В лабиринтах темного мира. Книга 2

— Да кто нам мешать будет? — удивился Никас. — Загранпаспорт есть, если ты не в тюрьме и у тебя нет неоплаченных счетов, то вперед и с песней.

— А что, — спросил я, — сейчас в другие республики тоже по загранпаспортам ездят? В Россию, например?

— Обязательно по загранпаспортам, — подтвердил Никас, — особенно после войны в Донецке и присоединения Крыма к России.

— А кто в Донецке воевал? — допытывался я.

— Как кто? — все больше удивлялся Никас. — Россия с Украиной воевала за Новороссию. Людей покрошили немеряно.

— Каких людей? — я просто не верил в то, что говорил Никас.

— Обыкновенных людей, русских и украинцев, — сказал он, — русские в Украину ездили воевать под видом отпускников из армии со своими танками. Они еще самолет с пассажирами сбили, триста человек в землю вогнали. Скандал большой был, но потом его замяли, хотя весь мир знает, кто его сбил.

— А как с коммунизмом? — допытывался я.

— Какой коммунизм, — смеялся Никас, — забудь, братан, никакого коммунизма нет и все коммунисты сейчас запрещены.

— А кто у вас первый секретарь компартии Казахстана? — спрашивал молодой кандидат в члены Коммунистической партии Советского Союза.

— Нет никаких секретарей, — сказал Никас, — Казахстан демократическая страна. Мы тут недавно единогласно выбрали нового пожизненного президента, Султан Хан Кунанбаев, родственник прежнего пожизненного.

— И в России точно так же? — тревожили меня предчувствия.

— Там еще хуже, — сказал Никас. — Там они все богатства свои проедают и на весь мир обижены, что их никто за сверхдержаву не считает. Они шутники, свою головную фирму "Газпром" называют просто "Газпрём". У них там в прошлом году тоже пожизненного президента выбрали. Стабильности хотят, да только народ оттуда за границу прёт во все стороны. Вместо русских у них там полный интернационал во главе с китайцами. Корейцы всякие, узбеки, таджики. Даже монголов нет. Люди всякое болтают, говорят, что долго она не продержится, полыхнет как спичка, а русским только дай побузить, всех с пути сметут, вот и наши тоже опасаются, что с России к нам все перекинется, русских всех на учет взяли как потенциальных смутьянов.

— Спасибо, Никас, — сказал я, — пойдем мы, по городу еще поболтаемся.

— Пока, братаны, — и Никас исчез.

— Слушай, Макс, — сказал я, — что-то я нагостился здесь. Поехали домой. Настроения вообще нет.

— Добро, — сказал Макс. — Мы тут рядом с домом и батарейка вон лежит. Становимся лицом на юг, а может, попробуем восток и запад?

— Нет, — устало сказал я, — ты уж без меня попробуй. Потом скажешь.

Как незаметно мы переместились, так же незаметно и вернулись назад.

— Пока, Макс, — сказал я, — мне много нужно поразмыслить.

Я стоял около дома и думал о том, зачем были все жертвы, чтобы прийти снова к тому, с чего все начиналось. Большевики создали боевые отряды, совершали террористические акты и маленькой группкой провели арест Временного правительства, а потом те же группы арестовывали и расстреливали чиновников на местах при непротиводействии народа, что дало им право говорить о триумфальном шествии Советской власти по всей российской империи.

Потом была гражданская война, уничтожившая цвет нации. Затем остатки научной и творческой интеллигенции выслали на "философском" пароходе. Во время массовых репрессий с одна тысяча девятьсот семнадцатого года и по настоящее время были уничтожены и сломаны миллионы граждан. Оставлены только те, кто не сопротивлялся большевизму и "слава Богу" большевизм приказал долго жить. Для чего тогда все это было? Для чего вся эта кровь? Значит, дело коммунизма не было самым верным, потому что оно всесильно? И партия не ум, честь и совесть нашей эпохи? Коммунизм не построили, а ведь у них в руках были все ресурсы самой богатейшей в мире страны. Не оправдали доверие народа. И членов партии было двадцать миллионов. Чем они вообще занимались? Бездельники. Не могли построить материально-техническую базу коммунизма.

Второе. Нам на занятиях по тактике и топографии всегда выдают учебные карты с немецкими названиями, написанными по-русски. Для чего? Неужели нельзя нам выдавать русские карты с окрестностями Алма-Аты с написанными по-русски наименованиями, чтобы было удобнее усваивать материал и сравнивать все особенности рельефа на местности и на карте. И все карты довоенного выпуска. Мы же не хотели воевать с Германией, это она хотела воевать с нами. Может, и это все не так? А если взять и поразмыслить? Тогда мы придем к выводу, что самая опасная наука у нас — это марксистско-ленинская философия и основное из нее — просто философия, которая дает человеку пищу для размышлений. А человек думающий — это самый главный враг коммунистов.

Что можно делать? Ничего. Плетью обуха не перешибешь. Пережили голод — переживем и изобилие. Если в волчьей стае появится собака, то ее сожрут в два счета, а если собака будет притворяться волком, то она может стать вожаком этой стаи и переменить кровожадные порядки, занявшись животноводством, обеспечивая хорошее пропитание всей стае и получение прибылей на другие цели. Так будем и мы. Я ничего не знаю, и я лопушок, которому можно вешать на уши лапшу из классиков марксизма-ленинизма.

Я поднялся к Нине Ивановне и смахнул со стола лежащую на краю розу.

Я закрыл глаза и услышал ее ровный и ласковый голос:

— ...два, три, четыре, пять! Просыпайся солнышко, — и она погладила меня по щеке. — Как прогулка?

— Изумительно, — сказал я и обнял ее за шею, — у тебя водка есть?

— У меня все есть, — сказала она, — пошли на кухню.

Пока она готовила закуску, я достал из шкафа граненый стакан и налил полный стакан водки.

— Тебе налить? — спросил я.

— Чуть-чуть, — сказала Нина, — за компанию.

— Давай, — сказал я и легонько прикоснулся стаканом к ее рюмке, а потом залпом выпил.

Никогда не пил водку стаканами и у меня даже зашумело в ушах, но это быстро прошло, когда я начал закусывать овощами и полукопченой колбасой.

— Расскажешь, как там? — спросила женщина.

— Лучше не надо, — сказал я, — пойдем в постель, мне вечером возвращаться в казарму.

Глава 25

Учеба в училище пронеслась как легкий летний сон. Вроде бы дни тянулись один за одним и никак не кончались, а четыре года пролетели как один миг. Как у цыгана, которого посадили на два года за кражу лошади.

— Подумаешь, два года, — сказал он, — зима-лето, зима-лето и я на свободе.

И у нас время отмечалось так же. Зимняя сессия, весенняя сессия, отпуск. И так четыре раза.

Роман с Ниной Ивановной закончился сам собой. Мы становились старше, ума у нас прибавлялось, а я переключился на своих ровесниц и в конце учебы женился.

Кроме синего диплома (синий диплом и красная рожа) мне вручили красные корочки военного переводчика немецкого языка. Это приравнивалось к шести семестрам языкового ВУЗа. Язык у меня шел хорошо, и кафедра иностранных языков обратилась с просьбой к командованию направить меня на службу в пограничный полк с местом дислокации в Берлине для совершенствования иностранного языка.

Как это было заведено в СССР, просьбы гражданских организаций удовлетворялись на пятьдесят процентов. Как это? Очень просто. Представьте себе руку. Это сто процентов. А пятьдесят процентов получаются, когда ладонью вы сделаете рубящее движение прямо по суставу, при этом немного согнув руку в локте.

С учетом этих пятидесяти процентов я был направлен в Туркмению для работы с нарушителями границы как специалист иностранного языка. Это еще что. В Ташкенте я встречал одного майора со знанием шведского языка после окончания военно-дипломатической академии. Кому-то не угодил и загремел в Среднюю Азию, благо там половина населения коренные шведы и когда они пьют водку, то проникновенно глядят в глаза собеседнику и протяжно говорят:

— Скоооль!

Мой начальник, к которому я попал в подчинение, выразился более определенно хорошо поставленным русским матом, несмотря на свое азербайджанское происхождение. Сам он знал фарси и обещал выучить и меня, но по причине занятости со мной занимался выпускник одного очень уважаемого заведения, выпускающего специалистов со знанием иностранных языков.

Алфавит фарси я выучил за два дня. Мне вообще казалось, что я знаю этот язык, возможно, что в прошлой жизни я был персом, но если я кому-то скажу об этом, то меня объявят сумасшедшим, отправят в дурдом и прощай мои золотые погоны, карьера и будущее. Торопиза надо нету, — говорят японцы. И я не стал гнать волну, то есть торопиться. За две недели я для всех выучил алфавит. Начал потихоньку учить слова. Потихоньку это для всех. Словарный запас у меня уже был достаточен для того, чтобы общаться на любом уровне, но мне нельзя его проявлять. Во мне сразу заподозрят шпиона Ирана, а это будет равносильно смерти. Как я кому объясню, что знаю фарси? Не знаю, поэтому и не нужно хвастаться своими знаниями. Буду потихоньку опрашивать нарушителей границы, которые перегоняют своих баранов в запретную зону на границе на советской территории, а там видно будет. Буду хорошо служить и попрошусь на учебу в заведение с языковой подготовкой.

Такой случай представился не так скоро. Через целых два года. Я заполнял документы на очередного иранского чабана, а сзади за мной наблюдали мой начальник и начальник из округа, генерал-таджик. У таджиков язык такой же, как и у персов, есть небольшая разница, как у русского и украинского языков. Но персы могут выучить таджикский язык, а таджики, сколько они не учат фарси, так и продолжают говорить по-таджикски.

Мой начальник похвастался, вот, был простой русский парень, а сейчас стал практически переводчиком персидского языка. И генерал говорит:

— Молодец, Аскер, хорошего специалиста подготовил. Через месяц заберу его к себе в округ.

Ничего не поделаешь. У кого больше прав, тот и прав. Таджик уел азербайджанца. Тот подготовил переводчика, а его из пасти вытащили.

Проводив генерала, начальник пришел в мой кабинет и говорит:

— Бери бумагу, пиши. На мое имя, рапорт от такого-то. Прошу направить на учебу в сто десятую школу КГБ на факультет персидского языка. Подпись, дата. Давай сюда.

Начальник своим готическим почерком начертал, что ходатайствует по поводу моего рапорта. В этот же день свое согласие выразили начальник политического отдела, особого отдела и начальник пограничного отряда, а на следующий день рапорт уже поехал малой скоростью в управление пограничного округа, благо расстояние до столицы Туркмении составляло всего сто сорок километров.

Причину такой щедрости я услыхал в невольно подслушанном разговоре моего начальника с начальником особого отдела.

— Ты чего парню дорогу перекрываешь, — говорил особист. — В эту школу из погранвойск лет десять уже никто не поступал. Ездили многие, а поступивших не было.

— Вот именно, — радостно сказал мой начальник, — мне нужно, чтобы его в округ не взяли. Генерал шибко обидится на моего специалиста, что вместо округа он выбрал какую-то учебу. А я его в высшую школу КГБ на заочное обучение отдам, языку он уже натаскался, будет мне смена на старости лет. Так что, знай наших.

Примерно так же думал и генерал-таджик:

— Съездит в Москву, проветрится, все равно из пограничников никто туда не поступает, а как вернется, так и поедет служить в округ, а Аскеру я козью ногу покажу.

И вот я поехал в Москву. Врачи крутили и вертели меня сначала в Ашхабадском госпитале, а потом в московской поликлинике для сотрудников госбезопасности. Как будто в космос собирались направлять. Здоровье в порядке. Тесты на способности к языку — вполне удовлетворительно. Тесты на сообразительность, ай кью по-современному — нормально. Изложение текста. Грамотный, память хорошая. Собеседование с какими-то темными личностями, одетыми шибко по-джентльменски и с манерами аристократов. Нормально. Езжай домой и первого сентября не опаздывай на занятия. Будешь учить китайский язык. Я попробовал было рыпнуться, да не на тех нарвался. Откажешься — дорога на учебу будет закрыта навсегда. Минбай? Это уже по-китайски: понял?

Приехал в округ уже слушателем сто десятой школы. Кинул и генерала, и своего начальника. Как это говорят. На всякую хитрую попу найдется перо гусиное с резьбой.

Обиделись на меня начальники, типа, это я во всем виноват. Правильно говорят, что у сильного всегда бессильный виноват. Но еще у нас в офицерской среде говорят и так: нервы свои зажми в узду, на трудности службы не ахай, есть двадцать пять — посылай всех в п**ду, нет — сам иди на *уй. Сказано точно и по-философски. Куда там Кун-цзы. У нас такие Конфуции и Лао-цзы в офицерской среде обитают, что из военных мудростей может быть построена вся стратегия государства как в военной, так и в гражданской сферах.

Что я еще забыл рассказать вам. На сопредельной территории в центре участка у нас находился город Лютфабад с резиденцией пограничного комиссара, а напротив этого города находилась пограничная застава, в тылу которой в четырехстах метрах от линии границы проходила железная дорога.

По роду службы я неоднократно был на этой заставе и мне все время казалось, что я неплохо знаю этот город и его окрестности, а комната для задержанных на заставе мне то ли снилась, то ли еще что, но она мне была очень знакома, особенно по запаху.

Первого сентября меня встретили в Москве и на машине привезли в сто десятую школу.

Всего нас было десять парней и пять девушек. Мы стояли, смотрели друг на друга и думали, что очень уж важное заведение эта сто десятая школа, если в ней обучаются всего лишь пятнадцать человек, десять Джеймс Бондов и пять Мата Хари.

Каждого из нас заводили в кабинет врача, а из кабинета каждого провожали в аудиторию.

Зашел и я в кабинет врача. Меня осмотрели, посадили в кресло, врач достал из кармана золотые часы, приказал мне смотреть на них и сам стал раскачивать часы. Через какое-то время он сказал мне:

— Отомри!

И как будто пелена спала с моих глаз. Боже, а врач-то наш постарел, да и Глеб Владимирович седины в своих волосах накопил достаточно.

— Котек, иди в аудиторию, — сказал Глеб Владимирович, — ребята уже заждались тебя.

Я зашел в аудиторию и несказанно удивился. Весь наш поток был в сборе. Через семнадцать лет. Все взрослые, изменились, но все равно в каждом проглядываются черты, которые нам были знакомы в те годы.

Никто не задавал вопросов. Конспирация и я тоже не спрашивал, кто и где был и чем занимался. Если будет нужно, то просветят.

Минут через десять в аудиторию зашли Глеб Владимирович, он сейчас начальник факультета, и новый начальник школы.

Начальник школы поприветствовал нас и ушел, предоставив слово начальнику факультета.

— Здравствуйте, дети мои, — сказал Глеб Владимирович, и все засмеялись. — Именно дети, — снова сказал он, — мы ни на секунду не выпускали вас из поля своего зрения и знаем, кто и что из вас представляет. Все вы уехали на курсы повышения квалификации, за исключением Котека. Он у нас военный, служит в знакомых местах на границе, сюда прибыл как бы для учебы в академии. Вам предполагается поручить особо секретное задание, о котором не должна знать ни одна душа. Любое слово о задании будет рассматриваться как измена родине с соответствующими последствиями. Кроме вас его поручить некому. Мы, возможно, и не трогали бы вас, но речь идет о будущем нашей страны и ваших детей, так как вы все уже семейные люди и должны думать о будущем. Мировая система социализма трещит по швам. Советский социализм непрочен и становится все более небоеспособен и агрессивен с увеличением возраста руководителей партии, которым любая перемена видится как государственный переворот. Уж на что силен социализм в Китае и тот держится только на репрессиях и воинственной политике в отношении СССР и капиталистических стран. Любая нормализация отношений со всем миром, открытие правды народу приведет к крушению социализма. Наша задача — найти пути встраивании чистого социализма в мировую экономическую и политическую систему при соответствующих экономических преобразованиях внутри страны и высокой политической активного населения Союза.