— О... Почему в раковине лежат две чашки?
Почему, нипочему.
Сегодня, перед тем, как я пришел, здесь был гость.
— Э-эй. Кто приходил-то? — кричу, отмывая фруктовый нож и тарелку.
— Что? Ты же мне его представлял? Он сказал, что нуждается в помощи и хотел во что бы то ни стало спросить...
Перекрываю воду, бросаю фруктовый нож в карман, закручиваю оба крана, и по возможности натурально возвращаюсь в комнату.
— Каков он из себя? Мне чтобы было по чему вспомнить.
— Чуть младше тебя. По имени Хисаори Синъя.
— Хисаори... Синъя?
— Ты же его знаешь?
Да уж, знаю. Как не знать.
Но — почему он?
Он что, уже выписался?
— Как всегда внезапен. И что? О чем говорили?
— Тема была та еще. Жаждет отомстить сестре. Ты ведь в курсе, как его поймали?
— В целом слышал.
Хисаори Синъя. Старшеклассник, оставил родителей умирать, а заодно пытался убить сестру. Впрочем, это все было три года назад, сейчас он должен быть в клинике. Но если он смог покинуть больницу, то, думаю, он образумился, у него и мысли не возникнет мстить сестре.
— Ну а ты, Кайэ? Что сказал?
— Что ни говорил, мои слова до него вообще не доходили. Ты же знаешь сам, о чем люди шепчутся. Если захочешь убить одержимого, попроси демона, живущего в лесу. То есть это про меня. Хисаори-сан, к сожалению, воспринял это всерьез.
Над потолком резвится рыбина.
Черный пес у софы шумно сопит.
Я впервые узнал про такой слух. Ну да, этот сорванец может к подобной просьбе и прислушаться.
— Ясно. Все-таки старшая сестра Синъи — одержимая. И вон он решил отомстить уже наверняка... Что ты посоветовал?
— Поосторожнее рыть другому яму, больше ничего. Хисаори Синъя с руками и ногами, я даже протез руки не могу ему одолжить. А, спросил, как он хочет отомстить, а он — убить, как же еще?
— Гав, гав! — черный пес, до сих пор ни разу ко мне не подходивший, потерся о штанину.
— Не было печали... Во сколько он ушел?
— Где-то за час, как ты появился.
Мы знаем друг друга. Нельзя такого опасного типа предоставлять самому себе.
— Извини, можно я сегодня пораньше уйду? Надо догнать Хисаори Синъю.
Вот только стоит ли? Если дойдет до рукоприкладства, с одной рукой мне несдобровать.
— Ага. Погоди. Можешь взять с собой протез со стола. Раз у тебя еще нет собственных чувств, ты только с ним сможешь управляться.
Ничего не понял. Протез — для левой руки, который на столе?..
— Бери, не стесняйся. Ты же с самого начала хотел протез руки.
— А. Угу... Верно, тогда возьму. Хотя на что он мне сгодится...
После таких слов не могу отказаться.
Взяв белую левую руку, которую даже не хочу трогать, которая мне даже не подойдет, я покинул подземную комнату.
?
Прямо скажу, я знал, где искать.
Если за три года ничего не изменилось, дом Хисаори Синъи — землевладение в Нодзу.
Вернувшись к станции, сажусь на автобус в Нодзу. Впервые с выписки я еду в эту местность, и мне не хочется особо светиться. В автобусе прилаживаю протез руки, одолженный Кайэ. Он сделан по его образу и подобию. Я старался практически не думать об этом, но я знаю, что этот протез — "чудесный", без трюков.
Белую искусственную руку достаточно было приложить к моей культе, как она точно приросла. Как будто мне надели гипс. Она, конечно, не двигается... Чудесного в ней было то, что вот Кайэ ею двигает, как бог.
— Серьезно, какая же тут хитрость?.. — бурчу я, а автобус все катит.
Вскоре я прибываю в Нодзу. День погружался в сумерки, и одна из трех великих страшилок города Сикура, иллюзорная многоэтажка, подернулась красным.
Хисаори — корпус 3, квартира 303.
Табличка с именем пустует. Похоже, новая семья не вселилась. Квартира после одержимых, кто бы в такую въехал.
Открыв замок, я вхожу. Я не хотел, чтобы он удрал, поэтому втиснулся, не зацепив дверного колокольчика, но внутри было совершенно пусто. Дома в Нодзу — 3LDK, и здесь было несколько тесно, но места как раз должно было хватать, чтобы мать, отец, сестра и брат уживались.
Солнце уходит за горизонт. Окидываю взглядом из пустынного зала балкон.
Вот так...
Если его здесь нет, я не знаю, как его отыскать. Вовсе не хочется, но неизбежно придется, как вернусь, позвонить в клинику и спросить у персонала о выписке.
х x x
Момент был таким удачным, будто его рассчитали.
Шел десятый час вечера. Я вернулся из Нодзу и был перед домом N13, когда внезапно получил тупым предметом по затылку.
Искры из глаз.
Сознания не потерял, но чуть не зарылся носом в землю.
Не давая опомниться, последовал пинок в спину, меня бросает наземь.
— Эй, ты Исидзуэ Арика?
Меня хватают за тяжко пульсирующую голову и волокут в темноту. Что за черт?.. Прямо передо мной жилой дом, и никто не придет на помощь, что ли?!
— У-э? Че, это он, что ли?! Че за нафиг, он хилее нас! Это он-то до сих пор загонял нас в угол?!
Опять искры. Кажется, пнули в голову сбоку. Мне уже при всем желании не справиться с ситуацией. Больше трех, но меньше шести малолеток прижало меня к толстому дереву.
— Эй, ты живой? Ты живой, правда? Хотя я плевать хотела... Та-кун, можно мне тоже? Можно я ему врежу?
— А че нет-то? Вишь, кровь не идет. Только по лицу не надо. Ты ж со всей дури дашь, он и загнется.
Смеются.
Дам-м! — гулко стукает по затылку. Наверное, с размаху дала, как в гольф.
— Ты че, дура, по затылку то же самое! Фу, кровища! Серьезно, кончай, он же сдохнет!
— Ну-у, ну и пусть подыхает? От них все равно толку никакого.
— А-а, точно! Это ж одержимый, он и без башки ничо. Больной-стальной!
И начинается линчевание.
Со скрученными руками я превращаюсь в какой-то мешок с песком, на который еще и ругаются. От все новых и новых ударов в голове начинаются перебои, я уже не вижу лиц, не понимаю слов. Осознаю только то, что они были первыми ласточками.
— А!..
Левая рука, протез, шевелится. В просто так пристывший протез густо вливается кровь — вжух!
— Что?.. Та-кун, что у тебя с рукой?
Она начала вопить сразу же после вопроса.
Правда, ну что за гнусность? Прямо перед глазами, перед носом жилой дом, и хоть бы кто вышел.
Ярость, возмущение тем, что какой-то слабак нанес ответный удар, нападение толпой. Это переламывает подавляющая разница в силе, отсюда попирание, надругательство, стоны и зубной скрежет.
— А-и-и-и-и-и... нет, п-п-прости меня, прости меня, прости меня-я!..
Мольбы единственной оставшейся женщины где-то моих лет вызывают у меня взрыв смеха.
Признаюсь, я крайне не люблю применение силы.
Но садизм после мазохизма — это очень и очень клево...
?
— Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха!
Я едва унимаю смех.
Пять молодых людей вокруг... или шесть? — лежат на земле. Они все в крови, но в принципе в добром здравии.
— О черт! А хотя, ну, они же еще живы?
Ха-ха-ха. Легкое сожаление.
Что же это... Наконец-то началась новая жизнь, я хотел стать обычным человеком, и тут ничего и понять не успел, как нарушил допустимые пределы самообороны. Ха-ха-ха! Тут надо аккуратней, а то мне дорога обратно в клинику. Но было так весело, так радостно, ничего не попишешь. Да-да! Человека в таком душевном состоянии совать в клинику — это же преступление. А ответственность ложится и на них.
— Эй, Та-кун. Скорую надо? Не надо? Странный какой. Хрипишь что-то, не поймешь тебя.
Если оставить их так, двое, наверное, умрут, ну а впрочем, кто-нибудь должен скоро проехать. Легкомыслие, с которым они напали прямо на обочине, — ниточка, которая спасет этих та-кунов.
— Вот и славно. Если бы хоть один умер, и это вскрылось, пришлось бы уходить на дно. А так нам всем повезло.
Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Вот незадача, от избытка радости не могу контролировать выражение лица. Опять же, чего тут стоять, пойду-ка домой.
х x x
— Привет-привет, мой дом, я снова здесь!
Хоть по дороге и встретилась маленькая проблема, я все же нормально добрался из Нодзу до дома.
Снимаю основательно замаранную одежду, включаю телевизор, плюхаюсь в кровать. Поток новостей заставляет меня не верить своим ушам.
— Что-о-о?
Вскакиваю, смотрю в телик. Мне не показалось.
Вечно сообщающий новости из какого-то другого, не нашего мира диктор называет знакомые места и имена.
"Сегодня, около шести часов вечера, в индустриальном районе Нодзу города Сикура, в жилом массиве обнаружено тело молодого человека, опознанного как Хисаори Синъя, девятнадцать лет, проживавшего там же. По словам свидетелей и записям Хисаори, в причастности к смерти подозревается некто
* * *
. Этого человека видели там в то же вре..."
— Что за бред!
На этот раз у меня в голове становится пусто.
Из грогги на грани потери сознания я кое-как прихожу в себя:
— Почему вдруг я-то его убил?
По подозрению в убийстве Хисаори Синъи назвали мое собственное имя.
"""
Что бы я ни делала, ничего не удавалось.
А ведь девочка без изъянов, если судить по отметкам. Лучшая ученица, если судить со стороны.
Все вокруг постоянно боялись меня до такой степени, что желали мне смерти. Я знаю почему. Потому что момент окончания любых дел для меня был не таким, как у остальных детей.
От простого похода за покупками до разговоров с родителями. От школьных дел до забот о здоровье. Я была не в силах остановиться, если дело не двигалось к лучшему результату, о котором могла на тот момент подумать. И каждый раз родители разочаровывались во мне, но успехи все-таки были, и они говорили, какая я молодчина. На этом все и кончалось.
Восстановление, разумеется, прошло успешно и провалилось.
Добиваясь результатов своими методами, я одновременно заставляла многих страдать. Просто меня никто не винит, потому что плюсы перевешивают. Когда-нибудь это отношение перевернется.
Но я не знала других методов. Папа ругал меня: "Ничего не делай". Я была странной до мозга костей. Мама призналась, что я как соринка в глазу. Я никак не могла себя исправить.
Лишенная выхода, я унывала и даже не могла выйти на улицу. Я уже даже ложку держала страшно.
Но однажды мама научила меня — если я боюсь своих действий, пусть я повторяю в точности чьи-то еще, и у меня все получится.
?
И вот...
В конечном счете, я не знала, как остановить себя.
HandS.(L)
0/Hand (L)
— Исидзуэ Арика-сан, мои поздравления. По результатам исследований вы признаны латентным. Ваш курс лечения как носителя агонистического синдрома завершен. Приятно было иметь с вами дело эти полгода.
Через полгода после клиники, в июле 2003-го.
ЭКГ, пульс, АД, а также церебральная плева внутренностного нерва и прочие потроха были оценены и зачтены; моя невиновность — доказана. И только Мато-сан, сверлящая меня глазами с той стороны стеклянной двери, была недовольна.
— Спасибо большое. Теперь можно с чистым сердцем выписываться?
— Нет, Исидзуэ-сан, поскольку вас поранил синдроматик, мы переходим к следующим процедурам. Таким образом, мы будем обследовать вас так же, как и раньше, но переведем в обычную палату...
Похоже, "раз не одержимый — выпишем" здесь не работает. Злое Томато удовлетворенно кивает. Я долго терпел, я умею, но еще лучше Мато-сан умеет давить, и вот — последняя преграда.
Что за человечище, мало она надо мной издевалась?
— Подробности доктор Мато должна была разъяснить. В общем, теперь расписание вот такое... Ваш случай, Исидзуэ-сан, для нас внове, и мы хотели бы подойти к процедурам с несколько большим вниманием.
Среди персонала корпуса A много сравнительно настоящих врачей. Этот, довольно дружелюбный, подставил документы, напоминающие контракт.
— А, вот здесь расписаться, да...
...С авторучкой в руке я обмираю от нового расписания. Так, половину дня занял обход кабинетов врачей сверху вниз корпуса A. Вторую половину — так, болтай с другими пациентами, держи себя в форме, а напоследок — сеанс романтического психологического высококлассного закончившегося сегодня, казалось бы, осмотра с самой доктором Томой!
— Пардон, вопрос. Что это за долг службы данной клинике в основном абзаце?
В клиниках разве не мне, пациенту, служат?
— Э, дело в том, что вы хоть и пострадавший ментально, но здоровый мужчина, так? Потому, как часть реабилитации для будущего возвращения в общество, полезен и такой метод лечения.
Ну-ну. Живи в одной палате с предписанными клиникой пациентами, болтай с ними, носись с ними, из шкуры вон лезь, при этом реабилитируйся. Получается так. Шут с моей безопасностью — главное, для них это должно дать незамедлительные результаты. А то и мне нет смысла рисковать жизнью.
— У меня есть право отказываться в отдельных случаях?
— Ну... Вообще, доктор Тома сказала передать, что это не волонтерство, а система.
Жалко человека, совсем запутался. Между прочим, больше всего происшествий со смертельным исходом в этой изолированной клинике было не от остановки жизнедеятельности при операциях, а при вызванных неловким общением между пациентами вспышках агрессии.
— Вас понял. Кстати, доктор. Я просто уточню — эта служба, она добровольная, да?
— Да, в широком смысле. Хотя верность или дзюнси тоже подходят.
Ясно. Видимо, до выписки еще далеко.
Выйти живым не позволят убеждения Мато-сан, а мертвым — можно хоть завтра, с вероятностью 50/50. То есть — оставь надежду...
Помедитировав, я вышел из кабинета и встретил ожидавшую меня Мато-сан. Она была без белого халата — видимо, сейчас уходит.
— Сёдзай. Сразу скажу — ничего добровольного.
— Утечка данных приватной беседы! Ладно, ладно, понятное дело, принудительно.
— Ага. Пока у тебя есть роль, обхожусь с тобой как с человеком. Ну, с головой-то в работу можешь не бросаться. Просто ты такой балбес, что без дела на минах плясать начнешь. Ну давай, до следующей недели, — прощается Злое Томато.
Так и запишем — "берегись, на той неделе ждет отчаяние". Тем не менее, я получил хотя бы свободу гулять по корпусу, поэтому в первую очередь потопал в исповедальню Айболита. Доктор Айболит, он же Доктор Роман, он же попросту Кинуи, — всегда на стороне пациентов, которых что-то тяготит.
— Ничего такого отчаянного нет. Я считаю, вполне стоит надеяться. В вашем случае, Арика-кун, ваша сестра направлена в D, поэтому клиника не может просто отписаться, что-де проблем нет, даже если вы латентный. Ведь и это решение уложили всего в полгода только благодаря тому, что доктор Тома прилагала все усилия.
— Ну, это да. Цитируя Мато-сан: "тебе хорошо — хоть до полусмерти загоняй, за ночь все забудешь", так что все верно.
Тут уж надо думать, она весело прилагала усилия во все стороны.
