— Когда огонь иссякнет, иссякнет и дым. Думаю, они это понимают. Скорее всего, осталось недолго, еще четверть часа — и мы либо победим, либо умрем, потому что у ублюдков нет иного выхода, кроме как прикончить нас до того, как ты прикончишь их судно...

В этот момент враг, видимо, сделал примерно тот же вывод, потому что в воздух взмыла зеленая ракета, и с уцелевшего судна заработал крупнокалиберный пулемет. В стане противника началась какая-то склока, затем серия выстрелов, от которых пули над головой не свистели. Видимо, кто-то успокаивал несогласных.

А затем раздался бешеный вопль примерно двух дюжин глоток, и вся орава контрабандистов, паля на ходу, рванулась вперед.

Вольфганг, стараясь не слышать протяжного воя крупнокалиберных пуль и их мощных ударов в камень, принялся поливать бегущих длинными очередями. Тот, кто бежал первым, лишь заслышав выстрелы в ответ, рухнул в воду, на него сверху упал убитый наповал товарищ. Еще один взмахнул руками и ничком растянулся в воде, окрашивая ее в алое, за ним Вольф прошил насквозь сразу двоих и тут у него кончился барабан.

— Заряжай! — бросил он оружие Каю, который как раз вытряхивал гильзы из револьвера, а сам взялся за винтовку.

Хитрец, упавший первым, как раз выбирался из-под трупа, ободренный умолкшими выстрелами. Все остальные его товарищи к этому моменту уже пересекли открытое место и попрятались в камнях, потому особого выбора мишеней у Вольфганга не было. Контрабандист получил бронебойную пулю в грудь навылет и без звука упал на труп, из-под которого выбрался.

— Ну вот и все, — подытожил Кай, передергивая затвор пулемета, — пора прощаться, дружище.

Вольфганг думал примерно о том же. Враги уже рядом, и на короткой дистанции, когда они появятся из-за камней уже в двадцати шагах, у двоих летчиков никаких шансов нет. Даже Рози на таком расстоянии бесполезна.

— Ага. Был рад быть твоим стрелком, Кай, — сказал он, принимая из его рук пулемет.

В этот момент по ним начали стрелять с одиннадцати, двенадцати и с часу. Неприцельно, наугад — но плотно, головы не поднять. А с трех часов строчит веером пулемет.

— Давай так, — сказал Кай, — ты стреляй, что у тебя еще осталось, по этому авизо, если подожжешь — значит, не зазря погибнем. А как они попрут — ну, сделаю что смогу, постараюсь для тебя хоть пару секунд выиграть.

— Давай.

— Готов, Вольфи? Раз, два...

— Ты слышишь?

Шум, который поначалу было нелегко разобрать в сплошной канонаде, превратился в рев двух пятьсотсильных 'Фитчер-Конноли', когда массивный спасательный 'Флаингфиш' вышел из-за горы на бреющем полете, кромсая солнечные лучи лопастями винтов.

В расположении контрабандистов началась паника, стрельба усилилась, но теперь она была направлена в сторону гидросамолета. На борту 'Флаингфиша' вспыхнули огоньки, когда бортстрелок открыл ответный огонь из спаренного крупнокалиберного пулемета. В это же время пулеметчик с судна тоже переключился на самолет.

Кай выхватил из кармана фальшфейер, чтобы подать сигнал о помощи и обозначить свое положение, и крикнул:

— Вольфи, заткни пулемет!! Не дай им сбить 'Флаингфиша'!

Вольфганг схватил винтовку и выглянул в сторону кораблей. Дымит еще, авизо толком не виден, но пламя крупнокалиберного пулемета пробивается сквозь неплотную завесу. Не самая простая цель, ведь стрелять придется по невидимому пулеметчику.

Внезапно вода вокруг авизо буквально вздыбилась множеством фонтанчиков, а затем судно накрыл шквал снарядов и пуль. Сверху свалился двухмоторный одноместный истребитель со стреловидными крыльями и парой толкающих винтов, в котором Вольфганг узнал 'стингрэй' с хвастливым иероглифом 'вернусь из полета' на левом киле. 'Молния' Крэйн собственной персоной.

Следом за ним на авизо, получивший серию попаданий, спикировал второй 'стингрэй' с опознавательными знаками Максона. Короткий залп пары крупнокалиберных авиационных пушек — и на авизо что-то громко и красиво взлетает в воздух. Судно вспыхивает, как маркитантская лодка, везущая свиные тушки.

Гидросамолет, все еще паля в сторону убегающих контрабандистов попеременно с двух бортов, развернулся и пошел на посадку. Кай и Вольфганг спускают на воду лодку, три минуты — и вот им из открытого люка протягивает руку усатый бортмеханик.

— Где третий?! — кричит он, стараясь превозмочь рев мотора.

Два слова — и чувство безграничного счастья у Вольфганга испаряется. Он уже спасен, а вот Тоби...

— Погиб во время катастрофы...

Гидросамолет набирает разгон и отрывается от воды.

Кай наклонился поближе к бортмеханику и закричал:

— Братец, видишь то судно, что левее? Нос наверху? Скажи пилоту, пусть сделает пару кругов, чтобы стрелки проштопали вдоль и поперек!

— На кой ляд?!

— Там наркота! Чтобы ни одного целого пакета! Пусть вода доделает то, что огонь не смог!

— Джекко, слышал?! Устрой рыбе сказочную вечеринку!!

* * *

Когда они сошли с гидросамолета на причал в бухте базы, там их уже ждал Крэйн, и Вольфганг знал, каковы будут его первые слова.

— Гуси, а где Рэнд?!

— Он погиб, сэр, — мрачно ответил Кай.

— Тьма побери, как это случилось?!!

Скользкий вопрос, и Вольф хорошо понимает сомнения друга. Лгать командиру нельзя, но если сказать правду — кто знает, не отберут ли у сестер Тоби причитающуюся им пенсию?

— Ну, в самолет ударила молния... — нехотя выдавил из себя Кай.

— Идемте в штаб, — печально вздохнул Крэйн, но как только они отошли подальше от чужих ушей, вцепился в Кая снова: — как все произошло? Его убило ударом молнии?

В этот миг у Вольфганга в голове блеснула гениальная идея.

— Он погиб от удара об воду, — сказал он и добавил: — у парня остались три несовершеннолетние сестры-сироты...

— Его тело осталось в кабине? — уточнил Крэйн.

Все, Кай загнан в угол. Самолет если и не поднимут, то обследуют водолазами, после чего установят, что в кабине нет трупа, а люк штурмана открыт и сорван.

— Вольф хотел сказать, что Тоби выбросился из самолета, когда загорелся правый двигатель, на высоте, с которой спастись невозможно, — мрачно сказал Кай и спросил: — его сестренки пенсию-то получат?

— А это смотря что ты в рапорте напишешь. Самолет загорелся, Тоби выбросился, вы садились на воду уже без него?

— Да, сэр.

Крэйн тяжело вздохнул.

— Эх, а хотел как лучше... Думал — пусть год полетает, пока тихо, и увольняется... дернул же Чужак за язык подать идею... Значит так, гуси. Тоби был с вами до самого конца. Маршрут прокладывал. Когда вы садились на воду, ты, Кай, видел, как он выбирается через свой люк, сам полез в свой и застрял. Самолет быстро тонул. Ты почувствовал, как Тоби выталкивает тебя, и больше вы оба его не видели. Вы не знаете, куда он делся... Вы до берега как добрались?

— Вольф выбросил лодку.

— Отлично. Вы искали его, сидя в лодке, звали, светили фонарями, но не нашли. С концами. Все понятно?

— Есть проблема, сэр. Тоби открыл свой люк и его сорвало сразу. Водолазы обнаружат, что люк сорван.

— Ты приказал экипажу заранее открыть люки, чтобы выбраться быстрее.

— Но мой парашют остался в кабине, а парашют Тоби...

— Ты напишешь, что было не видать ни зги, и... точно. При заходе на посадку Тоби открыл свой люк, высунулся, чтобы лучше было видно, и помогал тебе сесть, корректируя курс. Потому люк был открыт и сорван и потому Тоби не успел отстегнуть парашют. А у парашютного ранца первые минут десять в воде плавучесть положительная. Если напишешь, как я сказал, будет сделан вывод, что Тоби ударился головой или захлебнулся, и его унесло в океан. И тогда ему еще и медаль дадут посмертно. И это... если обман вскроется любым образом, вы скажете, что это я оказал на вас давление и заставил написать неправдивый рапорт. Вопросы есть?

— Эм-м-м... нехорошее дело, конечно, но... тогда пенсия точно будет?

— Железно. Строго говоря, ее и так положено дать, при любом раскладе, потому что покидать горящий самолет разрешается без команды. Но в военном казначействе сидят такие курвы, что иногда диву даешься... А я кое-на-кого надавлю, и Тоби за образцовое выполнение долга перед лицом опасности дадут вторую степень 'За стойкость', первая у него уже есть... Прибавка к пенсии, как-никак... Эти пропагандистские шлюхи все же иногда бывают полезны, если надо выбить медаль погибшему товарищу.

— Спасибо, сэр...

— Было бы за что... Такое чувство, будто я сам его на тот свет наладил... А он был неплохим парнем...

В полном молчании они дошли почти до самого штаба, и тут Вольфганг не утерпел:

— Сэр, а как вы так сразу нас нашли? Вы должны были с утра вылететь прямиком туда, чтобы успеть так быстро.

— Не поверишь — небесный предсказал, который на 'Стормбрингере' штурман. Когда мы вечером устроили разбор полетов, оказалось, что у вас перепутаны формуляры с машиной Хайнца. Кто-то додумался позвать небесного. Я же говорил вам, что они вообще без приборов летают... Ему сказали, что у вас чужая поправка на девиацию, показали маршрут и точку, где вы пропали, и сколько у вас топлива оставалось. Так он всего лишь посмотрел на приборы в машине Хайнца, сравнил его девиацию с вашей фактической по документу — и вот так просто взял да пальцем в карту ткнул. Сказал, что либо там вас найдем, либо уже не найдем вообще.

— Уму непостижимо...

* * *

Дэффри Ротт стоял на плацу и размышлял о превратностях судьбы и о том, что справедливости в жизни нет. Двадцать минут назад провели поминальную службу по погибшему штурману, а теперь гребаный Крэйн зачитывает перед строем благодарность адмирала и приказ о награждении Зеркина и Гэта медалью 'За отвагу'. А сбоку, за специальной линией, собралась допущенная на базу пресса, пара фотографов с 'гармошками', военные корреспонденты, даже пара девиц-журналисток из столичных газет или журналов. Сенсация же. И теперь вся империя будет читать, как двое потерпевших крушение молодых летчиков дали бой своре контрабандистов и отсекли очередную голову многоголовому чудищу наркоторговли.

Конечно, Дэффри всецело рад за товарищей, и награда ими заслужена вполне. Шутка ли, оказаться на чужом поле боя — на земле, где они не обучены воевать вообще — и не пасть духом, выдержать сражение с двумя командами контрабандистов, имея только винтовку и пулемет... Кай и Вольфганг просто молодцы и герои, тут никаких сомнений.

Несправедливость же, по мнению Дэффри, заключалась в том, что суровое испытание и заслуженная слава достались тем, кто, вообще-то, с радостью бы отказался и от первого, и от второго. Кай и Вольф пришли в авиацию из-за финансовых проблем, а не за славой и подвигами, и хотят вернуться со службы живыми. И на долю этих скромных парней, не рвущихся в герои, выпадает вначале стычка со стервятником, а затем в первом же полете — крушение и бой с контрабандистами. Еще до начала официальной службы они попадают на хороший счет, а после первого же боевого патрулирования — медали.

А Дэффри Ротт, наследник знатного, прославленного рода, который пришел в самый опасный род войск, чтобы доказать, что достоин своих славных предков, каждый раз оказывается в пролете. Первый раз потому что соображал на полсекунды дольше, второй — потому что не заблудился и вернулся на базу в штатном режиме.

И вот теперь сверкают вспышки, девицы из столичных журналов вовсю строчат в блокнотики, глядя на героев дня восторженными глазами. Вот она, слава. Вот то, за чем Дэффри Ротт пришел в боевую авиацию — но прямо сейчас он только облизывается, потому что слава эта — не его. А девицы, между прочим, очень ничего, особенно по меркам этой затхлой дыры, и в другой ситуации именно будущий граф Ротт был бы центральным объектом их внимания. Но — справедливости в жизни нет, и прямо сейчас до него никому нет дела. Он — просто лицо на заднем плане фото двух героев.

Конечно, Дэффри очень рад за друзей — в том числе и потому, что видит их живыми — но испытывает безумную досаду. Кто не просил — на, получи всего и много, и опасностей, и славы. Кто этого ищет — стой в строю и молча завидуй. Справедливость, мать ее в ил.

Вместе с тем, Дэффри адекватно оценивал ситуацию. Окажись на месте экипажа Зеркина он сам со своим экипажем — там финал мог быть совсем другим. Потому что ни Дэффри, ни Джек с Морисом не являлись хорошими пловцами, и достать из затонувшего самолета пулемет вряд ли кто смог бы. А поскольку стрелок у него — не снайпер и бронебойной винтовки не имеет — поджечь и потопить корабль контрабандистов было бы просто нечем, даже сумей кто добраться до самолета. К тому же, цена подвига — гибель штурмана. Так что все же лучше, наверное, быть лицом на заднем плане, но с экипажем без потерь.

А там как раз Крэйн, зачитывая приказ, дошел до слов о благодарности за героизм и достойно выполненный долг, и вот тут досада Дэффри смешалась с неприязнью к командиру в весьма взрывной коктейль. Голос разума сделал робкую попытку урезонивания, но сразу заткнулся.

— Вы кое-что забыли, сэр старший мастер-сержант! — громко сказал Дэффри, как только тот смолк.

— О чем ты?

— Вы зачитали благодарность командующего, но забыли выразить свою собственную, сэр! Ведь они прищучили ваших конкурентов по бизнесу!

Он ожидал чего угодно, но Крэйн его все равно удивил.

— Хм... А ведь ты прав. Парни, я вместо словесной благодарности дам вам скидку в пятьдесят процентов. — Он повернулся в сторону прессы и сказал: — дамы, я ни на что неприличное не намекаю, но в случае чего знайте, что у этих двоих — пятидесятипроцентная скидка на коч.

Обе журналистки моментально сделались пунцовыми, у мужчин глаза полезли на лоб, и Дэффри внезапно подумал, что прямо сейчас он рад не видеть лица Кая и Вольфа.

Крэйн повернулся к строю и улыбнулся ласковой улыбкой кита, собирающегося слопать лодку вместе с пассажирами.

— Подразделение — все свободны. Кроме Ротта.

Как только они остались одни, улыбка Крэйна стала еще кровожаднее.

— Ну что, щенок дворянский, удалась затея? Хотел меня подставить — а в итоге ты подставил своих товарищей. Вот поглядишь, что они тебе потом скажут. А также ты подвел всю ту журналистскую братию, в том числе и девчонок. Всем предстоит весьма неприятная беседа с имперской службой безопасности, в которой им очень детально разъяснят, что писать можно, а чего нельзя и что с ними будет, если все-таки напишут. Гордишься собой? Это называется бомбометанием вслепую: сделал пакость всем, кроме меня.

Дэффри сжал челюсти и промолчал.

— Сказать нечего? Тогда послушай, что я тебе скажу. Симпатии и антипатии — это дело личное, но расшатывать подразделение я тебе не дам. Я ведь тоже не в восторге, что мне вместе с нормальными парнями подсунули дворянское отродье, и ты все еще тут только лишь потому, что... Скажем так, если я пойду и напишу рапорт с просьбой убрать тебя из моего подразделения, все остальные будут не в восторге, к тому же это пакость твоим штурману и стрелку, против которых я ничего не имею. И потому я вынужден терпеть в моем подразделении дворянское говно как меньшее из двух зол. И у тебя выбор простой: либо в канцелярию рапорт на перевод писать, либо терпеть. Потому что раз я твой командир — значит, я твой бог. Либо на колени, либо вон из храма. Все понятно?