| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Музыку записывал ты, переводы делали ты и Степа...
— А "Бесаме мучо"? — возразил Виктор, принципиально не принимавший несправедливость. — А Парижское танго?
— Ладно, — "кивнула" длинными ресницами Таня. — Дальше-то что?
"А ведь она сознательно или нет, копирует интонации Ицковича. К гадалке не ходи! Эк её...".
Тут, как нельзя кстати, Виктор вспомнил нетрезвые, но оттого не ставшие менее актуальными, откровения одного персонажа из прошлой жизни. Не самого выдающегося, но вполне себе крепкого профессионала — продюсера. Был у этого работника, с позволения сказать, шоу-бизнеса маленький пунктик, — после первой бутылки и до начала третьей, — он любил делиться "секретами" своего непростого и, — "Оч-ч-ень опасного. Слышишь, Витька, смертельно опасного! Не затрахают до смерти, так сопьёшься..." — ремесла.
"Всё-таки пригодилось общение с творческой интеллигенцией!"
— Слушателя нужно убить и съесть, — сказал он, почти дословно, цитируя друга Пашу. — Потом закопать. Потом откопать, оживить, снова убить и съесть. Они нам нужны расслабленные и беспомощные. Помнишь, как у Анчарова? — он положил руки на клавиши:
"Я пришел и сел.
И без тени страха,
Как молния ясен
И быстр,
Я нацелился в зал
Токкатою Баха
И нажал
Басовый регистр.
"Даже так..." — до встречи в Брюсселе — ну не считать же знакомством мимолетный обмен взглядами в Гааге! — Татьяна о Викторе если и слышала, то исключительно в контексте "детских" воспоминаний Ицковича. Однако недаром говорится, скажи, кто твой друг... Так обычно и получается. Люди неспроста сближаются, и дружба — в отличие от любви — никогда на пустом месте не вырастает. А Виктор между тем продолжал, тихонько аккомпанируя себе на рояле:
О, только музыкой,
Не словами
Всколыхнулась
Земная твердь.
Звуки поплыли
Над головами,
Вкрадчивые,
Как смерть".
— Я видел: галёрка бежала к сцене, где я в токкатном бреду, и видел я, иностранный священник плакал в первом ряду... — тихо продолжила Таня. — Не боишься?
— Чего? — также вполголоса, как будто не расслышав, спросил Виктор, и повторил, — чего мне бояться, после того, что уже сделано? Если только совести. Да и ту я во втором классе, — лицо его осветилось грустной полуулыбкой — полугримасой, — на резиновое изделие со свистком поменял. Не поймут? Я когда играл тебе — на Вощинине проверял — пытался посмотреть на нас его глазами — со стороны. Уж на что он далёк от нас, и годами и опытом, и то — чуть не прослезился.
— Когда "Вечную любовь" пела? Да? У тебя, Витя, тогда глаза стали совсем чужие, — испуганные немного и удивлённые одновременно. Скажи, ему... этому мальчику, понравилось?
— Очень. Если ты не против, мы ещё раз повторим... Не вставай с кресла. Давай, так как есть...
Une vie d'amour
Que l'on s'Иtait jurИe
Et que le temps a dИsarticulИe
Jour aprХs jour
Blesse mes pensИes
Tant des mots d'amour
En nos cœurs ИtouffИs ...
Федорчук, неожиданно для себя, начал подпевать. Под сурдинку, вторым голосом. Он продолжал играть, одновременно вплетая свой приглушенный баритон, в ткань песни, создаваемую голосом Татьяны, а та, удивившись поначалу — певцом-то, вернее, певицей у них была назначена она одна — приняла новые правила и подстраивалась под них. Два голоса звучали, не перебивая друг друга, следуя за путеводной нитью мелодии, превращая её в нечто большее, чем просто "произведение для фортепьяно и голоса"...
"А она, пожалуй, надумала себе невесть что", — несмотря на кажущуюся беспечность и только что бывшие свои и Танины эскапады, разум Виктора всё-таки был холоден. Пусть не целиком, но в той его части, которая отвечала за инстинкт самосохранения, помноженный на не самый банальный жизненный опыт.
"А то с чего бы ей так старательно изображать из себя девчонку? Да и я забылся на радостях оттого, что хоть сегодня никаких пакостей изобретать не надо. Повёл себя как с сестрёнкой. Младшей... Которой у меня никогда не было... Идиот!" — Оправдания Федорчука перед самим собой были слабыми и, по правде говоря, запоздалыми.
"Впрочем, разница в возрасте... "тамошнем"... вполне подходящая. Всё равно неправильно. Извиниться? Будет ещё хуже. Оставим как есть. Я прокололся, она подыграла... Я спохватился, но сделал вид, что принял игру. Нет, не так — просто принял. Потому что отступать было поздно. Будет повод — сыграем ещё".
— Послушай, — прервала его мысли Татьяна. — Ты же бизнесмен... Нет, наш антрепренер, конечно, умеет, наверное, деньги делать, но...
С Куртом Рамсфельдом — антрепренером из Берлина, связался еще перед своим отъездом Олег, но сделал это, разумеется, не от своего лица, а от имени "новорожденного" месье Руа. Сказать, что антрепренер был этому звонку рад, значит, ничего не сказать. Но, что конкретно он сделает для "раскручивания" Татьяны, что мог для этого сделать, оставалось пока неизвестно.
— Ты меня на радио отправить хотел... — что-то вдруг начало подниматься в душе, что-то важное, но пока еще "нечленораздельное". — А тут ведь еще никаких хит парадов...
— Да, — понимающе кивнул Федорчук. — Я уже об этом думал. Куда ни кинь, всюду клин... Ну дадим мы десяток другой концертов, ну узнает о нас две-три тысячи человек, проплатим пару заметок в прессе — это все не то! Не тот уровень, не те деньги... Так раскручиваться — годы понадобятся! Нужно выходить на граммофонные компании. И подумать, как действительно на радио пробиться...
— Или в кино...
— Кино? — задумчиво переспросил Виктор. — А ведь кино это... Это, знаешь ли...
— Ну, ты пока подумай, — усмехнулась Татьяна и спустила ноги на пол. — А я насчёт ужина распоряжусь. Что-то организм настойчиво требует пищи материальной, а обед мы как-то... нечувствительно, — словечко было знакомое, олеговское, — пропустили. Заодно перед мадам Клавье извиниться надо. Напугали старушку.
— Да уж, представляю себе, как мы смотрелись со стороны — Содом с Гоморрой отдыхают...
Ужин проходил в непринуждённой, почти домашней обстановке так, как бывает в семьях после крупного скандала, в котором виноваты обе стороны. Каждому хочется загладить вину и не напоминать партнёру о случившемся, ни словом, ни жестом.
Еле слышное звяканье столовых приборов изредка прерывалось хрестоматийными, почти из туристического разговорника, фразами: "Месье Руа, будьте добры, передайте соль" или "Жаннет, дорогая, тебе уже не нужна баночка с горчицей?".
Татьяна посмотрела со стороны на всю эту идиллию и тихо засмеялась про себя. Банальные застольные фразы напомнили ей виденную когда-то "Лысую певицу" Ионеско. Чем не сцена из спектакля, а если ещё учесть что главных героев абсурдистской пьесы звали мистер и миссис Смит...
Следующий приступ смеха чуть не стал неконтролируемым — Таня еле сдержалась, схватив первый попавшийся бокал и выпив его содержимое залпом. К счастью, он был полон воды, а не вина или чего покрепче. Промокнув уголки глаз салфеткой, она выпрямилась и столкнулась взглядом с глазами Виктора.
— У тебя всё в порядке? Подавилась? Может похлопать?
— Спасибо, обойдусь. Уже прошло.
— Тем не менее, — внезапно Виктор зааплодировал, чем вызвал у неё очередной приступ смеха. Бородатая шутка попала на подготовленную почву, Таню буквально прорвало. Она смеялась, даже когда уже не могла, навзрыд, всхлипывала, запрокидывала голову, закрывала руками рот, но всё тщетно. Хорошо скрываемая истерика, вызванная дневным напряжением, нашла себе выход не в слезах. Одно это радовало Виктора. Женские слёзы он, ещё со времён первого брака, терпеть не мог. Однако чем закончится эта "истерика", не мог предположить даже он.
— Подожди! — сказала Татьяна, неожиданно прерывая смех, и даже руку подняла, чтобы остановить ненужные вопросы. — Подожди...
— Что?
— Пойдем! — прозвучало решительно, но крайне загадочно.
"Интригует..." — но Виктор, разумеется, пошел.
— Садись! — скомандовала Татьяна, кивнув на рояль, когда они вошли в музыкальный салон. — Играй!
— Что? — "Что за блажь?" — возмутился Федорчук, но за инструмент сел.
"Что?.." — спросила себя Татьяна, и почувствовала, как смутное чувство, невнятная идея, мелькнувшая у нее здесь, в этой комнате, пару часов назад, обретает наконец плоть, превращаясь в ясную мысль и верное чувство.
— Танго в Париже.
"Ну да! Какая, к чертовой матери, кирпичная стена?! Какой, прости господи, Станиславский?!"
Она "увидела" перед собой рояль, стоящий на небольшом возвышении в какой-то пражской каварне, и Олега-Баста с ослабленным галстуком и тлеющей сигареткой в углу губ...
Танго, в Париже танго... Она неторопливо, удивительно хорошо и правильно, ощущая свое тело, подошла к роялю, наблюдая между делом сквозь опущенные ресницы, как расширяются и одновременно загораются глаза месье Руа.
Das ist der Pariser Tango, Monsieur,
Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur,
Und ich zeige Ihnen gern diesen Schritt,
denn ich weiß, Sie machen mit
"Господи!" — но времени на размышление уже не оставалось. Он должен был играть и играл, а она...
Татьяна изумительно пластично прошла разделявшее их расстояние, подхватила с рояля его собственный, недопитый бокал с коньяком, сделала — поймав паузу — аккуратный глоток, выхватила турецкую папиросу из раскрытого портсигара, и пошла обратно, продолжая петь и взводя своим "нервом" напряжение до высшего градуса. Казалось, еще мгновение и огнем страсти и вожделения займется весь музыкальный салон. Но пока огонь горел только в камине, да еще свечи вот... И Таня остановилась вдруг, наклонилась коротко к язычку пламени, трепещущему над свечой, прикурила и, не сломав мелодии, выдохнула вместе с дымом:
Bei einem Tango, Pariser Tango...
Ich schenke dir mein Herz beim Tango
Die Nacht ist blau und sЭß der Wein,
wir tanzen in das GlЭck hinein...
"Чёрт! — у Виктора едва сердце не ушло в побег через горло. — Мать твою...!"
А Татьяна, завершив песню, остановилась к "залу" вполоборота, подняла было руку с дымящейся папиросой к губам, но задержав движение, повернула голову и внезапно улыбнулась, создавая такой эффект, что сердце и в самом деле рвануло куда-то сквозь ребра, но...
— Будьте любезны, "Листья", маэстро!
"Листья?! Ах, да, "Листья"..."
И он заиграл, а она... Она прослушала проигрыш, выдохнула дым, и...
Он даже не заметил, как они "прошли" всю программу, но факт. Прошли. Пролетели. Прожили! И как прожили! Великолепно, замечательно, так, что захватывало дух и рвало на части сердце, и кровь то ударяла в голову, то устремлялась в безрассудный бег...
— Ты... — сказал он, вставая из-за инструмента. — Ты...
— Я... — она была обескуражена не меньше Виктора. Наваждение закончилось, но что-то изменилось. — Я даже не знаю...
— Ты чудо... Олег...
— Молчи!
— Ты...
— По-моему, я готова.
— Да. Несомненно!
Они стояли и смотрели друг на друга и глупо улыбались, и Татьяна подумала вдруг, что пить и курить можно бросить и завтра, если вообще. А сегодня, сейчас, положено ей снять стресс или нет?
"Положено!" — решила она и улыбнулась еще шире:
— А теперь я хочу вина, а завтра...
— А завтра? — так же широко улыбнулся Виктор.
— Завтра ты позвонишь герру Рамсфельду и скажешь, что мы готовы.
— А мы готовы? — но, уже задавая этот вопрос, Федорчук понял, что знает ответ не хуже, чем Татьяна.
Глава 6. Европа, март 1936
Поместье Бойд раскинулось милях в двадцати на запад от Блэрского замка. Впрочем, у Бойдов имелись и свои собственные руины. Метрах в трехстах и на полсотни выше — чуть западнее "New Boyd's House", — торчала среди куп деревьев старинная башня и угадывались остатки крепостной стены, закутанные в плющ, как в шотландский плед. Ну а "Новый дом Бойдов" построили "совсем недавно" — всего лишь в начале восемнадцатого столетия и, судя по состоянию, в последний раз ремонтировали еще до того, как покойный полковник Бойд — в то время молодой человек, но уже в высоких чинах — отправился на англо-бурскую войну. Добравшись из Эдинбурга — морем до Данди, поездом до Питлохри, и, черт знает, на чем ещё до поместья — Степан обнаружил, что верить первому впечатлению не стоит. Особняк и парк действительно выглядели неважнецки, но зато внутри дома Матвеева ожидало немало приятных сюрпризов. К этому моменту стряпчий в Эдинбурге уже поставил сэра Майкла в известность о характере и размере наследства. Ну что ж, почти 150 тысяч полновесных английских фунтов стерлингов — это именно то, чего компаньонам не хватало для "полного счастья". Поэтому и в поместье, — а его стоимость была как раз и не очень-то высока, да и попробуй еще продать эту недвижимость, — Гринвуд поехал скорее для проформы. Однако человеку не дано знать, где и что ему суждено потерять или, напротив, обрести.
Поднявшись в сопровождении стряпчего из Фосса по каменной лестнице на высокое и просторное крыльцо, Майкл вошел в дом и несколько неожиданно обнаружил его весьма уютным. "Замок" оказался просторен, замысловат, в меру — по-стариковски — запущен, но полон того очарования уходящей эпохи, которое успел вкусить и полюбить еще в раннем детстве сэр Майкл Мэтью Гринвуд. Впрочем, это было только начало. Настоящим открытием дня стали библиотека, вид на озеро, и небольшая висковарня — вернее старинное, девятнадцатого века оборудование — в каменном приземистом строении, укрывавшемся за деревьями "старого" парка.
Библиотека, пожалуй, могла составить гордость и королевской резиденции в Эдинбурге. Во всяком случае, за час или полтора, что Гринвуд там провел — не в силах оторваться от нежданно-негаданно обретенного сокровища — он обнаружил не менее трех десятков раритетов самого высокого толка. А сложенные в картонные коробки бумаги так называемого "дедушкиного архива" обещали вдумчивому читателю немало открытий из эпохи восстания якобитов и высадки в Шотландии "красавчика принца Чарли".
"Однако, — думал Гринвуд, без всякого интереса рассматривая коллекцию холодного оружия, принадлежавшую покойному сэру Деррику. — Хоть бросай все и садись изучать!"
Искушение, и в самом деле, было велико, но Степан решил, что Майкл перебьется, и баронету пришлось отступить. Зато вид на озеро заставил затаить дыхание обоих, и Майкл вдруг подумал, что было бы недурно задержаться здесь на несколько дней, пожить отшельником, и написать ту статью или статьи, о которых они с ребятами говорили всего несколько дней назад в "домике в Арденнах".
"Остаться здесь? А почему бы и нет?"
Выяснилось, что это вполне возможно. Женщины из деревни, что в полутора милях по берегу озера, взялись привести в порядок пару комнат и кухню, и даже приготовили сэру Майклу кое-какой незатейливой еды. А он, продолжая осмотр своих новых владений и прикидывая, что на время войны — если она все-таки вспыхнет — поместье может стать для них всех неплохим убежищем, набрел на настоящее сокровище.
"Оно бы и неплохо, только Олегу нужно будет сделать подходящие документы, да и придумать что-то, чтобы в армию не забрили... Всех".
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
