Месть самураев.

Вдоль поля к центру деревни Охоя двигался Черный самурай. На нем тускло поблескивали богатые доспехи, очень похожие на черные до-мару, золоченые наплечники и золоченый же шлем с пятью эмблемами мон и черными рогами. Из-за оби торчал комплект тайсё в черных лакированных ножнах, а в руках он держал огромную серебряную нагинату. За плечами у него виднелся колчан, полный длинных-предлинных стрел, в налучие которого был закреплен дайкю*. А на древке, прикрепленному к панцирю на спине, трепетал черный сасимоно**, который издавал характерный звук — словно огромная птица хлопала крыльями. Язаки в изумлении разглядел эмблему — череп и кости. Вначале ему стало дурно. Он решил, что это явился давешний генерал хирака, чтобы забрать у него, Язаки, китайский меч, панцирь и нарукавники. Только он этот панцирь и нарукавники давным-давно выбросил, потому что тяжело было тащить, а меч отдавать не хотел, прикипел он к нему душой, нравился ему меч, хотя оружие было неудобным — большим и тяжелый. Потом, приглядевшись, понял, что всадник без лошади, и только после этого сообразил, что это никто иной, как демон смерти Кадзан, потому что ног у него не было, как и не было лошади, хотя демон скользил над землей так, словно двигался верхом.

Но он ошибся. И эта ошибка круто изменила его судьбу. Возможно, подними он крик на всю округу, события повернулись бы в другую сторону, но Язаки промолчал, и уже ничего нельзя было поделать.

* * *

— Узнаешь ли ты меня? — спросил Черный самурай, отстегивая полумаску.

Капитан Го-Данго вскочил так, словно его ткнули шилом в зад, и, ударившись головой о потолочную балку, рухнул на колени. Дом, заскрипев, покачнулся. Впрочем, капитан Го-Данго все равно бы рухнул, ибо перед ним стоял никто иной, как его господин — субэоса Камаудзи Айдзу.

— Разрешите мне сделать сэппуку, таратиси кими? — попросил капитан Го-Данго с отчаянием в голосе и опустил в голову, не в силах поднять глаза на дух своего господина.

— Что ты себе позволяешь?! — прорычал Камаудзи Айдзу. — Ты еще не выполнил долга! Хочешь облегчить свою участь?

— Я даже не смею... — промямлил капитан Го-Данго, которому не было оправдания, и кровь отлила от его лица, только шрам остался красным.

— Надеюсь, ты не забыл о долге?

— Клянусь, я сделаю все, чтобы искупить вину перед вами, таратиси кими! Можно мне сделать сэппуку?!

— Нельзя! Почему же ты так долго здесь сидишь? Прошло два года, а мои кости все еще взывают к отмщению. Ты же позволяешь себе развлекаться и жить в достатке. Разве не долг самурая отомстить врагам?!

— Клянусь всеми Богами, своими предками и жизнью, что отомщу за любимого господина!!!

— Верю! Охотно верю! — казалось, что дух господина Камаудзи Айдзу протянет руку и ободряюще похлопает капитана по плечу. Но он этого не сделал из-за презрения к смертным. По крайней мере, так расценил это капитан Го-Данго.

Хозяин дома, который спал в соседней комнате, одним глазом заглянул в дверную щель, обомлел и, как тень, метнулся к выходу. Некоторое время были слышны его крадущиеся шаги, потом все стихло, лишь ночной зимний ветер завывал в ветвях деревьев. Сейчас все разбегутся, подумал о деревенских капитан Го-Данго.

— Что я должен делать?.. — дрожащим голосом спросил он и впервые взглянул на тень своего хозяина.

*Дайкю — большой лук.

**Сасомоно — легкий штандарт.

Страшен был дух Камаудзи Айдзу. Страшен. Шлем прикрывал голый череп. Скулы торчали, как обглоданные кости. Рот был утыкан огромными и острыми зубами. Но самым ужасными были глаза, которые источали голубой свет. Казалось, он проникает в самую душу, выворачивает ее наизнанку и не дает дышать. Вот она, смерть, подумал капитан Го-Данго, едва удерживая себя оттого, чтобы не свалиться на бок. Если я упаду, то больше не поднимусь, в отчаянии соображал он.

— Вот что... — усмехнулся дух Камаудзи Айдзу. — На рассвете ударишь в набат. А дальше я скажу, что делать.

— Я и сам хотел... — признался капитан Го-Данго. — Только сомневался.

— Теперь не сомневайся, — спокойно произнес дух Камаудзи Айдзу, — и соберешься с духом, а я тебе помогу.

Если бы хотя бы в это мгновение Язаки поднял крик. Просто бы завопил оттого, что его тошнило. Выполз бы на деревенскую площадь. Все бы всем рассказал: и о Черном самурае, и о Кадзане, и о мешке с деньгами, из-за которого загорелся сыр-бор — в общем, если бы облегчил душу, повел бы себя естественно и просто, ничего бы дальнейшего не случилось. Но пьяный или трезвый Язаки был сам себе на уме и деньги значили для него больше, чем жизнь. Поэтому он и промолчал, рассудив, что пусть течет так, как течет. Оно и потекло, но не туда, куда надо.

* * *

Где и когда он совершил ошибку, Натабура не сразу понял. То ли не доглядел сны, то ли что-то не додумал, не внял Знаку или пропустил его. Но только взор в будущее молчал, а о чем-то большем — чем одарили Боги, и заикаться не хотелось — стыдно было, прежде всего перед самим собой. Стыдно и противно. Кими мо, ками дзо! Противно из-за той самонадеянности, которую он источал все эти дни. Возгордился. Возвысился. Возомнил себя бог знает чем! А за это наказывают. Так тебе и надо! — мстительно думал он. Так тебе и надо! Хотя ничего, ничегошеньки не понимал из того, что происходит, словно пелена застилала глаза. Совсем недавно, еще вчера, но словно в другой жизни, он предвидел события, и у них все отлично, великолепно получалось. И вдруг — стоп! Мир замер. Чувства притупилось, и он словно ослеп. Только, как зверь, реагировал на события. Был бы рядом учитель Акинобу, он бы все объяснил. Но учитель пропал. В этом мире его не было. Не чувствовал его Натабура и не мог понять, куда делся учитель Акинобу.

На рассвете действительно ударил колокол. Они лежали, прижавшись друг к другу, как котята, и ему совсем не хотелось вылезать из теплой постели. Только разве Афра даст уснуть? Он принялся бить шершавой лапой прямо по лицу, а когда Натабура закрылся с головой, стал отчаянно пихаться мордой со всем собачьим пылом, на который был способен, и разбудил окончательно. Они немного поборолись. Афра пришел в азарт и даже порычал, показывая, какой он грозный. Повалялся между Натабурой и Юкой, подрыгав всеми четырьмя лапами. Но стоило Натабуре сделать резкое движение, вскочил, устремленный к двери, и вопросительно уставился карими глазами.

— Не ходи... — попросила Юка. — Без тебя обойдутся.

Натабура с надеждой замер и прислушался. Колокол звенел и звенел — все отчаяннее и отчаяннее, призывая к оружию. Звук прилетал сквозь гору и сосны, которые росли вокруг пагоды.

— Да что ж там такое?! — воскликнул Натабура в сердцах и выпростал ноги из-под футона*. — А-а-а... — И едва не залез назад. В комнате было свежо, можно сказать, холодно. Дрова в очаге покрылись серым пеплом.

Натабура бросил в очаг три полешка и сделал пару шагов по направлению в циновке, стараясь касаться пола не всей ступней, а лишь пятками, и быстро стал одеваться. Афра от нетерпения приплясывал рядом, а когда Натабура закинул за спину голубой кусанаги и взял в руки годзуку, оглядываясь, подбежал к двери.

— Я быстро, — сказал Натабура, с сомнением оглянувшись на Юку.

Может, это и был Мус — Знак, но только Натабура не понял. Слишком похожи Знаки на самые рядовые явления в жизни; чтобы различать их, и требовалась подсказка Богов. Сейчас эта подсказка напрочь отсутствовала. А сам Натабура ничего не понимал и не видел, хотя очень, ну, очень старался, прислушиваясь к собственным ощущениям. Только в нем все молчало, замерло в предвкушении дальнейших событий. Будь что будет, решил Натабура и направился к выходу.

— Будь осторожен, — сказала Юка, показывая всего лишь кончик носа и один глаз.

Она всегда ему так говорила. Натабура уже привык. Привык и не обратил внимания и даже не подумал, что видит Юку в последний раз.

*Футон — постель в виде толстого ватного одеяла. Стелется на циновки из рисовой соломы, служащие для покрытия пола.

— Акинобу найду. Все будет нормально! — ответил он, и они с Афра выскочили на улицу, где лежал легкий снежок и было промозгло и холодно, и побежали в центр деревни. Натабура планировал вернуться самое большее через пять кокой.

На пути им попались крестьяне, которые указывая на Афра с криком:

— Демон! — бросились врассыпную.

Вот дурни! — решил Натабура, но ничего объяснить не успел. Внезапно над деревьями взметнулось пламя вперемешку с черным дымом. Огонь жадно и с треском лизал разлапистые сосны. Колокольный звон прекратился. Натабура с Афра увидели: горела не только большая трехъярусная пагода, но и дом старосты, следующий дом за ним и лавка, где накануне они покупали еду.

Афра огрызнулся — кто-то наткнулся на них, словно слепой. В предрассветных сумерках блеснуло оружие. Натабура, не вытаскивая кусанаги, сбил человека на снег и, прижав коленом, ударом руки сорвал с него шлем. Это оказался один из асигару.

— Там... там... — с испугом лепетал он, показывая на противоположный край горящей улицы.

— Кто? — спросил Натабура.

Ответить асигару не успел. Две стрелы с характерным свистом пронеслись так низко, что Натабура распластался на земле. Судя по всему, стреляли конкретно по ним. И действительно, втроем они представляли прекрасную мишень на снегу.

Хоп! Натабура перекатился под защиту забора. Так он воевать не любил. Лука у него не было. Почему я не взял лук? Почему? Мог бы и позаботиться, зло подумал он о себе. Его бесила сама мысль, что он перестал быть предусмотрительным. Он оглянулся на Афра, который тоже лежал и, навострив уши, поводил мордой из стороны в сторону, а потом замер, четко уставившись в одну точку. Натабура оглянулся, в надежде увидеть учителя Акинобу. Однако обнаружил только то, что асигару куда-то пропал. Ладно. Вскочил и побежал поперек двора, используя забор спереди в качестве защиты. Хлипкая была эта защита. Ненадежная, ибо забор представлял собой всего лишь три перекладины. Однако этого оказалось достаточно, чтобы дать им с Афра возможность зайти в тыл стрелку. Зато они легко поднырнули под забор и оказались на соседней радиальной улице и увидели стрелка. Точнее почувствовали на бегу, как он пошевелился за сосной. Этого почувствовали, а второго увидели не сразу. Правда, второй оказался не на высоте, потом что ему досталась улица, ведущая к реке. А зимой, да еще и ночью на реке никого не бывает. Натабура убил его одним ударом годзуки. Как всегда он вовремя сунулся в руку, и Натабуре осталось только нанести короткий удар. Эбису даже не вскрикнул. Яд подействовал мгновенно. Хорош подарок от каппы, хорош, мимоходом, как о давней привычке, подумал Натабура и услышал, как кто-то здоровый и толстый бежит от реки. В таком положении кидаться на следующего эбису было верхом глупости, поэтому Натабура спрятался за сосну, а Афра улегся у его ног. Человек бежал так, словно он был пьян. Кряхтел, завывал, а еще его рвало каждую кокой. Что-то в его поведении было очень и очень знакомо. Да это же Язаки, понял Натабура и вспомнил, что действительно, Язаки выделили для сна целый дом у реки. Сейчас его подстрелят. Как пить дать подстрелят. Кими мо, ками дзо! Натабура уже не успевал ни к эбису, ни к Язаки, а просто взял и подал условный знак. Вместо того чтобы спрятаться, Язаки остановился на середине улицы и стал вертеть головой. Сейчас убьют. Сейчас убьют, успел подумать Натабура. Но его не убили. Натабура не знал, что Язаки охраняет каба-хабукадзё — Черный Знак Ада, принадлежащий Яма, Богу загробного мира. Да и сам Язаки об этом не подозревал. В центре деревни разгорелся бой, перекликались асигару и зиганы, и, видать, эбису, обратил все свое внимание туда. Натабура еще раз свистнул, и Язаки радостно бросился не шею.

— Я такое видел, я такое видел...

От него скверно пахло. И вообще, он был весь словно вывернутый наизнанку — глаза дикие, а одежда порвана в трех местах, к тому же до смерти перепуган, как подросток, впервые увидевший демона. Впрочем, так и было.

— Стой здесь, — сказал Натабура, — и шуми.

— А как?.. — со страданием в голосе спросил Язаки.

Он ожидал, что Натабура все ему объяснит, и все будет, как прежде — спокойно и ясно. Ведь Натабура — как старший брат. Он мудрый и терпеливый.

— Да как угодно. Хоть песню пой.

И они с Афра кинулись обходить эбису. За спиной Язаки во всю драл глотку, распевая непристойные песни. Ничего порядочного, разумеется, он не знал. Тоскливые были эти песни — как крик одинокого журавля в небе, и такие же безутешные.

Снять эбису оказалось плевым делом. Он хладнокровно обстреливал ту улицу, по которой до этого бежали Натабура и Афра, и ни на что не обращал внимания. Натабура разрубил его от плеча до пояса и, выхватив из слабеющих рук оружие, оглянулся и отбежал в сторону — обычно лучника прикрывали пехотинцы. Но это по правилам, а эбису с правилами явно знакомы не были.

Впрочем, если бы Натабура удивился, как легко им с Афра удалось разделаться с эбису, он бы насторожился. Даже если бы задержался на кокой-другую, он бы увидел, что эбису оживают, превращаются в духов и растворяются в предрассветных сумерках. А если бы, как и прежде, обладал зрением Богов, то разглядел бы Черного самурая, который на окраине деревни собирал эбису под свое знамя с черепом и костями, чтобы вести в бой. Но ничего этого Натабура не заметил, а как полоумный принялся вместе с подоспевшим капитаном Го-Данго, зиганами и асигару изгонять эбису из деревни.

Он был так воодушевлен легкой победой, что даже не вспомнил об учителе Акинобу. А когда вспомнил, то подумал, что справится сам. Правда, иногда ему казалось, что он видит фигуру в знакомой стеганой фуфайке, мелькающую где-то рядом. Постепенно они зашли вслед за эбису в лес и даже дальше, в глухие дебри, на замерзшие болота, где треск тростника выдавал каждое движение. И каждый раз, когда Натабура натягивал лук, Язаки молил его:

— Ну, стреляй же! Стреляй!

Эбису, как тараканы в бане, разбегались по лесу. Натабура, ведя стрелой с каленым наконечником за очередным глупым эбису, в конце концов стрелял и убивал его. Язаки радостно кричал:

— Попал! Попал! Попал!

А Афра возбужденно лаял и норовил отправиться в рейд по кустам, чтобы выгнать оттуда затаившихся врагов, но Натабура удерживал его рядом, полагая, что пса могут легко подстрелить.

Последним явился Черный самурая в доспехах до-мару, золоченых наплечниках и с серебряной нагинатой. Он скакал по другую сторону болота, громогласно смеясь, и черный сасимоно за его плечами издавал характерный звук взлетающий птицы. Язаки уже не просил, а умолял:

— Убей его! Ну убей! Ну чего же ты?!

Язаки ни на что не наделся. Он даже ни о чем не думал, хотя все еще воображал, что это демон смерти — Кадзан — шутит с ними такие шутки. Даже Афра стал подвывать от нетерпения.

Но Натабура выжидал. Черный самурай скользил за подлеском и камышом, поэтому попасть в него было крайне трудно. Он отпустил тетиву только в тот момент, когда Черный самурай стал удаляться и почти скрылся в лесу, напоследок показав свою широкую спину в просвете между соснами. Это был единственный шанс, когда Черного самурая можно было снять. И только тогда Натабура сообразил, что не видел под всадником лошади. Как это так? — удивился он и огляделся: вокруг лежала пустыня. Редкие сосны и ели стояли в снежном плену. Хребет Оу возвышался белой громадиной. Да ветер завывал над ним, закручивая вихри снега и предрекая холодную ночь.