Вся система управления войсками строилась на этих, незаметных со стороны, "детях Израилевых", которые этим беззастенчиво пользовались. Для перестройки управления нужно было, как минимум, год мирной жизни, но его у Красной Армии не было!
Большая часть времени Виктора уходила, как раз, на разбор многочисленных уголовных дел, заведённых на представителей данной национальности. Следователи военной прокуратуры с превеликим облегчением перекладывали данную ношу на плечи залётного подполковника. А Виктору деваться было некуда. Это была его работа. И выводы из этой работы были неутешительные.
Вредили "потомки царя Соломона" очень много. Большинство пассивно, в силу своей неуёмной жадности и стремлению украсть всё, что оказывалось в пределах их досягаемости, некоторые активно, были и такие — работающие на иностранные разведки, в основном английскую, но несколько раз отметились и дипломаты Соединённых штатов Америки. Приходилось старательно копаться в бумажках, выискивая тот, главный, след, который ему так был необходим. Пока что без особого успеха. Большая часть фигурантов проверенных им дел были обыкновенными ворами и шкурниками, некоторые пытались подводить под свою деятельность какие-либо идейные основы, но сути дела это не меняло.
Нужно было признать, что не все представители "потомков царя Соломона" вредили Верховному командованию РККА. Воспитанные в советское время дети "богоизбранного народа" искренне верили в то, что их предназначение — построение самого справедливого в мире государства рабочих и крестьян. Напрасно ворчали бабушки и дедушки этих "дуралеев", приводя примеры другого решения всех спорных вопросов, начиная с библейских времён. Молодая поросль не верила никаким авторитетам, кроме "Васьки с соседнего подъезда", который сумел кинуть гранату на десять метров дальше, чем все в классе. Ну, а когда этот самый Васька смог подбить три немецких танка, пусть и ценой своей никчемной жизни, многие московские Изи и Мойши кинулись, вопреки своим более осведомленным соплеменникам, записываться на курсы противотанкистов и гранатомётчиков.
Конечно, товарищ Сталин пытался изо всех сил использовать этот патриотический подъём. Вот только времени было отпущено на удивление мало. А, самое главное, нельзя было использовать "прямые" методы воздействия, терпеливо ожидая, когда до "идиотов" дойдёт, что их личная судьба и история развития страны неотделимы.
Виктор вмял остаток своей папиросы в пепельницу. Расстроил его Капитоныч очень сильно. Вернее не он, а все эти "торговцы", пытающиеся выставить неудобного соседа обратно на передовую. Ничего, скоро он устроит им полноценную проверку, и основная часть из них отправится осваивать окопы в Польше и Прибалтике.
Потом будут плакаться и писать доносы на неудобного соседа. Рассказывать, какую неоценимую пользу они приносили в тылу. Выискивать несуществующие болезни, препятствующие желанию "положить жизнь на благо Отечества". Обвинять его во всех смертных грехах, обозначенных с самого сотворения мира. Но не признают ни одного своего промаха, включая сегодняшний разговор.
Виктор решительно поднялся, взял закипевший чайник, сделал пару шагов к двери своей комнаты, но решился поставить окончательную точку в этом разговоре.
— Ты, Капитоныч, передай мужикам из нашей коммуналки, что скоро все они окажутся на фронте. Так что, в следующий раз, ты будешь удивляться — почему кто-то из мужчин оказался в квартире.
Виктор сплюнул в ближайший угол и покинул кухню.
Стась уже торопливо потягивался, встречая Виктора с чайником. Конечно, мальчишка слышал визгливые выкрики "представителя общественности", доносящиеся с кухни, но вряд ли понял больше половины из данного разговора. За неделю его поднатаскали в понимании общеупотребительных слов, но говорил по-русски он ещё очень плохо. Хорошо хоть Виктор, изучая в начале тридцатых язык вероятного противника, выбрал польский. Да и два месяца мотаний по территориям бывшего польского государства изрядно обновили навыки владения данной "мовой". В крайнем случае, мог перевести на польский язык адресованные мальчишке вопросы. Хотя, Стась и старался изо всех сил запоминать русские слова и использовать в разговоре непременно их.
Виктор достал из шкафчика купленные к утреннему чаю сушки, разлил по стаканам заваренную, впервые за этот год, заварку. Стась только благодарно кивнул. Хлопец до сих пор не может отойти от испуга недельной давности.
Виктор подул на чай, отхлебнул глоток. Стась повторил его действия, старательно осваивая реалии незнакомой жизни. Сахара, к сожалению, не было. Вернее, весь сахарный паёк Виктор отдал поварихе из столовой, потерявшей талоны на продукты. Впрочем, он не был одинок. Сделали это все работники отдела, начиная с майора Зенковича. Пожурили, естественно, нерасторопную дуру. Втихомолку, отдали приказ на проведение расследования.
В последнее время появилось в Москве необычайно много уголовников, которых будто мёдом манили в столицу. Каждая, освободившаяся или сбежавшая из мест "не столь отдалённых", сволочь стремилась в Первопрестольную, даже с самых далёких окраин страны. Клубились на допустимом "сотом" километре, устраивали разборки с поножовщиной на окраинах города, наводняли "малины" Марьиной Рощи. И чего-то ждали!
Милиция старательно отлавливала эту публику и этапировала их обратно на лесоповалы. Но вместо отловленных появлялись новые. В некоторых местах города и раньше не рекомендовалось гулять на улицах после наступления темноты, но скоро таким местом станет вся столица. Среди москвичей росло напряжение. Особенно возмущались женщины, чьи мужья воевали на фронте, в то время, как всякая блатная сволочь жировала в тылу.
Ходили слухи, что в правительстве пришли к выводу отменить всякие освобождения с зон до окончания боевых действий. Кроме тех случаев, когда осуждённые вызывались добровольцами на фронт. Но разрешалось это только "зекам" с бытовыми статьями. Впрочем, блатные и сами туда не стремились, за редкими исключениями.
Виктор неторопливо допил свой чай, давая мальчишке время доесть сушки. Тот не отказывался, деликатно оставив хозяину где-то пятую часть. Сказывалось голодное детство. По метрике ему уже пятнадцать лет, а на вид больше двенадцати-тринадцати не дашь. Много ли мать могла заработать, трудясь прачкой. Хорошо хоть в костёле подкармливали.
Но способности у паренька есть, пусть телом не вышел, зато память великолепная. Расписал контакты своего ксёндза за все три месяца войны. Дал описание внешности тех, к кому священник обращался, как к начальству. И даже вчера просмотрел фотографии и описание внешности тех фигурантов, которыми контрразведка занималась давно. Уверенно опознал одного и, с некоторыми оговорками, ещё двоих. Учитывая, что фотографии были пяти, а то и десятилетней давности, такой результат являлся просто великолепным.
Ксёндз оказался не так прост, как выглядело с близкого расстояния. Уже дана команда переправить его из Минска в Москву. И вскоре начнётся серьёзная работа по его вербовке, или использовании "втёмную". Впрочем делать эту работу не Виктору, а кому-то из его бывшего отдела. По наркомату объявлен, наконец-таки, приказ, переводящий капитана госбезопасности Зайцева в отдельную группу, но без указания подчинённости. А Виктору вскоре обратно в Польшу, где в Люблине осталась вся его команда. Только взял в Москву старшину Щедрина, который становился всю нужнее и незаменимее. Да вот, мальчишку прихватил с собой, надеясь пристроить его в какой-нибудь детдом. Хотя Стась и слышать об этом не хотел, просясь в армию. В любую часть, где он сможет отомстить за гибель всё своей семьи. За отца и брата — немцам. А за мать — боевикам Армии Крайовой, не пожалевшим "москальскую суку".
Когда Боркевич привёл к нему заплаканного мальчишку, Виктор поначалу растерялся. Стася он уже знал, как и его мать. Знаком был ему и боец, "помогавший" им по хозяйству. Вот только жизнерадостный мальчишка испуганно прижимался к красноармейцу, да и тот был мрачнее тучи. Оказалось, что аковцы ночью убили мать хлопца, искали и его самого, да мать ценой своей жизни, дала ему время убежать. Тот и прибежал в комендатуру. Кинулись к нему домой, а там только остывающее тело.
— Заберите хлопца в тыл, товарищ подполковник. — Просил Боркевич, поглаживая ладонью белобрысую голову. — Прибьют его здесь. А мне в часть его взять не разрешают. Мал ещё. И из другой страны.
Виктор колебался тогда несколько мгновений. Подозвал Щедрина, отдал приказ и поспешил заниматься своими делами. Вспомнил вновь про мальчишку уже в Люблине. И не сразу узнал его. Красовался Стась в перешитых на него, медсёстрами соседнего госпиталя, гимнастёрке и галифе, старательно затягивался новеньким ремнём и называл себя, пусть и с акцентом, не иначе, как боец Сташевский. И даже сапоги были строго по ноге. Оказалось, что при госпитале работал сапожник, потерявший на фронте левую ногу. То ли не отпускало его домой госпитальное начальство, то ли не торопился он сам. Оборудовали ему мастерскую в одной из крошечных комнат прислуги бывшего графского особняка, ставшего госпиталем. Там он и стучал молотком, напевая песни от избытка чувств. На вопрос одного из заказчиков: "Чему радуешься, дурак? Ноги то ведь нет!". Сапожник прищурился, разглядывая свою работу и тоном уверенного в своём будущем человека заявил: "Главное руки на месте! Значит с голода не помру! А нога... На один сапог меньше шить придётся, и только...".
Прерывая затянувшееся чаепитие, в дверь заглянула соседская девчонка:
— Дядя Витя, вас к телефону.
Виктор заспешил в коридор, оставляя Наташку рассматривать невиданное чудо — мальчишку, но в форме бойца Красной Армии.
— Витя, срочно в наркомат. — Услышал он в трубке голос майора Зенковича. — И будь осторожен. На улицах творится, что-то непонятное.
Виктор чертыхнулся и повесил трубку. Вернулся к себе, быстро надел портупею и, прихватив фуражку, заспешил на улицу. Рядом с ним торопился Стась. Поначалу хотелось оставить его дома, но нужно было сбегать за старшиной, который остановился на соседней улице у каких-то своих знакомых. Этих самых знакомых-друзей не было у старшины, наверное, только в Африке. Но подполковник Зайцев был уверен — окажись старшина Щедрин там — и скоро среди негров у него появятся дружки, а среди негритянок подружки. Было у него подозрение, что и московские знакомые у старшины "не разрешённого уставом пола". Ну, да бог с ним. Пока его похождения не приносили никакого вреда, а даже пользу. Ибо, был старшина в курсе всех новостей и сплетен через многочисленных связисток, санитарок и поварих. Самое удивительное то, что старшина умудрялся скрывать свои предыдущие похождения от всех последующих пассий.
Стась быстро умчался искать "дядю Сашу", как называл он нескольких, близких по его мнению, человек. В том числе и Виктора, переиначивая его имя на французский манер с ударением на втором слоге.
Минут через пять из проходного двора показался старшина с мальчишкой. Виктор посмотрел на часы. Пока они успевали.
Тяжело опираясь на трость Андрей спускался по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Рана всё ещё болела, не позволяя почувствовать себя полноценным человеком. Лифт в доме хотя и был, но сейчас его отключили, чтобы не расходовать напрасно энергию, необходимую заводам и фабрикам. Когда Андрей получал квартиру, сам настоял, чтобы было не ниже третьего этажа. Вот и приходится теперь бороться с непослушной ногой, преодолевая пять пролётов. В другие дни ему помогала Ирина, но сегодня она дежурит в госпитале, вот и приходится заниматься "лестничным альпинизмом" без чужой помощи. Шоферу он не позволял помогать себе принципиально. Незачем давать повод для сплетен. Спустился с последнего пролёта, поймал осуждающий взгляд вахтера и направился к входной двери.
Наконец, Андрей оказался на улице, вытер выступивший на лице пот и похромал к машине. Расположившись на заднем сиденье, он вытянул ногу, давая ей отдохнуть. Шофёр осторожно стронул эмку с места и заспешил по привычному маршруту в институт. Мелькали за окном обычно пустынные в это время улицы, но сегодня на них было слишком много для буднего дня народу. Наверное, политбойцы опять затеяли ещё один митинг, посвящённый, как всегда, очередному загибу в головах парторгов и комсоргов. Андрей упрямо отрицал необходимость тратить много времени на эти идиотские мероприятия. Ну, сказали пару слов в цехе перед началом работы, но зачем отрывать людей от производства и выводить их на улицы ради повторения всем известных лозунгов. Есть для этого несколько дней в году и достаточно.
Единственные, кому эти митинги по настоящему нужны, как раз эти политбойцы. Когда Сталин, ещё в конце мая, спросил мнение Андрея по этому поводу, тот долго думал, как сформулировать ответ. Вождь терпеливо ждал, попыхивая трубкой. Андрей всё же решился и сказал, что большая часть этих мероприятий нужна лишь для того, чтобы оправдывать спокойное существование в тылу "армии партийных дармоедов", боящихся фронта, как огня. В то время, когда политруками в воюющих ротах и батальонах ставят мальчишек, только закончивших училище, да и то — досрочно. Что можно спокойно сократить партийный аппарат и пополнить армию несколькими десятками тысяч бойцов.
"Неплохо бы!" — Только и сказал Сталин. — "Но пока невозможно!"
Вскоре подкатили к воротам института. Охрана проверила документы, открыла шлагбаум внешнего периметра. Охрану после начала войны увеличили чуть ли не втрое. Изменили и систему охраны. Добавили внешний периметр, натянули проволоку, появились вышки и доты. Во дворе постоянно дежурили бронеавтомобили и лёгкие танки, пользы от которых на фронте становилось всё меньше и меньше.
БТ-7 ещё воевали, а почти все БТ-5 и Т-26, оставшиеся на ходу, перебрасывали в Закавказье и на Дальний Восток, что позволило создать там несколько механизированных и танковых корпусов, пусть и вооружённых только лёгкими танками. Но у турок на данном участке фронта не было и такого, а с японским "железом" эти старички могли бороться на равных, а то и превосходили его. Туда же отправлялись и трофейные танки, захваченные Красной Армией на западных фронтах. Хотя не все. Где-то под Рязанью держали в резерве танковый корпус, укомплектованный немецкими Pz-III и Pz-IV. Пока что в неизменном виде. Трофейных боеприпасов захваченных в Румынии и Польше должно было хватить на пару месяцев полноценных боёв. Ну а затем? Можно будет переделать их в самоходные установки со своими орудиями. Ходовая часть хорошая, приборы наблюдения и связи просто великолепные. Пушка, конечно, в нынешних условиях слабовата — её и будут менять. На своё орудие. Хотя бы на ЗИС-3! Артиллеристы ей не нахвалятся и целыми батареями пишут благодарственные письма Грабину. Командиры стрелковых дивизий чуть ли не молятся на самоходные полки СУ-76. Самое время увеличить их количество. Но ни БТ, ни Т-26 для такой переделки непригодны.
Из старичка "двадцать шестого" ещё клепают что-то полезное. К примеру самоходные миномёты большого калибра, главным недостатком которых является малый боезапас. Самоходные зенитки, вооружённые крупнокалиберным ДШК или авиационным пулемётом того же калибра. Но все они по характеристикам намного хуже его Шилки, которую уже поставили на конвейер.
