— Увы, вряд ли это возможно, — развел руками один из мужчин, — из-за повышенного внимания журналистов к госпоже Елизавете Петелевой. Мы собираемся отвести вас в более спокойное, более респектабельное место, там пишущую братию не приветствуют.

— Елизавета, что ты натворила? — удивился брат.

Сестра отмахнулась рукой и скорчила недовольную рожицу, предлагая отложить разговор на потом.

— Хорошо, — согласилась Мария, — но вначале нам всё равно необходимо заехать к ним поговорить. И это не обсуждается.

— Мы будем сопровождать вас на машине и подождем окончания разговора, — согласился встречающий.

— И что, тебя черти под локоть толкали? Не хочу сказать про Марию ничего плохого, да я её и не знаю пока толком-то, но разве нельзя обождать было? Приехать к отцу, обсказать всё по чести, попросить родительского благословления? Я ведь у тебя не зверь вроде, и счастью твоему силком противиться не стану. Люба она тебе — да живи на здоровье! Но сделай всё по-человечески! Разве можно отца родного так уважения лишать?!

Андрей молча сидел, потупив глаза в ковер и полыхая рдеющими щеками. Петр Сергеевич переключил огонь крупной артиллерии на Марию.

— А твои родители знают, или тоже тайком?

— Я сирота, — неожиданно бесцветным голосом произнесла она, — есть сестры. Они тоже не знают.

— Обвенчались или решили, что и это ни к чему?

— Венчались, — поднял глаза Андрей, — в церкви.

— Хоть это по уму сделали, — тяжело вздохнул отец.

Лиза наклонилась к брату, и что-то горячо зашептал ему на ухо. Андрей обреченно вздохнул, встал, а затем опустился на колени перед отцом.

— Прости папа, не со зла я.

Несколько секунд растянулись в молчании, а затем Мария присоединилась к мужу, опустившись рядом.

— Простите нас, Петр Сергеевич.

Петелев вздрогнул, подошел к ним и обнял обоих.

— Хватит пыль собирать, вставайте. Будя. Больше к этому не возвращаемся. Добро пожаловать в семью, Маша.

— Ну что, теперь ты женатый человек, Андрей Петрович. Как жизнь думаешь дальше строить? Ведь теперь о семье думать надо, жену кормить. Да, Маша, а как у тебя с приданым? Ты не смущайся, это я не к укору, просто натура у меня такая обстоятельная, всё надо знать, — семейство перебралось в гостиную, где за чаем продолжило взаимное знакомство. Предложение Андрея заказать в номер вина, шампанского было отвергнуто отцом.

— Да, и мне интересно, — поддакнула Лиза, бросив на Марию тяжелый взгляд.

— А если ничего нет? Это что-то меняет? — тихо спросила Маша.

— Не меняет. Слава Богу, деньги в семье есть, не страшно, — махнул рукой Петр Сергеевич, — а за жизнь я и сам не раз без гроша в кармане оказывался. Не смущайся и приживалкой себя не считай, ты теперь нашего семейства часть.

— Спасибо за добрые слова. Но я не сказала, что у меня нет средств. Я просто спросила, как много это для вас значит, — улыбнулась Мария, — и то, что вы сказали очень приятно для меня. Я теперь знаю, в кого Андрей такой хороший — в своего отца. А деньги у меня есть, по крайней мере, мужа я точно прокормлю. Около полутора миллионов рублей.

— Сколько? — хором спросило ошеломленное семейство.

— В девятьсот шестнадцатом году было полтора миллиона, ну и процентами что-то за это время набежало.

— Кажется, я забыл кое о чем спросить. Маша, а родители твои покойные, они, чем занимались? — заинтересованно спросил Петр Сергеевич.

— Много чем, — прищурила глаза Мария, — отец в основном любил на птиц поохотиться, а в оставшееся время управлял Российской империей. Пока по собственному желанию не уволился.

— И твоя девичья фамилия...

— Романова. Романова Мария Николаевна, — ну вот, слова были уронены и придавили всех ватной тяжестью.

— Пойдем, Андрей, поговорим, мне тебе надо пару слов сказать, пойдем — Петр Сергеевич вытащил сына из гостиной.

— Ты в своем уме? Ты по себе ли дерево рубишь? Совсем ополоумел? — отец метался по комнате и брызгал словами, — Да теперь же всему семейству спокойной жизни не будет. И каждый на нас пальцем будет тыкать, как в медведя на ярмарке! Мне такой славы не требуется! Великую княжну в жены брать! Да на это всякие графы есть и принцы, а нам бы попроще чего! И жить спокойнее и выскочками не назовут!

Отец бессильно рухнул на стул, поток рвущихся с языка слов задавил его, лишив на время дара членораздельной речи.

— Папа, да успокойся ты, где те Романовы? Двадцать лет уже прошло. Да и не знал я сам, честно. А когда она мне открылась, то уже поздно менять что-либо было. А так она хорошая. Смелая и сильная. Видел бы ты, как мы с ней убегали по крышам вагонов в Лионе, а сзади по нам стреляли из пистолетов. Как голодные и холодные, держась за руки, шли в горы. Как делились куском хлеба. Как согревались под одной шинелью. И я после этого должен был отказаться от неё лишь потому, что её родители слишком хороши для меня?

— Слишком хороши? — вздернул бровь Петр Сергеевич, — ну мы-то Петелевы, от беды в кусты не убегали, как иные. Так говоришь, хорошая она? Ладно, посиди тут, а я пойду поговорю с ней.

— Лизавета, выйди пока, нам тут обсудить кое-что надо.

Фыркнув, и бросив взгляд через плечо, Лиза нарочито медленно выплыла из комнаты.

— Ты знала, в какую семью идешь? Что муж твой не граф, не дворянин? Головой киваешь, знала значит. И всё равно пошла. Любишь?

— Люблю, — одними губами выговорила Маша.

— А раз любите друг дружку, то и живите. Только Мария, чтобы по-честному, безо всяких ваших штучек аристократических. Обещаешь?

— Не совсем понимаю, о каких штучках вы говорите, но обещаю, — согласилась Маша.

— Да, и ещё, семьей живем мы по-простому, и никаких 'ваших империалистических высочеств' от меня не жди. Ну а ты меня зови как хочешь, можешь 'папа', можешь Петром Сергеевичем, как душе ближе.

В соседней комнате тоже шел нелегкий разговор.

— В каком болоте ты откопал эту царевну-лягушку? — невинным голосом поинтересовалась Лиза.

— Елизавета, ты себя ведешь как избалованная девчонка! Неужели ты не можешь вести себя достойно?

— Ты о чем? — невинно махнула ресницами сестра, — Ах, о твоей ненаглядной суженой! Ну что же, я буду вести себя достойно и буду безукоризненно вежлива!

Лиза изобразила на лице что-то, что по её мнению было благородно-надменной усмешкой.

— Ну что ты, сестренка! Она же тебе ничего плохого не сделала. Человек только-только родителей потерял, в чужую семью пришел, а тут её так встречают! Моя родная сестра, мы поддерживать всегда друг друга должны, а ты её в штыки принимаешь, всю жизнь дальнейшую враждовать собираешься? А обо мне ты подумала? Ведь я вас обеих люблю, тебя — как сестру, ее — как женщину. У меня сердце одно и ему не разорваться. Не заставляй меня задумываться — а кого я люблю больше? Прошу тебя, будь к ней добра, дай ей время!

— Я постараюсь, — через некоторое время тихо сказала Лиза, — сама не знаю, с чего я на неё взъелась. Но, братец, имей в виду, если она мне станет напоминать о том, что мой отец в деревне коров пас, то я ей покажу небо в горошек!

— Спасибо, — Андрей притянул её к себе и чмокнул в щеку, — боевитая ты моя! Пойдем посмотрим, о чем там отец с Машей договорился.

В гостиной было спокойно и никаких намеков на бурные разговоры. Мария потягивала чай и слушала многоречивые разглагольствования Петра Сергеевича о превосходстве трактора в сельском хозяйстве над обычной лошадью.

— Ой, Маша, да не слушай ты его! Это же его любимая тема, если ему верить, то стоит каждому крестьянину получить по личному трактору, так сразу наступит Царство Божье на земле и потекут молочно-кисельные реки. Давай о чем-нибудь более интересном поговорим. Скажи, тебе аэропланы нравятся?

— Если смотреть — то очень, а если летать, то не совсем, — осторожно ответила Мария, озадаченная вдруг проснувшейся дружелюбностью у Лизы.

— А ты летала? — Лиза стоически перенесла символический подзатыльник от оборванного на полуслове отца, — И тебе не понравилось?

— Если честно, то не очень, — Марию позабавило выражение искреннего недоверия на Лизином лице, — было страшно, и я еле дождалась, когда полет закончится.

— Да, дети, вы когда собираетесь домой, в Новониколаевск?

— Папа, тут дело такое, — замялся Андрей, — Маше тут надо пока дела улаживать. Да и с родными её встретиться придется. В-общем, не можем мы пока в Новониколаевск ехать.

— Понятное дело, — легко согласился отец, — вот и хорошо, тогда за Лизаветой присмотришь.

— Как присмотришь? — удивилась Лиза, — а разве я домой не еду?

— Здесь пока побудешь, пока все не успокоится, — Лиза увидела, что отец прячет глаза, — пока не забудется. Не стоит тебе пока в город возвращаться. Статьи эти в газетах, будь они неладны. Да и волоса отрастишь, как девице положено. Я уже договорился, будешь жить в пансионе для девиц. Хозяйка там строгая, что твой вахмистр, у такой не забалуешь. И мне спокойнее будет, что за тобой приглядят.

— Вообще-то мне уже домой хотелось, напутешествовалась. Но раз я остаюсь, то может время с толком потратить, на обучение?

— Вот это хорошо, — с жаром поддержал отец, — учение, оно всегда в жизни пригодится. Да и времени на мысли всякие, непутевые, меньше останется. А на кого учиться-то Лиза?

— На пилота, — разорвалась бомба.

— Сдурела девка, да виданное ли дело — баба за рулем аэроплана, — присвистнул Петр Сергеевич.

— Виданное и давно не новое, — твердо сказала Лиза, — здесь в Петербурге есть авиашкола, куда принимают женщин. И руководит ею женщина-пилот Лидия Виссарионовна Зверева. Она уже пятнадцать лет летает.

— Она может летать, сколько ей вздумается, раз её мужу не жалко, а ты никуда не полетишь. И я на такое обучение ничего не дам. Не женское это дело. Ты ж пойми, чем выше взлетишь, тем больнее падать. А с той высоты, на которой аэропланы твои летают, да об землю...— Петр Сергеевич пристально посмотрел на Машу — а ежели у тебя хоть копейку на это дело попросит, не смей давать.

— Да ну вас,— Лиза вскочила и понеслась из гостиной,— и все равно я буду летать! Мне, может, без этого жизнь не в радость.

Глядя на дверь, которую только что с грохотом захлопнула Лиза, Петр Сергеевич примирительно сказал: ничего-ничего, перебесится, и пройдет эта блажь.

Графство Дербишир. Сентябрь 1938г.

Их встретили ещё над Северным морем, с невероятной точностью, исключающей случайность этого события. Английские истребители атаковали боевое построение бомбардировщиков. Первая атака не принесла им значительных успехов. Попытка идти напролом сквозь трассы сотен пулеметов захлебнулась. Ночное небо украсилось множеством падающих звезд. Казалось, что были правы те, кто утверждал, что современные бомбардировщики вполне способны отбиться от атак авиации противника, и в эскорте истребителей не нуждаются. Вот только, похоже, англичане так не считали. На место сбитых, истративших боекомплект или выработавших топливо самолетов прибывали все новые и новые. Огромный, искрящий трассерами, дымно чадящий клубок, отмечая свой путь куполами парашютов, рвался к заводам 'Роллс-Ройса' в Дерби.

Британцы бросили в этот бой все, что могло взлететь с аэродромов. От безнадежно устаревших старичков 'Демон' и бипланов 'Гладиатор' и 'Гантлет', до новейших 'Харрикейнов' и 'Бленхеймов'. Их даже не испугали неизбежные потери связанные с тем, что большинство летчиков не имели необходимых навыков ночного пилотирования.

Если основная группа бомбардировщиков продолжала держать строй, то горе было тем, чья машина из-за повреждений или неисправностей вываливалась из 'коробочки'. На отставший бомбардировщик сразу кидался рой истребителей и жалил его огнем десятков пулеметов. В эфире царил хаос в котором крики, проклятия и стоны смешивались с командами на трех языках.

Исступленная непрерывная атака уже давала себя знать, всё чаще 'Хенкели', 'Дорнье' или 'Калинины' пылающими факелами падали вниз с шестикилометровой высоты. Элита дальнебомбардировочной авиации Германии и России горела в небе над Британскими островами.

Единственное, что пока утешало Лизу — небольшие потери понесенные её 'девчачьим' полком. Одна машина из-за неисправности вернулась сразу после взлета и ещё одну серьезно повредили над морем, но экипаж успел покинуть самолет. Истребители предпочитали атаковать немецкие бомбардировщики. Английские пилоты быстро обнаружили, что громоздкий, и на первый взгляд привлекательный как мишень, ДБК-35 обладает множеством огневых точек и смертельно опасен в любом ракурсе. С тоской Лиза вспомнила испытания прототипа калининского самолета, ведь на нем было в два раза больше огневых точек, одних пушек двадцаток — восемь! Жалко, что в погоне за скоростью и дальностью пришлось ими пожертвовать, сейчас бы они пригодились ей все, до последней.

Удар, сотрясение всего самолета, и Лиза едва успела парировать резкий крен на правое крыло.

— Девчонки, 'головастик'! В нас 'головастик' врезался! — пронзительно закричала стрелок Женька.

— Доложить нормально! — зло рявкнула Лиза, удерживая самолет, который стал проявлять тенденцию к заваливанию вправо.

— Командир, мы столкнулись с подбитым 'Дорнье', разрушен крайний правый двигатель, имеются повреждение крыла.

— Командир, правый бензобак поврежден, теряем топливо. Такими темпами через пару минут будет пуст, — дополнила доклад бортинженер.

Лиза приподняла кислородную маску и потянула носом воздух, пропитанный резким запахом бензина. Взглянула на приборную доску и выругалась про себя — самолет терял высоту и скорость. Минута, другая и они вывалятся из строя. И тогда их дальнейшая участь предрешена.

— Штурман, сбрасывай бомбы и давай мне кратчайший курс домой.

Дождавшись, когда самолет, вздрогнув, избавился от своего смертоносного груза, она толкнула штурвал вперед, посылая самолет в пике. Пусть истребители противника считают, что она сбита.

— Лиза, выводи! Выводи сейчас, у нас крыло повреждено, — второй пилот не могла оторвать глаз от бешено крутящейся стрелки альтиметра, — сломается на выходе.

Выждав еще несколько мгновений, Лиза плавно начала тянуть штурвал на себя, поднимая нос самолета.

— Вот так! Четыреста метров. Чистая работа, — похвалила она себя, когда самолет перешел в горизонтальный полет.

— Командир, к тому моменту, как будем пересекать побережье, надо высоту тысяча пятьсот иметь. Иначе рискуем напороться на аэростаты заграждения, — предупредила штурман.

Оставляя за собой шлейф бензиновых капель, их самолет ковылял домой, неторопливо набирая высоту на трех моторах, над закрытой светомаскировочными шторами Англией. И когда уже начала появляться первая робкая уверенность в том, что на этот раз обошлось, их обнаружил ночной истребитель противника. Счетверенная очередь хлестанула из-под брюха двухмоторного самолета, и огненным жгутом обвилась вокруг корпуса. Запоздало зашелся истошной очередью вслед исчезнувшей тени крупнокалиберный пулемет. Второй заход истребителя удалось сорвать, он резко отвалил в сторону, уходя от потянувшихся к нему трассеров. 'Бленхейм' ушел в ночь, не решившись на новую попытку.