— Так что же тут плохого?! — не вытерпел Джери.
— Я и не утверждаю, будто недоволен этими качествами мессера Бенедетто, — ответил Симоне. — Меня пугает другое... Гаэтани искренне считает, что церковному властителю должны подчиняться все христианские государи, и вряд ли осознаёт безумие своего замысла: вернуть престолу Святого Петра такое величие, чтобы монархи падали перед ним на колени, как случалось в прежние времена. Поэтому я не удивлюсь, если когда-нибудь мессер Бенедетто пожелает подчинить Флоренцию себе.
— Пусть только попробует! — сорвался с уст Спини невольный возглас.
— Отлично! — нервно рассмеялся Герарди. — Полагаю, фразу твою с радостью подхватят и другие флорентийцы. Вот тут-то гневливость Гаэтани и сыграет с нами злую шутку: стоит ему наложить на город интердикт...
Мессер Джери понимающе кивнул: такой поступок Папы повлёк бы за собой катастрофу. Находясь вдали от морских путей, в самом сердце Италии, Флоренция оказалась бы попросту заперта в своих стенах, не способная вести торговлю ни с одним из христианских государств...
Впрочем, самым страшным было иное. Соль, масло, зерно, сахар, даже вино — всё это город покупал у своих соседей. И мессер Джери не горел желанием погибнуть от истощения — пусть даже кроватью ему служили бы сундуки с золотом и драгоценностями.
Но с другой стороны...
— Став Папой, мессер Бенедетто окажется слишком многим обязан нам, — задумчиво пробормотал Спини. — Я уж молчу о его племяннике... Так почему бы Гаэтани не отблагодарить нас за помощь?
— Ты думаешь, Гаэтани согласится поставить во главе Флоренции кого-нибудь из нашего семейства? — недоверчиво спросил Герарди.
Заметив улыбку на губах собеседника, Симоне схватился за голову...
Пока между двумя мужчинами происходил переданный нами разговор, мессер Ванни сидел во дворце Моцци, пустынном в час празднества, и задумчиво смотрел в окно, где лучи закатного солнца окрасили небеса в кровавый цвет.
Мысли Моцци были тревожными: банкир и так не находил себе места после избрания нового Папы, кляня собственную глупость, смерть же кардинала Латинуса потрясла его до глубины души.
"Дино был прав, — шептал про себя Моцци. — Впредь тебе следует больше прислушиваться к его советам... Что теперь делать? Разрывать все связи с Гаэтани — этим убийцей? Глупый поступок! Быть может, через несколько месяцев мессер Бенедетто уже станет Папой..."
Дверь приотворилась, и в проёме показалась голова Томмазо:
— Позволь войти, отец.
— Да, садись, Томмазо... — невпопад ответил банкир.
Юноша тихо вошёл в комнату и сел на скамью. Несколько минут отец и сын молчали.
— О чём ты думаешь, отец? — спросил, наконец, молодой человек.
Моцци пожал плечами:
— О Риме... О Папе... О кардинале Латинусе.
— Я тоже размышлял о его гибели! — торопливо произнёс Томмазо. — В сущности, и праздник я покинул...
— Ах, да! Ты ведь должен сейчас веселиться вместе с остальной молодёжью на площади перед Старым рынком.
— Верно. Но я предпочёл оставить увеселения, чтобы поговорить с тобой наедине. — Молодой человек смущённо опустил взгляд. — В последнее время мы с Джованни вновь стали ладить друг с другом, а спор, который непременно возник бы из-за смерти кардинала Латинуса, опять привёл бы к ссоре...
— Ты правильно поступил, — одобрительно улыбнулся мессер Ванни. — Что ты хочешь мне сказать?
Ободрённый похвалой, Томмазо произнёс более решительно:
— Теперь, когда кардинал Латинус умер, новый первосвященник превращается в бумажную куклу, послушную воле короля Неаполитанского. И вряд ли такое положение дел сохранится надолго: как только государь Карл добьётся всего, что будет возможно при столь слабом и безвольном Папе, тот станет обузой, занимающей Святой престол безо всяких на то прав. — Склонившись к лицу собеседника, молодой человек прошептал: — Я уверен, вскоре в Латеране будет новый правитель.
— Я сам думаю об этом, — пожал плечами Моцци-старший.
— И что же?
— Нам нужно заручиться поддержкой семейства Колонна — как и было решено раньше.
— Но почему ты так считаешь? — сжал кулаки Томмазо.
— Я не хочу ошибиться ещё раз.
— На этот раз мы поступим верно! — воскликнул юноша. — Посуди сам: уже сейчас подготовлен закон о конклаве; он восстанавливает правила, учреждённые когда-то Папой Григорием — теперь избрать первосвященником можно будет лишь одного из кардиналов. Выходит, никаких пустынников с горы Мурроне на престоле Святого Петра мы больше не увидим! Кроме того, король Карл не забыл обещаний Латинуса, и вскоре в состав коллегии войдут двенадцать новых кардиналов из Франции. Думаю, нетрудно догадаться, чьим приказаниям они станут подчиняться.
— Всё это ещё ничего не значит...
— Как?!
— Ответь на вопрос, заданный когда-то Джованни: разве тебе известно, кого захочет увидеть Папой Карл Анжуйский?
— Бенедетто Гаэтани! — выпалил юноша.
— В прошлый раз ты ошибся...
— Я так не считаю, — покачал головой Томмазо. — Тогда власть короля Неаполитанского над конклавом была в сотню раз слабее. Что мог он поделать с итальянскими кардиналами? Негодяи понимали, что от воли их зависит, кому быть новым Папой, и бессовестно пользовались этим. Однако — я уверен! — государь Карл обманул всех, сделав вид, будто принял предложение мессера Латинуса — как видишь, это позволило ему превратить в послушное орудие и Папу, и конклав...
— Значит, по-твоему, кардинал Латинус перехитрил других прелатов, а Карл обвёл вокруг пальца его самого?
— Готов в этом поклясться!
— Звучит убедительно... — прошептал мессер Ванни. — Почему же ты раньше молчал о своих догадках?
— Ты всё равно не стал бы ничего слушать, — печально вздохнул молодой человек. Глаза его засверкали: — Я убеждён, что никто — ни Колонна, ни Орсини — не имеют таких шансов на успех, какие есть у кардинала Гаэтани. И как только они почувствуют, что Карл склоняется на сторону мессера Бенедетто, они тотчас поддержат его — каждый будет счастлив хотя бы из-за того, что и смертельному врагу не удалось заполучить тиару.
Банкир промолчал. Выждав минуту, молодой человек прошептал:
— Мне нужно отправиться в Рим, к Джакопо Гаэтани. Поверь мне, отец: на сей раз победа не ускользнёт из наших рук. Мы вновь вернём былое влияние, а отделение наше в Риме, да и в Неаполе тоже, станет ещё богаче и могущественнее...
— Нет, — покачал головой мессер Ванни.
— Почему?
— Я не хочу так рисковать.
— Мы ничем не рискуем. Гаэтани станет Папой.
— Вот тогда мы и станем действовать.
— Но будет уже слишком поздно! — воскликнул молодой человек. Уголки его глаз подозрительно заблестели. — Прошу: позволь мне отправиться в Рим. В конце концов, ничего страшного не случится...
— Ещё раз повторяю: нет! Ты нужен мне здесь, во Флоренции...
Внезапно мессер Ванни запнулся и густо покраснел, что не ускользнуло от внимания молодого человека, который, подозрительно сощурившись, спросил:
— Зачем? Я ведь томлюсь от безделья... Должно случиться что-нибудь важное?
— Не говори глупостей! — хрипло ответил мужчина. — Так уж и быть, поезжай к мессеру Бартоломео. В конце концов, такова жизнь: постоянно приходится идти на риск... Отправляйся в Рим... — со вздохом добавил мессер Ванни.
— Спасибо, отец! — вскричал Томмазо и, спрятав торжествующую улыбку, выбежал из комнаты.
Часть 4
Тяжба
Глава 1
Сан-Джованни
Над куполами храмов и обрубками древних башен, над Барджелло и дворцом капитана народа, над лачугами бедняков и дворцами богачей — словом, надо всей Флоренцией, — разносился хор колоколов: причудливое смешение голосов сотни церквей, капелл и базилик, волнующее и трогательное, тревожащее душу и вызывающее на глазах нежданные слёзы радости. Взлетая к небесам, чтобы в следующее мгновение обрушиться на головы горожан, звуки эти возвещали о наступлении дня Святого Иоанна — католического покровителя Флоренции.
С самого утра город изменил свой облик до неузнаваемости: улицы украсились разноцветными флажками, от одного дома к другому протянулись причудливые гирлянды, затрепетали в потоках ветра живописные полотнища. Из окон свесились пёстрые ковры, весь год хранившиеся за семью замками: к чему любопытным горожанам знать, какими сокровищами владеют их соседи? И только желание почтить память великого аскета, всю жизнь читавшего в пустыне проповеди, а вовсе не тщеславие, принудило флорентийцев выставить напоказ свою роскошь... Заработанную, к слову, многолетним честным трудом, а не каким-нибудь ростовщичеством!
К полудню от стен собора Санта-Репарата по улицам города двинулась процессия, великолепнее которой вряд ли возможно было вообразить. Сотни владетельных особ — церковные иерархи и консулы двенадцати старших цехов, приоры и представители советов подесты и капитана народа — шествовали с громадными свечами в руках. Впереди них вышагивали флейтисты и трубачи, наряженные с необыкновенной пышностью, а также шуты, позади же двигалась громадная толпа — члены ремесленных корпораций. В воздухе трепетали знамёна, причудливые изображения на которых символизировали принадлежность горожан к какой-либо сестьере. И пусть от вида этих стягов рябило в глазах, флорентийцам нетрудно было определить, что обитатели сестьеры Сан-Бранкцио следуют под знамёнами со львами голубого, жёлтого и белого цветов, а жители Борго — рядом с полотнищами, на которых красуются зелёная змея, чёрный орёл и конь в белой попоне с красным крестом. Один знаменосец держал над головой флаг с чёрным быком, другой — с белой лестницей, третий — с зелёным драконом, четвёртый — с двумя красными ключами, пятый — с колёсами чёрного и белого цветов... Если же вспомнить, что город делился на шесть десятков приходов, и у каждого из них также было своё знамя, читателям станет понятно всё величие процессии, которую мы только что попробовали описать.
Всюду участников шествия встречали ликующие возгласы горожан: кто-то выглядывал из окна, рискуя упасть и свернуть себе шею, кто-то пытался пробиться сквозь ряды зевак.
Двери всех лавок и мастерских были распахнуты настежь, столы ломились от товаров и изделий, а вид ремесленников, обычно скромный и смиренный, был в этот час таким, словно Карл Анжуйский посвятил их в рыцари.
Исключение составлял только хозяин одной из аптекарских лавок — пожилой мужчина с всклокоченными волосами и неопрятной одеждой. Конечно, он с радостью присоединился бы ко всеобщему восторгу, не явись в этот час в аптеку двое посетителей: Дино Пекора и его верный спутник Луиджи.
— Здоровья вам, сер Эрмино! — с порога приветствовал мясник аптекаря, который, услышав эти слова, едва заметно покраснел: снадобья его редко кому помогали, и среди горожан давно сложилось мнение, будто с помощью их легче отправить человека на встречу с Господом, чем избавить от болезни.
— Благодарю вас, синьор Дино, — выдавил аптекарь.
— Славный сегодня выдался денёк: солнце так сияет, словно сами небеса решили отпраздновать день нашего святого покровителя.
— О, да! — воскликнул хозяин лавки. — Всё просто изумительно...
— Всё, за исключением празднества, — прервал его Пекора.
— В самом деле? — изумлённо спросил сер Эрмино. И поспешно добавил: — Впрочем, мне и самому показалось, будто на этот раз торжества проходят несколько скромнее, чем в прежние времена...
— А между тем, можете поверить моим словам: столь громадной суммы, какую должны были потратить устроители торжеств, никогда прежде не выделялось ни на одно празднество!
— И куда же делись эти несметные богатства? — насупился Луиджи, словно и сам подобно серу Эрмино впервые слышал речи Пекоры.
— Вам это известно? — дрожа от нетерпения, подхватил аптекарь.
Мясник ухмыльнулся:
— Пройдитесь по домам некоторых наших славных семейств...
— Куда уж нам! — искренне огорчился сер Эрмино. — Это вам, благодаря высокому положению, дозволено без спроса входить в любое жилище — и никто не осмелится выставить вас за дверь.
Пекора пренебрежительно махнул рукой, но по губам его всё же скользнула улыбка, полная самодовольства.
— Взять, скажем, наших добрых сограждан Магалотти, один из которых сейчас вышагивает рядом с самим епископом, точно владетельный принц. Я собственными глазами видел, как он выносил из ювелирной мастерской перстень, украшенный несколькими рубинами и громадным изумрудом. И похожие "безделушки" красуются сейчас на всех десяти пальцах его рук!.. А старик Веллути, который ещё лет десять назад выжил из ума? На его пиршественном столе, говорят, несколько дней назад вдруг появился небольшой сервиз: полдюжины серебряных блюд с позолоченной поверхностью, десятка два кубков, три золотых чаши... Славно живут господа приоры! — Блеснув глазами, Дино добавил: — И я уж молчу о синьоре Аччайуолли, которого называют первейшим ростовщиком Европы!
— И эти люди правят Флоренцией! — рявкнул спутник мясника.
— Успокойся, друг мой Луиджи! — заметив испуг в глазах аптекаря, величественно воздел руку Пекора. — В сущности, я не могу сказать о правлении этих синьоров ничего худого: законы их мудры, и пополаны чувствуют себя в полной безопасности.
— Да, — выдохнул сер Эрмино.
— Но всё же, я вынужден признать: когда к власти были допущены гранды, праздники проходили намного пышнее...
— Ну уж нет! — превосходно играя заученную роль, заупрямился Луиджи. — Вспомни, что творилось во время приезда Карла Мартелла. Тогда вино и золото лились рекой. Наверное, Святой Иоанн испытывает обиду на нас: сегодня, в день, посвящённый ему, нет такой торжественности.
— Разумеется! — фыркнул Дино. — Джано делла Белла готов был продать душу Сатане, лишь бы понравиться сыну короля Неаполитанского — ему ведь нужен могущественный покровитель.
— Зачем?! — дружно выкрикнули собеседники Пекоры.
Тот загадочно посмотрел на них и прошептал:
— Мессер Джано успел порядком надоесть старшим цехам: он всюду суёт свой нос, даже когда это никому не нужно.
— И всё же, торжества тогда удались на славу, — причмокнул губами Луиджи, возвращая разговор к первоначальной теме.
— В них ведь участвовал весь цвет рыцарства, — пожал плечами мясник. — Он и придал встрече принца истинный блеск. И скажу честно, друзья мои: будь среди приоров хоть один гранд, на головы наши сейчас сыпался бы золотой дождь...
Слова свои Пекора сопроводил действиями: выложил на ладонь несколько золотых монет, как уже поступил, пытаясь когда-то соблазнить Лоренцо, и принялся звенеть ими. Затем протянул руку, чтобы поместить монеты в поток солнечного света, проникавший в лавку сквозь зарешёченное окно.
Наблюдая за блеском флоринов, аптекарь то и дело нервно сглатывал слюну. По лицу его струился жаркий пот.
— Видите, что могло бы произойти, окажись в приорате достойные люди из рыцарства? Скажем, мессер Корсо Донати... — мягко произнёс Дино.
— В самом деле, — прохрипел аптекарь. — Что за глупые предрассудки? Среди магнатов честных людей ничуть не меньше, чем в рядах пополанов.
