Выжил только Джон Шепард. Политики, спасая себя от позора и обвинений в некомпетентности, поспешили наградить спецназовца орденом. Да, для воина, который до того был удостоен разве что почётных знаков и медалей орден — приятно и очень важно, но... Не в таких обстоятельствах.
Джон не говорил ничего Дэйне, но он... он очень страдал от того, что очень многие его коллеги-спецназовцы не вернулись к своим родителям, к своим жёнам и детям. Он считал, что хорошо, что среди спецназовцев не было женщин. Терять женщин он считал недопустимым. Да, он не был в этой настройке, в этом убеждении оригинален, он был в нём силён и чёток.
Он побывал на похоронах всех погибших спецназовцев, но никогда не стоял в первых рядах тех, кто пришёл на церемонию погребения. Находил нужные слова и... страдал. Потому что чувствовал, понимал и знал: он — живой и на Земле, а они, его коллеги, погибли там, на Акузе.
Наверное, этот вызов на 'Арктур' Шепард воспринял с облегчением, ведь станция — достаточно далеко за пределами Солнечной системы и теперь уже ясно, что никто опального капитана спецназа ВКС Альянса не будет удерживать от попытки преодолеть границу ретранслятора Харон. И всё же, всё же...
Если бы Дэйна не знала хорошо своего Джона, она была бы очень недовольна. Многим. Но она знала Джона Шепарда как никто. И потому не стала проявлять недовольство и раздражение. Потому что поняла — по-иному Шепард не поступит. Он живёт службой, живёт армией, он живёт тогда, когда действует.
А тогда... в госпитальной палате, он был настолько слаб и беспомощен, что Дэйна, проведя рядом с его кроватью те первые часы... Не стала долго раздумывать. Теперь Джон нуждался в ней и только в ней гораздо больше, чем когда-либо раньше. Он её годами защищал, обеспечивал и прикрывал, и теперь настало время восстановить равновесие. Теперь его нужно обеспечивать и прикрывать.
Те часы в полутёмной палате... Состарили Дэйну. Она это если и почувствовала и осознала, то... тогда ей было явно не до таких тонкостей. Джон нуждался в ней, и он был... рядом. Живой. Хотя... смерть прошла слишком близко от него.
Возвращение Джона растянулось на несколько дней. Дэйна просидела рядом с кроватью до четырёх часов утра, потом, не вставая, пододвинула к себе сумку и, не стесняясь никого и ничего, переоделась. Спортивная жизнь бывает разной, но прежде всего она — кочевая, потому в багаже должна быть простая, немаркая и прочная одежда. Платье — подождёт, а сейчас главное — комбинезон, сверху которого удобно и быстро можно будет надеть халат.
Переодевшись, Дэйна упаковала дорожное платье в сумку, причесалась и вернулась на табурет, снова взяв руку Джона в свою руку. Тогда её не беспокоило и не смущало то, что она держит Шепарда за руку сквозь покрывало-одеяло. Ей было важно, что Джон — рядом, что она его видит и чувствует здесь и сейчас. Чувствует так, как невозможно почувствовать при любом видеоконтакте, даже если картинка и звук — самые качественные из возможных.
Потом, немного позднее, она узнает, что Джона доставили с Акузы на Землю на спецмедтрассоре и это отделение — далеко не первое, в котором Шепарду пришлось побывать на пути к выздоровлению. Он побывал и в хирургии. Травмы, повреждения были слишком опасны.
Врачи не были уверены, что офицер-спецназовец выживет, потому и не сообщали ничего Дэйне, хотя, конечно, знали, что она — далеко не чужая для Шепарда. Только сейчас, когда самые серьёзные проблемы были устранены, консилиум военных медиков решил разрешить Дэйне не только прилететь и побыть рядом с Джоном несколько часов, но фактически... прожить несколько дней рядом с ним. В том числе, наверное, и потому, что кому-кому, а врачам хорошо известно, насколько целительно для пациента пребывание рядом с ним близкого человека.
Дэйна знала, была внутренне убеждена, что Джон увидит, прежде всего, её лицо, а фигуру... увидит потом, позже. Он знал Дэйну всю, до малейших подробностей. Она ему доверяла раз за разом всю себя, а уж в какие наряды облачалась — и не пересчитать. Она, как и Джон, ценит и любит простоту и функциональность в одежде, признаёт право друга на то, чтобы носить не парадную, не выходную, а вполне обычную повседневную одежду.
Тогда... она, конечно же, постаралась, чтобы не выделяться на фоне других посетителей госпиталя. Скромность в одежде, минимум косметики, негромкая речь, спокойные, нерезкие движения. Как раз то, что нужно в медицинском учреждении. А главное — она была рядом с Джоном тогда, когда он был слаб и беспомощен. Он очень долго был без сознания.
Да, тогда, в те несколько дней, Дэйна потеряла значительную часть своей внешней красоты, но сохранила и даже приумножила красоту внутреннюю. Тогда, в те часы Джону нужна была её внутренняя сила, её чувства, её присутствие рядом. А Дэйна была рада видеть Джона без всяких технических посредников. Видеть, чувствовать, понимать. Он не мог говорить — мешала трубка, он не просыпался — его держали на препаратах, стремясь залечить множественные повреждения, а для этого важно было обеспечить полную неподвижность тела.
Дэйна связалась с тренером, переслала ему пакет документов, заверенных госпитальным начальством. И сообщила, что на несколько дней уходит из графика тренировок и соревнований. Тренер не возразил — он хорошо знал, кто такой Джон и что он значит для Дэйны. Если уж спортсменка решилась на такой перерыв — у неё для этого есть все мыслимые и немыслимые основания. Потому очень скоро переслал официальное разрешение и комплект записок от членов сборной с пожеланиями спокойствия и успехов. Коллеги поняли Дэйну правильно. Каждый нашёл несколько минут и черкнул пару строк, очень поддержавших тогда Дэйну, когда эти часы рядом с Джоном только начали уходить в прошлое.
В шесть часов утра в палату вошла врач. Она не удивилась присутствию в столь неурочный час рядом с кроватью пациента посетительницы — информационная служба госпиталя сработала. Медик провела осмотр Шепарда и не отказалась от помощи Дэйны. Сняв показания с индикаторов дек, врач вышла.
Дэйна просидела рядом с Джоном ещё час. Услышала, как открывается дверь. Вошла медсестра, быстро разложила больничный прикроватный столик, поставила принесённый другой медсестрой поднос с завтраком. Не слишком плотным и богатым, но и не слишком скудным. Одобрительно посмотрела на Дэйну, быстро и тихо вышла.
Тогда Дэйна далеко не сразу прикоснулась к столовым приборам. Сидела и смотрела не на столик — на Джона. Это было для неё более важно. Да, возможно, она нарушает режим питания, но... Далеко не каждый день, к счастью, её Джон попадает в такие опасные ситуации. И потому она вполне может несколько часов... много часов поголодать.
Замерев, не видя чётко даже лицо Шепарда, Дэйна впервые задумалась о многом. Полумрак в палате сохранялся, автоматика не раскрывала жалюзи на окнах, не включала верхний потолочный свет, не активировала светильники-бра. Дэйна продолжала держать руку Шепарда, скрытую под покрывалом-одеялом, в своей руке, чувствовала редкий пульс и понимала, что, к счастью, Джон не погиб, не остался там, на Акузе, навсегда. Он вернулся на Землю. Вернулся к ней, своей подруге. Он — жив. И это тогда для Дэйны, как и сейчас, спустя много месяцев и дней, было важнее всего.
Тогда Шепард был очень слаб. Дэйна верила — хотела верить и — верила в то, что он — восстановится, что он — вернётся. И к жизни, и к службе.
Только ближе к полудню Дэйна заставила себя вынырнуть из пелены размышлений, повернуться к столику и, осторожно взяв в руку вилку, поесть. Суп она тогда, в первый свой день рядом с Джоном, проигнорировала, и медсёстры к этому отнеслись с пониманием. Второе — съела полностью, стараясь не стучать сколько-нибудь громко пластиковой вилкой по тарелке. Выпила компот, промокнула губы салфеткой, положила вилку и повернулась к Джону, снова беря его за руку.
Пусть он хотя бы так чувствует присутствие подруги рядом. Пусть не думает, что она его оставила и бросила. Она никуда не уйдёт — несколько дней у неё есть, а там... там она вполне сможет продлить отпуск. Тренеры и сокомандники её поймут... Без долгих пояснений и уточнений — поймут. А она будет рядом с Джоном столько, сколько надо. Потому что Джон нуждается сейчас в Дэйне больше, чем когда-либо раньше.
Военный госпиталь. Здесь нет лёгких, несложных пациентов. Здесь — тяжелобольные, раненые, сильно травмированные. Воины — бойцы и офицеры. Джон был помещён в отдельную палату не только потому, что он — высококлассный спецназовец. А потому, что травмы, которые он получил, были и сложными и тяжёлыми. Их сочетание было, мягко говоря, нетипично. Шепард нуждался в особом уходе, и этот уход был ему предоставлен.
Сейчас Дэйна могла бы сказать, что медики сделали всё, что могли. И ещё больше сделала она, имевшая, как любил говорить Джон, особый доступ к его сердцу и к его душе, к самой его сути. Он говорил чистую правду — в этом Дэйна была всегда уверена. Коллеги Джона — спецназовцы согласовали с медиками и появление и пребывание Дэйны рядом с Шепардом, сделали всё, чтобы Дэйне было, насколько это вообще возможно, комфортно в военном госпитале.
Дэйна помогла не только Джону. Да, рядом с ним она дневала и ночевала, её присутствие помогло Шепарду побыстрее выздороветь, очнуться, встать на ноги, пройти реабилитацию, преодолеть врачебно-лётную квалификационную комиссию — настоящее чистилище даже для спецназовцев высочайшей квалификации.
Комиссия будет потом, через несколько декад, а пока... Пока всё сложилось так, что Дэйна фактически поселилась в палате рядом с Джоном. По-иному она не соглашалась поступить. И её стремление поняли, а желание — уважили.
Поставили вторую кровать, не специальную, а обычную, больничную. Поставили на довольствие как невесту капитана Джона Шепарда — кто бы сомневался, что она имеет право на такой статус. Да, официальной помолвки не было, но... Иногда детали взаимоотношений ярче и полнее, а главное — чётче свидетельствуют об их истинном уровне, чем любые пластобумажные документы, которые, как известно, и подделать недолго.
Дэйну, а не врача увидел рядом с собой Джон, когда впервые смог открыть глаза. С той минуты они были практически неразлучны. Благодаря Дэйне Шепард выздоравливал, как серьёзно заявляли врачи и медсёстры, гораздо быстрее, чем другие пациенты с подобными травмами.
Всё же выздоровление было медленным. Дэйна не смотрела на часы — для неё важно было помочь Джону всем, чем можно. Потому она не отказывалась ни от какой работы, обычной для госпитального персонала.
Третья мировая война многому землян научила, но... всё же вокруг была не война, а мир. Шепард, как знала Дэйна, прибыл с войны. Не обычной, где наступают и отступают тысячи разумных при поддержке техники, а тихой. Не всем понятной.
Корреспондентов и журналистов к Шепарду не допускали, пациенты в отделении и в корпусе оказались неболтливые, так что писакам и снимакам ничего интересного не досталось. И хорошо — нельзя было напрягать Джона. Он и так не слишком был доволен тем, что день за днём Дэйна отказывается вернуться к тренировкам и к соревнованиям.
Бывали минуты, когда Джон и Дэйна вполголоса, но спорили. Не уступали друг другу. Она доказывала, что у неё есть все причины задержаться до момента полного выздоровления Шепарда. А тот доказывал, что ей необходимо поддерживать форму и продолжать не только тренироваться, но и участвовать в соревнованиях. В конце концов, после нескольких дней таких препирательств Шепард уступил. Не захотел нажимать на подругу, не захотел давить на неё. А ведь мог надавить... По-разному. Не стал.
Ему, как знала Дэйна, было очень тяжело чувствовать себя пациентом. Подчиняться врачам, принимать таблетки, микстуры, терпеть уколы и капельницы. Лекарства — далеко не всегда приятные не только на цвет и на форму, но и на вкус, а уж по воздействию... И боли, и свербление, и повышение температуры, и судороги. Джон — терпел. Не жаловался, молча терпел. Да, скрипел зубами иногда, но ни разу не выругался, не снял с себя психические ограничения.
Дэйна возила его в кресле в кабинеты для принятия очередных разнообразных процедур, в манипуляционные кабинеты — на уколы и капельницы, в томографические и рентгенологические отделения — на всевозможные просвечивания. Ждала под дверями кабинетов, поправляла одежду. Знала и чувствовала, что Джон с гораздо большей охотой ухаживал бы так плотно и деятельно за ней самой, но... Так уж сложилось, что ей довелось ухаживать за ним. Да, для него это неприятно, но... Он не выказывал своё недовольство. Терпел. И очень радовался, когда мог остаться с Дэйной на несколько минут наедине.
Он и тогда оставался верен себе: обнимал и целовал, но ни на что большее не соглашался. По-прежнему не хотел осложнять Дэйне жизнь. А она... она уже тогда хотела от него ребёнка. Потому что понимала — ещё несколько таких командировок... и Джон может не вернуться. Потому что он не умеет выходить из боя, не уничтожив всех врагов. Не умеет и не хочет. Считает, что нельзя отступать, пока враг ещё жив. Для Джона хорошим врагом был только мёртвый враг. Тогда, как он говорил, понимается остро и чётко, что ещё один носитель зла уничтожен и больше никогда не сможет навредить. Джон — воин, потому оружие и владение им для него — привычны и обычны. Но... Оружие — убивает. И у врагов оно тоже имеется.
Выжить после удара нескольких молотильщиков... Да если бы этот змеечервь оказался бы не убитым, а только раненым — не важно, легко или тяжело — в тот момент, когда под него попал Джон... вернуться бы Шепард живым не смог. Его и так с огромным трудом обнаружили. Приборы засекли тело, хорошо ещё, что идентификатор правильно сработал. Несколько часов — Дэйна не знала, сколько именно, для неё это было не важно — потребовалось, чтобы извлечь из-под останков змеечервя едва живого Шепарда. Временный медицинский пункт на Акузе, спешно развёрнутый поблизости от места боестолкновения, потом — скоростная эвакуация на Землю.
Врачи делали свою работу, Дэйна — свою. Делала так, как умела, так, как понимала, так, как могла. Сейчас, спустя месяцы, она сама бы призналась хотя бы себе, что часто не знала и не понимала, что и как следует делать. Действовала на интуиции, на ощущениях, на чувствах, на, как ни странно это прозвучит, эмоциях. И ведь срабатывало. Часто оказывалось, что именно так и нужно было поступать.
Да, было тяжело. Тогда, впервые открыв глаза, Джон пробыл в сознании всего несколько минут. И Дэйна едва успела его обнять и поцеловать. Так, чтобы он почувствовал себя... не одиноким. Потом, позднее, он ещё и ещё раз придёт в сознание. На более долгий срок. И Дэйна постарается тогда быть рядом с ним.
Джон... был рад видеть и чувствовать её на расстоянии вытянутой руки — далеко не сразу врачи разрешили обнимания, столь обычные для землян. Да, Джон — мужчина, он понимает ценность скупых ласк, но как же он радовался, когда на его плечи клала свои руки Дэйна, как же он был доволен, видя её лицо рядом со своим! Дэйна старалась не задевать торс, но... Правду говорят бывалые, что ласки любящих людей способны заглушить любую боль. Если Джону и бывало больно, то, когда рядом была Дэйна, он не показывал это. Дэйна догадывалась о боли, испытываемой им по одной ей доступным признакам. Да, аппаратура, бывало, мерцала индикаторами, а временами пиликала спикерами. Врачи, понимая ситуацию, не препятствовали. Знали, что Шепард — выздоравливает, что его состояние — быстро улучшается.
