волнуйся! Со мной не пропадешь. Дай только от этого буйнопомешанного оторваться. Кстати, как он целуется?

— Много хуже тебя, — она скорчила презрительную гримаску. — И в шатанах у него...

— Ну, это я знаю от его жены.

— Перчик, хватит болтать! Он в любой момент может проверить, на месте ли медальон.

— Да мы уже пришли, — я кивнул на возвышающийся перед нами борт здоровенного галиона. По сходням чередой шли грузчики с какими-то тюками на спинах.

— Ты уверен, что этот корабль идет в Град-у-моря?

— Да какая разница, куда он идет? Лишь бы отправлялся завтра-послезавтра.

— Ты спятил?.. За это время...

— Тише, сладенькая. Время и впрямь дорого.

Я подошел к моряку, следившему за погрузкой. У мужика на шее висел причудливой формы свисток, именуемый боцманской дудкой, как мне довелось узнать во время многочисленных перемещений по морю. Хорошо, значит, говорить буду не с последним человеком на корабле.

— Здорово, боцман. Куда идете и когда отчаливаете?

— Отчаливаем завтра к вечеру, ежели эти сонные мухи не станут ползать быстрее, — мужик оторвался от созерцания унылой вереницы грузчиков, окинул меня пренебрежительным взглядом и с удовольствием принялся рассматривать стати Малинки. — Идем к Огненным островам...

— К Огненным островам! — затараторила девчонка, толкая меня в бок. — Милый, это как раз то, что нам нужно! Оттуда рукой подать до Гранитного Брега! Брат будет так рад... — и понесла что-то про многочисленную родню, поглядывая то на меня, то на боцмана.

Я порадовался ее сообразительности. Верно поняла мой замысел направить древлянина по ложному следу и подыгрывает хорошо. Только про Гранитный Брег мне раньше слышать не приходилось...

— Мы и в Гранитный Брег заходить собираемся, — тут же развеял мои опасения моряк.

— И во сколько нам станет путешествие? — спросил я.

— По пять золотых с носа. С кормежкой — семь.

— Ох, дорого! — завздыхала Малинка. — Мы поедем, обязательно, — взглянула на боцмана. — Только провизии кой-какой закупим, чтоб подешевле вышло...

— Дело ваше, — пожал плечами моряк. — Имейте в виду: ждать вас никто не станет. Лучше быть на борту загодя.

— К вечеру подойдем непременно. В крайнем случае — завтра утром, — заверил я и подхватил сладенькую под локоток, якобы направляясь на закупки.

— Не похоже, что ты жизни не знаешь, — продираясь сквозь толпу, тащил Малинку по направлению к дальнему концу порта, где швартовались небольшие суденышки, ходившие большей частью в Морену и соседний Ветлуж. — Я и не слыхал про те края, куда мы вроде как плыть собрались.

— Я знаю географию...

— Чего-чего ты знаешь?

— Где какие страны и города находятся. На карте видела, но сама почти нигде не бывала. В Град-у-моря меня везли связанной, с кляпом во рту и повязкой на глазах. Узнала, куда попала, только от капитана, когда в море вышли.

— А я карт никогда не видел и грамоте не учен. М-да, вместе мы сила.

Девчонка на мое замечание только хмыкнула.

Тем временем мы оказались перед небольшим корабликом с одной мачтой. На палубе царила суета, сходней видно не было.

— Эй, на борту! — крикнул я, но ответа не последовало.

— Эй, на "Шустром"! — закричала Малинка. — Куда направляетесь?

Сладенькой удалось привлечь внимание юнги. Вот что значит уметь читать. Хотя, парня, скорей, заинтересовал женский голос.

— В Град-у-моря! — ответил мальчишка, разглядывая возможную попутчицу. — Если тебе туда же, еще успеешь!

— Да, да! — завопила Малинка, таща меня к кромке причала. — Как нам подняться?

— Держи! — юнга сбросил веревочную лестницу, упорно отказываясь мириться с моим сущестовованием и обращаясь только к девчонке.

Сладенькая полезла первой. Подол ее платья гулял по моей голове, изрядно раздражая. Мы спешили, и заглядывать под юбку не получалось. Оставалось только сожалеть, что не могу извлечь ни капли удовольствия из столь выгодного положения. С другой стороны: чего я у нее под подолом не видел, по большому-то счету?

Наконец Малинка схватилась за верхнюю перекладину и с помощью юнги забралась на палубу, меня парень наградил весьма неодобрительным взглядом.

— Этот тебе точно нужен? — посмотрел на девчонку, та закивала.

— Ты же не бросишь корабль и не проводишь меня за сотню лиг от берега?

— Я б, может, и бросил, — ухмыльнулся пацан, — да батя не позволит. Он здешний капитан.

— Вот и отведи нас к нему, — пропыхтел я, вставая рядом со сладенькой и на всякий случай прихватывая ее за талию.

— Охотно! — расцвел юнга. — Ты тут же отправишься обратно на причал. — Глянул за борт. — Нет, для причала поздно. Искупаешься. Пошли! — подмигнул мне.

— Обожду, — я плюхнулся на палубу у борта. — Батя твой, надеюсь, не душегуб и выкидывать за борт, когда отойдем подальше, не станет.

— Не станет, — мальчишка бросил очередной заинтересованный взгляд на Малинку и хотел что-то спросить, как вдруг раздался зычный крик:

— Юнга! Где тебя медузы носят?!

Парня как ветром сдуло.

— Удачно удрали, — сладенькая присела рядом. — Перчик, я одного не понимаю: как этот обманутый муж тебя узнал? Он же со спины подошел, верно?

— Верно. И прекрасно разглядел мою руку у тебя на плече. На ней не хватает полмизинца.

— Разве? Я не замечала, — Малинка попыталась взять мою кисть, я не дал. — Как ты лишился половины пальца? Или таким родился?

— Не знаю, — проворчал я. — Сколько себя помню, всегда так было.

— Дай посмотреть, — настаивала она. — Может, смогу отличить врожденное уродство от увечья.

Снова попыталась взять мою руку, я не позволил. Сам всегда относился к калечным-увечным как к людям, которым просто не повезло, не глазел на них, не издевался, пальцем не показывал. А перед Малинкой почему-то стыдно за уродливый мизинец, хотя вижу, что она не любопытничает, а хочет помочь.

— Перчик, ну что ты как маленький! — возмутилась она.

— Это ты как маленькая! — огрызнулся я. — Что за интерес смотреть на обрубок пальца?

— Это может быть метка. Если ты правда не знаешь своих родителей...

— Не знаю и знать не хочу! Какие родители станут метить свое дитя, кромсая ему пальцы?

Девчонка хотела что-то ответить, но тут перед нами возникли две ножищи в высоких, начищенных до блеска черных сапогах. Мы вскочили и оказались лицом к лицу (вернее, к бороде) с капитаном "Шустрого". Кто он такой, было понятно сразу. Нет, с сыном сходство на первый взгляд не просматривалось, но облик, осанка и выражение лица наводили на мысль, что именно он здесь главный. Морской волк (или, скорее, медведь, учитывая заросшую физиономию) взирал на нас с выражением откровенной брезгливости, как на крыс, посмевших показать носы из трюма.

— Хм, у моего пацана, оказывается, неплохой вкус... — задумчиво окинул взглядом Малинку, та покраснела, видно, для порядка. — Только зачем балбес это охвостье прихватил? — глянул на меня, скривившись. — Я не беру путешественников ни за какую плату, и он это знает. Выкидывать за борт не стану, ибо дал обет Морской Владычице, но вам придется отработать плаванье.

— Как? — полюбопытствовал я.

— Ты сгодишься палубу драить, а девчонка пущай на камбуз отправляется. Ты, чара, больше для постели подходишь, — улыбнулся Малинке. — Но у меня правило: на борту баб по прямому назначению не использовать. Желаешь отработать лежа, проведешь со мной недельку на берегу.

— Я лучше на камбуз, — заявила девчонка, ничуть не смутившись. — Моряки мне по нраву, но задерживаться времени нет. Срочные дела, капитан.

Бородач разразился громогласным хохотом и хлопнул Малинку по плечу так, что та аж присела.

— Пацан мой будет приставать, шугай, не стесняйся. Остальные-то у меня спокойные, — пробасил капитан, подмигнув девчонке, потом кликнул боцмана и отдал распоряжения насчет приблудных странников.

Драить палубу мне не улыбалось, но в целом роптать на судьбу не следовало. От древлянина ушел, считай, невредимым, да еще и след запутал. Вряд ли портовый люд разглядел, кто именно вскочил на отплывающий кораблик. А боцман громадины, идущей на Огненные острова, наверняка нас запомнил. Уж Малинку-то точно.

Скула, по которой съездил рогоносец, конечно, побаливает. Наверно, синяк уже виден, ну и что? За те пять дней, что займет плавание от Ракушника до Града, он почти сойдет. А если ветер стихнет, и "Шустрый" проболтается в море дольше, то и вовсе исчезнет. И ничто мне не помешает, помывшись-побрившись, подцепить на берегу какую-нибудь денежную бабенку и быстренько пополнить кошель. На двоих-то денег больше требуется...

Я взглянул на девчонку. Сладенькая оглядывалась по сторонам едва ли не в восхищении. Видно, и впрямь нигде не бывала, кроме окрестностей замка своего родителя. Вот и завидуй после этого белой кости... Малинка, конечно, не мужчина, но и тем, сказывают, все время приходится печься о чести, опасаться, как бы ее не уронить да не испачкать. Не, меня собственное положение более чем устраивает. Сам себе господин, куда пожелал, туда и отправился. Захотел — бездельничаю, деньги кончились — заработал, тем более и занятия у меня необременительные. Теперь даже родовитой любовницей могу похвалиться. А ежели Малинкин родич и вправду золота отвалит... Я почему-то не озадачился вопросом, что буду делать с обещанной кучей денег.

Плаванье оказалось не таким беззаботным, как мне мечталось. Кок очень быстро выставил сладенькую, ибо делать она ничего не умела. Даже посуду помыть не могла, все у нее из рук валилось. Пришлось мне отдуваться за двоих. В самом деле, не отдавать же девчонку капитану на неделю?

По счастью, команда у него и впрямь оказалась смирная. На Малинку никто особого внимания не обращал. Наверное, потому что все матросы были мужики взрослые и, судя по их разговорам, семейные. Среди захомутанных, правда, тоже всякие попадаются, но Бык (так звали капитана), видно, подбирал тех, кто поспокойнее. Сам он, как выяснилось из болтовни команды, не так давно овдовел, старшую дочь удачно выдал замуж и теперь пытался пристроить к делу сынка. Не знаю уж, каков был сам Бык в молодости, но его отпрыск определенно отличался живостью характера.

Каждую свободную минуту (а их юнге выпало немало — с погодой повезло, для грязной работы Перец подвернулся) Линь проводил с Малинкой. Меня это жутко злило. Я вкалываю, как каторжный, а они прохлаждаются! Болтают, смеются, таращатся в волны или в небо. Что там можно высматривать целыми днями?

Как-то закончил я с палубой и оглянулся в поисках сладенькой. Постою с ней у борта, может, она мне объяснит, а то и покажет, чего там такое завлекательное в воде происходит... Долго искать девчонку не пришлось. Она и Линь сидели на носу и пялились друг на друга. Тут я не к месту подумал, что не знаю, сколько у Малинки было любовников. Какой я по счету и действительно ли так хорош, как она утверждает?

Пока я размышлял над этими животрепещущими вопросами, юнга наклонился к девчонке, коснулся губами ее виска, а потом приложился к носику! Меня будто кипятком окатили. Если б они взасос поцеловались, я б, наверное, не так разъярился. Но носик, веснущатый вздернутый носик!..

Я мигом оказался рядом с разлюбезной парочкой и схватил парня за шиворот.

— Ты что делаешь, щенок? Батю твоего кликнуть?

Мальчишка явно струсил, Малинка смотрела с какой-то странной улыбкой, не то довольной, не то чуть виноватой, не было у меня времени разглядывать.

— А что? — залопотал Линек. — Что такого? Не в губы же и не в грудь, — взгляд паршивца, будто притянутый, скользнул на выступающие из выреза платья белоснежные полушария, разделенные завораживающей ложбинкой. Я, как полный недоумок, уставился туда же, девчонка, заметив наш интерес, прыснула.

— Убирайся отсюда! — вздернул юнгу на ноги и дал пинка, отправляя с носа.

Парень, ворча и потирая ушибленное место, побрел прочь. Вряд ли станет Быку жаловаться. Небось, боится, что я это сделаю.

— Перчик, — сладенькая, так и оставшись сидеть, потеребила меня за руку. — Ну что ты, в самом деле? Пара невинных поцелуев. Он же еще маленький, совсем мальчишка.

— С большими задатками, — пробурчал я, садясь рядом.

Не объяснять же, что когда впервые ее увидел, оценил и губы, и грудь, и все остальное, но поцеловать хотел именно носик... И этот шкет то же самое разглядел. Тьфу, я, наверное, ненормальный. Говорят, некоторые мужики любят бабам пальцы на ногах облизывать или уши жевать. У меня столь необычных желаний никогда не возникало, а на нос почему-то потянуло.

— Про размеры его задатков ничего не знаю, — хихикнула девчонка. — Мне скучно одной, а он так интересно рассказывает про море, корабли...

— Чего ж ты раньше не сказала, что любишь сказки слушать? Я б тебе столько порассказал!

— Ничего б ты мне не рассказал, — надула губки. — Даже не хочешь признаться, откуда родом. И мизинец прячешь.

— Вот прицепилась! На, смотри! — протянул ей руку.

— У-у, какие мозоли натер, — потрогала пальчиком саднящую ладонь, я промолчал. Взялась за культю, погладила кончик. — Ногтя нет, наверное, все-таки увечье, — протянула задумчиво.

— Угадала, — не выдержал я. — Полпальца мне оттяпали, чтобы отличать от старшего брата-близнеца. — Малинка вскинула на меня серые глазищи, горящие любопытством. — Думаешь, я бродяга безродный? Я — королевский сын.

Мне показалось, девчонка от удивления чуть ли не побледнела.

— И как же зовут твоего отца?

— Какое тебе дело? Он не Багряным Краем правил.

— Об этом я догадалась. У нашего короля нет сыновей-близнецов.

— Ну, а про остальных ты вряд ли много знаешь.

Малинка кивнула.

— Ты законный сын? — спросила чуть погодя.

— Да. Из-за этого все сложности. Нас с братом не отличить было, пока мне палец не подрезали. А когда отец умер, и брат взошел на престол, нашлись желающие законного правителя подменить мной.

— Зачем? Вы с братом слишком разные и враждовали? Я слышала, близнецы очень похожи по характеру и дружны, а, значит, в подмене нет смысла.

Меня ужасно веселила серьезность, с которой девчонка слушала мою сказку. И вопросы задает по существу, сразу видно, про королей знает поболе моего. Что ж, позабавимся еще немного.

— Мы в целом похожи, только брата с детства приучали к мысли, что он будет править, а я собирался жить в свое удовольствие. Вот заговорщики и решили: уберут короля, посадят на трон меня в качестве ширмы, а власть достанется им.

— Умно! — хмыкнула Малинка. — Сочиняешь ты, в целом, неплохо, занимательно, только с предметом не знаком. Сыну короля, даже младшему, никто не позволит мечтать о жизни в свое удовольствие. И еще: ни у одного из недавно почивших королей не было сыновей-близнецов.

— А ты с предметом знакома? Сама королевских кровей? — ее пренебрежительный тон задел не на шутку. Бабенки всегда слушали мои истории, раскрыв рты, и в нужных местах промокали глаза платочком.

— Я тебе сказала, каких я кровей. Наполовину таких же, как ты, — улыбнулась, прижалась ко мне и потерлась лицом о мою шею. — Колючий... — фыркнула в ухо, я сморщился от щекотки. — С предметом знакома чуть больше тебя, потому что изучала историю. А еще читала, кто где сейчас правит. У брата было много таких книг, он не запрещал мне брать их.

— На кой твоему брату знать, кто и где сейчас правит? — удивился я.

— Он готовился стать королевским послом. Его происхождение вполне допускало это...

— Ты любила брата? — ни к селу ни к городу спросил я.

— Угу, — она опять уткнулась мне в шею. — Очень. И он меня, хотя матери у нас разные... Часто в шутку щелкал по носу, говорил, веснушки его забавляют... — Малинка подозрительно затихла.

— Ну-ну, — обнял ее. — Не вздумай слезы лить, все уже случилось. Твой брат обрадовался бы, что ты избежала позорной участи. Меня б только повесил, пожалуй.

— Не стал бы он тебя вешать. Ты мне помог, что до остального... Я сама себе хозяйка. Ни отец, ни брат мне ничего не запрещали.

— Чудная ты, Линочка, — я провел пальцем по ее зарумянившейся щечке, потом по полной нижней губке. Сладенькая потянулась ко мне и... Много б дал тому, кто рассказал, сколько времени продолжался тот поцелуй.

— Так ты и правда ничего о себе не знаешь? — взялась за свое Малинка, стоило нам разъять губы.

— Не знаю. Зачем мне тебя обманывать?

— Ну... я иногда думаю, что ты все же нечистый дух...

Я рассмеялся. Опять она за свое! Дались ей айры. Странный они народ, но вполне безвредный, хотя бабу, говорят, могут одним взглядом заморочить. Мне, впрочем, приходилось и обычных людей встречать, которые легко морочили не только баб, но и мужиков.

— Я вовсе не собиралась с тобой... — неожиданно призналась Малинка. — Хотела только медом измазать в отместку, а потом дать в челюсть и вырваться, — взглянула на меня, я молчал. Интересно, что еще скажет. — Но ты так ко мне прикасался... Не только умело, но и ласково... бережно... — замолчала, верно, подбирая слова. — Будто к цветку, бабочке или маленькой птичке, которых можно покалечить, всего лишь чуть сильнее сжав пальцы. И в то же время в твоих руках ощущалось такое желание, как если б ты ласкал первую женщину или последнюю... Или единственную... Я просто не могла противиться...

— Ты просто быстро заводишься, — не хотелось говорить ей про мои способности. Я ведь и сам не знаю, есть они на самом деле, или у меня всего лишь хорошо получается с женщинами. Говорят, некоторые с лошадьми ловко умеют обращаться, усмиряют одним прикосновением. — Принуждать не стану, коли не хочешь.

Только сказав, сообразил, что шутка получилась неудачная. Больше смахивающая на благородную глупость, мне вовсе не свойственную. А вдруг Малинка поймает на слове и откажется со мной спать?.. Эх, три болота и одна лужа, дурак ты, Перец... Хотя... Успокоить сладенькую как-то нужно, иначе станет все время думать об этих духах, и в конце концов от удовольствия ничего не останется.

— Хитрец! — толкнула меня кулачком в бок, вполне правильно расценив сказанное. — Я еще и просить должна!

— Ничего ты не должна, — про себя облегченно вздохнул. — Если хочешь, буду разрешения спрашивать.

— Не пытайся разыгрывать белую кость, Перчик! — фыркнула презрительно. — Каждый хорош на своем месте.

— И его место сейчас аккурат на камбузе, — ручища Быка ухватила меня за шиворот, наверное, также, как я недавно ухватил Линя. — Отправляйся, раз взялся и за нее отрабатывать!

Пинка он мне не дал, но до камбуза я добрался очень быстро, можно сказать, очертя голову. А у Малинки на шее появилась пара засосов, которые она то и дело пыталась прикрыть волосами. Ну почему мне почти всегда попадаются соперники на две головы выше и заметно шире в плечах?..

По счастью, капитан придерживался установленных им самим правил, и его общение с девчонкой ограничилось нечастым тисканьем. Я намахался шваброй и за весь прошедший год, и за половину грядущего, а если прибавить еще и мытье посуды... Не помню, когда в последний раз так вкалывал руками, чуть ли не до кровавых мозолей. Хрен теперь погладишь бабенку, не поцарапав...

Мы с Малинкой благополучно сошли с корабля в Граде-у-моря. Линек, помогая ей ступить на сходни, смотрел взглядом издыхающего теленка, девчонка не выдержала и быстро поцеловала его на прощание в губы.

— Развивай задатки, — проворчал я, глянув на запылавшие уши мальчишки и его счастливую физиономию. — А тебе, вижу, неймется, сладенькая. На кой я вкалывал за двоих? Сама б расплатилась с капитаном к взаимному удовольствию.

— Не ворчи, Перчик, — беззаботно рассмеялась она. — Неужели ты позволил бы мне спать с другим, да еще целую неделю?

— Запросто! Я не брезгливый. Ты, подозреваю, тоже. Небось, любовников сменила уйму, и ни об одном после не вспомнила.

— Угадал! Мужчины все, по большому счету, одинаковы, к чему их запоминать? Подарили наслаждение и благополучно забылись.

Вот так-так, Перец! Похоже, посчастливилось встретить собственного двойника в женском теле. Надо бы радоваться, но какой-то червячок ворочается в груди, вызывая весьма неприятное чувство. Ревность? Глупо. Привык просто, что женщины мыслят по-другому, мечтают о настоящей любви, о единственном мужчине и прочей несуществующей ерунде. Вот и раздражает девчонка, которая рассуждает по-мужски. Плюнь и забудь, получай удовольствие. С такой спутницей хлопот меньше.

Таща по-прежнему жадно глазеющую по стронам Малинку за руку, я быстро выбрался из портовой толчеи и направился к "Морскому коньку". Хозяйка гостиницы, Тина — старая знакомица. Если есть в Граде-у-моря для меня работа, тут же скажет. Или посоветует, к кому обратиться. Деньги-то мне сейчас ого-го как нужны: путь до Светаны не близкий, а сладенькую кормить-поить надо, да и спать в придорожных канавах она наверняка не привыкла.

* * *

Заведение Тины процветало: висящий над входом морской конек сверкал на солнце начищенным медным боком, в ящиках под окнами пестрели яркие цветы. Я толкнул дверь, мы шагнули через порог и оказались в просторном полутемном зале, уставленном столами и лавками. В глубине, за стойкой, хозяйка что-то втолковывала служанке. Завидев меня, просияла.

— Перчик! — громкий голос наполнил все помещение. — Легок на помине! А я уж локти кусаю, что выгодное дельце срывается!

Мы с девчонкой подошли к стойке. Тина тут же окинула Малинку цепким взглядом и несколько скисла.

— Твоя зазноба? — кивнула на сладенькую.

— Спутница, — не моргнув глазом, ответила та. — Его делишкам не препятствую, но сама ничем подобным не занимаюсь.

— Не занимаешься, и ладно, — хозяйка знаком отпустила служанку и облокотилась о стойку, выставляя на наше обозрение необъятных размеров грудь. Уж на что люблю эту часть женского тела, но тинины размеры не столько привлекают, сколько пугают. Был бы я таким же здоровым, как Бык, может, и рискнул ее пощупать. — Мне сейчас мужик требуется. Вернее, не мне, — ехидно блеснула глазами, видно, заметила, что я сник. — Одной вдовице.

— Я к твоим услугам. Позволь только полюбопытствовать: в Граде-у-моря своих мужиков не осталось?

— Своих сколько угодно, да вдовица уж больно праведная. Не хочет, чтобы о ней слухи пошли, траур-то еще не миновал. Обещала деньги немалые, если я к ней кого из проезжих отправлю, помоложе да поискусней, — скабрезно ухмыльнулась.

Да, Тина не только содержательница гостиницы. Она еще и сваха, и сводня. Праведниц среди моих знакомиц не водится. Машуля, пожалуй, самая безгрешная.

— Идет, Тиночка, — подмигнул женщине. — Могу хоть сейчас, только помыться б с дороги.

— Отправляйся прямо в купальню. Если надо, и одежду дам, но с возвратом.

— Давай. Мои шмотки пусть служанка постирает. И Малинку устрой в комнату поспокойнее.

— Я тоже хочу в купальню, — заявила сладенькая.

— После него, — сказала Тина, я кивнул.

С радостью потер бы Малинке спинку и не только, но ничего не поделаешь, работа есть работа. Пыл растрачивать ни к чему. Неизвестно, как выглядит эта вдовица, а чем лучше ее ублажу, тем больше получу. У них со сводней цена наверняка обговорена, но ежели баба шибко довольна останется, запросто может мне сверх условленного заплатить...

Помывшись, отправился проверить, как Тина устроила Малинку. Комната оказалась неплохой: чистой, достаточно просторной, под окном росла акация, поверх ее ветвей, усыпанных розовыми хохолками цветов, виднелось море.

— Линочка, не высовывай отсюда носа, ладно? — без особой надежды попросил я. — Раз ты не знаешь жизни, лучше посидеть в гостинице, а то мало ли... Я скажу, чтобы тебя кормили.

— А сколько времени тебя не будет?

— Не знаю. Вряд ли больше двух дней.

— Два дня?! В четырех стенах? Ничего со мной не случится на улице. Это же обычный город, а не пиратская вольница.

— Я предупредил. Если что — искать тебя по всему Граду не стану. Опять же, на север тащиться не придется, — надо ее сразу осадить, иначе потом хлопот не оберешься.

— Вот видишь, как хорошо все может сложиться! — глаза Малинки зло сузились. — Но, боюсь, тебе не повезет: когда вернешься, найдешь меня, где оставляешь. Желаю вдовицу помоложе!

Развернулась, шагнула к окну, облокотилась о подоконник и стала что-то высматривать в кроне дерева, будто одна в комнате. Я плюнул про себя и вышел. Норов у сладенькой не сахарный. А чего ждать от белой кости? Привыкла, что все от одного шевеления ее брови трепещут, да только я не из таковских. Кабы не работа, навалился б сейчас сзади, юбку задрал и вдул прямо у окошка. Зуб даю, после стала б как шелковая. Эх, три болота... как представил, аж сам разохотился... Жаль упускать возможность, да ничего не поделаешь.

Дом заказчицы я нашел быстро — высокая черепичная крыша с флюгером в виде всадника со стягом поднималась над глухой оградой и видневшимися за ней кронами деревьев. Небедная вдовушка, хорошо. Будем надеяться, что и не совсем старушка.

На мой стук калитка распахнулась. Я сказал здоровенной служанке, смахивающей на мужика комплекцией и редкими усиками над верхней губой, что меня прислала Тина с поручением к госпоже. Бабища велела пройти в сад и указала дорогу. Я шагнул под сень персиковых деревьев, увешанных спелыми плодами. Над перезрелыми персиками кружили осы, лакомясь выступившим из трещинок соком.

— Попробуй, если хочешь, — раздался звонкий голосок, и из-за цветущего розового куста выступила стройная молодая женщина, белокурая, с большими голубыми глазами и нежнейшим румянцем, в темно-синих вдовьих одеждах. Кажется, мне здорово повезло... Неужто Малинка удачу приманила? Интересно, чем? Своим злым прищуром?

— Я б твои персики куснул, — улыбнулся, откровенно разглядывая высокую пышную грудь, на редкость аппетитно обтянутую синим блестящим шелком.

— Ты от Тины? — сверкнула белоснежными зубками красавица.

— Да. В Граде проездом. Задержаться решил только из-за тебя и вижу, не зря.

— Чудесно! — окинула меня вполне удовлетворенным взглядом. — Ты мне тоже нравишься.

Хвала Небесной Хозяйке! А то откровения последнего времени о тухлых морских ежах, сальных хлыщах и тощих бродячих псах засели неприятной занозой в шкуре моего самолюбия.

— Пойдем, — вдовушка поманила меня пальчиком, повернулась и пошла к дому. Попка у нее оказалась ничуть не хуже грудок.

В постели Магнолия тоже была хороша. Ее воздержание оказалось значительно дольше моего, так что попотеть пришлось, ну да оно того стоило. Красотка оказалась страстной и укатала меня за три ночи (не говоря о днях) как следует. Правда, и заплатила увесистым кошелем золота.

— Про это Тине помалкивай, — промурлыкала мне на ухо. — Она тебе еще часть отдаст из того, что от меня получит. Уж очень ты хорошо, Перчик. После трех лет с дряхлым старцем в мужьях я себя заново родившейся чувствую. Будешь еще в Граде, заходи. Даже если нового мужа найду, помоложе, тебя всегда приму с радостью.

Я поблагодарил, поцеловал златовласку на прощание и пошел восвояси.

Стояло раннее утро, небо только начинало светлеть. Проходя через сад, не удержался и сорвал несколько спелых мягких персиков для Малинки. Раз она с севера, лакомство должно быть ей в диковинку. Завязал в платок, который Магнолия на память подарила, и пошел на берег моря. Тина в такую рань двери все равно не откроет, значит, можно выкупаться. Вроде вдовушка и укатала, а как подумаю о сладенькой, внизу живота все скручивает. Даже если отбиваться и царапаться будет, и тогда завалю. Не хочу только, чтоб она на мне чужой запах ощущала.

Когда солнце встало, отправился в "Морского конька". Тина уже была на ногах.

— Доброго утречка! Неужто только сейчас отпустила? — полюбопытствовала с похабной улыбочкой.

— Угу. Как Малинка?

На подходе к гостинице меня вдруг одолело беспокойство. Не разобиделась ли девчонка? Не ушла ли? Не влипла ли в какую-нибудь неприятность? Распрощались-то мы с ней не слишком ладно... Рассудок твердил, что я и так оказал сладенькой немалую услугу, и ежели она по собственной дури во что-то вляпалась, меня это уже не касается. Как говорится, что ни делается, все к лучшему. На север осенью топать и впрямь не охота. Пока доберемся, там, глядишь, уже снег выпадет... Оставалась единственная загвоздка: хотелось оказаться с ней в постели еще хоть разок. Желание было на редкость глупым, но, как и все глупые желания, совершенно необоримым.

— Да что такой язве сделается? — хмыкнула хозяйка, глянув с издевочкой. — Болталась где-то каждый день, но к вечеру возвращалась и ночевала всегда у себя, одна. Где ты ее откопал, Перчик? Странная какая-то. У богатея дочку увел?

— Где откопал, там уж нет, — ответил не слишком изобретательно. — Когда ты со мной расплатишься?

— Как только вдовица деньги пришлет. Она тянуть не будет, от мужа-скареда унаследовала немало. Женихи уже зубы точат: как-никак и состояние, и сама — лакомый кусочек. Ты-то не польстился?

— Издеваешься? Я — и в хомут?

— Да ты, по-моему, уже. Стоило войти, все на лестницу косишься. Топай, давай, к своей Крапивке. Ежели решите задержаться, вычту за постой из твоей доли.

Я махнул рукой, мол, вычитай, и взлетел наверх. Что бы эти бабы понимали: и Машка, и Тина. Чара небесная, захомутала... Просто необычная девчонка, не наша, да к тому же искусная и охочая. Самое то для меня. Магнолия была хороша, настоящая красавица, но и половины тех штучек не знала, что Малинка. Происхождение, опять же: словечки простецкие, жеманство, глупость какая-то бабья. Не, я, понятное дело, привычный — баба она баба и есть, их сестру знаю и люблю, а только со сладенькой все как-то не так. С ней потрепаться, пошутить можно, как с приятелем, в то же время Малинка заводит одним касанием или взглядом, не всякой это дано. И все время разная: то развязная оторва, то кроткая милая девочка, причем и от той, и от другой в голове мутится. Или из-за откровенного сладострастия, или от какой-то невероятной нежности. Тьфу, хватит, Перец, щас завязки лопнут.

Дошел до нужной двери, постучал тихонько, час-то еще ранний. Послышался легкий топоток, скрежетнул засов, дверь распахнулась, и на пороге обнаружилась заспанная встрепанная Малинка в каком-то мешковатом балахоне, видно, предназначенном для спанья.

— Перчик! — кинулась мне на шею, не дав даже дверь закрыть. — Я заждалась! Застрял чуть ли не на три дня, негодный!

— Зато теперь денег у нас как следует прибавилось, — улыбнулся, прижимая к себе одной рукой теплую со сна девчонку, другой с трудом закрывая дверь. Удивила... Признаться, опасался увидеть злую, зеленую от ревности мордаху или брезгливую гримасу, а то и по физиономии получить. — Смотри, что я тебе принес.

Протянул завернутые в платок персики, чувствуя сквозь испятнанную соком ткань вкусный запах. Чуть менее приятный, чем исходящий от только что проснувшейся девочки. Не удержался и поцеловал Малинку в шею, вдыхая сладкий, будоражащий и одновременно умиротворяющий аромат ее молочной кожи.

— Что это? — взяла узелок, положила на стол, развязала. — М-м-м, Перчик, какая прелесть! Это персики? — поднесла один из плодов к носу. — Точно. Да какие спелые...

Куснула на удивление аккуратно, умудрившись почти не испачкаться соком. Попавшую на подбородок каплю тут же стерла запястьем. Я чуть не рассмеялся, вспомнив, как она обляпалась медом во время нашего первого совместного завтрака. Она, видите ли, грязнуля.

— Хочешь? — взглянула на меня, протягивая надкушенный плод.

— Нет. Не люблю фрукты.

— Правда?

— Ну да. Зачем мне в этом-то врать? — усмехнулся я.

— Ты хотя бы попробуй! Он такой сладкий, ароматный. Будто погрузил лицо в цветущий розовый куст и умудрился откусить кусок благоухания.

— Ну, ты придумаешь! Давай уж, попробую, — взял у нее персик и отхватил как следует.

Тот и впрямь оказался хорош: мягкий, сочный, душистый. Сок так и побежал по подбородку. Я хотел утереться рукавом, но Малинка удержала мою руку, прижалась и слизнула капельки, высушила все губами. Я так опешил, что забыл поцеловать сладенькую.

— Соленый... колючий, — прошептала, утыкаясь мне в шею. — Но совсем не пахнешь другой...

— Я выкупался в море. Поэтому и соленый.

— Тогда чего ты ждешь? Или утомился? — вскинула глаза, поблескивающие лукавыми искорками. Я мог бы поклясться, что и веснушки на ее носике излучают лукавство.

Недоеденный персик с мокрым шлепком упал на пол, а мы с Малинкой сами не заметили, как расстались с одеждой и оказались на кровати.

— Ты и правда ублажал вдовушку или отсыпался-отъедался? — спросила сладенькая, когда мы, усталые, потные и умиротворенные, лежали, обнявшись, на сбитых измятых простынях.

— Еще как ублажал. Не веришь, посмотри на спину.

Магнолия располосовала меня знатно. Я, когда макнулся в море, чуть не взвыл, так ожгла соленая вода многочисленные, судя по ощущениям, царапины. Сладенькая заглянула мне за плечо и прижала руку ко рту.

— Чего ж ты сразу не сказал?! Тебе же больно!

— Не поверишь, но больно мне не было, только сейчас саднить начинает. К тому же, ты не царапаешься, вот я и позабыл предупредить.

Малинка стала придирчиво осматривать меня в поисках других повреждений, но ничего, кроме нескольких засосов на шее и груди, да следов несильных укусов на плечах не обнаружила.

— Это точно была женщина? — с несколько наигранной заботой спросила она. — Больше похоже на рысь.

— Нет, я не мог настолько ошибиться. Это была молодая страстная женщина после длительного воздержания. Мотай на ус, Линочка, и никогде себя так не мучай.

— Не беспокойся, это не в моей природе, — улыбнулась сладенькая.

Я невольно подумал, одна ли она провела те дни, что меня не было. А даже если и не одна? Кто-то совсем недавно хвастался, что не брезглив, причем говорил истинную правду... Додумать так и не успел, провалившись в глубокий сон.

Проснулся уже под вечер и сразу понял, что лежу на кровати один. Почему-то отсутствие Малинки очень задело. Могла бы и посидеть со мной, еще лучше — полежать. Нет, получила с утра, что хотела, и удрала в город... С досады стукнул кулаком по постели.

— Выспался? — раздался знакомый грудной голос. — Пойдем на море?

Я повернул голову и увидел, что сладенькая сидит с ногами на широком подоконнике и смотрит на меня.

— Решил, тебя нет, — пробурчал, садясь. — Чего не море тащиться на ночь глядя?

— Днем я его видела. К тому же хочу искупаться. Вода теплая, но я побоялась одна: на берегу все время кто-нибудь бродит. Вдруг одежду украдут, пока плаваю? А так ты покараулишь.

Мне не слишком улыбалось топать к морю. Предпочел бы поесть и завалиться с девчонкой в койку. С другой стороны, потешно будет попугать ее в воде. Визжит она, наверное, звонко. Разозлится, опять же, а злючки мне всегда нравились. Вырываются, верещат, пытаются драться, а стоит только пощупать где надо, и весь их пыл тут же устремляется в иное русло.

— На море так на море, — кивнул я, натягивая штаны. — Только сначала перекусим.

Мордашка Малинки приняла весьма заинтересованное выражение.

— Мне нравится здешняя кухня, — поделилась, едва ли не облизываясь. — Жареный в масле осьминог, тунец... А какие персики ты принес!

— Угу. Тинин брат — рыбак, так что морские твари в "Коньке" всегда свежие. А персики здесь и на улицах растут, хотя те, что ты ела, были из сада. Сейчас схожу к хозяйке, попрошу нас накормить.

— Как спина? — ни с того, ни с сего поинтересовалась Тина, выслушав мои пожелания относительно ужина и отдав распоряжения служанке.

— Спина? — я сперва даже не понял, о чем она.

— Твоя Крапивка чуть душу из меня не вытрясла: вынь да положь ей какую-нибудь мазь от ссадин и царапин. Не думала, что она так о тебе печется.

— Да я тоже не думал, — протянул удивленно, осторожно сводя лопатки и совсем не ощущая боли. Хотя я никогда не обращал внимания на такую ерунду, и не помню, как быстро заживали раньше следы страсти. — Ты ей что-нибудь дала?

— Попробовала б я не дать! — возмущенно фыркнула женщина. — Как ты с ней управляешься? — Я неопределенно помахал в воздухе рукой. Таинственность в этом вопросе только добавит мне веса в глазах окружающих. — Девчонка не отставала, пока не получила склянку мази, которой мой конюх пользует лошадей. Я, понятное дело, не упомянула эту несущественную подробность, — Тина уставилась на меня с непередаваемым ехидством. — Как? Помогло?

— Хоть сейчас седлай, — ухмыльнулся я, женщина расхохоталась.

— Мелковат ты для меня, Перчик! Не видала, что там у тебя в штанах, но я люблю, когда мужик меня еще и помять может.

Появление служанки с подносом положило конец нашей милой беседе.

Когда мы с Малинкой закончили трапезничать, солнце село, и в черноте за окном вспыхивали огоньки светляков.

— Все еще хочешь идти купаться? — без особой надежды спросил я.

— Конечно! Я каждую ночь смотрела из окна на город и мечтала оказаться на улице...

Хвала небесам, голова у сладенькой не совсем пустая, хватило ума не шляться после заката по припортовым закоулкам. Я-то Град неплохо знаю и легко могу пройти от "Конька" до одной тихой бухточки на берегу, никого не встретив по пути. Луна сегодня висит над крышами чуть ли не половиной каравая, так что ни фонарь, ни факел не понадобятся. Да и не люблю я с огнем ночью шататься, только грабителей привлекать. Живо слетятся, как ночные мотыльки...

— ...Знаешь, какая тоска сидеть изо дня в день у окна, видеть перед собой целый мир, бескрайнее небо, и не иметь возможности отойти от замка на каких-нибудь жалких пару лиг... Мне все это дома надоело, а тут ты запрещаешь...

Покуда я предавался размышлениям, Малинка, видно, жаловалась на нелегкую долю богатенькой дочки родовитого папаши.

— Взяла бы и сбежала, коли так охота мир повидать. И чего теперь назад рвешься?

Противно это нытье слушать. Ах, я бедная, заперли в каменных стенах... А свалилась нечаянная свобода, и не знает, что с ней делать, норовит поскорей в клетку вернуться.

— Ты не понимаешь. Я должна...

— Где уж мне понять. Я даже читать не умею, про геограхфии всякие и вовсе молчу.

— Чего ты злишься, Перчик? — девчонка смотрела недоуменно.

Я задумался и подивился про себя собственному раздражению. Какое мне дело до малинкиных терзаний? У нас сделка, для меня весьма выгодная и приятная. Через несколько недель навсегда распрощаюсь со сладенькой и отправлюсь своей дорогой. За это время, кстати, девчонка наверняка успеет изрядно надоесть и в постели.

Непременно загляну на обратном пути к Магнолии, даже если она к тому времени найдет себе мужа. Многие мужики предпочитают женщин одного типа: белокурых и голубоглазых, к примеру, или, наоброт, черноволосых, смуглых, с глазами, как у лани. А мне всегда нравились разные. Сегодня рыженькая, завтра русая, послезавтра еще какая-нибудь. Лишь бы хорошенькая и любящая в постели покувыркаться, а девчонка, молодица или баба в соку, худышка-толстушка — дело десятое.

Малинка, не получив немедленного ответа, не стала переспрашивать, надулась, по-детски выпятив нижнюю губку. Размышляя, я рассеянно следил, как она отдирает с веточек и рвет на мелкие кусочки темно-лиловые ароматные листья базилика. А только что с удовольствием лопала их, и с рыбой, и с сыром.

— Я не злюсь, — наконец выдавил из себя, окончательно выйдя из задумчивости. — Ты не тому душу стала изливать. Мне тебя не понять. И потом, чего плакаться? Сказал же, сходим на море, раз так хочешь. С едой закончила?

— Закончила! А на море могу и не ходить. Отправляйся к своей вдовушке, не смею задерживать! Но если по-прежнему собираешься меня сопровождать, придется с ней на какое-то время расстаться, причем скоро. Лучше завтра или послезавтра, я дорожу временем.

Я с трудом сдержался, чтобы не заржать. Баба она баба и есть, хоть белой кости, хоть серой. Наверное, даже чарам небесным ревность не чужда. Повезло мне, что утром по морде не получил.

— Линочка, какая муха тебя укусила? С утра все было нормально...

— Тогда я не знала, какая она раскрасавица, да еще и богатая сверх меры!

Та-а-ак... Наверняка Тина, змеюка, напела, когда Малинка у нее мазь требовала. Тьфу, иногда хочется сбежать куда подальше, где женская нога не ступала...

— Ну, ты ведь тоже не бедная и вовсе не уродливая...

Малинка набрала полную грудь воздуха, видно, собираясь поведать мне много интересного, но вдруг осеклась и так ничего и не сказала.

Я со вздохом собрал на поднос грязную посуду, встал и вынес за дверь, чтобы служанка могла забрать.

— Так идем или нет? — спросил, вернувшись в комнату.

— Идем. И... прости. Я вела себя глупо.

Смотрит нормально, едва ли не ласково, никакого надрыва. Ну что за девчонка? То кажется, знаю, как себя с ней вести, и тут же она что-нибудь выкидывает... Не, такая быстро не надоест. И мне плевать, что она не раскрасавица, как Магнолия. Один ее веснущатый носик стоит больше, чем вся кукольная прелесть вдовушки...

— Не извиняйся, — улыбнулся я. — Тину знаю давно, и сразу понял, что ты ей не понравилась.

— Я вообще женщинам не нравлюсь, — пожала плечами сладенькая. — У меня и подруг никогда не было.

— На кой тебе им нравиться? Спишь же с мужиками?

— Грубо, Перчик, но справедливо, — усмехнулась она. — Пошли, не то я сейчас затащу тебя в постель и до утра не выпущу, а после буду казниться, что так и не искупалась в Поющем море.

Мы быстро добрались до хорошо известной мне бухточки, и впрямь никого не встретив по дороге. Ночной бриз тихонько свистел и вздыхал в причудливых прибрежных скалах, оправдывая название моря. Луна раскинула завлекательную сверкающую дорожку на водной глади. Светляки взблескивали, цикады исправно скрипели, звезды в небесах равнодушно взирали на весь этот земной вертеп. Не, мне нравится, и все такое, но я ж не баба, чтобы ахать и замирать в восхищении, как та же Малинка. Встала на песке, руки к груди прижала и таращится на окружающее великолепие. Да, красиво, и пахнет хорошо. Миртом, хвоей, лавром, лавандой той же, которую она так не любит. Если кроме северных сосняков, продуваемых ледяными ветрами, ничего не знаешь, так и подавно в голове помутится.

— Ты купаться будешь или просто постоишь? — полюбопытствовал я.

— Перчик, тебе совсем здесь не нравится?

— Очень нравится. Только, думается, твое обнаженное тело, посеребренное лучами луны, здорово оживило б картинку.

Сладенькая фыркнула, и принялась стягивать платье.

— Так лучше? — повернулась, покачивая обласканными бледным светом грудками.

— Значительно, — одобрил я.

Малинка осторожно ступила в море, сделала несколько шагов, присела и поплыла. Я обождал немного, давая девчонке отдалиться от берега, а заодно убеждаясь, что она чувствует себя уверенно, потом быстро разделся, спрятал наши вещички в известную мне расселину, и тихонько вошел в воду у ограничивающих бухту скал.

Море было теплым, как объятия любящей женщины. Я с наслаждением погрузился с головой, потом осторожно поплыл вдоль скал, стараясь подобраться поближе к сладенькой. Это удалось легко. Девчонка определенно была непривычна к ночным купаниям, то судрожно гребла, то замирала на месте, таращась на темную воду с серебряной лунной рябью и звездный полог небес.

Подплыв поближе, я нырнул и закончил путь под водой. Схватил обеими руками Малинку за ноги и потянул вниз так, что она тут же ушла с головой. Отпустил почти сразу, быстро отгреб подальше и вынырнул на поверхность.

Девчонка отфыркивалась, била руками по воде и вопила что есть сил:

— Перчик! Перчик!

— Что, радость моя?

— Ты здесь? В воде? Так это ты?!.. — тут же ринулась ко мне в попытке утопить.

Я поспешил отплыть.

— Линочка, если приглашаешь парня купаться, будь готова к неожиданностям. И не утруждайся повторять про сального хлыща, — предупредил на всякий случай.

Сладенькая не была настроена разговаривать. В пару гребков оказалась рядом и выполнила заветное желание, видно, не дававшее ей покоя с нашей первой встречи: с визгом вцепилась мне в волосы. Почти одновременно я почувствовал, как коготки Малинки приласкали мою щеку. Ну конечно, оставленные другими царапины мы лечим, а себе ни в чем не отказываем.

Дальнейшее купание прошло, как мне и представлялось. Визжала сладенькая заливисто, злилась от души, но при правильном обращении отходила быстро. В результате мы еле-еле успели вернуться в "Морского конька" до того, как Тина распорядилась запереть на ночь двери.

На следующий день глаза продрали поздно, и до полудня не могли вылезти из постели. Первой встала Малинка.

— Перчик, нам, наверное, нужно что-то купить в дорогу? — спросила, потягиваясь у окна, закинув руки за голову и приподняв волосы.

— Угу, — я был слишком поглощен созерцанием ее тела, напоминавшего вырезанную из белого камня фигуру Морской Владычицы, что стояла у главных ворот Града. Та, правда, была вроде как одета, но ее тонкое облегающее платье не скрывало плавных, будто текущих, изгибов и округлостей, которые ласкали взор не одного поколения горожан и путешественников. Прелесть малинкиных форм усиливалась красками: смоляные волосы на белоснежной коже, розовые соски, будто те самые ягоды, разделяющие с ней имя...

Она отвернулась от окна, взглянула на меня, и я прочел в ее глазах то же, что она увидела в моих.

— Перчик... Мы так никогда отсюда не уйдем... — ее руки неожиданно едва ли не с отчаянием упали вдоль тела.

— Куда спешить? Тебя не ждут. Наверняка решили, что никогда не вернешься.

Она улыбнулась как-то странно, невесело. Наверное, подумала об участи, на которую ее едва не обрекли. Потом шагнула к кровати и легла рядом...

— Перчик, — спросила сладенькая, когда очередной всплеск страсти остался позади. — Как ты ухитрился вчера так ловко ухватить меня за ноги? Неужели лунный свет позволял что-то разглядеть под водой?

— Подплыл поближе.

— Не так уж близко. Если б ты очутился рядом, я б заметила. Над водой было достаточно светло.

Я задумался. И правда, как мне удалось ухватить ее так точно? Хорошо помню, что, нырнув, закрыл глаза, ведь видно все равно ничего не было. Направление, конечно, знал, и все же... Плыл-то уверенно и точнехонько ухватил за ноги с первой же попытки... Три болота... озадачила...

— Ну что молчишь? Никогда не отвечаешь с первого раза, все приходится вытягивать!

— Нормальная мужская привычка. Вспоминаю, о чем раньше тебе врал, чтоб в собственных измышлениях не запутаться, — хмыкнул я. — Не знаю, как нашел. Наверно, просто повезло. — Девчонка смотрела не только недоверчиво, но и с беспокойством. — Линочка, только не поминай опять своих любимых духов. Здесь, на юге, никто про них слыхом не слыхивал. Зато много рассказывают про чаровниц из лесов Багряного Края, не знающих устали в постели и способных самого выносливого мужика в несколько дней заездить до полусмерти.

— Ах ты!.. — сладенькая тут же принялась колошматить меня, больше в шутку, чем желая причинить какой-то ущерб, но рука у нее оказалась тяжелая, и удары получались весьма ощутимыми.

— Но-но, полегче! — перехватил ее за запястья. — Я не твой слуга, чтоб давать хозяйским кулачкам разгуляться. Щеку мне вчера разодрала, теперь еще глаз подбей, и о заработках можно надолго забыть.

— Ты ж говорил, что и жульничеством промышляешь, не только... — замялась, глупышка, видно, стесняясь вслух сказать о моих постельных делах.

— Верно. Встречала жуликов?

— Н-нет... — ответила, чуть подумав.

— Ну так вот, запомни: хороший жулик выглядит благообразно и доверия вызывает поболе многих праведников. Сама-то поверила б охламону с разодранной мордой и заплывшим глазом?

— Нет, — замотала головой, попыталась высвободить руки, да я не пустил, она заулыбалась просительно, и у меня от этой улыбки все внутри перевернулось.

— Хорошенькая злючка оказалась вдобавок драчуньей, — притянул Малинку к себе и, не удержавшись, сначала чмокнул в носик, потом впился в губы.

Она хотела было прервать поцелуй, а уже через мгновение лежала на мне, вжимаясь так, будто мечтала врасти, и ласкала мои настойчивые губы и язык своим мягким податливым ртом. Стоит ли говорить, что наши тела вновь соединились и ниже пояса?

— Ты невозможен... — после прошептала утомленно, укладываясь рядом на бок и выравнивания дыхание. — И еще возмущаешься, когда мне в голову приходят мысли о духах...

— Линочка, жаль тебя разочаровывать, но, получается, тебе просто не везло с любовниками.

— Не обольщайся, Перчик! Почти все они были весьма искусны и все без исключения — неутомимы, но ни одного я не хотела так, как тебя.

— Как же мне не обольщаться... — физиономия сама собой расплылась в довольной ухмылке. Подобное признание из уст сладенькой почему-то доставило невероятное удовольствие. И не знаю, чего в нем было больше: удовлетворенного тщеславия или радости, что я могу доставить ей наслаждение, как никто другой.

Малинка все же нашла в себе силы встать и одеться. Мне осталось последовать ее примеру, и мы отправились в троговые ряды. Нужно было закупить в дорогу провизию, да кой-какую одежу. Девчонка гораздо меньше глазела по сторонам, видно, насмотрелась на городское житье-бытье за то время, что я провел с Магнолией.

Затоварились быстро: сладенькая оказалась на удивление не привередлива в еде и одежде.

— Ближе к Светане нам понадобятся вещи потеплее, — напомнила мне.

— Знаю. Здесь, на юге их найти трудно и платить придется втридорога. Купим позже по дороге.

Она рассеянно кивнула, заглядевшись на лоток с побрякушками. Торговец, мигом почуяв даже столь незначительный интерес, тут же принялся нахваливать свой товар.

— Смотри, красавица, какой жемчуг, — заперебирал в пальцах нитку ровных ярких жемчужин. — Как раз для твоей косы.

Малинка улыбнулась и отрицательно покачала головой, я подумал, что мерцающие горошины и впрямь замечательно смотрелись бы в черноте ее волос. И деньги у меня сейчас есть, только жаль выкидывать их на такую ерунду. Тут я заметил среди украшений плошку с довольно крупными жемчужинами неправильной формы. Одна из лежавших сверху была розового оттенка и вся покрыта маленькими бугорками, отчего здорово смахивала на ягоду малины. Я взял ее двумя пальцами.

— Сколько? — поинтересовался у торговца, небрежно разглядывая.

— Два золотых. Видишь, тут петелька, можно на цепочке носить. Или приладить крючочек и вдеть в ухо.

Петельку я разглядел сразу и тут же представил, как славно смотрелась бы причудливая ягодка в основании ложбинки меж малинкиных грудок.

Сладенькая молча взяла у меня жемчужину, повертела в пальцах.

— Красивая и очень похожа на малинину, — взглянула на меня с ехидцей. Потом чуть отвернулась и понизила голос, видно, не желая, чтобы слышал хозяин товара. — Знаешь, Перчик, у меня было много всяких драгоценностей и наверняка еще будут. А вот это мне никто не дарил и, уверена, не подарит, — положив жемчужину на место, запустила пальцы в ворох полупрозрачных переливчатых зеленовато-лазоревых ракушек, "морских слез", как называли их жители Града, наверно, из-за напоминающих капли очертаний. Висящие на простеньких цепочках и кожаных шнурках "слезки" приятно зашелестели. — Выбери для меня сам.

Торговец не пытался скрыть кислой мины, когда я положил перед ним средних размеров ракушку даже не на цепочке, а на узенькой бархатистой замшевой ленточке. "Слезка" длиной в полпальца мерцала не хуже жемчужин, но не мертвенным свечением далеких звезд, а теплым зеленовато-синим светом южного моря. Земным. Гораздо больше подходящим сладенькой, чем колючие драгоценности, безупречные, как ледяные иглы изморози. Вдруг совершенно не к месту подумалось, что когда она наряжалась в доме отца, то наверняка долго возилась, чтобы запудрить веснушки.

— Может, возьмете на цепочке? — попробовал хоть чуть-чуть увеличить барыш лоточник. — Надежнее.

— Нет. Я не потеряю, — ответила Малинка.

Интересно, поняла она, что мне до смерти хочется увидеть эту угольно-черную полоску на ее белоснежной шейке? Хозяйка Небесная, и когда прежде меня занимали подобные мелочи женской внешности?

— Повезло с подружкой, парень, — пробурчал торговец. — Вместо двух золотых раскошелился на три медяка. А по ней не скажешь, что дурочка.

Ни я, ни Малинка ничего не ответили. Связываться неохота, к тому же мы были заняты: я надевал на шею сладенькой "морскую слезу".

— Спасибо, Перчик, — мы стояли почти вплотную, и девочка шутливо боднула меня в лоб.

— Носи на здоровье, — улыбнулся я. — Говорят, если будет больно расставаться с тем, кто подарил, нужно выбросить ракушку в воду, и она утянет все слезы за собой.

— Какое же у вас у всех самомнение! — фыркнула Малинка. — Плакать о мужчине!

— Я буду только рад, если ты не выкинешь мой подарок, — ответил вполне искренне. Зачем мне ее слезы?

На следующее утро мы простились с Градом-у-моря и направились на север, в Светану.

* * *

Путешествовать с Малинкой, вопреки моим опасениям, оказалось легко. Девчонка была неглупа и умела держать в узде бабскую натуру: не ныла, не жаловалась, не требовала невозможного. Когда не получалось напроситься в телегу к какому-нибудь селянину или в повозку к купчине, безропотно шла пешком. Иной раз я уже выдыхался, а она и не заикалась о привале. Ела Малинка скромно и ни разу не попросила чего-то особенного. Может, правда, потому, что я старался кормить ее получше.

Надо сказать, чувствовал я себя большей частью очень глупо из-за того, что забота о сладенькой из меня так и перла. Брожу-то один, на постоялых дворах не часто останавливаюсь. Платить деньги, чтобы покормить местных клопов? Ищите дурака. Заглядываю туда обычно в поисках промысла. Богатенькие бабенки в пути не любят спать под открытым небом, а комнату у хозяина требуют получше и почище. Частенько даже без клопов обходится, ежели дамочка не совсем дура и попросит положить тюфяк со свежей соломой.

Предлагать сладенькой ночевать в лесу я не стал. Она точно к такому не привыкла, да и мне спокойнее: ну как на лихих людишек нарвемся? Защитить ее не смогу, а отдавать девочку разбойникам, пусть даже на время, вовсе не хочется.

Ночевки на постоялых дворах, да еще в приличных комнатах, быстро облегчили мой кошель, и я уже с неделю, ужиная, высматривал добычу: подходящую путешественницу, которой можно было б предложить постельные услуги, приправленные одной из моих сказочек. Малинка не выказывала особого недовольства. Возможно, она и была раздражена, но ловко это скрывала. Только раз, когда я впервые принялся разглядывать женщин в гостинице, спросила весьма небрежным тоном:

— Так и не похвастаешься своими способностями жулика? — Я уставился на нее вопросительно, она продолжила. — Ты высматриваешь жертву, из которой можно вытянуть деньги, так?

— Глазастая и смышленая! Почему решила, что я не собираюсь ее обжулить?

— Потому что заглядываешься все больше на нестарых и привлекательных. А обжулить можно любую. Вон, какая клуша сидит, — кивнула на необъятную пожилую бабищу, похожую на жену сельского старосты, которая таращилась на окружающих едва ли не открыв рот. Видно, в первый раз за свою далеко не короткую жизнь выбралась из родного угла.

— Линочка, чтобы обжулить кого-то, нужно хоть немного да подготовиться. На это требуется время, но ты то и дело меня подгоняешь, домой торопишься. А чтобы поработать ночку лежа, достаточно приятной внешности, врожденного обаяния и крепкого члена.

Сладенькая закатила глаза, но, к счастью, не стала в очередной раз высказываться о моей внешности и обаянии.

Несколько вечеров прошли впустую: все бабенки как назло странствовали с мужьями, любовниками, отцами или братьями. Я уже стал готовиться к тому, что придется ублажать какую-нибудь древнюю старушенцию с сединой не только на голове, как на шестой вечер Небесная Хозяйка явила мне свою милость.

Нам с Малинкой удалось занять весьма выгодную позицию: плохо освещенный стол у стены, неподалеку от стойки. Оттуда можно было отлично рассмотреть вновь прибывших, не привлекая к себе внимания. Я уже собирался отправить сладенькую наверх, в постельку, отсыпаться перед дорогой, когда в зал вошла укутанная в плащ женщина. Направилась к хозяину, наливавшему пиво очередному жаждущему, откинула капюшон, и теплый свет свечей, казалось, померк, смущенный полыханием рыжих волос, собранных в тяжелый узел на затылке. Я напрягся, как охотничий пес, ожидая, что сейчас с улицы зайдет ее спутник, и молясь, чтобы этого не произошло. Дверь открылась, и вошел мужчина, внешность которого вызвала у меня вздох облегчения: слуга. За ним ковыляла ветхая старушка — приживалка, приставленная мужем или отцом.

— Нет, Вика, — долетел до нас капризный голос красотки. — Ты будешь спать в другой комнате, и не в соседней, а напротив, не то я из-за твоего храпа заснуть не смогу. — Приживалка попыталась вполголоса что-то возразить. — Нет! Не собираюсь мучиться всю ночь без сна из-за его глупых подозрений! Пусть в следующий раз приставляет кого-нибудь помоложе, кто не кряхтит, не сопит и не сотрясает стены храпом!

Старушенции ничего не оставалось, как смириться и отправиться наверх в сопровождении местной служанки. М-да, если муж так беспокоится, чтобы его голову не украсили рогами, мог бы найти кого повыносливей. Бабуля даже не стала дожидаться, пока подопечная пойдет к себе. Видно, после дня в пути с ног валится, что мне весьма на руку. Вот отлучится слуга лошадей проверить, тут я к рыжуле и подвалю...

— А она хороша... — послышался задумчивый голос Малинки, едва ли не мечтательно разглядывающей одинокую путешественницу. — Вон какие завитки игривые, золотистые около ушка, и на шейку белую сбегают, залюбуешься... А само ушко... Розовое, маленькое, похоже на хрупкую ракушку... И камушек в сережке блестит, будто подмигивает. Эх, была б я мужчиной...

— К счастью, ты женщина, — хмыкнул я. — Хотя мысли у тебя и странные. Ишь, как расписала. Я до этого смотрел на нее как на кошель с деньгами, а теперь, пожалуй, по-настоящему разохотился.

— Приятной ночи, Перчик, — проворковала сладенькая. — Смотри, не продешеви. Я умираю, хочу искупаться в горячей воде и вымыть как следует волосы. Да и одежду не худо бы служанке отдать постирать. У тебя это как-то не очень получается.

Вот она, благодарность за мои старания! Кому рассказать, что я бабе шмотки стирал, пусть и родовитой... Тьфу! И ведь вижу отлично все приемчики, с помощью которых Малинка мной управлять пытается. Вижу и молчу, подчиняюсь. Прикидываюсь дурачком. Почему? Ответ прост: мне нравится с ней спать. Да, конечно, у нас уговор насчет общей постели, но мне не интересно получать холодные ласки, которыми одаривают по необходимости. А сладенькая, насколько я успел ее узнать, вполне может сменить милость на гнев, ежели будет чем-то недовольна. Вот и придется мне сейчас из кожи лезть, ублажая путешественницу, дабы та как следует раскошелилась. Эх, с каким удовольствием я вместо этого покувыркался б на сеновале с Малинкой, да деньги и впрямь нужны, не только на купание в горячей воде и прачку...

Пока я предавался размышлениям, рыжулин слуга отправился то ли к лошадям, то ли за пожитками. Мне приглашение не требовалось — подошел к стойке, вежливо поклонился красотке, перекинулся парой незначительных фраз с хозяином, почти не отводя глаз от женщины. Та посмотрела весьма заинтересованно. Я подвинулся ближе и будто ненароком коснулся ее плеча. Дальше — просто: взгляды встретились, мои пальцы поймали ее кисть, и серо-голубые глаза незнакомки быстро потемнели от желания.

— Пусть принесут ужин в комнату, — мотнула головой в сторону хозяина, не отрывая глаз от моего лица. — Да пообильнее, я голодна. — Тут подошел ее слуга с дорожными сумками. — Оставь здесь, Вей. Разносить вещи по комнатам — дело здешней прислуги. А ты отдыхай. Ешь, пей и ложись спать.

— Я донесу, госпожа, — пришлось подыграть рыжуле и подхватить далеко не легкие сумки.

Хозяин хмыкнул и сам отправился провожать гостью, оставив посетителей на супругу и служанок. Я оглянулся на Малинку, которая тут же подмигнула мне в своей наихудшей похабной манере. До сих пор не понимаю, означают ли эти ее ужимки дружеское одобрение или, наоборот, призваны скрывать досаду и злость.

Впрочем, мысли о возможных недовольствах сладенькой разом потускнели, едва я остался наедине с медноволосой красоткой. Малинкины слова о завитках на шейке так меня раззадорили, что первый поцелуй я влепил аккурат за ухо, где курчавились невесомые золотистые пряди. Женщина не спешила подставлять губы, видно, хотела с толком насладиться неожиданным любовником, да еще сказала, что ждет ужин.

Вскоре служанка доставила ломящийся от снеди поднос, на который я, надо признаться, покосился с гораздо большим вожделением, чем смотрел на Грушу, ветреную чужую жену. Мы с Малинкой давно не позволяли себе особых роскошеств в еде, зато по ночам ни в чем друг другу не отказывали. Как ни странно, меня пока не особо тянуло на других. Сладенькая по-прежнему владела помыслами, одним прикосновением заставляя вспыхивать жгучий огонь в паху.

Отдавая должное лакомствам, я исподволь разглядывал сегодняшнюю подругу на ночь. Груша была недурна и взгляды на меня кидала воистину пламенные, значит, и в постели с ней не соскучишься, но... Я вспоминал запах дорогих благовоний, который ощутил, когда целовал золотистые завитки, и не мог отделаться от дурацких мыслей о том, что Малинка безо всяких притираний пахнет много приятней. А ведь я всегда ведусь на искусно составленные духи, подобные тем, что учуял на лилейной шейке. Тьфу, нельзя же все время думать об этой девчонке, так и спятить недолго! Слыхал я страшные истории о мужиках, у которых только на одну бабу стояло...

Наконец ужин подошел к концу. Я распустил шнуровку грушиного платья и помог снять его, потом быстро стащил свою рубаху. Настало время для страстных поцелуев, но не успел я как следует смять сочные губы женщины и толком узнать, какова наощупь ее грудь, в дверь постучали, негромко, но часто и требовательно. Рыжуля замерла в моих объятиях. Стук повторился.

— Нужно открыть, вдруг это Вика проверить хочет. Спрячься за пологом кровати, я быстро ее спроважу, — жарко прошептала мне на ухо женщина.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Подобрал свою рубаху и нырнул за полог. Стук раздался в третий раз.

— Иду, иду! — недовольно произнесла Груша, потом послышался звук отодвигаемого засова и возмущенный возглас. — Ты кто такая?

— Кто я такая, не важно, — раздался хорошо знакомый мне с некоторых пор голос. — А ты — жена купца Колоса из Заозерья, так? Груша?

— Д-да...

— Чудно! Мой муженек уже в постельке?

— Еще нет, — я вышел из-за кровати, для порядка смущенно комкая в руках рубаху. — Ничего не было, Линочка... — что бы сладенькая ни задумала, лучше заранее оправдаться.

— У-у, кобель! — Малинка замахнулась, я невольно втянул голову в плечи. — Так я тебе и поверила! Будто вы столько времени разговоры разговаривали!

— Не было ничего... — пролепетала Груша, такая испуганная, что мне стало ее не на шутку жаль.

— Потому что я вовремя пришла! — сладенькая раскраснелась, глаза метали молнии, и я невольно залюбовался ее злостью. — С этим, — кивнула на меня, — сама разберусь. А ты изволь возместить мне ущерб, если не хочешь, чтобы я взыскала с твоего мужа! — шагнула к Груше, которая, оказавшись припертой к стенке, сжалась, будто ожидая удара.

— Нет, не надо с мужа... — залепетала рыжуля. — Сколько ты хочешь?

— Пятнадцать золотых! — не моргнув, выпалила Малинка.

Я едва не присвистнул. Такие деньги редко беру даже за весьма бурную ночь.

— Я н-не могу дать столько... Мне еще с хозяином расплачиваться... А д-драгоценности муж проверит... — перепуганная Груша начала всхлипывать.

— Ладно, давай десять.

Женщина подобрала с пола пояс и со слезами на глазах отсчитала деньги. Малинка тут же подставила ладошку.

— В расчете! — заявила девчонка, крепко сжимая золотые в кулаке. — И мой тебе совет: обрати внимание на своего слугу. Он, похоже, давно по тебе сохнет, да и собой недурен. Пошли, муженек, — взглянула с усмешкой.

Я уже успел надеть рубаху и поплелся за Малинкой, бросая извиняющиеся взгляды на Грушу. Вообще-то ничуть не огорчился, что не получилось, только рыженькую жаль. Отправить, что ли, к ней этого мужика, Вея, или как его там...

Беспокоился я напрасно: слуга ждал за дверью, на меня зыркнул зло, а со сладенькой обменялся такими взглядами, что мне все стало ясно.

— Как у меня получилось? — спросила Малинка, плюхаясь на кровать в нашей комнате.

— Для первого раза не совсем безнадежно.

— Ах вот как? Господин Перец изволят быть недовольны, что их планы рухнули? — на губах девчонки по-прежнему играла улыбка, но в голосе я безошибочно уловил обиду. Надо бы успокоить, а с другой стороны, не могу отказать себе в удовольствии спесь сбить. Уж больно сладенькая любит задирать свой милый веснущатый носик.

— Планы-не планы, так, приятное разнообразие...

Времени терять было нельзя. Малинка уже собралась вскочить с кровати и с присущим ей пылом высказать все, что обо мне думает. Может, опять рожу покорябала бы, но я оказался проворней, повалил ее на спину и устроился сверху.

— Чего ты при каждом удобном случае меня дразнишь? Нравится, когда с тобой грубо?

Сладенькая не ответила, пыхтя, извивалась подо мной, да еще норовила дать коленом по яйцам. Глазенки горят, волосы разметались, раскраснелась, губку нижнюю закусила... М-да, Перец, тебе, похоже, самому нравится злить девочку. Не выдержал и впился в ее рот. Маленькие, но весомые кулачки заколотили по моим плечам и спине, а мгновение спустя губы раскрылись навстречу, пальцы разжавшихся рук скользнули по шее и нырнули в волосы...

Хотите верьте, хотите — нет, но я радовался, что не остался с рыжулей.

— Не мытьем так катаньем хоть какое-то разнообразие получил, а, Перчик? — хихикнула девчонка, выбираясь из-под меня, когда все закончилось.

— А ты, конечно, недовольна?

— Нет, отчего ж, довольна и весьма. В постели ты очень хорош, я сразу сказала.

— А в чем плох?

— Жулик из тебя, похоже, никакой.

— Вот прицепилась! Ладно, признаю, хорошо у тебя получилось. Небось, этот Вий... Вей... как его там, тебя увидел, слюни распустил и все про хозяйку выложил.

— Ошибаешься. На меня он не глядел, зато как смотрел ей вслед, когда вы наверх пошли...

— О-о-о, да ты, оказывается, не так уж отличаешься от других баб! Кобель повелся на сучку, а тебе померещилась великая любовь!

— Перчик, если б не знала тебя чуть лучше, дала б затрещину. Ты, видно, утомился за день, а еще я тебя на подвиги соблазнила. Ложись-ка спать, может, к утру в голове прояснится.

Задула свечу, стащила в темноте платье и забралась под покрывало, намеренно не касаясь меня. Вот так-так! Неужто у сладенькой та же мякина в голове, что и у других девиц? Он, видишь ли, ей вслед смотрел по-особому. Никогда я не видел, чтобы мужики и бабы друг на друга высокодуховно таращились. Малинка сама глядит на меня ехидно либо с издевкой. Ну, я на нее взираю понятно как: по-кобелиному.

И тут совершенно не к месту вспомнилось выражение глаз Ягодки... Вообще-то, примерно такое же, как у моего пса, несколько лет назад умершего от старости. С тех пор так и не завел себе другого... А сколько раз в шутку просил Машулю не смотреть на меня, как на издыхающую любимицу — певчую птичку? Тьфу, чем больше с бабами времени проводишь, тем больше обабливаешься, что ли. Но не с мужиками ж спать?

Малинка завозилась на тюфяке и как-то судорожно вздохнула, я сбросил одежду, откинул покрывало и лег рядом, потом подумал, подвинулся поближе и обнял девочку.

— Подлиза... — пробормотала она сонно, и я напрягся, ожидая тычка локтем под ребра. — Глупый, глупый Перчик... — прижалась поплотней спиной и круглой теплой попкой, задышала ровно.

Да, не умный, определенно не умный... Лучше б переспал с рыженькой...

После этого случая мы с Малинкой взяли за правило пополнять кошель за счет одиноких путников, падких на постельные приключения в дороге. Мужчины чаще странствуют в одиночку, и роль подсадной утки обычно доставалась сладенькой, а я изображал оскорбленного мужа.

Мы намечали жертву, я угощал кого-то из слуг бедолаги пивом и за кружкой выяснял, женат ли господин, ревнива ли супруга, где проживает счастливая (или не очень) парочка, имена и прочие полезные сведения. Потом, если появлялась надежда на поживу, Малинка охмуряла простофилю.

С одинокими путешествующими бабенками неудач опасаться не приходилось: мои способности еще ни разу не подвели. Сладенькая, как ни странно, тоже работала без проколов. Мужики безотказно велись на ее воркующий голосок и красноречивые взгляды, то распутные, то томные, то молящие. Малинка великолепно разбиралась в нашем брате и умела найти подход к любому, хоть к похотливому старичку, хоть к скромному юноше. Не менее ловко получалось у нее управлять жертвой наедине. Я поначалу боялся, что в один прекрасный вечер дверь на мой стук не откроется, мне придется вышибать ее и, если получится, отбивать девчонку от распаленного мужика.

— Имей в виду, Перчик, я не желаю спать с кем-то за деньги, — заявила она, в первый раз готовясь играть соблазнительницу. — Ты свободен, захочешь — развлекайся, а меня уволь.

Я привычно согласился, посмеиваясь про себя. Интересно, много ли от меня сладенькая наутро оставит, если взаправду проведу ночь с какой-нибудь бабенкой? И то, что не спит она за деньги... Сама ведь похабнейшим образом заявила, что в дороге расплачиваться со мной будет натурой. Будто есть большая разница, получать монетами или едой и всякими услугами. Ну что за девчонка... Неужели у всех белокостных такая каша в голове?

Как бы там ни было, а мошенница из Малинки получилась отличная. Я даже стал подумывать, не завести ли мне подругу, когда доставлю сладенькую по назначению. Уж больно хорошо вдвоем работать: денежно, не пыльно, весело даже. Спасибо Небесной Хозяйке, быстро сообразил, что вряд ли найду напарницу, с которой удастся ладить как с Малинкой. А постоянно выслушивать бабское нытье и недовольства желания не имеется.

Однажды вечером мы привычно наметили жертву, купца средних лет, который уминал обильный ужин и при этом не забывал бросать сальные взгляды на всех без исключения женщин детородного возраста, попадавших в поле его зрения. Торговец определенно был не беден: об этом говорила щегольская одежда и многочисленные кольца на пальцах, да еще выбор блюд, от которых ломился стол.

Я усадил Малинку подальше от купчины, чтобы не начинать игру раньше времени. Кто знает, может, он холостяк, вдовец или держит женушку в ежовых рукавицах, и она пикнуть не посмеет, даже если он любовницу третьей в их постель уложит? Нужно сначала с его слугой поговорить. Я быстро углядел у стойки парня, кторому купчина, прежде чем приступить к ужину, отвесил за что-то подзатыльник, и направился к нему.

Это и впрямь оказался человек торговца. Раздосадованный рукоприкладством хозяина, он тут же стал выкладывать всю подноготную нашей возможной жертвы, стоило мне проявить вежливое сочувствие и поставить перед ним кружку пива. Увы, купчина оказался крепким орешком: свел в могилу двух жен и теперь изводил третью, так что вытянуть из него деньги не представлялось возможным. Это было огорчительно, но не смертельно, ибо кошель мой со времени последнего дельца опустел едва ли наполовину. Хуже оказалась словоохотливость мигом захмелевшего парня, который вцепился мне в рукав и не отпускал, пока не поплакался как следует. В конце концов я сослался на необходимость немедленно отлить и поспешил к Малинке.

К моему неудовольствию, место подле сладенькой было занято. Спиной ко мне сидел здоровенный мужик и что-то говорил девочке. А она выглядела так, будто не только готова прямо здесь, сию минуту выполнить любое его желание, но пошла б за ним хоть на край света и стала б его рабыней до конца дней. Меня вообще не заметила.

Я с трудом взял себя в руки, подошел к столу и сел напротив парочки. Мужик, теперь оказавшийся ко мне боком, определенно заметил появление постороннего, но даже не глянул в мою сторону, так и продолжал бубнить что-то вполголоса. Он был в самом расцвете, высоченный, широкий в плечах. А уж мускулы, которые перекатывались под рубахой, едва ли не грозя разорвать ее... У меня привычно заныли кости.

Не любитель я драться, да и, если честно, не мастак. Но и уступать мою девочку какому-то бугаю не собираюсь. А она на меня по-прежнему не смотрела. Таращилась, приоткрыв рот, на этого жеребца, глаза стали темными и совсем шальными от желания. Если только вякнуть посмею, ох, и отдубасит меня бычара. Зубы выбьет и кости переломает, а потом все равно заберет сладенькую. Но смотреть, как он ее охмуряет, нет никаких сил. Может, если исхитриться и пнуть его ниже пояса... А когда согнется — табуреткой по башке... Я протянул руку через стол и потряс Малинку за плечо.

— Линочка...

Она и не заметила. Зато мужик соизволил, наконец, обратить на меня внимание: повернул голову и глянул пристально. Я напружинился, готовый метнуться под стол, но на лице бугая вместо ярости проступило удивление.

— Что за пырий... Я и не почувствовал. А, да ты не чистокровный. — Я смотрел на него, ничего не понимая, кроме того, что бить меня, кажется, не будут. — Твоя лапа? — мужик кивнул на Малинку, которая все также завороженно пялилась на него. — Хотя понятно, что твоя. Далеко пойдешь. Полукровка... или четверть? — задумчиво окинул меня взглядом. — Смотреть особо не на что, а такую деваху заполучил. Она у тебя даже не морочная была, иначе на меня б и не взглянула. Уважаю, — хлопнул меня по плечу так, что я чуть под стол не свалился.

— Да ты кто такой? — спросил я, морщась и потирая ушиб. — И отпусти, наконец, девочку. Не могу видеть, как она тебя глазами ест.

— Разрешаешь? — ухмыльнулся мужик.

Мне его тон не понравился.

— Ничего я тебе не разрешаю. Что ты с ней сделал?

— А то не знаешь, — плутовски подмигнул мне. — Заставил меня возжелать, всего-то на одну ночку. Уж очень хороша: свеженькая и до мужиков охочая. Извини, не знал, что она уже занята.

— Заставил возжелать? — я чувствовал себя объевшимся чар-грибом. Все казалось ненастоящим и неправильным, с уклоном в кошмар.

— Парень, не веди себя как целка...

— Какая я тебе целка! Сделай так, чтобы она нормальной стала! — вскочил, с неизвестно откуда взявшимися силой и наглостью вытолкал бугая из-за стола и уселся рядом с Малинкой.

— Тьфу ты, Хозяин Подземья и его свита... — пробурчал мужик, устраиваясь напротив. — Повезло нарваться на недоумка. Поцелуй ее, она и отомрет.

Я прижал к себе сладенькую и осторожно поцеловал в губы. Она тут же облегченно и шумно выдохнула, приникла устами к моим, и мир вновь обрел правильность, перестав уходить из-под ног.

— Заканчивайте, птенчики, — послышался чей-то голос, и меня затрясли за плечо.

Я с трудом оторвался от девочки и взглянул ей в лицо. Хвала небесам, теперь оно стало вполне осмысленным.

— Перчик, — пробормотала она. — Что со мной было?

— Лапуля, я всего лишь хотел скрасить унылые будни толикой разнообразия, — ухмыльнулся мужик. — Но твой... приятель... — издевательски блеснул на меня глазами, — невовремя вернулся и испортил нам вечер.

— Ты — нечистый дух! — Малинка покрепче прижалась ко мне и вытянула в сторону бугая обличающий перст.

— Я дух? — захохотал мужик. — Ох и показал бы тебе, какой я бесплотный, если б твой полукровка не подвалил!

— Хватит говорить загадками, — не выдержал я. — При чем тут полукровка?

— При том, что матушка твоя или, может, бабка, с нечистым духом путалась! — ржал проходимец. — Вернее, с айром.

— Духи, айры... — мир опять начал соскальзывать в кошмарный сон. — Айры — никакие не духи. Видал я как-то одного: жрал и пил за троих, а уж баб...

— Ох, парень, ты меня уморишь! Небось, все эти годы жил и думал, что счастливчиком уродился, раз бабы липнут? Рожа-то у тебя, знаешь ли, не с картинки. Да и сложение дохляцкое, — окинул меня пренебрежительным взглядом и, многозначительно покосившись на Малинку, поиграл мускулами.

— Зато у него красивый... — начала было та, но вовремя опомнилась и захлопнула рот.

— Это ты мой не видала! — опять заржал мужик.

— Ты — айр? — спросил я.

— Ага. Только не ори об этом на весь кабак, — он осторожно оглянулся, но посетителям не было друг до друга никакого дела. Они пили, ели и трепались за своими столами. — Мужья нас не жалуют, а некоторые темные жены побаиваются. Видишь, даже в нечисть записали, — его снова разобрал смех.

— А Перчик, значит, из вашего племени? — вопросила сладенькая грозно, но отодвигаться от меня не стала.

— Перчик... м-да, — мужик снова оглядел меня. — Мне тогда, пожалуй, нужно Баклажаном назваться...

— Ну давай померяемся! — разозлился я. — Проверим, что там у тебя за баклажан, не иначе, весь синий. Больно подозрительно ты его нахваливаешь.

— Не, пущай твоя девчонка сравнит. Уверен, ей будет интересно.

— Мне интересно узнать про Перчика! А овощ свой держи при себе, пусть он хоть кабачок, хоть огурец пупырчатый!

Я покрепче обнял сладенькую за плечи и глянул на бугая с легкой издевочкой. Тот несколько скис, но смотрел без злобы, скорее, с интересом.

— Перчик твой драгоценный — полукровка, не чистокровный айр. А может, отец его был полукровкой. С человеком я б не церемонился. Дал бы в лоб, а тебя, лапуля, увел наверх. Со своими мы так не поступаем, даже если матери у них не нашего племени.

Откровения касаемо моего происхождения были в высшей степени неожиданны и не слишком радовали. Айры все-таки не люди, а я привык считать себя человеком. Небесную Хозяйку чту, даже иногда в храмы заглядываю. Там с молодыми небедными вдовушками проще всего познакомиться.

— Почему именно отец? — удивилась тем временем девчонка. — Почему не мать?

К моей радости, она по-прежнему жалась ко мне, похоже, не испытывая страха или отвращения. Вот что значит белая кость: быстро в себя пришла. Какая-нибудь селянка-горожанка, воспитанная, как Малинка, на сказках о нечистых духах, визжала б и билась в истерике, а этой хоть бы что. Может, конечно, девочка умело делает вид, но такая способность, на мой взгляд, не меньше достойна уважения.

— Знаете, ребятки, ответы на ваши бесконечные вопросы совсем иссушили мое горло, — нахально заявил айр.

— Линочка, пойди, скажи хозяину, чтобы подал ужин на троих, — вздохнул я. — И пива побольше.

Лишний раз оставлять мою девочку наедине с бугаем не хотелось. Сладенькая, видно, и сама не желала такой компании, безропотно встала и отправилась к стойке. Мужик понимающе усмехнулся. Мы молчали, пока не вернулась Малинка. И симпатии друг к другу не испытывали (уж я-то точно), да и начинать разговор вдвоем — потом лишний раз повторяться.

— Почему ты так уверен, что Перчик — полукровка? — первым делом спросила девчонка, вернувшись с кувшином пива и тремя кружками.

— Я — айр. Кровь своего племени чую безошибочно, — ответил бугай, напуская на себя важный вид и делая жест в сторону вместилища пенного напитка.

— И как же тебя зовут, айр с чутким носом? — поинтересовалась Малинка, наливая пиво в одну из кружек и ставя ее перед мужиком.

— Корнем, — ухмыльнулся тот и сделал неслабый глоток. — К твоим услугам, лапуля.

— Не нуждается она в твоих услугах, — проворчал я, принимая от Малинки кружку, увенчанную пенной шапкой. — Будь ты даже не просто Корнем, а Хреном.

— Нуждаюсь, но не в тех, в которых он мечтает оказаться полезным, — отрезала сладенькая. — Расскажи-ка поподробнее об айрах. Чем они от людей отличаются?

Корень сделал еще глоток и почему-то задумчиво посмотрел на меня. Я пригубил пиво и приподнял брови, мол, да, мне тоже интересно, не тяни.

— Ты, Перчик, и правда ничего не знаешь, или прикидываешься?

— Не знаю, — буркнул я. — Иначе не стал бы какого-то проходимца ужином кормить. И для тебя я не Перчик, а Перец. С мужиками не сплю.

— Да я, знаешь ли, тоже, — гоготнул айр. — Только на Перца ты, на мой взгляд, не тянешь.

Вот так всегда. Если какой-нибудь тупой переросток имеет счастье смотреть на меня сверху вниз, как тот же Флоксин Ус, сразу норовит назвать меня Перчиком. От бабенок такое обращение слышать — дело другое, даже приятно, но никак не от мужиков.

— Ладно, уговорил, буду звать тебя Корешком, — с ехидцей глянул на бугая, тот уже собрался было ответить, но...

— Прекратите, наконец, препираться! — не выдержала Малинка. — Рассказывай, не болтай ерунды, — зыркнула на Корня. — Одно отличие айров от людей я уже разглядела: треплетесь вы не в пример больше, что чистокровные, что полукровки.

— Слово дамы — закон, — ухмыльнулся мужик. — Ты спрашивала, почему я так уверен, что айрова кровь у твоего приятеля по мужской линии. Так вот, наши женщины не рожают от людей, да и не спят с ними. Они — домоседки, редко выбираются за пределы родных поселений. Мужчины — наоборот. Многие, войдя в возраст, отправляются посмотреть мир да подзаработать легким и приятным способом...

— Спят с людскими женщинами? — уточнила Малинка.

— Ага, — ничуть не смутился Корень. — Понимаешь, лапуля, в чем штука: с подругами нашей крови хорошо, но... обычно, что ли. Наверное, как у вас, людей, друг с другом. А с человеческими женщинами совсем иначе. Айры на них как-то странно действуют. Вроде ничего особенного в постели не вытворяешь, а она чуть сознания не лишается от наслаждения. — Малинка поежилась и снова прижалась ко мне. — А еще их добиться проще, потому как заморочить можно.

— Это как ты меня?.. — спросила девочка.

— Ага, — самодовольно ухмыльнулся айр. — Не отмерла бы, пока я с тобой не переспал, да Перец не вовремя подгреб. Ты с ним по доброй воле, так что хватило поцелуя, прям как в сказке.

— По доброй воле? — с чересчур пристрастными интонациями переспросила Малинка.

— Да если б он тебя заморочил, никакой чужой морок уже не взял бы.

Мне показалось, что девочка облегченно выдохнула. Я тоже перевел дух и как следует приложился к кружке. Не хватало еще, чтоб сладенькая решила, будто спит со мной по принуждению.

— Ты отвлекся, — напомнил я. — По-прежнему не очень понимаю, почему именно отец должен быть айром. Вдруг кто-то из ваших женщин все же...

— А мне кажется, я ответил на этот вопрос, — перебил Корень. — Не веришь — дело твое, разубеждать не стану. Родителей-то небось не знаешь?

— Не знаю, — проворчал я.

— Ну так послушай, что скажу. Думай что хочешь, малыш, — (Какой я ему малыш!) — а я не верю, что наша кровь у тебя от матери. И еще, может, пригодится: раз ты на свет появился, значит, твой отец этого хотел. Айрам не трудно позаботиться о том, чтобы женщина не понесла. И потомство свое мы не бросаем. Вот мне и удивительно, что ты ничего о своем происхождении не знаешь.

— С его отцом могло что-то случиться до рождения ребенка, — подала голос Малинка.

Вот неугомонная! Не дает покоя моя родословная! Сейчас сочинять примется... Выяснила б для начала, есть у айров благородные, али все они одним миром мазаны. А мне так совершенно без разницы, кто были мои родители, и что с ними сталось. Наверное, если б дорожили дитем, не потеряли б. А если нас разлучили не по их вине... Тем более не хочу знать. Лучше вообще не иметь родителей, чем услышать, что они были, любили тебя, а потом их убили, или они померли от какой-нибудь болезни, голода или иной напасти...

— Что проку думать да гадать, как все было? — довольно резко осадил я Малинку. — Лучше, Корень, поведай, чем я от людей отличаюсь.

— А я знаю? — едва ли не возмущенно заявил мужик. — На глаз не определишь, что ты там от бати унаследовал. Может, он и сам был не чистокровный.

В этот момент подошла служанка с подносом и стала составлять на стол блюда с жарким, тушеными овощами и всяческими соленьями на закуску.

— Корень, просто расскажи, чем айры отличаются от людей, — попросила Малинка, до сих пор так и не притронувшаяся к своей кружке. А ведь мне прекрасно известно, что она всегда пробует пиво на постоялых дворах и от хорошего не отказывается. Здешнее, кстати, было весьма и весьма. — Про ваши способности с женским полом я уже поняла.

— Экая ты шустрая, лапуля! — хмыкнул бугай, подхватывая с блюда самый большой кус жареной свинины. — Мы не выдаем своих способностей людям. Про шашни с человеческими женщинами все знают, вот я и не стал таиться. А до остального пусть малыш сам докапывается!

— А ну-ка отдавай мясо! — сладенькая, не теряясь, выхватила кусок чуть ли не изо рта у Корня. — Ишь, ловко придумал — поесть за наш счет! — Мужик так и сидел с открытым ртом, глядя на девчонку. Я его отлично понимал. Видно, ему такие раньше тоже не попадались. — Ты — айр, в этом у меня нет сомнений, потому что прежде ни один мужчина со мной подобного не проделывал. А вот Перчик ничего такого не умеет, иначе б точно воспользовался, когда мы с ним встретились. Ему это было выгодно. Значит, ты сочиняешь, что он — полукровка!

— Нет, Линочка, вряд ли, — очень не хотелось разубеждать сладенькую. Кто знает, захочет ли она иметь дело с не совсем человеком? — Мне всегда было странно, что так легко удается затаскивать женщин в постель. Ни одна мне не отказала, а уж какие попадались... Сама вспомни: ты говорила на корабле, что не хотела со мной спать, но все изменилось, стоило мне до тебя дотронуться.

Корень, несколько пришедший в себя, забрал у Малинки мясо, поспешно откусил и принялся жевать.

— Сама, небось, завралась, лапуля, раз никому не веришь, — проронил он.

Девочка неожиданно сильно смутилась, позабавив меня. Пущай себе играется в свои тайны и недомолвки. Главное я знаю, а уж как там зовут ее родителя — дело десятое. Все одно, в белокостных не разбираюсь и дел с ними иметь никогда не буду.

— Айры видят в темноте? — Малинка быстро пришла в себя и, похоже, решила заставить Корешка расплатиться за угощение сполна.

— Нет, не видим, — покачал головой тот. — От такой способности я б не отказался. Всегда завидовал котам. А с чего такой вопрос?

Сладенькая, глянув на меня и получив согласный кивок, вкратце рассказала, как я безошибочно ухватил ее за ноги во время ночного купания. Мне это тоже казалось странным, но о зрении тут речи не было, ведь глаза я тогда зажмурил (Малинка, видать, в это не поверила).

— Это мы тоже умеем, — провозгласил Корень, выслушав девочку, допил пиво и требовательно поставил опустевшую кружку около кувшина. Малинка поняла намек и нацедила жаждущему с верхом. — Тут не в зрении дело. Айры способны безошибочно находить того, кто им нужен. Или то, что нужно. Только для этого необходимо знать существо, предмет или место. К примеру, если я захочу найти самую лучшую любовницу на свете, ничего у меня не получится, но я без труда отыщу каждую из женщин, с которыми спал, потому что помню, как они выглядят, их запах, голос. То же и с местом. Увезите меня с завязаными глазами за три моря от родного поселения, я все равно найду дорогу домой. А вот ты, малыш, никогда не сможешь отыскать родину или мать с отцом, если ничегошеньки о них не помнишь.

— Да какой я тебе малыш! — не выдержал я.

Корень хмыкнул, распрямил спину и расправил плечи. Ну да, конечно, если смотреть с этой точки зрения, то я, пожалуй, и до подмышки ему не достану...

— Не передумала, лапуля? — глянул на Малинку. — Ты же любишь это дело, я отлично чувствую. И определенно не из тех, кто хранит верность.

— Верность я не храню, но сама решаю, с кем спать, — вздернула носик сладенькая. — С тобой не стану.

— Зря. Тебе же нравится твой полукровка, хоть ни стати, не из знати. А я и парень видный, и чистокровный айр. Представляешь, на что способен?.. — подмигнул скабрезно.

Слова и взгляды, которыми Корень одаривал мою девочку, каплями кипящей смолы текли в уши, брызгали в глаза. И при этом я сидел, как полный болван, не в силах возразить или вставить слово. Это тоже одна из способностей айров: обездвиживать соперников?..

— Корень, ты не глухой и недоумком не выглядишь, — Малинка, похоже, разозлилась, в мягком голоске зазвенел металл. — Я тебе уже ответила.

— Как скажешь, лапуля, — усмехнулся айр. — Я найду с кем провести сегодняшнюю ночь. А тебе, малыш, не завидую. Ежели такая штучка отказывается из-за тебя от других мужиков...

— При чем тут Перчик? — голос звучит уверенно, но предательски проступающий не только на щеках, но и на шее, ушах (ой-ёй-ёй, Перец, зачем тебе это?! Будем надеяться, девочка просто злится) румянец наводит на не слишком утешительные мысли. — Я просто не хочу спать с тобой, вот и все!

— Ладно, птенчики, — вдруг усмехнулся айр. — Спасибо за угощение. Пойду-ка позабочусь о ночлеге, а вы наслаждайтесь друг другом.

Я проследил за его взглядом и увидел, что в зале появилась новая посетительница: роскошная молодая женщина, чем-то похожая на Магнолию, но заметно попышнее. Без спутника. М-да, обоим можно только позавидовать, что Корню, что белокурой красавице.

Наверное, физиономия моя приняла мечтательное выражение, потому что Малинка вдруг с громким стуком поставила кружку, которую, наконец, решилась пригубить.

— Почему ты отказалась? — ляпнул я и тут же спохватился. Три болота и одна лужа! Ведь знаю, что от хорошего пива на голодный желудок мой и без того прыткий язык начинает работать много проворней головы. А я еще со слугой купчины кружку выдул...

Глаза девочки полыхнули подлинной яростью.

— Я, пожалуй, еще успею перехватить Корешка на подходе к этому торту со взбитыми сливками, от одного взгляда на который у тебя слюни хлынули, — процедила она.

— Прости, прости, — покрепче обнял ее за плечи. — Сам не знаю, что несу. В голове каша от всех этих новостей.

— Не трогай меня! — попыталась вывернуться, да я не пустил.

— Ну-ну, тише, сладенькая, — прижал к себе и зашептал на ухо. — Торты не люблю, предпочитаю ароматную лесную ягодку. А если и пытался заморочить тебя, то только в самом начале, и то, по-моему, не получилось. Корень же сказал, что ты со мной по доброй воле. Помнишь?

Она кивнула, и я вдруг почувствовал, что девочка дрожит.

— Ты не представляешь, Перчик, как ужасно я себя чувствовала, когда он меня околдовал, — прошептала, глядя прямо перед собой. — Я все понимала, видела, как ты подошел, но ничего не могла сказать или сделать без его позволения. А он, пока тебя не было, рассказывал, чем будет со мной ночью заниматься...

При этих словах Малинка залилась таким румянцем, что я чуть было не рванул за айром, узнавать, какие такие непотребства он предлагал. Я не первый год женщин ублажаю и считаю себя опытным. При этом как-то не замечал, чтобы хоть какие-то мои затеи вгоняли сладенькую в краску. Не, вот доставлю девочку по назначению, и тут же опробую свою способность находить известных мне людей, вернее, существ. Тогда и выпытаю у Корешка все айровы постельные премудрости. Ну, или хотя бы часть.

— ...просто побоялась стать его рабой.

Оказывается, все это время Малинка продолжала изливать свои переживания от встречи с настоящим нечистым духом.

— Погоди-ка, — вдруг дошло до меня. — Ты отказалась от ночи с Корнем, потому что струсила? Испугалась, что влюбишься?

— Влюблюсь?! — вспылила сладенькая, но, мне показалось, как-то не слишком убедительно. Ну, точно, клюнула на этого здоровенного красавца. Говорят, у таких вся мужская стать в росте, хотя что я знаю о сложении айров? Может, у них размер члена соответствует высоте в холке и величине мускулов (повезло мне, что я наполовину человек!), а ежели так... — Какая там любовь, я себя хорошо знаю, — раздраженно продолжала Малинка. — Он просто поработил бы меня своей искусностью и статью. Телесные удовольствия слишком много для меня значат.

— Понятно, — ни с того ни с сего вырвалось у меня (проклятое пиво!). — Со мной бояться нечего. И искусность так себе, а уж о статях и вспоминать стыдно.

— Что я слышу, Перчик? — Малинка уставилась на меня с удивлением. — Ревность?

— Нет! Обычное мужское соперничество.

Ревность! Раскатала губенку... А что я знаю о ревности? Вдруг это она и есть? Эх, три болота и одна лужа... Вообще-то я отлично понимаю, почему сладенькая отказала Корню. Сам бы нипочем не стал с ней связываться, если б тогда, в Ракушнике, не попал в переплет да не увидел во сне Ягодку. Потому как запал на треклятый веснущатый носик с первого взгляда!

В тот вечер мы с Малинкой больше не разговаривали. Молча доели ужин, я допил пиво, свое и из кружки сладенькой. Она к нему не притронулась после того, как саданула по столу. Потом поднялись наверх и легли спать. Девочка, кажется, побаивалась, что я полезу мириться, и напрасно. На сегодня Корень отбил у меня всякую охоту к постельным утехам с Малинкой. Я не сомневался, что завтра утром мы снова возьмемся за старое, ведь телесные удовольствия слишком много значат не только для сладенькой, но сейчас не хотелось ни думать о ней, ни чувствовать ее. Вспоминались истории про лис, попавших в капкан и отгрызших себе лапу, чтобы освободиться.

Заснуть долго не получалось и, чтобы не размышлять лишний раз о свободолюбивых лисовинах, я стал обмозговывать слова айра. Мол, никогда не смогу найти родину и отца с матерью, ежели ничего о них не помню. Попытался порыться в голове, заглянул в самые пыльные уголки. Сколько же мне было, когда я прятался среди ящиков на том корабле? Лет семь? Меньше? Или наоборот? В любом случае, я не был сопливым карапузом. Почему же не могу выудить даже самого ничтожного момента более ранних воспоминаний? Вон, та же Машуля сколько мне рассказывала про их с Флоксой детство, причем про те времена, когда обе чуть ли не под стол пешком ходили. И, кстати, если уж быть совсем честным, я и имени-то своего не помню, а это уж и вовсе ни в какие ворота... Пока мелкий был, взрослые звали, как хотели (обычно тем же Мелким и кликали). Когда подрос, стал общаться с женщинами и распознал свои способности, решил прозываться Перцем. Неприметно (не Баклажан, чай), и в то же время недвусмысленный намек бабенкам, что со мной не заскучаешь.

Так и перетряхивал я мозги, пока не заснул. Может, из-за этого и увидел во сне какой-то зловещий серый замок на краю леса, у реки. Неужели приходилось там бывать? Небо над башнями мало отличалось цветом от стен, значит, стояла крепость где-то на севере. А мне и так с каждым днем меньше и меньше хотелось топать в том направлении...

* * *

Уснули мы с Малинкой по разные стороны кровати, проснулись едва ли не в обнимку. Сладенькая, как ни в чем не бывало, полезла с ласками и поцелуями, я, понятное дело, не возражал. Очень быстро все размолвки остались позади, и завтракали мы в отличном настроении, тем паче, в зале не наблюдалось ни Корня, ни белокурой красотки.

Малинка не вспоминала айра и не пыталась искать у меня какие-то нечеловеческие способности или лишний раз подвергать испытанию уже известные. Чем ближе мы подходили к Светане, тем тише становилась сладенькая. Я решил, что она боится объяснения с родичем.

Может, ей неловко просто так выставить меня за ворота с мешком золота (Смотри, не сглазь, Перец! Как бы не вылететь за эти самые ворота посредством услужливого пинка, да еще с пустым кошелем), но не рассказывать же белокостным, что любовник родом с большой дороги (к тому же не совсем человек, три болота...). Не знаю, может, отец и брат ей и впрямь все позволяли, и то б наверняка не одобрили, что девочка спит с бродягой серой кости.

Погода, как назло, соответствовала настроению. Мы приближались к границе Светаны, и здесь уже почти не пахло летом и теплом. В кронах деревьев проблескивало все больше желтых листьев, и стоило солнцу зайти, промозглая сырость пробирала до костей, хоть я и купил себе и Малинке кой-какую теплую одежду. Хорошо, дожди еще не зарядили. Их время придет недели через три, значит, пока есть возможность добраться до Турьего Рога, не намокая ежедневно до нитки.

Не люблю это время года. Верно, поэтому и бываю в северных землях нечасто. Когда последний раз до Скалграда, что в южном светанском приграничье, доходил? Года четыре назад? И то в начале лета дело было, когда здешние ночи коротки и напоминают жидкое пиво: как следует разбавлены серым туманным светом. Вот сейчас ночи стоят правильные: длинные, черные и холодные, как уж-переросток. И чуть ли не каждую ночь виделся во сне тот самый серый замок... Я даже осторожно расспросил Малинку про жилища ее родителя и родича: где стоят, из какого камня сложены. Думал, вдруг у айров есть способность проникать в мысли людей (или женщин, с которыми спят). Сладенькая быстро развеяла мои надежды: ни та, ни другая крепости не походили по описанию на серую громаду, давившую на меня не первую ночь.

Наконец мы достигли Торного перекрестка. Здесь тракт круто забирал к востоку, огибая слабонаселенные и лесистые, а потому труднопроходимые, Мглистые земли, средних размеров владение, не принадлежавшее ни Морене, ни Светане. Я там никогда не бывал: что жулику делать в местности, где селения встречаются редко, как куски мяса в похлебке скупердяя? Видно, и соседние страны по той же причине не покушались на край Туманных лордов — невыгодно.

Остановившись на развилке, я задумался. По тракту путешествовать проще, но он заведет нас слишком далеко на восток. А Турий Рог стоит почти у самой западной границы Светаны, оттуда и до Багряного Края рукой подать. Дорога, идущая через Мглистые земли удобней, ибо никакой петли не делает. Раньше от прохожих людей не раз приходилось слышать, что во владениях Туманного лорда царит порядок, разбойники не водятся, можно и в лесу ночевать, коли есть чем брюхо набить. Получается, лучше нам напрямую добираться.

Малинка, когда я поделился с ней своими соображениями, согласилась. Мол, правильно рассудил, она на карте видела — по Мглистым землям путь короче.

— Хорошо бы добраться до Рога, пока ночные заморозки не начались, — шмыгнула носом. — Не люблю холод и зиму.

И мы двинулись прямо, по безлюдной светлой полосе, чуть впереди скрывавшейся под пологом близкого леса. Я глянул направо, на широкую ленту тракта, на шедших и ехавших по ней людей, и почему-то испытал странное удовлетворение. Будто один из всех выбрал верный путь.

Первый же вечер в Мглистых землях встретил нас густющим туманом, оправдывая название местности. Малинка сказала, что край Туманных лордов лежит в низине, куда стекается сырость, и, мол, в гербе владетеля даже изображено мглистое облако.

— А что изображено в твоем? — спросил я больше из вежливости, чем из любопытства, о чем тут же пожалел, ибо сладенькая опять не на шутку смутилась.

— Много чего, долго рассказывать, — наконец выдавила она. — В том числе крапива.

— Тебе подходит, — усмехнулся я, вспомнив, как называла девочку Тина.

— Не спорю! — тут же ощетинилась Малинка. — Мне нравится мой герб! Он гораздо лучше всяких слащавых розочек-козочек.

— Конечно-конечно, — поспешил согласиться я, но сладенькая почему-то разошлась не на шутку.

— Я умею драться, владею оружием. Мне удавалось выходить победительницей из схватки с воином-мужчиной! — Язык чесался сказать, что гораздо удачнее у нее получается побеждать мужчин без драки и оружия, но я благоразумно сдержал порыв. — Я образована, разбираюсь в политике. — Это что за зверь такой? Почему-то уверен, к постельным утехам эта самая политика не имеет никакого отношения. Хотя, если вспомнить искусность Малинки, можно подумать, что и здесь не обошлось без какого-нибудь заковыристого словечка. — И я не собираюсь провести всю жизнь в замке, вышивая, штопая и вытирая сопливые носы детям!

— Я от тебя ничего такого и не требую, — покосился на сладенькую с удивлением. Чего разбушевалась?

Малинка ответила яростным взглядом. Три болота, до чего ж ей идет злиться! Зарумянилась, волосы на лбу и висках от тумана закурчавились, кое-где на них поблескивали крошечные капельки...

— И не смотри на меня так!

— Как?

— Будто не знаешь? Оставь свои айровы штучки! Не получается у тебя, как у Корня. У него кроме вожделения во взгляде была властность и самоуверенность, а не... — тряхнула головой и замолкла.

Тьфу, Перец, какой же ты все-таки олух! И так всю дорогу стелешься перед ней притоптанным подорожником, а теперь еще и открыто пялишься с восхищением. Неожиданно-острая досада резанула по сердцу, и я не выдержал. Заставил себя позабыть, кто такая Малинка, уцепился за одну-единственную мысль: передо мной строптивая девица, которую нужно во что бы то ни стало уложить в койку.

— Эй! — окликнул ее.

Девочка недовольно взглянула на меня и остановилась, на короткий миг на лице отразился испуг, а потом оно стало таким же пустым, как тогда, в присутствии Корня. В первый момент в душе плеснула опьняющая радость: получилось! Теперь ни одна не уйдет, и не надо исхитряться и пытаться прикоснуться. Тут же следом накатил страх: Малинка меня убьет, а если оставит в живых, то слова больше не скажет. Держать ее морочной я не могу да и не хочу. Мне сладенькая нравится такой, как есть, а не оболваненной куклой. И самое главное, как вывести девочку из этого состояния? Вдруг поцелуй не поможет? А если я ее замороченной трахну, то точно живым не уйду...

Я стоял и тупо таращился на Малинку, не в силах сделать шаг и поцеловать. Со стороны мы, наверное, смотрелись весьма потешно: парочка недоумков, застывших на дороге и пялящихся друг на друга. Хорошо, что наслаждаться зрелищем могли лишь птицы да белки, прохожие до сих пор не попадались.

— Перчик, — девочка внезапно провела рукой по лицу и вся как-то обмякла. — Никогда больше не смей меня заморачивать. Тебе ясно?

— Да... Прости, я не хотел ничего плохого... Конечно, больше никогда не буду... — мне вдруг стало неимоверно стыдно. Три болота и одна лужа, когда же в последний раз я испытывал это мерзкое жжение на лице и ушах? Сейчас и не упомню, думал, разучился краснеть, ан нет! — Как же ты освободилась? — спросил, чтобы хоть немного отвлечься, перестать ощущать собственную пылающую кожу.

— Да ты сам меня освободил! Мне показалось, перетрусил, — вымученно улыбнулась Малинка. Я смотрел непонимающе, она продолжила. — Я вдруг перестала ощущать принуждение. Одновременно пришла растерянность, потом — страх. Оба чувства определенно были чужие, меня-то просто разрывало от злости, — улыбка стала лукавой и куда более живой.

— Злись поменьше, Крапивка, — подмигнул ей. — Тогда не будешь выглядеть сногсшибательно хорошенькой, и я смогу держать себя в руках.

— Да что ты себе позволяешь! — шагнула ко мне и в шутку затормошила.

— Я и правда слишком многое себе позволяю, прекрасная госпожа, — перехватил ее руки, отвел за спину и придержал там. — Но мне осталось не так уж долго докучать вам. Потерпите?

Вместо ответа Малинка прильнула ко мне и впилась в губы.

— Ты все-таки пользуешься своими нечеловеческими способностями, проходимец, — промолвила, насытившись поцелуем.

Я лишь хмыкнул. Пусть думает, что хочет, коли ей так спокойнее.

Вторую ночь в Мглистых землях провели под крышей. К небольшому селению на опушке темного ельника подошли, когда до сумерек оставалось еще несколько часов, и ничто не мешало продолжить путь. Но хозяин местного постоялого двора, куда мы заглянули поесть, уговорил не спешить. Мол, коли решим у него остановиться, то выйдя завтра утром затемно, к вечеру доберемся до следующей деревушки.

— Чего в лесу-то ночевать? Безопасно, конечно, спасибо лорду, да уж больно неудобно. Летом комарье зажирает, а в эту пору к утру из-за тумана ни одной сухой нитки не останется, — пожилой кабатчик бросил жалостливый взгляд на шмыгающую носом Малинку. Проведенная в лесу ночь не прошла для сладенькой даром.

За комнату со свежей постелью и ужин хозяин запросил совсем немного, видно, на ценах сильно сказывалось малое число путников на здешних дорогах. Мы за день встретили лишь одного селянина на телеге, да и тот ехал недалече. К шурину на хутор, поведал он, когда я попросил подвезти нас.

— Вон, поворот виднеется, — указал на маячившую недалеко впереди развилку. — Хотите — садитесь, да тут же слезать придется.

Мы с Малинкой переглянулись и пошли пешком. Наш путь тоже оказался не столь уж долгим.

Легли пораньше, встали затемно и отправились в путь, когда робкий осенний рассвет сделал видимой дорогу под ногами. К вечеру, как и обещал кабатчик, вышли к очередному селению. Оно было побольше прежнего, а постоялый двор даже имел название ("Красный петух" — прочитала Малинка) и яркую вывеску. Бородка намалеванного на ней курицыного сына похабнейшим образом смахивала на безволосую мошонку.

Стоило мне об этом подумать, как в голове кольнуло так, что в глазах помутилось, и мужской голос произнес: "Весельчак этот Репей. И название хорошее своему кабаку придумал, и вывеску сделал — залюбуешься. Подрастешь — оценишь". От боли и неожиданности я встал столбом, а тут еще Малинка принялась хихикать.

— Перчик, это я такая распутница, что мне одно и то же везде мерещится, или бородка петушка и впрямь?..

— И впрямь, — оборвал я сладенькую, потому как на дальнем конце улицы показались несколько всадников, здорово напоминавших стражников.

Не люблю встречаться с представителями власти. В людном месте — куда ни шло, а один на один на дороге, да еще с хорошенькой спутницей — увольте, как выражается Малинка.

Я схватил девочку за руку и быстро вошел в кабак. Может, служивые проедут мимо, а и не проедут — в зале хватает народу, и моя скромная особа не привлечет внимания. Сладенькую усажу подальше, вот сюда, в уголок.

— Чего ты так забеспокоился, Перчик? — спросила она, усевшись. — Подумаешь, солдаты. Они, наверное, из замковой стражи здешнего лорда. Ты им не интересен, да и я тоже. У них служанок в замке полно.

— Может, и так, но я не привык лезть на рожон. Посиди тут, я пойду договорюсь насчет ужина и комнаты.

Малинка пожала плечами и подвинула поближе мою котомку, приготовившись терпеливо ждать, охраняя наше имущество от вездесущих воришек. Хорошая девочка.

Я успел договориться насчет ночлега и заказать ужин, когда в кабак вошли пятеро солдат. Не проехали мимо. Может, Малинка права: замок недалеко, и они наведываются сюда в свободное время выпить пива, поглазеть на прохожих-проезжих и послушать деревенские сплетни. Да мое-то какое дело? На дворе стоит несколько повозок и телег, значит, тут кроме нас хватает путников. Авось, они больше заинтересуют служивых.

Так и вышло. Солдаты стали рассаживаться за одним из самых больших столов, тянувшимся чуть ли не через весь зал. Попутно шлепали подворачивавшихся под руку служанок по заду, кивали знакомым селянам и здоровались с проезжими. Вечер обещал быть веселым.

Хозяин отдал распоряжения прислуге насчет комнаты для нас с Малинкой и ушел на кухню. Новые гости пожаловали, нужно велеть повару пожарче раздувать огонь под вертелами. Еще одна служанка, конопатая молодка с растрепанной светло-русой косой, нацедила мне две кружки пива, и я двинулся через зал к своему месту. Девочка наверняка заждалась.

Стоило поравняться со столом, за которым расселись громко говорившие, то и дело гоготавшие солдаты, один из них заорал на весь зал:

— Эй, хозяин! Долго нам еще ждать?! Пусть хоть пива принесут! Репей! Куда запропастился, прах тебя побери!

При звуке имени кабатчика я споткнулся. Репей? Хозяина зовут точно также, как послышалось, стоило взглянуть на дурацкую вывеску? Откуда мне...

Не успел додумать, как один из солдат вскочил и схватил меня за грудки.

— Совсем охренел, бродяга?! Какого пырия ты меня облил?!

Три болота! Видно, споткнувшись, я плеснул на него пивом из кружек, которые держал в правой руке. Физиономия у мужика была зверская, тряс он меня немилосердно, одежонка трещала, и я почти непризвольно схватил его ручищу свободной левой рукой.

— Прости, служивый, не нарочно... Не надо рубаху рвать...

Солдат, похоже, еще больше разозлился из-за того, что я посмел прикоснуться, уж больно зло зыркнул на мою кисть, державшую его чуть ниже запяться. Я поспешно разжал пальцы, но было поздно. Мужик уставился мне в лицо и проговорил с удивлением:

— Ты? Вернулся? — наверное, его насторожило непонимающее выражение моего лица, и он спросил: — Как зовут?

— Перец...

— Ну-ка поставь пиво на стол, пока мне в сапоги не налил... Перец.

Я подчинился, заодно осторожно поискав глазами Малинку. Она с тревогой смотрела на меня и солдата. Пришлось рискнуть и слегка качнуть головой: мол, не вмешивайся. Хвала небесам, девочка послушалась.

Солдат толкнул меня на лавку у стола, сам сел рядом. Его спутники начали поглядывать на нас, он быстро присек их интерес.

— Парни, вас это не касается.

Мужик был заметно старше остальных, и, видно, пользовался влиянием, поскольку солдаты тут же перестали любопытничать и занялись принесенным пивом. Заловивший меня служивый одним махом осушил одну из моих кружек. Пускай бы и вторую выпил, готов ему еще две поставить, лишь бы отстал.

— Так и не скажешь своего настоящего имени? — уставился на меня с пытливым прищуром.

— Я сказал. Почему ты решил, что оно не настоящее? И вообще, это ошибка. Тебя впервые вижу, в Мглистых землях никогда раньше не бывал, путь держу в Светану.

— И что ж тебе там нужно, Перец?

— Хочу с сестрой повидаться.

— Где она живет?

— В Турьем Роге.

— Хм-м, — протянул с глубоким сомнением. — Покажи левую руку.

Далась им всем моя рука! Неужели опять мизинец? Надо, пожалуй, попросить какого-нибудь мясника оттяпать его под корень. Так надежнее. Я беспалых часто встречаю. И буду всем говорить, что собака откусила...

— ...Еще раз спрашиваю, как и когда ты лишился кончика пальца? Оглох? — раздраженный тон солдата вывел меня из несвоевременных раздумий, и я ляпнул, не подумавши, чистую правду. Увидел, как изменилось лицо мужика и поспешил исправиться, забормотал про собаку, но, похоже, было поздно.

— Поедешь со мной, — солдат вздернул меня на ноги и потащил к выходу. — Кстати, ты здесь один?

— Один.

Что бы меня ни ожидало, выдавать сладенькую я не собирался. Если, паче чаяния, это какое-то недоразумение, и меня быстро отпустят, найти Малинку будет несложно. Ну, а если влип, незачем тянуть девочку за собой. Теперь она не так уж беспомощна, с жизнью немного познакомилась, часть наших денег хранится у нее, да и до Турьего Рога отсюда не так уж далеко. Доберется.

— А чего две кружки тащил?

— Да разговорился с одним, захотел его угостить.

Солдат кивнул, удовлетворенный ответом.

Я старался оставаться спокойным, но что-то внутри, может, айрова кровь, билось заполошной птицей, угодившей в силки. Бежать, бежать, хоть головой в окно, лишь бы подальше отсюда. "...Название хорошее кабаку придумал, и вывеска — залюбуешься." Хозяин по имени Репей. Своему кабаку. Подрасту — оценю... Откуда у меня в памяти эти слова? Почему солдат так странно повел себя, увидев мой злосчастный мизинец? Я бывал здесь ребенком? Родился в Мглистых землях?..

Мужик сжал мое плечо и тащил к выходу, я шел, как во сне, голова гудела от вопросов. И я никак не мог понять, хочу получить ответы или нет. Только одна мысль не ускользала, не расплывалась масляным пятном по воде, наоборот, терзала, как попавший в башмак камешек: Малинка. Мне отчаянно не хотелось расставаться с девочкой, особенно вот так, не попрощавшись, не сказав ни слова. Хотя, с другой стороны, может, оно и лучше?.. Надеюсь, рано или поздно доберусь до Турьего Рога, найду там родича сладенькой и попробую получить с него хоть какую-то награду за оказанные девочке услуги. Сомневаюсь только, что удастся еще хоть раз остаться с Малинкой наедине.

Мы уже подходили к двери, а я так и не оглянулся, боясь привлечь к сладенькой внимание солдата. Тот выволок меня во двор, подвел к коновязи и стал возиться с поводьями.

— Зачем я тебе? — не удержался от вопроса. — Куда хочешь отвезти?

— Домой, Тимьян, домой, — сказал, подняв глаза и не отрывая взгляда от моего лица.

Проверяет? Может, и так, да не очень похоже. Три болота, мурашки по спине побежали от его тона. По-моему, мужик совершенно уверен, что знает меня. Как он сказал? Тимьян? Я, что ли? Впервые это имя слышу.

— Ты меня с кем-то путаешь. Я Перец. И дом мой не здесь, а в Граде-у-моря. Там и брат старший живет, и мать с отцом. Сестра не так давно замуж вышла и в Светану уехала, — я не собирался сдаваться.

— Поедешь сзади, — солдат не обратил внимания на возражения, вскочил в седло и протянул руку.

Я подчинился. Он вооружен, на своей земле, и товарищи рядом — только крикни. Глупо пытаться удрать прямо сейчас, все равно ничего не получится. Съезжу с ним, глядишь, путаница разъяснится. А может, и впрямь попаду домой... Если солдат, как говорила Малинка, из замковой стражи, родственники мои, наверное, не простые селяне. Стоило об этом подумать, и живое воображение вовсю принялось рисовать заманчивые картинки: отец-лорд, матушка белой кости, богатство... Почему-то не пришло в голову, что айр или полукровка вряд ли может состоять в родстве с хозяевами Мглистых земель.

Солдат дорогой молчал, я тоже не раскрывал рта. По мужику видно — он не расположен ничего рассказывать. Что ж, подожду, наверняка ехать недалече. Если б я знал, насколько недалече...

Сразу за селением начинался лес, верхушки деревьев темнели на фоне вечернего неба, светлого, чуть зеленоватого внизу и мрачно-синего в вышине над головой, где несмело наклевывались первые звездочки. Не успели мы въехать в пахнущий осенним листом и грибами сырой сумрак, как впереди забрезжил просвет. Лесом тут только пахло, на самом деле это была всего лишь узкая полоска, перелесок, за которым открывалось обширное пустое пространство. Глаза мои достаточно привыкли к темноте, да она еще и не стала полной, всего лишь густые сумерки. Слева туманным полотном проступал плавный изгиб реки, оттуда тянуло холодком, и доносился плеск воды. Перед нами лежал темный луг, на дальнем его конце начинался лес, наверное, уже настоящий. У опушки темнела громада там и тут украшенная яркими искрами огней. Замок. Я готов был дать на отсечение оба моих мизинца, тот самый, что снился последние несколько ночей. Знакомые очертания башен на светлом небесном подбрюшье не оставляли сомнений, да еще странное чувство, разраставшееся внутри. Путь окончен, цель достигнута. Это и есть хваленая способность айров находить желаемое? Я и вправду дома?

— Что это за крепость? — не удержался от вопроса.

— Замок Туманных лордов.

— И это мой дом? — постарался добавить в голос побольше издевки.

— Думаю, да.

Немногословный собеседник попался. Хорошо, хоть разговаривать умеет.

— А кто мои родители? Хозяева замка? Или кто-то из челяди? — решил не отставать я, для порядка придерживаясь шутливого тона. — Не ты ли мой отец? Уж очень в этом деле стараешься.

— Я не твой отец, — хмыкнул солдат. — И болтать с тобой не стану. Вот вернется лорд, с ним и побеседуешь.

— Когда же он вернется?

— Самое раннее — через неделю.

Я присвистнул. Не люблю неопределенности, а такой долгой — особенно. К тому же, если все и обернется к добру, Малинку упущу безвозвратно. За неделю она далеко уйдет... Но, как бы там ни было, сейчас выбора у меня нет. Остается подчиняться.

Когда подъехали к воротам, совсем стемнело. Солдат спешился, постучал, окликнул караульных, и очень скоро мы оказались во дворе замка. Я оглядывался по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то, пробудить воспоминания, но в свете факелов ничего толком не было видно.

— Кто это с тобой, Груздь? — полюбопытствовал молодой стражник.

— Это к лорду, — тон пресекал все дальнейшие расспросы. — Позови управляющего.

Груздь передал поводья подошедшему слуге и подтолкнул меня в направлении входа в главное здание. Двор был просторным, я не слишком спешил, и, когда начал подниматься по ступенькам, навстречу вышел человек. Управляющий?.. Факел, вставленный в крепление у двери, позволял разглядеть его. Немолодой, высокий, сухопарый, с весьма надменным, надо сказать, лицом. Встретился со мной взглядом и встал. Ну и рожа! Будто призрак увидал. Три болота и одна лужа! Значит, меня здесь все-таки знают. Хотя как такое возможно, если я отсюда каким-то образом утек в весьма нежном возрасте? Или сходство с кем-то из родителей так заметно? Слыхал, это случается.

— Кого ты притащил?..

— Думается, это Тимьян, — солдат встал рядом со мной. — Посмотри на его руку, Ильм.

Не церемонясь, поднял мою кисть с увечным мизинцем. Управляющий небрежно скользнул по ней взглядом, но я не сомневался, что он прекрасно все разглядел.

— Помнишь меня? — глаза изучали мое лицо, будто фальшивую монету.

— Нет, господин. Я вас впервые вижу, так же как и его, — кивнул на Груздя. — И в Мглистых землях мне раньше бывать не доводилось. Я Перец, никакой не Тимьян. Позвольте уж переночевать, раз ночь на дворе, утром уйду.

— Пошли, устрою на постой, — усмехнулся Ильм.

Мне его улыбка очень не понравилась, но делать было нечего, из замка так просто не выберешься. Я уныло побрел за управляющим, Груздь топал сзади.

Мы прошли длинным коридором и свернули на лестницу, уходившую вниз. Темень разгоняли факелы, прихваченные моими сопровождающими. С каждым шагом на душе становилось все муторней, в конце концов ноги просто отказались нести дальше, и я встал на последней ступеньке. Впереди простиралась непроглядная чернота. Подземелье? Ильм уверенно двинулся в темноту.

— Иди-иди, — солдат толкнул меня в плечо.

Я повиновался. Ну, Перец, ты и влип... Запрут сейчас в какой-нибудь каземат, дождусь здешнего лорда и отправлюсь прямиком к отцу с матерью. Яснее ясного: нету их в живых, иначе меня б в подземелье не привели. Вряд ли дитем успел так родителям насолить, что вместо радостной встречи чадо велено в темницу отправить. Какой же я болван! Можно было хоть попытаться сбежать дорогой. Соскочить с коня и спрятаться в лесу, в речку ту же нырнуть — да на другой берег... И что дальше? Если я здешним людям так нужен, они меня из-под земли достанут. Устроили бы облаву с собаками и прихлопнули под каким-нибудь кустом. К тому же я до сих пор надеюсь: поговорю с лордом, и все встанет на свои места. Либо меня отпустят, сообразив, что спутали с кем-то, либо... Эх, Перец, выброси-ка из головы дурацкие мысли о жизни в замке на правах законного хозяина. Слишком невероятно. Да и зачем тебе это? Ты ни грамоте не учен, ни воинской премудрости. Собственные слуги смеяться станут. И Малинка никогда не взглянет, разве что заморочишь ее. Зачем ей недоделанный белокостный? Интереснее с бродягой-полукровкой развлекаться, все что-то новенькое...

За такими мыслями я совсем перестал следить, куда меня ведут. Очнулся в какой-то проходной комнате со столом и лавками (наверно, караулка). Выйдя из нее, мы свернули в боковой проход и подошли к небольшому помещению, отгороженному от коридора железной решеткой с распахнутой настежь решетчатой же дверью.

— Заходи, — Ильм сделал приглашающий жест.

— Господин, вы ошибаетесь, — я предпринял последнюю попытку.

— Возможно. Разбираться будет лорд, я лишь выполняю его распоряжения.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться.

Управляющий запер решетку и, переговариваясь вполголоса с Груздем, удалился. Хорошо, один факел они оставили, пристроив его в крепление напротив узилища. Я побрел к дальней стене, там стояла широкая деревянная лавка. Лег на спину и хмыкнул. Вот куда завели айровы способности! Дернул меня Хозяин Подземья попытаться вспомнить родину... А все же здорово иметь такой дар. Если б окрыть клетку, запросто выбрался б из этого подземелья даже в кромешной тьме, хоть и не следил, как мы шли, куда поворачивали. Но нет ни ключа, ни отмычки, а главное — что потом? Как незамеченным дойти до ворот и выскользнуть из замка? Жаль, айры не могут становиться невидимыми.

Эх, Корень, и зачем я тебя расспрашивал... Правильно говорят старики: во многой мудрости много печали. Мало было узнать о способности находить, что пожелаю, так я с недюжинным упорством принялся выуживать воспоминания о моей родине. Вот и нашел, даже больше, чем ожидал, да только мне тут, судя по всему, не рады. Хозяйка Небесная, что ж им надо? Может, я все-таки натворил дел, а потом сбежал, по дороге потеряв память? Ничего не помню, хоть убей! Эх, Перец, как бы здешний лорд это самое и не сделал. Если я его родич, мглистое облако в гербе более чем удачно: в голове стоит густейший туман и рассеиваться не собирается.

Бесплодные размышления были прерваны появлением слуги в сопровождении незнакомого солдата. Мне принесли еду, воду, одеяло и отхожее ведро. Хм-м, обращаются довольно сносно, так почему не заперли в какой-нибудь комнате? Уж больно в каземате холодно и тоскливо.

Я поел, завернулся в одеяло и попытался уснуть. Не тут-то было! К моей досаде, сон прогнала вовсе не тревога за собственную шкуру, а мысли о Малинке. Душу грызло беспокойство о ней, и, что еще хуже, мне ощутимо не хватало девчонки. Не хватало ее запаха, теплого тела, так уютно прижимавшегося ко мне по ночам, поцелуев, веснущатого носика... Да что там говорить, сейчас обрадовался б и тычку, и едкому замечанию. Докатился, Перец... Скучать по женщине! Да еще по той, что станет недостижимой, недоступной, стоит лишь доставить ее домой. Нет, уже стала...

Я еще долго крутился с боку на бок на жесткой лавке, под конец все же заснул. Разбудил меня чей-то разговор. Вняв голосу разума, не стал вскакивать на ноги, прислушался. Двое мужчин беседовали негромко, но эхо, обитавшее в каменных сводах, усиливало звуки. Позиция была неудобной: спиной к решетке, и на глаза расчитывать не приходилось, зато уши не подвели — один голос показался знакомым. Второй собеседник быстро подтвердил догадку, назвав первого по имени.

— Ильм, я ничего не стану делать до возвращения лорда. Память то ли запечатана, то ли частично стерта, большего пока сказать не могу. Тебе, подозреваю, виднее, кто и зачем над ней поработал. Я, скорее всего, смогу восстановить ее, но парень от такого вмешательства рассудка лишится, а то и вовсе помрет.

— Ну и что? Не думаю, что он будет нужен лорду живым, после того, как все расскажет.

— А вот это не нам решать. Не желаю, чтобы Бор взыскал с меня за смерть или безумие родственника.

— Вы, колдуны, редкостные трусы! — возмутился управляющий. — Всегда тянете да увиливаете!

— Нет, мы просто поумнее воинов, да и посильнее, — в голосе неизвестного прозвучала насмешка. — Поэтому никогда ничего не делаем, не подумав. А пораскинувши мозгами, не спешим творить необратимое. И не вздумай его пытать, Ильм. Это не простая забывчивость. Огнем и железом ее не вылечишь.

Управляющий длинно выругался.

— Пошли наверх. Раз отказываешься, больше здесь делать нечего.

Я лежал неподвижно еще некоторое время после того, как стихли звуки шагов, потом сел, так и не выпутавшись из одеяла. Три болота и одна лужа, вот это влип так влип! Похоже, живым мне отсюда не выбраться...

Нет, напрасно я отчаиваюсь. Коли с лордом мы в родстве, зачем ему меня убивать? А это, Перец, смотря кто вы друг другу. Вряд ли хозяин замка — мой отец, здесь к Корню стоит прислушаться. Дед? Дядя? Угу, или брат. Хорошо, если старший, тогда все права его, и я вроде как никому не мешаю. А если младший? Тьфу, да кем угодно он может быть. Двоюродным-троюродным, под листом лопуха найденным... Постой-ка, а не ты ли сам из-под листа лопуха? Может, лорд — муж моей матушки, которая наставила ему рога с каким-то айром. Нет, тот не стал бы брюхатить чужую жену, раз их племени нетрудно этого избежать. Другое дело, если у нее с мужем детишки не получались, а очень хотелось, вот и упросила любовника. Слыхал я про такие случаи... Стоп, Перец, хватит. Сейчас сочинишь очередную байку, а то и не одну, благо родственных связей можно напридумывать кучу, выбирай, какие больше по нраву. Проку же от сочинительства никакого, так, время занять. Даже если лорд убивать меня не захочет, уж колдуну-то всяко отдаст. Тот покопается у меня в башке, все, что надо выковыряет, а я останусь дурачком, хорошо, если не буйным, и проведу остаток жизни на цепи или в этой самой клетке... Ну вот, доразмышлялся, Перец! С такими мыслями одна дорога — башкой об стену. Негоже это — надежду терять.

Я выбрался из одеяла, встал и подошел к решетке, обследовал замок. Эх, если б хоть какую-нибудь тонкую железку, гвоздь или иголку! В этот момент послышались шаги, и я поспешил вернуться на лавку. Вчерашний слуга принес еду, его снова сопровождал солдат, уже другой.

От уныния, неизвестности и бессилия хотелось выть. Голодом меня не морили, но на вопросы не отвечали, и все попытки завести даже ничего не значащий разговор пропадали втуне. Ощущение времени почти исчезло, иногда казалось, что с начала заточения минул уже не один месяц, хотя, если судить по сну и еде, вряд ли прошло многим больше пары суток.

...В очередной раз пометавшись из угла в угол по клетке, улегся на лавку, надеясь забыться сном. Тщетно. Снова вспомнилась Малинка, я принялся ворочаться, проклиная свои злосчастные способности, которые и завели меня сюда. Внезапно со стороны караулки донеслись голоса.

Я тотчас сел, навострив уши. И впрямь женщина, или мне уже мерещится? Нет, точно! Ее воркующий голосок ни с каким другим не спутаешь. Ягодка моя... Хотел было вскочить и прижаться к решетке, но одна мысль намертво приковала к лавке. Как Малинка сюда пробралась? Маловато у нее денег для подкупа. Зато внешность смазливая и кой-каких способностей — хоть отбавляй.

Хозяйка Небесная, так вот какова на вкус ревность! Никогда б не подумал, что буду испытывать такое из-за вздорной девчонки, вовсе не красавицы, хотя и очень миленькой. Должен бы радоваться, что Малинка меня не бросила и, возможно, поспособствует побегу, а перед мысленным взором так и мелькают картинки, что и кому она позволила, пробираясь в замок, узнавая, где меня держат, добиваясь свидания... Солдатня, наверное, только веснущатый носик не обслюнявила. На кой он им, только такие болваны, как ты, Перец, на подобное ведутся!

Вид парочки, остановившейся перед клеткой, ничуть не уменьшил моих терзаний. Детина-караульный доволен, как обожравшийся кот, а Малинка, встретившись со мной взглядом, съежилась и опустила глаза.

— Ну вот. К тому привел? — прогудел солдат.

— Да, — пискнула девчонка каким-то не своим голосом. — Ты обещал дать мне поговорить с ним наедине.

— Ну, поговорите, — гоготнул мужик. — Ротик у нее искусный, я проверил, — похабно подмигнул мне.

Я ничего не ответил, надеясь, что желание убить жирного борова не отразилось на моей физиономии слишком уж явственно. Караульный ушел, я остался сидеть на лавке, вцепившись руками в край и уставившись в пол. Не мог заставить себя взглянуть на Малинку, да и разговаривать с ней не хотелось. Ничего хорошего сказать не получится, а ругаться, после того, на что она пошла ради этой встречи, было подло. Внезапно накатило невероятное безразличие к собственной участи, на какой-то миг мелькнула совсем уж безумная мысль: лучше умереть, чем втягивать во все это девочку. Но она уже втянулась, сама...

— Перчик... — похоже, Малинка подошла к самой клетке и замолчала, тщетно дожидаясь ответа. — Не смей вести себя так! — вдруг сорвалась на крик, в голосе слышались слезы. — Не смей отворачиваться от меня!

Не скажу, что ее истерика подействовала. Скорее, не хотелось, чтобы на шум прибежал давешний солдат или его приятели.

— Не ори. Зачем пришла? — встал, шагнул к решетке, ухватился за прутья обеими руками, потому как ноги держали плохо.

Девчонка подозрительно заморгала. Неужто реветь собралась? Поймала мой взгляд и стянула плащ у горла, скрывая пару свежих ярких засосов на груди. Зря старалась — те, что на шее, по-прежнему отлично видны.

— Я помогу тебе выбраться отсюда...

Как-то необычно робко погладила мою руку, обхватившую прут решетки. Я на всякий случай убрал обе, и чуть отступил. Виноватый вид Малинки придавал силы. Сознаю, что веду себя как распоследняя тварь, да еще и обезумевшая, забывшая о возможности спасения, но ничего не могу с собой поделать. Уж очень отчетливо вижу внутренним взором, как моя сладенькая берет в рот у этого жирного... А засосов ей кто наставил? Сколько мужиков ее полапали?..

— Зря ты это затеяла, — в душе все клокотало, как море в самую свирепую бурю, а говорить получалось спокойно и холодно. — Отсюда до Турьего Рога не так уже далеко. Пристроилась бы к какому-нибудь каравану и добралась без приключений.

— Я не брошу тебя, — теперь уже девчонка вцепилась обеими руками в железные прутья.

— И каков план? Затрахаешь караульного до смерти и заберешь ключ?

— С ним я не трахалась... И не глотала...

— Угу, я просто счастлив. А с кем трахалась?

— Ты неблагодарный, — Малинка больше не делала попыток прикоснуться, уронила руки вдоль тела и немного отступила от решетки. — И за мной бы не пришел.

— Пришел-не пришел... — буркнул я, свирепея из-за собственного бессилия и мук ревности, а потому совершенно не имея возможности побороть желание ранить девочку. — Отсасывать караульному точно не стал бы.

— Для тебя я пошла б и на большее, — ее голос неожиданно окреп и стал необычно холодным. — Ребенку не смогла бы навредить, остальное — сделала б. А ты, значит, не стал бы унижаться. Ронять призрачную честь ради...

— Честь — не призрак, даже у меня какая-никакая пока имеется. Хоть для тебя, возможно, она — пустой звук. — Да, меня еще сильнее разозлило, что она не ревела, не просила прощения, не лгала и не оправдывалась. Короче — не защищалась по-бабьи, наоборот, совладала с чувствами и еще вроде как меня в чем-то... нет, не обвиняет, даже не упрекает... Просто замечает мимоходом, что я бы на ее месте поджал хвост и удрал в кусты. А как бы ты поступил, Перец?..

— Ты и представить себе не можешь, что для меня значит честь! — глаза девчонки сверкнули, а голос повысился, грозя опять сорваться в крик. — Но, оказывается, по сравнению с некоторыми вещами она — ничто. Тебя же пусть Небесная Хозяйка и дальше хранит в счастливом неведении. Прощай.

Она повернулась и быстро скрылась за углом, но я не смотрел ей вслед. Глаза шарили по полу, там, где только что стояла Малинка. Когда она закончила свою отповедь и замолчала, у ее ног что-то упало с тихим металлическим звоном.

Ключ! Я мигом распластался на полу, высунул руку из клетки и схватил его. Еще мгновение, и решетка отперта. Теперь нужно выбраться из замка...

Стоило выйти из узилища и оказаться в коридоре, как внутри разгорелось необоримое желание двинуться в сторону, противоположную той, откуда меня привели. Айрова кровь нашептывает? Почему бы не проверить? Если повезет, может, не придется миновать ворота.

Шаг, другой, третий. Очень быстро я покинул освещенное факелом пространство и теперь почти ничего не видел во тьме, но совершенно отчетливо чувствовал: нужно повернуть направо. Повернул, осторожно вытянул вперед руку, но не наткнулся на ожидаемый камень кладки. Впереди была пустота, проход. Уверенность в правильности выбранного пути крепла, и я уже собрался идти дальше, как вдруг до меня донесся женский вскрик. Малинка все еще здесь?

Я колебался пару мгновений. А если б не ревность и злость на девчонку, не колебался б вообще. Ублажать солдата, конечно, не собираюсь, а вот морду набить попробую.

Крадясь вдоль стены, быстро добрался до караулки, мигом оценил открывшуюся картину и зашарил глазами в поисках хоть какого-то оружия. Хвала небесам, как раз с моей стороны из-под стола выглядывала табуретка. Спасибо Малинке, показала, как еще можно использовать эту полезную в хозяйстве вещь. Не медля, шагнул вперед и покрепче ухватил ее за ножку. Караульный ничего не замечал, потому как возился на девчонке, заваленной на лавку. Та не сопротивлялась, только болезненно вскрикивала, когда солдатская пятерня особенно сильно стискивала ее обнаженные бедра.

— Да что с тобой? — недовольно проворчал стражник, раздвигая пошире девичьи ноги и высвобождая член из штанов. — То набрасываешься, как потаскуха, то целку строишь. Еще и...

Договорить не успел, ибо я со всей силы проложил его табуреткой по затылку. Что-то мерзко хрустнуло, и мужик обмяк. Малинка судорожно задергалась, силясь выбраться, я ухватил бесчуственного солдата за плечо и свалил на пол.

— Перчик... — девчонка трясущимися руками поправляла одежду, но я успел разглядеть синяки и царапины на безупречной коже ее бедер. — Переоденься в его...

— Нет, мы не пойдем через ворота.

Я протянул ей руку, помогая подняться.

— А как?..

— Сейчас увидишь. Давай затащим его в клетку, чтобы не поднял тревогу раньше времени.

Малинка быстро нагнулась и приложила пальцы к шее стражника под челюстью.

— Тревогу он уже не поднимет. Мертв.

— Тогда нечего время терять, — я выхватил факел из крепления на стене, чтоб темнота хоть чуть-чуть задержала преследователей. К горлу подкатывала тошнота — раньше убивать мне не приходилось.

Девчонка быстро подхватила с пола свой плащ и котомку, и мы побежали по коридору. У клетки задержались, чтобы забрать очередной факел. Несколько мгновений — и мы у темного бокового прохода. Я осветил его...

— Тупик... — девчонка добавила света, но неутешительная картина и так была прекрасно видна. — Куда ты? Пойдем скорей назад! — дернула меня за рукав, когда я шагнул в проход.

— Нет. Я найду выход. Раз уж сюда притащился, и выбраться смогу.

В несколько шагов очутился у тупиковой стенки, передал Малинке свой факел, закрыл глаза и принялся ощупывать кладку. Со стороны, наверное, смотрелся уморительно, но девчонке было не до смеха. Подозреваю, ублажать солдатню — совсем не то, что спать с белокостными или с таким олухом, как я. А если нас сцапают, ей еще достанется. Не скажу, что эти мысли доставляли мне удовольствие, зато отвлекали от раздумий о том, смогу найти выход или нет. Скудоумная голова в этом не поможет, надо полагаться на айрову кровь. В этот момент пальцы нащупали камень с глубокой щербиной посередине, остальные булыжники в кладке были более ровными. Я надавил изо всех сил, камень подался, почти бесшумно провалился внутрь, а преграждавшая нам путь стена со стуком отъехала вбок.

Забрал свой факел у заметно взбодрившейся девочки. Бедняжка даже слегка разрумянилась. Не на то смотришь, Перец, не о том думаешь. Нужно вернуть стенку на место.

Это оказалось несложно: внутри рядом с потайной дверью торчал рычаг. Я нажал на него, и проход закрылся. Времени терять не следовало, и мы устремились вперед со всей скоростью, которую позволял узкий, затянутый паутиной ход с не слишком ровным полом.

Шли долго, похоже, не только миновали стену, но и изрядно удалились от замка, что было весьма на руку. Несколько раз останавливались, прислушиваясь, нет ли погони, но в подземелье царила мертвая тишина. Мой факел потух, малинкин догорал, когда пол под ногами начал ощутимо подниматься. Значит, выход близок.

И точно: очень скоро мы уперлись в переплетение то ли корней, то ли веток. Я попробовал пробить преграду плечом, но безуспешно. Тогда мы принялись раздвигать и ломать прутья. Светлее не становилось, хотя воздух, как будто, посвежел. Темнота не слишком огорчала, ведь снаружи могла быть ночь.

— Надеюсь, в замке если и узнали о побеге, не кинулись прямиком к выходу из знакомого всем и каждому потайного хода, — пробурчал я.

— А откуда ты знаешь о нем? И почему тебя держали в темнице? — не удержалась Малинка.

— Потом. Пока спасибо, что не бросила.

— Ну... Ты тоже меня не бросил...

— Угу. Как бы я получил от твоего родича награду, если б сбежал один? — на самом деле о золоте вспомнил только сейчас, а вовсе не тогда, когда вернулся в караулку, заслышав малинкин писк. Но разве такой тертый мужик, как я, признается в слабости? Да еще перед женщиной, которая заставила ревновать впервые в жизни? Которая спасла меня, а я ее уберечь не смог?

— А, да, вознаграждение... — пробормотала Малинка каким-то совсем тусклым голосом. — Я и забыла... Но ты его, конечно же, получишь, не беспокойся.

Я промычал что-то нечленораздельное в знак согласия. Уж о золоте-то я сейчас меньше всего беспокоюсь.

Скоро моя рука, выламывая очередной прут, провалилась в пустоту. Еще немного, мы продрались сквозь растительный заслон, и поняли, что оказались в небольшой пещере. Я подошел к выходу. Снаружи стоял день, и простиралась лесная чаща, покой которой не нарушало присутствие других людей, кроме нас. Позвал Малинку, забрал у нее котомку и двинулся вперед. Девчонка пристроилась чуть позади, но шла бодро. Хорошо: нам нужно побыстрей убраться подальше от пещеры. А еще лучше оказаться за пределами Мглистых земель.

Вряд ли здешний лорд кинется ловить беглеца в чужих владениях. Может, он вообще не поверит, что какой-то бродяга — его родич. А на месте Ильма я бы вовсе не стал говорить хозяину о сбежавшем пленнике, но кто их, слуг белокостного разберет. Кстати, если я и правда из этого замка родом, получается, и сам не серой кости. Или не совсем серой, как Малинка.

Мы шли без остановок, пока не начало смеркаться. Разговоров не вели. В самом начале девчонка спросила, знаю ли я, куда идти.

— В Светану, — ответил я. — Бывал в Южном приграничье и наверняка смогу выйти к какому-нибудь селению, хоть к тем же Холмищам.

— Ты находишь дорогу так, как говорил Корень?

— Да.

Больше она не донимала меня расспросами.

Зато вечером, когда стемнело, и мы остановились на ночлег у какой-то речушки, Малинка дала волю любопытству. Я вкратце рассказал все, не утаил ни слов, раздавшихся в голове при виде вывески "Красного петуха", ни подслушанного разговора управляющего с неизвестным колдуном. Слишком уж странным оказалось случившееся, и мне невмоготу было держать это в себе. Может, девчонка читала в своих книжках что-то о Туманных лордах и сможет объяснить мое приключение.

— Получается, ты вовсе не безродный...

Как же, объяснила! Глянула в самую суть! Безродный-не безродный, дело десятое. Эх, вспомнить бы то, что так успешно забыл, да узнать побольше про айровы способности.

— Давай-ка спать, — проворчал, укладываясь на загодя собраную охапку елового лапника. Задавать вопросы о том, как Малинка пробралась в замок, и выслушивать ее ответы не хотелось. Здесь все более чем понятно.

Девчонка устроилась рядом и привычно уткнулась мне в шею, заскользила губами по щетине на подбородке. Я дернул плечом, давая понять, что не желаю близости.

— В Граде-у-моря мне не было дела до того, что ты трое суток провел с красоткой, — девчонка резко села.

Ну вот, начинается... Я устал до звона в голове, поужинал жалкой краюхой засохшего хлеба, завтра предстояло целый день идти по лесу без дороги, а она собирается поговорить о верности. Точнее, о неверности.

— И что? — постарался, чтобы голос звучал как можно более безразлично, и садиться рядом не стал, остался лежать.

— Ты злишься, что я ублажила караульного.

— Служивый мертв, обижаться на него глупо, тем паче, я сам отправил его к Хозяину Подземья, — я все-таки сел и взглянул Малинке в лицо, освещенное пламенем костра. Она, к моей досаде, не смутилась, не опустила глаза. При всей ее искусности в обращении с мужиками преодолевать размолвки девчонка явно не умеет. Ну что ж, поучим. — А скажи-ка мне, Линочка, со сколькими ты переспала, чтобы добраться до караульного?

— Я ни с кем не спала, — процедила ледяным тоном, чуть ли не с ненавистью, глядя мне прямо в глаза, сочные губы презрительно кривились.

Три болота, Перец, ну зачем ты ее злишь? Ведь сейчас не удержишься, а ей только того и надо. И я бы плюнул на желание наказать девочку (за что? За спасение твоей жизни?), если б не ее холодная наглая ложь. Ведь на какое-то мгновение даже поверил, а потом в голове немилосердно закололо, будто кто-то ковырял там иголками, и зазвучал знакомый голос, хваливший Репья за вывеску: "Женщинам лучше не задавать лишних вопросов. Иные ответят тебе правду, большинство солжет, но ты легко это распознаешь и огорчишься вдвойне." Треклятая айрова кровь! Я глядел в непроницаемые для любого человека глаза Малинки и видел убитого мной солдата и еще двух, не доставивших ей удовольствия, бывших чем-то вроде ключа, что открыл нужную дверь, доски, перекинутой через канаву... Не знаю, что рассмотрела девочка на моем лице, но вдруг резко отвернулась, натянула на голову свой плащ и молча легла ко мне спиной. Я не нашел ничего лучше, как поступить также.

Утром проснулся и обнаружил, что Малинки рядом нет. Костер погас, стоял густой туман, уже в двух шагах ничего не было видно. Я поднялся на ноги, бормоча проклятия, с трудом распрямляя затекшее тело, разгибая конечности. Плащ и одежда отсырели, меня слегка трясло. Куда же запропастилась девчонка? Орать на весь лес не хочется, да в таком тумане и крик заглохнет. Ох, и болван же ты, Перец! Уж тебе-то найти желаемое не составит труда.

Встал, закинул на плечо котомку и пошел, куда ноги несли. Через несколько шагов услышал плеск, потом в тумане проступили камыши на берегу речки. А еще Малинка, полностью раздетая, стоящая по колено в воде. Девчонка едва ли не остервенело терла грудь и бедра пучком какой-то травы, то и дело обмакивая его в реку. Хорошо, если на мочалку пошел хвощ, а не осока. Я колебался пару мгновений, потом не выдержал.

— Линочка, кончай дурить! Ты всю себя изрежешь!

— Тебе что за дело? — обернулась, сжимая в руке траву.

— И простудишься к тому же. Лето кончилось, вода холодная.

— Я должна вымыться! Ты заставил меня почувствовать себя грязной.

Ох, три болота и одна лужа! Я еще и виноват. Плюнув про себя, принялся разводить костер. Надо хоть как-то согреть девчонку после купания.

Отсыревший за ночь хворост никак не желал разгораться, а я мысленно поносил свою мглистую родину последними словами. Почему мой папаша-айр не нашел себе пару где-нибудь на юге? Забрался зачем-то в эту унылую сырую дыру и обрюхатил не кого-нибудь, а белокостную, снабдив меня замечательными любящими родственниками. М-да, Перец, может, тебя на родовитых северяночек потянуло из-за дурной наследственности?

Обдумать печальную мысль я не успел, потому как услышал странное клацанье. Поднял голову от костерка, так и не порадовавшего ни единым лепестком пламени, и увидел... свою смерть. Эта неудачная шутка мелькнула в голове, когда я взглянул на присевшую рядом с дымящей кучкой хвороста Малинку. Она была не просто бледная, а какая-то аж синеватая и как будто похудевшая, хотя расстались мы день-два назад. Ребра на боках прорисовывались излишне отчетливо, раньше я такого не замечал. Трясло ее изрядно, а насторожившее меня клацанье издавали зубы.

Я позабыл о костре, взял плащ и накинул на дурочку. Это ж надо себя до такого довести! Еще неизвестно, что там у нее с кожей, может, вся изрезана осокой. Девчонку все равно трясло, пришлось сесть рядом, обнять, прижать к себе и начать растирать сквозь ткань.

— Я же предупреждал — замерзнешь, — не удержался от упрека.

Малинка тут же дернулась прочь из моих рук и попыталась огрызнуться, но челюсти у нее так стучали, что я ничего не разобрал.

— Успокойся, наконец, — одной рукой прижал ее к себе покрепче, другой продолжая разгонять кровь. — Я знаю, что ты сильная, не надо лишний раз напоминать. Нам, мужикам, это не нравится. Мы любим помогать слабеньким глупышкам, а не быть обязанными жизнью твердокаменным мудрым воительницам.

Девочка всхлипнула и прижалась ко мне. Костер, оставшись без внимания, уже и дымить перестал, солнце никак не могло пробиться сквозь туманный покров Мглистых земель, и мне не оставалось ничего другого, как стащить с себя одежду и согреть Малинку единственным возможным (и, надо сказать, весьма действенным) способом.

Это мне удалось. А когда не удавалось? Я же все-таки айр, пусть и наполовину. Или на четверть. Но мою сладенькую согрел бы, и будучи чистокровным человеком.

— Перчик, мне жаль, что так получилось...

— А как получилось? Я в здравом уме, жив, да к тому же свободен. Верность — не моя добродетель, значит, не могу требовать ее от тебя. Это я должен сожалеть о своей неблагодарности. И, поверь, сожалею.

— Ты в своем мужском праве. Я недооценила тебя. Мой брат... Ему тоже было бы невыносимо... Я понимаю... Но... Я не могла по-иному... Если б Туманный лорд был в замке... А говорить с челядью бесполезно...

— Не думай об этом, ягодка моя. Мы свободны, вместе, что еще можно пожелать?

— Крышу над головой, большой чан горячей воды и еды побольше, — пробормотала Малинка, крепче прижимаясь ко мне, и в ее голосе слышалась улыбка.

— Все это я тебе обещаю, как только доберемся до Светаны. А сейчас давай-ка одеваться, и в путь.

И мы побрели вперед. После целого дня пути по бездорожью вышли на какой-то проселок. Вечерело, но туман не появлялся. Похоже, Мглистые земли остались позади. Это подтвердил запоздалый путник в повозке, нагнавший нас, когда мы решали, пройти ли еще немного или встать на ночь в поле.

— Садитесь, подвезу, — предложил мужик. — Я в Холмищи еду, надеюсь поспеть до того, как на тамошнем постоялом дворе двери закроют. У вас деньги-то есть за ночлег заплатить? — окинул нас пренебрежительно-сочувственным взглядом.

— Найдутся, — ответил я, помогая сладенькой устроиться в повозке.

Бедняжка все-таки схватила простуду из-за дурацкого купания, весь день шмыгала носом и чихала. Подсаживая ее, я почувствовал, как девочку бьет дрожь. Три болота, похоже, Малинка совсем разболелась. Весь день была бледная как... хм... туманы моей родины, а теперь раскраснелась нездоровым лихорадочным румянцем. Ну ничего, доберемся в повозке до селения, а там Ника поможет. Повезло мне в свое время подружиться с хозяйкой постоялого двора в Холмищах. Надеюсь, она войдет в мое положение и не будет настаивать на постельных услугах. Не так уж долго нам со сладенькой осталось, чтобы отвлекаться на других.

* * *

До Холмищ добрались, когда совсем стемнело. Подвозивший нас путник все сетовал, что на постоялый двор уже не пустят, я же на сей счет не волновался. Да, двери Ника наверняка закрыла, но мне отлично известно, куда выходит окно ее спальни.

Взобравшись на крышу невысокой пристройки, осторожно постучал в ставень. Двери хозяйка заперла и до спальни, чай, добралась, а вот уснула вряд ли. Не любит она ночи в холодной постели проводить, да еще и жалостлива без меры. Завсегда найдется среди посетителей такой, что заставит дрогнуть ее отзывчивое сердце.

Вот и сейчас на мой стук изнутри раздалось сначала недовольное мужское ворчание, потом увещевающий женский голос, а там и сама Ника выглянула. Узнала меня, заохала, тут же промурлыкала что-то успокаивающее своему бурчащему медведю, и побежала открывать ворота.

Я намеренно стараюсь оставлять женщинам хорошие воспоминания. Надеюсь, и Дыня по сию пору уверена, что Перец — не обманщик, а трус, дал деру на первом попавшемся корабле. С Никой же у нас с самого начала все честно было, так честно, что даже вспоминать смешно.

Мой кошель тогда был набит под завязку, а брюхо настоятельно требовало пирогов и пива. Холмищенский постоялый двор, на вывеске которого красовался нетрезвый, скосивший глаза к клюву филин, пришелся как раз кстати. Хозяйка мне сразу понравилась: румяное спелое яблочко. Веселая, и круглится в положенных местах сильно завлекательно. До этого я провел несколько ночей с тощей бледной лавочницей, муж которой отбыл за каким-то редким товаром аж в Град-у-моря. Молодка измотала изрядно, да еще и синяков наставила своими мослами. После такого смотреть на Нику равнодушно я никак не мог, хоть она и была заметно постарше.

К моему сожалению, кабатчица увлеченно беседовала с каким-то бритоголовым мужиком, опиравшимся на костыль. Я не слышал, о чем они разговаривали, но заунывно-плаксивые нотки в голосе увечного распознал сразу. Собрат по цеху, работает, правда, не больно-то искусно, но жалостливая бабенка уже клюнула.

Смириться с тем, что этот нытик заполучит на ночь столь лакомый кусочек, я не мог. Подловил мальчишку на побегушках и пообещал несколько мелких монет, если он, не откладывая, притащит с ледника горсть колотого льда. Пацан унесся, как летний ветер, столь же быстро вернулся и вручил мне ледяное крошево, завернутое в уже отсыревшую тряпицу. Медлить было нельзя.

Направляясь якобы к стойке, я подошел к бритоголовому мошеннику, который уже успел усесться за стол, хлопнул по плечу, и, когда тот обернулся, распрямив спину, ловко спустил тающее месиво за удачно оттопырившийся ворот рубахи. Мужик от неожиданности весьма резво вскочил на обе ноги, позабыв про костыль. Глаза хозяйки округлились, жулик, сообразив, что выдал себя, попытался было огреть меня своей деревяшкой, но Ника уже звала на помощь конюха. Кабатчица, конечно, пожелала отблагодарить находчивого гостя, я не возражал, но от денег наотрез отказался.

Ника, несмотря на жалостливую натуру, далеко не глупа, и быстро сообразила, что помогло мне раскусить "калеку", да я и сам не таился. К чему? Наживаться на доброте хозяйки "Подгулявшего филина" не хотелось. Она это оценила, и мы стали друзьями или, может, правильней сказать, любовниками. Друзьям-то вроде как не положено спать вместе.

Пожалуй, только сейчас, едва ли не на себе таща с трудом передвигающую ноги Малинку, я оценил правильность своего тогдашнего решения не вытягивать денег из Ники.

Сладенькой было совсем худо. Жар стал таким сильным, что каждое прикосновение к коже девочки казалось обжигающим. Я здорово струхнул (ну как болезнь окажется серьезной?), но уверенная манера хозяйки быстро вернула мне спокойствие.

Путник был поручен заботам заспанной служанки, а Ника занялась нами. Взглянув на пылающее лицо Малинки, покачала головой.

— Что, так плохо? — обеспокоенно спросил я.

— Да уж нехорошо, — женщина чересчур пристально заглянула мне в глаза, на лице ее промелькнуло удивление. Тьфу, и эта сейчас примется подшучивать над моей излишней заинтересованностью. Вот бабы! Девушке плохо, я о ней тревожусь, что тут такого? — Пойдем, милая. Тебе надо лечь.

— А напиться можно? — слабым голосом спросила Малинка.

— Заботливый тебе спутник попался, — женщина вновь глянула на меня, на сей раз укоризненно. — Вот, возьми, — налила воды из кувшина, позабытого на одном из столов. — Чуть позже сделаю лечебный отвар, к утру все пройдет.

— С-спасибо, — Малинка с жадностью припала к кружке, ее по-прежнему трясло, зубы глухо застучали о край.

В комнате Ника помогла девочке раздеться и наградила меня очередным осуждающим взглядом, заметив ссадины и синяки на малинкиных груди и бедрах. Как будто это я их оставил! Сладенькая все-таки порезалась травой, но не так сильно, как я опасался, больше наследили солдатские лапы. Если и испытывал я некоторое сожаление из-за нечаянно убитого караульного, то при виде испятнанной белоснежной кожи оно незамедлительно улетучилось.

— Ну вот, теперь пойду займусь лекарством, — проговорила Ника, укутывая забравшуюся в постель Малинку до подбородка.

— С-спасибо, — простучала зубами бедняжка.

— Надеюсь, получится на здоровье! — улыбнулась женщина. — Я заберу его ненадолго, — кивнула на меня.

— К-конечно, — пробормотала сладенькая без особой радости, а когда я пообещал быстро вернуться, взглянула, как умирающая лань.

— Не волнуйся, — усмехнулась хозяйка, прекрасно поняв опасения гостьи. — Меня в спальне друг любезный дожидается. Еле от него отбрыкалась, чтобы вас впустить.

Сладенькая что-то смущенно пробормотала и натянула одеяло до носа.

— Я была о тебе лучшего мнения, Перчик, — сразу приступила к делу Ника, когда мы уединились на кухне. — Неужели ты всегда так обращаешься с женщинами?

Я, признаться, был огорошен ее словами. Думал, хозяйка просто хочет поболтать со старым приятелем, а заодно обсудить плату за постой.

— Как "так"? — решил для порядка уточнить, хотя догадывался, что она имеет в виду.

— Таскаешь больную по дорогам, да еще ночью. Синяков наставил, причем, насколько я рассмотрела, вовсе не губами. Исцарапал. На, — со стуком положила на стол передо мной ножницы, — умеешь пользоваться?

— Травки тебе для отвара порезать? — невинно полюбопытствовал я. — Ника, ты не в ожидании, часом? Ведешь себя, как мамаша.

— Ногти подстриги, — усмехнулась хозяйка, ставя чугунок с водой на плиту, в которой уже гудел огонь.

— С ногтями у меня порядок, — вздохнул, отодвигая ножницы. — Это не я ее...

И поведал вкратце всю историю. Малинка, правда, из белокостной стала просто дочкой богатея из Турьего Рога, сбежавшей из дома с любовником, который и определил ее в веселый дом. Я попал в темницу из-за неудавшейся кражи в "Красном петухе". Ника, конечно, добрая душа, и по-своему любит меня, но болтлива, как все кабатчики. Сама не заметит — выложит то, о чем ее просили молчать, просто чтоб потешить очередного посетителя. Я же, будучи жуликом, привык путать и заметать следы. Наши с Малинкой приключения были слишком необычны, и рассказ о них непременно застрял бы в памяти, да еще и стал бы передаваться из уст в уста, грозя дойти до ушей Туманного лорда и его людей. А то, что наплел я, более чем заурядно. Прохожие-проезжие таких побасенок за свою жизнь выслушали немало (кое-кто, наверно, сам попадал в схожие переплеты) и успели устать от них.

На жалостливую Нику история подействовала должным образом.

— Бедная девочка! — завздыхала кабатчица, залила какие-то травы кипятком и уселась за стол напротив меня.

— Я, знаешь ли, тоже не богатый.

— Ты? — Ника взглянула с усмешкой. — Да, и тебе можно посочувствовать. Так уж и быть, пожалею на обратном пути, когда снова пойдешь на юг. Тогда причин будет больше.

Ну вот, начинается! Неужели я и впрямь выгляжу рядом с Малинкой влюбленным дурнем? Да, она мне нравится! Да, распроклятая вина перед сладенькой до сих пор ворочается в душе свернувшимся в клубок ежиком. И да, ревность во мне тогда проснулась бешеная. Ну и что? Я по-прежнему с удовольствием смотрю на крепкую ладную фигуру Ники, на ее большой яркий смеющийся рот, на белую шею, где виднеется след от поцелуя... С удовольствием добавил бы туда еще один, прямо сейчас, да-да...

— От твоей жалости не откажусь, — хмыкнул я, прогоняя скабрезные мысли. — А насчет причин ты ошибаешься. Вы, бабы, все одинаковы, и печалиться о какой-то одной, когда в твоем распоряжении все остальные, попросту глупо.

— Конечно-конечно, — с преувеличенным одобрением закивала кабатчица. Она, в отличие от Малинки, умела определить, когда мужику можно перечить, а когда — не стоит. — Вот, отнеси ей, — слила отвар в большую кружку, поставила на поднос, где уже красовалась кой-какая снедь. Весьма кстати: в животе давно урчало от голода. — Пусть выпьет все сразу. Я это снадобье у нашего колдуна покупаю, чтоб хворых постояльцев лечить. Пока все были довольны. За ночь простуду как рукой снимает.

— Спасибо, и за ужин тоже. Колдун, небось, дорого берет?

— Недешево. Да ты, Перчик, не беспокойся. Не собираюсь ни на тебе наживаться, ни на девочке твоей. Чай, не последний раз видимся, еще успеешь рассчитаться, — ласково взъерошила мне волосы. — И вот еще, возьми, — протянула склянку. — Смажешь бедненькой ссадины.

Малинка при виде меня не стала скрывать радости и облегчения. Немного покапризничала, правда, когда узнала, что большущая кружка предназначена ей. Мол, горячее слишком, пахнет противно, да еще так много. Пришлось ее нежить и уговаривать, но не скажу, что это было так уж неприятно, да и ломалась она недолго.

Сладенькая даже есть не стала, выпила отвар и почти сразу уснула. Я расправился с едой и забрался в постель. Девочка по-прежнему была обжигающе-горячей, но дышала ровно и дрожь ее больше не била. Что ж, оставалось надеяться на искусство холмищенского колдуна.

Снадобье не подвело. Первое, что я ощутил утром, была перекинутая через мою грудь малинкина рука, нежная и теплая, как весенний ветерок, больше не пышущая жаром раскаленных скал у побережий южных островов. Девочка крепко спала, я осторожно выбрался из постели и отправился к Нике, клянчить завтрак и чан с горячей водой для купания.

Хозяйку нашел на кухне, она кормила своего дружка. Немолодой, но все еще крепкий мужик, назвавшийся Куликом, окинул меня цепким взглядом.

— Никуша, пора тебе дите заводить, — покачал головой. — Раз с такой мелочью зеленой носишься.

Женщина что-то проворчала.

— Небось, знаешь, о чем говоришь, — хмыкнул я. — Внуков, поди, нянчишь, дедуля?

Кулик, вопреки моим ожиданиям, расхохотался.

— Забавный ты парень. Признаться, думал, что разобидишься.

— Да мне ж не пятнадцать лет, чего обижаться-то? Я тоже ждал, что драться полезешь.

— Дык, и я еще далеко не дедуля. Мальцов хворостиной охаживать пока не тянет, — в тон мне ответил Кулик, похрюкивая от смеха. — Никуша говорит, тебе с подружкой в Турий Рог надобно? — Я кивнул. — Я туда караван провожаю, через пяток дней отправляемся. Хошь, и вас прихватим.

— Не худо бы, — кивнул я. — А чего ты так раздобрился?

— Перчик, это я попросила, — призналась Ника. — Жалко мне твою девочку: не привыкла она по дорогам бродить, да и погоды сейчас не те стоят.

Мне оставалось только поблагодарить и принять предложение. Так и вправду удобней и безопасней, быстрей к тому же. Впрочем, спешить мне как раз не хотелось.

Малинка долго наслаждалась купанием, причем меня на это время выставила, попросив помочь служанку. Когда бадья освободилась, вода ощутимо остыла. Оставшийся кувшин кипятка не сильно исправил положение, и у меня на омовение ушло не так уж много времени.

Сладенькая в чистой рубашке, пожалованной Никой (чувствую, расплачиваться придется долго), сидела на постели и расчесывала волосы. Я вылез, вытерся, вспомнил, что одеваться не во что, потому как всю одежду отдал служанке, чтоб постирала. Ну и ладно. В комнате тепло, да и чутье подсказывает, что в ближайшее время прикрывать наготу мне не понадобится.

Взял никину склянку с мазью и подошел к Малинке.

— Нужно подлечить твои ссадины.

— Давай, — взглянула на меня, откладывая в сторону гребень, потом, не отводя глаз от моего лица, медленно потянула подол вверх, обнажая стройную голень, округлое колено...

Я сел рядом, открыл склянку, поддел пальцем немного сероватой мази, и, когда показалась подсохшая уже царапина, осторожно провел по ней. Малинка втянула воздух сквозь сжатые зубы.

— Больно! — проговорила капризно и быстро одернула рубашку, скрывая ноги.

Ох, что-то не верится... Я поднял глаза. Девчонка надула губки и смотрела едва ли не обиженно. Хочет, чтобы с ней понянчились? Мои вчерашние уговоры выпить лечебный отвар пришлись по нраву? Проверим!

— Перчик... — запустила пальцы мне в волосы. — Ты даже лечение умеешь превратить в непотребство...

— Вот так благодарность! — усмехнулся, весьма довольный.

— Встань.

Я подчинился, Малинка тем временем стащила через голову рубашку.

Ох, чую, недешево мне встанет спасение из замка... И ведь отлично знаешь, Перец: нельзя бабам слабину показывать. Они ее чуют лучше, чем кошки — печенку, и тут же начинают пользоваться. Впрочем, кланяться Малинке у меня спина не разболится. Сколько нам вместе осталось? Неделя?

Я поспешил прогнать ненужные мысли. Не хватало уподобляться дурню из сказки, убивавшему всякий хороший момент своей жизни раздумьями о том, как будет плохо после и чем завтра придется платить за сегодняшнее счастье. Какая, к пырию, разница, как и чем?..

Так мы и провели с Малинкой те несколько дней до отправления каравана. Вспоминалась "Теплая норка", с той лишь разницей, что Ника относилась к нам не в пример лучше Флоксы. Когда мы прощались, кабатчица даже взгрустнула.

— Боюсь, Перчик, я не скоро тебя увижу, — вздохнула, с улыбкой глядя на слегка смутившуюся Малинку.

— Не волнуйся, я знаю, что воду в кулаке не удержишь, — опередила меня с ответом сладенькая.

Золотые слова, но, каким бы невероятным это ни казалось, воде, оказывается, иной раз не хочется утекать сквозь пальцы.

* * *

В дороге не произошло ничего примечательного. Кулик представил нас хозяину каравана как своих родственников, и мы почти все время ехали в повозке.

— Расчитаешься потом с Никой, — распорядился он. — Да смотри, монетами, а не тем, на что, болтают, ты мастак.

Я, понятное дело, заверил мужика, что и в мыслях не имел посягать на чужое, а сам гадал, кто ж его просветил. Ведь не Ника же, она баба неглупая.

До Турьего Рога добрались под вечер, распрощались с Куликом, поблагодарили хозяина каравана и пошли к малинкиному родичу. Вернее, девочка шла, я брел.

— Перчик, ты за несколько дней в повозке ходить разучился?

М-да, в наблюдательности ей не откажешь... Я непривычно медлил с ответом, сладенькая остановилась и пытливо посмотрела мне в лицо. Пришлось повесить голову. Расставаться не хотелось, и я сильно опасался, что нежелание станет заметным.

— Если ты никуда не спешишь, может, погостишь у меня? — Малинка взяла меня за руку и теперь пыталась заглянуть в глаза.

— Твой родич будет недоволен.

— Тебя останавливает только это?

— По-моему, причина веская.

— Перчик, я привыкла быть себе хозяйкой. Вепрь хорошо меня знает и всегда относился с пониманием.

— Ты часто притаскивала в свою спальню любовников серой кости, подобранных на большой дороге?

— Если не прекратишь пороть чушь, мы поссоримся, а мне бы очень этого не хотелось, — в голосе сладенькой зазвенел металл. — Ты, если мне не изменяет память, родич Туманного лорда.

— Угу. А еще не совсем человек.

— Об этом распространяться не будем, — усмехнулась Малинка. — Хотя в моих глазах айрова кровь тебя вовсе не принижает.

Эк на нее встреча с Корнем подействовала! Поначалу-то все нечистых духов опасалась, а стоило красавчика-айра увидеть, так и я перестал подозрения вызывать.

— Про родство с Туманным лордом тоже лучше не болтать, — буркнул я, окончательно сдаваясь (неужто ты, Перец, собирался отказаться от ее приглашения?). — Не хочу, чтобы он меня выследил.

— Ты не станешь пытаться выяснить, кто твои роители, и что с ними сталось? — удивилась девочка.

— Отчего ж, попытаюсь. Обязательно попытаюсь. Но тут нужна осторожность, и чем меньше народу будет знать о моих планах, тем лучше.

— Пожалуй, — сладенькая задумчиво кивнула. — Так примешь мое приглашение?

— Разве я могу хоть в чем-то отказать прекрасной госпоже? — обнял Малинку и поцеловал в висок. Отказать ей я и впрямь не могу, но как бы нам обоим не пришлось об этом пожалеть.

Сладенькая привела меня не куда-нибудь, а к замку, стоявшему на скале, что возвышалась над городом. Я только сейчас сообразил, что другого замка, поменьше и поскромней, в Турьем Роге нет, и маленько струхнул. Получается, ее родич — хозяин здешних земель? Три болота... Кем же был ее отец?

Малинка уверенно подошла к открытым воротам и направилась к караульным. Солдаты с любопытством уставились на нее, меня удостоив едва ли полувзгляда. Да, на разбойника не похож, и вряд ли представляю хоть какую-то опасность вверенной им твердыне.

— Лорд Вепрь в замке? — поинтересовалась девочка весьма надменным тоном.

— Лорд-то в замке, но не думаю, что ты его заинтересуешь, милашка, — усмехнулся один из караульных.

— Давай проверим, — Малинка сладко улыбнулась. — Отнеси ему вот это, — сняла с шеи свой медальон.

Служивый, разглядев пышный герб, взглянул на посетительницу настороженно.

— Что передать на словах, госпожа?

— Я уже не милашка? — ядовито поинтересовалась Малинка. — Хорошо! Вижу, дядя все же старается набирать в стражу не полных болванов. Передай, что Уртика просит дать ей приют.

Солдат коротко кивнул и кинулся выполнять приказ. Мне стало очень не по себе. Я, конечно, нагляделся на всякую Малинку, и металл в ее голосе слышал далеко не впервой, но такой властной раньше не видел. Она почувствовала мой взгляд, обернулась с улыбкой и снова стала моей сладенькой девочкой, а не какой-то там грозной Уртикой (имя мне сразу не понравилось, оно подходило королеве, а вовсе не прижитой неизвестно от кого дочери, пусть и любимой).

Второй караульный, видно, решил не наживать врагиню в лице родственницы господина, и вежливо попросил девочку пройти в ворота. На меня покосился с подозрением.

— Не порти хорошего впечатления, — хмыкнула Малинка. — Неужели не понятно, что он со мной?

— Простите, госпожа.

Извинение было принято, о чем свидетельствовал милостивый кивок. Не успел я подумать, что, пожалуй, все-таки совершил ошибку, согласившись стать Малинкиным гостем, как на весь двор прокатился зычный мужской голос:

— Уртика! — К нам стремительно приближался высокий крепкий мужчина с горделивой осанкой, в темных волосах его виднелась седина. — Хвала Небесной Хозяйке, ты нашлась! — подошел, быстро обнял девочку, отстранил от себя, оглядывая. — Жива-здорова и теперь в безопасности.

— Да, дядя. Если б не Перчик... — указала на меня, лорд даже не соизволил кивнуть, только скользнул едва ли не брезгливым взглядом.

— Пойдем, — обнял Малинку за плечи, увлекая за собой. — Нам надо серьезно поговорить, и не откладывая. Положение тяжелое, но ты поспела как раз вовремя...

Дальнейшего я не расслышал, потому как белокостный быстро удалялся вместе с Малинкой (не хочу я ее Уртикой называть). Девочка пару раз оглянулась, личико показалось растерянным. Бедняжка, похоже, и впрямь думала, что ее родич примет меня с распростертыми объятиями. Я на это не рассчитывал, надеялся лишь на вознаграждение. А меня сейчас, кажется, пинком за ворота вышибут.

На этот счет я ошибся. Караульные, не получив распоряжений лорда относительно спутника госпожи, просто поглядывали время от времени, не собирается ли подозрительный оборванец учинить какое безобразие. Но оборванец просто стоял, глазея по сторонам. В замке мне раньше бывать не доводилось, если, конечно, не считать тех далеких времен, когда я в нем, наверное, жил. И совсем недавних, когда сидел в подземелье. Ни то, ни другое не стоило принимать в расчет, потому как детство я не помнил, а в гостях у Туманного лорда ничего, кроме каземата, не разглядел.

Мне уже изрядно надоело осматривать каменные стены с узкими щелями-окошками, когда подошел слуга, молодой парень, и затараторил похлеще иной девицы.

— Пойдем! — Я послушно двинулся за ним. — Лорд распорядился отвести тебя на кухню, накормить и устроить на ночь. Ты не спешишь? Он хочет с тобой поговорить, но сейчас слишком занят с госпожой Уртикой. Вот радость-то у него, что племянница вернулась! Лорд уж надеяться перестал. Людей на поиски давненько отправил. Прочесали и Светану, и Багряный Край, и Морену, даже в Мглистые земли заглянули, хотя тамошние лорды никогда ни во что не вмешиваются, но она как в воду канула. А это ты ее сопровождал?

— Ну, я.

— И как?.. — парень уставился на меня.

Мы уже вошли в замок и оказались в широком, освещенном факелами коридоре, где больше никого не было.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил я.

Парень закатил глаза.

— Тебя как зовут?

— Перец.

— Ха, ну и имечко! — ухмыльнулся, и я заметил, что одного из передних зубов не хватает. Видно, любит задавать глупые вопросы, и его пока не отучили от вредной привычки, хоть и пытались. — Я — Зуек.

— Тоже ничего себе, — одобрил я. — В детстве не дразнили?

— Еще и сейчас случается, — помрачнел слуга. — Но тебе не советую.

— Не собираюсь, коли воздержишься от лишних вопросов.

— Да когда наши о тебе узнают, всю душу вытрясут. Приготовься заранее, что брехать будешь, коли Крапивку выгораживать собрался.

— С чего это ты госпожу Крапивкой обзываешь? — удивился я.

— Дык, в гербе у нее эта трава. А еще дед Желудь сказывал, имя ее как раз это самое и означает на каком-то языке древнем, которым белокостные пользуются. По-моему, ей подходит. Скажешь, нет? — снова сверкнула щербатая ухмылка.

— Не скажу, — проворчал я. — Веди, давай, куда велено... Зуек. Чем госпожа тебе-то досадила, что ты о ней так говоришь? Зуб выбила?

— Зуб выбила, ха! — развеселился парень, но тут же притих. — У нее, пожалуй, получится... Да ничем особо не досаждала. Госпожа, вообще-то, не вредная, только вспыльчивая больно и языкатая. Чем не Крапивка? Хотя, судя по тому, как вокруг лорды увиваются, она может и Земляничкой прикинуться.

— Малинкой, — не сдержавшись, пробормотал я себе под нос, но Зуек, на мое счастье, не расслышал.

На кухне как раз заканчивали готовить ужин, и наверх, в господские покои, потянулась череда слуг, тащивших блюда с кушаньями. Все были заняты, и я успел спокойно поесть. Уже подумывал, а не прикорнуть ли прямо здесь, на лавке (благо та была достаточно широка), как к столу подошел Зуек, а с ним еще три мужика постарше и две молоденькие служаночки, видно, из самых бедовых. Уж очень у них глазки поблескивали, и взгляды на незнакомца девицы бросали отнюдь не холодные.

— Вот, он и есть, — кивнул на меня Зуек, присаживаясь. — Перцем звать.

Девчонки тут же запереглядывались и захихикали, исподтишка толкая друг дружку в бок кулаками, мужики отнеслись к моей кличке спокойно.

— Здравствуйте, почтенные, — кивнул я слугам. — И вам, милые барышни, привет.

Хихиканье усилилось.

— Ты и впрямь спас племянницу нашего лорда? — спросил один из слуг.

— Нет, не спасал. Просто помог до Турьего Рога добраться.

Лучше отвечать осторожно: кто знает, что у здешних на уме? Вдруг решат за что-нибудь морду набить? Да и Малинке не понравится, коли я стану со слугами откровенничать. А уж Вепрю и подавно...

— Откуда добирались?

— С Цветущих островов.

Слуги удивленно переглянулись, один присвистнул.

— Ой, а правда, там так жарко, что все в одних рубахах ходят, и бабы, и мужики? — стрельнула на меня глазками одна из служаночек.

— Нет, красавица, мужики там ходят в одних штанах длиной по колено, — соврал я.

— А у тебя есть с собой такие? Вот бы посмотреть! — прощебетала вторая девчонка и расхохоталась. Глазки блестят, зубки сверкают, грудки колышутся... Тьфу, Перец, щас тебе точно морду набьют, у такой лакомой хохотушки наверняка дружок имеется.

— Он тебе непременно покажет, коли госпожа разрешит, — хмыкнул один из слуг. — Крапивка-то наша, когда одна, без родичей за плечами, небось не очень задиралась? Она до мужиков охочая, все с лорденышами крутит и даже не прячется, как другие бабы. А с тобой как?

— А ты у нее спроси, — посоветовал я. — Раз не прячется, так и расскажет, коли есть что. А я парень скромный, о своих победах-неудачах трепаться не привык.

— Ну, Перец! — заржал Зуек. — Тебе б Ужом прозываться: ловко вывернулся!

— Не без этого, — хмыкнул я, подмигивая девчонкам.

Те снова захихикали, даже мужики изволили усмехнуться, но с вопросами не отстали. Я юлил и уходил от ответов, как мог. Вился, словно недавно помянутый уж, висящий в клюве цапли. Врал, отшучивался, ссылался на забывчивость. Для правдоподобия честно признался, что ничего не помню о своем детстве, но в это как раз никто не поверил. Вот смех!

Потихоньку мужчины потеряли ко мне интерес. У них хватало дел, гость не собирался откровенничать, а любоваться на него да шутки выслушивать — невелика забава. Девчонки посидели подольше, но, когда господа наверху закончили трапезу, какая-то карга сварливо кликнула их мыть посуду, наградив меня весьма неласковым взглядом. Вздохнув с облегчением, я принялся соображать, что делать дальше.

Если честно, мне здесь не нравилось. Нет, опасностью не пахло, как в "Красном петухе" или потом, в замке Туманного лорда, просто я чувствовал себя не на месте. Тут же проснулись сожаления о том, что принял приглашение Малинки.

Поговорить бы с ней... Попросить, чтоб поторопила Вепря с наградой. Или пусть лорд прямо скажет: мол, ты все причитающееся получил, будь благодарен, что уходишь подобру-поздорову. Не стал бы с ним спорить и обиды не затаил.

Три болота, не мои какие-то мысли... Вот оно, тлетворное влияние белой кости! Столько лет жил спокойно, а тут на тебе: выясняется, что у Перца тоже имеются и гордость, и честь. И я, оказывается, не желаю, чтобы Малинка жалела о своем приглашении. Это в веселом доме и на большой дороге я был защитником, попутчиком, может, другом. А здесь, в замке, какой с меня прок? Постель согревать? Оно, конечно, и мне, и сладенькой приятно, но стыдно как-то. Опять же, и мне, и ей. Лучше пусть по-прежнему с лордами спит, те хоть ровня, а со мной... Позор один. Вот и объясню все это девочке, благо найти ее мне будет не трудно.

Стоило направиться к выходу, путь преградила давешняя хохотушка.

— Ты куда? Провожатая не нужна?

— Спасибо, красавица, нет. Мне только на двор прогуляться.

— Это лучше одному, — хихикнула девица. — А я тоже здесь, на кухне, ночую, — многозначительно улыбнулась.

— Рад слышать! За котомкой не приглядишь? Под лавкой лежит, у стола, где я ел.

— И за котомкой пригляжу, и за тобой, как вернешься, — блеснула улыбкой.

Я улыбнулся в ответ и вышел. А что, девочка очень даже недурна. Белокожая и темноволосая, как Малинка, только попухлее и личико попроще. Носика опять же такого задорного нет...

За посторонними мыслями почти не смотрел, куда шел. Это, как я понял, наилучший способ находить дорогу по-айровски: топаешь куда глаза глядят и незаметно попадаешь в нужное место. Правда, сейчас приходилось внимательно прислушиваться, не раздаются ли поблизости шаги и прочие звуки. От встречных слуг отбрехаться сумею, а от стражи — вряд ли. Сделать мне, скорей всего, ничего не сделают, но и к Малинке уже не попаду.

Мне повезло: час стоял поздний, и по коридорам никто не шастал. Айрово чутье остановило перед стрельчатой нишей, в глубине которой темнела дверь. Я прислушался: вроде тихо. Да и чего опасаться? Малинка меня в обиду не даст, а ежели ее родич там, так еще и лучше. Скажу, что хочу уйти, за наградой пожаловал.

Осторожно постучал, дверь почти сразу распахнулась. Сладенькая, одетая в одну рубашку (но какую! Тончайшего полотна, с кружевами на груди, сквозь которые чуть ли не высовывались яркие соски, с вышивкой по подолу, побогаче иного платья), в первое мгновение уставилась на меня с оторопью, но тут же расцвела улыбкой.

— Перчик! Заходи скорей! Я жду Вепря, а то бы уже давно за тобой послала.

— Может, мне пока где-нибудь побродить? — присутствовать при родственной встрече не хотелось.

— Нет, сиди тут, — провела меня в маленькую комнатку, примыкавшую к просторной спальне. Там жарко горел камин, и стояла огромная бадья с водой. Волосы у Малинки мокрые, значит, недавно выкупалась. — Не шуми и не плещись, пока дядя здесь будет. У него очень тонкий слух. Я вас познакомлю, но не сегодня, ладно?

— Как скажешь. — Прям щас полезу мыться! Чтоб ее родич, ежели ему стукнет в голову нос сюда сунуть, сразу разглядел во всей красе, и понял, как повезло его племяннице, или кем там она ему приходится. — А что это у тебя на носу?

— Сметана. Я на себя в зеркало взглянула и чуть не упала. Почему ты не сказал, что веснушки стали такими яркими?

— Да они и были яркими с самого начала. И очень славными. Надеюсь, побледнеть еще не успели, — провел пальцем по ее носику, убирая сметану.

Малинка засмеялась и позволила стереть все.

— Придется запудривать... Я это очень не люблю: нос выглядит по-дурацки.

Я хотел возразить, мол, это белокостные дураки, раз не видят, как ей идут веснушки, но в это время раздался громкий стук в дверь.

— Сиди тихо, Перчик, и по возможности воздержись от подслушивания. Я потом все сама тебе расскажу, — выбежала из комнатушки, притворив дверь.

Услыхав такую просьбу, я тут же ринулся следом. Быстро, пока Малинка не впустила лорда, приоткрыл дверь, заимев в свое распоряжение узенькую щель, куда можно было еще и подглядывать. Жулик я или нет, в конце-то концов? Сладенькой, понятное дело, вредить не собираюсь, но... Мало ли, о чем у них разговор пойдет? Для собственной же безопасности лучше ничего не упустить.

...Слушал я слушал, пока не заскучал. Малинка довольно подробно рассказывала дяде о том, как ее похитили и о путешествии домой. Меня выставила в лучшем виде, да только лорд все равно не проникся.

— Уртика, без награды я его не оставлю, только пусть убирается побыстрей.

— Почему? — тут же вскинулась девочка.

— Потому что с первого взгляда видно — прохвост твой Перчик и потаскун. Надеюсь, ты с ним не спала. Я не ханжа, ты знаешь, но всему должен быть предел. Кстати, я известил о твоем возвращении Ясменя. Он места себе не находил, когда ты пропала, и будет рад тебя видеть.

— А я его — нет! Где он был, когда меня даже не продали, проиграли в веселый дом? Прохлаждался в местных заведениях?

— Он долго тебя искал. Объездил всю Морену, в Граде-у-моря чуть ли не неделю моряков расспрашивал.

— Подозреваю, не моряков, а портовых шлюх!

— Уртика, прекрати. Сама вовсе не скромница. Раньше ведь Ясменя привечала, хотя отлично знала, что ночью он с тобой, а днем служанкам проходу не дает. Что изменилось? Понравился серокостный?

Ну вот, так я и знал. Впрочем, спорить с Вепрем глупо, он сто раз прав.

— Даже если и так, то что? Я сама белой кости лишь наполовину!

— Девочка, ты хочешь, чтобы о дочери короля Багряного Края говорили, что она пошла в безродную мать, раз ее тянет на бродяг?

Я стоял, прислонившись к косяку, а после этих слов медленно сполз вниз и едва не уселся на пол. Так вот что она скрывала! Малинкин отец — король! Три болота и одна лужа, во что я влез? Почему раз в жизни не послушался Машулю? Она-то сразу все поняла... С белокостными нашему брату путаться опасно, а уж с королями да королевнами — и подавно. С ними и родовитым нужно держать ухо востро, а уж таким, как ты, Перец...

— ...И еще раз повторю: никого не касается, с кем я сплю! Я никогда не буду королевой, хвала небесам! — часть гневного ответа Малинки я пропустил, пораженный открывшейся правдой, но ее звенящий от ярости голос быстро достиг моего сознания. Королевой не будет, и то хлеб.

— Ты станешь наместницей, и не на один год! — рыкнул Вепрь. — Значит, должна блюсти свою честь!

— С моей честью все будет в порядке! Я не стану спать ни с кем! И пусть Ясмень катится подальше! Не желаю, чтобы болтали, будто наместница Багряного Края делит мужчину с дюжиной служанок и десятком шлюх.

— Ох, Уртика, как же тебе подходит твое имя, — вздохнул лорд, и я был склонен с ним согласиться. — Спокойной ночи. Увидимся утром. Я награжу твоего спасителя и лично выставлю из замка. Пожалуй, даже снабжу свитой, которая проводит его за городские ворота.

— Спокойной ночи, дядя. Прошу тебя отложить решение до завтра. В утреннем свете даже пыльная каморка выглядит уютно.

Лорд ничего не ответил. Потом я услышал звук задвигаемого засова, и поднялся на ноги. Встречать дочь короля сидя даже мне как-то неловко.

— Подслушивал, — не спросила, а отметила вслух Малинка, стоило ей взглянуть на меня.

— Грешен, — склонил голову. — Линочка, я пойду, пожалуй, ночевать на кухню.

— Струсил? Я подозревала, что ты не слишком храбрый.

— Я осторожный.

— А зачем вернулся за мной в замке Туманного лорда? Осторожный бы деру дал.

— Трус — тем более. Ты сама себе прекословишь. То называешь трусом, то ищешь в моих поступках подтверждения храбрости.

— Я женщина, — усмехнулась Малинка. — Могу позволить себе быть глупой, говорить одно и тут же — совсем другое.

— Мне известно, что ты далеко не дура.

— А тебе известно, что мне иной раз до тошноты надоедает моя разумность, жесткость и прочие мужские качества, которым я вообще-то завидую?

— Чего тебе завидовать... — пробормотал я, сильно опасаясь вызвать очередной приступ гнева. — Ты ими обладаешь в полной мере. Некоторые мужики не дотягивают.

— Спасибо! — неожиданно рассмеялась сладенькая. — Приятно, что ты столь высокого мнения обо мне. Вот если б еще позволял побыть женщиной не только в постели...

— Да я с тебя пылинки сдувал в дороге!

— Ты сдувал пылинки с ценного груза, за доставку которого в целости и сохранности назначено немалое вознаграждение.

— Плевал я на ваше вознаграждение! Пусть лорд отдаст его этому... Ясеню...

— Ясменю.

— Ну, Ясменю! Бедняга поиздержался, наверное, в Граде-у-моря. Там девочки привыкли к щедрым морячкам и за горсть медяков никого ублажать не станут, будь ты хоть трижды белокостный!

Три болота, ну что я несу! На вознаграждение мне вдруг и впрямь стало плевать, но за дерзость Малинка меня, пожалуй, выпороть прикажет.

— Тебе очень идет ревновать, — проворковала сладенькая, запуская пальцы мне в волосы. — Выкупайся, только побыстрей, ладно? Я жду.

Тьфу, ну что ты будешь делать? Может, кто-то на моем месте и смог бы уйти, но осторожный Перец принялся стремительно стаскивать с себя одежду и поспешно полез в бадью.

* * *

Купаясь, я проклинал свою слабость и глупость последними словами, но, оказавшись в постели со сладенькой, тут же позабыл обо всем. Мне, признаться, давно уже было без разницы, кто ее родители, девочка притягивала сама по себе. Вот и сейчас мысль о том, что отцом Малинки был самый что ни на есть настоящий король, почти сразу выветрилась из головы.

Мы долго не могли угомониться, благо путь от Холмищ до Турьего Рога, проделанный в повозке, утомил разве что бездельем. А когда, наконец, насытились друг другом, я решил позадавать вопросы.

— Линочка, неужели отец-король разрешал тебе спать с кем попало?

— Ох, Перчик, как же тебя заедают мои прежние любовники! — Я обиженно засопел. Да, заедают! Сам себя дураком чувствую, но таких признаний она от меня не дождется. — Представь себе, не запрещал. Он любил меня и гордился, что его дочь не желает обычной женской доли. Меня с детства раздражали куклы, наряды, жеманство, плаксивость и глупые бабские разговоры. Брат был ненамного старше, и я привыкла проводить время с ним и его учителями. У меня неплохо получалось то, что давалось ему и любому другому мужчине: и науки, и владение оружием. Отец заметил, и не запретил, а наоборот, стал поощрять. Мои успехи доставляли ему радость, но он понимал, что после его смерти дочери придется нелегко. В Багряном Крае, как и в других странах, женщин редко принимают всерьез. Особенно тех, кто не может похвалиться белизной кости. Мужские умения незаконнорожденной вызывали б не столько уважение, сколько злость. И отец посоветовал мне не пренебрегать женскими искусствами. Не шитьем и кухней, конечно, а танцами, музыкой, хорошими манерами, умением одеваться и управлять мужчинами, используя свою привлекательность. Он надеялся, что я стану посланницей при дворах соседей. Очень полезной посланницей, ведь никто не относился б ко мне серьезно, принимая за очередную пустоголовую дочурку с подпорченной родословной, которой не светит приличное замужество, и она прожигает жизнь в постелях всех, кто сумел понравиться. Попутно выясняя ценные для Багряного Края сведения.

— Что-то вроде разведчика?

— Да, и не только. Я могла бы острожно, исподволь, подводить нужных людей к нужным мне решениям.

— Трахаясь с ними?

— Постель — крайняя мера, — усмехнулась она. — Полагаешь, я не смогла бы заставить тебя помочь мне добраться до Светаны, не прибегая к этому безотказному средству?

— Ну-у... — задумался я.

— Хватило б пары веселых деньков у Флоксы. После ты кидался б исполнять каждый мой намек на желание, стоило бы задумчиво приобнять губами кончик любого продолговатого предмета: рогалика, огурца, морковки или даже пальца. Странно, что женщины обделяют тебя этой лаской. Такого красивого мужского достоинства мне раньше видеть не доводилось... — закончила она мечтательно.

— Какая ж ты все-таки язва! Не зря тебя кличут Крапивкой.

— Уже слуги наболтали? Надеюсь, ты с ними не откровенничал?

— Нет, конечно. Я, как выяснилось, недоумок только в одном.

— М-м-м, и в чем же? — длань королевской дочери уже некоторое время блуждала чуть пониже моего живота.

— В том, что дал сесть себе на шею развратной белокостной девчонке.

— На шею? Вот уж куда не собиралась садиться! — и принялась устраиваться совсем на другом месте.

— Ты все время уходишь от ответов, распаляя мою похоть, — проворчал я, когда запыхавшаяся наездница рухнула мне на грудь.

— Я уже опять готова отвечать, — простонала Малинка.

— А я пока не готов слушать, — сжал ее в объятиях и перевернулся. Нельзя позволять сладенькой верховодить еще и в постели. Я, видите ли, только здесь и даю ей почувствовать себя женщиной! Что ж, доставлю удовольствие в очередной раз.

— Ты, как я понимаю, теперь единственная прямая наследница короны Багряного Края? — спросил я, отдышавшись.

— К счастью, нет, — ткнулась носом мне в шею. — Ты хорошо пахнешь.

— Мы, айры, всегда пахнем тем, что нравится женщине, с которой спим, — совладать с желанием подурачиться не получилось. — Хошь яблоками, хошь, розами, хошь...

— ...перцем.

— Смотри, не расчихайся, — хмыкнул я.

— Да ты не перцем пахнешь, а разогретой солнечной степью, — задумчиво проговорила Малинка. — У нас в Багряном Крае степей нет, но брат однажды брал меня в Ветлуж, там я ее и видела. И не только видела, но и валялась в траве, а она так чудесно благоухала...

— Тимьяном? — отчего-то не сдержался я.

— Может быть. Я не знаю тамошних трав, — она помолчала, потом заговорила снова. — Единственный прямой наследник короны Багряного Края — мой племянник, которому нет еще и двух месяцев. Брат, оказывается, женился втайне от семьи, но сделал все согласно правилам, тому есть свидетели. Малыш — законный наследник, в отличие от меня и дяди. Вепрь — бастард моего деда, они с отцом наполовину братья. Он и привязался ко мне из-за сходного происхождения. Правда, его мать была белокостной, хозяйкой этого замка и очень самостоятельной особой. Наверное, дядя терпит мой нрав, потому что я напоминаю ему матушку.

— Твоя тетка знает о мальчике?

— Вепрь уверен, что нет. В любом случае, и младенца, и мать охраняют его сыновья, на них можно положиться. А мне придется стать наместницей, — Малинка вздохнула. — Разберусь с теткой и двоюродным братом, наведу порядок в стране — (Это у нее получится, не сомневаюсь!) — дальше видно будет...

— Видно будет? Неужели ты никогда не хотела стать королевой?

— Как тебе сказать... Конечно, я не раз в мечтах примеряла корону. Но, Перчик, только серокостные считают, что королю живется лучше всех. А мне известно, какую ношу правитель тащит на своих плечах. Я б лучше стала посланницей — все-таки посвободнее... — Она опять задышала мне в шею. — А больше всего на свете мне хотелось бы путешествовать, видеть разные страны... Знаешь, как долго мне снилась поездка в Ветлуж? Цветущая степь, небо, ветер, никаких стен, ворот, дверей, решеток, надоедливой челяди...

Я ничего не ответил, обнял сладенькую покрепче, прижал к себе. Хорошо знаю, что такое зов дороги. Может, в этом тоже проявляется айрова кровь? Корень же говорил, что мужчины их племени часто уходят странствовать. Мне нравится бродить: летом на севере, где вздымаются прохладные скалы и шелестят тенистые леса, зимой на юге, где теплый песок, ласковое море, благоухающие острова. Весь мир передо мной, и я сам решаю, куда идти.

Незаметно я заснул и увидел сон, как мы с Малинкой валяемся в высокой степной траве, и головы кружит пряный дух смятых нашими телами стеблей и листьев. Небо ясное, без единого облачка, но вдруг начинает грохотать странный гром. Не грозовой, рокочущий, а ритмичный: бум-бум-бум, словно кто-то дубасит кулаком в толстую деревянную дверь...

— Перчик! — сладенькая (настоящая, а не та, что во сне) трясла меня за плечо. — Мы страшно проспали! Вставай скорей и одевайся! Вепрь сейчас дверь высадит.

Я кубарем скатился на пол и заоглядывался в поисках штанов. Их нигде не было. Малинка, впопыхах натянув рубашку, метнулась в комнатушку, где я вчера прятался. Угу, и купался, а, значит, там и разделся. Вскочив на ноги, кинулся за девчонкой. Три болота, ох, и достанется ж тебе, Перец, от лорда! Ну, пусть уж лучше убьет, чем евнухом сделает.

— Одевайся, — сладенькая пихнула мне в руки штаны и рубаху. — Сиди здесь тихо. Я успокою дядю, потом позову тебя. В обиду не дам, не бойся, — поспешно чмокнула в губы и выбежала, я слегка приободрился.

Через пару мгновений раздался резкий грохот: видно, лорд в раздражении так толкнул открывшуюся дверь, что она ударилась о стену. Тут же зарокотал его голос:

— Я вчера предупредил тебя, девчонка! А ты повела себя как потаскуха! Твои отец и брат умерли не так уж давно, но, видно, напрочь позабылись, раз вместо скорби ты предаешься разврату с какой-то приблудной швалью!

— Если б не приблудная шваль, как ты изволил выразиться, я тоже была бы мертва, — неожиданно спокойно произнесла Малинка. — Он — мой гость, и тебе придется с этим смириться.

— Одуревшая весенняя кошка, даром что осень на дворе... — голос лорда перестал рокотать, в нем отчетливо послышалась усталость. — Никогда не думал, что потеряешь голову из-за какого-то... Вообще не думал, что ты способна потерять голову.

— Я и не теряла! — теперь, похоже, начала злиться сладенькая. — Перчик не только помог мне выбраться из веселого дома и попасть сюда, в Турий Рог. Он сумел напомнить, что, хотя мои самые любимые люди умерли, сама я пока жива.

— Ох, бабы... Хвала Небесной Хозяйке, у меня нет дочери. Где этот твой... Удрал через каминную трубу?

Я пару раз вздохнул поглубже и открыл дверь. Собрался шагнуть в спальню и чуть не столкнулся с застывшей на пороге Малинкой. Она слегка улыбнулась, видно, желая подбодрить, и отступила в сторону. Лорд медленно направился мне навстречу, мрачный, как замковое подземелье. Подошел почти вплотную, остановился и принялся неприязненно разглядывать, сверля пылающими очами с высоты своего немалого роста. Три болота, попадется мне хоть раз кто-нибудь пусть не ниже, а равный, кому можно в лицо смотреть, головы не задирая?

— И как же ты узнал, где именно ночует моя племянница? — поинтересовался Вепрь. — Кто из слуг тебя провел?

— Это не слуги, это сердце, — ляпнул я и тут же прикусил язык. Ну надо быть таким болваном, Перец! Хорошо еще, не сболтнул про другой орган, который был заинтересован гораздо сильнее.

Малинка не сдержалась и прыснула. Смешно ей. Тоже, небось, подумала о моем неугомонном друге.

— Ты странствующий песенник? — взгляд лорда, устремленный на меня, стал задумчивым. — Или просто дурачок?

— Я, скорее, странствующий сказочник, — язык по-прежнему работал быстрей разума. — И к тому же недоумок, вы совершенно правы, добрый господин.

— Не пора ли честь знать, сказочник? Я щедро награжу тебя и отпущу с миром на все четыре стороны.

Я глубоко вздохнул, готовясь ответить, что да, давно пора, жаль, еще вчера не ушел. И награды никакой не нужно, вот только бы десяток золотых — отдать долг хозяйке постоялого двора в Холмищах. Но тут взгляд мой упал на Малинку.

Сладенькая едва заметно двинула головой из стороны в сторону: мол, нет. И посмотрела просительно: не уходи. Я никогда не видел у нее таких умоляющих глаз.

— Парень, не забывайся! — раздался голос лорда. — Эта ягодка не про тебя!

— Простите, добрый господин, — отвел глаза от Малинки и посмотрел на Вепря прямо, не прячась. — Я подчиняюсь лишь моей госпоже. Если она отошлет меня прочь, я уйду сразу же, безо всякой награды.

— Я тебя не отпускаю! — тут же выпалила девочка. — Мне нужен личный слуга.

— Уртика, — Вепрь, казалось, потерял ко мне всякий интерес и заговорил с бесконечным терпением. — У дамы должны быть служанки, а не слуги.

— Все отлично знают, что я не лажу с женщинами. Они постоянно на меня жалуются, ты же сам мне выговаривал. Неужели забыл?

— Думаешь, люди так глупы? Все сразу поймут, что ты с ним спишь. А я уже объяснял, что наместница должна заботиться о своей чести.

— Люди станут болтать в любом случае. Если я сегодня же выставлю Перчика, они будут еще долго обсасывать историю спасения госпожи Уртики, уделяя немалое внимание ее якобы отнюдь не целомудренным отношениям с безродным спасителем. А вот если он останется, да еще моим слугой, многие засомневаются. Это ведь неслыханная дерзость: столь откровенно цепляться за любовника серой кости. Пожалуй, даже Крапивка на такое не способна, — Малинка сладко улыбнулась лорду и плутовски подмигнула мне. — И, дядя, разлюбезная тетушка, лишившись всяких надежд на корону для сыночка, не преминет растрезвонить, что наместница не одну неделю провела в веселом доме, где ею пользовались все желающие. Я могу до хрипоты повторять, что там ко мне никто не прикоснулся, но люди же не глупы...

— Достойная дочь своего отца, — проворчал Вепрь. — Надеюсь, взойдя на престол, не утратишь изворотливости. Уговорила, потерплю твоего нового слугу, — вновь соизволил меня заметить. — Не завидую тебе, парень, даже если большинство поверит в ее сказку, — взгляд правда стал сочувственным. — Из сточной канавы в замковы палаты — такие мало кому нравятся, знаешь ли.

Лорд вышел, напомнив Малинке, что ждет ее для какого-то очередного разговора. Она обещала поторопиться.

— Линочка, я не стал перечить при твоем родиче, но мне, по-моему, и впрямь лучше убраться восвояси...

Нет, ни сам Вепрь, ни его предупреждения не пугали. Какое мне дело до сплетен и завистников, если Малинка попросила остаться! Но уж слишком хорошо понимаю: королевна и бродяга — отличная парочка для душещипательной истории или песни. Там они у всех вызывают сочувствие и приязнь, а в жизни... И если я в глазах большинства буду выглядеть молодцом (парень не промах, раз королевскую дочь заполучил), то сладенькую примутся честить покрепче, чем одуревшей кошкой. А я не желаю, чтобы из-за меня она снова почувствовала себя грязной.

— Ответь мне правду, Перчик, — Малинка смотрела серьезно и, пожалуй, ласково, без обычной издевочки. — Обещаю, не будет ни обиды, ни злости, ни мести. У меня хватает разума, чтобы быть тебе благодарной, и совести, чтобы не забывать об этом. Мне всего лишь нужна правда.

— Я отвечу честно, если буду знать ответ. Спрашивай.

— Я тебе надоела?

— Нет! Конечно же нет, — с облегчением выдохнул и тут же задумался, почему с души будто камень свалился. Какого вопроса я ждал?

— Почему ж ты хочешь уйти? Трусишь?

— Осторожничаю, — улыбнулся я.

— Я не дам тебя в обиду! — рассмеялась она. — С дядей, вон, получилось. И еще: ты свободен. Надоест спать со мной — уходи, с наградой или без, как захочешь.

— Беспокоюсь-то я не за себя...

— За меня? Это очень лестно, — прильнула ко мне и заглянула в лицо, на губах заиграла знакомая лукавая улыбка. — Ты же знаешь, я могу за себя постоять.

— Знаю. И догадываюсь, что ты можешь получить все, что захочешь. Вот только никак в толк не возьму, зачем тебе я? — признаться, этот вопрос порой донимал меня после побега из замка. "Для тебя я пошла б и на большее..." — не раз звучали в голове Малинкины слова, сказанные сквозь решетку.

— Ох, Перчик, какой же ты все-таки глупый... — сладенькая высвободилась из моих объятий, направилась к сундуку, откинула крышку и принялась перебирать наряды, подыскивая, что надеть. — Мне нравится спать с тобой, вот и все. Ты бы на моем месте тоже постарался удержать рядом желанную женщину, пока она желает тебя. Все так живут.

Я не стал возражать. Это правда, многие так живут, только никогда не слыхал, чтобы люди на все были готовы ради тех, с кем просто приятно покувыркаться в постели.

* * *

Мы провели в замке Вепря не так уж много времени, от силы дней десять. Малинка объяснила, что по традиции Багряного Края предъявить права на корону можно до первого дня осеннего равноденствия, который последует за смертью короля.

— Срок близится, поэтому я так спешила попасть на север. А вовсе не потому, Перчик, что стремилась вернуться в клетку.

Мне оставалось виновато кивнуть. Я в последнее время только и делал, что чувствовал себя виноватым. Под грозным взглядом Вепря, которому старался пореже попадаться на глаза, под завистливо-непонимающими — слуг, под обиженными — молоденьких служанок.

Обитатели замка, как и предрекал лорд, здорово удивились, узнав, что я остаюсь при госпоже Уртике. Зуек, с которым мы были хоть чуть-чуть знакомы, поначалу донимал расспросами. Я скормил ему малинкины слова: мол, не терпит она женскую прислугу. Парень, как ни странно, не слишком удивился. Зато на меня насели девчонки, особенно Нежа, темноволосая хохотушка, которой я в свое время поручил присматривать за моей котомкой.

Интерес женщин был много хуже любопытства мужчин: мне вовсе не улыбалось вызвать ревность Малинки. За один раз я бы оправдался, ссылаясь на необходимость сохранять правдоподобие моего положения слуги, но айрову кровь не утаишь. Нежа, конечно, вряд ли поймет, что я не совсем человек, просто решит — любовник ей попался замечательный. И сама проходу не даст, и подружкам растреплет. Им, ясен хрен, тоже попробовать захочется, а уж с этим сладенькая точно мириться не будет.

Пришлось сочинить историю о том, как мы с Малинкой, спасаясь от преследования банды головорезов, бросились в бурную реку. Течение оказалось таким сильным, что мы уже прощались с жизнью, и в минуту отчаяния дали Небесной Хозяйке обет целомудрия.

— На всю жизнь?! — ахнула служаночка чуть ли не в ужасе.

— Госпожа Уртика — до свадьбы, а я — на год.

— Жаль, что ты тоже не до свадьбы, — хохотнула Нежа. — Я б тебя мигом на себе женила. Спасибо, Перчик, что все объяснил. Понятно теперь, почему она тебя в услужение взяла — вдвоем, наверное, обет соблюдать проще. Вместе обещались Хозяйке, и теперь друг у друга на глазах.

Я степенно согласился. Да, вместе, ночами, нам было легко и по-прежнему хорошо.

— Может, госпожа замуж наконец выйдет, — продолжала девчонка. — За лорда Ясменя. Вот уж затейник!.. — и залилась глупым бабским смехом.

Угу, затейник. Догадываюсь, раз Малинка его терпела, несмотря на Нежу и всех остальных. Тоже, небось, тыквой до потолка достает...

Как ни странно, Ясмень оказался одного со мной роста, только тело у него было тяжелое, кряжистое. То ли поесть любит, то ли мечом много машет, а может, и то и другое. Вообще-то, малинкин лорд и за красавчика сошел бы, да уж больно у него морда была слащавая. Служаночки, те так и таяли.

Я Малинку предупредил насчет обета целомудрия, она долго смеялась, но выдумку оценила. Ясменю тут же все выложила, стоило ему лапу ей пониже спины положить.

Дело было в комнате с книгами, блибли... короче, как-то хитро и длинно она называется, я не запомнил с первого раза. Мы туда пошли, чтобы поискать, нет ли где упоминаний о Туманных лордах. Девочка все надеялась что-нибудь о моих родителях разузнать, но найти ничего не удалось. Зато Ясмень подвалил, и мне пришлось за полками прятаться.

— Уртика, так за чем же дело стало! — оживился он. — Я готов хоть завтра назвать тебя супругой!

— А я пока не готова выбрать мужа, — усмехнулась сладенькая. — И от обета еще не устала.

— Ты? — не поверил Ясмень.

— Да. Я изменилась, — Малинка посерьезнела. — Я стану наместницей.

— И поэтому ты перестала заботиться о своей внешности и носишь на шее дешевые побрякушки? — поддел пальцем "морскую слезу", с которой сладенькая расставалась только на ночь.

— С моей внешностью все в порядке, — Маклинка резко и сильно хлопнула его по руке. — А украшения я выбираю, какие хочу.

— Я не мальчишка, Уртика, — тон лорда изменился и от слащавости на физиономии не осталось и следа (да, я не только подслушивал, но и подглядывал). — И знаю, что женщина старается выглядеть так, чтобы нравиться своему мужчине. Любопытно, кому по вкусу простецкий веснущатый нос и морской мусор? Морячка в странствиях подцепила?

— А тебе шлюхи в Граде-у-моря понравились?

— Я — мужчина.

— И что? Чем ты лучше? Сойдемся в поединке, еще неизвестно, кто победит. Я много образованнее тебя и уж точно не глупее. Что остается? Твое умение мочиться стоя?

На миг я даже посочувствовал Ясменю: сладенькая умеет язвить словом, а тут еще и тон был весьма соответствующий. Но мужик оказался не так-то прост.

— Дорогая, воздержание очень плохо на тебе сказывается, — голос и лицо лорда вновь стали излишне любезными. — Да еще женские дни близятся, не так ли?

— Так, так, — Малинка тоже неожиданно успокоилась. — Но обет есть обет, Ясмень. Оставь меня одну, прошу. Отдохну немного здесь, в тишине, приду в себя, успокоюсь.

— Конечно, милая. Я пошлю в город за пудрой. У Вепря в хозяйстве она вряд ли водится. А пока смажь нос сметаной.

Ясмень хотел поцеловать девочку в губы, но она резко отвернулась, и получилось в щеку. Лорд, сделав вид, что так и надо, вышел. Я благоразумно не спешил покидать свое убежище. Малинка выждала немного, потом осторожно подошла к двери, резко распахнула ее и выглянула в коридор.

— Выходи, Перчик, он и правда ушел.

— Серьезный у тебя ухажер.

— Уже набрался здешних манер? Перестал называть вещи своими именами, — пояснила, заметив мой недоуменный взгляд. — Он — мой любовник. Бывший. Хитрый, жесткий. Когда я была просто незаконнорожденной дочерью короля, то годилась для приятного времяпрепровождения. Теперь я — будущая наместница, и на мне, пожалуй, имеет смысл жениться.

— Ты к нему привязана?

— Нет. И никогда не была. Ясмень хорош в постели, у него сложный характер. Он идеально подходит для удовольствий и оттачивания навыков обращения с мужчинами.

Мне и раньше не нравилась эта холодная прямота, а здесь, в замке, стала чуть ли не тошноту вызывать. Не шла сладенькой эта манера, совсем не шла. Да еще бывший ее, оказывается, в койке не промах... Видно, на лице моем промелькнул отсвет невеселых мыслей, потому что Малинка тут же затолкала меня в темный закуток между книжными полками.

— И не вздумай ревновать, — прижалась ко мне, быстро, жадно целуя в шею и подбородок. (Хм, моя ревность заводит девочку также, как меня — ее злость?) — Он очень проницательный, сразу почует. Такой враг нам не нужен. А лучше тебя у меня никого не было, сколько можно повторять?

Не было... Переспи она с Корнем, я в списке был бы сейчас примерно там же, где Ясмень.

Что еще рассказать о жизни в замке Вепря? Про то как я пробирался в малинкину спальню поздно вечером и уползал оттуда ранним утром? Про то, как боялся столкнуться во время этих коротких перебежек с Ясменем? Скучно это было и муторно. Эх, где вы, прекрасные деньки и расчудесные ночи, когда мы были вдвоем...

Малинка так и не стала ни отбеливать веснушки, ни запудривать их, и "морскую слезу" не сняла. Ее бывшего это страшно бесило, и он очень быстро заподозрил меня в столь неприятных для него переменах. Разговаривать со слугой Ясмень, видно, считал ниже своего достоинства, вот и принялся допекать сладенькую. Я слышал раза два обрывки их разговоров. Она высмеивала его подозрения да попрекала тем, что не он ее спас.

— Мне нравится мой нос — ни у одной белокостной такого нет, и я буду задирать его как можно выше, чтоб завидовали. И ракушка такая здесь на севере одна-единственная и висит на моей шее. Что до слуги: я перед ним в неоплатном долгу. К тому же он толковый расторопный парень, не мозолит глаза, не утомляет уши и не примеряет мою одежду и украшения. Если тебе не достаточно этих вполне разумных доводов, мне жаль, Ясмень. Да и, собственно, почему я перед тобой оправдываюсь? Ты мне не родич и не муж, так что не смей больше заговаривать о веснушках, ракушке или Перце.

Вот так она его отбрила, и мужик, казалось, успокоился. Вернее, полностью перенес свое внимание на служаночек, попутно, как поведала мне Нежа, расспрашивая их о слуге госпожи Уртики.

Я старался не попадаться Ясменю на глаза, но в те два или три раза, что пришлось с ним столкнуться, он зыркал на меня как дракон на девственницу. В смысле, сожрать хотел.

Малинка посоветовала мне поговорить с Желудем, тем самым старикашкой, которого поминал Зуек. Мол, сколько ему лет, никто не ведает, а сам он свой возраст давно позабыл, но дед за свою жизнь побывал много где и знает почти обо всем, о чем ни спросишь.

— Может, он что-то вспомнит о твоих родителях. Вернее, о том, что происходило в Мглистых землях лет двадцать-тридцать назад.

Сама встречаться с кладезем памяти отказалась, довела меня до входа в каморку, где жил старик, и улизнула. Мол, потом расскажешь, если что-то узнаешь и сочтешь нужным поделиться, а мешать она не хочет.

Поговорив с полчаса с Желудем, я понял, почему Малинка не желала с ним видеться. Дед был изрядно не в себе и выглядел совсем ветхим, едва ли не просвечивающим, как истертая ткань, но при этом нес такую похабень, что даже меня начал вгонять в краску.

— Когда я ребенком гостила у Вепря, Желудю еще хватало сил разгуливать по замку, и противный старикашка не упускал случая ущипнуть меня пониже спины, — призналась Малинка, когда я вкратце пересказывал нашу беседу.

— Да ладно тебе, детей щиплют безо всякой задней мысли, особенно если они не золотушные. А ты наверняка была миленькой девчушкой, с задорным носиком и кругленькой попкой. Эти части тела у тебя и сейчас очень славные, — не упустил возможности немного поддразнить Малинку.

— Вот-вот, — хмыкнула та. — Поэтому я и не пошла с тобой. Теперь дед щипал бы меня уже с целым возом задних мыслей, а я должна была бы терпеть из уважения к его сединам.

Шутки шутками, а из потока не очень связных воспоминаний Желудя мне-таки удалось кое-что выудить. Если верить его словам, у предпоследнего Туманного лорда из законных детей была только дочь, которая и стала наследницей. Когда она вошла в пору, все поехало вкривь и вкось. Девица спуталась с каким-то проходимцем (очень похоже на моего папашу-айра) и понесла от него. Старику-отцу ничего не оставалось, как поженить парочку. Может, все бы и кончилось миром, да брат девицы, бастард Туманного лорда, совсем разобиделся. Титул и земли достались сестрице, а она, хоть и рождена в законном браке, оказалась потаскухой. Разве это справедливо? Пока был жив старый лорд, парень прикидывался добрым братом, но когда через несколько лет после свадьбы старик отошел к праотцам, с молодой госпожой и ее мужем что-то случилось. Я так и не смог добиться вразумительного ответа на вопрос, убили их или нет. Не знал Желудь, кто родился у влюбленной парочки: мальчик или девочка, и что стало с дитем. Но даже эти отрывочные сведения выглядели подозрительно, и я вполне вписывался в историю в качестве чудом уцелевшего законного наследника.

Что отнюдь не приводило в восторг. Сидя в подземелье, я успел подумать, как нелепо выглядел бы на месте Туманного лорда. А насмотревшись в замке Вепря на с утра до ночи чем-то занятую Малинку, и, еще пуще, послушав ее сетования, совсем расхотел менять свою бродяжью жизнь.

Плюнуть бы на поиски правды, но целый рой вопросов, надоедливо жужжа в голове, по-прежнему не давал покоя: кто я, что сталось с моими родителями и, самое главное, какую тайну скрывает моя память (вернее, ее отсутствие).

— Тебе надо поговорить с колдуном, — предложила Малинка.

— С колдуном! Знаешь, сколько они просят за свои услуги? Хотя, знаешь, конечно, — я провел пальцем вокруг ее пупка (свободно разговаривать мы могли только ночами, поэтому все беседы проходили в постели, что нас обоих вполне устраивало). — И вдруг, получив деньги с меня, он захочет стрясти золотишка и с Туманного лорда? А то еще залезет без спросу мне в голову, и Хозяин Подземья ведает, чем это обернется. Пожалуй, лучше смертью, чем безумием.

— Да-а, Перчик, осторожность у тебя в крови, — голос звучал с обычной издевочкой. — Я знаю одного колдуна, которому можно доверять. И платить ему не придется.

— Ты с ним спала?

— Ну что ты, право, все об одном? — хихикнула, но на вопрос так и не ответила. — Скажи лучше: согласен с ним встретиться?

— Если ты ручаешься, что это не опасно...

— Не опасно!

— Хорошо, — вздохнул я. — Проводишь или объяснишь, как его найти?

— Он живет в Окоёме, башне у восточной границы Багряного Края. Как раз на пути в Брег, нашу столицу.

— Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой?

Признаться, я думал, что наместнице мои услуги не понадобятся.

— А ты уже собрался уходить?

Собрался... Три болота, я должен был уйти сразу, как только Вепрь вцепился в свою драгоценную племянницу во дворе замка! Все-таки я — непроходимый болван. Когда еще думал про лисов, отгрызающих лапу, чтобы выбраться из капкана, а сам продолжал увиваться вокруг гостеприимно распахнутых железных челюстей. Хотя какие там челюсти? По-моему, Малинке будет так же больно отпустить меня, как мне — уйти... Ох, не льсти себе, Перец! А если это правда, ты вдвойне дурак, что позволил всему зайти так далеко.

— Собрался уходить? — сладенькая приподнялась на локте и заглянула мне в лицо.

Голос ее стал тонким и жалким. Ночами, в постели, девочка в последнее время вела себя странно, будто раскисала. Не то чтобы мне не нравилось, наоборот. Я ведь хорошо знал, какая она сильная и уверенная, а со мной становилась нежной и, пожалуй, уязвимой. Не беззащитной — Малинка легко могла бы за себя постоять и словом, и делом, позволь я себе какую-нибудь глупость, а именно уязвимой. Я чувствовал, что могу ощутимо ранить ее, не прилагая к этому особых усилий. Потому, услышав, как сладенькая повторила вопрос, вместо того, чтобы уговорить ее отпустить меня, сгреб в охапку и прижал к себе.

— Нет. Только глупец упустит возможность поболтать с проверенным колдуном, да еще бесплатно.

Все верно, глупец. Боюсь, плата, которую мне придется отдать за слабость и промедление, будет гораздо больше любых требований колдуна. Разве что попросить его сварить отворотное зелье, ежели такое бывает. Не для меня, для Малинки. Чтобы она сама послала меня подальше. Тогда я смогу уйти, оставив в капкане кусок кровоточащей плоти и заткнув дыру в груди ворохом воспоминаний — лучшей наградой.

Три болота, ну что за бред родится в моей голове? Как бы мне из сказочника и впрямь в песенника не превратиться. От бабенок, правда, и в этом случае отбоя не будет, особливо ежели научусь слезоточивые стишки складывать.

* * *

Вот так я и оказался в хвосте отряда, едущего в Брег, столицу Багряного Края. Малинку сопровождал Вепрь с двумя дюжинами солдат и Ясмень с десятком своих людей. Я ездить верхом не умел, но сладенькая приказала конюхам подыскать для меня лошадь поспокойнее и объяснить, как с ней управляться. Не скажу, что эта затея мне понравилась, но с сонной кобылкой не первой молодости мы кое-как нашли общий язык. Может, айрова кровь помогла, уж не знаю. Проверять эту догадку, пытаясь оседлать жеребчика, у меня желания не возникло.

Путь до Брега, по словам Малинки, должен был занять неделю с небольшим. На ночь Вепрь решил останавливаться на постоялых дворах, и сладенькая, нимало не смущаясь, распорядилась, чтобы я спал в ее комнате.

— Мы не в твоем замке, дядя, — заявила она. — Вдруг Левкоя (так звали ее тетку) проведала о наших планах и подошлет убийцу?

— Полагаешь, этот твой Перец справится с наемником? Давай уж я к тебе на ночь по паре солдат приставлять буду, — проворчал Вепрь, огорченный нежеланием племянницы соблюдать приличия и в то же время признающий справедливость ее опасений.

— Перец будет не один, а со мной. Вдвоем мы управимся не хуже твоих солдат.

Лорду ничего не оставалось, как согласиться. Ясмень, к моему удивлению, воспринял известие на редкость спокойно. Вежливо предложил Малинке услуги охранника, она любезно отказалась. А вот моя жизнь после этого стала сложнее. Отвергнутый лорд, похоже, отдал распоряжение своим людям, и они при каждом удобном случае пытались досадить неугодному слуге. То чей-нибудь жеребец куснет мою сонную кобылку, и она взбрыкивает, сбрасывая седока на землю. То сам Ясмень отстанет, а потом пронесется мимо, будто за ним свита Хозяина Подземья гонится, огрев нас с лошаденкой плетью, чтоб не мешались, да еще обрызгав летящей из-под копыт грязью. Про тычки да ругань и вовсе молчу — это были сущие пустяки.

Однажды чуть не отлупили как следует, якобы спутав с кем-то, когда я вышел по темноте на двор. Хорошо, десятнику Вепря тоже приспичило. Мужик был уже в возрасте, и явно благоволил к Малинке. Я не раз замечал, как он улыбается в пышные, почти седые усы, поглядывая на сладенькую. Улыбается по-доброму, но отнюдь не по-отечески. Не удивлюсь, если узнаю, что он тоже ее щипал, когда она девчонкой у дяди гостила. Ну а на меня десятник глядел ехидно. Его мы вряд ли провели, но он, видно, имел правило помалкивать о своих догадках.

Так вот, три бугая приперли меня к стенке, один даже по уху съездить успел, да я увернулся, и удар получился смазанный, в голове почти не гудело. Стою, жду следующего, как вдруг появляется Брус, тот самый десятник.

— И чем же перед вами Перец провинился? — спрашивает спокойнехонько.

— Неужто это слуга госпожи Уртики? — солдаты Ясменя запереглядывались в фальшивом удивлении. — Ты что, Брус, в темноте видишь?

— Да я не один тут такой, оказывается, — хмыкнул десятник. — Ступайте-ка, парни, отсюда, с этим я сам разберусь.

Бугаи быстро убрались: Ясмень, небось, велел вздуть слугу без свидетелей. Брус подошел ко мне поближе.

— Да, теперь точно вижу — ты. — Я не мог различить в темноте его лица, но был уверен, что глядит мужик со своей обычной ехидной улыбочкой. — Послушай-ка доброго совета: хватило ловкости под юбку залезть, так и сиди там, не высовывайся. На твою шкуру мне плевать, а девчушка позора не заслужила. Ты же понимаешь, надеюсь — отлупи они тебя, Крапивка тут же кинется к Ясменю, а он только того и ждет. Расчитывает, в гневе она себя прилюдно выдаст.

— Понимаю, — буркнул я. — Спасибо за помощь, возвращаюсь под юбку, — и двинулся к двери.

Брус хохотнул и что-то сказал, но я не расслышал и переспрашивать не стал. Поднимаясь по лестнице, не сдержался и двинул кулаком в стену. Ну почему я такой мелкий? В папашу пошел? Он тоже не мог постоять ни за себя, ни за свою женщину? Если верить старческой болтовне Желудя, так и есть. Как же я-то уцелел?

Малинка, конечно, ничего не узнала ни о том происшествии, ни о других. Она ехала с дядей в голове отряда и днем меня почти не видела, но все равно довольно быстро начала догадываться о происках Ясменя. Как-то вечером, углядев у меня на плече красную полосу — след от плети — спросила в лоб, я, понятное дело, заверил, что все в порядке. Попыталась настаивать, я уперся.

— Вы, мужчины, как дети...

— Вот и оставь нам наши мальчишеские забавы, — проворчал я.

Пусть десять раз отлупят или вообще убьют, но позволить ей за меня заступаться? Нет уж!

Тогда-то я и стал по-настоящему жалеть, что не могу толком постоять за себя по-мужски, с мечом в руках или хоть кулаками. Раньше мне это было не нужно: в случае опасности либо удирал, либо, если не получалось, давал себя отлупить, стараясь защитить от ударов жизненно важные части тела — пах и лицо. Теперь Малинка лишила меня обеих возможностей. Сбежать от нее, не сказав ни слова, я не мог, позволить себя избивать — тем более.

Вскоре мы добрались до границы Светаны. Здесь гористая местность заканчивалась, впереди лежали холмы и долины Багряного Края. На последней скале (или первой, если смотреть с запада), возвышалась каменная башня. Крутой склон прорезали ступени длинной лестницы, которая заканчивалась у высокой и узкой двери.

— Дядя, мне нужно увидеться с Дёреном, — заявила Малинка.

— Мне тоже, — ответил Вепрь. — Остановимся здесь на ночь, — и отдал распоряжения солдатам разбивать лагерь.

— Эй, Перец, проводишь меня в башню, — окликнула сладенькая командным тоном, спешившись.

— Да, госпожа.

Мы долго поднимались по лестнице, она оказалась длинней, чем виделось снизу. Ступени покрывали круглые желтоватые пятна лишайника — видно, посетители бывают здесь нечасто. Я опасался встречи с колдуном. Ни разу с их братом не говорил, только видал издали. А баек про них ходит... И чаще всего не слишком лестных. Хотя, может, люди, лишенные дара, просто завидуют? Вон, айров вообще нечистыми духами прозвали. Да и чего бояться, если Малинка за Дёрена этого вроде как поручилась?

Девочка остановилась у деревянной двери, усаженной железными бляхами, и постучала. Я гадал, откроет ли колдун сам, или у него есть слуга. Тут тяжелая створка бесшумно отворилась, но за ней никого не было, только камни, по которым расплескались стремительно ворвавшиеся внутрь слонечные лучи. Сладенькая шагнула через порог, я за ней. По-прежнему никого не видно... Неужто хозяин приказывает предметам на расстоянии? Будто подтверждая шальную мысль, дверь медленно закрылась сама.

— Дёрен, я с другом, — Малинка подошла к винтовой лестнице, начинавшейся в углу, и позвала, задрав голову вверх.

Я тем временем оглядывался по сторонам. Круглая комната с высоким потолком, с каменными стенами без украшений, свет падает через ничем не забранное окошко над дверью.

— Кто нам открыл? — спросил у сладенькой.

— Я, — раздался низкий голос. По лестнице спускался человек в темном балахоне до пят. Когда он приблизился, я разглядел, что ткань синяя, почти черная, напоминающая цветом вечернее небо. Казалось, на ней вот-вот проступят звезды.

Цвет ткани я рассмотрел без труда, а внешность колдуна удивительным образом ускользала, и даже не от глаз, а от сознания. Поначалу показалось, что передо мной человек без возраста. Я встречал таких: им может быть от двадцати пяти до пятидесяти — разброс приличный. Но здесь был иной случай. Мужчина постоянно изменялся, вернее, неуловимо менялся его возраст. Вот он начал молодеть, лицо разгладилось, черты перестали быть заостренными, приобретая юношескую мягкость. В первые мгновения показалось, что я просто ошибся из-за скудного освещения, но (три болота!) теперь на меня взирал мальчишка лет шестнадцати, высокий, плечистый, но совсем юный.

— Здравствуй, Уртика, — улыбнулся сладенькой. — И тебе привет, мальчик.

— Доброго дня, хозяин. Только какой я тебе мальчик? Ты... — мой язык внезапно прилип к нижним зубам, не в силах двинуться, а пацан снова стал меняться.

Пара вдохов — и мужчина лет на десять постарше меня лукаво усмехнулся.

— Тебе надо научиться придерживать и своего дружка, что пониже пояса, и врага, что болтается во рту.

Я тут же прекратил попытки отлепить язык от зубов и принялся проверять самое дорогое. Ежели колдун начудил в одном месте, запросто мог учинить порчу и в другом.

— Что происходит? — забеспокоилась Малинка.

Убедившись, что в штанах все в полном порядке, я перевел дух. Девочка смотрела на меня с примесью недовольства. Пусть бы лучше на колдуна дулась: ну как у меня после его советов не встанет? И неужто ее совсем не удивляет стремительное изменение возраста Дёрена? Или она к этому привыкла за время предыдущих встреч? Я бы вряд ли смог... Вон, мужик-то совсем одряхлел, даже плечи опустились.

— Не волнуйся, Уртика. Ты же не сама за советом пришла, его привела. Вот я и наставляю мальчика на путь истинный. Таким, как он, трудно мужать без отца, и дальше будет непросто. Айры — народ скрытный. Они не станут откровенничать с полукровкой, зная, что родитель никогда не бросит свое семя, раз позволил ему взрасти.

— Но его отец, наверное, умер, когда Перчик был маленьким, — Малинка, с присущим ей пылом кинулась меня выгораживать. Хозяйка Небесная, не допусти, чтобы она когда-нибудь сцепилась из-за меня с Ясменем!

— Ты с одного взгляда определил, что я не совсем человек? — я с трудом заставил себя думать не о сладенькой, а о собственных неурядицах.

— Да. Чему удивляться? Ты ведь тоже различаешь кое-что, невидимое другим, — подмигнул мне юнец. — Пойдемте-ка наверх, детки. Чего в прихожей разговаривать, — перед Малинкой, пропуская на лестницу, склонился в полушутливом поклоне мужчина.

Что за наваждение?

Наверху оказалась такая же круглая комната, только вместо двери было большое окно до пола с массивными деревянными ставнями, сейчас широко распахнутыми. Девочка тут же высунула туда нос.

— Леса в самом румянце! — восхищенно выдохнула и обернулась ко мне. — Посмотри, Перчик.

Прежде чем подойти к сладенькой, покосился на хозяина, он жестом пригласил к окну. Я выглянул и чуть не охнул навроде Малинки. Эта сторона башни выходила на запад, как раз на Багряный Край. Теперь я знал, почему он так называется, а еще догадался, что первые люди пришли сюда осенью, наверное, в это же время.

Скалы заканчивались здесь, на границе со Светаной. Дальше простирались невысокие пологие холмы, поросшие, как и долины меж ними, кленовыми лесами (Багряный Край славится сладким сиропом, который жители получают из сока этих деревьев). Осень, расположившись в лесном краю на отведенный ей срок, окрасила древесную листву по своему вкусу — во все тона пламенеющего багрянца. А красноватые лучи заходящего солнца добавляли картине жаркого свечения.

— Хозяйка Небесная, как же красиво! — с удивлением услышал я собственный голос.

— Ты все-таки умеешь видеть, — фыркнула Малинка. — На берегу Поющего моря я решила, что ты попросту слеп.

— Я слеп? И это говорит женщина, которой я раскрыл глаза на прелесть ее веснущатого носика! — для порядка чмокнул туда сладенькую, она покраснела и смущенно засмеялась.

— Деточки, вы зачем сюда пришли? — поинтересовался Дёрен. — Золотую змейку с животика убирать?

— Нет, — еще больше смутилась Малинка. — У Перчика что-то с памятью, и он хотел...

— Подойди ближе и посмотри мне в глаза, — обратился ко мне старец.

Я шагнул к нему, он двинулся навстречу, и вот уже мы стоим едва ли не вплотную, пылающие очи вперены мне в лицо. Ну, а если говорить по-простому, колдун уставился на меня. Глаза его, конечно, не пылали, но какой-то необычный огонек пробегал в глубине. Я ровным счетом ничего не чувствовал, только взгляд не мог отвести. Не знаю, сколько времени продолжались эти гляделки, но наконец Дёрен опустил веки.

— Я тут ничего сделать не могу, — вздохнул он.

— Что с ним? — Малинка в волнении сплела свои пальцы с моими.

— Память запечатана и...

— Я слышал, ее можно освободить, — нахлынула досада, и я невежливо (и неосторожно) перебил колдуна.

— Да, я могу сделать это, но ты лишишься рассудка и вскоре умрешь.

— Значит, нет безопасного способа...

— Отчего ж, есть, — улыбнулся Дёрен задорной мальчишеской улыбкой. Как ни странно, я уже начал потихоньку привыкать к его текучей внешности. Может быть потому, что черты лица оставались в основе теми же, да и голос не менялся. — Ты можешь вспомнить сам.

— Я пытался, но... — хотел сказать, что ничего не вышло, да вовремя спохватился. К чему врать? В родной дом (вернее, замок) попал, и какие-то обрывки слов отца (ведь наверняка это были отцовы речи) в голове всплыли.

— Побольше веры в себя, — улыбнулся колдун. — Когда ты не думаешь, а веришь, у тебя все получается, разве нет?

— Наверное, — я неуверенно кивнул.

— Пожалуй, тебе следует знать, что память твою запечатали не извне, а изнутри. Это значит, постарался либо ты сам, либо кто-то очень близкий, кровный родич.

— Я сам? — Хозяйка Небесная, за что мне все эти откровения! То выясняется, что я наполовину не человек, а теперь получается, что еще и колдун впридачу? — Как? Я не умею...

— Постарайся вспомнить. Тогда, возможно, выяснится, что умеешь многое, о чем и не подозревал. А может, все обернется сведениями о местонахождении сундука с деньгами. Кто вас, айров, разберет? — древний дед подмигнул из-под седой кустистой брови.

Веселый колдунец...

— И как долго ему придется вспоминать? — подала голос Малинка.

— Не знаю, — пожал плечами Дёрен. — Может, месяц, может, всю жизнь. Нужно запастись терпением, силой тут не поможешь.

— Скажи, я смогу сопротивляться, если кто-то попытается проникнуть в мою голову насильно? — очень уж меня беспокоил Туманный лорд. Ну как попадусь ему в руки?

— Боюсь, нет. Но тогда, возможно, ты успеешь вспомнить сам.

— Не слишком обнадеживающе, — проворчал я. — Но спасибо и на этом. Будет чем заняться в минуты безделья.

— Не стоит благодарности, — покачал головой Дёрен. — Мне было любопытно увидеть друга Уртики, раньше она никого сюда не приводила. Да не покинет тебя удача! — колдун, покончив со мной, тут же перевел внимание на Малинку. — Не волнуйся, венец наместницы не слишком отяготит тебя. И я всегда буду рад помочь.

Девочка улыбнулась почти беспомощно, будто ждала других слов или хотела о чем-то спросить, но не решалась. Дёрен заметил ее колебания, с хитрым видом поманил пальцем, и, когда она подошла, приобнял одной рукой за плечи и что-то прошептал на ухо. Малинка вздрогнула, но когда повернулась ко мне, лицо было спокойным.

Так и закончилась наша встреча с колдуном. Потом с ним долго беседовал Вепрь. Отряд стал на ночь лагерем у подножия скалы, Малинку и лорда Дёрен пригласил переночевать в башне, и мне разрешил остаться, а вот Ясменю, когда тот постучал в дверь, посоветовал возвращаться домой. Тот, конечно, не послушался, и отравлял мое существование до самого Прибрежного.

Когда мы остались одни в тот вечер, я осторожно спросил Малинку, сколько, на ее взгляд, колдуну лет.

— Не знаю. Пятьдесят? — пожала плечами она.

Значит, девочка не видела того, что открылось мне. Три болота, неужто я и впрямь обладаю какими-то необычными способностями? Или это айрова кровь? Я ж не знаю, как это племя колдунов видит.

— А что Дёрен тебе на ухо прошептал?

— Да так, сущие пустяки, — она вдруг залилась краской похлеще осенних лесов своей родины.

* * *

Прибрежный, столица Багряного Края, полностью оправдывал свое название, вытянувшись по берегу огромного озера, Явора. Город оказался большим и, пожалуй, величественным, всем своим видом свидетельствуя в пользу покойного короля и его предков. Да, Малинке было о чем беспокоиться, ее наследство впечатляло.

Страна мне тоже понравилась, хотя я не очень внимательно разглядывал окрестности по дороге: был занят ковыряньями в памяти да попытками превратиться вместе с кобылкой в невидимок. Ясмень по-прежнему не давал покоя, и Брус, заметив, что обстановка накаляется, велел мне держаться к нему поближе. Его присутствие ограждало от мелких пакостей, зато угнетало невысказанным презрением. Я даже стал слегка тосковать по Зуйку и Неже — с теми хоть можно было мирно поболтать.

К счастью, дорога быстро подошла к концу, и вскоре мы въехали в высокие ворота Прибрежного.

Стража узнала Малинку и приветствовала, как королеву, да и Вепря здесь определенно были рады видеть. Тем не менее, мы направились не в жилище государя, а к городской ратуше. В замок, как объяснила сладенькая, соваться было бессмысленно — там уже обосновалась Левкоя с сыном. Отцы же города по закону обязаны выслушать любого, претендующего на корону.

Меня, понятное дело, в ратушу не пригласили, да я и не рвался. Что мне там делать? Присел на ступени, радуясь отсутствию Ясменя, который полез за Малинкой, и принялся копаться в своей бедной голове, пытаясь ухватить хоть кончик какого-нибудь воспоминания детства. После встречи с Дёреном все свободное время только этим и занимался, но пока впустую.

Не успел я как следует углубиться в дебри памяти, как Малинка с Вепрем, а за ними и Ясмень, появились на ступенях. Судя по их лицам, все было в порядке.

Сладенькая потом рассказала мне, что градоправитель принял их с радостью. Сестра покойного короля еще не увенчала сына короной, а уже принялась наводить свои порядки, не пришедшиеся по вкусу ни жителям столицы, ни остальным подданным. На Малинку поначалу тоже посмотрели с недоверием, но когда Вепрь поведал, что она станет наместницей при будущем короле, родном внуке покойного, успокоились.

День осеннего равноденствия был на носу, а, значит, и впорос о наместнике должен был решиться скоро. Малинку и ее сопровождающих приютил в своем просторном доме градоправитель. Я по-прежнему оставался при ней, изображая слугу. Серокостных горожан такое положение дел не слишком смущало. Они знали, что Уртика умеет сражаться, а что за воин без оруженосца? Не девица же ей будет стремя держать? Знали б они, какой из меня вояка...

Мы со сладенькой почти не виделись. Она готовилась к слушанию, вникала в положение дел в стране, а я чувствовал себя комнатной собачкой, о которой вспоминают в редкие минуты досуга. Нет, Малинка не относилась ко мне хуже, ее ласковость даже стала какой-то болезненной. Девочка будто боялась ранить меня, и это пугало. Я бы многое отдал, чтобы услышать ее прежний тон, приправленный легкой издевочкой, увидеть лукавство во взгляде. Казалось, все это ушло безвозвратно, осталась нежность, рвавшая мне душу, а в темно-серых глазах поселилось выражение, с которыми когда-то давно смотрела на меня Ягодка.

Неужели Малинка по-настоящему боится, что я уйду? Не хочу терять ее, но лучше разрезать по живому, чем с течением времени заметить, как взгляд моей девочки снова изменится. Сначала появится легкий налет презрения, потом пренебрежение... А потом неизбежное расставание, отравленное к тому же брезгливым сожалением: как она, наместница, могла желать это ничтожество?

Я не хотел оставить о себе такие воспоминания и целыми днями ломал голову, пытаясь вспомнить то, что забыл. Ведь если Дёрен прав, и у меня есть какие-то способности, я смогу, наконец, вздуть Ясменя, заткнуть за пояс Корня... Тьфу, Перец, ну что за щенячьи мечты? Самое главное: я смогу стать равным Малинке и уже никогда не вызову у нее презрения.

Но, как я ни старался (даже пару раз лбом в стенку стучал, несильно, правда) — память не возвращалась...

* * *

...Стоило мне в тот день выйти со двора, как путь преградил Ясмень.

— Давно хотел поговорить с тобой, — губы растянулись в волчьей улыбке.

Я оглянулся, надеясь дать деру, но сзади уже стояли, нехорошо ухмыляясь, двое его людей. Ничего не оставалось, как встретить врага лицом к лицу.

— О чем лорд может говорить со слугой?

— Ну, например, о том, что слуга много себе позволяет, — предсказуемо ответил Ясмень, схватил меня за грудки и подтащил вплотную, так, что я отлично разглядел синюю щетину на его щеках и подбородке, растрескавшиеся губы, мясистый нос с крупными порами и горящие бешенством глаза. — Она хороша в постели, да? Трудно отказаться? — прошипел, брызгая слюной.

Я попытался наподдать ему по яйцам, но получил такой удар в лицо, что тут же оказался на земле и едва успел свернуться в клубок, подтянув ноги к животу, пригнув голову к груди.

Боли, как ни странно, не было. Ни когда рот после свалившего меня удара наполнился кровью, ни когда я сплевывал выбитые зубы, будто арбузные семечки, ни когда бессчетные, казалось, сапоги, приласкали мою спину, копчик, согнутую шею, прикрытую руками голову... Ни единого всполоха боли, только жгучий, всепоглощающий стыд и, пожалуй, превышающий его страх: только бы не появилась Малинка. При ней все станет во много раз мерзее и позорнее.

Град ударов продолжал сыпаться, вдруг один, особенно сильный, пришедшийся в голову, милосердно погрузил окружающий мир во тьму. Если это смерть, я только рад...

Но это оказалась не смерть, а пробуждение. Лежа на кровати в темной комнате и хватая ртом воздух, будто он вот-вот кончится и надо успеть надышаться, я ощущал плечом теплое сонное тело Малинки. Хвала Небесной Хозяйке, я не орал и не стонал во сне, так что девочка не проснулась. Рассказать ей, что мне приснилось я бы не смог, и врать сейчас было трудно.

Я сел на краю кровати, упер локти в колени и запустил пальцы в волосы. Откуда бы ни пришел этот кошмар, он оказался очень полезным. Теперь у меня хватит сил, чтобы уйти.

Хвала Небесам, на следующий день должно было состояться назначение наместницы, и Малинка не заметила моей мрачности, которую я, к тому же, изо всех сил пытался скрывать.

Валяясь на кровати, наблюдал, как вокруг сладенькой крутятся служанки, помогая облачиться в богатый наряд, убирая волосы. Когда девушки закончили и вышли, будущая наместница (вот уж в этом у меня сомнений не было) повернулась ко мне и спросила:

— Ну как?

— Сногсшибательно. Не вздумай замазывать веснушки, ни сейчас, ни потом. Вот увидишь, через пару месяцев все белокостные дамы и девицы Багряного Края примутся рисовать их на своих породистых носах.

— Умеешь утешить, Перчик, — улыбнулась неожиданно задорно. — Поцелуешь на удачу?

— О, конечно, моя королева, — встал и подошел к ней, обнял покрепче.

— Ну, какая я королева? — зарумянилась девочка и прижалась, щекоча дыханием ухо. — Если повезет, стану наместницей.

— Моя королева, — тихонько прошептал я, но она расслышала и замерла, даже, кажется, дышать перестала. — Если б это было в моих силах, удача никогда б не покинула тебя. Нет у меня власти привязать ее, поэтому просто желаю, — и прильнул к ее устам.

— Ох, Перчик, — выдохнула, когда мы оторвались друг от друга, и провела дрожащими пальцами по припухшим губам. — Спасибо, это должно помочь.

Да, я постарался. Вложил в поцелуй всю свою веру в нее, всю нежность, и все желание. Пусть Уртика станет наместницей и за делами и заботами о благе Багряного Края забудет страстную бесшабашную Малинку. А заодно и Перца.

— Всегда к твоим услугам, — подмигнул ей.

— Тебя не пустят на слушание, никого постороннего не пустят. Но я тут же приду, когда все закончится. Не уходи никуда, хорошо?

— Ладно, — кивнул, прикидывая, успею ли собраться.

Малинка ушла, а я полез под кровать, доставать котомку. Проверил содержимое: одежда на месте, выстиранная. Денег, конечно, жук начихал, ну да это — дело наживное. Сходил на кухню, выклянчил у служанки кой-какой еды на первое время. Сказал, что госпожа отправляет с поручением. Уложил все и... не смог сдвинуться с места. Умом понимал: надо уходить, пока сладенькой нет, но ноги отказывались удирать втихую, подобно вору в ночи. Нет, я все-таки попрощаюсь с моей девочкой по-хорошему, ведь решение принято и отменить его не получится. Если почую слабину, тут же припомню сон, он все еще слишком живо стоит перед глазами...

Так я и сидел на полу рядом с котомкой, привалившись спиной к кровати. Малинка, распахнув дверь, сразу меня увидела и все поняла.

— Уходишь... — подошла и села рядом в своем распрекрасном наряде.

— Ухожу. Ты стала наместницей?

— Да. И жалею об этом. Если б они предпочли Левкою, я ушла б с тобой. Я и сейчас...

— Нет.

— Я тебе надоела?

— Ну что за глупости, Линочка? Ты знаешь, что нет.

— Знаю, — она вздохнула.

— И знаешь, что, уйдя со мной, очень быстро раскаешься в этом решении.

— Этого не знает никто.

— Я знаю. Я знаю тебя. Ты не сможешь пренебречь долгом. Если б могла, не рвалась бы так домой, не спешила.

Малинка прижалась ко мне, уткнулась в плечо и засопела, потом стала вздрагивать, и я уже точно знал, что она плачет.

— Из-за меня ты теряешь себя, — прошептал, гладя ее по спине. — Из веселой, смелой девочки превращаешься в размазню...

— А ты не теряешь себя? — подняла лицо с уже припухшим носиком, глаза полны слез, длинные ресницы слиплись копьями. — Ты сейчас такой же, каким был в притоне Флоксы?

— Нет, не такой же. А может, такой же, только теперь себе не нравлюсь.

— Глупости все это про "теряешь себя", — проворчала она. — Никто не теряет себя, просто... — замялась, подбирая слова, — ты и я превращаемся в "мы".

Я хотел возразить, но не нашел, что. Может, она права? Может, мы срастаемся, как два молодых деревца, посаженных вместе, переплетенных стволиками и постепенно сливающихся, но не теряющих ни присущих каждому цветов, ни формы листьев? Я видел такое у древлян в Пуще. Это выглядит здорово, только ростки должны быть равноценны, иначе хилый испортит всю картину.

— Ты опять мне не отвечаешь, — Малинка затрясла меня за плечо. — Снова придумываешь, что соврать?

— Нет, моя королева. Я не стану врать и честно скажу: мне нужно уйти.

— Почему? Объясни!

— Потому что ты теперь наместница, да и до этого не была кухонной прислугой. Отныне обязанностей станет больше. А из меня помощник никакой, и подданым твоим я стану костью в горле. Отпусти, позволь найти то, что я потерял или забыл. Или у меня отняли. Я должен это сделать, хотя бы попытаться. А потом я вернусь к тебе, даже если ничего не найду.

Она опустила голову, прекрасно понимая правоту сказанного.

— Я знала, что ты уйдешь, — проговорила тихо. — Чувствовала, да и Дёрен тогда прошептал: "Не удерживай его, когда он захочет уйти". Не "если захочет", а "когда"... А колдуны ничего не говорят просто так.

Что я мог ей ответить? Оставалось только снова прижать к себе, гладить, целовать, собирая губами слезинки, которые, как она ни старалась, все же нет-нет да выбегали на щеки...

— Я еще увижу тебя, мой бродяга-айр?

— Вот именно, твой. Значит, непременно увидишь. Соскучиться не успеешь. Стоит мне задуматься, и ноги сами принесут к тебе, — попытался пошутить, понимая, что если не желаю каждый вечер возвращаться в Прибрежный, придется быть очень внимательным и ни на миг не позволять мыслям блуждать там, где больше всего хотелось бы очутиться.

— Болтун ты, Перчик... — запустила пальцы мне в волосы. — Ни о чем не хочешь попросить на прощание?

— У меня будет одно желание, моя королева, — я заставил себя улыбнуться. — Не позволяй никому целовать твой носик. Он принадлежит мне. И еще: выброси сегодня же "морскую слезу" в озеро, — провел пальцем по черному шнурку на белоснежной коже. — Вдруг и впрямь поможет? Да, и не спи, пожалуйста, с Ясменем. Гнилой он мужик.

Только когда Малинка прыснула, я понял, какую несу чушь.

— Это уже целых три желания, — сладенькая наконец улыбнулась по-настоящему, встала, отошла к сундуку, что-то достала оттуда и вернулась. — А вот и невысказанное четвертое, — положила мне в руку тяжелый кошель.

— За что ты меня так? — возмутился я. — Не нужно никакой награды! Разве взять десяток золотых для Ники...

— Какой же ты глупый, Перчик, — села рядом и шутливо боднула меня в лоб. — Бери все, не спорь. Так я могу хотя бы надеяться, что ты не переспишь с кем-нибудь уже сегодня вечером.

— Да я и не думал...

— Ш-ш-ш, — прижала свой палец к моим губам. — Носик принадлежит тебе безраздельно, можешь не беспокоиться. "Слезу" не выкину ни за что, и не проси. И как тебе в голову пришло, что я стану спать с Ясменем после всего произошедшего?

Ну что я мог ответить? И как мог подумать, что она теряет себя? Никогда моя девочка себя не потеряет, даже если мы с ней когда-нибудь срастемся.

— А ты попросишь о чем-нибудь на прощание? — не удержался я.

— Возвращайся. И поскорее. Я буду ждать.

* * *

Вечером я сидел у костра в кленовом лесу неподалеку от Прибрежного. Выйдя за городские ворота, сразу решил, что для начала нужно найти Корня и вытрясти из него... нет, не постельные премудрости (хотя и они пригодятся, но не в первую очередь), а как можно больше сведений об айрах. В лепешку расшибусь, но заставлю красавчика все выложить. А по дороге буду пытаться вспомнить то, что заперто в пыльных сундуках моей памяти.

Отсветы пламени плясали на темных древесных стволах, на багряных листьях, ковром устилавших землю. Я сгреб к костру целую кучу и устроил себе роскошное ложе. Жаль, предназначенное для одного...

Лежа на постели, ничем не уступавшей королевской, думал, что многие всю жизнь проводят в тщетных попытках поймать ветер, а я оказался удачливым ловцом. В глазах наместницы Багряного Края стояли слезы, когда она прощалась со мной. Или все же поймала она? Ведь неспроста у меня ноет в груди, будто оттуда вырвали кусок мяса железными челюстями, так похожими на лисий капкан?

Пожалуй, нет разницы, кто поймал. Наверное, оба. И, что еще важнее, оба нашли в себе силы отпустить. Поймать и взять в полон совсем не то, что поймать и сохранить. Любовь нельзя удержать замками и решетками, цепями и веревками, золотом и смолой. Ей можно только дать свободу.

Никто не знает, что ждет нас впереди. Может, отпущенный, ветер не унесется прочь, а останется рядом, теплым дуновением на лице, ласковыми струйками в волосах. Будет подталкивать и направлять, как корабли в море, а в один прекрасный день принесет туда, где тебя ждут...

Декабрь 2009 — апрель 2010