мы из Бреста. часть 4

-То есть из-за вашего броневика выскочили только вы и Колодин? А остальные?

— Атаковали мы с Колодиным, остальные давили огнем гитлеровцев. Нашу атаку поддержали бойцы из других машин. Так что, по-моему, все бойцы действовали по обстановке.

— Вы с лейтенантом бежали рядом?

— Нет на расстоянии трех — пяти метров друг от друга. Вы знаете, а ведь пуля могла в меня попасть случайно. Кто-то из бойцов мог быть ранен, убит или просто отброшен ударной волной, соответственно оружие в руках могло изменить направление и выстрелило в мою сторону.

— Вполне может быть и такое. — Задумчиво сказал Кулаев.

-Вы не знаете со мной кого из моих подчиненных привезли?

— Здесь в госпитале ваших бойцов нет, — сказал Козодаев. — Вас доставили в Тамбов на самолете, который из-за плохой погоды не смог сесть в Брянске и Воронеже. Вместе с вами на борту было 20 человек тяжелораненых из числа освобожденных из плена. Все они находятся здесь. Если хотите я могу узнать по остальным госпиталям и отделениям о наличии у них бойцов вашей части.

— Сделайте, если это вас не затруднит.

— Владимир Николаевич в нашей ведомственной поликлинике свободных мест нет, поэтому вы, надеюсь, не будете против остаться здесь в госпитале?

— Конечно, нет. Даже не дергайтесь по этому поводу. Сколько мне здесь лежать врач не сказал?

— Около трех недель придется пробыть точно. Раны почистили, теперь надо дождаться, как они будут заживать. Все зависит от вашего организма.

— Понятно.

— Отдельной палаты мы вам тут тоже предоставить не можем. Лежать вы будете в палате старшего комсостава. Если вам что-то потребуется сержант по возможности обеспечит.

— Спасибо. У меня к вам большая просьба, не надо афишировать перед остальными моего звания, должности и награждения Звездой Героя. Пусть я для всех пока останусь армейским старшим лейтенантом.

— Чего-то опасаетесь? Мы можем усилить охрану госпиталя.

— Нет, не опасаюсь. Просто во первых не хочу ажиотажа вокруг себя от этого у окружающих одни неприятности будут, во вторых лучше подстраховаться на всякий случай. Не нравится мне ситуация с нападением на колонну и моего ранения.

— Хорошо, всех кто знает о вас, предупредим, чтобы молчали. — Сказал Козодаев.

На этом мы расстались. Вызванные из коридора санитары отвезли меня в палату и переложили на свободную койку со свежими простынями. От всех переживаний я быстро уснул...

Мне впервые за более чем полгода снился рассвет 22 июня и бой в крепости. Особенно тот момент, когда я стоял под крышей церкви, а вокруг меня в стены впивались осколки и горели перекрытия. Все было, как наяву, словно я опять был там, и еще ничего не решено и история не поменяла свой ход. Я вновь видел неторопливый ход по крепостным аллеям штурмовых групп немцев, захват ими объектов внутри цитадели, бой в храме, нашу атаку на Тереспольские ворота и казармы батальона НКВД, смерть бойцов и друзей, пожары в зданиях и на улице, горящие машины и деревья. Мне казалось, что я сам весь в огне. Горю всеми частицами своей души и тела, плыву и таю в жарком пламени. Мне хотелось вырваться из него, но ничего не получалось, становилось хуже, появилась боль проникающая в каждую клеточку и я решил плыть дальше по течению. Это помогло. Потихоньку боль стала спадать, а вместе с ней становились меньше языки пламени. Вскоре на меня пролился дождь, сначала это были отдельные капельки, падавшие на лицо. Я старался ловить их ртом, но смог поймать всего несколько штук. И тут дождь полился как из ведра. Капли попадали на лицо, в рот, тело. Омывали шею, грудь и бедра. Мое тело, наконец, стало остывать, и я спокойно погрузился в спасительную темноту.

Глава

Море! Мне снилось море, его теплые, ласковые и нежные волны качающие и убаюкивающие меня. Господи как же я люблю вот так лежать на волнах. Вечно бы тал лежал, подставляя солнцу свое лицо если бы не одно но мелкие черноморские медузы противно касались тела. Не люблю я их! Так не хочется открывать глаза, но придется... Вот ведь бред, какой-то! Приснится же такое! Какие к черту медузы?! Какое море?! Я же в госпитале лежу на лечении по ранению! Но глаза открывать все равно не хотелось, так приятно было ощущать себя на волнах. Эй, мужик, очнись! Это я тебе говорю товарищ Герой и так далее. Просыпайся, давай, хорош подушку мять! Тем более что кто-то довольно грубо меня по кровати таскает. Больно-то так! Господи что ж вы творите суки! Больно же! Слава богу, наконец-то все устаканилось и меня оставили в покое. Пробуждение было далеко от самых приятных. Единственным утешением стали прелестные женские серые глаза внимательно смотревшие на меня. Их бы я узнал из сотен других. Женщина, смотревшая на меня, была ИРОЙ. Вот только мой организм, прикрытый простыней, сработал несколько фривольно — сразу встал в стойку. Да так что я был вынужден прикрывать его поверх простыни рукой, а то вдруг женщина не так поймет.

-Володя как вы себя чувствуете? Что-нибудь хотите? Есть, пить хотите?

— Спасибо, есть не хочу, а вот пить очень хочу, ведро точно бы выпил. Чувствую себя более чем нормально. — Стараясь выиграть время, и справиться со своей физиологией ответил я.

Ира встала и пошла к столу у входа, где стояло ведро и кружка, накрытые вафельным полотенцем. Ее ладная фигурка в белом халате просто светилась в лучах солнца. Лучше бы она и не вставала, а неприлично самому стало. Люди же кругом. Приподняв голову, я осмотрелся вокруг. Нас в палате было двенадцать раненых, практически все либо действительно спали, либо делали вид, что спят, либо что их происходящее не касается. Принесенная вода была теплой и вкусной. Не отрываясь от кружки, я выпил ее всего за несколько глотков и попросил еще. Только на третьей успокоился. Запасся водой как верблюд.

— Может быть, сходить за обедом? Вы же Володя третий день ничего не ели. — Спросила Ира. Ну, ничего себе трое суток проспать. Вот это я даю. — Да нет. Я есть, честно не хочу. Не уже ли я трое суток проспал?

— Да. Пока вы спали, вам перевязки три раза поменяли. Врачи все удивляются, откуда в вас столько мелких осколков мины ведь их вроде как все во время операции вынули. Оказалось, что нет. Каждый раз при перевязке несколько штук новых ходили вместе с гноем. Хотя при изучении снимков рентгена ничего не видели. Сегодня первый день, когда ничего не нашли. Раны у вас чистые уже стали зарастать. Наш хирург Анна Николаевна сказала, что через недельку, если все будет хорошо, можно будет снять повязки с ноги, бедра и руки. Так что выздоравливайте быстрее. Кстати вы помните про свое обещание — зайти к нам в гости?

— А как же. Я свои обещания помню и стараюсь обязательно выполнять. Особенно такой красивой и обаятельной девушке как вы. Вот встану на ноги и сразу же первый визит к вам.

— Что ж буду ждать. Володя мне надо идти, я как освобожусь, зайду к вам еще.

— Я тоже буду ждать.

Ирина встала и вышла из палаты.

— Ну, ты старлей даешь. — Донеслось с соседней койки. — Не успел глаза открыть как саму "Королеву" приворожил, то-то она чуть ли ни каждый день к тебе заходит.

-Да нет. Мы просто с ней давно знакомы. Я тут в городе учился, да и сам местный.

— Ты не тушуйся. Мы все понимаем, а если ничего не было, так надо чтобы было. — Поддержал меня хриплый голос с другого края.— Она женщина умная и красивая. Не зря же ее "Королевой" называют, и заметь не только из-за фамилии.

-Ты парень не обращай внимания на этих балаболов. — Раздалось от окна. — Им бы только языком почесать. Тебя ведь Вовкой зовут?

— Да.

— Меня Иваном Тимофеевичем кличут. Старший политрук, я из 16 армии Юго-Западного фронта. Тот, что ближе к тебе лежит твой тезка капитан-танкист Александров Владимир Григорьевич, комбат из 10 армии Центрального фронта, его под Калугой ранило. Второй — тоже танкист и твой тезка Гавриков Владимир Алексеевич, он с ожогами мается, по ночам порой спать не дает. Этот из под Сухиничей. Мы здесь неделю как находимся. В один день, но в разное время привезли, да все равно в одной палате разместили. Из всех присутствующих пока только втроем говорить и даже слегка двигаться можем. С остальными тяжело. От них только вскрики и стоны слышим. Мы уж грешным делом думали, что и ты еще пару дней молчать будешь, а тут такая радость — еще один говорящий объявился. Вот Вовки и разболтались.

-Мы о тебе от Королевой да от особиста знаем. И что ты здесь учился и что пограничник и что войну в Бресте начал и что по немецким тылам бродил и что тебя из Минска доставили. В плену был?

— Нет.

— Понятно значит партизанил.

Дальнейший разговор касался того кто, где, с кем служил, где воевал и что видел и так далее и тому подобное. Обычный треп в больничной мужской палате. Шел он до самого вечера с небольшими перерывами на еду, прием лекарств и гигиену. Поздно вечером ко мне зашла Ирина. Она была так сильно уставшая, что мы даже и не поговорили. Узнав как у меня дела, она ушла отсыпаться. С ее уходом жизнь в нашей палате уснула до утра.

Так у меня потянулись скучные дни госпитального страдания. Каждый день был похож на предыдущий. Завтрак, утренний туалет, до обеда перевязки, после обеда разговоры, чтение, встречи с представителями организаций и школьниками пришедшими навестить раненых, ужин и сон. Наша палата оказалась "счастливой" лежащий в ней народ постепенно приходил в себя и становился на ноги. Через три дня с моих ног, бедра и руки сняли бинты. Я был рад тому, что теперь мог сам передвигаться, а не кататься на носилках. И в туалет все-таки как-то привычнее самому ходить, а не когда тебе помогают. Да и бриться все же привык сам, а не когда моей шеи и лица касаются пусть и нежные, но все же женские пальцы с лезвием в станке.

С Козодаевым мы встречались несколько раз. Он сообщил, что в госпиталях на территории области сейчас проходят лечение почти полтысячи моих подчиненных. Большинство из них тяжелораненые и находились в Мичуринске и Знаменке. Честно говоря, я был поражен озвученной цифрой. В батальоне без прикомандированных и боевых групп Паршина и Козлова, числилось вообще-то немногим больше 800 человек. В декабре под Минск было переброшено чуть более 600 человек. В боях мы естественно несли потери. Все они учитывались, как бы я не был занят, но ежедневную сводку о расходе личного состава от подразделений получал и знал его наличие. Всех своих погибших мы старались вывозить в Заславль и там хоронить. Если такой возможности не было, то они хоронились на местничковых кладбищах с обязательным составлением схемы и указанием ориентиров как искать. За два месяца боев мы потеряли около ста человек. В Заславль на кратковременный отдых и лечение мы старались по возможности отправлять и легкораненых. Война войной, но отдых людям нужен. Два-три дня в относительном комфорте и под наблюдением врача для восстановления бойца дело очень нужное. Хотя бы тем, что боец мог отоспаться. Все тяжелораненые самолетами отправлялись за линию фронта, и по моим данным их количество не должно было превышать двух сотен человек. А тут такие показатели, что хоть стой хоть падай! Получалось, что практически все мои бойцы получили тяжелые ранения и вывезены на Большую Землю. Быть такого не могло! Тем более что часть бойцов батальона, я отдал в качестве командного состава во вновь сформированные подразделения штрафников и бригады. Пополнения с Большой Земли мы не получали. Сами можете представить мое волнение при таких известиях. Не могло быть у нас таких огромных потерь! Выходило, что кто-то собрал в одном месте личный состав батальона и принял меры к их уничтожению. Мне лично в это не верилось. Единственное что приходило на ум, что кто-то косит под моих бойцов или при составлении сведений произошла ошибка. О чем и сказал особисту. Тот обещал еще раз все уточнить. Дмитрий выполнил свое обещание. Через трое суток он дал более подробные сведения. Дополнительной проверкой было установлено, что моих батальонных было действительно около двухсот, точнее 241 человек. Остальные оказались бойцами из прикомандированных к нам истребительных батальонов. При регистрации ранбольных медсестры записывали последнее место службы вот парни и называли номер моей части. Отсюда и путаница. У меня даже от сердца отлегло.

Раны хорошо и быстро заживали. Боли я не чувствовал. Перстень с каждым днем все больше наливался желтым цветом. Уже через неделю спокойно и не боясь потревожить раны, делал зарядку и развивал правую руку. Честно говоря, маялся скукой и ничего не деланьем. Подолгу гулял на свежем воздухе. Перечитал, наверное, всю библиотеку как госпитальную, так и Ирины. Вечерами, когда она была свободна, мы с ней в столовой подолгу разговаривали и пили чай с малиновым вареньем вприкуску. Тем для разговоров у нас нашлась целая куча и еще маленькая тележка.

Неосознанно помогла Ира мне в одном очень важном деле — общении со знакомым моего визави. Честно говоря, я этого очень опасался, проколоться можно было только так. Все же Седов жил, учился в Тамбове. Тут у него должна быть куча знакомых, одноклассников, преподавателей, воспитателей детского дома. Сообщение о награждении меня Звездой Героя сюда должно было дойти еще осенью. То что я писем не получал из детдома и училища еще ни о чем не говорило. Люди просто не знали адреса моей полевой почты, а тут такая возможность повидать известного тебе человека. В одну из первых встреч я рассказал Ире, что у меня от контузии частично пропала память, и я периодически не могу узнать тех, с кем раньше был знаком. Она очень сочувственно к этому отнеслась. Переговорила на эту тему с врачами, с дежурными медсестрами и санитарками. Договорилась с последними, что у всех кто меня будет искать или посещать они будут уточнять, откуда те меня знают, их данные и заранее предупреждать о моей частичной амнезии. Полученные сведения девушки сообщали мне. Благодаря этому я пережил целое нашествие представителей детдома, школы, училища и пары очень симпатичных девушек, оказавшихся одноклассницами Седова. Девчонки среди прочего признались, что они в меня были влюблены еще с первого класса, а я скотина такой им не писал. Вообще все меня ругали за отсутствие писем в их адрес (знать бы раньше, точно написал бы всем кому только мог, чтобы не выслушивать столько упреков в свой адрес!).

Один из посетителей — лейтенант Попов (везет мне на эту фамилию), командир взвода курсантов в пехотном училище, оказался не только однокурсником, но и старинным другом и соучастником в различных проказах устраиваемых ими в училище, о которых Сашка вспоминал с явным сожалением. Мы с ним долго разговаривали на пустой лестничной площадке, точнее он говорил, а я внимал, смеялся и поддакивал. Почти шепотом он спросил у меня о револьвере, найденном на полигоне и припрятанным мной. Пришлось честно признаться, что он мне сослужил неоценимую службу в Бресте. Саша тоже был обижен, что я ему не писал и что не смог решить вопрос о направлении его в одно место службы со мной. Словно Седов был и бог, и царь, и воинский начальник в одном лице! (А разве Седов что-то мог?) Было, похоже, что Попов о возможностях Седова знал куда больше чем мне это известно. Расстались мы большими друзьями. Я был ему очень благодарен за раскрытие некоторых подробностей жизни (в том числе и половой, а она, оказывается, была очень насыщенной) моего тела. Среди раскрытых тайн стало известно и о происхождении денег и Перстня у Седова. Их ему передал нежданно найденный за несколько дней до выпуска родственник. Попов был свидетелем той встречи на КПП, родственник передал пакет с деньгами и обещал прийти на выпуск, но почему-то так и не появился. До выписки из госпиталя Саша посещал меня еще несколько раз и раскрывал новые подробности их совместных проделок, чем откровенно меня развлекал.