Кристиан Фэй: Угроза Теней

ЧАСТЬ 2

УГРОЗА ТЕНЕЙ

Пролог

Серые облака дымкой неслись над городом Петрополис. Полупрозрачные и легкие, они скользили по ночному небу, усыпанному яркими горошинами звезд.

Волчок опустил голову и потер плечо. Будь у него возможность бездельничать, он таращился бы на луну и созвездия ночами напролет. Одна беда — быстро затекала шея.

Он зябко поежился. Затем встал, запахнул ворот пальто и двинулся вниз по дороге, вдоль качавшихся на зимнем ветру тополей и дубов. Их ветви плясали в тусклом свете фонарей, отбрасывая уродливые тени на обледенелую брусчатку.

Безлюдный парк сердито шумел, словно огромный черный зверь. Зимой мало кому хотелось вылезать из дома после заката. В этом Волчок был своего рода исключением: ему не нравились пышущие жаром камины и пушистые пледы. Тем промозглым вечером он тоже отказался от весьма заманчивого приглашения и отправился бродить по городскому парку, рассекать кристально морозный воздух.

Но еще ни на одной из своих прогулок он не встречал мертвеца.

Завидев ноги в черных чулках, видневшиеся из-за куста на обочине, Волчок оцепенел. Затем собрал волю в кулак и приблизился. Нехорошее чувство узнавания сковало его члены.

− Оливия? — Он перевернул тело и перестал дышать.— Оливия! Оливия!

Женщина хранила молчание. На ее худой шее синела тонкая полоса от удавки. Приоткрытые глаза смотрели с немым укором, к пальто была приколота записка. На розовой бумаге — знакомой, такой поразительно знакомой,— с изящно выведенным именем Оливии на лицевой стороне.

Волчок стянул дырявые перчатки и торопливо, дрожащими от холода и ужаса пальцами развернул матовый прямоугольник.

"Доброй ночи", гласил тот. Волчок еще раз пробежал по неровным строкам глазами и сжал записку в кулаке. Облачка его загнанного дыхания клубились над телом убитой.

Оливия любила прогуляться в тишине. Сколько раз Волчок предупреждал ее об опасности подобной привычки, но она никогда его не слушала. Эта женщина вообще никого не слушала.

— Оливия... — всхлипнул Волчок и вытер сопли грязным рукавом. Его первая подопечная, самая близкая из всех. Он не знал, кому Оливия могла так насолить, кому перешла дорогу так некстати, что тот пошел на убийство беззащитной женщины. Но самым страшным было не это.

Убийца работал в Обществе.

* * *

— Привет. Дела у меня идут нормально. Вчера господин Пандев сказал, что, возможно, повысит меня до партнера. На улице дождь, погода отвратная. Ты бы промокла точно. Ты же всегда забываешь зонтик.

Тревор Тернощит помолчал, уставившись в усеянное дождевыми каплями окно. Затем взъерошил мелкий бес черных волос.

По покрытому плиткой коридору загрохотала тележка.

— Мы по тебе скучаем, Дафна. Я скучаю,— едва слышно признался он.— Просыпайся уже, а то пропустишь столько всего интересного...

Грудь лежащей на койке девушки продолжала мерно вздыматься и опускаться, но пальцы ее были холодны, словно она уже успела умереть. На сероватом бледном лице не было и следа привычной улыбки.

Тревор резко поднялся со стула. Отчего-то находиться в этой палате стало для него невыносимо.

— Я... я скоро вернусь,— бросил он и выругался. Так глупо, спрашивать разрешения у человека без сознания. Наверное, он совсем спятил, сидя в этих стерильных стенах.

Добравшись до сиявшего белым кафелем туалета, он открыл холодную воду. Ледяной ручей заструился по шее, к затылку, забарабанил по разившей хлоркой раковине. По спине сбежали тысячи мурашек, и Тревор тяжело задышал от пронзившей его дрожи.

Из тусклого зеркала на него уставился изможденный парень с мешками под впалыми глазами. Совсем не похожий на Трея Тернощита. Лицо несчастного блестело от капель воды и слез, а настоящий Трей Тернощит никогда не плакал, о чем знали все его родственники, друзья и знакомые.

Больничный коридор пустовал, что было удивительно для выходного дня. Шаги эхом проносились вдоль голых стен, и на какое-то мгновение Трею показалось, что он слышит позади еще чью-то поступь, легкую и уверенную. Но когда он обернулся, коридор оказался пуст.

Должно быть, показалось.

Миновав большое, испещренное трещинами окно, Тревор ухватился за ручку двери номер 35.

Дафна лежала поперек кровати в неестественной позе. Ее руки и ноги, вывернутые под странными углами, окрасила кровь, одеяло сбилось под спиной бугром, отчего голова свисала с края и вьющиеся волосы касались пола.

Сверху, на мятой ночнушке лежал клочок розовой бумаги. Но Тревор сбросил его на пол и вцепился в остывающее тело Дафны.

— За что? — прохныкал он. — За что?..

Записка продолжала лежать на полу, призывно розовея на белой плитке.

"Доброй ночи", — гласила она.

Подозревающие и подозреваемые

Мир был велик.

Ленивое солнце сперва вползло на небо с восточной стороны, где шумели дикие леса Брюхвальда — темной и неизведанной земли, населенной странными созданиями. Вампиры прятались в подземельях замков и подвалах заброшенных домов, оборотни просыпались после полуночных гуляний, колдуны убирали следы своих ритуалов. Из труб лепившихся друг к другу деревенских домиков курился белый дым, смешиваясь с утренним туманом, а в столице, городе Странгольтадт, давно пыхтели фабрики и заводы.

С северной стороны Брюхвальда, на заснеженных Полуночных склонах и у их подножий просыпался Фьордалл. Высоко, в пещерах у берегов озер укрывались тролли; сияющие золотом силуэты горных духов ныряли в норы меж корней деревьев.

На юге запели птицы Золотой Долины, богемной земли театра и музыки. Зашумели верфи на побережье Седого моря; плескали хвостами русалы в поисках очередной зазевавшейся прачки. Крики чаек будили моряков, и те возвращались из борделей и таверн на корабли, готовиться к очередному плаванию к берегам дальних южных стран.

К северу просыпались Мириады — десятки крохотных королевств и княжеств. По обыкновению, вскоре после восхода одно из них напало на соседа и случилась великая битва, в которой пострадали знаменосец и его верный конь. Побоище закончилось к ужину, за которым каждая из сторон хвалилась одержанной победой и демонстрировала набитые шишки.

Западнее солнце расцвело в безоблачном лазурном небе королевства Линдефокс, богатой земли фермеров и охотников. Засеянные озимыми поля заискрились в золотом свете, медленно оттаяла тонкая корка на обледенелых дорогах. По мостовым столицы поехали первые экипажи, открылись лавки, и меж аккуратных домов запахло горячим хлебом. Глава государства Франсуа Листен был единственным, кто не обратил на первые лучи рассвета ни малейшего внимания. Он сидел за письменным столом в одной рубахе; стальное перо в его руке скрипело, выводя вычурные завитки букв.

А в центре континента жирным многоликим пауком уселся город Петрополис — столица одноименной республики. Владение торговцев и фабрикантов, перевалочный пункт для товаров и караванов, площадка бесчисленных сделок и место обитания сотен тысяч жителей: неприлично богатых и ужасающе бедных, живущих в роскошных особняках и ютящихся на окраине в гнилых халупах и двухэтажных бараках. И в самом центре паутины его улиц лежал юноша — лицом вниз, раскинув в стороны жилистые ноги.

* * *

Рот Кристиана наполняла земля. Липкая, отвратительная, хрустевшая на зубах.

Фэй с омерзением отплевался и открыл глаза. Вокруг, словно шепот прибоя, шумели голые деревья, над их скрюченными ветвями ползли серые облака. Издали ветер принес паровозный гудок. Городской парк, вот где он находился. Лежал на подмерзшей мешанине из земли, жухлой травы и листьев, а по его голому телу деловито сновали муравьи.

За это он ненавидел свою волчью половину — слишком уж буйно она вела себя, когда вырывалась на свободу. Но исправить сущность, данную ему с рождения, могла лишь смерть. Отец Кристиана, граф Ла-Морт, был оборотнем, отец его отца был оборотнем, отец отца его отца... Да что там, все семейство Ла-Морт в полнолуния превращалось в волков, и большинство находило животное состояние прекрасным. Все, кроме Кристиана Фэя.

Он убрал мокрые пряди волос с глаз. Распрямившись, пошатнулся и оперся на дерево, чтобы не рухнуть обратно, стряхнул муравьев и налипшие комья грязи. Затем поднял голову, отыскал знакомые ориентиры и побежал, несмотря на плясавшие перед глазами звезды.

Мимо проносились покрытые мхом стволы, воздух рассекали ветви, от которых Кристиан уворачивался с ловкостью, свойственной всем представителям его рода. Опавшие листья скользили под ногами, но он не сбавил ход. Ему хотелось как можно меньше времени быть в подобном виде: голым и грязным. Похожим на зверя.

Место, где он оставил одежду, опутывала вонь дешевого табака. Кристиан перешел на шаг, внимательно оглядывая окрестности. Приблизившись к нужному дереву, он остановился.

Рослый блондин стоял к Фэю спиной, у самой стопки аккуратно сложенной одежды, широко расставив ноги в сапогах. Он с наслаждением выдохнул облако плотного дыма, и воротник его охотничьей куртки и "конский" хвост волос опутало рваное кольцо.

— Вся рубашка провоняет,— буркнул Кристиан. Подскочив к одежде, он отыскал штаны и принялся спешно их натягивать.

Охотник даже не обернулся.

— Директор вызвал нас к себе. Похоже, что-то срочное.

* * *

В то утро в уютном кабинете господина Монтегю, директора Отдела Воздействия, витало беспокойство. Это было необычно для организации, которая дарила миру счастье и любовь. Исполнение желаний, предотвращение конфликтов и самоубийств — в этом директор знал толк. Но он никак не походил на полицейского или борца со злом.

К сожалению, именно этого от него требовала сложившаяся ситуация.

Всего в кабинете находилось четверо: сам директор и трое его подчиненных, один из которых всхлипывал в отчаянии, а остальные неловко ерзали на местах.

— Да, у меня было его дело, и — да, у него и правда были проблемы с проявлением нежных чувств. Он должен был принять любовь, но не таким образом, совсем не таким...

Брауни сморщил коричневое лицо с блестящими темными глазками. Его ноги покачивались, не доставая до пола, а короткие ручки мяли носовой платок.

— Убитая, Дафна Мыска, приходилась моему подопечному подругой детства. Он хранил к ней некие теплые чувства, но когда на бедняжку напали, господин Тернощит просто обезумел. Навещал в больнице каждый день, разговаривал.

Брауни вытер нос.

-Представляете, девушка в коме, а он ведет с ней беседы. Естественно, это вызвало подозрения полиции. И теперь, когда ее зарезали в собственной палате, угадайте, кого арестовали в тот же день? Убита дочь министра иностранных дел, конечно, им нужно было поскорее кого-то сунуть в тюрьму. И еще эта записка... Тернощит невиновен, но кого это волнует?

Брауни горестно покачал головой и вновь уткнул лицо в ладони. И без того крохотный, он съежился от горя, превратился в тугой комок нервов. Нахмурившись, Лис откинулся в кресле и потер щетинистый подбородок.

— Вы думаете, тот, кто убил бедную девушку, связан с Отделом?

— Мы знаем,— отрезал господин Монтегю. Он открыл папку, лежащую перед ним на столе, и двумя пальцами выудил смятый розовый клочок.— Господин Брауни сразу узнал бумагу.— Он поднял один из желтых листов со стола, сложил его с обрывком.— Убийца использовал наши бланки и немного краски.

— Хочет показать нашу уязвимость? Настолько верит в свои силы?

Директор молча пожал плечами. Он перегнулся через стол и протянул записку Фэю.

— "Доброй ночи",— прочел тот. Сидевший рядом Брауни зарыдал, словно голос Кристиана спустил неведомую кнопку.

— Я не виноват, поверьте!— запричитал карлик. Фэй потрепал его по плечу; директор откашлялся, изо всех сил пытаясь скрыть смущение.

— Ты свободен. Отдохни пару недель, проведай родственников в Золотой Долине.

Брауни кивнул, благодарно и шумно высморкался в предложенный ему платок. Когда его всхлипывания стихли в коридоре, директор обвел взглядом оставшихся хранителей. И ни тот, ни другой не внушал доверия.

То были далеко не лучшие экземпляры, когда-либо нанятые им на работу. Один из них, Кристиан Фэй, высокомерный юноша в дорогом костюме-тройке и начищенных туфлях, очень старался делать свою работу. Так старался, что после его усердий клиенты оставались без дома и ясного рассудка. Кое-кто даже стал вдовцом, о чем директор до сих пор вспоминал с содроганием.

По правую руку от господина Фэя сидел его напарник, господин Лис из Линдефокса, барон, коллекционер и профессиональный охотник. А так же кутила, бабник и проныра, мысли и действия которого не мог предсказать даже сам господин Монтегю.

В общем, компания подобралась незавидная. Но выбора у директора не было.

Он отпил остывшего чаю. Чашка мелодично звякнула, опустившись на блюдце из нежного фарфора.

— Такая же записка была обнаружена на теле подопечной господина Волчикуса с неделю тому назад.

— Волчка? — удивленно переспросил Кристиан, выпустив прядь темных волос, которую до этого старательно накручивал на палец. — И что в ней было? То же самое?

Директор кивнул.

— Она обладала сильным магическим даром, та дама. Школа видящих. Простой грабитель или насильник с ней бы не справился.

Простой человек даже не успел бы достать нож, тут же позабыв свое имя, домашний адрес и цель подлунной прогулки. Хорошим магам школы видящих было достаточно одного прикосновения к вискам жертвы, чтобы подчинить ее разум целиком. В некоторых случаях хватало одного взгляда.

Однако, несмотря на свой дар, Оливия Чист оказалась мертва.

Сразу после ее трагической смерти Волчикус покинул ряды хранителей по собственному желанию. Сказал, что не хочет работать бок о бок с убийцей. И в этом директор был вынужден с ним согласиться.

— Как вы уже могли понять, эти преступления — дело рук одного из работников,— сказал он после глотка чая.— У кого-то, кто имеет доступ к личной информации клиентов. По крайней мере, к сведениям господ Волчикуса и Брауни.

— То есть, убийцей может оказаться кто угодно, — мрачно подытожил Лис.

— Кто угодно из нашего Отдела, да. И,— директор перевел дух. Еще пару дней тому назад то, что он собирался сказать, показалось бы ему бредом сумасшедшего. — И я поручаю вам отыскать этого негодяя. Пока он не переубивал всех наших подопечных.

Он с величайшим неудовольствием отметил радость, бурно вспыхнувшую на смуглом лице Кристиана. Юноша даже подался вперед, словно ему только что повысили зарплату вдвое. Или вручили премию за заслуги.

— Почему мы?

— Я лично могу подтвердить ваше алиби,— угрюмо буркнул директор. Выбор кандидатур его совсем не радовал, но иных вариантов у господина Монтегю не было.

Когда случилось несчастье, Кристиан и Лис чистили коллекцию фарфоровых пастушков и пастушек в наказание за беспорядок, учиненный днем ранее. Все время, пока лица и дудки натирались до блеска, директор громко и с выражением зачитывал Устав Отдела, попивая чай и заедая его зефиром.

— Никто не должен знать, чем вы сейчас занимаетесь. Вы должны вычислить этого хранителя с розовыми бумажками до того, как она поймет, что ее ищут, и сбежит. Должны действовать осторожно и деликатно. Вам понятно?

— О, конечно! — мгновенно отозвался Кристиан.

— Непременно! — подтвердил Лис.

При виде их полных готовности лиц директору стало немного хуже. У сидевших перед ним горе-работников ничто и никогда не выходило осторожно и деликатно. Иногда ему казалось, что они попросту не знали значений этих слов.

— Осторожно и деликатно,— на всякий случай повторил директор, сделал глубокий вдох и отвернулся к окну.

За стеклом светило солнце, как обычно. В измерении, где находилось здание Отдела, всегда царила весна; пели птицы и пахло свежестью, той, от которой в молодости захватывает дух и вскипает кровь.

Он еще раз вздохнул. Какая жалость, что его тело успело забыть ощущения тех далеких дней.

В их рядах завелся предатель. Отвратительная новость. Высшее руководство будет в ярости.

* * *

Сперва им предстояло сузить круг подозреваемых. Число работников Отдела Воздействия было, конечно, не безграничным, но достаточно большим, чтобы провозиться с проверкой на сотню лет дольше отпущенного им времени. Поэтому Кристиан и Лис единогласно решили составить список.

— Итак,— охотник послюнявил карандаш и разгладил клочок бумаги на колене. — Кандидат номер один: помощник директора, господин Буччо.

Фэй полил стоявшую на окне фиалку. Затем задумчиво опустошил кувшин до конца, отчего цветок совсем согнулся, а по стене побежал ручеек грязной воды.

— Вряд ли он на такое способен,— ответил он.— Не с его комплекцией.

Господин Буччо, заместитель директора Отдела, заверял все дела, следил за распределением магического концентрата, который работники использовали на заданиях. Он знал — был просто обязан знать — всех подопечных и их хранителей в лицо, вдоль и поперек.

— Хорошо. Тогда как насчет Аати, курьера? Он разносит папки с делами и письма с заданиями по комнатам и кабинетам. — Лис хмыкнул и почесал ухо концом карандаша. — Хотя зачем ему убивать, ума не приложу.

Долговязую фигуру курьера все узнавали издалека. Его широкие штаны с пестрым рисунком, как у аборигенов на далеком юге, его улыбка и танцующая походка подчеркивали: парень был легок и не отягощен мирскими проблемами, и грузить этими самыми проблемами его даже не стоило пытаться. То же утверждали свитые в короткие дреды волосы и мутный блуждающий взгляд, всегда смотрящий сквозь собеседника. Убийство было последним, в чем Лис мог его заподозрить.

— Странный парень, конечно.

На этот раз голос Кристиана донесся из-за дверцы распахнутого шкафа.

— У меня в белье завелись какие-то жучки. Сейчас мы это исправим...

На мгновение шкаф вспыхнул изнутри неоново-желтым, и по комнате разнесся резкий запах гари.

— Теперь придется все перестирать,— мрачно констатировал Кристиан, продемонстрировав Лису всклокоченную магией шевелюру. Двумя пальцами он держал припорошенную серой пылью рубашку.

Кристиан Фэй отличался маниакальной чистоплотностью. Честно говоря, не будь у него железного алиби, Лис определенно занес бы его в список подозрительных лиц под номером один. На всякий случай он вписал имя курьера и зашипел, когда карандаш проткнул тонкую бумагу и впился в ногу.

— А секретарь? — поинтересовался он.

Кристиан со стуком захлопнул дверцу шкафа, смахнул пыль с плеч.

— Вот действительно подозрительный тип. Как-то раз я пригласил его выпить, но он отказался. Сказал, что не пьет и не курит. И вообще не любит шумные сборища. Именно такие и становятся серийными убийцами, поверь мне. Стресс выпускать некуда, нервы ни к черту, и в один прекрасный день... — Он схватил воображаемую жертву за несуществующую шею и придушил ее. Затем сунулся под ковер, откуда донесся его торжествующий крик.

— О! А я его искал!

Когда Кристиан вновь вынырнул в поле зрения напарника, в его руке блестел странный предмет, напоминавший серебристые щипчики для бровей с закругленными краями. Решив не уточнять его назначение, Лис сделал еще одну пометку на бумажке.

Господин Шорох работал секретарем, разрываясь меж кабинетами директора и заместителя директора. Весь свой путь, от рождения до смерти папки с делами проходили через его сухие, длинные руки. Эти самые руки подшивали их, добавляли новые, чистые листы и отправляли в архив, когда обладатель имени, указанного красными буквами на картонной обложке, уходил в мир иной. Никто не знал, что творилось за непроницаемым лицом господина Шороха — да и не пытался узнать. Один взгляд секретаря отбивал у желающих подружиться последние остатки храбрости.

Лис оторвался от списка.

— Итак,— выдохнул он, наконец распрямив спину,— главных подозреваемых трое.

Помощник директора, секретарь и курьер. К удивлению Лиса, теперь подозрительным казалось поведение всех троих. Предатель мерещился ему везде. Он взглянул на Кристиана, который продолжал беззаботно перекладывать вещи в своей и без того стерильной комнате.

Директор был прав. Теперь они могли доверять лишь друг другу. Теперь он мог доверять лишь своим глазам.

* * *

В послеобеденное время Петрополис наполнялся людьми. Сотни тел мигрировали по улицам, словно косяки сардин, терлись бортами пальто, цеплялись зонтами и наступали на ботинки, расталкивая друг друга на мокром тротуаре.

Именно в этом потоке и плыла крохотная фигурка Брауни. Кристиан заметил его украшенную котелком макушку на оживленном перекрестке Рельсовой улицы и Республиканского проспекта, в мешанине экипажей, прохожих, торговцев и попрошаек. И, к несчастью Фэя, его и смуглого хранителя разделяли сотни метров и людей, которые спешили в совсем не нужном Кристиану направлении.

Но он искал коллегу слишком долго для того, чтобы так просто выпустить его из виду. Фэй подплыл ближе, одной рукой расталкивая пешеходов, другой придерживая ворот пальто. Холодный ветер бил в лицо, отчего глаза принялись слезиться.

— Брауни! — выкрикнул он из последних сил. — Брауни!

Один из прохожих толкнул его в плечо, и, еле устояв на ногах, Кристиан двинул локтем в ответ. Он постарался сделать это как можно мягче — в его не слишком мускулистом теле таились опасные силы,— но мужчина все же отлетел в сторону и, неуклюже раскинув руки, приземлился на шедших рядом господ, едва не повалив их в грязь.

Крики негодования привлекли внимание Брауни; его темные глазки удивленно сверкнули в толпе впереди.

— Кристиан Фэй,— напомнил Кристиан, наконец подобравшись ближе, и с чувством пожал ему руку. — Ты не мог бы ответить на пару моих вопросов в связи с... недавним несчастным случаем?

— Убийством, ты хотел сказать,— простуженно проскрипел Брауни. Смерив Кристиана весьма недружелюбным взглядом, он отозвал юношу к стене дома. Там, между газетным киоском и ларьком, кисло вонявшим вином, он заявил:

— Только побыстрее, прошу. Сейчас я очень занят. Министр Мыска покончил с собой, а моего подопечного хотят посадить по обвинению в убийстве и доведении до самоубийства. Дела, Кристиан.

Слезы и паника, душившие карлика в кабинете директора, исчезли, и на их месте возникла невиданная жесткость. Брауни превратился в пружину, сжатую до предела.

— Конечно, конечно. — Фэй откашлялся и принял деловой вид — словно открыл воображаемый блокнот.— Скажи, пожалуйста, ты обсуждал своих подопечных с кем-либо?

— Нет,— коротко ответил Брауни.

— Может быть, секретарь, друг, коллега?..

Между ними повисло неловкое молчание. Вокруг шумели толпа и поливавший ее дождь.

— Исключено.

— Хорошо,— не унимался Фэй,— но кто-то мог видеть твои записи? Папку с делом?

Морщинистое лицо Брауни застыло в немой маске раздражения.

— Послушай, — наконец сказал он. — Устав нашей организации гласит: любая информация, касающаяся клиентов, является личной и конфиденциальной. Поэтому я, как законопослушный хранитель, никому и никогда не разглашаю подробности своих дел и не имею привычки забывать папки. Где бы то ни было. В отличие от тебя, Кристиан, у меня нет напарника, и мне даже поболтать не с кем.

— Можешь болтать со мной, когда захочешь! — с готовностью откликнулся Фэй, но Брауни лишь смерил его еще одним неприязненным взглядом и покачал головой.

— Мне пора. Я тороплюсь.

— Был рад нашей встрече! — выкрикнул Кристиан вслед. Затем, когда фигура карлика растворилась в людском потоке, неспешно выудил из кармана сигарету и закурил.

Было еще одно место, которое стоило посетить. И находилось оно в нескольких минутах ходьбы от площади вокзала.

* * *

Место преступления в городском парке оказалось изрядно затоптано. Кристиан не знал всей процедуры расследования, которой придерживались полицейские Петрополиса, но сомневался, что в нее входили путаница и беспорядок. Следы человеческих сапог и собачьих лап были повсюду, из-за чего земля превратилась в вязкую мешанину. Люди отменно постарались, чтобы животные никогда не отыскали след.

Однако в том, что касалось чутья, собакам было далеко до Кристиана Фэя.

Он неохотно развязал шарф, стащил его с шеи и повесил на ветку дерева. За ним последовали пиджак и жилет. Оставшись в одной рубашке, Кристиан расстегнул верхние пуговицы и манжеты, закатал рукава по локоть.

Теперь следовало хорошенько разозлиться.

Как же он это ненавидел.

Он представил жертву, лежащую в кустах, у самых его ног. Ее шерстяные одежды, пропитанные грязью, потом и дождем. Представил, как тонкая удавка сдавливает ее шею, как колотят ноги по раскисшей земле. Как жизнь покидает тело, а на губах выступает пена...

Кровь прилила к голове, и Кристиан рухнул на корточки, погрузив ладони в холодную жижу. Виски пульсировали огнем, а зубы неистово чесались. Ноздри моментально наполнились тысячью запахов, уши — сотней звуков, а мир перед глазами поблек и снизил яркость, лишившись многих оттенков и цветов. Сердце бешено застучало, и Кристиан сделал глубокий вдох. Еще не хватало превратиться в волка второй раз за месяц.

Склонившись ближе к земле, он принюхался. Ноздри наполнили запахи: мокрая шерсть, кровь, табак (скорее всего, оставленный полицейскими), гнилая листва, мох и дым магниевого порошка от фотовспышки. Вонь остывшего мертвого тела, от которой волосы на теле Кристиана встали дыбом.

Он прикрыл глаза и сосчитал до десяти, силясь успокоиться. Затем сдвинулся на несколько шагов и вновь припал к земле.

Но сколько он ни старался, он так и не обнаружил ничего полезного или интересного. Словно убийцы здесь и не было. Словно женщина пришла ночью в парк одна и сама придушила себя, лежа под кустом.

— Чертовы полицейские... — пробормотал Фэй. Он отряхнул безнадежно испачканные штаны и брезгливо вытер руки носовым платком. Люди даже не представляли, сколько вони и хаоса они вносили одним своим присутствием. И проклятый дождь... Кристиан сжал платок в кулаке. Тот превратился в землистого цвета тряпицу, которую уже вряд ли могло что-то спасти.

И он источал едва уловимый запах, который Фэй раньше не замечал. Кристиан прижал платок к носу, затем быстро склонился к углублениям, оставшимся в грязи после его коленей.

Да, среди какофонии ароматов, испускаемых землей, присутствовали еще запахи, совсем слабые и еле ощутимые после прошедших дождей. Жареные кофейные зерна и кедровое масло.

Кристиан нахмурился. Должно быть, он ошибся. Голод играл на его чувствах.

На всякий случай он не стал выбрасывать платок, как планировал ранее. Аккуратно сложив, он сунул его в карман штанов.

Ветер усилился. Выбравшись на дорогу, Кристиан сбил грязь с ботинок и отправился в ближайшую забегаловку, в которой, как он помнил, изумительно готовили мясо. После долгой прогулки ему остро захотелось стейка с кровью, запить который он планировал большой кружкой кофе.

Тайные радости

Господин Буччо был очень занят. В его жизни вообще редко случались свободные дни, отчего им постоянно овладевало плохое настроение. Но сегодня заместитель директора находился на грани нервного срыва.

— Скажите, пожалуйста, что вы делали в субботу вечером?

Молодой человек закинул ногу на ногу и нагло уставился на господина Буччо в ожидании ответа.

— Я правильно понял? Вас интересует, чем я занимался в вечер своего выходного дня? — процедил тот, желая вцепиться нахалу в уши и оторвать их с корнем. Лицо и шея начали пылать, и Буччо изможденно оттянул ворот тесной рубашки.

Кристиан Фэй беззаботно кивнул.

— Что вы делали в свое личное время, да. Так что же?

— Не ваше. Собачье. Дело. Юноша,— отчеканил господин Буччо и, словно бык, уставился в глаза Фэя. Он, заместитель директора, не был обязан отчитываться перед каким-то сопляком.

Но упорство Кристиана заслуживало восхищения.

— Очень даже мое,— уверенно ответил он.— Сейчас я вам все объясню...

В дверь торопливо постучали. "Кого еще принесло?" — со злостью подумал Буччо.

— Войдите! — весело откликнулся Фэй. Заметив на себе взгляд заместителя директора, он ослепительно улыбнулся. Словно кабинет, в котором он находился, принадлежал вовсе не господину Буччо, а Кристиану Фэю, самому лучшему хранителю на свете.

— Кристиан. Кристиан! — в комнату проник хрипловатый голос. Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели показалась половина лица.

— Да? — Фэй продолжал сидеть, невозмутимо закинув ногу на ногу.

Стучавший откашлялся и сунул в кабинет всю голову целиком. Заместитель директора узнал его. То был барон Листен собственной персоной — еще один совершенно не походивший на хранителя работник. "Сборище имбицилов", — прорычал голос в голове господина Буччо. И сам господин Буччо был всецело с ним согласен.

— Простите, но это срочно.— Он бросил в развалившегося на кресле напарника выразительный взгляд.— Анна. Ее брат... Ее брат... превратился,— брякнул он.

— Превратился? Во что?

На мгновение Листен провалился в иное измерение.

— В козла,— наконец выдал он.— Очень опасного.

Пару мгновений Кристиан и Буччо обдумывали услышанное, после чего Фэй хлопнул себя по коленям и встал.

— Простите, придется идти. Столько козлов развелось в последнее время, еще один станет явным перебором.

Господин Буччо ничего не ответил, лишь проводил юношу ненавидящим взглядом. Правильно говорили про Фэя: самоуверенный болван, больной на всю голову. Нужно посоветовать директору уволить этого недоумка, подумал Буччо. Он не мог принести Обществу ничего хорошего.

* * *

Когда Кристиан выбрался в коридор, его снедало любопытство. Как такое могло случиться, что он не помнил ни Анны, ни ее брата? Он, лучший хранитель на свете, кто знал даже любимые цвета своих подопечных...

— Ну,— поинтересовался он, захлопнув дверь. — Где козел?

— Прямо передо мной,— прошипел Лис. — Нам дали ясное указание: никому не говорить про наши поиски. Не давать ни малейшего намека.

— Подожди... — Фэй прищурился и скрестил руки на груди. — Мне показалось, или кто-то только что назвал меня козлом?

Судя по выражению лица, Лис разрывался между желанием немедленно ударить напарника и махнуть рукой и уйти восвояси, оставив Фэя наедине с собственной твердолобостью.

— А если это Буччо? Если убийца — он? А ты так просто врываешься к нему в кабинет и сообщаешь, что мы занимаемся поисками по просьбе высшего руководства.

— Не думаю, что это он,— отмахнулся Кристиан. Выудив из кармана грязный сверток, он сунул его Лису под нос. — Он не пьет кофе.

— Что?

Кристиан объяснил и с недоумением уставился на заметно повеселевшего напарника. Лис попытался задушить свою улыбку на корню, но та упорно лезла обратно.

— В чем дело?

— Теперь я знаю, кого приглашать, когда нужно взять след. Можно я буду звать тебя Принцем? Или Чернышом?

Лицо Кристиана превратилось в мраморный монолит.

— Послушай,— Лис попятился, все еще широко ухмыляясь.— На охоте без собаки действительно тяжело. Ты точно не хочешь как-нибудь поохотиться вместе?..

Кулак свистнул в паре миллиметров от его уха, отчего волосы у виска на мгновение взметнулись в воздух.

— Простого "нет" было бы достаточно!.. — бросил охотник на полпути к лестнице и, заметив очередной замах Кристиана, исчез из виду.

"Черныш, ха",— цыкнул Фэй и одернул пиджак. Да будь он хоть трижды Чернышом, это не меняло одного: именно он сумел отыскать мало-мальски стоящую зацепку.

Он сунул землистый ком платка в карман и, насвистывая, двинулся следом за напарником.

* * *

Часы, мерно тикающие на бюро, пробили семь. В силу своего небольшого размера они сделали это тихо и тоненько, но господин Буччо их услышал и тут же принялся собирать портфель. Лишняя минута, проведенная на работе — потерянная минута, считал он. Тщательно закрыв кабинет на три замка (кто знал, кому взбредет в голову порыться в бумагах Отдела), он спустился по длинной винтовой лестнице, проигнорировал подобострастное прощание дежурной в холле и вышел, натянув шляпу по самый нос, а воротник — до ушей. В таком виде он оказался на улицах Петрополиса, закутанный, словно житель северных королевств, зло зыркая в щель между шляпой и пальто.

Снаружи, за неприметной для обывателей дверью хлестал дождь, что в очередной раз испортило настроение. Хотя настроение господина Буччо обладало способностью портиться от чего угодно. У него вообще существовало лишь две стадии: плохое и крайне плохое.

Итак, пребывая в самой крайней форме плохого настроения, заместитель директора Элвис Буччо пробежался под дождем до ожидавшего его экипажа, запрыгнул внутрь и хлопнул дверцей так, что водитель недоуменно обернулся.

— Домой!— рявкнул Буччо. Привычный к подобному обращению шофер коротко кивнул и завел мотор. Заместитель директора стряхнул капли с пальто, уставился в окно.

"Чертов идиот,— с раздражением подумал он.— Не мог припарковаться поближе? И чертов дождь..."

Автомобиль медленно катился по узким улочкам Петрополиса. Он петлял между зонтами пешеходов и другими экипажами, проваливался в ямы, полные дождевой воды, и трясся мелкой дрожью на вымощенных булыжником мостовых. Мимо плыли желтые огни витрин, уставленных сладостями и цветами, как бывало в каждый канун Проводов Старого Года. За окнами ресторанчиков улыбались люди и звенели бокалы; спустя несколько улиц их приветливые вывески сменились закопченными окнами заведений попроще. Из этих дверей наружу вырывался густой белесый туман — смог табачного дыма,— а внутри раскатывались залпы хохота и звенела посуда. Север Петрополиса совсем не походил на респектабельный и степенный центр или жизнерадостный юг с домишками на набережной.

Здесь жил господин Буччо. Конечно, его дом располагался не в Богемном районе — самом северном, злачном и страшном закутке города. Экипаж остановился в прилегавшем к Богемному району квартале, который не отличался присущей северному соседу распущенностью. Так, обычная спальная дыра, серая и однообразная; место средней паршивости для среднего класса.

С трудом спустившись с подножки, господин Буччо в очередной раз хлопнул дверцей и сердито протопал к узкому, вытянутому вверх дому, с двух сторон сжатому низким забором. Встав в круг тусклого света, который отбрасывал фонарь над входом, он нетерпеливо заколотил молотком. Когда же дверь отворилась, он почти ворвался внутрь и обвел собравшихся свирепым взглядом.

Мало кто знал, что у строгого заместителя директора Отдела Воздействия была семья. Жена и трое сыновей, возраст которых он вечно забывал. Они ходили в школу, это он помнил точно. Однако где находилась та школа, он тоже благополучно позабыл.

— Ужин! — прорычал господин Буччо, забросив шляпу на верхушку вешалки. Мокрое пальто приземлилось на одного из сыновей, загодя стоявшего позади с расставленными руками. Госпожа Буччо расплылась в дружелюбной улыбке — такой же, как и неделю, и месяц тому назад, с годами не изменившейся ни на йоту. Она со своими короткими пальцами, сцепленными на животе, чем-то напоминала ему его мать; во всем ее очертании присутствовала мягкость и деликатность. Полная противоположность угрюмого и вечно злого мужа.

Окорок, дымившийся на столе, слегка разочаровал господина Буччо. То же сделали жульен, грибной суп, а также домашнее печенье и пирог, заботливо испеченные женой где-то в промежутке между окороком и уборкой дома. Одно блюдо было пересолено, другое — недосолено, а в третьем соли было достаточно, но чего-то все равно не хватало.

Довольствовавшись лишь чаем и куском пирога, Буччо привычно раскланялся и поднялся на второй этаж. После ужина он запирался в кабинете и с полчаса курил сигару, задумчиво рассматривая потолок. Или читал книгу, одну и ту же на протяжении многих лет. После пары абзацев глаза закрывались сами собой, и он забывался счастливым сном младенца. Лишь тогда мучившие его заботы и тревоги отступали, и мысли не превращались в поток брани извозчика.

Но в тот вечер тревог у господина Буччо прибавилось, да так, что он не смог уснуть аж до утра следующего дня.

Закрыв кабинет на ключ, он неспешно прошелся к точной копии стола из кабинета директора Отдела — громадному, с ножками в виде львиных лап. Порой господин Буччо мог сидеть за ним часами и гладить лаковую поверхность, любовно раскладывать бумаги и хорошо поставленным голосом беседовать с воображаемыми подчиненными. Когда-нибудь, обещал он себе, он сядет за такой же стол на работе, и тогда Отдел с его хранителями, все подразделения Общества с правлением — да что там, весь мир! — узнает про Элвиса Буччо. Когда-нибудь...

Усевшись в кресло, он скользнул ленивым взглядом по многочисленным отделениям, ручки которых кнопками торчали из монолита стола, и... Замер в оцепенении.

Они были открыты. Все ящики и крохотные ящички были отперты и приоткрыты, некоторые даже лежали на полу, вывалив бумажные внутренности наружу. Взгляд Буччо метнулся к потайному карману под самой крышкой стола. Тому самому, который он несколько раз проверял, прежде чем выйти из кабинета. Тому самому, на который установил особый, улучшенный замок со сложным механизмом.

Сердце господина Буччо болезненно сжалось в приступе страха. Дрожащими пальцами он нащупал ручку и потянул на себя, выдвинув ящичек до конца. В нем он хранил один секрет, вещь, которая никак не могла попасть в чужие руки.

У заместителя директора были некоторые увлечения, о которых не знала даже его семья.

* * *

Над сумрачными кварталами Петрополиса ползли призрачные тени облаков, дымкой укрывшие диск восходящей луны. Где-то на крыше пронзительно заверещал кот, и, спустя мгновение, к нему присоединился пьяный голос с тоскливой и неразборчивой песней. В отдалении пульсировал светом и музыкой Богемный квартал.

Госпожа Буччо сидела у камина на первом этаже и методично прокалывала иглой натянутую на пяльцы ткань. Вышитый на ней волк пока обладал лишь одной наметанной лапой, но постепенно обретал должный облик.

* * *

— Откройся,— приказал господин Буччо и нажал на резной деревянный цветок.

Раздался тихий щелчок, и в крышке стола открылось небольшое отделение, словно по мановению волшебной палочки. В общем-то, как раз с помощью волшебства новый тайник и возник. Ослепленный паникой, заместитель директора просто использовал магию в личных целях.

Хотя, какая разница — пузырьком магической эссенции больше, пузырьком меньше? Все равно распределением волшебных сил Отдела занимался именно он, Элвис Буччо. И проверять его было некому. "Как хорошо,— вдруг подумал он.— Как удобно".

На дне отделения тускло мерцал вычурный ключ, длинный, покрытый пятнами ржавчины. Вдоволь налюбовавшись, Буччо закрыл тайник, и щель между дверцей и крышкой стола мгновенно затянулась.

Теперь оставалось выяснить, кто же посмел рыться в его личных вещах.

— Лиза! — проорал он, распахнув дверь так, что та отлетела и с грохотом врезалась в стену. О, кто-то должен был крупно заплатить за свой проступок.

Когда багровый от ярости господин Буччо скрылся в коридоре, из-за тяжелой гардины вынырнула тень. Оглядевшись, она прошествовала к столу, стащила перчатку и нажала на деревянный цветок на вычурной ножке.

— Откройся.

Повинуясь приказу, потайное отделение вновь открылось. Тень недоуменно покрутила ключ в руках, после чего сделала слепок и вернула его на место. Затем, на удивление ловко для своего роста, скользнула за створку окна и пропала в вечерней мгле.

* * *

Кристиан Фэй смотрел на краба. Краб отвечал ему тем же неприязненным взглядом. Его вареные глазки-пуговки словно корили юношу за его аппетит.

Честно говоря, Фэй даже не знал, которая часть этого членистоногого могла быть съедобной. Брезгливо подцепив горячую тушку пальцами, он перевернул ее в надежде хоть на один намек, куда стоило втыкать вилку. Но вид снизу тоже оказался весьма пугающим.

Нужно было отужинать в "Вырвиглазе", забегаловке под окнами съемной квартиры Кристиана. И что за черт его дернул пересечь дюжину кварталов, чтобы в итоге остаться голодным в занюханном рыбном ресторане?

— Тебя словно тошнит,— констатировал бодрый голос. Кристиан мрачно уставился на парня, севшего напротив. Тот же лучился энергией и оптимизмом; живые, ярко-голубые глаза так и сверкали из-под надвинутого капюшона куртки.

— Нужно отломить лапку,— подсказал охотник.— Мясо внутри.

— О боги... — пробормотал Фэй и отодвинул тарелку подальше. Высасывать лапки было выше его сил. Выудив из портсигара очередную сигарету, он нервно прикурил, вслушиваясь в урчание и брожение собственного пустого живота.

— Что за маскарад? — наконец поинтересовался он.

Лис отмахнулся от выпущенного в его сторону кольца дыма и стащил капюшон. На лицо тотчас упали пряди светлых волос, выбившиеся из хвоста.

— Заходил в гости к нашему дорогому господину заместителю директора.

— Буччо? — Кристиан даже открыл рот, позабыв про колики в животе.

— Именно. — Ухватив длинными пальцами край тарелки, Лис притянул ее к себе и с влажным треском оторвал крабу лапу. — И, должен сказать, он неплохо устроился.

— И что? Он сказал тебе что-нибудь интересное?

— Мы с ним не разговаривали.

На мгновение Кристиан затих, яростно пытаясь связать противоречившие друг другу утверждения. Лис же расправился с лапкой и отломил вторую, действуя как заправский поедатель членистоногих.

— Тогда что ты делал в доме Буччо?

— Всего лишь навел бардак в его вещах. Видел бы ты, как он позеленел...

Один точный удар ножа, легкое нажатие, и панцирь раскололся надвое. Вывалив в тарелку бурую жижу, Лис набросился на белеющее под ней мясо с удвоенным аппетитом. Кристиан едва успевал следить за его пальцами, проворно расчленявшими краба.

— Так орал... Настоящий комок нервов,— проговорил он, одновременно пережевывая еду.— Сразу наколдовал себе потайной ящик и переложил в него свою прелесть.

Кристиан подался вперед.

— И что за прелесть?

Жестом попросив салфетку с коленей Фэя, Лис вытер руки и с торжественным видом полез в карман.

— Вот!

На стол лег кусок гипса с ветвистой вмятиной посередине. Кристиан перевел взгляд со слепка на сияющего Лиса и обратно.

— Ключ? — переспросил он. — От чего?

— Забыл спросить у Буччо,— съязвил охотник.— Когда буду взламывать его кабинет в следующий раз, обязательно поинтересуюсь.

Фэй откинулся обратно на спинку стула и скрестил руки на груди. Сигарета продолжала торчать из его рта, ее пепел грозил вот-вот рухнуть прямо на идеально выглаженные штаны.

— Придется некоторое время за ним последить,— задумчиво пробормотал он. — Раз для него это такая важная вещица.

Башенка пепла сорвалась с конца сигареты и шлепнулась в вовремя подставленную Кристианом ладонь.

— Ты бы слышал, как он надрывался, отчитывая жену и сыновей. Будь я на ее месте, давно бы отравил урода.

Кристиан фыркнул, представив Лиса в фартуке и с бигудями на голове. Будь у господина Буччо такая своенравная и вечно подвыпившая жена, он сам отравил бы ее в первый же день медового месяца.

— Дежурить будем по очереди. Только завтра придется тебе,— поспешно добавил он и широко улыбнулся, заметив недовольство охотника.— У меня важная встреча.

* * *

Утро у инспектора Докопайца, главы центрального отделения полиции Петрополиса, не задалось с самого начала.

Будильник, верой и правдой служивший больше десяти лет, не прозвонил в установленные семь утра. А затем опомнился и разбудил инспектора в половину одиннадцатого, разразившись железным треском. Докопайц долго хлопал его по кнопке, затем, отчаявшись унять, сунул безостановочно голосивший будильник в корзину с грязным бельем и плотно накрыл крышкой.

Наскоро собравшись, инспектор схватил пальто и выскочил из дома. Как назло, снаружи лил дождь, но времени возвращаться не оставалось. Кинувшись под копыта первого попавшегося экипажа, он сунул вознице сумму, в два раза превышавшую обычную, и велел гнать как можно скорее. К этому дню он готовился несколько месяцев: в участок приезжала комиссия с ежегодной проверкой, которая была очень, ну очень важна для возможного повышения.

Но к тому времени, как он очутился в участке, комиссия уже прибыла. Смерив взглядом опоздавшего, с растрепанными волосами и, что самое унизительное, неряшливо торчавшими усами инспектора, члены комиссии сообщили о слабой раскрываемости дел и недисциплинированности сотрудников — на этих словах они одарили его особенно недовольным взором,— после чего откланялись и удалились. Подчиненные тоже поспешили удалиться и мгновенно рассосались по кабинетам. Докопайц был страшен в гневе, и никому не хотелось попасть под его горячую руку.

Затем надутый врач из больницы, где пару дней тому назад произошло убийство, отказался приезжать в участок для дачи показаний, сославшись на занятость. "Занятость!"— фыркнул Докопайц, в очередной раз скатываясь по главной лестнице. Его короткие ножки перемахивали через две ступени, брюшко над штанами плавно колыхалось в такт прыжкам, а дыхание прерывалось — шутка ли, по десять раз на дню забираться на шестой этаж и сбегать обратно. Можно было подумать, инспектор полиции города Петрополис, заслуженный сотрудник и известный сыщик, прохлаждался на работе и только и ждал, пока его вызовут на другой конец города.

В довершение Докопайц увидел его. Нет, то был действительно ужасный день.

* * *

Больница Святой Присциллы находилась на одной из главных улиц города. Ее старое угрюмое здание насквозь провоняло химикатами и больной плотью. Кристиану даже не требовалось взывать к своей звериной половине, чтобы почуять царивший внутри смрад.

— Палата номер 35,— прогудел он, зажав нос. Сидящая за стойкой регистрации медсестра подняла голову, и ее покрытое оспинами лицо недовольно сморщилось.

— Налево, вверх по лестнице, третий этаж.

Она хотела спросить еще что-то и даже набрала в грудь воздуха, чтобы окрикнуть заторопившегося прочь юношу. Но затем недоуменно нахмурилась, словно силясь что-то вспомнить, покачала головой и вернулась к изучению газеты. Статья про новый дом очередной оперной дивы вдруг показалась гораздо интереснее.

Больничный коридор заполняло эхо вздохов, стонов и тревожных голосов. Оно отражалось от голых, покрытых побелкой стен и устремлялось в высоты больничного потолка. Миновав приоткрытую дверь одной из палат, Кристиан сунулся в щель краем глаза и в ужасе отпрянул. Непонятные и отвратительные, болезни пугали его. Ему самому редко случалось валяться в кровати в бинтах и мучиться язвами.

Поднявшись на третий этаж, он отыскал медные цифры 3 и 5 и осторожно заглянул внутрь. К счастью для Кристиана, палата оказалась пуста — со дня убийства больных в нее не помещали.

Тесная каморка была обставлена по-больничному скупо: лишь железная койка с матрасом и небольшой прикроватный столик. И, несмотря на стойкий запах хлора, она все еще воняла кровью. Девушке перерезали горло, догадался Фэй и невольно накрыл нос и рот перчаткой.

Повесив пиджак на стальное изголовье, Кристиан склонился к плиткам пола и медленно втянул воздух. Перед его мысленным взором тут же возникла убитая — ее запах оказался самым явственным. Похоже, она провела на койке не одну неделю. С потом девушки смешались оттенки крови, мужского одеколона — к чему было душиться на свидание в больнице? — лекарств, хлора и... кофе. Кристиан нахмурился и попятился на корточках ближе к окну. Нет, сомнений не оставалось: в комнату заходил кто-то, пахнущий свежеобжаренными зернами.

Похоже, убийца был настоящим кофейным маньяком. Для того чтобы оставить такой след, следовало возиться с зернами постоянно. Или находиться в месте со скоплением большого количества кофе. Например, в кофейном магазине. Или кофейне. Или же в гостиной обеспеченного дома — лишь богачи могли позволить себе баловаться этим экзотическим напитком с юга... Фэй покачал головой. Вариантов могли быть сотни.

Из коридора донеслось эхо голосов, отчего Кристиан насторожился.

— Мы все уже вымыли, господин инспектор,— надменно заявил высокий голос.— Вы сами разрешили это сделать в понедельник, после осмотра...

— Да, да. Я помню, можете не напоминать,— перебил его собеседник.

Фэй поднялся с колен и накинул пиджак, не отрывая внимательного взгляда от двери. Как назло, шаги стихли перед палатой 35, и щель у пола накрыла тень. Миг — и Кристиана ослепил яркий свет, ворвавшийся в полутьму каморки.

В проеме нелепо застыл мужчина, коренастый, округло стянутый черным длинным плащом. Над его высоким лбом лепился котелок — слишком тесный для столь большой головы,— на глазу посверкивал монокль. При одном взгляде на вошедшего на ум приходили цеппелины, которые изредка пролетали над крышами Петрополиса.

— Ты?! — выдохнул "цеппелин".

Кристиан тоже узнал его. С инспектором Докопайцем они имели удовольствие общаться раньше и расстались на не совсем дружелюбных нотах. Помнится, у Фэя был отпуск, в один из вечеров которого он воспользовался неким запрещенным препаратом и не успел опомниться, как натворил кучу дел. После чего сдался полиции, немного посидел в камере и сбежал из-под стражи. Конечно, впоследствии Кристиан заплатил свое, но осадок на душе Докопайца и развороченные стены центрального участка Петрополиса остались.

Негодование исказило круглое лицо инспектора, губы под тонкими, лихо закрученными усиками побелели, а руки потянулись к борту расстегнутого пальто. Фэй был готов поспорить, что под ним находился пистолет. Но дожидаться, чтобы проверить свое предположение, он не собирался.

Не теряя ни секунды, он бросился к окну, накрыл голову руками и вылетел наружу вместе с осколками. Его затуманенное волчьими инстинктами сознание не придумало ничего лучшего, чем кинуться с третьего этажа. И, к сожалению для работников больницы, в момент прыжка окно оказалось закрытым.

Земля встретила Фэя шипами больничных роз. Он сдавленно крякнул и выплюнул алые лепестки; торопливо вылез из куста, когда наверху прогремел выстрел. Инспектор был не очень рад встрече, в чем Кристиан его не винил.

— Простите за стекло! — выкрикнул он, улепетывая прочь от серого здания больницы. Но грозная фигурка в окне лишь разразилась очередной порцией брани и выстрелов. Выскочив за больничную калитку, Фэй устремился вниз по улице; полы пиджака хлопали его по бедрам. "Инспектор",— недовольно подумал он на бегу. Только его не хватало.

* * *

Слежка затягивалась.

Каждая охота начиналась с засады и терпеливого ожидания в морозном утреннем тумане. Будучи заядлым охотником, Лис привык высматривать жертву часами в любых погодных условиях, на мягкой земле, скользкой ветке или же по пояс в воде. Но ждать заместителя директора оказалось тяжелее всего. Отчасти потому, что рослому парню в охотничьем костюме было куда проще оставаться незаметным в лесу, чем посреди пустой улицы.

Лис скучал. Сперва он развлекал себя тем, что метал окурки в мусорную кучу через дорогу от дома Буччо. Когда же куча занялась огнем, он переместился от нее подальше и встал за припаркованным у обочины экипажем. Нарисовал на его грязных стеклах пару чертиков, еще несколько вещей, не предназначенных для детских глаз, и обнаружил, что сигареты закончились.

На его счастье, как раз в тот момент дверь дома распахнулась, и в серый зимний свет выплыла коренастая фигура заместителя директора. Похоже, Буччо нервничал и торопился: несколько раз ронял на крыльцо ключи в попытке найти нужный. Наконец замок щелкнул, закрывшись, и он протопал по выложенной камнем дорожке. Не заметив переметнувшегося на другую сторону дороги коллегу, он приблизился к стоящей на обочине машине и вновь загремел ключами. Затем поднял голову, изучил рисунки на стекле и пробормотал пару ругательств.

Оказывается, Элвис Буччо умел водить автомобили и прекрасно справлялся без своего верного водителя. Машина вздрогнула, зарычала и, испустив несколько громких хлопков, двинулась вниз по улице. Лис затравленно огляделся. Больше по узкой улочке не ехал никто, лишь в отдалении, у небольшого ателье фыркал конь. Возница скучал на козлах экипажа и явно кого-то дожидался.

Машина Буччо с фырканьем исчезала в утреннем тумане, опутавшем каменные стены и мостовую.

Не долго думая, Лис помчался в противоположном направлении, к экипажу у ателье. Он одним махом запрыгнул рядом с возницей, отчего тот удивленно вздрогнул и нахмурился.

— Парень, я занят. Госпожа наняла меня на целый день...

Не успел он договорить, как тяжелая ладонь Лиса опустилась на его плечо.

— Госпожа пробудет в ателье еще долго, не правда ли? — тихо проговорил охотник, склонясь ближе к котелку возницы.— А мы за это время успеем кое-куда сгонять.

Мужчина недоуменно заморгал, словно только очнулся от долгого сна. Наконец его покрытое щетиной лицо расплылось в дежурной улыбке.

— Куда едем, господин любезный?

— Прямо.— Еще раз потрепав возницу по плечу, Лис указал направление, в котором скрылся грязный экипаж заместителя директора.— Гони быстрее, плачу двойную цену.

* * *

Нервы господина Буччо были натянуты до предела и больше походили на раскаленную проволоку под его кожей. Заместитель директора выгнулся к рулю, тревожно водя круглыми от адреналина глазами по сторонам.

После произошедших событий он был просто обязан проверить, все ли в порядке. Лишь заглянет внутрь и сразу вернется домой, решил Буччо, судорожно впившись потными пальцами в руль. Всего минута, не более. Минутой он никак не мог навредить своей Тайне.

Лишь бы никто не узнал, не проведал о его самом заветном месте.

Мимо проносились дома, сады и прохожие, в лица которых заместитель директора вглядывался особенно тщательно. Но, к великому его облегчению, ни одно из них не казалось знакомым.

Под колеса его машины выскочила грязная фигура, и Буччо вдарил по тормозам. Автомобиль взревел и заглох, прямо посреди Северной аллеи, центральной улицы Богемного района. Оборванка зыркнула на водителя и коснувшийся ее ног капот, каркнула что-то непонятное, но наверняка оскорбительное, и скрылась на другой стороне улицы.

В иной день Буччо не спустил бы подобной наглости. О, он бы выскочил наружу, с консервным лязгом хлопнул бы дверцей и рассказал карге, куда стоит смотреть, переходя дорогу. Жители всех окрестных домов услышали бы каждое его слово. Все прохожие разбежались бы в ужасе, взвыли бы соседские собаки. Эта дамочка надолго бы запомнила Буччо и подумала бы трижды, прежде чем вновь открыть рот в присутствии порядочных господ.

Но сегодня он лишь сжался на водительском сиденье. "Не выделяться, не привлекать внимания", — твердил он себе, заводя заглохший автомобиль.

Проехав еще немного, Буччо свернул в закоулок, сжатый каменными стенами домов. Заглушив мотор, он выбрался в гнилостный воздух тупика. Еще раз огляделся, толкнул скрывавшуюся за мусорной кучей облезлую дверь и нырнул в проем. Спустившись по лестнице, Буччо остановился в луже ржавой воды и отыскал замочную скважину; выудил из кармана длинный ключ, вставил его в замок и несколько раз провернул. Без малейшего скрипа дверь отворилась.

Но вместо ожидаемой тьмы его приветствовал мягкий теплый свет усыпавших комнату свечей. Из облака этого света его окликнул голос, лишенный и мягкости, и тепла.

— Сегодня я тебя не ждала.

* * *

Перемещения в пространстве требовали больших затрат магической энергии и потому не приветствовались начальством. Каждая бутылочка жидкой магии учитывалась, и бездарно тратить ее на транспортировку собственного тела и тому подобную ерунду было крайне нежелательно. Устав Отдела изобиловал целыми разделами с ограничениями, запрещавшими, например:

А) читать мысли и влиять на сознание;

Б) превращать человека (карлика, вампира, оборотня или любое обладающее сознанием существо) в иное существо (животное, карлика, вампира, оборотня и пр.);

В) стирать подопечному память (кроме экстренных случаев);

Г) становиться невидимым (опять же кроме экстренных случаев)

Д) убивать или влиять на здоровье иным способом (кроме экстренных случаев — и, в конце концов, это можно было провернуть без участия магии), и прочее, и прочее до последней буквы алфавита.

К слову сказать, в первые три месяца своей работы Кристиан успел нарушить половину означенных правил. Стопки бумаг с выговорами и штрафами до сих пор подпирали угол его кровати. Но он никак не ожидал, что Лис вдруг решит последовать его примеру и приземлится своим задом прямо на директорский стол.

Охотник материализовался с легким хлопком и ошалело огляделся. Директор и Кристиан уставились на него не менее изумленно.

— Простите, — наконец выдавил он и слез со стола. С невозмутимым видом отлепил от штанов желтый лист с распоряжением и водрузил его обратно на кипу бумаг, отчего Кристиан едва не расхохотался.— Не знал, что Фэй на совещании.

— Господин Листен!— Директор даже слегка порозовел от гнева.— Я мог ожидать подобное от господина Фэя, но вы?!

— Срочное дело, господин Монтегю.— Лис повернулся к Кристиану и выразительно повел глазами.— Мне нужно с тобой поговорить...

— Позже, господин Листен,— оборвал его директор.— Наше дело не менее срочное, будьте уверены.

Он склонился к похожей на подсвечник стойке телефона, снял трубку с рычага и крутанул диск.

— Пригласите гостью.

Смирившись, Лис уселся во второе кресло для гостей и нетерпеливо заерзал на мягких подушках. Кристиан впервые видел охотника таким взвинченным.

Дверь отворилась, и в кабинет зашла невысокая, просто одетая дама. Миловидная и округлая, она неловко застыла в проходе, обводя взглядом присутствующих.

Эту гостью напарники знали слишком хорошо.

Фэй опомнился первым. Выскочив из кресла, он придвинул его ближе к нерешительно замершей даме. Госпожа Буччо присела на самый край мягкого сиденья. Сложила руки на коленях, совсем как ученица, поставила ноги рядом, туфлю к туфле.

— Чаю, госпожа Буччо?

Дама качнула головой.

— Я должна вам кое-что сообщить.

Казалось, она вот-вот вскочит и сбежит. Она обвела собравшихся очередным робким взглядом и сжала сумочку так, что под землистого цвета материей что-то хрустнуло.

— Сегодня будет совершено убийство. — Щеки госпожи Буччо покрылись пятнами. — Вы должны этому помешать.

— Буччо! Это он, я так и знал! — рявкнул Фэй. В запале он хлопнул ладонью по крышке стола, так громко и неожиданно, что гостья подпрыгнула на месте.

— Я знаю, где он,— бросил Лис. Он вскочил с места и в пару прыжков скрылся за дверью.

— Элвис? — Пухлые пальцы директора перестали барабанить по фарфоровой стенке чашки, кустистые брови сдвинулись на переносице. — А он-то здесь причем?

— Мы объясним вам позже, господин директор! Будьте уверены, у нас есть веские причины его подозревать,— отмахнулся Кристиан и выбежал вслед за напарником.

* * *

Когда напарники переместились, машина заместителя директора все еще стояла в проулке. Лис толкнул облезлую дверь, и та отворилась, обнажив узкие, стесанные временем ступени. Из темного нутра тянуло холодом и сыростью.

Внизу они уперлись в еще одну дверь: разбухшую, в белесых разводах плесени. Отыскав замочную скважину, Лис выудил дубликат ключа из тайника Буччо и тихо вставил его в отверстие. Тот вошел, как по маслу.

Подошел-таки.

— Подожди!— прошипел Фэй. Он приложил ухо к влажной поверхности дерева и прислушался. Внутри явно кто-то находился — Кристиан уловил едва слышный скрип половиц.

— Я прошу... — сдавленно хрипнул чей-то голос. — Умоляю...

Изнутри донесся приглушенный звук удара. Затем еще один.

Кристиан торопливо провернул ключ в скважине и толкнул дверь. Та отлетела к стене, и напарников залило золотистое мерцание.

Нутро подвала оказалось довольно уютным. Пол укрывал толстый ворс ковров; на стенах темнел малиновый бархат, впитывая свет канделябров. Обстановка напомнила Кристиану дорогой бордель — с вычурной резной мебелью и дымом благовоний, стелившимся под низким потолком.

Господин заместитель директора белел в ядре этой роскоши. Он стоял по-собачьи, упираясь руками в пол, в кожаных трусах и ошейнике с пристегнутым к нему поводком. Другой конец поводка держала дама в фуражке полиции Петрополиса.

Собственно, кроме полицейской фуражки и черных сапог на даме не было ничего. Одна ее нога стояла на истерзанной спине Буччо, по влажному бедру другой нетерпеливо постукивала рукоять плети. Точь-в-точь пес и его хозяйка, подумал остолбеневший Кристиан.

Дама смерила вошедших взглядом густо накрашенных глаз.

— Да? — поинтересовалась она, не снимая сапога с посеревшего от ужаса господина Буччо.— Вам заказано?

Лис накрыл рот ладонью и с тихим шипением подался назад, в спасительную тьму. Фэй же остался несгибаемо стоять, под ненавидящим взором Буччо и бесстрастным — его госпожи.

— Простите,— выдавил он. Взгляд то и дело предательски сползал обратно к волосатым складкам кожи заместителя, перетянутым ремнями и тугими крохотными трусами. — Должно быть, мы ошиблись дверью.

Дама в фуражке хмыкнула. С улицы донеслось эхо басистого гогота.

— А вы продолжайте, прошу вас. Господин заместитель.

Кристиан кивнул ощерившемуся от ужаса Буччо и захлопнул дверь.

* * *

— Про какое же убийство тогда говорила госпожа Буччо?

Эхо шагов Фэя смешалось со звуками начавшей просыпаться улицы. По мостовой беспрестанно цокали копыта лошадей, издали ветер доносил рев клаксонов.

— Может, она себя имела в виду? — Охотник затянулся любимой вонючей сигареткой. — Узнала про хобби и решила задушить мужа его же ошейником.

Они снова фыркнули. До того дня Кристиан и Лис видели заместителя директора лишь в строгих костюмах и с надменным выражением лица. Как оказалось, Буччо знал еще несколько стоек. И команд.

Именно в тот момент за углом давно закрытого дамского салона послышался хлопок. Этот неожиданный "блоп" заставил Кристиана вздрогнуть. Он смерил взглядом кривые грязные буквы на вывеске, ржавый водосток. Румяную девушку в белой хлопковой блузе с широкими рукавами, длинной, испещренной орнаментом юбке и цветастом переднике, который лишний раз подчеркивал ее пышные формы.

-Кристиан Фэй? — уточнила она. Кристиан кивнул, и незнакомка протянула ему розовый клочок бумаги, при одном виде которого по спине пронеслись сотни мурашек.

— Господин Монтегю просил передать. Сказал, срочно.

"Доброй ночи",— гласило новое послание. На сей раз буквы впивались в строки ровными отрывистыми линиями, грудились в центре клочка бумаги чернильными солдатами. Идеальный почерк.

"Парковая аллея, 9" — было наскоро приписано карандашом на обратной стороне.

— Неужто снова убийство? — выдохнул Кристиан, но рыжая коллега лишь безучастно пожала плечами.

— Не знаю, спросите у директора. Я лишь передала то, что меня просили. И понюхайте,— она чуть сморщила конопатый нос,— по-моему, пахнет кедровым маслом.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и прошествовала за угол салона, где растворилась в воздухе.

Кристиан приложил записку к носу. И правда, пористую бумагу пропитали запах кедра и... снова кофе. Легкий, едва ощутимый мазок. Он сдвинул брови, чуя ледяной холод в груди. Свершилось очередное преступление, а они так и не сумели его предотвратить.

* * *

Дом номер 9 по Парковой аллее походил на бойню. Все стены его узких коридоров, вся мебель крохотных, наполненных затхлым воздухом комнат, весь истертый годами лаковый паркет— все было залито кровью. По дому словно прошелся безумный мясник, живодер, раздиравший надвое тушки...

— Собак?! — удивленно переспросил Лис. Кристиан стоял рядом, напряженно осматривая потеки на стенах. Его губы были сжаты в тонкую прямую нить, а ноздри раздувались, с шумом выталкивая воздух.

— Так точно,— ответил сопровождавший хранителей констебль. Его розовое лицо брезгливо сморщилось, когда он оттолкнул растерзанную болонку со слипшейся от крови шерстью — мысом ботинка, от себя подальше.— Все перебиты. Мерзавец не успел добраться до последней комнаты. Почтальон позвонил в дверь со срочной посылкой...

Лис перешагнул лужу крови и снова заглянул в гостиную. Свет, сочившийся через давно не мытые стекла, открывал безрадостную мешанину из сломанной мебели, разбросанных вещей и мертвых тел. Издали, с конца коридора доносились всхлипы и стоны, призрачные в зловонном сумраке.

— Конечно, старая госпожа Помпонс совсем выжила из ума — держать двадцать собак в одних апартаментах... Но это же не повод устраивать такое. — Констебль обвел хаос кожаной перчаткой.— Какой-то псих поработал, не иначе.

— Спасибо, друг,— вежливо поблагодарил его охотник и по-свойски похлопал полицейского по спине. Тот же расплылся в добродушной улыбке.

— Не за что. Если что — обращайтесь, я буду снаружи.

— Я, пожалуй, тоже подожду снаружи,— выдавил Кристиан. Зажав рот и нос перчаткой, он зашагал по лестнице вслед за одурманенным констеблем. Оставшись в одиночестве, Лис невольно поежился.

Анри Листен по прозвищу Лис был родом из королевства Линдефокс и еще до работы в Отделе повидал множество хищников и монстров. Но монстр, прятавшийся под личиной хранителя, казался ему наихудшим и самым отвратительным из всех.

Дом госпожи Помпонс напомнил ему одну старую историю, из тех, что хочется забыть, но они настырно продолжают всплывать из глубин памяти снова и снова. Несколько лет тому назад он в компании охотников постарше выслеживал упыря в одной из крохотных деревенек вдали от столицы. Лис навсегда запомнил хаос, который царил в обнаруженном гнезде. Эту гнетущую вонь смерти, щекотавшее нервы чувство опасности... Он будто вновь очутился в логове монстра: те же останки, то же гниение и свежая кровь.

Осторожно, двумя пальцами Лис толкнул следующую за гостиной дверь и отшатнулся. С потолка комнатушки свисала большая люстра, выглядевшая нелепо меж тесных стен. С каждой ее чугунной лозы спускались тонкие поводки, на которых безжизненно покачивались части собачьих тел. Вокруг чудовищной гирлянды с сонным жужжаньем кружили мухи, стукаясь о мутное стекло окна. На паркете собралась темная лужа; изредка на ее поверхность плюхались капли.

Превозмогая себя, Лис переступил порог; его окутал смрад и полумрак. Спустя несколько минут внимательного осмотра он в отчаянии выпрямился. Ничего. Ни малейшей зацепки или улики, способной направить расследование по верному пути.

Лис вынырнул из комнаты, обуреваемый отвращением. Неужели это мог сотворить работник Отдела? Может, то была секретарша, дежурившая на проходной первого этажа? Или Ирма, недавно прибывшая сотрудница, живущая за стеной? Кто бы то ни был, Лис уже ненавидел его всей душой.

Дверь за дверью, он исследовал оставшиеся помещения. Пристально изучил разбросанные по полу вещи, осколки зеркал и тела убитых зверей. Вне всяких сомнений, собаки были умело разделаны магией, а не ножом, как показалось вначале. Исполосованы на идеальные тонкие ленты. Убийца не пропустил ни одного угла, не оставил и метра чистой поверхности. По узким коридорам словно пронесся разрушительный ураган.

Когда Лис приблизился к последней комнате, сжавшейся в самом конце коридора, на его лбу выступила испарина.

Хуже всего он умел утешать.

Правильные слова никогда не приходили на его ум, оставляя лишь нечто шаблонное вроде "да ладно вам", "все будет хорошо" и приводящее в бешенство "не стоит так расстраиваться". Мысленно повторив эти запретные фразы, юноша охватил пальцами холодную ручку и медленно ее повернул.

Спальня госпожи Помпонс оказалась единственной чистой комнатой во всем доме. Маленькая и тесная, со стойким душком нафталина и старости, она была обставлена весьма скудно: лишь кровать, туалетный столик и книжный шкаф, на самом верху которого поблескивали статуэтки собачек. Сама же хозяйка притулилась на диване в углу. Заслышав скрип двери, она подняла иссушенное временем лицо и устремила на Лиса красный взгляд.

— Вы кто?

— Анри, помощник инспектора Докопайца,— не растерялся охотник, вовремя вспомнив давнего недруга. — Он просил задать вам парочку вопросов. Если вы не против, конечно.

— Конечно. Как вам угодно,— проскрипела госпожа Помпонс и шумно выбила нос. Лис приблизился, оставив на ковре цепочку алых следов, и облизнул губы, решая, с чего начать. Фигурки мопсов у пожелтевших томов воззрились на него с нескрываемым подозрением.

— Расскажите мне все. Вы были дома во время взлома?

Старая дама кивнула.

— Я... я спала. — Ее дрожащая рука указала на туалетный столик, где грудилась дюжина пузырьков с таблетками.— Выпила снотворное, которое мне прописали. Рецепт... Где же он?

— Не нужно рецепта, я вам верю,— нетерпеливо прервал ее Лис. Подхватив рвущуюся на поиски госпожу Помпонс под руку, он усадил ее обратно на диван.— То есть, вы ничего не слышали? Может быть, видели кого-нибудь?

Она медленно покачала головой, и ее лицо скривилось в горестной гримасе.

— Ни единого звука, никого и ничего. Лежала и спала, пока мои деточки умирали. Ужасная, ужасная смерть. Ужаснее я и представить не могла. Сначала их, потом меня? Он так собирался поступить?

Ее тонкие губы задрожали.

— Как жестоко! — неожиданно тонким голосом воскликнула она сквозь слезы. — Почему? За что?

"Доброй ночи",— вспомнил Лис слова записки. "Желаешь им спокойной ночи, и режешь глотки? Зачем? Что за зверство?"— зло подумал он, глядя, как госпожа Помпонс утирается насквозь вымокшим носовым платком.

Диван натужно скрипнул, когда Лис опустился на его жесткие пружины. Госпожа Помпонс с удивлением отняла платок от лица.

— Забудьте. И уезжайте из города, как можно скорее,— мягко сказал Лис и провел ладонью по ее лбу. Глубокие складки страдания на лице дамы разгладились, и плечи перестали вздрагивать. Она опустила платок на колени с неожиданным спокойствием.

— Кто вы, юноша, и что делаете в моем доме?

Лис едва заметно ухмыльнулся, отчего седые брови хозяйки дома еще больше сдвинулись к переносице. Все же одно доброе дело на сегодня было за ним.

— Никто, абсолютно никто. Просто зашел вас проведать.— Он вольно похлопал старую даму по руке и поднялся.— Рад, что с вами все в порядке, госпожа Помпонс.

* * *

Кристиан вывалился на улицу так поспешно, что отдавил идущему впереди констеблю пятки. Рассыпавшись в путаных извинениях, он отошел от входа и прислонился к мокрой после дождя стене. Ледяной воздух влился в его легкие, уняв жар, терзавший каждую клетку тела. Зуд под кожей постепенно отступил.

В последнее время Кристиан стал слишком чувствителен к крови и подобным вещам. Несправедливость происходящего приводила его в бешенство, а чинное спокойствие полицейских... При мысли об этом волосы на затылке сами вставали дыбом, словно шерсть на загривке.

Он шмыгнул носом и нащупал гладкую поверхность портсигара в кармане. Зря директор поручил ему заниматься убийствами. Еще не хватало превратиться в волка над очередным телом. Терпкий дым наполнил рот, и мысли потекли быстрее. "Да, в одиночку Лис справится лучше",— подумал Фэй. На этот раз самому прекрасному хранителю стоило отступить, пока не пострадал еще один невинный — уже по его, Кристиана, вине. Нужно сказать директору, решил он, объяснить...

— И снова вы? Почему я не удивлен...

Кристиан распахнул глаза и чуть не подавился сигаретой.

Прямо на него взирали острые глазки, один из которых поблескивал линзой монокля. Под небольшим носом-картошкой лихо вились напомаженные усики.

— Инспектор... — слабым голосом ответил Фэй.— Здравствуйте. Надеюсь, сегодня вы не будете в меня стрелять?

Докопайц сделал шаг назад и приобрел весьма надменный вид. В своем пальто длиной до пят он походил на обрезок толстой трубы с меховым воротом. И как только не путался в полах своими короткими ногами?

Инспектор поднял руку в черной кожаной перчатке, отточенным движением подкрутил усы.

— Нет. Хотя какая вам разница? Вас, господин Фэй, мои пули все равно не возьмут.

Что ж, это уже походило на хорошую новость. Кристиан выпрямился и расплылся в дружелюбной улыбке.

— Отличное пальто, инспектор. Вам к лицу. Есть какие-нибудь продвижения в деле Тернощита?

* * *

Каков наглец.

Инспектор смерил Кристиана взглядом, силясь сохранить остатки достоинства. Жилка на его шее запульсировала, предвещая ночные головные боли. Они всегда настигали инспектора, когда тот сильно нервничал за день.

— Тот факт, что я вас не застрелил на месте, не означает, что мы примемся болтать, как старые друзья,— процедил он.— Кстати, вы арестованы за нанесение тяжких телесных повреждений, хулиганство, унижение чести и достоинства, порчу имущества... И не смейте исчезать!

Кристиан остановился на углу и вопросительно уставился на Докопайца. Инспектору показалось, что на его смуглом лице мелькнуло смущение.

— Вы не представляете, как я мучаюсь, вспоминая несчастных, пострадавших по моей вине в те дни. Это ужасно... — Фэй смахнул невидимую слезу. — Но в тюрьму я не отправлюсь. Не имеете права, я был невменяем. И я понес наказание, если вы забыли.

— На мой взгляд, полученного наказания было недостаточно.

— Но мы, слава богам, опираемся не на ваше мнение, а на букву закона. Который гласит, что в тюрьму я больше не отправлюсь.

— Еще как отправитесь. Ваших нарушений хватит на десяток лет вперед.

— Сами же понимаете, что не сможете меня поймать. Но я могу помочь вам с расследованием. В качестве искупления своих грехов обещаю работать не покладая рук.

Фэй улыбнулся, и инспектору неожиданно захотелось выстрелить в его белые зубы. Кристиан был первым человеком, вызывавшим в нем столько раздражения.

Жилка на шее забилась быстрее, но инспектор уже не обратил на нее внимания.

— О, господин Фэй, благодарю! Всегда мечтал о таком помощнике!

— Правда?

— Нет, конечно,— отрезал Докопайц. Он сунул трость под мышку и двинулся прочь.

— Я все равно буду присматривать за расследованием, хотите вы того или нет! Хранитель — лучший помощник, вот увидите! — вслед донесся крик, от которого Докопайца передернуло.

"Серебряные пули",— он сделал мысленную пометку. К следующей встрече с назойливым господином Ла-Морт — а она была неизбежна, инспектор не сомневался — он нуждался в десятке-другом серебряных пуль. Чтобы раз и навсегда обезопасить город от сумасшедшего оборотня.

* * *

Лис расположился в кресле. Закинул ногу на ногу и напряженно вглядывался в неизменную лазурную синеву за окном.

Кристиан же не мог остановиться. Он метался по кабинету из угла в угол, вдоль и поперек, истоптав все небольшое пространство между дверью и письменным столом. И, несмотря на увещевания директора, наотрез отказывался приземляться. В нем кипело слишком много новой информации и неоконченных дел, чтобы спокойно рассиживать в кресле для гостей.

В очередной раз дошагав до камина, он уставился на фигурки пастухов и пастушек, резвящихся у блестящих фарфоровых овечек. Затем опустил взгляд на белый сверток в своих руках и вновь размял его пальцами. Казалось, внутри ничего не было, лишь несколько слоев ткани.

— У госпожи Буччо дар ясновидения,— позади раздался тихий голос директора.— Она не говорила о нем никому, даже мужу, но содержание этого видения отчего-то решила поведать нам.

— Тогда ей нужно устроиться в Отдел Пророчеств и пророчить там,— буркнул Фэй.— Я слышал, у них есть вакансии.

— Простите,— поспешно добавил Лис, смерив проносящегося мимо его кресла напарника уничтожающим взглядом.— Мы не хотели никого оскорбить. Заместитель директора был одним из подозреваемых, и я сделал поспешные выводы, когда увидел его супругу.

Очертания круглой головы и узких сутулых плечей господина Монтегю темнели на фоне окна. Рядом кипел чайник; его фарфоровая крышка подскакивала и звякала, выплевывая клубы пара. Короткие пальцы директора щелкнули, и чайник затих.

— Не стоит, мы все... неверно ее поняли. Думаю, господин Буччо нескоро забудет сегодняшний день.

— О да, такая фактура! Эти плетки, ремни и кожаные трусы,— оживился Фэй. Он облокотился на каминную полку, наконец сделав передышку в своем челночном забеге.— Мне казалось, они вот-вот на нем лопнут. Интересно, в них влезают намылившись?

— Думаю, они на шнуровке,— с видом знатока изрек Лис, взмахнув выуженным из вазы печеньем.— Иначе пришлось бы перешивать после каждого съеденного окорока. Готов поспорить, господин Буччо любит плотно отужинать...

По комнате разнесся выразительный кашель, и напарники послушно утихли.

— То, что вы узнали о пристрастиях господина Буччо, не дает вам право их обсуждать. Как и беседовать о расследовании со сторонними лицами, господин Фэй.

При виде дымки, поднимавшейся с чайной поверхности, Кристиан впервые понял, как он продрог. Ноги в легких ботинках промокли и не успели согреться даже за время пребывания в теплом кабинете.

— Кстати о расследовании,— сказал он.— Мы просим разрешения на неограниченное использование магии. Это очень поможет нам в ходе дела.

— Вот когда ваше расследование покажет хоть какие-нибудь результаты,— директор демонстративно звякнул чашкой о блюдце,— тогда и поговорим. И, господин Листен...

Лис едва заметно вздрогнул. Все его приподнятое настроение лопнуло мыльным пузырем, обнажив хмурый, напряженный взгляд.

— Больше не вмешивайтесь в дела чужих подопечных. Никогда. В следующий раз вы будете уволены. Запомните, мы не в ответе за преступления этого сумасшедшего, кем бы он ни являлся. И мы не имеем возможности стирать память его жертвам всякий раз, когда нам вздумается.

Кресло резко чиркнуло по паркету. Все так же, молча, Лис поднялся и, коротко кивнув, вышел за дверь. Замок лязгнул, и все внимание директора устремилось к Кристиану. Словно большая лупа с пытливым взором на другой стороне.

— Устал, наверное,— Фэй прервал затянувшуюся тишину и снисходительно улыбнулся. — Увы, мой напарник не привык к тяжелой работе. Нет моего опыта...

К счастью, лупа директорского внимания опустилась к чаю и вазе с черствым печеньем. Обычно бодрый, господин Монтегю выглядел уставшим. Он съежился, осел в кресле; под его глазами залегли глубокие тени.

— Не забывайте о своих прямых обязанностях,— проговорил он и, не глядя, указал на дверь.— Господин Шорох сообщил, что у вас накопилась масса нерешенных дел.

Лишь оказавшись в залитом светом коридоре, Кристиан позволил себе вздохнуть свободно. Он кивнул секретарю Шороху, чей крысиный нос вынырнул из-за стопок бумаг мгновенно, при первом же звуке шагов. Двинулся вдоль одинаковых опрятно-лакированных дверей к железной решетке лифта.

Он так и не смог отказаться от участия в расследовании. Просто язык не повернулся заявить такое. Слишком многое стояло на кону, и Фэй чувствовал бы себя последней тварью, свалив все на напарника.

Да и где лучший на свете хранитель не пропадал?

Он вспомнил о таинственном свертке лишь в своей комнате.

То был дар госпожи Буччо — самый странный из всех, что Фэй когда-либо получал. Провидица терпеливо ожидала его возвращения на административном этаже; сидела на диванчике, ссутулившись под гнетом нелепой цветочно-бюрократической атмосферы. Но, завидев Кристиана, госпожа Буччо встрепенулась. "Это вам",— робко сказала она, сунула в ладонь Фэя свернутую тряпицу белого цвета и, не успел парень ответить, исчезла в лабиринтах коридоров.

Лишь спустя несколько часов Кристиан смог наконец упасть в кресло и развернуть сверток. Он расправил мятую ткань на столе и уставился на нее в немом изумлении.

С обратной стороны темнела искусная вышивка. На заросшем поле, среди золота осенней травы стоял черный волк с янтарными бусинами глаз. Концы высоких стеблей почти касались его ушей, а наверху застыли клубы туч, угрюмо затянувшие небо.

Пальцы Кристиана нащупали портсигар и спички. Мрачные предчувствия овладели им с новой силой. Волк олицетворял его самого, в этом у Фэя не было сомнений. Но почему именно поле? И эти тучи, сгущавшие краски... Юноша затянулся и вновь пытливо уставился на разложенную вышивку.

Вне всяких сомнений, госпожа Буччо могла предсказывать будущее — утром она прекрасно это доказала. И, похоже, для Кристиана она видела лишь тьму.

Праздничная суета

Директор был прав. Нерешенных дел к ночи Зимнего Солнцестояния и правда накопилось достаточно. Долгими вечерами в канун праздников подопечным лезли в голову странные мысли, и некоторые стремительно сходили с ума, прислушиваясь к нарядной суете за стенами, мучаясь от одиночества в своих тесных квартирах или опухая с голода в трущобах мелких городишек.

Боб относился к обеим категориям сразу. Голодный и несчастный, он стоял на карнизе и смотрел с высоты третьего этажа на разыгравшуюся вокруг бурю. Снежные вихри впивались в лицо и шею колючими укусами, рвали ворот рубашки и толкали невидимыми кулаками. Конечно, для прыжка он находился не так высоко, как надо бы, если хочешь разбиться быстро и насмерть, но внизу темнели ржавые штыри забора, и уж они-то точно должны были оборвать его жизнь раз и навсегда.

— Куда это вы собрались, господин? — поинтересовался некто справа, и Боб испуганно впился пальцами в швы рассыпавшейся стены. Справившись с головокружением, он обернулся и уставился на темноволосого парня, который по пояс свесился из открытого окна квартирки Боба. Завладев вниманием самоубийцы, тот широко улыбнулся.

— Меня зовут Фэй! — проорал он в снежную толщу бури. — Кристиан Фэй!

Боб продолжал молча рассматривать незнакомца. Горе и жалость к себе на некоторое время потеснились, уступив место недоумению. Кристиан Фэй же стойко оставался в проеме окна. Ветер развевал его черные волосы, набрасывая их на лицо, отчего ему постоянно приходилось убирать их рукой.

— Залезайте обратно! — выкрикнул он и поманил Боба к себе.

* * *

Фэй находился на грани отчаяния, почти столь же хрупкой, как и душевное состояние его подопечного. Они с Лисом решили на время разделиться. Кристиан оптимистично взял на себя работу с клиентами, о чем уже начинал жалеть, заглядывая в темные пустые глаза Боба. Когда он отправлялся в этот захолустный городишко, он и не думал, что подопечный решит скинуться с единственного высокого здания в округе.

Мужчина мотнул головой и ожесточенно уставился в манящую пустоту у своих ног.

— Хорошо,— Фэй деланно махнул рукой.— Прыгайте. Если вам так хочется — пожалуйста. Только сперва обоснуйте мне ваше решение как следует. — Он с вызовом глянул на ошалевшего Боба, придвинул к окну стул и уселся, закинув ногу на ногу.— Убедите меня.

— Не собираюсь я никого убеждать! — проорал Боб через вой ветра. Но Кристиан лишь развел руками.

— Тогда я не дам вам прыгнуть.

Небритое, помятое выпивкой лицо мужчины недоверчиво скривилось. Мыс его ботинка осторожно сдвинулся к краю и... уткнулся в невидимую преграду. Он толкнул преграду сильнее, затем даже ударил ее кулаком, смело оторвав руку от поддерживавшей его стены. Тщетно. Невидимый барьер охранял его, не выпуская за границы карниза.

— Чертов колдун! — рявкнул Боб с ненавистью во взгляде. — Такие как ты только и ждут, чтобы поиздеваться над обычными людьми! Это ваше брюхвальдское племя на меня порчу навело! Признавайся, как ты попал в квартиру? Ключи дала та старая кляча с первого этажа?

Фэй качнул головой.

— Вы ошибаетесь. Я совсем не желаю унизить вас, лишь помочь.

Боб ответил ему отчаявшимся взглядом.

— Уйдите,— наконец изрек он и отвернулся, подставив лицо порывам ветра. Его старая залатанная рубашка успела намокнуть и прилипла к телу.

* * *

— Что в вашей жизни не так?

Со стороны окна вновь донесся крик, и Боб с шумом выдохнул. Этот парень никак не унимался. Продолжал назойливо жужжать над ухом, совершенно не давая собраться с силами и наконец совершить задуманное. Можно подумать, он со своим гладко выбритым мальчишеским лицом и хорошей одеждой хоть что-то понимал в жизни. Боб еще раз пнул невидимую преграду и с чувством проклял сопливого колдунишку.

Заснеженные колья забора приветливо искрились внизу.

— Проще будет перечислить, что в моей жизни осталось хорошего,— уныло пробормотал он себе под нос.

Как ни удивительно, Фэй расслышал его слова.

— У вас есть ребенок,— заметил он.— И вы знаете, где он живет.

— Да уж!— рявкнул Боб, выдохнув целое облако белого пара.— Со стервой, которая сбежала, стоило мне потерять работу!

Боль снова сжала его сердце, как бывало всякий раз, когда он вспоминал о светлых кудрях сына. Где-то там, на другом конце города они сейчас накрывали праздничный стол, а огонь в камине весело трещал, и булькал чайник с водой на плите... Ком горечи подкатил к горлу вместе со слезами, навернувшимися на глаза.

— Идите к ним и скажите, что нашли работу. И бросили играть в покер.

Снова непрошеный совет. Можно подумать, он не пытался! Но работники больше не были нужны заводу в прежнем количестве. Новехонькие современные машины штамповали детали гораздо быстрее, они не требовали зарплат, перерывов и отпусков. Куда уж Бобу до них. И да, остатки денег он продул в покер, но лишь в попытке приумножить свои накопления. Рискованно, но он старался во благо семьи! Лишь во благо, чего никак не могла понять Мод, в тот же вечер собравшая пожитки.

— На фабриках Брюхвальда всегда требуются рабочие руки. Если вас, конечно, не пугают оборотни и вампиры.

— Парень, тебе нечем заняться?!

— Как вы догадались? — Лицо Фэя озарила улыбка, и Боб сморщился в отвращении. Он отвернулся и даже сдвинулся чуть дальше по карнизу, только бы больше не слышать нравоучений.

— Нытик,— вдруг произнес колдун. Его почти заглушил ветер, но обидные слова в свой адрес Боб мог расслышать даже из соседнего квартала, будучи в коме.

— Что? — переспросил он, грубо вырванный из собственных печальных дум.

— Баба,— более понятно выразился Фэй, отчего мужчина побагровел.

— Это я-то баба?!— У Боба даже перехватило дыхание.— Тащивший семью на своих плечах! Баба?

— Да что уж там,— недоверчиво протянул Фэй и издал гаденький смешок.— Готов поспорить, ты ни одного мужского поступка в жизни не сделал. Только и способен нюни распускать. Прыгай, я тебе разрешаю, тряпка.

— Что?! — Лицо Боба вспыхнуло, и он принялся бочком придвигаться к окну, словно рассерженный краб.— Только дай до тебя добраться, сопля! Я тебе покажу, кто здесь не мужик! Да я всем мужикам мужик!

Конечно, когда он очутился в комнате, наглеца и след простыл. Но кровь так бурлила, злость приливной волной наполнила нутро так, что несостоявшийся самоубийца едва не взлетал от зарядившей его энергии.

На следующее утро Боб, потерявший место на заводе рабочий, неудачливый отец и не более удачливый игрок в покер, заявился в дом бывшей жены. Семью он, конечно, сразу не вернул, но обрел то, что гадалки дальнего юга называли "озарением" и "внутренней силой", а жители Петрополиса — яйцами, пришитыми к нужному месту. Он навсегда передумал бросаться откуда бы то ни было, но еще некоторое время искал среди лиц прохожих того наглого мальчишку. Чтобы как следует разъяснить ему свою позицию по отношению к колдунам из Брюхвальда.

Странности секретаря Шороха

Глава Отдела Воздействия всегда ратовал за любые новые изобретения, особенно за те, что делали жизнь легче. Взять хотя бы самодвижущийся экипаж. Чего стоила одна возможность избавиться от вечно гадящих и медленных лошадей — а какая экономия магии! Новые лампы, заменившие свечи, позволили ему лишний раз остаться допоздна на работе. И телефон. Господин Монтегю лично хлопотал о проведении телефонной линии к себе в кабинет. Бесспорно, аппарат был неказистым и шумным, но значительно сокращал беготню по кабинетам и количество исписанной бумаги. Вопросы стало быстрее и удобнее решать с безликим, пищащим из-за сотни миль голосом, чем тратить драгоценное время на переписку.

Но сегодня директор отчаянно желал обрезать телефонный шнур.

— Господин Меззанин? — осторожно поинтересовался он у раковины микрофона, хотя прекрасно знал, кто находился на другом конце. Его дрожащий палец выстукивал нервную мелодию по краю блюдца.

— То была подопечная госпожи Бенеш... Да, пострадали собаки. Все верно, только собаки.

Директор ухватил из вазы печенье и в мгновение смолол его в муку, смяв в кулаке.

— Анри Листен не сдержался, но больше такого не повторится. Мы обязательно проследим за этим. Раньше он выполнял работу безукоризненно, и я думаю...— Его голос осекся, щеки заалели, а взгляд устремился в пустоту.— Да, он и Кристиан Фэй. Всецело вас поддерживаю, но они — единственные люди, в благонадежности которых я уверен. Они под моим контролем, можете не сомневаться...

Следующие пять минут разговора были самыми долгими в жизни директора. Он лишь мычал и кивал (можно подумать, его кто-то видел), оцепенело глядя перед собой.

— Ваша помощь?— наконец успел вставить он.— Мы не можем беспокоить Отдел Управления по таким пу... — Голос из трубки недовольно мяукнул.— Нет, что вы, я не хотел сказать "пустякам", происходящее никак не может считаться пустяком, я знаю!.. Да. Да, конечно. Конечно, мы справимся! Уверяю вас, беспокоиться не о чем. Утечка жидкой магии будет обнаружена. Если таковая имеется, мы обязательно, всенепременно...

Соленый пот уже заливал его глаза. Господин Меззанин умел заставить собеседника взмокнуть.

— Мы отыщем преступника в ближайшее время! — оптимистично пообещал директор и повесил трубку на рычаг. Затем, на всякий случай, снял ее и положил рядом с аппаратом, поглядывая на телефон, словно на ядовитую змею.

Он развернул кресло к окну. На обычно ясное небо наползли серые лохмотья туч, и из распахнутого окна потянуло холодом. Господин Меззанин никогда не скупился на предупреждения и угрозы.

* * *

Секретарь директора Отдела Воздействия, господин Шорох казался строгим, сдержанным и порой устрашающим типом. Некоторые сотрудники считали его занудой, в особенности когда он цеплялся по мелочам к отчетам и делал выговоры ленивым коллегам. В целом, господин Шорох походил на серую канцелярскую крысу, увлеченную лишь своей работой.

Так все обстояло и на самом деле. Семьи у секретаря не было, то же касалось и хобби. Лишь холодная квартира со стерильно-белыми стенами, в которых его никто не ждал и куда он приходил лишь для короткого сна между двумя днями работы.

Господин Шорох был обычным занудой с одним "но". Его беспокоил розовый бегемот.

Первый раз Шорох увидел его в период курса успокоительных, после приема очередной таблетки. Облаченный в любимую мягкую пижаму, он готовился ко сну и уже погасил лампу, как за окном что-то мелькнуло.

Шорох натянул колпак и забрался под одеяло. То могла быть птица, ветка дерева или еще какой мусор, подгоняемый порывами ветра. Ветер и правда свистел за стенами дома слишком громко, навевая мысли о скором дожде.

Нечто за окном появилось снова, лишь на мгновение, розовея и пульсируя неясным светом.

Секретарь Шорох недоуменно моргнул. Затем все же выбрался из теплой кровати и подошел к стеклу. Как он и ожидал, улица и воздух над ней пустовали.

Розовый бегемот вылетел внезапно. Он восседал на длинной метле, древко которой, казалось, вот-вот переломится под весом туши. Шорох прижал нос к стеклу, широко раскрытыми глазами следя за неторопливым полетом зверюги. Та распахнула пасть — словно в приступе веселья,— обнажив лиловый зев, который обрамляли крупные тупые зубы, и в приоткрытую форточку просочилось сдавленное хихиканье.

Подплыв ближе, бегемот хитро скосил глазки на замершего за стеклом секретаря. Затем поднял короткую лапу вверх и оглушительно чихнул.

В спальню тотчас ворвалось искрящееся облако розовых частиц, и все кругом заволок не менее розовый туман. В нем-то господин Шорох и потерял сознание, обрушившись так звонко, словно на пол упал не взрослый мужчина, а мешок с костями.

— Я видел нечто странное,— сообщил он на следующем приеме врача.

Темная, обитая дубовыми панелями комната погрузилась в тишину. Лишь часы на каминной полке продолжали настойчиво отсчитывать секунды до окончания сеанса.

Доктор Блюм, известный специалист в области психиатрии, по совместительству был заядлым путешественником и охотником, и весь его вычурный кабинет буквально кричал об этом. Стены украшали головы диких животных с раскрытыми пастями, отполированные ружья, топоры и клинки бесчисленных форм и размеров. Резные стол и бюро утопали в гротескных фигурках аборигенов, где-то между ними покоились мягкий диван и кресла, в углу за огромным стеклом шкафа снова виднелись ружья. Зайди в кабинет действительно неуравновешенный человек, господин Блюм определенно оказался бы застрелен из собственного же экспоната.

Но доктора, похоже, это мало заботило.

— И что же вы видели? — промурлыкал он, не отрываясь от своих записей. Господин Шорох обвел взглядом скалившиеся на него головы животных, затем выдавил:

— Я точно не знаю... Кажется, то был бегемот.

— Бегемот? — Услыхав что-то новенькое, доктор на мгновение поднял голову.

— Да. Розовый бегемот на метле,— разоткровенничался секретарь.— Он пролетал по улице за моим окном.

— И что вы сделали, увидев его? — И без того узкие под нависшими веками, глаза Блюма пытливо сощурились за линзами очков.

— Не помню,— честно ответил Шорох. — Но очнулся я уже утром, на полу кухни.

— Понятно.

Шорох затаил дыхание в ожидании вердикта. Даже мышцы шеи заныли от напряжения. Но доктор Блюм продолжал неторопливо изучать собственные же записи.

— Бессонница, галлюцинации и сомнабулизм... Ммм... Вы знаете, в вашем возрасте вполне возможно проявление подобных симптомов,— наконец выдал он.

— В моем возрасте? — растерянно пробормотал господин Шорох.

Доктор одарил его ласковой, снисходительной улыбкой.

— Да, в вашем. По достижении среднего возраста мужчины часто страдают от потери самоидентификации. Старые цели уходят, не оставляя ничего взамен. Из-за возникшей пустоты внутреннего мира и жизненной дезориентации начинаются депрессии, головные боли, подавленные состояния, ослабление организма. Думаю, корень вашей проблемы лежит как раз в этом. Бегемот на метле олицетворяет ваш страх перед потерей эректильной функции. Понимаете, да? Бегемот — как воплощение животной силы, а метла — символ мужского достоинства.— Сделав еще пару пометок, он неожиданно сменил тему.— У вас есть дощечка из слоновой кости?

— Нет,— еще более растерянно и тихо ответил Шорох. Да и откуда у него мог взяться подобный предмет?

— Замечательная вещь,— заверил его врач и погладил свой густой роскошный ус. Его серьезный вид не оставлял сомнений — дощечка из слоновой кости и вправду была весьма полезна.— Незаменимы при артрите, геморрое, мигренях и ваших проблемах. Обязательно обзаведитесь одной. Ее необходимо прикладывать к вискам три раза в день, дважды с каждой стороны.

Перо его ручки заскребло по бумаге со звуком, от которого зубы господина Шороха заныли.

— "Дважды... с... каждой... стороны",— повторил Блюм, записал свои рекомендации, оторвал листок от блокнота и вручил его пациенту, не дожидаясь, пока чернила высохнут. — Также старайтесь поменьше бывать под открытым лунным светом и не забывайте полоскать рот отваром брюхолоха, как мы с вами договаривались.— Он укоризненно взглянул на господина Шороха над сползшими на край носа очками.— Только не говорите, что забыли об этой крайне важной части нашего лечения!

— Нет, конечно нет... — пробормотал господин Шорох. По правде говоря, он забыл о чертовом брюхолохе еще неделю назад, сразу же, как за ним закрылась дверь кабинета. У него и без того имелась масса дел на работе, где он никак не мог разгуливать по коридорам, беспрестанно полоща рот травяным отваром. Но секретарь все же сложил листок и положил его в карман пиджака. Раскланявшись, он с некоторым смущением покинул кабинет, вновь и вновь оценивая возможности собственных функций. Лично он считал, что бегемот был последним животным, которое могло ассоциироваться с сексом.

* * *

Каждое утро пунктуальный, как часы, господин Шорох разбирал письма.

Писали в Отдел на удивление много, несмотря на то, что оно тщательно скрывало свое существование. "Шила в мешке не утаишь", как любил говаривать господин Монтегю. Каждый день на тысячи адресов, разбросанных по многочисленным уголкам мира, приходили письма от ищущих помощи клиентов. Большие и маленькие, исписанные кривыми каракулями и странными иероглифами, конверты собирались в аккуратную стопку на столе секретаря Шороха. Быстрыми отточенными движениями секретарь распечатывал их и отсеивал откровенный бред, имеющий отношение скорее к медицине, чем к Обществу. Складывал отдельной стопкой желтые письма от Отдела Управления, который регулярно присылал тщательные оценки необходимости вмешательства в жизнь того или иного существа. Затем снова собирал конверты в стопку и разносил по кабинетам.

Высшее руководство предпочитало звонить директору лично, на нелепый, похожий на подсвечник телефон с круглой трубкой и похожим на раковину микрофоном, который приходилось подносить ко рту и орать в него так, что секретарь из своего застенка слышал каждую деталь разговора.

Но изредка письма от правления все же приходили. Их можно было узнать по конвертам из красной бумаги, на которых не стояло ни марок, ни гербов. Лишь надпись с аккуратными, нечеловечески одинаковыми буквами: "Господину директору, лично". Туда секретарь их и отправлял, не распечатывая и не испытывая ни малейшего желания это сделать. Излишнее любопытство не входило в его рабочие обязанности.

Однако в то утро мысли господина Шороха путались и расползались в разные стороны.

Он вновь попытался сфокусироваться на лежавшей перед ним стопке и запустил нож в конверт, лежавший на самом верху. Внутри оказалось фото миловидной, но слишком уж бледной девушки с копной вьющихся пепельных волос, небрежно заколотых на затылке. Ее личико с острым подбородком источало уверенность, взгляд был жестким, как корсет, стягивавший ее хрупкий торс. Выудив плотную картонку из конверта, Шорох перевернул фотографию. "Диа Франческа Федерика Джульетта дель Боско" — гласила подпись, выведенная аккуратными одинаковыми буквами.

В голову господина Шороха медленно вползло сомнение, но заторможенный усталостью после бессонной ночи мозг отказывался работать быстро. Секретарь опустил голову и измученно уставился на лежавшее на столе письмо.

Распечатанный конверт был красного цвета.

— О господи!.. — в ужасе воскликнул Шорох и тотчас настороженно огляделся: не слышал ли кто его крик? Но нет, цветастый коридор оставался пуст в обоих концах. На счастье секретаря, среди работников Отдела находилось мало любителей бродить по административному этажу.

Пальцы Шороха быстро засновали меж аккуратных стопок в поисках клея. Сунув фотографию обратно в багрово-красный конверт, он наскоро залил его липкой жижей и аккуратно убрал лишнее, каплями выступившее из-под кромки.

Когда неприкосновенный конверт очутился в предназначенной ему стопке, секретарь почувствовал себя намного легче. Разобрав почту, он отнес письма в кабинет директора, уселся и принялся ждать. Он даже принялся напевать себе под нос, чего с ним обычно не случалось. Всему виной недосып, решил секретарь и простил себе эту маленькую слабость. Но занудный тоненький голосок в его голове был совсем иного мнения.

Господин Шорох видел розового бегемота. И это говорило лишь об одном.

На вашем месте

Праздничное веселье крутило хороводы и мигало огнями. Оно расцвечивало улицы, наполняло их музыкой и смехом. Неделя перед праздником Солнцестояния — Проводы Старого Года — всегда отмечалась с размахом. В центре Петрополиса гремели званые вечера, в домах поскромнее накрывали столы с золотистыми курами, поросятами и ведрами печеного картофеля, реками текли ром и вино.

Несмотря на спустившийся на город вечерний мрак, главная улица была запружена людьми и проталкивавшимися сквозь людскую массу экипажами и авто. Рэй посторонился, пуская дородного господина под руку с красивой, разряженной в перья и меха дамой, и отошел ближе к колоннам здания Суда. Он в десятый раз разгладил топорщившийся на животе пиджак и крутанул новенькую, блестящую от лака трость. Его начищенные туфли сияли в свете фонарей. Сегодня Рэй был на высоте. Того требовало место, куда направлялись он и его спутники — здание Оперы, где устраивал прием сам глава Петрополиса и его заместитель.

Юноша еще раз окинул взглядом бесконечную, едва тащившуюся толпу, похожую на многоликую гусеницу с тысячей ног, и порадовался удачной идее прогуляться по центральной улице пешком. Погода стояла на удивление теплая, дождь прекратился. От свежести воздуха покалывало в груди.

Наконец в толпе показались знакомые лица, и Рэй отчаянно замахал рукой. Друзья разоделись не хуже его самого: шелковые галстуки, рубашки с кружевом, облако смешавшихся ароматов одеколонов и даже фрак, который, впрочем, сидел на приятеле так, словно тот стащил его у собственного деда.

— Еле тебя нашли,— сообщил Терри, закадычный друг Рэя и сосед по школьной парте. — Мартин заляпал гамаши по дороге.

— Гамаши? — хрюкнул Рэй, но, уткнувшись взглядом в расстроенное лицо Мартина и грязные гамаши, из-под которых виднелись столь же грязные мысы туфель, решил сменить тему.— Не поверите, кого я видел, пока ждал...

— С праздничком вас... — прохрипел некто у их ног и зашелся в продолжительном приступе кашля. Рэй обернулся, и улыбка сползла с его лица.

В грязи у стены сидел бродяга. Патлы его черных волос падали на лицо, так, что того не было видно совсем, лишь кончик носа торчал меж спутанных прядей. Полы дырявого старомодного сюртука стелились по камням мостовой, а худые ветки рук застыли на коленях. За все время, которое Рэй провел в ожидании, он даже и не заметил, что стоит рядом с подобной мерзостью.

— Монетки не найдется? — сипло поинтересовался нищий. Одна из его рук медленно повернулась ладонью вверх, и юношу захлестнула волна отвращения.

— Пойдем отсюда.

Рэй почувствовал, как его легко подтолкнули, и он нехотя подчинился. Двинулся прочь, то и дело бросая взгляды через плечо.

— Никогда не понимал эту рвань! — огласил он, чуть повысив голос для того, чтобы бездомный его услышал.— Здоровый мужик, иди и работай! Нет, он будет лишь лакать ром и валяться на улице.

Некоторые его попутчики согласно закивали, что подогрело азарт Рэя. Сделав знак подождать, он вернулся к сгорбленному телу и склонился ближе. В нос ударил кислый запах пота и грязи.

— Монетку тебе?— Выудив из кармана звонкий кругляш, он швырнул его в лужу у ног. Грязь с жадным чавком поглотила монету, накрыв блестящее золото серой пленкой.— Держи свою монетку.

Нищий оставался недвижим, его лицо все также скрывали длинные спутанные космы. Рэй скривился в отвращении.

— Перебить бы таких, как ты,— тихо произнес он, выпрямился и вернулся к ожидавшим его юным господам. Их ждала громкая музыка и свет, дорогое шампанское и пошлые шутки заместителя мэра Петрополиса.

Неприятный эпизод быстро растаял в предвкушении веселья, и вскоре Рэй снова обрел прекрасное расположение духа. Празднество закрутило его радужным вихрем, кто-то все время доливал шампанское, уносил и приносил закуски, пока Рэй окончательно не забылся в пьяной круговерти. Ноги подкашивались, и темноволосый смуглый парень беспрестанно хохотал, снова и снова наполняя бокал...

* * *

Плюх.

В щеку врезалась холодная капля и покатилась по склону скул. Рэй зашелся в приступе кашля, болезненно отдавшемся во всем теле, и распахнул веки.

Где-то в вышине дребезжало стекло фонаря. Прищурившись, юноша разглядел крупного мотылька, отчаянно бившего крыльями прозрачную преграду, за которой трепыхался огонь. На щеку вновь упала капля и медленно стекла в рот, наполнив его ржавым привкусом. Рэй поднял голову и со стоном уронил ее обратно в грязь. Каждое движение грозило расколоть его череп. Словно его голову уже распилили пополам, и лишь одна тонкая нить нерва держала ее половинки, натягиваясь до предела.

Такого похмелья Рэй не испытывал никогда. Он медленно повернулся на бок и уставился в покрытые слизью камни фундамента. Заметив раздавленные экскременты и шмыгнувшую за угол крысу, он рывком сел и пару минут не шевелился, видя перед глазами лишь искрящуюся тьму.

Когда зрение наконец вернулось, он поднял руки и тупо уставился на черные изодранные рукава своей одежды. Старым и рваным оказался весь его костюм: изношенные брюки топорщились на коленях, а грубые ботинки расклеились на мысах, демонстрируя кончик большого пальца.

От возмущения Рэй даже забыл про головную боль и похмелье. Его обокрали! Сняли даже одежду и оставили замерзать на улице! Куда смотрели его друзья? Твердо пообещав себе разобраться с ними, как только он окажется в безопасности, Рэй поднялся на ноги и огляделся. То был незнакомый район, безлюдный и страшный. Впереди, меж щербатых стен домов виднелась слабо освещенная улица без малейших признаков жизни. Стук мотылька вновь заставил юношу поднять голову к газовому фонарю. Богемный район, догадался он. Лишь в этом закоулке Петрополиса еще стояли старые фонари, не оснащенные электрическими лампами.

За углом пронзительно заорала кошка, и Рэй вздрогнул, едва не потеряв сознание. Нужно было выбираться из этого злачного места, и чем быстрее, тем лучше. Небо над крышами домов начинало бледнеть, предвещая серый зимний рассвет. Должно быть, родители уже разыскивали его.

Узкая, похожая на русло высохшей реки улица была пуста, и Рэй торопливо шмыгнул из закоулка. Он побрел мимо приземистых, вросших в мостовую трехэтажных домов с узкими бойницами окон, поверх которых скрещивались ржавые прутья решеток. Ботинки мгновенно набрали воду, и пальцы ног одеревенели от холода.

Дома сменились гулкими бараками конюшен, затем вновь показалось несколько серых монолитов, за стеклами которых горел свет. Эта отметина человеческого присутствия принесла Рэю небольшое облегчение — ненадолго. Когда в отдалении послышались речь и хриплый смех, он метнулся к стене и осторожно выглянул из-за угла.

Впереди улица впадала в каменный мешок площади, которая, судя по мусору и брошенным у стен лоткам, днем служила пристанищем для рынка. Сейчас же она пустовала; лишь в дальнем конце горел костер. У огня полукругом темнели фигуры, по площади гулко разносились звуки странного незнакомого языка. Чуть ближе к Рэю стояли обтянутые пестрым полотнищем фургоны и клетка, которую что-то беспрестанно раскачивало.

Рэй сглотнул, собрал силы в кулак и ступил в открытое пространство. Шаг за шагом он медленно продвигался вдоль дальней от бродячей труппы стены. Когда один из мужчин зашелся громким хриплым смехом и бросил пару слов своему соседу, Рэй замер, чуть дыша. Но чужеземцы продолжали сидеть, помешивая нечто, булькавшее в котелке над костром. Отблески огня плясали по их смуглым, бородатым лицам и пестрой одежде. Даже если они и заметили его, то явно не питали ни малейшего интереса к грязному оборванцу.

Рэй двинулся смелее, прибавил ход. Он подбежал к клетке и нырнул в ее тень, отделив себя от чужеземцев у костра. Теперь до улочки, вгрызшейся в монолит обрамлявших площадь зданий, оставался какой-то десяток шагов.

Клетка вновь содрогнулась, так, что толстые прутья скрипнули в пазах, и Рэй с интересом вгляделся в полумрак за решеткой. На мгновение ему показалось, что во тьме мигнул красный огонек. Когда огонек мигнул еще раз, юноша зачарованно приблизился.

Внутри, на тонкой подстилке из соломы сидел человек. Позвонки на его голой истощенной спине темнели шипами, голова скрылась за сутулыми острыми плечами, а руки без конца шевелились, словно раздирая нечто, сокрытое от глаз Рэя. С сопением втянув воздух, пленник замер и осторожно обернулся. На Рэя уставилось бледное, заостренное лицо, обрамленное клочьями черных волос. Чуть поколебавшись, человек изогнул губы в робкой улыбке и поманил юношу пальцем.

Его глаза вновь мигнули алым.

Клетка содрогнулась от тяжести ударившего в нее тела, но к тому времени Рэй был уже далеко. Он мчался, не разбирая дороги, путаясь в грозящих соскользнуть ботинках, задыхаясь и мучаясь от невыносимой боли в боку. Вслед доносились крики чужеземцев и шипение упыря, но юноша не остановился и даже не обернулся, боясь вновь увидеть тот жуткий оскал. Те ослепительные иглы, клацнувшие в растянутом рту.

Кто-то когда-то рассказывал ему, что в Богемном районе были обнаружены самые настоящие вампиры. И черви длиной с состав поезда, которые жили в канализации и съедали решивших там переночевать бездомных. Раньше Рэй не верил в подобные россказни, считая их чепухой. Вампиры и другие темные создания обитали в Брюхвальде и не очень-то любили выбираться за его границы, это знал каждый ребенок. Но теперь, со страхом заглядывая в распахнутые пасти подъездов, скрипевшие на ветру дверьми, он почти ожидал появления бледной тени из скопившегося у обочины сумрака. Сколько похожих тварей могло сбежать из хлипких клеток бродячих трупп? Если нечисть и обитала в Петрополисе, то только в отвратительной грязи Богемного района.

Миновав заброшенную фабрику с заколоченными воротами, он отыскал первый указатель. "Ткацкая аллея", гласила покосившаяся желтая табличка. Поняв, что находится на верном пути, Рэй почувствовал себя немного лучше и припустил с удвоенной скоростью.

Когда он наконец вышел на широкие мостовые центральных улиц, над городом разгоралось утро. Первые лучи солнца прорезались сквозь бледные тучи, улицы постепенно наполнились прохожими, цокотом лошадиных копыт и надсадным ревом моторов. Вонь дешевого района осталась позади, и теперь смрад исходил лишь от самого Рэя.

Какая-то богато разодетая дама с отвращением отшатнулась от него. Заметив это, Рэй пожалел, что не выглядит, как подобает сыну знатного семейства. Видела бы она его вчера, не стала бы морщить свой нос и искать глазами полицию, надулся он, но все же инстинктивно подался в тень под крышами домов. Еще не хватало, чтобы друзья увидели его в чужих лохмотьях, словно бездомного бродягу.

Добравшись до знакомой парадной двери, Рэй расправил плечи и постучал в окованное чугунной решеткой стекло. К удивлению, лицо дворецкого презрительно скривилось, совсем как лицо дамы несколько минут тому назад. Окинув Рэя холодным взглядом, он вновь задернул шторку, оставив юношу стоять в недоумении на пороге.

Лишь спустя некоторое время тот понял, что открывать никто не собирался.

— Эй!— выкрикнул он и вновь замолотил в окошко.— Постук! Ты впустишь меня или нет?! Открой немедленно! — потребовал он, когда дворецкий вновь выплыл из сумрака за дверью. Но Постук даже не потянулся к дверному запору.

— Убирайся отсюда, грязный оборванец,— отрезал он. Пару мгновений Рэй в растерянности глазел сквозь стекло. Происходящее казалось ему дурным сном, наваждением, плохой шуткой, которая слишком затянулась. Он продрог, дурно пах и стоял без копейки денег и ключей на крыльце, словно нищий, вымаливающий подаяние. Какой стыд...

— Да как ты смеешь! — взорвался Рэй.— Я — Рэймонд Павлинс, это мой дом, и ты не можешь так со мной обращаться!

— В этом доме нет юношей по имени Рэймонд.— Под гладко выбритыми скулами дворецкого заходили желваки.— Еще раз постучишь, и я пошлю за полицией.

— Посылай! Посылай, черт возьми! Я с радостью расскажу им, как сумасшедший дворецкий битый час держал меня на пороге! А после тебя уволят, слышишь?!

Постук поджал тонкие губы и скрылся за шторкой, оставив Рэя наедине со своим отражением. Из начищенной глади на него уставилась страшная рожа со всклокоченными волосами, короной венчавшими голову. На рябом лице темнели глубоко посаженные глаза, один из которых украшал здоровенный синяк. Все остальное скрывала густая борода, у висков сраставшаяся с бровями.

Бородач в отражении испуганно скривился. Он больше походил на дикую обезьяну в одежде, чем на человека.

— Это я? — прошептал Рэй. Губы оборванца в отражении повторили произнесенные слова.

— Хорошо, что не я,— ответил ему недовольный голос сзади. Обернувшись, Рэй уставился на рыжего констебля. Затем на дубинку в его руках и рукоять револьвера за поясом.

— Слава богу, вы пришли! — с облегчением выдохнул он.— Меня не пускают в собственный дом. Этот чертов дворецкий, Постук, совсем сошел с ума. Может быть, вы сможете на него повлиять. Скажите, что это противозаконно...

С каждым словом вид констебля становился все отрешеннее и отрешеннее. Он выглядел, как человек, мысленно пребывавший в неком прекрасном месте, и оно уж точно было лучше поганой действительности. Вспомнив о лохмотьях, в которых оставил его преступник — и о бороде, которая каким-то чудом выросла за одну ночь,— Рэй понимающе кивнул.

— Пусть вас не смущает мой внешний вид. Произошло недоразумение. Я — Рэймонд Павлинс, ночью меня ограбили и оставили в Богемном районе. Последним я помню прием в Оперном доме...

Рыжий констебль издал странный звук, словно в его горле что-то застряло.

— Мои друзья могут знать грабителя, вам стоит их навестить. Теренс Фаворик, спросите его. — Рэй шмыгнул забитым носом, стараясь сдержать подступавшие слезы, и умоляюще протянул к констеблю руки.— Пожалуйста, помогите. Позовите моих родителей, они сразу скажут, кто я...

— Эй, эй! — Рыжий попятился от грязных пальцев.— Спокойно. Я вижу, из какого ты района, парень. Мы вернем тебя домой, можешь не сомневаться. Пойдем, пройдемся в участок. Там мы... разберемся с твоим именем и домом.

Что-то в тоне полицейского насторожило Рэя, но, поразмыслив, он решительно кивнул.

— Пойдемте, констебль. Уверен, вы быстро отыщете виновных.

* * *

Полицейский участок района, в котором жило семейство Павлинс, был небольшим и уютным. Преступлений в этой части города происходило немного, и его камеры обычно пустовали. Изредка в них селились надоевшие лавочникам бродяги, да пьянчуги, забывшие собственный адрес. Но Рэй не мог этого знать. Его пьянило торжество. Уж полицейские должны были во всем разобраться, восстановить справедливость. Они позвонят родителям, те явятся за ним и отведут домой.

Больше всего молодой Павлинс хотел вернуться домой.

За аккуратным столом в углу сидел худой парень, усыпанный веснушками. Сосредоточенно хмурясь, он читал утреннюю газету. Когда констебль втолкнул Рэя в душную приемную и хлопнул дверью, парень вынырнул из-за черно-белого листа.

— А это еще кто? — поинтересовался он. Отложил газету и без любопытства уставился на Рэя, щуря мутные глаза с обвислыми веками.

— Досаждал Павлинсам. Ломился в их дверь.

— Я — Рэймонд Павлинс, и это был мой дом,— упрямо повторил Рэй, но полицейские не обратили на его слова ни малейшего внимания.

— К Боунсу его,— решил тощий и указал на узкий коридор, уводящий в сумрак. Констебль кивнул и лениво подтолкнул Рэя.

— Пошли кого-нибудь в Больничный переулок. Не наша это работа, ловить психов. Не наша, говорю тебе.

— Я не псих... — попытался вставить Рэй, но его снова никто не услышал.

Коридор вильнул дважды, прежде чем привел в комнатушку со спертым, кислым от пота воздухом. Часть ее была огорожена внушительной решеткой, за которой примостилась согбенная фигура. Голова человека была опущена на грудь; похоже, он мирно спал, несмотря на неудобную позу и жесткую скамью. В памяти Рэя сразу всплыла страшная клетка из Богемного района, и он инстинктивно сжался, более не поддаваясь на толчки констебля.

— Почему меня отправляют в камеру? — запротестовал он.— Я — потерпевший, позвоните моим родителям!

— Прекрати этот цирк, парень! — Рука рыжего взмыла вверх, и Рэй умолк, затравленно глядя на дубинку, застывшую в опасной близости от его головы.— Хватит с меня! Полезай в камеру, и ни звука!

Выхода не оставалось, и юноша молча попятился за железную ограду. Решетка с лязгом захлопнулась, щелкнул замок, и одутловатая фигура констебля скрылась в норе коридора.

Рэй осторожно повернул голову. Его сосед уже не спал и с улыбкой смотрел на него ясными светло-серыми глазами. Он оказался старше, чем представилось на первый взгляд; из-под черного котелка торчали седые патлы волос, а костлявое истощенное тело болталось в глубинах поношенного костюма.

— Здравствуйте, молодой человек.

Рэй лишь кивнул и уселся рядом. Сосед вновь опустил голову на грудь и прикрыл веки. В молчании прошел час, а, может, и целых два. В пустоте и ничегонеделании время текло словно патока, медленно намазываясь на реальность.

— Как вас зовут? — нарушил тишину старик.

— Рэймонд Павлинс,— слабым голосом ответил Рэй. — Но мне никто не верит. Говорят, что я — не я.

— Как я вас понимаю!

— Правда? — удивился Рэй.

— О да! — Старикашка протянул заскорузлую ладонь, и юноша с чувством пожал ее.— Сэмми Боунс, глава Золотой Долины. Я битый час твердил этим полицейским, что только сегодня утром явился с юга и никак не мог обокрасть винную лавку. Моя голубая карета, запряженная драконами, стоит на углу Вокзальной и Парковой улиц, они могут легко это проверить. Но нет! Они хотят лишь издеваться над стариком.

Надежда, было зародившаяся в Рэе, скончалась в ужасных мучениях.

— Ничего,— продолжал Боунс, поглощенный идеей грядущего возмездия.— Скоро в Петрополис прибудет делегация из Золотой Долины, вот тогда они все попляшут. Попляшут, вот увидите. Грядет большая тьма. Двуликий на каждого отыщет по кошмару, на всех хватит!

Рэй задрал ноги на скамью и обхватил колени руками. Неужели и он выглядел так же: сумасшедший оборванец, возомнивший себя отпрыском богатого семейства? Если так, то его судьба виделась совсем незавидной. Он покосился на дырявые ботинки и горестно вздохнул.

Сэмми Боунс продолжал болтать до самого момента, пока за ним не пришли.

— Боунс, на выход. Голубая карета ждет,— с ухмылкой сообщил рыжий констебль. Его поросячьи глазки сверкнули скрытым удовлетворением, когда старик Сэмми вздрогнул и умолк. Мужчина в белом халате, стоявший рядом, молча поманил Боунса рукой.

— О, все-таки приехали за мной. — Плечи старика расправились; речь приобрела южные нотки — словно он и впрямь являлся уроженцем Золотой Долины.

— Да, да, ваше превосходительство,— льстиво ответил констебль, распахнув дверь камеры пошире. Он явно наслаждался этой странной игрой, где каждый знал свои грани действительности. Вместе с санитаром они ухватили Боунса под костлявые руки и вывели из тесной комнатушки.

Рэй остался сидеть, оглушенный неожиданным одиночеством. Вдруг ему даже стало не хватать глупой болтовни старика. Что с ним сделают в приюте для сумасшедших? Посадят в такую же камеру за ржавые тяжелые решетки? А, может, то будет просторная палата с соседями, опасными и не очень. Будут привязывать к койке ремнями и проводить шоковую терапию? Сверлить дыры в черепе по новейшей методике пункции от доктора Шпица?

Если Рэй не хотел угодить в одну карету со стариком Сэмми, ему стоило вести себя потише и на время забыть свое истинное имя. Да, решил он, именно так и стоило поступить. После отыскать родителей, прорваться через дворецкого, влезть в окно... В общем, сделать все, что угодно, лишь бы попасть домой, но позже.

Не сейчас.

* * *

— Как вас зовут? — спросил констебль на следующий день. Этого человека Рэй видел впервые. Темноволосый, высокий, с очками на кончике носа, он окинул юношу строгим взглядом серых глаз. Их белки были испещрены красными прожилками.

— Бобби Низз,— промямлил Рэй. — Вы уж простите, вчера так надрался, что даже имя забыл.

Он потупился в пол, надеясь, что его вранье останется незамеченным.

— Где живете? — последовал вопрос. Блестящие кругляши очков уставились на юношу, отчего тому стало не по себе.

— Дома нет.

— Мужчина в расцвете сил, и шлындаете по улицам без работы и жилья. Сколько вам? Сорок?

"Семнадцать!" — мысленно возразил Рэй, но лишь продолжил безразлично разглядывать плитки на полу.

— Еще раз появитесь в этом районе — отправитесь в тюрьму.

Спустя несколько минут Рэй оказался на улице, под пронизывающими порывами ветра. Мимо катились экипажи, торопились люди, а он продолжал стоять на пороге участка, не в силах сообразить, куда же направить свои стопы. Нужно было дождаться ночи: под покровом темноты он мог вновь пробраться к дому и скользнуть в окно с заднего двора. Оно никогда не запиралось — запор не входил в паз разбухшей створки.

Начавшийся снегопад кольнул его за воротом куртки. Наконец собравшись с духом, Рэй отправился к набережной реки. Сколько он себя помнил, он старался обходить тот уголок города стороной — слишком много сброда скапливалось под мостами и у самой кромки воды.

Но сейчас там ему было самое место.

* * *

Рэй всмотрелся в свое отражение: расплывчатое белое пятно в рамке из плавающего мусора и палой листвы. Затем с силой выдохнул, погрузил ладони в воду и оттер грязные пальцы. Руки немели от холода, но Рэй не останавливался, с остервенением отмывая каждую видимую часть своего тела.

Закуток под мостом оказался весьма уютным. Конечно, не столь уютным, как пуховая перина, но гораздо приятнее, чем улицы, где нещадно поливал разгулявшийся дождь. Капли барабанили по воде и железным опорам, в воздухе витал едва уловимый запах рыбы и гниения. Ботинки Рэя наполнились жидкой грязью, в которой он сидел, но лучше было сидеть в грязи, чем на открытой улице. Или общаться с полицейскими и санитарами.

К шуму дождя прибавилось громкое урчание, от звука которого Рэй сморщился. Живот сводило от голода. Уже более суток в его рту не было и маковой росинки. Один из бродяг (кажется, его звали Заикой) по доброте душевной предложил ему часть подгнившего яблока, но Рэй предпочел голодать. Нужно всего лишь дотерпеть до вечера, сказал он себе тогда.

Он вновь вгляделся в собственное отражение. Чужое лицо с впалыми глазами, но когда руки Рэя касались щек, их тени касались и бороды в мутном зеркале. Пальцы колола самая настоящая щетина, на ноге чесалось нездорово красное пятно. Ледяная вода окатила лоб и скулы, и в нос ударила болотная вонь.

Рэй прищурился и всмотрелся в бурую муть. Внизу, за облаками грязи, поднятой его мытьем, он вдруг заметил светлое пятно с двумя черными впадинами. Вокруг плавно вились темные нити — или водоросли? Неподалеку проурчала баржа, и волны всколыхнули водоросли еще раз, сделав пятно похожим на...

Человеческое лицо.

Какое-то время Рэй разглядывал утопленника. Затем, словно во вспышке сознания, отполз дальше от кромки воды, где его шумно вырвало.

* * *

Оконце на заднем дворе поддалось с третьей попытки. Створка тихо скользнула в сторону, сдвинув плотную штору. Рэй заглянул в кладовую, затем подтянулся и влез внутрь. Усевшись на крышку сундука, он задумался.

Куда теперь? Он не мог спуститься прямиком в гостиную — после ужина члены семьи в ней оставались редко, а шанс нарваться на полоумного дворецкого был крайне велик. Раз уж его лицо ему не принадлежало, Рэй нуждался в человеке, способном выслушать его рассказ до конца. Приняв решение, он открыл дверь и направился на второй этаж, в кабинет отца.

Вечерний полумрак опутал дом. Откуда-то доносилась музыка, смешанная с тихим треском граммофона. Кабинет пустовал. Слегка удивившись, Рэй все же скользнул во тьму и прикрыл дверь, оставив узкую щель света.

Как и всегда, в воздухе витала странная смесь запахов: дерева, пыли, старой бумаги. Юноша прошел вдоль книжных полок, скользнул пальцами по шершавым корешкам обложек, затем встал у окна и отогнул штору. Внизу плескались костлявые ветви деревьев, за их сплетением мерцали огни фонарей и соседних домов. Тени пробегали по лицу Рэя, словно дурные мысли, наводнившие его разум. Может, он действительно был не в себе? Всего лишь грязным бродягой, которому приснилось, что он молод и богат?

Звук шагов заставил его обернуться. Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показался силуэт господина Павлинса. Не замечая затаившегося у окна Рэя, он прошел в глубину комнаты и принялся что-то искать в шкатулке на каминной полке.

— Отец! — радостно выдохнул Рэй.

Господин Павлинс вздрогнул и резко обернулся. Его лицо исказилось, словно он вдруг увидел нечто омерзительное и опасное прямо у себя под носом.

— Слава богу, ты пришел! Это было ужасно. Меня обокрали, оставили лежать в этом рванье в грязи, и лицо... Оно так изменилось... Ты узнаешь меня? Вы искали меня?

Господин Павлинс замер на месте, боясь дышать. Его остекленевшие глаза, казалось, были готовы вот-вот вывалиться из орбит.

— Отец, что с тобой? — обеспокоенно спросил Рэй. Он сделал шаг навстречу, но отец отшатнулся и вжался в стену у камина.

— Вн... — сорвалось с его губ.

— Что? — не понял Рэй и подошел еще ближе. Впервые он видел родителя настолько испуганным.

Что-то врезалось в его лицо, откинув голову набок. Щека залилась огнем, и по шее потекли теплые струи. Рэй отшатнулся назад, привалился к письменному столу.

— Отец?

Господин Павлинс перехватил кочергу поудобнее и вновь занес ее над головой.

— Вон! Пошел вон! — прохрипел он изменившимся голосом.— Лора! Лора! Помогите, кто-нибудь! Кто-нибудь, вызовите полицию!

Двигаясь бочком вдоль стены, господин Павлинс распахнул дверь настежь, и кабинет залил свет из коридора. Когда его силуэт скрылся в ярком проеме, Рэй с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась, к горлу волнами подкатывала тошнота. Снизу доносились испуганные крики и топот.

— Лора, вызывай полицию! Срочно!

Рэй с трудом передвинул непослушные ноги. Пробравшись к окну, он распахнул одну из створок. В лицо тотчас ударил холодный зимний ветер.

Сосчитав до пяти, Рэй закрыл глаза и скользнул вниз.

* * *

— Помощник,— в который раз повторил Рэй, утирая бесконечные сопли, тянувшиеся из носа. — Вам нужен помощник?

Хозяин лавки окинул его презрительным взглядом. Особенно он задержался на свежей ране от кочерги, чья подсохшая корка пересекала скулу.

— Пшел отсюда,— наконец вынес свой вердикт лавочник.

Долгий, надрывный кашель Рэя поставил окончательную точку в их разговоре, и дверь лавки захлопнулась. Отрывисто щелкнул замок, и юноша двинулся дальше, с трудом передвигая отбитую ногу. Никто не нуждался в помощнике, от которого воняло за версту.

Он неосознанно сгорбился, стараясь выглядеть как можно незаметнее. Такая рвань, как он, и без того привлекал много косых взглядов. Забравшись на сухую, залитую солнечными лучами приступку, он привалился к стене и позволил себе немного расслабиться.

Ленивым взглядом из-под полуопущенных век он рассматривал фигуры прохожих. Теперь он видел многих, кого и не заметил бы раньше. Мимо шли рабочие с обветренными лицами, согбенные под тяжелыми мешками. В проулке одевалась Баттиста — или же просто Сью Рожа,— регулярно и безуспешно выдававшая себя за красотку из экзотических стран. На углу смолил Бандит Чарли, мошенник со стажем. Он приветствовал проходящих мимо констеблей, галантно приподняв котелок и, когда те скрылись из виду, с неимоверной быстротой развернул свой лоток с наперстками.

Именно тогда Рэй и заметил Терри Фаворика, когда-то бывшего его лучшим другом.

Новенький пиджак молодого господина Фаворика был скроен по последней моде. Его шею обрамлял мех пальто, небрежно наброшенного на плечи. Он ступал по мостовой так, словно зимний холод не касался его особы, и кругом все еще царила мягкая теплая осень. И он был с девушкой. Спутница Терри была хорошенькой и светлой, словно ясное весеннее утро. Ее рыжеватые кудри выбивались из-под шляпки и золотились в лучах солнца, а пальцы в перчатках крепко сжимали рукав его пальто.

Помня прошлый неудачный опыт, Рэй даже не думал привлекать внимание бывшего друга. Он вжался в стену и опустил голову на грудь, изо всех сил желая слиться с мышиного цвета камнями. Но, к несчастью, Терри сам заметил приятеля. Его начищенные ботинки ступили в лужу у коленей Рэя, и тот затаил дыхание, не отрывая взгляда от их новой гладкой кожи.

— Эй ты,— раздалось сверху.

Золотоволосая девушка чуть слышно вздохнула, явно впечатленная отвагой спутника. Рэй же не смел пошевелиться.

— Тут прогуливаются достойные господа. А такие, как ты, портят свежий воздух и пейзаж. Пошел отсюда, рвань.

Рэй послушно кивнул и, не поднимая лица, заторопился прочь с мостовой. Прочь от лишних напоминаний о прежней жизни. Теперь он был Бобби Низзом, бездомным оборванцем с улицы у набережной. Он прошаркал к реке, перебросил ногу через кованое ограждение и спустился к воде. Заметив беззубую улыбку Заики, взял протянутый кусок хлеба и благодарно кивнул.

Корку испещряли зеленые точки плесени, но Рэя это не остановило. На вкус хлеб был очень даже ничего — чуть жестковат, но голод утолял вполне сносно. Он прикрыл веки и с неким теплом подумал о заботе Заики. Похоже, бродяга решил взять над ним шефство: делился едой, отдал часть тряпья из собственной подстилки... Другие бездомные держались от него подальше, но только не Рэй. Он не мог позволить себе разборчивость — больше рассчитывать ему было не на кого. Устроившись на жестком подобии матраса, юноша провалился в быстрый и тревожный сон.

Кто-то гнался за ним. Мимо, во тьме проносились огни фонарей, мелькали лица. Его грудь охватили сильные руки, тисками сдавившие ребра. Они вползли под его рубаху, проскребли ногтями по коже, змеями сползли ниже, к штанам. Рэй тревожно заворочался, но руки не отпускали, их движения становились все похотливее...

Он дернулся снова и очнулся.

Кругом царил вечерний сумрак. Почуяв тепло дыхания на своей шее, Рэй обернулся и уставился в чумазое лицо Заики.

— Ч-что ты делаешь?! — Он попытался высвободиться из непрошеных объятий, но Заика продолжил сопеть. Его грубые пальцы дергали пуговицы штанов Рэя.

Происходящее казалось нереальным, словно дурной сон продолжал свой мрачный ход. На мгновение Рэй оцепенел, затем резко двинул затылком в лицо бродяги. Вырвавшись, он перекатился вбок, вскочил и настороженно уставился на лежащего Заику.

— Отстань от меня!

Бродяга ничего не ответил. Его пальцы зажимали разбитый нос, из-под них по бороде стекали струйки крови. Когда он пошевелился и попытался встать, самообладание покинуло Рэя. Со всех ног он бросился прочь, под мост, через усеянное чугунными цветами ограждение, мимо огней витрин, в гущу прохожих, торговцев, рабочих. Он мчался все дальше, сбивая ноги о булыжники мостовой. Сделал пару поворотов и забился в темный закоулок за рыбной лавкой.

Там, среди гниющих рыбных голов и потрохов Рэй наконец разрыдался, уткнув нос в драные колени. Затем, когда корка на лице стала кровить от беспрестанного утирания слез, он вновь уснул.

* * *

— Тсс. Тише, не то разбудишь...— прошипел голос за серой пеленой сна.

— А что, пускай побегает,— ответил второй голос, уверенный и громкий. Вырванный из дремы, Рэй пошевелился и застонал, вытягивая затекшие конечности. В нос ударил резкий запах тления.

— Он больше, чем мы думали,— заметил первый голос, и юноша поднял веки.

В сумраке над ним высилось трое. Первый, высокий и тощий, изучал Рэя неживыми рыбьими глазами, его худые пальцы беспрестанно постукивали по рукояти трости. Второй парень был на голову ниже первого и на добрых пару дюймов шире его в плечах — крепкий, с мясистой бычьей шеей. На плече третьего покоилось охотничье ружье. Дорогое, похожее Рэй видел в доме одного из отцовских друзей.

Их фигуры нависли темной стеной, молчаливые и далеко не доброжелательные. Что могли забыть хорошо одетые молодые люди ночью в грязном закоулке? Рэй еще раз покосился на ружье, и его спину продрали когти страха.

Он опустил руку в скользкую грязь и подался назад, но быстро уперся в монолит стены.

— Смотри-ка, сообразил, что к чему,— довольно заявил третий. Его белые зубы блеснули в улыбке.— Руди, покажи ему звезды.

Быкоподобный кивнул и коротко замахнулся. Не успел Рэй увернуться, как в его скулу впечатался кулак. Голова мотнулась в сторону, но второй удар быстро откинул ее обратно. Лицо взорвалось болью, а рана от кочерги вновь закровила.

— Ну как? — ехидно поинтересовался парень с ружьем. Склонившись ближе к Рэю, он помахал перед его носом наманикюренными пальцами. — В себе? Живой? Отлично.

Еще один знак, и Руди поднял Рэя за шиворот. Несколько ударов под ребра выбили из него весь воздух, отчего кругом и вправду заплясали звезды.

— Всегда хотел опробовать отцовский ствол,— протянул заводила и любовно огладил лакированный приклад.

Кулак вновь врезался в солнечное сплетение, и согбенного Рэя отбросило к противоположной стене, за спины молодых господ. Вне себя от боли и ужаса, он поднялся на колени. У выхода из проулка желтело пятно фонарного света. Троица друзей потешалась позади: парень с ружьем во весь голос нахваливал Руди и советовал ему не хоронить талант и попробовать себя в боксе.

Апельсиновый свет призывно манил, улица была тиха. Изредка с крыш плюхались крупные капли.

— Руди, держи его,— тихо велел тощий. Его рыбьи глаза хищно сверкнули.— А то сбежит.

Рэй пустился вперед быстрее, чем неповоротливый Руди успел сообразить. Он мчался так, как никогда в жизни, каждое мгновение ожидая раскатистого выстрела. Но спасительная улица была все ближе, а пуля так и не прошила его грудь.

— Таких, как ты, надо отстреливать! — вслед донесся крик и хриплый хохот.— Вперед, парни!

Рэй выскочил за угол и пустился наутек. Топот за спиной подстегивал, отчего ноги летели еще быстрее, хотя это казалось уже невозможным. Миновав несколько домов, он бросился наугад в один из переулков, пробежал насквозь до узкой улочки. В ее конце Рэй свернул еще раз и оказался в крохотном тупике, забитом ненужным хламом.

Морозную тишину пронизали отзвуки ненавистных голосов. Сердце Рэя исступленно забилось в клетке ребер, и он, не долго думая, нырнул за пропитанную влагой кучу. Раскисшая картонка укрыла его голову, а мусорные стены отгородили с двух сторон — единственное оставшееся ему укрытие. Теперь оставалось затаиться и ждать.

При звуке одиноких шагов, звонких среди каменных стен, он сжался еще сильнее. Неподалеку блеснула бутылка, и Рэй торопливо ухватил ее за горлышко, покосился на нависшую у входа в закуток тень. Преследователь застыл, прислушиваясь.

Подошвы ботинок чиркнули по булыжникам мостовой, совсем рядом с мусорной кучей.

Рэй неуверенно занес бутылку.

Но то был совсем не отморозок с ружьем, и не один из его приспешников. На скрюченного под картонкой Рэя уставился темноволосый молодой мужчина в строгих одеждах. Его смуглое, гладко выбритое лицо показалось юноше смутно знакомым, словно он видел его в каком-то далеком ярком сне.

— Тебе понравился новый образ? — поинтересовался он. Слишком громко, так, что Рэй в ужасе выпучил глаза и прижал палец к губам. Преследователи могли услышать голоса, и тогда его точно ждала долгая и мучительная смерть.

— Вижу, что понравился. Хранитель всегда знает желания подопечного,— удовлетворенно кивнул незнакомец. Внимательный взгляд его темных глаз был неприятен. Казалось, он пронизывает Рэя насквозь, перебирает его мысли тонкими пальцами.

Перед ним стоял истинный виновник всех его бед, понял Рэй. Тот самый, обративший его в грязного оборванца, отправивший в Богемный район и лишивший имени.

— Верни мне мое тело! — тихо взмолился Рэй, но незнакомец лишь посуровел.

— Давай так,— отрезал он без прежней мягкости.— Ты остаешься в этой шкуре, и я не зову тех юных господ с ружьем. Договорились?

— Пожалуйста... — просипел Рэй. Он подполз ближе к темноволосому и почти любовно коснулся его ботинок.— Пожалуйста...

Парень поджал губы и в следующее мгновение шагнул назад, в пятно фонарного света. Сноп лучей осветил его стянутую черным костюмом фигуру, словно прожектор у сцены театра.

— Эй, парни! — гаркнул он, и его голос эхом разнесся вдоль каменных стен.— Вы не бродягу ищете?

Издалека заторопились шаги, и Рэя сковал смертельный ужас. Он почти видел собственные мозги, размазанные выстрелом по мостовой.

— Нет, пожалуйста! Я согласен, только не дай им меня убить...

— Что?! — нарочито громко осведомился парень.

Звук шагов слышался все ближе.

— Я согласен, оставь меня в этом теле! — Рэй зажмурился, не веря, что произносит подобное. — Что угодно, только не дай им меня убить! Я не хочу умирать! Пожалуйста!

Незнакомец молчал, но юноша не разжимал век, предпочитая встретить смерть неожиданно, во тьме. Мгновение спустя сознание покинуло Рэя, и мягкая мгла приняла его, избавив от ужаса и стыда.

* * *

Луч скользнул по лицу, разбудив Рэя своим тихим прикосновением. Заливисто пели птицы, шумел ветер и мерно тикали часы. Не открывая глаз, юноша провел руками по месту, где он лежал, и прохлада простыней зашуршала под его ладонями.

Он был жив. Наверное.

Рэй распахнул веки и уставился в белый потолок. Слева в солнечном свете переливался хрусталь люстры, через приоткрытое окно справа залетал холодный ветер, раздувая многочисленные слои штор.

То был сон! Просто страшный сон, слава всем богам! Рэй расплылся в безмятежной улыбке и сладко потянулся, с наслаждением и без малейшей боли разминая ноги. Затем провел пальцами по гладкому лицу и рассмеялся. Он снова был Рэем Павлинсом, в стенах безопасного дома, сытый, здоровый и невредимый.

Кровать жалобно скрипнула, когда Рэй рывком вскочил и победно осмотрел комнату.

Но его пылающий взор быстро потух, и юноша сжался, словно трусливая псина. На идеально надраенной мозаике паркета высилась куча знакомого, дурно пахнущего тряпья, поверх которого белела записка. "Я всегда рядом", — складывали мелкие, вповалку лежавшие буквы.

Пробежав по едва различимой строке взглядом, Рэй сжал губы в тонкую нить и уселся обратно на простыни. Затем бережно сложил записку, словно та могла взорваться от неосторожного обращения, и сунул ее в нагрудный карман пижамы.

— Я исправлюсь. Обещаю,— громко возвестил он на случай, если хранитель находился где-то поблизости. Больше никогда, ни за что на свете Рэй не хотел встречать его персону.

Мучения секретаря Шороха

Утро приветливо встретило господина Шороха нестерпимой болью в голове и спине.

Гладкая плитка холодила его щеку. Секретарь медленно перевалился на другой бок и уставился на ножки кухонного стола. У дальней стены, скупо украшенной набором девственных половников, побежал таракан, быстро перебирая лапками. Где-то внизу гремел по рельсам утренний трамвай.

Снова на кухне. Этой ночью к нему вновь прилетал розовый зверь, окутав облаком сверкающей пыли. Она проникла даже сквозь носовой платок, который секретарь прижимал к носу, и... после Шорох не помнил ни секунды. Мрак съел его сознание и выплюнул лишь утром.

Секретарь с шипением выпустил воздух и сел, вытянув длинные ноги. Подобное выпадение из времени и пространства ужасно его беспокоило. Господин Шорох привык контролировать все в своей не слишком разнообразной жизни и ни разу не сталкивался с чем-то, выходящим за ее грани. Например, с сумасшествием и потерей памяти.

Конечно, он слышал о зверских убийствах, которые учинял кто-то из работников. После случая с господином Буччо в Отделе о них не слышал лишь глухой. Все вокруг только об этом и судачили, гадали, почему директор поручил внутреннее расследование двум совершенно безнадежным типам — а не вызвал сотрудников Отдела Управления, чего требовал протокол,— делали ставки, доносили друг на друга... Все это напоминало секретарю дешевую комедию, одну из тех, что показывают на подмостках театров Золотой Долины. Он их не понимал — ни трепотню, ни театр. Все, что не было его заботой (а убийца в рядах сотрудников являлся исключительной заботой директора), Шороха не касалось.

Конечно, если убийцей не являлся он сам.

"Может, это и правда я?" — подумал он, уставившись в небольшое зеркало, висевшее над умывальником в ванной. Эти глаза с кровавыми прожилками на белках, непривычная бледность, налет на языке... Секретарь Шорох уже был готов согласиться с доктором Блюмом — выглядел он неважно. Он снова высунул язык, затем внимательно осмотрел зубы сверху и снизу. Так и не обнаружив ничего подозрительного, он захлопнул рот и раздул волосатые ноздри.

Резкий стук в дверь прервал его медитацию над собственным отражением.

Секретарь запахнул халат и прошаркал в коридор, где остановился и недоуменно уставился на пол. На чистом блестящем паркете темнели следы, обрамленные песчаной крошкой. Их цепочка вела к паре ботинок, небрежно оставленных посреди дороги.

Господин Шорох осторожно приблизился к брошенной обуви, словно та могла укусить. То и вправду были ботинки, его ботинки, в которых секретарь любил прогуливаться по парку в единственный выходной день.

Стук в дверь повторился.

Испарина проступила на лбу и ладонях, и секретарь прижал тонкие пальцы ко рту. Кто еще мог побывать в его квартире? Неужто он сам выходил на улицу? Если да, то куда направлялся?

Некто за дверью вновь напомнил о себе. Одним точным пинком господин Шорох послал ботинки во тьму гардеробной и торопливо прибил комья грязи к плинтусам. Затем отдышался и повернул ключ.

Снаружи ожидал рослый белокурый парень. С недобро сверкающими льдисто-голубыми глазами, упрямым подбородком и легким изломом губ, готовым в любой момент превратиться в ухмылку. Тот самый, кому поручили разыскать убийцу в рядах Отдела. Плечи его потертой куртки были усыпаны мельчайшей изморосью, и Шорох вспомнил, что забыл зонт на работе.

— Доброе утро, господин секретарь.

Утро совсем не было добрым, но секретарь все же кивнул. Сощуренным неприязненным взглядом он обвел незваного гостя с головы до ног и, уткнувшись в громадные тяжелые сапоги, вернулся к бесстрастному лицу господина Листена.

— Доброе. Простите, что не приглашаю внутрь, но у меня легкий беспорядок.

— Ничего. У меня всего пара вопросов. Проходил мимо и решил заглянуть к вам.— Словно невзначай, Листен склонился набок и заглянул внутрь квартиры. Заметив это, господин Шорох прикрыл дверь, так, что снаружи осталась лишь сердитая голова.

— А это не может подождать до начала рабочего дня?

— Нет,— напористо отрезал Листен, и виски секретаря запульсировали еще сильнее.— С вами все в порядке? Вы неважно выглядите. Плохо себя чувствуете?

Нет, всего лишь в очередной раз видел бегемота. А, может быть, спал и видел зверюгу во сне — в последнее время та часто посещала его кошмары. Шорох уже перестал улавливать грань между собственными снами и бредовой явью.

— Нет, все хорошо,— отмахнулся секретарь, отчаянно борясь с желанием широко зевнуть.— Все просто отлично.

— Может, вы плохо спите? Или же не спали и были заняты другим делом? — заявил Листен и вскинул голову, выжидающе уставившись на секретаря. Словно фехтовальщик, нанесший больной укол со спины и без предупреждения.

И он явно знал больше самого господина Шороха.

— Да? — промямлил тот. — И чем же?

Подобный ответ привел Листена в замешательство. Секретарь отметил, как юноша на мгновение поджал губы, как напряглись черты его лица. Все было понятно. Он почувствовал, что вновь твердо стоит на ногах. Парень ничего не знал, и лишь пытался вытянуть из него информацию. Но нет, секретарь Шорох не был легковерным дураком. Может, он и не помнил, что делал ночью, может, он и видел бегемотов на метлах, но он всегда знал, как расправиться с зарвавшимся работником.

— Молодой человек,— ответил он с расстановкой, смакуя момент превосходства,— в упущенные по вашей вине минуты я собирался прочесть свежую газету и позавтракать. Вы лишили меня драгоценных мгновений. И директор обязательно об этом узнает, будьте уверены.

Захлопнув дверь без дальнейших разговоров, он припал к деревянному остову с другой стороны. От резкого движения полы халата распахнулись, и тело покрылось гусиной кожей, но Шорох не обратил на это ни малейшего внимания. Директорская ищейка явилась к нему домой. Секретарь медленно поднял ладонь и приложил ко лбу. Пальцы стерли капли пота, чертившие извилистые дорожки к переносице.

Господина Шороха подозревал не только сам господин Шорох. И это уже настораживало.

* * *

В следующий раз они встретились, когда господин Шорох торопился на работу. Стояло серое зимнее утро, в сумраке которого безрадостно накрапывал дождь. Появление же особы господина Листена, подбоченившегося у фонарного столба, едва не заставило секретаря развернуться и отправиться домой.

— Вы что здесь делаете? — поинтересовался он, поравнявшись с охотником. Краем уха уловил чье-то сдавленное ругательство и сдвинулся ближе к краю тротуара. Зонт дернулся от случайного удара, но секретарь все же удержал его в руках.

— Прогуливаюсь,— невозмутимо ответил Листен. Несмотря на одинаковый рост, он исхитрился каким-то образом нависнуть над Шорохом, сканируя его своими непроницаемыми ледяными глазами.

— Какое поразительное совпадение.— Секретарь едва сдержался, чтобы не ткнуть Лиса краем зонта.— Прямо у моего дома. Вы нарываетесь, молодой человек. Сегодня же я сообщу директору, что вы меня преследуете.

Ветер ударил его в спину, раздув полы плаща и взметнув в воздух хвост пшеничных волос Листена.

— И что же вы скажете, господин секретарь? Что я заходил к вам в гости, а после вы случайно встретили меня у своего дома? И потому считаете, что я слежу за вами? Директор подумает, что вы рехнулись. Или вам действительно есть, что скрывать?

Чертов юнец словно чуял его страх.

Господин Шорох открыл рот и захлопнул его. Не в силах придумать достойный ответ, он развернулся на каблуках и двинулся прочь.

— Еще увидимся,— донеслось вслед, и секретарь прибавил шагу, кипя от негодования. Каков паршивец! Получил особое задание и теперь считает, что ему дозволено все, что вздумается! Немыслимо!

Впереди, на перекрестке замаячила фуражка полицейского. При виде его внушительной фигуры, степенно выхаживавшей вдоль проезжей части, в голову секретаря пришла замечательная идея.

— Простите, можно к вам обратиться? — деловито осведомился он.

Полицейский обернулся и хмуро уставился на господина Шороха.

— Да?

— Парень в охотничьем костюме. Кажется, я видел, как он залез в сумочку той почтенной дамы.

Задав констеблю верное направление, секретарь с чувством выполненного долга отправился на работу.

Утро начало проясняться.

* * *

Обычно измерение, в котором находилось здание Отдела, отличалось стабильно хорошей, по-весеннему солнечной погодой. Но не сегодня.

Дождь за окном директорского кабинета хлестал, с невиданной силой обрушиваясь на стекла. Лис впервые видел подобное безобразие: настоящий поток, стекавший снаружи, смешал деревья и тучи в единое серо-зеленое метавшееся на ветру пятно.

— Простите за опоздание. Пришлось слегка пробежаться по городу.— Он раздраженно встряхнул вымокшую до нитки куртку, оросив кабинет тучей брызг.

Директор оторвал взгляд от разложенных на столе бумаг. Выглядел он крайне недовольным, походя на армии туч за окном.

— В Петрополисе тоже дождь? — вяло поинтересовался он и продолжил, не особо интересуясь ответом.— Кристиан с вами?

Лис мотнул головой и прошествовал к креслу для посетителей. За ним на светлом паркете осталась цепочка мокрых следов.

— Занимается подопечными.

Господин Монтегю кивнул.

— Преступления абсолютно точно совершены с помощью магии, возможно из запасов Отдела,— устало сообщил он. Чайник на столе забулькал, испустив длинную струю пара, и пальцы директора засновали в поисках чашки. Обычно на его рабочем месте царил порядок, но сегодня чистую посуду пришлось выкапывать из-под гор бумаг и писем.

— Так за чем дело стоит? — По привычке Лис ухватил печенье из вазы и сморщился, так и не сумев пробить его каменную поверхность зубами.— Такое количество жидкой магии не могло пропасть бесследно. Все же учитывается. Найдем несовпадение — найдем убийцу.

— Если бы все было так просто... Утечка не обнаружена. Ее нет. Если кто-то и берет магию, то из другого места. Или мы не там ищем.

Перед Лисом возникла чашка с дымящимся горячим чаем, и он благодарно обхватил ее замерзшими пальцами.

— Либо убийца обладает врожденным магическим даром,— сказал он, и директор кивнул.

— Вариантов могут быть десятки. Но ясно одно — наш предатель не так глуп, как господин Фэй, к примеру. Вот уж кто любит разбрасываться магической энергией. Господин Буччо порой чуть не плакал.

При упоминании Кристиана Лис еле заметно поморщился. Он не любил, когда директор прохаживался на счет его напарника.

— Тем не менее, Фэй прав,— проговорил он, стойко выдержав скептический взгляд начальника.— Помощь нам не помешает.

Господин Монтегю выпрямился во весь свой небольшой рост и встал у окна. Охотнику осталось любоваться спиной его жилета, который оказался бы впору ученику средней школы.

Лис облизнул губы.

— Можно использовать мушиных "агентов". Это значительно облегчило бы слежку,— сказал он.— Помнится, один летал по вашему кабинету в прошлом году.

Директор глянул через плечо.

— Откуда вы при них знаете?

— У хранителей высшей категории есть доступ к этой информации,— напомнил Лис. Шумно отхлебнув чай, он с грустью покосился на вазу с черствым печеньем. Заметив это, Монтегю на пару мгновений исчез под столом и появился уже с бумажным свертком в руках.

— Я... рассмотрю ваше предложение.

Выложив свежую порцию сладостей, он вымученно улыбнулся. Отчего-то его обещание казалось неубедительным, однако на большее Лис рассчитывать не мог. Он поднялся из кресла и залпом опустошил чашку.

— Благодарю. Когда в деле появятся новые подробности, я вам сообщу.

* * *

Следующей ночью секретарь Шорох вновь видел бегемота. Когда же он проснулся на голом полу, то первым делом поплелся в коридор. К его неимоверному облегчению, на сей раз грязных ботинок там не лежало.

Ботинок в доме не оказалось вообще.

Господин Шорох искал везде: в коридоре и комнате, на кухне, в кладовке и гардеробной. В пыли под кроватью и за вешалками с одеждой, под ванной и умывальником. Он даже заглянул в масляное нутро духовки, но безрезультатно. Обувь исчезла, словно ее и не было. Отсутствовали даже новенькие тапочки с меховой стелькой — особая покупка секретаря, которой он был очень доволен.

Вконец умаявшись от поисков, он рухнул в кресло и обессиленно прикрыл веки. Часы на стене заскрипели и принялись отбивать время. "Девять... Десять..." — мысленно сосчитал Шорох. На работу он уже опоздал, что казалось просто невероятным. Секретарь Шорох, главная канцелярская крыса Отдела, никогда не опаздывал и даже за покупками всегда ходил в одно и то же время, минута в минуту.

— И где же вы их нашли? — словно между делом поинтересовался доктор Блюм. Его глаза за стеклами очков блеснули неподдельным интересом. Последние пять минут он даже не делал записей; лишь слушал и кивал в такт рассказу пациента.

— Что? — Секретарь отвлекся от мрачных мыслей и виновато улыбнулся. Последнее время он становился все более и более рассеянным.

— Ботинки. Вы же в чем-то пришли ко мне на прием сегодня.

Шорох мельком взглянул на помятые мысы черных туфель.

— Это старые, были сложены с одеждой, которую я планировал выкинуть. Остальную обувь я так и не нашел.

Также на подоконнике красовались грязные следы босых ступней, но об этом господин Шорох благоразумно решил умолчать.

Доктор Блюм хмыкнул. Перо его ручки зачирикало по бумаге, выводя нечитаемую нить записей. Только теперь секретарь заметил маску усталости на его лице, тени, пролегшие под впалыми глазами, при виде которых он даже испытал некое удовлетворение. Похоже, не одному ему приходилось туго в последние дни.

— Я могу быть опасен для окружающих? — он неожиданно прервал воцарившуюся в кабинете тишину и сам удивился, насколько неуверенно прозвучал его голос.

Доктор Блюм поднял голову и отложил ручку. Его спокойный вид казался неумолимо безразличным.

— Не думаю, но вероятность существует. В состоянии лунатизма высвобождается ваше внутреннее, сокрытое "я", животная половина, которую вы обычно подавляете днем. Она может быть сексуально активной, агрессивной, непредсказуемой. Но вы же не выходите за пределы дома, так что бояться нечего. Полощете рот отваром брюхолоха?

— Да,— промямлил Шорох.

— Хорошо. Продолжайте, и улучшение не заставит себя ждать.

— Но доктор, пока мое состояние лишь ухудшается. Может быть, есть другое лечение?

— Верьте моему опыту.— Доктор Блюм склонился ближе к секретарю и по-отечески потрепал его по руке. В воздухе разнесся еле заметный дух виски.— Продолжайте полоскать, прикладывайте дощечки, и лунатизм пройдет.

В глубинах кабинета что-то скрипнуло. Доктор вздрогнул и, выпрямившись, вгляделся за спину секретаря. Затем вымученно улыбнулся и поднялся с места.

— Думаю, на этом наш сегодняшний сеанс можно закончить. Выздоравливайте!

Господин Шорох пожал протянутую руку. Внутри же он пылал ледяным пламенем негодования. Этот человек смел называть себя опытным врачом, а сам не желал даже слышать, о чем ему говорили! Хождение во сне, галлюцинации, потеря памяти — секретарь был просто уверен, что эти симптомы не являлись нормальными. Да и как настойка с дощечками могли помочь от острой формы сумасшествия? Он заглянул в испещренные алыми прожилками глаза доктора, скрытые под кустистыми бровями, и скривил губы в жидкой улыбке. "Ничего-то ты не знаешь",— мысленно бросил он со всей ненавистью, на которую только был способен. Но вслух не сказал ничего.

Оказавшись в просторном холле докторских апартаментов, Шорох раздраженно набросил пальто и замер, уловив голос Блюма, приглушенный толщей дерева. Тот словно извинялся — так тонко и неуверенно, что секретарю даже стало интересно. Оглядевшись, он приложил ухо к двери. Блюм точно с кем-то говорил, но так тихо, что все его слова сливались в неразборчивое бормотание. "Должно быть, молится",— подумал Шорох и двинулся прочь, прихватив из корзины зонт. "Пусть молится",— подумал он.

Секретарю вполне хватало собственных проблем.

* * *

Тени светлели в преддверии рассвета.

— Я не виноват, клянусь! — в отчаянии сказал доктор Блюм и отступил к окну. Когда же его спина уперлась в холодное стекло, он предпринял еще одну попытку.

— Каждый поставленный диагноз я тщательно проверяю. У всех случаются ошибки, и даже у таких специалистов, как я!

Его молчаливый гость мрачно ухмыльнулся. Даже человек, не имеющий степени по психологии, разгадал бы абсолютное неверие на его лице. И отвращение.

— Послушай, мы можем попробовать другое лечение. Все, как ты говорил!

Задыхаясь, доктор Блюм в надежде уставился на собеседника. И надежда медленно угасла.

— Поздно,— ответил гость.

Ружья и пистолеты на стенах тихо повернули свои дула. Курки задрожали и плавно разрядили содержимое стволов в тело господина Блюма. Окно позади разлетелось вдребезги, окрасившись алыми потеками.

Наверху безмолвно блестели черные пуговицы искусственных глаз антилоп, львов и тигров.

Тени, наполнявшие кабинет, истончились, наконец уступив место хилой дымке дня.

* * *

Инспектор Докопайц забежал в дверь парадного хода и остановился. Оглядел внутреннее убранство, машинально расстегивая пуговицы пальто.

На сей раз его вызвали в частный дом в центре Петрополиса, одно из богатых и вылощенных зданий, хозяин которого сдавал апартаменты обеспеченным и респектабельным господам. В беспощадной погоне за внешними изысками он не жалел ни денег, ни золотой краски. Роскошь слепила глаза. Всюду, куда ни падал взгляд, золотилась лепнина, узоры на колоннах. Наверху, по своду потолка вился причудливый орнамент, обрамлявший роспись: обнаженная женщина, прикрытая белой тканью, томно взирала на парящих в масляных небесах полупрозрачных духов. Подобная картина была бы уместна в королевском дворце или соборе, но никак не в вестибюле доходного дома.

Широкая лестница величественно поднималась к дубовым дверям апартаментов, закручиваясь мягкой спиралью. Люди заполняли все устланные коврами пролеты: полицейские, разбуженные испуганные жильцы, прислуга. Воздух в помещении вибрировал от монотонного гула их голосов, и инспектор расправил плечи, чуя, как меж лопаток сбегает приятная дрожь. В глубине души ему чертовски нравилось находиться в гуще событий — словно в недрах встревоженного улья.

Налюбовавшись вдоволь, Докопайц ухватил за рукав пробегавшего мимо констебля.

— Где тело?— без всяких предисловий поинтересовался он. Поднявшись по лестнице, инспектор свернул в указанном ему направлении. Распахнутая настежь дверь уже ждала его, в приемной за ней роились люди. Миновав комнату, где чередовали всхлипы и показания госпожа Блюм и трое ее детей, он очутился на месте преступления.

Доктор Блюм находился в плачевном состоянии. Его тело покрывало всю стену у окна и добрую половину комнаты. Сквозь пустую раму свистел зимний ветер, вздымая в воздух обрывки окровавленных штор.

— Любопытно... — пробормотал инспектор, осторожно ступая меж раскиданных по ковру останков. Оглядев оружие на стенах, он повысил голос.— Из которого был произведен выстрел?

— Из всех,— откликнулся сотрудник отдела магических преступлений. Его круглые очки блеснули, когда он поднял взгляд от разложенных на столе бумаг.

— Какой смысл палить из каждого ружья по уже мертвому телу?

— Они выстрелили одновременно, господин инспектор. Жильцы слышали только один залп, где-то в районе полуночи,— отозвался младший следователь, на сей раз не отрываясь от записей убитого доктора. — Последним его пациентом был некто Мразич Шорох.

— Из Брюхвальда? Очередной заклинатель мертвых?

— Никак нет, господин инспектор. Местный, родился в Петрополисе.

— Странно. А имя пакостное, будто только вчера оттуда приехал.

Докопайц вновь обвел взглядом украшенные оружием стены. Куда проще было пальнуть из одного ружья, прямо в голову, чтобы наверняка. А заряжать все ружья и пистолеты, и после выстрелить единым залпом... Нет, без магии тут не обошлось.

Инспектор закрутил ус так, что тот стал похож на черную струну. Затем быстро глянул между толстых ножек шкафа, пробежался взглядом по полкам и, несмотря на возмущенные крики следователей, разметал в стороны клочья штор.

— Где розовая записка? — сдался он. На этот раз на его упитанную персону уставились по меньшей мере трое.

— Никакой записки не было, господин инспектор.

Инспектор на всякий случай выглянул в окно, но тротуар и мостовая внизу лишь искрились осколками стекла. Розовых пятен не было видно и в помине, чему Докопайц никак не мог поверить. С самой первой минуты пребывания в кабинете он словно ждал появления очередного сообщения на жизнерадостном клочке бумаги. Убийство доктора Блюма было связано с остальными... Или же инспектору просто казалось, что связь очевидна. Чертово колдовство, совсем сбило его с толку.

Найти владельца здания оказалось проще простого: инспектору всего лишь потребовалось выйти из квартиры и отыскать самого возмущенного жильца. Облаченный в красный шелковый халат, он что-то напряженно втолковывал бледному от подобного напора полицейскому. Помимо позолоченного дворца в центре Петрополиса, господин в красном халате обладал бакенбардами, внушительным животом и, инспектор был уверен, большим счетом в банке.

— Хочу сказать вам, что это — форменное безобразие!— заявил он, угрожающе раздувая ноздри.— Сначала убийство, теперь нашествие полицейских! Репутация моего дома...

— Давно господин Блюм снимал у вас квартиру? — бесцеремонно прервал его Докопайц, с интересом разглядывая толстеньких младенцев на лестничном ограждении. Их довольные лица были отполированы до блеска, а медные щеки сияли в свете ламп.

Владелец захлопнул рот.

— Семья доктора Блюма живет здесь более десяти лет. Он — уважаемый специалист, магистр психологических наук...

— Был,— рассеянно поправил его инспектор. — Продолжайте, продолжайте.

— Приличный господин, ничего странного я за ним не замечал. Любил охоту.

Владелец дома явно был обеспокоен чистотой полов. Его взгляд то и дело возвращался к ногам сновавших констеблей и санитаров.

— Ваши люди мне все ковры истоптали! — обвиняющим тоном заявил он.

— В следующий раз обязательно захватим тапочки,— многозначительно пообещал инспектор Докопайц и двинулся обратно к месту преступления. Несмотря ни на что в нем продолжала тлеть надежда найти злоклятый клочок розовой бумаги. Записка дала бы преступлению хоть какое-то объяснение.

* * *

Следующий день значился в графике секретаря Шороха как выходной. Однако это совсем не подразумевало, что его оставят в покое и дадут спокойно выспаться. Пусть даже и на холодном полу кухни.

Сперва его навестила полиция. Бесцеремонно вломившись в квартиру, они огорошили его ужасной новостью о смерти доктора Блюма. Несчастный доктор! Шорох пришел в ужас, сгорая от стыда при воспоминании о своих дурных мыслях в его адрес. Видимо, стыд отразился и на лице, так как полицейские живо принялись обвинять секретаря в убийстве и прочих злодействах. От их подробных описаний господину Шороху стало совсем дурно, после чего констебли с четверть часа отпаивали его крепким чаем и смущенно удалились.

Секретарь знал, о чем они думали, когда закрывали за собой дверь. Вряд ли человек, находящийся на грани истощения — нервного и физического,— способен на убийство.

Затем, не успел он стереть следы ботинок с пола, в дверь снова постучали. Господин Шорох думал не открывать — ровно до того момента, пока незваный гость не принялся отбивать кулаком чечетку и горланить в ее ритм песни.

— Что?! — рявкнул секретарь, сунувшись за пределы квартиры. В воздухе витал дух спирта, и он негодующе уставился на красные щеки Листена. Сколько же надо было выпить ночью, чтобы с утра так разило?

— Зачем вы убили своего врача? — изрек тот, буравя Шороха подозрительным и абсолютно стеклянным взглядом.

— Да как вы смеете?!— Внутри секретаря поднялась буря негодования, впрочем, быстро сникшая на почве плохого самочувствия. Стены качнулись, на мгновение поменявшись с полом местами, и господин Шорох обессиленно посторонился, пропуская коллегу внутрь.

Юный Листен прошествовал в комнату, и не подумав разуться. Вся его фигура так и дышала уверенностью: эти гордо расправленные плечи и вздернутый подбородок ясно говорили о превосходстве. Что ж, пускай так. Секретарь последовал за ним, машинально огибая новую цепочку следов на светлом паркете.

— Чаю? — неожиданно даже для себя предложил он. Но охотник лишь мотнул головой, продолжив изучать по-аскетичному пустые стены гостиной. За голенищем его сапога виднелась оплетенная кожей рукоять ножа, а из кармана поношенной куртки торчали черные перчатки. Не знай господин Шорох Лиса лично, он бы точно догнал навещавших его констеблей с просьбой о помощи.

— Я видел, что вы не спали сегодня ночью,— заявил парень, продолжая стоять к секретарю спиной.— Готовили очередное убийство? Продумывали, как украсть жидкую магию из Хранилища и застрелить врача? Признавайтесь, это же ваш лечащий врач найден мертвым!

Он выдернул цветок из вазы на журнальном столике и брезгливо покрутил его в руках.

— Искусственный? Серьезно?— Бумажная роза полетела обратно, согнутая в три раза.

Но господин Шорох отвернулся и тяжело уселся в кресло у окна. Он чувствовал себя больным и вконец разбитым. И сил врать у него больше не оставалось.

— Я вижу бегемотов.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Лишь тихое тиканье часов в углу разбавляло затянувшуюся тишину.

— Что?— переспросил Лис. Он сел на подоконник, лицом к секретарю, видимо, желая удостовериться, что тот не издевается.

— Сегодня ночью за моим окном летал розовый бегемот на метле. Огромный розовый...

— Прекратите смеяться надо мной!

— ...бегемот,— без всяческих эмоций продолжил секретарь.— Каждый раз он выдыхает в мою форточку какой-то порошок и все.

— Что — все? — Кулаки Лиса сжались до белизны в костяшках, словно он был готов двинуть господина Шороха по лицу.

— Больше я ничего не помню. Но я никого не убивал.

— Как же вы можете быть так уверены, если ничегошеньки не помните?! — От волнения Листен даже вскочил с места и принялся прохаживаться из угла в угол. Господин Шорох продолжал сидеть, безучастно следя за ним взглядом.

— А вы докажите,— наконец вымолвил он.

Часы в углу продолжали тихо отсчитывать секунды. За стенами кричал и разгорался очередной день города Петрополис.

Домашнее варенье

Дни в деревушке Лишаи всегда текли размеренно и неторопливо. Расположенная на юге королевства Линдефокс, она ютилась среди полей и многочисленных холмов. В небе над ней пролетали косяки птиц — весной на север, осенью на юг,— жаркое лето сменялось прохладной зимой, а жизнь в Лишаях ползла своим чередом или, если быть точнее, пребывала в спячке со времен изобретения сохи.

В один из подобных размеренных дней входная дверь дома номер два по единственной улице деревушки с треском распахнулась и, отскочив от стены, едва не заехала гостю по носу.

— Приветствую тебя, мой прекрасный друг!— ничуть не смутившись, заявил гость.— Как насчет того, чтобы изменить жизнь сегодня?

— И-а, — ответил прекрасный друг. Он поднял губу, продемонстрировав крупные желтые зубы. Пошевелил серыми ослиными ушами, меж которых торчала грива, больше напоминавшая пучок мочалок. Повел слегка выпученными глазами.

Короче, он был ослом.

Некоторое время вошедший глазел на животное, сунув руки в карманы пиджака. Затем склонился ближе к выпученным глазам.

— Саймон, ты ли это? — Он прижал пальцы к раскрытому рту и обошел осла кругом. Довольное подобным вниманием, животное вильнуло хвостом и издало неприличный звук.

— Он, он, и уже очень давно,— сварливо ответил каркающий голос. — Хранитель, как я понимаю?

Незваный гость неловко переступил с ноги на ногу и кивнул. Он выглядел весьма смущенным, обвел взглядом крохотную комнатушку, от чадившей печки до вешалки с поеденными молью, истертыми пальто. На выплывшей из тени согбенной старухе в сливового цвета халате его взгляду пришлось застопориться.

— И где тебя носило, позволь спросить? — каркнула она. Ее единственный глаз буравил не хуже сверла, а похожий на усеянную рытвинами картофелину нос отбросил длинную тень на стене. Осел прижал уши и поспешил укрыться у печи, со слепой, покрытой повязкой стороны лица старухи.

Юноша отбросил черные, как смоль, волосы за плечо и расплылся в отточенной улыбке.

— А вы, должно быть, мадам Морий, бабушка Саймона?

— Да,— сварливо отозвалась та.

— Меня зовут Кристиан Фэй. Польщен знакомству с вами. — Он протянул ладонь, но руку для поцелуя ему так никто и не подал. Старуха склонилась к помятой газете, разложенной на столе. У осла же попросту не было рук.

— Ну что ж...— Кристиан опустил ладонь.— Вы не расскажете мне, почему Саймон выглядит как... не совсем обычно? В наших записях он описан, как розовощекий мальчик, а не... ммм...

— Осел,— поддержала его мадам Морий. — Расскажу, конечно, но вы, молодой человек,— ее палец с бугристым желтым ногтем ткнул в сторону Фэя,— должны были задаться этим вопросом годом раньше. А... А... — мадам Морий зажмурилась, и осел нервно вжался дальше в угол.

— АПЧХИ! — рявкнула старуха. Над ее седыми волосами вспыхнуло и тут же погасло неоновое синее пламя.

В следующий миг заглушка печи отскочила, и из раскаленного нутра полетели сотни стрекочущих зеленых тел.

* * *

Старая мадам Морий колдовала всегда — правда, не всегда осознавала, что и зачем делала.

Порой некоторые комнаты ее жилища взрывались и отстраивались заново, отчего снаружи дом поражал композицией несочетаемых стилей, оттенков и материалов. Издалека его можно было принять за очень большой курятник с застекленными окнами разного размера.

Сад мадам Морий цвел и разрастался, несмотря на редкий уход со стороны хозяйки. В общем-то, для южных краев ухоженные, богатые на плоды сады не были редкостью, но обычно они демонстрировали свои плодоносные способности летом, а не среди прохладной зимы. Цветы меж корней узловатых деревьев шептались и изредка покусывали друг друга. Сок опавших слив с шипением расползался по земле, превращая жухлую траву в подобие каши. Яблони раскачивались вопреки порывам ветра и так и норовили метнуть яблочко покрупнее кому-нибудь в затылок — из-за них жители Лишаев предпочитали огибать участок мадам Морий окольной дорогой.

Старость ведьмы — время опасное и нестабильное. Колдовские силы мадам Морий никуда не делись, а вот способность их контролировать постепенно улетучилась вместе с воспоминанием, куда на этот раз делись очки и заначка. Веник в ее руках порой вспыхивал алым пламенем, стаканы взрывались, молоко сворачивалось.

И Саймон, внук мадам Морий, превратился в осла.

Все началось вполне безобидно. Собрав очередной, весьма обильный урожай, ведьма решила сварить варенье. После долгой борьбы с печью таз с липкой жижей наконец забулькал, и по дому поплыл соблазнительный аромат патоки и ягод.

Будучи ужасным сладкоежкой, Саймон подобрался к кипящему вареву первым. Убедившись, что бабушка находится в саду — она подрезала астры, ставшие слишком агрессивными,— мальчик хорошенько помешал содержимое таза, а затем с удовольствием слизал остатки с ложки.

Следующую минуту своей жизни он уже встречал в качестве осла.

— Я думала, пройдет пара дней, и все вернется на круги своя.— Мадам Морий распластала освежеванную куриную тушку на разделочной доске и густо усыпала ее перцем. Осел задумчиво жевал морковь на цветастой подстилке в углу.

— А что вы пробовали? — поинтересовался Кристиан. Чаинки в его кружке плавали на поверхности, никак не желая опускаться на дно. Когда одна из них вспыхнула голубым пламенем, Фэй осторожно подвинул чашку к противоположному краю стола.

— Ох, и не припомню уже. Дай-ка подумать... — Ведьма вытерла лоб тыльной стороной ладони. Ее задумчивый взгляд, казалось, устремился в глубины времен, к сокрытым туманной пеленой дням...

— Нет, не помню,— наконец ответила она и принялась набивать курицу травами.— В любом случае, у тебя же есть волшебная палочка? Махни ей и все исправится.

— Но я не могу так поступить. Не имею права.

Мадам Морий остановилась. Взгляд ее единственного глаза угрожающе впился в Кристиана.

— Это почему же? Ты хранитель или кто?

— Все верно, но... — Фэй неловко поерзал на стуле, подбирая верные слова. Заметив ползущую по столу саранчу, он ухватил ее двумя пальцами и выбросил за дверь.

— Но?— Старая ведьма напомнила о себе, и Кристиан торопливо улыбнулся. Обычно его улыбка действовала положительно на всех дам вне зависимости от возраста. Однако мадам Морий оказалась крепким орешком.

— Я не могу разбрасываться магией направо и налево. Наши правила требуют, чтобы подопечные сами стремились к исправлению собственных ошибок. Мы не имеем полномо...

— К черту правила! Ты это видишь?— Сильная рука мадам Морий ухватила осла за уши так, что его глаза еще больше вывалились из орбит.— Мой внук стал ослом! Нет, конечно, он и раньше был ослом, но хотя бы выглядел, как человек!

— Расколдовать его можете лишь вы. Мои силы здесь не помогут.

Курица вдруг забила ощипанными крыльями и попыталась сбежать, но мадам Морий ловко пригвоздила ее ножом.

— Издеваться вздумали, молодой человек?!

Издевки и так не входили в намерения Фэя, а после столь меткого броска и подавно. Кристиан покачал головой, не отрывая задумчивого взгляда от разделочной доски.

— Если бы. Вот, сами смотрите.

Его длинные пальцы щелкнули, и Саймона окутала голубоватая дымка. Слегка покружив вокруг его толстой шкуры, она рассеялась, не оставив и следа.

Мадам Морий хмыкнула, но подозрение не исчезло с ее лица. Саймон же казался весьма обрадованным, что очередное колдовство прошло для него без последствий.

— Хорошо,— уступила ведьма.— И что ты предлагаешь?

* * *

Птица обосновалась под крышей дома номер два еще несколько лет назад, когда хозяйка перестала подниматься по скрипучей лестнице. Чердак опустел, скопившиеся на нем странные вещи покрылись ровным слоем пыли, и довольная стечением обстоятельств птица даже свила гнездо. В него она год за годом сносила яйца, в нем выкормила три поколения птенцов и уже почти позабыла про обитавших внизу людей, как ее покой нарушили.

Мадам Морий водрузила ногу на следующую перекладину, и та жалобно скрипнула под тяжестью тела. Неверный огонь свечи озарил узкий лаз, а затем скрылся на чердаке. Кристиан глянул вниз и подмигнул оставшемуся у подножия ослу.

— Не переживай, мы быстро.

Саймон неловко переступил копытами и уселся на обширный серый зад. Колдовские манипуляции его явно нервировали.

Несмотря на крохотные размеры чердака, его наполняло невероятное количество вещей и мебели. Комод, стулья, полки — все слилось в единую, серую от пыли конструкцию, и лишь посередине выделялся пятачок стола. Одной ножкой ему служила стопка толстых книг в кожаном переплете; с дюжину таких же лежало сверху. Увитые паутиной стропила встречались над головой под острым углом; с них свисали связки чеснока и грибов, засушенных так давно, что Фэй едва узнал их сморщенные очертания.

— Вот она.— Мадам Морий ухватила одну из лежавших на столике книг и сдула пыль с ее обложки. В воздух тут же взметнулось серое облако, отчего свеча зашипела, выдав несколько искр.

— Итак... — Она перевернула первую страницу, и в комнате едва заметно похолодало.— Изгнание домовых... Заклятье бородавки... Отмена заклятья бородавки... — Страницы снова зашуршали. — Грыжа... Запор... Наслать сросшиеся брови...

Ее узловатые пальцы ухватили сразу половину страниц и перевернули их. Ссохшийся переплет жалобно затрещал.

— Что за черт? — пробормотала мадам Морий, углубившись в записи.— Клюква, растереть, перец... Хм-хмммм... Впрыснуть... — Она резко выпрямилась и захлопнула книгу, вновь подняв тучу пыли.— Снова проклятые запоры. Не та книга.

К тому времени, как нужная книга заклинаний наконец отыскалась, птица, жившая под крышей, отрастила длинный чешуйчатый хвост и с пронзительным криком скрылась в соломе за стропилами. Кристиан почти привык к неожиданным воспламенениям и саранче, но такого поворота событий не ожидал и теперь опасливо поглядывал на потолок.

— Вот она! — торжествующе воскликнула старая ведьма и поманила юношу к себе. Фэй по привычке увернулся от прикосновения ее сухой руки и глянул на обложку. "Великий животный талмуд", гласили вдавленные золоченые буквы.

— Чтобы превратиться обратно, нужно пожевать лепестки розы...

— Ну это еще ничего,— заметил Кристиан.

— ...или перекинуться справа налево через двенадцать ножей, воткнутых в осиновый пень. Думаю, последнее нам подойдет,— удовлетворенно кивнула мадам Морий.

Еще "Великий животный талмуд" советовал обвязать шею превращенного поясом с семью узлами, ударить его о землю, накормить смесью внутренностей и экскрементов жабы, змеи, волка, лисы и человека. Также превратить Саймона в человека можно было, начертив с дюжину магических кругов (при каждом их упоминании мадам Морий презрительно сплевывала и шипела про городских самоучек) или выбив несчастному все зубы.

Каждый из найденных способов мадам Морий кропотливо переписала в заляпанный жиром блокнот, который после спрятала за воротом халата.

* * *

Сперва они попробовали самое простое: вывели Саймона во двор и что было силы ударили его головой о землю. Как и ожидалось, ничего, кроме легкого сотрясения, осел не получил.

После мадам Морий полезла на верхние полки шкафов и спустила с дюжину пыльных склянок. Все время приготовления Саймон продолжал настороженно стоять у двери, готовый в любой момент сорваться с места и скрыться в саду. Его глаза-пуговицы следили, как пробки с чпоканьем вылетали из пузырьков, как бурое и зеленое содержимое смешивалось в большой глиняной миске, и как с ее поверхности повалил белый, похожий на вату дым. Все это Саймону пришлось выпить — пристальный взгляд бабушки мог вдохновить и не на такое.

— Похоже, срок годности истек,— констатировала мадам Морий чуть позже, пока осел судорожно изрыгал завтрак на корни яблони. Та не упустила момент и, взмахнув ветвями, запустила яблоком промеж его серых ушей.— Но не беда, попробуем кое-что еще. Есть у меня одна отличная идея...

— Вы уже... ммм... достаточно наколдовали на сегодня, — как можно мягче прервал ее Кристиан и вновь покосился на свежепроклюнувшееся черное перо на тыльной стороне собственной ладони. Сколько Фэй его не выдирал, оно вылезало вновь с противной щекоткой. — Отдохните, пока еще что-нибудь не взлетело на воздух.

— И-а,— подтвердил несчастный Саймон. Все его четыре ноги заплетались так, что по дороге в дом он чуть не снес дверной косяк. Он медленно процокал в угол рядом с печью и упал на цветастую подстилку.

На мгновение лицо мадам Морий накрыла тень недовольства, но оно было мимолетным. Вскоре въедливый запах зелий сменил аромат румяных пирожков, чайник закипел, выдав струю пара, и в доме-курятнике стало уютнее и теплее.

Под Кристианом тихо шуршали ножки табурета, пустившие корни и неторопливо вгрызавшиеся ими в доски пола.

* * *

Соседи не любили мадам Морий по многим причинам, и они были весьма вескими. Кроты обходили ее сад стороной и копали норы в соседских огородах, вороны боялись пролетать над хищными и меткими яблонями и грушами. Даже сорняки предпочитали пускать корни на других вскопанных грядках, где их не могли задушить вконец озверевшие бегонии. Сад мадам Морий буквально паразитировал за счет остальной деревни.

— Может, все-таки розы?— в последний раз предложил Фэй. Саймон почти выдрал колышек из земли, и Кристиан двумя ударами ноги вбил его обратно. Мадам Морий прочертила еще одну линию на срезе доски, нажимая на нож с такой силой, что лезвие сложилось плоской дугой.

— Не получится. Посмотри, какие у них зубы.

Розы и правда обладали внушительными клыками. Они сами могли съесть кого угодно. Кристиан на всякий случай отошел от них подальше и потрепал дрожавшего осла по холке.

Вскоре линии на доске сложились вместе и стали походить на хромую восьмиконечную звезду. Внутри, у каждой вершины мадам Морий старательно вырезала меленькие знаки, смахивающие на раздавленных насекомых.

— А теперь самое главное...— Она вогнала нож в стоявший неподалеку пень, ухватила доску поудобнее и что было силы треснула ею ослу промеж глаз.— Рогус вымахайтус!!!

Осел издал жалобный крик и сполз на землю, расставив задние ноги в стороны. На его лбу, прямо промеж выпученных карих глаз проклюнулся и медленно вырос здоровенный рог. Теперь Саймон походил на очень некрасивого единорога.

— Что ж такое?.. — фыркнула мадам Морий. Она задумчиво почесала бородавку на подбородке и обошла осла кругом.

— Мне кажется, заклинание было не то,— попытался донести Кристиан, но старуха зыркнула на него единственным глазом.

— Не учите меня колдовать, юноша! Я отлично помню, что "рогус вымахайтус" сбрасывает с людей животное обличье.

— Но и дураку же ясно, что слово "рогус" происходит от рог...

Не успел он договорить, как доска со звездой вновь взмыла в воздух.

— Шкурус малютис!!!

Осел исчез в яркой вспышке, и в следующее мгновение на его месте, в примятой траве сидела крыса. Она осмотрела свои короткие когтистые лапы.

— Не переживай, Саймон, мы все исправим,— оптимистично пообещал Фэй. Но с Саймона, похоже, хватило волнений и экспериментов. Вильнув хвостом, он нырнул в высокую траву и был таков.

— Саймон!— рявкнула мадам Морий. Пару мгновений она ждала, склонив голову, словно крыса могла ей ответить, затем устало выдернула нож из пня и села, расставив ноги в грубых башмаках.

— Он вернется,— пообещала она. Выбившиеся пряди ее седых волос развевались на теплом ветру, а взгляд продолжал блуждать по кочкам и клумбам. — Хранители едят? — неожиданно поинтересовалась она.

— Очень редко. Почти никогда, — быстро сообразил Фэй. В его животе давно бушевал ураган, но он был готов скорее умереть с голоду, чем отведать ведьминой стряпни.

— Но на ночь-то вы у нас останетесь?

— Нет,— в голосе Кристиана прозвучала плохо прикрытая радость.— Я снял комнатку в Больших Кедрах.

— Это же в пяти милях отсюда!— изумилась мадам Морий, но все же махнула рукой.— Как хотите. Пойду, поставлю чайник.

Кристиан нащупал в кармане стальную поверхность портсигара.

— Я вас нагоню,— крикнул он и направился в противоположную сторону, к распухшей от плюща изгороди. Миновав опасные мимозы, Фэй ловко перепрыгнул извивавшиеся стебли клубники и притулился у зеленой стены. Терпкий дым долгожданно обжег глотку. Кристиан с наслаждением закатил глаза, смакуя момент.

— Псст. Молодой человек,— вдруг сказал кто-то за изгородью. Заслышав этот тихий вкрадчивый голос, Фэй едва не подавился сигаретой и склонился к небольшому просвету между мясистыми листьями плюща.

Из которого на него уставились глаза — большие и слегка испуганные.

— Вы должны убираться отсюда. Пока еще живы,— сообщили они.

Кристиан расплылся в нехорошей улыбке. Местное население занимало его все больше, с каждым днем преподнося новые, совершенно неожиданные впечатления.

— Это почему же? — поинтересовался он.

— Она прокляла своего внука,— сообщили большие глаза.— Специально заколдовала, чтобы он не смог от нее сбежать.

— Да что вы говорите?— протянул Фэй.— Но она наверняка делала что-то еще, правда ведь?

— Конечно! — глаза закатились, словно их обладатель толковал о чем-то само собой разумеющемся.— Месяца три тому назад у господина Масленка сдохла корова!

Некто из-за изгороди уставились на него в ожидании. Кристиан таращился в ответ без малейшего выражения на лице.

— За день до того старуха заходила к нему в гости, — не выдержал словоохотливый сосед.— Хотела кувшин молока.

— А что господин Масленок?

— Дал, конечно. Так она так зыркнула этим глазом своим, нехорошо, сразу видно, порчу навела.

— С чего бы ей творить зло, если она получила все, чего желала?— Кристиан выпрямился и потер переносицу. Этот разговор начинал ему надоедать. Но неутомимый сосед продолжал вкрадчиво шептать.

— Она ведьма, это ж каждому понятно! С ними же как: сделаешь им плохо — проклянут, сделаешь добро — все равно что-нибудь испортят. Сущность у них такая...

Фэй широко зевнул.

— У вас штанина горит,— вдруг сказал он.

— Что? — не понял голос. — Что горит?

Из-за изгороди потянуло паленым, и некто на дороге испуганно вскрикнул.

— Штанина,— повторил Фэй, щелчком отослал окурок за стену плюща и неторопливо направился к дому. Его ждала очередная кружка горячего синего чая.

* * *

Следующий день начался с долгого дождя, смешанного с хлопьями снега. Тонкие ленты дорог в полях совсем раскисли, и к тому времени, как Кристиан добрался из Больших Кедров в Лишаи, уже настало обеденное время.

Немногочисленные дома деревеньки выглядели понуро, окруженные голыми, по-зимнему черными деревьями и белыми островками обледенелого снега. Но сад вокруг дома номер два оставался неизменно цветущим, без малейшего намека на зимнюю стужу. Фэй нашел старую ведьму на лужайке перед домом; с невесть откуда взявшейся силой госпожа Морий выволокла из дома пузатый чугунный котел и разожгла под ним огонь. Хоть Саймон и скрылся в неизвестном направлении, она не сдавалась. Ее наполняла уверенность, что блудный внук не покинул пределы участка, а для таких случаев в книгах как раз имелось заклинание.

Пара строк в толстом талмуде стерлась, но мадам Морий, как опытная ведьма, быстро набросала на клочке бумаги экспромт. Костер разгорался, жадно пожирая сухую листву, и вода в котле пошла пузырями.

— Корень полыни,— приговаривала она, раскладывая связки трав и другие странные предметы по углам сада,— крысиный хвост, ослиная шерсть, да щепотка соли. Ее всегда добавляют, всюду, куда ни плюнь...

Она с трудом разогнулась, смахнула со лба прядь седых волос и пристально посмотрела на стоявшего неподалеку юношу.

— Ты же во мне не сомневаешься? — угрожающе уточнила она.

— Нет, совсем нет, мадам Морий!— отозвался Кристиан уже из-за окружавшей сад стены плюща.— Продолжайте, прошу вас!

Ждать на размытых колдобинах сельской дороги пришлось недолго. Из-за живой изгороди донеслось бормотание, пару раз котел зашипел, затем участок озарила яркая вспышка. Подобно молнии, она ослепила Фэя и тут же исчезла, погрузив сад в серость дня.

Кристиан перестал зябко ежиться, выбросил сигарету в заросшую ивой канаву и скрылся за калиткой. Вскоре он вышел из похожего на курятник дома и, пробравшись мимо шипевших цветов, отчетливо крикнул:

— Саймон! Саймон, твоей бабушке очень плохо!

Когда он вернулся в душную комнатушку, у изголовья кровати мадам Морий уже сидела большая серая крыса. Старая ведьма лежала навзничь на кушетке и громко охала, по очереди хватаясь за все части своего скрюченного подагрой тела.

— В таком виде ты точно не сможешь за мной ухаживать.— Она криво усмехнулась и погладила грызуна по лоснящейся спине. Тот пошевелил усами и горестно накрыл мордочку когтистыми лапами.

Кристиан остался на пороге, привалился плечом к дверному косяку. Ему было неловко прерывать столь душещипательную сцену, но попусту тратить время на эмоциональные излияния он тоже не любил.

— Вы можете сделать еще кое-что,— негромко сказал он.

От удивления мадам Морий даже перестала охать, а крыса разразилась гневным писком.

— Да, да, Саймон, она слаба, я понимаю.— Фэй умиротворяюще поднял руки.— Но это не займет много времени. Если вы, мадам Морий, откажетесь от своих сил, ваши заклинания перестанут действовать и исчезнут, в том числе и то, что лежит на вашем внуке.

Он попятился к двери и нащупал дверную ручку у себя за спиной. Крыса и ведьма продолжали неотрывно — и очень недружелюбно — следить за каждым его движением.

— Подумайте,— повторил он снова.— Я навещу вас утром.

Когда дверь захлопнулась, изнутри в нее ударило нечто тяжелое, со звоном разбившееся на полу. Глубоко вздохнув, Кристиан натянул перчатки. Мадам Морий следовало хорошенько все обдумать, и он очень надеялся на верное решение.

* * *

Во все времена отказаться от силы магическому существу, обладавшему ею с рождения, было очень нелегко. Все равно, что избавиться от руки или другой части тела: больно, неудобно и непривычно. Чувство потери, охватывавшее несчастных, медленно ввергало их в депрессию, жизнь теряла былую яркость и лишалась смысла. Оно и понятно — кому бы понравилось лишиться части своего неповторимого "я"?

За несколько веков до рождения Кристиана Фэя и мадам Морий, одна колдунья из Золотой Долины, Линда Май, была заподозрена в насылании порчи такой силы, что жертва, кузнец с соседней улицы, скончался от пневмонии. Вина мадам Май, конечно, не была доказана, но магических сил ее все же лишили, после чего девушку нашли повешенной на балке своего же сарая. Бедняжка не выдержала напряжения.

Существовало множество обрядов по отказу от магии, и назывались они тоже по-разному. "Очищением" именовали его жрецы на дальнем севере, в морозном воздухе которого не летали даже птицы. Обреченного оставляли на ночь за порогом и, если он доживал до утра, принимали обратно в селение. Темнокожие охотники на юге, за Седым морем, прокалывали ведуну язык и звали это "смертью злого духа". "Возвращение на путь истинный" теосы Петрополиса проводили в купели под сводами храмов, а деревенские колдуны просто вешали на шею мешочек с яблоком, набитым сушеными травами.

А некоторые старые книги, сокрытые в подземельях Брюхвальда — родины всей магической крови,— говорили, что для отказа не требовалось ровным счетом ничего, кроме искреннего, чистого желания. Может, как раз они и были правы.

Мадам Морий снилась пустота. Не та холодная устрашающая пустота, жуткая тьма из детства, а спокойное ничто. Ведьма неспешно плыла в чайного цвета невесомости, и свет, теплившийся в ее груди, освещал путь. Она чувствовала себя молодой — давно забытое чувство,— пламя струилось по ее венам, отчего те светились под кожей яркими нитями. В ее сознании возник образ Саймона — не осла, а крепкого розовощекого мальчугана с вечно разбитыми коленками,— и внезапно пришло понимание. Решение оказалось очень простым, самым простым из всех, что ей доводилось принимать за долгую жизнь. Пульсирующий, живой огонь излился из ее пальцев и глаз, рта и носа, и поплыл прочь. Вскоре от него осталась лишь золотая дорожка из раскаленных брызг, но мадам Морий повернулась к остывавшим каплям спиной и двинулась в противоположную сторону. В чайного цвета пустоту.

Уже не мадам, а госпожа Морий.

Когда она проснулась, все уже было кончено. Магическая сила, которая наркотиком горячила ее кровь, ушла, отбросив старую, усталую оболочку. Странное ощущение. Но когда теплые мальчишеские руки положили на ее лоб влажное полотенце, госпожа Морий закрыла глаза и улыбнулась. С другой стороны, пустоту вполне можно было счесть за долгожданное облегчение.

* * *

Зимний ветер дул все сильнее, но госпожа Морий оставалась в дверях, провожая Кристиана взглядом. Его пиджак и шарфик показались ей тонкими и совершенно не подходящими стоявшей погоде. "Ему, должно быть, очень холодно",— внезапно подумала она, глядя, как тщательно он заталкивает концы перчаток в рукава. Надо было отчитать его как следует, напомнить о том, что запущенная простуда может обернуться воспалением головного мозга и хроническим насморком. Но хранитель помахал ей рукой и зашагал по дорожке быстрее, чем госпожа Морий успела высказать мысли вслух.

— Ты же мог его превратить и сам, не так ли?— крикнула она вслед.

Фэй лишь улыбнулся и пожал плечами. Вскоре он скрылся из виду, и бабушка с внуком остались вдвоем.

Сад продолжал медленно увядать, пуская по ветру сухие свернувшиеся листья. Вскоре под их ворохом скрылись и потускневшие цветы, которые припорошил молодой снег.

Исступление секретаря Шороха

— Терпеть не могу собак.

Секретарь Шорох выглянул в окно. На мостовой внизу истошно лаяла белая болонка. Оставив на газоне кучу дерьма, она попрыгала к хозяйке и затявкала на проезжавший мимо экипаж.

— А насколько сильно вы их не любите? — пытливо поинтересовался Лис. Он удобно расположился на диване, закинув ноги на мягкие подушки. Конечно, господин Шорох не одобрял подобного поведения в собственной гостиной, но выбора у него не было. Этот парень буквально держал его за... В общем, угрожал его карьере. А карьера была единственной вещью, которую секретарь ценил, холил и лелеял.

— Что за вопрос? Настолько, что никогда не заведу ни одной. От них только шум, беспорядок и вонь,— пробормотал Шорох, поправил пенсне.— И шерсть. Везде эта шерсть,— добавил он задумчиво и изогнул тонкие бескровные губы в брезгливой гримасе.

Псина внизу обмотала хозяйку поводком и теперь отчаянно пыталась выбраться из ошейника.

— Так не любите, что убили бы? — хриплый голос Лиса заставил секретаря обернуться. Сумрак ночи уже спускался на город, и лицо юноши утопало в опутавшей гостиную тени.

— Вы на что намекаете? К госпоже Помпонс я не имею ни малейшего отношения. Я не живодер!— Шорох сердито мотнул головой.— Да, я вижу бегемотов, но это не значит, что я — убийца! Не значит, ясно?

— Опять вы про свои галлюцинации... — обессиленно протянул Листен. Он откинул голову назад, окончательно распластавшись на диване.

— Да, опять! А теперь... — Секретарь быстрым шагом пересек комнату, коридор и распахнул дверь.— Прошу вас удалиться. На сегодня с вопросами покончено.

Пожав мощными плечами, охотник встал, закинул на плечо сумку и молча вышел из квартиры.

— Завтра я зайду к вам опять,— из-за порога донеслось обещание, и господин Шорох поспешил сунуться наружу.

— Не нужно! Сделайте перерыв, в конце концов!

Захлопнув дверь так, что вешалка с пальто покачнулась, секретарь принялся отчаянно массировать виски.

Этот директорский засранец, как про себя называл его Шорох, осаждал его квартиру уже с неделю. Слонялся по комнатам, заглядывал в шкафы, лежал на диване с кружкой чая на животе, который он умудрялся попивать из такого положения. Секретарь чувствовал себя хозяином лишайного гулящего кота — те тоже умудрялись пробраться в квартиру любыми способами, сметали все съестное, оставляли кучу пятен на диване и вновь исчезали на несколько дней или недель.

— Он ничего не найдет,— сказал господин Шорох с уверенностью, достойной полководца.— Потому что ты ни в чем не виноват.

Утешившись этой удобной мыслью, он на время заткнул страхи обратно в глубины сознания и зажег свет.

* * *

Брюхолох оказался совсем не травой. То был гигантский черный жук с толстым хитиновым панцирем, который жутко хрустел, когда Шорох давил его выпуклой стороной ложки. Отвар из его внутренностей вонял так мерзко и сильно, что запах просачивался даже через стеклянную пробку пузырька.

Секретарь сморщился и залил зеленоватую жижу себе в рот. Медленно погонял ее от щеки к щеке, оглушенный вонью брюхолоха, и приложил к виску прохладную дощечку из слоновой кости.

— Простите...

Он поднял взгляд, как он надеялся, с непринужденным видом. На него смотрела миловидная девушка в строгом платье с высокой стойкой воротника — без рюш и гирлянд бус, которыми в последнее время любили себя украшать молодые дамы. Ее глаза блестели темными омутами на бледной, почти белой коже, пепельные волосы лежали гладкими волнами, разделенные на косой пробор и собранные в пучок на затылке. Тонкие пальцы держали увесистую папку, распухшую от бумаги. Посетительница кого-то смутно напоминала, вот только господин Шорох никак не мог припомнить кого именно.

— Ммм?.. — поинтересовался он. Отвар из брюхолоха за его зубами вновь всколыхнулся, заполнив ноздри очередной порцией вони.

— Господин директор у себя? Он должен меня ожидать. Боско. Диа дель Боско.— Ее спокойный, низкий голос никак не вязался с обликом хрупкой студентки школы благородных девиц. Этим голосом было впору отдавать приказы, а не обсуждать шляпки. Пальцы девушки сжали папку сильнее, и в свете ламп блеснул большой бархатно-синий перстень.

— Ахххм... — ответил секретарь, беспрестанно кивая. Он бочком, по-крабьи вылез из-за стола и проковылял к директорскому кабинету, не выпуская юную даму из виду. Затем, путаясь руками в одежде, сунул дощечку из слоновой кости в карман, крутанул ручку двери и сделал приглашающий жест.

Девушка вскинула тонкие брови, отчего выражение ее лица приобрело хищный оттенок. Казалось, еще немного, и она фыркнет. Каблуки сердито простучали мимо господина Шороха и стихли в глубинах кабинета. Дверь с грохотом захлопнулась, так сильно и неожиданно, что секретарь отпрыгнул.

Фотография, неожиданно вспомнил он и тут же пожалел о своем поведении. Лучше бы он проглотил злополучный отвар. Вот откуда он помнил эту девушку — ее изображение лежало в красном конверте. А если юная дама была связана с правлением, лишний раз обращать ее внимание на свою персону было крайне нежелательно.

* * *

Наконец-то, спустя долгую неделю Кристиан оказался дома. Вернее, в здании Отдела Воздействия, где он чувствовал себя лучше, чем в стенах родного замка. Вся суета первых этажей, где трудились хранители, гробовая тишина и шорох бумаг Отдела Учета и административного этажа, и даже пошлые цветочки на обоях верхних жилых этажей привели Фэя в благостное расположение духа. Он хотел было заскочить к напарнику, но комната под скатом крыши оказалась пуста и заперта.

Лис отыскался лишь спустя несколько часов. Заметив его долговязую фигуру среди пестрых стен административного этажа, Кристиан вжался в угол и дождался, пока тяжелая поступь не приблизится. Когда же каблуки сапог стукнули совсем рядом, Фэй ухмыльнулся и шагнул наперерез.

— Привет!— Он с удовольствием отметил удивление напарника.— Я вернулся!.. Паршиво выглядишь, кстати.

Лис молча сдвинул Фэя с пути и продолжил свое шествие по коридору. Он и впрямь выглядел неважно: под глазами темнели синяки, брови сдвинуты к переносице, взгляд устремлен в пол — олицетворение вселенской усталости. В руке он сжимал громадную кружку с потеками на фарфоровых боках.

— Зачем столько пить, если с утра на работу? — с укоризной отметил Кристиан, нагнав охотника.

— Я не сплю уже пятую ночь.— Лис сделал большой глоток. Судя по цвету, внутри плескалось кофе, но сколько ему было дней, Фэй даже боялся предположить. Напитки и покусанные останки бутербродов могли жить в комнате напарника месяцами, покрываясь тонким слоем пыли.

— Так прогони эту даму домой и выспись наконец.

— Ублюдок сведет меня в могилу,— продолжил бубнить Лис, не обратив на совет ни малейшего внимания.— Знаешь, сначала я планировал напугать его. Как с Буччо, заставить его выдать себя, вывести на чистую воду, понимаешь?

Кристиан кивнул, начиная догадываться, кто стоял на пути напарника к кровати.

— А потом он начал нести бред про бегемотов...

— Бегемотов? — удивленно переспросил Фэй. Дело приобретало весьма неожиданный поворот.

В своем променаде они достигли закутка секретаря с высившимися аккуратными стопками бумаг, и Лис умолк, угрюмо прихлебывая кофе. Из-за документов показался длинный нос господина Шороха, и напарников проводил не менее угрюмый, красноокий и подозрительный взгляд. Казалось, еще немного, и между охотником и секретарем зашипят искры.

Отойдя на безопасное расстояние, Лис изможденно привалился к стене и уткнулся затылком точнехонько в центр намалеванного, до неприличия алого мака. Удостоверившись, что их никто не слышит, он продолжил:

— А теперь я даже не знаю, что делать. Он точно не в себе.— Лис толкнул Кристиана в бок и кивнул в сторону возившегося секретаря.— Смотри, чем-то виски трет.

На мгновение секретарь исчез под столом, затем распрямился и, заметив проходящую мимо даму, неожиданно улыбнулся. Дама на свое счастье не обратила на улыбку внимания.

— Мне показалось, или его зубы зеленого цвета? — пробормотал Лис, инстинктивно подавшись назад.

— Теперь понятно, почему он никогда не улыбается. Но ведь раньше Шорох был более адекватным...

Охотник покачал головой.

— Теперь с каждым днем его крыша съезжает все дальше. Ты бы слышал, как он рассказывает про свои галлюцинации. Про бегемотов, летающих мимо его окна на метле. Будто так и должно быть, бегемоты везде летают, и только я один чего-то не понимаю.

— Иди отдохни,— решил Кристиан. Он потрепал друга по плечу и сам удивился проснувшемуся благородству. — Шорох никуда не денется. А я пойду с тобой и расскажу о новых похождениях лучшего в мире хранителя!

Он горделиво подбоченился, откинул прядь волос за плечо и даже пропустил расстроенный вздох Лиса мимо ушей. Фэй был весьма доволен собой.

* * *

У Лиса отчаянно раскалывалась голова. Ему пришлось выслушать множество приукрашенных историй: как Кристиан хитро и ловко управился со всеми подопечными, как тонко он прочувствовал желания клиентов и как замечательно при всем этом выглядел. На радостях Фэй даже пообещал заняться последним подозреваемым из их списка, курьером ("Ты слишком слаб, и я не могу тебе отказать", именно так он сказал), и вознамерился навестить того уже вечером. Он прямо-таки светился довольством и энергией — будто приехал не с рабочей командировки, а с курорта на побережье.

Все эти рассказы Кристиана о собственном величии могли кого угодно свести в могилу, поэтому Лис поспешил от него отделаться и вернулся на старый пост: в квартиру господина Шороха.

Ему пришлось долго стучать, прежде чем дверь распахнулась и изнутри на него с ненавистью воззрился секретарь. Его долговязую фигуру укутывал все тот же черный халат, в котором Мразич Шорох походил на тощую мокрую птицу.

Без всяких предисловий секретарь посторонился, и Лис смело шагнул в холодный сумрак его квартиры. Дверь хлопнула, отрезав последние лучи света, и парень невольно положил ладонь на рукоять ножа.

— Что это у вас так темно, господин Шорох? — поинтересовался он. Высокий силуэт секретаря скользнул мимо него в гостиную, где мгновения спустя зашуршали подушки дивана.

— Вообще-то уже поздно, и я собирался спать. У вас есть хоть какие-то грани приличия, молодой человек?

— Не так много,— ответил Лис и прошествовал в наполненную графитовыми тенями комнату. Одиннадцать часов вечера и впрямь казались не лучшим временем для визита, но, честно говоря, ему было плевать.

Он заглянул в приоткрытую дверь спальни. Меж ее стерильно-белых стен темнела укрытая покрывалом пустая кровать.

— Что ж вы не расстелили кровать?

— Зачем? — вопросом на вопрос ответил Шорох. — Все равно проснусь на полу кухни. Так всегда бывает после визита чертова бегемота.

В его глазах мелькнул затаенный ужас, такой натуральный, что Лис почти ему поверил.

— За идиота меня считаете,— констатировал он.— Прекратите ваши байки про бегемотов, не то я сообщу директору, что вы невменяемы.

Он хотел было продолжить, но лицо секретаря накрыла призрачная бледность. Глаза его расширились, губы разомкнулись в неподдельном удивлении. Его палец взмыл в воздух и, дрожа, указал за спину охотника.

— Вот! Вот! — торжествующе заорал он, так неожиданно и громко, что Лис вздрогнул.— Смотрите сами! Их теперь двое!

Охотник обернулся и взглянул в сторону, куда указывал палец секретаря. И его взору предстало невероятное зрелище.

Теперь розовый бегемот летал по небу Петрополиса не в одиночестве. Позади него на метле сидел синий пес с огромной фиолетовой пастью, полной острых зубов. Его крохотные глазки бешено вращались в орбитах, гигантский язык реял по ветру, и с него капала столь же фиолетовая слюна. Похоже, пес был в восторге от полета.

Бегемот хитро улыбнулся (то была улыбка, Лис мог поклясться) и чихнул тонким голосом. Тотчас в комнату ворвалось облако розовой пыли, забившей ноздри, рот и уши, и перед глазами Лиса все померкло.

* * *

Утром на Петрополис обрушилась лавина снега. Белые хлопья падали и падали с небес, залетая за воротник и в глаза. Инспектор Докопайц с трудом пробрался через хрустевшие под ногами сугробы и нырнул в сумрачный подъезд. Затем устало выдохнул и стащил с шеи шарф.

Утро того дня ему предстояло провести в неприятной компании.

Помощница отдела магических преступлений полиции Петрополиса, экстрасенс мадам Дурсглаз обладала невероятными формами и низким, томным голосом с хрипотцой, который заставлял мужчин вздрагивать и давиться слюной. Но в некоторые рабочие моменты он превращался в загробный распевный молебен, раздражавший инспектора до мозга костей.

Быстрым шагом Дурсглаз пересекла комнату и застыла у разбитого окна в немой позе сосредоточения. Ее похожее на черный парашют платье хлопало на промозглом ветру.

— Здесь не обошлось без магического вмешательства... — прогудела она, неистово вращая густо накрашенными глазами. Для лучшего приема потустороннего радиосигнала она расставила в стороны звеневшие от украшений руки.

— Это мы и без вас поняли,— ответил Докопайц, за что немедленно получил порцию неплохого семейного сглаза.

— Потустороннего вмешательства,— прошипела ясновидящая и вернулась к прежнему тону.— Некто... очень обижен на господина Блюма. Он болен... Страдает от боли, но никто этого не видит... Доктор тоже этого не видел, и...

Она распахнула веки, словно сделала потрясающее открытие.

— Он мертв.

Докопайц коротко хохотнул и сложил руки на груди. Чего он никак не мог понять, так это почему мошенницу Дурсглаз продолжали держать в штате участка. Все эти трюки и красивые, таинственные фразы подходили для необразованных простаков, но никак не для серьезного расследования.

— Конечно, мертв, дорогая,— он капнул ядом.— Потому вас сюда и привели.

— Не господин Блюм, а его убийца. Он ждал на другой стороне.

— То есть, виноват полтергейст?! — позади, со стороны выхода из комнаты раздался удивленный восклик. Заслышав этот юный голос, инспектор хищно обернулся. Мадам Дурсглаз тоже очнулась от театрального транса и опустила унизанные браслетами руки.

— Добрый день, мадам! — Юноша в дверях улыбнулся и приподнял шляпу.— Меня зовут Фэй, Кристиан Фэй. А вы, должно быть, та самая Якобелла Дурсглаз?

Мадам польщенно кивнула.

— Я столько слышал о ваших невероятных способностях! То дело, об ограблении музея, как быстро вы его распутали! — Он щелкнул пальцами.— Мгновенно, на раз-два! Как вам это удается?

— Мои способности передались мне по наследству... — начала сиявшая от удовольствия ясновидящая, но инспектор бесцеремонно прервал разыгравшийся фарс.

— Кристиан, эта квартира — место преступления, поэтому будьте так добры, уберите свою персону отсюда подальше.

— Обязательно уберу, но только после того, как окажу вам помощь.— Крупные клыки Фэя вновь сверкнули в быстрой улыбке.— Вам же нужна помощь, верно?

Инспектор вспомнил о сотне серебряных пуль, которые хотел заказать с момента последней их встречи. Сейчас они бы очень пригодились...

— Вон,— прорычал он, еле сдерживаясь.— Кристиан, идите вон отсюда.

— ...А еще на вашем месте я бы прислушался к глубокоуважаемой госпоже Дурсглаз,— он кивнул медиуму,— и проверил одного пациента доктора Блюма, Энди Тика. Три года тому назад он покончил с собой, и в предсмертной записке во всем обвинил своего врача. Как по-вашему, сильная ненависть способна пережить своего хозяина?

Фэй элегантно раскланялся, одернул ворот пиджака и скрылся, оставив после себя лишь дурное послевкусие в настроении инспектора.

— Тик. Да! — пораженно прошептала мадам Дурсглаз.— Именно так его звали!

Инспектор Докопайц закрутил ус так сильно, что чуть не выдрал волосы с корнем.

* * *

Лис очнулся от сильного стука в дверь. Он с трудом разлепил веки, и яркий утренний свет живо ринулся в полученную лазейку.

Он лежал на холодных плитках, между стерильными шкафами на кухне господина Шороха. Наверху, за белесой пеленой неистово мерцала лампа, где-то за стеной капала вода. Лис повернул голову и удивленно вскрикнул: рядом раскинул тощие ноги секретарь. Охотник протянул руку, коснулся его бледной птичьей шеи. Под пальцами запульсировало мерное биение сердца. Жив, секретарь был жив, и на его губах появилась легкая блуждающая улыбка, настолько блаженная, что Лис ему даже позавидовал. В сновидениях господин Шорох явно чувствовал себя лучше, чем наяву.

Кто-то продолжал назойливо барабанить по деревянной обшивке. Раз за разом удары становились все сильнее, и связка ключей, висевшая на двери, жалобно позвякивала в такт.

Лис оперся на пальцы и поднялся. Он был полностью одет: те же штаны, рубашка и сапоги, в которых он пришел прошлым вечером. Лакированную поверхность стола неподалеку хаотично накрывали десятки исписанных листов. Почерк между жирными чернильными кляксами напомнил Лису его собственный — столь же круглый и мелкий, с ровными рядами букв и цифр. Там, где листы заканчивались, строки переползали на столешницу, неразборчивой нитью змеились к краю.

Стук повторился.

— Иду! — рявкнул Лис и сморщился от боли, вызванной своим же криком.

— Привет! — воскликнул стоявший за дверью румяный Фэй. Блестящие радостью глаза, вдохновленная улыбка, свежая рубашка и начищенные ботинки — Кристиан имел до омерзения цветущий вид, чем немедленно вызвал у Лиса тошноту.

— Я знал, что ты будешь именно здесь,— сказал Фэй.

— Как так?

На лице напарника засияла очередная самодовольная улыбка.

— О, сейчас я все объясню. Пройти можно? Ничего себе, внутри очень даже неплохо...

* * *

Несколько минут спустя Фэй кубарем скатился с лестницы, с размаха пнул подъездную дверь и вылетел на улицу. Цветные витражные вставки за его спиной разлетелись на сотни сверкающих брызг.

Лис выскочил на вершину лестницы парой мгновений позже. Его ноги опутывал дымок, вьющийся из дула ружья.

— Я убью тебя, тварь! — проорал он вслед, зарядил оружие и выстрелил снова. Так, для самоуспокоения.

* * *

До убийства Кристиана Фэя дело так и не дошло. Но тем же вечером ему и весьма обозленному Лису все же довелось поговорить.

— Ты меня не дослушал,— громко и четко повторил Кристиан, раскладывая вещи по полкам бельевого шкафа. Сдвинул вешалки с идеальными отутюженными рубашками и повесил еще парочку, столь же белых и безупречных.

— И что же я упустил? — рявкнул голос из-за закрытой двери.— Что ты одурманил меня и Шороха какой-то дрянью, а после наблюдал, что мы будем делать? Хреновы эксперименты ставил?

Да, поговорить они решились только через дверь. Надежную, прочную и хорошо запертую дверь комнаты Кристиана на седьмом этаже Отдела Воздействия.

— Во всем виноват курьер и его волшебный порошок.

— Что?!— недоверчиво крикнули за дверью.

— Волшебный порошок,— повторил Фэй.— Берет его у одной ведьмы из Брюхвальда. Она толчет его из каких-то северных грибов.

* * *

— Порошок? — недоуменно переспросил Кристиан.

Он устроился в пропахшем табаком кресле и вытянул замерзшие ноги к камину. Зима выдалась снежной и промозглой — сперва налетали вьюги, а после тучи нещадно поливали сугробы дождем, отчего те превращались в грязное месиво. Затем все повторялось по кругу, что порядком утомляло. Кристиан любил выглядеть на высоте, а по колено в холодной жиже и под северными ледяными ветрами сделать это было очень сложно.

— Ага! — жизнерадостно подтвердил сидевший напротив курьер Аати. Он звучно почесал затылок, скрытый за похожими на сигары короткими дредами.— Подкидываешь в камин каждые полчаса и радуешься жизни! Чувствуешь, какой запах?

В воздухе и правда разливался сладковатый аромат, смешанный с запахом сосновой смолы. У низкого, обшарпанного потолка замерцали розовые искры, и Кристиану стало легко — так, что все вопросы сами вылетели из головы, оставив пустое, заполненное свежим бризом пространство. Ему вдруг захотелось летать. Прыгнуть из окна и плыть с ветром куда глаза глядят, и смеяться, петь и веселиться...

Курьер, сидевший напротив, весело подмигнул. Его темное лицо принялось расплываться, обретая новый, невиданный оттенок фуксии, что выглядело дико в обшарпанных стенах его каморки.

— Я давно этой штукой балуюсь, и друганам нравится. Бывает, приходишь с работы, зажжешь разок — и ночь становится такой яркой! Весело у нас по ночам. Есть одно развлечение...

Его голос доносился издалека, становясь тоньше и выше. Кристиана разобрал смех, и он сдавленно забулькал, будто подавившись. Он было хотел пожурить курьера — все-таки по дороге к нему вдыхать порошки он не собирался,— но изо рта вырвался лишь резкий, визгливый лай. Аати ударил ладонями по вытертым пестрым штанам и расхохотался, закинув патлатую голову назад. Когда же он вновь посмотрел на Фэя, его шею венчала большая и розовая голова бегемота.

* * *

— Он просто терпеть не может секретаря. Шорох достал его своими претензиями к внешнему виду, грозился уволить. Потому Джи жег порошок и летал у него под окном каждую ночь. Видел бы ты ваши лица со стороны, когда вы нас заметили...

— Джи?! — рявкнули за дверью.— Вы теперь с ним братаны, что ли?

Кристиан, стоявший с другой стороны, отдернул руку от ключа и вернулся к рубашкам. Судя по тону, ярость Лиса немного поутихла, но в гневном запале он еще продолжал орать на весь коридор.

— Знаешь, его можно понять. Шорох издевался над ним днем, а Джи отыгрывался ночью. Кстати, — добавил Фэй,— в ночь покушения на госпожу с собачками он тоже летал. И Шорох был дома.

— И что, я должен поверить словам обдолбанного недоумка? Да он не помнит, как собственную мать зовут. Я после вашего порошка всю ночь вычислял силу давления пальца на нос, исписал двадцать гребаных листов! А Шорох мог пойти и прикончить кого-нибудь для разнообразия.

Фэй вскинул голову и задумчиво уставился в потолок. За время его отсутствия шустрый паук сплел над шкафом паутину. Заметив ее, Кристиан сделал себе пометку пройтись по углам метлой.

— Не думаю,— наконец проговорил он.— Я ему верю.

* * *

Конечно, секретарь Шорох не надеялся, что от него отстанут совсем, но он рассчитывал хотя бы на небольшую передышку. Молодой охотник видел те же галлюцинации, что весьма утешало. Теперь секретарь мог спокойно отбросить мысли о сумасшествии и вылить кошмарные полоскания в раковину.

Он расслабился, и в том была его ошибка. Расслабляться в его положении совсем не стоило.

Все началось обычно, со стука в дверь. Снаружи ожидал смуглолицый темноволосый юноша, в котором секретарь узнал Кристиана Фэя, напарника молодого Листена. На его лице играла хитрая улыбка, а руки постоянно находились в движении, поигрывая тростью. Похожий на лоснящуюся ласку, он проворно скользнул в приоткрытую дверь, сдвинув Шороха с такой силой, что тот припал к стене.

Конечно, секретарь не собирался терпеть такое отношение. Полный праведного гнева, он догнал наглеца и высказал ему все, что думал.

После чего Фэй поднес ладонь ко рту и дунул.

И господина Шороха окутало розовое облако. До боли знакомые яркие песчинки забили его раскрытый рот, запорошили глаза, пока на смену ужасу не пришли бесконечное наслаждение и легкость...

* * *

Кристиан отнял носовой платок от лица и довольно ухмыльнулся. С лестницы за предусмотрительно распахнутой дверью доносился шум и яростный стук каблуков, словно кто-то прыгал со ступеньки на ступеньку. Отталкивался двумя ногами что было силы и — БУМ! — спрыгивал на ступень ниже.

Фэй выудил из внутреннего кармана пиджака портсигар и сунул сигарету в рот. Обхватив губами шероховатую бумагу, он выдохнул густое облако дыма, обвел комнату внимательным взглядом и остановился на дальнем углу гостиной. Там, в скопившейся мягкой полутьме стояло неожиданное полосатое кресло, повернутое лицом к стене. Оно казалось чужим в стерильной квартире господина Шороха, нелепым цветным пятном на белом фоне.

БУМ! — донеслось с лестницы.

— Я знаю, что ты здесь,— невинно проговорил Кристиан.

Лис выглянул из-за пестрой спинки и устремил на Фэя недовольный взгляд.

— С ума сошел? Как будто ему не хватило ваших прошлых издевательств.

Где-то внизу раздался звон разбитого стекла. Похоже, альтер-эго господина Шороха приняло окно за входную дверь.

Фэй неспешно прикурил и выглянул на погруженную в сумеречные тени улицу. Редкий свет фонарей выхватывал в снегу пятна, по которым бодро прыгал долговязый мужчина. Полы его пальто летели следом, словно длинный черный хвост.

— Ты же хотел узнать, чем он занимается по ночам,— сказал Кристиан и выдул ровное кольцо дыма.— Вот сейчас и увидим.

* * *

От сладкого забытья секретарь Шорох очнулся спустя два часа. И мгновенно пришел в ужас.

Кругом царил золотой полумрак и грохот, резкий, бьющий по ушам, словно молот по наковальне. Секретарь заорал и тут же прижал ладони к ушам в приступе боли — так громок был его крик. Он рванул прочь, не разбирая дороги, провалился в нутро диковинной мерцающей спирали. Мимо неспешно плыли рыбы, таращили выпуклые глаза; свивали кольца змеи. К горлу Шороха подступила тошнота, но ноги несли его дальше, в глубины цветастой кишки.

Все выше. Прочь оттуда.

Наконец впереди чернильным цветком распустилась тьма. Шорох с облегчением вывалился в колкий морозный воздух и отшатнулся от зиявшей норы. Затем с размаху уселся прямо в подтаявший снег.

Он спрятал лицо в коленях и уставился на собственные ботинки. Конец этого безумия был близок, в отчаянии повторял он себе, чувствуя, как по лбу стекают холодные капли. В низкой зимней температуре окружавший его звук медленно спустился к воспринимаемой громкости. Наконец звон в ушах стих, и его окружили знакомые, вполне земные звуки: смех, цокот копыт, чья-то хриплая ругань и лай собак в отдалении. Резкие взвизги труб и чье-то пение из глубин подвала. Шею кололи таявшие за воротом снежинки.

Шорох осторожно поднял голову и огляделся. Змей и рыб видно не было. Вместо них у обшарпанного двухэтажного здания толклась пара молодых людей. Закутанные в серые пальто — одно было мало своему хозяину, другое велико,— с отросшими паклями волос из-под нелепых, старомодных шляп, они курили, поглядывая на рассевшегося Шороха через плечо. То был ночной люд, народ Богемного района, с проворными пальцами и острыми ножами. Иногда секретарь замечал их тени, когда особенно задерживался на работе; они выныривали из проулков и вновь исчезали за взломанными дверями и распахнутыми створками окон.

"Это он", донесся шепот, от которого секретаря бросило в пот. Он неуклюже выпрямился, намереваясь унести ноги, но один из парней оказался быстрее.

— Доброго вечера, господин,— он криво улыбнулся, и в воздухе запахло луком и брагой. Вместо переднего зуба в его усмешке зияла дыра в палец толщиной, а при разговоре по худой небритой шее вверх-вниз ходил кадык.— Ладно вы отплясывали, Бетси Швее понравилось. Обычно зализанных сюда не пускают.

Шорох сдавленно сглотнул и кивнул, после чего развернулся и двинулся вниз по улице, затравленно вслушиваясь в окружавшие его звуки. Он, заслуженный работник Общества, танцевал? Да у него даже граммофона дома не было. Этот юнец, должно быть, с кем-то его спутал, другого объяснения напуганный господин Шорох придумать не мог. Он ускорил шаг, несмотря на скользкую ледяную корку под ногами. Старинные покосившиеся здания обступили его, заслонив длинными тенями от лунного света.

— Приходи еще, господин! — донеслось вслед.— Друзья Бетси Швеи — наши друзья!

* * *

— Послушай, мы можем попробовать другое лечение. Все, как ты говорил!— в ужасе прошептал доктор Блюм. Силуэт в углу его кабинета всколыхнулся, словно от дуновения ветра. На мгновение его туманные очертания стали четче, и за белой дымкой проступил молодой мужчина. В вороте его рваной рубашки покоился толстый узел веревки.

О, это заросшее лицо пылало истинным безумием, от вида которого мысли доктора пронизала паника.

— Поздно.— Рот призрачного гостя исказила судорога. Таким же он был и при жизни: нервным и ранимым, всегда готовым обороняться. Помнится, доктор Блюм насоветовал ему сушеных пиявок. Да, точно, горсть сушеных пиявок раз в два дня. Замочить в стакане воды и проглотить после ужина.

Призрак вскинул белую истощенную руку, и стволы всех развешанных по стенам ружей и пистолетов медленно повернулись в поисках цели.

Похоже, сушеные пиявки никак не помогали от депрессии. Нужно было предложить обливания, с жалостью подумал доктор Блюм и заглянул в дула собственных ружей.

Послание господина Меззанина

В тот день перед неприметным зданием на одной из центральных улочек Петрополиса остановился экипаж, запряженный двумя вороными лошадьми. Окна его были наглухо зашторены, а кучер больше походил на черного ворона — в котелке и плаще с поднятым воротом, за которым темнел намотанный на лицо шарф.

Дверь распахнулась, и на подножку ступил женский сапог на каблуке. За ним с шуршанием последовали юбки чернильно-синего платья и небольшой саквояж. Их владелица не спеша поставила сумку в снег и поправила шляпку. Подняла ворот не по погоде легкого пальто, которое касалось подолом мешанины под ногами, и сделала знак.

Кучер тотчас соскочил с козел и принялся стаскивать навьюченные на крышу чемоданы, один тяжелее другого. Не обращая ни малейшего внимания на его суету, девушка смерила высившийся перед ней дом хозяйским взглядом. Затем подхватила саквояж и поднялась по выщербленной временем лестнице. Она слегка прихрамывала, но делала это непринужденно и с плавной грацией, на мгновение приковав к своему заду даже взгляд кучера. Впрочем, тот немедленно за это поплатился, получив углом чемодана по лицу.

Случайный прохожий мог подумать, что дамочка с саквояжем заблудилась — столь заброшенным казался дом, который она выбрала. Но когда она повернула ручку, ее хрупкий силуэт залил свет тысячи ламп. Девушка быстро переступила порог, и гул множества голосов смолк за захлопнувшейся дверью.

Проулок погрузился в сумрак и тишину.

* * *

Кристиан постучал кончиками пальцев по упругой кожаной обивке кресла. Откинул голову и смерил взглядом серый в вечерних тенях потолок. Повернулся и уставился на каминную полку, уставленную слащавыми фарфоровыми фигурками. Заметив среди толстощекой толпы пастушек и пастушков нового мальчугана с обведенными золотом локонами, он развернулся, горя желанием поделиться совершенным открытием. Но у сидевшего в соседнем кресле Лиса было такое выражение лица, что Фэй лишь закусил губу и промолчал.

Напарник очень переживал из-за их, как он считал, провала — за месяц с лишним расследование так и не продвинулось, поведать начальству было не о чем, а преступник разгуливал на свободе. Однако сам Кристиан не был столь категоричен. Да, ни одна их идея не сработала, но это больше походило на ложный след, а не провал. Да, теперь благодаря их стараниям все работники Отдела знали об убийствах в деталях. Но к тому неизбежно приводило любое расследование, считал он. Невозможно опрашивать свидетелей, разнюхивать и при этом надеяться на сохранность дела в тайне.

Его раздумья прервал стук двери, и в кабинет влетел директор. Сбросив на бегу пальто, он швырнул его на подоконник так, что отороченный мехом воротник почти съехал на пол. Обычно степенный, в тот день господин Монтегю походил на взъерошенного хомяка в пенсне. Он одернул полы жилета на выпирающем животе и приветственно кивнул, наконец заметив напарников. Чайник, чей белый носик виднелся среди стопок бумаг, тут же закипел, словно только и ждал возвращения хозяина.

— Кристиан, Анри. Как продвигается расследование?

— Отлично,— откликнулся Кристиан. Бодро, так же, как и после каждого заваленного им дела.

— С переменным успехом,— подал голос Лис и виновато скривился. Словно результатов ждали именно от него, а он не оправдал возложенных надежд. Словно на Фэя никто и не рассчитывал.

На душе Кристиана заскребли кошки, но он мужественно сдержался и растянул губы в улыбке.

— Господа Шорох и Аати имеют алиби на время совершенных преступлений,— продолжал охотник, вертя в руках желтый кругляш печенья. Оно успело усыпать крошками все его колени и подлокотники кресла.— Мы проверили обоих, они не имеют отношения ни к убийце, ни к выдаче информации. Думаю, нам придется искать другие пути.

— По крайней мере, мы совершенно точно знаем, что эти двое не при чем,— подхватил Кристиан все тем же бодрым тоном.— Сегодня же мы разработаем план проверки остальных работников, найдем утечку и поймаем негодяя. Или негодяйку,— добавил он после секундного замешательства.

— Замечательно,— устало отозвался директор. Он рассеянно выстроил перед собой ряд чашек на блюдцах, и Фэй с удивлением насчитал четыре штуки.— И еще более замечательно, что высшее руководство любезно решило нам помочь.

Дверь кабинета распахнулась. В воздухе тут же разнесся аромат жасмина, учуяв который, Кристиан закрутил головой. Но то оказался совсем не изысканный букет.

На пороге стояла юная учительница женской гимназии. По крайней мере, она так выглядела: узкая юбка мрачного, словно ночь, неброского платья струилась до пола, воротник-стойка плотно закрывал шею. Глаза темнели пятнами на фарфоровой коже, карминовые губы были брезгливо поджаты, а между нитями белесых, почти прозрачных бровей пролегла складка недовольства. Голову гостьи венчал пучок, столь же строгий, как и ее осанка.

— Простите, что без предупреждения,— сказала она неожиданно низким, бархатным голосом.— Не смогла найти вашего секретаря.

— У него отгул,— ответил директор. Он соскочил с кресла, отчего стал еще немного ниже.— Знакомьтесь, это...

— Кристиан Фэй и Анри Листен, как я полагаю,— перебила его гостья. Она закрыла дверь, неторопливо прошествовала к столу и водрузила на вершину и без того шаткой пирамиды документов саквояж с замками по бокам.

— Граф Фэй де Ла-Морт к вашим услугам. — Фэй расплылся в улыбке, торопливо вскочил и поклонился. Лис слегка привстал; подобрался, будто кот перед прыжком.

— Диа,— девушка ответила улыбкой, от которой по спине Кристиана побежали мурашки.— Диа дель Боско,— она протянула руку для поцелуя, и Фэй тут же впился в нее губами, отметив перстень с крупным сапфиром, сиявший на тонком пальце.

— Весьма польщен!— Он подвел гостью к своему креслу и усадил — бережно, словно та страдала тяжелой формой подагры.— Чаю?

Диа дель Боско качнула головой. Изучив всех присутствовавших по очереди, она вновь обратила взгляд к вспотевшему от такого внимания господину Монтегю.

— Госпожа Боско приехала к нам по приказу высшего руководства,— пояснил тот.— Господин Меззанин возлагает на ее помощь большие надежды, и я всецело его поддерживаю.

— Как я понимаю, продвижений в расследовании пока нет,— сказала Диа. Казалось, она совсем не была удивлена подобным положением дел.

Директор кивнул.

— Быть может, мы продолжим наш разговор, когда хранители вернутся к своим делам?— предложил он, но девушка пропустила его слова мимо ушей и указала Кристиану на саквояж.

— Дайте его мне, пожалуйста.

Вытряхнув из перчатки крохотный ключик, она открыла серебристые замки и придвинулась ближе к столу.

— Я бы хотела с самого начала посвятить их во все детали,— продолжила она, выкладывая одну за одной серые, похожие на спичечные коробки шкатулки.— Раз уж господа Фэй и Листен занимались расследованием раньше, от них еще может быть некий толк.

Кристиана словно оглушили тяжелой наковальней; Лис поджал губы. Поймав гневный взгляд напарника, он едва заметно качнул головой, и Фэй недовольно облокотился на каминную полку. Комната погрузилась в тишину, лишь коробочки с тихим стуком приземлялись на поверхность стола.

Выложив последнюю, Диа с щелчком закрыла саквояж.

— То, что вы сейчас увидите, должно остаться в этом кабинете,— ее темные глаза наградили Кристиана коротким пронзительным взглядом.— Секретные разработки Технического отдела могут быть использованы лишь работниками высшей категории. Поэтому у меня большая просьба: не трогать образцы руками и не пытаться привести их в действие самостоятельно.

Диа ухватила одну из шкатулок и осторожно надавила на заднюю стенку. С тихим щелчком крышка поднялась, и из-под нее с басовитым жужжанием вылетела...

— Это же муха! — разочарованно проговорил Кристиан. Он проследил, как насекомое сделало круг и уселось на стопку документов, прямо под носом у директора.

— Мушиный агент,— поправила его Диа дель Боско. Она открыла крышки оставшихся коробков, и агенты взмыли к потолку, почуяв свободу. Обычные навозные мухи: крупные, волосатые и раздражающие своей назойливостью. Пять черных тел кружили в воздухе; следуя друг за дружкой, пробежались по фарфоровым головам пастушек на каминной полке, петлей обогнули люстру и по очереди спикировали обратно к шкатулкам. Кристиан с любопытством склонился к ближайшей к нему мухе и не сумел сдержать удивленного возгласа. На блестящей спинке, точно между крыльями темнел крохотный ящик с линзой впереди.

-Пара агентов будет вести наблюдение в коридоре административного этажа. Также по одному полагается на каждого подозреваемого. Как я поняла, это...— Диа вчиталась в записи на страницах своего блокнота,— господа Буччо, Шорох и Аати.

Кристиан отвлекся от чесавшей брюшко мухи и резко обернулся.

— Зачем? Мы так и не нашли в их поведении ничего подозрительного.

— Это совсем не значит, что они не связаны с убийцей, господин Фэй. Дело очень серьезное, и мы обязаны убедиться в их невиновности, найти весомые доказательства. А то, что предоставили вы, господа, всего лишь голословные домыслы, высосанные из пальца.

Кристиан не знал, с какой стороны подойти к этой девушке. Честно говоря, он даже не понимал, чего испытывает больше: восхищения или негодования. Диа дель Боско походила на красивую статую, покрытую коркой льда — ею хотелось любоваться, но лишь издали. Прикасаться и, уж тем более, обнять желания не возникало.

— Мы установим круглосуточную слежку, — тем временем продолжала Диа, смахнув со лба пепельную прядь волос, — и, когда преступник проявит себя, схватим его.

— То есть дождемся очередного убийства и посмотрим, что будет?

— У вас есть предложения получше?— Так и не дождавшись ответа, она кивнула.— Чего я и ожидала. Не думайте, что мне хочется расхлебывать заваренную вами кашу в самый канун Зимнего Солнцестояния. У меня и без того дел по горло.

Остаток времени Диа потратила на разъяснения, в основном касавшиеся поведения Кристиана и Лиса. Им не следовало обсуждать ход и методы расследования с посторонними лицами, следить за подозреваемыми, посещать места преступлений без самой Диа и вообще каким-либо образом проявлять инициативу и совать нос в дела Диа и ее мух. Кристиан выслушал указания до конца, бурля от еле сдерживаемого гнева. В какой-то момент он так сильно скрутил носовой платок с вышитыми инициалами "КМ", что тот затрещал и надорвался. Лис же наблюдал за гостьей, лишь изредка моргая пронзительно-голубыми глазами. Забытое им печенье покоилось в вазе на его коленях. Когда посланница господина Меззанина закончила, он поднялся, молча откланялся и вышел из кабинета. Фэй последовал за ним.

— Высшее руководство нашло как помочь, нечего сказать. Словно без госпожи Боско нам проблем не хватало.

Лис кивнул. На безопасном расстоянии от кабинета он остановился и тихо проговорил:

— Не думаю, что ей можно доверять. Кто она такая? Откуда нам знать, что она не в сговоре с убийцей?

Заметив, что Кристиан открыл рот, он быстро продолжил.

— Но сейчас нам высовываться не стоит. Во всяком случае, пока не выясним подробности.

— Не можем же мы сидеть сложа руки и действительно ждать, пока кого-нибудь не прикончат! — возмущенно пропыхтел Кристиан.— Мы — хранители, в конце концов...

Лис задумался и, чуть усмехнувшись, качнул головой.

— Мне кажется, я уже знаю, что нужно сделать в первую очередь.

* * *

Мало кто из работников и работниц Общества знал об архиве, расположенном в самом конце административного этажа. В общем-то, они и не могли узнать: лишь избранным и членам руководства дозволялось входить в святая святых Отдела. Именно оттуда черпали сведения о подопечных и подчиненных директор и его заместитель; именно туда каждый вечер относил новые, скопившиеся за день папки секретарь Шорох, и именно там они хранились, разложенные по тысячам полок в алфавитном порядке.

Лис остановился перед тяжелой, агатовой дверью и провел рукой по кованым узорам на тускло мерцавшей поверхности. Бутоны цветов и листья из чугуна скользнули под пальцами, чуть затуманившись от тепла кожи.

Ничего не произошло.

Лис осмотрел дверь между ветвями узора, по бокам, сверху и в центре, ощупал каждый дюйм, но так и не обнаружил ни ручки, ни отверстия, мало-мальски похожего на замочную скважину. Архив был неприступен, как самая строгая и секретная тюрьма.

Заслышав тихое мушиное жужжание, Лис скользнул вбок, в тень глубокого проема соседней двери и замер. Сердце его колотилось так сильно, что, казалось, могло выдать одним своим суматошным стуком. Но крохотная точка лишь зависла перед входом в архив на пару мгновений, развернулась и неспешно отправилась в обратный путь. Затаившийся охотник так и остался незамеченным.

Когда жужжание стихло, он осторожно выглянул в коридор. Слишком рано: за поворотом разнеслось эхо сбивчивых шагов, и в теплых желтых бликах на стене заплясала тень. Охотник было вновь подался обратно в укрытие, но, разглядев появившегося мужчину, расслабился.

Долговязый, похожий на усталую ворону, секретарь имел весьма неприветливый вид. Он торопливо приблизился к Лису и, ссутулившись, принялся рыться в карманах черного пиджака.

— В последний раз я поддаюсь на ваш шантаж, господин Листен! — возмущенно зашептал он. Его глаза над длинным тонким носом настороженно сверкнули.— Если вы рискнете обратиться ко мне еще раз, я сам поведаю директору и о порошке, и о вашем поведении.

Он тронул несколько чугунных бутонов в определенной последовательности, и самый большой из них, тот, что поблескивал в центре, раскрылся. В середине, между его лепестками виднелась замочная скважина, в которую господин Шорох торопливо вставил ключ.

— Постарайтесь, чтобы вас не заметили, когда будете выходить,— напутствовал он, но Лис нетерпеливо отмахнулся и нырнул в открывшуюся щель. Дверь захлопнулась с гулким отзвуком, и мир вокруг охотника погрузился в кромешную тьму и тишину.

Пахло старой бумагой, пылью и маслом. Глаза постепенно привыкли к мраку, выхватили смутные очертания окружавших предметов. Заметив контуры фонаря на крюке у двери, Лис нащупал в кармане заветный коробок и чиркнул спичкой.

Пропитанный маслом фитиль вспыхнул. В ореоле его теплого света заблестели позолоченные рамы портретов, выглянули гордые лица давно умерших людей. На ближайшем подбоченился дородный мужчина, до странного похожий на нынешнего главу Отдела. Пирамида его белого, завитого парика вздымалась над одутловатым лицом, рука с короткими толстыми пальцами придерживала алую ленту, пересекавшую грудь. "Лайонель Монтегю", гласили мелкие, тесно лепившиеся друг к другу буквы у основания картины.

"А ты еще кто?" — почти восклицал доблестный лорд Монтегю. Смерив его столь же критичным взглядом в ответ, Лис снял лампу с крюка, обернулся и... утонул в бесконечности открывшегося пространства.

Казалось, папкам с информацией о подопечных нет конца. Десятки, сотни, тысячи книжных шкафов взмывали к темному куполу, парившему так высоко, что захватывало дух; их полки стройными рядами уходили в белесый туман, клубившийся вдали. На берегу необъятного бумажного моря одиноко застыл стол со странной конструкцией из проводов и кнопок, разложенной по всей его крышке.

Чувствуя себя крохотным с жалким огоньком в руках, Лис обогнул стол, приблизился к торцу одного из шкафов и осветил прибитую латунную табличку. "А" — блеснула выпуклая буква. Чуть ниже, более мелко пояснялось — "Аа ?1". На полках теснились бесконечные Ааронсы: Аароны, Альберты и Антуаны уплывали вдаль; некоторые папки настолько обветшали, что корешки истлели, а начертанные на них буквы выцвели.

Лис на мгновение прикрыл веки, размял переносицу. Казавшаяся такой отличной, затея разваливалась на глазах. Для того чтобы добраться до буквы "Б", следовало бежать со всех ног с десяток минут, а уж на то, чтобы отыскать на тысячах полок ту самую Диа дель Боско, требовались дни. Использовать магию он не мог — стоило ему щелкнуть пальцами, и директор вместе с посланницей высшего руководства тут же прознали бы о его намерениях.

Лис вернулся к столу и присел на его край. Неожиданный поворот дела поставил его в тупик. Ну не мог Шорох с его щуплой комплекцией пробегать с дюжину миль в поисках какого-нибудь Яксли, размышлял он, водя отстраненным взглядом по разложенному на столе приспособлению. А секретарь каждое утро относил директору целые стопки папок с именами — уж Лис-то насмотрелся на его передвижения за время слежки. Похожий на собор архив хранил некий секрет, хитрость, которая наверняка лежала под самым носом, стоило лишь протянуть руку...

Неожиданно он рассмеялся от очевидности посетившей его догадки.

Крышку стола усеивали десятки коробочек с кнопками и буквами. От каждой тянулись провода: к лампе и большому ящику, который странно гудел. Отыскав кнопку с начертанной на ней "Б", Лис нажал ее и вздрогнул от неожиданного проблеска лампы, совпавшим с серией щелчков.

В архив вернулась тишина, разбавленная гулом черного блока.

Выждав еще немного, Лис ткнул в букву "О". Аппарат вновь выстрелил громкими щелчками, лампа блеснула и потухла. "Б-о-с-к-о-д-и-а", напечатал охотник и замер в ожидании.

— Вот же блядство,— процедил он спустя пару минут, выудил из нагрудного кармана портсигар и нервно закурил. Виноватым Лис себя не чувствовал — Шорох ничего не говорил ему про курение в помещении. Оставив бесполезное сооружение позади, охотник двинулся вдоль поблескивавших табличками торцов, держа в одной руке фонарь, а в другой — сигарету. Клубы выпущенного им дыма плыли следом, будто пар из паровозной трубы. Когда окурок дотлел, Лис швырнул его во тьму прохода и снова прикурил.

— Аб... Ав... Аг... — бормотал он себе под нос, отслеживая взглядом едва различимые надписи. Так просто он сдаваться не собирался. Раз уж он сумел проникнуть в архив, следовало довести дело до конца и отыскать чертову папку. Даже если для того придется отмерить с десяток миль в богом забытых коридорах.

Ад... Ад?2... Ад?3...

Лис скользил во мраке, держась за крошечный островок света; шаги тихо шелестели вдоль стен и затихали в чаше купола далеко вверху.

Ак... Ал... Ам...

Достигнув надписи "Ан?6", он остановился передохнуть. Дверь в реальный мир уползла в пыльную ночь, и теперь обратная дорога заняла бы больше времени, чем путь до заветной папки.

По крайней мере, Лис очень на это надеялся.

Он выдохнул аккуратное кольцо дыма. Оно взмыло вверх, растягиваясь и истончаясь.

— Вот же блядство...— повторил он и умолк, уловив новый звук под сводами архива. Из затянутого туманом прохода донеслось слабое звяканье. Нащупав плетение рукояти за поясом, Лис напряженно вгляделся в мрак между шкафами.

Медленно текли секунды. Наконец, из темноты выплыл крохотный цеппелин, блестя золотыми начищенными боками. Колокольчик на его корме изредка позвякивал, а к наполненному газом пузу крепилась широкая плоская корзина. Неторопливо скользнув к оторопевшему от неожиданности парню, цепеллин замер. На дне его корзины желтела новенькая, совсем тонкая папка, по корешку которой бежала красная лента.

— С-спасибо... — пробормотал Лис. Он поставил фонарь на пол и кое-как выудил документы непослушными пальцами. "Диа дель Боско", вились аккуратные буквы по обложке.

Вне себя от радости, он зажал папку под мышкой и направился обратно к столу. Цеппелин неотступно летел следом, изредка подталкивая его в спину килем.

Информации внутри оказалось немного: лишь фотография, с которой холодно улыбалась госпожа Боско, и желтый лист бумаги. Судя по старым сгибам, прислали его почтой. "Диа Франческа Федерика Джульетта дель Боско,— говорилось в письме.— 24 п.л. Волосы светлые, глаза синие, телосложение среднее, рост 5 футов 4 дюйма". Далее шли краткие факты биографии, и Лис придвинулся к фонарю еще ближе.

"Родилась в Южном Содружестве, провинция Бахати. Отец — Карлос дель Боско, уроженец Южного Содружества, мать — Ингвилд дель Боско, происхождение неизвестно. В настоящее время проживают в г. Искра, Фьордалл".

Далее следовал адрес, который Лис переписал себе в блокнот.

"Заслуженный работник отдела магических преступлений полиции Кумкура. В настоящее время числится в Отделе Управления под непосредственным руководством Т. Меззанина. Доступ первого уровня".

Лис перечитал последние строки и нахмурился. Слишком мало информации. Кем являлась помощница Меззанина, чем занималась раньше и что делала сейчас — все осталось сокрытым мраком тайны. Больше, видимо, директору и его коллегам не было положено знать, и, после многочисленных подписей, записи обрывались. Лишь в правом нижнем углу стояла охристая квадратная печать, по границам которой бежали смешные, похожие на раздавленных муравьев знаки.

Лис перевернул лист. С другой стороны тот был девственно чист; кроме него в папке бумаг не лежало.

Когда данные о Диа дель Боско уплыли на цеппелине обратно в лабиринт проходов, Лис погасил фонарь и осторожно скользнул за дверь. Гулкий зал архива вновь опустел.

* * *

Таверна "Вырвиглаз" трещала и ходила ходуном от сотрясавших ее стены музыки и танцев. В центре задымленной залы, придавленные низкими потолками, отплясывали рабочие бумажной, текстильной и фортепианной фабрик — цвет и гордость Богемного района. Сапоги грохотали по доскам, красные рожи обливались потом, кто-то что-то орал под музыку, иногда даже попадая в такт. Женщины пищали, кружки звенели, пиво лилось рекой — близился праздник Зимнего Солнцестояния, и его дух просочился во все забытые богами щели Петрополиса.

Сидеть за сдвинутыми к окнам столами осталась лишь пара посетителей: рослый блондин, который нависал над кружкой пива, и темноволосый смуглый парень, отчаянно ловивший сквозь грохот каждое слово друга.

— В общем, не думаю, что ей стоит доверять. Данных немного, хранителя к ней не приставлено. Ума не приложу, почему директор так легко допустил ее к расследованию.

Подведя этот неутешительный итог, Лис пожал плечами и хлебнул еще пива. Этим вечером его обычно широкая улыбка казалась натянутой, а в уголках губ залегли тени. При одном взгляде на его унылый вид депрессия начиналась у самого Кристиана, и Фэй поспешил отвернуться. Как раз вовремя: мимо проплывал аппетитный зад одной из служанок.

— Может, госпожа Боско не так уж и плоха?— пробормотал Кристиан.

— Это ее хорошенькая мордашка тебя убедила? Поверь, такой орешек тебе не по зубам.

Фэй фыркнул.

— Не понимаю, о чем ты. Не люблю дамочек с манией величия.

— Ну конечно,— подмигнул охотник.— Да у тебя руки тряслись, когда ты ей кресло придвигал.

В глубине души Кристиан и сам не был уверен в своих словах. Он чиркнул спичкой, и еще одно облачко дыма слилось с общим смогом таверны.

— Ночь Зимнего Солнцестояния уже через три дня! — объявил мелодичный голос, и на колени охотника приземлилась симпатичная брюнетка. Вырез ее платья был так низок, что груди почти выпрыгивали на стол, но, похоже, девушку это ничуть не смущало.— Ты не успел заскучать без меня, дорогой?

Лис мотнул головой, отпил из кружки, едва не расплескав ее содержимое, когда девушка с визгом обняла его за плечи.

— И как вы собираетесь его отмечать? На Солнцестояние нужно придумать что-то особенное. Что-нибудь такое, что нескоро забудешь...

Она притиснула груди к лицу охотника и вдруг подмигнула Кристиану. Тот, не растерявшись, подмигнул в ответ.

— Не знаю еще,— буркнул Лис из-за пелены темных локонов. Он отстранился, и его губы скривила усмешка, какую видели все его дамы, когда он не больно-то желал вести беседы.— Принеси-ка нам еще по пиву, детка.

Отвесив смачный шлепок по ее круглому заду, он проводил девушку взглядом.

— Как ее зовут?— поинтересовался Кристиан.

— Мне откуда знать?— фыркнул Лис, допил пенные остатки со дна кружки и протяжно рыгнул. Впрочем, никто кроме Кристиана этого не заметил: гости "Вырвиглаза" лихо отплясывали под закопченными сводами.

* * *

Секретарь Шорох сидел, осажденный кипами бумаг. Лишь сумрак царил в проходах и кабинетах административного этажа Отдела — наступивший вечер разогнал сотрудников по комнатам и квартирам.

Секретаря очень радовало, что их назойливые голоса и шаги стихли. Наконец он мог остаться наедине с собственными мыслями и сосредоточиться на работе. Которая, к слову, постоянно выскальзывала из поля его зрения. Строки расползались перед глазами, а если Шороху и удавалось зацепиться за одну, перед его мысленным взором упрямо возникал занюханный притон Богемного района, в котором он очнулся несколько дней тому назад. Неужто он и вправду мог отплясывать вместе с толпой? Или с женщинами? Честно говоря, он всегда их побаивался, хоть и понимал печальную необходимость жениться, заводить детей и прочее в том же духе.

Где-то в глубинах коридора занудно жужжала муха.

Курьер Аати возник у стола внезапно. Секретарь даже не услышал его шагов и вздрогнул от неожиданности.

— Да? — как можно холоднее осведомился он, еще не забыв про наглые, бесчеловечные выходки и ночные полеты бегемота у его окна. Однако курьер лишь заговорщически склонился ближе, и его неопрятные дреды коснулись вершины бумажной колонны.

— Зашел вас проведать, секретарь. Не хотите ли полетать? — с улыбкой поинтересовался он. В глубине господина Шороха тут же проснулось тайное желание согласиться, и эта жажда альтер-эго вырваться на волю разозлила секретаря еще больше.

— Нет! — раздраженно рявкнул он, захлопнув тетрадь. Он сунул ее в портфель, наскоро кинул пару записных книжек сверху, схватил пальто и вылетел из кабинета. Остановился в ожидании лифта, раздираемый противоречиями. Перед ним снова возник притон в Богемном районе... и соблазнительное, пьянящее ощущение безграничной свободы.

Неведомые тени

Сквозь раскрытое окно влетал шелест ветра в пальмовых листьях, в воздухе пахло пряным жаром и солеными брызгами моря. Огонь на фитиле покачнулся и лизнул стеклянные стенки лампы; рядом, залитый апельсиновым светом, лежал чистый лист бумаги. На мгновение над ним замерло перо ручки, затем вывело следующие слова:

"Я всегда завидовал Нафалю.

Впервые я встретил его, когда работал в старинном отеле на залитом огнями проспекте. Он вылез из экипажа в сопровождении пары юных особ в шелках и бриллиантах и, белозубо улыбаясь, дал мне целую монету на чай. "Как тебя зовут?" — спросил он. "Айвори",— ответил я, но к тому времени Нафаль уже забыл о моем существовании и проследовал дальше, в золотые глубины холла. А я остался у входа, в нелепом народном костюме, обуреваемый невиданной жаждой. Я впервые понял, как сильно хочу разбогатеть.

Всю свою жизнь он смотрел на мир из окон роскошного особняка, в то время как я с детства видел лишь трущобы и дико, страшно завидовал толстосумам с Пепельной аллеи в холмах. Сидел на каменистом берегу залива в чем мать родила и перебирал гладкие булыжники, словно надеясь вдруг отыскать алмаз. Но если драгоценные камни когда-то и лежали на побережье, их давно утащило море и волосатые лапы рыбаков. Так что богатство приходилось зарабатывать самому, начиная с помощи на кухне местного постоялого двора. Затем последовала работа мальчиком на побегушках, чистильщиком обуви у дверей отеля в центре Кумкура — столицы Содружества и жемчужины южного побережья,— швейцаром и администратором в том же отеле и, много лет спустя, должность помощника одного из богатейших наследников, каких только знал мир.

Я сменил имя. Каждый месяц, начиная с малых лет, откладывал по монетке. Став заместителем Нафаля ибн-Ариза аль-Шафи, я взялся откладывать и его монетки, одну за другой. Он кутил, гулял, разбрасывая золото направо и налево, а я складывал остатки этого золота в сундук и терпеливо ждал.

Вскоре пришло и мое время. Когда Нафаль оказался на улице без гроша в кармане, я смотрел на это из окна того самого отеля в центре Кумкура. Я видел, как лучшие его друзья прошли мимо, исчезли в других богатых домах, растворились в дорогих ресторанах, захлопнув перед носом бывшего благодетеля двери, забыв про все его подарки. Это научило меня ограничивать свой мир определенными рамками и не доверять людям сверх меры..."

Айвори оторвался от записей и огляделся. Темные коридоры особняка пустовали, но все же было в них нечто такое, от чего по его спине бежали мурашки. Нечто живое, неведомое, незримое присутствие которого беспокоило его по вечерам, стоило сумраку спуститься на город. Оно кралось по этажам, растекалось за картинами и гобеленами, скапливалось в углах и наблюдало за хозяином дома. Внимательно, словно хищник на охоте.

Началось это недавно. Айвори возвратился с очередной проверки — он любил неожиданно нагрянуть среди рабочего дня на одну из фабрик и инспектировать здание от цоколя до чердака в сопровождении трясущегося управляющего. По обыкновению, он отослал водителя с экипажем, вошел в дом и запер дверь. Особняк томился во тьме: прислугу Айвори не держал, предпочитая убираться в кабинете и спальне самостоятельно, а остальные помещения держать закрытыми. Не зажигая свет — в своем доме он и без света ориентировался не хуже кошки — положил ключи на столик и снял пальто.

Тогда-то он и услыхал этот звук, тихий и мимолетный, словно топоток зверя или шелест сухой листвы. Мыши, подумал он, продолжая раздеваться. Но по коже пробежал мороз, и рука сама потянулась к выключателю. Просто так, чтобы в ясном свете ламп еще раз убедиться в собственной правоте.

Вот и сейчас ему почудилось, словно за его спиной кто-то прошелестел. Не шмыгнул, как бывало раньше, а неторопливо и величественно проплыл в ночи. Несколько минут Айвори вглядывался в мрак за распахнутой дверью, оставаясь на месте. Затем, когда сердце вернулось к своему обычному ритму, он вновь обратился к разложенным на столе листам.

Левиафан Айвори не был стар. Да, в черных, зачесанных назад волосах уже виднелась седина, но морщины не касались его гладко выбритого лица. Фигура с годами не раздалась, как бывало со многими мужчинами его возраста, вредных привычек он не имел, что тоже помогало оставаться в хорошей форме. Недавно ему исполнилось шестьдесят, и, отметив столь знаменательную дату в оглушающем одиночестве, Айвори посетила идея написать мемуары. Боги видели, он прошел долгий и тернистый путь, который оказался бы по силам далеко не каждому. Заработать состояние, восстановить почти развалившиеся, заброшенные фабрики Южного Содружества, превратить их в прибыльные предприятия, кормившие тысячи семей всех трех провинций — все это сделал он, Левиафан Айвори. И, черт возьми, после таких достижений он не собирался поддаваться каким-то первобытным страхам.

* * *

Совсем скоро, не успела голова фабриканта коснуться подушки, настало серое декабрьское утро. Айвори разлепил припухшие от недосыпа веки и без особых эмоций поднялся с кровати. Жизнь в одиночестве приучила его тело к определенному распорядку, и Айвори вставал без будильника в одно и то же время вне зависимости от того, сколько ему удалось поспать. Ему оставалось лишь отправиться в ванную и умыться — без сетований и угрюмого вида. Все равно никто не мог их услышать или увидеть.

Быстро собравшись, он позавтракал в кафе неподалеку, сел в экипаж и отправился на окраину города, вверх по склону прибрежного холма. Когда одноэтажные дома бедняцкого квартала остались позади, дорога вильнула в последний раз, скрывшись за густыми кустами лавровишни. Автомобиль нырнул за поворот, и взгляду открылось невероятное сооружение: настоящий гигант, слепленный из десятков зданий и чадивших железных труб. Выглядела фабрика так, словно ее перенесли в живописное место из самого центра рабочего гетто. Черный монстр стоял на самом обрыве залива Тадж ад-Дин, позади его бетонных стен с шумом бились волны и кричали чайки, а сверху из трубы на них изливалась бурая муть из фабричных недр. Отходы нужно было куда-то сбрасывать, а лучшего места, чем бескрайнее море, и в голову не приходило.

Накрапывал дождик, успевший порядком надоесть за затянувшийся декабрь. Айвори поднял воротник легкого пальто и выскочил из машины, отмахнувшись от предложенного водителем зонтика. Пропрыгав по раскисшей грязи над скопившимися лужами, он взял себе на заметку выложить подъездную дорогу булыжником и влетел под высокие своды машинного зала. Где его уже ожидал опрятный молодой человек в черном костюме.

Кристиан Фэй был единственным управляющим, кого Айвори так и не сумел застать врасплох. Светлокожий уроженец Брюхвальда, всегда собранный, гладко выбритый, с неизменной улыбкой на лице, он неуловимо напоминал самого Айвори в молодости. За два года его работы производительность фабрики поднялась в несколько раз, не случилось ни единого несчастного случая, станки блестели и работали, и под сводами залов не смолкало равномерное уханье и удары. Сегодня они особенно раздражали затуманенное сознание Айвори.

— Кристиан, скажите им, чтобы стучали потише.— Он сморщился от грохота наковален за перегородкой.

— К сожалению, этот адский звук — неотъемлемая часть рабочего процесса, господин Айвори,— бодро ответил управляющий и указал фабриканту на распахнутую дверь своего кабинета.— Пройдемте, там будет потише.

Крохотный и лишенный окон, закуток Кристиана пришелся Айвори как нельзя кстати. Он прикрыл дверь и с блаженством ощутил, что грохот машин и вправду утих. Фэй выложил на стол папку с отчетами за период и с вежливым любопытством уставился на фабриканта.

— Плохо спали сегодня? Мучили кошмары?

— С чего вы взяли? — фыркнул Айвори, потирая лоб.— Просто половину ночи провел в работе.

— Не стоит так напрягаться. Наша фабрика прекрасно работает и без вашего полуночного труда, сэр.

Темные глаза управляющего продолжали внимательно изучать Айвори, отчего тот неожиданно смутился.

— Я начал писать мемуары,— нехотя признался он и сам не понял, как это признание сумело соскочить с языка.— Начал вчера и слегка засиделся...

— Простите,— его прервал бархатный женский голос, и Айвори удивленно обернулся.

Женщины на фабрике появлялись нечасто, а такие — вообще никогда: молодые, красивые и дорого одетые. В дверном проеме стояла белокурая дива; густое облако ослепительной, снежного цвета шубы окутывало ее фигуру от шеи до пят. Глядя на это невероятное одеяние, Айвори вспомнил про теплую погоду за окном — на побережье залива Тадж ад-Дин температура воздуха редко опускалась ниже десяти градусов, и шуба с таким мехом легко могла спровоцировать тепловой удар.

Но, похоже, гостью не смущало ничего. Окинув тесный, заваленный бумагами и деталями кабинет хозяйским взглядом, она смело шагнула навстречу фабриканту. Каблуки ее сапог процокали по каменным плитам.

— Я вам не помешаю? Господин Айвори, я полагаю? — Она улыбнулась и протянула стянутую кружевной перчаткой ладонь. Айвори коснулся ее, сбитый с толку прямолинейностью молодой женщины и белыми прожилками инея на ее длинных ресницах.

— Очень приятно. Диа. Диа дель Боско. Я пришла навестить господина Фэя, но если он занят, я могу...

— Нет-нет, что вы, я как раз собирался уходить. Если вы позволите...— Он чуть склонил голову и надел котелок. Конечно, все его работники рано или поздно обзаводились семьями, и юный управляющий не был исключением, это Айвори понимал. Позже он, конечно, напомнит Фэю о правилах поведения на работе; женщины не должны отвлекать от дела, будь то любовницы или жены. Но сейчас ему хотелось оставить пару как можно скорее.

— Господин Айвори,— окликнула его Диа дель Боско, и слегка смущенный фабрикант замер на пороге.— Вас устраивает качество работы господина Фэя?

Внезапный вопрос. Однако от девушки в мехах иного ждать и не стоило.

— Да,— Айвори коротко кивнул, искоса взглянув на посерьезневшего Кристиана.-Вполне.

* * *

Диа дель Боско проводила серое пальто Айвори взглядом. Когда она вновь повернулась к Кристиану, тот был готов поклясться, что в ее глазах мелькнули насмешливые искорки. Роскошные меха на мгновение распахнулись, продемонстрировав платье в пол — на сей раз чайного оттенка, словно близнец похожее на синего предшественника. Казалось, весь гардероб Диа состоял из вороха одинаковых глухих платьев всех цветов радуги.

— Что вы здесь делаете, госпожа Боско?

Хуже всего Фэй переносил, когда посторонние лезли в дела его подопечных и методы его работы. Но на сей раз он постарался сдержаться и сухо улыбнулся, изо всех сил стараясь не выдать кипевшую внутри ярость.

Уголки темных губ Диа чуть изогнулись в ответ. Она подошла чуть ближе; тепло ее пальцев накрыло его ладонь. Сладко запахло жасмином.

— Зашла проведать, как продвигается ваша работа с господином Айвори. Он — особенный клиент и требует бережного обращения.

— Обычно руководство не вмешивается в мои дела.

— Обычно подчиненные не лезут в личные досье руководства,— парировала Диа все тем же бархатным голосом.— Мне стало известно, что в моих данных копались.

Кристиан почувствовал, как улыбка сползает с его лица.

— Неважно, кто из вас это сделал: ты или твой напарник. Просто запомни: со мной связываться опасно.— Она приблизила лицо, и ухо Фэя обдал жаркий шепот. Запах жасмина усилился.— Очень опасно. Не суй нос в мою личную жизнь.

Юноша вскинул бровь. Он и не заметил, когда они успели перейти на "ты".

— А ты не смей являться в разгар моего общения с подопечным,— тихо проговорил он, и Диа резко отстранилась. На ее фарфоровом лице отразилось крайнее изумление.

— Я — твое начальство, Фэй!

— Начальству не стоит лезть в ход работы, это может отрицательно сказаться на ее результате.— Кристиан выдернул ладонь из-под пальцев Диа.— Может, мне стоит навестить твое семейство в Фьордалле? Говорят, у вас шикарный особняк на холме, с видом на город.

— Только посмей! — прошипела она.— Сразу вылетишь с работы, это я тебе обещаю!

Кристиан торжествующе усмехнулся. Он прошел к выходу и распахнул дверь.

— Прошу, госпожа Боско. У меня еще много дел.

* * *

Айвори вернулся домой к вечеру, утомленный рутинной суетой. Дождь прекратился, и в саду разлилась сумеречная благодать со стрекотом цикад. Романтик вдохнул бы влажный воздух полной грудью и с упоением вслушался в далекий шум прибоя. Курильщик зажег бы сигарету и выпускал кольца дыма в стремительно темнеющее небо. Но Левиафан Айвори не был ни романтиком, ни курильщиком, и потому не мешкал на пороге.

Он включил свет и лишь после закрыл дверь. Лампы с потрескиванием разгорелись, тьма отступила, и из ее пелены вынырнули строгие лица портретов семейства аль-Шафи. Казалось, все они мерили владельца их родного дома оценивающим взглядом, смотрели с укором, возмущенные его вторжением. "Раньше здесь жили мы и кровь от нашей крови,— говорил их тихий хор в его голове,— по этажам бегали дети, а теперь тут лишь одинокий стареющий неврастеник, боящийся даже завести прислугу. Бесплодный червь, занявший больше места, чем ему положено по праву рождения".

С чужим именем. В чужом доме.

Айвори рывком расстегнул пальто так, что одна пуговица отлетела и покатилась по полу. Потому он и не любил людей. В их присутствии голоса в голове не шептали — орали, надсаживая воображаемые глотки. Одиночество, наоборот, приводило мысли в должный порядок, заключало его в кокон покоя.

Набросив пальто на вешалку, Айвори склонился к полу и коснулся закатившейся под комод пуговицы. Быстрое клацанье коготков заставило его замереть. Почти против воли, он поднял голову, вздрогнул и с размаха сел на пол.

На последнем пролете лестницы, в пятне света между резными колоннами мелькнула масляная черная тень. На краткое мгновение она затмила проход и скрылась в глубинах второго этажа. Хитиновый шелест коготков стих, и особняк погрузился в мертвую, давящую на уши тишину.

Левиафан Айвори продолжал сидеть, хватая воздух раскрытым ртом. Безразличные лица чужих предков продолжали взирать на него с портретов.

Пир во время чумы

Ночь Зимнего Солнцестояния разгоралась. Люди праздновали ее наступление еще в пещерах, где плясали, облаченные в грубые шкуры, а вьюга за каменной скорлупой стен подпевала им. В ту ночь тени смерти показывали свои истинные лица; бродили меж заснеженных барханов и кустов, выглядывали из-под туманного лесного покрова. Одетые в паутину из грез, они крались и звали за собой неосторожных путников, а по небу в окружении свиты демонов скакала фурия на морозно-белом коне. При ее приближении гномы закрывались в пещерах, оборотни выли на луну, духи фьордаллских лесов запевали тревожные песни, и даже тролли чуяли неладное и не высовывали носы дальше собственных укрытий.

Позже, спустя сотни лет, в обряд добавились краски, огни и вино. Люди собирались вместе и на время забывали страх, гнездившийся в укромных углах их душ. Но в воющем ветре снаружи все так же проносились жадные демоны. Их хохочущие тени мелькали на пустых обледенелых дорогах, у ночных перекрестков, вдоль кромки леса. Лишь старики помнили их имена, знали, что скрывается за безудержными танцами и яркими нарядами. Остальные продолжали веселиться, и кто-то вновь попадался в раскинутую ловушку на заброшенных сельских тропах.

А по небу все так же неслась процессия очередного Зимнего Солнцестояния.

* * *

Госпожа Кочерыж попала в западню.

Не к прекрасным, очаровывающим мечтам, нет. Ее сковывал страх. Он мешал ей двигаться, дышать, ходить, чувствовать себя живой, в конце концов. Страх заставлял ее цепенеть, отчего она больше походила на дерево в период зимней комы — застывшая и замерзшая, не в силах сделать лишнего шага или вздоха. Она была уверена: малейший проступок, неверное действие или шаг, и наказание не заставит себя ждать. Неведомые силы жестоко покарают ее неудачами, болезнями или, не дай бог, увечьями. Черные кошки приносили беду, вставать с кровати следовало лишь с левой ноги, говорить о своих желаниях вслух не стоило — после озвучания они теряли свою магическую силу и могли не сбыться.

Особенно госпожа Кочерыж боялась зеркал.

Сущий ужас нагоняли отражения в витринах и до блеска начищенное лакированное дерево шкафов. Везде, стоило госпоже Кочерыж отвернуться, чудилось странное движение. Стоило ей склониться к умывальнику, чтобы ополоснуть лицо, как за спиной проносились неясные тени, вызывая дрожь. Кто знал, может, когда она отворачивалась, близнец в зеркале продолжал буравить ее взглядом? Менял личину, скалил зубы? От одной мысли об этом по спине бежали мурашки.

Поэтому Салли решила не мучить себя и избавилась от всех зеркал в собственной квартире. В расход пошли стаканы и полированные вставки дверей, пудреница и даже люстра. После она постепенно уничтожила зеркала в холле на первом этаже дома (конечно же, извинившись за собственную неуклюжесть перед управляющим). Она убирала врагов одного за другим, пока блестеть не осталась лишь улица с яркими витринами, стеклами окон и начищенными боками автомобилей. Туда госпожа Кочерыж выбиралась редко; укрывшись платком с головой, она стремглав бежала в парк. На его окраине, в окружении крепких дубов и клумб ютилось небольшое кафе. Посетителей в нем было немного, и Салли могла спокойно перекусить, наслаждаясь свежим воздухом. Именно поэтому полупустая терраса паркового кафе обрела в ее лице самого преданного из посетителей.

За три дня до Ночи Зимнего Солнцестояния госпожа Кочерыж по своему обыкновению отвела утро чтению. Ее привлекали классика и передовые психологические методики, в которых она надеялась найти ответы на мучившие ее вопросы. Но пока ни один из ученых не исследовал природу иррационального человеческого страха. Человечество волновали вопросы происхождения иных рас, психологические особенности брюхвальдских вампиров и ракшас с восточных берегов Седого моря, феромоны и борьба сознания с подсознанием. Проблему госпожи Кочерыж не исследовал никто.

Когда часы в гостиной пробили четыре, Салли оделась и выбралась из квартирки на свет божий. Путаясь в непомерно длинных юбках, она перебежала через дорогу, быстрым шагом миновала пару перекрестков, чудом увернулась от потока грязи из-под колес пронесшегося экипажа и нырнула под плетение голых ветвей парковых деревьев.

— Добрый день, госпожа Кочерыж! Вам как обычно?

У ее столика услужливо застыла симпатичная официантка. Молоденькая — вероятно, ей не было и двадцати,— она всегда обслуживала столик Салли и вела себя вежливо и учтиво, что не могло не радовать. Звали ее Лоли.

— Да,— госпожа Кочерыж кивнула и вскользь осмотрелась — не отражалась ли она в каком-нибудь из окон. С момента ее последнего визита столики сдвинули, и она могла оказаться в опасном соседстве с собственным отражением. Лоли быстро улыбнулась и скрылась за неприметной дверью в углу зала. Вскоре она вернулась с чашкой чая, двумя булочками и тарелкой супа на подносе.

— Садитесь,— Салли указала на место напротив.— Составите мне компанию.

Это тоже было частью их обычной практики. Лоли прекрасно умела отвлекать от дурных мыслей. Она могла щебетать часами напролет, но не утомляла ни капли. Информации в ее болтовне не было и грамма, и это прекрасно успокаивало расшатанные нервы.

Однако в тот день она заговорила на необычную для себя тему.

— Представляете, доктора Блюма убили,— сообщила Лоли, дождавшись, пока Салли проглотит первую ложку супа. Она заправила прядь золотых волос за ухо.— Кажется, совсем недавно у нас обедал, и вот — застрелен в своей же квартире. Говорят, причиной стал призрак.

Салли сунула в рот вторую ложку. Ей не нравились истории про насильственную смерть — особенно те, которые случались при таинственных и мистических обстоятельствах.

— Я так надеялась, что у вас получится сходить к нему на прием.— Лоли наполнила чашку и заботливо придвинула ее ближе к госпоже Кочерыж.— Он точно бы вам помог.

Ее круглые карие глаза уставились на Салли, и та почувствовала себя обязанной что-то ответить.

— Не знаю, милая.— Она выдавила из себя улыбку.— Я читала некоторые его работы, и они меня не впечатлили.

Конечно, с ее стороны было нехорошо так отзываться о мертвых, но врать Салли не умела. Чтобы скрыть охватившее ее смущение, она откусила булочку и запила ее чаем. Язык мгновенно онемел от кипятка, и на глаза навернулись слезы.

— А вы не замечали ничего сверхъестественного в последнее время?

Булка встала поперек горла, и госпожа Кочерыж закашлялась.

— Нет, что вы! С чего вы взяли?..

Лоли снова улыбнулась, поднялась и собрала грязную посуду в поднос.

— Нынче столько странного происходит в Петрополисе, мне иногда даже страшно становится. Простите мою бестактность.

Остатки чая госпожа Кочерыж допила в спешке. Не то чтобы Лоли ее смертельно обидела, но в тот день даже присутствие словоохотливой официантки не унимало тревогу, засевшую в груди. Весь путь домой Салли не отпускало странное ощущение; словно кто-то пристально изучал ее спину. Следовал, не отставая ни на шаг. Но мимо лишь проходили люди; их обгоняли экипажи, через дорогу шумели парковые деревья, а по правую руку загорались витрины магазинов. Их госпожа Кочерыж заметила слишком поздно и отчего-то остановилась, зачарованно взирая на собственную тень в окне булочной.

В гигантском стекле, напротив разложенной свежей выпечки и кексов отразилась женщина средних лет. Ее круглое, потерявшее юношескую форму лицо казалось уставшим, маленькие, широко расставленные глаза напряженно впились в госпожу Кочерыж взглядом, из-под платка виднелось всклокоченное гнездо черных волос. В этой странной женщине не было ничего опасного, и липкий ком животного ужаса в груди оттаял. Салли даже слегка улыбнулась. "Взгляни страху в лицо и изгонишь его", говорил древний философ. Похоже, он был прав, и ей давно стоило заглянуть в зеркало и поздороваться с собой.

Лицо женщины в отражении замерло, а тонкие губы разъехались в оскале, обнажив ряды зубов.

Салли отпрянула от стекла, удивленно взвизгнув. Позади охнула и испустила поток брани сбитая ею дама. Но госпожа Кочерыж не обратила на ругань внимания. Она искала новые признаки самостоятельной жизни у черно-белого отражения в витрине булочной. Так и не обнаружив их, она накинула сползший на плечи платок обратно и поспешила домой. Все ее нутро содрогалось от ужаса. Скорее, скорее в укрытие, верещало оно, колотилось от мысли, что совсем рядом, в отражении витрин бежала иная Салли.

А может, то была совсем не Салли.

В последнее время в Петрополисе происходило множество загадочных вещей. И некоторые из них оказывались смертельными.

* * *

На следующий день госпожа Кочерыж решила остаться дома. Целую ночь она не смогла сомкнуть глаз, все поглядывала на глухо зашторенные окна. Она сама не понимала, чего ждала: что штора колыхнется и распахнется, показав демоническую версию Салли? Что услышит неведомый голос? Что отражение выберется из стеклянной клетки?

Оскал твари из витрины ей не почудился, это госпожа Кочерыж знала точно. Самые худшие ее опасения сбылись: она либо вконец сошла с ума, либо подписала себе приговор на сумасшествие. Жизнь с подобным знанием в любом случае должна была свести ее или в лечебницу, или в могилу.

За плотной тканью забрезжил свет, но госпожа Кочерыж продолжала сидеть на кровати, натянув одеяло до самого подбородка. За стенами дома ругались извозчики, доносился цокот копыт, этажом ниже пронзительно орал ребенок.

Несколько часов спустя Салли встала и принялась одеваться. "Найти врача",— пульсировало в ее голове. Она выудила чулки из-под комода, стряхнула с них пыль и как можно быстрее натянула, беззвучно шевеля губами, перебирая имевшихся в округе психиатров. Больше откладывать было нельзя, решила Салли, надевая перчатки. Указательный палец провалился в дыру, но госпожа Кочерыж схватила ключи и выбежала из квартиры. Зашить перчатку она могла и позже, без опасного психоза, гнездившегося в ее голове.

Утреннее солнце слепило глаза, раскрасив стены домов веселым желтым. Кругом торопились по своим делам прохожие: джентльмены — на работу, служанки — за покупками, извозчики — в места назначения, и их пассажиры нетерпеливо выглядывали в окна экипажей. У самой Салли не было нужды работать. Приличное состояние и коллекция драгоценностей, доставшаяся в наследство, позволяли жить вполне безбедно до самой старости. Без роскошеств, конечно, но госпожа Кочерыж в них и не нуждалась, сидя дома наедине со своими страхами.

Но, тем не менее, Салли тоже торопилась.

Путь к первому специалисту ей отрезал кот. Черный, как смоль, и толстый, как бегемот, он пробежал через тротуар и юркнул в дыру в заборе. Завидев это, госпожа Кочерыж резко остановилась. Любой ребенок знал, что черные кошки приносили неудачу, и, следовательно, ничего хорошего в той стороне ее не ожидало.

Второй психиатр жил и работал на другой стороне города, и, чтобы добраться туда, госпожа Кочерыж наняла экипаж. Всю дорогу ее трясло и колотило — она до смерти боялась дорожных происшествий, о которых так часто писали в газетах. Еле дотерпев до нужной улицы, Салли наспех расплатилась с кучером и двинулась к подъезду дома номер 6.

Доктор Невруз проживал в великолепном особняке, выстроенном несколько веков тому назад. Холл его апартаментов тянулся сотни метров. Высокие окна выходили на набережную реки Тенистой, которая услаждала взор бурыми водами и обилием пены и мусора. В похожих на залы комнатах блестели полы и причудливая дорогая мебель, сияли начищенные ручки дверей, искрились хрустальные люстры.

И было очень, очень много зеркал.

— Добрый день, госпожа,— белозубо улыбнулась секретарь, возникшая рядом с Салли из ниоткуда.— Вам помочь?

Госпожа Кочерыж наконец закрыла рот и суетливо поправила платок на голове. Она всегда так делала, когда была смущена и не знала, с чего начать.

— Мне нужно... на прием,— наконец выдавила она и неожиданно для себя хохотнула. Но девушка понимающе кивнула. Ее ладонь скользнула под локоть госпожи Кочерыж, и, не успела Салли опомниться, как они уже сидели на низком диванчике в залитой полуденным светом приемной.

— Что вас беспокоит?— осведомилась секретарь и открыла небольшой блокнот.

— Это долгая история. Мне срочно требуется помощь доктора Невруза. Очень срочно.

Госпожа Кочерыж закрутила головой в поисках прославленного психиатра, но, натолкнувшись на деланно-грустное лицо секретаря, упала духом.

— Сожалею. Сегодня весь день доктора расписан по минутам.

— А завтра?

— Завтра праздник, и доктора не будет в городе. Будет ли вам удобно придти после Ночи Солнцестояния?

Салли ответила не сразу. Она рассматривала фарфорового херувима, трубившего в рог на столике неподалеку. Статуэтки она тоже не любила. Их мертвые глаза словно следили за каждым ее движением.

— Да, давайте,— протянула она.

— Сейчас принесу журнал, и мы запишем вас на следующую неделю. Я помню, у доктора было небольшое окно.

Девушка и ее милая улыбка скрылись за дверью, торопливый стук каблуков эхом отозвался в коридоре.

Салли снова взглянула на херувима. Тот продолжал дуть в рог. Его маленькие глазки буравили женщину с ехидной злостью. Госпожа Кочерыж с трудом оторвала от него взгляд и подняла голову. Вместе с ней подняли головы четыре Салли; все напряженно уставились ей в глаза, поджав бледные губы.

Когда секретарь вернулась, приемная уже опустела. А по улице Святых Сладострастников Присциллы и Эдельберта быстро шагала странная женщина, прочь от треклятого дома номер шесть.

* * *

Скрывшись из дома на улице Святых Сладострастников, госпожа Кочерыж отправилась бродить по городу, предусмотрительно избегая черных кошек, кухарок с пустыми ведрами, а также недобро выглядевших ворон, каркавших на верхушках фонарей. Проследовав по набережной, Салли перешла реку и направилась к Рельсовой улице, навстречу грохоту колес и паровозным гудкам.

Неподалеку от вокзальной площади она нырнула в потрепанную временем арку. Там, в глубинах припорошенного снегом двора темнела неприметная дверь городской библиотеки.

— Приветствую, госпожа Кочерыж! Давно вы не заходили.

Из-за погребенной под книгами стойки вышел немолодой лысоватый мужчина. Его протертый на локтях бархатный пиджак весьма удачно оттенял желтоватую от курения кожу лица и козлиную бородку. Красавцем библиотекарь не был никогда, но обаяние с лихвой все компенсировало.

— Господин Червс, добрый день! — Салли стащила дырявую перчатку и протянула руку для поцелуя.— Сегодня я ищу что-нибудь неординарное, какой-нибудь новый подход в области психиатрии. И, конечно, что-то такое, чего я у вас еще не брала. Понимаете, о чем я?

— У нас появились замечательные переводы трудов из Южного Содружества. Хотите взглянуть?

Госпожа Кочерыж с готовностью кивнула.

Жители Петрополиса не очень-то любили читать, предпочитая иные развлечения, и заставленные томами комнатки обычно довольствовались одним-двумя посетителями в день. Также в библиотеке напрочь отсутствовали зеркальные поверхности, что являлось несомненным плюсом. На время неудавшиеся поиски психиатра были забыты, и Салли с радостью отдалась другим поискам.

Миновав две смежные комнаты, наполненные особым, книжным ароматом, она достигла отдела научной литературы. Библиотека давно не расширялась, и теперь потемневшие от времени шкафы громоздились так близко, что протиснуться между ними мог лишь один человек. Отыскав нужный номер, госпожа Кочерыж заглянула в сумрачные глубины ряда и отпрянула. На миг ей показалось, что на дальних полках что-то блеснуло, отразив свет.

— Господин Червс! Господин Червс! — позвала она, но ответом ей была лишь пыльная тишина. Библиотека словно опустела, что казалось странным: господин Червс никогда не покидал своего поста надолго.

Салли, конечно, могла пройти мимо, оставшись без вечернего чтива -особенно ввиду последних странных галлюцинаций.

Но, немного выждав, она все же втиснулась между шкафами. Больно ударила локоть о выступавший из общей массы том древнебрюхвальдской мифологии. В городской библиотеке никогда не висело зеркал, успокаивала она себя. Быть может, один из посетителей забыл металлическую безделушку: ключи или ручку?

То была совсем не связка ключей. На полке на уровне глаз стоял толстый том в бардовой, добротной обложке. "Жизнеописание Салли Кочерыж, старой девы" — гласили тисненые нежно-розовые блестящие буквы, и сердце вновь принялось отбивать чечетку.

Госпожа Кочерыж прижала руки к груди и подошла ближе, разглядывая книгу, точно диковинного зверя. Нет, глаза не обманывали, на обложке действительно красовалось ее имя. Может, то была чья-то злая шутка? Червс всегда казался ей слегка не от мира сего. Пару раз он приглашал ее отужинать, а Салли отказалась, сославшись на здоровье.

Решил отыграться и подсунул эту гадость?

— Господин Червс! — на всякий случай повторила она. Библиотека оставалась тиха, лишь прерывистое, тяжелое дыхание срывалось с губ.

Салли осторожно подцепила край обложки пальцем и раскрыла книгу. Она ожидала чего угодно, но только не этого.

Под обложкой таилось зеркало. Отполированное и вклеенное в страницу, оно зажглось в тусклом свете, сочившемся из окон библиотеки.

На сей раз отраженная Салли Кочерыж не шевелилась. Глаза на ее распухшем, покрытом синюшными пятнами лице были закрыты, кончик языка торчал меж бледных губ, а шею крепко стягивала черная шелковая лента. Такая хранилась в бельевом шкафу Салли. Помнится, она завязывала ей волосы на похороны матери.

Удавленная Салли захрипела, кровь из ее носа пошла пузырями. Заслышав исходящий из зеркала звук, госпожа Кочерыж пошатнулась, ухватилась за первую попавшуюся полку. Затем подхватила юбки и бросилась прочь.

— Куда вы? — окликнул ее наконец объявившийся библиотекарь, но Салли промчалась мимо, вне себя от ужаса и гнева.

— Это было не смешно, старый козел!— рявкнула она на бегу и выскочила наружу, не позаботившись закрыть за собой дверь. Даже оказавшись на улице, она не снижала темпа, жадно глотая морозный воздух. Больше никогда, пообещала она, ни единого раза ее нога не переступит порог этого мерзкого заведения.

* * *

Салли Кочерыж находилась на самой грани нервного истощения. Она боялась спать, боялась есть, выходить на свет божий и вообще приближаться к двери на улицу. Теперь город превратился в опасные джунгли, где зеркала появлялись в неожиданных местах, а казавшиеся надежными люди играли с ней злые шутки. Еще этот праздник Солнцестояния, будь он неладен...

Вечерело, и за окном принялись взрываться волшебные хлопушки с дальнего запада; искры, которые они рассыпали, просвечивали даже через плотные шторы. В газетах писали об их нестабильной начинке, что пара человек с их помощью даже лишилась рук. Хлопушки и волшебство в списке кошмаров Салли стояли в первой десятке.

Праздники она тоже не любила. Они вносили в ее бытие элемент мистики, грозя перевернуть жизнь на новый, чистый лист. И никто не обещал, что этот чистый лист окажется белым...

В дверь постучали, и госпожа Кочерыж едва не скатилась с кресла от испуга. Стряхнув первое оцепенение, она набросила на плечи халат.

— Да?— ответила она, на всякий случай придерживая ручку.

— Это Лоли,— сообщил юный голос, и Салли с другой стороны припала к двери спиной. Какое облегчение, то была лишь официантка из кафе, всего лишь...

Она внезапно похолодела от посетившей ее мысли. Но откуда Лоли узнала ее адрес? И почему явилась именно сейчас, когда вокруг происходило столько необъяснимых явлений?

— Прошу прощения, но я не могу сейчас открыть,— дрожащим голосом ответила госпожа Кочерыж.— Это что-то срочное?

— Вчера вы не заходили на обед, и я заволновалась. С вами все в порядке?

— Все прекрасно, можете не волноваться.

Однако Лоли не унималась. В ее тоне скользили настойчивые незнакомые нотки, и госпожа Кочерыж еще раз проверила цепочку на двери.

— Вы посещали врача? Если вам нужны лекарства или...

— Ничего не нужно, спасибо,— перебила ее Салли.— Чувствую я себя отлично, просто не в настроении для прогулок.

Некоторое время официантка молчала.

— Хорошо, госпожа Кочерыж. Приходите в кафе, я буду рада вас видеть.

Сердце Салли зашлось в крещендо, и она даже закусила губу, чтобы случайно не застонать от страха. Но спустя некоторое время каблуки девушки процокали по лестнице и затихли внизу. Парадная дверь хлопнула. Госпожа Кочерыж вновь оказалась отрезана от окружающего мира толстым пластом тишины.

В вечернем сумраке тянулись долгие минуты. Наконец убедившись, что действительно осталась одна, Салли выпрямилась. Неспешно прошла обратно в комнату, по пути поправляя картины на стенах. Надо бы протереть пыль, напомнила она себе и вытерла измазанные пальцы о халат.

Однако в гостиной она тотчас забыла и про пыль, и даже собственное имя.

С противоположной стены на нее смотрело большое зеркало. Оно тускло мерцало там, где совсем недавно цвел идиллический пейзаж; за овальную раму был заткнут ярко-розовый клочок бумаги.

На сей раз отражение было иным. За деревянными цветами рамы отражалась исчерченная полосами стена, буфет и комод. Не хватало лишь самой Салли, застывшей напротив. Комната в зеркале была пуста. Госпожа Кочерыж закрыла глаза, сосчитала до десяти и открыла их снова.

Зеркало никуда не исчезло.

Салли махнула рукой в надежде раскусить оптический обман. Но зеркало по-прежнему пустовало. Снаружи, за стенами дома снова загрохотали хлопушки, где-то наверху тихо заиграл граммофон.

Отражение вынырнуло из-за рамы внезапно, когда госпожа Кочерыж меньше всего этого ждала. Одетое в тот же старый халат, с тем же неряшливым пучком, как у Салли, оно таинственно улыбнулось. Поманило госпожу Кочерыж пальцем, и у той задрожали колени.

— Это — лишь игра моего воображения,— как можно уверенней произнесла она. Даже сделала шаг вперед, навстречу переливающейся поверхности. Отражение ободряюще кивнуло и приложило ладонь к обратной стороне стекла.

— Всего лишь галлюцинация на почве расстройства,— повторила Салли и, чтобы развеять сомнения, протянула руку.

Когда из зеркала вынырнули серебристые, холодные ладони и коснулись ее пальцев, разум покинул госпожу Кочерыж.

Она испустила глубинный крик и бросилась прочь, к двери. Та, как назло, оказалась закрыта на все замки, и Салли судорожно принялась подбирать ключи. Из комнаты доносился противный скрежет, будто кто-то скреб ногтями по стеклу.

Наконец дверь поддалась. Салли вынырнула в прохладу темневшего пролета лестницы и подавилась еще одним криком. Из гостиной позади ей вторил дребезжащий металлический визг.

А впереди блестела безжизненная поверхность зеркал.

Тупик

Зеркальная поверхность стен отливала серебром в утреннем белесом свете. Застыла странными формами: словно неведомые руки и лица пытались вырваться наружу. На стеклянной тверди пальцев можно было даже разглядеть витиеватый рисунок кожи. Парадная превратилась в монолит цвета ртути. Каждый лестничный пролет, каждая дверь и ручка сияли, отчего у инспектора Докопайца неистово слезились глаза.

— Я не знаю, откуда взялись эти чертовы зеркала!— уже который десяток минут распинался владелец дома.— Сначала Салли изводила меня, чтобы я от них избавился, несмотря на то, что господин Карнизз, известный дизайнер, настойчиво советовал мне использовать их при отделке подъезда и внутренних помещений. Но эта дамочка ничего не хотела слышать! Она даже расколотила пару декоративных вставок на парадной двери, представляете? А теперь я просыпаюсь и что вижу? Что эта сумасшедшая превратила весь дом в одно сплошное зеркало!

Докопайц вскинул бровь.

— У вас есть догадки, каким образом она это сделала?

— Понятия не имею, да и мне не интересно, если честно. Вы знаете, что она страдала психическими расстройствами? Именно такие любят использовать черную магию, что, между прочим, очень опасно и запрещено законом! И таким безумцам вы позволяете жить рядом с нормальными людьми бок о бок!

Домовладелец склонился ближе к инспектору, обдав его лицо крепким запахом лука.

— Бок о бок,— повторил он.

— То есть, вы и госпожа Кочерыж конфликтовали,— многозначительно произнес инспектор и сделал пометку в блокноте. Гнев домовладельца сменился растерянностью, затем испугом.

— Я бы не назвал это конфликтом. Скорее у нас были разногласия. Обычные споры, ничего серьезного, уверяю вас,— он натужно улыбнулся и покосился на подножие лестницы. Докопайц невольно последовал его примеру и взглянул на распростертое тело. Окруженная лужей крови и тремя констеблями, потерпевшая походила на изломанную пародию бегущего человека: ноги раскинуты и согнуты в коленях, а руки вытянуты вперед, словно в попытке ухватить нечто, ускользающее из пальцев.

Инспектор хотел было задать еще вопрос, но вдруг умолк и вновь глянул вниз. Затем с бешенством сунул блокнот в карман и принялся спускаться.

* * *

Послепраздничное утро Кристиана не задалось с самого начала.

Сначала его разбудили спозаранку, еще до первых лучей солнца. Фэй отпер дверь как раз вовремя: еще один удар сапога Лиса повредил бы обшивку безвозвратно. Выражение лица напарника было безрадостным, и, поняв все без слов, Кристиан принялся собираться.

Вынырнув из вечной весны Отдела Воздействия в Петрополис, они попали в белый вихрь, мгновенно вывернувший зонт Кристиана наизнанку. Под снежной лавиной исчезли даже крыши и могли пропасть и сами хранители, если бы остались стоять еще хоть минуту.

И, наконец, место преступления, которое походило на комнату кривых зеркал в бродячем цирке. Подъезд дома по Рельсовой улице был залит гладкой серебряной массой; даже на лестнице виднелись похожие на ртуть островки. Словно расплавленное зеркало капало на камень ступеней. Из стен холла, вдоль крутого подъема лестницы рвались наружу сотни зеркальных рук. Их скрюченные пальцы будто пытались поймать нечто, ускользавшее к выходу из дома. Кристиан дотронулся до одного, пробуя его на прочность. Тот оказался холоден и гладок, как обычное стекло.

— Никогда не видел ничего подобного,— пробормотал он.

— Взгляни сюда,— хрипло окликнул его Лис.

Так и не успевшая сбежать, госпожа Кочерыж лежала в россыпи серебристых осколков. Под ее телом стыла лужа крови, в которой таяли залетавшие хлопья снега. Лис стоял рядом, у укрытых халатом посиневших ног. В его руках розовел мятый клочок бумаги, на котором корявыми буквами было выведено:

"Доброй ночи".

Несмотря на пожелание, ночь у этой женщины явно не задалась. Охотник склонился к тому, что совсем недавно было лицом. Кристиан держался позади, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Тяжелый запах крови наполнял холл, ее аппетитный аромат щекотал ноздри и наводил на мысли о свежем, сочном мясе...

— Может, подождешь меня на улице? — словно издалека он услышал голос Лиса.

Фэй мотнул головой и подошел ближе, зажимая нос и рот перчаткой. Госпожа Кочерыж уставилась на него ощетинившимся осколками зеркала лицом.

— Она успела убежать,— прогудел он сквозь несколько слоев кожи.

— Но недалеко. Видимо, пыталась скрыться на улице, бежала по лестнице и упала на осколки.

— А умерла от чего? От сердечного приступа?..

— Доброе утро, господа! — их перебил похожий на масло голос.— Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете?

— Доброе утро, инспектор,— ответил Кристиан через прижатую к лицу перчатку. Запах крови казался все сильнее, и он едва сдерживал позывы завыть и впиться в тело зубами. Он резко обернулся, и инспектор попятился.

— По странному стечению обстоятельств вы оказываетесь на каждом месте преступления, и это не может не беспокоить,— сказал Докопайц, продолжая с тревогой вглядываться в лицо Кристиана.— И часто у вас светятся глаза?

— Наследственная болезнь,— кашлянул Фэй и торопливо отвернулся. Вид изувеченного тела был не лучшей альтернативой, но Кристиан не мог позволить инспектору строить домыслы еще и о своем происхождении. Оборотни никогда не вызывали доверия у полиции.

Запах пропитанного нафталином пальто усилился. Кристиан понял, что Докопайц придвинулся так близко, насколько позволяли приличия.

— Если вы не свидетели, и не родственники жертвы, в чем я уверен, будьте добры покинуть помещение.

В его масляном голосе заскользили угрожающие нотки.

— Извините, но нет, инспектор. Мы обязаны быть здесь.

— Почему это, позвольте узнать? Может быть, вы знали покойную? Или слышали что-либо об этих зеркалах?

— Нет и нет,— Кристиан пожал плечами.— Но хочу сказать, что архитектор, приделавший эти руки, наверняка приехал из Брюхвальда. Жутко выглядит, честное слово...

— Я не имею к данным зеркалам никакого отношения, заметьте!— оповестил их хозяин дома, с опаской наблюдавший за происходящим с высоты лестничной площадки. Словно в подтверждение своих слов, Фэй развел руками.

— Видите? Даже владелец не знает, откуда это взялось.

— Да бросьте, я уверен, вы что-то знаете о магии, которая здесь замешана...

— Инспектор,— вмешался Лис, до этого молча и внимательно слушавший их препирательства.— Мы очень заинтересованы в том, чтобы вам помочь и, может быть, имеем для этого некоторые возможности. Неужели вас не интересует бескорыстная помощь горожан?

— Ваша — нет,— отрезал Докопайц. Его лицо слегка порозовело.— Я еще не забыл вашу ложь и выходку с госпожой Помпонс, господин Листен! Что вы ей сказали, после чего она забрала свое заявление? Как повлияли? Гипноз? И положите улику на место,— он указал на розовую записку в руках охотника.— Смотрю, вас она тоже интересует. Значит, вам все-таки есть что мне поведать, не правда ли, господа?

— Никак нет, господин инспектор. С чего бы нам знать такие вещи? — весьма натурально удивился Лис.

Взгляд Кристиана блуждал по бледным босым ступням мертвой дамы, затем скользнул к дверному проему и остановился. Там, за пеленой снегопада, за проезжавшими автомобилями, экипажами и компанией зевак спешилась всадница, облаченная в белые облака мехов. Похлопав коня по холке, она стремительно пересекла разделявшую их дорогу широкими шагами. Шуба распахнулась и летела за ней мохнатым плащом.

Кристиан почти чувствовал колкий взгляд гостьи на себе.

— Дождалась-таки убийства,— желчно процедил он, толкнув Лиса в бок. Волчья натура давала о себе знать; еще немного, и клокочущая ярость полилась бы из его ушей. Диа позволила невинному человеку умереть! Вместо того чтобы искать преступника, она предпочла выжидать, и вот, пожалуйста: у их ног, словно мешок ненужного тряпья, лежало тело. Фэй скрипнул зубами и отдернул руку, почувствовав пальцы Лиса на своем предплечье.

— Пойдем, проверим квартиру,— тихо проговорил напарник.— Пускай разбирается с инспектором сама.

Кристиан кивнул. Прежде чем подняться по лестнице, он вновь окинул взглядом нашпигованную осколками жертву. Это было несправедливо, чертовски несправедливо.

Проклятый убийца должен был сдохнуть.

* * *

Инспектор Докопайц заметил эту дамочку слишком поздно.

Вся в белом, похожая на ледяную куклу, она влетела в подъезд, стряхивая снег прямо на место преступления. Смахнув налипшую на лоб прядь волос, незнакомка оценила обстановку.

— А где Упырик? — крикнула она вслед поднимавшимся по лестнице парням.

— Уволилась,— бросил Лис, не оборачиваясь, и дамочка прищелкнула пальцами в досаде.

— Трусливая тварь. Как можно бросать Отдел в такой момент?

Она склонилась над изуродованным телом. Несколько молчаливых мгновений изучала его, от фрагментов лица до стоптанных туфель.

— Госпожа? — кашлянул Докопайц. Молодая особа смерила его холодным взглядом и, судя по выражению ее лица, не особенно впечатлилась видом инспектора.

— Да?

— Это место преступления. Вы не могли бы покинуть его и как можно скорее?

— Нет,— отрезала та и распрямилась, нависнув над инспектором и его котелком.— Кто вы?

— Инспектор полиции города Петрополис,— начиная закипать от гнева, процедил Докопайц.— А вот кто вы, я никак не могу понять. О каком Отделе вы говорили? И кто такая госпожа Упырик, о которой вы упомянули? Мне следует что-то знать об этой особе?

Но молодая женщина вновь потеряла к нему интерес, вернувшись к осмотру тела.

— Вам не следует знать ничего из этого, инспектор,— проговорила она.— Когда произошло убийство?

— Около полуночи,— привычно ответил инспектор и осекся, спохватившись.— Какого черта?! Будьте добры убраться отсюда и не мешать работе полиции! Кристиан! Это ваших рук дело?

Парень показался из квартиры убитой и расплылся в широкой, недружелюбной улыбке, больше напоминавшей оскал.

— Никак нет, инспектор. Госпожа Боско является сама, просят ее о том или нет.

— С вами мы поговорим позже, Кристиан,— откликнулась незнакомка и по-мужски протянула инспектору ладонь в кружевной перчатке.— Диа дель Боско. Я — начальник господ Фэя и Листена.

"Начальник?— подумал Докопайц.— Молодая дама — и начальник?"

— Начальник чего?

— Просто начальник. Не забивайте себе голову,— сказала она и вдруг ласково огладила пальцы инспектора второй рукой. Неожиданно Докопайц почувствовал необычайный прилив доверия и спокойствия. И действительно, зачем он мучил себя такой ерундой, когда у его ног лежал гораздо более важный объект для исследований?

— Скажите мне, инспектор,— его обволок бархатный голос Диа дель Боско,— есть ли свидетели убийства?

— Увы, но нет,— охотно ответил инспектор.— Жители дома либо отмечали праздник вне дома, либо спали. Сосед госпожи Кочерыж по этажу уже как полгода находится в отъезде.

Докопайц принялся накручивать один ус на палец, чувствуя крайнее расположение к слушавшей его особе.

— Тело обнаружила служанка одного из живущих сверху господ, в пять часов утра. Госпожа Вьюнок — так, кажется, ее зовут.

— Но ведь дверь была открыта,— Диа дель Боско окинула взглядом пустой, усыпанный осколками проем.— Неужели никто из прохожих не заметил лежащую женщину с улицы?

— В Ночь Солнцестояния прохожие либо слишком пьяны, либо слишком торопятся домой, чтобы заглядывать в чужие двери. Да и не особенно их много. Вы бы стали гулять по Петрополису после полуночи, когда кругом взрываются волшебные хлопушки?

Девушка понимающе кивнула. Еще раз пожав протянутую инспектором ладонь, она запахнула ворот шубы и нырнула обратно в снежный вихрь за стенами дома. Ее белый мех и волосы мгновенно слились с царившей непогодой, и инспектор оказался один на один с распростертой на полу женщиной. Позади, из квартиры убитой доносился тихий разговор.

Словно очнувшись от наваждения, инспектор удивленно покрутил головой. Заметив, как вслед за Диа дель Боско в белой мешанине улицы растворилась фигура в знакомом пальто, Докопайц выскочил следом. Вихрь сбил с носа пенсне, которое инспектор едва успел подхватить; ботинки скользили по обледенелой мостовой, грозя отправить Докопайца в полет. Выругавшись, он различил исчезающее за пеленой пятно и, что было сил, заорал:

— Кристиан! Кристиан, подождите!

Как ни удивительно, Кристиан и правда остановился. За время недолгого ожидания на его волосах уже собрался небольшой сугроб, однако он терпеливо стоял, грея руки в карманах. Хмурый Анри Листен замер чуть дальше.

— Можно перемолвиться с вами парой слов?

Кристиан кивнул, и его спутник нехотя удалился, смерив инспектора подозрительным взглядом. Докопайц отмахнулся от хлопьев снега, летевших в глаза.

— Эти убийства ставят меня в тупик. Способ везде разный, жертвы ничем между собой не связаны. Время, место, орудие — ничего не совпадает. Кроме магии.

Он зябко дохнул на покрасневшие от мороза руки. Ветер крепчал, Фэй продолжал вежливо молчать, но отступать Докопайц не собирался.

— Но записка указывает на то, что исполнитель один. Вы как думаете?

Кристиан удивленно вскинул брови.

— Вы у меня спрашиваете? Или мне показалось?

— У вас.

— У хранителя?

— Да, у вас,— сдержанно повторил Докопайц.

По лицу Фэя разлилось абсолютное удовлетворение, и его губы растянулись в широкой улыбке.

— Ничего не могу вам сказать.

— Не можете или не хотите? Если вы что-то знаете, прошу, поделитесь. Вы же видите, как все серьезно. Я более чем уверен, что эти преступления — звенья одной цепи. Маньяка нужно остановить, или скоро мы будем осматривать очередное тело.

— Сожалею, но это секретная информация. Но вот что я могу сделать,— Кристиан стащил перчатку и протянул руку.— Могу предложить свою помощь, как делал раньше. Хотите — считайте меня сумасшедшим, хотите — ведите за мной наблюдение или подозревайте в чем угодно, но, клянусь вам, я сделаю всё, чтобы добраться до мерзавца. Всё, что в моих силах.

Инспектор смерил протянутую ладонь взглядом и, после некоторого колебания, пожал ее.

— Вы все равно являетесь на все места преступлений,— пробормотал он.

— Вы не пожалеете, обещаю.

Вот в этом Докопайц очень сомневался. Однако что еще ему оставалось? Лишь использовать все данные ему возможности. И, черт его дери, на сей раз он мог доказать причастность брюхвальдца к убийствам. Инспектор не видел сожаления в его бессовестных глазах — ни капли,— что являлось еще одним несомненным признаком вины.

* * *

За окном кабинета директора Отдела по-прежнему хлестал дождь. Тысячи капель бросались на стекло, отчего то тихо дребезжало, сотрясаясь под натиском непогоды. Вдалеке, за обычно радужным лугом небо разрезала молния, и округу пронзил ощутимый удар грома.

Из-за собравшихся туч кабинет был погружен в серый сумрак, но Диа дель Боско все же прошлась к окну и наглухо задернула шторы. Директор, над головой которого девушка проделала свои манипуляции, съежился в кресле. Его руки сжимали чашку давно остывшего чая, над которой кружили пять грузных мух; глаза же сверлили сидевших напротив Кристиана и Лиса взглядом, настолько яростным, словно именно подчиненные были виновны в испытываемом им неудобстве.

— Господин Листен, вы не могли бы подвинуться?— низкий голос Диа нарушил тишину.

Молча и почти не отрывая зад от сиденья, охотник перетащил кресло в сторону. То с жалобным стоном проскребло ножками по паркету.

Но Диа дель Боско не повела и глазом. Ее тонкий палец постучал по крышке стола, и, когда мухи послушно опустились на указанное место, она ухватила одну из них. Остальные на мгновение перестали чесать отливавшие перламутром крылья и усиками проводили товарку.

Оказавшись на расчищенном от бумаг углу, муха встряхнулась и застыла, нацелив крохотную, размером с булавочную, головку в свободную от картин и господина Листена стену. Диа встала рядом, опершись растопыренной пятерней о крышку стола.

— Один день назад, пожалуйста,— громко оповестила она. Муха мелко затряслась. Ее черное тельце отчаянно завибрировало, и кабинет наполнило низкое жужжание. Пару раз по стене пробежали белые пятна, но на этом все и закончилось.

— Опять барахлит... — пробормотала Диа. Она прицелилась и отвесила мухе увесистого щелчка, отчего та подпрыгнула, нелепо перебирая лапками. Нечто в ее недрах щелкнуло, и по стене побежали тени, в какой-то момент сложившиеся в единый рисунок — изображение, точь-в-точь как в новомодных черно-белых фильмах, которые крутили в салонах под надрывное бренчание рояля.

Декорации этого фильма казались Кристиану смутно знакомыми. Все встало на свои места, когда в размазанном по стене кадре появилась долговязая фигура с пенсне на крючковатом носу.

Секретарь Шорох прошелся по коридору своей квартиры, прямо под сидящей на потолке мухой. Его круглые, искаженные съемкой глаза уставились на зрителей, в воздух взмыла мухобойка, и мушиный агент снялся с насиженного места.

Похоже, единственным недостатком подобного метода слежки было раздражающее и очень заметное жужжание.

— Быстрее,— скомандовала Диа, и картинки замелькали с утроенной скоростью.

После нескольких попыток достать муху, секретарь оделся и выскочил из дома. Муха же укрылась в его портфеле, и на некоторое время на стене застыло изображение набитых бумагами папок и флакончика из темного стекла, внутри которого плескалась жидкость.

Затем в ускоренном режиме пронесся монотонный и монохромный рабочий день секретаря Отдела. Шорох распечатывал одни письма, запечатывал другие, приносил папки, относил их и складывал в пирамиды на столе. Посетители вереницей тянулись мимо его закутка к двери директорского кабинета, некоторые быстро кивали, некоторые демонстративно его не замечали. В какой-то момент на заднем плане мелькнуло лицо Кристиана, и одна из бумажных пирамид таинственным образом обрушилась на пол. Собрав рассыпавшиеся бумаги, секретарь вновь исчез в архиве. В коридоре заметно стемнело, поток посетителей иссяк, и вернувшийся господин Шорох впервые за день уселся за стол, как можно глубже зарылся в кресло и... принялся ковырять в носу.

Вдоволь наковырявшись, секретарь вытер палец об одно из лежавших на столе писем и несколько мгновений удивленно таращился на него, видимо, не в силах поверить в содеянное. Затем скомкал конверт и отправил его в мусорное ведро, при виде чего директор приглушенно вскрикнул.

Оказавшись дома, господин Шорох выхлебал тарелку странной жижи. Его тощая фигура выглядела удивительно неуместной во главе длинного пустого стола. На голых стенах беззвучно рассыпались отблески взрывавшихся огней. Когда фейерверки за огромными окнами перестали вспыхивать, секретарь погасил ночник и лег спать. Предварительно привязав себя к кровати.

— Звука нет?— поинтересовался Фэй.

Диа мотнула головой, осторожно ставя вторую муху рядом с первой.

В записях других агентов тоже было негусто. Курьер Аати разносил папки с делами, после чего надымил в собственной каморке и весь вечер летал под окнами одной впечатлительной особы, которая — то ли от выпитого за праздничным ужином вина, то ли от испуга — постоянно падала в обморок. Полет следовавшей за ним мухи тоже не отличался уверенностью — похоже, розовый порошок действовал не только на людей. Заместитель директора Буччо скрежетал зубами, сидя в нарядном колпаке у камина, а его жена читала детям сказки.

Две мухи, оставшиеся в коридоре, не показали ничего подозрительного; никто из работников Отдела, кроме господина Шороха, даже не приближался к архиву. Хотя... Кристиан покосился в сторону напарника. Уж Лис-то отлично знал, как легко при желании можно было обойти и агентов, и секретаря. Может, оттого охотник так сосредоточенно всматривался в лицо каждого, кто попадал в поле мушиного внимания?

— И что будем делать дальше? — озвучил он вопрос, втайне мучивший каждого присутствующего в комнате. Каблуки его сапог нетерпеливо пристукивали по половицам в такт барабанящему снаружи дождю.

Директор размял переносицу, словно у него внезапно разболелась голова.

— Думаю, мне и госпоже Боско следует внимательно изучить записи за предыдущие дни. А вам,— он отдернул штору, и в кабинете стало чуть светлее.— Вам стоит присмотреться к подопечным. Может быть, кто-то из них станет следующим.

— И поговорить с Упырик,— ввернула Диа, запиравшая мух в коробочки.— Мне кажется очень подозрительным, когда хранитель увольняется, не успело тело ее подопечного остыть. Как по-вашему, господин директор?

— Да, конечно,— Монтегю махнул пухлой ручкой.— Можете заодно поискать Волчикуса и Брауни. Быть может, они вспомнят что-нибудь важное.

* * *

— У госпожи Кочерыж были видения.

Объявив это, Лоли умолкла. Взгляд ее больших глаз скользил от Кристиана к Лису и обратно, влажные губы чуть приоткрылись, сделав ее похожей на удивленного ребенка.

Кристиан заерзал на табурете. Его не отпускало чувство, что вместо обещанной "непринужденной" беседы они с напарником вели допрос с пристрастием. По крайней мере в Брюхвальде то, что происходило последние десять минут в уютной комнатушке Лоли Упырик, называлось именно так.

— С чего ты это взяла?— продолжил напирать Лис.— Она говорила тебе?

— Нет. Просто я чувствовала, что с ней что-то не так.

— Вся жизнь этой женщины шла "не так",— отрезала Диа из тени у окна.— Она боялась даже колокольчиков!

— Колоколов,— поправила Лоли. Ее пальцы беспрестанно теребили нашитое на юбку кружево, отчего то уже больше походило на бахрому.— Ее ужасал звон больших колоколов. Каждый раз, когда часы на ратуше отбивали полдень, она закрывала глаза и напевала песню. Что? — Она пожала плечами в ответ на изумленные взгляды.— Это помогает в случаях панической атаки.

— Так какие же странности в ее поведении ты заметила за последние дни?— Лис вернул разговор к прошлой теме.

— Она... эмм... нервничала больше обычного. Перестала выходить из дома.

— И все?

— Госпожа Кочерыж даже посетила врача.— Заметив недоумение во взглядах, Лоли пояснила.— Ей всегда было очень сложно решиться обратиться к специалисту. Многие методы кажутся весьма сомнительными, особенно те, с электричеством, проводами и...

— И что сказал доктор? — перебила ее Диа.

— Он не успел даже поговорить с ней, госпожа Кочерыж сбежала из приемной.— Лоли робко подняла взгляд на застывшее, словно высеченное из камня лицо Диа.— Но она сделала первый шаг, а это могло произойти лишь в крайней ситуации.

За окном тихо падал снег. Праздничная буря закончилась, сменившись мелкой крошкой, которая в свете фонарей больше походила на искрящуюся пыль. Кристиан поднялся с места и оперся ладонями на узкий подоконник. Удивительно, но разговор становился ему все более неприятен. Несмотря на смерть несчастной дамы, несмотря на злость и собственное бессилие, переполнявшие Фэя, он не собирался переходить на угрожающий тон и стучать кулаками по столу пригласившей их девушки. Вообще это занятие казалось ему глупым.

От нее не пахло кофе, и то было единственное необходимое Кристиану доказательство. Даже в квартире госпожи Кочерыж, несмотря на оглушивший Фэя аромат крови, явственно различался горьковатый привкус жареных зерен. Словно на каждое дело убийца приходил с чашкой в руке и мешочком отборных зерен на шее. И эта тонкая, едва уловимая нота кедрового масла...

Под окнами натужно рычал и пыхтел самодвижущийся экипаж. После долгих стараний, он перевалился через свежие заносы снега и скрылся за поворотом.

— Когда ты видела госпожу Кочерыж в последний раз, она пила кофе?— спросил он, не отрывая взгляда от крыш домов за стеклом.

Собравшиеся в комнате стихли. Кристиан чувствовал их недоумение спиной.

— Нет. В кафе она всегда пила чай. Может быть, она варила его дома? Последнее время это стало модным среди дам...

— Это вряд ли...— пробормотал Фэй и прижался лбом к ледяному стеклу.

— То есть, последний раз ты видела ее в кафе?— уточнил голос Лиса.

— Да, пару дней назад. После она заперлась дома, и я не стала ее беспокоить. С психически неуравновешенными людьми нужно вести себя аккуратно. Не дергать лишний раз, чтобы не спровоцировать обострение.

— Смотрю, ты много знаешь о психиатрии.

— У меня большой опыт ведения неуравновешенных клиентов,— с охотой поделилась Лоли, и Кристиан хмыкнул, отчего стекло мгновенно запотело.

— Однако же ты быстро бросила их всех и уволилась.

Когда Лоли Упырик ответила, ее голос утратил былую звонкость.

— Надеюсь, они меня простят. Я не могу продолжать приглядывать за ними, зная, что любой может оказаться следующим. Это выше моих сил.

* * *

Девушка застала его врасплох.

Фэй спускался по лестнице с чемоданом в руке и как раз остановился на одном из пролетов, чтобы отдышаться, когда его окликнула молодая особа. Ее рыжие волосы вспыхнули в солнечных лучах, стоило ей замереть рядом с окном.

— Привет, Кристиан!

Вообще-то на работе с ним редко заговаривали первыми. Обычно Кристиану приходилось отыскивать жертв самому и с наслаждением налаживать с ними контакт, болтая о всякой ерунде, пока те не сбегали под удобным предлогом. Но на этот раз он сдержанно кивнул в ответ, чувствуя настойчивое желание отодвинуться чуть дальше. Нет, приветствовавшая его девушка была хорошенькой, а когда она улыбалась, на ее пухлых щеках образовывались симпатичные ямочки.

Но она могла держать за спиной нож.

Внезапно Фэю захотелось перетрясти каждого увиденного работника. Изолировать и пытать, вывернуть их вещи, вытряхнуть содержимое сумок на пол, а может и вовсе уволить всех к чертовой матери. Такие твари не должны были уходить безнаказанными. Кристиан желал лично убедиться, что та больше не сможет тронуть пальцем и мухи. Придушить гадину и выбросить тело в отхожую яму.

По крайней мере, именно так поступили бы в Брюхвальде.

Когда-то давно, еще в детстве он видел живой костер. Метавшийся в нем мужчина пылал; его дикий, звериный визг несся по площади, а с небес на головы собравшихся зевак и палачей накрапывала изморось. Изредка из растянутого рта колдуна вылетали сгустки зеленого огня, но они падали на влажную брусчатку у ног зрителей, не долетая до цели. Кто-то в толпе выкрикнул оскорбление, и по рядам собравшихся пронесся смешок. Он это заслужил, убийца, заклинатель демонов, и получил сполна.

"Смотрите внимательно",— говорил отец, но Кристиан, Фредерик и Валентин не смогли бы отвести глаз даже при сильном желании. Мужчина у столба корчился и уже не кричал, пламя охватило его голову и плясало на макушке, словно ожившие волосы. "Вот что бывает с теми, кто использует черные заклятья",— снова и снова повторял отец, а горожане ликовали.

Даже оборотни не любили убийц.

Фэй вынырнул из воспоминаний в яркое, испещренное цветочками здание Отдела Воздействия, но девушка уже ушла, так и не дождавшись продолжения беседы. С какой-то стороны он даже был рад собственному отъезду. И у него совсем пропало желание трястись в поезде день напролет.

Подхватив чемодан, Кристиан щелкнул пальцами и с сочным "блоп" растаял в воздухе. С ним исчезла и половина магической нормы, отпущенной ему на задание. Да и черт с ней, подумал Фэй уже на теплом соленом ветру Кумкура. Клыки и сила, которыми наградила его природа, порой оказывались куда лучшим орудием убеждения, чем всё волшебство мира.

Вне общества

Тьма сгущалась.

Ее туманные щупальца свивались в углах, заползали на шкафы и под кровать, скапливались на скрипучих ссохшихся половицах чердака. Последние апельсиновые лучи солнца скользили по стеклам, и воздух недвижимо стоял, напоенный редким для середины южной зимы жаром.

Левиафан Айвори отложил лист в сторону, давая чернилам подсохнуть. Откинулся на спинку стула, отчего тот тихо скрипнул, и обвел кабинет взглядом. Обычные слова не успевали передать все количество воспоминаний и мыслей, которое роилось в его голове. Слова упрощали картины былого, делали их плоскими, лишая дивных красок. Какой величественной и монументальной была его победа над собственным происхождением, какое торжество охватывало его при записи очередного преодоленного препятствия, подброшенного судьбой. И какими обыденными казались достижения, перенесенные на бумагу. В рукописи он выглядел обыкновенным карьеристом, лжецом и скаредным человечишкой, совершенно не внушавшим симпатии.

На первом этаже хлопнуло окно, и Айвори выронил перо, отметив новый лист жирной кляксой.

Вот уж свой страх он мог описать с необычайной живостью. Назойливый, не отпускающий, он глодал Айвори так сильно, что порой тот был готов собрать вещи и покинуть чертов особняк. Но это означало бы поражение. А Левиафан Айвори не терпел поражений. И уж точно не просил ни у кого помощи.

Конец пера снова погрузился в чернильницу.

"Нафаль был замечательным парнем. Веселым, жизнерадостным и слегка рассеянным, но его обаяние с лихвой это компенсировало. Однако он позволял себе доверять людям, что рано или поздно должно было свести его в могилу. Словно брызжущий слюной щенок, он радостно встречал новые, с моей точки зрения подозрительные, знакомства. И он верил мне.

Людям нельзя доверять".

Айвори зачеркнул последнюю фразу и уставился в сгустившийся фиолетовый сумрак за окном. Позади, из лабиринта коридоров доносилось мерное тиканье часов.

Когда в их ритм вторглось потрескивание, фабрикант судорожно сглотнул и вновь взялся за перо.

Звать на помощь все равно было некого.

* * *

Последние дни Айвори текли одинаково. Рукопись поглотила его, и, хоть ему было непривычно сидеть на месте, это дело он решил довести до конца с честью. Один крупный издатель Золотой Долины уже год с нетерпением ожидал манускрипт; письма, увитые вензелями его почерка, приходили Айвори каждый месяц. И каждый месяц Айвори кратко, но вежливо отсылал его на более поздний срок, пока времени не осталось совсем и мемуары не пришлось завершать второпях.

Вынужденное заточение в стенах собственного дома впервые познакомило его с полной изоляцией.

Обычно его одиночество скрашивал молчаливый водитель, а короткие беседы с управляющими и некоторыми работниками заменяли полноценное общение. Айвори вполне мог обходиться такими суррогатами, но когда исчезли и они, фабриканта стало снедать доселе неведомое чувство. Оно походило на голод и печаль одновременно — некая пустота внутри, которая возрастала в сотни раз, когда Айвори бродил по пустынным галереям и залам особняка в перерывах между работой. Пыль взметалась от шагов и искрилась золотом в солнечном свете, половицы скрипели под тяжестью тела, а теплый аромат старого дерева настраивал на мечтательный лад. Фабрикант задумчиво прохаживался по комнатам, и странная беспомощность поглощала его мысли. Казалось, дом превратился в клетку, а стены давили; хотелось распахнуть окна, что, собственно, Айвори и делал. Когда на белые башни Кумкура спускались сумерки, он отпирал створки и вылезал наружу по пояс, прикрыв веки, чувствуя, как ветерок скользит по скулам. В какой-то момент он вспомнил, что так же любил делать и Нафаль, находясь в подпитии, и одна эта мысль напрочь отбила все желание наслаждаться вечерней прохладой.

Казалось бы, как он, человек, всю жизнь державший себя в эмоциональной дали от окружавших его людей, мог скучать по их обществу? Абсурд, да и только. Но на деле даже ему требовалось чувствовать их мельтешение вокруг. С удивлением Айвори обнаружил, что присутствие других живых особей, пускай и незнакомых, успокаивало, в то время как одиночество в анфиладах комнат медленно сводило с ума.

Именно размышления о роли посторонних людей в жизни отдельно взятого человека подтолкнули его начать одну из глав следующим:

"Когда мы встретились во второй раз, его по-свойски легкая манера общения заставила меня осмелеть настолько, чтобы предложить свою кандидатуру в помощь. Его неряшливость в ведении финансовых дел можно было заметить невооруженным глазом, о чем я и сообщил, хотя сам являлся простым управляющим гостиницы и не имел никакого опыта работы с фабриками. Вдоволь отсмеявшись, Нафаль назначил испытательный срок, указал мне на свой экипаж и скрылся в очередном ресторане. Я даже не знал, залезать мне в салон или нет, и прождал снаружи, у роскошных, надранных до блеска крыльев несколько часов, пока Нафаль не закончил с ужином.

Так я приступил к работе, не имея ничего, кроме голых амбиций и слабенького образования.

Оценив масштабы порученного мне тонущего корабля, я ужаснулся. Фабрики медленно разваливались. В период гражданской войны их разграбили местные жители и разбойники, заплывавшие к берегам Южного Содружества на ободранных парусниках. Рабочие трудились в осыпавшихся стенах цехов у старых, дребезжащих машин только от безысходности — больше в то время заработать было нечем.

Но Нафаль ибн-Ариз аль-Шафи не замечал ничего. Увидь это его отец, умерший несколькими годами ранее, он наверняка не оставил бы столь бездумное завещание. Порой я даже жалею, что не имел возможности познакомиться с выдающимся Аризом аль-Шафи, гигантом, протащившим погибающую империю через болото войны. Думаю, мы нашли бы общий язык. Он определенно согласился бы со мной в одном: его сын не был создан для управления бизнесом.

С самого первого дня, как я увидел серые, полузаброшенные здания фабрик, я понял: они станут моими, спустя десять или двадцать лет — неважно. Всем своим видом они звали на помощь, и я не мог отказать. И любой метод казался подходящим для достижения цели".

Из сумрака за стеной кабинета вновь донеслось потрескивание, словно нечто очень костлявое хрустело своими многочисленными суставами. То был еще один раздражающий фактор, на существование которого Айвори упорно закрывал глаза.

Увиденное в канун Ночи Зимнего Солнцестояния до сих пор не оставляло его, являясь в кратких кошмарах. Стоило сомкнуть веки, на краткое мгновение опустить гудящую голову на стол, как из тьмы выплывала аспидная, жирно блестящая туша. Она неторопливо скользила к нему, шевеля бесформенными частями, и Айвори вскакивал в поту, все еще слыша тихий стрекот в ушах.

Пришла пора положить глупому страху конец.

Айвори недовольно повел глазами, снял пенсне и встал. Захватив подсвечник, он вышел из комнаты. Трепещущий нимб света обвел коридор, выхватив серию миниатюрных пейзажей, выстроившихся в ряд на стене. Огонь отразился от бугристой поверхности холста, причудливым солнцем скользнул по нарисованным небесам и бесчисленным склонам холмов.

Темная кишка коридора оказалась пуста. Чего Айвори и ожидал. С легким торжеством он перехватил врезавшуюся в пальцы ручку подсвечника поудобнее и двинулся вглубь. Тени плясали рядом, не отставая ни на шаг.

Достигнув балюстрады, он высоко поднял свечу над пропастью холла. Скудный свет выхватил графитовый квадрат столика, пустой зев камина, заискрился на хрустальных бусинах люстры. Казалось, достаточно протянуть руку, чтобы ухватить их.

Щелк.

Айвори вздрогнул и развернулся, выставив подсвечник, словно оберег. Но из сумрака выплыла лишь мореная обшивка стен и кресло. Снова показалось. Айвори медленно спустил воздух через ноздри, проклиная собственную трусость. Вернувшись за стол, он закусил конец пера, проверяя последние написанные строки.

"Как я и ожидал, Нафаль с радостью спихнул на меня руководство фабриками.

Возможности отправиться на обучение у меня не было: управление производством отнимало все мое время. Поэтому по ночам, лежа на койке в тесной подсобке, я читал учебники, доставленные курьером из Петрополиса. При этом я умудрялся экономить даже на свечах — учился при свете огарков из комнаты Нафаля и гостевых. Свои же я продавал по весьма выгодной цене.

Я выживал, существовал на последних ресурсах своего тела и духа, хотя имел возможность потратиться на еду, еще одну пару штанов и тому подобные излишества. Вообще, состояние выживания весьма полезно для человека. Только мобилизовав возможности до предела, можно добиться ощутимых результатов. Только в кровавом поту человек узнает, на что он способен. Только выскребая последние копейки, человек чувствует цену казалось бы обычным вещам. Становится сильнее, выше над собой. Нет противника опаснее того, кому нечего терять.

Новый паровой двигатель работал отлично. Сперва я поставил его лишь на одной из фабрик, а затем и на остальных. Все кадры я проверял лично: мне были нужны лишь высококвалифицированные работники, знающие машинную технику или, по крайней мере, готовые и способные учиться. Жалованье тоже пришлось поднять, но империя аль-Шафи могла себе это позволить.

Сам же хозяин продолжал кутить. Особенно он любил закрытые картежные клубы, куда являлся в сопровождении вызывающе одетых девиц и с присущей ему помпезностью заказывал всем присутствовавшим шампанского. Его цилиндр — на северный республиканский манер — притягивали толпы попрошаек всевозможных мастей: от простых, в лохмотьях, до весьма богатых, мечтающих разжиться еще больше за чужой счет..."

Сбивчивые удары в окно отвлекли Айвори. За стеклом мелькнул всего лишь крупный мотылек, но по спине и ногам фабриканта уже успели пробежать тысячи мурашек. Он поджал губы, некоторое время наблюдая, как раз за разом мохнатое тельце наталкивается на прозрачную преграду и с тусклых крыльев осыпается серая пыльца.

Немного выждав, Айвори открыл створку окна. Мотылек залетел внутрь, и на душе стало немного спокойнее. Нужно завести собаку, подумал фабрикант. Или кошку. Но тут же отбросил посетившую его идею — кошка! какая чушь! — и продолжил писать.

Вскоре мотылек опалил крылья о пламя свечи и рухнул на стол.

* * *

В тот день мадам Лейла не ждала клиентов. Ее салон с говорящей вывеской "Приворот" и в обычные дни редко кто посещал: стоял он на северной площади Кумкура, вдали от храмов, побережья и мест прогулок богачей. А после праздника Зимнего Солнцестояния у людей вообще оставались сущие гроши, слишком малые, чтобы тратить их на зелья и заговоры.

Поэтому в то утро мадам Лейла позволила себе раскинуться в кресле и неспешно щипать отросшие волоски из бородавки над губой. Даже бородавка у нее была настоящей, а не наскоро приклеенной, как у проходимки Эше, которая устроилась через дорогу и сманивала клиентов низкими ценами. Мадам Лейла была жрицей древней Богини, многогрудое изображение которой стояло за занавеской в углу салона. Имени Богини уже не помнил никто, но именно она даровала Лейле силы стать Самой Мадам Лейлой, могущественной и всевидящей ведуньей. Пускай и с мизерным месячным доходом.

Но не успела мадам Лейла приладить щипчики к жесткому пеньку волоска и ухватить его как следует, как колокольчики на двери зазвенели, и на пороге возник хорошо одетый мужчина средних лет. Его моложавое, чисто выбритое лицо блестело ровным светло-кофейным тоном, как у всех коренных жителей Южного Содружества, черные с проседью волосы зализаны набок, а жилистое тело даже в костюме походило на сжатую до отказа пружину.

Мужчина обвел убранство комнатушки взглядом, красноречиво говорящим о полном отвращении. Вдобавок он сморщил нос, словно от страшной вони. Мадам Лейла терпеть не могла подобных типов.

— Мне нужен... амулет,— проговорил он, неприязненно уставившись на сушеную голову обезьяны, висевшую на веревочке у двери.

— Амулет? — скорее по инерции переспросила мадам Лейла.

— Это же так у вас называется? Защита от...— он неопределенно развел руками, словно подбирая слова,— всяких сил.

— Каких именно сил?

— Откуда мне знать, каких?! Злых каких-нибудь!

— Но для создания амулета мне необходимо знать, от чего строить защиту. Разные материалы и травы обладают разными способностями, и...

Мужчина перебил ее с категоричностью человека, привыкшего получать свое немедленно и без возражений.

— Дайте мне то, что помогает от всего. Если не можете, я пойду к другой гадалке.

Мадам Лейла хотела величественно поправить его — хоть она и не оканчивала Кумкурской Академии, но все же являлась не какой-то там гадалкой, а потомственной колдуньей и жрицей. Но отпустить клиента к темнокожей мошеннице через дорогу она никак не могла. Потому она лишь кротко улыбнулась и указала мужчине на стул напротив.

— Присядьте.

Гость нехотя сел и принялся с подозрением следить, как колдунья расчищает стол. Но мадам Лейла раскусывала и не таких.

— Дайте мне ваши руки.

Она должна же была выяснить хоть что-нибудь о посетившем ее мужчине. Если клиента донимали проделки брошенной любовницы или жены, то с таким пустяком мадам Лейла могла справиться на раз-два. Работа профессионала грозила ритуалами посложнее, но она одолеет и это. В ее послужном списке не висело ни одного безнадежного случая, от которого она бы отказалась. Мадам Лейла была профессионалом своего дела и гордилась этим.

Горячие сухие ладони мужчины коснулись ее пальцев, и мадам Лейла закрыла глаза.

Ее опутала тьма.

А затем она почувствовала еще что-то. Темное, тяжелое, заряженное столь сильной энергией, что кончики пальцев закололо от пробежавших по ним искр.

И тень человека в котелке, какой носили к северу от Содружества. Он беспрестанно щелкал пальцами; щелчок выходил звонкий и хлесткий в царившей мраке. Пахло гнилью. Кедровым маслом. Опавшими листьями в раскисшей осенней грязи. И волчьей шкурой.

Мадам Лейла вскинула голову и жадно заглотнула воздух, подобно ныряльщику, долгое время пробывшему под водой.

— Уйдите, прошу,— хрипло произнесла она с дрожью ужаса.

Нужная вещица отыскалась на дне ящика стола. Колдунья торопливо сунула в ладонь мужчины амулет и отступила за баррикаду стола. Отголосок испытанного ею ужаса она заметила и в его испещренных красными нитями глазах, но поделать ничего не могла.

И она сомневалась, что амулет был способен его защитить.

— Уходите.

Молча швырнув пару золотых монет на стол, мужчина вышел из салона. К глубокому облегчению колдуньи, черные нити древней магии последовали за ним, извиваясь и клубясь, подобно дыму.

Лишь спустя некоторое время мадам Лейла позволила себе рухнуть обратно в кресло и расслабиться. Но настроение щипать волоски у нее пропало напрочь. Как и всякий раз, когда она видела приговоренных к смерти.

* * *

"Когда Нафаль взял первый заем, для него все выглядело безобидно. "Заработаю позже и отдам",— отмахивался он. Я предупреждал его об опасности, просил остановиться, но, каюсь, был недостаточно настойчив в своих уговорах. Этот человек не подходил на роль хозяина моего детища. Он в любом случае спустил бы все до последней монеты.

Прибыль от производства я возвращал в дело, совершенствуя оборудование, обновляя здания, расширяясь и открывая новые цеха в дальних уголках провинций. Нафалю же я подсовывал другие отчеты с более скромными данными, согласно которым вырученных денег едва хватало на покрытие придуманных мною затрат и долгов. К сожалению для Нафаля, он был слишком ограничен и ленив, чтобы проверять счета самому. Что говорить — ему казалось сложным даже навестить собственное предприятие чаще раза в год. Вздыхая, он подписывал нужные мне бумаги, после чего занимал очередную сумму и спускал ее на развлечения.

Думаю, причина его падения была в незнании той ямы, куда он скатывался. Представляй он хотя бы отдаленно все прелести бедности, он перестал бы играть навсегда.

Но он не представлял и вскоре зашел в тупик. Выбора у него не оставалось. Кредиторы осаждали, запугивали. Как-то раз они даже разбили стекло его особняка и устроили небольшой пожар. И именно тогда появился я со своими накоплениями. Почти все деньги, которые аль-Шафи получил за фабрики и особняк, ушли на погашение карточных долгов, а я стал счастливым обладателем разваливающейся империи..."

Айвори моргнул в попытке отогнать навалившийся сон. Затем отложил исписанный лист в сторону и продолжил уже на чистом. Что-то снова назойливо шелестело и скреблось внизу, на первом этаже.

"Он умер в нищете, два года спустя. Как я слышал, его последним пристанищем стала каморка в трущобах на берегу залива. Я вырос в одной из таких: серой, без окон, с щелями на стыках стен, в которые врывались вонь и жидкие лучи света.

Там и нашли его раздувшееся от жары тело, над которым кружили мухи. Я поручил своему помощнику устроить скромные, но достойные похороны последнего из рода магнатов аль-Шафи. Правда, лично присутствовать не смог. Работа, как и раньше, отняла все мое время..."

Его прервал настырный стук в дверь, прозвучавший барабанной дробью в царившей тишине.

Айвори вскинул голову, но остался на месте, отстраненно выжидая, пока незваный гость сам не развернет свои стопы и уйдет восвояси.

"...все мое время, и как бы я ни хотел..."

Новый залп стука заставил его в раздражении отложить перо. Похоже, ожидавший снаружи человек точно знал, что хозяин находится дома, и отступать не собирался. Хотя... Айвори сам настойчиво просил своих управляющих информировать его первым, если на фабриках что-нибудь случится.

Выскочив из кресла, Айвори помчался вниз по лестнице, по пути натягивая халат. У самой двери он обнаружил, что надел его наизнанку.

— Да?— отозвался он, суетливо путаясь в длинных рукавах.

— Это Кристиан Фэй, господин Айвори,— оповестили снаружи, и Айвори похолодел еще больше. С пятой фабрикой редко возникали проблемы, и он столько ставил на ее дальнейшее расширение...

— Кристиан, что стряслось?!— выдохнул он, распахнув дверь. Перед его мысленным взором уже пылали крыши, с треском обрушивались балки, и вопящие от ужаса люди выбирались из оранжевого марева...

Но управляющий за порогом безмятежно улыбался. Он пожал вялую руку фабриканта.

— Добрый вечер! Вы давно не появлялись, и я решил вас навестить.

Он бесцеремонно втиснулся между дверным косяком и Айвори. Прошагав по лишенному света холлу, Кристиан удивленно присвистнул. Его свист отразился эхом от высоких потолков и стен.

— Обычно такие громады любят строить на моей родине. Знаете, все эти пилястры и колонны... — натолкнувшись на взгляд Айвори, он умолк.— Простите, совсем забыл о цели моего визита. Вы в порядке?

— Несомненно. Я очень польщен, что вы беспокоитесь обо мне, но в настоящий момент меня ждет рукопись, и я хотел бы...

— Рукопись! О боги! — воскликнул Фэй, и в его глазах зажглось вселенское счастье. Фабрикант впервые видел столь широкую улыбку на этом юном лице.— Вы же пишете мемуары! Я не мог и мечтать о том, чтобы увидеть их первым. Для меня это такая честь!

Айвори откашлялся, все еще не теряя надежды выпроводить назойливого управляющего восвояси.

— Но я...

— Такая честь!

Кристиан оглушительно высморкался в белый кружевной платок, и на его глазах выступили слезы счастья.

— Вы с университета были моим кумиром, господин Айвори. Поверить не могу, что увижу ваше творение!

И Левиафан Айвори впервые в жизни сдался, не в силах придумать выход. Когда дело касалось его мемуаров, он становился жутко чувствительным и охочим до лести. Восторги Кристиана подобно бальзаму омыли его душу, и фабрикант полетел по ступенькам, радушно зазывая гостя в свою святая святых, рассказывая ему об украшавших стены портретах и истории имения, заботливо указывая на неровности паркета, где Кристиан мог споткнуться. Впервые Айвори чувствовал себя так... свободно. Обычно он не тратил время на пустую болтовню, но как можно было удержаться, когда тебя вот так слушали, благодарно впитывая каждое брошенное слово?

— Коньяку? — предложил он, указав на высокий закупоренный стеклянной пробкой графин на столике в углу.

— Нет, спасибо.

— Бросили пить? — понимающе хмыкнул Айвори. Точнее, он постарался изобразить понимание — сам он не пил никогда и о зависимости знал лишь понаслышке.

— Стараюсь делать это как можно реже. Алкоголь влияет на меня... с неожиданной стороны.

Заметив смятение, исказившее ровные черты лица Фэя, Айвори поспешил сменить тему. Тем более, ему самому не терпелось приступить к рассказу о захвативших его мемуарах.

Кристиану Фэю было интересно все. Он изучал рукопись, словно древний манускрипт, бережно перехватывая листы пальцами. Его вопросы сыпались на Айвори нескончаемым потоком, и тот еле успевал отвечать, втайне удивляясь, когда Фэй умудрился столько прочесть и узнать. Кристиан хохотал над совсем не смешной шуткой. Кристиан восхищался коллекцией картин. Кристиан расхваливал мастерство и вкус человека, меблировавшего дом, и страшно удивился, узнав, что это — дело рук самого Айвори. Веселый, глуповатый и легкий в общении, Фэй страшно импонировал фабриканту. Своей легкостью он даже напомнил Айвори... молодого Нафаля, еще не обремененного долгами и шрамами.

По дому разнеслось эхо отчаянного скрежета.

Сотни маленьких коготков громко драли деревянную обшивку на первом этаже, и, черт возьми, они не могли придумать худшего момента для очередного концерта.

— Вы это слышали? — насторожился Кристиан. Но Айвори лишь качнул головой, не отрываясь от записей. Его руки почти не дрожали, когда он поднес очередной лист к янтарному ореолу лампы.

— Мыши. Обычное дело.

Он спиной чуял сомнение и любопытство гостя. "Только не снова,— отчаянно думал он,— хватит на сегодня".

— Слышали? Опять повторилось, теперь сильнее.— Чертов управляющий обладал отличным слухом. — Не похоже это на мышей, серьезно вам говорю.

— А я говорю вам не обращать на звуки внимания,— как можно добродушнее ответил Айвори. Внутри он весь трепетал, чуя мертвое дыхание монстра кожей.

Но Кристиан не разделял спокойствия босса. Излишне напряженно, почти театрально вслушиваясь, он прошел к выходу из кабинета и даже заглянул во тьму коридора. Когда его голова вынырнула обратно в ламповый свет, пальцы Айвори уже отбивали чечетку на крышке стола.

— Вы слышали о серии необъяснимых происшествий в Петрополисе? С помощью магии убито несколько человек. Я читал, что полиции даже пришлось обратиться к ясновидящей, а это, поверьте, очень подозрительно.— Фэй выразительно повел глазами, словно проработал в полиции Петрополиса десятки лет и всякого навидался.— Вас в последнее время не беспокоили другие странные вещи, кроме шорохов?

Айвори оторвался от разложенных на столе бумаг, снял пенсне и раздраженно уставился на обеспокоенного юношу.

— Кристиан, то Петрополис, а мы с вами находимся в Южном Содружестве. Не думаю, что северные ведьмы, призраки или кто там еще, доберутся до Кумкура и примутся за наши грешные души. Поэтому, пожалуйста, успокойтесь и уделите наконец внимание моим записям. Вы же ради этого пришли?

— Конечно,— пробормотал Кристиан и, смущенно улыбнувшись, склонился над рукописью.

Шум в глубинах дома стих, и комнату наполнило стрекотание цикад за окном. Где-то вдалеке шуршал прибой, и чей-то пьяный баритон выводил рулады о потерянной любви.

Совпадение или нет

— Прошу всех собравшихся отнестись к моим словам с полной серьезностью. В настоящий момент наши подопечные находятся в опасности, и наша цель — не допустить еще одной трагедии.

Воздух в зале медленно вскипал. Собравшиеся дамы и господа обмахивались веерами и газетами, но их влажные от пота лица были слишком разгорячены, чтобы уловить хоть толику прохлады. Изредка в толпе раздавался утомленный вздох, многие неприкрыто зевали и с неприязнью поглядывали на сцену. Там, среди ваз с безвкусными, похожими на снопы букетами стоял молодой человек, нарочито расслабленно опершись о трибуну. Капли пота выступили и на его высоком, оттененном солнцем лбу, но охотничья куртка оставалась застегнутой на все пуговицы, словно в знак презрения к зверскому дискомфорту.

— Кто это вообще?— слишком громко в повисшей тишине осведомилась у соседки тугая на ухо госпожа Корь. Парень на сцене определенно расслышал ее слова и покрылся легким румянцем. Хотя, может, то было следствие духоты.

— Мое имя Анри Листен, многие из вас зовут меня Лисом. По назначению директора я расследую недавние убийства подопечных Отдела.

По залу пронесся возбужденный шепоток. Конечно, все слышали об ужасающих преступлениях, которые, по слухам, сотворил некто из работников. И каждый с внутренним содроганием следил за подопечными — разве можно было знать, кто приглянется убийце в следующий раз?

— Хочу сообщить, что мы с напарником уже близки к поимке преступника...

Из зала донеслось насмешливое "Да что ты?", но Лис не повел и глазом.

— ...И хочу попросить вас сообщать о каждом подозрительном случае. Незамедлительно. Да, это и к тебе относится, господин Маслив. Услышал что-то смешное?

Шокированный неприкрытой угрозой в голосе охотника, зализанный прыщавый юноша во втором ряду мгновенно посерьезнел. Лис опустил палец, вытянул из нагрудного кармана сигарету и закурил.

— Вам кажется, это все шутки, да? Что я — вроде клоуна, который пришел развлекать ваше сборище, верно?— Он выпустил почти идеальное кольцо. Поднявшись над головами сбитых с толку хранителей, оно потеряло свое совершенство, растянулось по краям.— А как по-вашему, это шутка, когда кто-то крадет личные дела наших подопечных? Узнает их страхи, после чего убивает с особой жестокостью. Выпускает кишки двадцати собачонкам и вешает внутренности на люстру их хозяйки. А Оливия Чист долго смеялась, когда получила восемь ножевых ранений в живот, после чего ее затащили в кусты и душили, пока она захлебывалась кровью? Просто потому, что ему нравится ужас его жертв.

Зал молчал. Сотни глаз, расширенных от страха и отвращения, следили, как Лис поднес сигарету ко рту и с наслаждением затянулся.

— Или мне поведать вам, как погибла Салли Кочерыж? Умерла от разрыва сердца, а после всю ночь истекала кровью на полу собственного подъезда. Вы знали, что осколки зеркала нашли даже в ее глазах? Вот вы, госпожа, знали об этом, а?

Седовласая дама, сидевшая в первом ряду, вздрогнула, побледнела, но все же кивнула.

— Конечно знали, вам же интересны страшные подробности. А если следующей будете вы?!— вдруг рявкнул он, и дама побледнела еще больше, того и гляди готовая рухнуть в обморок.— Или вы?!— Лис ткнул пальцем в ее соседку.— Какой ваш самый сокровенный кошмар? Будьте уверены, именно он придет за вами темной ночью. И именно вас будут с удовольствием обсуждать в коридорах нашего Отдела. Ведь мы любим этим заниматься, верно? Верно?!

Он откашлялся и отер лоб ладонью. Пальцы его дрожали.

Собравшиеся продолжали молчать; их взгляды буравили охотника, но духота и жар были позабыты. Комфорт теперь не имел значения, они впитывали каждое слово, слетавшее со сцены.

— Я прошу вас,— Лис вернулся к обычному тону, но голос его все еще вибрировал, готовый сорваться в любое мгновение — следите за подопечными. Обязательно сообщайте, если заметите что-либо необычное. Благодарю за внимание.

Едва заметно кивнув на прощание, он пронесся по проходу и вышел из зала.

* * *

Тихий стук в дверь застал Лиса в самый неудобный для него момент. Одно неосторожное движение, и лезвие рассекло кожу на подбородке. Прошипев с дюжину бранных слов, он кое-как залепил порез кусочком салфетки и натянул штаны, попутно украсив их кровавыми отпечатками пальцев.

— Да уж, умеете вы ораторствовать, господин Листен,— заявила Диа с порога. Она оперлась на косяк, с величайшим интересом рассматривая свой маникюр. Поборов растущее раздражение, Лис жестом пригласил ее внутрь, но девушка мотнула головой.

— Я ненадолго. Будет не вполне прилично заходить в комнату мужчины на ночь глядя, не находите? Хочу лишь попросить более не сеять панику среди коллег. Обществу — и Отделу Воздействия в частности — и так в последнее время приходится нелегко. Наша репутация испорчена донельзя. Многие подумывают об увольнении, никто не хочет стать следующей жертвой убийцы. И тут появляетесь вы с безумными рассказами о зверствах.

— Они не безумны. Каждое мое слово было чистой правдой, и вы, госпожа Боско, знаете об этом не хуже меня.

Он встретил взгляд Диа, не скрываясь, смерил ее с ног до скрученного на затылке пучка. Начальственная манера держаться делала ее похожей на учительницу, и в настоящий момент та взирала на самого нерадивого ученика в классе.

— Мы не можем позволить маньяку влиять на работу отдела. Она не останавливалась ни во время Магической Чумы на юге, ни во время войн. Не остановится и сейчас. И вы не должны подрывать дух хранителей в момент, когда сплоченность и собранность необходимы более всего.

— Я был обязан предупредить их. Уверен, директор бы это одобрил.

— Это вряд ли. Я уже говорила с ним сегодня, и он полностью согласен с моей точкой зрения.

О, эта женщина! Она сводила Лиса с ума, но то был совсем не любовный жар. Охотнику хотелось ухватить Диа за шею и придушить, так, чтобы из ее накрашенного рта больше не вырвалось ни единого слова. Эта дамочка не понимала всей опасности, грозящей каждому подопечному Отдела, не видела ничего, ровным счетом ничего за собственным тщеславием.

Диа дель Боско больше не имела права решать, что, как и кому следовало делать.

Лис навис над гостьей; его рука уперлась в косяк прямо над белокурыми локонами. В лицо ему пахнул аромат жасмина, отчего в носу сразу же засвербело.

— Если вы закончили с нравоучениями, то попрошу вас удалиться. У меня еще много дел.

— Я вижу,— Диа указала на подбородок.— Похоже, бреетесь вы так же хорошо, как и выступаете.

Ее губы все еще кривились в улыбке, когда, шурша платьем, она удалилась, оставив лишь мерзкое послевкусие. Лис послал дверь ей вдогонку, так, что та с грохотом захлопнулась, и отправился добривать вторую сторону подбородка.

Посторонним хладнокровие Лиса казалось бесконечным, но и оно имело свои пределы. Лицо в зеркале выглядело спокойным — лишь губы сжались в тонкую нить,— но пальцы подрагивали от кипевшего внутри гнева, и Лис отложил лезвие на край раковины. С бритьем стоило подождать. Сбрызнув лицо водой, он вновь уставился в собственное, искаженное зеркальной поверхностью отражение. Невольно он представил, как из серебристой глади выныривают холодные неживые пальцы. Как обхватывают его голову и с силой вжимают ее ближе, пока зеркало не лопается мириадами осколков.

Когда воображаемые осколки почти выкололи его глаза, в дверь еле слышно постучали.

Проклиная все на свете, Лис вновь натянул штаны и двинулся отпирать, готовый на сей раз высказать заносчивой выскочке все, что он о ней думает. Она подавится очередной порцией своих указаний, пообещал он себе, и больше никогда не посмеет совать свой напудренный нос в чужие дела.

Но за дверью обнаружилась совсем не Диа.

Напуганная свирепым приемом, в сумрачные глубины коридора подалась темноволосая, похожая на мальчика девушка. Она выронила папку, и по полу разлетелись десятки заполненных убористым почерком листов.

— Я слышала вашу речь сегодня,— пробормотала она, судорожно собирая документы,— и хочу заявить о своем подопечном.

— Все началось несколько дней тому назад,— продолжила она парой минут позже, устроившись на стуле прямо под головой оленя. Гвоздь, на котором висело чучело, держался паршиво. Лис давно собирался забить новый, но не доходили руки. Оставалось лишь надеяться, что тот выдержит еще полчаса и не обрушит рога прямо на затылок гостьи.

Старательно избегая охотника взглядом, она взъерошила короткие, стриженые по последней моде волосы, лежавшие завитками на основании хрупкой шеи. Нори — а именно так звали гостью — была одной из самых молодых хранителей Отдела. Юной, неопытной, застенчивой.

Однако она единственная восприняла слова Лиса как призыв к действию.

— Мой подопечный, господин Могилко, очень скромный и порядочный человек. Семейный, жена и дети живут в Золотой Долине, сам уже некоторое время работает в Петрополисе. Но в последнее время он сам не свой. Бледный, исхудавший, с мешками под глазами.

Нори умолкла. Ее щеки залились румянцем.

— И что случилось? — подбодрил девушку Лис, вытирая полотенцем остатки пены с недобритой щетины.

— Каждую ночь к нему является полуголая женщина.

Нори уставилась на охотника и явно была разочарована, не заметив удивления на его лице.

— И? Она делает что-то особенное?

Румянец девушки стал пунцовым.

— То, что делают мужчины и женщины в постели... Ну, вы понимаете.

— Что же в этом странного?— Лис откинулся на спинку кресла, чувствуя смутное разочарование. Похоже, она просто ревновала, что для хранителя было недопустимо.

— Понимаете... Эта женщина ходит сквозь стены.

Сердце Лиса забилось быстрее, как у ищейки, почуявшей след.

— Является из сумрака, после полуночи, когда господин Могилко отходит ко сну. Садится ему на грудь и давит, давит, пока он не начнет задыхаться. А после исчезает.— Она помолчала, запрокинула голову и уставилась прямо в глаза-пуговицы оленя.— И ему это нравится.

— И как же ты об этом узнала? Неужто Могилко тебе сам рассказал во всех подробностях?

— Нет,— девушка зарделась еще больше.— Подслушала, как он говорит сам с собой в ванной.

— Галлюцинации? Фантазии? Кошмары?

— Исключено,— Нори мотнула головой. — И господин Могилко вообще... не склонен к постельным излишествам. Не то чтобы он боялся женщин, просто не очень страстный мужчина.— Она протянула Лису толстую папку, содержимое которой они собирали по коридору несколько минут тому назад.— Вот, смотрите дело.

— Изучение бумажек нам вряд ли поможет.— Поднявшись, Лис сорвал с вешалки куртку. Стрелки часов на стене неуклонно подползали к двенадцати.— Где он живет?

* * *

Часы на башне городской ратуши пробили полночь. Их удары разнеслись далеко в промерзлом зимнем воздухе над Петрополисом. Узкие лабиринты улиц пустовали, и лишь двое торопились по обледенелой мостовой.

Закутанная в пальто Нори еле поспевала за гигантскими шагами Лиса. Она поскользнулась и, едва удержав равновесие, нагнала охотника. Краем глаза он вновь поймал на себе ее заинтересованный взгляд.

Девушка уже не в первый раз косилась на здоровую саблю, лежащую на его бедре, но не спрашивала ничего. Лис же ничего и не пояснял, продолжая упрямо шагать вперед. По собственному опыту он знал: топоры и мечи против демонических женщин разных сортов помогали лучше, чем пули и порох. Без головы еще никто не сумел продолжить творить зло.

Также его опыт подсказывал, что чувствительным дамам лучше было не знать о предстоящем кровавом зрелище — визг и паника срывали не один прекрасный план.

— Я не уверена, что это именно предатель, которого вы ищете.— Нори тронула его рукав, знакомая пелена страха застыла в ее глазах.— Может, существо из Брюхвальда...

— Существа из Брюхвальда немногим лучше убийцы, — ответил Лис.— Поверь, господин Могилко сильно обрадуется нашему появлению.

* * *

Господин Могилко снял пенсне. Протер стекла мягкой замшевой тряпицей и положил на книжную полку, в щель между увесистыми томами "Всемирной Истории" Уша Помнящего. Расстегнул ремень, спустил брюки, обнажив синеватые, с острыми коленками ноги. Сложил одежду на стуле и забрался меж прохладных простыней, вдыхая доносящийся с улицы влажный воздух.

Господин Могилко отправился в кровать, ожидая погружения в царство сна и покоя. Однако на душе было далеко не спокойно. Смесь ужаса, усталости и томного ожидания мутным озером плескалась в его груди.

Не успел он закрыть глаза, как по телу разлилась тягучая слабость. Ее вязкие волны захлестнули мысли, превратив их размеренный ход в бессвязное топтание на месте. В дреме замелькали пестрые сцены из ушедшего дня, складываясь в лишенную смысла цепочку. Еще немного — и сознание было готово ускользнуть в привычное ночное странствие, но в последний момент встревоженно задержалось на самой границе.

Словно почуяв присутствие кого-то постороннего, господин Могилко с трудом разлепил веки.

Синяя тьма переливалась под пыльной лепниной на стыке потолка и стен. В ней покачивались две огненно-желтые точки, при виде которых Могилко задрожал от страха и возбуждения. Ни пошевелиться, ни закричать сил не осталось, и он подчинился надвигающемуся живому кошмару.

Ее длинные черные волосы струились по серой коже до самых колен, миндалевидные глазницы на скуластом хищном лице наполнял огонь. Блики уличного света зажглись на упругой обнаженной груди и покатых бедрах, когтистые лапы клацнули по полу, когда демоница перекинула ногу через господина Могилко и забралась на узкую скрипучую кровать. Она откинула одеяло; ладони скользнули по впалой груди, властно вжали в кровать. Острый и столь же ледяной язык прошелся следом.

Медленно задвигались бедра, отчего господин Могилко откинул голову и еле слышно застонал. Он чувствовал, как ледяные ладони поднялись выше, вдоль ребер, зарываясь пальцами в жидкие кудри поросли, как они легли на его шею, где принялись смыкаться. Кровь запульсировала в ушах, к лицу прилил жар, но бедра продолжили свое движение, взяв в захват.

Могилко судорожно заглотнул воздух. Биение его сердца истончилось в прерывистую нить. Руки царапнули по скользкой, словно чешуя, коже, и плетьми упали вдоль кровати.

* * *

— Здесь,— пропыхтела Нори и торопливо зазвенела ключами.

Лис окинул взглядом нависший над ними фасад дома: нагромождение серых блоков с горгульей на водостоке, еще более уродливой из-за отбитой пасти. С карниза к крыльцу спускалась сухая, припорошенная снегом ветвь плюща — словно изломанная кисть мертвеца. Луна, венчавшая остроконечную крышу, бросала на дом призрачный отсвет; в нем Лис и Нори выглядели домушниками, подбирающими нужную отмычку.

Замок щелкнул, и дверь отворилась, блеснув медными цифрами. Внутри царила тишина.

* * *

В тот самый момент, когда дыхание почти остановилось, а тело сковала мертвенная прохлада, за бледным телом монстра с треском распахнулась дверь. Взгляд огненно-желтых глаз метнулся вбок, но слишком поздно — голова демоницы соскочила с плеч, украсив простыни липкими пятнами крови.

Покачнувшись, ее тело рухнуло на господина Могилко, холодным обрубком шеи уткнулось ему в щеку. Позади, у изножья, в ледяных отсветах луны высился здоровяк с саблей, сиявшей в занесенной руке. Почти настоящее древнее божество войны, со страниц той самой "Всемирной Истории" Помнящего. Спустя несколько поистине бесконечных мгновений божество опустило клинок и сдуло светлую прядь со лба.

Господин Могилко издал булькающий утробный звук. Скользкая плоть обрубка продолжала касаться его лица. Липкая жижа вытекала из него пульсирующими толчками и смердела не хуже тухлой рыбы.

— Господин Могилко! Господин Могилко, вы в порядке?! — окликнул его звонкий женский голос. На сей раз из тьмы за блестящей решеткой кровати вынырнула совсем иная женщина: хрупкая, большеглазая, с перекошенным от испуга лицом.— Господин Могилко, скажите что-нибудь! Как вы себя чувствуете?

Могилко покосился ниже, в сторону своих ног, придавленных ягодицами мертвого монстра. Девушка невольно проследила за его взглядом и отшатнулась, густо покраснев. На смену ей пришел белокурый парень, одной левой скинувший обезглавленное тело на пол и освободив голые, покрытые кровью мощи господина Могилко.

— Жить будет,— вынес он вердикт и отвернулся, тут же потеряв к спасенному всяческий интерес. Господин Могилко пошевелил ожившими пальцами, судорожно выдохнул, все еще чуя смердящий запах разрубленной плоти. Все еще чувствуя хватку на горле.

* * *

Лис окинул взглядом пыльное зеркало, затем пробежался пальцами по книгам, приподнял газету и почесал недобритый подбородок. Никакого послания от убийцы. А это значило, что он прикончил обыкновенного суккуба.

Что ж, тоже дело.

— Про вас рассказывали, что в прошлом году вы отрубили голову такому же существу.— Тихий голос Нори заставил его обернуться.— Убивавшему людей. Это правда?

— Правда.— Лис вытер саблю о мятые простыни у ног господина Могилко и отправил клинок в ножны. Нори продолжала неотрывно следить за каждым его движением, столь пристально, что Лис чувствовал буравчики ее взгляда кожей спины.

— Я могу пригласить вас на чай?— робко поинтересовалась она, смахнув рукавом капли крови со лба.

* * *

Буквы сливались в единую строку, своенравно плясали перед глазами, не донося ни капли смысла до склонившейся над ними Диа. Наконец, устав бороться с собственной рассеянностью, она откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. Трещины змеились по штукатурке, рисуя над столом тонкие ветви и паутину.

О, этот охотник! Он сводил ее с ума своей грубостью, прямолинейностью и даже спокойным до безразличия выражением глаз. Диа хотелось впиться в его обветренное лицо ногтями и расцарапать до крови, чтобы тот наконец понял, что именно до него пытаются донести. Она хотела помочь — для того господин Меззанин и прислал ее,— умела принимать непростые решения без колебаний и старалась выполнить работу с максимальной быстротой и эффективностью. Как поступала всегда, когда дело касалось нарушения правил и опасности для множества жизней.

Ее внимание привлекла колонна потрепанных папок на краю стола. Дел у Кристиана всегда было достаточно, чему Диа искренне удивлялась снова и снова. С его методами работы, послужным списком и биографией она бы не доверила ему даже разносить документы. А теперь еще и охота на кого-то, сдававшего конфиденциальную информацию, и каждый работник Отдела знал, что от действий молодого осла зависели их жизни и жизни подопечных. Замечательно, ничего не скажешь...

Ослепленная внезапной догадкой, Диа даже прекратила дышать. Затем выгнулась в кресле и резким движением подтащила кипу к себе. Выбрав одну из папок, она просмотрела ее титульный лист по диагонали, свернула в трубочку и выскочила из комнаты.

Времени не оставалось.

Гонка на время

Докопайц рвал и метал.

Клочья бумаг с бесчисленными отчетами разлетались под его пухлыми волосатыми пальцами, ящики стола грохотали, а подчиненные старались не стучать в дверь его кабинета и вообще не проходить лишний раз мимо. И правильно — попадись инспектору хоть один констебль, кто-нибудь точно отправился бы в больницу.

Его люди (глупые, бестолковые, нерасторопные!) упустили Кристиана Фэя. Инспектор просил — нет, умолял!— их смотреть в оба, не есть, не пить, ходить под себя и не сводить с парня глаз. Но уже с утра один из констеблей ожидал его на верхней площадке лестницы, у двери кабинета, и его виноватый, как у побитой собаки, вид сказал Докопайцу все.

Днем ранее Фэй зашел в заброшенное здание в Козьем переулке. Двое следивших за ним полицейских остались ждать снаружи, укрывшись в относительном тепле экипажа. Но шли часы, на Петрополис опустилась ночь, затем из-за горизонта вышло солнце, а парень все не показывался. Терпение констеблей иссякло, и, изрядно повозившись с тугим замком, они все же взломали входную дверь. Однако внутри их ожидали лишь пыль, проломы в стенах, да сновавшие по ногам толстые крысы.

Кристиан Фэй ушел от слежки и, вероятнее всего, сейчас готовил очередное преступление. А глупый инспектор Докопайц вновь остался с носом. Сидел за столом в каморке с дырявой крышей и кусал локти.

Он сдавленно рыкнул и запустил карандашницей в оклеенную графиками и таблицами стену. Деревянные цилиндры разлетелись в стороны, с треском покатились по неровным половицам.

Но он не дослужился бы до инспектора, если бы не знал пару нужных людей. Докопайц задумчиво глянул на здоровенный аппарат на краю стола и потянулся к трубке.

* * *

Утром следующего дня Айвори решил почтить своим присутствием пятую фабрику. После ночного визита он был просто обязан показать прежнее спокойствие и хватку. Со всеми свалившимися неприятностями ему только не хватало, чтобы Фэй посчитал увиденную слабость за знак и принялся строить планы свержения босса с насиженного места. Он знал таких, как Кристиан. Они работали очень шустро и так же шустро продирались на вершину пищевой цепи, с любезной маской на лице и не гнушаясь любых подлостей.

Солнце еще не поднялось над линией горизонта, и сад за окнами был погружен в предрассветный сумрак. Где-то в недрах ровного, как шар, куста жасмина заливисто пел соловей.

Наконец справившись с последней, похожей на бусину пуговицей шелковой рубашки, Айвори завязал удавку галстука. Собственное отражение в тусклой глади зеркала его отнюдь не радовало. Серое, как утро за окном, помятое, как простыня на еще теплой кровати в спальне, с усталыми пятнами глаз, оно совсем не походило на прежнего Айвори. Зачесав волосы тонким гребешком, он снова одернул бархатный пиджак, на фоне которого его лицо стало еще бледнее, и вконец пал духом. Но времени для наведения лоска больше не оставалось — за окном послышался рык мотора, и по стенам заплясали лимонные зайчики автомобильных фар.

Скрип паркета заставил Айвори остановиться. Фабрикант вышел из комнаты и пристально всмотрелся в туннель коридора, в добрый десяток закрытых дверей. Лишенные окон стены и узкое пространство между ними создавали собственный вид темноты: густой, непроглядный, клубящийся, словно пятна чернил в прозрачной воде. Тьма в этой части дома была особой.

И она шевелилась.

В ушах Айвори зазвенело, а ноги отказали, стали бесполезными ватными культями. Паркет заскрипел под весом неведомого огромного тела. Половицы затрещали, будто кости, хрустящие на сотнях крепких зубов.

На миг Айвори показалось, что он различил знакомое лицо. Белым пятном оно вынырнуло из сумрака вдали, выхваченное светом фар подъехавшего автомобиля, и тут же оказалось вновь поглощено тенью. Айвори сжал похолодевшие от пота ладони, заставил себя повернуться к видению спиной и бодрым шагом двинулся к лестнице. Сердце в его груди закололо — так быстро оно билось о клетку ребер, но фабрикант спускался с прежней скоростью, не позволяя себе бежать. Он, Левиафан Айвори, акула бизнеса, миллионер, больше не носился по лестницам, словно перепуганный тьмой, одиночеством и невесть чем еще мальчишка. Те моменты остались далеко в детстве.

— Господин Айвори,— приветствовал его невозмутимый водитель. Фабрикант сдержанно кивнул и надел шляпу.

Вдруг он замер, вслушиваясь в могильную тишину лабиринта комнат. Водитель терпеливо ожидал, рассматривая покрытые росой бутоны цветов. Когда же Айвори медленно снял шляпу и повесил ее обратно на вешалку, тот лишь раскланялся и ретировался — молча, как делал всегда. Чихая и мигая подслеповатыми фарами, автомобиль скрылся за ведущей к воротам аллеей.

Айвори закрыл дверь. Замок хищно щелкнул, отрезав его от окружающего мира. Фабрикант повернулся лицом к сумрачным внутренностям особняка, к скалящимся со стен портретам и густому мраку, скопившемуся за десятками открытых дверей. От страха в нем просыпалась невиданная агрессия.

— Попробуй еще раз заговорить, и я найду тебя и вырву то, что осталось от твоего поганого языка! Понял меня, шлюхин сын?!

Дом ответил ему безразличным молчанием, уставился на Айвори сотней глаз с картин и статуэток. Стены впитали выкрикнутые слова, и осталась лишь тишина.

* * *

Очередной день пятой фабрики раскачивался медленно, но неумолимо, набирая обороты с каждой минутой. Один за другим на места подтягивались работники, добрая половина которых уже курила под утренними лучами у входа.

Притворяясь управляющим, Кристиан успел научиться многому: запускать заевший механизм (благо у него одного хватало сил это сделать), следить за порядком, стимулировать персонал так, что тот являлся на работу на час раньше положенного. Также он умело создавал видимость постоянной занятости, благодаря чему его кабинет не так часто навещали. Кристиан не особо понимал тонкости управления и не оканчивал специальных институтов, но интуитивно делал все верно: с первой минуты знакомства впечатлял подчиненных так, что у тех пропадало малейшее желание перечить. Ничего сложного, каждый брюхвальдский аристократ хоть раз в жизни проворачивал нечто подобное.

Тем утром невыспавшийся Кристиан ожидал появления господина Айвори. Если он рассчитал все верно, то с минуты на минуту босс должен был прилететь с проверкой, пылая энергией и энтузиазмом. Такие, как Айвори, считали проявление минутной слабости за позор и старались компенсировать промах взрывом кипучей деятельности.

Фэй провел пальцами по щетине, кусками покрывшей подбородок. Затем снова разложил карандаши по размеру, теперь от меньшего к большему. За фанерной перегородкой, означавшей стены его кабинета, мерно заухало колесо здоровенной машины, назначение которой Кристиан даже не пытался представить. Миг — и пространство вокруг лишилось звука, наполнилось монотонным шумом, перекричать который мог лишь опытный работник.

Его беспокоили странные шорохи, которые он застал в особняке Айвори прошлой ночью. Кристиан со своим слухом умел отличать звуки, которые издавали крошечные мохнатые тельца грызунов, от щелчков костей и скрежета когтей по дереву. Если то были мыши, то они страдали артритом и маршировали по половицам колоннами. Раньше Кристиан лишь беспокоился, что его подопечный бледно выглядел, но теперь он был абсолютно уверен: Айвори вляпался в нехорошую историю. И Фэй собирался сказать об этом прямо, как только фабрикант переступит порог кабинета.

Он выудил из кармана отглаженный платок и набросил прохладную ткань на лицо. Машина продолжала ухать, стул под Кристианом ритмично вибрировал в такт.

"На самом деле я — ваш хранитель", говорил воображаемый Фэй. На этой самой фразе воображаемый Айвори крутил пальцем у виска и увольнял лучшего хранителя к такой-то матери, после чего возвращался в особняк, полный невесть чего. Кристиан поморщился. Нет, он не даст фабриканту и шанса погибнуть так глупо. Как только тот окажется на территории пятой фабрики, обратно к костям и когтям он не вернется. Пусть даже Фэю придется заковать его в цепи.

Кристиан приподнял край платка и взглянул на дрожавшие над дверью часы. Большая стрелка почти доползла до отметки "десять". Он пружинисто вскочил, вышел из каморки и вгляделся в проплывавшие мимо лица. Ни намека на худую зализанную тень Левиафана Айвори.

Фэй цыкнул, снова глянул на часы. Еще полчаса ничего не изменят, решил он.

* * *

Инспектор сошел с поезда в девять утра, когда влажная дымка тумана над Кумкуром почти испарилась под яркими лучами солнца.

Столица Южного Содружества успела поразить еще по мере приближения к вокзалу. Она раскинулась на многие километры вдоль и вглубь от побережья: от крупнейшего на Седом море порта до пустошей, чья рыжая, жесткая земля начиналась у северных стен. От рыбацких трущоб до чуть менее омерзительных кварталов переселенцев из Брюхвальда. Вилась тесными улочками вокруг ослепительно-мраморного дворца Божественного и кружевных арок храма, завязывалась узлами там, где узкие башни Магической Академии сцеплялись песчаными шпилями с лазурью неба. Поезд пробирался дальше, а стены зданий становились все выше, слепили все большей белизной.

С шипением и пронзительным скрежетом тормозов состав остановился. Двери вагонов лязгнули, и на приземистую платформу вывалился пестрый поток пассажиров. С гомоном он втек в узкие двери вокзала, подгоняемый белыми клубами пара.

Докопайц выбрался одним из последних, когда железный червь испустил финальный стон и затих. Его внимание сразу привлек смуглый мужчина с лихими густыми усами на широком, скуластом лице — единственный, кто оставался стоять на стремительно пустевшем перроне, прислонясь плечом к фонарному столбу.

— Детектив Эль Дин?

Мужчина кивнул и протянул руку в светлой шелковой перчатке. По меркам выросшего в Петрополисе инспектора погода в Кумкуре стояла очень даже теплая (честно говоря, у самого Докопайца рубашка уже прилипала к спине), но чернобровый Эль Дин кутался в плащ так, словно лютый ветер задувал под полы его одежд.

А одежда, к слову сказать, была престранная. Из-под плаща выглядывала белая юбка, которая заканчивалась у закрытых, расшитых шелком туфель; голову венчал вполне себе республиканский котелок. Инспектор знал, как выглядели особо ревностные верующие Южного Содружества, но вживую такое видел впервые.

— Не думал, что вы приедете так быстро,— мягкий говор Эль Дина походил на кошачье мурлыканье.— Должно быть, этот Фэй — опасный парень.

— Очень,— поспешил заверить его Докопайц. С благодарностью он вручил чемодан своему спутнику и двинулся следом.

— Тогда почему бы не доверить арест нам? Если молодой человек опасен — и, тем более, является оборотнем,— его следует изолировать.

— Он слишком хитер. Пока у нас нет на него ничего конкретного, и мне нужны железные доказательства.

— "Железные"?..— Эль Дин нахмурил густые брови.

— Такие, с которыми я точно смогу его посадить,— объяснил Докопайц. Он прибавил шагу и открыл дверь перед тащившим багаж детективом.

Они выбрались на широкую площадь, не менее экзотичную, чем облачение Эль Дина. На ее камнях, словно косяки рыб, смешались чернобородые кумкурцы, скромно одетые женщины и светловолосые белокожие северяне в плащах и костюмах; все спешили по своим делам, расталкивая соседей дорогими тростями, телегами и локтями. Меж новеньких автомобилей неторопливо шествовали груженые ослы; пестрые тюки свешивались с их боков, обтирая пыльные крылья экипажей. Водители, завидев подобную наглость, вылезали из окон и крыли животных на кумкурском, республиканском и всех диалектах, которые только можно было услышать у Седого моря. Погонщики не терялись и отвечали с не меньшим энтузиазмом. Ослы голосили, торговцы кричали, клаксоны ревели, и на мгновение инспектору показалось, что он попал прямиком в ад.

Его спас детектив. Кумкурец потрепал Докопайца по плечу и указал на потрепанный экипаж с лишенными стекол дырами окон. Обрадованный даже этим подобием укрытия, инспектор поспешил в тень повозки. Эль Дин с багажом топал позади.

— По нашим данным,— крикнул он, перекрывая окружающий гул,— сейчас Фэй работает управляющим на одной из фабрик уважаемого господина Айвори.

Сердце инспектора заколотилось, как делало всегда, когда тот чуял горячий след. Он вынырнул из темного нутра экипажа.

— Вы можете отвезти меня?

— Хотите отправиться туда сейчас же?

— Да, именно так.— Он дождался, пока Эль Дин не заберется на жесткое сиденье и с треском захлопнул дверь.— Именно так.

* * *

Холодная палка кочерги пришлась как раз кстати; ее внушительный вес придал Айвори уверенности. Словно теперь он обладал оружием от всех напастей.

"Леви",— позвал его знакомый голос из мглистого брюха особняка. Айвори знал, кто это. Сколько раз в кошмарных снах он слышал этот укоризненный шепот. Именно поэтому он снял шляпу и остался дома. Пора было поставить точку в их отношениях. Показать, кто оказался лучшим, человеком высшей пробы, заслуживающим наконец душевного спокойствия.

Сжимая кочергу, Айвори двинулся к давно запертой комнате в дальнем конце западного крыла. Дверь оказалась приоткрыта, и из образовавшейся щели тонко сочился утренний свет. Он толкнул ее мысом ботинка и застыл на пороге, с колотящимся сердцем обозревая припорошенную пылью комнату. Мебели в ней не было, окна закрывали изъеденные молью шторы, и солнце пускало лучи через образовавшиеся дыры.

Свободной рукой Айвори стер капли пота со лба. И чего он только ждал? Что Нафаль поприветствует его, сидя на полу посреди комнаты?

Он подался назад, в коридор и закрыл за собой дверь. С удовлетворением отметил щелчок замка, повернулся, чтобы вернуться на обжитую им территорию, и вскрикнул. Тьма в узком проходе сгустилась, стала почти осязаемой. Заслышав стук множества коготков, Айвори вздрогнул.

— Ты здесь не хозяин, слышишь?! — выкрикнул он, тыча дрожащей кочергой в пустоту перед собой. Другой рукой он что было силы сжимал гладкий камень амулета, и — то ли от тепла его ладоней, то ли от опутавшей дом магии — тот весь пылал.

Белое лицо, вынырнувшее из мрака, ничего не выражало. Черные брови бессильно опущены, когда-то округлые щеки впали, и скулы на их фоне выпирали острыми гранями. В ужасе Айвори выронил кочергу и прижал ладони ко рту.

— Помо... Помо...— сиплый шепот сорвался с его дрожащих губ. Но произнести это слово полностью Айвори так и не сумел.

Блестящие бока монстра приблизились. Зловоние задавило остальные чувства, заполнило пространство меж украшенных картинами стен. Лицо Нафаля жмурило пустые глазницы, и из них стекали желтоватые струйки гноя.

Непроницаемые клубы мрака сомкнулись, и наступила ночь.

* * *

— А вот и здание фабрики.

Экипаж вильнул на очередном повороте. Вся его конструкция отчаянно скрипела, того и гляди готовая развалиться прямо на ходу, разбросав пассажиров по тянувшейся вверх дороге. Спустя минуту из густой зелени действительно вынырнуло угольное тело фабрики, неожиданно огромное и нелепое на фоне окружавших его природных красот.

Эль Дин выглянул в пустую раму окна, грозя выпасть целиком на следующем же ухабе. Вернувшись на место, детектив весь сиял, словно сам не ожидал обнаружить здание на прежнем месте. Указав на серые крыши, он повторил:

— Пятая фабрика. Фэй работает здесь.

Инспектор сдержанно кивнул, подавляя желание выскочить из трясущейся колымаги на ходу, найти мерзавца и задать ему пару вопросов. И ответов на эти вопросы, Докопайц был уверен, у Кристиана не найдется.

* * *

Когда стрелки часов сомкнулись на десяти, Кристиан не выдержал и принялся бродить по машинному залу, с трудом унимая сотрясавшее его волнение. Наконец заметив блестящие в утренних лучах крылья автомобиля Айвори, он одернул пиджак и спешно отправился навстречу.

Однако лаково-красный экипаж оказался пуст, а мотор заглушен. Ни водителя, ни самого Айвори видно не было.

Водитель Гамал, чистокровный кумкурец с забранными в неряшливый хвост волосами и козьей бородкой, отыскался на выходящем к заливу заднем дворе. Он стоял, опершись локтями на парапет, и задумчиво пыхал на простершуюся далеко внизу гладь воды.

— Хозяин отослал меня. Сегодня остался дома,— ответил он, явно желая, чтобы от него поскорее отвязались.

— Почему?— вырвалось у Кристиана. От волнения он впился пальцами в железные перила.

— Вот съездите к нему и спросите,— съязвил Гамал и прикурил очередную кривую сигаретку. Пыхнув пару раз, он добавил:

— Даже шляпу одел, а потом передумал. Странный он в последнее время...

Едкое облачко окутало водителя, и у Кристиана защипало в глазах.

— Давно это было?

— Часа три тому назад. А что? Что такое? — крикнул он, но Кристиан уже скрылся в распахнутых воротах цеха. Спустя минуту от главного входа донесся рокот автомобиля. Заслышав его, Гамал швырнул бычок в воду и бросился следом, но слишком поздно — алое пятно уже исчезло за поворотом.

* * *

Пока инспектор добирался до пятой фабрики, продирался через непонимание местных рабочих с помощью бравого детектива Эль Дина и наконец понял, что Фэя уже и след простыл, прошло десять минут. Целых десять минут, за которые маньяк мог убить. И, как инспектор и подозревал, Кристиан обнаружился перед домом своей запланированной жертвы. Оборотень задумчиво изучал замки парадной двери, внушительный монолит которой не давал и шанса для взлома. Вел он себя крайне странно: заметив инспектора, не пустился бежать, а махнул рукой в знак приветствия и вновь занялся замком.

Впрочем, странное поведение выделяло всех психопатов, и удивляться здесь было нечему.

— Инспектор! Не ожидал вас здесь увидеть.

— Да уж, наверное,— с издевкой ответил ему Докопайц. Он с сожалением вспомнил о детективе, ожидавшем в экипаже у ворот. Те остались слишком далеко от особняка, и только сейчас инспектор понял, что находится с убийцей один на один.

Но Кристиан совсем не рвался нападать. Он увлеченно ковырял спицей в замке, каждую минуту прерывая свое занятие и прикладывая ухо к лакированной поверхности. Впервые инспектор видел его таким обеспокоенным.

— Можно поинтересоваться, что вы делаете?

— Мне нужна ваша помощь. Один человек... Я уверен, он находится под магическим влиянием,— проговорил юноша. Спица сорвалась с замочной скважины и полоснула его по пальцу. На коже набухла кровью глубокая царапина, края которой, впрочем, тут же стянулись. Инспектор даже затаил дыхание при виде подобного чуда. Кристиан же как ни в чем не бывало продолжил взламывать замок.

— Я уверен,— повторил он,— что следующей жертвой с запиской будет именно господин Айвори.

— А вы как узнали?

— Назовем это предчувствием. Похоже, без лишнего шума нам не обойтись...— Кристиан швырнул бесполезную спицу в куст жасмина и потер шею. Только сейчас Докопайц заметил щетину на его подбородке. Края шелкового платка Фэя свободно болтались у расстегнутого ворота, а под глазами залегла глубокая тень.

Поэтому инспектор решил говорить как можно медленнее, чтобы его собеседник не упустил ни одной детали.

— То есть, вы хотите вломиться в дом господина Айвори, основываясь лишь на предчувствиях?

Фэй выразительно кивнул, довольный, что его так быстро поняли, и со всей силы обрушил ногу на запертую дверь. Та жалобно затрещала, повисла на одной петле, и дорога в особняк оказалась открыта.

— Да что вы творите?! — вскричал инспектор, пораженный недюжинной силой Кристиана. Он положил руку на заткнутый за пояс револьвер, но Фэй лишь приложил палец к губам.

— Это единственный способ сохранить ему жизнь,— тихо проговорил он.— В особняке господин Айвори находится в опасности.

— У вас нет никаких доказательств...

Фэй скользнул по нему мрачными омутами глаз и безмолвно шагнул внутрь. Инспектор двинулся следом, дивясь собственному безрассудству.

Непривычно холодное пространство холла проглотило его, разом отрезав от внешнего, жаркого мира. Докопайц вдруг почувствовал себя крохотным и жалким под расписным куполом, достойным храма Петрополиса. Фабрикант Айвори вел шикарную жизнь, особенно по меркам Южного Содружества — из холла уходили лучи коридоров, а за узким балконом, протянувшимся под сводами, можно было разглядеть галереи стрельчатых арок и комнаты второго этажа. Помещений в особняке было больше, чем констеблей в участке Докопайца, но он казался безжизненным и брошенным. Ни слуг, ни единого пятна света или голоса. Лишь тишина, тьма и огромные, всепоглощающие пространства.

— Айвори! Господин Айвори! — крикнул Кристиан. Эхо его голоса заметалось под сферой купола.

— Может, его нет дома?

— Есть. Я чую его запах.

Кристиан прошел вперед, пристально вглядываясь во мглу второго этажа.

— Господин Айвори! Господин Айвори, с вами все в порядке?!

Где-то в глубинах дома пронесся легкий стрекот и шорох, словно ветер гнал сухие листья. По коже инспектора пробежал мороз; покосившись на юношу, он понял, что не одинок в своем страхе. Лицо Кристиана потеряло цвет, а взгляд застыл, словно он увидал саму смерть.

— Быстрее,— сбивчиво прошептал он.— Быстрее, зовите подмогу.

— Что?..— не понял Докопайц, но Фэй уже преградил ему путь и принялся шаг за шагом оттеснять ближе к выходу. Спина оборотня закрыла весь обзор, отчего инспектор пришел в еще большее волнение. Но доставать оружие он не спешил. Вдруг мальчишка его дурачил? Он достаточно натерпелся от Фэя, чтобы верить ему на слово.

— Кого звать?— пропыхтел он, яростно упираясь.

— Полицию, армию, магов! Кого хотите, только быстрее!

Кристиан раздраженно взмахнул руками, и тут инспектор увидел его.

Он убил Тряпочника больше десятка лет тому назад. Продырявил его косматую голову дважды, когда тот, хохоча, исполосовал напарника Докопайца кривым ножом. Таким же образом, как убил еще тридцать мирных жителей, когда те мирно спали в квартирах на окраине трущоб. Сливал их кровь в ведра и спускал кожу.

Но именно лицо Тряпочника взирало на него из мрака гигантского холла. Ухмылялось, обнажив гнилые, поредевшие зубы.

— Ах ты, сволочь!— выдохнул инспектор. Немеющими от ужаса руками он выхватил револьвер и отправил в грязную рожу две пули. Затем еще две. Однако Тряпочник продолжал скалиться, и тогда инспектор двинулся вперед. Кристиан что-то кричал, но уши словно заложило, так, что ни единое слово не просачивалось в кипящее от ярости сознание Докопайца. Плевать. Он должен был наконец убить эту дрянь.

Через мгновение ноги инспектора подкосились. Перед носом мелькнул паркет, сменившийся вязким мраком.

* * *

Тяжело дыша, Кристиан опустил руку и беспомощно уставился на лежащее на полу тело.

Чтобы остановить инспектора, у него ушел весь остаток бурлящей в крови магии. Теперь он действительно мог полагаться лишь на свои клыки и нюх. Ни Лиса, ни самодовольной Диа рядом, только он и черная тварь, один на один. Кристиан никогда бы не подумал, что ему будет не хватать охотника с его ружьем. Но время истекало, и Фэй не мог себе позволить отступить и мчаться на поиски подмоги.

Когда инспектор потерял сознание, монстр исчез. Скрылся в глубинах комнат, но Кристиан все еще чуял его гнилой запах. Оставалось разыскать гадину и порвать в клочья, пока она не сделала то же с Айвори.

Из сада донеслись крики, кто-то бежал по аллее от ворот.

Ухватив бесчувственного инспектора за мясистые лодыжки, Кристиан оттащил его за порог, под лучи солнца. Затем кое-как приладил дверь на место, окинул холл быстрым взглядом и придвинул шкаф со скрежетом, от которого свело зубы.

Особняк погрузился во тьму.

Вдох, выдох. Кристиан сжал кулаки, так, что ногти до боли впились в кожу ладоней, и позвал Волка. В памяти всплыло самое мерзкое из увиденного за последний год. Блестящее от впившегося стекла лицо мертвой дамы. Кровь собак на стенах квартирки в Петрополисе. Создание, личину которого нацепила тварь из особняка.

Вдох. Выдох.

Нестерпимый зуд зубов заставил его поморщиться. Кости затрещали, вторя постукиванию из глубин особняка, но Кристиан через силу двинулся вперед. Шаг за шагом он принялся подниматься по гигантской лестнице на второй этаж.

Меняться полностью он не собирался. Стоило оставить ясность сознания, иначе господин Айвори рисковал закончить жизнь с разорванной глоткой. И без того серые стены растеряли последние краски, и мир превратился в монохромное пятно. Топоток за перекрытиями усилился. Теперь вместо него в ушах Кристиана громыхали удары, где-то в отдалении колотилось человеческое сердце и сбивчиво присвистывало дыхание. Айвори еще дышал, что казалось отличной новостью. Хуже было то, что неведомое нечто не издавало никаких запахов, лишив Фэя важнейшего ориентира. Особняк пропах пылью, древесной смолой, лаком для паркета, масляными красками, крысами — да, похоже, те все-таки водились за перекрытиями — и подгнившими фруктами. Кисло воняло потом, ужасом, мочой и симфонией древесных нот парфюма Кристиана, которым он так некстати надушился день тому назад.

Оказавшись на вершине, Фэй застыл. Прислушался. Затем снял пиджак, аккуратно сложил его и повесил на деревянные перила. Кристиан совсем не хотел, чтобы единственная стоящая вещь его гардероба пострадала в драке. Когда еще он смог бы заказать такой же, с прекрасными перламутровыми пуговицами и кроем точно по фигуре?

Эти пуговицы едва не стоили ему жизни.

Тень оказалась быстра и бесшумна. На мгновение виски пронзила слепящая боль, и пол ушел из-под ног. В последний миг Фэй ухватился за лакированное дерево перил. Но черное маслянистое тело монстра уже поблескивало рядом. Тонкие лапки рядами торчали из мясистой туши — словно гигантская гусеница обнажила брюхо,— непрерывно шевелились, клацали полупрозрачными острыми когтями. Тушу увенчивала человеческая голова, взиравшая на Кристиана безразличными мертвыми глазами. Теперь вонь была отчетливо различима; сладкий запах разложения забил ноздри.

Он вскочил на ноги, но тут же был отброшен на узкий балкон. Влетел головой в крепкие резные столбики балюстрады, за которыми зияла пропасть похожего на площадь холла.

Монстр наплыл сверху, и на Фэя навалилась странная слабость. Издав грудной рык, он попытался ухватить податливые ватные бока. Но пальцы прошли сквозь черное тело свободно, словно через туман. На мгновение он даже перестал их чувствовать.

После накатила дурнота. Кристиан согнулся в спазме, вновь приложился лбом о балюстраду.

Где-то, совсем рядом отчаянно колотилось сердце Айвори.

За стенами особняка слышались крики, входная дверь сотрясалась от ударов.

Над ухом щелкали коготки.

Кристиан с треском вырвал столбик, вонзил его в нависшее над ним тело. Тьма поглотила его беззвучно, податливо впустив кулак с зажатым в нем колышком. Фэй ткнул пальцами в глаза человеческой головы монстра, но тщетно. Лишь холодная кровавая слизь потекла по его ладони.

В голове помутилось, и Кристиан бессильно обмяк, откинулся на пол. Звуки постепенно угасали. На миг ему показалось, что в зыбкой одноцветной дымке первого этажа пробежала тень, плеснула белая копна волос.

Смоляные бока перекатывались в солнечном свете, пробивавшемся сквозь шторы. Стены особняка смыкались коконом над их головами, сухой воздух застыл мертвой стеной, запахи давили.

Кристиану отчего-то вспомнились звездные ночи Брюхвальда, и веки сомкнулись, отправив его в сон.

— Диа...— еле слышно проговорил он и замер, вслушиваясь в довольное урчание монстра. Перед его взором, словно клочья тумана, проносились шершавые холодные стены подвала (где-то в отдалении беспрестанно капала вода, а наверху, за толщей камня и перекрытий громко и пьяно хохотал отец), растущий на глазах диск луны (при виде которого захотелось сжаться, спрятать лицо в ладонях), влажные от росы еловые иглы, испещренная солнечными пятнами могильная плита. Пятна крови, собственные грязные руки с землей под ногтями, быстрый росчерк отцовского хлыста, мутные от старости глаза Лилии Визен, опять кровь, и все по новой.

Пестрая карусель воспоминаний закрутилась снова. И снова.

* * *

Вспышка обожгла его веки, и в воздухе повеяло холодом. Это ледяное дуновение вырвало Фэя из дымки забвения.

— Вставай! Вставай, говорят тебе!

Кто-то грубо хлестнул его по щекам, затем еще раз. Третий удар не достиг цели: Кристиан перехватил руку и сжал тонкое запястье. Уловив аромат жасмина, он наконец распахнул глаза и уставился в бледное лицо с пухлыми карминовыми губами.

— Госпожа Боско...— прохрипел он.— Какая неожиданность...

Диа вырвала руку из тисков. В особняке по-прежнему царил сумрак, но теперь он странно искрился: стены, пол, даже штаны Кристиана были покрыты ровной коркой инея. Когда Фэй попытался встать, она растрескалась с тихим хрустом.

— Идиот!— прошипела девушка. Она гневно растирала запястье, не переставая озираться по сторонам.— О чем ты только думал?! В одиночку на морок? Без магии? Убийца знает о тебе, что ты его разыскиваешь, и ведет на тебя охоту. Ты просто сумасшедший, если этого не понимаешь!

Лучше бы она поинтересовалась о его самочувствии. Боль прошила позвоночник, и Кристиан неловко оперся на перила, изо всех сил стараясь не терять равновесие и остатки достоинства. Он машинально стряхнул пыль с рубашки, размазав по шелку серые полосы.

— Почему эта дрянь ушла?

Диа лишь дернула плечом и осторожно выглянула за угол, в коридор, ведущий, как подсказывала память Фэя, к кабинету Айвори. Кружево снежного налета вилось и по подолу ее платья; когда она сделала шаг, паркет усеяли белые искры.

— Похоже, полицейские снаружи слегка успокоились.

— Кристиан, тише.

— Я думал...

Прохладные пальцы Диа крепко сомкнулись на горле Фэя, другая же ладонь накрыла ему рот. Посланница господина Меззанина обладала недюжинной, не подобающей даме силой.

— Тихо,— процедила она.

Но Кристиан хрипло заорал в ответ.

Казалось, в кадык впилось раскаленное острие, там, где его касались пальцы Диа. Вонь паленой кожи ударила в ноздри — Фэй почти слышал тихое шкворчание вскипающей плоти. Знакомые симптомы, он узнал их даже много лет спустя. Ослабевшей рукой он ухватил девушку за запястье и высвободился. Сдвинулся на полшага, потирая ожог. "Долго заживать будет,— закусил губу.— Вот же..."

И надо было ему так разораться?

— Какого черта вам не нравится золото?— хрипло выдохнул он.

Диа удивленно оглядела неприметную серебряную полоску кольца — словно впервые заметила ее на своем пальце,— затем вновь потянулась к обожженной шее.

— Потом объясню,— Кристиан увернулся и прислушался. В доме воцарилась внимательная тишина. Айвори был где-то там, в лабиринтах темных коридоров, Фэй чуял его страх, вибрирующий в воздухе. Он было ступил за угол, готовый броситься на подмогу, как вдруг почувствовал холодные пальцы Диа на своем запястье.

— Оно ждет тебя. Нельзя отправляться в неизвестность прямо в его лапы.

— И что ты предлагаешь?— раздраженно прошипел Кристиан.— Сидеть здесь?

— Выманить гадину. Твой подопечный уже истощен, и морок не откажется от новой добычи.

— И... как мы это сделаем?

Впервые Диа искренне улыбнулась, так, что в уголках ее глаз залегли морщинки.

— Очень просто. Ты будешь приманкой, а я — ловцом.

* * *

Оно ждало.

Хозяин сказал сидеть на месте, и оно послушно оставалось в обозначенном периметре, повиснув в углу у потолка. Оно всегда исполняло данные ему указания.

Хотелось есть. Голод усилился, когда в доме появились новые люди. Они были странными: жаркий, почти кипящий вкусный сгусток энергии и ледяной холод. Тот, второй, принес доселе неведомую боль. Он был могущественным, тревожащим, почти как Хозяин. Но старик, скорчившийся на полу соседней комнаты, опустел и погрузился в глубокий сон. Оно слишком долго питалось от него, покрытого потом, мочой и гусиной кожей.

С приближением алого человека голод усилился. Опасный второй отступил, оно почти не чувствовало его за наступавшим жаром гнева и страха. Оно оставило насиженный угол под самым потолком и спустилось чуть ниже, нетерпеливо вибрируя.

Хозяин ничего не говорил о других. А это значило, что запрета не было.

Человек подбирался ближе, медлительный и осторожный. Волны исходящей от него энергии наполнили морок силой, и он разбухло, готовясь к прыжку.

Еще один шаг. И еще. Человек стоял в открытом дверном проеме, оно четко видело его хлипкое тельце, широко распахнутые пламенно-желтые глаза, слышало частое дыхание, раздувшее ноздри.

На долю секунды морок сжался в плотный ком и прыгнул.

Ледяная стена кристаллизовалась из ниоткуда. Оно испуганно подалось назад, но и там ему не было спасения. Инстинкты морока кричали об опасности, и он принялся биться о стены, размазывая тело по невидимым преградам, скручиваясь в щупальца и разлетаясь сотней кусков.

Пока его не настиг мощный удар, испепеливший все его крохотное сознание.

* * *

Прыжок назад в узком коридоре получился не особо удачным. Вдобавок после удара о стену на Кристиана обрушились картины. Однако они не помешали в подробностях увидеть, как блестящее тело монстра разлетелось на мельчайшие частицы, словно черный праздничный салют в небе второго этажа. Диа успела в последний момент — дыхание твари коснулось лица Фэя, отчего внутренности сводило до сих пор. Кристиан впервые видел такую силу в действии: девушка лишь вскинула ладони, и весь коридор погрузился в снежный хаос.

— Не знал, что Отделу Управления выдают столько жидкой магии...— Он приподнялся на локте, и обломки рам посыпались на пол. Диа продолжала стоять; её худые плечи вздымались от тяжелого дыхания. Капли пота блестели на ее высоком лбу, на шее над воротником неистово пульсировала жилка.

— Я и сама кое-что умею.— Она смахнула выбившуюся прядь с лица.— Ищи подопечного,— хрипло велела она, но Кристиан уже поднимался сам, оскальзываясь на обледенелом полу. Едва оказавшись на ногах, он бросился к следующей закрытой двери, той самой, куда Айвори приглашал его прошлой ночью.

— Айвори! Господин Айвори!

Они нашли фабриканта в кабинете. Он был в сознании; стоял в распахнутом окне, лицом к комнате. Солнечные лучи очерчивали контуры его тела. Разорванная рубашка обнажала впалую, покрытую седыми волосами грудь, из царапин на теле и лбу сочилась кровь.

— Кристиан...— слабая улыбка коснулась его лица.

— Чудовище мертво. Оно ушло, господин Айвори,— Кристиан придвинулся ближе и протянул руку. Осторожно, боясь спугнуть.— Можете слезать, вам больше ничто не угрожает.

Но Айвори продолжал опасно покачиваться на краю.

— Я... Он все равно придет за мной. Никогда меня не оставит,— словно извиняясь, промямлил он. Его лишенные выражения глаза блуждали по комнате, лишь изредка фокусируясь на юноше.— Простите, Кристиан.

В следующее мгновение ветер подхватил его тонкое тело.

— Айвори! Айвори, чтоб тебя!

Кристиан бросился вперед. Подскочив к окну, он почти вылетел следом, с размаха перегнувшись через подоконник.

Его пальцы ухватили лишь воздух.

Снизу на него уставился инспектор Докопайц. Он горестно покачал головой, но Кристиан уже видел сам: переломленное пополам, тело господина Айвори покоилось на каменном бортике декоративного бассейна. Его волосы по-медузьи колыхались в голубоватой, подкрашенной кровью воде, а рыбки удивленно заглядывали в распахнутые глаза.

Кристиан устало сел на подоконник; от порывов ветра листы рукописи один за другим покидали стол, белыми кораблями разлетаясь по углам кабинета.

— Эй,— голос Диа раздался совсем близко, но Фэй не поднял глаз, продолжая следить за полетом бумаг.— Ты не виноват, слышишь? Ты сделал все, что мог, я скажу об этом начальству.

Кристиан почувствовал, как она ухватила его ладонь. Ее прохладные пальцы легли на разгоряченную кожу долгожданным компрессом. Хотя у него горела не только кожа: пылали ожог на шее, грудь, мокрая от пота спина, глотка, мысли, вязкой патокой застывшие в голове.

Секундой позже он исчез с негромким "блоп".

* * *

Они стояли на краю утеса, отчего-то взявшись за руки, словно пережитый ужас никак не мог их отпустить. Внизу, у их ног простерлось море, волны мерно бились о скалы, раскатывая белую пену по камням. Солнце медленно клонилось к глади воды, окрашивая ее в нежный розовый.

— И почему его называют Седым? — вдруг спросила Диа, не отрывая взгляда от заката.— По-моему, оно очень даже яркое.

Кристиан пожал плечами. В тот момент цвет моря волновал его в последнюю очередь.

— Может, потому что оно очень старо? Столько повидало, что успело поседеть...

Мороз пробежал по его коже, хотя ветер стих и пригревали лучи садившегося солнца.

Айвори погиб несмотря на его, Кристиана, присутствие. Если бы только он не ждал до последнего на фабрике. Если бы только он явился чуть раньше, все могло быть иначе.

— Пора возвращаться,— мягко сообщила Диа.— Думаю, директор ждет нас.

Фэй кивнул, и скала опустела. Лишь прибой мерно шумел у подножия, заглушая крики чаек.

Кофе и зерна

"Морок — энергетическая сущность уровня 4. Черная материя, З.П.П.Р.-12. Способен принимать любые формы, обладать любым запахом, издавать любые звуки. Особо сильные особи могут парализовать жертву при физическом контакте.

Многие приписывают его создание магу, известному под прозвищем Добрый Вечер. Однако достоверно не известно, является ли Добрый Вечер реальной личностью или вымышленным героем, чьим именем прикрывали множество магических преступлений (также см. "Магическая Чума", "Школа видящих", "История магических преступлений, ментальное воздействие, ч. 2", "Полуэлементалы и способы их вызова")".

О том, что такое З.П.П.Р.-12 и черная материя, можно было только догадываться. Лис захлопнул том, подняв облако пыли, и обернулся, встретившись взглядом с секретарем Шорохом. Тот стоял черным восклицательным знаком. Сумрачное настроение так и клубилось вокруг угловатых плечей; казалось, еще немного, и оно грязным дымом выльется через его уши и ноздри.

— Мне нужны еще книги. Магическая история или что-нибудь про видящих. А этой,— он указал на пыльный том у себя на коленях,— можешь разжечь камин. Архив ничего не потеряет, уверяю тебя.

Шорох зло фыркнул и скрестил руки на груди.

— Я тебе не носильщик и не библиотекарь.

С удовольствием отметив возмущение на лице секретаря, Лис широко улыбнулся.

— Но ты единственный знаешь все тайны этого места,— он театрально обвел рукой недосягаемые своды хранилища.— Кто же мне поможет, если не ты?

Господин Шорох хмыкнул и все же вернулся к разложенным на столе кнопкам. Лис же открыл новую книгу, с треском разломив иссушенный корешок.

* * *

За стенами Отдела Воздействия вновь хлестал дождь. Теперь непогода царила не только за окном директорского кабинета: ливень омывал стекла холла, шумел в каждой из комнат работников, превратив обычно сияющее и поющее утро в серый монотонный концерт. Деревья за окнами гнулись, стегая друг друга мокрыми ветвями, ветер срывал с них последние листья, а бескрайние поля придавили тучи.

Однако внутри кабинета было тепло и очень тесно. В кресле у камина сидела Диа, сложив руки на коленях — как всегда спокойная и неприступная. Во втором притулился человечек в потертой шляпе и дырявых, обглоданных на концах пальцев перчатках. Жесткая щетина на его истощенном лице торчала клоками, а взгляд черных глаз бегал по комнате. Кристиан и Лис расположились напротив, рядом с ними беспрестанно поскрипывал ерзавший на стуле секретарь Шорох. В центре внимания собрания восседал господин Монтегю, который то и дело поправлял сползавшее к кончику носа пенсне.

— Итак,— он наконец прервал тишину,— госпожа дель Боско, что вы можете сказать о найденном вами существе?

— В доме господина Айвори поселился морок,— ответила Диа. Отблески пламени скользили по ее высоким скулам, придавая мраморной коже хоть какую-то живость.

— А если поподробнее?

Кристиан возвел очи к потолку, отчасти не желая вообще вспоминать о прошлом дне.

— Морок,— будничным тоном пояснил вместо него Лис,— темная энергия, питается страхом жертвы. Люди под его воздействием впадают в спячку, потом в кому. Даже если им удается проснуться, они сходят с ума. Два дня такого сна и все, разум прощай навсегда.— Он развел руками, и Кристиану невольно вспомнились пустые глаза господина Айвори.

— То есть то, что он показывает — нереально?

— Точнее не бывает. Всего лишь обман, плод воображения. Морок вызывали к жизни маги Содружества. Школа видящих. Я порылся в архиве,— Лис кивнул секретарю, поджавшему и без того тонкие губы,— и с трудом нашел сведения о нем, так редко он встречается. Последние сведения датированы годами Магической Чумы.

— Искусство создания морока считалось давно утерянным,— добавила Диа.— Поэтому удивительно, что он вдруг объявился в Кумкуре. И поселился он в особняке не случайно — инспектор обнаружил розовую записку в кабинете.

— Час от часу не легче.— Директор промокнул вспотевший лоб платком.— И что в ней было? Все то же?

— Да.— Диа фыркнула.— Разнообразить свои послания убийца явно не желает.

Кристиан поежился и придвинулся ближе к окну. Они говорили о жертве, словно та была досадным недоразумением, очередной галочкой в списке улик. Айвори боялся людей, любых контактов, он закрывался в раковине недоверия и высокомерного презрения. И даже в минуту смертельной опасности, на грани сумасшествия не смог довериться ни одной живой душе.

Жаль, что кроме Фэя никто этого не понимал.

— Почему именно там?— проговорил он.— Почему в Кумкуре? Все предыдущие убийства происходили в Петрополисе, и тут — Южное Содружество.

Все умолкли. Никто не желал озвучивать и без того понятную мысль.

— Активное дело в Кумкуре было только у тебя. У нас,— хрипло ответил Лис.

— Может, совпадение?— предположил директор, но прозвучало это неубедительно: подобное совпадение казалось слишком удобным.

Кристиан хмыкнул. Что ж, убийца объявил ему войну, персонально. Нарвался сам.

Украшенные пастушками часы настырно отсчитывали секунды с каминной полки.

— Волчок, расскажи об Оливии.

Заслышав свое имя, Волчикус вздрогнул и прекратил теребить ободранные перчатки. Несколько мгновений его губы беззвучно шевелились.

— Оливия?.. Со страхом у нее не было проблем. Она вообще ничего не боялась. Любила пощекотать себе нервы, с ее даром она могла себе это позволить. Много раз я предупреждал ее, говорил об опасности.

Он потер лоб, словно ему было тяжело даже вспоминать о погибшей подопечной. Никто из присутствующих его не торопил.

— Боялся я. Что она набредет на маньяка,— наконец продолжил он,— грабителя или насильника. К моменту ее смерти ночные прогулки почти прекратились. Если ей уж слишком хотелось выйти ночью, я заходил за ней, и мы просто гуляли по городу. Шли, куда глаза глядят, болтали обо всем...

Торопливо моргнув, Волчок отвернулся к уставленному статуэтками камину.

— Кто это вытворяет?— Лис запустил пальцы в шевелюру.— Мы перебрали все очевидные варианты. Проверили всех, кто мог иметь доступ к папкам и архиву.

Лицо секретаря Шороха озарилось священным негодованием. Впервые с начала собрания он открыл рот.

— Никто не мог попасть в архив мимо меня. Никто.

— Значит, кто-то попросту крадет папки у работников. Или работники сами их выносят,— заключил Фэй. Несколько сотен новых подозреваемых лентой пронеслись перед его мысленным взором, уже выстраиваясь в бесконечную очередь для проверки. Диа кивнула, перехватив его взгляд.

Снаружи громыхнула гроза, и стекла звякнули в рамах. Небо окрасилось золотом, мгновение спустя вновь погрузившись в серый сумрак. За раскатом грома Кристиан не заметил, как в комнате оказалось на одного человека больше.

— Ваш кофе,— пискнула пухлая розовощекая девушка в цветастом переднике, и в руки Волчка приземлилось блюдце с возвышавшейся на нем чашкой.— Еще что-нибудь?

Она обвела присутствовавших толстыми линзами очков и, когда остальные качнули головой, ухватила начищенный до зеркального блеска поднос и скользнула в коридор. Дверь тихо щелкнула, закрывшись.

— О, это та самая девушка, помнишь?— Фэй подтолкнул сидевшего рядом Лиса мыском туфли, и тот кивнул.— Не знал, что она работает в администрации.

— Какая еще девушка, Кристиан?— голос директора переполняло неодобрение.— Мне кажется, сейчас совсем не время...

— Та, которую вы отправляли с посланиями.

Глава Отдела умолк.

— Сообщениями о произошедших убийствах.

Жидкие брови директора медленно сошлись на переносице. Судя по длительности и напряженности его молчания, он все так же не понимал, о чем шла речь. Стул под секретарем Шорохом отчаянно заскрипел, когда тот извернулся, стараясь заглянуть Кристиану в лицо.

— Она приходила и ко мне,— Диа щелкнула пальцами.— Рыжая, в переднике в цветочек. Помню такую.

Директор переводил растерянный взгляд с одного подчиненного на другого.

— Я никого к вам не посылал,— наконец выдавил он.

Ноздри щекотал слабый аромат обжаренных кофейных зерен.

По спине Кристиана пробежал неприятный холодок. Внезапно перед ним возникла та самая упущенная деталь, которой так не хватало в сложенной ими головоломке.

Розали Вьюнок. Рыжая и румяная, словно сдобная пышка, она говорила писклявым голосом и очень смущалась, когда Лис подмигивал ей в коридоре. Ее работой было подавать чай и кофе, когда в кабинете директора собиралось слишком много народа, менять цветы в вазах и что-то еще, чего никто не помнил, да и не захотел бы помнить, настолько это казалось мелким и не заслуживающим внимания.

Никто никогда не замечал тихую серую Розали. Но она видела и слышала всех.

Волчок перевел взгляд с директора на Кристиана.

— Я возьму на себя лестницу,— выдохнул он и выскочил в коридор. Мгновение спустя следом бросились Фэй и Лис: охотник к архиву, попутно дергая ручки дверей и заглядывая в кабинеты, а Кристиан — к приемной. Позади неотрывно шуршала юбками Диа.

Запах зерен становился сильнее.

Кристиан вылетел за угол и остановился. Впереди раскинулся большой зал, полный людей, столов и вездесущих цветов. То было сердце Отдела, где решались самые разные насущные вопросы, от размеров заработной платы до штрафов за чрезмерный расход магии. Еще год тому назад Кристиан проводил в приемной часы, выдумывая всевозможные оправдания собственным диким поступкам.

Вот и сейчас десятки существ разного цвета кожи, пола и комплекции толпились у столов, где с пеной у рта доказывали свою правоту, потягивали чай у окон в ожидании своей очереди, теснились в проходах, исчезали и появлялись на лестнице с другой стороны зала. Воздух вибрировал от голосов, щелчков телеграфных аппаратов и негодования. Со стен на толпу взирали заключенные в рамы розовощекие старушки с не менее розовощекими детьми и котятами на руках — счастливые и довольные, словно в насмешку над истощенными ожиданием посетителями.

Кристиан окинул море движущихся затылков взглядом. Заметив в отдалении знакомую копну рыжих волос, он нырнул в самую гущу, не церемонясь и раздвигая оказавшихся на его пути в стороны. Вскрикнула похожая на жердь дама, отшатнулся круглый господин, ощетинившись тонкими усиками над пухлой губой. Натолкнувшись на соседа по очереди, он обрушил на пол стопку бумаг. Их крики собрали массу удивленных взглядов; хранители с любопытством крутили головами и возбужденно перешептывались.

Выругавшись сквозь зубы, Фэй отбросил застывшие на его пути телеса госпожи Фриштекс (которую он мог узнать с любого ракурса по яркой фуксии наряда) и застыл в каком-то полуметре от цели. Зубы нестерпимо чесались, скулы сводило. Должно быть, глаза уже полыхали, вовсю выдавая волчью натуру, но Кристиану уже было плевать.

Он пружиной бросился вперед, ударил с размаха, с налета, локтем по лицу. Затем еще раз, отчего Розали повалилась на пол. Фэй не мог, да и не хотел останавливаться. Его кулак опускался бы снова и снова, но живот прошил нестерпимый жар, от которого Кристиан взвыл.

Он отшатнулся, прижимая пальцы к намокшей ткани рубашки. Где-то в гуще толпы раздался первый истеричный крик. За спиной сделала глубокий вдох Диа, и в комнате едва ощутимо похолодало.

— Серебро прекрасно приводит в чувство, не правда ли? — Розали поднялась, ощупала начавший заплывать глаз и растянула раздавленные ударами губы в улыбке, обнажив скопившиеся между зубами алые прожилки. С ножа для бумаг в ее руке капала кровь.— Осторожнее, девушки не любят, когда их хватают так грубо.

— Бросай нож, все кончено.

Но Розали и не думала сдаваться. В тот миг она окончательно перестала походить на забитую канцелярскую мышь; склонила голову, изучая толпу взглядом лаково-черных глаз. Выставила окровавленный нож перед собой и попятилась, толкнувшись в погребенный под бумагами стол. Сидящий за ним счетовод оторопело таращился в спину убийце, приоткрыв рот.

— Вы что думаете, я одна? Уже поздно, слишком поздно. На смену мне придут десятки, сотни...

Ее голова раскололась, как сочный плод, разделенная на половинки железным прутом. Розали осела, заливая пространство вокруг себя кровью, сложилась у ног серого тщедушного мужчины в поношенном костюмчике. Из толпы донесся сдавленный крик, кого-то безудержно тошнило.

— Сучка это заслужила,— наконец сказал Волчок. Его пальцы разжались, и на мраморные плиты со звоном упала кочерга, разбрызгав алые капли.

Больше он не говорил ничего. Ни когда его трепали по плечу, стараясь сдвинуть с места, ни когда уводили, ухватив под руки с обеих сторон. Но взгляд Волчка пылал торжеством, и Кристиан втайне ему завидовал.

* * *

— В порядке?

Фэй оторвал взгляд от опустошенного бокала.

— Вполне.

Дверь скрипнула, и Лис проник в комнату целиком. По обыкновению плохо выбритый, в охотничьих штанах и сапогах, он протопал к дивану и повалился на него, закинув обувь на подушки.

— Вот и отлично. Директор поднял настоящую панику, и я уже думал, ты истек кровью.

Кристиан поднялся с насиженного места, неловко придерживая опоясывавшую торс повязку. Не то чтобы она спадала при малейшем движении, но глубокая и долго не заживающая рана была для него в новинку. Обычно тело исцелялось само в течение нескольких минут, однако коварное серебро замедлило процесс. Сожгло плоть, опустив возможности Фэя до человеческих.

— Всего лишь царапина. Не о чем волноваться.

Бок пронзила вспышка боли, и бутылка в руках Кристиана предательски затряслась, позвякивая горлышком о стенки бокала.

— Тебе налить?— как можно беззаботнее поинтересовался он. К счастью, Лис мотнул головой, и Фэй с облегчением вернулся в кресло.

— Я все думаю о последних словах Розали. Как она там сказала?..

— "Уже поздно, слишком поздно. На смену мне придут десятки, сотни",— процитировал Кристиан.

— Вот оно. Десятки и сотни? Десятки и сотни кого?

— Благодаря Волчку мы об этом уже не узнаем.

В комнате ненадолго воцарилась тишина. Фэй потягивал вино, разглядывая пальцы ног. Лис следил за игрой солнечных зайчиков на потолке. За окнами Отдела неожиданно распогодилось, и сквозь распахнутую форточку врывался заливистый щебет птиц.

— Боюсь, это еще не конец.

Кристиан кивнул, хотя лежащий на спине охотник вряд ли мог увидеть его ответ. Настроения болтать у Фэя не было, что случалось редко.

— Я давно хотел спросить про ту встречу с мороком. Каждому он предстает в своем облике. Олицетворяет страхи жертвы,— Лис сцепил длинные пальцы и закинул руки за голову.— Что увидел ты?

Кристиан молчал, крепко сжав губы. Поводил взглядом по светлым стенам, пересчитал количество папок в стопке на столике. Заговорил он лишь когда отчаявшийся услышать ответ напарник повернул дверную ручку и оказался одной ногой в коридоре.

— Знакомого. Я загрыз его лет семь назад, в Брюхвальде.

— Не ты, а Волк,— поправил его Лис. Он оперся локтем на косяк и склонил голову, изучая Фэя холодными, льдисто-голубыми глазами.

— Мы — единое целое. Все разговоры о раздвоении личности оборотней — лишь отговорки. То был я. И отец очень радовался.

— Но ты же не такой, как твой отец.

Охотник подмигнул, и на колени Кристиана мягко приземлилась цветастая тряпица, свернутая в комок. В нос тут же ударил знакомый запах, смешанный со сладковатым оттенком крови, отчего Фэй сморщился и поднял ком двумя пальцами.

— Передник Розали,— пояснил Лис.— Используй свои способности во благо. Может, мы что-нибудь отыщем с его помощью.

Фэй кивнул. Когда напарник вышел, скомканный передник полетел в другой конец комнаты, а Кристиан накрыл лицо ладонями. Раненый бок пульсировал, мысли метались в панике, отчего черепная коробка, казалось, вот-вот треснет на части. Он растопырил пальцы и в который раз уставился на стену, где темнела заключенная в раму вышивка. На поле под серыми тучами стоял черный волк; медовые точки его глаз буравили Фэя из-за листьев осоки.

Тьма. Тьма наступала, и для долгожданного успокоения было еще слишком рано.

* * *

Безумие. Мысль о нем первой пришла в голову Лиса, когда он повернул ключ в замке дома Розали Вьюнок.

По официальным бумагам помощница директора проживала на окраине Петрополиса, где река Тенистая отсекала городские и заводские постройки от сельских домишек и чахлых садов. Именно там, на пологом заснеженном берегу и громоздилась одноэтажная постройка, больше напоминавшая забытый сарай.

Внутри же царил хаос. Лишенные окон стены темнели бархатом, от которого несло дымом и приторными маслами. Обе комнаты походили на лабиринт одноликих шкафов — одни пустовали, в других грудились склянки с жидкой магией и тома пособий по черному колдовству. Запрещенные, понял Лис еще до того, как отправившийся с ним директор пролистал потемневшие от времени рукописные страницы. В углу дальней комнаты лежал матрас со сбитой в грязный ком простыней.

И документы. Всюду — на полу, полках, импровизированной кровати — лежали бумаги: досье клиентов Отдела, вырванные из папок, фотографии, записи, нацарапанные на серой дешевой бумаге. Пол под ними увивали меловые круги, которые наслаивались друг на друга, сливались и пересекались исходящими из центров лучами. При долгом и внимательном взгляде заключенные в них знаки начинали копошиться, подергивая нарисованными лапками.

Конечно, днем позже дом выглядел уже не так устрашающе. Прежде чем нога полиции Петрополиса в лице Докопайца ступила на порог, все связи Розали Вьюнок с Отделом Воздействия были собраны, вывезены, стерты с лица земли. Осталось лишь запущенное жилище любительницы черной магии.

— Следов этой дамы вы так и не обнаружили?— поинтересовался инспектор. Концом трости он осторожно подцепил ручку буфета и распахнул дверцу. В пыли на полке пробежал паук.

— Никак нет, сэр,— ответил старший констебль. Его долговязая фигура покачнулась под весом оккультных книг, колонна которых упиралась ему в подбородок. Осторожно переступив порог, он скрылся на уходящей вверх по огородам тропинке. Именно там остались полицейский экипаж и автомобиль отдела магических преступлений, уже доверху груженые уликами.

— А вы? — Докопайц обратился к Лису. Тот стоял в дверях без малейшего желания лишний раз заходить внутрь.

— Нет. Да и как бы нам это удалось? Мы же не полиция.

— Но вы же как-то отыскали этот...— инспектор обвел комнату брезгливым взглядом,— магический притон.

Лис пожал плечами и ковырнул облупившуюся краску.

— Случайность.

Он выпрямился, размял затекшую от долгого ожидания спину. Больше ему не хотелось видеть ни этот дом, ни щегольские усы инспектора.

— Прошу меня извинить, но дела не ждут.— Лис растянул привычную улыбку и уже собрался скрыться, как его нагнал вопрос. Весьма нежданный от приземленного инспектора.

— И давно вы работаете хранителем?

— Не понимаю, о чем вы. Я оказываю посильную благотворительную помощь. Чем еще может заниматься богатый наследник из Линдефокса?

Докопайц скрестил руки на груди. Его блестящие, похожие на черных жуков глаза уставились на Лиса немигающим взглядом.

— Но Кристиан говорил—

— У Кристиана глупые шутки, инспектор, и буйная фантазия. Парень с золотым сердцем, но слегка не от мира сего,— Лис постучал пальцем по виску.— Понимаете, да?

— Понимаю. Что вы мне врете и правду не скажете.

— Вот видите! Меня всегда поражала ваша проницательность!— Отсалютовав на прощание, Лис зашагал прочь от проклятого дома. Сапоги утопали в снегу, скользили по грязи, сокрытой белым покрывалом, грозя спустить охотника обратно вниз по склону. Расставив руки для равновесия, он выбрался к дороге и подмигнул смолившему у автомобиля констеблю.

— Не подкинешь до центра?

* * *

Несмотря на предусмотрительно снятую трубку, телефон все же зазвонил. Директор Отдела Воздействия затравленно уставился на аппарат, словно тот его мог укусить, затем нажал на рычаг и взял трубку.

— Добрый день,— произнес господин Меззанин на другом конце провода.

— И вам,— вяло ответил Монтегю в воронку микрофона.— И вам добрый день, господин Меззанин.

Он ухватил аппарат и развернул кресло к окну, опутав себя проводом. Затравленно уставился на холмистый пейзаж.

— Увы, мертва. Мы не успели ее допросить.

Несколько минут он слушал молча. Пальцы нащупали в обшивке подлокотника изъян и с азартом вцепились в него, раздирая дыру до неопрятных размеров.

— Н-нет... Нет, это не было запланировано. Волчикус несколько месяцев не является работником Отдела. Я вызвал его на допрос и... — Обшивка с треском разошлась на добрый дюйм.— Да, кочергой. Взял ее из моего камина. Да... Да, найденная жидкая магия из запасов Отдела. Но без маркировки, поэтому мы не смогли...

Вдали громыхнул гром, у горизонта сгустилось едва заметное грозовое пятно.

Пальцы директора распрямились и с болью выгнулись назад. Так, что суставы хрустнули.

— Да! Конечно!— выдохнул Монтегю, затравленно следя за взбесившимися руками.— Мы постараемся выяснить, кто еще мог выносить данные из Отдела. Но фантазия сумасшедших не имеет границ, вы же понимаете. Сообщники, друзья — они же могли быть всего лишь плодом ее воображения... Да. Да, конечно.

Капля пота стекла по его носу и повисла на кончике. Пальцы выгнулись еще раз, до непереносимой судороги, а затем расслабленно легли обратно на подлокотник. Директор попробовал пошевелить одним из них и скривился от боли.

— Мы сделаем все возможное,— заключил он. Телефон звякнул, придавленный трубкой, капля наконец сорвалась с носа и оставила темное пятно на брюках.

Разговор получился не столь жестким, каким бывал обычно. Директор получил указания, пускай и с угрозой, и был рад отделаться только этим. Но отчего-то ему казалось, что господа Фэй и Листен воспримут новость не слишком радостно.

Несмотря на привлекательность и необычный шарм (в силу своего воспитания директор назвал бы его именно необычным), Диа дель Боско не вызывала желания познакомиться поближе. И, уж тем более, работать бок о бок на протяжении нескольких месяцев.

Искристые фьорды

Кристиан быстро вернулся в строй, веселый и энергичный как всегда. Казалось, неделю тому назад ничего и не происходило: стоило ране затянуться, как он вновь расхаживал по коридорам, вмешиваясь в любые дела, касавшиеся его и не очень. Просматривал папки с делами клиентов, до хрипоты спорил с директором, безуспешно увивался за Диа, а вечерами выпивал в барах Петрополиса. Что бы ни происходило вокруг, Фэй оставался все тем же самодовольным надутым болваном, и эта его непотопляемость была Лису по душе.

— В доме Розали нашли кучу книг по оккультизму и черной магии,— сообщил охотник и с размаху запрыгнул в кресло.— Редких книг, в Линдефоксе за такие отстреливали. Но вряд ли она занималась этим в одиночестве. Слишком тонкая работа. Обычная ведьма бы не справилась.

Он забросил ногу на ногу и пробежался пальцами по корешкам дел, стопка которых высилась на столике рядом. Брошенные в беспорядке, они явно успели побывать в руках Кристиана, который изучал подопечных даже лежа в собственной кровати. Ни время, ни усталость не могли удержать "самого лучшего хранителя" от достижения своей цели. Вздумай Фэй поставить мир на колени, он давно бы это сделал со свойственным ему напором.

Охотник лениво перевел взгляд на другой конец комнаты, где суматошно метался Кристиан. Вещи летели в клетчатый чемодан и утрамбовывались со страшной силой. Казалось, что их владелец уплывает куда-то за Седое море на срок не менее нескольких месяцев.

— Позволь поинтересоваться, куда ты собрался? — нарушил молчание Лис.

В чемодан приземлился ворох белых отутюженных платочков. Чуть поразмыслив, Фэй ухватил один с самого верха и вытер вспотевшее от трудов лицо.

— Кто-то рассказывал, что Фьордалл в конце зимы прекрасен. Решил съездить и проверить, так ли это.

— Осторожнее там,— Лис ухмыльнулся. Чиркнул спичкой, отчего в комнате тут же запахло серой.— Мне кто-то рассказывал, что фьордаллские девушки очень агрессивны.

— Думаю, я найду способ с ними справиться.— Кристиан придавил крышку чемодана коленом и затянул ремни так, что те затрещали.— Ведь я — Кристиан Фэй, лучший—

— ...хранитель на свете,— закончил за него напарник и с усмешкой махнул сигарой.— Иди уже. И возвращайся быстрее — похоже, нас ждет множество дел.

Кристиан всегда оставался собой: неисправимым бабником, не терпевшим отказов. И иногда проще было не вставать у него на пути и дождаться, пока он не обожжется сам. В случае с гордой и холодной госпожой Боско его ждало именно такое будущее, Лис был уверен.

Порой он вообще сомневался в ее привязанности к мужскому полу.

— Где Фэй?— требовательно спросила она парой часов позже, столкнувшись с охотником в тесных цветастых проходах Отдела. Лис лишь пожал плечами, улыбнулся, не останавливаясь в своем променаде. Диа ожидал большой сюрприз, и он не собирался его портить.

* * *

Фьордалл искрился на солнце. Укрытый толстым покрывалом снега, он выглядывал из-под него окнами десятков мелких прилизанных городков, дышал заводскими трубами на границе с Брюхвальдом, отражал небо темной гладью фьордов, узкие расколы которых вгрызались в линию берега. Стучали верфи, голосили чайки, и крысы бегали по палубам покачивавшихся на приколе кораблей.

Тусклый диск солнца плыл над линией горизонта. Снежные склоны сменялись вяло-зелеными холмами, по которым ползли овечьи стада. Одно подобралось слишком близко к путям, так, что Фэй мог рассмотреть лишенные выражения глаза овец и пучки жухлой травы в их ртах. Когда поезд испустил гудок, на полном ходу пролетая мимо, стадо шарахнулось прочь, рассыпавшись седыми пятнами по полю.

Большую часть времени Кристиан таращился в скудный пейзаж за окном, прислонив голову к вибрирующему боку вагона. Однако перед его взором проносились совсем не холмы и горные вершины. Помощница директора хохотала, разинув окровавленный рот, и ее розовые щеки тряслись в такт. Темные сапфиры глаз Диа впивались в него ледяным и в то же время до странного напряженным взглядом, от которого глубоко под ребрами Кристиана плавился жар. Морок покачивался во тьме, его трепещущая плоть перетекала в длинные юбки Диа, стягивалась к тонкому стану, опоясывала шелком лент...

Столица северной страны — Искра — встретила Фэя прохладно, ледяными пальцами ветра забираясь под пиджак и тонкую рубашку. Ряды миниатюрных домов расходились во всех направлениях, карабкаясь все выше, гнездясь на скалах и лепясь друг к другу, подобно ласточкиным гнездам. Чтобы рассмотреть верхние улицы, Кристиану даже пришлось задрать голову, жмурясь от слепящих солнечных лучей.

Снег на по-детски разноцветных крышах уже начинал таять, и меж выпуклых булыжников мостовой бежали быстрые ручьи. Порой подъем становился почти невозможным, и ботинки Кристиана соскальзывали с камней, грозя отправить владельца обратно к вокзалу.

Верхние ярусы отличались еще большей аккуратностью и богатством домов. Жители -пронзительно светлоглазые и светлокожие — встречали гостя улыбками; их легкие одежды лишний раз напоминали о промозглом ветре, отчего Фэя пробирала дрожь. Что он хотел доказать своим визитом — показать, что не боится гнева Диа, или хотел лишь привлечь ее внимание к своей персоне? — он не знал сам. Но он точно хотел узнать поближе человека, спасшего ему жизнь. И строгий запрет лишь разжигал его любопытство.

Дом семейства Боско теснился у самого обрыва. Травянисто-зеленая крыша укрывала сложенные из красного кирпича стены, цветник, разбитый под окнами, сползал к пестрому ковру улиц далеко внизу. Ветер доносил едва ощутимый аромат смолы, а вдали, на линии горизонта щетинились снежные вершины, под которыми вилась ложбинка долин с серебристой лентой рек.

— Добрый день,— с мягким акцентом произнесли за спиной.— Могу я чем-нибудь вам помочь?

Кристиан обернулся. Потрясенный пейзажем, он растерял всю заготовленную ложь и теперь беспомощно хватал ртом воздух.

— День добрый,— выдавил он наконец.— Господин дель Боско, верно?

Дородный господин вышел из тесного для него дверного проема и расправил плечи. Его широкое лицо покрывала светлая щетина, сквозь которую пробивались пятна румянца, по-поросячьи розового на фоне бледной кожи. Взгляд лишенных пигмента полупрозрачных глаз спокойно изучал гостя и казался до боли знакомым.

— Да,— без присущей его дочери надменности ответил господин Боско. Его мягкий, мурлыкающий акцент искажал некоторые слова до неузнаваемости, отчего Кристиану приходилось скорее догадываться о смысле сказанного.— С кем имею честь разговаривать?

— Фэй. Кристиан Фэй. Коллега Диа по работе. Я здесь проездом, решил нанести вам визит.

Фэй протянул сверток, который до этого нервно мял в ладонях. На самом деле вино, плескавшееся внутри, выбирал он сам, но в качестве он не сомневался. Фермер с Золотой Долины редко подкидывал ему гадость.

— Я... Я восхищен вашей дочерью,— вдруг добавил Кристиан. При этих словах альбинос замер на мгновение, а затем расплылся в благодушной улыбке. Его широкая, похожая на лопату ладонь сдавила пальцы Фэя.

— Да, она на многих производит подобное впечатление. Проходите, будьте столь великодушны.

* * *

В гостиной с плотно зашторенными окнами их было трое: огромный господин Боско, ссутулившийся на диванчике Фэй и госпожа Боско. Почти невесомая, с белыми прозрачными волосами, стянутыми в пучок, она сидела в углу с вязанием, сокрытая от редких солнечных лучей. Ее спицы так и стучали друг о друга, хотя разглядеть что-либо в царившем сумраке было сложно даже Кристиану.

Господин Боско сделал глоток, неловко удерживая чашку двумя мясистыми пальцами.

— Вы, значит, ее коллега? И давно вы этим занимаетесь?

— О, почти с самого детства!— бодро ответил Кристиан, довольный, что речь наконец зашла о его персоне. Однако лицо господина дель Боско посерьезнело, и сочувствие отразилось в его взгляде.

— Да что вы говорите? Шить одежду для бедняков — нелегкое занятие. Вам, должно быть, очень нелегко работать с юного возраста!

— Ох уж эти новомодные нравы,— поддержала его госпожа дель Боско.— Никто не считает зазорным использовать детский труд на фабриках.

Кристиан захлопнул рот, осмысливая услышанное. Затем откашлялся в платок.

— Меня с детства приучали работать наравне с менее имущими слоями населения,— наконец выдал он.— Наша семья помогает им чем может: и деньгами, и собственным трудом. Как говорится, личный пример лучше дюжины наставлений.

— Не знал, что люди в Брюхвальде находят полезным поддерживать социальные программы.— Господин Боско улыбнулся.— Прошу прощения, но ваше происхождение видно за милю.

— Моя семья очень прогрессивных нравов. Ратуем за человечность и милосердие,— кивнул Фэй, невольно вспомнив отцовский оскал в полнолуние.

— Это, конечно, благородное занятие, но платят ли вам зарплату? Я всегда переживаю, что моей крошке нечего есть...

Его крошка ходила в шикарной шубе и вряд ли экономила на чем-либо, включая питание.

— О, не беспокойтесь,— живо откликнулся Кристиан.— Республиканский Совет Петрополиса неплохо платит нам.— Он подмигнул и отпил чаю.— Благое дело — прибыльное дело, так они говорят.

— Петрополиса?— Спицы в руках госпожи дель Боско замерли.— Дорогой, разве Диа не говорила что-то про Линдефокс?

— И королевства Линдефокс,— подхватил Фэй.— Правительства всех стран хотят, чтобы даже низшие слои их населения не знали холода.

Кристиан снова отпил чаю, про себя проклиная Диа и ее буйную фантазию.

Спицы госпожи Боско продолжали постукивать, но Фэй готов был поклясться, что чувствует на себе ее слегка насмешливый взгляд. Впрочем, каждый раз, когда он косился в укутанный сумраком угол, все внимание дамы было приковано к вязанию, и лишь улыбка блуждала по пухлым губам.

* * *

После северного Фьордалла погода Петрополиса показалась Кристиану настолько теплой, что он тут же скинул пальто и, набросив его на руку, с удовольствием прогулялся от вокзальной площади до самой Дубовой аллеи, где на последнем этаже дома номер два ютилась его квартирка. Фэй снимал ее на свои деньги — Отдел не оплачивал излишества подчиненных — и сбегал в ее стены, когда хотел отдохнуть и привести мысли в порядок. Прямо как в тот день.

Оставив чемодан у порога, Кристиан прошел к окну и отдернул шторы. Увязшие в старой краске запоры со скрипом поддались, и через распахнутые створки ворвался по-весеннему свежий ветер с привкусом городской гари и затхлой воды в канавах. Он приятно обдувал затылок, когда Фэй уселся в кресло и прикрыл глаза. Городская гарь, затхлая вода, жареные куриные ноги из дома напротив и... жасмин.

Уголки губ Кристиана сами поползли вверх. С хищной улыбкой, он одним прыжком выскочил из кресла.

И точно. Знакомый силуэт виднелся за стеклом двери, на покосившемся балкончике, между горшком с засохшей бегонией и ощетинившимся окурками блюдцем. Облокотившись на витую решетку, Диа дель Боско следила за встрепенувшимся Фэем лукавым взглядом. Лучи солнца скользили по изгибу ее оголенной шеи и седому меху манто.

— Родители передают тебе привет. Просят не слишком усердствовать у ткацкого станка.

Кристиан не стал уточнять, когда и каким образом она успела слетать туда и обратно. Приблизившись, он встал в проеме, оставив между собой и гостьей не более пары футов.

— Может, зайдешь?

— Нет, спасибо, я ненадолго.

Тонкая прядь волос, выбившаяся из пучка, обвила шею Диа белой лентой.

— В квартире Розали не обнаружили ни единого указания на ее сообщников. Ты слышал это?

— Зато нашли кучу полезных книг. Может, я смогу отыскать что-нибудь на месте?— Кристиан постучал пальцем по носу.— Чутье редко меня подводит...

— Не вижу в этом необходимости,— Диа качнула головой.— Мы с твоим напарником лично перевернули сарай вверх дном. Но в угрозе определенно есть доля смысла. Госпожа Принеси-Подай никак не могла создать морок. Поэтому...— заметив, что Кристиан открыл рот, она предупреждающе подняла палец.— Поэтому я, возможно, задержусь в вашем отделе на некоторое время до выяснения подробностей про "десятки и сотни".

Диа откинулась на ограждение, и ветер прилепил платье к ее телу, очертив силуэт.

— Отличная новость. Значит, мы успеем сходить в один ресторан на пересечении—

— Не стоит, даже не пытайся,— перебила его девушка.— Мы слишком разные. И мой визит прошу воспринять как...— взгляд сапфировых глаз задумчиво метнулся к небесам,— как жест вежливости, не более.

Она звонко щелкнула пальцами и растворилась в воздухе, оставив Кристиана в одиночестве. Но улыбка и не думала исчезать с его лица.

Кристиан прищелкнул пальцами, совсем как Диа несколько минут тому назад, и вернулся в комнату. Она не сказала "нет", а, значит, у него был шанс. В конце концов, еще ни одна живая женщина из плоти и крови не могла устоять перед его чарами. А в госпоже Боско текла горячая кровь, он был уверен.

Не конец

С момента смерти хозяина особняк пустовал. Никто не отважился тревожить покой самоубийцы — каждый ребенок Южного Содружества знал: отягощенный совершенным грехом, дух убившего себя человека не покидает землю и алчет крови живых. Конечно, драгоценные запонки из шкатулки в спальне все равно успели пропасть. Золото без хозяина не лежало долго, чего нельзя было сказать о жизнеописании фабриканта. Ветер свободно влетал в распахнутую пасть двери и разносил пыль по заброшенным коридорам, подхватывал листы рукописи и перетасовывал их снова и снова, смешивая с уличной грязью.

Однако той ночью особняк посетил гость.

Закутанная в плащ тень остановилась на пороге. Насвистывая простенькую мелодию, мужчина осторожно переступил через разорванную в щепки дверь, сдвинул котелок на затылок и пнул круглую ручку комода. Та с негромким стуком откатилась прочь, в сумрак. Заглянув в лицо на покосившемся портрете, гость хохотнул. Его палец, увитый черными письменами татуировки, ткнул изображенному старцу прямо в глаз.

Песенка, которую он насвистывал, становилась быстрее и веселее, пока неожиданно не оборвалась в начале крещендо.

— Вот ты где,— хрипло прокаркал мужчина. Казалось, он отвык от членораздельной речи, и теперь язык с трудом ворочался во рту, глотая и искажая слова.

Тьма в углу за камином пошевелилась. Ее крохотный сгусток поднялся к протянутой ладони и, поблескивая масляными боками, уселся на конец пальца.

— Доброй тебе ночи,— промурлыкал мужчина. Его вторая ладонь накрыла и сдавила сгусток, так, что с пальцев потек черный дым.

Создания, потерпевшие поражение, не были достойны жизни.

Насвистывая, мужчина скрылся за порогом. В заброшенных стенах вновь воцарилась тишина.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ