Когда цветёт багульник

— О чём болит голова?— не выдержал Славка, поглядывая на неё.

— Журнал читаю...

— Гм, странный способ читать и ерунду, какую-то купила.

— Не скажи, он очень талантливо сделан, только не с размахом.

— Хочешь я тебе его куплю,— вдруг предложил он.— Сделаешь, как глянется.

Согласится бы дуре и поблагодарить, нет же полезла на абордаж.

— Я сама это сделаю, если решу, что мне такое нужно.

— Ну, ну,— заглянул он ей в глаза усмехаясь,— как это интересно будет выглядеть?

Эта его усмешка завела её невероятно. Если б не случился тот разговор в машине, возможно, она и не решилась бы никогда на такое непростое дело. Но раз копья сломаны и всё сказано вслух, надо думать, доказывая, что ты не верблюд и что-то можешь в этой жизни сама.

Первое, что она сделала, это продала свою двухкомнатную квартиру, купив на деньги сразу же две однокомнатные. Через месяц продала и их. Сергеевич внимательно наблюдая фиксировал все ее ходы, давая по каждому отчёт Славке.

— Что она делает?— интересовался у Сергеевича каждый день тот.

— Пока наварила 15 тысяч баксов.

— Значит, я не ошибся и ей нужен тот журнал.

— Посмотрим дальше, во что она их вложит. Сдаётся мне ты её сам подзавёл.

Сергеевичу легко было ждать лишь наблюдая, а Люба сломала голову, прежде чем решилась на дальнейший шаг. И махнув рукой, всё вложила в гаражный кооператив. Случайно узнала, что знакомые покупают в кредит квартиру в новом доме расстраивающегося гигантскими темпами микрорайона. "Значит, гаражи там пойдут за милую душу!"— прикинула она и рискнула.

— Николаевич, она у тебя не простофиля,— тут же прокомментировал её шаг боссу Леонид Сергеевич.

— Что ещё?

— Вложила деньги в гаражи рядом с новостройкой.

— Она же в этом ничего не понимает...

— На этот счёт ничего не ведаю, но заработает не плохо это точно. Удачно выбрала место. Рядом целый каскад новых домов растёт.

— Ну, не могла она сама,— засомневался Терёхин.— В строительстве ноль, в делах ещё меньше. Кто-то наверняка подсказал...

— Тебе виднее, ты муж,— хмыкнул отставной полковник,— смотри не ошибись. Так можно и пирог с глазами получить.

— Почему она от моей помощи отказалась, а?

— Кто их баб разберёт, это такое наказанье...

— Вот только в лирику уводить не надо...

— Тогда, может, не хочет от тебя зависимой быть, а возможно желание проснулось свои силы попробовать. Оно легче, когда надёжная почва под ногами и сильное плечо подпирает. Опять же о хлебе насущном думать не надо.

— Но я не чужой ей. Предлагал же помощь.

— Ты всю жизнь прожил один, а баба это вулкан. Спит, спит потом, как выбухнет... И что у неё тут,— он ткнул в сердце и тут — палец упёрся в голову.— Не разберёшь с хирургическим ножом. Так, что готовься, журнальчик она этот купит, точно я тебе говорю. И место работы, как ты и хотел, поменяет.

— Не выношу бизнес леди.

— Мне, кажется, она не полезет в бизнес. Просто поможет журналу выплыть, никому не мешая и, будет иметь свою маленькую долю.

— Твои бы слова да Богу в уши. Предложи ей в долг. У меня не возьмёт, а ты подлезешь. Мол, хочу помочь. Случайно узнал. У тебя талант убалтывать. Я деньги на неё тебе дам. Сделай для меня.

— Ну, если только для тебя, то сделаю,— смеялся Сергеевич,— а расписку брать?

— По — другому не поверит. Бери.

— Смешные вы ей Богу.

— Чего это?

— Прижал бы ночью с ласками и всё решил сам.

— Нет, это уже будет не то. Должна же она чем-то заниматься, быть просто женой Любаша заскучает после такого напряжённого бега жизни. Да и дети уже не малые. Золотая клетка не для всех счастье.

— А по — моему, ты всё утрируешь, она устала тащить бабий воз, как ездовая собака, пусть отдыхает. Прогулялись мы с тобой, поболтали можно и в кабинет на прослушку.

— Да, холодам хана. Весна теснит зиму. Уходить не хочется. Так бы и гулял. Цветущая ива приковывает глаз. Страсть как люблю, когда она цветёт.

— Смотри, смотри,— потянул Сергеевич за рукав Терёхина,— мать и мачеху видишь, на бугорке пригрелась. Заметь: первая. Нам повезло, мы первые глаза весны поймали. Ты прав, скоро отзвенит капель.

— Конечно, так и будет. Первый цветок вестник, дальше уже весна лавиной попрёт, не остановить никаким выскочкам морозам.

— Вот интересно устроена природа, каждое время года приходит со своим скандалом, выталкивая упирающегося предшественника, но уходит, также, цепляясь буквально за всё.

— Да совсем скоро подсохнет земля, повыскакивает стелясь ковром зелень, пахнёт пьяной медовухой черёмуха, осыпая лепестки, забушует над головами белым и фиолетовым морем сирень.— Подставив лицо солнышку, ударился в лирику Славка.— Сласть какая, Сергеевич.

— Подари Любаше вязанку белых тюльпанов. Я видел, ей нравятся. Она брала в цветочном небольшой букетик.

— Чёрт. Вот почему ты видишь, а я с этой работой слепой.

— Ты не слепой, а занятый. Я на что? Подсказываю, чтоб прозрел,— подтолкнул его к машине полковник.— Ты голова. Деньги для нас убогих делаешь. В люди нас всех вывел. Мы должны беречь тебя и заботиться о тебе.

— Желания ещё скажи мои угадывать и нос вытирать. Хватит трепаться, поехали.

— Сейчас. Толя что?— выдохнул Сергеевич, глядя на экран телефона.— Ваня? Разворачивай Юра к Терёхиным. Толя мы летим.

— Что там Сергеевич?— свёл скулы Славка. Почуяв беду, заколотилось, готовое вылететь птицей сердце.

— Ваня пропал.

— Хрен с ними с деньгами этими и империей. Пропади оно всё пропадом. Надоело страсть. Любашу не вижу. Цветы она себе сама и то покупает. Не живу, а несусь. Отдам всё. Пусть подавятся. Катись оно под горочку мячиком. Мне в ватнике и кирзе спокойнее жилось.

— Прекрати оголять нервы,— заорал на Славку полковник.— Империю они возьмут, а Ваньку не отдадут. Ты это сам знаешь не хуже меня. Мозгами ворошить надо. Любаше подумай, как сбрехать.

— Ничего на ум не приходит.

— Мол, в Германию срочно отправил или ещё куда. Подсказываю для совсем нервных.

Забрав Толю у ворот, прошли сразу же в домик охраны.

— Ну?— поторопил Сергеевич.

— Артём шум поднял. Ему девчонка какая-то позвонила, сообщив, что Ване угрожает опасность. Голос он не признал. Я в институт, но опоздал. Ребята видевшие, как его пихали в машину, ничего толкового рассказать не могли. Насколько я понял, подошёл к машине сам, добровольно, не боясь, с какой-то женщиной. Старая девятка. Номера замазаны грязью. Вот, пожалуй, и всё.

— Люба знает?

— Нет. Мы с Артёмом ничего ей не говорили. Понимаем, что к чему.

— Уже лучше. Молчите и дальше,— приказал Терёхин.

— Одна надежда на помощницу,— пощипал подбородок Сергеевич.— Зацепок ноль.

— Какую?

— Ту, что предупредила Артёма. Она где-то рядом с ними и она на нашей стороне.

— Может пробить тот телефон? Ну девчонки этой...

— Пробей, Толя, пробей... Но думаю, он посторонний, однодневка.

— Пришло время использовать "жучки". Будь они не ладны. Я замаялся их терпеть.— Говоря, Терёхин непроизвольно держался рукой за сердце.

— Что с тобой?— забеспокоился Сергеевич,— давай, сгоняем к врачу?

— Малость прихватило. Отпустит. Займись делом. Я перебьюсь. Найди мне эту сволочь,— поторопил Сергеевича он.

— Ну, вот, раз ругаешься, значит, пришёл в норму. Будем работать.

Ваня очнулся связанным по рукам и ногам с не дающим дышать кляпом во рту, в тёмном каменном мешке. На дне, которого ещё лежал лёд. Попривыкнув к темноте, понял, что находится в глубоком высохшем или не докопанном колодце. В кружок на верху проглядывали звёзды. Тело ломило. Значит, его просто кинули туда, как мешок. "Летел порядочно кругов двадцать, а может и больше. Что это всё же такое, брошенный колодец или что-то другое? А какая собственно разница, где загнёшься, навряд ли меня тут кто найдёт.— Думал он, пытаясь всмотреться в темноту и пробуя выдавить из себя кляп, мешающий дышать.— Наверняка постарались, чтоб место было заброшенным и безлюдным". Над головой зашуршала щебёнка.

— Ваня, Ванечка?— свесилась вниз растрёпанная девичья голова.

Сориентировавшись, Ваня забил каблуками о бетон.

— Потерпи, я скоро. Лестницу верёвочную привезу. У меня есть.

Голова исчезла, в круге опять застыли холодные безучастные ко всему звёзды. "Конечно Танька, кроме этой шалопутной сюда ночью никто не сунется. Но как эта шалая узнала, где меня искать?" Их знакомство началось ещё с садика. В те годы Ваня с Артёмом жили с дедушкой в хорошем месте и красивой квартире. Дед получил. Этот дом заселяли тогда отставными военными и строителями. Девчонка с малолетства была не спокойная, шкодливая. Набедокурит и прячется за Ваню. Тот молчком хлебал за её делишки по полной ложке. Потом школа и опять к его несчастью один класс. Танькиной шкоды с приходом в школу не убавилось и Ване неприятностей тоже. По мере того, как девчонка росла, росли по размерам и её каверзы. Пользуясь его покладистостью, она вила из мальчишки верёвки. Военное воспитание деда: терпеть от женщин и большую ношу брать на себя, доставляло ему одни неприятности. Не выдавая девчонку, страдал сам. В школе ругали и грозили педсоветом. Мать дома ремнём, никак не понимая, как тихий, спокойный мальчик мог столько натворить. А Танька с ангельским личиком, только поджимала губки и честно моргала совершенно невинными глазёнками. Всё кончилось с продажей Любы квартиры и переездом в другой район. У Вани началась тихая спокойная жизнь, а по сути немного скучная. Но девчонка, не долго печалясь разлукой, нашла его и там. Понимая, что переезд был связан с финансовым недостатком в семье после смерти деда, а никак не с её фокусами, сочувствуя, по детски старалась помочь другу. Пока были детьми, бродила с братьями, собирая бутылки и макулатуру, подметала подъезды. Ванька гнал, а она, не обижаясь, топала следом. Немного из заработанных денег могли потратить на себя, купив мороженное или конфет, и тогда садились в парке на лавочку втроём и пировали. Дома Таньку ругали за такое знакомство, категорически запрещая иметь второсортных друзей, как он с Артёмом, но девчонка, не внемля домашнему нагоняю, по-прежнему цеплялась за дружбу с ним. Одно угнетало Таню, она не могла пригласить его к себе ни на день рождение, ни просто так, на чай, тортик или посмотреть фильм и от этого очень переживала. Особенно перекрыли все краники, когда её отец вполз в какую-то фирму своего старого друга. "Бомжей, ещё не хватало",— презрительно цедила её мать, захлопывая перед его носом дверь. Таньке запрещали, её наказывали, но она, почистив пёрышки, бежала опять к большому и неуклюжему Ваньке.

— Не ходи, одни неприятности от тебя. Ещё к мамке придут твои аристократические предки разбираться. Ей этого только не хватало.

— Скажешь тоже аристократы? Одна пивом торговала, второй на стройке вкалывал. Где б они были, не возьми его друг на фирму.— Беззаботно отмахивалась она.

Дома на неё продолжали шуметь и перевоспитывать, а Таньке всё нипочём. Скопив деньги, покупала ему подарки. По мелочам: рубашку, перчатки, шарф, но всё равно, для Ваньки радость. Конфетку и ту делила пополам. Одну половину откусывала сама, а вторую впихивала ему в рот. Скоро Ваня разгадал её хитрость. Всё проще простого, дай ему целую, отнесёт братику своему Артёму. А половину съест сам. Мести в подъезде, помогая ребятам, у неё по началу не очень получалось. "А всё потому что шило в одном месте.— Шипел на неё Артёмка.— Толку от неё как от козла молока. Прогони её Вань". Ванька рад бы, но сделать это было невозможно. Девчонка была без претензий и обид. Замечания брала на заметку и махала веником со всем усердием, разметая грязные капли по дверям и стенам. Жильцы ругали Ваню, а он в свою очередь шугал, отбирая веник такую помощницу. Но, повздыхав на лавочке на свою неумелость, она опять возвращалась к нему. Позже, когда они уже подросли, убегая из дома из-под надзора, она добиралась гонимая одной целью — ему помочь к нему и на рынок, где Ванька возил на тележках товар по точкам.

— Уйди, ради всего святого,— гнал парень упирающуюся сзади в тележку маленькую девчонку,— чего тебе шалава, от меня надо?

Танька отбегала и минут пять злилась за шалаву. А потом, забывшись, начинала подталкивать тележку сзади вновь. Закончилось детство. Каждый из них получил аттестат зрелости в своей школе и пошёл дальше тоже своим путём. Танька в престижный вуз на изучение языков и журналистики, а Ваня в МАИ. Солидной девушки из неё не получилось. Пацанка была, такая же торопыжка, попрыгунья и осталась. Теперь часто она вместо своего вуза, занимала скамью рядом с Ваней на лекциях его кафедры.

— Опять двадцать пять.— Злился парень, моля и выпроваживая.— Нет здесь для тебя никакой шкоды. Зря припёрлась.

— Вань, я ж никому не мешаю, тихонько посижу,— вцепившись в его рукав, закрывала она глаза.— А хочешь, я за тебя конспекты попишу.

Парень, стесняясь, насмешливых взглядов однокурсников пытался не раз отпихнуться от неё, но не тут-то было. Её маленькие пальчики цепко держали его рукав.

Покой был только летом, когда её куда-нибудь отправляли отдыхать на всё время каникул. Но приезжала она бурлящая не находившей выхода энергией и спрятанной тоской, втягивая его в свой водоворот сумасшедшей жизни. А тут Ване несказанно повезло, нашёлся отец. Ребята, переехали к нему из старой квартиры, а потом и вовсе мама её продала. Девчонка, покрутившись около чужих теперь дверей, и оббегав в пустую все места, где он работал, еле дождалась тогда первого сентября и начало занятий. Увязаться за ним ей тоже не удалось. Да, дела были плохи, а ещё точнее хуже некуда. Танька осталась без адреса, у разбитого корыта. Всё общение свелось к институту. Но не могла же она там просиживать всеми днями, а своя учёба? Устроенная ей не раз слежка за Ваней, ни к чему не привела. Охрана была на чеку. И вот сейчас именно она нашла его здесь. Часа через три, щебёнка под чьими-то ногами зашуршала, а в колодец метнулся луч фонаря. От непривычки Ваня зажмурился. По глазам резануло.

— Ванюша, это я Таня.

"Кто б сомневался!"— хотелось буркнуть парню, но он не мог.

— Лестницу спускаю,— продолжала она комментировать свои действия,— потерпи, уже лезу к тебе.

Ваня видел, как упала, раскатываясь, верёвочная лестница. Как карабкалась по ней с хваткой обезьяны девчонка.

Спрыгнув, она наклонилась к нему.

— Жив?!— обрадовано выдохнув, воскликнула она, ухватившись за кляп.— Дыши, дыши родненький. Как хорошо, что жив!

— Фу, думал конец...

— Всё будет хорошо, милый,— бросилась она с жаром осыпать его чумазое в ссадинах лицо поцелуями.

— Хватит лизаться,— не одобрил её такого порыва Ваня.— Нож принесла? Или опять домой побежишь? Руки первыми.

— Да, да, давай руки,— она резала верёвки, кромсая и свои пальцы.

Сбросив путы с рук, он, забрав нож, принялся за верёвки на ногах.

— Давай дуй наверх.— Подсадил он её на лестницу.— Я тут маскарад устрою.

Сняв куртку, он, свернув из неё куклу, кинул на землю.

— Таня, кинь ещё что-нибудь...— Прокричал он наверх.