Кристиан Фэй: Угроза Теней

* * *

Секретарь Шорох сидел, осажденный кипами бумаг. Лишь сумрак царил в проходах и кабинетах административного этажа Отдела — наступивший вечер разогнал сотрудников по комнатам и квартирам.

Секретаря очень радовало, что их назойливые голоса и шаги стихли. Наконец он мог остаться наедине с собственными мыслями и сосредоточиться на работе. Которая, к слову, постоянно выскальзывала из поля его зрения. Строки расползались перед глазами, а если Шороху и удавалось зацепиться за одну, перед его мысленным взором упрямо возникал занюханный притон Богемного района, в котором он очнулся несколько дней тому назад. Неужто он и вправду мог отплясывать вместе с толпой? Или с женщинами? Честно говоря, он всегда их побаивался, хоть и понимал печальную необходимость жениться, заводить детей и прочее в том же духе.

Где-то в глубинах коридора занудно жужжала муха.

Курьер Аати возник у стола внезапно. Секретарь даже не услышал его шагов и вздрогнул от неожиданности.

— Да? — как можно холоднее осведомился он, еще не забыв про наглые, бесчеловечные выходки и ночные полеты бегемота у его окна. Однако курьер лишь заговорщически склонился ближе, и его неопрятные дреды коснулись вершины бумажной колонны.

— Зашел вас проведать, секретарь. Не хотите ли полетать? — с улыбкой поинтересовался он. В глубине господина Шороха тут же проснулось тайное желание согласиться, и эта жажда альтер-эго вырваться на волю разозлила секретаря еще больше.

— Нет! — раздраженно рявкнул он, захлопнув тетрадь. Он сунул ее в портфель, наскоро кинул пару записных книжек сверху, схватил пальто и вылетел из кабинета. Остановился в ожидании лифта, раздираемый противоречиями. Перед ним снова возник притон в Богемном районе... и соблазнительное, пьянящее ощущение безграничной свободы.

Неведомые тени

Сквозь раскрытое окно влетал шелест ветра в пальмовых листьях, в воздухе пахло пряным жаром и солеными брызгами моря. Огонь на фитиле покачнулся и лизнул стеклянные стенки лампы; рядом, залитый апельсиновым светом, лежал чистый лист бумаги. На мгновение над ним замерло перо ручки, затем вывело следующие слова:

"Я всегда завидовал Нафалю.

Впервые я встретил его, когда работал в старинном отеле на залитом огнями проспекте. Он вылез из экипажа в сопровождении пары юных особ в шелках и бриллиантах и, белозубо улыбаясь, дал мне целую монету на чай. "Как тебя зовут?" — спросил он. "Айвори",— ответил я, но к тому времени Нафаль уже забыл о моем существовании и проследовал дальше, в золотые глубины холла. А я остался у входа, в нелепом народном костюме, обуреваемый невиданной жаждой. Я впервые понял, как сильно хочу разбогатеть.

Всю свою жизнь он смотрел на мир из окон роскошного особняка, в то время как я с детства видел лишь трущобы и дико, страшно завидовал толстосумам с Пепельной аллеи в холмах. Сидел на каменистом берегу залива в чем мать родила и перебирал гладкие булыжники, словно надеясь вдруг отыскать алмаз. Но если драгоценные камни когда-то и лежали на побережье, их давно утащило море и волосатые лапы рыбаков. Так что богатство приходилось зарабатывать самому, начиная с помощи на кухне местного постоялого двора. Затем последовала работа мальчиком на побегушках, чистильщиком обуви у дверей отеля в центре Кумкура — столицы Содружества и жемчужины южного побережья,— швейцаром и администратором в том же отеле и, много лет спустя, должность помощника одного из богатейших наследников, каких только знал мир.

Я сменил имя. Каждый месяц, начиная с малых лет, откладывал по монетке. Став заместителем Нафаля ибн-Ариза аль-Шафи, я взялся откладывать и его монетки, одну за другой. Он кутил, гулял, разбрасывая золото направо и налево, а я складывал остатки этого золота в сундук и терпеливо ждал.

Вскоре пришло и мое время. Когда Нафаль оказался на улице без гроша в кармане, я смотрел на это из окна того самого отеля в центре Кумкура. Я видел, как лучшие его друзья прошли мимо, исчезли в других богатых домах, растворились в дорогих ресторанах, захлопнув перед носом бывшего благодетеля двери, забыв про все его подарки. Это научило меня ограничивать свой мир определенными рамками и не доверять людям сверх меры..."

Айвори оторвался от записей и огляделся. Темные коридоры особняка пустовали, но все же было в них нечто такое, от чего по его спине бежали мурашки. Нечто живое, неведомое, незримое присутствие которого беспокоило его по вечерам, стоило сумраку спуститься на город. Оно кралось по этажам, растекалось за картинами и гобеленами, скапливалось в углах и наблюдало за хозяином дома. Внимательно, словно хищник на охоте.

Началось это недавно. Айвори возвратился с очередной проверки — он любил неожиданно нагрянуть среди рабочего дня на одну из фабрик и инспектировать здание от цоколя до чердака в сопровождении трясущегося управляющего. По обыкновению, он отослал водителя с экипажем, вошел в дом и запер дверь. Особняк томился во тьме: прислугу Айвори не держал, предпочитая убираться в кабинете и спальне самостоятельно, а остальные помещения держать закрытыми. Не зажигая свет — в своем доме он и без света ориентировался не хуже кошки — положил ключи на столик и снял пальто.

Тогда-то он и услыхал этот звук, тихий и мимолетный, словно топоток зверя или шелест сухой листвы. Мыши, подумал он, продолжая раздеваться. Но по коже пробежал мороз, и рука сама потянулась к выключателю. Просто так, чтобы в ясном свете ламп еще раз убедиться в собственной правоте.

Вот и сейчас ему почудилось, словно за его спиной кто-то прошелестел. Не шмыгнул, как бывало раньше, а неторопливо и величественно проплыл в ночи. Несколько минут Айвори вглядывался в мрак за распахнутой дверью, оставаясь на месте. Затем, когда сердце вернулось к своему обычному ритму, он вновь обратился к разложенным на столе листам.

Левиафан Айвори не был стар. Да, в черных, зачесанных назад волосах уже виднелась седина, но морщины не касались его гладко выбритого лица. Фигура с годами не раздалась, как бывало со многими мужчинами его возраста, вредных привычек он не имел, что тоже помогало оставаться в хорошей форме. Недавно ему исполнилось шестьдесят, и, отметив столь знаменательную дату в оглушающем одиночестве, Айвори посетила идея написать мемуары. Боги видели, он прошел долгий и тернистый путь, который оказался бы по силам далеко не каждому. Заработать состояние, восстановить почти развалившиеся, заброшенные фабрики Южного Содружества, превратить их в прибыльные предприятия, кормившие тысячи семей всех трех провинций — все это сделал он, Левиафан Айвори. И, черт возьми, после таких достижений он не собирался поддаваться каким-то первобытным страхам.

* * *

Совсем скоро, не успела голова фабриканта коснуться подушки, настало серое декабрьское утро. Айвори разлепил припухшие от недосыпа веки и без особых эмоций поднялся с кровати. Жизнь в одиночестве приучила его тело к определенному распорядку, и Айвори вставал без будильника в одно и то же время вне зависимости от того, сколько ему удалось поспать. Ему оставалось лишь отправиться в ванную и умыться — без сетований и угрюмого вида. Все равно никто не мог их услышать или увидеть.

Быстро собравшись, он позавтракал в кафе неподалеку, сел в экипаж и отправился на окраину города, вверх по склону прибрежного холма. Когда одноэтажные дома бедняцкого квартала остались позади, дорога вильнула в последний раз, скрывшись за густыми кустами лавровишни. Автомобиль нырнул за поворот, и взгляду открылось невероятное сооружение: настоящий гигант, слепленный из десятков зданий и чадивших железных труб. Выглядела фабрика так, словно ее перенесли в живописное место из самого центра рабочего гетто. Черный монстр стоял на самом обрыве залива Тадж ад-Дин, позади его бетонных стен с шумом бились волны и кричали чайки, а сверху из трубы на них изливалась бурая муть из фабричных недр. Отходы нужно было куда-то сбрасывать, а лучшего места, чем бескрайнее море, и в голову не приходило.

Накрапывал дождик, успевший порядком надоесть за затянувшийся декабрь. Айвори поднял воротник легкого пальто и выскочил из машины, отмахнувшись от предложенного водителем зонтика. Пропрыгав по раскисшей грязи над скопившимися лужами, он взял себе на заметку выложить подъездную дорогу булыжником и влетел под высокие своды машинного зала. Где его уже ожидал опрятный молодой человек в черном костюме.

Кристиан Фэй был единственным управляющим, кого Айвори так и не сумел застать врасплох. Светлокожий уроженец Брюхвальда, всегда собранный, гладко выбритый, с неизменной улыбкой на лице, он неуловимо напоминал самого Айвори в молодости. За два года его работы производительность фабрики поднялась в несколько раз, не случилось ни единого несчастного случая, станки блестели и работали, и под сводами залов не смолкало равномерное уханье и удары. Сегодня они особенно раздражали затуманенное сознание Айвори.

— Кристиан, скажите им, чтобы стучали потише.— Он сморщился от грохота наковален за перегородкой.

— К сожалению, этот адский звук — неотъемлемая часть рабочего процесса, господин Айвори,— бодро ответил управляющий и указал фабриканту на распахнутую дверь своего кабинета.— Пройдемте, там будет потише.

Крохотный и лишенный окон, закуток Кристиана пришелся Айвори как нельзя кстати. Он прикрыл дверь и с блаженством ощутил, что грохот машин и вправду утих. Фэй выложил на стол папку с отчетами за период и с вежливым любопытством уставился на фабриканта.

— Плохо спали сегодня? Мучили кошмары?

— С чего вы взяли? — фыркнул Айвори, потирая лоб.— Просто половину ночи провел в работе.

— Не стоит так напрягаться. Наша фабрика прекрасно работает и без вашего полуночного труда, сэр.

Темные глаза управляющего продолжали внимательно изучать Айвори, отчего тот неожиданно смутился.

— Я начал писать мемуары,— нехотя признался он и сам не понял, как это признание сумело соскочить с языка.— Начал вчера и слегка засиделся...

— Простите,— его прервал бархатный женский голос, и Айвори удивленно обернулся.

Женщины на фабрике появлялись нечасто, а такие — вообще никогда: молодые, красивые и дорого одетые. В дверном проеме стояла белокурая дива; густое облако ослепительной, снежного цвета шубы окутывало ее фигуру от шеи до пят. Глядя на это невероятное одеяние, Айвори вспомнил про теплую погоду за окном — на побережье залива Тадж ад-Дин температура воздуха редко опускалась ниже десяти градусов, и шуба с таким мехом легко могла спровоцировать тепловой удар.

Но, похоже, гостью не смущало ничего. Окинув тесный, заваленный бумагами и деталями кабинет хозяйским взглядом, она смело шагнула навстречу фабриканту. Каблуки ее сапог процокали по каменным плитам.

— Я вам не помешаю? Господин Айвори, я полагаю? — Она улыбнулась и протянула стянутую кружевной перчаткой ладонь. Айвори коснулся ее, сбитый с толку прямолинейностью молодой женщины и белыми прожилками инея на ее длинных ресницах.

— Очень приятно. Диа. Диа дель Боско. Я пришла навестить господина Фэя, но если он занят, я могу...

— Нет-нет, что вы, я как раз собирался уходить. Если вы позволите...— Он чуть склонил голову и надел котелок. Конечно, все его работники рано или поздно обзаводились семьями, и юный управляющий не был исключением, это Айвори понимал. Позже он, конечно, напомнит Фэю о правилах поведения на работе; женщины не должны отвлекать от дела, будь то любовницы или жены. Но сейчас ему хотелось оставить пару как можно скорее.

— Господин Айвори,— окликнула его Диа дель Боско, и слегка смущенный фабрикант замер на пороге.— Вас устраивает качество работы господина Фэя?

Внезапный вопрос. Однако от девушки в мехах иного ждать и не стоило.

— Да,— Айвори коротко кивнул, искоса взглянув на посерьезневшего Кристиана.-Вполне.

* * *

Диа дель Боско проводила серое пальто Айвори взглядом. Когда она вновь повернулась к Кристиану, тот был готов поклясться, что в ее глазах мелькнули насмешливые искорки. Роскошные меха на мгновение распахнулись, продемонстрировав платье в пол — на сей раз чайного оттенка, словно близнец похожее на синего предшественника. Казалось, весь гардероб Диа состоял из вороха одинаковых глухих платьев всех цветов радуги.

— Что вы здесь делаете, госпожа Боско?

Хуже всего Фэй переносил, когда посторонние лезли в дела его подопечных и методы его работы. Но на сей раз он постарался сдержаться и сухо улыбнулся, изо всех сил стараясь не выдать кипевшую внутри ярость.

Уголки темных губ Диа чуть изогнулись в ответ. Она подошла чуть ближе; тепло ее пальцев накрыло его ладонь. Сладко запахло жасмином.

— Зашла проведать, как продвигается ваша работа с господином Айвори. Он — особенный клиент и требует бережного обращения.

— Обычно руководство не вмешивается в мои дела.

— Обычно подчиненные не лезут в личные досье руководства,— парировала Диа все тем же бархатным голосом.— Мне стало известно, что в моих данных копались.

Кристиан почувствовал, как улыбка сползает с его лица.

— Неважно, кто из вас это сделал: ты или твой напарник. Просто запомни: со мной связываться опасно.— Она приблизила лицо, и ухо Фэя обдал жаркий шепот. Запах жасмина усилился.— Очень опасно. Не суй нос в мою личную жизнь.

Юноша вскинул бровь. Он и не заметил, когда они успели перейти на "ты".

— А ты не смей являться в разгар моего общения с подопечным,— тихо проговорил он, и Диа резко отстранилась. На ее фарфоровом лице отразилось крайнее изумление.

— Я — твое начальство, Фэй!

— Начальству не стоит лезть в ход работы, это может отрицательно сказаться на ее результате.— Кристиан выдернул ладонь из-под пальцев Диа.— Может, мне стоит навестить твое семейство в Фьордалле? Говорят, у вас шикарный особняк на холме, с видом на город.

— Только посмей! — прошипела она.— Сразу вылетишь с работы, это я тебе обещаю!

Кристиан торжествующе усмехнулся. Он прошел к выходу и распахнул дверь.

— Прошу, госпожа Боско. У меня еще много дел.

* * *

Айвори вернулся домой к вечеру, утомленный рутинной суетой. Дождь прекратился, и в саду разлилась сумеречная благодать со стрекотом цикад. Романтик вдохнул бы влажный воздух полной грудью и с упоением вслушался в далекий шум прибоя. Курильщик зажег бы сигарету и выпускал кольца дыма в стремительно темнеющее небо. Но Левиафан Айвори не был ни романтиком, ни курильщиком, и потому не мешкал на пороге.

Он включил свет и лишь после закрыл дверь. Лампы с потрескиванием разгорелись, тьма отступила, и из ее пелены вынырнули строгие лица портретов семейства аль-Шафи. Казалось, все они мерили владельца их родного дома оценивающим взглядом, смотрели с укором, возмущенные его вторжением. "Раньше здесь жили мы и кровь от нашей крови,— говорил их тихий хор в его голове,— по этажам бегали дети, а теперь тут лишь одинокий стареющий неврастеник, боящийся даже завести прислугу. Бесплодный червь, занявший больше места, чем ему положено по праву рождения".

С чужим именем. В чужом доме.

Айвори рывком расстегнул пальто так, что одна пуговица отлетела и покатилась по полу. Потому он и не любил людей. В их присутствии голоса в голове не шептали — орали, надсаживая воображаемые глотки. Одиночество, наоборот, приводило мысли в должный порядок, заключало его в кокон покоя.