Spice and Wolf 4

— ...Понимаю. Однако я лично явился к тебе и твоей спутнице вовсе не из злобы, — начал объяснять Сему.

— Случилось что-то важное?

В это время послышался топот ног — похоже, к ним спешил проснувшийся Эван.

Метнув короткий взгляд в сторону, откуда доносился топот, Сему медленно произнес:

— Кто-то в Энберле поел зерна, привезенного из нашей деревни, и умер.

К оглавлению

Глава 4

Всякий раз, когда речь шла о том, что кто-то умер, поев зерна, первое, что приходило на ум, было ядовитое растение под названием Ридлев огонь.

Когда человек ел зерно этого растения, его руки и ноги начинали гнить изнутри, кости словно таяли, и он умирал в страшных мучениях. Проглотив даже ничтожнейшее количество яда, человек мутился рассудком и начинал воображать, что он более не существует в этом мире. У беременных женщин это приводило еще и к выкидышу.

Ходило поверье, что ядовитое, черное зерно добавлялось демонами в обычные колосья. Если его не отделить от нормального зерна при сборе урожая или смолоть в муку по неведению, никто более не сможет сказать, где именно в муке яд.

В таком случае яд обнаруживался лишь тогда, когда кто-то, поев хлеба из этой муки, выказывал знакомые признаки.

Для деревни землепашцев ядовитое зерно было страшным бедствием, не менее пугающим, чем засуха или наводнение.

Самым страшным было даже не то, что человек, поевший этого зерна, умирал или превращался в живого мертвеца.

Страшнее всего было то, что если в годовом урожае зерна находили Ридлев огонь, есть становилось нельзя все зерно.

— Ты уверен, что в нашей деревне никто не отравился? — спросил старейшина Сему.

— Точно уверен, никого таких нету, Старый. Даже у старухи Джейн, что с постели не встает, всего лишь насморк.

— Из нового зерна хлеб пекли только во время жатвы, так? Ну, по крайней мере теперь мы знаем, что зерно, смолотое раньше, не ядовито.

Похоже, огромный камень с плоской вершиной, что стоял посреди площади, служил также местом сбора селян при обсуждении важных дел.

Окруженные кострами и заспанными, потирающими глаза селянами, свои мнения высказывали самые уважаемые жители деревни и те, чьи дома выходили на главную площадь.

— По словам Хаджи, вчера вечером какой-то сапожник поел хлеба из муки, купленной в Гильдии Риендо, и вскоре умер. По слухам, его руки и ноги посинели и, прежде чем умереть, он долго корчился от боли. Городской совет Энберла немедленно вызнал, что то зерно пришло из нашей деревни. Хаджи поскакал сюда, едва это узнал, и потому он не знает, что было дальше, но, по-моему, это очевидно. Граф Бартон наверняка пошлет к нам посланника и одновременно прикажет готовить зерно к отправке обратно в деревню. А когда рассветет, уж конечно, прискачет и посланец из Энберла.

— Зерно... зерно к отправке обратно в деревню... — прошептал владелец постоялого двора. Тотчас воцарилось молчание.

Наконец тишину прогнал новый голос; это была Иима, одна из немногих женщин на площади. Стояла она вне круга людей, собравшихся на камне.

— Нам придется вернуть вырученные деньги, верно, Сему?

— ...Именно так.

При этих словах селяне разом побледнели и схватились за головы.

"Деньги" — это было нечто, что, раз использованное, пропадало.

И как на здешних жителей ни посмотри — не походили они на людей, настолько обожающих серебряные монеты, что завели привычку их откладывать.

Однако среди собравшихся на камне были и те, кто не хватался за голову с выражением смертной муки на лице.

Это были старейшина Сему, жена трактирщика Иима, Эльза, возглавляющая церковь, тот человек, что привез письмо, когда Лоуренс был у Сему, и Лоуренс с Хоро.

Разумеется, дело было вовсе не в том, что у этих людей имелись какие-то сбережения или они были храбрее других; просто они были из тех, кто способен встречать удары судьбы с холодной головой.

Достаточно было взглянуть на ситуацию со стороны, как причина всего происходящего становилась очевидной.

Вся эта история с отравленным зерном была спектаклем, поставленным и сыгранным Энберлом.

— Старый, что же нам делать? Все деньги давно ушли на покупку свиней и кур и на починку наших кос и мотыг.

— Да и не только на это вы тратили деньги. В конце концов, урожай в этом году был обильный, так что наша лавка закупила еду и напитки получше, чем обычно. Если наши деньги и на это ушли, это значит, что вы все очень много истратили.

Всем, кто когда-то пивал больше, чем нужно, приходилось теперь хвататься за голову в муках и сожалениях.

После слов Иимы головы поникли еще сильней. Повернувшись к Сему, она добавила:

— Но это ведь не единственная проблема, да, Старый?

Как и полагалось человеку, долго путешествовавшему в одиночку с пивоваренным чаном на плечах и продававшему свое пиво, держалась и говорила Иима очень внушительно.

Поселись она в крупном городе — даже если бы она стала главой торговой гильдии, это никого бы не удивило.

— Именно так. Как только обнаружилось, что в нашем зерне есть примесь отравы, несъедобным стало все зерно. В этом году урожай выдался богатый, но в прошлом году нет, — ответил Сему.

Когда сезон сева был позади, селянам оставалось лишь ждать, пока нива заколосится и можно будет собирать урожай. И если собрать удавалось втрое больше, чем было перед началом сева, урожай считался неплохим. А если собрать удавалось вчетверо больше — то обильным.

Часть собранного зерна запасалась для посева на будущий год, часть откладывалась про запас на случай неурожая. Впрочем, это была очень небольшая часть.

Вполне могло случиться худшее — селяне могли уже съесть все оставшееся с прошлого года зерно, именно потому что урожай нынешнего года выдался обильным.

В любом случае дела с продовольствием в Терео обстояли очень плохо.

И, в довершение всего, у селян не было денег на покупку нового зерна.

— Что же нам делать? Бедность мы переживем, но не голод.

— Да. Однако я...

Сему хотел было что-то сказать, но тут его перебил человек, сидевший рядом с владельцем постоялого двора. Неожиданно вскочив, он выкрикнул, указывая рукой на Лоуренса:

— Наверняка это они двое подмешали отравленное зерно! Я его уже спрашивал! Этот торговец на самом деле привез в деревню зерно! Он наверняка замыслил подмешать отравленное в наше зерно, а затем подождать, пока не окажется, что все наше зерно несъедобно, и продать нам свое втридорога!

Лоуренс давно уже понял, что у людей неизбежно возникнут подобные подозрения.

Разумеется, он понимал также, что Сему вывел его и Хоро на главную площадь вовсе не по злобе.

Сему прекрасно знал, что если здесь, перед толпой Лоуренса и Хоро не окажется, их начнут повсюду разыскивать, и уже с оружием.

— То... то... точно, он и есть! Я слышал, он и к Эвану ходил один, чтобы зерно смолоть! Нет же, он наверняка вместе с Эваном затевал нашу деревню погубить!

— Верно, это Эван! Где этот лживый мукомол?! Давайте-ка их обоих свяжем, и пусть расскажут, в какие мешки нашего зерна они подсыпали отраву!

Селяне повскакали со своих мест все разом, готовые наброситься на Лоуренса прямо сейчас.

В это мгновение Эльза внезапно шагнула вперед.

— Пожалуйста, подождите.

— Нечего сейчас бабам вмешиваться! Убирайся!

— Что ты сказал?

Иима, казавшаяся больше Эльзы втрое, стремительно подошла к Эльзе и встала рядом. Гонор толпы тотчас поутих, все невольно отшатнулись.

Старейшина Сему прокашлялся, словно готовясь рассудить спорящих, и наконец-то обстановка чуть успокоилась.

— Эван сейчас в церкви.

Помолчав немного, он продолжил.

— Подозревать кого-то или нет — это мы решим потом. Самое важное для нас сейчас — что делать с зерном, которое нам обязательно вернут, и как вернуть деньги, которые мы за него выручили.

— Мы... мы не можем создать заново те деньги, что уже потратили. Мы только можем просить их подождать следующего года...

— Если бы все можно было решить так просто.

После слов старейшины на всех лицах разом отразилось потрясение.

— Старый... что это значит?

— Энберл наверняка воспользуется этой возможностью, чтобы вернуть те отношения, что были между ним и нашей деревней прежде... — пояснил Сему.

— Не может быть...

Лица самых старых из собравшихся на камне людей разом поугрюмели.

— Что ты говоришь, Старый? Разве тем, из Энберла, не запрещено что-либо делать против нашей деревни? Разве Отец Фрэнсис не заключил с ними договор?

Лоуренс не знал, то ли Сему нарочно держал в тайне от селян реальные взаимоотношения между Терео и Энберлом, то ли эти люди просто не желали понимать.

Впрочем, ответ пришел сразу же.

— Если подумать, мы вообще не должны были дозволять Эльзе унаследовать место Отца Фрэнсиса. Только естественно ведь, что теперь у Энберла к нам ни капли почтения нет.

— Вот именно. Сидит в своей церкви целыми днями, землю пахать не выходит, только хлеба ест столько же, сколько и мы. А ведь это по благословению Повелителя Тойерре у нас такой богатый урожай был в этом году. А раз так, с какой стати этой девчонке из церкви...

— Довольно!

Из тлеющей тревоги взметнулось пламя всеобщего гнева.

Пламя это исходило из самых уязвимых, легко воспламеняющихся мест и постепенно расходилось повсюду.

Нетрудно было понять, как много своих сил и своей души вложила Эльза в защиту наследия Отца Фрэнсиса.

Несомненно, Сему, который и вел все дела с Эльзой, не мог не видеть, насколько ей было тяжело.

И тем не менее по замечаниям, что отпускали селяне, ясно было, как деревня относилась к Эльзе.

Лоуренс довольно давно уже обратил внимание, что Эльза стоит с непроницаемым лицом, и лишь кулаки ее плотно сжаты.

— Ну а что же нам теперь делать, Старый?

— В любом случае каждый житель деревни должен проверить, сколько у него или у нее осталось денег из тех, что были розданы после праздника урожая, и сколько пищи отложено на зиму. Пока посланник Энберла не явился, мы не знаем, что именно они от нас потребуют. Посланник приедет самое раннее с рассветом. До тех пор — разойдитесь пока что. Вы все, каждый из вас, проверьте по домам то, что я только что сказал, — произнес Сему.

Недовольно вздыхая, люди все же начали неохотно подниматься со своих мест, когда Сему принялся повторять свои указания по второму разу.

Спускаясь с камня, на котором собирались, все кидали на Лоуренса и Эльзу взгляды, полные ненависти.

Отношение людей лишний раз говорило об их неразумности; тем радостнее было Лоуренсу, что Сему на его стороне.

Если и Сему станет врагом, у Лоуренса не останется иного выхода, кроме как сыграть свою последнюю карту: Хоро.

— Эльза.

Селяне по-прежнему один за другим сходили с камня; Сему же, опираясь на посох, подошел к Эльзе.

— Я знаю, тебе сейчас тяжело, но, пожалуйста, потерпи пока.

Получив в ответ безмолвный кивок, Сему перевел взгляд на Ииму и продолжил:

— Иима, пожалуйста, вернись в церковь вместе с Эльзой. А то вдруг кто-нибудь вконец рассудок потеряет и попробует туда вломиться.

— Предоставь это мне.

Все устройство власти в Терео открывалось Лоуренсу, как на ладони.

И где же в этих отношениях найдется место для Лоуренса и Хоро?

— Господин Лоуренс.

Повернувшись, наконец, к Лоуренсу и Хоро, Сему произнес:

— Как и прочие селяне, я тоже не снимаю с тебя подозрений, слишком уж явное совпадение. Надеюсь, однако, что ты не считаешь меня дурнем, поспешным в выводах и решениях.

— Если бы я оказался на вашем месте, старейшина Сему, думаю, я сказал бы то же самое, — ответил Лоуренс.

Старческие морщины на лбу Сему от этих слов не разгладились, хоть он и ощутил некоторое облегчение. Коротко кивнув, он ответил:

— Ради защиты вас обоих от опасности и в то же время чтобы наши подозрения не усиливались, я должен попросить вас поселиться на время в моем доме.

Хорошо, что Сему не решил просто связать его и Хоро, обрубив тем самым возможности договориться, подумал Лоуренс. Кроме того, он был убежден, что если он сейчас проявит безрассудство и попробует оказать сопротивление — вполне может и кровь пролиться.

Поэтому Лоуренс послушно кивнул и зашагал к дому старейшины следом за Сему и другими селянами.

* * *

— Расскажу-ка я вам, братцы, одну историю. В одной деревне была специальная комната для узников...

Это было во время попойки в трактире, когда все уже были немного пьяны и перешли на истории о том, как люди из нищеты выбивались в богачи.

Некий торговец, едва услышав, что в деревне можно заработать много денег, охотно следовал за селянами к дому старейшины. А попадал он в специальную комнату и никогда больше оттуда не выходил.

Жители деревни держали рот на замке, и потому никто не знал о печальной судьбе торговца.

Все его вещи продавали, а самого его приносили в жертву богам урожая.

Вокруг особенно богатых деревень всегда ходили подобные слухи.

Но по крайней мере в Терео такое, похоже, произойти не могло.

Лоуренса и Хоро поместили в самую обыкновенную комнату, даже с окнами. Комната эта располагалась по соседству с той, где Лоуренс беседовал с Сему, когда пришел сюда в первый раз.

Дверь не запиралась, так что при желании Лоуренс и Хоро вполне могли проложить себе путь наружу силой. Однако в сложившейся ситуации, пожалуй, им было безопасней находиться здесь, чем в церкви.

Если они собирались составить план действий, здесь было не худшее для этого место.

— Ну, что думаешь? — спросил Лоуренс.

Посреди комнаты стоял низкий столик, по обе стороны от него — скамьи на двух человек каждая. На одной из скамей и сидели бок о бок Лоуренс и Хоро. Селяне вполне могли подслушивать под дверью, так что Лоуренс понизил голос.

— Если б я знала, что так будет, я бы послушалась тебя, бросила бы искать книгу и уехала отсюда.

Заявление Хоро было неожиданно пессимистичным.

На лице ее, однако, не отражалось ни уныния, ни сожаления, ни вины.

Уставившись в одну точку, Хоро, похоже, размышляла изо всех сил.

— Трудно сказать, было бы это правильно, то, что ты сейчас сказала. Представь себе: мы приехали узнать о местонахождении монастыря и уехали в тот же самый день, то есть позавчера. А потом до деревни дошли известия, что в Энберле обнаружили отравленное зерно, это сегодня. Селяне бы обязательно решили, что ядовитое зерно подбросили специально, и кого, как ты думаешь, заподозрили бы в первую очередь? Нас, больше некого, — сказал Лоуренс.

— Да, и, в конце концов, кроме нас, нет больше странствующей пары из глупого торговца и прекрасной юной девы. Нас бы очень быстро нашли и схватили.

Ядовитый язычок Хоро заставил Лоуренса неловко улыбнуться; однако то, что Хоро не стала рыдать и причитать "ах, это я виновата, что все так получилось", было в точности как Лоуренс от нее и ожидал.

— С того момента, как мы въехали в деревню, мы были обречены попасть под подозрение в отравительстве — ведь демоны, приносящие в деревню несчастья, всегда приходят извне, — заметил он.