У Эльзы затряслись руки.
-Но почему они сражаются друг с другом? Разве вместе они не добьются своей цели быстрее?
-Помните, что я сказал о количестве шлюпок? — вопросом на вопрос ответил Хит. — Так вот, один из тех, кто к ним стремится, достает ружье, а у второго в кармане всего лишь нож — но ведь нож можно вогнать в спину! А третий, пока они дерутся, прошмыгнет в шлюпку тайком — ему-то невдомек, что четвертый, кого там застрелили минут десять назад, выломал из нее дощечку-другую — если ему помирать, так пусть и все остальные разделят его судьбу! Маги любят повторять, что быть одним из них это ходить со смертью, и в чем-то они правы — ведь их учат быть готовыми к смерти и убийствам других еще с детства. Шлюпок, может, и не одна, а две или даже три — но что если тот, кто достигнет цели раньше, отрежет от нее всех остальных? Что, если кто-то все-таки сможет? — мрачно произнес он. — Здесь корни их вечной борьбы, борьбы за власть и силу. Ты волен отгородиться от мира и заняться своими исследованиями, но тот, кто сильнее тебя, попросту придет и отберет все твои плоды. Как защититься? Стать сильнее. Хитрее. Коварней. Ударить первым. Упрочить свою власть и заставить остальных ее признать. Так заключаются союзы и создаются семьи — не по дружбе и любви, а из чистой выгоды. Так создаются организации, которые из тени правят вашим миром. Но — эгоизм, предельный эгоизм — не забывайте о нем. На мир, как и на людей, что в них живут, им наплевать — в конечном итоге они ведь намерены просто бросить вас здесь, предоставив своей жалкой судьбе. Мир? Человечество? — он снова рассмеялся. — Если магу скажут, что это гарантированный способ достичь высшего спасения для своей душонки, то мир он спустит в унитаз, а человечеством подотрется, уж простите за прямоту.
-Значит...значит они воюют и друг с другом? — только и смогла вымолвить Эльза — ощущение было такое, что ее сейчас то ли стошнит, то ли она хлопнется в обморок. — Как...как ночью?
-Иногда бывает и так. Иногда — более тонкими методами. Существует, например, так называемая Ассоциация. На словах они защищают магическое искусство в целом и магов в частности, обеспечивают выживание и развитие. На деле...что ж, я думаю, вы и так уже поняли, правда? Они просто скопили достаточно сил и обрели достаточно власти, чтобы диктовать свои условия, время от времени подкрепляя их тумаками. Ассоциация...ну что же...одна ее рука очень часто не знает, что творит другая, и обе не в курсе, что голова давно уже заплыла жиром вместо мозгов. Ты начинаешь гнаться за властью и силой, чтобы устоять на ногах, но уже скоро это становится самоцелью и ты сгниваешь, как последний человечишка. Бросаешь свой путь и учишь потомков интриговать, а не творить чары. Они гребут под себя богатые магией земли и драгоценные знания в равной мере, чтобы разлечься на них, как собака на сене, а затем грозно лаять, пока не сдохнут. Знаете, что они делают, когда какой-то маг достигает выдающегося успеха в своей области? Ему оказывают величайшую честь — выписывают приказ на Печать. Заключают под стражу, чтобы выпотрошить его тело и душу, как только снимут все сливки, растащить его тайны и запереть каждую на семь замков. Моя семья это познала на собственной шкуре, но если бы моему отцу дали еще немного времени — он бы ударил первым. Эта игра изначально лишена честности, так что обижаться не стоит. Так что я и не обижаюсь.
-Вы сказали, что вы на них...охотитесь.
-Верно. Таких как я ни одна шлюпка не потянет, слишком уж растолстел, — Хит пожал плечами. — Да я и не стремлюсь к тому. Я умру — пускай. По крайней мере я жил ради себя нынешнего, а не истязался ради химеры. Такие как я нужны магам — мы исполняем для них грязную работу, исполняем приговоры для тех, кто слишком уж расшалился. Ну и иногда, когда у нас хорошее настроение — спасаем человечка-другого...
-Вы здесь чтобы остановить Юста и...того, второго?
-Можно и так сказать, — произнес Хит, сворачивая в какой-то глухой переулочек. — А теперь я бы хотел подвести кое-какие итоги, если позволите, и окончательно ответить на вопрос, который так волновал вас с самого начала. Теперь вы знаете, что в мире существует, грубо говоря, целая нация, скрытая от людских глаз — так бы я их назвал. Нет, все-таки не совсем верно...вернее было бы сказать, что каждая династия магов, каждая их организация — отдельная нация сама по себе, маленькое государство, если говорить с позиций человеческих стандартов, потомственных социопатов, обладающих силой, которую вы и вообразить не в состоянии. Много-много маленьких государств в состоянии вечной холодной войны. И они не просто скрываются в этом мире, среди вас, они вами правят. И бросают вас в топку своих амбиций, если есть на то нужда. Они не готовы ничем делиться даже друг с другом, а их фанатизм, в отличие от людского, имеет под собой непоколебимое основание. Ведь для них-то рай существует — и они не прочь собрать лестницу из ваших трупов, чтобы до него доползти. Все за ваш счет. А теперь скажите мне — теперь вы понимаете, почему они так относятся к тем, кто узнает об их существовании? Почему они не могут себе позволить оставлять свидетелей?
-Теперь — понимаю, — с трудом ворочая языком, заставила себя выговорить Эльза.
-Это радует, — Хит почему-то остановился, посмотрев на часы. — Знаете, если бы вы были магом, все было бы куда как сложнее. Но вы-то, к счастью, человек. На вас их законы не распространяются.
-Рада это слышать...
-Я тоже, — кивнул, обернувшись к ней, толстяк — в руке у него сверкнул острой иглой небольшой шприц. — Ведь это значит лишь то, что вас они никоим образом не защищают.
Все, что она успела сделать за тот неуловимо краткий промежуток времени, в который руки в перчатках рвались к ней, зажимая рот и хватая за горло — удивиться. А затем — обмякнуть на его руках безвольной тряпичной куклой.
Хит осторожно опустил ее на землю. Страха почему-то не было, боли — тоже. Шум в ушах, муть перед глазами и...
Стук этих сапог она узнала даже сейчас — он прорвался сквозь забытье вместе с голосом. Говорили по-английски. Толстяк и...тот самый...тот самый, что...
Веки предательски слипались, руки и ноги словно набили ватой. Из последних сил раскрыв глаза, она попыталась сделать хоть что-то — запомнить лицо. То жуткое лицо с серыми, как гранит глазами.
-Вы...вы же...говорили... — из последних сил простонала она, сама не понимая, каким образом ей это удалось.
-Говорил, — долетел безразличный голос толстяка откуда-то из другой вселенной. — Но ведь не моя вина в том, что мою правду вы не смогли правильно трактовать. Воистину Умная Эльза из сказки — столь же глупа и наивна. Я ведь говорил, не так ли? Меня воспитывал маг.
Ответить у нее уже не получилось — толстяка и высокого человека с глазами цвета гранита захлестнула тьма. Как и весь мир.
Холод. Ему давно не было так холодно, как сейчас — если он вообще когда-то испытывал что-то подобное. Холод проникал сквозь все слои одежды, холод сжимал его в объятьях, никак не думая отпускать на свободу, холод окутывал все тело, прорываясь до костей.
Юст не знал, что это за улица — в голове сейчас стоял такой туман, что он с большим трудом мог вспомнить даже название города, в котором провел столько времени. Да что там город — ему, похоже, очень повезло, что он все еще в силах был вспомнить собственное имя.
Он бежал, не разбирая дороги, пока ноги не отказали окончательно, и встретил рассвет в каком-то замерзшем парке — быть может, в том самом, где они не так давно гуляли с Эльзой. Он отчаянно хотел лишь одного — лечь и уснуть, желательно на неделю-другую, но не мог позволить себе даже сесть на скамью, не опасаясь, что провалится в забытье и станет легкой добычей.
Сказать, какая часть тела болела сильнее, он вряд ли бы смог — наверное, все в равной мере. Это ни с чем не сравнимое ощущение — словно каждую мышцу вырвали из тела, и, обмакнув в кислоту, вернули на законное место — было, как он с горечью понимал, только лишь началом. Этой ночью он выложился на полную катушку — и теперь тело платило по счетам, которые ему предъявляли Цепи. Сердце колотилось, как безумное, не проходило и нескольких минут, чтобы бок не прорезала ножом острая боль, едва не сбивая с ног, в этот рыхлый и грязный снежный покров.
Он никогда себе не врал — его здоровье всегда оставляло желать лучшего. Каждый раз, когда он вспоминал себя ребенком, он никак не мог отделаться от чувства болезненного презрения к этому хилому и пугливому существу, никак не мог не ощущать стыда и горечи — быть может, если бы он был тогда...если бы...
Выходя из парка, он чуть не упал кому-то под ноги — прохожий, пробормотав что-то неодобрительное, поспешил отойти от него подальше. Проходя под каким-то мостом, спугнул пару замерзших собак — они, словно зная кто он на деле, провожали его оглушительным, злобным и в то же время испуганным лаем. Доковыляв до автобусной остановки, он плюхнулся на холодную скамью, коснувшись затылком в меховом капюшоне толстого стекла. Как же холодно. Как же больно. Рядом присела какая-то женщина — и, поймав его случайный взгляд, быстро поднялась на ноги, удаляясь так быстро, словно от того зависела ее жизнь. Как же холодно. Быть может, если он продолжит тут сидеть, станет чуточку лучше? Быть может, если он закроет глаза хотя бы на минутку-другую...
Чтобы заставить себя подняться на ноги, пришлось собрать всю волю в кулак и рвануться вверх — в тот момент ему показалось, что он пытался допрыгнуть до самого неба. Дальше было только хуже — пройдя несколько шагов по незнакомой улице, маг понял, что его начало шатать, словно пьяного. К счастью, поблизости всегда что-нибудь да находилось — фонарный столб, телефонная будка или какой-нибудь заборчик — за все это он жадно цеплялся, словно утопающий за брошенную ему веревку, хватался, и, сцепив зубы, чтобы не закричать от боли в голос, продолжал брести неведомо куда.
Кричать и правда хотелось — тело отчаянно требовало рухнуть на землю и выть от боли, пока она не отступит, но хуже всего была та боль, какую не мог изгнать никакой отдых. Проходя мимо окон чужих домов, прислоняясь к ним лицом и упираясь в них руками, он чувствовал злость настолько нестерпимую, что если бы она воплотилась в огне, от города этого не осталось бы и пепла. Какие-то окна были покрыты изморозью так сильно, что за ними ничего нельзя было разглядеть, какие-то были завешены, но когда он останавливался у окон, за которыми мог увидеть людей, то чувствовал, как поднимается эта глупая, недостойная такого, как он, ярость. Прижавшись к очередному стеклу и отогрев его ненароком своим прерывистым дыханием, он жадно смотрел за тем, как какая-то человеческая семья рассаживалась за столом — то ли завтрак, то ли ранний обед. Хотелось ворваться туда, раскрошив на щепки и пыль все двери, все стены — забрать их тепло, их покой, выцарапать эти невыносимые улыбки с их лиц и нацепить на себя с жадностью, которая человеку незнакома и недоступна, сожрать без остатка их смех в убогой надежде, что тогда он сам научится так же смеяться...
Окна он не считал — все равно бы сбился со счета. От некоторых он отходил быстро, а у некоторых застывал соляным столбом, пока внутри клокотала по-детски глупая обида. В одном окне он поймал отражение собственного изможденного, скованного чудовищной мукой лица, и вглядываясь в свои собственные глаза, словно собираясь вызвать того себя на поединок, демонстрируя тому, второму, свою волю — не заметил, как глаза отражения сменились настоящими. По ту сторону откуда-то взялся какой-то ребенок — мальчишка, каким он был сам когда-то — на лице том застыла смесь удивления с интересом — и щепотка страха. Они оба не шевелились, неотрывно глядя друг на друга — по ту сторону, правда, позволяли себе время от времени моргать. На лицо мага против его воли наползла сотканная из боли улыбка — ему подумалось, что вот так, наверное, и приходит безумие. Уперев ладонь в стекло — с той стороны также потянулась ручонка — он снова с мукой улыбнулся и шепнул пару коротких слов, выдохнув их вместе с паром. На ладони его, видный только с той стороны, заплясал крохотный белый огонек — и тут же погас, стоило отдернуть руку. По ту сторону были распахнутые, ошалелые глаза — он больше не хотел с ними встречаться. И кинулся бежать — снова. Бежать от холода и боли, отчаянно заставляя себя верить в то, что это не было бегом по кругу.
Комната когда-то была двумя отдельными — покуда стенку меж ними не снесли. Сейчас о том уже ничего не напоминало: большая часть помещения была заставлена старыми шкафами, в одном углу находился диван, в другом — поеденное временем большое кресло. Нестерпимо пахло нафталином, пылью и чем-то еще, что не особо хотелось разбирать.
Бенедикт Кальдервуд, что сидел сейчас в кресле, занимался тем, чем не занимался до сего дня никогда в жизни — рассеянно откручивал пуговицу от своего костюма. Взгляд его серых глаз был тяжел и холоден, был отстранен настолько, что казался пустым — пусть он и наблюдал, не говоря ни слова, за действиями убийцы.
Девушка была связана по рукам и ногам каким-то хитрым способом — большая часть узлов оказалась у нее за спиной и на затылке, и понять, какой был от какого пучка веревок практически не представлялось возможным. Затолкав бесчувственное тело в каминную трубу и поставив ногами на решетку, Хит раскрыл небольшой чемоданчик, доставая необходимые инструменты. Не прошло и пары минут, как под решеткой уже появились первые наброски будущего магического круга.
-Вы уверены, что это вообще сработает? — не отрываясь от своего занятия, поинтересовался Вешатель.
-А? — Бенедикт выпал из забытья и тихонько покачал головой. — Почему бы и нет. Мы все равно ничего не теряем, если попытаемся.
-Кроме времени, — буркнул Хит. — Которое цель может потратить на то, чтобы зализать раны.
-Ему досталось сильнее, чем мне, — чуть помолчав, ответил маг. — Я израсходовал далеко не все свои силы, но и то с трудом сейчас могу переставлять ноги, а уж он...нет, на восстановление ему нужен не день и не два. Сбежать из города он сейчас не сможет.
-Зато его могут с большой вероятностью увести у нас из-под носа, — раздраженно произнес убийца, откупоривая небольшую баночку. — Я допустил ошибку, неправильно трактовал слова Франца. Я ожидал, что нам придется иметь дело с психиком, на самый худой конец — с полукровкой или тем, кто, имея Цепи, не может считаться магом, как, например, я сам. Но я не ждал того, что за ним будет охотиться Апостол.
-Вы уверены в том, что говорите? — в голосе мага сквозило недоверие. — В конце концов, вы могли просто-напросто что-то напутать со своим полем. Для недоучки вроде вас это...
-Недоучка вроде меня помог оформиться вашей текущей идее, не забывайте, — добавил в голос желчи толстяк. — Моя семья специализировалась на работе с духовными жилами любого типа и мощности. Я знаю, что делаю...
-Хочется верить, — устало опустив лицо в ладони, Бенедикт время от времени дарил манипуляциям Хита взгляд сквозь пальцы. — Значит, вы сможете устроить...как вы сказали...
