Претензий не имею

Оглавление:

Пролог.

1. Гости.

2. По следам.

3. Слово мага.

4. Старые истории.

5. "Пока не двинулся Бирнамский лес...".

6. Холод.

7. Перчатки.

8. Конкурент.

9. Попутчики.

10. Ко всем чертям.

11. Всюду "М".

12. Блеф.

13. Расчет.

14. Кукла наследника Юста.

Эпилог.

Претензий не имею

Начав со зла, должны мы кончить злом

(У. Шекспир, "Макбет").

Пролог

На верхний этаж вела полукруглая лестница с невысокими ступенями — за ней же расстилался безмолвный коридор. Освещенной была лишь одна половина — та, где находились старые двери с латунными табличками, обозначающими номера лож. Ковер под ногами был цвета уже начавшей запекаться крови, обои на стенах при этом тусклом свете казались грязно-желтыми, напрочь выцветшими.

В ложе за номером пять была, помимо двери, наглухо задернута отделяющая ее от коридора портьера и царил соответствующий обстановке полумрак. Два тяжелых кресла — с их узорных подлокотников и спинок давным-давно отлетела позолота, два человека, в тех креслах сидящие — оба хранили напряженное молчание, но, кажется, вовсе не потому, что были увлечены игрой. Ни один из них даже взгляда не бросал на сцену, пусть голоса, звенящие там, и долетали до этого темного уголка без особых препятствий:

Один я. Наконец-то!

Какой же я холоп и негодяй!

Не страшно ль, что актер проезжий этот

В фантазии, для сочиненных чувств,

Так подчинил мечте свое сознанье,

Что сходит кровь со щек его, глаза

Туманят слезы, замирает голос

И облик каждой складкой говорит,

Чем он живет! А для чего в итоге?

Из-за Гекубы!

Что он Гекубе? Что ему Гекуба?

А он рыдает. Что он натворил,

Будь у него такой же повод к мести,

Как у меня? Он сцену б утопил

В потоке слез, и оглушил бы речью,

И свел бы виноватого с ума,

Потряс бы правого, смутил невежду

И изумил бы зрение и слух... (1)

Человек, что сидел в кресле слева, был высок и светел в равной степени лицом и волосами, аккуратно подстриженными так, что лишь самую малость не доставали до воротника. Темно-зеленый костюм на нем сидел, словно влитой, руки закрывали черные кожаные перчатки, довольно-таки тяжелые. На вид ему было лет тридцать, быть может, тридцать пять, но глаза говорили о возрасте куда как большем. Глаза эти были светло-серыми — холодными и жестокими.

-Для своей смерти вы, должен отметить, смогли выбрать место с должным вкусом, Вайтль, — человек в темно-зеленом костюме говорил холодно, отпечатывая каждую фразу и при том практически не размыкая губ. — Видимо, это семейное.

-По всей видимости, — холодно произнес тот, что сидел справа.

Это был молодой — очень молодой — человек, сплошь обряженный в черное. Костюм его был до того старомоден, что его запросто можно было бы перепутать с кем-то из актеров, до того мрачным, что место в таком было разве что на похоронах. Сам человек тоже выглядел ничуть не краше покойника — бледный и чахлый, словно питался одной только пылью и каплями дождя, с черными волосами, он мог бы вызвать жалость...но опять-таки, в дело вступали глаза: и ничего, кроме готовой политься через край ненависти там не наблюдалось.

А я,

Тупой и жалкий выродок, слоняюсь

В сонливой лени и ни о себе

Не заикнусь, ни пальцем не ударю

Для короля, чью жизнь и власть смели

Так подло. Что ж, я трус? Кому угодно

Сказать мне дерзость? Дать мне тумака?

Развязно ущипнуть за подбородок?

Взять за нос? Обозвать меня лжецом

Заведомо безвинно? Кто охотник?

Смелее! В полученье распишусь...

-Отдам вам должное, — голос первого звенел металлом. — Вам удавалось скрываться от нас очень, очень долго. Но всякому представлению наступает конец, и ваша грошовая трагедия — не исключение. Кукловод обречен, когда остается без куклы, а у вас более не осталось в досягаемости уже ничего. Ни лишней карты в рукаве, ни гроша за душой.

-Верно, — слабо кивнул второй. — Я даже не могу подобраться к собственной мастерской. Ваша блокада непроницаема.

-Я думал, вы продолжите скрываться и дальше.

-К чему мне то? — усталый вздох. — Я устал. Я на ногах уже больше года. Я забыл, когда последний раз мог отобедать в достойных условиях.

-Значит, вы признаете свое поражение?

-Я признаю, что вам удалось вынудить меня назначить эту встречу, — в голосе человека в черном отчетливо была слышна злость. — Этого с вас хватит.

-О... — человек в темно-зеленом растянул губы в ядовитой улыбке. — Я должен это понимать как намеренье биться?

-Понимайте, как угодно.

-И с чем же вы намерены выступить? — очередная усмешка. — Быть может, одолжить вам для честной игры что-либо из моих собственных запасов? А после мы назначим время...время, на которое вы оттянете свою смерть...

-Ваш хлам мне без нужды, — плюнул второй. — Мне достаточно того, что имею.

-Но вы не имеете более ничего, — резко бросил первый ему в ответ, и с каждым словом его речь все больше наливалась злобой пополам с мрачным торжеством. — Все подступы к вашей мастерской блокированы. Денег у вас более не осталось, а все, на чью помощь вы смели рассчитывать, дали вам от ворот поворот. И, разумеется, у вас в запасе нет ни одной куклы. Ни куклы, ни заклятья, что помогло бы выпутаться, скажу я вам. Перед тем, как явиться сюда, я проверил это здание с крыши до подвала. Ни малейшего следа магии. И ни одного механизма. Вы банкрот, Вайтль. И потому расплатитесь за деяния своей семьи тем немногим, что у вас осталось — вашей жизнью. Но прежде...да, вы верно тянете руку к своему карману. Медальон. Я бы не хотел подбирать его с вашего бездыханного тела, так что...отдайте его мне сами и я позволю вам жить до конца представления.

Худая рука в белой перчатке опустилась в карман, вытягивая увесистый серебряный медальон. Отщелкнула крышку, обнажая компас, у которого Север, очевидно, ходил в кровных врагах. Человек в черном подарил компасу долгий и тяжелый взгляд.

Не желчь в моей печенке голубиной,

Позор не злит меня, а то б давно

Я выкинул стервятникам на сало

Труп изверга. Блудливый шарлатан!

Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый!

О мщенье!

Ну и осел я, нечего сказать!

Я сын отца убитого. Мне небо

Сказало: встань и отомсти. А я,

Я изощряюсь в жалких восклицаньях

И сквернословьем душу отвожу,

Как судомойка!

Тьфу, черт! Проснись, мой мозг!

-Медальон, Вайтль. Быстрее, я жду.

-Все мы чего-то ждем, — бесцветным голосом протянул человек в черном, отщелкивая крышку по иную сторону — взгляд его остановился на часах, точного времени отнюдь не показывавших. — Вы — моей смерти, а я вот, вашей...знаете, в чем закопалась вся ирония?

Светловолосый человек лишь вопросительно выгнул бровь.

-Им одно время, что вашей, что моей. Видите ли, мой друг, в мире есть два типа людей...

1. Гости

Mit Hunger und Kalte verbring' ich die Nacht,

der Tag hat wie immer kein Brot mir gebracht.

Mein treuer Begleiter seitdem Vater starb,

ist seine Laute, die vorm Tod er mir gab...

(Schandmaul — Der Spielmann).

1986 г. Байройт, Германия.

-...рекомендует оставаться дома...

Замерзшие стекла такси искрились, будто лед. Крупные хлопья снега, кружась, сыпались вниз почти как клочки бумаги, падали, добавляя материала к и без того уже исполинской белой скатерти, накрывшей город.

-...самая страшная буря десятилетия...

Радио хрипело так, что становилось откровенно не по себе. Каждая вторая фраза завершалась очередным взрывом помех — этот треск бил по ушам, но водитель — сонный человек неопределенного возраста — продолжал волочить свое облепленное снегом старое чудище вперед, прикусывая измочаленную, но так и не знавшуюся с огнем сигарету. Ехать было уже недалеко — еще улица, быть может, две. Вот машина свернула направо у старенькой церквушки, которая уже напоминала вознесенную над домами огромную сосульку, и, добравшись до середины совершенно пустой улицы, остановилась там, где снег уже успели счистить. Водитель медленно протянул руку назад, принимая деньги.

С трудом открыв дверь, единственная пассажирка выбралась наружу — холод стоял такой, что она с трудом переставляла безнадежно затекшие ноги — и почти сразу же провалилась по колено в сугроб. Вытянув наружу увесистый чемодан — парой таких можно было бы замечательно надорвать спину — закутанная в простенькое темно-синее пальто девушка сделала пару шагов вперед, каждый из которых стоил большого труда: едва выдернув ногу из снега, она почти сразу же проваливалась в него вновь. Холодный ветер словно торопил ее, подталкивая в спину — сделав еще несколько вялых шагов вперед, она обернулась...

...как оказалось, только для того, чтобы получить в лицо очередную пригоршню снега: взревевшая к тому моменту движком, машина дала старт, забросав ее белыми комьями с ног до головы. Наружу жаждало вырваться очень много ни разу не теплых слов, но для того пришлось для начала отплеваться от снега и протереть глаза, пока их не сковало морозом — а к тому времени такси уже оказалось так безнадежно далеко, что не было ровным счетом никакого смысла зря сотрясать воздух, даже чтобы отвести душу. Тяжело вздохнув — ни на что больше ее уже попросту не хватало этим промозглым, насквозь промороженным утром — она, наконец, шагнула на тротуар, ступая к небольшому двухэтажному домику: с обеих сторон его прижимали два огромных соседа, зло сверкающих всеми своими покрытыми изморозью окнами. Было по меньшей мере удивительно, что это крохотное сооружение еще не раздавило тут, как в тисках — или попросту не снесли во имя заботы о красоте городского пейзажа.

Та, что подошла к мутной стеклянной двери — согласно изрядно потускневшей табличке, тут была часовая мастерская и магазин некоего Т. Энгеля — остановилась у порога, пытаясь хоть что-то сделать со своим внешним видом. Кое-как пригладив растрепанные и намокшие светлые волосы и стряхнув с одежды основную массу снега, грязи и воды, она устало поставила чемодан у порога и подергала ручку. Ничего. Толкнув дверь, она добилась того же эффекта — осталось лишь в очередной раз вздохнуть и начать искать взглядом звонок или хоть что-то, что помогло бы пробиться внутрь, пока она еще не совсем стала похожа на простоявшее целый день под дождем, а после побывавшее в холодильнике огородное пугало. Звонка, однако, не наблюдалось — и осталось лишь стучать. По ту сторону зазвенела от тряски решетка — похоже, они еще даже не успели открыться — и, спустя показавшееся ей настоящей вечностью время — к вещам звенящим прибавились ключи.

Решетка с мерзким лязгом отъехала в сторону, дверь же распахнулась так лихо, что стало как-то даже не по себе. На пороге стоял — точнее говоря, возвышался — худощавый старик с копной снежно-белых волос и небольшой бородой, в накинутом на плечи изношенном до предела возможного черном бархатном костюме. Черные глаза, скрытые за очками, уставились на нее почти свирепо.

-Мы закрыты. Приходите завтра, — каким-то бесцветным голосом произнес хозяин, почти уже рванув дверь обратно — но она все же успела толкнуть вперед чемодан.

-Дядя Тимо, стойте, — голос ее почти перекрывал вой ветра. — Это я, Эльза. Мы ведь вам звонили вчера...

На секунду ей показалось, что дверь сейчас все равно захлопнется, а ее так и оставят тут околевать. Невыносимо медленно старик поправил очки, разглядывая ее почти в упор, а затем и вовсе снял их, словно так было лучше.

Эльза подарила ему ответный взгляд — взгляд более чем удивленный: с глазами Тимо творилось нечто странное. Такого количества лопнувших сосудов разом, во всяком случае, видеть ей никогда не приходилось — не говоря уж о малинового цвета пятне в самом низу левого глаза — словно кто-то туда хорошенько зарядил чем-то тяжелым. Вот только тогда, наверное, был бы и синяк...

-А-а-а, Эльза, — он как-то глупо улыбнулся и отступил на шажок. — Не узнал сразу. Когда я последний раз к вам приезжал, ты была... — на лице с резкими чертами читалась напряженная работа мысли. — Ох, даже и не вспомню уже, — он вдруг всплеснул руками. — Да ты же вымокла до ниточки! Входи, пожалуйста, входи...

Шагнув за порог — помещение оказалось не особо-то и большим — она первым делом наткнулась на большое зеркало, после чего смогла по достоинству оценить свой внешний вид и буквально почувствовать, как опускаются руки. Забрызганная грязью, снегом, растрепанная шальным ветром, да к тому же еще и совершенно не выспавшаяся — вот уж точно, лучшего впечатления и не подашь — учитесь...кто захочет.

-Мне сказали, что ты ненадолго, — прохрипел старик, вновь загораживая дверь раздвижной решеткой. — Неделя. Так?

-Да, — все еще глядя в зеркало — Господи, просто мокрая ворона — неопределенно пробормотала она. — Пока все...не уляжется.

-Что ж, на неделю, я думаю, меня хватит, — он подернул плечами — чересчур нервно, как ей показалось. — Комната наверху. Та, что в конце... — Тимо вновь странно дернулся и застыл, словно забыл нужное слово. — Да. В конце коридора. Так...пальтишко можешь здесь... — он неопределенно махнул рукой в сторону невесть что делавшей за массивным прилавком вешалки. — Сходи переоденься, да поживее. Простудишься, а мне потом...

Эльза вновь подарила ему удивленный взгляд — теперь уже его спине. Брат отца всю жизнь, как она слышала, был человеком странным — если не сказать больше — но вот в чем-чем, а в плохой памяти его обвинить было нельзя. О нет — в своей старости он держался так, словно вовсе ее не замечал, сохранив ясный ум, зрение...одним словом, все то, чего она сейчас никак не могла разглядеть в этом человеке, с трудом заканчивавшим самые простые фразы и насилу узнавшим ее, стоя почти впритык. Мысль позвонить домой — все равно бы пришлось это сделать, сообщив о том, что она успешно добралась — была холодной и противной, как то, что творилось сейчас за окном, ее хотелось отбросить побыстрее. Нет, все-таки он прав. Вначале она сходит наверх и переоденется, а уж потом станет раздумывать об этих странных переменах в человеке, у которого ей предстояло провести первые семь дней этого совершенно не задавшегося зимнего месяца.

К одеревеневшим конечностям постепенно возвращалось хотя бы подобие подвижности — она быстро оттаивала, но вместе с ней это радостно делали и все оставшиеся на одежде снежинки. Поднимаясь наверх по узким деревянным ступеням, Эльза на мгновение остановилась. Интересно, как давно он тут убирался? Отец, что с ним виделся чаще всего, постоянно говорил, в каком бардаке живет Тимо, как порой ужасно обходится с собственными клиентами...последних у него, наверное, кот наплакал, особенно сейчас. Выбравшись наверх — коридор был доверху набит какими-то ящиками и коробками — она пробралась меж последних, и почти уже дотронулась до ручки той самой последней по коридору двери...

Дверь открылась сама, хлопнув о стену с такой силой, что она с трудом сдержалась, чтобы не отскочить.

-Я, кажется, попросил меня не беспокоить, когда я работаю, — холодно произнес, выходя в коридор, молодой человек в странном наряде.

На вид он был ее возраста — ну, быть может, на полгода постарше. На вид он был...

Нет, "странный" было вовсе не подходящим для него словом — оно не выражало ничего и на десятую долю.

Молодой человек был бледным и изможденным на вид — словно его потянули за голову с ногами чуть-чуть, да и бросили туда, откуда взяли. Дурацкому щегольскому пиджаку было место в музее — да и выглядел он таким тесным, что странно, как еще не задушил своего владельца, сверкающие отлакированные ботинки напоминали своими носами кинжалы, а платок, топорщившийся из нагрудного кармана, наверное, можно было смело развернуть и использовать как кружевную палатку. Белые перчатки на руках и черная грива — с ножницами парень, похоже, давно не знался — завершали картину, последним же ее штрихом было длинное черное пальто с запыленными полами. Господи, что это за чучело и из какого забитого молью шкафа оно вылезло?

-Я, кажется, попросил меня не беспокоить, когда я работаю...

Он ведь и правда просил — более того, сдобрил сию просьбу ставшей уже привычной за последнее время порцией чар. Крайне грубая форма гипноза, грубая и примитивная, требующая непосредственного зрительного контакта — отчасти ему было стыдно перед собой за то, что приходилось опускаться до такого убожества. Была и еще одна проблема — впечатывая в хозяина дома один образ за другим столько дней подряд, закрепляя и обновляя свой морок, он уже порядком "посадил" его зрение. Прошлым утром, столь же холодным, что и нынешнее, он уже успел в том убедиться — радужная оболочка глаз часовщика, казалось, пошла трещинами — еще неделя в таком темпе и владелец дома определенно ослепнет. Это станет крупной проблемой: чары не вечны, а вбить их вновь незрячему он не сможет. Придется снова съезжать. Снова. В такую лютую метель...

-А кто вы, собственно, такой? — спрошено это было настолько удивленно и в какой-то степени нагло, что все его размышления просто-таки смыло — пришлось обратить внимание на реальность, на коридор...

В котором он теперь был, увы, не один.

Коротко моргнув, Юст окинул стоявшую напротив особу усталым взглядом. Не слишком длинные светлые волосы, мокрые и разметавшиеся по лицу. Лицо, в отличие от голоса, спокойное и даже приятное — если сравнить со всеми теми лицами, что заглядывали в прошлые дни вниз, так и вовсе...впрочем, общей характеристики "жалкий" вид ее все-таки не избегнет. Когда идет дождь или снег, всегда можно найти, как с ними справиться: простенький автомат-зонтоносец, например. Или поле, отталкивающее все это куда подальше. Или...

-Вы что, язык проглотили?

Опешив от такой наглости — да где ее воспитание? — маг подавился своими текущими словами, но все-таки заговорил — с должным достоинством, разумеется:

-Боюсь, это я должен спрашивать, кто вы и по какому праву ступили без дозволения на то за порог этого дома, — мрачно произнес он, шагнув вперед и отбросив лезущие в глаза волосы. — Не припомню, чтобы хозяин сей скромной мастерской кого-то приглашал сюда...

Ага, проняло — вон как глаза раскрыла.

-А я не припомню, чтобы дядя Тимо говорил, что у него теперь постоялый двор, — не менее мрачно бросила нахалка в ответ. — Но так мы с вами, похоже, ни к чему не придем, — она вздохнула и, кажется, попыталась расслабиться. — Эльза. Эльза Шмидт. Владелец этой, вашими словами, "скромной мастерской" — мой дядя. Приехала сюда... — она вдруг осеклась. — Нет уж, погодите. Теперь ваша очередь!

Нет, определенно нахалка, каких свет не видывал. Впрочем, разве он видел других среди непосвященных? Разве встречал хоть бы одного, отличавшегося от остальных за все то время, что вынужден был терпеть их общество? Разве хоть кто-то из них вообще владел манерами хотя бы как концепцией? Нет, нет, и еще раз нет. Очередное подтверждение того, что семья поступила более чем правильно, когда избрала уединение. Ладно, это всего лишь имя — и назовется он, пожалуй, своим: еще не хватало ломать комедию пред такими вот "гостями"!

-Мое имя Юст, — выдохнул маг, сделав еще шаг вперед. — И я тоже, к вашему сведению, состою в родстве с хозяином сей мастерской...

-Да? — кажется, она удивилась еще больше. — И кем же, простите мое любопытство, приходитесь...

-Не знаю, почему вы возомнили, что имеете какое-либо право чинить мне допрос, но я — младший сын его двоюродного брата, — резко произнес маг. — Хозяин сей скромной мастерской любезно согласился дать мне приют до тех пор, пока в моем собственном доме не будет закончен...ремонт.

-Ремонт, значит...

-Мой дом сильно пострадал, — чувствуя, что нужно еще что-нибудь добавить, он приклеил к прошлой фразе еще чуть-чуть слов. — От этой бури.

-От бури? — ее брови удивленно поползли вверх.

-Именно так, — кивнул он. — И то, что я нахожусь здесь, вовсе не значит, что у меня нет никаких обязанностей. Я занят важной работой, поэтому попросил бы вас впредь вести себя потише.

Похоже, все. Он уже развернулся на каблуках, собираясь исчезнуть за дверью, когда эта промокшая до пяток нахалка снова его совершенно бесцеремонно окликнула.

-Постойте! Но ведь дядя Тимо сказал, что это будет моя комната!

-Вздор, — фыркнул маг, вновь развернувшись — так резко, что остроносая обувь щелкнула. — Я занимаю эти комнаты уже не первый месяц.

-Комнаты? Погодите...все?

-А как вы думали? У меня много вещей, — он снова развернулся к дверям. — С вас льется вода.

-Спасибо, что заметили! Может, подскажете, где тут можно обсушиться?

-Ванная комната в конце коридора, — поморщившись, ответил маг, открыв-таки дверь. — Буду признателен, если вы также вытрете за собой все, что с вас успело натечь. Прощайте, — шагнув назад, в комнату, он поспешил захлопнуть дверь.

Нет, и правда, что за нахальное создание! Как же все-таки сложно прятаться среди них — не успеешь уладить одну проблему, как ее место спешат занять хорошо если две. Выждав еще пару минут — пока стихнут шаги в коридоре — маг осмотрел комнату, словно видел ее впервые в жизни.

Выбрано это помещение из всех прочих было не случайно — пол тут оказался самым гладким, без единого сучка, и потому идеально подходил для того, чтобы выстроить способную выдержать достаточно долго оборону. Выписанные на полу магические круги и вырезанные там же ровные столбцы необходимых символов он укрыл за найденным на чердаке ковром — безнадежно испачкав тогда свои перчатки и страшно расчихавшись. Нет, все-таки такая работа не для его рук — эти руки должны творить, а не таскать всякую мерзкую рухлядь. Комната имела лишь один шкаф с деревянной дверцей — туда были сложены и надежно заперты все вещи, что он успел когда-то унести из дома. Комната имела лишь одно замазанное изморозью окно — в первые дни свои здесь он заставил старика заказать туда решетку. Кровать в дальнем углу была мятой, жесткой и чудовищно скрипучей — каждый раз, стоило ее коснуться, он ощущал омерзение. Не было больше тяжелых штор из черного шелка, не было мягкой и всегда прибранной их куклами постели — старой, с резными ножками...не было больше часов, что будили его ровно в шесть своим беспощадным звоном, не было даже трех стаканов — с водой и травяными настоями — на прикроватном столике...

А эта пыль, этот холод! Сколько раз он забывался, хлопая в ладоши и ожидая, когда на зов явятся две совершенно одинаковые служанки, чьим единственным отличием были семейные клейма на шеях, и начнут свою монотонную работу. Сколько раз он заваривал себе чай и, попробовав, с отвращением выливал — раз за разом получалась мутная и горькая гадость. И даже обувь — даже обувь! — некому было начистить за ночь...

Отмерив шагами свой путь до кровати, Юст фон Вайтль, двенадцатый глава семьи, а теперь и ее — как же горько это осознавать — единственный живой представитель, опустился на скрипучее недоразумение, прикрыв глаза. Он справится. До сего момента он справлялся прекрасно, уже не единожды избегнув смерти, уже не раз вывернувшись из расставленных на него силков. Он справится. Вот только...

Ты это сделал.

Прогнать это никак не получалось — это приходило едва ли не каждое утро, едва ли не каждую ночь. Это было чем-то большим, чем просто злая, гадкая до тошноты частичка прошлого, что намертво к нему прилепилась.

Ты. Это. Сделал.

Можно открыть глаза — все равно толком не поможет. Можно уткнуться лицом в жесткую ткань — все равно никуда не уйдет. Все равно не оставит.

Ты это сделал, щенок.

Ощущение такое, что на левой руке развели небольшой костер. Боль размывает мир, и без того уже откровенно изуродованный — вытянутый, согнутый, утративший все цвета, кроме черного и белого...

Смотри.

Скрипучая черная кожа перчатки, что сжимает его воротник. Больно дышать. Больно думать. Больно просто быть.

Смотри на меня.

Его образ никак не желал становиться целым, существуя в памяти лишь кусочками, осколками былого кошмара. Высоким черным цилиндром и костлявыми руками в перчатках. Грязно-зеленой змеей галстука. Огромными зеркальными очками, в которых отражалось его собственное скованное болью лицо.

Смотри!

На клочки распадался сам день, не оставляя больше...

Только крики боли.

Его. Ее.

Я сброшу тебя в ад, маленький выродок!

Открыть глаза он смог не сразу — но едва это удалось, уперся взглядом в холодный, ставший уже ненавистным потолок, отчаянно пытаясь изгнать все прочь.

День, когда он был в шаге от смерти.

И день, когда смерть вернулась за ним — за ними всеми.

Человек, выходящий из-за деревьев...скрип оживших без всякого ветра ветвей...

Хватит. Да сколько же можно. Хватит. Пожалуйста...

Потолок. Смотреть на потолок — не туда. Все, что было тогда, должно изорвать в клочья, сжечь, рассеять...

Нет. Еще не время.

Еще не....

Пока что он должен помнить. Пока что должен ненавидеть. Ненависть согреет в любую стужу.

Грязь и боль былого с трудом, но схлынула прочь, оставляя после себя только привычный уже озноб. И привычные мысли.

Бенедикт, подлое животное, исчахни и сгинь. Я призову тебя к ответу, вот увидишь. И к смерти.

Напоминание о необходимости держать себя в руках было сродни булавочному уколу и колол он себя уже не первый раз. Он справится. Он уже не тот изнеженный мальчишка, что прятался в тенях и позволял себе надеяться на мать с отцом. На то, что они когда-нибудь вновь переступят порог дома. Это время отмерено и кончено. Этого времени больше нет. Он справится — справлялся же он как-то все эти дни, все эти недели, все эти месяцы...

И все же. Как тяжело, отец. Как тяжело.

Он в очередной раз вспомнил старые наставления. Жизнь мага — это, как выразилась когда-то мать, эксперимент в области социального дарвинизма, бестолковый и бесконечный в равной степени. И мир всегда готов поддать жару. Когда он спросил, что это значит, она объяснила все так, чтобы он накрепко запомнил. Перестань дергаться лишь на миг и тут же уйдешь под воду, перегни палку — хрупкий баланс будет нарушен: что так, что этак — тебя уже нет, лишь гуляют по миру смутные, быстро выветривающиеся воспоминания у старожилов. Ну да еще Метка, органы или слепок с разума, ушедшие тому, кто оказался половчее. Жизнь требует постоянной интуиции и смерть это вовсе не кара за какие-то там грехи. Смерть справедлива — это лишь естественное наказание за лень, отсутствие знаний и такта, беззаботность и неумение приспособиться к этикету скрытого мира.

Нельзя не признать — он, кончено, позволил слабости на какое-то время сковать его, но теперь пребывал в некоем болезненном исступлении, готовый действовать с холодной головой и всеми оставшимися у него силами.

Ты этого не избегнешь, Бенедикт. Не верю. Знаю. Этого достаточно.

Откуда-то изнутри поднималась желчная горечь, затопляя сознание. Даже если он выпутается, их это не вернет. Никогда не вернет.

Запустив руку под мятую, жесткую подушку, он вытянул наружу пистолет — старый, принадлежавший еще деду. Касаться оружия было неприятно, оно было холодным и мерзким, словно он щупал какую-то жабу. Он никогда не стрелял и надеялся, что никогда и не придется. На первом месте было, конечно, желание оставаться чистым — маг должен быть повергнут с помощью магии или ее производных, но не так грубо. На втором, увы — примитивное опасение что-нибудь вывихнуть при стрельбе или же попасть мимо цели и зазря опозориться. Отложив пистолет подальше, он вытянул действительно важную вещь — старое письмо на изрядно уже выцветшей бумаге. Письмо, что его отец получил, когда он был еще так мал. Одно из старых писем от рода Морольф. Его шанс. Его пропуск. А ведь казалось бы — всего лишь мятая, с оторванным уголком, бумажка. Какая же малость иногда отделяет смерть от спасения, даже подумать страшно...

Эту бумажку он берег пуще всего остального, что в спешке забрал из осажденного дома. Он мог потерять, мог бросить на своем пути многое — но только не ее. Совсем скоро она, наконец, сыграет свою роль — совсем, совсем скоро, когда он прибудет в Нюрнберг...

Смесь нетерпения и бессилия ощущалась едва ли не физически. Он не мог заставить время идти быстрее, не мог спешить, не мог рисковать. Бенедикт не был дураком — иначе бы он никогда не смог даже подобраться к отцу — и ему наверняка хватило ума установить слежку за самыми очевидными путями. Нет, рискни он снова выйти на путь, выйти одному — его выследят и перехватят...Бенедикт или тот жуткий толстяк с мертвым взглядом. Нет, так дела не делаются, а потому — терпение и только терпение. Совсем скоро он сможет сорваться с насиженного места. Вручить письмо и получить все, что ему нужно в уплату старых долгов и по старой же дружбе.

Легко сказать, да сделать сложнее. Деньги почти на исходе — а все, что осталось, увы, совершенно недосягаемо. Если только...нет, нет. Слишком опасно. Слишком. Он будет работать по плану. Плану, которого придерживался все это время.

Для начала он завершит машину — осталось уже совсем немного. После, с ее помощью, сможет, наконец, выбраться отсюда, и, воспользовавшись поездом, доберется до Нюрнберга. А там, если только записи отца и этот бездарь Франц не врали...

Там он, наконец, получит помощь, которая окупит все эти скитания.

Вернув письмо на прежнее место, маг собирался было вернуться к работе, но стук в дверь — наглый и громкий — это начинание загубил на корню. Юст почувствовал холодную злость. Он же просил. Просил...

Дверь он распахнул одним резким рывком, уже готовясь обрушить на того, кому выпало несчастье за ней оказаться, всю накопившуюся за долгое время злость.

Сказать, что Эльза была удивлена значило не сказать ничего: встреча, свершившаяся несколько минут назад, привела ее в такой шок, что еще добрых минут пять с той поры, как она зашла в небольшую ванную комнату, она стояла столбом посреди последней, затворив за собой дверь. Стояла и тупо смотрела на свое отражение в запотевшем зеркале. Этот нахал...интересно, почему Тимо ни о чем ее не предупредил? Не хотел оказаться следующим, на кого будут срываться? Возможно, но все же...

Она тяжело вздохнула. Ни о чем таком ее не предупреждали — и если с родителей вполне сталось бы забыть, то вот Тимо...нет, тут явно было что-то не так, вот только...

Нет, потом, потом. Сейчас надо хоть немного привести себя в порядок. Подойдя к зеркалу поближе, Эльза вновь обомлела — все оно было расчерчено в мелкую клеточку угольно-черным карандашом. Да что тут делается? Найдя у стены какую-то на вид не очень страшную тряпку, она парой быстрых движений стерла эту дрянь, после чего, наконец, занялась тем, чем собиралась. Просушить волосы тут было нечем — и, воспользовавшись мятым серым полотенцем, она вышла, оставив ботинки и верхнюю одежду просыхать на вешалках.

Тимо нашелся внизу — старик сидел за прилавком, сосредоточенно читая газету. Решетка была уже прижата к стене, а на дверях появилась табличка, свидетельствующая о том, что мастерская наконец была открыта. Прекрасно — раз он занялся делом, может, она сможет из него что-то выжать...

В конце-то концов. Ей здесь жить еще неделю.

-Дядя Тимо?

Часовщик поднял голову — медленно, словно был механизмом, и шея его порядком уже успела заржаветь. Несколько секунд он глупо хлопал глазами, вытаращившись на нее, но потом заговорил — все так же сонно и странно:

-А, это ты...ты нашла комнату?

-И не только ее, — она постаралась говорить спокойно. — Кто этот...молодой человек там, наверху? Он...

С лицом часовщика вновь случилась перемена — скривившись на несколько секунд, словно ему только что всадили в ухо что-то острое-острое, он качнулся вперед и заговорил — теперь уже с поразительной быстротой.

-Ах, он? Это Юст, девочка, Юст... — он расплылся в слабой улыбке. — Юст. У него серьезные неприятности, и мы...

-Никогда о нем не слышала, — настороженно произнесла Эльза. — Давно он приехал?

-Юст... — часовщик поскреб подбородок. — Месяц или того больше. Моя память уже совсем плоха, но думаю, что так.

-Но ты не говорил, что у тебя кто-то остановился. Ни разу же не говорил...

-Верно, — очередная странная улыбка. — Юст, девочка, человек скромный и тихий, он не хочет, чтобы у кого-то...у меня...были неприятности. Он даже помогает мне с работой...я бы никогда...я... — старик внезапно встрепенулся. — Что я там говорил?

Эльзу передернуло. Теперь она уже всерьез сомневалась в том, что хозяин мастерской был в своем уме — во всяком случае, постоянно.

-Мы говорили про этого...Юста, дядя. Он и правда тот, кем назвался?

-Юст говорит правду, — горячо закивал часовщик. — Всегда правду говорит. Он не врет, не то, что некоторые.

-Он сказал, что занял все комнаты! — воскликнула она наконец. — А вы только что сказали, что я могу...

-Я сказал... — Тимо коснулся пальцами лица. — И правда, девочка, сказал. Погоди. Я схожу поговорю с ним. Не отправлять же тебя восвояси.

-Спасибо, я уж лучше сама, — чувствуя, что бессмысленность этого разговора нарастает, Эльза шагнула в сторону лестницы. — Где тут у вас телефон? Мне нужно позвонить домой.

-Телефон... — Тимо задумался. — Да, телефон. Хорошо. Я его тебе принесу. Принесу...сейчас.

Ждать чего-либо дальше ей уже совершенно не хотелось. Буквально взлетев вверх по ступеням, Эльза преодолела коридор и яростно замолотила в дверь, за которой скрылся чахлый наглец. Будь уж что будет...

Дверь открылась, чуть не ударив ее по лицу. Стоявший на пороге Юст был мрачнее тучи — и смотрел на нее, словно на какое-то надоедливое насекомое.

-Что вам нужно здесь?

-Комната, — бросила она в ответ, избегая встречаться с ним взглядом. — Хоть одну-то я думаю, вы способны мне уступить.

-Исключено, — протянул Юст, не сдвинувшись с места. — Одна комната принадлежит хозяину сей мастерской, остальные он отдал мне.

-Но...где же мне жить?

-Не знаю, — он пожал плечами и спокойно поинтересовался. — У вас все?

-Да вы...вы просто...

Остаток слов она проглотила. Выждав еще несколько секунд, Юст потянулся вперед и захлопнул дверь у нее под носом. С той стороны звякнула щеколда. Восхитительно. Просто восхитительно.

-А зачем вы измалевали зеркало? — крикнула она через дверь — просто не хотелось оставлять за ним последнее слово. — Слышите меня, нет?

Дверь снова открылась — и на нее уставились два усталых глаза.

-Вы...стерли краску?

-Ну да, стерла. А что...

Она чудом успела отскочить — совершенно не обращая на нее внимания, Юст выскочил в коридор и быстрым шагом проследовал в ванную. Ничего не понимая, Эльза кинулась следом.

-Что...что вы делаете?

Юст не ответил — лишь молча продолжал снимать со стены зеркало — едва это ему удалось, как оно тут же оказалось замотано полотенцем и поставлено к ближайшей стене.

-Вам никто не дозволял здесь что-либо трогать, — многозначительно произнес он. — Впредь попрошу вас так не делать.

Эльза молчала, пытаясь собраться с мыслями. Градус чертовщины, творящейся в этом крохотном домике, рос буквально на глазах.

-Послушайте, вы... — наконец, решилась она. — Я не знаю, просто ли вы не с той ноги встали, или с рождения такой...такой, какой есть, но мне сюда разрешили приехать. И я буду здесь жить — нравится вам это или нет.

-Не так давно вы сказали, что жить вам негде.

-Ну, я возьму одну из комнат...

-Все комнаты заняты, — разговор начинал напоминать таковой с машиной — или с попугаем. — Впрочем, здесь есть чердак.

-Чердак? — почти вскричала Эльза. — Вы хотите, чтобы я...на чердаке...

-Почему нет? Вы там поместитесь, — добравшись до дверей, Юст обернулся к ней. — Почему вы на меня так смотрите?

На языке ее сейчас вертелось множество одинаково громких ответов — но, похоже, сотрясать воздух вокруг этой бледной холеры с повадками наследного принца было совершенно бесполезно: он, сдается, даже не понимал, когда говорил какую-либо грубость. Для него это было в порядке вещей — и при этом он сам глядел на нее так, словно она ругалась чем-то по меньшей мере десятиэтажным. Не желая больше тратить на него время, Эльза отправилась вниз — с Тимо, пусть с ним и случилось что-то странное — и то было куда как больше шансов...

Машина представляла собой мерцающий тусклым светом многогранник, сформированный из двух пирамид. В самом начале работы она была довольно простой, но сейчас, спустя почти полтора месяца, количество ее сторон существенно увеличилось. Каждая сторона полупрозрачной фигуры, парившей в каких-то дюймах над поверхностью стола, отражала записанное на нее заклинание — но даже сейчас данная хрупкая структура была далека от завершения.

Заниматься подобным раньше ему не приходилось: знание о машине проистекало из Метки, что змеей обвивала левое предплечье мага. Найти его там оказалось делом довольно трудным — трудным, что уж греха таить, был каждый нырок в память поколений, вполне сопоставимый по ощущениям с купанием в ледяной воде. Раскопки в горах информационного шума, обрывков чужих воспоминаний и бессистемно сваленных знаний требовали колоссальной выдержки — многое здесь нужно было приводить в порядок, но это требовало вмешательства в саму структуру многосложного вензеля из Цепей, требовало времени и сил — которых сейчас, увы, в достатке отнюдь не было. Каждый визит сюда обеспечивал кошмарами ближайшие ночи — это было сродни неудачному нажатию на больной зуб, который даже долгое время спустя не думал прекращать ныть. Вырвав нужную концепцию, выискав методику и впечатав в сознание пример, он принялся творить. Общая идея была проста и элегантна, заключаясь в арифметизации заклинаний и записи их на созданный носитель. Добавленное к длинной, занимавшей в бумажном варианте несколько десятков страниц формуле — для посторонних кажущейся чистым буквенно-цифровым хаосом — заклинание, которое, согласно Метке, создатель ехидно обозначил "симулякром", он решил проблему отсутствия материалов для физической части машины, выплавляя ее из всего, что удалось вытянуть из местной жалкой земли. Вытянуть, говоря честно, не удалось практически ничего — и на создание данной структуры уходили в основном родные силы — всю ночь после первого этапа Цепи нестерпимо ломило. Боль эта, впрочем, была отнюдь не поводом для жалости к себе, а вещью строго обратной — сам виноват, что столько времени провел без тренировок. Так или иначе, очень скоро структура обрела подобие завершенности — и осталось лишь вновь и вновь нырять все глубже в холодные воды Метки, выуживая необходимое. Преобразование было сложным процессом, и он заставлял сознание рисовать его в виде длинной ленты, что заправлялась в машину, где постепенно открывалась новая грань. Машина была недолговечна и крайне зависима от места, где была вызвана в реальность — а еще, конечно же, от постоянной подпитки. Если со вторым проблем не возникало — Цепи работали исправно, то вот пункт за номером первым он сейчас вовсю пытался решить, пытаясь отвязать структуру от единственной чахлой линии, проходящей через квартал, и присоединить к собственной Метке. Тогда машина фактически станет фамильяром — пусть даже без зачатков разума, но так только лучше — и сможет следовать за ним, пока хватит сил ее поддерживать, обеспечивая неоценимую возможность колдовать "в четыре руки".

Сегодня он должен был влить в структуру еще одно заклятье — больше вряд ли будет возможно сделать для этого ни разу не совершенного объекта, созданного второпях, созданного так грубо. Сегодня он должен был отшлифовать структуру, и он честно пытался закончить работу, но из головы все никак не желало убираться прочь смутное беспокойство. Эта наглая девица — где она там сейчас, внизу, у хозяина? — умудрилась расстроить такое спокойное утро своим появлением, да еще и, похоже, всерьез собирается здесь задержаться. Плохо, определенно плохо. Если она вломится в нему в третий раз...

Маг задумался, окончательно отвлекшись от машины. Самый простой вариант, к которому можно прибегнуть — использовать те же чары, что и на старике. Вот только если в случае этого меланхоличного существа, чья воля давно уже была подточена возрастом, все было просто, то с ней...пока еще не совсем ясно, чего от нее ожидать. Можно использовать старика — пусть он заставит ее убраться отсюда, пусть уйдет в какую-нибудь гостиницу...или еще куда. Вариант, несомненно. Но вот что, если она свяжется с теми, кто ее сюда отправил, что, если ей станет ясно, что никакой подобной ему родни у старика и близко нет? Нет, она уже его видела, а это значит, лучше держать ее поближе. Хотя бы до того момента, пока он не закончит работу с машиной и не сможет должным образом зачаровать незваную гостью. Что ж, решено. Пусть остается. Это, конечно, выходит за рамки первоначального плана, но одна из комнат на самом деле все равно пустует — и только дело времени, когда старик вспомнит то и скажет ей...

Пусть остается. Так будет легче держать ситуацию под контролем. Пожалуй, он даже спустится вниз и проинструктирует старика должным образом. Пока еще не поздно. В конце концов, она всего лишь человек. Вздорный и суетливый, пусть — но человек. А человек вряд ли способен испортить его план хоть бы на четверть.

Дозвониться домой так и не удалось — телефон, который по утверждениям Тимо прекрасно работал еще пару дней назад, сейчас не издавал даже самого слабого гудка. Вряд ли тому стоило удивляться — при такой-то погоде удивляться стоило иному: что в домах до сих пор есть свет. Или, например, что с домов не посрывало крыши...

Неуклюже извинившись, старик порекомендовал ей телефон-автомат на углу улицы — вот только для того, чтобы добраться туда, следовало дождаться окончания бури...а та униматься вовсе и не думала. Краткая экскурсия по дому, сопровождаемая монотонными комментариями, захватывающей, разумеется, оказаться не могла. На первом этаже были рабочие кабинеты, здесь же — единственное помещение, которое видели клиенты, здесь же — комната, где хозяин хранил какое-то барахло, уже не способное пойти на продажу, но которое было жалко выбрасывать. Спальня самого Тимо была наверху, в первой же из комнат слева от лестницы, чуть дальше же оказалась комната, которую взяла она — можно было смело сказать, что взяла с боем. Как и о чем старик говорил со своим вторым постояльцем, Эльза не знала — разговор тот проходил за закрытыми дверьми мастерской — но когда они вышли, то Тимо, вновь странно улыбнувшись, сообщил, что "досадное недоразумение" разрешено, и ей, наконец, достались эти жалкие несколько метров, потребовавшие куда как большего числа нервов.

Комната, откровенно говоря, не поражала — старый раскладной диванчик в углу и закрытое решеткой окно — вот и все, чем ей пришлось располагать. Решетка — Эльза заметила это сразу — была новой, и, вспомнив безумную выходку Юста в отношении зеркала, лишь укрепилась в своих подозрениях. Этот заносчивый дохляк чего-то до ужаса боялся — и если решетки еще можно было понять, то расчерченная в клетку зеркальная гладь попахивала откровенным сумасшествием. Не опасался же он, в конце концов, что кто-то пролезет внутрь оттуда? Хотелось обмолвиться с ним еще хотя бы парой слов, но пока она решила повременить — и, разбирая свои нехитрые пожитки — надо будет хотя бы пару веревок над кроватью натянуть — продолжала размышлять. Слова про бурю и "неприятности" не шли из головы: парень явно от кого-то бежал. Кого-то настолько страшного, что почти свел его с ума, заставив заниматься такой чушью, как те рисунки на зеркале...кого-то...

Он в розыске. А дядя Тимо ведет себя так странно, потому как находится в заложниках. Мысль была одинаково простой и страшной — как она только раньше не посетила ее голову? Оторвавшись от почти уже распакованного чемодана, Эльза даже сделала несколько шагов к дверям, но остановилась посреди комнаты, опустив руки. Ну и что она собралась делать? Бросаться в ту самую бурю, откуда только что выбралась? Она ведь даже не знает, где здесь рядом полиция, она ведь даже...

Нет. Прежде всего стоит успокоиться. Да, он встретил ее не самым приятным образом, да, он вообще странный — настолько, насколько человек вообще может быть странным без того, чтобы оказаться в желтом доме. Но даже так, причин для того, чтобы кидаться звать на помощь, сломя голову, этот самый Юст пока не дал — более того, он даже решил-таки вопрос с комнатой. Быть может, он просто встал сегодня не с той ноги, как она сама?

Вздохнув, Эльза вернулась к своим вещам. Она подождет — хотя бы до вечера — подождет и попытается узнать его получше. В конце концов, ей предстоит провести тут целую неделю — а это значит, лучше не создавать себе проблем на пустом месте. Ведь не стоило же так опасаться человека, который, наверное, способен переломиться от сильного ветра?

2. По следам

Найти, раскрыть

Всех к делу причастных,

Схватить, усыпить

И всех предать казни!

(м/ф "Разлученные").

1986 г. Бамберг, Германия.

Холодный ветер колол лицо, словно намереваясь содрать с него кожу. Пробиравшийся заснеженной улочкой человек был закутан по самое горло — картину дополняла массивная меховая шапка. Массивным был и сам человек, однако при всей своей полноте и тяжелой одежде сохранял удивительную подвижность, оставляя глубокие следы на снегу — на нем была тяжелая зимняя обувь военного образца. Мимо прополз, остановившись неподалеку полупустой трамвай — водитель бросил короткий взгляд на прохожего, но тот продолжал упрямо идти сквозь пургу. Экономный, промелькнуло в голове закрывшего двери водителя — не хочет зря тратить деньги, быть может, бережет для своей семьи, или что-нибудь в таком духе.

Водитель ошибался — семьи у этого полного человека среднего роста не наблюдалось, причем уже довольно давно, а золотое кольцо на указательном пальце правой руки имело весьма странную печатку — черная нить, что распадалась надвое и заканчивалась с каждой стороны петлей. Помимо кольца при полном господине был также плоский черный чемоданчик, который он держал в правой руке, почему-то почти на весу. Лицо его — та часть, что была видна меж шапкой и меховым воротником — было ничуть не менее бесстрастным, чем у манекенов за витриной магазина, мимо которого он прошел, входя в аккуратный подъезд многоэтажного дома. На лестничной площадке он немного помедлил, отряхивая одежду от снега, после чего устало вздохнул и направился вверх по ступеням. Пятый этаж — честно говоря, он бы совсем не отказался от лифта.

Оказавшись у нужной двери, он аккуратно поставил чемоданчик на пол, и, оглядевшись по сторонам, натянул тяжелые кожаные перчатки. Довольно быстро отыскав в полумраке телефонный провод, что выходил над дверью и убегал куда-то наверх, вытянул из кармана крохотный пакетик, а оттуда — комочек чего-то серого, вроде глины. Налепив сей комочек на провод, удовлетворенно покивал головой, и, перехватив чемодан левой рукой, пальцем правой вдавил кнопку звонка.

Дверь открыли далеко не сразу — по ту сторону долго возились с ключами. Человек с кольцом уже думал было позвонить еще раз, когда та, наконец, распахнулась. На пороге стояла несколько бледная женщина средних лет — очки, поношенное теплое пальто...кажется, она уже собиралась уходить, а это значило, что он пришел раньше, чем следовало. Обидно, но уже ничего не сделаешь. Человек с особыми приметами вроде него быстро привыкает быть безжалостным.

-Франц уже не принимает, — мрачно произнесла женщина, почти загораживая ему проход. — Приходите завтра...

-Меня примет, — глубоким голосом произнес толстяк, вытянув из кармана небольшой кусочек картона. — Передайте ему, будьте добры...

Женщина поднесла карточку к лицу — и в лице том весьма быстро изменилась. Прохрипев что-то малоосмысленное, она засеменила прочь по ковру, скрывшись в одной из дальних комнат. Не дожидаясь приглашения, человек с кольцом вошел внутрь, сбивая снег с обуви. Сняв шапку и кинув на вешалку — точно на крючок — он прошествовал к дверям, и даже успел открыть их секундой раньше, чем это сделала женщина с другой стороны.

-Франц вас примет, — несколько нервно произнесла она, отходя чуть в сторонку. — Я пойду заварю чай.

-Благодарю, — пробасил толстяк, входя внутрь.

Глаза его, точно два старых, но надежных фотоаппарата, тотчас же принялись фиксировать увиденное. Большой рабочий стол, карты на стенах, полуприкрытая дверь в спальню, метель за замазанным изморозью окном, кресло...

В кресле сидел укрытый до пояса одеялом человек, который чуть приподнял голову и встретился с толстяком взглядом.

-Мистер Хит, — сказал он на хорошем, почти без акцента, английском. — Я еще жив, а значит, вы тут далеко не по мою душонку.

-С этим сложно спорить, — произнес человек с кольцом. — Могу я присесть?

-Конечно. Вон тот стул...нет-нет, берите тот, что справа от окна. Что-нибудь выпьете?

-Я в некотором роде на службе, — подтащив указанный предмет мебели, толстяк осторожно присел — стул жалобно заскрипел, но выдержал. — Надеюсь, ни от чего вас не отвлек?

-Было б от чего отвлекать, я б только порадовался, — человек в кресле горько усмехнулся. — Как вы меня отыскали?

-Работа такая, — лицо толстяка чуть дернулось, похоже, пытаясь вспомнить концепцию улыбки. — Я даже могу сказать, когда вы сюда переехали...

Они вновь встретились взглядами. Человек в кресле был стар и сухощав, его хлипкие, озябшие руки большую часть времени скрывались под одеялом. Почесав жиденькую седую пародию на бороду, он улыбнулся в ответ.

-Итак, Ричард...могу я вас так называть? Чем обязан? — просипел он.

-Мой клиент кое-кого ищет, — Хит положил чемодан на колени.

-В таком случае, странно, что вы посетили меня. Вы же знаете, я отнюдь не занимаюсь такими вещами, как поиски...

-Конечно, — прервал его толстяк. — Вы, напротив, помогаете скрываться.

-Каждый зарабатывает как умеет, — протянул Франц. — Вот вы, например. Вряд ли вы можете сказать, что ваша...профессия очень уважаема. Как и моя. Но и та и другая более чем востребованы нашим обществом. Я не прав?

-И снова тяжело спорить, — медленно опустив руку в карман, Хит извлек оттуда небольшую записную книжку. — Но перейдем к делу. Вы принимали в последние месяцы этого субъекта?

Книжечка раскрылась, и пальцы Хита вытянули оттуда небольшую, явно сделанную второпях фотографию: молодой человек в черном пальто, садящийся в такси. Лицо было частично смазано, но тем не менее его можно было разглядеть.

-Вы были так близко, чтобы сделать снимок, но он сумел от вас ускользнуть? — выгнул бровь Франц. — Как же так?

-Снимок не мой, — пожал плечами толстяк. — Меня обычно нанимают не для слежки. Но вы снова отклоняетесь от темы. Он был у вас?

Рука Франца снова принялась терзать бороду — и без лишних намеков было ясно, что нервы его, похоже, были готовы лопнуть от напряжения.

-Он был у вас?

-Был, — наконец, выдохнул Франц. — Я почти ничем не смог ему помочь...

-Вы сами занимаетесь, в основном, документами, — протянул Хит. — Все остальное вы перекладываете на других...

-В мою задачу входит только помочь установить контакт, не более.

-Точно так. Вы обеспечиваете нужными именами. К кому обратиться в том или ином случае. Обычно, впрочем, речь идет о преследовании с целью взятия под Печать или физического устранения.

-Вы все обо мне знаете, наверное, даже больше меня самого. Так ли вам нужна моя помощь, а, Ричард?

-Данный субъект заплатил вам за работу?

-За новое имя, — нервно пожевав губы, произнес, наконец, Франц. — И за город, где мог бы найти временное убежище.

-Что ж, хоть к чему-то мы пришли, — Хит снова попытался улыбнуться — зрелище было не самым приятным. — Мне, как вы, конечно же, понимаете, тоже заплатили. Пятьдесят тысяч фунтов я получил в свое время за...назовем это серией тактических и стратегических консультаций. По вопросам весьма щекотливым, я бы сказал. Когда планируешь войну против одной из старейших европейских семей, не грех бы посоветоваться, правда?

-Вот уж точно... — глухо произнес Франц.

-Еще сто тысяч я получил в качестве аванса год назад, — продолжал Хит, немного помахав в воздухе фотографией. — И еще столько же, согласно нашему договору, меня ждет по окончании работы.

-Ваш клиент довольно прижимист, — обитатель кресла издал нервный смешок. — Сто тысяч — это цена, скажем, политика средней руки, человека. Никак не мага. И уж никак не Вайтля.

-О да, в излишней щедрости его точно не обвинишь. Но это дело планировалось, честно говоря, как короткий приработок — в конце концов, с наследником рода проблем не предполагалось...

-Он сумел вас удивить, я вижу?

-Скорее, это сделал мой клиент, — развел руками Хит. — Он слишком тороплив, чтобы рассчитывать на успех. Но по крайней мере он знает и принимает свои недостатки — он ведь поступился своей гордостью, обратившись ко мне. Дебют из-за него, впрочем, вышел скомканным, и Вайтль ушел живым. Вот теперь и распутываем клубочек...

-Вы ведь здесь не для того, чтобы мило побеседовать со мной, так? — напряженно произнес Франц. — Давайте уже. Задавайте ваши вопросы.

-Чем вы смогли ему помочь? — резко спросил Хит. — Отвечайте коротко и правдиво, и тогда, быть может, я изменю решение, что принял, входя сюда.

-Сделал для него документы, на случай, если придется выйти в люди.

-На имя?

-Леонард Коль. Послушайте, Ричард, вы правда готовы развести здесь грязь и шум ради какого-то мальчишки?

-Грязи не будет, — Хит пожал плечами. — Я ведь знаю, что у вас две Цепи, да и то чахлые, как вы сами. Нет, грязи не будет. Шума тоже. Если не считать хруста, который даст пара сломанных шей.

-Я сделал ему документы, Ричард. Да посоветовал убраться отсюда подальше.

-Куда? — толстяк чуть наклонился вперед, угрожая сбросить чемодан на пол.

Молчание длилось довольно долго — по скованному напряжением лицу Франца вполне можно было прочитать как минимум часть его нелегких мыслей.

-Не беспокойтесь, — пробасил Хит. — Этот разговор исключительно между нами. Вашей репутации ничего угрожать не будет.

-У покойника она неизменно хороша, да? — язвительно произнес Франц. — Где мои гарантии, что вы уйдете отсюда, когда я все выложу?

-Мой клиент поставил одним из условий абсолютную секретность данного предприятия, — распрямившись, выдохнул толстяк. — И не только в человеческом обществе. Устранение рода Вайтль не должно привлечь ничьего внимания. Входя сюда, я уже понимал, что мне придется тем или иным образом данную секретность обеспечить. Можно сделать это методом наиболее грубым. А можно потратить силы и конфисковать ваши воспоминания за интересующий клиента период. Что предпочтительнее вам?

-Байройт, — глухо произнес Франц. — Я отправил его в Байройт.

-Благодарю за сотрудничество, — Хит медленно поднялся на ноги, сделав короткую запись в книжечке — вместе с фотографией она весьма быстро перекочевала в его карман. — Вы сделали немало, а говорите, что ничем не помогли. Как же так?

-А что я...

-Вы могли бы не тратить мое и свое время, упорствуя ради сохранения того, что вам приятно считать гордостью. Это все, что вы сделали для Вайтля?

-Да, — быстро ответил Франц — слишком быстро, чтобы его собеседник мог бы этим удовлетвориться. — Это...

-Это вранье, — с тихим щелчком чемоданчик раскрылся. — Быть может, попробуем еще один раз? Это все, что вы сделали для Вайтля?

-Я уже сказал, — Франц с силой сжал подлокотники своего кресла. — Повторять по сотне раз не собираюсь.

-Что ж, как вам угодно...

Едва слышные шаги в коридоре Франц не услышал — он обратил внимание лишь на чуть дрогнувшую дверную ручку.

Движение Хита было настолько стремительным, что уследить за ним обитатель кресла никак не мог — его вывел из оцепенения в реальность лишь хлопок выстрела. И звук, с которым там, за дверью, упали, разбиваясь, очки и чашки на подносе. Затем до него добрался мягкий шлепок, с которым тело коснулось пола и хриплый, жалобный всхлип.

-Третий раз по обыкновению последний, — отводя пистолет в сторону, спокойно произнес Хит. — Это все, что вы сделали для Вайтля?

Отпавшая челюсть Франца никак не желала принимать свое законное положение. Он хрипел от страха и злости, по подбородку его ручейком бежала слюна.

-М-Марта...ты...ты ее...

Оружие плавно качнулось, словно неслышно повторяя заданный уже трижды вопрос. Хит, кажется, даже не моргал.

-Я показал ему дорогу, — прошипел Франц. — Он кое-что искал, и я сказал, куда ему направиться. В Нюрнберг.

-И зачем же он направляется в Нюрнберг?

-Старые знакомые семьи. Он говорил, что не успел разобраться, где их искать — бежал из дома в слишком большой спешке. Целый год метался по всей Германии, пытаясь выйти на них самостоятельно. Я подсказал, где они живут.

-Вот как, — чуть опустив оружие, задумчиво выдал толстяк. — Что ж...подобная честность не может не радовать. Ответите честно еще на пару моих вопросов — и я вас покину. Обещаю.

-Не т-тяни... — хрипнул обитатель кресла.

-Это ведь все еще не вся история, я знаю. Что-то еще есть, не так ли?

-Я посадил кое-кого ему на хвост, — огрызнулся Франц. — Продал это имя и этот город тому, кто мог мне хорошо заплатить за добычу, загнанную в угол.

-Как благородно с вашей стороны...и что же, это сильный маг?

-Она не маг, — огрызнулся Франц.

-Вот как... — повторил толстяк. — Что ж, как и обещал, этот вопрос будет последним. Честный ответ — и меня вы больше не увидите. Кто она?

-Археолог. Из Британского музея, — лицо Франца перекосило в безумной улыбке. — А теперь заканчивай с моей памятью и проваливай, выродок.

Его первой жертвой волею судьбы был человек, когда-то давно "исполнивший" его отца согласно приказу на Печать — и не пожелавший тратить силы на взятие живым. Это не было местью, ни в коем случае. Это было лишь работой. Годы спустя ему случалось брать заказы и у того, кто поспособствовал подписанию того старого приговора — в этом не было чего-либо необычного, странного или выходящего, как любили говорить, за грань. Была только работа, а для работы, как известно, нужно не так уж много — быть осторожным и хорошенько думать головой. Ненависть и все остальное тут совершенно ни при чем.

Те, кто занимались работой, весьма быстро обрастали, как шелухой, разнообразными мифами — а еще прозвищами, что цеплялись к ним, словно репей. Магоубийца, Аканта Полсердца, Собирающий Тела...Вешатель. То, что многие называли странным заскоком — и это было самым мягким из определений — лично он сам воспринимал исключительно как доказательство профессионализма, которого ох как не хватало тому малому, что "исполнил" когда-то его отца, а также многим другим его коллегам. Они были грубы и ленивы, они всегда предпочитали простые пути — и потому к нему обращались все те, кого не устраивали методы этих мясников, все, кому цель нужна была живой, а не разобранной очередным неуклюжим взрывом на тысячу отдельных кусочков, которые после приходилось собирать в пакет или соскребать со стен. Он брал живых — а когда то не было необходимо, проводил казнь на месте, спокойно и без лишней суеты. Занимаясь работой, ставить на первое место собственную безопасность было по меньше мере иронично, если не сказать постыдно — и каждый раз, когда он затягивал очередную петлю, он ощущал глубокое внутреннее удовлетворение. Он утирал им всем носы. Он все делал правильно. Он стоил своих денег, и клиент в этом обычно быстро убеждался. Когда чуть больше года назад на него вышел через обычных посредников Бенедикт Кальдервуд — эта фамилия имела определенный вес в Часовой Башне — Хит не ожидал чего-то из ряда вон. Всего лишь работа. Как и всегда...

1985 г.

По утрам с моря всегда поднимался туман — плотный, слоистый, стремящийся все выше и выше, к самым облакам. Обратив взгляд в сторону вод, нельзя было различить ничего, кроме унылой белизны, словно за этими каменистыми утесами кончалась вселенная. Нагромождения скал, увязшие в дымчатой туманной трясине, заросшая сорной травой небольшая дорожка, и кривой, уродливый утес, нависающий над мутными водами — вот что открылось глазам Вешателя в то утро — пришлось, правда, прибегнуть и к помощи бинокля. Там, практически у самого обрыва, на недоступной для любого, кто в ладах со своей головой высоте, стоял высокий особняк, выполненный в тонах столь же серых, что окружающие камни и столь же темных, что морские воды.

Наведенных в городке справок хватило бы, чтобы написать пару-тройку рассказов для любителей загадок. На высоком утесе никто не бывал — даже просто разглядывать стоящий там дом через трубу считалось делом из тех, что молча порицаются, пусть никто и не мог сказать, почему. Серая крыша, тусклый свет в оконцах, практически непроходимые заросли на пути да стены из тумана — вот и все, что можно было разглядеть издали, если постараться. Когда дом появился на своем месте, сказать уже не мог никто, но самые старые из жителей уверяли, что он висел там, над обрывом, еще когда их деды были детьми — такой же ветхий и неприветливый, как и поныне. Историй о доме ходило великое множество — за долгие века они успевали обрасти подробностями самыми невероятными. Говорили о живущих там не одну сотню лет существах, что говорят с утренними туманами. Шептались о странных огнях в небе, которые видели над обрывом каждую весну, о прилетавших порою с моря пугающих звуках и видениях, которые застигали на едва читаемой взглядом дороге редких смельчаков. Одну такую историю он даже припомнил сейчас, отмеряя эту самую дорогу шагами. Давным-давно одна девочка сорвала странный, не похожий ни на что цветок — там, ближе к утесу — и ей стало так худо, что она упала замертво, так и не добравшись до дома. Меньше чем через день умерли те, кто нашел ее и принес в город, а еще через сутки — трое из тех, кто касался тела во время поспешных, наполненных страхом по самое горлышко похорон. Таких историй было множество, и почти все заканчивались одинаково — еще столетия назад весь город будто молча сговорился игнорировать существование дома у обрыва, чтобы не повредиться в уме. Слушая эти истории, Хит только усмехался про себя. Когда маг хочет спокойствия, он его всегда получает — а заботиться о ком-то, кроме себя, у них в привычку входит на удивление редко. Ему, впрочем, опасаться было нечего. У него, как-никак, было приглашение — и пред ним заросли расступались, даря возможность отыскать путь.

Пройдя луговым склоном к горному кряжу, Хит оказался в месте, где не было ровным счетом никаких следов человека — хоть бы одной живой души. Всю дорогу его сопровождали лишь подпирающие небо деревья, колючие кусты и высокая трава, и это было пределом, до которого мог познать сие странное место человек. Тому же, кто нес в себе Цепи, открывалось чуть больше — все здесь было обернуто плотным коконом разнообразных полей: рассеивающих внимание, подбавляющих путнику усталости, нагоняющих страх...

Нет, гостей здесь совершенно точно не жаловали.

Вверх по склону была лишь все та же чахлая трава и какие-то побеги — и чем выше он поднимался, тем больше откровенно неприятных вещей примечал глаз. Типовых магических ловушек не было вовсе, зона действия же полей, судя по тому, что одолевший тело озноб прекратился, имела край где-то там, позади. Подступы к мастерской защищались как-то иначе — и, если он все еще мог доверять своему зрению, в дело тут вступали растения.

Слово "диковинные" убийца бы не использовал — скорее, "неприятные", или, говоря с предельной честностью, абсолютно гадкие. Ветви на ближайших деревьях определенно шевелились без всякой помощи ветра — пусть и не так часто, чтобы это можно было заметить, не присматриваясь. Неестественно зеленая для этого времени года трава, покрытая маслянистыми капельками фальшивой росы не вызывала ровным счетом никакого желания в нее сходить — больше не хотелось только приближаться к зарослям впереди — кусты были усеяны жирными темными бутонами, что колыхались так, будто изнутри их дополна залили...чем-то. С едва доступным уху шелестом во тьме переползали с места на место усыпанные колючками лианы, а стоило задрать голову...

Нет, о том, что мелькало среди этих ветвей, среди желтой паутины и отравленной колючки, он, пожалуй, думать вовсе не станет, последовав мудрому правилу жителей города. В конце концов, он тут по приглашению, а вовсе не с целью штурма.

К главному входу вела мраморная лестница, на забранных свинцом окнах с запыленными стеклами чувствовались прочные узлы защитных чар. Туман вокруг продолжал сгущаться, когда Хит поднялся наверх — и, в соответствии с полученными указаниями, коснулся крохотной кнопки дверного звонка. Наличие в этом месте, где тема уединения плавно сплеталась с безумием, электричества, удивило его на пару мгновений, позволив прикинуть для себя — был ли то какой-нибудь генератор или же дом питался от иных источников. Пока убийца размышлял над этим вопросом, там, внутри, защелкали засовы, и тяжелая дверь медленно отворилась.

Встречать Вешателя вышел призрак — никак иначе назвать эту девушку язык попросту не поворачивался. Неслышной тенью вынырнула она из мрака, поприветствовав гостя. Уже здесь, с первыми ее словами, он почувствовал нечто неладное — а ведь он еще и толком не разглядел...

Голос Вайолы Кальдервуд был скорбным, полузадушенным карканьем — для того, чтобы слова ее смогли добраться до собеседника, ей приходилось каждый раз надрывать горло, весьма быстро погружаясь в пучины сухого, страшного кашля. Но это был лишь голос — когда же дочь Бенедикта выбралась на дневной свет целиком, Хит в очередной раз счел, что пред ним все-таки призрак: ни один живущий человек не мог довести себя до такого истощения и продолжать двигаться, продолжать говорить.

Согласно справкам, которые он успел навести прежде чем отправиться на встречу с клиентом, ей должно было быть не больше семнадцати-восемнадцати лет. Совершенно изможденная девушка имела мертвенный цвет кожи, глаза ее — огромные, светлые — нестерпимо блестели...в них, как и в каждом движении тонких бледных губ чувствовалась некая ожесточенность. Волосы Вайолы были мягкими и тонкими, словно лен, и давно не знали ножниц, обрамляя резкое, отрешенное от всего на свете лицо.

Но были еще и руки — и они перекрывали все остальное с лихвой. Левая рука безвольно висела вдоль тела, покачиваясь, словно рваная тряпка на ветру, пальцами же правой каждые несколько секунд жестоко игрался нервный тик. Руки Вайолы были искривлены и совершенно непропорциональны в отношении друг друга, налицо были все следы тяжелых травм — создавалось впечатление, что кости девушке дробили молотом.

-Вы убийца, которого купил отец, не так ли? — прокаркала Вайола, шаркающей походкой отступая в сторону и освобождая гостю путь в дом. — Прошу за мной. Отец еще завтракает, но вас примет немедленно.

-Я бы предпочел менее резкое определение, — мрачно ответил Хит. — Пока что мне даже еще не платили...

-Он не привык платить вперед, — не менее мрачно произнесла девушка, проводя его глухим темным коридором. — Но сейчас... — она вновь зашлась страшным кашлем. — Следуйте за мной. Я провожу...в кабинет.

Хит ничего не ответил — в настоящий момент он напряженно пытался выискать взглядом хоть что-нибудь, что свидетельствовало бы о том, что он в мастерской мага. Комнаты, которые ему удалось увидеть по пути, обставлены были весьма скупо — выбеленные стены, немного картин и старой мебели, обои с тонким узором...в прислуге, как вскорости выяснилось, у семьи ходило лишь несколько гомункулов: клейма на лицах не позволяли сомневаться в том, что выращены они были на заказ, а то, что они начисто игнорировали присутствие гостя — что их воля была зарезана до того минимума, который позволял выполнять несложную работу по дому и не мыслить ни о чем сверх своих обязанностей. Магической защиты не чувствовалось: либо ее и вовсе внутри не было, что очень странно, либо — вероятнее всего — она была заглушена так хорошо, что убийца не мог ее почуять. Самые темные углы занимали растения — пусть тут они и выглядели до отчаяния безобидно, но более знакомыми человеку со стороны они никак не становились. Высокий статус семьи в Часовой Башне никак не афишировался — напротив, многие детали шептали едва ли не об опале — так ли это было на деле или у семьи были иные причины уже несколько лет таиться тут, вдали от лондонской политики, еще предстояло выяснить.

-Хотела бы задать вам вопрос... — стоило только чуть вырваться вперед, как за спиной снова раздалось жуткое карканье. — Есть ли шанс, что вы не возьметесь за работу?

-Он всегда есть, — остановившись, бросил Хит. — А в чем, собственно...

-Я навела определенные справки о вас, — сухо произнесла Вайола. — Вы, говорят, отличаетесь одной навязчивой идеей. Всегда берете живьем.

-Если есть возможность.

-Если у вас будет возможность... — дочь Бенедикта вновь закашлялась, но в этот раз, кажется, притворно. — Впрочем, сейчас говорить о том слишком рано. Если вы возьметесь за дело, которое хочет вам дать отец, уделите мне после немного времени. Возможно, у меня также найдется, что вам предложить...

Обернувшись, чтобы ответить, Хит встретил взглядом лишь пустой темный коридор — бледная тень скрылась, растаяла во мраке, словно ее и не было. Пожав плечами, он двинулся дальше, завернув за угол — и тут же уперся в массивную дубовую дверь.

-Вы можете зайти, — возвестил холодный голос по ту сторону раньше, чем он приблизился к порогу. — Не тратьте время попусту.

Сдержав рвущийся наружу язвительный ответ, Хит шагнул вперед и толкнул дверь. Клиент не особо нравился ему уже с этих, первых слов, но в одном он был прав — тянуть и правда было незачем.

Бенедикт Кальдервуд сидел в плетеном кресле у большого окна — все за стеклом было затянуто сизо-серой стеной тумана, сквозь едва заметную щель долетал шум разыгравшегося моря. Старенький столик из какого-то темного дерева, почти уже приконченный завтрак, состоявший из чашки кофе и нескольких тостов с вареньем, свежий номер "Financial Times"...держа одной рукой кружку и прихлебывая то, что там осталось, другой маг разворачивал газету на столе, лениво просматривая первую полосу.

-Вы опоздали на три минуты, — произнес маг, опрокидывая в кружку увесистый на вид кофейник.

-Пробки, — пожал плечами Хит.

-В работе вас тоже задерживают подобные мелочи? — выгнул бровь Бенедикт, отпивая из чашки.

-В работе меня не задерживает ничего. Но пока что вы мне не платили.

-Понимаю, — на губах мага заиграла холодная улыбка. — Люди вроде вас бесплатно даже в зубах не ковыряют. Хорошо, садитесь...

Прежде чем опуститься в кресло, поставленное напротив стола, Хит в очередной раз бегло осмотрел кабинет. Практичное местечко, ничего лишнего. Все та же белая краска на стенах, тяжелые шторы, отдернутые в сторону, гладкий деревянный пол, пара книжных шкафов...похоже, клиент его до омерзения осторожен — не хочет выставлять на обозрение чужаков ровным счетом ничего, ни одной лишней пылинки.

Кроме, разве что, всей этой омерзительной на один только вид флоры.

-Прежде чем мы начнем говорить о делах... — рассевшись в кресле — удивительно, но то без проблем вместило его фигуру — Вешатель чуть подался вперед, к столу. — Я бы хотел удовлетворить один свой интерес, если позволите.

-Речь о защите мастерской? — сухо спросил маг. — Если да, то вы не первый, кто задает сей вопрос. И я отвечу на него вопросом же. Если вы профессионал, как меня старались уверить, то наверняка собираете информацию не только лишь о цели, но и о клиенте, пусть даже потенциальном. Вот и ответьте мне, что вы уже выяснили о нас?

-Откровенно? — прищурился Вешатель.

-Предельно, — маг отставил чашечку в сторону.

-Что ж, если речь конкретно о вашей персоне... — толстяк на мгновение задумался. — Четвертый ранг по табелям Башни, элементное сродство — Вода и Земля, расположение Цепей типовое, количество...

-Если вы надеялись меня впечатлить тем, что прочли мое личное дело, то надежда ваша — пыль, — фыркнул Бенедикт.

-...специализация вашего рода — различные...манипуляции со всем, что имеет отношение к растительному миру, доказательства чего я и встретил по пути сюда, — невозмутимо продолжал Вешатель. — Следовательно, ваша защита и сплетена соответствующим образом.

-Значит, вы задали вопрос, ответ на который уже знали. Для чего же?

-Мой вопрос несколько иной. Я понимаю, как вы выстроили свою оборону, хочу лишь поинтересоваться — насколько она надежна?

-Что ж... — маг протяжно вздохнул. — За время, что вы добирались до моей мастерской, я мог уничтожить вас самое малое шестнадцатью способами, девять из них довольно-таки болезненны. Только полная бестолочь зазря хвалится картами, что у него на руке, потому от подробностей я вас огражу. Могу лишь добавить, что достаточно одного моего слова — и весь этот утес вместе с прилегающим лесом станет для любого гостя ядовитой клеткой или лабиринтом без выхода. Вы удовлетворены?

-Вполне, — кивнул Хит. — Я бы мог рассказать вам о пяти или даже семи способах преодолеть ваши защитные порядки, но пока что вы мне еще не заплатили, так что огражу вас от подробностей столь же милосердно, как и вы поступили со мной. Еще вопрос, если позволите...

-Я уже начинаю сомневаться в необходимости вашего присутствия здесь.

-Последний, уверяю, — быстро произнес Хит. — Мне показалось странным, что при вашей богатой родословной я не заметил в вашей мастерской ни единого предмета, что отсылал бы к прошлому. Это осторожность или нечто иное?

-Это лишь нежелание хвалиться чужими заслугами, — раздраженно ответил маг, поднимаясь на ноги и подходя к окну. — Видите ли...

Теперь, когда Бенедикт вышел на свет, его можно было как следует рассмотреть. Он мало отличался от той фотографии, что Хит нашел в личном деле — ничуть не менее мрачный, ничуть не менее высокий. Перчатки на руках, холодные злые глаза, резкие черты лица и жесткие светлые волосы...

-Не мне судить чужие предпочтения, но я предпочитаю, чтобы меня оценивали исключительно по моим собственным делам, — уставившись в окно, сухо выговаривал Кальдервуд. — Ибо мы достигли куда большего, чем наши предки. Гордиться какими-то чумазыми ведьмами да друидами-пьяницами с именами вроде Лойг Глаза-в-Кучу? Вот уж увольте. Сорок процентов всех растительных материалов, которые получает Часовая Башня для алхимических и прочих изысканий, обеспечивает наша семья, и это я еще не касаюсь темы наших легальных предприятий в человеческом мире. Я считаю, лучше уж вспоминать это, чем всяких грязных бестолочей, считающих отрезание голов и болтовню с духами приятным времяпрепровождением. Не поймите меня неправильно, но это все пустое прошлое, — чуть помолчав, добавил маг. — Если вы ожидали увидеть здесь полоумных экологических террористов, я вас разочарую. Природа лишь наш инструмент, а иногда оружие. Все остальное — труха. Ответил я на ваши вопросы?

-О, более чем, — произнес Вешатель. — Осталось лишь спросить...стойте-стойте, — он улыбнулся про себя. — Спросить о деле. Вы ведь не просто так меня отыскали, правда?

-Я рад, что мы, наконец, к этому перешли, — маг вернулся к столу, опускаясь в кресло. — Мне необходимо в краткие сроки собрать максимально возможное количество информации по одному роду. В дальнейшем мне также потребуется ряд консультаций касающихся запланированного мною мероприятия.

-И что же вы планируете? — холодно спросил Хит.

-Устранение всех без исключения членов упомянутого рода, — не менее холодно произнес Бенедикт, сверкнув глазами. — Спросите меня о причинах?

-Помилуйте, зачем? — пробасил Хит. — Я палач, а не психолог. Но если вам угодно...с моими расценками вас уже должен был ознакомить посредник, через которого вы установили контакт. Вы вносите аванс и излагаете суть вашего дела.

-Почему не обратным образом?

-Потому что я уже не раз встречал клиентов, которых в какой-то момент начинала одолевать паранойя. Они начинали бояться, что сказали слишком много человеку, которого в итоге так и не наняли для исполнения их целей. Нередко эти страхи приводили к, скажем так, осложнениям для обеих сторон, которые иногда заканчивались не самым приятным образом. Потому с некоторых пор клиент вносит аванс заранее, чтобы я имел, скажем так, некоторую компенсацию, если означенный клиент вдруг, скажем так, решит выкинуть тот или иной гадкий фокус — и мне придется прибегнуть к защитным мерам...

-Бывало и такое? — отодвинув в сторону чашку и закрыв, наконец, газету, поинтересовался Кальдервуд.

-Бывало всякое, — кивнул Хит. — Итак...

-Я выпишу вам чек на пятьдесят тысяч, — сухо произнес маг. — Но прежде скажу вот что. Я пригласил именно вас, потому что мне требуется полнейшая секретность всего предприятия, во всяком случае — до той поры, пока оно не будет завершено. У меня нет никакого желания посвящать в это дело еще кого-либо, так что раз уж я вышел с вами на контакт, можете быть уверены — я хочу, чтобы вы взялись за это дело.

-Тогда вам, возможно, стоит, наконец, назвать вашу цель.

Бенедикт Кальдервуд бросил тяжелый взгляд сквозь окно — куда-то туда, в туманную дымку. Медленно, невыносимо медленно вытянул из ящика стола дорогую перьевую ручку, и, убедившись в том, что та работает исправно, вывел на газете пару коротких слов убористым почерком. Опустив ручку, развернул газету к собеседнику.

-Исключительно для того, чтобы избежать недопонимания, я уточню, — после продолжительного молчания произнес Вешатель. — Вас интересует не кто-то конкретный, а весь дом в целом?

-Именно так, — Бенедикт подался вперед, глаза его гневно сверкнули. — Если вам так угодно, я скажу это вслух. Я желаю...нет, пожалуй, не так. Я планирую вырезать дом Вайтль до последнего человека.

1986 г.

В телефонную будку Хит протиснулся не без труда — усилий больших стоило только заставить старенький автомат заработать. Когда же это, наконец, удалось, и по ту сторону сняли трубку, он выждал несколько секунд, прежде чем заговорить и попросить перевести его звонок в номер — вряд ли маг бы захотел спускаться в холл отеля и разговаривать при свидетелях.

-Я начинаю терять терпение, — прорычали вместо приветственных слов с той стороны. — Что у вас?

-Имя и город, — коротко ответил Вешатель. — Можем собираться хоть завтра.

-Завтра будет поздно, — фыркнул Кальдервуд. — Достаньте билеты. Такие, чтобы мы смогли выехать сегодня же вечером.

-Вы уверены? В такую пургу...

-Плевать я хотел на пургу, — огрызнулись по ту сторону. — Я плачу и я решаю. Больше вы ничего из того олуха не выудили?

-У нас образовался конкурент, — задумчиво протянул Хит. — Как там он сказал...археолог из Британского музея?

Снег, кружась, сыпался вниз рыхлыми хлопьями, снова и снова — там, наверху, его видимо, были совершенно бесконечные запасы. Земли давно уже не осталось — лишь бесконечное белое полотно, то тут, то там уродуемое серыми кляксами столбов с натянутыми на них проводами, да еще этой отскобленной до все той же тоскливой серости полосой пустынного шоссе.

Кроме все тех же несчастных столбов, которые вскоре должны были превратиться, наверное, в высокие, массивные сугробы, на многие километры вокруг не виднелось никаких следов цивилизации — стоя тут, в неприветливых объятьях метели, вполне можно было решить, что она и вовсе вымерла. Оставалось, правда, еще шоссе — кто-то все же не поленился его расчистить с утра пораньше, и хозяин остановившегося у обочины мотоцикла этому был несказанно рад.

Это было настоящее чудовище — безупречно гладкое, начищенное до блеска и омытое вдобавок растаявшим снегом, сплошь выкрашенное алым. На дорогах ничего подобного не встретишь — разве что на гоночной трассе. Чудовище уже долгое время оставалось безмолвным: заглушив двигатель, его владелец склонился над помятой картой, к которой была пришпилена нечеткая фотография какого-то бледного молодого человека. Музыка из натужно хрипящего приемника его от дела нисколько не отвлекала:

Living easy, living free

Season ticket on a one-way ride

Asking nothing, leave me be

Taking everything in my stride...

Не отвлекла его, как выяснилось спустя несколько минут, и противная трель полицейских сирен — старенькая, похоже, не единожды бывшая уже в ремонте патрульная машина, остановилась на таком расстоянии от мотоциклиста, которое уж точно нельзя было назвать почтительным — да еще сделала это с такими звуками, что в ее сторону обернулся бы и мертвый. Владелец алого мотоцикла и бровью не повел — наверное: в конце концов, лицо его скрывал черный шлем, и что творилось под ним, оставалось для всех тайной.

Don't need reason, don't need rhyme

Ain't nothing I would rather do...

Шаги заспанного и злого обладателя полицейской униформы не произвели на занятого картой человека никакого впечатления, равно как и обращенные к нему слова — под шлем, говоря откровенно, пробилось лишь самое окончание фразы.

-...превышение скорости на...

Голова в шлеме, наконец, повернулась на шум, а его источник запнулся, чувствуя, что не знает, как было бы лучше завершить начатое: не говорить же, в самом деле, что его прибор попросту не справился с подсчетом.

Никакого ответа не последовало — на полицейского безмолвно смотрело затемненное стекло шлема, безмолвно и безучастно, словно за ним самим скрывалась какая-то машина.

Going down, party time

My friends are gonna be there too...

В эту самую секунду офицер защитной полиции — фамилия его была Фосс — решил проявить инициативу, и, пока сия светлая мысль не успела покинуть его голову, тут же приступил к ее реализации. Шагнув вперед, он было затянул заученную речь, но на той ее части, на которой обычно полагалось затребовать права, снова запнулся — и виной тому была вовсе не мешающая сосредоточиться музыка.

-Постойте...это что, меч? — последнее слово свое Фосс почти выкрикнул.

Рука скользнула к шлему, темное стекло со щелчком рванулось вверх.

И на Фосса уставились два темно-красных огонька с оранжевым отливом посреди.

-Я не превышала скорости, — донеслась из-под шлема раздраженная речь на ломаном немецком.

-Вы не превышали скорости...

Почему он это вдруг пролепетал, Фосс и сам толком не понимал — равно как и того, почему рука его, от страха потянувшаяся было к табельному оружию, теперь висела безвольно вдоль тела. Фосс не понимал, но чувствовал — все было правильно. Правильно и хорошо — даже былой страх куда-то испарился.

-Это не тот мотоцикл, что вы ищите, — обтянутая каким-то странным материалом рука звонко щелкнула пальцами.

-Это не тот мотоцикл, что мы ищем... — по губам ошалевшего Фосса почему-то потекла слюна.

-Брось это скучное патрулирование, езжай домой и напейся в хлам, — ехидно продолжал голос.

-Поеду домой...брошу...брошу...

Ноги Фосса заплетались всю дорогу до машины, но он не обращал на то никакого внимания — как и на что-либо еще, включая треск собственной рации. Фоссу было не до того. У его жизни только что появилась великая цель.

Карта перекочевала в карман белых меховых одежд, из-под которых проглядывало нечто темное, облегающее. Алое чудовище задрожало, пробуждаясь. По асфальту потек едкий дымок.

No stop signs, speed limit

Nobody's gonna slow me down

Like a wheel, gonna spin it

Nobody's gonna mess me around...

Холодные пальцы поднесли к глазам фотографию.

-Сыскать, забрать и скрыться... — человек в шлеме устало вздохнул, но наружу не вышло ни облачка пара. — Лучше бы тебе стоить всей этой возни, богатенький мальчик...

Стекло шлема рухнуло вниз с прежним звонким щелчком. Алое чудовище сорвалось с места, оставляя позади лишь клубы быстро таявшего дыма.

And I'm going down

All the way

I'm on the highway to hell...

3. Слово мага

Родная, я весь на грани провала

На явках засада, в квартире завал...

(Зимовье Зверей — Судьба резидента).

Морозное утро постучалось в окно привычным уже порядком — заунывный вой ветра и целые комья снега, пытающиеся найти себе местечко на подоконнике — но просыпаться не хотелось отчаянно, даже когда отцовские — нет, теперь уже его — карманные часы заиграли свою тихую мелодию. Старые привычки побороть было чрезвычайно тяжело: едва разлепив глаза, Юст тут же начинал слепо и сонно шарить по воздуху в поисках прикроватного столика, которого здесь, конечно, не было, и быть не могло. Разум почти отказывался верить в происходящее, и чтобы его подстегнуть, приходилось прикладывать определенные усилия — но, в конце концов, он, как и всегда, смирялся с тем, что давно уже не дома и что все дела, о которых раньше вовсе не приходилось думать, теперь висят тяжким грузом на его собственной спине. К стольким вещам пришлось привыкать!

Взять, например, то же утро. Верхнюю одежду можно свалить в беспорядке на стул — и, проснувшись, обнаружить, что никто ее не отгладил и не развесил в шкафу. Обувь можно устало сбросить и загнать под кровать — там она и останется, а потом придется лезть и выковыривать ее из всей этой пыли. Только лишившись прислуги, маг начал понимать, из скольких деталей состояло одно только обычное для него утро — и какого труда оно стоило. Вместе с пониманием приходило и другое, вполне очевидное чувство. Горькое раздражение. Кое-как одевшись, маг — зевая так, что существовала весьма существенная угроза его челюсти — прошествовал в ванную комнату, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. Там его ждало зрелище однозначно душераздирающее, а именно — какой-то бледный, пошатывающийся тип в одежде измятой так, словно по ней потоптались слоны и проехала танковая рота. Мерзавец томно взирал на него, по всей видимости, желая что-то сказать — вот только язык заплетался. Не в силах более терпеть этот ужас, маг отошел от зеркала, и, скосив глаза, не без удивления обнаружил на раковине мятую записку, корявый почерк на которой со снайперской точностью выдавал автора. Содержание оной записки понравилось Юсту даже меньше, чем стиль и манера письма: черным по белому в ней сообщалось, что распроклятый старик отправился в город по каким-то своим делам. Юст мрачно подумал о безраздельно царящей снаружи пурге. О прямом ее следствии — то есть о том, что часовщик затеряется в городе, быть может, до самого вечера, пережидая этот белый, обжигающий своим холодом хаос.

О том, что на кухне...

Нет. Пожалуйста, нет.

Дверь на кухню он в нетерпении толкнул, вваливаясь внутрь и жадно пожирая глазами стол, небольшую газовую плиту, холодильник...

Пусто. Пусто. Набито до половины, но что толку? Словно бы он умел готовить.

Этот старик. Как он смел уйти, не приготовив завтрака? Неужели чары уже настолько ослабли? Неужели ему ждать его возвращения до самого вечера?

Маг в раздумьях остановился у открытого холодильника. Существовали, разумеется, различные варианты, например, он мог бы...

Нет, нет. Совершенно исключено. Эта нахалка, что приехала вчера, наверняка еще спит, и пусть лучше уж спит подольше. Сунувшись в холодильник, маг вытащил оттуда какие-то странные свертки и кинул на стол один за другим.

Ладно, это не может быть слишком сложно. Прислуга же как-то справлялась с этим делом, даром, что состояла из кукол — а если что-то под силу прислуге...в конце концов, не хочет же он слишком многого. Все, чего он хочет — небольшой, скромный завтрак. Что может пойти не так?

Первым делом потомок прославленного рода Вайтль решил провести то, что можно было бы назвать смотром войск. Вытянув из стола ящик, он без труда разобрался в инструментах, благо их было совсем немного: ножи, ложки с вилками, да еще какие-то странные железки: одна что скрученное сверло, другая...и зачем в ней столько дырок? Ладно, не так уж оно и важно. В конце концов, он не хочет многого. Все, чего он хочет — небольшой, скромный завтрак.

Развернув один из свертков, маг обнаружил там мерзкий на вид шмат мяса — и поспешил отложить подальше. В другом нашлись какие-то длинные, холодные тростинки — противные на вкус и чрезвычайно ломкие, если начать сгибать в пальцах. Третий сверток был уже ближе к тому, что хотел маг, во всяком случае, он узнал, что было в той упаковке. Ага, яйца — он не раз видел, как их варил старик, и если уж с этим справился часовщик, то он справится и подавно. Найдя среди кастрюль самую большую — она выглядела чем-то привлекательнее, чем остальные — маг плеснул туда воды из стоявшего на столе графина, после чего, достав из кармана и натянув перчатки, бросил следом три яйца. Недолго подумав, опустил следом четвертое, и застыл, мучительно пытаясь вспомнить, что делал старик дальше. Кажется, он их солил — во всяком случае, делал так, когда они уже были готовы, но поступал ли он так и до того? Последнее показалось магу разумным и он раскрыл шкафчик, скользя усталым взглядом по этикеткам на коробках и банках. Ага, вот и соль. Сколько ее нужно добавлять, маг представления не имел — единственная цифра, которая крутилась в его голове, когда речь шла о соли, была летальной ее дозой для человека — он сам уже с трудом помнил, где это услышал. Что ж, этого вполне достаточно, чтобы не допустить ошибки — решив так, маг щедро ссыпал в воду три ложки, и, недолго подумав, добавил и четвертую, по числу опущенных в воду продуктов. Водрузив кастрюлю на стол, он, недолго подумав, решил заодно набрать и воды для чая — уж в этот-то раз никто не спасет его от необходимости готовить его самому. Отыскав чайник и залив водой по самое горлышко, маг не без труда водрузил его рядом с кастрюлей, после чего остановился, пытаясь припомнить, как старик пользовался плитой. Устройство было несложным — оно просто не могло быть таковым — и, скоро разобравшись с тем, какие из ручек и рычажков за что отвечают, а также найдя пару спичек, маг запалил огонь...

...который тут же взметнулся вверх, едва не лизнув его лицо и не перекинувшись на волосы. И как старик с этим справляется каждый день, не получая ожогов? Воистину, такими вещами должна заниматься только и исключительно прислуга. Держа вначале кастрюлю — а потом и чайник — на вытянутых до предела руках, Юст как мог аккуратно поставил их на бушующее пламя, перекрывая ему дорогу вверх, и тяжело выдохнул. С задачей он справился так быстро и справно, что в сердце зашевелилась гордость. Быть может, он сможет найти что-то еще?

Стащив с полки огромную буханку — какое-то булочное изделие, обильно присыпанное маком — маг содрал с нее упаковку и, недолго подумав, потянулся за ножом, взяв самый острый на вид. Дело, однако, почему-то пошло совсем не так, как он задумал — распроклятый инструмент наотрез отказывался выполнять свою задачу и только попусту утопал в буханке, словно в трясине. Сменив еще два ножа и добившись того же результата, маг завернул изуродованную, измочаленную буханку в остатки упаковки, после чего задвинул подальше на полку — уж больно она его раздражала. За спиной что-то бурлило и трещало, но маг не придал этому значения — слишком был занят поиском чего-то попроще. Вот, наконец, и оно — обычный черный хлеб, с которым он наверняка сможет сделать себе хотя бы пару бутербродов. С хлебом дело и правда пошло лучше — удалось обойтись лишь одним крохотным порезом на указательном пальце. Стянув перчатку и сунув палец под холодную воду, Юст погрузился в тягостные мысли — неужели те, кто готовят себе завтрак, обед и ужин сами, всегда так страдают? В этом деле умение, похоже, приходит только с годами, как и в магическом искусстве — вот только люди лишены Меток и каждый вынужден учить все с нуля...на краткий миг ему стало бесконечно жаль весь человеческий род.

Жалости, впрочем, маг предавался недолго — едва только кровь из пореза прекратила идти, он тут же начал очередную атаку на холодильник, обнаружив там, среди всего прочего, здоровенный батон колбасы. Попытка отрезать дольку-другую привела к тому, что маг отхватил целый ломоть, изуродовав, к тому же, весь батон, но это было допустимой жертвой за бутерброд. Последний, правда, имел на удивление странный вкус — словно он жевал вместо мяса какой-то ссохшийся пергамент. За спиной шипело и булькало уже куда сильнее, чем прежде, но магу было не до того — колбаса, похоже, оказалась уже испорченной, и холодильник подвергся третьему по счету штурму...

Очередным трофеем стали несколько банок консервов. Маг прекрасно знал, что это такое, знал, что изобрели их, кажется, сравнительно недавно — во времена Наполеона — а значит, ничего сложного быть тут также не могло. Обрадованный тем, что наконец отыскалась еда, которую даже готовить не нужно — вот бы вся она обладала этим наиполезнейшим свойством — Юст вытянул из стола ящик, начиная искать подходящий для банки инструмент. Ножи и перекрученных уродцев он отверг сразу же, и, почти безошибочно найдя то, что должно было помочь, принялся трудиться над банкой. Дело оказалось сложным — его руки, привыкшие к осторожной работе с тонкими материалами и мелкими деталями подобный грубый труд сносили едва-едва, портя все дело. Расковырять банку оказалось сложнее, чем правильно провести все необходимые эфирные канальчики в дорогостоящем протезе, и когда он, обливаясь потом, закончил, наконец, эту унылую, недостойную мага возню, то был вознагражден лишь каким-то гадким запахом. И кто, скажите на милость, это вообще будет есть?

Наследник дома Вайтль погрузился в тягостные раздумья, вперив свой усталый взор в раскуроченную банку. И почему люди, с их стремлением к так называемому "прогрессу", который, как правило, не приносил ничего, кроме лишней боли и ненужных смертей, не направили свои усилия на такую простую, казалось бы, вещь, как создание автомата, что открывал бы эти распроклятые банки? Сам он, ничуть не хвастаясь, мог сказать, что уже сейчас в голове его родилась простая, но вполне рабочая схема машины, которая решила бы эту проблему раз и навсегда, чтобы та более не требовала внимания людей, которым выпала эта страшная участь — заниматься готовкой.

Чувствуя, что зародившуюся в голове схему нужно немедленно воплотить на бумаге, маг вскочил со стула, куда только-только успел присесть, и стремглав направился к выходу с кухни, прихватив по пути большую коробку печенья с сахаром. Хлопнула дверь. Там, за дверью, уже давно перестало даже булькать...

Эльза проснулась от невыносимой вони, что стремительно расползалась по дому. Первой мыслью ее было то, что такого запаха не получилось бы даже от целой горы из дохлых кошек, пролежавших на одном месте с месяц и на которых после кого-то вырвало — вдобавок, к нему примешивались запахи газа, гари и чего-то, в чем разбираться уже совершенно не хотелось. Вскочив с постели, она закрыла лицо платком — и, отчаянно борясь с тошнотой, кинулась к источнику чудовищного смрада.

Как и следовало ожидать, им оказалась кухня — вернее, то, что когда-то ей было. Затянутое дымом помещение было столь густо заполнено чудовищной вонью — источником ее служила едва ли не обугленная кастрюля, рядом с которой, на все той же плите, агонизировали останки распаявшегося чайника — от несчастного даже успело отвалиться дно. Вода, радостно журча, переливалась через край раковины, и ее слой уже почти дополз до порога, вздымавшийся к потолку столб огня — кто, интересно, додумался выкрутить все до упора? — трещал стаей озлобленных сверчков и в любой момент мог дотянуться до штор. Ящики были вывернуты наружу, а находившиеся там столовые приборы в хаосе разбросаны по столу, как и вытащенная из холодильника еда. Сам холодильник стоял открытым, похоже, уже несколько часов — судя по мокрым пятнам, что расплывались и под ним...

На всякий случай она посильнее ущипнула себя за руку — но кошмар этот, увы, происходил наяву, и справляться с ним, похоже, было некому, кроме нее самой. Кинувшись было к плите — спасение остального могло подождать, да и осталось ли там хоть что-то, заслуживавшее спасения? — Эльза поскользнулась и удержалась на ногах лишь чудом — чудом этим был стол, за угол которого она успела ухватиться. Тапки скользили так, что их пришлось сбросить и добираться сквозь разведенное болото до плиты уже босиком — судорожно завернув обе конфорки, Эльза кое-как доковыляла до окна, намереваясь открыть его настежь. Не тут-то было — снаружи, как оказалось, тоже была поставлена зачем-то массивная решетка, и распахнуть удалось разве что форточку, впуская внутрь ледяной воздух. Лучше стало ненамного: ее все еще подташнивало, глаз слезились, а нос резало от всего того дыма, что навел...

-Что вы тут делаете, позвольте узнать? — холодно осведомились у нее за спиной.

Эльза обернулась — осторожно, упираясь рукой в стенку. И почувствовала, что задохнется сейчас если не от всего этого дыма и смрада, то определенно от злости — вчерашний нахал, который к ужину так и не вышел, до самой ночи просидев у себя взаперти, стоял на пороге, скрестив руки, и взирал на нее с таким гневом, словно ей полагалось вот уже пару минут как сгореть на месте от стыда.

-Я спрашиваю, что вы тут делаете? — вновь произнес Юст. — Я готовил себе завтрак, а вы самым нахальным образом...

В ее черепе словно что-то щелкнуло.

-Вы больной? — вскричала Эльза так, что молодой человек в ужасе отшатнулся. — Что вы здесь устроили?

-Я... — Юст откровенно побледнел. — Я...мне...завтрак...

-Завтрак? — подскочив к залитой водой плите, Эльза схватила какую-то поварешку и сбила крышку с кастрюли. — Это, по-вашему, завтрак? — борясь с тошнотой, она заглянула внутрь, после чего в ужасе отпрянула. — Можно не уметь готовить, это не стыдно, но кем надо быть, чтобы сжечь до такого состояния пару вареных яиц? Вы знаете, что эта вонь будет теперь висеть тут как минимум неделю?

-Завтрак...

-Завтрак! Завтрак! — она всплеснула руками. — А это что такое? Вас не учили закрывать воду, когда она становится не нужна? Или вы думали, она там сама как-нибудь кончится? Завтрак! А это? Зачем вы вывалили на стол все продукты из холодильника?

-Я...я готовил...завтрак, — речь Юста постепенно начинала крепнуть, а лицо — возвращать прежнее выражение. — Я, похоже, допустил какую-то ошибку или несколько. Когда этим занимался хозяин этой скромной мастерской, не было ни дыма, ни этого жуткого...

-Кто тут жуткий, видно невооруженным глазом! С какой планеты вы свалились? — Эльза шагнула к холодильнику. — Вы понимаете, что половину этого всего теперь смело можно выкидывать? Господи, а это? Вы что, ели колбасу вместе с оберткой? Вы вообще в своем уме, или нет? Вы самый непроходимый...

-Не нахальничайте, барышня, — холодно и зло произнес окончательно оправившийся от первичного шока Юст, шагая вперед. — Я, конечно, вижу, что ваше воспитание было хорошо если формальным, если вы считаете допустимым расхаживать по давшей вам приют мастерской в ночной рубашке и босая, но я, позвольте вас уверить, не таков. В моем кругу за любые оскорбления принято дорого отвечать...

Это стало последней каплей. Чувствуя непреодолимое желание сбить с лица этого напыщенного павлина его презрительно-гневное выражение, Эльза кинулась вперед — слишком быстро, чтобы удержаться на скользком полу. Она даже не успела вскрикнуть — угол стола, прямым курсом на который она летела, мелькнул перед глазами, что в ужасе захлопнулись мгновение спустя...

Открыть их Эльза решилась не сразу, но когда это все-таки случилось, с удивлением обнаружила, что оба глаза целы. Удара не было. Были руки в белых перчатках, которые тут же поспешили ее отпустить, а их владелец — отшатнуться.

-Вам следует быть осторожнее, — вернув себе прежний тон, протянул Юст. — Таким образом немудрено и разбить лицо, а это...

Не договорив, он оступился сам — и, смешно вздернув руками, приземлился на спину, подняв в воздух тучу брызг.

Дым и гарь постепенно утекали сквозь распахнутую форточку. Каждую минуту потирая ушибленную спину, Юст, отползший к стене, меланхолично разглядывал черное пятно на потолке.

-Вы...вы правда никогда не готовили себе даже простой еды? — тихо спросила сидевшая у дверей Эльза.

-Никогда. Не доводилось, — помедлив, ответил он.

Злость выветривалась куда быстрее дыма и запаха.

-Так вы чем-нибудь хоть перекусили?

-Печенье. Коробка печенья...

-Коробка...погодите, вся?

-Я хотел есть, — усталое пожатие плечами.

Злость выветривалась на удивление быстро.

-Есть предложение.

Юст взглянул на нее каким-то опустевшим взглядом.

-Я свожу вас куда-нибудь, где можно будет позавтракать.

-А я? — выдохнув эти слова, он напрягся так, что ей стало почти страшно.

-А вы расскажете, из какой палаты сбежали.

Снежинки, касавшиеся лица, казались едва ли не острыми, а ноги утопали в белом ковре почти по колено. Уборочные машины проходились тут ранним еще утром, еще до рассвета, но сейчас, к девяти часам, об их работе уже практически ничего не напоминало. Чахлое зимнее солнце занималось какими-то своими делами, закутавшись в небесную серь, и тем, кто отважился все-таки выбраться наружу, приходилось рассчитывать в плане сохранения тепла исключительно на себя.

Эльза, что шла чуть быстрее своего спутника, то и дело обгоняя Юста на шажок-другой, холода пока что почти не ощущала — сказывалась пара кружек горячего кофе, что, казалось, опалили все внутри и давать остыть пока и не думали. Юст, напротив, кутался в старомодную до смеха теплую шубу так, что она с трудом могла различить лицо посреди всех этих воротников, шарфов и прочего. Выудить из этого кухонного террориста хоть что-нибудь оказалось тяжелым делом: в кафе, которое она нашла неподалеку, он выдал лишь несколько мрачных фраз, одна из которых сводилась к тому, что за едой лучше не разговаривать. Без странностей не обошлось и там — ее спутник с огромным трудом разобрался с меню, а свой заказ делал он с видом до того надменным, что Эльзе стало откровенно не по себе: он смотрел на тех людей, словно на какие-то механизмы. Скоро позавтракав и расплатившись, он продолжал терзать ее мрачным взглядом до той самой минуты, когда она закончила со своей едой. Казалось, Юст был намерен просверлить своими глазами дыру в ее черепе, а то и несколько, и когда они оказались на улице, это было первым, о чем она захотела поговорить.

-Вы что-то...что-то, наверное, хотели спросить? — попыталась Эльза завязать разговор.

-Да, — чуть помолчав, протянул ее спутник. — О том, что случилось утром. Я надеюсь, я могу рассчитывать на то, что никто не узнает деталей происшедшего?

-Ах вот в чем дело, — она заметно расслабилась. — Ну, вы меня, конечно, изрядно напугали, но...мы же с вами убрались, так ведь? А запах выветрится. Я надеюсь...

-Иначе говоря, мы забудем об этом досадном инциденте, так? — с нажимом произнес Юст.

-Хорошо, хорошо, — быстро согласилась Эльза, не особо понимая, откуда в его голосе взялось сейчас столько холодных интонаций. — Вы, наверное, расстроены, что все так вышло...

-Это моя ошибка, и только, — пожал плечами Юст и глубоко вздохнул. — Простите. Я порой забываю, что у вас не принято использовать любую слабость...

-У нас? — переспросила Эльза. — У кого это "у нас"?

-Неважно, — последовал резкий ответ, вслед за которым голос, впрочем, немного смягчился. — Там, откуда я...там, где я вырос, все немного иначе. Любая твоя ошибка, о которой становится известно кому-либо, кроме тебя, может со временем поставить тебя на край. Или, во всяком случае, выставить на посмешище.

Эльза на миг задумалась, судорожно пытаясь построить свой следующий вопрос получше. Вот он шанс, вот она возможность выпытать у странного гостя, кто же он такой на самом деле.

-А где это? — самым невинным тоном спросила Эльза. — Далеко отсюда?

-Не так уж и далеко, — как-то расплывчато произнес Юст. — Я...я бы не хотел говорить о своем доме, если это возможно. Там...там сейчас не все гладко.

-Понимаю...буря и все такое, — поддела его Эльза. — У меня тоже не праздник, уж можете поверить. Иначе бы тут не оказалась.

-Вас изгнали?

-Что? — на мгновение ей показалось, что она ослышалась. — Да что вы, никто никого...просто...небольшие проблемы...а откуда у вас такие мысли?

-А разве может быть иная причина, по которой вы бросили...прошу прощения, я не знаю, чему себя посвятила ваша семья.

-Чему...посвятила? — ей вновь пришлось переспрашивать. — Я, наверное, не совсем понимаю, что вы имеете в виду...отец у меня работает в типографии, а мать...ну, последний год она большей частью дома...

-Собственные исследования, — едва слышно пробурчал Юст себе под нос. — Понимаю, о чем речь.

-А ваша семья? — набравшись смелости, все-таки спросила Эльза. — Чем вы занимаетесь?

-Ищем свой путь, — словно что-то вспомнив, остаток фразы Юст похоронил под надуманным приступом кашля. — Я боюсь, вам будет это не слишком интересно. Лучше оставим эту тему.

-Ладно, — легко согласилась Эльза, не оставляя намерений попытать счастья еще раз, но позже. — А вы сами? Вы где-то учитесь, наверное, да?

-Да...наверное, — выдохнул Юст. — Все мы чему-то... — так и не завершив мысли, он поплотнее закутался в шарф.

-А знаете, так странно, что вы... — Эльза запнулась на полуслове. — Ну, кто у вас дома обычно готовит еду?

-Это занятие для прислуги, — поморщившись, ответил Юст. — Сегодня утром я получил тому очередное подтверждение, да и только.

Следующие несколько минут они шли в полной тишине. Мысли клубились в голове Эльзы, никак не желая выстроиться в ровный и понятный рядок. С каждым новым ответом Юста вопросов у нее становилось едва ли не вдвое больше, и было отчетливо ясно, что больше половины из них удовлетворять он ни за что не станет. Кто же он? Эти манеры, эта болезненная отстраненность и вежливость наравне с таким презрительным отношением к незнакомцам...да даже эта одежда, в конце концов. Человек, не способный приготовить себе и простенький завтрак...держащий прислугу...

В нем не просто было что-то, как говорят, не от мира сего — казалось, он и вовсе вышел из другого мира или, во всяком случае, другого времени, и, понимая, что дороги назад нет и не будет, отчаянно пытается обжиться здесь, как только может.

-Можно, я еще спрошу? — не дожидаясь ответа, она продолжила. — Могу я называть вас...в смысле, не вас, а... — чувствуя, что совсем теряет мысль, а с нею и дар речи, Эльза вымученно улыбнулась. — Я хотела сказать, я переживу, если вы не будете обращаться ко мне на "вы", и...никто из нас вроде бы не сильно старше другого...может, я тоже смогу...

-Как хотите, — подернул плечами Юст и медленно, словно слова вызывали у него боль, поправился. — Как...хочешь. Боюсь, правда, мне потребуется время, чтобы выработать привычку. Это не очень легко, — он вдруг огляделся по сторонам. — А где это мы? Мне казалось, мы направляемся назад в мастерскую...

-Пурга немного утихла, и я хотела чуть посмотреть город, — ответила Эльза. — Последний раз я была здесь совсем маленькой...почти ничего не запомнила. Вы...ты же тоже здесь впервые?

-Вы...ты права, — кивнул Юст. — Я никогда здесь раньше не был. Но куда мы направляемся, могу я спросить?

-А, куда глаза глядят, — не понимая, почему его лицо сковано такой тревогой, ответила Эльза. — Разве не весело?

-Не нахожу в этом ни единого повода для веселья, — бросил Юст. — Мы ведь скоро вернемся, так?

-Конечно, — успокоила его Эльза, добавив уже куда тише — для себя одной. — Как только я соображу, где мы вообще очутились...

К началу дня вьюга начала терять свои силы, по всей видимости, готовясь к новой решительной атаке на город. Впрочем, даже этого краткого перерыва, как оказалось, было вполне достаточно, чтобы на улицах стало людно — а может, причиной тому было просто прошедшее с раннего утра время...

К исходу десятого часа утра они оказались в каком-то небольшом парке — по крайней мере, в другие времена года это, несомненно было именно им, а не просто засыпанной снегом сетью узких дорожек и черными пятнышками оград, что выглядывали из сугробов. Природа действительно разошлась в этом году не на шутку, словно отчаянно пытаясь за что-то поквитаться, но сейчас, в эти тихие утренние часы, с улицы не так еще и хотелось убираться восвояси.

-Зачем они это делают?

Эльза остановилась, посмотрев в том же направлении, куда несколько настороженно глядел Юст — там, на небольшой занесенной снегом полянке, несколько детей азартно перебрасывались снежками.

-Просто играют. Что тут такого?

-У них нет никаких дел? — голос ее спутника звучал поначалу мрачно, но после в нем стало преобладать, в основном, удивление.

-А какие сейчас могут быть дела? — ничуть не меньше удивилась Эльза.

-Зависит от направления, что... — поперхнувшись своими словами, Юст начал уже другую фразу. — Мне...мне просто непривычно это наблюдать, вот и все.

-Детей? — переспросила Эльза.

-Других людей, — помолчав, ответил он. — Мы...мы жили...живем в уединении. Подальше от городской суеты. Но чем дольше нахожусь в городах, тем больше вижу...не знаю, как это максимально точно описать. Все здесь не на своем месте и это...это угнетает. Забудьте, — он горько усмехнулся. — Вряд ли я смогу объяснить, в чем именно все дело.

-А если все же попытаться?

-Все они как эти дети, — как-то мрачно произнес Юст, прикрыв на мгновение свои глаза. — Столь же глупы и столь же жестоки. Этот снег растает, растает все, что они из него соберут, — пробормотал он. — Как и их жизни. Но для тех, для кого жизнь начинается рождением и кончается смертью, это все неважно. Они даже не заметят круга, по которому бегут, что уж говорить о том, чтобы решить из него вырваться. А ведь когда-нибудь все рухнет в бездну...

На краткий миг она поймала его взгляд, прочла выражение лица, и вдруг совершенно четко поняла, какое чувство трусливо прячется за этой надменной речью — зависть. И одно это понимание лишило ее слов на достаточно долгое время, зажав в суровые тиски вопросов — кто же он? Кем же нужно было быть, чтобы удивляться — и в глубине души завидовать — таким простым вещам?

-А чем вы...чем ты занимался, когда был ребенком? — решилась спросить она. — Если не хочешь, можешь не отвечать...

-Я делал то, что должен. Учился. Пытался встать на ноги побыстрее, — последовал ответ спустя некоторое время. — Моя...моя семья находилась на краю. Нам нужен был тот, кто сможет помочь ей подняться и отряхнуть пепел. Тот, кто отпускал бы свое время на людские развлечения, был бы для нее только лишним грузом...

Слово "людские" укололо ее еще большим удивлением, чем слова прошлые, но прерывать Юста Эльза не решилась.

-...у нас тоже был...парк. Вернее, сад, — бесцветным голосом произнес Юст, смотря куда-то вдаль, на занесенные снегом деревья. — За ним почти никто не ухаживал. Я помню, каждую осень...там было холодно, но теплее, чем в доме. Не знаю, почему. Можно было работать там. Помню, что всегда боялся...

-Боялся чего?

-Зайти за границу. Я сам ее прочертил одним вечером, когда еще был совсем мал, — протянул он. — Там был пруд...черный-черный, как смола. Дальше — такая старая беседка. Дальше...дальше, за оградой...когда я был мал, я всегда боялся леса. Мира, что за лесом. Казалось, стоит туда ступить, и с тобой будет покончено...

-Почему?

-Потому что у нас уже не доставало сил держать его в узде, — совсем тихо произнес Юст, и вдруг встрепенулся, вновь налив свой голос холодом и твердостью. — Избыток холодного воздуха вскружил мне голову. Я начинаю молоть чепуху, а это непозволительно. Быть может, мы направимся уже к мастерской?

-Как скажешь, — Эльза согласилась легко — в основном потому, что мыслями сейчас была совсем в другом месте. — Думаю, нам надо свернуть вон там и мы выйдем к началу улицы...

До самой границы парка они снова шли в почти траурном молчании. Даже просто идя рядом, Эльза чувствовала чудовищное напряжение, в котором пребывал ее спутник — словно он выдал ей некую страшную тайну и теперь не знал, как поступить с собой.

-Я, наверное, слишком много лезу не в свое дело, но...

-Но? — обернулся к ней Юст.

-Вы...ты, похоже, очень мало был среди людей, — осторожно произнесла она. — Не обижайся, я...я уже уяснила, что там...там, откуда ты, свои порядки. Видимо, порядки очень старые...

-Это не значит, что они неправильны или ненадежны.

-Нет-нет...конечно же, нет, — поспешила уверить его Эльза. — Просто ты не раз уже упоминал, что учился...там, где ты был. Но разве можно чему-то научиться без других людей рядом?

-Конечно, — достаточно резко бросил он. — У меня были лучшие учителя. Мой отец. И те, что прибывали из Моря...

-Из моря?

-Я...я хотел сказать... — он снова замялся, отчаянно подбирая слова. — Одна из них...она жила на острове...

-Правда? А где...

-Я не знаю, — вновь резко произнес Юст. — Она никогда не рассказывала. Может, это и вовсе было не так...

-Как...как ее звали?

-Это вряд ли важно, — остановившись у пешеходного перехода, выдохнул он. — Я бы не хотел сейчас пускаться в воспоминания. Жить прошлым можно по-разному, но вот эта форма определенно губительна для дела.

-Как угодно.

Что-то дало ей тогда понять, что узнать больше в эти часы уже не выйдет. Но это вовсе не значило, что не может получиться потом...

День сменял другой со всей неспешностью, которая им придается каждой зимой, а особенно такой, в которую сложно найти часок, свободный от вьюги, чтобы высунуть нос наружу. Эти зимние дни имели свой, особый привкус — сонливость пополам с ознобом, искусственно наведенная духота в помещениях, сбежать от которой можно было только лишь в стужу, ночи, залитые до края черной краской и ослепительные, закованные в лед рассветы.

Скромная часовая мастерская, зажатая меж двумя домами, впрочем, все это лишь приветствовала, просыпаясь довольно поздно и отходя ко сну еще позднее. День сменял другой, и не было дня, в который Эльза не пыталась бы выяснить еще хоть какую-то кроху об их загадочном соседе. И не было дня, в который она не задавалась бы каким-нибудь новым вопросом, отвечать на который никто не спешил.

Юст поднимался рано, намного раньше, чем дядя Тимо и чем она сама — это было ясно по шорохам и шарканью, что доносился из комнаты, где он проводил больше всего времени. Дверь этой комнаты всегда запиралась на ключ, даже когда он покидал ее на несколько жалких минут или когда удалялся туда на схожий срок. Были на втором этаже и другие комнаты, которые занимал гость, а вернее, похоже, какие-то его вещи — они и вовсе были заперты всегда, и лишь однажды ночью Эльзе довелось проснуться от шума, который издала одна из других дверей — где-то совсем рядом с ней. Странные повадки Юста на этом не кончались, куда там — это было лишь началом длинного списка. Иногда по утру он выглядел так, словно не ложился вовсе, был угрюм и молчалив — и столь же надменен, как и в день их знакомства. Иногда, напротив, его разбирала какая-нибудь пространная речь, довольно часто адресованная какому-то совершенно обычному предмету или событию, что он встречал с удивлением прямо-таки невероятным. Больше удивляло только его абсолютное неумение расправиться с простейшими, казалось бы, вещами. Однажды вечером она, заметив, как он спускается вниз, попросила включить старенький телевизор — что именно Юст с ним сделал, так и осталось тайной, но с той поры он не демонстрировал более ничего, кроме мертвого экрана. За чайником на замену испорченного сходила она — и не сомневалась, что это было правильным решением: Юст бы притащил что-нибудь совершенно не то, если бы вообще согласился помочь — когда Юста о чем-то просили, лицо у него становилось такое, словно он закусил лимон-другой. В сочетании с его остальными более чем странными манерами и причудами это рождало одну большую тайну, к которой никак не удавалось подступиться. Конечно же, она звонила домой, звонила через каждый день — но там на вести об еще одном госте часовщика только пожали плечами: никакого Юста родители не знали даже близко, да и не похоже, чтобы сильно хотели знать. Дядя Тимо помощи оказал не больше: каждый разговор о третьем человеке в их доме начинался, да и заканчивался одинаково — набором бессвязных фраз, которые часовщику словно кто-то давным-давно надиктовал и теперь он повторял то, что удалось сохранить в памяти, как попугай. Сам же гость ничуть не думал раскрываться, даже напротив — день, когда он чуть было не спалил кухню и весь дом, был единственным днем из прошедших четырех, когда ей удалось его так разговорить. Шел уже день пятый, но она так и не могла толком составить его портрета: дом, интересы, занятия, которым он предается денно и нощно за накрепко закрытыми дверьми, даже его фамилия — все оставалось тайной за семью печатями. А дни шли — и с каждым днем хозяин мастерской отчего-то видел все хуже и хуже. В тот день, когда Эльза только приехала, старый часовщик еще смог узнать ее лицо, но потом случилось что-то, чему она никак не могла подобрать объяснения. Зрение Тимо словно падало с каждой ночью все сильнее и сильнее — на третий день ее пребывания в мастерской старик с огромным трудом разбирал время на самых больших часах из тех, что стояли за прилавком — что уж говорить о работе, которая встала, словно вкопанная! Заметив это, Эльза еще тогда, во второй день, предложила старику обратиться к врачу, но тот лишь пробормотал что-то невнятное и удалился к себе, словно счел ее слова несказанной глупостью. И чем настойчивее она просила — тем меньше внимания к ее просьбам он проявлял. Юста же, которого, похоже, состояние хозяина мастерской никоим образом не тревожило, она нашла вечером пятого дня в одном из рабочих кабинетов — и обнаружила с удивлением, что он занят тем самым делом, к которому дядя Тимо вдруг перестал быть пригоден.

Он сидел за крохотным столиком в самом дальнем углу комнаты, водрузив на лицо повязку с несколькими увеличительными стеклами, сосредоточенно рассматривая россыпь каких-то мелких деталей, разложенных перед ним. Ее присутствия Юст, кажется, и вовсе не заметил, весь поглощенный работой.

На полках и столах вокруг были часы — многие десятки часов: с драгоценными камнями и гравировками, с затейливыми орнаментами на циферблатах и крышках, самых разных форм и размеров — выпуклые, плоские, все живые, все на ходу. Все, как одни, заполняющие комнату беспрестанным тиканьем, врываясь в уши роем механических насекомых, настоящей стрекочущей бурей.

-Никогда не думала, что вы в этом разбираетесь, — только и смогла вымолвить Эльза, припомнив давешние "подвиги" гостя, что обычно кончались чем-то разбитым или безвозвратно испорченным. — А вы...

-Это несложно, — наконец, подарив ей мрачный взгляд, проговорил Юст, быстро вернувшись к своей работе — на столике перед ним лежали расчлененные до мельчайших деталей карманные часы, и еще одни, целые — рядом. — Всего-то и нужно, что излечить...

Так и не закончив фразы, он потерял к Эльзе всякий интерес — со стороны казалось, что занят этот человек если не любимым делом, то чем-то очень на него похожим. Ее просто-напросто для него не существовало. Она так и стояла у стола, минуту за минутой, не решаясь ни уйти, ни подать вновь голос, лишь наблюдая за его быстрой, аккуратной работой. Сейчас он определенно знал, что делал.

-С людьми то же самое, — вдруг произнес он, не отрывая взгляда от часов. — Думают, что смогут что-то изменить, если припустят быстрее или же встанут на месте. Вздор, конечно...

Эльза уткнулась взглядом в ближайшую стену — та, увешанная настенными часами, подавала голос мерный, глубокий, а точнее сказать — целый хор голосов. И целая армия ритмично качающихся маятников.

-...тоже можно, в определенном смысле, свести к базовым механическим частям, — услышала она окончание очередной фразы и немедленно очнулась. — К сожалению, далеко не без трудностей, да и не до конца, но это не значит, что имеет смысл прекращать попытки...или пробовать иные варианты...в конце концов, даже душа...

Вдруг подняв голову, он словно вспомнил о ее присутствии — и, подарив Эльзе тяжелый взгляд, что-то сердито пробормотал.

-Прошу прощения? — Эльза сделала шажок в сторону стола.

-Вы...ты заслоняешь мне свет, — последовал немедленный ответ. — Будь добра отойти влево, к окну. Да, так уже лучше. Ты что-то хотела?

-Да в общем-то... — она задумалась. — В общем-то, нет. Просто увидела, что тут горит свет и...а кто тебя научил так работать с часами?

-С часами я работаю не так давно, — он пожал плечами. — Хотя некоторые старые образцы...впрочем, неважно. Я должен закончить работу.

-Я могу...я могу здесь побыть?

Юст не ответил — только вновь пробурчал что-то нечленораздельное, сменив увеличительные стекла. Эльза не заговорила — только обошла вкруг стола, встав неподалеку. Внимание ее привлекли вторые часы, что лежали чуть поодаль — увесистый серебряный медальон на цепочке. Сделав еще один шажок к столу, она осторожно подняла его, собираясь рассмотреть получше.

Медальон казался очень старым, но потускневшим отнюдь не выглядел. Затейливый герб на крышке надолго привлек ее внимание: на щите с дворянским шлемом и короною был почти что любовно, с огромным вниманием к деталям, изображен паук, ниже же следовали тщательно выгравированные слова — "Sapere et tacere". А если заглянуть под крышку...

-Верни на место.

Эльза не заметила, как он оторвался от своего дела. Рывком вскочив на ноги — деревянное креслице ударилось спинкой о стену — Юст шагнул к ней, таким же рывком протянув руку. На мгновение ей показалось, что сейчас он ее ударит — но он лишь застыл, холодно цедя слово за словом:

-Пожалуйста, верни на место.

-Я...я не хотела ничего...

Он не слушал. Вырвав медальон из рук Эльзы, он бросил его в карман своего безумно старомодного костюма, после чего с тяжелым вздохом опустился в кресло.

-Я ошибался, думая, что в вас пробовали вложить хоть какое-то чувство такта, — почти с горечью произнес он, смотря куда-то в сторону. — Что за дерзость — дотрагиваться до чужих вещей без дозволения. И что за глупость! С вас сталось бы, наверное, вломиться в чужую мастерскую, а после удивляться, что ваш вызов принят!

-Мастерскую...что? — переспросила Эльза, совершенно ошеломленная.

-Прочь с глаз моих, — проворчал Юст. — Оставьте меня и мою работу. Вы совершенно несносны.

-Но...это же всего лишь часы!

Он повернулся в ее строну, бросив такой взгляд, что странно, как она не вспыхнула на месте спичкой.

-Всего лишь. Да, вы правы. Всего лишь часы, — бесцветным голосом выдал Юст, снова повернувшись к окну. — Покиньте комнату, пожалуйста.

-Да что с тобой не так? — не выдержала Эльза. — Что не так с этими часами?

-Это часы моего отца, — последовал глухой ответ.

-Так вернули бы ему, великое дело...

-Он мертв.

Повисшие у нее на губах слова так и растаяли, не будучи озвучены. Ничего более не говоря, Юст вернулся к почти уже собранному механизму на столе.

-Я...я не знала. Простите...

-Не вы повинны в его смерти, не вам и извиняться, — меланхолично произнес Юст. — Я знаю, что у вас на уме, так что говорите быстрее, что не хотели ничего дурного, и отправляйтесь...отправляйтесь в свою постель или куда вам там угодно. Я бы уже давно закончил работу, если бы вы меня не отвлекали.

Эльза ничего не сказала — ей казалось, что еще одно слово, и этот человек не заговорит с ней более никогда. Молча кивнув, она отступила назад, но так и застыла у порога, чувствуя, как каменеют ноги. Стараясь ступать как можно тише, прошла вдоль стены с часами, присев на небольшой стул в углу.

За окном, в чернильной тьме навалившегося на город позднего вечера, пела и плясала метель. Десятки, сотни невидимых сверчков стрекотали, словно давно уже поселившись в ее ушах. Юст, вновь сменив стекло и инструмент в руке, закончил с очередной хитрой деталью.

Если верить часам, что украшали стены и полки, что высились башнями на полу и стояли в шкафах за прочным стеклами, молчание их тянулось без малого двадцать минут. Каждая такая минута ей показалась часом.

-Каким он был? — казалось, что спросил это другой человек, поселившийся в ее теле — ей никак не верилось, что она вообще осмелилась заговорить.

-Как тот, кто способен прокусить сталь, — отложив законченные часы в сторону, тихо сказал Юст, отправив свой взгляд куда-то в ночь за окном. — Иногда мне все еще сложно поверить, что его нет. Не понимаю, почему я говорю об этом с тобой...

-Если тебе тяжело, разве не лучший выход — с кем-то поделиться?

-Звучит как вздор высшей пробы, — фыркнул Юст. — Если что-то причиняет тебе боль, вырви это с корнем и спрячь, пока об этом не узнали.

-И что...что тогда останется? Если все...вырвать?

-То, что нужно для дела, — он несколько нервно дернул плечами. — Отец часто повторял...небеса можно взять только приступом, но как ты на него решишься, если не можешь подчинить себя самого?

-Взять небеса... — несколько ошалело произнесла Эльза. — Что вы под этим имеете в виду?

Ответом был лишь смех — тусклый и горький.

-Ступайте спать, — вздохнул, наконец, Юст, погасив стоявшую на столе лампу. — Вы не вольны изменить того, что случилось, но вольны избавить меня от лишней головной боли сейчас. И за последнее я был бы...очень тебе признателен.

-Хорошо, — она медленно поднялась со своего места. — Еще раз...еще раз прости. Я и правда...

-Знаю, — только и кивнул он, встав из-за стола. — Повторять это в третий раз вовсе не обязательно, поверь.

-Можно...можно последний вопрос? — остановилась она уже у порога. — Что...что значат те слова? На твоих часах.

-Я отвечу на это в другой раз, если ты не имеешь ничего против этого, — устало произнес Юст. — Потому что за мой ответ уцепится очередной твой вопрос и тому не будет конца.

-В другой...будет ли он еще, этот другой, — задумчиво протянула Эльза. — Через два дня я уезжаю.

-Ты говорила о том вчера, — выбравшись следом за ней в коридор, Юст потушил свет в рабочем кабинете. — Я тоже...я тоже здесь не задержусь.

Накатившая на город ночь проникла уже во все дома до последнего, но никак не могла подарить ей сна. Вечерний разговор стал последней каплей, которая заставила треснуть и пролиться чашу ее терпения — ждать больше, терзаясь вопросами и теориями, Эльза попросту не могла. Два дня. Через два дня она покинет это место, а Юст...

Она должна знать.

Должна знать, какое он имеет отношение к тому, что творится с дядей Тимо. Что значили все те его пространные речи, полные недомолвок. Почему он не способен приготовить себе еду, но так хорошо справляется с механизмами, работать с которыми учат лет пять, а то и больше. Откуда он, и, в конце концов, кто на самом деле такой.

Она должна знать.

Ворочаясь на своей жесткой постели, Эльза то и дело прислушивалась — было уже полпервого ночи, но шаги в коридоре, а затем и на лестнице, что вела вниз, свидетельствовали о том, что кое-кому тоже не спалось. Такое уже бывало — одной ночью она застала Юста, тащившего к себе наверх заваренный с вечера кофейник, и отказавшегося это как-либо комментировать. Сейчас, похоже, случай был ровно такой же.

Шаги приближались — а вот и заскрипела дверь той комнаты, где он спал, зазвенели ключи. Едва только наступила тишина, Эльза выскользнула из кровати, быстро переодеваясь — но в тот момент, когда она уже шагнула было к дверям, ключи в коридоре снова забряцали. И куда же это он...

Эльза замерла, сама не зная, отчего — не мог же он ее почуять сквозь стены и двери. Эльза вся обратилась в слух — теперь Юст открывал одну из других комнат, похоже, ту самую, где уже пропадал, бывало, по ночам. Дождавшись знакомого перезвона ключей, она осторожно, чтобы не издать ни звука, приоткрыла свою дверь, и выскользнула во мрак и холод коридора...

Каждый шаг казался ей прыжком через пропасть, каждый едва слышный скрип половиц, приглушенный ковром — раскатом грома. Чувствуя, как на лице проступила пара капель холодного и липкого пота, она остановилась у нужных дверей, и, стараясь даже дышать потише, приникла к замочной скважине.

В первые секунды ей никак не удавалось взять в толк, что же такое она видит. Посреди пустой — если не считать пары деревянных столов — комнаты стоял Юст, стоял, прикрыв глаза и медленно перебирал воздух пальцами вытянутой руки: со стороны это выглядело так, словно он натягивал какие-то невидимые нити. Губы его едва заметно шевелились — сюда не доносилось ни звука, но было почти очевидно, что он что-то нашептывал, делая время от времени краткие перерывы.

Эльза прижалась к двери так, словно хотела стать с нею единым целым, холодящей лоб железной ручки она почти уже не ощущала. Вот воздух над столом задрожал, вот Юст простер туда руку, и, словно раздвигая пустоту, выдернул наружу нечто, чему она никак не могла найти нужного слова.

Это был диковинный мираж, тень сотканной из чего-то тонкого, невесомого, причудливой геометрической фигуры — вот чудная конструкция раскрылась, словно цветок, и хлестнула по комнате густым синим светом...

Юст резко повернулся в ее сторону. Глаза его были распахнуты — и смотрели они прямо на дверь, словно...

Нет, не на дверь. На нее.

Ноги стали будто ватные. Эльза отскочила назад, чувствуя, что задыхается от страха, но не смогла сделать и пары шагов, лишь неуклюже упала на спину, отползая к дальней стене.

Дверь обычно долго возящийся с ключами Юст открыл на удивление проворно, быстро шагнув на порог. Из облика его пропала вся та прежняя нелепость, что вызывала у нее тихие смешки каждый раз, когда они оказывались вместе. Глаза остыли, черты словно стали резче, а от лица словно отлила кровь — над ней нависал какой-то разгневанный призрак. С нарастающим ужасом Эльза поняла, что совершенно не знает этого человека. Да и человека ли?

-Излишнее любопытство бывает опасным, — мрачно произнес он, протянув ей свою тощую руку. — Иногда даже гибельным. Поднимайтесь.

-Я...Юст...я...

-Поднимайтесь, и поживее.

-Кто...кто вы такой? — наконец, выдохнула она, кое-как вставая на ноги и прижимаясь спиной к стене. — Хоть сейчас...хоть сейчас скажите правду.

-Быть посему, — с невыносимой холодностью произнес он. — Предлагаю не будить хозяина этой мастерской и пройти ко мне.

-Вы...вы ничего плохого ведь мне не сделаете?

-Нет, — он мотнул головой. — Разве что предложу вам кофе.

Над двумя кружками поднималась едва заметная дымка. Метель за окном умолкла, словно ей тоже хотелось послушать разговор, что велся сейчас в этой одинаково холодной и темной комнате.

-Как...как вы еще раз сказали? — кажется, третий раз по счету, переспрашивала Эльза. — Маг?

-Да, — последовал мрачный ответ. — И я был бы очень рад, если бы не пришлось повторять для вас это вновь.

-Что вы...что вы там делали?

-Вы вряд ли поймете, — пожал Юст плечами и отхлебнул из своей кружки. — Я бы советовал вам пить сейчас, иначе совсем остынет.

Эльза медленно скосила глаза на чашку, вдохнув ароматный парок. Протянула было руку, но вдруг отдернула, словно от ядовитого насекомого.

-Я не видела, как вы его разливали, — стараясь, чтобы голос звучал достаточно твердо, произнесла она. — Вдруг там что-то...

-С кофе все в полном порядке, даю слово.

-Можно ли вашему слову верить? Все, что вы говорили с начала недели — сплошной обман! — воскликнула она.

-Во-первых, далеко не все, — несколько раздраженно произнес Юст. — А во-вторых...что ж...с кофе все в полном порядке, даю слово и заверяю в том Меткой, — добавил он, и Эльзе стоило большого труда не вскочить со своего места — левое предплечье ее собеседника на мгновение вспыхнуло под слоем одежды белым светом. — Вот видите. Я бы не смог даже договорить это до конца, если бы лгал. Пейте смело.

Все еще сомневаясь, она сделала глоток, затем другой. Горячий напиток скользнул внутрь, и по закоченевшему от страха и холода телу потекло тепло.

-Вы сказали...маг. Что...погодите, — вдруг встрепенулась Эльза. — Это вы сотворили с дядей Тимо...это из-за вас он потерял зрение?

-Побочный эффект, — безразлично произнес Юст. — Не волнуйтесь, в тридцати процентах случаев способность нормально видеть возвращается в течение двух-трех месяцев...

-Да вы...как вы могли?

-Вы бы предпочли, чтобы я убил хозяина этой мастерской и занял ее? — вопросом на вопрос ответил маг. — Я бы не хотел доводить до такого, да и не мог бы, по ряду причин. Например, мне был необходим кто-то, кто будет обеспечивать меня продовольствием. Я сам, как вы уже, к моему стыду, успели заметить, не обучен премудростям готовки. Да и его отсутствие могло бы вызвать определенные подозрения...

-Но это же живой человек!

-Как вы или я, и что из того? Если вы хотите меня в чем-либо обвинить, формулируйте это самое обвинение точнее, прежде чем открыть рот.

-Но...вы...я...зачем? Зачем вы здесь?

-Скрываюсь, — маг пожал плечами. — Меня собираются убить.

-Погодите, — вновь отпив из чашки, пробормотала Эльза. — Вечером вы обмолвились про своего отца...так это...

-Верно. Меня ищут те же люди, что расправились с ним и моей матерью. Это случилось год назад, но других подробностей у меня не просите.

Жар усиливался. На мгновение ей показалось, что пол и стены вот-вот пустятся в пляс. Допив остатки кофе, Эльза подалась вперед — язык почему-то стал вялым и неповоротливым, словно сделанным из резины.

-И много...много на свете таких как вы?

-Не столь много, сколько вас, — очередное пожатие плечами.

-И можно стать таким?

-Нет. Только родиться, — запустив руку в карман, Юст выудил оттуда уже знакомый ей медальон и отщелкнул крышку часов. — Вечером вы спрашивали, что значит выбитая здесь фраза. Это девиз моей семьи, "знать и молчать". Это разумное правило. Вам бы стоило его запомнить.

-Я...я понимаю, — чувствуя, что еле разлепляет губы, протянула Эльза. — Вы хотите, чтобы я сохранила вашу тайну...

-Вы в любом случае ее сохраните, — вновь сверившись с часами, спокойно произнес Юст. — Когда я очищу вашу память.

Страха почему-то почти не было — ощущался он словно частью, словно откуда-то издалека, как и все остальные чувства. Комнату повело в сторону. Онемевшие руки ее безвольно сползали вниз, отчаянно пытаясь удержаться за край стола и придать таким образом утраченную твердость остальному телу.

-Кофе... — пролепетала она, чувствуя, что не чувствует уже почти ничего. — Вы же...вы же слово дали...

-Свое слово я сдержал, с кофе все было в порядке, — маг поднялся из-за стола. — А вот посуду я зачаровал. Если вас это утешит, я так или иначе собирался усыпить вас со стариком этим утром и зачистить ваши воспоминания. Я не могу рисковать понапрасну.

В ушах шумел яростный прибой. Потеряв, наконец, возможность держаться, Эльза сползла на пол. Последним, что она видела, была бледная рука со следами старого ожога, что закрыла ей веки...

4. Старые истории

— Они очень богаты. Ради своей

выгоды или просто по причине фамильной гордости

они убили и замучили миллионы людей, — объяснила Госпожа.

На данное заявление боги отреагировали

торжественными кивками.

Спору нет, это воистину благородное поведение.

(Т. Пратчетт, "Интересные времена").

1985 г.

Любой работе, как правило, предшествует определенная подготовка, и тот раз, когда он взялся за дело дома Вайтль, исключением из правил никак не стал. Разве что действовать пришлось путями чересчур уж окольными даже для него — намерение выехать в Лондон и собрать нужную информацию самому Бенедикт отверг с негодованием, в который раз упомянув о необходимости хранить тайну до самого конца. Печально известная башенная бюрократия не оставляла никаких шансов добыть материалы какого угодно рода из их фондов, не притянув при этом к себе хоть чье-нибудь внимание — а оставленная на виду ниточка, пусть даже и крохотная, все равно могла быть кем-нибудь позднее зацеплена. Еще в тот момент отчетливо представив, какая часть его аванса в итоге осядет на счетах разнообразных информаторов, посредников и прочих не особо стремящихся к заметности личностей, Хит почувствовал что-то сродни усталости пополам с раздражением. Иного выхода, впрочем, не было — еще под конец своего первого своего разговора с Бенедиктом он до боли отчетливо понял, кто прибег к его услугам, а дни последующие убийцу в этом лишь убеждали все тверже.

Кальдервуд, внешне завернутый в обманчивое спокойствие и производящий поначалу впечатление человека расчетливого и хладнокровного, был на деле глубоко и болезненно одержим — и одержимость эта проступала почти во всем, прорывалась сквозь ореол из почти показной отстраненности от мирских дел, столь привычный для магов старых традиций и верхних эшелонов. Когда разговор поворачивал в сторону дома Вайтль, лицо его почти незаметно менялось, в глазах — пусть на секунды, но все же — вспыхивали огоньки затаенного гнева, речь становилась сухой и жесткой: каждое слово не выговаривалось — вытачивалось, как деталь на станке — звонко, четко и холодно. Одного визита в мастерскую Бенедикта Хиту вполне хватило, чтобы составить свое мнение о его магии — демонстрации никакой не требовалось, достаточно было подключить банальную логику. Этот маг, которого зревшая долгие годы злоба выгрызла, выточила изнутри, превратив в дышащий, говорящий, но все же остов — имел целый ряд довольно-таки серьезных слабостей. Его мастерство в управлении растительным миром отрицать было глупо, но изъяны искусства Кальдервуда были для убийцы как на ладони. Он не мог создавать свои живые инструменты из ничего, на пустом месте. Он должен был мириться с такой жестокой вещью, как время — даже при наличии материала нельзя вырастить за час или два какой-нибудь ядовитый лес. Ему наверняка приходилось учитывать и климатические условия — вряд ли все его творения были одинаково устойчивы к внешним воздействиям. И — об этом в разговоре мрачно упомянул сам маг — работать он мог, увы, лишь с материей живой, в самом крайнем виде — с чем-то, что угасло совсем недавно. Из одного этого становилось очевидным, зачем ему потребовалось услуги охотника — будь маг способен вдохнуть жизнь в деревянные стены или, скажем, мебель, изменив по собственному желанию имеющийся материал, вряд ли бы его что-то могло остановить даже в городских условиях. Застарелая ненависть застилала ему глаза, но, к счастью, еще не совсем: понимая, что в городе он будет вынужден полагаться только на свою чистую магическую силу и ресурсы пусть обширные, но все же конечные, имеющие к тому же массу ограничений, купив услуги Вешателя, он сделал шаг, без сомнения, разумный. Но, похоже, чтобы дело точно увенчалось успехом, шаги последующие убийце следовало контролировать самому — поручиться за то, что Бенедикт не испортит им же начатое дело, Хит никак не мог.

Встреча с информатором состоялась в Ноттингеме, спустя три недели после того, как Хит сделал первый звонок. Ровно столько ушло на сбор материала — большей частью, увы, верхами и второпях: Бенедикт всеми возможными способами давал понять, что промедление стоит на первом месте в его личном списке смертных грехов. Это дало Хиту еще один повод для того, чтобы насторожиться — в конце концов, как поведал ему сам маг, он вытачивал свою ненависть без малого пять лет. В наличии некоего толчка, который наконец заставил Кальдервуда действовать, сомневаться не приходилось, вот только что им было? Что сдернуло этот ссохшийся комок злости с места и покатило вниз по склону? Ответа пока не было, лишь теории. И хорошо было бы подтвердить или опровергнуть их до того, как начнет литься кровь...

Информатора звали Генри Макбрайд — средних лет маг с одутловатым лицом и водянистыми глазами, кожа его даже на вид была холодной и какой-то склизкой, а чудовищный, лютикового цвета костюм с безвкусным галстуком, в котором он ходил уже не первый год, дополнял эту без преувеличения неприятную картину. Макбрайд, казалось, навеки застрял на шестом ранге башенного табеля — да и тот получил лишь за свою подкованность в теории. При удручающем отсутствии талантов к магическому искусству, совершенно серой родословной и, наконец, почти соответствующей талантам внешности, этот безликий обитатель постылого лондонского муравейника, однако, обладал одним весьма ценным свойством, которое и обеспечивало его почти стабильным заработком: искать нужную информацию, не попадаясь кому-либо на глаза, он умел просто-напросто великолепно. Опасаться, что на него обратят внимание, практически не стоило — временами Хиту казалось, что этот унылый тип может без опаски заказывать материалы из самых защищенных архивов — и все равно его не удостоят и лишнего взгляда, не то что слежки.

Встретились они в каком-то ветхом ресторанчике на окраине. Утро было промозглым и сонным, и Хит, выбравший столик у потрескавшейся мраморной колонны, почти с отвращением рассматривал перечень сортов мороженого и различных холодных напитков. Какой-то старик было сел за соседний стол — одного взгляда Хита хватило, чтобы он весь съежился и, быстро встав, покинул заведение. Настроение было откровенно паршивым — когда Макбрайд, наконец, явился, лучше оно не стало.

-Доброго вам утра, — голос Генри был вялый, лишенный жизни — даже больше, чем обычно. — Давно ждете, Ричард?

-Порядком. Вы принесли, что я просил? — только что кивнув в ответ на приветствие, проговорил Хит.

-Я когда-нибудь приходил с пустыми руками? — ответил вопросом на вопрос Генри, бухнув на пол тяжелую черную сумку и, быстро проглядев меню, сделал выбор.

-Все у вас невпопад, — буркнул Хит, когда магу принесли мороженое. — Если вам жарко, ступайте на улицу и постойте там.

-Когда захочу принять душ — непременно так и поступлю, — взглянув в окошко, пробормотал Генри. — Вон как полило...

-Так даже лучше. Никто сюда не пойдет, — окинув взглядом практически пустой зал, Вешатель легонько постучал по столу пальцем. — Итак, что у вас?

Ответа на вопрос пришлось подождать — когда Генри расправился с заказом, принесли чай: высыпав туда три пакетика сахара один за другим, маг поймал взгляд Вешателя и понял, что пора переходить к делу.

-Задали вы мне задачку, Ричард, — заговорил маг, расстегивая сумку и вытаскивая оттуда пухлый том с поеденной временем обложкой. — С этими Вайтлями...

-Так мало материала?

-Мало? — ехидно произнес Генри. — Да под них отдельный архив впору заводить. Я вам так скажу — чтобы перетряхнуть все, что наша разведка скопила, полгода как минимум нужно. Ну, пара месяцев, если вы совсем торопитесь. И это еще половину придется сеять сквозь мелкое сито...

-Я, кажется, заплатил вам за отчет...

-Да-да, — кивнул Макбрайд. — За отчет, да еще и за лаконичный, как вы изволили тогда выразиться. Ну и за то, чтобы я скоренько вам рассказал, что сам из архивов вытряс. Ну что же...

Уложив на стол книгу — истрепанную, как старое мочало — Макбрайд на миг замер, после чего принялся с остервенением листать страницы.

-Так, где же у нас тут...ага, вот и они, — развернув рыхлый том к собеседнику, Генри ткнул пальцем в желтые страницы. — Знакомьтесь, дом Вайтль.

Хит подался вперед, вглядевшись в потускневший рисунок старинного герба: серебряный паук в щите с черным полем, корона, уродливый, чахоточный орел Священной Римской империи, вцепившийся в шлем, золото и чернь...

Витиевато выписанные строки девиза. Sapere et tacere, "знать и молчать".

-Встречал я на гербах даже пчел, — пожевав губу, протянул Генри. — Пауков, признаюсь, нет, но им подходит. Терпеливые мерзавцы. Даже слишком. Если ты их чем-то задел, одно помни — чем лучше тебе сейчас, тем гаже будет, когда они о тебе вспомнить надумают. И ладно бы убивали, как уж повелось, — маг подернул плечами. — Но нет, для них то слишком просто. Как для пауков. Все соки из тебя вытянут, всю душу изведут, а вот потом...а потом ты, наверное, и сам по себе уже гробом обрастешь.

-Сколько лет дому? — не давая собеседнику пуститься в пустопорожние размышления, проговорил Хит.

-Веков, хотите сказать? — хмыкнул Генри, грохнув на стол еще одну пыльную книжищу. — Порядочно, чтобы уважать. Более чем — чтобы бояться. Вот, сейчас покажу вам кое-кого...

Книга, прижавшая свою соседку сверху, раскрылась, зашелестели страницы. То была средневековая иллюминированная рукопись, большая часть страниц которой уже безнадежно истлела — на тех, что остались, уже почти ничего нельзя было различить. Портрет, в который Генри ткнул пальцем — довольно схематичное изображение высокого человека в темных одеяниях, с обломком меча в железной перчатке — под это самое "почти", впрочем, не попадал.

-Фольмар Вейт, Вайт, или как-то так, — маг провел пальцем по страничке. — Кроме имени о нем ничего толком и не известно. Разве что его участие в Третьем крестовом походе. Одна из предполагаемых предтеч рода. С натяжкой, я бы сказал. Местность, к которой можно было бы привязать их фамилию, так никто и не смог отыскать ни в одной хронике. Неудивительно — их история еще более пыльная, чем вся эта пища для книжного жучка, — Генри похлопал рукой по книге. — Да и сами они...слишком скрытные, даже по нашим меркам...

-Значит, когда проходило их становление, мы не знаем?

-Точно так, — кивнул Генри. — Ни времени, ни места рождения династии попросту нет, тьма одна. Держу пари, тьму эту они сами и нагнали... — потеребив уголок страницы, маг продолжил. — Выскочили, как чертик из табакерки, короче говоря...

-И когда же это случилось? — протянул Хит.

-Все источники указывают на середину XIII века, — вновь зажевав губу, ответил Генри. — Примерно тогда они возвели мастерскую в Гамбурге и выползли на свет. На свету им, похоже, не очень-то понравилось — едва заявив о себе, предпочли снова в тень нырнуть...

-Вряд ли для того, чтобы в испуге затаиться.

-Ну разумеется, — гадко улыбнулся Генри. — Просто управлять оттуда было куда как сподручнее...

Свой рассказ Макбрайд вел с раздражающей неторопливостью. Уже очень скоро Хиту стало ясно, что единственная материя, которой можно было оперировать, говоря о доме Вайтль, были слухи — равно как полные недомолвок истории анонимных авторов, неподтвержденные по сию пору факты и прочая шелуха. Этой самой шелухой Генри, всецело отрабатывающий свой гонорар, спешил обвесить его уши в несколько слоев.

-Считается, что они — и несколько союзных им семей — стояли за Ганзейским союзом, — бормотал Макбрайд. — Торговые компании в более чем двухстах городах они использовали для собственного обогащения, что само собой разумеется, но истинная цель была несколько иной...

-И какой же?

-Крупнейшая разведывательная сеть Моря Бродяг на большой земле. Могила могла хоть десять, хоть сотню раз порвать свои связи с Лондоном, но отдавать ему на растерзание Европу никогда и не думала. О нет, они были полны решимости сами ее проглотить. По меньшей мере половина курфюрстов до конца XVII века ловила каждое слово, что дом Вайтль шептал из теней — и спешила поддержать их делом, — вывалив на стол очередную кипу сухих бумажек, Генри закашлялся от пыли. — Далеко не один император был вынужден прибегать к их услугам, и они нисколько не стеснялись сдирать с них плату — свою, особенную. При Рудольфе, например... — не договорив, Макбрайд оглушительно чихнул, едва не ударившись лицом о стол.

-Поспокойнее, поспокойнее, — не отрываясь от своих раздумий, пробормотал Вешатель. — А то, чего доброго, голова у вас отскочит.

-Так о чем я там был? — ошалело переспросил Генри непонятно кого. — Ах, точно. Так вот, Рудольфа они выжали, как мокрую тряпку. Шваль со всех концов света его окучивала непрерывно — какой только ереси они не нагородили в те годы ради философского камня, — маг усмехнулся. — А что дом Вайтль, вы спросите? А они как и повелось — наблюдали. Кого-то направляли, кого-то, напротив, пихали под руку...императора они использовали, чтобы держать под контролем тех, с кого навар планировался настоящий. По всему Пражскому Граду стояли их потаенные темницы. Туда набивали несчастных дураков со всех краев, они торчали там годами. Старели, седели. Слабели. Забывали, как выглядит солнечный свет и что это вообще такое. Их лица выцветали, одеяния выгорали, они трудились до самой смерти ради тех, кого никогда и не видели, — Генри устало вздохнул. — Как только тот или иной алхимик достигал стоящего результата, дом Вайтль снимал сливки...

-А что же Церковь? Ни за что не поверю, что они стояли в сторонке.

-Того и не было, — кивнул Генри. — Про их грызню со Святым Престолом и всей той гнусью, что сидит в его тени можно роман написать, и не один. Как и про их отношения с Махаралем из Праги...

-Тем самым?

-Словно был другой. На наследие бен Бецалеля слетелось такое количество стервятников, что и не сочтешь. Угадайте, кто был в числе первых?

Генри, как обычно, был весьма многословен, и история его определенно имела намерение длиться еще не один час. Хит был готов с этим смириться — лишь бы узнать больше о доме Вайтль, узнать то, что не вместила бумага.

Девиз этой семьи был отнюдь не из тех, что гремят над полями сражений. Избегая прямых конфликтов всеми возможными способами, они не так часто — в сравнении с другими родами — опускались до банального смертоубийства. Агентура конкурентов перекупалась, их тщательно сплетенные шпионские сети рассыпались, как карточные домики, их торговые пути захватывались — мирно, без крови и угроз, ведь дом Вайтль в былые века почти всегда мог предложить лучшую цену. Влияние и достоинство соперника ставилось под сомнение, над ним откровенно смеялись. Конечно, не в лицо — но вот уже пущены слухи о том, об этом, ничего такого, что требовало бы ворваться в мастерскую с Тайными Знаками наголо...чью? Это ведь просто слухи. Недостойное поведение здесь, странное пристрастие там, тянущее на Печать дело в перспективе...а вот и какой-нибудь молодой маг, жаждущий славы и внимания, находит удобный миг на балу и бросает оскорбление прямо в лицо. А вот и окончательно подточенный тщательно выпестованной ими паранойей и ищущий выхода своей злости враг делает ошибку — а затем еще одну...а ошибки — это Хит знал очень крепко — всегда росли, словно снежный ком, в конце пути погребая под собой того, кто имел неосторожность спустить лавину.

В такие моменты дом Вайтль обычно и ударял всерьез — конечно, если враг все еще стоил этой меры. Когда это случалось, враг узнавал — часто это было последним, что ему доводилось узнать — что оружием семьи была не только информация: по-настоящему смертоносные вещи они хранили в секрете до последнего момента. Их кукольное искусство имело своих почитателей во все века, имело спрос — как и тайны, которыми они частенько приторговывали. Судя по количеству известных персон, которых считали — в самом прямом смысле — марионетками дома Вайтль, выполнявшими для них ту или иную работу в человеческом мире, позволяя хозяевам оставаться в своей блаженной тени, их талант действительно был чем-то, выбивавшимся из общего ряда. Вот только...

-Удивительно, — пробормотал Хит. — Вас послушать — так они одни помогали Могиле вертеть той половиной Европы, которая не была в когтях у Башни. А в наши дни про них что-то уже и не говорят совсем. Выдохлись, я предположу?

-Можно и так сказать, — кивнул Макбрайд. — Хотя чахнуть они медленно начали — еще на пару столетий их хватило. Даже успели оставить пару побочных ветвей, но говорят, что...что-то случилось. Переиграл ли их кто, или с головы рыбка наша подгнила...не знаю, не знаю. Да и никто не знает, честно говоря. Есть, впрочем, одна история...

-Всего одна? — язвительно поинтересовался Вешатель.

-Говорят, виной тому Август Леандр фон Вайтль, — Генри чуть понизил голос, хотя вокруг никого не наблюдалось. — Собственно, это только слухи, но ничего же на пустом месте не растет...я в самые тайные фонды не лез, время-то поджимало, но если кое-какие даты сопоставить, то выходит весьма интересная картиночка...

-К сути дела, если можно.

-У нас в те же годы искали кого-то... — маг для чего-то воровато огляделся. — Подпечатное дело, высшая категория, до сих пор все под секретом. Одно только выудил — тот, кого искали...там простым заключением не обошлось бы точно. Полный конвейер. С конфискацией имущества, Метки и души, а также очисткой всех регистров. А вот теперь чего подумайте — Могила тоже ведь наверняка в стороне не стояла. А кто у нас с Могилой так дружен? А кто в те годы в доме Вайтль правил? — Макбрайд усмехнулся. — Вот-вот.

-И как это связано с последующим упадком семьи?

-Я думаю, куснули больше, чем прожевать смогли, — протянул Генри. — Натянули крошек с чьего-то стола, да только зря подавились. Так или иначе, в следующие века они уже сдавать начали. Полегонечку, конечно, но вода камень точит. Веке в восемнадцатом, например...

-Может, поговорим о времени к нам более близком? — словно невзначай поглядев на часы, произнес Хит.

-Как угодно, — пожал плечами Макбрайд. — Год 1871-ый и далее, объединение Германии. То, о чем я сейчас говорю, стало известно только благодаря краху этой треклятой A.E.I.O.U. — последняя планировала в те годы сохранить лоскутное одеяльце из мелких государств, которыми вертеть было бы куда сподручнее. Если бы не дом Вайтль и еще три-четыре семьи, что партию с австрийцами вытянули... — маг закашлялся. — Пока одни немцы вокруг пустой чашки на чужбине плясали, другие делом занимались. А ведь лет через десять, Ричард, уже в четвертый раз запляшут. Вы ведь в курсе?

-Оставим в покое чашку и всех ее бестолковых поклонников, — буркнул Вешатель. — Что там дом Вайтль?

-Ну, до века двадцатого они буквально-таки дохромали, — вздохнул Генри. — Но тем не менее все еще силой оставались достаточно грозной. Бладберг, Серафим. Слышали о таком?

-Не доводилось.

-А я читал вот, — чуть улыбнулся маг. — Этот русский так громко шагал, что грохот и сюда долетал. Его агентура в начале века везде такого шороху навела, что уже пару охотников высылать думали, унять болезного...

-И что же, уняли?

-Не успели. До Башни в итоге дошла лишь одна весточка — кто-то устроил взрыв на корабле, что перевозил этого безумца. Дам вам подсказку — в Германии он незадолго до этого тоже успел наследить...

-А катастрофу "Титаника" на них, случаем, не вешают? — язвительно поинтересовался Вешатель.

-Удивитесь, но никогда. А вот "Гинденбург" — да, — пробормотал Генри, закрыв очередную книгу. — Я не верю, честно говоря. Прежде чем заполнять что-то взрывоопасным газом, почините-ка лучше огоньки "не курить". Так...а вот что касается мировых войн — тут у нас один большой пробел.

-Было не до Вайтлей?

-Сомневаюсь. Скорее они позаботились о том, чтобы не оставить никаких следов. Разве что та история с Бладбергом... — Макбрайд выглядел почти удрученно. — Так или иначе, чем занимались они и их пешки, мы не знаем, и вряд ли когда-нибудь это изменится. Одно могу сказать точно — их поведение в последние десятилетия вполне можно охарактеризовать как затворничество. Если так пойдет и дальше, впору уже будет говорить и о забвении...

-Где они базируются в настоящий момент?

-Боюсь, это знают лишь те, кому знать позволено, — улыбнулся Генри. — Какой-то лес неподалеку от Мюнхена — так, по крайней мере, поговаривают...

-Что ж...нам хотя бы известно имя текущего главы рода?

-Да, — кивнул Макбрайд, аккуратно выкладывая на стол две не особо четких фотографии. — Они, как вы, надеюсь, уже поняли, люди не особо публичные, так что...в общем, это было сделано лет двенадцать назад.

Хит впился взглядом в запечатленного на фотографии человека, практически рефлекторно делая пометы в уме. Рост выше среднего, фигура легкая, волосы густые и темные, взгляд напряжен и мрачен. Лицо мага не отличалось чем-то, бьющим в глаза, словно даже сквозь фотографию тянулись наружу какие-то чары, мешавшие ему врезаться в память наблюдателя, но Вешателю это не мешало — почти. Отметив чудовищно старомодные одеяния — на улице этот господин определенно привлекал бы ненужные взгляды — он в последний раз скользнул взглядом по лицу...

-Нейтгарт фон Вайтль, — бросил Генри. — Изворотливая сволочь высшей пробы. Если семья не кувырнулась в пропасть, к краю которой ее подтолкнули на нашем веку, то это едва ли не его личная заслуга. Во всяком случае, так говорят.

Хит тем временем уже занялся вторым снимком — красивая женщина в строгом темном костюме и длиннополом плаще, светлые, едва ли не белые, волосы, сигарета в зубах...судя по расстоянию, с которого был сделан снимок, сделан он был тайно от объекта съемки, да похоже еще и второпях.

-Селеста, — вновь проговорил маг. — Его деловой партнер на протяжении многих лет, позднее — супруга...от этой парочки у многих зубы стучат. Рассказать вам одну историю?

-Если только быстро.

-Постараюсь. В общем, есть у меня один знакомый в Штатах, Берри его фамилия. Ничего особенного — так, второе поколение, смех один...

-Тогда зачем вы завели о нем разговор?

-Вы погодите, Ричард, — усмехнулся Генри. — Имейте чуточку терпения. Берри уже давно занимается всякой мелочевкой — в основном, по части краденых Тайных Знаков. Ну и кое-чем более традиционным, если уж на то пошло. Драгоценные металлы, марки, монетки, камушки...ну вы поняли, я думаю, — пробормотал маг. — Само собой, он частенько встречается со своими поставщиками. Само собой, у него есть, скажем так, ключевые фигуры. В общем, одна такая фигура, как там его...Райс, кажется — пропадает надолго где-то в Европе, сказав перед тем, что нашел весьма стоящее дельце. Деньгами, говорил, за версту тянуло.

-И что же?

-Райс вернулся через пару месяцев, — протянул Макбрайд. — Он, конечно, звезд с неба не хватал, но и не простой квартирный воришка, чтоб вы представление имели...так вот, Райс возвращается и говорит, что посетил один весьма интересный съезд, где-то в Германии, и с пустыми руками оттуда отнюдь не ушел. Вещицы, что он привез, были на диво любопытными, но они все были трухой по сравнению с одним ящичком, что он в последние дни утащить умудрился. Чуть не надорвался, но товар того стоил. Сердца, легкие, прочая начинка, все по высшему сорту — мастеров такого уровня можно по пальцам пересчитать. А когда до дна тот ящик обскоблили, так нашли дно второе — и там целая стопка документов, на машинке отбитых, а какие-то и вовсе от руки шли...

-И что это было?

-Не знаю. Берри пару листов расшифровать только успел — что-то вроде декларации о доходах. Он уже тогда понял, что выше головы скакнул: если хозяева того чемоданчика могут себе позволить такой товар только для прикрытия производить, то...ну вы сами понимаете...

-Безусловно, — мрачно проговорил Хит. — И что же он предпринял?

-Да уж точно не запел от радости, — ответил Генри. — Я же вам говорил, что он у нас во втором поколении? Мог позволить себе жить на поверхности. Вроде как торговец предметами искусства, и не из дешевых. Мастерская...нет, скорее дом...дом более чем приличный, на защите он не скупился, чего сам не умел, то у других заказывал. А когда он внутри того ящичка нашел клейма мастеров, так и вовсе половину состояния спустил на усиление обороны. План такой был — расшифровать найденное побыстрее, да сплавить кому-нибудь, пара людей из Башни уже были на примете...

Генри замолчал. Замолчал на время, достаточное для того, чтобы Хит вновь подал голос — несколько раздраженно, но не без интереса.

-И чем же все кончилось?

-Одним типом, что никому не представился, — мрачно произнес Генри. — Впрочем, сомневаюсь, что у него вообще было имя. Он прошел мимо охраны старины Берри так, словно ее вообще не существовало. Как мне потом рассказывали, все признаки куклы-убийцы первого класса были налицо. Скромный такой, очень-очень вежливый. Даже слишком вежливый для живого существа. Берри говорил, что этот субъект почти извинялся, когда просил указать, где бы он мог узнать о местонахождении тех бумаг.

-И что же ваш Берри...

-Он честно сказал, что умирать не хочет и принес тот ящик. Он говорил, что его руки так тряслись, что он раз или два его чуть было не уронил. Помогло ему только знание того, что с ним случится, если он все-таки это сделает. Посланник осмотрел ящик, проглядел те бумажки. И — снова очень вежливо так — спросил у Берри, сколько тот собирался получить за них. Он назвал сумму раза в три меньше, чем та, о которой договаривался с Башней. Тот тип только кивнул — и, уже уходя, спросил — а кто это Берри тот ящик достал? — Генри шумно выдохнул. — В общем, через сутки Берри обнаружил на своем счету ту сумму, которую осмелился пролепетать. А еще через три дня узнал, что Райса нашли за городом, с аккуратной такой дырочкой в основании черепа...

-Привычное дело, — Хит чуть подернул плечами. — Я...

-Я это рассказал не для того, чтобы вас потешить, — перебил его маг. — А для того, чтобы вы имели в виду — обычно у таких как они правила куда строже. Например, перекупщик следует за вором. Да, со старины Берри и взять-то нечего, но это ничего не значит — вы уже слышали, что дом Вайтль делал в прошлые века. Я рассказал вам это единственно потому, что вы должны кое-что запомнить. Мне нет дела до того, зачем вы попросили меня собрать о них информацию, я, в конце концов, всего лишь делаю то, за что мне платят. Но хочу вас предупредить — потому, что мне бы не улыбалось терять одного из своих постоянных клиентов — если вы задумали пойти против них, помните, что это не одинокий, загнанный в угол несчастный идиот, на которого навесили Печать только потому, что захотели прибрать к рукам его скудное состояньице. Я бы мог сказать вам, что эти люди безжалостны, упрямы и очень коварны, но вы ведь и сами таков. Потому скажу кое-что еще. Они чрезвычайно злопамятны. Прямо-таки до боли.

-Чем лучше тебе сейчас...

-Именно. Так что мой вам совет...

-Отказаться?

-Да нет. Запросите просто побольше. Раза так в три.

Оба рассмеялись.

Свой первый разговор с дочерью Бенедикта Хит вспоминал отчего-то каждый раз, когда наведывался к магу — что после того, как повидался с Генри, что в разы последующие, когда уже начал собирать информацию по дому Вайтль. Нельзя сказать, что во время того разговора случилось или же было сказано нечто, что выбило его из колеи, но врезаться в память он врезался — возможно, во многом благодаря тому, что велся в строгой тайне от его клиента.

Вайола Кальдервуд — это чахлое тело, в котором непонятно каким чудом еще держалась душа — приняла его в небольшом помещении, что находилось на одном из нижних уровней мастерской. Хит уже не единожды отмечал привычку многих магов зарываться в самую земную глубь, словно они спешили в уготованный им всем без исключения ад еще при жизни, но в этом доме превзошли многих — спускаясь на лифте, он даже не успевал считать этажи. Остановилась кабина, похоже, в самом низу того самого утеса, что Кальдервуды выгрызли изнутри, словно жучки старую мебель. Дальше был сырой и стылый коридор, заполненный железными дверьми, а затем — небольшая комната, разделенная толстой стеклянной перегородкой.

По одну сторону стояло небольшое деревянное кресло с тяжелыми подлокотниками — дочь Бенедикта, в тусклом свете местных ламп еще больше похожая на призрака, чем обычно. По другую — там, за стеклом — пол был заполнен какой-то странной землей: гадкая, склизкая серая кашица, которую, судя по разбрызгивателям в потолке, ко всему прочему еще и обильно поливали. Но внимание Хита земля привлекла ненадолго — в отличие от того, что в нее было посажено.

Это была крохотная рощица из самых странных деревьев, что убийце когда-нибудь доводилось видеть: низкорослые и корявые, с гладкими и тонкими ветвями, каждую из которых венчал единственный жирный, словно покрытый маслом, плод — что-то вроде капустного кочана болезненных, тошнотворных тонов. На стволах были странные, если не сказать больше, наросты: один детально повторял птицу, другой — какого-то мелкого зверька...

-Отец привез их с какого-то островка в Саргассовом море, — тускло произнесла Вайола. — Он рассказывал, что их там целые долины. То, что попадает внутрь...мы еще не до конца изучили этот процесс, но одно можем сказать точно — разделение уже невозможно, — девушка продолжала безразлично смотреть на жуткие деревья, скользя взглядам по наплывам на стволах. — Жертва живет долго, очень долго. Для человеческой особи своеобразным рекордом является месяц...

Спрашивать, сколько "особей" было затрачено на исследования, Хит не стал — лишь подарил дочери Кальдервуда тяжелый взгляд.

-У них есть одна очень интересная особенность, связанная с тем, как они подманивают новую пищу, — тем временем продолжала Вайола. — Они перехватывают управление телом своей текущей жертвы, и заставляют ее — примерно раз или два в сутки — издавать определенные звуки...крики о помощи. Отец говорил, по утрам вся долина содрогалась от воплей...

-Действительно, интересно, — произнес Хит, сильно сомневаясь, что девушка заметила бы иронию, даже если бы он зарядил ее в револьвер и выпалил ей в лицо. — Но, боюсь, я несколько не уловил, какое отношение эти деревья имеют...

-Я позвала вас сюда не для того, чтобы чем-то угрожать, не подумайте, — протянула Вайола. — Единственно для того, чтобы сделать предложение, в той или иной степени сопутствующее вашей работе.

-И что же это будет? — насторожился Хит.

-Отец наверняка прикажет вам взять его живым... — отстраненно пробормотала дочь Кальдервуда куда-то в сторону. — Он постоянно твердит, что скормит его этим деревьям и каждое утро будет приходить и слушать, как он рыдает...

Хит поймал — пусть и на несколько секунд — взгляд Вайолы. Он был пустым, устремленным куда-то сквозь стеклянные стены и стены из камня, на что, недоступное более никому, кроме нее.

-О ком вы говорите? — все-таки задал свой вопрос Вешатель.

-Юст, — пролепетала дочь Кальдервуда в ответ. — Его зовут Юст. Наследник дома Вайтль. Единственный.

-Вы...вы встречались? — осторожно поинтересовался Хит, чувствуя, что с этой мысли девушку очень легко сбить.

-Конечно, мы встречались, — резко ответила она. — Пять лет назад, нам обоим тогда было двенадцать... — подперев лицо рукой, Вайола прикрыла глаза, но свою монотонную речь не прекратила. — Я помню их дом. Там было холодно. Очень холодно...

Дочь Кальдервуда вздрогнула, с силой сжав подлокотники деревянного кресла.

-Это не дом и даже не мастерская, — продолжала Вайола. — Это бездонная утроба, холодная и черная. Они все там заключены, все там перевариваются, день за днем и год за годом, в окружении всяких искусственных...уродств, что учат их и служат им. Пока из груди не уходит сердце, а из глаз не уходит душа. Я...я видела их. Стервятники, что растят волчонка. Если бы им это могло помочь, они бы сами выдрали ему сердце и заменили куском металла. Они...они не хотят, чтобы он видел людей слишком часто. Чтобы видел их до срока. Пока не станет таким же, как они...

Откинув голову на спинку кресла, Вайола открыла глаза — и закатила их, словно находясь в каком-то ужасном в своем спокойствии припадке.

-Я хочу его освободить, — прохрипела она, качнувшись вперед и зло уставившись на Вешателя. — Пусть даже это будет последнее, что я сделаю. Я хочу разрушить все, чем они владеют, все, чем они являются. Сжечь, раскрошить, измолоть, стерпеть в мелкий порошок и развеять по ветру. Все. Все до основания. Все. Все до песчинки...

К бледному лицу дочери мага неожиданно прилила кровь — а глаза ее неотрывно смотрели в глаза убийцы.

-У меня есть доступ к некоторым из счетов отца. Я смогу оплатить ваши услуги, если потребуется.

-И чего же вы...

-Вы уничтожите его родителей, но не его самого. Его вы доставите ко мне. Живым.

-Ответьте мне на один вопрос, — после недолгого молчания произнес Хит. — Что мне, по-вашему, должно помешать сейчас же доложить вашему отцу о предмете и содержании нашего разговора?

-Ничего, — Вайола мотнула головой. — Но вы этого не сделаете.

-И почему же?

-Потому, что вам плевать на все, кроме денег, — просто ответила она. — А я предлагаю вам получить награду и от меня и от моего отца. Вы не настолько глупы, чтобы отказаться.

-И не настолько глуп, чтобы работать разом на двух клиентов, чьи цели так сильно расходятся, — бросил в ответ Хит. — Знаете ли, есть элементарные правила...нет, скорее рекомендации, позволяющие выживать как можно дольше. Например, не воровать у своего же клиента. Или не считать себя самым умным. Вам бы не помешало выучить второе покрепче...

-Значит, вы отказываетесь, — подарив ему тяжелый взгляд, Вайола рывком поднялась на ноги. — Что ж, попытаться стоило.

-Я разве сказал, что отказываюсь? — бросил он ей в спину — и слова эти остановили ее не хуже кинжала.

-Вы пока еще ничего толкового не сказали, — протянула дочь Кальдервуда. — Только лишь ходите вокруг да около, пока наше время тает. Итак, ваш ответ?

-Я подумаю над вашим предложением, — Вешатель пожал плечами. — И, возможно, в ближайшие дни смогу дать вам ответ. Только и вы ответьте...ради чего?

-Он скрыл мою ошибку, — произнесла Вайола, почти не размыкая зубов. — И чуть не поплатился за это жизнью. Этого не сделал бы ни один маг...я бы сама так не поступила, — дойдя до дверей, она открыла их и первой ступила за порог. — Идемте. Отец может что-то заподозрить, если мы пробудем здесь так долго.

-Если он еще не в курсе, — буркнул Вешатель.

-В последние годы он совсем плох, — последовал тихий ответ. — Он не замечает уже и того, что делается под самым его носом...

У лифта дочь Бенедикта остановилась на мгновение, зачем-то обернувшись назад. И — тихо, почти грустно — проговорила, смотря куда-то вдаль:

-Как я уже сказала вам ранее, я не собираюсь никому угрожать. Я просто доношу до вас один-единственный факт. Тот, на чьих руках будет его кровь, свою отдаст тем деревьям. Всю до капельки.

Ответа не последовало — все время, что они поднимались наверх, Хит был погружен в свои мысли. И одна из них все никак не желала его оставлять.

В следующий раз договор он обговорит куда как подробнее.

В конце концов, он палач, а не актер мыльной оперы.

5. "Пока не двинулся Бирнамский лес..."

За окном подрагивают листья

Словно пальцы тянутся в мой дом

То в ночи затеплилось убийство

Красным воспалённым угольком...

(С. Калугин — Ночная гроза)

1986 г.

Рассвет никак не желал выполнять свои прямые обязанности и наступать, оставляя город в холодном мраке. Метель, до того яростная и безумная, словно устала от своих трудов в дни прошедшие и тоже прилегла отдохнуть — кто знает, на сколь долгий срок?

В просторной комнате — последний этаж самого дорогого в городе отеля, прекрасный вид из тронутых изморозью окон, тяжелые бархатные шторы — верхний свет был притушен, но даже так было прекрасно видно дрожащую на стене тень. Тень плясала в такт движениям высокого человека в темно-зеленом костюме, кто, сцепив за спиной руки, мерил комнату широкими, размашистыми шагами.

-Еще раз говорю, то, что вы предлагаете, сопряжено со слишком большим риском, — в который раз произнес Хит.

-Да неужели? — огрызнулся Бенедикт. — Это ваша работа, не так ли?

-Верно, — кивнул толстяк. — И именно потому я предлагаю вам поступить иначе.

-Как же? — завернув на очередной круг, прорычал маг.

-Смотрите, — рассудительно произнес убийца, навалившись на стол, за которым восседал. — Давайте прежде всего успокоимся...

-Успокоиться? Я третью ночь глаз не могу сомкнуть при одной только мысли о том, что этот щенок рядом!

-...и взглянем на ситуацию трезво. Четыре прошедших с нашего приезда дня я не потратил попусту, — продолжал Хит. — Нужные люди в местной полиции уже не только информированы, но и обработаны должным образом. В настоящий момент мы можем рассмотреть один или два варианта. Вообще-то куда больше, но с вашим терпением...

-Полегче, — раздраженно произнес маг. — Не забывайте, вы не на моем месте.

И слава Богу, а то пришлось бы вить петельку самому себе...

-Наша цель хорошо окопалась. Конечно, духовная жила тут довольно-таки слабенькая, но маг его уровня сможет выжать при необходимости все крохи. И он не постесняется это сделать — ему здесь не жить, а хозяев у города нет. Терять ему точно так же совершенно нечего: если мы прижмем его к стене, он может уже перестать думать о какой-либо секретности. Прикиньте риски сами — полноценный магический поединок в центре города, да еще днем...вам оно надо?

Бенедикт повернулся к убийце, в очередной раз заставив последнего задуматься о том, как маг изменился за последний год. Осунувшийся и заметно отощавший, с движениями резкими и нервными, он выглядел так, словно застарелая злоба, не найдя более ничего в этом пустом каркасе, принялась обкусывать его уже снаружи — так, что это начинало бросаться в глаза.

-Звучит разумно, — выдохнул маг, наконец, прекратив свои хождения и опустившись на диван напротив. — Продолжайте.

-Вот что я предлагаю, — выдохнув с заметным облегчением, произнес Хит. — Мы не станем торопить события. Мы позволим Вайтлю покинуть текущее укрытие, а затем, как только представится такая возможность, осуществим захват. Мы сделаем это, используя наших новых друзей из полиции, и сделаем это в месте людном — так, чтобы у него не было возможности обратиться к магии...скажем так, заметной невооруженным глазом. Мы примем его из рук в руки, и спокойно ликвидируем...нет, лучше даже не так. Завидев нас, он все-таки может решить рискнуть. Пусть уж его задержат по всем правилам, а потом я обеспечу одно небольшое, но определенно трагическое самоубийство. Что скажете?

-Я не могу пойти на это, — вновь вскочив на ноги, произнес Бенедикт. — И я скажу вам, почему. То, что вы предлагаете — не месть. То, что вы предлагаете — банальное убийство из-за угла. Он даже не узнает, от кого...

-Он прекрасно знает, с кем имеет дело, — язвительно прервал его Хит. — Во многом благодаря тому, что вы пренебрегли год назад предложенным мною планом и выступили против старших членов семьи, когда я говорил вам, и говорил не раз — вступать в игру нам следует тогда и только тогда, когда будет возможность поразить все три цели одновременно. Вы не вняли моему совету год назад и к чему это привело? Весь этот год мы провели в погоне, мало того — мы не имеем возможности подобраться к их мастерской, потому как до сих пор...

-Я понимаю ваши мысли, — маг уже снова мерил комнату шагами, дорогая обувь утопала в не менее дорогом ковре. — Они весьма типичны для кого-то вроде вас. Вам важно лишь выполнить дело...

-А разве это не все, о чем нужно беспокоиться? Вы уже дали понять мальчишке, кто нанес удар. Зачем подставляться вторично? Наша задача — покончить с ним и с этим делом максимально быстро и с минимальными затратами. Я не прав?

-Нет, вы не правы, — прохрипел Кальдервуд. — Моя задача — расквитаться с родом Вайтль за оскорбления, что были нанесены мне и моей семье. И если с прочими я мог себе позволить принять вашу тактику, то с ним...нет. Нет, нет, тысячу, десять тысяч раз нет. Этот щенок всему виной. Этот щенок должен заплатить. Он должен заглянуть мне в глаза, прежде чем я сброшу его в преисподнюю. Он должен признать свою вину. Все остальное запятнает мою честь еще сильнее.

Вешатель снова вздохнул — тяжело и глухо. Казалось, он больше не скажет уже ни слова, но вот Хит все-таки заговорил: привычным своим глубоким и размеренным голосом:

-Вам следовало остаться дома. Следовало передать это дело мне, и просто-напросто запастись терпением. Я не пытаюсь никого оскорбить, но...прошел год. Мне приходилось выслеживать добычу и дольше, но почти никогда — из-за того, что меня кто-то постоянно толкал под локоть. Именно поэтому, кстати говоря, я предпочитаю работать в одиночестве...

-Вы ничего не понимаете, — вновь зарычал Бенедикт. — Я должен убить его сам, своими руками. Только так и никак иначе. Тогда, год назад...вы отказались, когда я предложил вам узнать мои причины так поступать. И весь год, что мы бежим по его следу, вы к этой теме не возвращались.

-Стоит ли это делать сейчас?

-Когда-то давно мы встретили их с добром, — выплюнул Бенедикт. — Когда-то давно мы были близки к тому, чтобы породниться, но нам стоило внять предупреждениям, к которым мы тогда остались глухи. И мы поплатились за это...о, как же мы поплатились! Моя дочь искалечена этим щенком — он пытался убить ее, заманив в их треклятые катакомбы. Я вышел на поединок с его отцом, я защищал ее честь и свою, я был готов отдать жизнь, если бы то потребовалось, чтобы смыть это оскорбление их кровью! Что же итогом? Что? — на лице мага проступила испарина, он почти задыхался от холодной своей ярости. — Этот подлейший из людей, что рождались на земле, разбил меня, прилюдно опозорил и оставил в живых, только лишь для того, чтобы поглумиться! Я лишился жены — она не пожелала остаться со мной. Я едва не лишился дочери. Пять долгих лет я жил, каждой клеточкой ощущая, что жить недостоин, что не смогу ни передать Метки, ни сойти в могилу, когда придет мой срок, покуда не свершу мести! А теперь вы хотите, чтобы я переложил то, что должно быть сделано мною и только мною, на плечи какой-то вши в полицейской форме? Не бывать тому!

-Есть еще второй вариант, — сдаваться Хит и не думал. — Мы используем, как вы соизволили выразиться, "вшей", для нашей выгоды и поддержки. В наших силах устроить целый штурм...

-Никаких штурмов, — глухо произнес Бенедикт. — И никаких людей. Я казню его лично, а поддержкой моей займетесь уже вы. Только так...только так...

Маг шаркающей походкой добрался до окна, и, остановившись там, проговорил с горечью и злобой в равной мере:

-Вы просто не понимаете, я уже говорил, и не раз. Я должен восстановить честь семьи и свою собственную. Я должен избавиться от кошмара, что приходит ко мне каждый день и каждую ночь. Я словно вновь и вновь слышу ее крики...я вновь и вновь там...я вижу...что он сделал...что ему приказали — я в том уверен — с нею сотворить...

Вцепившись закоченевшими пальцами в подоконник, Бенедикт прижался лицом к покрытому инеем стеклу — и продолжил говорить, заставляя то стекло запотеть, покрыться теперь и дымкой:

-Пять лет. Пять долгих лет я избегал смотреть в глаза своей собственной дочери, — выговаривал он, сжимая подоконник побледневшими пальцами. — Я, я сам исцелил ее, сам выходил, сам поставил на ноги и выучил всему, что знал, дал ей все, что мог дать, но этого мало, я знаю. Мне не нужно спрашивать, чтобы это знать. Ее страдания искупит только месть. Только когда последний Вайтль падет, она вновь сможет улыбнуться. Только когда я придушу этого щенка вот этими вот руками...моя...моя девочка...сможет меня простить...

Лицо Хита оставалось непроницаемым. Мысли за тем лицом, впрочем, прятались, но высказывать их убийца поостерегся — неизвестно, как бы отреагировал Кальдервуд на замечание о том, что если бы можно было бы одержать победу одной только патетикой, он бы уже давно расправился со всеми своими врагами за раз. В этой семье ни иронию, ни просто добрую шутку, похоже, не ценили — ответили бы ему, скорее всего, какими-нибудь смертоносными чарами.

-Будь по-вашему, — только и вздохнул Хит. — Встречаемся через час на стоянке. Часа вам хватит, чтобы собраться?

-Мне нужно куда меньше, — не отходя от окна, бросил Бенедикт. — Идите уже, идите...

Выждав пять или около того минут с момента, когда за толстяком захлопнулась дверь его номера, маг — сгорбленный, напряженный, словно пружина и нервно крутящий головой, будто разбуженная сова — добрался до дальней стены и нашарил впотьмах старенький телефон.

-Кофе, — бесцветным голосом проговорил он в трубку, после чего, почти ощущая в голове щелчок — то лопнули последние нити сетей его когда-то стальной воли — резко оправился. — Стакан виски-сода...нет. Бутылку, — глухо закончил он, скрежеща ногтями по гладкой черной поверхности.

Молоденькую горничную, которой маг открыл спустя какое-то время дверь, от страха разбил паралич. Бенедикт не обратил на то внимание — сейчас, когда его истязатель, его желанный враг был так близко, его не волновало уже ничего в целом свете.

Предрассветная мгла тянулась к окну словно с каким-то своим интересом. Тут, в этой стылой комнате с единственной кроватью и притушенным светом, творились — вернее сказать, готовились — вещи, которые нечасто увидишь в людских домах.

Эльза лежала на ковре без всякого движения — если не считать прерывистого, едва слышного дыхания, которое давало понять, что девушка все еще на этом свете, что у нее забрали не жизнь, но лишь волю и сознание — и то временно. Веки ее чуть заметно подрагивали, словно хотели вздернуться вверх, но никак не могли, лицо же оставалось спокойным, как у мертвеца.

Склонившийся над ней сейчас человек тоже чем-то напоминал последнего — быть может, бледностью, а может, костюмом, что впору был бы только покойнику. С его сознанием все было в относительном, но все же в порядке — а еще, если это так уж важно, человеком он никогда и не был.

Наблюдая за распростертой на полу Эльзой, улавливая в глухой, мертвой тишине дома ее слабое дыхание, Юст то и дело бросал взгляд на свои собственные руки, давно уже без перчаток — озябшие, бледные руки, на левой следы ожога...

Сколько уже минуло — полчаса, час? Может, два? Он сидел тут, на полу, рискуя отморозить ноги, он ходил по комнате, то включая, то снова избавляясь от света, но всегда неизменно возвращался к ней. Готовился приступить к делу и чувствовал, как руки тотчас же опускались. Почему? Почему? Ответ никак не шел.

Он попытался успокоить мысли и обратиться в них к своему отцу. Нейтгарт фон Вайтль прошел настоящую школу жизни, был истинным магом — существом, что до последней своей клеточки натренировано для борьбы. Глядя на спящую Эльзу, Юст вспоминал, как принимал решения отец, старался рассуждать, как он.

Вот фантазия Нейтгарта находила что-то, что стоило его внимания. Вот вступал в игру здравый смысл: оценить, сравнить, принять взвешенное решение — полезно или же нет. Допустим, полезно. Подсчитать, учесть, подвести баланс. Задействовать всю свою страшную волю и достичь цели, неважно, чего это будет стоить ему или другим.

Так старался сейчас поступить и его сын, даром, что это было несложно: практический ум уже давно все решил, давно уже определил судьбу той, что лежала сейчас на полу. Память изъять, улики уничтожить, дом — покинуть. Остальное — не его забота. Под "остальным" в данном случае понималось и то, что будет с девушкой и стариком, когда они очнутся. Он не врал себе — на полноценную, тонкую работу с памятью этих людей времени не было, и самым логичным решением было попросту вырвать все, что лежит ближе к нему. Неделя, месяц, год...какая разница? Никакой — его уже здесь не будет, а их судьбы больше не пересекутся. И волновать эти люди его нисколько не должны. Все так...и все же почему он медлит, медлит именно там, где должен задействовать волю и исполнить задуманное?

Ответ никак не желал приходить, зато это радостно делали различные странные мысли — некоторые из них откровенно беспокоили мага. Почему она с таким гневом отреагировала на его слова о старике, о тех чарах? Что могло ее так возмутить? Он чувствовал, что не понимает чего-то важного, снова не понимает, как уже было с ним не раз, когда приходилось иметь дело с людьми. У людей все повернуто с ног на голову, все перемешано до чистого хаоса, и нет, кажется, никакой возможности с этим свыкнуться, только если ты сам не родился одним из них.

И все-таки — почему? Почему она — да и другие — могли себе позволить все это? Могли радоваться каким-то мелочам, которых он бы и не заметил без указки, могли грустить о каком-то совершеннейшем вздоре, могли быть счастливы, всю жизнь проживая в своей крохотной клетке? Почему она — все-таки она волновала его отчего-то больше прочих, и одно это вселяло страх — так удивлялась? Он не делал ничего предосудительного, он просто использовал средства, что были у него под рукой. Разве она бы не сделала того же, чтобы спасти свою жизнь? Ну конечно бы, сделала — разве бывает иначе?

От подобных рассуждений начинала болеть голова. Подобные рассуждения вели в бездну. Меж ними и людьми пропасть, которую не пересечь, и нечего и пытаться. Он должен заботиться прежде всего о себе — ведь в нем одном теперь весь род Вайтль нашел свое последнее пристанище, свое последнее воплощение — и ни о ком еще.

Очередная незваная мысль, очередной предательский укол в самое сердце. Тогда вечером...она спрашивала об отце и прочем не из праздного интереса. Она...мыслимо ли это...действительно была...

Все, довольно. Еще немного в таком темпе и он и правда решит, что ее участие не было попыткой выудить побольше информации, было чем-то искренним. Довольно. Сейчас он зачистит этой девице память, пойдет к старику и сделает то же с ним. А потом соберет вещи и...

Острая боль в левом предплечье — и, сразу за тем — пробежавший по всему позвоночнику холод. Ошибки быть не могло, просто потому, что Метка, к которой был привязан внешний барьер, ошибиться была в принципе не способна. Он еще не успел прикрыть глаз и войти в контакт с полем, чтобы увидеть все воочию, а разум уже обрабатывал тревожный сигнал.

Контакт на внешней границе. Излучение столь мощное способны дать лишь Цепи — множество Цепей, и далеко не последнего сорта, если судить по мощи уловленных всплесков. Цепей, по которым уже пустили ток, а это, в свою очередь, также значит лишь одну вещь...

Установить связь уже не удалось: с момента, когда была подана тревога, минуло меньше пары секунд, а внешний, сигнальный слой был уже нащупан и развеян.

Маг вскочил на ноги — о девушке он более даже и не думал. Послав ряд коротких импульсов оставшейся внешней защите — вряд ли второй и третий слои продержатся против такой мощи больше нескольких минут — он метнулся к кровати, выдернув из-под подушки оружие. Бросив пистолет в карман, рявкнул, уже нисколько не заботясь о тишине, пару отрывистых команд: машина, чью незримую пуповину, что тянулась к духовной жиле, он не так давно обрезал и приладил к собственной Метке, прорвалась в реальность, обретая формы и цвет — и тут же принялась жадно сосать его соки с удвоенной силой. Еще одно движение — мысли, не тела — еще несколько команд для машины: развернуть защиту, далее действовать согласно заложенному алгоритму.

Противник, что заявил о себе, что сейчас сносил, словно разъяренный бык, внешние поля, при всей своей мощи был предсказуем — и ему согласно расчету должно было хватить и машины — во всяком случае, на первый срок. Нет, реальная опасность подстерегала в совершенно другом обличье — толстяка с мертвым взглядом, отзвука чьих Цепей — если они вообще у того были — он не почуял. Этот хитрее, этот расчетливее. Этот не станет печься о каких-то приличиях, а, скорее всего, попытается просто-напросто ударить со спины при первой возможности, да еще каким-нибудь подлым оружием вроде тех газовых гранат, что были с ним в прошлый раз. В том, что толстяк был здесь, Юст не сомневался — как и в том, что с ним придется схватиться лично...

До рассвета оставалось не так уж и долго — час, может, полтора, но тьма еще была сильна, и отпускать город никак не желала. Скрипел под ногами жесткий снег, оставались в том снегу глубокие следы. Бенедикт Кальдервуд, что вышагивал сейчас по свежему белоснежному покрывалу, шел быстро, сплетая нужные чары прямо на ходу.

Он наступал на крохотный домишко со стороны дворов — так, чтобы быть до конца уверенным в том, что никого не встретит на своем пути. Он наступал, практически не ощущая преград. Вокруг часовой мастерской был сплетен трехслойный кокон полей — простейшая система из замка и ключа, что должна была преградить путь любому, чей узор Метки не совпадал с хозяйским. Система, быть может, и была простой, но от того не становилась менее надежной — сил в нее было вложено множество и маг послабее его наверняка уже застыл бы, разбитый и обессилевший, а после бы и выгорел изнутри, оставив после себя только лишенное разума тело. Первый слой Бенедикт разорвал, не сбавляя хода, на второй ушло чуть менее тридцати секунд. По телу растекался жар — все Цепи, вплоть до самых скудно развитых, были пущены в дело, фамильный вензель полыхал грязно-зеленым светом на спине, меж лопаток. Бросив в снег массивный чемодан и со щелчком раскрыв, маг обнаженными руками зачерпнул оттуда несколько пучков грязно-серых водорослей: ссохшихся, замотанных в чудные клубки.

-Show his eyes, and grieve his heart, сome like shadows, so depart...— нараспев протянул он, резко очерчивая полукруг пред собой, разбрасывая клубки по снегу.

В снегу началось какое-то шевеление. Послышался мерзкий чавкающий звук — не прошло и минуты, как от него уже стало почти закладывать уши. Снежный ковер пенился и шел грязно-серыми пузырями, кипел и таял на глазах, окутывая все вокруг мерзким, парализующим тело и сбивающим дыхание паром. Маг щелкнул пальцами — по воротнику его змеей скользнуло что-то влажное, набухая, присосалось к шее, обернулось вокруг нижней части лица, укрывая рот плотным на вид листом. Два тоненьких побега рванулись выше, входя в ноздри, глаза окольцевали струящиеся по лицу стебельки.

Там, в облаках тошнотворного пара, что-то шевелилось — поначалу неуклюжие и уродливые силуэты, поглощая снег за считанные секунды, распрямлялись, сжимались, скручивались...

Пальцы правой руки сомкнулись в кулак — последний слой защиты был сокрушен, как гнилая ореховая скорлупка. Рука левая зачерпнула горсть странных, словно вымазанных в масле, семян, забросив их далеко вперед — к задней стене дома.

-I will not be afraid of death and bane, till Birnam forest come to Dunsinane...

Скользящий капюшон из листьев раскрылся и втянул в себя голову мага, оставляя открытым только лицо — вернее, ту часть, что не была уже запрятана в живую броню.

Собирая силы для таранного удара, Бенедикт Кальдервуд продолжил идти вперед. За спиной его из клубов пара выступало то, чему не даже имени не было.

Разбудил ее, вне всяких сомнений, грохот. А вот от запаха, что ринулся в ноздри лишь парой секунд позже, Эльза едва не потеряла сознание вновь. Этот смрад не был похож на плоды готовки Юста, нет — это вообще ни на что не было похоже. Чувствуя, что задыхается, она рванулась было вверх, садясь на холодном полу и зашлась судорожным кашлем, вместе с которым из нее слово выбирались остатки дремоты.

Воспоминания мелькнули перед глазами, словно скоростной поезд. Кофе. Отрава. Юст. Он сказал, что...

Внизу снова громыхнуло, едва ли не с удвоенной силой — кажется, к грохоту тому прилился чей-то жуткий голос — ни одного слова было не разобрать. Чувствуя, как вместе с сознанием — если не быстрее — к ней возвращается страх, Эльза кинулась было к окну, ведомая первой из мыслей, что роились в ее голове. Нужно было хотя бы понять, что там, снаружи...

Отдернув штору, Эльза замерла, словно оказалась врыта в землю — разум никак не хотел воспринимать то, что видели глаза. За окном висело, прилепившись к стене, нечто, имевшее цвет поистине отвратительный: болезненно-серая туша из скрученных жил, меж которых беспрестанно сочилась какая-то слизь, проверяла стекло на прочность, ощупывая его сразу десятком мелких отростков. Не в силах даже закричать, Эльза сделала шаг назад и вновь застыла — тварь снаружи словно уловила ее движение сквозь стену. Серая дрянь продавила стекло, словно бумагу — осколки брызнули внутрь, не задев Эльзу лишь чудом — и через подоконник перевалились выпростанные вперед деформированные конечности. В оконном проеме появилась уродливая белесая морда с загнутым кверху кривым клювом...

Как и откуда она взяла силы для бега, Эльза не знала — ноги словно обрели свой собственный разум, который здраво рассудил, что умирать вместе со всем остальным телом ему вовсе ни к чему. Ее сорвало с места раньше, чем нечто за ее спиной издало булькающий звук, она выскочила за дверь и захлопнула ее еще до того, как серая дрянь перетекла через подоконник.

Чудовищный запах в коридоре только усилился — он тек откуда-то снизу и здесь к нему примешивались тошнотворно-сладкие нотки. Сделав несколько шагов к лестнице, Эльза почувствовала, как к горлу уже подкатила настоящая волна. Уцепившись рукой за ближайший угол, она рухнула на колени и ее вырвало на темные ступени внизу — не покатилась по ним же Эльза лишь потому, что нашла в себе силы ухватиться за что-то и другой рукой.

Страх язвил все тело, жег его каленым железом. Слепо шаря по стене в поисках выключателя и, наконец, найдя его, она попыталась дать свет — но обе лампочки издали по презрительному хлопку, стоило лишь попытаться их зажечь. Зажав рот рукавом — горло саднило, желудок пританцовывал что-то лихое — она полезла вниз, всем телом прижимаясь к стене, и стараясь не оступиться и не поскользнуться, что неизбежно закончилось бы сломанной шеей.

Внизу, в небольшом коридорчике, свет еще был — уцелела, правда, лишь одна лампочка из трех, но даже ее хватало, чтобы Эльза вновь застыла в ужасе. Там, далеко впереди, в стене зиял огромный пролом — ледяной ветер радостно врывался сквозь него внутрь, тотчас же наводя свои порядки. Лишенная верхней одежды, она почувствовала холод практически сразу — но холод был ничем по сравнению с этой тошнотой и...

А это еще что?

Эльза ошалело смотрела вперед и понимала, что не узнает дома, в котором провела почти уже целую неделю. В доме, к которому она успела привыкнуть, стены не покрывал шевелящийся, чавкающий ковер какого-то мха, лиан и ярко-желтых цветов, по полу не струились, сплетаясь в прочный покров, разнообразные побеги. Там, в полумраке, что-то беспрестанно лопалось, пузырилось и надувалось, созревая и раскрываясь с настолько бешеной скоростью, какой в реальности быть попросту не могло. По стене прополз, сочась чем-то густым, словно патока, ярко-красный стебель, с потолка вниз спустилась полупрозрачная сеть с алыми прожилками, ковер изо мха исторгнул порцию новых цветков — в этот раз уже с сиреневым отливом...

Из тьмы донесся слабый, едва слышный стон. Борясь с тошнотой и страхом — с каждой секундой у нее выходило все хуже и хуже — Эльза сделала несколько осторожных шагов вперед, чувствуя стремительно нарастающее отвращение. Коридор перед ней был живым — он цвел и извивался, давал новые и новые побеги, и во всей этой массе, цвета для которой были избраны, казалось, лишь самые гадкие для человеческого глаза, что-то беспрестанно копошилось, рождалось и умирало. Что-то...

Закрепленная под потолком лампочка качнулась чуть вперед, подгоняемая потоком леденящего ветра. Тусклый лучик высветил источник звука.

У Эльзы подкосились ноги. Стены и пол там, дальше, были перекрыты настилом из огромных лоснящихся листьев продолговато-эллиптической формы, густо усеянных сотнями — нет, тысячами — мелких жестких волосков. К одному из таких листов было приклеено, словно муха к липучке, ежесекундно вздрагивающее тело дяди Тимо. Старик, выскочивший на шум куда раньше нее, был в одной лишь ночной рубашке и стоптанной домашней обуви — последняя, густо покрытая алой слизью, валялась неподалеку. Несчастный часовщик извивался, будто змея, пучил глаза с такой силой, что странно, почему они до сих пор были целы, и заходился в безмолвном крике — рот его был крепко зажат двумя жирными листами чуть меньшего размера. Сине-фиолетовые бутоны распахивались над его головой, обильно заливая ту густой, словно кисель, жижей, а ярко-красный стебель, словно живой, протянулся к часовщику, обвив грудь, словно стальной обруч. С потолка к бьющемуся в агонии старику спустились длинные черешки, постепенно переходящие в закругленные листы с клиновидным основанием. Листы, собранные в розетку, были сплошь усеяны длинными железистыми волосками — на конце каждого выступала капелька вязкой черной жидкости. Листы приблизились к лицу часовщика — волосики, задрожав, заскользили по тому, ощупывая почти с осторожностью. И, безошибочно отыскав на том лице веки и раскрыв их, почти вырывая из глазниц, открыли путь своим сородичам — те уже устремились к самим глазам, ввинчиваясь внутрь, словно тысяча маленьких сверл...

Эльза подалась назад, не закричав — скорее заскулив от ужаса. Этого не было. Не могло быть. А если и могло — то уж точно не с ней. Часть ее требовала немедленно сорваться с места и бежать, бежать, все равно, в каком направлении — лишь бы ее унесло подальше отсюда. Вот только...

Ослепленный часовщик метался, как выброшенная на сковороду живая еще рыба. Лицо его заливала кровь. Сжав зубы и стараясь не смотреть по сторонам — туда, где все копошилось, трещало и расползалось, лопалось — она пригнула голову и кинулась вперед, чувствуя, как ноги тонут в мягком мху.

До старика ей не хватило какого-то шага. Тьма раздалась и на растительный ковер ступил высокий — выше ее на голову, если не больше — человек в темно-зеленом костюме. Лицо его было скрыто за листьями и побегами, словно за маской, голову обтягивал лиственный же капюшон. Глаза его были словно гранит — и, пусть в этом взгляде и можно было увидеть разум, душу, как ей казалось, выискивать было делом совершенно пустым.

-Kill it, — небрежно бросил высокий человек, щелкнув пальцами — и в ту же секунду потерял к Эльзе всякий интерес.

Тьма вновь зашевелилась, ветер принес с собой знакомый уже тошнотворный запах — ее несомненно вырвало бы вновь, если бы только осталось, чем. Прижимаясь к стене, на свет выползла высокая и тощая белесая тварь, скрученная из знакомых уже водорослей, перемазанных какой-то гадкой слизью. Ее огромный, жирный товарищ выполз следом — этот уже напоминал гигантского слизня, чей отвислый живот волочился по полу, словно мешок. Тварь щелкнула клювом, поднимая свои обрубки — каждый кончался пучком уродливых белых щупалец.

Эльза почувствовала, что на этом ее силы подошли к концу. Она не могла сдвинуться с места, не могла шевельнуть и пальцем. Могла только наблюдать, как обе твари потянулись к ней — каждая так быстро, как только могла...

Синий всполох осветил коридор. Высокий человек вздернул вверх руку, сложив пальцы в странный знак — тварь же, что вырвалась вперед, что уже почти уже коснулась ее лица своими мерзкими присосками, вдруг надулась и, начав заваливаться на спину, лопнула с оглушительным хлопком. Нестерпимая вонь хлестнула по ноздрям, и, чувствуя, что сейчас лишится сознания, Эльза повалилась назад, на пол.

Ошалело глядя на то, как сквозь потолок спускается нечто — тот самый мираж, с которого все началось, та самая невозможная фигура, точнее говоря, ее призрак...

-Прочь оттуда! — рявкнули позади.

Дрожа всем телом, Эльза резко обернулась, уже зная, кого там увидит. И, конечно же, не ошибалась.

Изуродованная магией Бенедикта, часовая мастерская все больше и больше уже напоминала оранжерею какого-то неряхи и безумца — и то и другое определение, по мнению Юста, очень даже подходили к персоне нападавшего. Бенедикт явился, отправив вместо предупреждения разрушительные чары, Бенедикт не был намерен останавливаться даже ради формального вызова на поединок — злость его была слишком велика. Он пришел сюда единственно для убийства, а все слова, какие можно было сказать, сказаны были уже очень, очень давно.

Особо это его не огорчало — если этот подлец пришел сюда ради смерти, он ее точно здесь отыщет. Машина, прорвавшись сквозь потолок, отыграла первый свой ход так, как он и рассчитывал: разметала одну из тварей Кальдервуда на клочки и возвестила о прибытии соперника. С ответом Бенедикт не стал медлить — рявкнув короткую команду, шагнул вперед: рукава его плюнули настоящей бурей отравленной колючки, струящиеся по стенам и полу побеги устремились вперед, равно как и зеленый ковер.

Примитивно, но вполне разумно. Даже самый слабый маг способен воспрепятствовать прямому воздействию на свое тело, пока в состоянии прогнать по Цепям хоть немного сил — и потому сломить его так же просто, как человека, было никак нельзя. Здесь брало начало пристрастие ко всему, что могло нанести прямой урон этому самому телу: от стихийных манипуляций до холодного и даже огнестрельного — всякое бывало — оружия. Впрочем, в поединках такого уровня это было лишь пылью для глаз — настоящее сражение еще даже не началось.

Экономный жест — рукой от пола вверх — растянул перед ним искрящуюся серебром зеркальную поверхность: шквал импровизированных снарядов иссох и осыпался, едва коснувшись его, сплетенная из водорослей тварь, что-то прочирикав, влетела в преграду всем телом с весьма печальным для последнего исходом. Юст отступил на шаг — вонь была поистине нестерпимой. Прикусив губу от злости — он не думал обращаться к элементам так скоро — маг обратился к ледяному ветру, что метил ему прямо в лицо и быстро перенаправил поток в обратную сторону. Дышать стало заметно легче, но о передышке нечего было и думать: Бенедикт, снова наступая, раскрошил призванное зеркало в невесомую пыль одним взглядом.

Эльза, бормоча что-то не особо-то членораздельное, наконец смогла подняться на ноги — и, не мешкая более ни секунды, кинулась прочь, закрыв голову руками — проскочив мимо Юста, всем телом налетела на дверь, что вела в магазин, перевалившись через порог.

Ни один из магов даже не взглянул на нее — смотрели они лишь друг на друга, и сейчас оба, сохраняя тяжелое молчание, сделали по шагу вперед. Шутки, пусть и смертельные, кончились: теперь битва начиналась всерьез.

Первая атака снова была за Бенедиктом — одно лишь краткое переплетение слов заставило Юста почувствовать чудовищную тяжесть: ощущение было таким, словно его закинули в некий невидимый пресс. На глазах невольно выступили слезы, из носа к губам скользнула струйка крови.

Дышать становилось тяжело, лицо разрезала боль — казалось, еще немного, и оно треснет, рассыпаясь прахом. Он знал, что это было, он уже видел подобное раньше, видел, что эти чары делали с людьми: еще немного, и тело его извергнет все жидкости вон, падет на пол иссохшими останками.

Ответ был резок и скор — прогнав по всем Цепям разом такую волну, что от неописуемого жара залепило глаза, он сбросил с себя смертельные тиски. Собирался ударить в ответ, но куда там — Бенедикт, давно уже собравший силы для новой атаки, пустил вперед свою адскую флору. Коридора уже не было — был лишь живой лабиринт, что напитывался магом, ширился и рос. Под ногами захлюпало: Кальдервуд, очевидно, собирался развести здесь болото. Пляска жестких, отрывистых фраз, россыпь нервных движений — не руками, одними лишь пальцами — деревянный пол на глазах чернел и рассыпался, а крепкие лианы, увенчанные ядовитыми цветками, ползли и ползли вперед.

Машина обдала подавшуюся вперед массу сполохами синего и белого света, но практически никак не замедлила рост. Снова вынужденный уходить в оборону, Юст чувствовал нарастающее отчаяние. Он не мог сражаться с ним на равных — при всей своей силе не мог. Сила здесь значила чудовищно мало, ведь Бенедикт, в отличие от него самого, имел не только голые знания, но и опыт. Его враг познал свое искусство до конца и не только мог, но и умел его применять, изящно обходя существующие преграды. Он не мог манипулировать мертвой материей — и потому всеми силами воздействовал на сам цикл распада, ускоряя его до предела, пуская получившийся материал на простейший мох. А уж чего он не мог вырастить из одного только мха! Бенедикт грамотно применял оба элемента, к которым был предрасположен: запасал силы в растениях, плодил все новые и новые, подключая их к общей сети, и создавал замкнутый круг — он питал их, а они его. Затянуть бой означало погибнуть. Потянувшись мыслями к Метке, он сорвал с машины последние ограничения — теперь все или ничего ...

Меж пальцев Бенедикта появилась тонкая костяная трубочка — ткнув ей в сторону противника, он каркнул очередную команду. Коридор прорезала полоса яркого пламени — машина, почуяв угрозу, ответила уже своими чарами...

Тщетно. Огонь достиг цели — и вспыхнул также и в глазах Бенедикта, лишь несколько секунд спустя сменившись удивлением, а затем и гневом. На лице Юста, которое мгновение назад лизнул огненный всполох, расцвела кривая ухмылка. Его творение все-таки работало.

Идея этих чар проистекала из добавленных не так давно слоев Метки, идея эта была простой, но поистине бесценной. Защищаться не требовалось, не требовалось и контратаковать: будучи примененными против любого обращения к стихиям, заклятье не отклоняло его, но меняло саму суть, почти издевательски играясь с системой мер. Скользнувший в разум мага поток информации, обработанный машиной, заставил его улыбнуться: триста градусов Цельсия она, не мудрствуя лукаво, свела к тремстам Кельвина, обратив поражающую силу огненного смерча в таковую тихого комнатного ветерка. Бенедикт определенно рассчитывал удивить своего врага — сродства к огню у него отродясь не водилось, и призвать его он мог лишь так, влив прану в эту красивую одноразовую хлопушку — но в итоге ошарашен был сам. Это был шанс — и, что очень вероятно, последний.

Вариант был рискованным, но попытаться стоило. Сорвав с все тех же верхних слоев нужные чары, он набросил их на все разраставшийся — даже после огненного потока — растительный хаос, надеясь лишь на крепость связи меж ним и его жутким владельцем. Следующим шагом была команда машине — серия белых всполохов пропахала цветущее безумие, калеча и разрывая на куски.

Бенедикт отшатнулся, недоверчиво глядя на собственные руки — с ладоней его закапала кровь. Мгновение — и она проступила уже на глазах...

Эта идея также казалась Юсту весьма и весьма изящной — проникая глубоко-глубоко в установленный меж магом и его инструментарием канал, она не разрушала его, но напротив, доводила связь до абсурда. Качественное состояние связанных объектов должно было остаться неизменным, в случае же, когда это было невозможно, раны распределялись меж ними поровну.

Бенедикт оправился от шока быстрее, чем он надеялся. Ничего лишнего, только четкая манипуляция с потоками, в мгновение ока перекрывшая все кровотечения, и не менее четкий удар, стряхнувший его заклятье-пиявку с канала.

Боль в левом предплечье дала понять, что пора срочно найти что-то еще: его силы, что истощали вначале поля, а после — машина и постоянная, ежесекундная оборона — таяли на глазах, Бенедикт же по-прежнему был свеж и готов продолжать. Что-то нужно было делать. Что же...что...

В голову скользнула шальная мысль — пистолет был при нем, а враг вряд ли мог ожидать, что он опустится до подобного. Мысль ту пришлось отвергнуть, хотя бы из честности к самому себе: лихо прострелить Бенедикту, скажем, коленку, он смог бы либо после долгих тренировок, либо в своем воображении — и никак иначе. Значит, необходимо было...

Времени на раздумья Кальдервуд оставлять ему был не намерен. Прилепившиеся к стенам уродливые растительные конструкции на трех корнях-опорах повернули в его сторону десятки своих побегов, на концах которых стремительно начали набухать белесые бутоны.

Страх вонзил в мага свои когти так глубоко, что едва не сбил его с ног. Он уже видел это раньше. Видел еще тогда, еще ребенком, когда Бенедикт сошелся в поединке с отцом. И знал — почему-то мысль о том была на удивление спокойной — что у него-то нет под рукой ни одной куклы, способной принять удар на себя. Удар, от которого почти бесполезно было защищаться.

Бутоны наливались чистым светом, готовясь вот-вот прорваться. Бенедикт определенно обезумел: передавать по выстроенной им системе такие колоссальные объемы энергии, впечатывать их в столь малые снаряды, да еще и в замкнутом пространстве...

Если он не найдет, чем ответить, то обратится в пыль — возможно, вместе с врагом, а может, и со всем этим домом. На секунду мысль о бегстве раздулась до таких масштабов, словно хотела прорвать собою череп. Чувствуя, как откуда-то из глубин поднимается злость — злость глухая и слепая — он не дал этой мысли ни шанса и, вновь коснувшись разумом Метки, считал целый ворох чар. Смирившись с тем, что случится после — вот сейчас бежать уже совершенно точно было поздно — выпустил их в мир, одно заклятье за другим.

Бутоны лопнули с оглушительным треском, выстрелили, рванувшись к цели, десятки почти невесомых игл — каждая несла в себе заряд достаточной силы, чтобы снести стену или, на худой конец, проделать в ней дыру.

Выставленную первой преграду снаряды прорвали, как тончайшую бумагу, даже не сбавив хода — для детонации им нужно было коснуться материального объекта. Искривленное поле, что было выставлено, как вторая линия обороны, также их не задержало. И лишь достигнув того участка, куда судорожно отступил Юст — мутная вода, корни и листья почти доползли уже и туда — смертоносный поток встретил препятствие, которое не смог обойти.

И повернул назад.

Кальдервуд мгновенно осознал угрозу — и еще до того страшного мига, в который хаотично разбросанные иглы ткнулись в стены и вонзились, с хрустом ломаясь, в потолок прямо над его головой, воздел руки, окутывая себя коконом из плотно переплетенных ветвей, листьев и лоз, запечатывая свое тело почти наглухо.

В следующую секунду Юсту показалось, что на них обрушилось само небо. Превратившее участок самой реальности в ось вращения заклятье сделало свое дело, но оно не могло защитить от того, к чему привел взрыв: стены треснули, словно скорлупа, с оглушительным грохотом разметанные на облака невесомой пыли, по потолку пронеслась паутина трещин...

Там, где не могла спасти магия, шанс давали ноги — и когда мир вокруг принялся с грохотом крошиться на составляющие, он сделал единственно разумную в этом положении вещь: повторил все, что не так давно сделала Эльза.

Родившаяся за спиной волна подхватила его, внесла в магазин, обрушив за спиной дверь и кусок стены и протащила по полу, словно мягкую игрушку, небрежно закинув куда-то в сторону прилавка. Прежде чем влететь в последний лицом, он с удивлением обнаружил, что Эльза исчезла — не иначе выскочила на улицу, сорвав с вешалки свое ветхое пальтишко.

В очередной раз она — пусть и невольно — подала ему пример: поднявшись на ноги — они держали остальное тело, кажется, с каким-то чудовищным возмущением, в любой момент готовые прекратить это занятие — он сделал несколько шагов в сторону упавшей вешалки, похороненной под грудой тряпья. В ушах звенела, наверное, тысяча колоколов разом — если не все сто тысяч, а перед глазами...что ж, оставалось надеяться лишь на то, что это явление сугубо временное. Руки дрожали, по лицу катился пот: стоило лишь на полминуты отвлечься от колдовства, и тело тут же дало знать, как оно им недовольно. Жар был такой, словно он купался в расплавленном железе — пересохшее горло и не желавший шевелиться язык лишь делали мысль о бегстве еще соблазнительней.

Вырвав свою шубу из вороха прочей одежды, он сделал было шаг к дверям, когда позади вновь раздался грохот — а очень скоро к нему примешался и знакомый до боли голос. Погребенный под обломками доброй четверти дома, Бенедикт Кальдервуд был жив — и, судя по тому, что в голосе том не чувствовалось особой боли — его даже не особо серьезно ранило.

Этот голос стал последней каплей. На ходу натягивая одежду, маг выскочил вон, в предрассветную тьму — ноги, кажется, готовы были подломиться на полпути, но заглушивший все остальное страх подарил ему крылья...

Холод, казалось, усиливался с каждой минутой. А сколько таких тягостных минут он уже провел практически без движения, приникнув к прицелу, Хит не считал — а если бы считал, то, наверное, уже бы сбился. Холод терзал лицо — ту его часть, что была открыта — холод забирался под одежду, да что там — пролез он, похоже, уже в самые кости.

Винтовку — одну из этих не так давно появившихся на свет Barret M82 — он, если говорить откровенно, использовал довольно-таки редко, равно как и ее предшественницу: необходимость прибегать к тяжелой артиллерии во время последних заказов была практически нулевой. Можно было бы даже сказать, что ему везло — если бы он верил в удачу. Он сам не знал, почему решил взять ее с собой в этот раз: возможно, чувствовал, во что может вылиться работа на Бенедикта еще с самого начала, возможно — чувствовал что-то еще. Так или иначе, это чудовище должно было хоть сейчас оправдать те деньги, которых когда-то стоило.

Позицию пришлось занимать на крыше здания напротив — местоположение часовой мастерской, что так удобно спряталась меж двумя высокими домами, а со стороны двора была прикрыта каким-то мелкими постройками, не оставляло ему иного выбора, и уже одно это вызывало закономерное раздражение. Отвергнув его изначальный план, Бенедикт поставил их обоих в заведомо неудобные условия, и, что хуже всего, наотрез отказался от страховки в виде все тех же сил местной полиции, заставляя надеяться только на силы собственные. Надеяться хоть на что-либо Хит не любил — больше по душе ему приходилась уверенность, подкрепленная хоть чем-нибудь. Сейчас, например, он был уверен — не без злорадства — что мерзнет не один, что и магу, чьего тактического гения хватило лишь на то, чтобы обойти здание со стороны дворов и уж там ринуться в лобовую атаку — погода тоже всыпает по первое число.

Атака началась весьма предсказуемо: проломив внешнюю защиту, как скоростной поезд снес бы поставленную на его пути преграду из картона, Бенедикт не нашел ничего умнее, чем высадить кусок стены и забраться внутрь — если бы не необходимость держать выходы из часовой мастерской под прицелом, Хит определенно бы закатил глаза. Как там говорил Кальдервуд, когда нанимал его для работы, абсолютная секретность дела? Вот уж точно — действовать в большей секретности попросту невозможно, смотрите и учитесь. Не прошло и двух минут, как здание ощутимо тряхнуло — заметно это было даже отсюда. Да что они там устроили?

Впрочем, известное дело, что. Дуэль. Поединок среднемирового уровня честности, которыми они так любят решать свои разногласия, по всей видимости, видя в этом некий особый шарм, а может, считая, что так придают себе и своему, с позволения сказать, обществу налет цивилизованности и благородства. Видевший на своем веку далеко не одну такую бойню, он мог сказать со всеми на то основаниями: ни тем, ни другим после начала там и близко не пахло. Бей первым, бей сильнее, а коли измыслил что-то особенно гадкое, постарайся, чтобы о том никто уже не рассказал — вот и все, что он успел вынести из наблюдений за такими горе-дуэлянтами. Впрочем, чем бы маг ни тешился, а от петли не уйдет.

Дверь часовой мастерской распахнулась — и наружу вывалилась какая-то совершенно ошалевшая девчушка, на ходу натягивающая на себя пальто. Подержав ее в прицеле несколько мгновений, Хит только скрипнул зубами от досады: стрелять сейчас, устраивая всей улице незапланированное пробуждение, он не мог — никак не мог. Выстрел должен был быть лишь один — и лишь по цели, а всеми, кто в здании, должен был озаботиться маг. Бестолковый и вздорный маг, который, похоже, не справился даже с этим. Как там говорил Бенедикт, секретность? Вот она, его секретность, вон как лихо улепетывает...

Здание вновь тряхнуло — и, раньше чем Хит успел в очередной раз порадоваться за умение Кальдервуда действовать поистине бесшумно, начало с грохотом проседать внутрь массивными кусками. Это уже совсем никуда не годилось — коротко сморгнув навалившуюся на глаза усталость, Вешатель продолжил наблюдение. Даже если клиент его только что похоронил себя под завалом самым позорным образом, это ничего не меняет — работу нужно делать до конца и делать хорошо. Ситуация даже стала в чем-то проще: будучи не уверен в том, что Кальдервуд все еще жив, он мог наконец действовать так, как сочтет нужным — например, продержать выход в прицеле еще пару минут, а потом спуститься вниз и закончить дело по-человечески, просто-напросто прострелив цели лицо и вздернув тело на ближайшем фонаре. Или даже...

Дверь снова открылась — в этот раз ее просто-напросто вышибли. Понимая, что ошибки быть не должно, он дождался, пока неуклюжая фигурка в засыпанном пылью, штукатуркой, облепленном мхом и черт знает чем еще костюме не покажется на улице полностью, поймал в прицел хорошо уже знакомую бледную морду...

Ошибки нет. Клиент может кушать свою честь мага на завтрак, обед и ужин, а он будет делать то, за что получил деньги.

Цель даже не думала искать укрытие — лишь бестолково металась у входа, напяливая свою несуразную шубу. Тем лучше. Без спешки поправив прицел, Хит легко коснулся спускового крючка...

-Me gustan tios gordos como tu, se caen con mucho ruido sin levantarse despues (1).

Хит дернулся в сторону и чуть вперед. Хлесткий винтовочный выстрел ушел выше цели, разнося на осколки витрину за спиной мага со всем положенным ситуации грохотом, но думать о том смысла уже не имело ровным счетом никакого — стремительно отбросив бесполезную теперь винтовку в сторону, Вешатель рванул с пояса пистолет, разворачиваясь на источник шума — на этот насмешливый холодный голос...

В обычной ситуации нечто подобное вряд ли бы заставило его потерять цель. Вот только в обычной ситуации ничего подобного бы и не случилось: растянутое на всю крышу простенькое поле, регистрирующее сердечные ритмы, исправно работало — и никому не позволило бы подобраться к убийце незамеченным. Быть может, он и не был магом — а всего лишь тем, кому судьба подарила несколько Цепей — но его порода была едва ли не хуже: как-никак, охотой на этих самых магов он зарабатывал на хлеб. Он стоил своих денег в том числе и потому, что никогда не действовал сломя голову, и он уж точно не засел бы на этой самой крыше у прицела, если бы хорошенько все не продумал. Кто-то мог назвать его немногочисленные трюки по магической части дешевыми — их право — вот только его они не раз уже спасли от гибели. И если сейчас поле по какой-то причине не сработало...

В прицеле его находилось нечто, закутанное в грязно-красный туман. На секунду раньше, чем он послал в этот самый туман первую пулю, оно сорвалось с места, практически размазавшись в пространстве. Вспыхнула ослепительным алым светом какая-то длинная полоса.

Хит никогда не громоздил мудреных теорий там, где можно было все объяснить куда проще — особенно это касалось моментов, когда от почти неминуемой смерти его отделяло несколько мгновений. С полем — уверенность в том была железной — все было в полном порядке. Вот только оно не было виновато в том, что забравшееся сейчас на крышу нечто давно уже было мертво.

Он выстрелил еще трижды — и трижды поразил пустоту. Метнувшись в сторону и подхватив винтовку, Хит воспользовался ей отнюдь не по прямому назначению — в качестве метательного снаряда. Алый всполох развалил оружие надвое, заставив брызнуть расплавленным металлом, но этой более чем краткой передышки Хиту хватило с лихвой: его последним отчаянным жестом стала граната, что ушла чуть дальше цели, рухнув у той за спиной.

Вновь полыхнуло алым.

Убийца кинулся в сторону, распластавшись по крыше.

Хлопок.

На то, чтобы понять, что он все еще находится в мире живых, у Хита ушло не больше минуты — резко поднявшись и вырвав из кобуры под одеждой запасной пистолет, Вешатель ошалело повел оружием перед собой, ища цель и не находя ровным счетом ничего.

Или все же...

Осторожно — второй гранаты, как-никак, у него с собой не было — убийца сделал несколько шагов к тому месту, над которым еще поднимался сизый дымок. Пригляделся.

Лоскутик какого-то чудного материала. Щепотка праха размером меньше его пальца, что таяла на глазах.

Громко выругавшись, убийца в сердцах сплюнул в сторону. Провал. К этому слову он не возвращался уже очень, очень давно, но сейчас...черт бы побрал этого Бенедикта.

Удовлетворившись мыслью о том, что рано или поздно именно это и случится, Хит быстрым шагом направился к выходу с крыши, остановившись лишь для того, чтобы проверить одну свою догадку. Та штука могла выпотрошить его, как рыбу — и вряд ли его хлопушка сыграла в противодействии этому решающую роль. Нет, отступило оно...

Вешатель взглянул на часы и выругался вновь — теперь уже про себя. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь он будет так рад скорому рассвету?

6. Холод

До фонарей считали мили

Кого жалели и мало били...

(Пикник — Уйду-Останусь).

Закрепленную под потолком лампу определенно стоило бы снять и почистить — и дело было далеко не в одном кладбище мух и жучков, которое там образовалось, а также и в том, что свет от нее исходил чудовищно чахлый: глаза от такого неизбежно уставали минут через пять-десять, а через двадцать наваливался сон.

Ей принесли бутерброд и стаканчик дешевого кофе из автомата — первый выглядел так, словно кто-то уже успел его пожевать и выплюнуть наружу, примазав клеем отвалившиеся куски, а от второго ей стоило огромного труда не отпрыгнуть в ужасе. После того, что случилось в начале ночи, Эльза не сомневалась, что к этому напитку не прикоснется уже никогда в жизни, после того же, что было затем — ей самой было весьма трудно поверить в то, что она до сих пор в своем уме.

Офицеру полиции, который выслушивал ее последние два часа с достойным уважения терпением, поверить в это, похоже, было сложнее раз в десять — и хорошо, если сотен, а не тысяч.

-Ладно, давайте-ка еще раз, — бесцветным голосом произнес он, делая вид, что читает ее показания — те крохи, что он соизволил записать. — В начале недели вы приехали к своему дяде...Тимо Энгель, так?

Эльза лишь кивнула — одно только упоминание несчастного часовщика живо повесило пред глазами кошмарную сцену его смерти.

-И застали там молодого человека...Юст, так? Он представился его дальним родственником, но никакой конкретики...

-Я уже говорила вам, — Эльза шмыгнула носом. — Я звонила домой, но там, конечно, мне сказали, что никакого Юста не знают — даже не слышали о нем.

-А ваш дядя был... — пальцы приподняли листочек над столом, глаза приняли такое выражение, каким обычно награждают законченных сумасшедших. — Как вы там сказали...на него навели...чары?

Эльза оторвала затравленный взгляд от поверхности стола — и попыталась отыскать в лице собеседника хоть какую-нибудь надежду. Этого невысокого человека средних лет звали Отто Бек, он имел не особо высокое звание, воспаленные от недосыпа глаза и запас равнодушия, которого хватило бы на целую армию. Одним словом, усилия ее были совершенно тщетны.

-Не смотрите на меня так, — еле ворочая языком, протянула она. — Он так сам сказал, а я...я видела, что было с дядей Тимо. У него глаза были... — чуть было не сказав "как у вас", Эльза поперхнулась и поплотнее закуталась в пальто. — Красные-красные. Когда я только приехала, в них просто сосуды лопались, а после...после он совсем ослеп...

-Ослеп, — зачем-то повторил Отто. — Итак, этот ваш Юст каким-то образом его...загипнотизировал, заставив считать своим родственником, и длилось это, согласно вашим словам, дольше месяца?

-Именно так, — Эльза мотнула головой. — Слушайте. Я знаю, как это звучит, но он...

-Этот ваш Юст?

-Никакой он не мой! — в сердцах воскликнула она. — Я его не выдумала!

-Никто этого и не утверждал, — примирительно произнес офицер. — Прежде всего вам нужно успокоиться...

-Успокоиться? Успокоиться? — Эльза было вскочила из-за стола, но усталость быстро вернула ее на место. — Меня этой ночью чуть не убили! Думаете, я вру? А это тогда что? — стянув рукав пальто, она снова поднялась на ноги, тыкая пальцем в пятна на своей одежде. — Видите это? Там все было мокрое и покрытое мхом...и какими-то гадкими... — всхлипнув, она рухнула назад, на стул с холодной спинкой. — И этот верзила в зеленом...он...дядю Тимо...

-Давайте-ка в порядке очереди, — снова произнес Отто успокаивающим тоном. — Что-то в этом...Юсте показалось вам странным?

-Странным? — ее разобрал нервный смех. — Да он из еды только чай себе готовить умеет, и то странно, что сахар с солью не путает! Одевается, словно принц какой, а самомнение так вообще королевское! Вы бы видели, что он дома разводил! Зеркало...

-Да-да, — бумажка снова приподнялась. — Про зеркало и его...неудачи на кухне вы уже в красках рассказали. Но давайте остановимся на кое-чем другом. Он упоминал, что его жизни что-то угрожало, так?

-Угрожало? — с жаром выдохнула она, наклонившись вперед. — Да так, было чуть-чуть! Ночью...

-Успокойтесь, пожалуйста.

-Как я могу успокоиться после того, что видела? — вскричала Эльза, чувствуя, как последние ошметки самообладания тают, обращаясь в ничто. — Вы ничего не понимаете! Эта бледная поганка опоила меня какой-то гадостью, мне повезло, что я вообще проснулась! А ночью пришел второй и привел каких-то чудовищ...

Отто тяжело вздохнул, и собирался было сказать что-то еще, но ее уже было не остановить — пустивший еще ночью свои корни страх теперь давал обильные плоды.

-Думаете, что я сошла с ума или чем-то накачалась? — она почти хохотала ему в лицо. — Хотите смеяться? Смейтесь, давайте! Только вы их не видели! Тот, второй, скормил дядю Тимо своим растениям, и у него даже лицо не дрогнуло при этом! Даже бровью не повел! — от крика нестерпимо жгло горло. — Хотите знать, как он смотрел, когда это делал? У него был такой вид, словно он тараканов давил!

В глазах Отто отчетливо читался жестокий приговор — истерика. Но остановиться у нее никак не получалось.

-Да поймите же, я их видела! Видела и уцелела! — Эльза уперла ладони в стол. — Они собирались там поубивать один другого, а теперь придут за мной! За мной! Думаете, вы остановите кого-то из них? Думаете, вы хоть что-то сможете? Да они весь участок...всех вас... — ее трясло от смеха пополам со слезами. — Устроят тут бойню, как в каком-нибудь чертовом "Терминаторе", только чтобы я ничего не смогла никому рассказать!

Окончательно обессилев, она уронила лицо на стол, закрыв голову руками.

-Почему...почему вы не верите... — голос ее звучал приглушенно и хрипло. — Ну почему...вы же наверняка там были...вы же видели...

-На данный момент мы, к сожалению, не видели ничего, кроме большого пепелища, — сдержанно произнес Отто. — Часовая мастерская, у которой утром были слышны выстрелы, сгорела как спичка. Были задействованы все свободные пожарные команды, но...в общем, еще достаточно долго никто не сможет проникнуть внутрь. Когда разберут завалы...

Ей хотелось вскочить, схватить этого олуха за воротник и заорать ему в лицо, что тогда будет уже поздно — поздно для всех них — но сил на то уже не осталось.

-Я хочу домой, — тихо всхлипнула Эльза, прижавшись лицом к холодной поверхности стола так, что стало больно. — Пожалуйста. Я просто хочу домой...

-По телефону, что вы нам дали, пока что никто не отвечает, но мы обязательно дозвонимся до ваших родственников, — заверил ее Отто. — Побудьте пока что здесь, за вами скоро придут.

Эльза не стала отвечать — этот разговор потерял для нее смысл уже давно. Когда дверь холодной комнаты захлопнулась и она вновь осталась в совершеннейшем одиночестве, страх не преминул этим воспользоваться: он словно схватил ее за волосы и раскрыл глаза, не позволяя отвертеться от ужасной правды. Ей не жить. Ей не жить. Ей...

Когда, спустя минут двадцать, дверь вновь открылась, за столом ее не было — Эльза сидела на полу, забившись в самый дальний угол комнаты, с головой завернутая в пальто. На скрип дверной ручки мокрого от слез лица она не подняла.

-Похоже, я вовремя, — разнесся по комнате незнакомый глубокий голос.

Чувствуя чудовищную усталость, Эльза посмотрела на вошедшего — какой-то толстяк в теплой одежде.

-Эльза Шмидт, если не ошибаюсь, — произнес толстяк, уверенно шагая к ней, вжимавшейся в угол все сильнее.

-А в-вы...вы кто еще...

-Тот, кто вас вытащит из этого котла, — последовал немедленный ответ. — Советую вам поторапливаться — по вашему следу уже идут. Они не привыкли оставлять свидетелей.

-Вы...вы...

-Ричард Хит, — тихо представился толстяк, протягивая ей руку с увесистым кольцом на пальце. — Охотник на магов.

Снег под ногами отзывался в ушах странным хрустом. Пусть такой метели, как в дни прошлые, сегодня не было и в помине, но на улице все равно отчего-то было чудовищно мало прохожих: то ли виной тому был выходной день, то ли все-таки холодная погода. Эльза шла медленно, постоянно оглядываясь по сторонам, и ощущая, что страх прилип, похоже, к ней даже сильнее, чем она думала там, в участке. Каждый редкий встречный прохожий вызывал желание отскочить в сторону и спрятаться, каждая машина ей казалось машиной того жуткого высокого человека в зеленом, что так безжалостно разделался с дядей Тимо, а за каждым столбом...

-Куда...мы идем?

Спутник ее не выглядел разговорчивым человеком — во всяком случае, на первый взгляд. Бледно-зеленые глазки его порождали взгляд тусклый и равнодушный, очень подходящий остальным деталям его облика: и лицу, которое у нее никак не выходило представить хоть с каким-нибудь выражением, отличным от этого усталого безразличия, и тяжелой, но удивительно быстрой для его комплекции походке.

-Подальше отсюда, — пробурчал толстяк в свой воротник. — Вам нужно как можно быстрее покинуть город — тогда есть шанс, что они вас не найдут. Шанс этот возрастет, если вы крепко запомните — болтать о том, что видели, не стоит. Ни с кем, нигде. Вы меня ясно поняли?

-Н-наверное, — неуверенно произнесла Эльза, чуть сбавив ход. — А как вы...как вы меня нашли?

-Следил за ними, — пожал плечами Хит. — За ними обоими. Надеялся что-то предпринять раньше, чем они начнут выяснять свои отношения, калеча и убивая всех, кто попадется под руку. Но эти два барана, увы, сшиблись лбами раньше, и осталось только прибрать за ними мусор. Вы поступили откровенно неразумно, обратившись в полицию — они могли быть взяты под контроль.

-Но куда же было...

-Никуда. Затаиться и дышать потише, — довольно-таки раздраженно произнес Хит. — Вы ведь видели, на что они способны, не так ли? Видели их в деле?

Эльза только робко кивнула в ответ.

-Ваш смертный приговор. Теперь они обязаны конфисковать либо вашу память, либо вашу жизнь. Второе куда как менее затратное дело, поэтому сами можете прикинуть, что они изберут...

Ее в очередной раз передернуло. Толстяк, несомненно, говорил чистую правду — и вместе с тем озвучивал худшие ее страхи.

-Что...что мне теперь делать?

-Я уже сказал. Я помогу вам выбраться из города, остальное...

-Могу...могу я спросить?

-Спрашивайте, — он снова пожал плечами, сохраняя прежнее равнодушное выражение на лице. — Вы и так уже летите в пропасть на полном ходу, так что если в процессе выпьете немного яда — ничего не изменится.

-Кто они?

-А то вы не знаете. Один, согласно вашим показаниям, которые я имел возможность изучить, вам сам открылся, когда вы застукали его за магией. И попытался вас отравить.

-Не...не отравить, — осторожно поправила его Эльза. — Он просто сделал так, что я уснула...

-Радуйтесь, что не сделал ничего в плюс к тому, пока вы спали, — довольно грубо произнес толстяк. — И я сейчас не о том, о чем вы имели глупость подумать. Вы могли не проснуться вообще. Или — если бы у него были необходимые ресурсы — проснуться его марионеткой, что, конечно, куда как гаже...

-Марионеткой? — с ужасом выдохнула Эльза.

-Чем-то вроде, — равнодушно ответил Хит. — Вас угораздило вляпаться в поединок двух чудовищ, и то, с которым вы провели...сколько там, почти неделю...его семья уже много веков практикует кукольное искусство.

-Он говорил, что его семья мертва, — набравшись смелости, произнесла она. — Это...это правда?

-Да, — очередной равнодушный ответ. — Тот, что пришел ночью, их убил, и теперь хочет закончить дело.

-А вы...

-А я пытаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы они со своей враждой не утянули в могилу еще пару сотен посторонних.

Следующие несколько минут она отчаянно пыталась собраться с мыслями, равно как и с вопросами — получалось, чего греха таить, не очень-то хорошо.

-А откуда я могу знать, что вы не...не еще один из них? — чувство было такое, словно она только проснулась. — Вы ведь могли...

-Я мог бы прикончить вас еще там, в участке. И уйти, а меня бы никто не остановил, — обернувшись к ней, произнес Хит. — Видите ли...в одной детали вы правы. Я действительно один...нет, не так. Я имел все шансы одним из них стать.

Эльза встала, как вкопанная — сорваться сейчас в бег ей помешала лишь усталость. И...любопытство?

-Объясните толком, иначе я с места этого не сдвинусь, — резко произнесла она.

-Вы правда этого хотите?

-Вы сами сказали — меня все равно уже хотят убить. Могу я хотя бы иметь представление, за что?

-Справедливо, — после недолгого молчания выдал Хит, свернув на очередном углу на еще менее оживленную улочку. — Что ж, тогда пройдем более длинным путем, чтобы у нас было время. Спрашивайте.

-Как понимать ваши слова? Вы сами тоже...маг? Или кто? — решив начать с чего-нибудь попроще, пробормотала Эльза.

-У меня имеются Цепи.

-Цепи? Что еще за Цепи?

-Развернутый ответ вас бы смутил, поэтому скажу проще. Можете считать это определенной...аномалией в развитии. Грубо говоря, представьте себе человека, который получил вторую нервную систему. Весьма интересного толка.

-Юст говорил, что магом можно только родиться...

-Верно, — кивнул Хит. — Если я пущусь сейчас в описание всех процессов, которые протекают в организме мага и отличают его от человека, мы проведем в разговоре пару дней, которых у нас нет, поэтому давайте остановимся...

-Нет уж, — фыркнула Эльза. — Начали объяснять — так объясняйте толком! Они творят...ну, то, что они творят...с помощью этих Цепей?

-Говоря совсем грубо — да, — снова кивнул толстяк. — Они учатся контролировать протекающие в данной системе процессы и используют их для того, чтобы творить магию. Это объяснение, уж простите меня, является чрезвычайно упрощенным, но наше время, как я уже говорил, поджимает. Качество, количество и расположение Цепей — вернее сказать, физического их отражения — разнятся от мага к магу...

-Так если у вас тоже есть эти...Цепи, почему вас не считают одним из них?

-У меня имеются Цепи, все так. Но у меня не было возможности завершить формального обучения. У меня нет ни рангов, ни титулов, а моя работа не дает мне решительно никакой возможности считаться одним из них. Маг — это слово, которым никак нельзя окрестить любого, кто уродился с Цепями. Ты должен следовать их пути, а иначе ты не более чем... — он глубоко вздохнул. — Я могу использовать магию — да и то ничтожные ее крохи. Но я только использую ее, а не служу ей. Понимаете разницу?

-Честно говоря, не совсем, — мотнула головой Эльза. — А Юст...он, значит, настоящий маг?

-Как и тот, что пришел к вам ночью, — кивнул Хит. — Вы слишком часто переводите разговор на него. Вас так интересует его персона?

С ответом пришлось помедлить — да что там, он просто никак не желал сходить с языка. И в самом деле — почему? Почему она снова и снова вспоминает о том, кто был готов сотворить с ней черт знает что, кто всю неделю сводил ее с ума своими дикими выходками, из-за кого случилось...все это?

-Я...я просто хотела знать...

Но ведь он не убил ее, когда мог — закатилась в голову непрошенная мысль. Больше того — он дал ей шанс и время на то, чтобы сбежать, когда тот, второй...

-...я хотела знать, кто он на самом деле...и что с ним... — тихо, едва слышно, проговорила она наконец. — Вот и все.

-Кто? — несколько ядовито произнес Хит. — Юст фон Вайтль, двенадцатый глава своего рода, насколько мне известно.

-Это...это какая-то старая семья, да?

-Чрезвычайно старая. Век двенадцатый, может, начало тринадцатого, толком никто не знает.

-Такие древние?

-Как и все династии магов, что хоть что-то из себя представляют в наши дни, — последовал ответ. — Помните, я упоминал о Цепях? Они...говоря совсем по-простому, прячут в них свои знания, то, что добыли потом и кровью. И, сформировав своего рода...герб, Метку, как они это чаще всего зовут — передают потомку. Из-за этого наследства очень часто льется кровь, поэтому многие предпочитают следовать негласному обычаю — один ребенок, не больше. Ваш Юст — такой вот наследник своей семьи, а после ее гибели вступил в права ее главы. Ваше любопытство на его счет удовлетворено?

-Тот, второй... — по телу ее вновь пробежала дрожь. — Кто он был?

-Его враг. О нем я знаю не так много, но достаточно, чтобы быть настороже и на его счет.

-И Юст тоже...как он...

-Юст — что?

-Захочет меня убить...

-Вне всяких сомнений, — бросил Хит в ответ.

-Но за что?

-Ты должен хранить тайну. Пока ты соблюдаешь этот закон, твои руки относительно развязаны, — равнодушно протянул толстяк. — И могут творить практически все что угодно. Этот мир принадлежит далеко не таким как вы, пусть вас в нем и большинство, а их — горстка. К тому же, существует определенный риск...магическое искусство в наши дни уже претерпело чудовищное вырождение, и если оно будет открыто толпе, то окончательно истлеет. Куда быстрее, чем от того, что вы зовете прогрессом. И это лишь малая часть причин, по которой вы — и любой человек вроде вас — согласно их мнению должен быть нейтрализован любым доступным способом.

-Юст...он не выглядел опасным, — внезапно для самой себя произнесла Эльза. — Тем вечером он...

-Всего лишь попытался вас отравить.

-Не отравить, я...я не знаю, — всплеснула Эльза руками. — Но если то, что вы сказали выше — правда, выходит что он просто защищался. Он ведь тоже мог меня убить. Еще тогда. И дядю Тимо...тоже...

-Если бы ему пришлось, он бы это сделал без колебаний, я вас в том уверяю.

-Почему вы так уверены?

-Потому что я знаю магов, — не оборачиваясь, произнес Хит. — Я, как-никак, рос в семье одного из них.

-Вы? А, вы ведь говорили, что у вас тоже...а почему вы не...

-Их не стало, я нашел другое дело, — спокойно произнес толстяк. — Говоря откровенно, они мне особо никогда не нравились.

-Но это же ваша семья!

-Нет. Это не более, чем имена на надгробных плитах, которые не имеют ко мне никакого отношения. Если же вы хотите знать, что такое семья мага, общество, в котором маг живет...это не самая приятная тема для беседы, уж поверьте мне.

-И все-таки. Я бы хотела услышать...

-Представьте себе общество, которое...нет, на словах, боюсь, это не объяснишь. Это нужно видеть, среди этого нужно жить, чтобы понять.

-Понять что?

-Их законы и их мораль — в первую очередь. У человека есть крайне дурацкая привычка считать, что если они у кого-то не совпадают с теми, что навязали его собственному обществу, то он, дескать, то еще чудище. Порядки магов привели бы вас в ужас, а кое-какие деяния, несомненно, заставили бы воззвать к правосудию, потому как по вашему мнению они, вне всякого сомнения, преступны. С их же точки зрения преступлением будет не, допустим, убийство человека, а таковой его метод, который скомпрометирует их искусство и их общество. Ты должен хранить тайну, остальное обычно не заслуживает и того, чтобы заострять на том внимание.

-Но ведь это...

-Что? Неправильно? — на мгновение ей показалось, что толстяк сейчас рассмеется ей в лицо. — Это вы хотите сказать? Видите, как я и говорил — понять это со слов практически невозможно, а уж принять...

-Но почему? Разве они...разве кроме этих ваших Цепей — они не как люди?

-И да и нет, — несколько задумчиво произнес Хит. — В первую очередь, это, конечно, воспитание. Из человека при должном умении можно вылепить все, что угодно. Читали Шребера (1)? — он ядовито усмехнулся. — Один из отцов того, что теперь зовут "черной педагогикой", всего какой-то век назад по таким, как он, воспитывали добрую половину вашей страны. Нужно привить ребенку полное самоотречение, уничтожить его волю раз и навсегда, пока он еще слаб, только так можно стать его хозяином. Дисциплина — или, как считают уже в наши дни, разрушение до самых корней. Придумывал всякие веселые ремешки с веревочками, чтобы человек сидел или спал так, как полагается...и прочее барахло, местами больше похожее на реквизит для пыток. У него было пятеро детей и мечта создать новый, более совершенный вид человека. Четверо из них кончили жизнь в желтом доме, один пустил в себя пулю. Дилетант. Человечишка, что еще с него взять, — очередная усмешка. — Маги таких ошибок не допускают. А знаете, почему?

-Вы же знаете, что нет, — пробормотала Эльза.

-Потому что никакой человеческий рациональный садизм за собой ничего толком не имеет. Никакой цели, кроме убогих и ничтожных по сути своей. У магов же цель есть — величайшая цель их жизни и в то же самое время величайший их грех — единственный, в котором мы имеем право их обвинить со своей колокольни. Причина, по которой вы для того же Юста не стоите и пыли.

-Что это? — выдохнула она вместе с облачком пара. — Что это за цель?

-Сбежать.

Эльза запнулась, чуть не рухнув в снег.

-Сбежать? — ошалело повторила она, словно слышала это слово впервые в жизни.

-Уйти к тому, что они называют Истоком, — после недолгого молчания произнес Хит. — Разорвать круг, покинуть этот мир, перейти на план неизмеримо высший — и никогда уже сюда не вернуться.

-Я...я не понимаю...

-Представьте себе тонущий корабль, представьте, что целых шлюпок на нем — всего одна или две. А людей, что столпились у них в ожидании гибели — тысячи...нет, тысячи тысяч. Но вот один достает ружье...

-Для них весь наш мир как тот корабль?

-Нет, — покачал головой Хит. — Представьте также, что тот, кто заполучит в свое распоряжение шлюпку, не просто спасется, и даже не просто попадет в рай — а сам станет вровень с Богом, станет, возможно, сильнее Бога...настолько, чтобы столкнуть с престола хорошим таким подзатыльником. Станет всем, познает все. Будет способен на все. И никакой тонущий корабль, никакой гибнущий мир из всех, что были, есть и будут, его более не сможет потревожить. Вот что такое Исток. Вы не согласны, что ради этого стоит убивать?

-Я...я не знаю... — на миг ей показалось, что она задыхается. — Возможно, я просто не могу...все еще не могу поверить. И у кого-то...получалось?

-Да, — мрачно произнес Хит. — Единицы, окутанные слухами и тайнами. Единицы, что уходили в пустоту и растворялись в ней. Наш мир все еще стоит...быть может, одного подзатыльника там, где они оказались, недостаточно? — в голосе его отчетливо чувствовались язвительные нотки. — Никто не знает, что там. Единственное знание, которое доступно магу — это возможно сделать. Возможно вырваться отсюда.

-Но зачем? Чего они так боятся?

-Поднимите голову, — резко сказал толстяк. — Что вы видите?

-Небо? — неуверенно пробормотала Эльза.

-Верно. А для мага это лишь крышка гроба, которая вот-вот захлопнется. Шанс выбраться есть, пусть он и ничтожно мал, но игра стоит свеч. С давних времен они ищут путь...каждый маг, каждая семья магов — свой собственный...это их цель, как я уже сказал ранее. И их грех. Величайший грех. Задумайтесь: они — те немногие, те единицы из миллионов, что имеют шанс на спасение — мизерный, но все-таки шанс. Они одни и больше никто — вы все обречены здесь сгнить. Переродиться и сгнить вновь. И так, пока весь мир не свалится в пропасть, а в том, что он уже давно на ее краю, считают даже люди...что уж говорить о магах. Прекрасная перспектива, вы не находите?

Эльза ничего не ответила — поначалу ей показалось, что причиной тому был холодный воздух, который вбил готовые вырваться было слова назад ей в глотку, но лишь спустя несколько минут тягостного обоюдного молчания до нее дошла истинная причина — страх. Не тот, что она испытывала ночью — тупой и животный страх за свою жизнь — а нечто куда как более глубокое, во что не то что не хотелось верить — что хотелось забыть, забыть сразу и навсегда. Точно так же человек открещивается от мыслей от смерти, когда они приходят ему в голову — но это, кажется, было даже хуже.

-Их грех именно в этом, — продолжал толстяк. — Можно, конечно, мерить их мораль и их законы своими, но это по меньшей мере глупо. Единственное, в чем они виновны — их эгоизм, предельный, недостижимый для человека, потому как у человека шансов на спасение так или иначе нет. У них одних есть сила — и они пускают ее на себя без остатка. Крысы, бегущие с корабля, крысы с оружием, вот кто они такие. А что до людей...

-Они нас так ненавидят, да?

-Ненавидят? — вот теперь Хит рассмеялся уже в голос. — Вы, похоже, так ничего и не поняли. На вас им совершенно наплевать. Вы — инструмент, такой же, как каминные щипцы...или, скажем, пачка денег. Они могли бы вас спасти, если бы пожелали, но такого никогда не будет. Ни одна шлюпка столько не вынесет. Помните, что я сказал вам о древности их семей? Вы должны понять — они обрекают на муки, которые пережили сами, своих детей, внуков, правнуков...все ради того, чтобы черт знает какое по счету поколение добилось заветной цели. Неужели вы думаете, что вы, изначально такого шанса не имеющее, для них что-то значите? Вы просто раствор для кладки. Топливо. Вы даже не стоите того, чтобы вас ненавидеть.

У Эльзы затряслись руки.

-Но почему они сражаются друг с другом? Разве вместе они не добьются своей цели быстрее?

-Помните, что я сказал о количестве шлюпок? — вопросом на вопрос ответил Хит. — Так вот, один из тех, кто к ним стремится, достает ружье, а у второго в кармане всего лишь нож — но ведь нож можно вогнать в спину! А третий, пока они дерутся, прошмыгнет в шлюпку тайком — ему-то невдомек, что четвертый, кого там застрелили минут десять назад, выломал из нее дощечку-другую — если ему помирать, так пусть и все остальные разделят его судьбу! Маги любят повторять, что быть одним из них это ходить со смертью, и в чем-то они правы — ведь их учат быть готовыми к смерти и убийствам других еще с детства. Шлюпок, может, и не одна, а две или даже три — но что если тот, кто достигнет цели раньше, отрежет от нее всех остальных? Что, если кто-то все-таки сможет? — мрачно произнес он. — Здесь корни их вечной борьбы, борьбы за власть и силу. Ты волен отгородиться от мира и заняться своими исследованиями, но тот, кто сильнее тебя, попросту придет и отберет все твои плоды. Как защититься? Стать сильнее. Хитрее. Коварней. Ударить первым. Упрочить свою власть и заставить остальных ее признать. Так заключаются союзы и создаются семьи — не по дружбе и любви, а из чистой выгоды. Так создаются организации, которые из тени правят вашим миром. Но — эгоизм, предельный эгоизм — не забывайте о нем. На мир, как и на людей, что в них живут, им наплевать — в конечном итоге они ведь намерены просто бросить вас здесь, предоставив своей жалкой судьбе. Мир? Человечество? — он снова рассмеялся. — Если магу скажут, что это гарантированный способ достичь высшего спасения для своей душонки, то мир он спустит в унитаз, а человечеством подотрется, уж простите за прямоту.

-Значит...значит они воюют и друг с другом? — только и смогла вымолвить Эльза — ощущение было такое, что ее сейчас то ли стошнит, то ли она хлопнется в обморок. — Как...как ночью?

-Иногда бывает и так. Иногда — более тонкими методами. Существует, например, так называемая Ассоциация. На словах они защищают магическое искусство в целом и магов в частности, обеспечивают выживание и развитие. На деле...что ж, я думаю, вы и так уже поняли, правда? Они просто скопили достаточно сил и обрели достаточно власти, чтобы диктовать свои условия, время от времени подкрепляя их тумаками. Ассоциация...ну что же...одна ее рука очень часто не знает, что творит другая, и обе не в курсе, что голова давно уже заплыла жиром вместо мозгов. Ты начинаешь гнаться за властью и силой, чтобы устоять на ногах, но уже скоро это становится самоцелью и ты сгниваешь, как последний человечишка. Бросаешь свой путь и учишь потомков интриговать, а не творить чары. Они гребут под себя богатые магией земли и драгоценные знания в равной мере, чтобы разлечься на них, как собака на сене, а затем грозно лаять, пока не сдохнут. Знаете, что они делают, когда какой-то маг достигает выдающегося успеха в своей области? Ему оказывают величайшую честь — выписывают приказ на Печать. Заключают под стражу, чтобы выпотрошить его тело и душу, как только снимут все сливки, растащить его тайны и запереть каждую на семь замков. Моя семья это познала на собственной шкуре, но если бы моему отцу дали еще немного времени — он бы ударил первым. Эта игра изначально лишена честности, так что обижаться не стоит. Так что я и не обижаюсь.

-Вы сказали, что вы на них...охотитесь.

-Верно. Таких как я ни одна шлюпка не потянет, слишком уж растолстел, — Хит пожал плечами. — Да я и не стремлюсь к тому. Я умру — пускай. По крайней мере я жил ради себя нынешнего, а не истязался ради химеры. Такие как я нужны магам — мы исполняем для них грязную работу, исполняем приговоры для тех, кто слишком уж расшалился. Ну и иногда, когда у нас хорошее настроение — спасаем человечка-другого...

-Вы здесь чтобы остановить Юста и...того, второго?

-Можно и так сказать, — произнес Хит, сворачивая в какой-то глухой переулочек. — А теперь я бы хотел подвести кое-какие итоги, если позволите, и окончательно ответить на вопрос, который так волновал вас с самого начала. Теперь вы знаете, что в мире существует, грубо говоря, целая нация, скрытая от людских глаз — так бы я их назвал. Нет, все-таки не совсем верно...вернее было бы сказать, что каждая династия магов, каждая их организация — отдельная нация сама по себе, маленькое государство, если говорить с позиций человеческих стандартов, потомственных социопатов, обладающих силой, которую вы и вообразить не в состоянии. Много-много маленьких государств в состоянии вечной холодной войны. И они не просто скрываются в этом мире, среди вас, они вами правят. И бросают вас в топку своих амбиций, если есть на то нужда. Они не готовы ничем делиться даже друг с другом, а их фанатизм, в отличие от людского, имеет под собой непоколебимое основание. Ведь для них-то рай существует — и они не прочь собрать лестницу из ваших трупов, чтобы до него доползти. Все за ваш счет. А теперь скажите мне — теперь вы понимаете, почему они так относятся к тем, кто узнает об их существовании? Почему они не могут себе позволить оставлять свидетелей?

-Теперь — понимаю, — с трудом ворочая языком, заставила себя выговорить Эльза.

-Это радует, — Хит почему-то остановился, посмотрев на часы. — Знаете, если бы вы были магом, все было бы куда как сложнее. Но вы-то, к счастью, человек. На вас их законы не распространяются.

-Рада это слышать...

-Я тоже, — кивнул, обернувшись к ней, толстяк — в руке у него сверкнул острой иглой небольшой шприц. — Ведь это значит лишь то, что вас они никоим образом не защищают.

Все, что она успела сделать за тот неуловимо краткий промежуток времени, в который руки в перчатках рвались к ней, зажимая рот и хватая за горло — удивиться. А затем — обмякнуть на его руках безвольной тряпичной куклой.

Хит осторожно опустил ее на землю. Страха почему-то не было, боли — тоже. Шум в ушах, муть перед глазами и...

Стук этих сапог она узнала даже сейчас — он прорвался сквозь забытье вместе с голосом. Говорили по-английски. Толстяк и...тот самый...тот самый, что...

Веки предательски слипались, руки и ноги словно набили ватой. Из последних сил раскрыв глаза, она попыталась сделать хоть что-то — запомнить лицо. То жуткое лицо с серыми, как гранит глазами.

-Вы...вы же...говорили... — из последних сил простонала она, сама не понимая, каким образом ей это удалось.

-Говорил, — долетел безразличный голос толстяка откуда-то из другой вселенной. — Но ведь не моя вина в том, что мою правду вы не смогли правильно трактовать. Воистину Умная Эльза из сказки — столь же глупа и наивна. Я ведь говорил, не так ли? Меня воспитывал маг.

Ответить у нее уже не получилось — толстяка и высокого человека с глазами цвета гранита захлестнула тьма. Как и весь мир.

Холод. Ему давно не было так холодно, как сейчас — если он вообще когда-то испытывал что-то подобное. Холод проникал сквозь все слои одежды, холод сжимал его в объятьях, никак не думая отпускать на свободу, холод окутывал все тело, прорываясь до костей.

Юст не знал, что это за улица — в голове сейчас стоял такой туман, что он с большим трудом мог вспомнить даже название города, в котором провел столько времени. Да что там город — ему, похоже, очень повезло, что он все еще в силах был вспомнить собственное имя.

Он бежал, не разбирая дороги, пока ноги не отказали окончательно, и встретил рассвет в каком-то замерзшем парке — быть может, в том самом, где они не так давно гуляли с Эльзой. Он отчаянно хотел лишь одного — лечь и уснуть, желательно на неделю-другую, но не мог позволить себе даже сесть на скамью, не опасаясь, что провалится в забытье и станет легкой добычей.

Сказать, какая часть тела болела сильнее, он вряд ли бы смог — наверное, все в равной мере. Это ни с чем не сравнимое ощущение — словно каждую мышцу вырвали из тела, и, обмакнув в кислоту, вернули на законное место — было, как он с горечью понимал, только лишь началом. Этой ночью он выложился на полную катушку — и теперь тело платило по счетам, которые ему предъявляли Цепи. Сердце колотилось, как безумное, не проходило и нескольких минут, чтобы бок не прорезала ножом острая боль, едва не сбивая с ног, в этот рыхлый и грязный снежный покров.

Он никогда себе не врал — его здоровье всегда оставляло желать лучшего. Каждый раз, когда он вспоминал себя ребенком, он никак не мог отделаться от чувства болезненного презрения к этому хилому и пугливому существу, никак не мог не ощущать стыда и горечи — быть может, если бы он был тогда...если бы...

Выходя из парка, он чуть не упал кому-то под ноги — прохожий, пробормотав что-то неодобрительное, поспешил отойти от него подальше. Проходя под каким-то мостом, спугнул пару замерзших собак — они, словно зная кто он на деле, провожали его оглушительным, злобным и в то же время испуганным лаем. Доковыляв до автобусной остановки, он плюхнулся на холодную скамью, коснувшись затылком в меховом капюшоне толстого стекла. Как же холодно. Как же больно. Рядом присела какая-то женщина — и, поймав его случайный взгляд, быстро поднялась на ноги, удаляясь так быстро, словно от того зависела ее жизнь. Как же холодно. Быть может, если он продолжит тут сидеть, станет чуточку лучше? Быть может, если он закроет глаза хотя бы на минутку-другую...

Чтобы заставить себя подняться на ноги, пришлось собрать всю волю в кулак и рвануться вверх — в тот момент ему показалось, что он пытался допрыгнуть до самого неба. Дальше было только хуже — пройдя несколько шагов по незнакомой улице, маг понял, что его начало шатать, словно пьяного. К счастью, поблизости всегда что-нибудь да находилось — фонарный столб, телефонная будка или какой-нибудь заборчик — за все это он жадно цеплялся, словно утопающий за брошенную ему веревку, хватался, и, сцепив зубы, чтобы не закричать от боли в голос, продолжал брести неведомо куда.

Кричать и правда хотелось — тело отчаянно требовало рухнуть на землю и выть от боли, пока она не отступит, но хуже всего была та боль, какую не мог изгнать никакой отдых. Проходя мимо окон чужих домов, прислоняясь к ним лицом и упираясь в них руками, он чувствовал злость настолько нестерпимую, что если бы она воплотилась в огне, от города этого не осталось бы и пепла. Какие-то окна были покрыты изморозью так сильно, что за ними ничего нельзя было разглядеть, какие-то были завешены, но когда он останавливался у окон, за которыми мог увидеть людей, то чувствовал, как поднимается эта глупая, недостойная такого, как он, ярость. Прижавшись к очередному стеклу и отогрев его ненароком своим прерывистым дыханием, он жадно смотрел за тем, как какая-то человеческая семья рассаживалась за столом — то ли завтрак, то ли ранний обед. Хотелось ворваться туда, раскрошив на щепки и пыль все двери, все стены — забрать их тепло, их покой, выцарапать эти невыносимые улыбки с их лиц и нацепить на себя с жадностью, которая человеку незнакома и недоступна, сожрать без остатка их смех в убогой надежде, что тогда он сам научится так же смеяться...

Окна он не считал — все равно бы сбился со счета. От некоторых он отходил быстро, а у некоторых застывал соляным столбом, пока внутри клокотала по-детски глупая обида. В одном окне он поймал отражение собственного изможденного, скованного чудовищной мукой лица, и вглядываясь в свои собственные глаза, словно собираясь вызвать того себя на поединок, демонстрируя тому, второму, свою волю — не заметил, как глаза отражения сменились настоящими. По ту сторону откуда-то взялся какой-то ребенок — мальчишка, каким он был сам когда-то — на лице том застыла смесь удивления с интересом — и щепотка страха. Они оба не шевелились, неотрывно глядя друг на друга — по ту сторону, правда, позволяли себе время от времени моргать. На лицо мага против его воли наползла сотканная из боли улыбка — ему подумалось, что вот так, наверное, и приходит безумие. Уперев ладонь в стекло — с той стороны также потянулась ручонка — он снова с мукой улыбнулся и шепнул пару коротких слов, выдохнув их вместе с паром. На ладони его, видный только с той стороны, заплясал крохотный белый огонек — и тут же погас, стоило отдернуть руку. По ту сторону были распахнутые, ошалелые глаза — он больше не хотел с ними встречаться. И кинулся бежать — снова. Бежать от холода и боли, отчаянно заставляя себя верить в то, что это не было бегом по кругу.

Комната когда-то была двумя отдельными — покуда стенку меж ними не снесли. Сейчас о том уже ничего не напоминало: большая часть помещения была заставлена старыми шкафами, в одном углу находился диван, в другом — поеденное временем большое кресло. Нестерпимо пахло нафталином, пылью и чем-то еще, что не особо хотелось разбирать.

Бенедикт Кальдервуд, что сидел сейчас в кресле, занимался тем, чем не занимался до сего дня никогда в жизни — рассеянно откручивал пуговицу от своего костюма. Взгляд его серых глаз был тяжел и холоден, был отстранен настолько, что казался пустым — пусть он и наблюдал, не говоря ни слова, за действиями убийцы.

Девушка была связана по рукам и ногам каким-то хитрым способом — большая часть узлов оказалась у нее за спиной и на затылке, и понять, какой был от какого пучка веревок практически не представлялось возможным. Затолкав бесчувственное тело в каминную трубу и поставив ногами на решетку, Хит раскрыл небольшой чемоданчик, доставая необходимые инструменты. Не прошло и пары минут, как под решеткой уже появились первые наброски будущего магического круга.

-Вы уверены, что это вообще сработает? — не отрываясь от своего занятия, поинтересовался Вешатель.

-А? — Бенедикт выпал из забытья и тихонько покачал головой. — Почему бы и нет. Мы все равно ничего не теряем, если попытаемся.

-Кроме времени, — буркнул Хит. — Которое цель может потратить на то, чтобы зализать раны.

-Ему досталось сильнее, чем мне, — чуть помолчав, ответил маг. — Я израсходовал далеко не все свои силы, но и то с трудом сейчас могу переставлять ноги, а уж он...нет, на восстановление ему нужен не день и не два. Сбежать из города он сейчас не сможет.

-Зато его могут с большой вероятностью увести у нас из-под носа, — раздраженно произнес убийца, откупоривая небольшую баночку. — Я допустил ошибку, неправильно трактовал слова Франца. Я ожидал, что нам придется иметь дело с психиком, на самый худой конец — с полукровкой или тем, кто, имея Цепи, не может считаться магом, как, например, я сам. Но я не ждал того, что за ним будет охотиться Апостол.

-Вы уверены в том, что говорите? — в голосе мага сквозило недоверие. — В конце концов, вы могли просто-напросто что-то напутать со своим полем. Для недоучки вроде вас это...

-Недоучка вроде меня помог оформиться вашей текущей идее, не забывайте, — добавил в голос желчи толстяк. — Моя семья специализировалась на работе с духовными жилами любого типа и мощности. Я знаю, что делаю...

-Хочется верить, — устало опустив лицо в ладони, Бенедикт время от времени дарил манипуляциям Хита взгляд сквозь пальцы. — Значит, вы сможете устроить...как вы сказали...

-Трансляцию, — пробормотал Вешатель. — Я создам схему, потому что знаю, как, но включить не смогу — моих сил недостаточно для таких операций. Так что все остальное — исключительно за вами...вы справитесь?

-Разумеется, я справлюсь, — раздраженно ответил маг, не отрывая лица от ладоней. — Значит, как только связь установится...

-Любой, у кого есть Цепи, и кто находится в непосредственной близости от духовной жилы, теоретически должен будет поймать нашу передачу, — закрыв баночку, Хит извлек из чемодана другую. — Но меня сейчас волнует далеко не это, а наш конкурент. Против Апостола я не то, что не выстою — даже пытаться не стану.

-С чего ему вообще на нас нападать? — устало произнес маг. — Разве наши цели не сходятся?

-Когда два охотника преследуют одну и ту же дичь, это рано или поздно кончается стрельбой в спину, — мрачно ответил Хит. — Она — если, конечно, Франц хоть с этим не обманул — разумно сочла нас куда большей угрозой на текущий момент, чем Вайтль, вот и напала. Меня спас только скорый рассвет.

-Если она испугалась солнца, значит, не так уж и сильна, — подняв лицо, бросил Бенедикт. — А значит, у нас есть шанс.

-У вас, — отрезал Вешатель. — Я на Апостолов не хожу. Не мой профиль.

-Я мог бы увеличить вашу ставку.

-Мертвецы деньги уже не потратят. Нет, — не менее устало, чем маг, проговорил Хит. — Так...я почти закончил. Вы все-таки уверены, что это даст результат?

-Он не забыл о ней во время поединка, — сжав зубы, ответил Бенедикт. — Дал ей возможность уйти. Можно считать, что прикрыл ее, пока не сбежала. Конечно, этот щенок всегда был испорчен, но я не думал, что кто-то вроде нее привлечет его внимание, — маг тяжело вздохнул. — Какой позор.

-Не меньший, чем вещи, которыми мы тут с вами занимаемся, — язвительно произнес убийца. — Что вы намерены с ней делать?

-Я? — фыркнул Бенедикт. — За кого вы меня принимаете?

-Но что же...

-Мой отец в начале века как-то имел недолгое знакомство с одним интересным...ну, человеком он не был, во всяком случае, не целиком, — задумчиво произнес маг, запустив руку в карман и вытянув оттуда крохотный холщевый мешочек. — От него ему достался небольшой подарок — для случаев, когда жизненно необходимо было кого-то...проучить.

-Что у вас там?

-Семена быстрорастущего бамбука плюс немного моих собственных чар, — пожал плечами маг. — Быть может, вы знаете, о чем речь — это старенькая китайская...забава. Пока вы несли сюда тело, я сделал в каминной трубе и под ней небольшие пометы...

-Вы потому просили закрепить тело именно в таком положении?

-Именно, — сухо ответил Бенедикт, не без труда вставая с кресла — лицо его при этом скривилось от боли. — Господи, ну и ломота. Когда все это закончится, наверное, закажу себе трость.

-Если мы ничего не придумаем касательно Апостола, нам понадобятся кое-какие другие изделия из дерева. И две ямки под них на ближайшем кладбище. У вас есть что-нибудь на такой случай?

-Найдется, я думаю, — отмахнулся маг, приближаясь к камину и открывая свой мешочек. — Я думал, их меньше осталось...отлично, просто отлично. Сможем начать с несмертельных точек.

-И как быстро он...растет?

-Обычный — бывает что и по сотне сантиметров за сутки. Мой — куда быстрее, конечно же, — равнодушно ответил Бенедикт. — Я модифицировал растение с учетом того, что использовать его придется в замкнутом пространстве. Стволы стали куда тоньше, но в прочности не потеряли. Вдобавок, они будут расти уже заостренными с нужного конца. Что еще...ах да, пришлось добавить сок, что позволяет крови свертываться чуть быстрее, в противном случае трансляция не смогла бы длиться долго. Скажите, если я закрою эту заслонку, ей там ведь хватит воздуха?

-Думаю, что да.

-Прекрасно, — маг потер озябшие руки. — У меня никак не желает проходить голова, так что я хотел бы, как закончу работу, пойти немного подремать наверху.

-А все эти вопли, конечно, отвлекали бы, — желчно произнес Хит.

-Можно и так сказать, — Бенедикт пожал плечами. — Не люблю слезы, меня от них корчит. Своего рода идиосинкразия. Ладно, я пока что займусь работой, а вы принесите, если не трудно, что-нибудь из аптечки. Мой череп, кажется, сейчас вовсе треснет...

В ресторанчике, где оказался Юст, почти не было посетителей — по всей видимости, никто не соблазнялся идеей тащиться сюда в такую гадкую погоду. Сделал несколько неуверенных шагов за порог, роняя быстро тающие снежинки со своей шубы. Упершись рукой в ближайшую стену, смог проволочить свое тело еще чуть-чуть вперед — и вот так, мелкими шажками, со всей возможной помощью со стороны окрестных предметов мебели — добрался, наконец, до самых дальних мест, где и плюхнулся в окончательном изнеможении на диван, сдирая с головы капюшон, а с шеи — шарф.

В зале царила жуткая темень — на какое-то мгновение ему показалось, что на город снова опустилась ночь, что весь день он провел в своих блужданиях. Если даже было и так — он бы не очень удивился: с таким-то туманом в голове легко было провести на ногах целый день, вышагивая, как сомнамбула, черт знает куда и черт знает зачем, и не понимая, что силы телу дает только Метка — в конце концов, она способна дать шанс даже при ранениях, с жизнью несовместимых.

К нему никто не спешил подойти, и, похоже, вовсе не собирался это делать. Быть может, они еще только открылись? Или, напротив, работали всю ночь, а сейчас они закроются и выставят его вон? Или...

Какая же чушь только не лезет в голову. Расстегнув шубу где-то наполовину, он в изнеможении опустил эту самую голову на идеально гладкую поверхность стола, чувствуя неописуемое блаженство от одной только возможности закрыть глаза. Он провел так минуту или две, прежде чем понял, что мучения его ничуть не собираются сбавлять оборотов — сон, в который его клонило каждую секунду пребывания на улице, теперь никак не желал приходить. Ломота во всем теле — кажется, что даже до зубов что-то доставало — не шла ни в какое сравнение с холодом, который он ощущал, даже когда вновь застегнулся до горла. Согреться не выходило решительно никак. Его бил озноб.

Он попытался отвлечься, сосредоточиться на важных для данного момента мыслях. Представил еще раз, во всех подробностях, свой поединок с Бенедиктом, решив проанализировать каждую запомненную им деталь, вычленить свои слабости и слабости его врага и принять меры относительно и тех, и других. Озноб усиливался, перебивая даже тот змеиный клубок, в который спутались в голове мага сейчас изысканные в своей болезненности идеи мщения. Когда к нему, наконец, соизволили подойти, он машинально заказал чашку кофе, вновь погрузившись в размышления. Очень скоро все они свелись к одному простому факту, от которого спинному хребту становилось даже холоднее, чем остальному телу.

Ему крышка. Конец, полный и беспросветный. Это была игра в одни ворота: пусть ему в свое время — чудом — удалось прошмыгнуть сквозь кольцо блокады, пусть подлец Бенедикт и не может найти пути в его мастерскую, это ничего не меняет. У него есть доступ к ресурсам, он может позволить себе свободно перемещаться из города в город и нанимать убийц вроде того толстяка. Кальдервуд гоняет его по всей стране уже целый год, если не больше — и теперь, кажется, загнал-таки в угол. Куда ему идти? Куда бежать? Письмо в кармане все еще грело сердце, несомненно, но шанс добраться до семьи Морольф теперь казался лишь миражом, туманной дымкой. Он отбил очередную атаку, но его противник, в отличие от него самого, восстановится очень быстро — и в следующий раз точно его прикончит.

Принесли кофе. Сделав пару глотков, он почувствовал, что телу — лицу, во всяком случае — стало немного легче. Самую малость — достаточно, чтобы оттаяла не только кожа, но и мысли, которые он до того старательно гнал от себя.

Он дал ей уйти. Он не только не решился ничего сделать с ее памятью, но и спас от Бенедикта, отвлек его внимание...почему? Зачем он так глупо поступил ради человека? Ради этого вздорного, смешного человека, этой нахалки, что так грубо с ним говорила...

Что поверила ему сразу, без лишних вопросов.

Что действительно...

Действительно что? Сочувствовала, это ты хочешь сказать? Бред, абсурд, морок и ересь. Сосредоточься. Сосредоточься. Думать надо совсем не о ней.

Напиток еще не кончился, а озноб уже вернулся, идя в наступление с удвоенной, если не утроенной силой. Мысли были куда хуже — ведь что страшнее, чем оказаться в положении, когда не знаешь откуда к тебе придет смерть? Опасность, которую он на себя накликал, просто находясь сейчас здесь, средь бела дня, сложно было переоценить. Тело била дрожь, а болезненное воображение работало с такой скоростью, словно за каждую гадкую мысль ему платили по миллиону. Если он не поймет всего до мелочей, если не соберет волю в кулак — конец, крах, гибель. Но как же...как же холодно...

Маг поднял глаза, зачем-то взглянув в стоящее неподалеку зеркало — на миг ему показалось, что он не может увидеть в нем себя, а когда все-таки смог, то почему-то рассмеялся — горько и зло. Ощущение было такое, словно с него содрали кожу, и выпустили наружу вместе с кровью все, чем он был, все, чем он должен был быть. Все что в него было вложено, чтобы прорасти и стать его частью — желания и вкусы, жадность до власти и честолюбие, все дурные настроения и едкие, ядовитые раздумья о смерти — словно кто-то с увлечением выжигал огнем, оставляя его без опоры. Лицо Эльзы, почему-то маячившее до того пред глазами, сгинуло, сменившись лицами отца с матерью — такими, какими он их видел тогда, в тот день. В тот последний день.

Двенадцатый наследник рода Вайтль, Юст, ощущал себя вышвырнутым в какую-то ночную грязь и слякоть. Рядом больше не было никого — и никого, казалось, не было уже и внутри. Он чувствовал — помимо этой чудовищной лихорадки, конечно — что не нужен даже себе, и никак не мог взять в толк, что нужно сделать, чтобы избавиться от этой мысли. Быть может...

-Caiste! (2) — этот веселый голос возник, казалось, из ниоткуда, ввинтившись ему прямо в ухо.

Оттуда же, по всей видимости, возникли и упавшие ему на плечи руки.

Из тысячи вещей, которые он собирался сделать, не удалось начать ни одной. Холод стал настолько нестерпимым, что обратился в чудовищный жар — и тот, ударив в лицо раскаленным потоком, окончательно вышиб из Юста сознание.

7. Перчатки

Zwei Gestalten am Waldesrand,

Der Vater zum Sohn mit erhobener Hand:

"In diesem Wald", sagt er,

"herrscht die Bosheit!

Geh nie hinein, geh nie bei Dunkelheit!"...

(Schandmaul — Waldmaer).

1980 г.

За окном расстилался день — хмурый и безмолвный, как часто бывает по осени. Само окно было прошлым вечером оттерто прислугой до такого состояния, что вполне могло примерещиться отсутствие в нем стекла. Судьбу эту разделили все окна в доме — и не только они: дом, так привыкший к тишине — во всяком случае, в большей части внутренних помещений — уже второй день кипел и бурлил, словно очнувшись от долгого и тягостного сна.

-Наследник, ваша мать желает вас видеть, — бесцветный голос разнесся по тусклому дереву массивных ступеней.

Мальчишка лет двенадцати — лучшим словом для его описания было бы "чахлый" — ни убавить, ни прибавить — лишь кивнул, сбегая вниз по ступеням. Передавшая послание кукла — для незнакомого с их искусством это было нечто, совершенно неотличимое от человека — в свою очередь последовала наверх, отщелкивая каблуками.

В первую очередь он заглянул в отцовский рабочий кабинет — она часто его оккупировала, когда он сам работал где-нибудь внизу или же вовсе находился в отъезде. Пальцы четырех марионеток, что являлись частью своих массивных столов, порхали по клавишам печатных машинок — но стоило зайти в сам кабинет, и шум моментально оказывался погашен массивными дверьми. Это было мрачное и серьезное помещение: темные стены, темная кожаная мебель — единственное место в доме, где она была новой. На небольших столах были разложены документы и книги, стену над ними украшали чертежи, диаграммы и фотографии, пришпиленные к деревянным доскам. Никаких украшений, кроме, разве что, чистой мелочи — бронзовой ручки дверей в виде когтистой лапы и скромной копии семейного герба по левую сторону от окна. В кабинете витал сигаретный дымок, спешивший на волю сквозь приоткрытое окно, но никого живого там не наблюдалось. Вздохнув, мальчишка затворил дверь и поспешил по следующему адресу — в библиотеку.

Дом был ужасно стар — внутри это бросалось в глаза не так сильно, как снаружи, но когда бросалось — то уже безо всякой пощады к чужаку, не готовому окунуться с головой в старину. Потолки были украшены искусной резьбой, цвет обоев редко отличался от темного, полы же были окрашены черной краской или вовсе — правда, только на первом этаже и лишь в некоторых залах — выложены черным мрамором, гладким и скользким, как лед. Воинские доспехи, готовые угрожающе зазвенеть от одного только неосторожного прикосновения, картины и темные драпировки на стенах, решетчатые витражи, едва пропускающие внутрь свет — по их прихоти он делался то кроваво-красным, то давил на глаза тяжелой, почти траурной синевой, то вдруг отражался в этих самых глазах огнем. Подавляющее количество стрельчатых окон было так высоко, что нечего было и думать коснуться их, встать рядом без применения лестницы. Мебель — старинная, ветхая и вряд ли удобная для кого-то, кроме хозяев. Редкий блеск оружия, доживающего свой век за стеклом — погруженные в летаргический сон чудовища давно минувших веков, тщетно ожидающие радостного мига, когда их вновь призовут, вновь оживят теплом хозяйских рук. Иногда на пути встречалась прислуга, без единого слова уступающая дорогу хозяину, но чаще всего на пути встречалась печаль и хандра. Спасения от них не было — могло сложиться ощущение, что они являлись законной составляющей местного воздуха.

Добравшись до дверей библиотеки, он понял, что проделал весь путь зря: они были заперты — как на ключ, так и на чары — и со вчерашнего вечера, похоже, не открывались. Значит оставалось всего лишь одно место, где она могла бы быть сейчас — он снова вздохнул, раздосадованный тем, что потратил столько времени на пустую беготню. Догадаться надо было раньше, намного раньше: мать была не в духе последние дни, а когда Селеста фон Вайтль была не в духе, а достаточно сложного дела под рукой не наблюдалось...

Зал для поединков на деле представлял собой целых два, имеющих равные размеры и разделенных небольшой, но прочной стеной. Тот, в который вошедший вступал, зайдя за порог, предназначался, в основном, для тренировок, и помимо иных источников света, имел закрепленный у потолка массивного вида прибор, убранный бронзой и черной тканью. Когда была на то нужда, скрытому под бронзовой оболочкой механизму, собранному на заказ из горного хрусталя, подавалась команда — и комнату окутывало поле, вносящее почти безболезненные, но и почти непреодолимые помехи в работу Цепей на постоянной основе — когда очередное упражнение должно было быть выполнено без малейшего следа магии. В комнате, что была за разделительной стеной, бились обычно уже насмерть.

Тренировочный зал был освещен столь ярко, что слепило глаза. Бой, что проходил там сейчас, был далек от честного. Одну сторону представляли три самых совершенных марионетки-фехтовальщика из всех, что были когда-либо созданы в этом доме. Высокие и казавшиеся несколько тощими, они двигались с недоступной человеку — и немногим нелюдям — грацией и скоростью, молниеносно угадывали каждый прием своего врага едва ли не до того, как он сам успевал начать его исполнение, нападали, словно буря и отражали удары так ловко, что оборона их казалась вовсе непреодолимой. Умело прикрывая друг друга и работая так слаженно, словно были друзьями, не один год бившимся спиной к спине, они не ведали пощады — и готовы были превратить в решето любого, кому хватило бы дурости выйти к ним и отказаться от магии. На другой стороне сражалась лишь одинокая фигурка — стройное тело, крепко стянутое кожаным колетом, лицо, укрытое за сетчатой маской, шелк в обтяжку от пояса до колен, темные перчатки.

Бой был далек от честного. У марионеток почти не было шансов.

Отец Селесты занял ее упражнениями практически сразу, как она научилась стоять на ногах. Связки и суставы ее, получившие, помимо тренировок, четко отмеренные дозы чар, были словно из стали, а во времена, когда ей исполнилось десять, выглядела она года на четыре старше. Ее красоту отмечали многие, но искусство фехтования — почти все, кто имел возможность увидеть в деле, включая собственного сына. Ее удару было практически невозможно противостоять, а многие движения сами по себе граничили с магией. Защищавшийся очень быстро понимал, что против него не рапира или шпага, а ветер, поймать который не было решительно никакой возможности — укол в грудь, плечо или в бок следовал без промедления. Те, кто брали в свое время ее уроки, только что не грызли ногти от бешенства — как, наверное, сейчас поступили бы марионетки, одна из которых, будучи поражена в глаза, в единственное место, что сейчас было выбрано их хозяйкой как уязвимое, уже повалилась на спину, моментально "засыпая".

Мальчишка остановился у порога, меланхолично отсчитывая время. Вот пола коснулось тело второй марионетки, вот заявила грохотом о своем поражении и последняя. Содрав маску со вспотевшего лица и выпустив на свободу светлые волосы, Селеста швырнула ее вместе с рапирой к ближайшей стене — и резко обернулась.

-Долго ж тебя ждать приходится.

-Я читал, — последовал тихий ответ.

Даже в домашней обстановке от Селесты часто веяло холодом и высокомерием: научившаяся заставить обращаться с собой уважительно еще до того, как вошла в семью, она крайне редко позволяла заметить в себе хоть какие-то чувства — людей, которым сие дозволялось, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас же она ничуть не скрывала своего мрачного раздражения, практически на границе с гневом. Откинув волосы с лица, она прислонилась спиной к стене. Ее дыхание постепенно выравнивалось.

-И что же это было? Снова "Семь роз"?

-Да, — кивнул он.

-Это стрельба вхолостую, Юст, — произнесла она, поймав взгляд сына. — Еще твоим дедом было доказано, что изложенные там схемы мало того, что абсурдны, так еще и пестрят недомолвками. Этот опыт пытались повторить не единожды, с максимально возможной точностью воспроизводя техническую сторону. Тщетно, — усталый вздох. — Всем чего-то не хватало, и черт знает, что это. В качестве теории, бесспорно, неплохой материал для размышлений, к тому же кому-то нравится язык автора. Но практическая польза стремится к нулю. Сейчас ты должен читать Амзеля.

-Отец говорил, что он слишком сухой и тоскливый. Особенно его последняя работа, "Морфогенетические поля и их практическое применение при использовании крупных групп конструктов".

-Чем меньше в работе лирики и больше дела, тем лучше, — отмахнулась Селеста. — Ладно, я звала тебя не для того, чтобы устроить здесь дебаты о старых трудах. Гости прибудут вечером. Почему ты еще не переоделся, как подобает?

-Я... — Юст помедлил с ответом, уткнувшись взглядом в темный пол. — Времени ведь еще много. Я успею...

-Сделай это сейчас. И еще раз пробегись по словам, которые будешь говорить.

-Я все уже выучил, — теперь взгляд его был направлен на лицо матери. — Я могу спросить?

-Ну конечно.

-Тебе...тебе ведь тоже это все не душе. Так почему?

-Потому что так решил твой отец, — ответ был ничуть не менее резким, как ее уколы рапирой. — Остальное ты узнаешь, когда подойдет срок.

-Я...я не понимаю, — направив свой взгляд в ближайшую стену, тихо произнес Юст. — Я ведь ее никогда даже не видел. И...и она меня тоже...

Селеста отошла от стены, и, проходя мимо отключившихся марионеток, подняла с пола маску, забросив на небольшой крючок. Подобрала и оружие.

-Отец не хотел, чтобы ты забивал этим голову раньше срока — риск, на который мы идем, довольно-таки велик, — почти рассеяно проговорила она, смотря не на сына, а словно куда-то сквозь. — Но я думаю, тебе достает ума, чтобы держать язык за зубами. Это во-первых. Во-вторых, если ты будешь осведомлен, тебе, возможно, станет легче справиться со своей задачей. Присядь.

Он доплелся следом за матерью до небольшой скамьи в углу, чей тусклый металл нет-нет да и поблескивал в лучах света. Неведомо откуда вытянув упаковку сигарет, Селеста щелкнула зажигалкой. Некоторое время хранила молчание, вдыхая и выдыхая дым.

-Последние несколько лет мы ходим по краю, — сухо произнесла она наконец. — Все началось с мелочей, но я, к счастью, привлекла к ним нужное внимание еще тогда. Несколько крупных предприятий едва не окончились крахом, а в прошлом году...я думаю, ты сам помнишь, что тогда случилось.

-Ты про охотника, что шел за отцом? — его передернуло от не самых приятных воспоминаний.

-Про кого же еще? Обвинения в том случае были сфабрикованы почти безупречно — мне даже в каком-то роде завидно. — Этот случай — еще одно звено в цепи, и вряд ли последнее. Они переходят к активным действиям.

-Но кто они? — тихо произнес он, взглянув в глаза матери. — Кто? Неужели мы не можем...

-Нет, — резко бросила та. — Даже мы не можем. Кое-что, нам, конечно, удавалось отследить, кое-кого удавалось прижать, но это все мелкая рыбешка и ей нас кто-то не стесняется подкармливать, чтобы отвлечь внимание от себя. Мы не можем назвать имени, Юст, — затянувшись, Селеста мрачно посмотрела куда-то в сторону потолка. — Пока что не можем. Одно могу сказать точно — этот игрок не только опытен, но и нов для нас, все старые варианты мы проверили в первую очередь. Хвосты после войны были подчищены идеально, так что это совершенно точно не кто-то из тогдашних наших противников. И совершенно точно это не кто-то из тех, кого твой отец пустил по миру. И уж совершенно точно дело это не касается человечьей политики или биржевых махинаций, — она усмехнулась. — Возможно, эта угроза тянется из далекого прошлого, но я все же склонна считать, что он или она начал действовать против нас сравнительно недавно, почуял то, что ему показалось слабиной. След, который нам удалось нащупать, ведет в Башню, Юст. Теперь ты понимаешь?

-Да. Я понимаю.

Голос его был тих, но если бы на то была нужда, он готов был озвучить свои мысли без лишнего стеснения. Часовая Башня давно сгнила до основания, погрязши в своих унылых интрижках. Чем больше он узнавал о Лондоне, тем сильнее его жалила одна и та же мысль — если бы магия могла, она бы, вне всякого сомнения, покинула их из одного только презрения. Сколько уже веков они пытаются подмять под себя всех, кто имел честь родиться с Цепями? Сколько уже веков они давят в зародыше любой голос, что звучит против них, дрожа от одной только мысли, что он может окрепнуть?

-Значит, поэтому...они.

-Верно, Юст, — кивнула Селеста. — Дом Кальдервуд достаточно стар и пользуется в Башне определенным авторитетом. Они проложат для нас дорогу внутрь и послужат временным щитом.

-Я понимаю, — кивнул он. — Я понимаю, почему. Но я все еще не могу...я чувствую, что не справлюсь. Я же никогда ее прежде не видел.

-И что с того? — Селеста покрутила меж пальцев тлеющий окурок. — Юст, пойми — мне нравится это не больше твоего. Мой вариант был иным, и я почти уже уговорила твоего отца — союз с семьей Морольф пошел бы нам на пользу. Их младшая...они сами, насколько мне известно, долгое время пребывали от нее в тихом ужасе. Ребенка с таким количеством чертовой крови у них не рождалось поколений пять, если не больше. Но где они спасовали, там бы могли выиграть мы...если бы только твой отец не оказался в этот раз так преувеличенно осторожен. Проклятье, они сами были готовы выслать ее на все четыре стороны. Это поистине необработанный алмаз, которому мы смогли бы дать нужную огранку. А ваши наследники могли бы... — она снова вздохнула. — Да что уж теперь говорить. Он порушил все мосты, что я с таким трудом навела. Теперь остается только разрабатывать вариант с домом Кальдервуд.

-Я никогда ее прежде не видел, — повторил Юст. — Заученные слова — спасение на день, но мне же придется с ней жить.

-Это будет еще не скоро, — Селеста подернула плечами. — Полгода, год...да и продлится все, скорее всего, не более полутора. Нам нужен плацдарм в Часовой Башне, Кальдервудам — новая кровь, потому как их собственная уже захирела настолько, что вскорости зачахнет так же, как чахнут их разлюбезные деревца. Они будут думать, что получили тебя, но на самом деле это мы получим их.

-Значит, полтора года? — снова уставившись в пол, произнес он.

-Думаю, больше времени на то, чтобы найти нашего врага, не потребуется. А когда дело будет сделано...

Окурок в последний раз моргнул тусклым огоньком, прежде чем его смяли безжалостные пальцы.

-Не волнуйся, Юст. Сейчас — ты наш ключик от Башни, но когда дело будет сделано, ты о том даже и не вспомнишь, — Селеста резко поднялась на ноги. — А теперь бегом переодеваться. Все должно пройти идеально.

-Значит, я должен притворяться, — как-то глухо произнес он, сцепив пальцы в замок.

-Притворщика раскусят в два счета и разберут на запчасти, — фыркнула Селеста. — Нет, Юст, ты должен войти в роль и суметь в ней прожить. А что до всего остального...уж любить ее тебя никто просить не смеет.

Нейтгарт и Селеста впервые встретили друг друга на старом, видавшем виды корабле, что плелся по водам Северного моря. Если бы история состояла лишь из одной этой фразы, ей бы, несомненно, могли бы даже придать некий налет романтики, но этой фразой история лишь открывалась. Корабль, принадлежавший Морю Бродяг и носящий гордое имя "Неусыпный", был выбран в качестве места проведения трибунала над Сверре Торнбьернсеном, престарелым ренегатом, поисками которого Ассоциация занималась без малого десять лет. Официально в вину последнему вменялось исчезновение нескольких рыбацких поселений, а говоря еще точнее — тот факт, что оно привлекло внимание людских властей, не будучи прикрыто должным образом. Всем участникам судилища вплоть до самых незначительных без подсказок было понятно, что дело, разумеется, было даже не в грубом нарушении секретности: новая комплексная методика по модификации организма, в перспективе — по мнению ее автора — способная дать человеку шанс переселиться под воду, интересовала как Могилу, чьи специалисты съели на подобных экспериментах не одну сотню собак, так и другие институты, у которых мигом нашлись свои претензии и обиды к плененному магу. Маг, для которого правосудие и смерть с огромной долей вероятности являлись теперь синонимами, мог надеяться только на чудо — но так как чудес под рукой, увы, не оказалось, надежды пришлось питать исключительно на Нейтграта фон Вайтля, выйти на которого он успел незадолго до своей поимки. Взявшийся разбить все обвинения, Нейтгарт подошел к делу весьма обстоятельно, и конечно, не из доброты душевной — наследство мага, которое по сию пору не могли отыскать, согласно договору должно было отойти ему в полном объеме. На борту "Неусыпного" он повстречал своего противника — посланную небольшим французским филиалом молодую особу, чье имя, впрочем, ему доводилось слышать уже не раз, как и то, что Селеста Леконт — единственная наследница обедневшего к началу века некогда почтенного рода — до того еще никогда и никому не проигрывала.

Любые попытки воззвать к магии на борту корабля находились под строгим запретом — и для того, чтобы обеспечить соблюдение данного требования, трибуналу пришлось пригласить трех независимых специалистов, с самого начала плавания окутавших судно замкнутым полем чудовищной мощи — отключить его могли только в самом критическом случае. Дело шло невероятно медленно: обе стороны рассчитывали получить обещанный им в случае победы куш и не стеснялись в средствах. К вечеру третьего дня, когда бескровное, но чрезвычайно напряженное сражение окончательно вымотало нервы всем присутствующим на судне, в нем наметился перелом. Убрать одного из свидетелей Нейтагарта следовало незамедлительно — но из-за невозможности обратиться к магическому искусству это казалось совершенно невозможным делом. Разрешила его Селеста на следующее утро, предложив своей жертве немного развеяться в дружеском поединке. Опасаться, казалось, было нечего — нашлась даже безопасная тренировочная рапира. Не прошло и нескольких минут, как свидетель перестал представлять какую-либо угрозу: закалив ночью конец своего оружия над каминным пламенем, Селеста лишила его гибкости и сломала несчастному то ли грудную кость, то ли ребро, надолго избавив от возможности заниматься чем-то, кроме себя. Нейтгарт недолго ждал реванша: чувствуя, что победа уходит к другой стороне, он решил затянуть дело до тех пор, пока не подберет карты получше. Еще за неделю до плавания он вызнал все, что только смог о Кристиане де Вите — маге, что должен был возглавить трибунал — включая и такую интимную подробность, как острая аллергия на лимоны. Перед небольшой карточной игрой ему оставалось лишь натереть себе шею, щеки и пальцы разрезанными лимонами, замаскировав запах приготовленным на такой случай маслом: к концу третьей партии де Вит опух настолько, что перестал видеть — и судно вынуждено было направиться в ближайший порт, чтобы сдать там больного.

Обмен ложью, сфабрикованными уликами и всем остальным мог бы продолжиться и дальше, не случись по пути в порт досадная для обеих сторон неприятность: всеми позабытый в суматохе последних дней Торнбьернсен подобрал ключик к путам, которые сковывали как его самого, так и отдельно экранированную каюту, после чего наглядно продемонстрировал уважаемым магам, собравшимся на судне, чего стоили годы его упорного труда: поиски скрывшегося в морских волнах беглеца велись во всех ближайших городах, но так ни к чему и не привели.

Громкий скандал, едва не переросший в поединок, грозил стать им еще три раза — ровно столько за следующие два года Нейтгарт и Селеста, говоря грубо, сшибались лбами — или, как говорили они сами много позже, были вовлечены в конфликт интересов. Инициатива в деле заключения соглашения принадлежала ей — когда они встретились вновь, распутывая с разных сторон очередной сложный клубок: поставки в страны Европы экспериментального препарата, что должен был, как считалось, "полностью исцелить" полукровок от их главной напасти — но, будучи вещью недоработанной и сырой, действовал строго наоборот. Лекарство, как подсчитали много позднее, стало причиной не только отдельных вспышек агрессии, но и спровоцировало полное пробуждение как минимум в пяти случаях — со всеми пятью пришлось разбираться Церкви, которая и запросила помощь со стороны. Помощью этой — за ни разу не скромное вознаграждение — выступила Селеста, точно так же, как извечным игроком Моря Бродяг оказался Нейтгарт. Маги, возглавляющие обе стороны расследования, пусть и привыкли действовать, когда на то была возможность, чужими руками, лично встретились на нейтральной территории — после двух последних лет уже готовые решить все кровью раз и навсегда. Крови в тот день так и не пролилось, в отличие от чернил, потраченных на предельно жесткий договор о временном сотрудничестве — каждая сторона, казалось, пыталась перещеголять другую в строгости условий и сумме неустойки. Тем же вечером — провели маги его во Флоренции, скупив ради отсутствия лишнего шума целый этаж дорогого отеля — Селеста начала разговор.

-Не хотелось бы зазря совать нос в ваши дела, — почти рассеянно проговорила она, наблюдая за солнцем, что спешило завалиться за горизонт. — Но сдается мне, когда мы сойдемся в следующий раз, решить дело миром уже не выйдет вне зависимости от усилий. Прольется кровь.

-Вы видите выход? — искусно изображая равнодушие, спросил Нейтгарт.

-Самый очевидный. Не расходиться вовсе, — она едва заметно улыбнулась. — Вы уже имели возможность убедиться, что как союзник я куда полезнее. Вы большой человек, а меня готовили для любой борьбы и уж поверьте, я пережила достаточно, чтобы это не было пустой похвальбой. Меня мало занимает всякая дребедень, к которой сейчас склонны многие в нашем роду...

Нейтгарту эти слова показались занимательными — как и ледяная страстность, с которой они выговаривались. Но в тот вечер он лишь усмехнулся.

-Я уже видел вас, что в бою, что в иной работе. Вы сумасшедшая. Все или ничего — и так раз за разом. На бешеную тигрицу я могу прийти поглядеть и в зверинец — а достанься она мне, я бы ее просто-напросто пристрелил. Не обижайтесь, но в делах столь тонких, как нынешнее, вы были и будете дилетантом.

Не прошло и минуты, как был брошен вызов — за расследование она возьмется в одиночку, и в случае неудачи примет так же и всю вину. Ядовитый смех Нейтгарта стоял у нее в ушах все следующие три месяца — вплоть до того самого момента, как ответственный за распространение кошмарного "лекарства", беглец из не менее кошмарного Ленинградского Клуба, возжелавший легкой наживы — не был брошен под очи представителей Церкви. И кукольника.

Усмешка с лица последнего никуда не делась — но в тот день он впервые пожал ей руку, крепко встряхнув.

-Ну что же. Быть может, у меня найдется свободная должность — марок за пятьдесят в неделю...

Они быстро изучили характер друг друга, равно как методы борьбы, силы и слабости, и сами толком не заметили, как взялись за устранение последних. Селеста быстро обнаружила старомодность воспитанного в древних традициях мага — он плоховато разбирался в том, что делалось в мире людей и позволял иногда себе говорить о нем откровенные глупости. Она окружила его нужными связями, помогла установить контакт с прослойкой магов не особо сильных и родовитых, но именно благодаря тому способных вести человеческую жизнь и в ней разбираться — позже они оказали ему огромное количество услуг, избавив от необходимости самому спускаться так низко. Нейтагрт, в свою очередь, не только ввел ее в ранее не слишком доступные из-за бедственного положения ее рода круги, но и предоставил такие ресурсы для дальнейшего изучения магического искусства, о которых Селесте раньше не приходилось и мечтать. Те, кто имел возможность общаться с кем-то из них, не особо удивились логичному продолжению былого союза — иногда говорили, что вхождение Селесты в дом Вайтль было лишь вопросом времени. Это было уже почти формальностью, прошедшей, к тому же, в кругу невероятно узком. Натаниэль Виктор Фицджеральд, уважаемый кукловод, работающий в Соединенных Штатах с конца прошлого века и некогда сравнивший эту пару с "двумя вечно голодными котами, что строят планы прямо над очередной придушенной мышью", говорил позднее — "я не удивился бы, узнав, что свадьбу провели за полчаса, попутно расписывая приказы агентуре и сетуя на попусту потраченное время".

Ребенок Нейтгарта и Селесты унаследовал от отца благородный Ветер, мать же подарила его побочный элемент — молнию. Сын получил имя Юст.

Одного взгляда на мастерскую рода Вайтль было достаточно, чтобы навести на зрителя почти невыносимую тоску — и никакой магии для того не требовалось. Магии, впрочем, в окрестностях хватало с лихвой: весь лес, где был запрятан особняк, кишел ловушками всех видов в объеме, наверное, превышавшем даже таковой разнообразной живности в этом же лесу. Сплетенные еще давным-давно чары по-прежнему были крепки — чужак мог искать верную дорогу часами, если не днями, и если ему везло, то находил путь прочь отсюда, а не свою смерть. Смерть, согласно россказням жителей ближайших городов, таилась здесь едва ли не за каждой веткой: в былые века любой житель окрестных сел был готов помереть зимой от холода, но не сделать ни шагу за дровами в эту глухую чащу. Одними чарами дело не ограничивалось — передававшиеся из поколения в поколения байки о живущих тут испокон веков чудовищах были обязаны своим рождением страже дома — и многочисленным миражам, которые держали посторонних подальше отсюда.

К дому, разумеется, вела не одна дорога — но семейству Кальдервуд был раскрыт лишь один из запасных путей, кружной и невероятно тяжелый: пробраться тут на машине нечего было и думать, да и пешком путешествие заняло не меньше двух часов времени. Когда же гости добрались до увитой плющом высокой ограды, каждый их шаг уже давно фиксировали десятки рассеянных вокруг хрустальных глаз, каждое слово — ловили укрытые за листвой и в стволах деревьев машины, каждый жест — оценивался ответственными за наблюдение куклами, что выискивали в них малейший признак начала обращения к магии. Оборона, казалось, только и ждала того, что могло бы считаться угрозой. В этом доме редко принимали гостей и атмосфера на подступах была соответствующей — колючей, словно военная проволока.

Массивные ворота с фамильным вензелем распахнулись еще до того, как их успели коснуться, обнажая унылые картины осенней природы и мрачную, тяжеловесную, но до боли одинокую громаду мастерской. Впереди ждали темные окна и невыразимо старые стены, дряхлый кустарник, чахлая осока и редкие деревца в отданном на растерзание времени саду. Двигаясь по дорожке, припорошенной опавшей листвой, гости миновали небольшой пруд, что притягивал взор своей траурной чернотой — гладь его была совершенно неподвижна, словно отказываясь повиноваться ветру. Молчание, царившее вокруг, казалось совершенно невыносимым — недоставало хоть бы самого малого, но подтверждения тому, что в этих землях есть еще жизнь.

Громада особняка была истерзана веками. От стен тянуло ветхостью, некоторые из них покрывали, как и крышу, лишайники. Окна смотрели неприветливо и жутко — как могут смотреть с рождения мертвые глаза, созданные из стекла. Пробравшись через готическую арку, гости остановились — через усыпанный листьями двор к ним уже направлялись хозяева.

Нейтгарт фон Вайтль носил строгий черный камзол и черный же шейный платок, жилет, единственным украшением которого можно было считать серебряную цепочку от часов, был все того же цвета, равно как и начищенные до блеска высокие сапоги. Он шел чуть впереди, обгоняя на шаг-другой членов своей семьи точно так же, как Бенедикт Кальдервуд — своей. Бенедикт прятал глаза за темными зеркальными очками, носил он также высокий цилиндр — похоже, совсем новый — и темно-зеленый костюм с зеленым же галстуком. Едва маги поравнялись, как очки были отправлены в нагрудный карман — еще раньше, чем были произнесены первые приветственные слова. Главы семей переглянулись — взгляды эти, которым было суждено столкнуться, выражали куда больше любых слов, а прежде всего — волю их пославшего. Оба, удовлетворившись прочитанным в глазах чужих, спокойно моргнули, согласившись признать друг в друге равных, хоть бы и на время.

Костюм Селесты был столь же мрачен, но он по крайней мере отвечал времени — а также отвечал скорее критериям удобства, чем красоты. Единственным исключением из них была, возможно, излишня длина темного плаща — полы его почти касались земли — но порыв ветра, чуть всколыхнувший его, разрешил загадку: изнутри плащ был прошит великим множеством нитей из неразличимого на первый взгляд сплава, что сплетались в сложный, но не лишенный красоты узор. Темные брюки и удобная обувь — с одинаковым успехом она бы смотрелась в них и в своем кабинете и в долгой дороге. Ее поза казалась расслабленной, а лицо преувеличенно спокойным, но и тут основную работу брали на себя глаза, живые и внимательные — сейчас они сцепились взглядами с сине-зелеными глазами Юфемии Кальдервуд. Супруга Бенедикта была ростом чуть ниже Селесты и очень худа — не столько красива, сколько породиста. Высокомерный нос, тонкие мертвенные губы, натянутые стальной проволокой, непомерная гордыня, сквозившая во всем — от лица до пышного наряда. Ее волосы казались по сравнению с Селестой настоящим каштановым водопадом, она была столь напряжена, что, казалось, позвоночник ей заменили стальным прутом, да и тот вот-вот надломится от натуги. Селеста беззвучно усмехнулась — стоявшая напротив нее женщина отвела глаза первой.

Наследники семей также смотрели друг на друга во все глаза — но привычного для таких встреч давления в их взглядах не наблюдалось. Вайола Кальдервуд имела волосы столь же светлые, что и ее отец — могло показаться, что их вдобавок присыпали пеплом. Ее серебристо-зеленые, словно листья, глаза, казались невероятно спокойными, сама же она походила на какой-то выросший в сумерках цветок матовой белизной своего лица. Она томно глядела и неспешно двигалась — походка ее была немного неровной, так что могло показаться, что Вайола несколько прихрамывает. В сочетании со своим старомодным платьем, она казалась трогательно беспомощной для человека — и преступно беспомощной для того, кто имел честь принадлежать к породе магов. Юст был ничуть не менее бледен, темные, как у отца, волосы его растрепал негодяй-ветер, едва он оказался во дворе. Несколько впалые щеки, плохо скрываемая усталость и настороженность в глазах, старомодный костюм темных тонов...странно, как по жилам одетого так тесно человека могла вообще бежать кровь.

Вайола несмело улыбнулась — как ее учили. Юст скопировал эту улыбку — как учили его.

В просторной комнате были открыты два окна из пяти, но это нисколько не помогало — табачного дыма было настолько много, что он просто не успевал выветриться хоть бы и на четверть. Мрачно курил Нейтгарт, выдыхала дым Селеста — сидящий в кресле напротив Бенедикт тоже не отказался от удовольствия подымить трубкой. Супруга Бенедикта заняла место у окна, чуть поодаль от дочери, практически не скрывая того, что у нее уже постепенно начинает кружиться голова — что от дыма, что от здешних речей. Наследники двух семей сидели молча, время от времени бросая друг на друга взгляды, сплетенные из двух нитей — осторожности, почти доходящей до страха, и неизбежного интереса. Больше же всего молчания приходилось на долю человека, что оккупировал старое резное кресло у дверей — но когда говорил он — сухим, надтреснутым голосом — затихали, как по команде, решительно все.

Древний старик, которого гости впервые узрели уже дома, был сплошь закутан в черное, и, как казалось поначалу, не мог испугать ничем, кроме своего жуткого облика. Лицо его было вытянутым и морщинистым, словно давно сгнивший фрукт, оба глаза намертво закупоривали медные кольца огромных очков, а изогнутый нос делал его похожим на больного, облезлого коршуна с дрожащими крыльями. Нос этот был искусным, но все же протезом — тусклый блеск его бросался в глаза, когда старик медленно поворачивал голову. Единственным светлым пятном его костюма являлась серебряная брошь в виде паука, что скрепляла черный плащ у горла — ровно такой же паук был оттиснут на набалдашнике трости, что сжимали сухонькие пальцы левой руки. Рука правая давно уже не была живой — помимо знакомого уже тусклого блеска в глаза бросался небольшой потемневший рубин, скрытый в кисти руки за крохотным зарешеченным окошечком. Когда старику понадобилось срезать конец сигары, рука его раскрылась, как блестящий цветок, а пара пальцев утонула в запястье, сменившись парой же темных лезвий. Да, казалось, ничем, кроме своей внешности старик напугать не способен — но это было лишь до того как произносилось его имя. Йеронимуса фон Вайтля многие давно считали мертвым — и лишь потому спали по ночам спокойно, те же, кто каким-то чудом оказывался осведомлен о том, что отец Нейтгарта еще держится в мире живых, сходились обычно в одном — просто в аду никто не хотел такой компании. Его век давно должен был уже подойти к концу, но старый маг продолжал цепляться за мир живых со всей своей чудовищной силой. Последние десять лет он не покидал стен мастерской, но даже зная, что продержится еще от силы год или два, не оставлял своей работы. Многие секреты рода обречены были умереть вместе с ним — но его мрачная слава стать бесплотной тенью грозила еще очень не скоро.

-...и значит, Людвик все еще на лечении? — кусая трубку, бормотал Бенедикт.

-Уже давно нет, но теперь он прикован к письменному столу вместо кровати, — протянул Нейтгарт, выдыхая дым. — Сейчас заканчивает учебное пособие по эфирно-топографическому анализу, кажется, у вас в Башне уже согласились его издать небольшим тиражом?

-Все так, пусть их и до сих пор удивляет, что такое количество стоящих работ поступило от...чистильщика, — Бенедикт чуть улыбнулся. — Поначалу они решили, что это какая-то шутка. Ну или что настоящий автор предпочитает оставаться в тени.

-Все может быть...

-Про убийство Вальдимара Гюннлейгссона уже слышали, я полагаю? — немного помолчав, произнес Бенедикт. — Месяца три назад меня привлекли к делу в качестве эксперта. Такой бойни давно не доводилось видеть...

-Получал донесение, да, — кивнул Нейтгарт. — Честно говоря, этот конец был чертовски предсказуем. И даже не потому, что после всех войн, в которые его отец успел втравить семью, она уже полвека как дышала на ладан. И даже не потому, что их последние проекты ходили на грани с искусственным вампиризмом.

-Вы уже в курсе? — не смог скрыть удивления Бенедикт. — Откуда?

-У меня свои источники, — пожал плечами хозяин дома. — В данном случае — один, но более чем надежный. Мне сообщили, что они работали с неким растением, привезенным из ранних тропических экспедиций Вальдимара, все так?

-Вы поразительно хорошо осведомлены, — последовал ответ Бенедикта. — Первичным источником послужила его слуга, что была с Вальдимаром в той экспедиции, следующим он сделал свою собственную жену...то, что осталось после учиненного в их подземной лаборатории погрома, мне отдали на исследования...

-Вот так вот просто?

-Ну разумеется, нет, — с некоторой горечью выдал маг. — Все три месяца, что я занимался этой гнилью, в ухо мне дышали два охотника. В конце концов у кого-то наверху лопнуло терпение, им приказали сворачиваться и пережечь там все. На всякий случай всю сеть подземных туннелей подорвали вместе с тем, что осталось от мастерской. Выжившую прислугу...

-Разбросали как минимум в три разных страны, — кивнул Нейтгарт. — Кому-то конфисковали воспоминания, а кого-то на всякий случай оставили под землей во время подрыва. Слышал, слышал...

-Хотел бы я знать, от кого. Ну да ладно. Вы кажется, сказали, что их основная ошибка была даже не во всем этом? Тогда в чем, позвольте спросить?

-Они связались с американцами, — взяла слово Селеста. — Само по себе это, разумеется, не грех, но они имели глупость связаться с Красным Кольцом.

-Вы и об этом...

-...а иметь дела с Кольцом — напрашиваться хорошо если на Печать, — невозмутимо продолжила Селеста. — Да, денег у них всегда хватало, но их отношение к своим...союзникам за пределами Штатов прямо-таки показательно небрежное. Как нужна помощь — ее не дождешься, пойдешь против них — растопчут в два счета. Впрочем, они так увязли в своих маленьких играх с человечками...

-Это и тревожит, — пожевав трубку, пробормотал Бенедикт.

-Пока группа Натаниэля еще хоть как-то трепыхается — им будет чем заняться и у себя дома, — усмехнулся Нейтгарт. — А здесь им ловить нечего, хоть и хочется так, что зубы сводит.

-Я смотрю, вы потянулись за океан?

-Не люблю пустого хвастовства, — отмахнулся Нейтгарт. — Их магическое сообщество — большая помойная яма, в которой неизвестно что забыл десяток приличных людей. К тому же там уже разобраны все мало-мальски приличные варианты. Кольцо сейчас обладает наибольшим влиянием, появиться в любой из сфер их интереса — номер заведомо дохлый, конкуренции у себя дома они не потерпят. Равно как и Малая Башня, да и группа того же Натаниэля — хотя с ним-то у нас по крайней мере нет особых конфликтов...и множество менее крупных игроков, чье перечисление заняло бы сутки, если не двое. Единственный вариант — помимо, конечно, выбивания за край всей этой рыбки помельче — найти что-то, что их гиганты пропустили, сосредоточившись на своих забавах с человечьей политикой и их же войнами...

-...и что, в то же время, стоит потраченных сил и обеспечит доход, — мрачно закончила Селеста.

-И что же, удалось вам что-то найти? — по тону Бенедикта было видно, что на ответ он почти не рассчитывает.

-Можно и так сказать, — уклончиво произнесла Селеста. — Пара небольших программ, не более того.

-Думаю, я мог бы даже вам рассказать, если хотите, — чуть помолчав, продолжил Нейтгарт. — Во многом потому, что точно знаю — вы этим не станете заниматься.

-И о чем же речь?

-Вы знаете что-нибудь о страховках? — мягко поинтересовался Нейтгарт.

-В общих чертах.

-Со мной было ровно так же, аккурат до прошлого года, — маг постучал сигаретой по краю пепельницы. — Знаете, у людей, что там живут, принято — если ты не совсем беден — иметь страховку, в том числе и жизни...

-Допустим. И что нам до того?

-Представьте, что вы человек и смертельно больны, — невозмутимо продолжил Нейтгарт. — Вам осталось жить...ну, допустим, два или три месяца, может, полгода, это не столь важно. У многих людей в такие моменты закрадывается желание осуществить что-то, чего они не успели до того и могут уже не успеть, но, как подсказала собранная нами статистика, в таких случаях все обычно уже ушло на безнадежное лечение. Итак, вы смертельно больны и вы банкрот. Выход?

-Выход?

-Мои люди перекупают их существующие и законные страховки, точнее говоря — права на выплату, примерно за одну четвертую от реальной стоимости, клиент получает деньги на руки, а мы в свою очередь отбиваем все вложения с огромным плюсом post mortem. Помимо очевидной сверхприбыли, все остается в рамках человечьих законов и — что самое главное — единожды наладив данную систему, семье нет более никакой нужды лезть в нее лично.

-Рискованно, — бросил Бенедикт. — Ждать у моря погоды...

-Ждать долго не приходится, — ядовито произнес Йеронимус, что хранил молчание уже почти час. — Люди умирают куда чаще, чем наш брат.

-Создать небольшую...разведывательную сеть стоило мне гроши, — пожал плечами Нейтгарт. — Теперь же они имеют доступ к данным крупнейших страховых компаний и составляют списки подходящих клиентов. Программа потребовала потратить немного времени, но теперь они отлично справляются со всем сами, а вложения уже окупились и пошли в дело. Вы, например, в курсе, сколько стоит в сутки хороший преподаватель, выписанный из Могилы?

-Для вашего сына?

-Для кого же еще? Кстати, Юст... — затушив дорогую сигарету, маг переглянулся с сыном. — Ты ведь не откажешься показать нашей гостье дом?

-Конечно, — тихо кивнул тот, поднимаясь на ноги и осторожно взглянул в сторону Вайолы. — Если вы позволите...

-С радостью, — не менее тихо ответила Вайола, также вставая со своего места. — Отец...

-Конечно-конечно, — почти отмахнулся Бенедикт. — Ты можешь погулять на воздухе, только будь осторожна.

-Я буду осторожна, отец.

-Вот и славно, — маг снова принялся набивать трубку. — Итак, я думаю, нам пора приблизиться к делу, ради которого мы здесь все собрались...

-Почти мои слова, — сухо сказала Селеста, все смотрящая на дверь — она только-только закрылась за Юстом и Вайолой. — В первую очередь хотелось бы остановиться на таком вопросе, как неизбежное наше вхождение в структуру Башни...

-Здесь всегда так...холодно?

Слова Вайолы были подхвачены эхом почти немедленно — оно игралось с ними еще долго, унося все дальше и дальше по пустому темному коридору.

-Временами, — Юст шел по правой стороне коридора, иногда останавливаясь на минуту-другую. — Кажется, собирается дождь...

-Скажи...Юст... — она чуть понизила голос. — Я ведь могу обращаться к тебе так, да?

Он ничего не ответил, лишь утвердительно мотнул головой.

-Тебе ведь тоже написали все эти безумные речи, да? Ну, я имею в виду — для встречи и после...

-Как...как ты догадалась?

-Со мной было то же самое, — продолжила Вайола заговорщицким шепотом. — Они грызли меня две недели кряду. Репетировали со мной каждое слово, что я здесь должна была говорить...

Юст остановился, прислонившись к стене. Был ли это тот самый шанс, о котором ему не так давно говорил отец? Был ли это...

Следи за каждым своим словом, но за ее словами следи пуще того. Готов поставить свои часы, Юст, что девчонку уже напичкали указаниями — и что она попытается тебя выпотрошить, начав с какой-нибудь невинной темы. Смотри не попадись. А если сможешь — вытяни из нее что-нибудь сам...

-Они чего-то опасаются? — осторожно спросил он.

-У вас? Тысячи и одной вещи, — Вайола тихонько рассмеялась. — Мама была против...против даже того, чтобы к вам ехать, — она почему-то обернулась, посмотрев на оставшийся позади холл.

-Почему?

-Она...слишком много о вас слышала, — Вайола несколько нервно моргнула. — И ее это пугает. Говорит, что вы...прости, я не должна была...

-Все в порядке, — он надеялся, что тон, который выбрал, сойдет как доверительный или будет хотя бы близок к тому. — Сказанное в этом доме не выходит за его стены.

-Но все внутри стен будут знать, не так ли?

-Только если я им скажу.

Вайола огляделась по сторонам — лицо ее было несколько испуганным.

-Она сказала, что вы так и остались...пауками, — наконец выдавила из себя она. — Каждый день она говорит отцу, что мы делаем ошибку. Что вы...вы хотите...нет, прости, это слишком гадко.

Он молчал, ожидая продолжения, чувствуя, что рано или поздно она все равно скажет то, что уже крутилось на языке. Он помнил наставления отца, но...что-то здесь было не так. Она не пыталась из него что-то вытянуть. Она...

В это было сложно поверить, но, кажется, ей было еще более неловко от того, что творилось с ними, чем ему самому.

-...сказала, что вы выжмете из нашей семьи все соки и оставите помирать, — наконец, вытолкнула Вайола. — Прости, но ты сам спросил...

-Ничего страшного, — тихо произнес он. — Моя мать тоже не рада тому, что происходит.

-Правда? — удивилась Вайола.

-Да, — Юст чуть кивнул. — Она пыталась договориться с семей Морольф. Их дочь...

-Морольф? — Вайола распахнула глаза. — Но ведь они же...

-Да. Полукровки. Потому отец и не дал этому делу ход. Он рассказывал, что в четыре года она взяла как-то игрушку, кубик Рубика...так вот, он говорил, что когда она начала заниматься этой головоломкой, то случайно...пересобрала весь дом, разделив при том на соответствующее число равных участков.

Дочь Кальдервуда только изумленно вздохнула, тут же прикрыв рот рукой.

-Да, тебе повезло, что твои родители в итоге договорились не с ними, а... — запнувшись, Вайола резко закашлялась. — Я...я хотела сказать...а куда мы сейчас идем, Юст?

-Там, дальше — самый короткий проход наружу, — произнес он. — Если у тебя тоже болит голова от дыма, то нам лучше выйти на воздух.

-Хорошая идея. Там, кажется, даже теплее, чем тут...

Старый сад, даже не пытающийся уже казаться живым, был засыпан опавшей листвой так, что в ней, казалось, можно было купаться. Поросшие бурьяном дорожки, чахлая беседка где-то вдалеке, скорчившиеся в своей многолетней агонии деревья. Мастерская жадно пила силы, год за годом проедая все, что должно было достаться этой земле, этим деревьям и кустам. Присосавшись к переплетению духовных жил, словно пиявка, она не оставляла центру леса ни единого шанса — такова была цена за хитрую и прочную оборону, и хозяев вполне устраивало, что платят по счету вовсе не они.

-Скажи... — от природы негромкий голосок Вайолы почти заглушал налетевший ветер. — А на что похожи ваши города? Те, что поблизости?

-Не знаю, — замедлив шаг, он поворошил ногой листья.

-Но ты же живешь неподалеку.

-Я не был там, — Юст взглянул в небо, где нависали, собираясь в одну черную массу, тучи. — Не было времени. Со следующего года это изменится, но не сейчас.

-Но ведь...

-Если бы сегодняшний день не был отмечен вашим прибытием, я бы даже не вышел сюда, — проговорил он. — Мне нужно много читать. Например, "Куклы для обмана" я должен был дочитать еще на той неделе. Перевод с японского языка очень неточен, приходится постоянно сверяться с оригиналом и словарями.

-А, скажем, по вечерам?

-По вечерам...сегодня же среда?

-Да, а что?

-Значит, сегодня анатомия. И черчение, конечно же. У меня есть час свободного времени в сутки, но его лучше использовать на отработку заклинаний и развитие Цепей. А как продвигается твоя учеба?

-Со стоном, — улыбнулась Вайола. — У меня склонность к тем же элементам, что у и отца, и он сказал, что я буду его достойной заменой, когда придет время. Но по правде говоря, мне все еще тяжело работать в его оранжереях. Однажды я уколола там руку... — она поморщилась. — Хорошо, что я знала, где лежат все противоядия. За три минуты, что мне давал яд, я бы точно не успела ничего найти...

Шуршание листьев в ушах, далекий — пока еще — гром.

-Значит, ты часто бывала за пределами мастерской? — теперь вопрос задал первым уже он.

-Не скажу, что очень. Иногда отец брал меня с собой...он обещал отправить меня в Башню пораньше. Говорит, что обо всем уже договорился. Через несколько лет...

-И как там?

-Где, в Башне? Так я же еще...

-Нет, в людских городах.

-Шумно. Все куда-то спешат и заняты не тем, чем нужно, — немного погодив с ответом, наконец произнесла Вайола. — Но мне почему-то там нравится. Я бы хотела побыстрее оказаться в Башне. Тогда я смогу жить в Лондоне и...

-Не думаю, что этому стоит радоваться, — мрачно сказал Юст. — Там настоящее змеиное гнездо, которое нужно...прости, моя вина — я забыл...я постоянно забываю, что ваша семья принадлежит к Башне.

-Ничего, я понимаю. Мне тоже...мне тоже всегда говорят, что в Море Бродяг живут одни безумцы и еретики. Но если бы это было так, мы бы ведь никогда с вами даже не заговорили, да?

-Наверное, ты права, — он сам не заметил, как они добрались до едва стоявшей деревянной беседки. — Я могу спросить еще...про человечьи города?

-Да, конечно. Но я сама не так уж много знаю. Люди ведь...

-...ничему не способны нас научить, кроме бесцельной траты своих жизней, — вздохнул Юст. — Кейра, правда, считала иначе...

-Кейра? Кто это?

-Она...она приезжает сюда, чтобы учить меня, — слова дались ему только после недолгого молчания. — Отец ее не очень любит. Говорит, что у нее в голове сквозняк, что ему больно видеть, как почтенная семья вроде ее так размякла.

-Где же она сейчас?

-В городе рядом. Снимает квартиру, — произнес он. — Месяц назад они с отцом сильно повздорили, я...ты ведь никому не скажешь?

-Зачем мне это?

-Я боюсь, что скоро...что скоро ей совсем запретят сюда приезжать, — глухим голосом сказал Юст, отвернувшись в сторону — взгляд его был направлен теперь в самую глубь лесной чащи. — Она...в вашей семье отмечают дни рождения?

-Да, — только и кивнула Вайола, опасаясь сбить его с мысли. — А в чем...

-В прошлом году мать подарила мне старый искатель ядов, — пробормотал он. — Очень полезная вещь, таких больше не делают, а если приглашен к чужому столу, без него не обойтись...отец привез из поездки несколько очень интересных рукописей. Перевод на древневерхненемецкий с иврита, арабского и чешского...

-А...Кейра?

-Она...у нее очень странные чары, — наконец, произнес Юст. — Я так и не смог найти ни малейшего следа их на той вещи, что она мне подарила. Но они там есть, иначе бы...иначе бы она мне не понравилась. Наверное, я просто еще не могу их отыскать...все еще не хватает сил...

-Что это было?

-К-календарь, — его почему-то передернуло. — Я все обыскал, но все равно не понимаю. Несколько кусков бумаги, скрепленных проволокой, несколько старых фотографий. Ни малейшего следа чар. А почему-то не выходит его выбросить.

-Почему ты не спросил у нее?

-В чем тогда смысл? Если ты не способен ничего разгадать без подсказок, ты вряд ли достоин зваться магом. Я не бросил это дело, не подумай. Я еще раз потом проверю каждую фотографию. Надо же понять, почему на них так хочется смотреть...

Беседка давно осталась позади — они каким-то образом очутились уже в самом дальнем конце сада. Дальше была только ограда. А за оградой...

Первая капля дождя звонко шлепнула его по лицу — и не успел он поднять голову к небу, как это сделали третья, четвертая и пятая.

-Я же говорил, что...

Остальные слова его смыл поток воды, извергнутый небом. Воды холодной и — как ему показалось — даже какой-то грязной. Он бросил ошалелый взгляд на Вайолу, что пыталась укрыть голову хотя бы руками, и в голове пронеслись наставления из какой-то старой пыльной книги. Она была гостем, а если уж пустил гостя в мастерскую...

-Бежим, — решительно произнес он, шагнув к Вайоле.

...если уж он доверил тебе свою жизнь...

-Но куда? — воскликнула та, однако, припустив за ним следом. — Все равно же вымокнем!

Ему почему-то представилось, как от этого дождя ее разбивает какая-то чудовищная простуда. Как она переходит в нечто худшее и убивает ее...

-Не в дом! — крикнул он, хватая ее за руку и буквально волоча в сторону черного пруда. — Тут проход в подземелье! Переждем там!

-Но...

-Быстрее же! Быстрей!

Над головами рявкнул гром, заплясали всполохи молний. Он мчался вперед, на ходу вспоминая нужные слова и таща за собой Вайолу, словно тряпичную куклу. Дождь лупил по спинам, заставляя ускорить шаг. Дождь не давал остановиться и передумать.

Чернильная тьма пруда, казалось, давно уже осталась позади, как и массивные двери, у которых им пришлось провести минут десять, если не больше. С замками и запорами, что были сплетены из чар, Юст справился легко — извлек из кармана небольшую серебряную брошь — точно такую же Вайола видела на плаще его деда — и, коснувшись ею двери, принялся читать заученные еще несколько лет назад слова.

-А что было бы, если бы ты ошибся? — спросила Вайола минут пять спустя, когда они уже брели вниз по каменным ступеням.

-Если бы я ошибся хоть в интонации... — он остановился, схватившись за стену. — Кажется, там было сказано что-то про плоть, отлетающую от костей. Прости, но я не помню этого со всей точностью.

Потом настало время преград уже механических — именно из-за них Юст и его спутница задержались у дверей так надолго. Проржавевшие ручки старых механизмов едва слушались — а уж когда у того, кто пытался их крутить, банально не хватало сил...принеся в жертву перчатки — они оказались безнадежно испачканы и изорваны — он кое-как отпер последний замок, после чего отошел в сторону, дожидаясь, пока двери, наконец, их пропустят.

Следом за каменной лестницей начиналась железная — еще более скользкая и крутая. Сделав три поворота, она продолжала вести их все глубже и глубже — спуск этот был настолько узок, что двое там с огромным трудом могли разойтись. Шли они молча — вымоченные дождем и окончательно продрогшие уже тут, в стылом каменном мешке — и Юст и Вайола начисто потеряли желание говорить, пусть бы только до тех пор, пока не отогреются.

Лестница, наконец, кончилась, выводя в просторный зал — стены его терялись во тьме и пыли, а сводчатый потолок облюбовала плесень. Пол представлял собой подогнанные друг к другу плиты тесаного камня, дверей — как и темных проходов — было великое множество. Казалось, блуждать здесь можно вечно.

-Где мы, Юст? — едва слышно произнесла Вайола.

-Хранилище, — таким же шепотом ответил он. — Я нечасто тут бываю. И обычно прохожу тем путем, что ведет сюда из дома...

-Значит, мы сможем добраться до вашего дома через эти туннели?

-Да, — кивнул он, делая несколько шагов вперед. — Если я вспомню, какой проход нам нужен...

-Но если ты ошибешься, мы ведь всегда можем выйти, как пришли, да? Через тот пруд?

-Нет, — резко ответил он. — Оба входа работают лишь в одну сторону. Любой, кто попытается выйти так же, как вошел, будет просто развеян по ветру.

-А нельзя было сказать это...чуть раньше?

-Я...я забыл, — Юст нащупал во тьме дальнюю стену, после чего с усилием надавил на какой-то рычаг. — Прости. Мы выберемся. Меня учили тут ориентироваться. Держись позади и ничего не касайся. Если что-нибудь увидишь...или услышишь...

По коридорам прокатился, становясь все громче и громче, хор из десятков сухих щелчков — с каждым из них под потолком или на стене вспыхивал голубоватым светом хрустальный светильник, убранный бронзой.

-...никак не реагируй. Если ты сделаешь хоть шаг на чужой голос или на один из миражей, это закончится смертью, — он пытался говорить как мог спокойно, но в конце каждой фразы голос его звенел от страха. — Я...я не должен был тебя сюда приводить. Не должен был...

-Но теперь у нас уже нет выбора, так?

-Да, — Юст грустно покачал головой. — Здесь нас искать станут в последнюю очередь. Так... — он в очередной раз окинул взглядом открывавшиеся пред ними проходы. — Я думаю, что нам сюда...

Вайола довольно быстро утратила всякую ориентацию в пространстве. Зала, откуда они вышли в путь, давно уже было не видать, и как Юст умудрялся разбираться в чудовищном переплетении переходов и коридоров, оставалось только гадать — и изумляться его памяти. Двери и люки, что выплывали из тьмы, были покрыты толстым слоем пыли, некоторые были открыты — за ними виднелись такие же мрачные залы с крестовыми сводами, заставленные диковинными инструментами. Ничего подобного ей никогда прежде не доводилось видеть — магия ее семьи была настолько далека от этой, насколько это было вообще возможно. Многое было сломано и брошено здесь ржаветь и гнить, многие залы выглядели так, словно в них когда-то откипели жаркие битвы.

Насчет голосов Юст не обманул — стоило только углубиться в туннели, как она начала их слышать. По-хорошему, следовало, как учил отец, закрыться от всего этого — она даже знала, как именно — но творить здесь свою магию Вайола просто-напросто боялась — даже больше, чем того, что лилось со всех сторон в уши. Монотонный скулеж из одного прохода, тоскливое повизгивание из другого, душераздирающие вопли из-за каждого угла...все это не просто действовало на нервы, а буквально разрывало их на клочки, мешая сосредоточиться и вспомнить хоть какие-то защитные меры, которым ее уже успели научить. А уж то, что она иногда видела там, во тьме...

-Ты тоже ведь...слышишь все это?

-Нет, — просто ответил Юст, постучав пальцем по брошке, что уже была пришпилена к его воротнику. — У меня есть дозволение здесь находиться.

За очередным поворотом они наткнулись на огромную стеклянную витрину — Вайола замерла, разглядывая гиганта, что скрывался за ней, нависая над ними мрачной горой. Тяжелые, обитые железом, сапоги, длиннополая бежевая шинель, поверх которой был наложен "фартук" из сцепленных меж собой листов брони. Руки закрывали не менее тяжелые на вид перчатки, пристегнутые к рукавам, лицо — безмолвная газовая маска, обтягивающая всю голову, поверх же находился массивный шлем. Шею закрывал железный воротник. В руках гигант держал нечто с длинным и тяжелым стволом — сбоку к этому самому "нечто" был прикручен массивный барабан, похожий издали на сито.

-Это...ваше? — спросила Вайола.

-Нет, — быстро ответил Юст. — Трофей из России. Один из солдат Серафима Бладберга. Идем, здесь не стоит задерживаться...

Становилось все темнее, все холоднее. Вайола, одетая хоть и пышно, но довольно-таки легко, уже чувствовала, как за ее тело начинает браться озноб, однако не подавала вида — каждый раз, когда ей начинало казаться, что уверенности больше не осталось, достаточно было взглянуть на ее проводника. Юст был бледен как смерть, у каждой развилки он останавливался, размышляя от одной минуты до пяти и больше, судорожно что-то считал, бормоча себе под нос и иногда устало прятал лицо в ладонях — пусть только и на мгновения. Он не выглядел спокойным, но когда он говорил, то ей становилось чуть легче — почему, она сама толком не понимала, однако это работало лучше любых заклятий. Со временем она научилась не обращать внимания ни на крики, ни на миражи, а однажды даже нашла ловушку, что пропустил Юст — тот нервно кивнул, признав, что сейчас она только что спасла их жизни. У одной двери проводник ее замер, вдруг щелкнув по железной ручке.

-Странно. Обычно здесь все заперто, и не только на замки, — голос его звучал настороженно. — Видимо, забыли закрыть за собой в последний раз. Я должен войти и проверить, все ли цело, ты можешь подождать здесь немного?

-Здесь? — ее передернуло. — Я бы не хотела здесь оставаться, нельзя ли...

-Здесь нечего бояться, — обернувшись, произнес Юст. — Эта система работает по следующему принципу. Все миражи основываются на том, что ей удается выцедить из сознания чужака, если оно, конечно, достаточно проницаемо. Он видит либо то, что больше всего хочет, либо, напротив — чего боится. В обоих случаях он может допустить ту или иную ошибку, пусть бы и ненароком.

-А все эти...крики?

-Сбой системы, — он подернул плечами. — Все должно работать иначе, но чары давно уже не обновляли. Мы... — Юст потянул дверную ручку на себя. — Ладно, я думаю, ты можешь зайти. Но о том, что там увидишь, говорить ты не должна. Никогда и нигде.

-Само собой, — голос ее звучал почти что обиженно. — Разумеется, я понимаю.

Эта комната была не такой уж большой по сравнению с теми, которые Вайоле доводилось видеть раньше. Она не напоминал уже склад вещей старых и брошенных, обреченных тихо ржаветь и гнить — нет, это, скорее, был зал музея. Свет здесь был куда ярче, пол и стены — чище, и даже имелся небольшой ковер, по которому можно было ступать, не морозя ноги почем зря о каменные плиты. Слева от входа стоял небольшой столик — на нем были сложены в стопку халаты из какой-то темной тяжелой ткани, защитные очки и перчатки. Чуть дальше начинались витрины — за одной были разложены выцветшие давно листочки бумаги, за другой...

Юст медленно обходил комнату, останавливаясь у каждой витрины, она же, пользуясь тем, подошла поближе к той, которую увидела первой. Там, на подушке из старинного багряного бархата покоился меч великолепной работы — казалось, он пролежал тут не один век, но ни на самом клинке, ни на затейливо украшенной рукояти не было ни единой пылинки. Лезвие, кажется, даже чуть светилось — каким-то странным, сероватым светом. Обычно столь древнее оружие, созданное не без помощи магии и впитавшее в себя целые пласты боли и смерти, давало куда как более грубые и жестокие импульсы, но от меча почему-то не веяло угрозой, даже наоборот — стоило ей только увидеть отражение собственных глаз на поверхности клинка, как Вайола почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Терзавший ее озноб куда-то испарился, по телу волной пробежала приятная теплота, настолько обезоруживающая, что хотелось тут же прикрыть глаза и...

-Не вглядывайся, — резко бросил Юст. — Он может дотянуться даже сквозь защиту витрины.

Вайола встрепенулась, переводя взгляд на рукоять. Там, в переплетении узоров и мерцающих сизо-серым светом прожилок, было оттиснуто всего одно слово, к тому же еще и короткое — Pax.

-Странное имя для орудия убийства, — сделав шажок в сторону от витрины, произнесла Вайола. — Почему он так назван, Юст?

-Он создан для того, чтобы убивать, это верно, — мрачно кивнул Вайтль. — Но не тех, на кого будет поднят. Тех, кто поднимает.

-Он...проклят, да?

-Он приносит мир, мир и покой, — Юст говорил медленно, словно не до конца уверенный, имеет ли вообще на то право. — И поедает тебя по кусочку. Мне говорили, что его создали на самой заре нашей семьи — создал один из наших давно забытых предков, кого снедала зависть, такая черная и злая, что ей не было предела, зависть к тому, кого он, однако, при всех называл своим другом...

Подойдя к витрине, Юст поднял валявшийся на полу кусок ткани — и поспешил набросить его на стекло, скрывая меч от дальнейших взоров.

-Во все времена существовали герои. Сильные и храбрые, те, кто был способен вести за собой, кто был способен побеждать. Во все времена героев отравляли, — Юст издал холодный, неприятный смешок. — Он силен. Он может принести тебе победу, и даже не одну. Может сделать тебя непобедимым и завоевать для тебя полмира...в твоих бесплодных мечтах, откуда уже никогда не выпустит, — он снова горько усмехнулся. — Отец показал мне его еще давно, чтобы я понял — иногда сила ничего не значит. Ни сила, ни воля, ни то, кем ты рожден. Если ты взял его в руки всего раз, то еще можешь устоять, но затем...они все заканчивали одинаково, Вайола. Все те могучие, смелые герои...

-Вы приносите его в дар, — тихо произнесла она.

-Верно, — Юст кивнул, обрадованный, что Вайола так быстро догадалась. — Он создан единственно для этого, и всю свою силу его творец вложил в то, чтобы скрыть его сущность. И ему удалось, удалось на славу. Отец говорил, что поначалу они просто становились...спокойнее. Потом им хотелось меньше двигаться, меньше есть...в конце концов... — очередной смешок. — Все они просто ложились и...я не знаю, как лучше сказать...они просто-напросто...отказывались жить дальше. Просто лежали и ждали, пока смерть придет за ними, потому что не хотели больше уже ничего. Меч воплощал все их желания. Отец говорил, что они обычно умирали, улыбаясь. Как дети, что видят счастливые сны...

-А вы возвращали его себе.

-И снова ты права, — Юст устало глянул на укрытую тканью витрину. — Мы теряли его множество раз, но он всегда возвращался к нам. Если тебе нужно убить героя — просто дай ему то, чего он больше всего хочет. У нас...у нас его зовут — Zerressiendes Leid (1). Сражаться им может лишь кукла — и то самая простая, у которой нет и не будет ничего человеческого. Все остальные обречены.

Вайола поежилась — и не потому, что за нее снова взялся холод. Ей вспомнились — в который уже раз — слова матери. Пауки. Старые злобные пауки. Неужели...неужели и он такой же, как они все?

-А что это? — пытаясь прогнать из головы неприятные мысли, Вайола указала на очередную витрину — ту, за которой лежали полуистлевшие листы бумаги.

-Где? — встрепенулся Юст. — Ах, это...договор Урбена Грандье с дьяволом, ничего необычного. Практической ценности уже не представляет. Погоди...я могу показать вещь поинтереснее, если хочешь.

-Если тебя за это не убьют...

-Если они не узнают, что мы здесь были — ничего не случится, — голос Юста стал отчего-то оживленней. — Сейчас...да где же он стоял...

Добравшись до очередной витрины — массивного стеклянного куба, обитого бронзой — он сдернул с него ткань. Здесь, на высоком постаменте, покоилось странное устройство: нечто вроде шара на нескольких тонких опорах, которые расходились во все стороны, словно лапки какого-то насекомого. Вся конструкция была отлита из довольно необычного на вид металла — под одним углом он казался темнее чернил, под другим же — радостно блестел на свету...

-Вообще-то им часто пользуются, — произнес Юст. — Но сейчас в мастерской у моего деда небольшая...уборка, и потому его перенесли сюда.

-Что это?

-Misterienfresser (2). Я...я не знаю, как лучше перевести это, чтобы ты поняла, но...грубо говоря, он способен прочесть все, — тихо сказал Вайтль. — Вне зависимости от языка и степени повреждения текста. Вне зависимости от примененных шифров и заклятий. Если это было записано — неважно, где, когда и каким образом — он справится. Достаточно только скормить ему, пусть даже ничтожный клочок.

-Возьмет любой язык? — изумилась Вайола.

-Ну, может, кроме Единого, — хмыкнул Юст. — Но на нем-то и не пишут.

-Поразительная вещь. Надеюсь, я когда-нибудь смогу увидеть его в работе, — пробормотала дочь Кальдервуда. — Я...я ведь смогу...да?

-Я не знаю, — вздохнул Юст. — Такие вещи зависят не от нас.

-Верно, — погрустнев, протянула она. — Прости. Я забыла, что я здесь лишь гость. Из-за меня у тебя и так уже наверняка будет много проблем.

-Скорее наоборот, — голос Юста также утратил живость. — Кажется, у меня голова пошла кругом. Если мы скоро не вернемся, нас будут искать и...я надеюсь, это не повлечет за собой никаких ссор. Сейчас...я осмотрю последние инструменты, и если все на своих местах, мы пойдем. Я просто...

-Да-да?

-Я уже сказал. Я просто потерял голову. У нас нечасто бывают гости, все деловые вопросы решаются, если нужна личная встреча, где-нибудь в другом месте...обычно так. Я почувствовал, что хоть с кем-то могу...

-Пообщаться с кем-то еще, да?

-Меня учили, что рассказанный секрет — потерянный секрет, — вздохнул он. — Но, кажется, если бы я не поговорил сегодня с тобой, через месяц или через год у меня бы просто-напросто лопнул череп, — Вайтль неумело улыбнулся. — Я...если даже наши семьи ни о чем не сговорятся, я...я был рад, что мне удалось тебя узнать.

-Я тоже, Юст, — после недолгого молчания ответила Вайола, отводя глаза. — Я...я думала, у вас будет куда страшнее, знаешь. И когда я увидела твоего деда, то...я...прости, но я чуть не померла там от страха. Знаешь, из-за того, что о нем рассказывают...

-Смею тебя заверить — слухи о том, что он стоял за Первой мировой войной твердой основы под собой не имеют, — рассмеялся Юст. — А вот то, что он переиграл в ту войну как детей и башенных, и многих русских — чистая правда. Я бы рассказал тебе про его фокус с плащами, но тогда меня точно убьют, — одним взглядом он дал понять, что шутит — по крайней мере, наполовину. — Так...осталось два прибора...если не трудно, посмотри — вон на той витрине все закрыто должным образом?

-Хорошо, Юст. Сейчас гляну...

Ткань зашуршала, сползая вниз и обнажая стекло. Эта витрина и правда оказалась открыта — на очередной подушечке покоился комплект тонких черных перчаток превосходной работы. Никакой магии Вайола не почувствовала — даже когда осторожно коснулась одной из них.

-Юст...а это...

-А, перчатки, — не оборачиваясь, бросил он, занятый другой витриной — с нее тоже, как оказалось, был свален замок. — Это моей прапрабабки...кажется. Она была... — он замялся. — Специалистом по безопасности, как сказал бы отец. Проще говоря, воровкой. И очень хорошей. Она сделала таких шесть пар, на всю свою команду...а это единственные, что уцелели.

-Красивые. Ты знаешь, как они работают?

-Конечно, все очень просто. Надеваешь и подаешь импульс. Много им не нужно, силы почти не тянут, — возясь со своим замком, пробормотал Юст. — Делаешь руки мягкими, как бархат, или твердыми, словно булыжник. Лепишь из пальцев присоски, крюки и когти. Ну и отмычки, конечно же...

-Значит, просто подать импульс...

-Ага, — он почти уже справился с замком. — Если уметь пользоваться, то они сливаются с плотью, и можно крутить пальцы в замках и не ломать их при этом, а еще...

Договорить ему было не суждено — за спиной послышалось какое-то шуршание. Обернулся Юст мгновенно. И застыл, изумленно глядя на Вайолу, чьи руки уже по локоть были покрыты угольной чернотой.

-Что ты делаешь? Их нельзя трогать, ты не...не умеешь...

-Я хотела...хотела поглядеть... — голос Вайолы стал испуганным. — Они не снимаются...и, кажется...Юст, они ползут дальше!

-Успокойся, — глухо произнес он, осторожно шагая вперед. — Только ничего не делай больше, слышишь? Сейчас я их сниму...успокойся...

-Я сама справлюсь! Ты сказал, импульс...

-Вайола, нет!

Крик Юста потонул без остатка в другом — наполненном чистейшей болью вопле Вайолы, что прокатился по подземелью, подхваченный, как и все их разговоры до того, равнодушным, безжалостным эхом...

Шаг. Другой. Третий. Еще ступень. Еще. Еще одна. И еще. Почти...

Никаких мыслей в голове давно уже не осталось — все они сплавились в какой-то комок, который пульсировал все сильнее, отдаваясь болью в висках, сердце и даже ушах. Еще шаг. Еще ступень.

Она уже не кричала и даже почти не шевелилась — повисшее на нем тело лишь тихо всхлипывало и дышало через раз. И, конечно, роняло на каменные ступени кровавые капли. Шаг. Еще один. Еще...

Он не помнил, как отомкнул двери, что вели в дом — помнил только, как она снова начала кричать, когда они перевалились через порог. Помнил, как закричал сам — так громко, как только мог — и как кричал еще целую минуту, что показалась ему настоящей вечностью...

Вайолу колотило. Ее руки — кровавая каша и торчащие наружу осколки костей — безвольно висели вдоль тела, которое он пытался хоть как-то уложить на полу. Бормотал что-то совершенно безумное и бесполезное, не зная, как унять эту боль, тараторил, захлебываясь и даже не понимая, что говорит с ней на немецком.

Шаги за углом заставили его вскочить на ноги — помощь все-таки подоспела. Сейчас он...

Из-за угла вышел высокий человек в темно-зеленом костюме, зеркальных очках и цилиндре. Бенедикт Кальдервуд. Его лицо остановилось — замерло, словно остывший воск.

Он пытался что-то сказать, но не успел даже открыть рта — Бенедикт рявкнул сжатую до предела лирику быстрее. Что-то слишком быстрое для человеческого глаза рванулось из его рукава и хлестнуло Юста по лицу с такой силой, что едва не оторвало голову. Обожженный ужасной болью, он отлетел на пол, стукнувшись еще и затылком.

Подняться он не успел — Бенедикт поднял его сам: сгреб за воротник своей скрипучей перчаткой, без особого труда вздернув вверх и только что не оторвав от пола.

-Ты это сделал, — процедил он, усиливая хватку все больше и больше. — Ты это сделал...

Это не было вопросом — чем угодно, но только не им. Воск ожил — лицо Бенедикта, искаженное гневом, скривилось в маску еще более жуткую.

-Ты это сделал, щенок!

Больно было не то, что дышать — даже думать. Он видел свое собственное лицо — задыхающееся от страха и боли — отраженное в очках Бенедикта.

-Смотри.

Больно. Как же больно.

-Смотри на меня!

Вайола словно очнулась ото сна и взвыла вдруг в голос — для мага это стало, похоже, последней каплей. Схватив Юста за запястье свободной рукой и до боли сжав, он прошипел два коротких слова — из рукава выполз побег со стремительно набухающим бутоном. Коснулся его кисти — тонкий, липкий...

Прорвался с оглушительным хлопком, заливая руку Юста бесцветной дрянью — боль была такой, словно ее в одну секунду прожгли до самой кости.

-Я сброшу тебя в ад, маленький выродок!

-Отпустите его, Бенедикт. Немедленно.

Голос отца — такого голоса он у него никогда не помнил.

-Это не было просьбой.

Дышать стало легче — в следующую же секунду он повалился на пол, как куль с мукой. Застонал, баюкая обожженную руку...

-Что здесь происходит? Отвечайте немедленно.

Голос отца — жестокий, холодный и властный. Шаги отца — громкие, отчетливые. Шагов прислуги он не слышал, но, повернувшись в ту сторону, где стоял отец, увидел их высокие силуэты, вокруг которых дрожал воздух.

-Я спрашиваю последний раз — что здесь происходит?

-Он изуродовал мою дочь! — рявкнул Бенедикт, выходя вперед и явно изготовляясь к бою. — Вы видите, что он с ней сделал?

-Юст, — этот голос пробился сквозь боль, страх и шум в ушах. — Юст, ответь мне. Прямо и коротко. Это ты сотворил?

Боль отобрала у него дар речи — приподнявшись на полу, он кое-как помотал головой.

-А теперь вы, — проговорил Нейтаграт.

-Я — что? — выкрикнул Бенедикт.

-Спросите свою дочь.

-Да вы посмотрите на нее! — треснув рукой по стене, проорал маг. — Она не могла сотворить с собой такого! Это все ваш...ваш...

-Вашей дочери мы окажем необходимую помощь, — Нейтгарт щелкнул пальцами. — Заберите ее, живее.

-Ближе не подходите, — зашипел Бенедикт. — Я вас здесь же развею!

-Не глупите, Кальдервуд, — сделал шаг вперед Нейтагрт. — Она ранена и...

Маг застыл — взгляд его поймал ожог на руке Юста.

-Вы ранили моего сына.

-Ваш сын пытался убить мою дочь!

-Этот вопрос мы очень скоро проясним, — холодно произнес Нейтгарт. — Юст, поднимайся с пола и ступай наверх. Пусть обработают твою рану.

-Вы...вы... — Бенедикт, казалось, сейчас взорвется.

-Вашей дочери мы окажем помощь. Но вы, Кальдервуд, останетесь здесь, — Нейтгарт медленно стянул перчатки, убирая их в карман. — Я более чем уверен, что в возникшей ситуации мы разберемся. Но вы ранили моего сына.

-Я...

-Я уверен, что он сам с радостью ответил бы вам за это оскорбление, но вы сделали это в моем доме, а значит, оскорбили меня уже дважды, таким образом, вызов вы получаете уже от меня. Часа вам хватит, чтобы подготовиться к поединку?

-Какой...еще...поединок... — прорычал Бенедикт. — Вы...вы что...ослепли? Вы не видите, что он сотворил?

-Довожу до вашего сведения, Кальдервуд, что у вас осталось два варианта. Мы прямо сейчас уничтожаем вас и вашу дочь, после чего идем наверх и заканчиваем также с вашей супругой. Или вы, наконец, берете себя в руки и через час мы встречаемся, чтобы вы ответили за свои слова и поступки. Ваш выбор?

Кисть руки болела чудовищно — пусть даже ее и утопили в какой-то мерзкой на вид и запах мази. Ожог был не глубок, но заметен и довольно уродлив — придется теперь, наверное, до конца жизни таскать на этой руке перчатку...

-А ведь я говорила, что это плохая идея, — мрачно произнесла Селеста, закончив обрабатывать его рану. — Говорила же, правда, Юст?

-Это я виноват, — голос его был едва слышен. — Я просто хотел сделать, как лучше...я не хотел, чтобы она вымокла под тем дождем...

-Лучше, по-моему, ты сделать точно не мог, — последовал язвительный ответ. — Теперь нам придется с ними покончить, ты хоть понимаешь это, нет?

-Я...

-По всей видимости, не очень-то понимаешь, — голос Селесты стал еще злее. — Я просила тебя быть осторожнее. Я предупреждала. Предупреждала!

-Я...я виноват, и я...

-Кто виноват, уже не так и важно, — голос матери чуть смягчился. — Если бы мы обогнали Бенедикта, то из ситуации еще мог бы найтись выход, а теперь...что же, теперь нам остается только призвать их к ответу.

-В-всех?

-Пока не могу сказать, — Селеста щелкнула портсигаром. — Его дочь чуть не отошла в мир иной от одного только болевого шока. Ее приведут в относительный порядок, остальное уже не наш интерес. Я надеюсь, — она нахмурилась. — Ты не думаешь, что после этого могут быть хоть какие-то разговоры о союзе?

-Нет, — глухо сказал он, уткнувшись взглядом в пол. — Значит, отец...

-За него не волнуйся, — Селеста запалила сигарету. — Он встречался с людьми похуже, а наш Бенедикт всего лишь неряха, наглец и дешевый убийца. Даю ему минуты четыре — и это только если у твоего отца будет хорошее настроение.

-А...а его...

-Юфемия-то? — Селеста желчно рассмеялась. — Вареная рыба. Знаешь, из тех, что считают слово "нога" неприличным, а вместо крови им при рождении заливают чистый этикет. Держу пари, она уже не помнит, как Цепи-то включать.

-Я виноват, — повторил он в который раз, избегая поднимать голову. — Я...я могу как-то исправить все это?

-Метку ты пока что еще не получил, так что придется оформлять клятву по всем правилам, а еще готовить для этого материал, — задумчиво произнесла Селеста. — После чего ты расскажешь правду о том, что случилось в подземелье, и ничего кроме правды. Но даже если так — Бенедикту все равно уже отвечать перед твоим отцом. Итак, ты готов все объяснить? Готов указать нам виновного?

Он не ответил — пред глазами все еще стояла Вайола. Окровавленная, кричащая Вайола. Что сделает с ней ее собственный отец, когда узнает правду? Что он с ней сделает, когда поймет, что все это — ее вина?

-Юст?

-Все произошло случайно, — набрав в голос побольше сил, произнес он. — Но виноват я в большей степени.

-И не сомневайся, от наказания ты не уйдешь. Но для начала нам стоит наказать Кальдервуда, — Селеста поднялась на ноги. — Идем, Юст. Твой отец не желает, чтобы поединку мешали посторонние, но начало посмотреть мы вправе.

Ноги почему-то наотрез отказывались сгибаться. Выйдя следом за матерью в коридор, Юст остановился, увидев направляющегося к ним человека — вернее сказать, то, что за человека можно было принять издалека. Очень издалека.

Оно имело невысокий рост и было сплошь обряжено в белое. Лицо его, впрочем, было еще белее костюма, за исключением покрытой грязно-красной чешуей правой половины. Раскосые глаза — нет, скорее даже просто две едва заметные щели на том лице — вдруг распахнулись так широко, что, казалось, вот-вот полезут на лоб: зрачков в привычном понимании там не было — только какие-то серые, едва заметные пятнышки посреди угольной черноты. Крючковатый нос и когтистые пальцы дополняли картину с лихвой — как и то, что заменяло существу волосы: некая кристально прозрачная масса, что исходила из затылка и стекала множеством тонких, словно сплетенных из воды нитей до самой поясницы.

Варий, один из отборных отцовских агентов, имел право появляться в доме только в одном случае — и Юст не был удивлен, что его вызвали сюда перед встречей с Кальдервудами. Эта тварь — младший из двух братьев, за головы которых когда-то была назначена баснословная награда — вряд ли могла считаться куклой с полным на то основанием: полукровке только заменили сердце хитрым устройством, что должно было обратить его тело в пыль при одной лишь попытке неповиновения. Старшему брату, как слышал Юст, повезло куда меньше — он перешел в разряд безвольных игрушек Гробовщика. Агент улыбнулся, забрав свои прозрачные волосы в ладонь и обматывая ими лицо — нет, все свое тело. На несколько секунд они подернулись туманом, по дрожащим рукам пробежала рябь...

Мимо Юста прошла, все еще ухмыляясь, полная, вплоть до последней пуговицы, копия его отца — скопирована была не только внешность, но и походка Нейтгарта, вплоть до мельчайших деталей. Он было хотел задать вопрос матери, но ответ появился сам, причем довольно-таки быстро: Бенедикт мог распознать обман, возьми отец с собой обычный кукольный дубль, а пересаживать сознание в более совершенный времени у Нейтгарта просто-напросто не было.

-Они уже вышли, — протянула Селеста. — Поспешим.

-Разве поединок будет проводиться не в доме?

-Нет. Бенедикт заявил, что это будут заведомо неравные условия, — она подернула плечами. — Предложил лес. Думает, что его это спасет.

-Лес? Но он же...

-Юст... — Селеста посмотрела на него, как на дурака. — Это же наш лес.

Казалось, ушли они не так уж и давно. Казалось, еще всего пару минут назад Бенедикт Кальдервуд и Нейтгарт фон Вайтль стояли друг напротив друга, обмениваясь формальными фразами.

Вайола осталась наверху, осталась со своей матерью и прислугой дома — ее состояние все еще было чудовищно тяжелым. Они остались наверху — и потому за началом поединка следить могли лишь обитатели дома.

Селеста курила уже третью сигарету за час. Йеронимус фон Вайтль, с трудом доковылявший до выхода, стоял, опершись на свою трость, и мрачно смотрел за дуэлянтами. Оба они были уверены в успехе Нейтгарта. Оба они не боялись — а если и делали это, то далеко не так, как Юст...

Казалось, перед глазами натянули какую-то пленку. Холод все бегал и бегал по позвоночнику, а в лицо Юсту впивались раскаленные иглы — это ожидание было совершенно невыносимым.

-К вашей семье претензий не имею, — мрачно произнесли оба, после чего, уже не смотря друг на друга, развернулись почти синхронно и, печатая шаг, направились в сторону леса.

Ровно пять минут на то, чтобы разойтись и подготовиться таким образом, каким сочтешь необходимым. Затем — только кровь, только смерть.

Этот срок уже успел истечь — и теперь отсчет шел всерьез. Одна минута. Вторая. Третья...

Когда из-за деревьев выплыло темно-зеленое пятно, у него перехватило дыхание. Когда же стало видно, что Бенедикт не идет — его выносят на руках две изрядно помятые куклы — Юст с шумом выдохнул, чувствуя непредставимое облегчение. Но где же...

-Не туда смотришь, — ткнула его в плечо Селеста. — Вот он.

И верно — стоило только взглянуть в том направлении, куда указывала мать, как он заметил фигуру Нейтгарта: маг прихрамывал на левую ногу, но даже когда он приблизился, Юст не смог найти ни одной раны — разве что небольшой кровоподтек на виске...

-Битву записали наши следящие устройства, — усталым голосом произнес Нейтгарт, приблизившись к остальным. — Рекомендую после ознакомиться — он оказался крепче, чем я думал. Намного крепче, скажу я вам.

Треск ломаемых сучьев заставил Юста дернуться на звук — теперь к ним спешила окровавленная копия Нейтгарта, на ходу принимающая другой облик: в этот раз — рядового члена прислуги.

-Он мертв? — коротко спросила Селеста.

Вместо ответа Нейтгарт щелкнул пальцами — Бенедикта сбросили в траву так же аккуратно, как мешок с песком. Маг, будто очнувшись ото сна, взвыл, заметался.

-Похоже, не совсем, — вздохнул Нейтгарт, в три шага сокращая расстояние до бывшего уже, похоже, противника. — Кальдервуд. Вы слышите меня?

Юст приблизился, рассматривая то, во что отец превратил Бенедикта. Лицо его представляло собой маску из запекшейся крови, от костюма остались пробитые, прожженные и прорезанные во многих местах лохмотья, от очков же со шляпой — и вовсе ничего. Маг истекал кровью — а носимая им под одеждой броня из листьев и лиан — потоками грязно-зеленой склизкой гадости. Метка Кальдервуда горела огнем, не давая хозяину потерять сознание. Загребая скрюченными пальцами пожухлую листву, маг стонал и беспрестанно плевался сгустками красного сока.

-Кальдервуд, — равнодушно повторил Нейтгарт, когда маг снова застонал. — Вы проиграли. Помимо этого, я должен известить, что у вас вновь в наличии два варианта. Я могу закончить все прямо сейчас — закончить быстро и подобающим образом, не нанеся урона вашей чести. Ваше тело будет передано членам вашей семьи для посмертного извлечения Метки и захоронения. Я также могу отпустить вас на следующих условиях — из вашей памяти и памяти членов вашей семьи будет конфисковано все, что касается дороги в этот дом. Ни вы, ни другие члены вашей семьи никогда более не переступите его порога, равно как и границы этого леса под страхом смерти. Что вам предпочтительнее?

Вновь зашуршала листва — Йеронимус фон Вайтль доковылял до остальных, что обступили поверженного мага плотным кольцом.

-Na los, du Inselaffe, — проворчал он. — Wenigstens stirb, wie es sich gebuehrt (3).

-Я... — Бенедикт, скорчившись на земле, жадно глотал воздух, словно никак не мог надышаться. — Я...

-Ну же, — спокойно произнес Нейтгарт. — Одно или другое, быстрее. Мы не можем возиться с вами весь день.

-Я...уйду... — наконец, выдавил из себя Кальдервуд. — Я...проиграл...

-Donnerwetter, so ein schaebiger Kerl! — Йеронимус резко поднял свою трость и так же резко опустил на плечо Бенедикта — тот взвыл от боли уже в полный голос, не в силах больше сдерживать себя. — Auch fur Rohstoff taugt er nicht (4).

-Он проиграл, — напомнил Нейтгарт, что на родной язык пока что не переходил. — Он сделал выбор, и его нужно уважать, пусть даже это выбор в пользу позора.

-И когда ты у нас сделался таким благородненьким? — прорычал старик. — Года три назад ты бы от него и костей не оставил! А сам-то хорош — позволил пустить себе кровь! Всыпал бы тебе, бестолочи, да перед твоей женой неудобно...

-Вычистите ему память и покончим с этим поживее, — не менее зло ответил Нейтгарт. — Напомню, что у нас на руках еще его дочь...

-Ладно уж, покопаюсь в грязи, — приблизившись к Бенедикту и не без труда присев рядом с ним, старик вновь со щелчком сменил один из пальцев острым лезвием. — Was riecht nach Gras und schreit wie eine Dirne? — лезвие вошло в плечо Бенедикта, чье тело Йеронимус рывком перевернул на спину. — Genau! (5)

-Я же просил — без этого, — скривился Нейтгарт. — Чуть не забыл...Кальдервуд?

-Что-о-о... — простонал Бенедикт.

-Дела такого рода требуется завершать, как подобает. Я получил удовлетворение и со своей стороны могу обещать, что вы будете отпущены живыми в полном соответствии с условиями соглашения. К вашей семье претензий не имею. А вы?

Бенедикт, вырвавшись из хватки Йеронимуса, приподнялся на локтях. Сплюнул кровь в траву, чуть не попав Селесте на ботинки.

-К...вашей...

Юст замер, чувствуя, как все внутри холодеет. Маг не смотрел на отца или мать. Не смотрел на Йеронимуса.

Только на него.

На него одного.

-К...вашей...семье...претензий не имею...

С последним словом Бенедикт утратил и без того хрупкое равновесие. Глаза его — злые и почти безумные — закатились, и он рухнул, словно дерево, подрубленное под самый свой корень.

8. Конкурент

-Неужели ты не понимаешь? Она может выйти

отсюда кровожадным вампиром!

-Что ж, в таком случае лучше встретить

ее с чашкой доброго чайку в животе, чем

на голодный желудок.

(Т. Пратчетт, "Carpe Jugulum").

Просыпаться было тяжело — какая-то часть его вовсе того не хотело. Просыпаться было ужасающе больно — левая рука, а точнее говоря — область, где расползалась, вросши в тело, Метка — горела огнем, самому же телу...

Он никак не мог взять в толк, жар то или холод, но это, наверное, было не столь и важно — казалось, его поочередно окунают то в крутой кипяток, то в ледяную прорубь. Стоило только открыть глаза, как перед ними все начинало плыть, стоило попытаться сфокусировать зрение, как пред ними нависло что-то бесконечно-белое, такое далекое и такое холодное...

Откуда-то издалека долетал голос — чистый, высокий. Кажется, женский.

-Oiga, yo misma no se que hacer! No creia que tales temperaturas existieran de verdad (1).

Нет, все-таки это холод, а не жара.

-Que hacer? Parece que ya lo tengo... (2)

Определенно холод.

-Claro. Lo intentare. Gracias de nuevo (3).

Холод, что становился даже в чем-то приятным. Решив не сопротивляться, он прикрыл глаза, с радостью приняв нахлынувшую черноту...

...цокот лошадиных копыт, ворота — словно зияющая пасть. Молчаливые улицы, хмурые люди. Нагромождение домов императорских слуг, немецкая охрана, бастионы и башни, высокие крепостные стены...

...зима застала их в Варшаве, где пришлось застрять на два долгих месяца — морозы были настолько лютыми, что не было никаких шансов продолжить свой путь. Радовало одно — их врагов это тоже касалось...

...взяли себе домишко на Староместском рынке — смех да и только. Город этот повис жалкой мошкой в его паутине — и даже не смеет больше дрожать. На него одного трудятся набитые в тюрьмы, как рыба в бочки, посвященные в искусство. И — до чего же смешно — он вынужден скрывать свой визит сюда...

...в квартире сыро и холодно, в доме уже давно не топили. Его шаркающие шаги эхом разносятся по пустым помещениям. Дверь слетает с мощных петель по одному только мановению его пальцев, оба сторожевых духа разбросаны по углам, как нашкодившие щенки. На ветхой кровати ветхое тело: растрепанные волосы, мышиные глазки, набившая уже оскомину улыбочка...

-Поднимайся, распроклятый пьяница! Поднимайся, слышишь меня?

Тело не может встать само — скривившись, он сдергивает его на пол коротким жестом, и, пока оно что-то бормочет, выплескивает в ненавистное лицо целый графин мутной воды. Некогда могучий маг, чудовище, что укрощало демонов, печально прославленное на родной земле и там же не единожды проклятое — теперь просто ходячая ветошь. Годы никого не щадят. Алкоголь — тем более.

-Поднимайся, говорю тебе последний раз! — рявкает он, выдернув свой сапог из рук ходячего позора своего рода, пытающегося приспособить его как подушку. — Ты мне нужен!

Тело на полу начинает тянуться наверх, цепляется за его плащ. Снаружи — грохот и лязг. Дверь не сносят, потому что сносить уже нечего — так по ней, поваленной, и входят в квартиру разодетый в шелка императорский посланник и отряд стражи — все по горло закованы в железо. Все дрожат от страха и пытаются скрыть это за показной злостью.

-П-п-приказ... — блеет посланец, стараясь не смотреть на лезущих из стен кошмарных тварей. — П-п-риказ...императора...

-Пусть научится ждать, — рычит он. — Лучше приведите в чувство эту русскую свинью. Я разрешаю.

Тело его незадачливого компаньона, наконец, приобретает вертикальное положение — пусть только и с помощью двух детин в латах. Он подходит, уперев в его тощую глотку свой палец.

-Слушай меня внимательно, ты, паршивец, — шипит он, отчаянно пытаясь отыскать в глазах собеседника хоть каплю трезвости. — Ди и Келли (4) уже почти здесь. Оба накачаны силой до самых бровей, и до бровей же нагружены всем необходимым для ритуала. У них верительные грамоты от королевы и дьявол знает что еще — ему придется их принять. А если он их примет, то все, что я строил годами, пойдет прахом. Они собираются осуществить здесь пробой к высшим сферам...

-...пробой...какой...пробой... — немецкий говорящего ужасен — от этого произношения его едва не тошнит. — Чего...о чем...Леандр...о чем...

-Второй год, что я подобрал тебя там, где твоя семья оставила, и второй год я о том жалею. Это не все, о чем мне донесли, Симеон! Ты слышишь?

-...что...ну...чего...кричишь...

За спиной — нервный лязг оружия.

-Приказ...

-Закрой рот, человечишка, пока ты его не лишился вместе с телом. Симеон! — он встряхивает мага за воротник. — Я не знаю, какие мерзости ты содеял у себя дома, и, честно говоря, мне совершенно все равно. Вот только мне уже донесли, что по дороге сюда плетутся шестеро ваших багряных монахов. Шестеро! Ты слышишь, негодяй? Они до самой Праги за тобой не побоялись дойти!

Лохматая голова качается и дрожит. Лохматая голова заходится смехом.

-Все пугаешь! Пугаешь все! — хохочет Симеон, срываясь через слово на родную речь. — Да чем пугаешь? Иноки под себя гадят от одного моего имени! Мало я их пере...пере...

-Искупайте эту пьяную сволочь в ближайшей речке, — вконец потеряв терпение, говорит он. — Симеон, я с тобой не шутил, когда говорил, что этот раз — последний. Если твои демоны не возьмут эту английскую падаль, я выверну твою душонку и забью в ту куклу, что мне сапоги натирает. Увести!

-Приказ...

-Да-да, человечек. Что еще нужно твоему разлюбезному императору?

-Вы...

Ответа почему-то не слышно.

Не слышно и не видно больше вообще ничего...

...только...

...только холод. Холод, что острыми иглами впивается в тело, и заставляет его, наконец, очнуться ото сна, распахнуть глаза под собственный крик.

То белое, что так настойчиво лезло в глаза, оказалось потолком и стенами. То яркое, что эти глаза так резало — яркой лампой. А он сам...

Юст ошалело огляделся, ощупывая онемевшее тело. Он лежал в залитой совершенно ледяной водой ванне — и ладно бы только это: кто-то, похоже, пытался похоронить его, засыпав льдом...почти успешно, надо заметить.

Стоило только до конца понять, что это все, к большому его сожалению, уже ни разу не часть сна — более чем странного, о котором пока что не было ни времени, ни сил толком подумать — он вскочил, словно ошпаренный...в каком-то смысле так и было.

Голова кружилась, ванная комната водила вокруг него хоровод. Прижавшись лицом — да и всем телом — к ближайшей стене, он сдернул с нее полотенце, обратив внимание на оттиснутые там слова. Какой-то отель. Как он сюда...

Память возвращалась мелкими, рублеными кусочками, которые следовали в череп, вовсе не соблюдая порядок своего рождения. Схватка с Бенедиктом всплыла в голове первой — потом был ресторан, где его свалил озноб, потом — улицы...

Голос. Перед тем, как его тут попытались утопить, он совершенно точно слышал голос — тот же, что тогда, когда он рухнул, распластавшись по столу. Попытавшись призвать в память те слова, он призвал лишь новую порцию головной боли. Холод продолжал терзать его, но теперь источником его была не та лихорадка, что подкосила его после побега из часовой мастерской, теперь причиной было лишь то, что добрая часть его одежды куда-то подевалась.

Голова работала из рук вон плохо — и отчаянно воспротивилась попытке обратиться к Метке и отыскать какие-нибудь быстро действующие чары. Скривившись от боли и дрожа от холода, он обмотался сдернутыми с вешалки полотенцами — и, стараясь не слишком сильно стучать зубами, навалился на дверь. Запертой та не была.

Шлепая босыми ногами по отлакированному полу и оставляя там мокрые следы, он доплелся по небольшому коридорчику до выключателя, залив светом большую комнату с серыми обоями. Пара диванов, стол, стулья...

Стол!

Кинувшись к столу, куда были свалены не только части его костюма, но и вещи вроде дедовского пистолета, он принялся лихорадочно ощупывать измятую одежду. Где же...где же...

Выдернув медальон из внутреннего кармана, он вздохнул с таким облегчением, словно все, что ему пришлось пережить с самого прихода Бенедикта было лишь одним большим кошмарным сном. Поежившись от холода, он нагнулся под стол, вытаскивая оттуда свою обувь...

-О, да ты выкарабкался!

Не рассуждая — все-таки на настолько больную голову это было сложно сделать — он сгреб со стола пистолет, и, развернувшись, выпалил туда, откуда донесся звук.

Вещей, которые случились прямо за тем, было слишком уж много для одного несчастного мгновения. Пуля, чиркнув по стене, сбила с нее какую-то безвкусную картину. Отдача задрала его руку вверх, а пистолет, сухо щелкнув, отказался дырявить еще и потолок. Венцом всего этого послужил несколько обиженный голос — немецкий говорящего был более чем ломаным.

-Я даже не знаю, что меня больше печалит. То, что ты стреляешь в того, кто выволок тебя с того света, или что ты не смог попасть с трех метров...

Щелкнул очередной выключатель, заливая светом ту часть коридора, что отделяла комнату от выхода из номера.

-Ты ведь...Юст, так? Только не говорите мне, что я не того вытащила...

Она сделала несколько шагов в его сторону. Лет двадцать пять или разве что на год больше. Огненно-рыжие волосы, в этом свете — почти красные. Огромные круглые очки с алыми стеклами, роскошные белые меха. Обтягивающий костюм от горла до пяток — создается впечатление, что его просто-напросто нарисовали на голом теле, потому как не видно ни пуговиц, ни молний. Да и материал странный — раньше это было просто плотной темной кожей, сейчас...чем бы оно ни было раньше, сейчас от него за версту тянет чарами. Как и от сбившегося набекрень пояса с разнообразными причудливыми инструментами. От пистолетов в набедренных кобурах. И, конечно же...

-Прости. Ваш брат на него дурно реагирует, — отцепив от пояса длинные ножны, незнакомка бросила их куда-то за спину. — Потому тебе и стрелять в голову пришло. Что с гибридами делает — так вообще за гранью...

Юст опустил пистолет. Не потому, что она сумела его успокоить — вовсе нет. Она просто-напросто была уже достаточно близко, чтобы он успел почувствовать. Если он не ошибался, с таким же успехом он мог целиться в нее ножкой стула или цветком.

-Апостол, — процедил он, вбирая холодный воздух.

-Можно просто Вероника, — кивнули ему в ответ и поправили попутно очки. — А что, так заметно?

-Ближе не подходи, — почувствовав, как в спину уперся до боли угол стола, он нервно сглотнул и поднял руку в предупреждающем жесте. — Что ты со мной сделала?

-Я?

-Не прикидывайся! — рявкнул маг. — Я просыпаюсь здесь, все мои вещи...моя одежда...что ты сделала, я спрашиваю?

-Я знаю, просыпаться в ванне со льдом неприятно, — Вероника пожала плечами. — Но если тебя это сейчас волнует, почки твои на месте. Да и Метка тоже. Тяжело с вами — даже в больницу не скинешь из-за этих Меток...

-Я повторяю вопрос. Что ты со мной сделала? — голос его звенел от напряжения, он лихорадочно искал, что бы еще сказать, что бы еще помогло оттянуть время...

Нет никаких шансов. Даже в обычном состоянии он не выстоял бы против Апостола в одиночку, а уж сейчас...

-Не дала тебе уплыть на тот свет — это устроит? — в голосе ее почувствовалось раздражение. — У тебя была такая температура, что градусник с ума сошел. Ты растопил полкило льда за час...

Она шагнула вперед — маг нервно дернулся в сторону. Страх переполнял его до той черты, где мечтаешь пройти сквозь пол и уйти на самую глубь — если понадобится, так и вовсе до земного ядра.

-Не надо...не надо заговаривать мне...зубы...

-Надоел, — вздохнула Вероника. — Хочешь знать, зачем я здесь? Хорошо...

Она преодолела разделяющее их расстояние в каких-то три шага. Выдернутое из Метки простенькое заклятье сработало из рук вон плохо — сорвавшаяся с ладони молния оказалась до боли чахлой. И не помогла ровным счетом никак: руку его вывернули в сторону мгновением раньше, вновь вынудив искалечить безвинную стенку вместо цели.

-Зачем я здесь? — прошептала вампирша ему в лицо, прижав к ближайшей стене. — За тобой, Юст. За тобой.

Странно, но страха почему-то не было. Наверное, потому что он все еще не до конца проснулся.

Так близко уже не спасали никакие очки. Глаза ее буквально залиты были красным.

-Я — та, за кого ты заплатил Францу, — на последних словах Апостол захлебнулась собственным смехом.

Его тело не сразу поняло, что его никто более не держит. А как только это знание докатилось до него от мозга, то оно сползло вниз по стене, издав полузадушенный вздох.

-Ты...ты? — ошалело произнес маг, не менее ошалело разглядывая ее снизу вверх.

-А ты кого ждал, маршала-волшебника и батальон с оркестром? — все еще смеясь, кое-как выдохнула вампирша. — Боже, видел бы ты свою физиономию...

-Ты...ты...

Сил держаться не было уже вовсе. И, откинув голову назад — так, что коснулся затылком стены — он подарил себя целиком нервному, почти безумному смеху.

Он смеялся, пока не заболел живот. Сморгнув слезы с глаз, он вновь взглянул на Апостола.

-Ты...поверить не могу...

-А придется. И вот еще что...ты бы оделся. Простудишься еще, чего доброго...

Второй раз за эти короткие пять минут Юст возжелал провалиться под землю.

-Я, конечно, магов уже повидала, но ты многих обскакал.

-Чем? Быстротой реакции?

Они расположились на диванчике у огромного, в половину стены, окна — номер, который оккупировала Апостол, как оказалось, находился на самом последнем этаже. Из этих окон наверняка открывался неплохой вид вниз...для тех, кто хотел бы смотреть.

-И феноменальной меткостью своей, — Апостол снова рассмеялась. — А если серьезно — тем, как ты на меня свалился. Я думала, такое только в книжках для малых девочек бывает...

Он к их числу не относился никоим образом. Закутавшись в отнятые у вампирши почти без борьбы меха, маг грел ладони над кружкой черного чая, время от времени отпуская какую-нибудь приличествующую случаю реплику.

-...потом, правда, я решила, что ты просто припадочный. А оказалось, что тебя уже вместо печки использовать можно. Вот скажи...

Она была красива, с этим спорить у него не получалось. Может, дело было в том самом кожаном костюме, может, в чертах бледного лица, а может, причиной являлись красные глаза, которые она уже не прятала за стеклами. Время от времени он ловил себя на том, что засматривается на свою собеседницу и тут же одергивал — сейчас уж точно было не время для того, чтобы расслабляться.

-...обязательно вам себя так изводить?

-Что ты имеешь в виду?

-Ваши...кхм, дуэли, — выразительно посмотрела на него вампирша. — Прежде чем ты скажешь что-нибудь, содержащее "жалкие", "ничтожества" и "не понять", дай договорить мне. Смотри, какой у нас век на дворе? Ага, по лицу вижу работу мысли. Вас ведь это даже не волнует, правда? И не волновало никогда. Если уж у вас на роду написано друг дружку со свету сживать, почему вы до сих пор это так делаете?

-Я...

-Нет, я серьезно. К вашим услугам, считай, все оружие мира — а вы все как в старину — кишки себе вытянуть, да врага ими удушить. Это я, если что, фигуру речи построила...

-Во-первых — насчет твоих...фигур, — отхлебнув из кружки, протянул Юст. — Могу я попросить тебя говорить по-английски?

-Это почему же?

-Мне отвечать со всей честностью? — он развел руками. — Что ж, быть посему. Твой немецкий настолько ужасен, что сам по себе годится в качестве оружия. Я бы даже сказал, из разряда концептуальных инструментов.

-Ну спасибо, — пробормотала Вероника — английская речь ее оказалась куда чище и понятнее. — А во-вторых?

-А во-вторых — отвечая на твой вопрос — это традиция.

-Скорее нежелание в чем-то еще разбираться.

-Мы берем то, что нам нужно, не больше и не меньше, — пожал плечами Юст. — Так было всегда.

-И всегда вы не считались с людьми. Да что там — друг дружку вы, кажется, еще сильнее терпеть не можете... — Вероника задумчиво и несколько мрачно поглядела в сторону окна. — Что ты натворил, что за твоей шеей отправился Вешатель?

-Ты о том толстяке? — встрепенулся маг. — Ты его знаешь?

-Кто его не знает? — фыркнула вампирша. — Помешанная скотина, вот кто он есть...нет, мы не встречались. Просто видела, что он после себя оставляет. Например, те сиротки в Бристоле, что остались без протекции...

-Помешанный, — медленно повторил Юст. — Есть еще что-то, что я о нем должен знать?

-Я уже сказала. Он чокнулся с этими своими петлями. Всегда берет живьем. А если не получается... один раз он не поленился сшить парня из кусочков, только чтобы было что в веревку продевать.

-Благодарю за информацию, — маг коротко кивнул. — Это определенно можно будет использовать. Пока не знаю, правда, как именно...

-Не уходи от ответа. Кому ты ноги так хорошо отдавил?

-Франц разве тебе не сказал?

-Он вообще мало говорит, такая уж порода. А фамилия "Кальдервуд" для меня пустой звук. Как и большинство ваших...

-Когда-то я совершил ошибку, которую уже не исправить, — процедил Юст. — Мои отец и мать заплатили за нее жизнями год назад. Теперь Бенедикт идет за мной. Считает, что я искалечил его дочь. Моя ошибка была единственно в том, что я не выдал ее собственную ему, еще тогда. Если бы я рассказал...если бы я только рассказал... — он тяжело вздохнул. — Тогда я боялся, что он сделает с ней что-то чудовищное, если узнает, что она сама...что она не только умудрилась себя изуродовать, но и сорвать заключение союза...проклятье, я должен был...должен...пусть уж бы лучше он прикончил за глупость ее, чем пять с лишним лет вынашивал месть. Пусть бы лучше...

-Погоди-ка минутку, — Апостол рывком встала с дивана. — Кажется, я забыла сделать одну до чертиков важную вещицу...

Юст молча следил за ней. Прошествовав к дверям, Вероника подобрала оставленные у стены ножны, и, выволочив из шкафа длинный стальной футляр, сплошь покрытый гравировками, затолкала их туда. Когда рукоять неизвестного ему оружия скрылась за крышкой, а та повернулась и сухо щелкнула, дышать почему-то стало гораздо легче, больше того — куда-то пропала вся начавшая было подниматься злость.

-Ну что, отпустило? — подходя, поинтересовалась вампирша.

-Что...что это было? — маг протер глаза.

-Уже говорила, — плюхнувшись обратно на диван, вздохнула Вероника. — Большая и страшная штука, что делает из тебя маньяка. Без такой в наши дни никуда, сам понимаешь...

-А если говорить серьезно?

-А если так, то надейся, что не увидишь, — магу подарили мрачный взгляд. — А если и увидишь, то издалека. Но мы сейчас не обо мне. Значит, он у нас жаждет мести за то, чего ты не делал...

-Косвенная вина на мне все равно есть. Если бы не я, несчастный случай с его дочерью бы попросту не случился. Негде было бы ему случиться, — развел руками Юст. — Но уже слишком поздно о том рассуждать. Шесть лет, как поздно.

-Может, поговорить... — Вероника осеклась. — А, точно. Вы же маги, тут без шансов. И почему именно в Нюрнберг мне нужно тебя отволочь?

-Друзья семьи, — хмуро произнес маг. — А если точнее, род Морольф. Слышала ведь о них, я полагаю?

-Кто не слышал...

-Если мы сумеем договориться, они помогут разделаться с Кальдервудом. Хотя, учитывая, что теперь нас двое... — Юст отхлебнул из чашки, поставил ту на стол и задумчиво прикрыл глаза. — Возможно, настало время для контратаки. Ресурсы Бенедикта обширнее моих, но и они конечны, а также, что еще важнее — требуют пополнения. Он не сможет совладать с Апостолом, а уж этот...Вешатель и подавно. Ты уничтожишь их, а затем мы...

-Придержи лошадей, сделай милость, — вампирша покачала головой. — Меня наняли только и единственно для того, чтобы сопроводить одного несчастного мага из точки А в точку B. Посещение точек C, D и далее, равно как и убийство тех, кому там не посчастливилось оказаться, в список моих услуг точно не входит, уж прости.

-Я заплачу сверх того, что тебе уже переслал Франц.

-Он сказал, что ты отдал ему последние наличные сбережения, до которых мог дотянуться. Так чем ты собрался платить?

-У семьи полно счетов, — раздраженно произнес маг. — Мне только нужно привести наши дела в порядок и тогда...

-...ты про меня со спокойной душой сможешь забыть. А то и попытаться упокоить. Без обид, но один раз со мной такое уже бывало, — вздохнула Апостол. — Во времена, когда я еще не так хорошо знала вашего брата.

-О чем идет речь?

-О письме. Меня наняли доставить письмо одну магу-затворнику. Казалось бы, зачем для этой цели нужен кто-то вроде меня? — Вероника на миг закатила свои красные глаза. — В том письме, как вскрылось чуть позже, его предъявителя торжественно вручали этому самому магу на опыты, так как политическим весом в наших кругах он не обладал, и искать его было также совершенно некому. А был такой благообразный старичок...до того, как начал швыряться чарами. Одним словом, урок я усвоила.

-Я заплатил, чтобы ты обеспечила мне охрану.

-И я уже начала, выволочив тебя с того света, — парировала вампирша. — Если они на нас нападут, разумеется, мне придется вмешаться. Но начинать крестовый поход во имя твое, чахоточная принцесса...нет, тут без шансов, прости.

-Как ты только что меня назвала? — сощурился маг.

-Посмотри в зеркало, сделай милость. Ты бледнее меня будешь — самому-то не стыдно?

-Сейчас не время для шуток, — тяжело вздохнул Юст. — Совсем не время...

-У вас его и так никогда не бывает. Потому вы и настолько...ну, я бы сказала "злобные", но это и четверти не выразит.

-Странно слышать это от Апостола, — пробурчал маг. — Впрочем...

-Да-да? — Вероника, заинтересовавшись, подалась в его сторону. — Договаривай уж до конца, раз взялся...

-Не стану утверждать, что я знаю многих Апостолов, — Юст упер усталый взгляд в чашку — это по крайней мере было разумнее, чем таращиться на свою собеседницу. — Но ты ведешь себя несколько...странно для одного из них.

-Ах это... — Вероника вновь рассмеялась. — Знаю-знаю. Нормальный Апостол должен кочевать из города в город, собирать вокруг себя орду безмозглой мертвечины, что будет приносить ему выпить и закусить, страдать от неизбывной тоски и обязательно интересоваться политикой Двадцати Семи и их ближайших родичей. А, ну и конечно же, играть в передел земель, которые ему толком и не принадлежат. Извини, но обо мне правдой будет только одно — долго на одном месте не задерживаюсь. А эти чудища из церковного списка...да я имена-то помню максимум троих.

-И каким же делом ты занимаешься, в таком случае?

-Тем же, что и при жизни, — пожала плечами Вероника. — Разве тебе Франц не сказал?

-Я не интересовался, — Юст снова взглянул в окно. — Меня тогда волновало только одно — где можно было бы затаиться.

-О, ну тогда тебя сейчас точно удар хватит, — улыбнулась Апостол. — Археология. Только с поправкой на мое нынешнее...качественное состояние и то, что объекты моих поисков с начала двадцатого века имеют не только одну лишь культурную ценность. Придумала! — она вдруг хлопнула в ладоши. — Есть мысль.

-И какая же? — настороженно спросил маг.

-Смотри, — она придвинулась поближе. — Работу по защите твоего чахлого величества я взяла, потому что мне просто было по пути. Сейчас я возвращаюсь домой с небольшим...товаром. Если хочешь, могу и тебя захватить.

-В смысле?

-В прямом. Там тебя точно не достанет никакой Как-Там-Его-Вуд. Потому что...

-Я знаю, почему, можешь не напрягать язык попусту, — мрачно произнес маг. — Территориальные поля Апостолов — вещь крайне надежная. Даже у тренированных боевиков Ассоциации уходят месяцы и годы только чтобы найти очередное логово, я уж молчу о том, чтобы его вскрыть...но есть одно "но". И весьма существенное, я позволю себе заметить.

-И какое же? — усмехнулась Вероника.

-В чем заключается выгода для тебя?

-Ну а разве не очевидно? У меня дома можно будет спокойно тебя обратить, а с таким магом в кармане я смогу учинить еще больше ужасных злодейств на потребу моей черной душе...эй, кончай корчить такие рожи — ты меня пугаешь, — Апостол снова рассмеялась. — Нет, вы вообще шуток не воспринимаете, правда?

-Рассказ об Апостоле-археологе мне было бы куда легче воспринять, как шутку, — угрюмо произнес Юст. — Но мы вновь отклонились от темы. Зачем...

Закончить фразу маг не успел — чудовищная боль ворвалась в тело, за считанные секунды растекаясь по Цепям. Это было сродни удару прямо в лицо: начисто потеряв равновесие, Юст повалился на стол, перевернув тот с оглушительным грохотом.

Не настолько, впрочем, оглушительным, как слова, что колокольным боем вбивались в уши.

ВЫХОДИ ТРУСЛИВЫЙ ЩЕНОК ВЫХОДИ ТРИ ЧАСА ТРИ ЧАСА ТРИ ЧАСА ВЫХОДИ ВЫХОДИ

Дышать на секунду стало легче — но лишь на секунду: следом за грохотом, в котором с трудом угадывался голос его врага, в голову его ввинтился исполненный боли вопль. Крик никак не думал прекращаться, затопляя собою сознание мага, крик был соткан из такой муки, какой он не слышал в голосе еще никогда — даже в голосе Вайолы, когда она надела на себя те перчатки...

Если и было что-то хуже того крика, то лишь одно.

Он знал, чей он.

ВЫХОДИ ЗА НЕЙ ВЫХОДИ ТРИ ЧАСА НАЙДИ ЕЕ ВЫХОДИ Я ЖДУ ТРИ ЧАСА ВЫХОДИ ВЫХОДИ

Голос исчез, как исчез и отчаянный крик Эльзы. Остался только звон в ушах и тупая, обещавшая задержаться в черепе еще надолго, головная боль.

-Юст? — Апостол помогла ему подняться с пола, буквально вздернув на ноги. — Да что с тобой...

-Бенедикт, — едва ворочая языком, протянул маг — голова все еще кружилась. — Это был Бенедикт.

-Это безумие.

-Я это уже слышал.

-И все-таки, повторю раз в третий...

-На самом деле в пятый, но это не так уж и важно...

За окном валил снег — метель снова начала бесноваться по неизвестным никому, кроме нее самой, причинам. Юст медленно прохаживался из стороны в сторону, время от времени останавливаясь у этого самого окна. Голова болела нещадно, и причиной он мог назвать не одно только чудовищное перенапряжение в недавнем поединке вместе с тем, что последовало позже, нет — просто-напросто в голове все еще стоял вопль Эльзы.

-Я имею право хотя бы знать, зачем? — поинтересовалась вампирша, также поднявшись со своего места.

-Если бы я знал, то сказал бы, — огрызнулся Юст. — Но я не знаю.

Он и правда не знал, он и правда не мог найти ни одного объяснения, которым сам бы удовлетворился. Что-то было не так, что-то изменилось в тот вечер — или, может быть, уже потом, когда он не дал Бенедикту расправиться и со вторым свидетелем. Когда он дал ей сбежать, поставив тем самым себя под удар.

-Просто чудесно. Похоже, температура была все-таки слишком высокой — у тебя все мозги расплавились.

Голос Апостола он почти не слышал — особенно сейчас, когда лихорадочно пытался решить для себя этот новый, но, похоже, не менее важный, чем все, что были раньше, вопрос. Почему? Почему он собирается...

-Не так давно я говорил тебе, почему Бенедикт идет за мной, — после долгого молчания произнес Юст, следя за спускающимися на землю снежными хлопьями сквозь толстое стекло. — Я был тогда глупым ребенком и поступил очень глупо. Все случилось из-за того, что я слишком расслабился. Я нечасто бывал за пределами мастерской и видел тогда слишком мало чужаков. Я хотел...я даже не могу сказать толком, чего именно я тогда хотел. Что толкнуло меня затащить ее в наше хранилище, а потом еще и ослабить бдительность настолько, что она... — он тяжело вздохнул. — Я сделал глупость, пустив ее туда, и дав себя искалечить, но куда большую я сделал, не рассказав, пока мог это сделать, все Бенедикту. Если бы он получил подтверждение, что вина есть и на ней...если бы только...ничего бы этого не случилось, понимаешь?

-Допустим, — шагнула к нему Вероника. — Но...

-Я поступил, как последний дурак. Мне было приятно увидеть кого-то, прибывшего издалека, с кем-то поговорить...я не смог сделать, что был должен. Я просто ее пожалел. А мой отец пощадил Бенедикта, дал ему шанс — потому что его гибель разрушила бы эту семью до основания, — он уперся руками в стекло. — Вот как у нас платят за неуместную жалость. Только смертью и болью, — маг нервно рассмеялся. — Хочешь знать, почему? Я сам толком не уверен, но она...Эльза...она мне напомнила...

-Того, что было, ты уже не исправишь, — встав рядом, медленно произнесла Апостол. — Хоть это ты понимаешь?

-Разумеется, — повернулся к ней Юст. — Но я хотя бы не дам этому повториться. Не ради нее. Ради себя. Иначе я просто сойду с ума, а безумец не сможет возродить нашу семью.

Красные глаза поймали его взгляд — они стояли так очень долго, что-то выискивая один в другом. Молчание первой нарушила Вероника.

-Ненормальный маг валится на голову ненормальному Апостолу, — рассмеялась она. — Судьба, не иначе.

-Ты...

-Прежде всего успокойся, — сжав его плечи, она несильно встряхнула мага. — Иначе мы так ни к чему и не придем...

Взгляд Юста был чудовищно усталым — и именно эта усталость всегда казалась ей самым гадким следом, что оставляла за собой жизнь мага. Иметь такие глаза в такие годы...впрочем, некоторые получали их еще раньше...

-Ты права, — неожиданно легко произнес Юст, осторожно отстранившись и вновь скользнув к окну. — Последнее, что помогает в делах, так это эмоции. Прежде всего, нам нужен план. Так...погоди-ка...

Нервной поступью прошествовав к дивану, он грохнулся на него, сцепив руки. И забормотал, не особо, похоже, переживая насчет того, слышит она его или нет:

-Они использовали местную духовную жилу в качестве инструмента для передачи своего...послания, — холодно произнес он. — Я не знал, что в числе талантов Бенедикта есть нечто подобное, следовательно, это сделал его убийца. Следовательно, они все еще вместе. Выступать против двоих сразу...

-Я бы и на одного сейчас не хотела натыкаться.

-Но ты, как мне показалось только что, готова была помочь! — воскликнул Юст.

-Помочь. Но не убиваться почем зря, — вздохнула она. — Видишь ли, на дворе у нас сейчас далеко не ночь.

-Ты взяла меня уже после рассвета. Значит, ты способна выдержать дневную прогулку, — ткнул маг пальцем в ее сторону. — Разве я не прав?

-Выдержать — да. Но не без последствий.

-И каковы они?

-Кому как не магу это знать, — несколько раздраженно произнесла Вероника. — Это истощает. Мне придется потом...восполнять силы.

-Стоило догадаться, — маг уставился в пол. — Ничего простого не бывает. Ладно, оставим пока этот вопрос и вернемся чуть назад. Они осуществили передачу по местной духовной жиле, следовательно, они должны быть где-то в ее пределах...

-Это добрая половина города, Юст.

-Верно. Но густонаселенные и просто многолюдные места мы сразу можем отбросить, — оборвал он вампиршу. — Нет, это должно быть что-то уединенное, может даже, заброшенное...у тебя нет карты этого города?

-Есть, представь себе. Подожди-ка пару минут...

Апостол действительно вернулась с картой — но когда она ее развернула, Юст удивился еще больше.

-Ты отметила линию?

-Ну конечно. Я знала, что искать тебя придется где-то, где можно к ней присосаться и в то же время не слишком бросаться в глаза людям. Многоквартирные дома для ваших игрищ слабо подходят, значит...

-Приятно видеть, что хоть кто-то разбирается в своем деле.

-Это — не мое дело. Мое дело...

-Взяла деньги, значит твое, — отмахнулся Юст. — Но мы сейчас не об этом, — склонившись над картой, он провел пальцем по жирной красной линии, отмечавшей единственную городскую духовную жилу. — Моя семья собирала данные о Бенедикте и его семье еще много лет назад, так что нам известны некоторые его привычки. Он получает средства к существованию через пару небольших компаний в людском мире, что занимаются лекарствами, но связать их с ним, как говорил отец, дело очень сложное...

-Я не понимаю, каким боком тут...

-Я как раз это собирался объяснить, — Юст постучал пальцем по карте. — Он получил все по наследству и не делал никаких попыток разобраться в делах, которые ведут его люди. Ему это попросту неинтересно. Бенедикт не желает тратить время на возню с людьми, ему нужно спокойствие и все удобства, какие можно получить. Следовательно, нам нужно искать самый дорогой отель в городе.

-Ты в одном из двух, — бросила в ответ вампирша. — Второй — вот он, — она ткнула пальцем в карту. — Что дальше? К твоей Эльзе это нас не приближает.

-Бенедикт нетерпелив и вспыльчив, — продолжил Юст. — Он не стал бы выбирать место, до которого далеко добираться от его текущего убежища. Подводя итог, нам нужно уединенное место в непосредственной близости от того отеля, находящееся — и это непременное условие — на пути прохождения духовной жилы. Итак, есть ли у нас что-нибудь подобное?

Красные глаза вгляделись в карту, затянутые в кожу пальцы заскользили по бумаге.

-Разве что вот здесь, — наконец произнесла Вероника, чуть не проколов карту. — Целая уйма старых домов под снос. Вот эти два, смотри — прямо на линии. Хорошие места для ваших мастерских, не так ли?

-Похоже на то, — Юст всмотрелся в карту до боли в глазах. — К счастью для нас, у него нет и не могло быть времени на возведение там мастерской. Но их там будет двое.

-И мы снова пришли к тому, с чего начали, да? — вздохнула вампирша. — Я не смогу одновременно защищать тебя и биться с ними. Да еще и вытаскивать...

-Все в порядке, — холодно произнес Юст. — Сражаться с ними, если все пройдет, как я задумал, тебе и вовсе не придется.

-Да ну? — она настороженно вгляделась в лицо мага. — А что же мне тогда делать?

-Наша задача — их разделить. Ты оттянешь Бенедикта в отель — устроишь там такой погром, чтобы он точно принял это за брошенный мною вызов. Если ты и правда специализируешься по разнообразным редким...предметам, я бы хотел увидеть, чем мы располагаем. Прямо сейчас.

-Слушаюсь, мой генерал, — пробормотала Апостол. — Только для начала не объясните ли мне, неразумной, что ваша полководческая гениальность намерена делать с Вешателем? Для него ваши законы и традиции — пустой звук. Пристрелит тебя и все на том.

-Вешатель уже не проблема, — загадочно произнес Юст. — Если ты принесешь мне все, что я попрошу — не проблема.

-Что ты намерен делать?

-Он считает, что мы рабы своих традиций. И пока он так думает, он сам становится рабски покорен своей логике.

-Юст...

-Я сделаю то, чего он никак не ждет от благородного мага.

Юст улыбнулся. От этой улыбки едва не передернуло даже Апостола.

Ричард Хит в который раз взглянул на часы. Взглянул торопливо, мельком — необходимости следить за улицей никто не отменял. Хотя, сказать по правде, в такую метель единственное, за чем удавалось следить толком — весь этот снег, валящийся с неба. С другой стороны, опять-таки, нет худа без добра: посторонних на улице не сыщешь даже с лупой. Особенно тут, в этой глуши.

То, что маг сделал с этой девчонкой, его почти не трогало, и это самое "почти" означало лишь очередную отметку о непрофессионализме, которую он мысленно поставил на образе Бенедикта. Фокусы с заложниками работают как следует хорошо если в двух случаях из десяти, а уж когда речь идет о магах...в какой-то момент ему начало казаться, что клиенту просто-напросто хотелось на ком-нибудь сорваться. Если он прав — значит, ниже уже падать этому Кальдервуду определенно некуда. Кто-то другой, наверное, счел бы эти размышления странными для убийцы, но Хит ничего подобного в них не видел. Он не считал себя садистом — удовлетворение ему приносила не чужая боль, а правильным образом законченная работа, единственно тот момент, когда петля уже была затянута. Остальное было не особо существенно, и, в отличие от этих последних минут жертвы, в памяти не задерживалось.

Еще один взгляд на часы, и — столь же быстрый — на дальний конец улицы. Последний раз, когда он заглядывал в камин, где была подвешена девка, бамбуковые прутики уже успели приступить к работе, начав, как и ожидалось, с пальцев. Следом, согласно словам Бенедикта, будут уже руки целиком, затем настанет время нижних конечностей, а если и это не принесет желаемого результата, последний стебель просто-напросто пробьет жертве сердце. Нет, все-таки, до чего непрофессионально...

Мороз усиливался. Поправив сползшую на глаза шапку, Хит поерзал немного в своем укрытии между домами — отсюда отлично просматривалась нужная улица, и, хотелось верить, простреливаться будет не хуже. Вспоминая погибшую винтовку, он только что не скрежетал зубами от досады: в сухом остатке было два пистолета, пара гранат и его старенькое ружье, из которого, как ни крути, днем не постреляешь — грохот будет слышен хорошо если только в соседнем квартале. Остается надеяться на...

Что?

Хит чуть не выругался в голос — Бенедикт, едва ли не пинком открыв дверь дома напротив, выскочил наружу, на ходу застегивая пальто. Да что он творит?

Презрев всякую конспирацию, маг быстрым шагом пересек улицу и ввалился в тот закуток, где уже кипел от бешенства убийца.

-Что вы творите, черт бы вас побрал? — растеряв уже все остатки спокойствия, прорычал Хит. — Что вы...

-Все идет по плану. Щенку хватило ума нас найти, — бросил в ответ маг, упершись ладонью в стену. — Мне поступил сигнал от поля — он в отеле. Вероятнее всего, хочет закончить начатое.

-Не глупите, Кальдервуд, — чуть успокоившись, произнес Хит. — Это наверняка ловушка. Или тот Апостол...

-Днем? — издевательски выгнул бровь Бенедикт. — Вы сами сказали, что она испугалась рассвета. А если это не так, и она все-таки решила начать с нас — прекрасно, сама же дает нам шанс поразить ее, пока слаба. Я упокою эту мерзость, после чего вернусь сюда. А вы тем временем...

-Кальдервуд...

-Вы остаетесь здесь. Следите за домом. Если вы окажетесь правы, и Вайтль будет тут, бейте. Но не смейте его приканчивать без меня, вам ясно?

-Кальдервуд...

-Вы все слышали, — прошипел маг. — Возражений я не приемлю. Мы и так потратили на это дело слишком много времени.

Хит уже собирался было напомнить, по чьей вине, но не успел — вынырнув из проулка, маг почти бегом направился к дальнему концу улицы.

Ожидание способно довести до белого каления — он никогда не думал, что когда-нибудь будет так думать. Кто угодно, но только не он, чьему терпению впору было входить в легенды или хотя бы в поговорки. И тем не менее...

Вешатель уже почти не чувствовал холода — во всяком случае, на первом месте это ощущение точно уже не стояло. Нет, там теперь вольготно разместилась злость: на окончательно слетевшего с катушек клиента, на его несдержанность, также достойную легенд, и нежелание прислушиваться хоть к кому-то...ах да, и на погоду, конечно, тоже. Куда же без нее — лицо он себе уже определенно отморозил.

На улице не было ничего, кроме снега — и на что только надеялся этот вздорный дурак Кальдервуд? На то, что парень явится прямо сюда, к парадному входу, ради девки, с которой прожил бок о бок без малого неделю? Ради человека? До чего же...

Размышления Хита оборвались — ему почти захотелось ущипнуть себя за руку, чтобы поверить в происходящее. Сквозь метель к нужному дому ковыляла с головой закутанная в знакомую шубу фигурка. Ковыляла — еще сильно сказано, скорее с трудом волочила ноги по снежной массе, руки, в свою очередь, держа в карманах.

Рука уже вытянула давно бывший наготове пистолет, но разум все еще пытался обработать то, что видели глаза, отыскать что-то, что дало бы ясный и четкий сигнал — ловушка, подвох. Вешатель сверил рост — по росту фигурка была, кажется, именно той, что нужно. Попытался, не вылезая из укрытия, разглядеть лицо — бледного пятна, что мелькнуло на мгновение под капюшоном, ему хватило для удовлетворения. Или все же...

Нет. Что-то тут определенно было не так. Цель постоянно оказывалась на пару шагов впереди его клиента, не могла же она сейчас разом растерять все мозги? Или могла?

Фигурка в знакомой шубе приблизилась к зданию. Все так же понуро поплелась прямо к входу.

Два тихих хлопка, почти слившихся воедино, большей частью заглушил ветер. Цель повалилась вперед, в снег — стрелял Хит, как уже часто бывало, по ногам — и, быстро выбравшись из своего закутка, кинулся через улицу.

Тело в шубе дергалось и стонало — быстро прицелившись, Вешатель распластал его руки по снегу в лужах красных брызг. Держа теперь на прицеле голову, что, по всем здравым разумениям должна была уже повернуться и выхаркнуть заклятье-другое, подошел еще ближе, рывком сдирая с этой самой головы капюшон.

Вешатель выругался: в снегу дрожала совершенно чужая голова, к которой — что за безумие — были примотаны клейкой лентой наспех состриженные клоки знакомых темных волос. Искаженное от боли лицо было вымазано мелом и мукой, рот — замотан теплым шарфом...в глазах человека, чей рост так подходил под рост цели, была совершенная пустота.

Хит отскочил назад, уже по пути оборачиваясь и готовясь стрелять. Впрочем, это было все, что он успел. Ощущение было таким, словно на затылок обрушился молот — убийцу повело вперед, и он, из последних сил пытаясь отклонить чужеродное воздействие, полетел в снег лицом, прощаясь с остатками сознания.

-Где она?

Пробуждение было не из приятных — первым, что он услышал, разлепив глаза, оказался знакомый до боли голос его цели. Рука уже было метнулась к кобуре с запасным оружием, когда голос — теперь он прекрасно видел и нависший над ним его источник — раздался вновь.

-Не двигайтесь. Я снял одну из ваших гранат и положил под ваше тело. Не двигайтесь, если хотите уйти отсюда живым.

Хит замер — если бы не ветер, было бы слышно, как скрипнули сейчас его зубы.

-Где она?

-По лестнице наверх. В камине, — почти равнодушно произнес он. — А что, если я все-таки дернусь, а? Заберу вас с собой?

-Вы этого не сделаете, — так же равнодушно произнес стоящий над ним маг. — Вам нужны только деньги, а мертвецу они ни к чему. Вам нужно выжить, и я даю вам шанс достаточный, чтобы вы лежали здесь смирно.

-Удовлетворите мое любопытство, раз уж вы тут, — протянул Хит. — За кем там погнался Кальдервуд?

-Не знаю. Но знаю, кто его там встретит, — уже начиная движение в сторону здания, бросил маг. — Полиция. Они очень хотят пообщаться с тем, кто уничтожил часовую мастерскую и теперь устраивает пожар в отеле. Сюда я вызову их чуть позднее, не волнуйтесь.

Хит заскрипел зубами вновь — и все на том. В конце концов, это было тем единственным, что ему оставалось делать.

В комнате воняло нафталином и пылью, в комнате царил чудовищный кавардак — о какой-то из поломанных предметов мебели он споткнулся, чуть не перелетев через порог. Обогнув ветхий диван, Юст подскочил к камину. Снаружи не чувствовалось никаких чар — только там, за внушительных размеров заслонкой. Он дернул ее на себя раз, другой — никакого результата, кроме, разве что, криков по ту сторону: они стали куда как громче.

Раздирая окончательно и без того уже доведенные до полнейшего безобразия перчатки, маг не сразу, но заставил проклятую штуку подчиниться — и чуть было не рухнул назад, на диван, когда заслонка поддалась.

Эльза стояла босыми ногами на перепачканной кровью каминной решетке, вздернутая вверх на какой-то чудовищной конструкции из веревок — такого количества узлов ему еще не доводилось видеть. Хуже были только грязно-зеленые стебельки, что тянулись от размазанной на стенках и полу камина кашицы к ее телу: пять или шесть уже почти добрались до ступней, еще десяток тонких на вид, но необычайно крепких трубочек вонзались девушке в пальцы — на одной руке почти все уже были пробиты насквозь.

Глаза ее, и без того широко распахнутые, сейчас и вовсе полезли на лоб: увидев мага, Эльза заметалась и закричала еще сильнее.

-Подожди...подожди... — пробормотал Юст, чувствуя, что сам толком не знает, с какой стороны за все это браться. — Я сейчас...

"Сейчас" отчаянно не получалось — с какой стороны браться — и за что браться первым делом, за узлы или стебли — было первой из огромного потока мыслей, что мешал работе. Больше ей мешала только сама Эльза, что кричала, ругалась и извивалась змеей на своих веревках. Стебли отчаянно не желали ломаться: каждый раз приходилось прикладывать усилия, каждый раз приходилось уворачиваться от пинков. Чувствуя, как на лице уже проступили жирные капли пота, он резко выдернул последний стебель — Эльза откинулась на веревках назад, вжимаясь всем телом в стенку широкой трубы. Кровь брызнула на костюм — в этот момент ему было уже все равно. С узлами оказалось немного, но все-таки проще: и, когда удалось расправиться с тем, что мешал вытащить тело из камина, Эльза оттолкнула его, вываливаясь на пол следом.

Она билась на ковре, как выброшенная на берег рыба. Она ничего не говорила — только смотрела на него большими, почти безумными глазами. Когда он справился с последним узлом на ее руках, Эльза рывком поднялась на ноги — ее била крупная дрожь.

-Можешь не бояться, — Юст почувствовал, что должен хоть что-то сказать. — Теперь все будет...

Остаток фразы так и не прозвучал. Шумно выдохнув и подавшись вперед, Эльза замахнулась, со всех сил, что у нее остались, треснув мага в скулу.

Юст ожидал всего, но только не этого: даже ее удара хватило, чтобы он, издав странный звук, выражающий, наверное, крайнюю степень удивления, отлетел назад, на диван.

С ее рук на пол капала кровь. Эльза кинулась было к двери, но та захлопнулась у нее прямо перед носом. Оставалось лишь обернуться. Обернуться и увидеть, как маг, успевший уже дернуть рукой и что-то прошептать, медленно поднялся на ноги. Юст встряхнул головой и посмотрел в ее сторону: взгляд его был убийственным. Подвигав челюстью, маг злобно затянул какую-то неблагозвучную фразу...

Дверь в который уже раз хлопнула о стену.

-Nadie espera encontrarse a un chupasangre espanol (5), — переступив порог, почти весело произнесла Вероника, прежде чем преувеличенным жестом поправить свои красные очки. — Я, конечно, вижу, что у вас тут в разгаре чудесное спасение и все ему сопутствующее, но лучше бы вам пошевеливаться, детишки — тот толстяк, похоже, уже давно дал отсюда деру.

-Что? — рявкнул маг. — Я же...

-В следующий раз, Юст, выдерни чеку, — вздохнула вампирша. — Ну хотя бы для чистого приличия.

Снегопад все усиливался. Если бы нашелся кто-то, кто презрел бы непогоду в достаточной степени и выбрался бы сейчас на уходящее от города шоссе, то его зрелищу предстала бы весьма интересная — или странная — картина.

Алый мотоцикл, стоявший у обочины, с рекордной скоростью заносило снегом. У мотоцикла стояла, подрагивая от холода, бледная светловолосая девушка, одетая в измятое пальто. Руки ее были наспех перебинтованы, сквозь повязки проступали красные пятна, а взгляд был почти неживой: смотрела она куда-то в метель, словно ничего кроме последней замечать ей уже не хотелось.

Чуть дальше — там, где кончалась расчищенная дорога и начиналось белое покрывало — стояли еще двое. Особа в белых мехах, красных очках и облегающем костюме буравила мрачным взглядом молодого человека в теплой одежде — вернее сказать, его спину. Человек был слишком занят, чтобы повернуться в ее сторону: его рвало с такой силой, что, казалось, еще немного и он вытащит наружу свой желудок.

-Давайте подведем некоторые итоги, — вздохнув, произнесла Вероника. — Я поиграла в том отеле с огоньком, как ты и просил. Мало того, я, как ты и просил, позвонила в полицию и не только рассказала им, как выглядит тот, кто снес утром ваш милый магазинчик с часиками, но и где он сегодня будет. И что он, само собой, окажет сопротивление при задержании, если вообще не поубивает их всех к чертям. Как ты и просил, я сообщила им также особые приметы нашего толстячка. Как ты и просил, я вытащила из города не только тебя, но и... — она на мгновение обернулась. — Эту чересчур неразговорчивую особу. Как ты и просил, я даже обработала ей раны — и знаешь, учитывая мое текущее состояние, это было не самым разумным решением. Ты спрашиваешь, почему? — она прислушалась к звукам, что издавал маг. — Допустим, потому, что я, как ты и просил, целый день бегала по городу на пределе своих и без того скромных сил, играя в диверсанта-недоучку. Днем, Юст, днем. Потому что я теперь стараюсь, я сильно стараюсь, ты даже не представляешь, насколько именно, но когда ты суешь мне под нос истекающее кровью тело и просишь заняться его ранами, это выглядит уже форменным издевательством. Что ты там говоришь? Да-да, конечно, я уже подхожу к сути. И вот, после всего, что я сделала для тебя за один несчастный день — два твоих спасения чуть раньше, так уж и быть, в счет ставить не буду — ты заявляешь, что не способен проехать несколько несчастных километров?

Маг, чьи мучения, кажется, завершились, обернулся, медленно вставая на ноги. Еще медленнее, словно пьяный, заковылял в сторону Апостола.

-Нет, — выдавил из себя Юст, добравшись до полоски асфальта и присев прямо там — со стороны это почти напоминало падение. — Нет. Нет, нет, нет...что угодно. Что угодно, только не эта машина. Я не могу. Я больше не могу. С ними могут...только мертвые...

-Да ну? А ты когда-нибудь видел, ну, например, гонки?

-Ч-что? — пролепетал маг, отчаянно пытаясь удержать свою голову в нужном положении хотя бы при помощи подпорки из левой руки.

-Ну, знаешь, это когда скорости немного побольше. И когда каждый пытается быть быстрее других.

-Этот мир...точно обречен... — простонал Юст, теперь держась за голову двумя руками. — Нет. Я не смогу. Я просто не смогу.

-Да будет тебе, расстояние-то плевое, — попытавшись подбодрить мага, Вероника хлопнула его по плечу, что оказалось не самой удачной идеей — качнувшись вперед, Юст едва не влетел лицом в асфальт. — Вон, посмотри на...Эльзу, да? Она же молчит...

-Если я проеду на этом...адском механизме...еще хоть немного...я тоже замолчу. Навсегда, — выдохнул Юст. — Я не могу. Боль от активации Цепей по сравнению с этим — просто пыль. Мне кажется, что у меня высосали весь мозг через уши.

-Тебе просто надо...ну не знаю, привыкнуть?

-К такому можно привыкнуть? — маг уставился на ее полными боли и отчаяния глазами. — Нет. Я не могу. Ни километра. Ни метра. Не могу. Лучше убей меня сейчас, но на эту штуку я больше не сяду.

-Ну и что с ним делать... — обращаясь, по всей видимости, к метели, всплеснула руками вампирша. — Ладно, принцесса, тут неподалеку есть железнодорожная станция. Поезд устроит вашу тонкую душевную организацию в достаточной мере, чтобы она горлом наружу не шла?

-Поезд... — почти мечтательно произнес Юст. — Да. Поезд вполне подойдет.

-Тогда договорились. Только вот есть одна проблемка...

-Ч-что в этот раз? — выдавил из себя маг.

-До станции тоже нужно на чем-то доехать, — коварно улыбнулась Апостол.

Двенадцатый наследник дома Вайтль спрятал лицо в ладонях.

Это был один из немногих брошенных домов, где сохранилось не только какое-то подобие порядка, но и — пусть и нашедшийся далеко не сразу — телефон. Это было очень даже кстати: ведь в своем нынешнем положении клиент Хита не мог использовать для связи магию — даже если бы у него и оказалось что-то, пригодное для этих целей.

Вешатель пребывал в состоянии, которое со всеми на то основаниями можно было окрестить холодной яростью. Кальдервуд, сорвавшись в заведомую ловушку как мальчишка, разумеется, не нашел продолжения поединка, которого так жаждал. Все, что ему было суждено обнаружить в отеле — выгоревший дотла номер и несколько отрядов полиции, которым, как вскоре выяснилось, успели сообщить не только о том, кто виновен в недавнем разрушении часовой мастерской, но также его имя и достаточно детальное описание. Ярость Вешателя была велика — не цель обвела его вокруг пальца, нет: он сам себя перехитрил, потому что слишком уж привык к тем абсурдным правилам, которым следуют маги — или, во всяком случае, самая "благородная" их прослойка. Ярость росла еще и от понимания, что он пролежал там, в снегу, как последний идиот, без малого минут десять, прокручивая в голове все возможные варианты, и лишь когда решил рискнуть жизнью, обнаружил, что ей ничего, в общем-то, и не угрожало. Душу грело сейчас лишь одно — Кальдервуд оказался унижен куда как сильнее: по правде говоря, Хит был удивлен, что маг не превратил в труху еще и отель со всеми собравшимися там людьми.

Сидя на каком-то шатком стуле в ожидании звонка, Вешатель пытался успокоить нервы, попутно подводя итоги. Очередной провал, громкий и унизительный. Цель в этот раз недооценил не только один лишь клиент, но и он сам, более того — роль Апостола во всей этой истории оказалась, похоже, куда большей, чем обыкновенный конкурент. На данный момент существовало минимум два одинаково неприятных варианта: либо цель нашла, чем купить себе услуги кровососа, либо последний изначально был послан ей на помощь. Ложь Франца теперь уже не удивляла, становясь до боли понятной: Хит поверил в его слова лишь потому, что они казались самым логичным вариантом действий для мага — особенно для мага, который зарабатывает себе на жизнь так, как этот старый заморыш. Цель исчезла с радаров, успев напоследок чертовски сильно удивить убийцу: не столько тем, что подсунула двойника — он попался лишь потому, что знал об отсутствии у противника ресурсов и его истощении после недавнего боя — сколько тем, что забрала с собой и их приманку. Бенедикт, трижды олух, дал пареньку целый год времени — и тот постепенно стал развиваться в направлениях, которые они попросту не могли учесть. Выход, конечно, мог быть найден и из этой ситуации — в конце концов, сейчас цель и ее сопровождающие, скорее всего, только-только покидают город, а пункт их назначения им с Кальдервудом известен — но для этого стоит крепко подумать. Череда промахов имела место, причем промахов весьма досадных — но не все еще потеряно, не все. Нужно только...

Хит скосил глаза на предмет, что стоял на полу. Это был продолговатый каменный футляр довольно-таки больших размеров: весьма своеобразная банка с затейливой резьбой и массивной крышкой из темного камня, которую скреплял в одном месте кусочек металла размером с крохотную монетку. Банку эту Кальдервуд впервые показал ему еще тогда, год назад — вместе с нею он отправился убивать старших членов дома Вайтль, и вместе с нею он проходил весь этот год, обычно оставляя ее на хранение убийце. Не раз и не два тот пытался разузнать, что же хранилось внутри, всегда получая в ответ лишь один только тяжелый взгляд — какой маг любит толковать о своих секретах? Футляр был тем единственным предметом, что избежал судьбы всех остальных запасов мага, пожранных огнем вместе с его номером. Уцелел он лишь потому, что хранился у Хита, который из предосторожности поселился в дешевой гостинце через квартал от клиента. Своим первым звонком из полиции Бенедикт приказал достать футляр и принести в безлюдное место, после чего ожидать распоряжений — и Хит ждал таковых уже второй час. Не было никаких сомнений в том, что маг задумал нечто безумное: ради чего бы еще он оставался сейчас в участке, когда мог легче легкого подчинить себе этих людей и выбраться?

Телефон не успел дать и второго звонка, как убийца уже сорвал трубку.

-Вы сделали все, как я сказал? — прорычали по ту сторону.

-Да. Могу я...

-Не можете, — оборвал его Кальдервуд. — Волосы этого щенка у вас?

-У меня, — мрачно произнес Вешатель, потянувшись в карман. — И все-таки, почему вы все еще в полиции?

-Они уничтожили все, что я взял с собой год назад, — последовал ответ после недолгого молчания. — Кроме двух вещей. Одну вы активируете сейчас. Другая же нуждается в такой вещи, как живые человеческие тела. Я до сих пор в полиции, потому что рассматриваю кандидатуры. А теперь заканчивайте задавать мне вопросы и займитесь делом. Вы поставили футляр на окно?

-Еще нет.

-Так сделайте это. Живее.

Выругавшись сквозь зубы — впрочем, он не сомневался, что маг его все равно не слышит — убийца поднял контейнер: тот был довольно-таки тяжелым, но Хит уже успел привыкнуть к весу этой штуки. Распахнув окно и впустив в комнату холодный ветер вместе со снегом, он взгромоздил футляр на подоконник, после чего вновь подобрал телефонную трубку.

-Сделано. Что дальше?

-Удалите заглушку с крышки, — монотонно произнес Кальдервуд. — Не потеряйте, она стоит больше, чем вы заработали за всю свою жизнь.

-Да неужели?

-Холодное железо.

Если все, что было раньше, было тревожными звоночками, то сейчас уже гремел целый набат. Осторожно коснувшись "монетки", Хит проговорил в прижатую к уху телефонную трубку:

-Вы уверены, Кальдервуд? Вы уверены, что это...что оно там у вас...можно выпускать в городской черте?

-Я уверен в том, что вам стоит заткнуть свой рот и делать, что я говорю, — уже совершенно не сдерживаясь, прошипел маг с той стороны. — Вы удалили заглушку?

-Пока еще нет. Могу я сказать, что думаю?

-Последний раз я вас выслушаю. Ну? — рыкнул Бенедикт.

-Мы утратили инициативу. Наши ресурсы исчерпаны, а цель теперь имеет на своей стороне Апостола и уже обгоняет нас...часа на два точно. Нам нужен новый план.

-Мне нужно, чтобы вы делали то, что я скажу. Не более того.

-Послушайте, Кальдервуд. Мне платят за то, чтобы дело было сделано, и сделано хорошо. И сейчас единственный способ этого достичь — доверить все мне. Поезжайте домой. Побудьте со своей дочерью. Выспитесь, наконец. И я даю вам слово, что через месяц или два...

-Снимайте заглушку! — рявкнул Кальдервуд. — Немедленно!

Выругавшись уже почти в полный голос, Хит аккуратно вытащил "монетку" из крышки, обнажив зияющую чернотой дыру.

-Что дальше?

-Опустите туда волосы Вайтля, — чуть успокоившись, произнес маг. — Сделали?

-Да.

-Благодарю, — по ту сторону тяжело выдохнули. — С настоящего момента я освобождаю вас от обязанностей по заключенному договору.

Пальцы, накручивающие телефонный провод, замерли.

-Прошу прощения, мне показалось, что...

-Вам не показалось. Вы уволены, Хит, — бросил Бенедикт. — Наше сотрудничество окончено. Вы не способны справиться даже с загнанным в угол мальчишкой.

-Кальдервуд, сейчас я дам вам один шанс принести извинения, — холодно произнес Хит. — Тогда, возможно, я еще...

-Вы все слышали, Хит. Вы мне более не нужны. Если вы продолжите охоту сами из каких-то ваших принципов, я вас защищать не стану, если же вы посмеете пойти против меня — я вас растопчу.

-Что ж... — помолчав около минуты, произнес Вешатель. — В таком случае, я должен сообщить, что нашему договору пришел конец.

-Я это уже сказал!

-Нет, Кальдервуд. Не вы меня увольняете. Я сам ухожу. Ухожу, потому как не имею больше ни малейшего желания терпеть вашу некомпетентность и все остальную дурь, которой переполнена ваша голова. Позвольте только полюбопытствовать напоследок, как же вы намерены...

-Я расправлюсь со щенком точно так же, как расправился с его родителями, — язвительно произнес маг. — Тем же оружием. Вы мне больше не нужны, потому как вашу эстафету приняли.

-И кто же?

-ОН, — с бешенством ответил Кальдервуд и бросил трубку.

Ричард Хит покосился на футляр, что все еще мирно стоял на подоконнике. В голове убийцы всплыли события годичной давности. Гибель Нейтгарта и Селесты фон Вайтль. И если силой, что устроила ту кошмарную бойню, был не сам Бенедикт...

Вешатель в очередной раз посмотрел на футляр, чувствуя, как по позвоночнику пробегает неприятный холодок. Нахлобучив шапку и застегнувшись до горла, он поспешил к выходу из дома.

Его работа была окончена. Все же, что случится дальше — волновать его уже не будет ни в коей мере.

Кровь сквозь бинты уже не шла — он сделал с ее пальцами что-то, чего она не понимала и понять вряд ли могла. Боль чуть притупилась, это было правдой, но прийти в себя у Эльзы не получалось до сих пор. Стоя тут, в тускло освещенном проходе вагона — она прижимала забинтованные руки к холодному как лед стеклу, за которым, мерно покачиваясь в такт с поездом, проносились однообразные зимние пейзажи. Голова ее по-прежнему готова была идти кругом: все происходило слишком быстро, чтобы можно было хоть как-то с этим примириться.

Глядя на метель за окном, что пыталась, наверное, догнать их поезд, она отчаянно пыталась успокоиться, пыталась привести в порядок хотя бы некоторые свои мысли. Маги. Маги, что правят этим миром и относятся к ним, как к каким-то букашкам. Маг, что ее пытал, маг, что ее спас...

Нет, нет. Все еще слишком быстро, все еще слишком сумбурно и бешено. Нужно начать с чего-нибудь попроще и двигаться по цепочке. Хотя бы...

Мастерской дяди Тимо больше нет. Дяди Тимо больше нет. И никто ей не поверит.

И ей некуда идти.

И ее никогда не оставят в покое.

Нет, нет, нет! Так ни разу не легче!

Прислонившись лицом к стеклу, Эльза беззвучно вздрогнула — ее сил сейчас не хватало даже на то, чтобы заплакать. Успокоиться. Нужно успокоиться. Как угодно, но...

Решив хотя бы попытаться мыслить разумно, она глубоко вздохнула, вспоминая рассказы того жуткого толстяка. Он говорил правду — Эльза была в том уверена: ведь она была достаточно ужасна, чтобы правдой оказаться. Он говорил, что Юст — такой же как они все, такой же, как тот сероглазый дылда, что расправился с дядей Тимо и оставил ее умирать в узкой каминной трубе. Он говорил...

Но Юст пришел за ней. Пришел, похоже, рискнув своей жизнью — ради нее, ради человека — и это шло в полнейший разрез со всем, что говорил ей Хит. Быть может, не все маги такие, как он считает? Почти уже удовлетворившаяся этой мыслью, она была вынуждена сама ее растоптать: пред глазами встала злополучная кружка с кофе и слова Юста, сказанные тем вечером — он собирался забрать ее память...или что-то в этом духе. Но почему же он передумал? Почему он...почему? Снова и снова она вспоминала его другим — таким, каким он был в те дни, когда она еще не знала его тайны: старомодным, неуклюжим и пожираемым заживо какой-то чудовищной скорбью.

Эльза почувствовала, что снова болит голова. То, что она сделала тогда, когда он освободил ее, было продиктовано одним лишь страхом — страхом, что эти маги одинаково не собираются ее щадить, что оба заинтересованы лишь в том, чтобы убрать за собой все следы. К страху примешивалась и злость: вздернутая на грубых веревках в каминной трубе, она могла винить во всем только его — того, с кого все началось, кто оказался в доме, где его быть было не должно. Кто так грязно использовал несчастного дядю Тимо и кто собирался ее...собирался...

Но ведь он пришел. Он избавил ее от медленной смерти в этой кошмарной трубе, смерти под равнодушными взглядами толстяка и мага в зеленом. Он рискнул жизнью, хотя мог уже давно сбежать — сбежать с этой странной особой в красных очках — но он вернулся за ней. Вернулся, а она не справилась с собой и отплатила ему, как последняя тварь. Ощущая лбом холод стекла, она ощущала помимо всего прочего и наплывающее чувство стыда. Он мог быть виноват — и его вина определенно никуда не делась — но он хотя бы попытался повести себя не так, как должен был согласно словам Хита. Эльзе вспомнились слова о его потерянной семье, вспомнилось, как же мало она о нем знает. Что если она только что так грубо оттолкнула свой последний шанс выбраться из этой истории живой? Он почти не говорил с ней — даже ее ранами занялся молча и хмуро. Что если она окончательно все испортила?

В голову снова скользнул образ незнакомки в красных очках — той, что увезла их обоих отсюда и так живо разговаривала с магом. Говорили они на английском и столь быстро, что Эльзе было за ними не поспеть — из всех их разговоров она успевала понять хорошо если десятую часть. Эльза не знала, была ли она еще одним магом, но вот того, что она — кажется, она представилась как Вероника — была не менее странной, чем Юст, отрицать было невозможно. Чего только стоил один костюм, что она носила под своими белыми мехами — сколько же лишнего внимания он был обречен привлекать на улице. А что она сделала на вокзале...и как только ей удалось убедить ту семью так быстро отдать им свои билеты на готовый вот-вот сорваться в путь поезд? Как ей же удалось заставить не лезть с досмотром ее странному багажу? Ответ напрашивался сам собой — все-таки, еще один маг...но, похоже, чуть подобрее, чем Юст и тот сероглазый. Даже помогла перевязать ей раны, только все время почему-то отворачивалась. Наверное, не привыкла к виду крови...

Эльза почувствовала нарастающую тоску. С этой особой Юст общался куда живее — сразу было видно, что она из его круга, в который таким как Эльза пути не будет. Она старше ее, выше ее ростом, может себе позволить так одеваться...да еще и смотрится в этом просто сногсшибательно...вспомнив ее дорогие меха и не менее дорогое средство передвижения, Эльза тяжело вздохнула, пытаясь отогнать подальше неуместную зависть. Возможно, она бы справилась со всем этим, если бы не ударила тогда его по лицу, если бы только не...

Нет, хватит, хватит. Жалеть себя она может сколько угодно, но это не принесет ничего, кроме новой тоски и злости. Возможно, она не идет почти ни в какое сравнение с этой новой гостьей, но она тоже кое-что может. Например, извиниться — что уже давно пора было сделать.

Решено. Открыв глаза, оторвавшись от стекла и старательно пытаясь успокоить дыхание, Эльза зашагала к купе, которое они делили на троих. Она все сделает, как полагается. У нее все получится. И все снова будет как тогда...как до того вечера...

У массивной двери она остановилась, собираясь с духом. Чувствуя себя последней идиоткой, продумала все фразы. И, решив не оставить магу ни шанса, резко открыла дверь, шагая через порог.

-Юст, я должна извиниться перед тобой за то, что...

Эльза поперхнулась, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Маг, чье лицо выражало крайнюю степень усталости, сидел в самом дальнем углу, у окна — в это самое окно он смотрел отрешенным от всего мирского взглядом. Рядом с ним была Вероника — она сидела расслабленно, откинув голову назад и вытянув ноги на сиденья напротив. Но застыть на месте Эльзу заставило отнюдь не это.

Левую руку маг несколько отстраненно возложил на лицо Вероники, словно даруя ей благословление. По лицу ее скользили капельки крови.

Эльза пыталась что-то сказать, но все слова почему-то кончились. Обратив, наконец, на нее внимание, Юст отдернул в сторону перепачканную в крови ладонь, и Вероника дернулась за ней вверх, также повернувшись в сторону застывшей на пороге девушки. Глаза ее оказались налиты еще большей краснотой, чем стекла очков. Облизнув окровавленные губы, она явно попыталась что-то сказать, но маг заговорил раньше — совершенно будничным тоном:

-Я понимаю, что ты можешь мне не поверить, Эльза, но знай — даже этому есть рациональное объяснение.

9. Попутчики

Твой игрушечный поезд летит под откос

Только это уже почему-то всерьез...

(Белая Гвардия — Голубая Стрела).

Есть множество видов тишины — достаточно лишь послушать, каким количеством определений ее иногда награждают. Тишина неловкая, тишина напряженная, тишина внезапная, тишина мертвая, наконец...

Юст не знал, какой из видов этой самой тишины сковал сейчас их небольшое купе, но это его не особо и волновало. Все, чего он хотел — чтобы она побыстрее прорвалась хоть чьим-нибудь голосом.

-Ты...

А вот и оно.

-Ты...

По крайней мере, долго ждать не пришлось.

-Ты самый больной человек из всех, что я знаю! — выкрикнула Эльза, подавшись назад — казалось, еще немного, и она перекувырнется через порог. — Зачем ты только меня спас!

Дверь купе оглушительно хлопнула — да так, что задрожали стекла. Не желая давать тишине время для реванша, Юст скосил глаза на Апостола — та, достав из кармана небольшой платок, стирала им капли крови с плеча.

-Кажется, я нанес ей очередную обиду, — медленно произнес маг. — Я пытался действовать наиболее рациональным образом...

-Пока что получается не очень, — вздохнула Вероника. — В кино, кажется, обычно говорят что-то вроде "это не то, что ты думаешь".

-Это помогает?

-Ни капли. Сам пошевели мозгами — о чем еще тут можно подумать-то?

-Я...я пойду и все ей объясню... — Юст вскочил было на ноги, но Вероника мягко вернула его на место.

Мягко для Апостола, конечно — на деле ей достаточно было опустить руку на плечо мага, чтобы впихнуть его спиной в сиденье.

-Не стоит, Юст. Во всяком случае, не сейчас.

-Почему это?

-На бедняжку и так слишком много свалилось. Если сейчас еще и про меня расскажешь — она, чего доброго, выпрыгнет на полном ходу. Дай ей время. Успокоится и вернется к нам. Отсюда все равно некуда бежать... — в красных глазах мелькнуло что-то озорное. — Может, еще немного?

-Нет, — мрачно произнес Юст. — Я дал тебе достаточно крови, чтобы ты не набросилась на кого-то из пассажиров, пока мы в пути. Сказать по правде, я очень надеюсь, что мне не придется потом делать укол от столбняка.

-Твоя вежливость, как и раньше, превыше всех похвал, — беззлобно рассмеялась Апостол. — Мог бы хоть пожелать приятного аппетита...

Маг не ответил — достав купленные в привокзальной аптеке упаковку бинтов и коробочку с пластырем больших размеров, он принялся возиться с последней, пока Вероника не вынула ту у него из рук.

-Смотреть страшно, — вздохнула она, взяв его руку. — Давай помогу.

Юст устало вздохнул — признание самому себе, что он обречен копаться даже с такой простой вещью, было определенно не из тех вещей, что поднимают настроение. Последнее сейчас окончательно забилось на недоступную глубину — маг чувствовал себя совершенно опустошенным, и чувство это лишь росло. Он сделал то, что хотел, он вытащил Эльзу из лап Бенедикта и Вешателя, но лучше не стало, отнюдь — хлопот и головной боли только прибавилось. Меланхоличным взглядом он следил за тем, как Апостол сняла с пояса какой-то крохотный золотой крючок, коснувшись им пореза на его ладони — наружу больше не вытекло ни капли крови. Покрутила его руку в своих — эти прикосновения рождали странное чувство: часть его протестовала, каждой клеточкой ощущая сущность того, что сидело рядом, но другая уже устала настолько, что никак не собиралась на то реагировать. Было даже отчасти приятно — гладкая кожа перчаток и весь этот холод...

-Откуда у тебя это? — Вероника коснулась застарелого ожога, заставив мага встрепенуться и посмотреть на нее.

-Бенедикт, — вздохнул он, на мгновение отворачиваясь к окну. — В тот день, когда мы впервые встретились. Какая-то кислота...

-У меня почти такой же будет, — грустно усмехнулась Апостол. — На правой, от солнца. Я тогда еще не умела обращать свое время вспять, хоть уже и вернула рассудок. И думать тогда не думала о боли...зря, как оказалось.

-Не успела спрятаться до рассвета?

-Нет, — она как-то странно на него посмотрела. — Собиралась с этим покончить. Кажется, надо было так мало — просто выйти наружу...а все равно не смогла. Не самое я смелое существо в мире, чего уж греха таить. Было...было так больно, что я заползла в какую-то щель и сидела там, пока не начала разлагаться с голода. Два или три дня...не помню. Уж прости меня за такие вкусные подробности...

-Ничего страшного, — покачал головой маг. — Я не принуждаю тебя что-то рассказывать. И не стану, о том можешь не волноваться.

-Знаю, что не принуждаешь, — она подернула плечами, выпустив руку мага. — Но может, я просто хотела вспомнить. Не знаю, отчего, обычно все бывает совсем наоборот...а ты не хочешь?

-Чего именно?

-Рассказать, как влез во все это.

-Я маг. Мы во "всем этом" с момента рождения, — хмуро напомнил он. — Или ты...

-Да. Я про то, когда ты пустился в бега. Хоть побалуй историей-другой, раз уж попался мне в лапы. Протянешь до конца поездки — так и быть, не допью тебя, бедного, досуха...шучу. Шучу, прекрати глаза выкатывать, а то так и останутся. Я ведь не многого прошу?

-Нет...наверное... — он снова посмотрел в окно. — Но я бы...не знаю. Эльза, — он кивнул в сторону двери. — Она когда-то сказала, что...что если что-то причиняет тебе боль, об этом можно рассказать кому-то, даже не особо знакомому. Противоречит всему, чему меня учили, но...я не знаю. Нужно ли тебе это?

-А тебе? — вопросом на вопрос ответила Апостол.

-Да. Если это и правда поможет...— устало бросил Юст. — Попробую тогда поступить, как человек. Вот только я уже рассказывал тебе, разве нет? Тогда, в номере. Мы и дом Кальдервуд должны были заключить союз. Если бы все прошло согласно плану, через год Вайолу, дочь Бенедикта, выдали бы за меня. Или бы меня женили на ней...как угодно, суть плана от моих слов не меняется. Но план...прошу прощения, все планы — и наши, и их — полетели к дьяволу. Когда я позволил ей укрыться от дождя в нашем хранилище и когда она себя искалечила. Нацепила перчатки, с которыми не умела обращаться. Я вынес ее оттуда, едва живую. Бенедикт был первым, кто пришел на наши крики. Чуть не спятил от ярости. Пытался убить меня на месте...

-Это были причины, Юст, — покачала головой Вероника. — Но ведь тебя терзают не они, так?

-Это правда, — устало кивнул маг. — То, что было после...

Юст чуть помолчал, собираясь с мыслями. Отодвинулся дальше к окну, сцепив пальцы — лицо его ничего не выражало, кроме усталости и напряжения.

-Еще тогда мы знали, что кто-то из Башни играет против нашей семьи. Кто-то, обладающий талантом и опытом в достаточной мере, чтобы не подставляться лично. Кто-то, сорвавший несколько наших крупных операций, поставивший под удар предприятия моей матери и сумевший даже навести одного из башенных охотников на ложный след, отправив за моим отцом. Отец бы тогда не выжил, если бы не встретил помощь в лице типа, который, как мы выяснили некоторое время спустя, был церковным палачом...впрочем, это к делу уже не относится, Вероника, — Юст посмотрел на вампиршу, словно проверял, слушает ли она или нет. — Союз между нашей семьей и семьей Бенедикта должен был организовать нам более простую, более доступную дорогу в Лондон. Они пытались поправить свое пошатнувшееся во многих сферах положение, мы же просто рассматривали их как инструмент, необходимость в котором очень быстро отпадет. Я должен был...должен был играть по плану, что составил мой отец... — маг говорил глухо и монотонно, глядя на пляшущую за стеклом метель. — Только после его смерти я узнал этот план до конца. Когда смог проверить кое-какие его записи. Дом Кальдервуд для него был не более чем тряпка, чтобы вытереть грязь, а после эту самую тряпку кинули бы в огонь, — он невесело усмехнулся. — То, что случилось, расстроило этот план. Дочь Бенедикта была искалечена, в тот же день случился поединок между ним и моим отцом... — маг перевел дыхание, прежде чем продолжить. — Планы пришлось менять, но в следующие годы наш враг — тот, чьего имени мы так и не узнали — затих, затаился. Он знал, он видел, что мы его искали, он не хотел рисковать. Заслуживающее уважения терпение, не могу этого не признать. Пять лет спустя, то есть год назад...Бенедикт нанес свой удар.

-Бенедикт? — переспросила вампирша. — Значит, с тем вашим врагом это может быть и не связано?

-Существует и такой вариант, — кивнул Юст. — Но...пять лет. Пять. Подумай о том! Бенедикт терпел свое унижение так долго...в первые годы мы, конечно, не выпускали его из прицела, но он соблюдал договор. Мой отец оставил ему и его семье жизнь, забрав только их память, чтобы они не смогли к нам вернуться, уже никогда не смогли. Мы следили за ними еще пару лет, но он, как нам показалось, смирился. Может, так и было, — со злостью произнес он. — Но потом его, по всей видимости, кто-то подтолкнул. Кто-то, кто не мог действовать своими руками. Кто-то, кто все эти пять лет выжидал, пока мы ослабим бдительность. Кто-то, кто предоставил ему силу и поддержку на всех уровнях...кто-то с властью куда большей, чем этот бездарь Кальдервуд мог бы себе вообразить. Я знаю, о чем говорю, Вероника. Никто иной не смог бы прикрыть ту катастрофу...

-Катастрофу?

Маг посмотрел на Апостола — тем самым взглядом, который она с таким трудом выносила. Такой взгляд вправе была иметь она, с ее полутора веками жизни — она, но никак не тот, кому не стукнуло еще и двадцати.

-Когда я...выбрался из дома, я потратил половину своих средств на то, чтобы инициировать расследование, — Юст говорил, почти не разжимая зубов. — Это была бойня. Тщательно спланированная и обеспеченная на всех уровнях, от человеческого до нашего. Понимаешь? — прошипел он. — Даже у нас никто не знает, откуда копать!

-Что он сделал? — тихо спросила Вероника.

-Они...они возвращались домой, — так же тихо ответил Юст. — Дорога шла неподалеку от железнодорожных путей. Все было спланировано до мелочей. Они вынудили задержаться один из поездов...вынудили его сменить маршрут...а потом что-то сбросило его на дорогу.

-Сбросило целый поезд? — изумленно повторила вампирша.

-Прямо на них. Я...я знаю, — тихо сказал Юст. — Расследование, что я успел инициировать, прежде чем пуститься в бега, кое-что соскоблило верхами. Ничего не осталось даже от машины. Даже от вагонов, что ее...придавили... — он снова вперил в нее взгляд опустевших глаз. — Бенедикт не хотел рисковать. Как только поезд был сброшен, начались взрывы. Он, видимо, использовал ту же систему, что во время нашего боя в часовой мастерской. Чистая энергия. Ничего не осталось...вообще ничего. Даже если я переживу все это, я не смогу...их могилы будут пустыми...

Маг почувствовал на своем плече холодную руку. Он даже не шевельнулся — лишь продолжил говорить, и голос его становился все более безжизненным с каждым словом:

-Подготовка была основательной. Держу пари, к плану приложил руку тот толстяк, Вешатель. Информацию о том, что мои родители поедут на ту встречу, он мог выудить минимум из трех источников. Как и слухи о том, что я тоже буду с ними. Я не поехал лишь потому, что должен был доделать за отца один срочный заказ. Все было продумано. Даже то, что найдут в крови машиниста — его-то тело большей частью уцелело, — с невыносимой горечью произнес маг. — Спорынья, кажется...насколько мне удалось узнать, достаточно, чтобы вызвать серьезное психическое расстройство и такие судороги, что он при всем желании не смог бы остановить состав. Да и рельсы додумались повредить...в людских источниках это представили, как чрезвычайно дерзкий, почти безумный террористический акт или нечто подобное...трасса шла под насыпью, вот поезд и упал, когда рельсы завернуло наружу "первым из череды взрывов" — так они говорили, — Юст тяжело вздохнул. — А в вагоны было пронесено что-то, что докончило дело. Они все хорошо продумали. Все внимание людей ушло на поезд — а никак не на машину, на которую его скинули...знаешь, они даже не поленились запастись где-то осколками, чтобы это все...походило на взрывы, устроенные людьми...

Лицо мага перекосила кривая, гадкая улыбка. Пальцы Юста до боли сжали холодный подоконник.

-Беззастенчивое вранье. Как и все, что касается людей, — зло проговорил он. — Я все сделал, как она говорила. Я все рассказал, а мне все равно нисколько не легче.

-Когда...когда расправишься с Бенедиктом, станет? — спросила Апостол.

-Нет, конечно. Но тогда я, хотя бы, останусь в живых, — опустив голову, произнес маг. — Ну что же...надеюсь, моя история была достойной. Надеюсь, ты получила удовольствие, — усмехнулся он, и вдруг сбросил ту жуткую улыбку с лица, не оставив там вовсе ничего. — Прости. Я все еще не могу научиться реагировать на это должным образом. Давно пора смириться и заниматься делом, которое мне осталось...

Мерный стук вагонов был единственным звуком, что был слышен в купе следующие пять или даже шесть минут.

-Я не должна была заставлять тебя снова переживать все это, Юст. Я...

-Все в порядке, — почти спокойно уже ответил тот. — Если ты не научишься справляться с такими ударами, то долго не проживешь.

-А если они ничего для тебя не будут значить...живой ли ты до сих пор?

Маг не ответил.

-Знаешь, это все-таки было нечестно, мне кажется. Выдернуть все это из тебя. Если хочешь, могу рассказать тебе уже свою историю. Это не героический эпос, конечно...

-Никогда их не любил, — сделал вялую попытку улыбнуться маг. — Отец всегда говорил, что герой — это тот, кто повинен в чужих смертях, и не больше того. А вот тебя я бы с удовольствием послушал.

-Что ж...надеюсь, ты не заснешь к третьей минуте, — вампирша зачем-то вновь нацепила свои красные очки. — Давай-ка еще раз представлюсь, если ты не возражаешь, — тон ее стал преисполнен карикатурного надрыва. — Вероника Долорес Вильялобос Фуэнтес...эй, засмеешься — стукну. Мне самой уже сколько лет смешно, но я же держусь, — добавила Апостол заговорщицким шепотом. — Родилась в 1828 году, распрощалась с миром живых в году 1854...

Маг молчал, опасаясь перебивать — в голове пока что промелькнули, одна за другой, несколько грустных мыслей. Как же ничтожно мало лет жизни отпустила ей судьба. Как же ничтожно малы сейчас его шансы достичь хотя бы того возраста, в котором она была, когда умерла в первый раз...

-Знаешь, всегда любила историю, — тем временем произнесла Апостол, вновь коснувшись пальцев его забинтованной руки. — У нас дома была самая большая библиотека во всем городке — зачитала до дыр все, что там было, не так уж много времени спустя после того, как читать научилась. Дома от меня всегда были без ума...в плохом смысле, если что. В самом плохом. Все пытались меня сделать такой, как надо, — язвительный смешок. — Ну, знаешь, кухня, уборка — что еще нужно в жизни? Разве что рот заткнуть и не открывать до гроба. Школа у нас была маленькая, дать там многого не могли, хоть и старались...в общем, поймать что-то в нашей глуши было бы чистым чудом. А чудес я уже тогда не ждала. Собрала, как та школа кончилась, то, что унести можно было, и помахала им всем ручкой. Мне в ответ даже не стали — чего уж там...сказали, что на улице и сдохну. Или и того хуже...

Выпустив руку мага, Апостол стащила очки и принялась их протирать указательным пальцем. Было видно, что рассказ не дается ей спокойно — если не сказать больше. Требовалось постоянно на что-то отвлекаться, лишь бы не удариться в активную жестикуляцию.

-Обратно, в общем, меня не ждали — а если бы и ждали, я бы такого позора сама не стерпела. Пешком добралась до Мадрида, а там — до Центрального университета...может, слышал о таком, нет? До сих пор стоит...только переименовали, кажется. Ну да я не о том, — продолжила Вероника. — Его пыльные пороги я обивала еще с год, и знаешь, все-таки взяли. Видимо, устали уже вконец. Или побоялись, что руками их раздеру, если не возьмут...я бы могла, наверное. Идти-то все равно было некуда... — убрав очки в карман своих меховых одеяний, она подарила магу очередной взгляд красных глаз. — Было сложно, не спорю. Были и мысли, что не справлюсь. Выбивать их только одним получалось — работой. Вот я и работала. Работала до скрежета зубовного, пока свое не вырвала. Свое, Юст — это может и не слишком теплое, но местечко в Британском музее.

-Ты встретила в Лондоне кого-нибудь из посвященных?

-Да куда там... — вздохнула вампирша. — Меня туда отрядили вовсе не стулья протирать, так что за моей спиной мог батальон Крона промаршировать раз пятнадцать, и то бы от работы не отвернулась. Нет, для меня это был всего лишь Лондон. Никаких Часовых Башен и Ассоциаций, только дурная погода, Биг-Бен, Трафальгарская площадь и чай с молоком. Но в одном ты прав, мою судьбу решил именно Лондон. И я тому тогда очень радовалась...так радовалась, что хотелось кричать. Как же — меня оторвали от стола и готовы были взять в экспедицию!

-Экспедицию...

-Раскопки Ура. Ну, знаешь, тот самый ветхозаветный Ур Халдейский...там, где сейчас Телль-эль-Мукайяр, так лучше? Или хуже? Вероника вызывает Юста, прием, прием...

-Я понял, о чем речь, — подал голос маг. — Просто не хотел тебя прерывать.

-А, всего-то. Мне на секунду показалось, что ты в мир иной ушел. Знаю, я смертельно скучный рассказчик, но не настолько же смертельно...правда ведь?

-На этот счет можешь не волноваться. Я читал труды настолько сухие и утомительные, что ты сама пережила бы повторную смерть от тоски, вздумай в них углубиться. Продолжай и не беспокойся о том.

-Прекрасно, — хлопнула в ладоши вампирша. — О чем я говорила? Ах да, Ур. Легендарный Ур и эта скотина Тейлор. Легендарная скотина, чего уж там...приказал нам поскорее разворотить курган — нельзя же было возвращаться с пустыми руками? Золото, золото, все ищем золото! — Апостол всплеснула руками. — Сэр, тут нет никакого золота! Значит, плохо ищете! А эта девчонка вообще только под ногами путается! — Вероника умолкла на минуту, прежде чем продолжить. — В общем, в один вечер мы крепко поссорились. Я же говорила, что он был той еще скотиной, да? А той же ночью девчонка, что вечно путалась под ногами у всей экспедиции, пропала без следа. Держу пари, они ее даже не искали — оступилась где-то, свернула себе шею, всем только легче... — горько рассмеявшись, Вероника уставилась на Юста. — Всегда любила историю. Никогда не думала, что сама ей стану...

-Кто... — тихо произнес маг. — Кто это был? Кто-то из кургана, что вы потревожили?

-Да если бы, — вздохнула Вероника. — Быть может, будь это какой-нибудь сонный Предок, из-под которого мы ненароком выдернули подушку, оно было бы сейчас и не так обидно. Нет, это оказался...местный. Ну, во всяком случае, последнюю сотню лет он торчал поблизости. Последнюю сотню из своих без малого восьми...

-Восьми? — маг не удержался от удивленного возгласа. — Не сочти за грубость, но...это более чем удивительно, что ты смогла совладать с Апостолом столь древним. Как тебе удалось...

-Первые два десятка лет — никак, конечно, — пожала плечами Вероника. — Старик Акиф не покидал своего убежища практически никогда, даже меня ему приволокли другие. Ему было не до того. Исследования, знаешь ли. Он искал бессмертия еще восемь сотен лет назад, но все, чего тогда достиг — переплавил себя в ту тварь. И все время после пытался найти форму посовершенней. Тщетно, конечно же, — она рассмеялась. — Его логово до потолка было завалено тем, что прислуга тащила со всех концов света. Сокровищница или большая свалка — тут уж как посмотреть...впрочем, я тогда смотреть не могла никак вообще. Он потерял кого-то из слуг, ему был нужен новый, вот и вся история. Двадцать лет я носила ему добычу, довольствуясь тем, что останется. Двадцать лет процесс проходило мое тело, и еще десять по капельке возвращался рассудок... — Вероника уставилась в потолок. — Это было худшим, наверное. Безмозглой тварью на чужой службе быть куда проще. А тогда я начинала понимать, что делаю. Но только это — остановиться, конечно, не могла...

Юст задержал взгляд на лице Апостола — та веселость, к которой он уже успел, признаться, привыкнуть, уступила место мрачному спокойствию, впрочем, без срывов в ту или иную сторону. Кажется, со своим прошлым Вероника уже примирилась — в том числе и с той частью, что от нее никак не зависела.

-Все тридцать лет меня пытались извести. Местные. Устраивали засады, ловушки, однажды пригласили слабенького мага. Кажется. Плохо помню. Плохо помню и это хорошо, — продолжила вампирша. — Так или иначе, еще лет пять ушло на то, чтобы разорвать связь.

-Почему он ничего не предпринял?

-Да он и не заметил, — фыркнула Вероника. — Ему, как и всегда, было не до того. Восемь сотен лет — ты можешь себе это представить? Он совсем выжил из ума, неделями и месяцами чах над своей коллекцией, перечитывал в сотый и тысячный раз какие-то древние труды, как машина. Их ему все волокли и волокли. И все остальное. Оружие, разнообразный магический инструментарий...и все тщетно, конечно же. Конечно, ему продолжали таскать и поживу — все, чтобы можно было дальше чахнуть в одиночестве. Что я уже давно получила доступ к его богатствам, он тоже не заметил. Ему было не до того... — Апостол рассмеялась. — Когда я нашла там подходящее оружие и попыталась вынести с собой, никакой реакции не последовало. Меня никто не уничтожил на месте, да что там — даже пальцем не тронул. Держу пари, он сам не знал, что у него есть такая штука... — красные глаза вновь взглянули на мага. — Он мог бы растереть меня в пыль одним взглядом, если бы вспомнил, как. Если бы вспомнил, что я еще существую. Но этого так и не случилось. Он не очнулся от своего сна даже когда я уже пришла за ним. Только когда уже было совсем поздно. Та...штука шансов не оставляет вовсе. Даже такому, как он. Знаешь, какие были его последние слова? "Я не могу умереть сейчас, я слишком занят!".

-Что нельзя поставить ему в вину, так это трудовую этику.

-Само собой, там я оставаться не могла. Почти сорок лет мною там пугали детей, — Апостол вздохнула. — Все они думали, что я — проклятье за то, что наши недоумки разрыли тот зиккурат. Они бы не успокоились. Ни за что. Да и я сама...нет, я не могла там оставаться. В начале этого века...ну, знаешь, когда я сама уже поняла, какой век на дворе и сколько длился тот кошмар — мне удалось вернуться домой. В мой первый дом. Представляешь, он уцелел. В виде руин, конечно, но и то хлеб, было что отстроить на их месте...по голодным глазам твоим вижу, что хочешь спросить о сокровищах — нет, не забыла я о них, не забыла. Одна ревизия этой свалки заняла почти год. Каких трудов мне стоило переправить все мало-мальски полезное домой, ты и представить себе не можешь. На это ушло еще года два. Попутно...что ж, можно, наверное, и так сказать...попутно приходилось осваиваться. К началу Первой мировой вышла на парочку относительно адекватных и не особо щепетильных личностей из вашего круга. Дальше было уже проще — то, что мне не могло принести никакой пользы, я не стеснялась продавать вашему брату направо и налево...

-А они, в свою очередь, помогли тебе во всем разобраться.

-Когда не пытались подставить тем или иным образом. Впрочем, это даже лучше сошло за урок...

И снова — молчание.

-Не задалась у нас с тобой жизнь, да?

-Немножко.

Смех — тихий, нервный, сотканный из накопившихся за долгое время горечи, боли и усталости — но почему-то сейчас играет он, как долгожданное лекарство, разглаживая черты лиц и заставляя пустоту отступить из глаз.

-Значит, ты занимаешься тем же делом, что и при жизни? — чувствуя, что ему постепенно становится легче, задал вопрос Юст.

-В точку. Только дверок теперь предо мной открыто чуть побольше. И с пустыми руками я уже почти никогда не возвращаюсь, — Вероника как-то странно посмотрела на мага. — Как сейчас вот, например...

-Боюсь, я не слишком понимаю, о чем речь.

-Да ладно тебе, Юст. Маг из такой старой и могучей семейки, да еще всегда такой вежливый...и его никто — кроме одного безумного садовода, конечно — не будет искать...

-Снова твои...шутки, — пожал плечами маг. — Ты же не думаешь, что я буду пугаться этого каждый раз?

-Нет, конечно, — Вероника неожиданно придвинулась к нему. — Надо будет после придумать что-нибудь поновее. Ты так мило дрожишь...как осиновый листочек. Здесь ведь холодно, да?

-Немного, — маг потер руки, несколько настороженно взглянув на нее. — Совсем позабыл о том, что ты этого и не чувствуешь.

-Что поделать, — Апостол пожала плечами. — Но я еще не настолько превратилась в ходячий антиквариат, чтобы вымереть успело все до капельки.

Юст удивленно моргнул — теперь она сидела уже совсем рядом с ним. Самым странным — и самым пугающим — было полное отсутствие того самого чувства, что порою подсказывало магу об опасности. Или же она...умела это заглушать?

-Не бойся, — ответила Апостол раньше, чем был задан вопрос. — Просто пытаюсь не дать тебе здесь околеть. Если ты, конечно, снова что-то не выкинешь...

Часть его сейчас вовсю била тревогу. Но та, что терзалась усталостью, была, похоже, куда как сильнее. И заставила его самому придвинуться поближе, позволив набросить на себя белые меха.

Странное чувство, очень странное. Он мог сказать, что стало немного теплее, но в то же самое время глубоко внутри разгорался озноб — не тот, что терзал его тогда, утром, а вызванный такой близостью ее неживого тела.

Вероника, кажется, тихо веселилась вовсю — вот она посмотрела на него, и среди затопившей глаза Апостола красноты стали видны два оранжевых пятнышка. Словно угольки, отчаянно пытающиеся разгореться посильнее.

-Знаешь, такие глаза прорастают далеко не сразу, — подавшись к магу, Вероника зашептала ему на ухо. — Но у меня было все необходимое, чтобы ускорить процесс. Конечно, со знающим свое дело магом я не потягаюсь, но ты сейчас так ослаб...

Странное чувство, очень странное. Почему нет страха? Почему он до сих пор не пробудил Метку и не сделал...что? Что-то, несомненно, очень важное.

Тепло и холод бились за его тело: тепло роскошных меховых одежд, в которые хотелось закутаться поплотнее — они так смешно щекотали лицо — и холод тела, к которому он зачем-то позволил себе прижаться, словно забыл...

Бесконечно холодные пальцы коснулись его лица — очень осторожно, словно боясь, что он сейчас встрепенется и выскочит в то же окно.

-Только не сражайся. Не стоит, — прошептала Апостол. — Подумай сам...

Он застыл, ощущая, как колотится сердце. Застыл, перебирая слой за слоем все, из чего состояла Метка. Он не мог себе позволить ввязываться в это — будь оно истиной или очередной игрой.

-...это будет быстро. Не обещаю, что приятно, правда, но быстро — можешь получить мои гарантии, — продолжала шептать она. — Знай, я никому еще не предлагала этого. Пройдет время и ты обретешь такую силу, что сможешь обращать в пыль десяток таких, как твой Бенедикт одним мановением мизинца...а еще...

Хлопок двери заглушил все остальные слова.

-Э...

Это было все, что успел вымолвить маг — удивленная вампирша не успела и того. В следующую секунду на их головы обрушилась вся вода, что мог вместить небольшой стеклянный графин.

-Даже не знаю, от кого из вас меня больше тошнит, — выдохнула Эльза, переступая через порог. — Вы...вы это серьезно сейчас говорили? — рука с сосудом угрожающе поднялась. — Вы...

-Уж и поиграть нельзя, — отодвинувшись в сторону двери, произнесла Апостол. — Серьезно? Ну, в каком-то смысле серьезно...процентов на пятнадцать из ста. Да будь я серьезна и на всю сотню, он бы все равно сам не согласился. С его-то великими целями.

-А про тебя я даже говорить ничего не стану, — теперь гневный взгляд достался магу. — Я с самого начала вашего разговора чувствовала, что...

-С самого начала? — Юст и Вероника почти синхронно сощурились.

-Ну а что? — вскинулась Эльза. — Да, я стояла у дверей. Вы тут так мило беседовали, что еще пара минут, и я бы пополам треснула...

-А знаешь, почему ты так остро реагируешь на подобные шутки?

Поезд, казалось, увеличил свою скорость — покачивание вагона стало чуть заметнее.

-И почему же?

Голова мага, на которую пришлась добрая половина графина, уже успела просохнуть — но во взгляде его до сих пор оставалась едва заметная доля удивления, которое родилось там при внезапном появлении Эльзы.

-Потому что вы никогда и никому не доверяете, — наставительным тоном произнесла вампирша. — Только себе. Хорошо, если себе.

-Все равно, шутки у вас глупые, — проговорила Эльза. — Я могу...я могу ведь говорить по-немецки? Вам не сложно...

-Ни капельки, — успокоила ее Вероника. — Только вот отвечать на нем же мне запретили. Это оскорбляет чувствительный слух нашей несчастной принцессы.

Юст мрачно посмотрел на Апостола. Эльза с трудом удержалась от смеха, но когда заговорила вновь, голос ее уже был серьезен до предела.

-Значит, от нас прячут не только магов. Чего еще я не знаю? — она уставилась на Веронику. — Вот вы. Вы...

-Мертвый Апостол, — ответил Юст вместо Вероники. — Это...

-...чрезвычайно напыщенный по мнению некоторых, но зато красиво звучащий термин, — весело подхватила вампирша. — Во всяком случае, мне нравится.

-Я думала, вы и правда собирались...напасть, — после минутного молчания произнесла Эльза. — Нельзя же так!

-Если бы я собиралась, я бы уж точно не болтала, — успокаивающе ответила Вероника. — Не волнуйся, меня пригласили вовсе не для того. Совсем не для того. Хотя это не значит, что мне ни единой секунды не хотелось попробовать по пути взять и забрать что-нибудь интересное домой. Или кого-нибудь, — она легонько похлопала мага по плечу, чуть не сбив того с сиденья. — Ой, прости. Забыла, что тебя все еще немного...шатает. Хотя, конечно, вид у тебя получше, чем утром, в ванне...

-В ванне? — нахмурилась Эльза.

-О, ты не знаешь, как он был горяч этим утром. Градусов сорок, — рассмеявшись, Апостол вскинула руки. — Хорошо, хорошо. Сейчас я стану сама серьезность, а то, боюсь, до конца поездки от меня один пепел останется. Кстати говоря...долго ли нам еще...

-Часа два, может, три, — пробормотала Эльза. — А как вы...как вы достали для нас билеты? Тоже...магия?

-Нет, что ты. Только проникновенный взгляд моих добрых и честных глаз. За магией тебе все-таки не ко мне, хотя...тут по обстоятельствам. Юст, а ты чего молчишь?

Маг пробурчал что-то маловразумительное, не открывая глаз. Принимать участие в дальнейшем разговоре ему откровенно не хотелось — хотелось только окунуться в сон, который, казалось, был уже на расстоянии вытянутой руки. Во сне, хочется верить, никто не будет поливать его ледяной водой и делать предложений, от которых берет оторопь.

-Юст, — теперь к нему обратилась уже и Эльза. — Я...прости, что я подслушала ваш разговор, но я хотела спросить...

-О чем именно? — чуть встрепенулся маг.

-Тот толстяк, Хит или как там его...он рассказал мне немного о магах.

-Боюсь даже представить, что именно, — Юст не без раздражения открыл глаза. — В чем заключается твой вопрос?

-Это правда...об...Истоке? — голос Эльзы постепенно креп. — Который вы все так давно ищете?

-Да, — кивнул маг. — Ты хотела спросить что-то еще?

-Он сказал, что ради него...ради себя...вы готовы убить кого угодно, — уже окончательно оправившимся голосом произнесла Эльза. — Я не могу это просто принять, как данность. Вы же должны...

-Мы ничего не должны людям, — отрезал Юст. — И никогда не были.

-Да как вы можете так говорить? Чего бы вы достигли без людей? Без прогресса, в конце концов?

-Без того, что вы так называете, наше искусство бы не оказалось в столь плачевном состоянии, — последовал немедленный ответ. — Прогресс же вам только мнится. Круговорот не есть продвижение, я уже говорил тебе когда-то. Считанные единицы из людей действительно двигались вперед.

-Я просто хочу знать — ты не отрицаешь того, что говорил мне этот тип? Что такие как вы готовы погубить кого угодно...погубить всех, если понадобится, ради самих себя?

-Мы просто честны.

-Что? — воскликнула она, вскочив со своего места.

-Ты человек. Выросла среди людей. Посмотри же вокруг, — монотонно произнес Юст. — Вы способны, не моргнув и глазом, начать кровавую бойню, в которую будет втянуто полмира и лишиться чувств, стоит только ложке чересчур громко ударить о стакан. Косой взгляд для вас уже повод для драки, а поймаешь одного из вас на лжи — вы только улыбнетесь и пойдете дальше. Вы верите в доброго Бога как в непреложное правило этого мира, но в то же время он вам неинтересен. Пустышки, давно уже утратившие свои души, и так — век за веком...

-Ты...

-Среди нас, как и среди людей, могут быть существа мерзкие, могут быть преступники, что готовы убить ради себя десяток, сотню, может даже тысячу других, — продолжал маг. — Но миллионами убивают лишь те, кто искренне верят в то, что они есть добро. Гильотину тоже сочинили из гуманизма, а не из желания проливать кровь. Это — худшие из нас. Все эти незваные мессии, доморощенные спасители...они скорее перевернут мир кверху дном, чем мы, они скорее окажутся в числе тех, кто нарушит наши законы — и потому наше общество стремится уничтожить их раньше, чем они подвергнут его угрозе. Мы не скрываем хотя бы от самих себя, что трудимся единственно себя ради. Мы каждый день пребываем на грани смерти — и нам лучше знать, что вокруг такие же...плохие, как и ты сам, чем зазря обманываться. Теперь ты понимаешь?

-И чем ты тогда лучше этого Бенедикта? Того, что меня пытал? Если судить по твоим недавним словам, твоя семья собиралась его использовать точно так же, как его сейчас использует кто-то другой! Вы собирались погубить их так же, как он теперь истребляет вас! Чем ты лучше?

-Лучше? — холодно улыбнулся маг. — Я хотя бы не начинаю драки, не выяснив все обстоятельства дела. Достойный называться магом на его месте вначале оказал бы помощь своей дочери, а потом бы спокойно попытался разобраться в происшедшем. Не кинулся бы с криком на того, кто оказался ближе всех и не инициировал бы вызова на поединок, в котором заведомо не имел никаких шансов.

-А ты бы сам мог быть так спокоен? Если бы ты был на его месте?

-Не вижу никаких причин быть обратному, — пожал плечами маг. — Первым делом всегда следует разобраться в ситуации. Как всегда разумно говорил один из знакомых нашей семьи, начать убивать никогда не поздно...

Словно в ответ на эти слова оконное стекло треснуло, с оглушительным звоном выплеснувшись внутрь. То, что его высадило, оказалось внутри купе едва ли не быстрее снега и ветра.

Названия тому, что ворвалось в поезд, определенно не существовало. Это напоминало человеческое тело, с которого была содрана кожа — на замену ей пришла мутная черная пленка, пузырящаяся грязно-серыми соцветиями. Перекрученные блестящие мышцы, осколки костей, торчащие наружу и придававшие твари сходство с рассерженным дикобразом, четыре уродливых огромных крыла наподобие стрекозиных, что с противным хрустом переломились, не успев толком сложиться, когда существо полезло внутрь.

Эльза в ужасе отшатнулась: то, что когда-то было человеческим лицом — теперь же почерневшая маска с вываливающимися из беззубого рта темно-зелеными стеблями — было ей знакомо. Эта мысль была отчего-то вполне спокойной — неужели она, наконец, начала привыкать к аду, что разверзся вокруг нее? — спокойной, почти меланхоличной: тварь имела лицо того офицера полиции, что когда-то вел ее допрос.

-Чем я лучше? — с холодной яростью произнес Юст, неизвестно когда успевший оказаться рядом с ней. — Я не создаю подобного.

Тварь, развалившись на подоконнике, потянулась вперед — маслянисто-черные пятна, в которые были превращены глаза бывшего человеческого существа, видеть, очевидно, уже ничего не могли, но стягивающий горло растительный обруч с тошнотворно-желтушными цветками мерцал вовсю, словно подсказывая, где были настоящие — новые — органы зрения.

-Беги, — не отрывая взгляда от существа, бросил Юст. — Мы найдем тебя, когда все кончится.

Хлопок закрывшихся за Эльзой дверей словно стал сигналом твари прозреть окончательно — оттолкнувшись от подоконника теми уродливыми, перекрученными пародиями на ноги, что имела, она кинулась на мага, широко раскинув передние конечности: уродливые пеньки пальцев и костяные иглы, что из них торчали были нацелены ему прямиком в лицо.

Обращение к Метке за нужными чарами заняло всего несколько секунд, но он знал, что не успеет — усталость брала свое. Он не мог успеть. Просто не мог.

И потому очень удивился тому мгновению, в которое осознал, что все еще жив — и что даже не заметил, как существо оказалось рассечено надвое.

Апостол, что заслонила мага, держала в руках нечто, похожее на меч. Во всяком случае, у этого нечто была изысканно украшенная рукоять, но все прочее вызывало такую боль в глазах, что смотреть на это не было решительно никакой возможности. Боль в Цепях была ничуть не меньше. Боль, которую вызывала эта ослепительная алая полоса, раскаленная до такой степени, что казалась тонким стержнем, в котором плескался жидкий огонь. Вот, значит, что она хранила в том...

-Ты бы так близко не стоял, Юст, — изменившимся почти до неузнаваемости голосом прохрипела вампирша. — А то и тебя зацепит...

Руки Апостола окутывал алый туман — и он полз все выше и выше. Дымящиеся останки твари, что оказались разбросаны по сиденьям, таяли на глазах, словно пожираемые незримым пламенем.

В горле у Юста пересохло, на глаза навалилась тяжесть. Откуда-то из глубины поднималась такая злость, такое бешенство, какого маг еще никогда не ведал — и оно было готово прорваться в любой момент.

-Что...что это... — выдохнул он, схватившись за дверной косяк.

-Когда-то это посвятили Аресу, — не оборачиваясь, зашипела Вероника. — А когда-то откопала я. В семидесятых задержалась в Штатах, подкинула идею одному типу, что кино сочинял. У каждого порядочного злодея должен быть такой, — обернувшись, она шагнула в сторону Юста. — Ну и что мы стоим? Бегом!

Просить дважды мага было не нужно — он выломился в коридор с такой скоростью, что в эти несколько секунд мог бы потягаться и со своей сопровождающей. Еще пара мгновений ушла на лихорадочный выбор направления — за них-то Вероника и обогнала его, одним коротким замахом своего жутковатого клинка превратив дверь соседнего вагона в два оплавленных по краям куска металла.

-Шевелись!

Вряд ли Юст мог сказать, что нуждался сейчас в дополнительных советах: бросившись следом за Апостолом, он старался преуспеть лишь в одном — не упасть где-нибудь по пути и не отстать. Что-то подсказывало магу, что эта, новая Вероника, которую разбудил обнаженный меч, будет далеко не так добра и терпелива.

По вагону, в котором они оказались, тянулся мерзкий запах — даже хуже того, что ознаменовал прибытие тварей Бенедикта тогда, в часовой мастерской. Из-за дверей слышались крики — затихали они столь быстро, что гадать о причинах было совершенно не нужным делом. Вот три крепких на вид двери, как по команде, вылетели наружу одна за другой, а по ним выбрались, распрямляясь на ходу, существа, которые перевернули все ранние представления мага о безумии Кальдервуда.

Общим у наступавших на них ходячих воплощений уродства, казалось, было лишь одно — все они, похоже, создавались в страшной спешке. Сквозь обширные порезы в телах виднелись перекрученные, залитые чернильного цвета соком, внутренности, раздутые губы дрожали, разорванные рты плевались черной жижей. Уродливые горбы, заляпанные кровью и каким-то гадким растительным соком, выставляли напоказ обрывки крыльев — твари, похоже, избавлялись от них сразу, как проникали в вагон. Пред собой уродцы волной гнали нестерпимое зловоние — первая же мысль мага потянулась к Метке, а первые же слова отвели ворвавшийся внутрь ветер в противоположную сторону: просто ради того, чтобы голова могла хоть как-то соображать. Сделать большего Юст не успел — все трое кинулись в атаку. Все трое столкнулись с Апостолом.

Облако грязно-красного тумана, что охватило Веронику уже с головой, играючи ушло от ударов лезвий из кусков кости, что торчали из почерневших культей. Алая полоса блокировала грубый выпад, оставив первую же тварь вовсе без рук, и, не сбавляя скорости, разорвала разбухшую голову. На стены брызнула почерневшая кровь и пена. Истекающая чернильной жижей и рваными жирными лепестками пасть второго существа издала хриплый, надрывный вой, а обросшие лианами руки пустили побеги вперед, пытаясь сбить противника с ног и оплести. Красное облако ушло в сторону, раскаленное лезвие проткнуло изуродованное тело, словно булавка кусочек тонкой тряпицы, тут же перейдя на последнюю цель — и развалив ту пополам. О передышке нечего было и думать — едва дорога стала чиста, маг бросился за Апостолом следом, искренне надеясь, что это все, что осталось в рукаве Кальдервуда.

Уже следующий вагон показал, как сильно он заблуждался.

Кажется, в этом месте пассажиры принимали пищу — во всяком случае, останки обеденных столов о том говорили весьма красноречиво. Теперь в этих стенах, под пронизывающим все ледяным ветром из разбитых окон, шел уже совсем иной пир — маг был готов отдать сейчас что угодно, лишь бы не видеть всех его деталей.

Пол сплошь покрывал разрастающийся уже и на стены ковер изо мха и жирных черных цветков, что все увеличивались в размерах — источником заразы служило то, что некогда было человеческим телом, а теперь стояло, протянув руки-ветви к потолку и впившись корнями в пол. Еще четыре твари, обходя вагон вдоль стен, приканчивали последних пассажиров — тела, которых они касались, начинали стремительно чернеть, разлагаясь и растекаясь по мшистому покрывалу густым, словно нефть, слоем. Людей уже давно не осталось — только исступленно визжащие от боли кровавые ошметки. Пассажиры корчились на темном ковре, распадаясь, размокая, словно бумага. От одних только звуков, с которыми мох принимал свое угощение, можно было сойти с ума — под этот кошмарный треск и хлюпанье наружу он выплевывал все больше и больше черных цветков...

Юст отшатнулся назад. Это не походило на то, что Бенедикт применял раньше — здесь не было того разнообразия хищной флоры, что была выпущена в часовой мастерской. Нет, бойню здесь творило лишь одно-единственное растение, вероятно, самое гадкое из всех, что имелось в арсенале Кальдервуда. Своего рода козырная карта — такую никогда не оставят валяться без присмотра, о нет. Нечто подобное будут носить с собой, чтобы использовать в самый последний момент.

В вагон-ресторан с хриплым рыком ворвалось нечто, слишком быстрое для человеческого глаза. Апостол — нет, просто невесомый красный туман — в мгновение ока очутилась рядом с ближайшей тварью, отточенными движениями обрубив руки и превратив тело в пузырящееся гнилое месиво. Юст почувствовал, как внутри зашевелилось нечто, похожее на облегчение: пока Вероника — нет, пока этот чудесный клинок — на его стороне, опасаться, похоже, почти нечего. Последняя, жалкая в своем безумии, атака Бенедикта будет без труда отбита, и они...

Оставшиеся твари, казалось, уловили мельчайшие его мысли. Два существа, словно соревнующиеся в уродстве друг с другом, пустились бежать вдоль стен, а третья тварь, чье тело стало стремительно набухать, кинулась наперерез алому облаку, раскинув руки. Алая полоса устремилась к цели...

Оглушительный хлопок на добрых полминуты лишил мага слуха, но ему хватало и того, что он сейчас видел, чтобы вновь ощутить, насколько же они на деле уязвимы. Пожертвовав одним из своих уродцев, Бенедикт добился желанной цели — взрыв не только выбил меч из рук вампирши, но и отшвырнул ее через добрую половину вагона, бросив аккурат на хищный мох и поляну из черных цветков.

Казалось, те почуяли что-то знакомое — жирные лепестки затрепетали, и уродливые соцветия отхаркнули облачка угольно-черного пара, что обвил тело вампирши. Юст застыл, будучи не в силах поверить в то, что видели глаза: какой-то жалкий дымок начисто парализовал Апостола, не давая сорваться с места — лишь ужасающе медленно сдирать со своего тела наползающий на него сплошной массой слой мха. Последние две твари, вскинув костяные лезвия в уродливой пародии на салют, кинулись на Веронику, намереваясь разрубить на куски...

Приказав себе забыть об усталости и запретив даже думать о боли, Юст отыскал взглядом меч — алая полоса, оставшись без направляющей ее руки, стремительно угасала, но все еще не давала мху подобраться к себе. Сцедив с Метки простейшее обращение к ветру, маг влил в него все силы, что успел скопить за прошедшие часы...

Рявкнули в унисон два пистолета — разрядив их в лица тварям, Вероника в очередной раз рванулась вверх и в сторону изо всех своих сил. Направленный на меч поток сдвинул грозное оружие лишь на пару дюймов — но этого было достаточно Апостолу, чтобы вновь коснуться рукояти.

-Прочь! — рявкнула Вероника.

Отскочить назад, захлопывая дверь, он успел в последний момент. Упав на пол, маг сжал зубы и закатил глаза — нечто, сейчас выпущенное на волю кошмарным клинком, породило в Цепях такой отзыв, что странно, как они не сгорели вместе со всем его телом.

Боль отхлынула так же стремительно, как и явилась — заставив себя подняться на ноги, Юст распахнул дверь. И не узнал вагона-ресторана уже во второй раз за эти несколько бесконечно длинных минут.

Стены и пол были сплошь покрыты толстым слоем копоти, с потолка сыпались, рождая чудовищную вонь, хлопья пепла. От тварей Бенедикта — равно как и от всего остального, что наполняло вагон, не осталось и следа.

Из клубов дыма и гари вышла Вероника — костюм ее был перемазан сажей, лицо стало еще бледнее, чем раньше, но ран на теле Апостола не наблюдалось: по всей видимости, она уже успела повернуть свое время вспять. Алый меч коснулся пола острием, тут же породив мерзкий, тяжелый запах окалины.

-Ты...ты цела? — хрипло произнес Юст, переступая через порог — исходивший от пола жар ощущался даже сквозь обувь.

-Всего лишь работа с овощами, — фыркнула вампирша. — Если это все, на что его...

Оглушительный свист, начисто перекрывший голос Апостола, меньше чем за секунду перелился в ничуть не менее оглушительный грохот. Со звуком, который не способна была бы породить, наверное, тысяча пулеметных очередей — маг обязательно бы использовал их для сравнения, если бы слышал хоть раз — десятки, если не сотни крохотных, остро заточенных камушков пробили крышу вагона и обрушились на тело Апостола, превращая его в кровоточащее решето.

Вероника была быстра, но все же не настолько. Град камней усилился, распластав ее тело по черному от гари полу — финальным аккордом стали несколько продолговатых каменных спиц, что прикололи руки и ноги Апостола к вагону, распяв ее, как редкое насекомое под стеклом. Пылающий алым светом меч покатился к ближайшей стене.

Юст отшатнулся назад, чувствуя, как нарастает тошнота и озноб. То, что спускалось сейчас вниз сквозь проделанную в крыше дыру, было исполнено такой силы и такого желания нести смерть, что маг послабее, наверное, уже забился бы в истерике, будучи не в силах совладать с этим чувством. Картинка перед глазами начала размываться, словно он смотрел сквозь мутную воду — пропустив краткую волну по Цепям и отогнав морок, маг отступил чуть назад, к дверям.

Теперь он видел это воочию. Лучше бы, наверное, не видел.

То, что сошло вниз, замерев в полуметре над подрагивающим телом Апостола, имело рост до смешного крохотный — даже ребенок лет пяти оказался бы выше существа на целую голову. Землистого цвета лицо большей частью было укрыто за спутавшейся, почерневшей от грязи бородой, маленькие зеленые глазки пылали от бешенства. Одежда карлика представляла собой какие-то вонючие тряпки, кое-как сшитые дратвой, сплошь увешанные камнями самых разнообразных форм и видов — те держались на веревках, крючках, кусках волос и даже чьих-то хвостах. Гипертрофированные, словно разбухшие, ступни смешно болтались в воздухе.

-Agus anseo ta me! — невероятно мощным для такого тщедушного тельца голосом пророкотало существо, склонив свою маленькую головку в издевательском поклоне. — Reidh-reidh go bas, rud bocht? (1)

Еще не успело потонуть эхо последнего слова, как коротышка уже звонко хлопнул в ладоши, рявкнув сжатую до предела лирику: десятки камней, сорвавшись со своих мест, устремились к магу.

Страха тот не ощутил — отразить такую угрозу было парой пустяков, даже отравленная колючка Бенедикта была опаснее. Почти небрежно он взмахнул рукой, подчиняя себе поток ветра...

...и с ужасом обнаружил, что ветер его не слушается. В последнюю секунду упав на закопченный пол, он позволил граду камней просвистеть над головой, изрешетив дверь в вагон-ресторан. Уродливый малявка захохотал таким басом, что от него задрожали бы стекла, если бы их вагон не лишился еще раньше.

-Amaideach, draiodoir amaideach (2)...

Юст поднял голову, ошалело глянув на забавляющегося коротышку.

-Bas tu! (3)

Еще один хлопок маленьких ладоней. Еще один залп сорвавшимися с грязных одежд камнями, грозящий стать уже фатальным.

Хрипло прокричав что-то слабо разборчивое и вряд ли цензурное, Апостол рванулась вверх, оставляя на каменных спицах куски плоти с лоскутами кожи вперемешку. Навалившись на карлика сзади и прижав к земле, Вероника добилась хотя бы одного — и этот град камней разминулся с магом, дав тому время подняться и прийти в себя в достаточной мере, чтобы зарыться мыслями в Метку.

Судьба малявки, казалось, уже предрешена: Вероника ухватила карлика за голову, намереваясь отделить ту от хлипкого тельца. Намерение так и осталось нереализованным — плюнув ей в лицо настоящей кашей из слов, уродец согнул указательный палец — вампиршу оторвало от него, впечатав в потолок, а затем уронив на пол.

-Na bac liom, — наставительно произнес малявка, сгибая и разгибая палец — Апостола продолжало бросать вверх-вниз, пока, наконец, не зашвырнуло в самый дальний угол вагона. — Сailin marbh dur (4).

Нужные чары, наконец, нашлись — но выпустить их в мир маг так и не успел. Повернувшись к нему своим отвратительным лицом, карлик с хрустом размял руки и вновь что-то каркнул.

Фигуру малявки окутало нечто зыбкое, едва заметное — это напоминало светло-серую пленку, что коротышка, казалось, вынимал из собственной тени, разматывая, словно кусок материи и набрасывая на себя. Черты его расплывались и текли, тело стремительно разбухало, наливаясь мощью — лишь голова пока что не спешила за ним, оставаясь все тем же прыщом на фоне остальной фигуры, которая заполучила сейчас вполне нормальный человеческий рост.

Вероника снова была в деле. Выпустив в бывшего уже коротышку все, что было в невесть когда заряженном пистолете — пули растущее на глазах тело отбило в их пославшего одним движением пальца, сказав при том лишь два коротких слова — вампирша кинулась вкруг вагона, стремясь быстрее подхватить с пола драгоценный меч.

-Юст! — долетел до мага ее искаженный голос. — Что это за дрянь?

Схватившись за ближайшую стенку, маг бросил очередной взгляд на существо — лохмотья его уже трещали по швам. До завершения превращения у него было лишь несколько секунд — несколько секунд на то, чтобы понять, с чем же они имеют дело. Без этого...

Нет. Нет. Это не может кончиться так!

Успокоиться, прежде всего — успокоиться. У него еще целых секунд пять в запасе.

-Задержи его! Как хочешь, но задержи! — потратил добрую их часть маг. — Я думаю, думаю!

Вероника коснулась меча — тот словно сам скользнул ей в руку. Тварь — голова ее была почти не видна за массивными теперь плечами — моментально почувствовала угрозу, обернувшись к атакующему Апостолу.

Три коротких слова сорвали с Вероники покрывало из алого тумана, еще одно — откинуло назад.

Юст приказал себе не видеть этого. Он должен был найти. Он должен был понять.

В мгновение ока очутившись рядом, тварь занесла для удара пудовый уже кулак — и, играючи остановив поднявшуюся для защиты руку Апостола, под чудовищный хруст проломила вампирше грудь, буквально пригвождая к стене. Хлестнула кровь.

Оно говорило на чем-то, отдаленно напоминавшем ирландский — да и то чудовищно изуродованный. Повелевало ветром, как не был способен ни один маг — только тот, кому даровала такие силы сама природа. Было крохотного роста, но способно было расти, вытягивая из своей тени...

Озарение прокололо мозг мага раскаленным шилом.

Алая полоса отсекла существу руку по плечо — тело отхлынуло назад, отпуская добычу. Два слова, всего два — кем же надо быть, чтобы творить магию настолько живо и вовсе не уставать — вытряхнули из обрубка облачко пыли и каменной крошки: не прошло и полминуты, как тварь уже щеголяла новой конечностью — кажется, даже еще более огромной, чем былая.

Тени.

Вероника сползла вниз по стене — чудовищные раны, покрывавшие тело Апостола, исчезали без следа, но уже заметно медленнее, чем раньше.

Тени. Тени великанов...

-Юст! — прохрипела, поднимаясь на ноги, вампирша — верный клинок нащупала она будто бы вслепую. — Юст...если мы...если...

-Спригган, — глухо произнес маг, с ужасом ощущая, как вместе с осознанием закрадывается дрожь в его собственный голос. — Телохранители фей.

Маленькая голова вновь рассмеялась раскатистым басом. Огромные руки вновь набросили на тело зыбкое серое покрывало.

-Дьявол, очень полезно! — рявкнула вампирша, вновь предприняв попытку перейти в наступление.

И вновь тщетную — в этот раз ее атаки отбивал детина, чей рост перемахнул уже через два метра: останавливаться на достигнутом тварь явно не собиралась.

Юста колотил озноб. Мысли грозили разорвать череп и выскочить наружу. Обращения к стихиям тварь отобьет без труда, даром, что повелевает ветрами так, как не снилось никому из магов. Грубая сила, пусть даже подкрепленная таким чудовищным оружием, как клинок Вероники, была, похоже, также бесполезна — во всяком случае, пока не найдено слабое место. Слабое...на секунду промелькнувшая мысль вывернуть наизнанку свою одежду почти заставила мага рассмеяться — пытаться его подчинить никто и не думал. Только убить. Нужно было что-то более тонкое, что-то...

Забравшись в Метку так глубоко, как только мог, он перебирал и отсеивал десятки вариантов за считанные секунды, пока какая-то другая часть разума меланхолично отсчитывала время, оставшееся до их неизбежной гибели.

Вначале оно растет вдвое. Потом вчетверо. Потом становится больше уже в восемь раз — и на том, конечно же, не заканчивает расти...

-Задержи его, я думаю! — крикнул маг. — Я уже почти нашел!

-А я уже почти... — увернувшись от очередного удара лишь чудом, Вероника снова кинулась в атаку — глупую, безнадежную, но все же способную отвлечь сприггана от мага.

-Не позволяй ему расти! — выдохнул Юст. — Еще два-три оборота — и он нас просто раздавит! Просто возьмет этот поезд и швырнет его...

Это было сродни удару. Ни одно заклятье, что он когда-либо вынужден был испытать на себе, не причиняло ему такой боли, не вызывало такого ужаса, погружая в жар и обливая холодом за один раз, как сейчас сделали его собственные слова.

Просто возьмет этот поезд...

Ноги мага подкосились. Чувствуя каждый удар своего взбесившегося сердца, он рухнул на колени, объятый страхом, какого никогда прежде не знал.

...просто возьмет...

...этот поезд...

-Юст! Да что с тобой?

Он поднял глаза на Веронику — глаза, опустевшие от страха.

-Это он, — пролепетал Юст, едва шевеля пересохшими губами. — Это он. Тот, кто убил моих родителей.

10. Ко всем чертям

I fall to my knees, I await my death

A fallen warrior, hear my last breath

I fought so fierce, I fought with pride

Now I am just another who died...

(Cruachan — The Morrigan's Call).

Страх. Страх лишал возможности двигаться и даже мыслить. Страх переполнял его изнутри и давал о себе знать предательской дрожью в пальцах, что должны были плести чары без колебаний и лихорадкой, что охватила разум, который должен был оставаться спокоен и холоден.

Он представлял себе эту картину раз за разом с того самого дня, как бежал из мастерской, с тех самых минут, как позади остался темный лес, где его лишь чудом миновала смерть. Снова и снова он гадал, чем же воспользовался Бенедикт, чтобы свершить свое гнусное дело, к чьей помощи прибегнул — каждый раз варианты, которые подкидывал ему разум, были все безумнее и безумнее. Теперь он знал ответ.

Легче от того ничуть не было.

Клинок Апостола плясал, пытаясь достать цель хотя бы раз — ведь и раза бы хватило, чтобы пустить по ней свое незримое пламя. Цель казалась неуязвимой. Скорость Вероники, которую сейчас подпитывал меч, выходила за грань человеческого понимания, но двигавшийся вместе с ветром спригган все равно был быстрее — и не забывал развивать свое преимущество в те секунды форы, что ему доставались. Вампирша, подгоняемая чистейшим бешенством, ни на миг не прекращала наступления, делая выпады с казавшейся невозможной быстротой и изяществом. Тварь, чье огромное тело мелькало вокруг Апостола с такой легкостью, словно вовсе не имело веса, использовала для защиты лишь какой-то грубый каменный шип, напоминавший остро заточенное ребро — одного соприкосновения с алой полосой было бы достаточно, чтобы раскрошить его в пыль, вот только чудовищный клинок никак не мог его коснуться.

Юст следил за ходом боя пустым от страха взглядом, кажется, даже забыв, как моргать. Тело словно разбил паралич — вновь и вновь он пытался сдвинуться с места, но даже мысль о том, чтобы вступить в сражение тут же истлевала и осыпалась, стоило ей только возникнуть. Единственное, о чем он, пусть и против своей воли, мог сейчас мыслить — полная, абсолютная невозможность сопротивляться, хоть как-то напоминать о своем существовании. Пред ним было то, что убило отца, убило мать. Как он вообще мог даже думать о том, чтобы...

Раскаленное лезвие вновь и вновь тщетно вспарывало горячий воздух. Укол в горло — промах, попытка достать плечо — неудача, выпад в голову крошит лишь камень, что возник пред лицом сприггана за миг до касания. Красивый ответный выпад в торс, чересчур широкий ответный замах Апостола...

Острое каменное "ребро" нырнуло Веронике в живот и тут же метнулось назад. От раны быстро не осталось следов — время вампирши снова было принуждено течь вспять — но выигрывая отдельные маленькие сражения, она была обречена проиграть войну. Ее тело быстро покрывалось ранами — уже очень скоро силы Апостола иссякнут вконец, и они начнут оставаться там, где им положено быть. Смерть от истощения была неизбежна, мало того — тварь уже приспособилась к ее технике боя, уходя от ударов все проще, все изящнее. Бормотание сприггана не прекращалось ни на секунду — каждое его движение, каждый обманный маневр или выпад сопровождала пружина из слов, что распрямлялась в мгновенно срабатывающие чары. Похоже, он был способен черпать силы из самого воздуха — и ежесекундно подстегивал себя новыми и новыми заклятьями. Очередная атака в живот смяла в теле Апостола, наверное, с десяток ребер. Вероника пошатнулась — и тут же была наказана за слабость стремительным выпадом, прошившим ей горло. Довершить дело и отделить голову от тела сприггану не удалось: алый всполох грозил оставить без головы его самого, вынудив вновь отступить. Тварь раскатисто засмеялась — рана Вероники в этот раз удержалась на теле на добрых полминуты.

Юст никак не мог оторвать от них взгляда. Вот как, наверное, выглядело отчаяние. Что он мог здесь поделать, если бессилен оказался даже Мертвый Апостол? Только стоять и смотреть, как умирает его последняя надежда, только...

Бой сместился в сторону мага — оказавшись чуть ближе к Апостолу, он снова почувствовал ту самую злость, то самую почти первобытную ярость, от которой спешно отгородился еще тогда, в самом начале этого кошмара. Ненависть ко всему, что видят глаза, переполняла его и заставляла дрожать руки...руки...

Почти с удивлением он понял, что способен сдвинуться с места. Мысли и не думали проясняться, становясь в строгую очередь, но теперь на место страха пришло нечто другое — бешенство. В этот раз он не стал противиться, не стал возводить заслоны. Позволив тому, что изливалось из алого клинка, что привело в неистовство Апостола и ее противника, скользнуть и в него самого, он почувствовал расходящийся по телу жар. Боль в Цепях стала отчего-то даже приятной. Уставший держать оборону разум, подхлестнутый дьявольским оружием, взял все то, что терзало мага так мучительно долго — и принялся стремительно переваривать. Обращая в силу.

Лица отца и матери, которых он больше никогда не увидит. Родной дом, из которого его вынудили бежать. Крики Вайолы, надевшей те перчатки...

Нет. Нет. Совсем не ее.

Ее ошибка. Ее вина. Больше — никто. Больше — никто. Может сгинуть. Может...

Нет. Нет. Еще не близко. Еще не...

Лицо Бенедикта. Его голос. Его глаза.

Вот оно. То, что он должен запомнить. То, что он должен ненавидеть.

То, что он изотрет в прах. Как и его жалкую тварь.

Неведомо как уцелевшая среди хаоса мысль — такая ровная, такая прямая и спокойная — шепнула ему, что, наверное, клинок, пусть и умел дарить лишь ярость, для каждого она была своя. И для него у меча была припасена, как оказалось, крайняя степень холодного, исступленного бешенства, за которым лежало только безумие — но оставаться тут, на краю, оказалось вполне достаточно, чтобы, наконец, совладать с собой, как бы смешно это и не звучало.

Страх его черпал силу в двух вещах. Он, наконец, встретился с тем, что было повинно в смерти отца и матери — и, пусть даже оно повергло их не в прямом бою, одного осознания хватило, чтобы тело и разум мага разбил паралич. Была и вторая причина — он не был готов к этому бою. Он не планировал, он не строил обороны. Он был устал, разбит и расслаблен — и если бы не Вероника, он бы ни за что не дожил даже до встречи со спригганом.

Меч поразил обе цели. Обратил его горечь и боль в чистейшую ярость — и дал ей сжечь без остатка все, что продолжало держать его на месте. Он не был готов — и что с того? Он уже знал, что должен отыскать.

Спокойно, почти неспешно, Юст вновь нырнул в самую глубь Метки. Расправив плечи и свыкнувшись с ломотой в руках — в каждом пальце — шагнул вперед, не проронив ни единого слова. Слова были не нужны. Ненависть говорила за него.

Тварь словно почувствовала его пробуждение. До этого мига она не сомневалась, что победит, и лишь сейчас поняла, что чаша весов едва заметно, но все же качнулась. Вероника снова кинулась в безнадежную атаку — спригган рявкнул уже до боли знакомые строфы, откидывая ее назад, к стене. Готовый покончить с затянувшейся игрой прямо сейчас, он резко повернулся к магу, чьи губы уже закончили едва слышно шептать и теперь растянулись в кривой ухмылке.

Чары спущены.

На одно бесконечно долгое мгновение воцарилась тишина — поняв же, что последняя отчаянная попытка жертвы не принесла той никаких плодов, спригган, оглушительно захохотав, сплел уже свое заклятье, и выкрикнул...

...совершенно не то, что хотел.

Если бы это было возможно, улыбка Юста стала бы еще злее.

Тварь вновь каркнула знакомую лирику — ошибки быть просто не могло, и тем не менее каждое слово, что сошло с крохотных, иссушенных временем губ, было ошибкой само по себе: из четырех слов каждое было сказано на отличном от других языке, каждое грубейшим образом нарушало концентрацию, удушая начатое было обращение в зародыше. Еще одна лихорадочная попытка. Еще один крах. Захлебываясь слюной от бешенства, спригган затянул было заклятье в четвертый раз, но теперь ему не дали времени даже на то, чтобы вновь ошибиться.

Алый клинок метнулся к жертве.

Оставив попытки воззвать к магии, тварь шагнула наперерез Апостолу, обрушив огромный кулак на Веронику. Та ушла от удара уже не с привычной быстротой, но теперь и сприггану приходилось рассчитывать лишь на те силы, что были с ним без постоянного обновления чар. Очередной выпад вампирши ему пришлось отражать каменным "ребром" — то обратилось облачком невесомой пыли, едва встретившись с раскаленным лезвием. В очередной раз разминувшись с алой смертью лишь на дюйм, спригган ринулся в отчаянную атаку: раскрошить Апостолу голову не удалось, но Вероника пропустила-таки удар огромного колена в горло. Развить успех, впрочем, не вышло — алый меч ткнулся в ногу твари: хрипло взвыв от боли, которую теперь было нечем унимать, спригган отшатнулся назад.

Юст, чувствуя, как вместе со слабостью нарастает и боль, прижался спиной к изуродованной каменными залпами стене. Меч был уже дальше, но все еще не желал отпускать его, меч требовал вернуться в бой, закончить его — быстро и жестоко. Было тяжело оставаться на месте — тяжелее было только поддерживать поле. Поле искажения, что рождало смешение языков и лишало возможности творить чары их обоих.

Он привык поступать так, как учил отец. Риск должен быть сведен к минимуму. Оказываясь перед выбором "все или ничего", ты оказываешься дураком — просто потому, что позволил себе остаться без иных вариантов, позволил себе расслабиться и оказался не готов к тому, что тебя встретило в лице врага. Отец бы определенно не одобрил того, что он сделал сейчас, фактически связав свои руки и вверив свою жизнь Веронике и ее клинку — он бы прежде выяснил, способен ли враг использовать для своих обращений одни только жесты или того пуще, мыслеобразы, но иногда промедление было смерти подобно. Отец бы определенно не одобрил подобного безрассудства, но мать, он был в том почти уверен — поступила бы сейчас точно так же. Она с боем пробивалась через всю свою жизнь — и оказалась на своем месте только потому, что не боялась рисковать.

Левое предплечье горело огнем — поле пожирало его силы с такой скоростью, что даже самые оптимистичные прогнозы обещали не больше двух или трех минут работы. Все или ничего — ситуация действительно дурацкая, но уже поздно что-либо менять: теперь он лишь безучастный зритель.

Поединок тем временем превратился в банальную драку — примитивную, но оттого едва ли не еще более жестокую. Спригган отступал назад, отчаянно пытаясь выстроить оборону уже без помощи чар — силы его по-прежнему были велики, но ему совершенно некуда было их деть. Хрипло зарычав, он ударил Веронику локтем в лицо, попытался схватить за голову своими огромными пальцами. Алый клинок рванулся вниз, превращая те пальцы вместе с кистями рук в горячий пар. Укрытый за бородой рот разверзся в отчаянном крике: второй удар испарил левую ногу твари по колено. Последний удар Апостол нанесла свободной рукой, стиснутой в кулак — его оказалось достаточно, чтобы массивное тело, вновь глухо и протяжно застонав, пролетело через изуродованный всеми возможными способами вагон, и, оставив вмятину в стене, сползло по ней на черный от копоти пол.

Только тогда, когда меч оказался в считанных дюймах от схваченного болью лица, а дымящиеся культи безжизненно опустились, Юст позволил себе дать Метке мысленную отмашку — поле начало сползать с вагона, по которому было в такой спешке растянуто.

"Пока не убивай его" — вот что маг собирался сказать, едва восстановил дыхание, но с губ его сорвались уже иные слова:

-Избили его на музыку, — прохрипел Юст, удившись тому, что только что выговорил. — Бить без идентичности и вопрос химического вещества!

-Что это не то, ерунда, это удивительно? — повернувшись к нему, бросила Вероника, после чего в ужасе коснулась своего рта.

-В ковчеге, чтобы лежать в сущности, нужно ждать, пока вещи, чтобы вернуться к нормальной жизни! — воскликнул Юст, чьим единственным намерением было сейчас объяснить вампирше — поле, лишившее всех в этом вагоне возможности понимать друг друга, еще не прекратило работу. — Тот, кто живет вечно, как я надеюсь, я знаю, мне нужно, чтобы спросить его!

-И это закончится? Почти те же слова!

-Это необходимо для страны пребывания терпеливо некоторое время, и дверь должна остановиться!

Взгляд сприггана перебегал с мага на Апостола и обратно — казалось, он никак не мог решить, кто же из них несет большую околесицу.

-Я больше не была счастлива в своих пробегов! — ввалившись в вагон, выкрикнула Эльза. — Господи, как же это, что качество этого человека было, к тебе! — повернувшись к Юсту, вымолвила она, прежде чем сообразила, что только что у нее получилось сказать. — Чтобы больно, и не говори мне, что происходит с ее!

Спригган застонал — то ли от боли, то ли от жалости — лишиться ушей сейчас было бы, наверное, очень кстати.

Вагону-ресторану досталось по полной программе. Черные стены и пол, выбитые окна, изрытый дырами разных форм и размеров потолок...собрав сохранившиеся у него силы, Юст доковылял до обоих дверей, замкнув их простыми, но относительно надежными чарами — пока они не уладят свои дела, этого должно хватить. Во всяком случае, в это хочется верить.

Эльза в этот раз вела себя на удивление разумно: решив, наверное, оставить все вопросы на очень далекое "потом" и понимания, что оно может для нее и не наступить, если что-то пойдет не так, она осталась в дальнем углу вагона, все выискивая, к чему бы прислониться и не запачкаться. Ее заметно колотило, но некому было ее успокаивать — что маг, что Апостол сейчас были заняты исключительно израненным врагом.

Меч вернулся в ножны — и лишь благодаря этому Юст не принялся истирать уродливое создание в порошок прямо сейчас. Доковыляв до Вероники, он окинул ту быстрым взглядом. Костюм был в нескольких местах порван и продырявлен, а также заляпан кровью, копотью и каменной крошкой в равных пропорциях, но волновало мага, конечно, не это — а ее белое, как снег, лицо и прямой, исступленный взгляд, который Вероника опасалась задерживать хоть на ком-то из них. Сколько ее сил выпил меч, сколько она потеряла в пылу боя...и дураку было ясно, почему она на них не смотрит: боится увидеть на месте мага и Эльзы два ходячих кровеносных сосуда, к тому же необычайно легко доступных. Шутки, пусть даже отчасти пугающие, кончились — захоти она сейчас сделать то, что диктует мертвое тело, он не сможет ей помешать. Никак не сможет. Думать о том откровенно не хотелось, и потому свои мысли он сосредоточил на твари — твари, чье тело сейчас вновь менялось.

Спригган усыхал на глазах, словно из его могучего тела постепенно выпускали воздух. Кровь из чудовищных ран не шла — алый меч прижег их на совесть — но сами раны успели уже покрыться какой-то темной, напоминавшей камень, коркой. Обратные метаморфозы шли неравномерно: то там, то здесь тело существа словно проваливалось внутрь себя, беззвучно и стремительно. Юст никак не мог прекратить за тем смотреть — но вместе с тем не в силах был и задать ни одного вопроса, ради которых еще сохранял твари ее жизнь.

Вот оно, орудие убийства. Инструмент вероломного нападения. То, что занимало его мысли столько времени. То, что использовало целый пассажирский поезд в качестве метательного снаряда. То, что сбросило его на отца с матерью...

То, что больше не будет источником его кошмаров. Никогда. Он сам уничтожит его, чтобы избавиться от этого страха раз и навсегда. И тогда останется лишь Бенедикт. Но для начала...

-Сможешь заставить его говорить? — устало спросил он у Вероники. — Твои глаза...

-...вряд ли его возьмут, — хрипло ответила та. — И не стой так близко. Для твоей же безопасности. Я могу...

-Понимаю, — вздохнул Юст, снова переводя взгляд на тяжело дышащую тварь — та уже вернула себе изначальный рост. — Я думаю, ты уже успел заметить, что поля больше нет. Пусть тебя это не воодушевляет — ты сам должен понимать, что из нынешней позиции не успеешь предпринять ничего раньше, чем лишишься своей головы. Если хочешь, чтобы она пробыла на плечах еще какое-то время, ты ответишь на мои вопросы. У тебя есть имя?

Ответом был лишь убийственный взгляд — спригган даже не шелохнулся.

-Готов поспорить, тебе нравилось то, что ты делал по приказу Бенедикта, — холодно произнес маг. — Но то, что тебя ждет теперь — можешь не сомневаться — мне понравится еще больше. Вероника, прострели ему...что-нибудь, что у него осталось.

-Дохлый номер, — мотнула головой Апостол. — Не думаю, что мы его этим впечатлим. Посмотри...

Не вынимая меча из ножен, Вероника поддела им изорванное тряпье, составлявшее одежду карлика, отбросила в сторону. Юст не сдержал удивленного вздоха.

Ссохшееся тельце было сплошь покрыто глубокими уродливыми шрамами — некоторые, самые старые из них, были прошиты медной проволокой. Аккурат под тем местом, где у всего, хоть мало-мальски напоминающего человека находилось по обыкновению сердце, в тело было вбито нечто вроде огромного уродливого гвоздя из бронзы, чья шляпка с затейливой гравировкой закрывала коротышке добрую половину груди.

-Он просто раб, — протянула Вероника. — Такой же, как я когда-то. Юст, что ты...

-Это сделал не Бенедикт, — глухо произнес маг, не отрывая взгляда от бронзового гвоздя. — У него не хватило бы сил пленить такое создание. И что уж точно будет верным, так то, что это не слуга Вешателя.

-Может, кто-то из предков Кальдервуда?

-Нет, — резко ответил Юст. — Совершенно не похоже на работу кого-либо из них. Зачем весь этот металл, когда можно было бы использовать очередное растение? Ты сама недавно была свидетелем того, во что они могут обратить людей — ни за что не поверю, что у них не нашлось бы нужной...мерзости и для него.

-Он мог его просто...ну не знаю, купить?

-Таких фамильяров не продают. Разве что... — Юст почувствовал, как холод волной пробежал по его позвоночнику. — Разве что...одалживают на время...

Его бросило в жар.

Невозможно. Просто невозможно.

-Юст?

-Обнажи меч, — прохрипел маг — глаза его пылали.

-Да что ты...

-Делай, что я говорю!

Алая полоса покинула ножны — что-то хрипнув в бороду, спригган вскинул свою крохотную голову.

-За каждый вопрос, на который ты не пожелаешь отвечать, она будет отрезать от тебя какую-либо часть, — пальцы Юста дрожали. — Я знаю, что ты нас понимаешь. И я знаю, что ты уже имел возможность испытать на себе этот меч. И эту боль. Твое имя, тварь? Быстрее, мы спешим.

-Is e mo ainm Toirdhealbhach, — чуть шевельнулась борода.

Маг скривился. Снова этот ирландский — плохо, чертовски плохо. Он мог его распознать, даром что слышал пару раз, когда у отца были гости, но вот понять...в число языков, которыми Юст успел овладеть, этот, к сожалению, не входил. Маг бросил взгляд на Веронику: она стояла как-то странно, чуть пригнувшись, на мгновение ему даже показалось, что Апостол сейчас и вовсе свалится на пол.

-Ты его понимаешь? — звенящим от напряжения голосом спросил он. — Вероника?

-Я...да, — несколько раз моргнув, как-то отстраненно пробормотала та. — Юст...в чем все-таки дело? Что ты...

-Наш враг, — почти шепотом произнес маг. — Истинный виновник.

-Ты сошел с ума. Это...

-Это обязан быть он! Больше просто некому! — выкрикнул Юст. — Кто еще мог вручить эту мерзость Бенедикту? Кто, как не он? Кто, как не он, ждавший своего часа столько лет? Кто еще, кроме...

Алый меч снова брал свое, лишая всякой возможности мыслить холодно и здраво. Клинок беззвучно шептал, что он должен делать — сыскать в Метке самые гадкие, самые грязные чары и утопить в них эту мелкую тварь. Заставить ее визжать от боли. Выцарапать из нее то, что так и не смогли узнать ни отец, ни мать.

-Кто твой хозяин? — рявкнул Юст. — Кто? Отвечай немедленно, или ад покажется тебе избавлением после того, что я с тобой сотворю! Твое имя у меня, тебе придется отвечать! Отвечай, ты...

Алый меч брал свое. И глупо было думать, что только у него.

Крохотные ссохшиеся губы сприггана зашевелились, облекая вновь четкие строфы в части заклятья. Маг, так безрассудно склонившийся сейчас над ним и готовый, казалось, вырывать из него ответ голыми руками, не мог избежать новых чар — попросту бы не успел. Никак бы не успел.

Алый меч брал свое. Оттолкнув Юста в сторону, Вероника приняла на себя всю мощь удара — последнего отчаянного удара твари, что начисто разворотил ей живот, едва не разбив тело на две половины.

Силы Апостола были на исходе. Желание мертвого тела выжить было превыше всего — и уж конечно, превыше криков отлетевшего в грязь и копоть мага.

На то, чтобы отыскать нужное заклятье, у него ушло не больше пары секунд.

Вероника разорвала сприггану горло намного раньше.

Где-то позади вскрикнула Эльза.

Он не слышал. Он сам закричал сейчас куда как громче.

Ни о каких заклятьях Юст уже и не думал — вскочив на ноги, он кинулся на Апостола, в бешенстве молотя ее кулаками и отчаянно пытаясь вырвать бьющееся в ее руках крохотное тельце, у которого стремительно отбирали жизнь.

-Отпусти! Отпусти! — вцепившись в Веронику, до хрипоты орал он. — Он мне нужен! Он мне...

Апостол отмахнулась от него, как от назойливой мухи: ей хватило только небольшого толчка, чтобы маг вновь покатился по грязному полу. Позабыв о боли, которую вызвал удар, он поднялся, готовый теперь бить наверняка.

Под ноги ему полетело скомканное маленькое тело.

Мысль осталась лишь одна. Страхов не осталось вовсе.

Эльза что-то кричала ему в спину. Вероника с перемазанным густой темной кровью лицом отошла к стене, чему-то глупо улыбаясь.

Это все было совершенно не важно. Ведь спригган все еще шевелился.

Юст подбежал к нему, только чтобы рухнуть на колени рядом. Чудовищная рваная рана не оставляла существу никаких шансов, но его маленькая голова продолжала подергиваться — малявка цеплялся за жизнь поистине мертвой хваткой. Не до конца понимая, чего он тем хочет добиться, Юст ухватился за бронзовый гвоздь, загнанный сприггану под сердце. И, разрезая свои пальцы в кровь, рывком потянул.

-Кто твой хозяин? Кто? — шептал он, как безумный. — Молю тебя, скажи...

Крови не было — наверное, потому, что в теле ее осталось не так уж и много.

-Я освобожу. Я освобожу, — вытягивая мерзкое шило, бормотал Юст. — Я освобожу тебя. Только скажи. Только скажи...

Даже в самом страшном кошмаре он не мог представить себе того, что делал сейчас. Свершивший убийство его отца и его матери был в его руках — изломанный, окровавленный — и маг был готов отдать все, что у него осталось, только бы последние капли его жизни не утекли сейчас прочь.

-Я...я прощаю тебя, — надрывно прохрипел он, держа на дрожащих руках крохотную голову. — Только скажи, кто. Только скажи...

Бронзовый гвоздь вышел до конца. Юст встретил измученный взгляд существа — в глазах его, помимо боли, нашлось что-то, во что верилось с трудом. Во что верить было практически невозможно.

Благодарность?

-Hata...an hata dubh...

Губы существа еле шевелились, звуки с трудом исходили из надорванной глотки.

-Adhfhuafaireacht. An tsadhfhuafaireacht. Nior mhair aon duine...

Юст склонился еще ниже, опасаясь пропустить хоть слог, хоть букву.

-Nior chosain me aon duine. Is daor me. Is a daor me. Deireanach. Is deireanach me...

Голова была готова лопнуть от напряжения, которому он сейчас подверг себя, приказав всему себе до последней клеточки обратиться в слух и память.

-Ta se an comhthireach agus treatuir. Ta se an seanduine og. Cuireann a slea scaoll...

Тело сприггана выгнулось, по трясущимся губам полилась кровь, которую не успела забрать себе Вероника.

-Meallan...an...fhirinne e...

Из крохотных глаз посыпалась темная крошка. Лицо маленького человечка содрогнулось вновь.

-Mionnaigh...- прижженная мечом культя поднялась и слабо коснулась руки Юста. — Mionnaigh...dioltas...a agairt air...

В последний раз дернувшись, спригган застыл. Теперь уже навсегда.

Поднять голову было тяжело — она словно стала весить на пару тонн больше. Пустым взглядом посмотрев на Веронику, маг проговорил, еле шевеля губами:

-У него были все ответы. Ты понимаешь, что сотворила, проклятая кровопийца?

-Я не кровопийца, — вдруг захихикав, произнесла Вероника наверное с самым глупым выражением лица, на которое только была способна. — Я бабочка!

Это сон. Это все просто дурной сон.

-Какой миленький цветочек! — заковыляв в сторону Эльзы, выдала Апостол в перерыве между совершенно безумным смехом. — Черная точка...и еще одна...и еще...

Сопровождаемая совершенно ошалелым взглядом Юста, Вероника грохнулась на пол и, распластавшись там, весело засвистела какой-то дурацкий мотивчик.

Юст слишком устал, чтобы что-то еще говорить. В голове крутилась назойливой мухой лишь одна мысль.

Стоит запомнить на случай, если он когда-нибудь станет Апостолом — никогда, ни при каких обстоятельствах, не пытаться выпить фею.

-Может, кто-нибудь уже скажет мне, куда именно мы направляемся?

Срок жизни долгого, усталого и тягостного молчания составил около трех с половиной часов — и оборвала эту самую жизнь Эльза. Три с половиной часа минуло с тех пор, как они распрощались с поездом — и далеко не тем путем, каким пользовались нормальные, согласно ее представлениям, пассажиры. Она видела не так уж и много: первой из тварей с лихвой хватило, чтобы, умчавшись так далеко по составу, как могли унести ноги, спрятаться в одном из дальних вагонов. Обратный путь труда не составлял — нужно было всего лишь идти по следам разрушений.

Сложно сказать, что из увиденного в разгромленном вагоне-ресторане привело ее в больший ужас: маленькое существо, которого с таким бешенством допрашивал Юст, это самое бешенство или то, что сделала Вероника — к ней она до сих пор старалась не приближаться. Тупая боль, усталость и страх сплелись внутри нее в какую-то особо гадкую смесь: у нее больше не было сил задавать вопросы, удивляться или противиться тому, что видели глаза. Несколько дней назад с реальности кто-то начал сдергивать цветастое покрывало, и с каждым днем, если не с каждым часом, наружу выбивалось все больше и больше гнили. Новые знания были сродни плесени, что забивалась в легкие — она могла лишь надрывно кашлять и пытаться унять то, что забралось внутрь и рвало там все на куски. Самым гадким из всех чувств, наверное, было то, что ее жизнь ей более не принадлежала: Юст и Вероника, наверное, отпустили бы ее, попроси она достаточно твердо, вот только оставаться наедине с тем, что эти дни для нее открыли, было бы худшей из возможных пыток. В одном сомневаться не приходилось: даже если бы она добралась теперь домой, даже если бы в ее двери до конца жизни не постучался бы ни один маг, это бы ничего не изменило — ее жизнью теперь правил страх. Утратить память, наверное, было бы даже хорошо — какая-то часть ее, вероятно, слабейшая, нашептывала о том, что именно о том и стоит просить. Ее разбудили без спроса, выдернув в мир, к которому она совершенно не была готова — разве не лучше было бы все забыть и не терзаться больше ничем? Или все же...

Она раздумывала о том, с тех самых пор, как они покинули состав. Времени на то, чтобы собрать волю и мысли, ей никто и не думал давать: дернув стоп-кран, вампирша организовала выход самым простым способом — вырезав кусок из стены несчастного вагона-ресторана. Третий час они плелись по заснеженным рельсам, один раз вынужденные даже уступить дорогу очередному поезду. Юст был изможден и мрачен — она никак не решалась коснуться того, что случилось, и чувствовала, что решиться будет невероятно сложно.

-Дом Морольф, — устало ответил маг, даже не смотря на нее. — Это их город.

-Они тоже...тоже маги? — осторожно поинтересовалась Эльза.

-Некоторые члены семьи имеют Цепи, — донесся до нее ответ из-под капюшона. — Результат успешных браков с не слишком щепетильными династиями...

-Но разве вы не скрываетесь от людей? — удивилась она. — Тот толстяк мне все уши на эту тему просверлил.

-Морольфы — люди хорошо если на четверть, — подала голос Вероника. — Полукровки, — добавила она, встретив недоумевающий взгляд Эльзы. — Семья потомков демона Асмодея, так лучше?

-Боюсь, я не слишком разбираюсь...

Юст обернулся к ней — таким взглядом смотрели обычно на безнадежных идиотов.

-Но это же азбучные знания, — полным удивления голосом произнес он. — Чему вообще учат людей?

-Всяко не этому.

-Начальник адских игорных домов, порою главный по похоти и вообще веселый малый, — пришла на помощь магу Вероника. — Так лучше?

-Как бы вам сказать...мы не могли бы навестить родню кого-нибудь поприличнее?

-Их род вполне достоин уважения, — мрачно заметил Юст. — К тому же они мой последний шанс выпутаться...

-Юст, прости, если ты не хочешь о том говорить, но...что сказал этот...кто он был?

-Спригган, — после недолгого молчания произнес маг. — Пока не знаю. К своему стыду я должен признаться, что этим языком не владею. Но я запомнил все, что он сказал.

-Все...в смысле, совсем все? — поразилась Эльза.

-Мне кажется, что да, — кивнул Юст. — Если бы я полагался на одну только память, она бы, конечно, меня подвела. Пришлось...

-Снова творить магию?

-Не слишком сложную, но весьма и весьма утомительную. Эти слова не выйдут из моей головы ближайшие несколько суток, — вздохнул Юст. — А ведь я уже их записал...это практически невыносимо, я должен в том признаться. Но другого выхода не было. Нельзя было упустить ни единого слога.

-Уверен, что оно того стоило? — бросила Вероника.

-Разумеется, — раздраженно ответил он. — Неужели ты не понимаешь? Это создание было всего лишь рабом. Живым инструментом. Но подчинил и сковал его не Бенедикт. Кто-то вручил его Бенедикту, чтобы тот смог с нами расправиться... — маг на мгновение замолчал, переводя дух. — И я должен знать, кто. Бенедикт — такое же орудие чужой воли, как и эта тварь. Он, несомненно, виновен, и он, несомненно, поплатится. Но я не могу позволить истинному виновнику кануть в тень вновь.

-Не боишься, что прыгнешь выше головы? — тихо поинтересовалась Апостол. — Ты сам сказал, помнишь? У Кальдервуда не хватило бы силенок подчинить эту...фею плешивую. А тот, у кого хватило, еще и без особых проблем замял...прости, пожалуйста, все то, что случилось с твоими родителями. У тебя сейчас явно не то положение, чтобы...

-Я не собираюсь предпринимать ничего безрассудного, — огрызнулся Юст. — Я просто хочу знать, кто. Это же вполне очевидно, разве нет? Не зная своего врага, я не смогу защититься. А нападать пока что так или иначе не время. Сейчас наше внимание должно быть сосредоточено на Бенедикте и только на нем. И после того, как...

-Кстати говоря, об этом самом "после", — Апостол неожиданно остановилась. — Я одна уже вижу впереди аэропорт?

-Не только, — Юст также вынужден был встать на месте и обернуться. — Но и что с того, Вероника?

-Боюсь, все. В смысле, то самое "все", — вампирша грустно улыбнулась. — Тот самый момент, когда я остаюсь тут и долго-долго машу вам рукой на прощание.

-Если это очередная шутка, то во-первых, крайне глупая, а во-вторых, у нас нет на них времени, — устало произнес Юст. — Так что...

-Я не шутила. Моя задача — довести тебя за ручку до города, да так, чтобы кроме этой ручки от тебя хоть что-то еще осталось, — вздохнула Вероника. — Город — вот он, в часе ходьбы. И все, что за вами могло гнаться, я покрошила на ломтики.

-Но...

-Юст. Я сделала раз в десять больше, чем должна была, и раз в сто больше, чем сама от себя ожидала. Не принимай близко к сердцу, с вами было очень весело, особенно когда меня почти разорвал пополам этот ваш гном садовый, но...а, дьявол, — она всплеснула руками. — Ненавижу прощаться, но если я этого не сделаю сейчас, тебе будет только хуже.

-Почему? — шагнул к ней Юст.

-Потому что если я дойду с вами до города, ты непременно попытаешься втянуть меня в свой крестовый поход. А еще...ну, Юст, это город. А я сейчас злая и голодная. Чуточку злая, но зато очень голодная. Мне лучше остаться здесь. Дождусь встречного поезда и заберусь на него...

-Но ты мне нужна! — почти выкрикнул маг.

-Нет, Юст, это далеко не так, — эта улыбка вышла еще печальнее той, что была. — И ты не хуже меня это знаешь. Тебе сейчас нужно орудие, верное и послушное, а я им становиться никак не хочу. Хватило и того, что было.

Лицо мага вновь стало непроницаемым. И когда он заговорил, то Эльза узнала в нем того самого Юста, что тогда застал ее у дверей своей комнаты, того самого, что напоминал рассерженное до предела привидение...

-Что ж, — звенящим от напряжения голосом произнес он. — В таком случае я должен поблагодарить за то, что ты уже сделала. И сказать...

Апостол шагнула к магу. Сбив с него капюшон, крепко обняла.

-Вот именно потому я и не остаюсь, — грустно прошептала Вероника. — Ты смотришь на всех, как на инструменты. Если инструмент отказывается работать, его выбрасывают прочь, все остальное несущественно. Если ты не делаешь, как говорит великий и ужасный Юст, ты просто становишься ему не нужен. Я бы хотела, чтобы было иначе, но...чего я вообще хочу от мага? — рассмеявшись, она вложила в его ладонь небольшой кусочек картона, после чего отступила на пару шагов. — Вот, теперь знаешь, как меня найти. Если нужно будет украсть очередную древнюю безделушку или вдруг спланируешь экспедицию в какие-нибудь древние руины, ты знаешь, кого позвать. Если вдруг устанешь от всего этого, просто приходи в мои нежные когти. Гарантий, что вернешься, правда, я тебе дать не могу...

Юст молчал, пустым взглядом рассматривая небольшую визитную карточку. На его неприкрытую голову вовсю сыпался снег.

-Тебе тоже кое-что скажу, девочка, — Эльза с огромным трудом не отшатнулась, когда Апостол подошла уже к ней и вздрогнула, ощутив руку Апостола на плече. — Я видела, как ты на него порою смотрела, но лучше выкини все это из головы. Нужно ангельское терпение и их же любовь, чтобы перевоспитать мага. У тебя не хватит ни того, ни другого, а поезд, на котором он едет, следует не самым приятным в мире маршрутом, — прошептала ей вампирша. — Сойди сейчас, пока он не дошел до конечной.

Эльза наградила Веронику взглядом — не менее ошалелым, чем до того Юст.

-Ну, всем, кому могла, настроение испортила, пора и домой, — рассмеявшись и потерев руки, Апостол шагнула на рельсы, бросив уже на ходу. — Бывайте, детишки. Может, еще увидимся.

Белые меха в потоках снега были почти не видны. Метель скрыла удаляющуюся по рельсам фигуру так быстро, словно ее никогда и не было.

Такси до безумия медленно плелось узкой улочкой, словно каждая из свалившихся на машину снежинок замедляла ее как только могла. Водитель не был похож на тех, кто любит подслушивать чужие разговоры, но на одно это, конечно, положиться было нельзя: чары и тут обеспечили безопасность, мягко убедив его, что никаких голосов позади нет и никогда не было. За окном проплывали занесенные снегом старинные дома — устало рассматривая их сквозь стекло, Юст в очередной раз пытался привести в порядок свои мысли. Сказанное Вероникой никак не шло из головы — странно, но эти слова задели едва ли не больше, чем вопросы, что задавала в тот памятный вечер Эльза, но почему — он до сих пор с трудом мог объяснить. В мир, казалось бы, давно и прочно устроенный согласно определенным законам, врывалось без спроса слишком много нового — и эти визиты оказывались далеко не безболезненными. От тягостных размышлений порою отвлекала Эльза — сейчас он был за то даже почти благодарен.

-Мне нужно что-нибудь еще знать...ну, об этих твоих...полукровках?

-Да, — не отрываясь от окна, пробормотал маг. — Прежде всего, не надо их так называть в лицо, это попросту невежливо. Во-вторых, ни при каких обстоятельствах не садись там играть. Ни с кем и ни во что. Ты и опомниться не успеешь, как будешь им должна свой дом, душу и последние ботинки, а выкупать все это у меня нечем. Существует, конечно, еще и самая неприятная из наших проблем...

-Это какая же?

-Ты человек, — не обратив никакого внимания на ее возмущенный взгляд, Юст продолжил. — Впрочем, я могу представить тебя своей куклой. Или слугой. Им не будут задавать вопросов.

-Я не собираюсь...

-Тогда, к моему сожалению, я не смогу ничего сделать, — вздохнул маг. — Кто угодно к ним не проходит.

-Я плохо умею притворяться. Кукла, надо же...

-Это несложно. Просто смотри на все так же удивленно, как сейчас, говори почаще "Что?" и "Я не понимаю". Разница будет почти незаметна...я что-то не то сказал?

-Ничего, — буркнула Эльза. — И чем занимается эта семья, что должна нас принять?

-Отец говорил, что они контролируют сферу...хм, развлечений, — чуть помолчав, произнес маг. — Как же там...крупные казино, разные другие...заведения...еще что-то, связанное с путешественниками...

-Туризм?

-Да. Кажется, именно этот термин, — кивнул Юст. — Это если касаемся их операций в человеческом мире. У нас они прежде всего известны тем, что всеми силами обеспечивают благополучие европейских полукровок. Предоставляют убежище, поддерживают и сами иногда создают разные организации соответствующей направленности...они совершенно не стремятся избавляться от своей чертовой крови, более того — нередко заключают династические браки с другими гибридными семьями. Порою просто в качестве эксперимента...

-Мы о других семьях, произошедших от каких-то...демонов? — Эльза поежилась.

-Не обязательно. Количество видов гибридных особей учету вообще поддается достаточно плохо, хотя попытки систематизации делались во все века, — маг потер пальцами лоб. — Если мы говорим о Морольфах, то они подчиняют себе пространство. Их демонический предок, помимо прочего, известен тем, что вышвырнул самого царя Соломона...ну, сказать "очень далеко" это ничего, по сути, и не сказать. Они...отец как-то говорил, что всеми своими работами Эшер (1) обязан встрече с кем-то из Морольфов. Впрочем, объяснять почти бесполезно, это нужно видеть своими глазами.

-И почему они должны тебе помочь?

-Мы неплохо ладили в прошлом, — вздохнул Юст. — Не знаю, правда, как они примут нас сейчас.

-А почему мы едем сразу к ним? Нельзя ли было вначале остановиться...ну, тут же тоже где-то есть гостиницы...

-Оказавшись на чужой земле, неплохо бы в первую очередь представиться. Быть может, хозяин вообще не желает тебя здесь терпеть, — задумчиво произнес маг. — Это, конечно, уже не закон, но все еще правило хорошего тона. А вот если речь идет о том, чтобы установить мастерскую, визит к хозяину так или иначе обязателен...

Такси свернуло на узенькую, совершенно безлюдную улочку — больше одной машины за раз по такой определенно не смогло бы пробраться. С другой стороны, она была не просто очищена от снега — выскоблена начисто: магу оставалось лишь подивиться умению этих людей так быстро выбирать наиболее подходящий маршрут. Когда они оказались в городе, уже вечерело — сейчас же помимо метели на дома начинала постепенно опускаться и темень. Размышляя про себя о том, какое время прибытия оказалось бы более неурочным — ранее утро или же настолько поздний вечер, как сейчас — маг пропустил мимо ушей очередной вопрос, будучи вынужден переспрашивать.

-Я говорю — почему мы остановились?

Юст встрепенулся. И правда, машина замерла на месте, только зазря рыча движком. Перегнувшись вперед, маг быстро отыскал причину заминки: проход с той стороны был перегорожен наглухо каким-то огромным грузовиком. Чтобы водитель вспомнил о его существовании, магу пришлось тронуть того за плечо — дернувшись, таксист обернулся.

-Минуту назад все чисто было, так нет, встал какой-то мерзавец, — устало бросил он. — Теперь назад сда...

Они спустились с темных крыш, соскользнув по домам нечеткими тенями. Едва успев коснуться земли, уже оказались у дверей такси.

Эльза не успела даже вскрикнуть. Таксист не успел даже удивиться. Он сам же сумел только лишь учесть их количество — трое, их было трое — прежде чем те, кому прочные темные балахоны придавали сходство с тенями, синхронно рванули на себя двери машины, буквально влетая внутрь.

Лихорадочная попытка коснуться Метки. Стремительный удар в лицо.

Забвение.

Пробудила его, несомненно, боль в скованных за спиной руках, но боль куда худшую маг ощутил, едва попытавшись повернуть голову: в подбородок, равно как и в грудь, упиралась какая-то уродливая конструкция, помимо всего прочего нестерпимо холодящая металлом кожу — говорить в такой определенно можно было только едва слышным шепотом. Сморгнув стоявшую в глазах муть, он скосил их в сторону, пытаясь хотя бы определить, где находится.

От увиденного стало едва ли не хуже.

Злосчастного такси уже нигде не было видно, хотя они, похоже, находились все в том же глухом переулке. Эльза была рядом — так же, как и он, стояла на коленях, спиной к обшарпанной стене. Неподалеку курили двое в мешковатой серой униформе: от внешнего вида обоих Юста едва не стошнило. Один был тощ как спичка, имел плешивую голову и кашу из отвратительной гнойной сыпи вместо лица — картину дополняли отвисшая нижняя губа в язвах, рыбьи глазки и желтые от никотина жиденькие усы. Второй комплекцией походил на бочонок с вином, который тщетно попытались стянуть обручем — тяжелый бронежилет с таким пузом был явно предосторожностью излишней. Лицо коренастого толстяка — распухшая и раскрасневшаяся масса — беспрестанно двигалось, пережевывая слова: говорил он, казалось, со всеми акцентами на свете сразу.

-Как думаешь, Францишек, кто это такие у нас будут? — тряся своим студенистым лицом, гудел толстяк.

-Да почем я-то знаю, — усатый поскреб свободной рукой свои многочисленные прыщи. — Небось, Морольфы эти кого-то пригласили...

-Думаешь? — обеспокоенным тоном спросил пузатый, затеребив свешенное на его исполинское брюхо ружье.

-Да не робей, — прыщавый снова принялся раздирать свое лицо до крови. — Морольфам уже давно крышка. Крышка, и пусть не трепыхаются. Они хотят войны — мы убьем их всех, правильно, Жирняга?

-Они поняли, что их ждет, — важно кивнул толстяк. — Уж епископ Вальтер-то прижал стервецов к ногтю...

-Святой человек был, — Францишек сплюнул окурок и вновь начал истязать свои язвы. — Как есть святой. Я бы эту гадюку, что до него добралась — вот руками бы, голыми руками бы удавил...

-Да я бы ему... — забасил в ответ Жирняга. — Я бы ему ух...жаль, что мы с тобой всю операцию на самых задах просидели...

У Юста едва не закружилась голова. То, о чем говорила эта парочка остолопов, могло случиться только в самом страшном, самом нелепом кошмаре из всех возможных. Некоторые вещи ведь попросту незыблемы. Солнце встает по утрам. Если идешь по грязи, не сможешь в ней не извозиться. Род Морольф с его многочисленными подвязками в Церкви, которые позволяли ему оставаться на плаву со Средних веков, никак нельзя просто прийти и уничтожить.

-Ну ты не скажи, Якоб, на задах-то оно чуток и побезопаснее, — бормотал Францишек, пропахивая грязными ногтями свою поляну из прыщей.

-Епископ-то, вон, на самом заду был, когда кутерьма началась, а помогло ему? — с жаром отвечал толстяк. — Нет! Ни капельки ему...

Эльза, увидев, что он очнулся, отчаянно замычала, широко раскрыв глаза — учитывая упертую ей в горло точно такую же "вилку", это было все, что могла сейчас сделать девушка.

-Вы... — захрипел он, стараясь не обращать особого внимания на дикую боль, что тут же ввинтилась в подбородок. — Вы...вы хоть имеете представление, кого...

-Ни малейшего, парень, — повернувшись к нему, пожал плечами прыщавый. — Наше дело крохотное. Отец Фалько сказал сторожить, мы это...сторожим. Отец Фалько скажет пристрелить... — Францишек попытался было расстегнуть кобуру, но вместо этого умудрился каким-то чудом отцепить ее от пояса и уронить себе на ногу. — Ты это...сиди и не болтай, в общем. Наше дело крохотное.

-Мы прибыли к дому Морольф с официальным визитом! — забывшись, Юст качнул головой, за что тут же был вознагражден очередной вспышкой боли. — Слышите...вы...

-Чего-то вы это...припозднились, — захохотал Якоб, он же Жирняга. — Морольфы-то уже второй год как того...ну, разбежались, вот. Как тараканы...

Сдержать наползающее бешенство магу удалось лишь с огромным трудом. Вступать в перепалку с этими бездарями определенно было только тратой времени и сил — одного взгляда на их лица было достаточно, чтобы быть уверенным: чудо, что они хотя бы в курсе, как их зовут. Нет, нужны были те, кто их взяли. Те, кто...

Выгнув голову в сторону насколько позволяла распроклятая железка, он отыскал стоявшую чуть поодаль тройку — лбы под капюшонами те сейчас уже не прятали, и, судя по активной жестикуляции, о чем-то оживленно спорили. Одного внимательного взгляда хватило, чтобы по спине пробежал холодок: эту, с позволения сказать, униформу, равно как и манеру держаться, сложно было спутать — особенно тому, кто уже имел возможность видеть церковных палачей достаточно близко. Тот человек, что спас когда-то отца от башенного охотника, был в мастерской лишь единожды, к тому же под личиной мага, но отец, конечно же, не дал себя обмануть, позже все подробно рассказав Юсту. Того человека звали Катом, и он, насколько помнил маг, принадлежал к одной из самых старых и самых кошмарных семей, что существовали на темной стороне Церкви.

Честно говоря, он бы предпочел снова встретиться с тем мрачным типом, что выкуривал по пять сигарет в час — палач, что спас отца, хоть был ему знаком. Эти же...

-Позовите вашего отца Фалько, — прошипел Юст, снова обращая на себя внимание рыцарей. — Вы меня слышите?

-Э, ты это тут...не того, — пробасил Якоб. — Сказали нам ждать, вот мы и ждем. И ты жди. Понятно?

-Наше дело крохотное, — не упустил случая добавить Францишек. — Не знаем мы, что вы за птицы...

-Вам и не обязательно это знать, — яростно зашипел маг. — Но вот о чем вам не помешает быть в курсе. Если вы немедленно не позовете того, кто в ответе за эту наглую и оскорбительную выходку, то можете быть уверены — через месяц вашей новой работой будет сторожить приход где-нибудь на Аляске! Вы все поняли?

На лице тощего рыцаря проступили все следы напряженной работы мысли. Почесав прыщи еще немного и шумно высморкавшись в перчатку, он повернулся к товарищу.

-Якоб, чего делать-то?

-А я знаю? — отозвался пузатый. — Ну сходи позови.

-А чего я-то сразу? — тут же вскинулся Францишек.

-А у меня от этих живодеров все поджилки трясутся...

-А то у меня нет!

Юст закатил глаза. Происходящее казалось настолько нелепым, что почти хотелось смеяться. Дом Морольф разгромлен, разгромлен уже второй год? Почему Франц о том умолчал? Опасался, что тогда ему бы не заплатили? Вот же проклятый...

-Вместе пойдем, — наконец, родил мудрую мысль Якоб. — Этак оно и не страшно. Ну, двинули.

Рыцари загрохотали тяжелой обувью, направившись в сторону троицы в черных одеяниях. Эльза, воспользовавшись моментом, зашептала — насколько позволял упертый в подбородок механизм:

-Юст...Юст! Кто это такие?

-Рыцари Церкви, — скривившись, произнес он. — Готов поспорить, ключевой характеристикой, необходимой для приема в орден, откуда эти двое, является хроническая умственная отсталость и неумение за собой следить. Не их стоит бояться.

-А кого...кого стоит?

-Видишь ту троицу в капюшонах? — едва слышно проговорил он, снова поморщившись от боли. — Экзекуторы.

-Кто? — вытаращила глаза Эльза.

-Молись, чтобы тебе не пришлось о том узнать, — зашипел он. — Я попытаюсь поговорить с их старшим, скорее всего, тут какая-то ошибка...

Ну конечно. Ошибка. Успокаивай себя и дальше.

-Так сделай что-нибудь! Ты же маг!

-Палачей натаскивают нас убивать почти с рождения, — огрызнулся Юст. — Апостолов. Полукровок. Чистых демонов в любой форме. И не испытывать при том страха. Своими силами я не совладал бы, наверное, и с одним без должной подготовки, а их здесь, как видишь, далеко не один...

-Но кто...

-Тихо, — зашипел маг. — Идут.

Палач был ожидаемо высок и крепко сложен. Черная ряса, крест, коротко стриженные пепельные волосы, худощавое лицо с запавшими щеками, старый шрам в уголку рта...из общей картины выбивались только темные глаза, бывшие куда теплее, чем можно было бы ожидать от сотрудника Дома Резни. Человеку с такими глазами хотелось начать все рассказывать еще до того, как прозвучит первый вопрос — и уж конечно, до того, как ответы начнут выдирать.

-Отец Фалько Колер, — сухо произнес он, нависая над магом и Эльзой. — Обязан вас предупредить, что сдерживающие механизмы, на вас надетые, активируются автоматически при малейшем всплеске в Цепях. По обыкновению они прокалывают челюсть и прибивают язык к небу. Говорите, я вас слушаю.

-По какому праву вы на нас напали? — тут же зашипел Юст. — Я требую...

-Вынужден задать ответный вопрос, — палач с хрустом размял пальцы. — По какому праву вы вломились на закрытую для посещений территорию?

-Закрытую?

-Уже второй год, — кивнул Фалько. — Надеюсь, вы не станете тратить мое время и утверждать, что не знали этого?

-Но я действительно о том не знал, — фыркнул Юст. — Я прибыл с визитом к дому Морольф...

-Дом Морольф как организованная структура прекратил свое существование два года назад, — жестко произнес палач. — Бастиан Морольф, глава дома, был ликвидирован в ходе операции...

-Какой еще операции? — выдохнул маг. — Кто вам позволил?

-Официально это была совместная операция Дома Резни и Часовой Башни, завершающая расследование по цепочке следов, идущих еще с шестидесятых годов от небезызвестной и вам, полагаю, организации, A.E.I.O.U.

-Австрийцы? — Юсту почти уже стало дурно. — Но ведь их же...

-В том деле были выявлены новые подробности, — оборвал его палач. — В частности, факт укрывательства упомянутым мною Бастианом Морольфом нескольких высокопоставленных членов A.E.I.O.U., в свое время избежавших суда и казни. Равно как и тщательно скрывавшийся факт родства упомянутого мною Бастиана Морольфа с двумя из них...

-Вы думаете, я в это поверю? — прошипел Юст. — Я прошу прощения, но вы говорите откровенный бред, они бы никогда...

-Вы вправе верить в то, что вам угодно, — сухо произнес экзекутор. — А лично я верю в факты. И я оперирую следующими фактами. Вы проникли на закрытую для посещений территорию, не имея на то никакого дозволения, мало того, буду говорить откровенно, еще и наследив, как последние идиоты...

-О чем вы?

-О поезде, что не так давно прибыл в город, конечно, — палач впился в него взглядом. — Надеюсь, вы не станете отрицать свою причастность к тому, что там случилось? Все те трупы, что мы там нашли?

Эльза тихо застонала. Юст прикрыл глаза. Не было никакого смысла вступать в спор — даже полному дураку, наверное, было бы ясно, что им не поверят.

-Рад видеть, что вам хватает ума не отрицать хотя бы это, — бросил Фалько. — Мы непременно обсудим этот и другие имеющиеся к вам вопросы в более подходящей обстановке, как только прибудем в оперативный штаб, так что сейчас можете зря не тратить воздух. Но вот назваться, пожалуй, вам все-таки стоит...

-Юст, двенадцатый наследник дома Вайтль, — холодно произнес маг. — Я согласен проследовать за вами — мне бы очень хотелось поговорить с вашим начальством о том, что здесь происходит. Но для начала мне бы хотелось, чтобы вы, наконец, сняли эту мерзость. И немедленно.

-Вайтль? — вздернул бровь палач. — Они еще существуют? Впрочем, ладно, с этим мы тоже разберемся. Что до сдерживающих устройств, то прошу меня простить: для такого рода процедур — и для такого рода гостей — существует определенный протокол.

Ответить маг не успел: другой экзекутор — молодой белобрысый тип в перчатках без пальцев — подскочил к ним, в каких-то две секунды вытряхнув из своих одеяний тяжелый на вид пистолет.

-Что там, Эверт?

-Едут! — выкрикнул светловолосый. — Слишком долго возились, вот и засекли!

-Не было печали... — прохрипел Фалько, окуная руки в карманы. — Успеем вывезти этих клоунов?

-Никак нет, — Эверт тряхнул головой. — Соседние улицы перекрыты, к нам три машины. Пока что три.

-По местам! — рявкнул палач, приняв решение в один миг. — Эверт, Райк — первыми не начинать. Вас тоже касается, Ланселоты доморощенные! — от его окрика оба рыцаря вздрогнули, едва не выронив оружие вновь. — По местам!

-Что происходит? — чувствуя, что интерес к нему стремительно падает, прошипел Юст. — Отвечайте мне!

-Землю Морольфов поделили на зоны ответственности, — процедил палач, вытряхивая в ладони небольшие, способные уместиться меж пальцев, заготовки для Черных Ключей. — Вы, кретины, умудрились проволочиться почти по всем...

-...и в своей вы перехват осуществить не успели, — хриплым шепотом довершил мысль Юст. — Не так ли?

-Надо же, какие мы догадливые, — проворчал Фалько. — Зря скалитесь. Не знаете, кто сюда едет...

-Готов поспорить, что они уж точно лучше вашей компании, — огрызнулся в ответ Юст. — И что они...

Остаток фразы завершил рев мотора — в переулочек въехала, с трудом умещаясь между домами, внушительных размеров черная машина с занавешенными окнами. Надпись, выведенная красивыми белыми буквами на дверях, была практически нечитаемой из-за грязи: Юсту удалось разобрать лишь две фразы — "Ритуальные услуги М..." и "Зачем вам жить, когда мы похороним вас всего за...".

-Юст...Юст... — зашептала Эльза. — Мне прежние больше нравились...

Черная машина резко затормозила, синхронно хлопнули двери. Наружу выбрались — столь же синхронно — четыре высоких фигуры в тяжелых кожаных сапогах и плотных черных одеяниях, из-под которых проглядывали массивные кольчуги, сплетенные из рубленых плоских колец. У всех за спинами трепетали роскошные черные плащи. У всех головы были наглухо обтянуты темной тканью, имевшей лишь вырезы для глаз. Трое были подпоясаны короткими клинками, один, с серебряным галуном на плаще, носил длинный меч в богато украшенных ножнах, два ножа и чудовищного вида плеть с острыми железными крючьями. Ее-то он и сдернул с пояса отточенным движением, выходя вперед, навстречу отцу Фалько.

Эльза что-то пробормотала — Юст не слышал. Четверка стояла слишком близко к магу, чтобы он мог ошибаться в своих чувствах, даже с учетом усталости. Ни один из воинов не был живым.

-Вы превысили свои полномочия, — безжизненным голосом произнес тот, что сжимал плеть. — Нарушители отойдут Мавзолею.

-Боюсь, что это невозможно, — холодно ответил палач. — Изначально они оказались на нашей территории.

-Нарушители отойдут Мавзолею, — монотонно повторил воин. — Немедленно покиньте территорию, вверенную дому Мерольт.

Юст замер, начисто позабыв про боль в скованных руках, и упертых в холодный камень коленях. Произнесенное слово было из тех, которые, будучи услышаны, вызывают страстное желание считать, что ты ослышался.

-Так Морольф или Мерольт? — шепнула Эльза.

-Морольфы — частью демоны, но с ними можно иметь дело, — едва слышно шепнул в ответ Юст. — Приличные люди, хоть люди и наполовину. Мерольты же...если все пойдет совсем худо, ты и сама скоро увидишь, чем они плохи.

-Да кто они такие?

-Падальщики, — почти не разжимая зубов, процедил маг. — Они пожирают ослабевшие семьи.

Безотрывно глядя на четверку воинов, он лихорадочно пытался найти выход. Только один дом во всей Германии был столь искушен в некромантии старых традиций, члены только одного дома были столь наглы, что водили свою мертвечину по улицам едва ли не открыто. Только одному дому ему сейчас никак нельзя было попадаться на глаза.

Мерольт. Еще каких-то три с половиной столетия назад эта фамилия означала смертный приговор: почти полвека с момента своего выхода на сцену члены этой семьи уничтожались всюду, где имели неосторожность появиться, лишь прихотью судьбы и своей неуемной изворотливостью дожив до заключения перемирия и получения протекции Блуждающей Могилы. Это мало что изменило. Мало к кому питали такое отвращение, как к Мерольтам: каждый второй отшатнулся бы от них, как гость за обеденным столом — от блюда с червями. Как черви же, они пировали на плоти магического сообщества, выгрызая самые слабые и больные клочки. Для дома Мерольт было неважно, кто победит в той или иной стычке: проигравшие им на прокорм находились всегда.

Эту историю Юст успел выучить еще давно: что-то в свое время рассказал отец, что-то — учителя, выписанные из Моря Бродяг. К полукровкам, а тем паче к потомкам Асмодея дом Мерольт не имел ровным счетом никакого отношения — за исключением, конечно, того, что одна из побочных ветвей рода Морольф, что имела несчастье лишиться своей страшной крови, была первой семьей, которую они вырезали под корень четыре века назад, присвоив себе ее имя и все, чем они владели. Мерольты не брезговали абсолютно ничем: единственной причиной, по которой в Море Бродяг позволили им выжить, являлось их умение работать с Цепями и Метками: извлечение, имплантация и операции любой сложности с тем, что отличало мага от человека — как правило, для услуг подобного рода их и приглашали. Второй фирменный товар Мерольтов и его высокое качество был другой причиной, по которой им когда-то сохранили жизнь — и позволили встать на ноги. Многие считали это непростительной ошибкой. Многие за эту ошибку поплатились жизнью.

-Покинем непременно, но исключительно вместе с задержанными, — сухо сказал палач. — Это ответственные за тот поезд. Вы расступитесь?

-Нам не задают вопросов.

Свистнула плеть. Что-то на краткий миг сверкнуло меж пальцев отца Фалько. Воин дома Мерольт почти удивленно взглянул на оставшуюся у него рукоять — все остальное было срезано, словно тростинка.

-Убить их! — в голосе мертвого воина, рванувшего меч из ножен, не изменилась ни одна нота. — Хозяева смотрят!

-Morte Ascendo! — еще более тусклыми голосами вторили ему товарищи, поднимая свои клинки.

Палач ничего не ответил — лишь ускорил свой шаг, обходя ощетинившуюся железом четверку. Двое вырвались вперед, кинувшись на Фалько — узость прохода заставила их удариться плечами, на миг сорвавшись с ритма. Палачу вполне хватило. Вновь сверкнули, прорастая в реальность, Ключи: одному он рассек горло, отбросив к стене, второму узкое лезвие вошло в висок — из ран тотчас же хлынула густая и темная кровь пополам с какой-то ядовито-синей жидкостью. Не издав ни звука, оба тяжело рухнули на камни — то, что было под одеждой, с жутким треском осыпалось, проваливаясь внутрь. Третий хотя бы успел ударить — и даже не раз. Оба удара палач играючи принял на Ключи, те скользнули вниз, оставляя воина Мерольтов без оружия — и без руки, что его держала. Второй удар, что отделили от этого считанные секунды, раскроил мертвецу и темную ткань, и лицо, что она закрывала. Закружившись волчком, он повалился вперед, под ноги Фалько. Юст хрипло выдохнул: о силе палачей он слышал достаточно, но подтверждение всем тем историям видел лишь сейчас. И полминуты не прошло, а трое уже были упокоены.

Старший из четверки сдернул свой плащ, и, волоча его свободной рукой, двинулся на отца Фалько. Палач отступил чуть влево и назад, его товарищи напоминали пружины, готовые в любой момент распрямиться — или лопнуть. Францишек и Якоб, бормоча что-то испуганное, возились с оружием.

Живой мертвец напал, проверяя противника коротким ударом. Палач моментально выставил защиту, тут же перетекшую в попытку выбить оружие. Отбив оба Ключа, воин Мерольтов направил очередной удар в лицо — палач закрылся, сдвинулся в сторону, завертелся, кроша черный шелк на лоскуты. Бросив ткань противнику в лицо, мертвец ударил, распоров рясу, но и только: отец Фалько, развернувшись, снова отвел готовый разбить ему голову клинок, тут же сделав быстрый выпад Ключами. Воин Мерольтов отступил — слишком медленно. Удар пришелся по ногам: избегая ответа, Фалько скользнул мимо стены, оставляя Ключ в ране, из которой уже хлестнула наружу синяя гадость. Мертвец припал на колено, выронив меч. И — раньше, чем палач успел бы вернуться к нему, закончив дело — выдернул из своих одежд крохотный стеклянный шарик, заполненный черным дымом. Вытянул руку вперед.

Палач замер, выругавшись сквозь стиснутые зубы. Голова мертвеца затряслась, словно в припадке, с хрустом откинулась назад.

-Что эта...штука делает? — испуганно проблеял Францишек.

-Выродок зовет мамочку, — сплюнул палач. — Не приближаться.

-Слушайте, вы, — яростно зашипел Юст. — Нам нельзя...нам нельзя им попадаться! Никак нельзя!

-Хотел бы я посмотреть на тех, кто бы к ним добром пошел, — не оборачиваясь, бросил экзекутор. — Дальше-то что?

-Снимите с меня это, живее! Я вам помогу!

-Что-то не верится, — в этот раз палач удостоил его взгляда.

-Подумайте сами! Ну куда я сбегу?

Еще несколько секунд отец Фалько медлил — и уже когда магу показалось, что сейчас с его пересохших губ сорвется отказ, коротко кивнул одному из своих. Подняв его на ноги одним рывком, Эверт отомкнул сидящее на горле мага устройство, после чего, немного повозившись с ключами, сдернул и наручники. Молодой палач занялся Эльзой, пока Юст, обретший, наконец, возможность дышать свободно, лихорадочно растирал затекшие руки и шею.

-Я за тобой слежу, — бросил ему Эверт. — Только выкини чего — зубы будешь на том свете пересчитывать.

Проигнорировав грубияна, Юст поспешил подойти к палачу — и вместе с ним взглянул на мертвеца, чья голова, наконец, прекратила дрожать. Меча, однако, тварь пока что не касалась — так и застыла на одном колене, как статуя.

-Что будем делать? — охрипшим голосом поинтересовался маг.

-Ждать, — даже головы не повернув, бросил экзекутор. — Сейчас явятся. Одни либо вторые.

-Вторые? Кто еще тут...

-Башня, — последовал короткий ответ. — Этот пирог поделили на троих.

-Час от часу не легче, — не сдержался маг. — А кого Башня...

-Меня, — разнесся по переулку звонкий голос.

В поисках его источника пришлось задрать головы. Из окна второго этажа того дома, что был по левую сторону от собравшихся, высунулось что-то взлохмаченное и черноволосое. Ловко перебравшись через подоконник, осторожно спрыгнуло вниз — даром что было не так уж и высоко.

-Что за шум, а драки нет? Вернее нет, не так. Что за драка без меня?

Вновь прибывший был ростом чуть выше среднего, худощав, но жилист, кожа его была то ли смуглая, то ли просто хорошо загоревшая. Носил тип дорогой на вид бежевый костюм и легкую, совсем не по погоде, обувь. Темно-синие глаза внимательно оглядели всех собравшихся.

-Для тех, кого вижу впервые, позвольте представиться — запечатывающий охотник Грегори Маршалл, — тип шутливо кивнул Юсту и Эльзе. — Что вы тут устроили? Леди Митик будет очень, очень недовольна...

-Устраивают, как обычно, Мерольты, — сухо произнес палач, явно не намеренный ни перед кем оправдываться. — Что-то они, к слову, задерживаются.

-Скоро будут, — ухмыльнулся Грегори. — Их младшенького я уже видел по пути сюда. Гнал как безумный. Готов поспорить на свои ботинки, что их с сестрой дернули аккурат из постели. На галстук, что из одной и той же...

Юст собирался было ответить — не успел. Боль в Цепях — краткая, но чрезвычайно острая — затронула не его одного: Грегори, с лица которого слетела всякая расслабленность, чуть сдвинулся в сторону.

-Они здесь.

Говорить то было излишним — даже Эльза могла заметить, как в конце переулка вспыхнул яркий огонек. Полупрозрачное грязно-золотое полотно потянулось по камням, замерев в каком-то дюйме от рыцарей, что уже, кажется, окончательно одурели со страху.

Они вошли в переулок, четко сохраняя строй — двенадцать воинов, как две капли воды похожих на тех, что прибыли раньше. Двое, что вышагивали впереди, несли на спинах массивные, сплошь в заклепках, железные сосуды — перекрученные змеями шланги соединяли их с уродливыми орудиями, что крепко сжимали мертвые пальцы. Больше всего это напоминало расширяющиеся к концу трубы, к которым кто-то приладил ручки от зонтика. Повинуясь неслышной команде, оба припали на одно колено, выставив трубы вперед. Двое, что шли за ними — их лица скрывали бронзовые шлемы с кварцевыми стеклами — уперли на плечи товарищей чудовищной длины мушкеты. Остальные молча обнажили мечи.

-Крейцвендедих Собирающий Тела, — затянул безжизненный хор. — Второй сын Фолькериха Безмолвного...

Вышедшему на свет человеку на вид было лет двадцать. Долговязый, чуть горбящийся при ходьбе, и держащий руки за спиной, он имел лицо хрупкое и вялое. Словно назло чрезвычайной молодости, каждая черточка этого лица — и, конечно же, тоскливое выражение глаз — буквально вопила о том, что его обладатель давно успел пресытиться всеми существующими на свете пороками до рвоты — и теперь это утомленное существо трудно определимого из-за волос и все тех же черт лица пола молча терзалось, не зная, чем еще себя занять. Черные волосы Мерольта доходили до коленей: при желании хозяин мог бы завернуться в них три, а то и все четыре раза, прикрыв лицо тем, что останется, блестели же они так, словно их вымазали в масле — если же это был лак, то его хватило бы покрыть целую лестницу.

-...сиятельный наследник дома Меро...

-Венди, Венди... — хмыкнул Грегори, обрывая представление. — Тебе всегда нужно устраивать спектакль из своего появления?

Долговязый маг вздрогнул, словно от пощечины. И процедил голосом настолько вежливым, что гнев, в него вложенный, читался более чем просто:

-Следите за своим языком, Маршалл. Еще раз вы посмеете назвать меня так, как только что назвали, и я буду вынужден его укоротить.

-Юст, а Юст? — шепнула Эльза, подобравшись к магу. — Он мне чем-то тебя напоминает. Только совсем злой.

Юст не ответил: как и палач, он напряженно следил за стремительно завязывающейся перепалкой.

-Боюсь, Морисетта будет недовольна, если со мной что-то случится, — хмыкнул Грегори. — Как ты, возможно, в курсе, она нашла меня куда более умелым в некоторых областях, чем своего братца...

-Вы испытываете мое терпение, Маршалл! — щелчок пальцев — и оба мушкета уставились на цель. — Отступитесь сейчас и вы не разделите судьбу тех, кто посмел покалечить наших воинов.

-...но, должен признаться, и меня надолго не хватило, — беззаботно продолжал Грегори. — Впрочем, наш общий друг из Дома Резни уж точно позаботился о том, чтобы дама не скучала. Не так ли, отец Фалько? — хлопнул он экзекутора по плечу. — Не расскажите ли нам, как прошла ваша вчерашняя...исповедь? Она успела поведать о всех своих грехах или одной ночи на то маловато?

Сложно сказать, кто вытаращил глаза сильнее — палач или маг. Но терпение последнего оказалось куда как тоньше.

-Довольно с меня оскорблений! — взмахнул рукой Мерольт. — В этот раз вам не сносить головы!

Юст тяжело вздохнул, осторожно оттягивая Эльзу к ближайшей стене. Оказаться между двумя магами, намеренными в ближайшие несколько секунд убить друг друга — что может быть хуже? Разве что иметь в довесок к ним компанию из троих палачей, воз вооруженной до зубов мертвечины и двух остолопов, вот-вот готовых начать со страху палить по все стороны. И конечно, переживать все это, будучи загнанным в неимоверно тесный переулок, где перекрестный огонь не оставит никаких шансов. Ах да, и оказаться настолько измотанным, что ни о какой защите не стоит и мечтать.

-Казнить всех! — взвизгнул Крейцвендедих. — Немедленно!

11. Всюду "М"

-Кстати, как называется ваша команда?

-"Демоны". Хотите знать, почему?

-Ну, я полагаю, что вы играете словно демоны.

-Не "словно демоны"! Ну что, покажем им, партнер?

(Р.Л. Асприн, "Мифоуказания").

-Казнить всех! Немедленно!

Мушкеты синхронно рявкнули в тот же миг, что экзекуторы сорвались со своих мест, выпуская на волю Ключи.

Эльза вжалась в стену. Юст отскочил к противоположной. Францишек застонал, закрывая плешивую голову руками и в который раз роняя пистолет.

Грегори рассмеялся.

Ни одна пуля не дошла до цели — равно как и ни один Ключ. Все, что вырвалось на свободу после вопля Мерольта, просто-напросто исчезло.

-Я, кажется, уже говорил, как отношусь к погромам у меня дома.

Поднять голову в этот раз первым успел Юст, благо источник звука располагался не так уж и высоко.

Сидящее на краю чьего-то балкона существо было не особо высокого роста и одето в помятый жилет с наброшенным на плечи костюмом — еще один, кто начисто игнорировал царящий на улице холод. Сероглазое лицо с резкими чертами выглядело довольно-таки усталым — а еще его владельцу не мешало бы побриться. Покрутив на правой руке видавший виды цилиндр, он перевернул его, вытянув из шляпы вначале две так и не попавшие в цель мушкетные пули, а затем, чуть скривив лицо, начал извлекать оттуда один Черный Ключ за другим. Клинки со звоном падали на камни.

-Морольф, вы забываетесь! — первым опомнился Крейцвендедих. — Вам надлежит...

-Поскольку мне сохранили жизнь, постольку я все еще являюсь главой семьи и отвечаю за эти земли, — оборвал его владелец цилиндра. — И пока это так, новой крови на них не прольется. Я выразился достаточно ясно, Венди?

-Думаете, я не могу уничтожить вас прямо здесь? — рявкнул Мерольт.

-Думаю, что нет. Почему? О, ну это очень просто. В случае, если начнется пальба, я буду далеко не первым в списке тех, против кого объединяются на время, — гибрид глухо рассмеялся. — С популярностью вашей семейки соперничать сложно, что тут еще скажешь.

-Мори от тебя и клочка не оставит, — прошипел Крейцвендедих.

-Да? В таком случае, мне очень интересно, почему она не здесь, со своим обожаемым братцем. Быть может, последнему стоит задуматься, почему на призыв ответил только он? И что с ним будет, если он в очередной раз попадет в глупое положение? Очень глупое, я бы сказал, если бы меня спросили...

Крейцвендедих вздернул руку, вцепившись в собственное лицо — Юст, равно как и остальные, успели отсчитать почти полминуты, прежде чем маг встрепенулся и дал резкую, гневную отмашку.

-Мы уходим, — прорычал Мерольт. — Не думайте, что я что-то позволю себе забыть. Не думайте, что легко отделались.

-Ни в коем случае, — протянул полукровка. — Предпочитаю обычно думать о существах более приятных.

Грязно-золотая дорожка рассыпалась искрами. Первая четверка мертвых воинов поднялась на ноги, остальные, не особо торопясь, убирали мечи в ножны.

-Мы уходим, — повторил маг. — Но мы будем рядом.

Эльза шумно выдохнула, отлипая от стены. Юст также позволил себе перевести дух — единственными, кто все еще сохранял достойную уважения бдительность, оставались палачи. Водрузив цилиндр на положенное ему место, Морольф спрыгнул вниз — и довольно быстро оказался рядом с остальными.

-Итак, — протянул гибрид, наблюдая за удаляющимся мертвым воинством: даже тот, что воззвал к хозяевам, наконец поднялся, и, вновь спрятав в одеждах стеклянный шар, заковылял к машине — из ноги его вытекал черный дымок. — Какого черта тут делается?

-Все началось с них, — мотнул головой отец Фалько. — По всей видимости, ответственные за недавний поезд. Задержать, пока они были в нашей зоне, не удалось, а дальше уже покатилось по кочкам...

-Так. А ваше мнение? — прищурившись, Морольф уставился на Эльзу и ее спутника.

-Ну наконец-то, — выдохнул маг, осторожно отходя от палача. — Юст, двенадцатый наследник дома Вайтль. Должен прежде всего принести извинения за этот столь неожиданный визит...

-Клаус, — гибрид почти грустно улыбнулся, пожимая руку. — Глава дома Морольф. Во всяком случае, того, что от него осталось. Стоп, черт подери, погоди-ка...Вайтль?

-Именно так, — кивнул Юст. — А в чем, собственно, дело?

-Я думал, ты будешь хотя бы повыше, — задумчиво протянул Клаус, вдруг резко повернувшись к палачу. — Можете расслабиться. Я не знаю, кто устроил ту бойню в поезде, но точно не он.

-И у вас есть доказательства вашим словам? — мрачно произнес палач. — Если это так, хотелось бы их увидеть, причем немедленно.

-Я вам уже говорил...

-Пошевелите хоть немного серым веществом, если у вас под капюшонами его хоть немного осталось, — перебил мага Клаус. — Я был с вами несколько часов назад. Видел весь этот бардак.

-И что же? — прошипел, приближаясь, Эверт.

-И то, что это чертов Вайтль, — вздохнул гибрид. — Они играются с куклами. Вы видите здесь кукол? Вы нашли что-нибудь подобное в поезде?

-Вы сами знаете, что мы нашли. Только пепел. Много пепла. И несколько десятков тел с разнообразнейшими изменениями, — бросил Фалько. — Это ничего не доказывает...

-...кроме того, что вы снова из кожи вон лезете, чтобы заработать повышение. Или что там у вас можно заработать, кроме шишек и шрамов, — Клаус раздраженно подернул плечами. — После часа с вами кто угодно признается в чем угодно, а тут такой прекрасный козел отпущения, который поможет вам получить билет в места повеселее. Дураку ясно, откуда такая суета. Я говорю вам, это не они.

-Говорить можно много чего, — бросил Эверт.

-По вам оно и видно. Вот чего, отправляйтесь-ка туда, откуда прискакали. Я все узнаю куда быстрее.

-Если...

-В конце концов, они прибыли к Морольфам, — с нажимом произнес Клаус. — А я, спасибо великому и ужасному Дому Резни, единственный живой Морольф в этом городе. Так что сделайте мне большое одолжение — вернитесь туда, откуда вылезли. Пока я вас туда сам не зашвырнул.

-Силенок-то хватит? — зарычал Эверт.

-Прошлого раза было мало? Тогда, с болотом? — выгнул бровь Клаус. — Могу повторить, я совсем не жадный. Коли вам уж так понравились водные процедуры...

-Если бы я не был уверен в вашей относительной порядочности... — протянул Фалько. — Что ж, быть посему, — палач тяжело посмотрел на Юста. — До окончания расследования вам запрещается покидать город. Вайтль не Вайтль, гость не гость...я вас еще найду, и мы обо всем поговорим в нормальной обстановке. Эверт, Райк, сворачиваемся. Беднарчик, Бунгор — приберите то, что осталось от мерольтовской швали, потом в штаб. Не тяните.

Францишек и Якоб тяжело вздохнули — похоже, подобная работа для рыцарей была не впервой. Задержав было на них взгляд, Юст слишком поздно спохватился, поняв, что пропустил уход палачей: растворились в вечерней тьме они столь же быстро, как и вырвались из нее не так давно. Машина, на которой прибыла первая четверка живых мертвецов, уже стартовала, дав задний ход. В который раз устало вздохнув, маг огляделся. Башенный охотник лениво курил, прислонившись к стене, Эльза, похоже, приходила постепенно в себя — доказательством того служил факт, что она уже успела представиться Клаусу и услышать его имя в ответ. Чувствуя острую необходимость напомнить о своем существовании и много о чем еще, он поспешил к ним подойти.

-Благодарю за помощь, — отбросив упавшую на глаза прядь волос, произнес маг. — Не знаю, как бы все повернулось, если бы не вы.

-До боли банально, — пожал плечами Клаус. — Ну там, кровь, кости и все такое.

-Если бы победил этот...Мерольт? — подала голос Эльза.

-Если бы...да кто угодно. Публика у нас здесь на постое откровенно нездоровая.

-Что...что у вас случилось? — задал терзавший его столько уже времени вопрос Юст. — То, что я слышал, звучит как настоящее безумие...

-Оно и есть, — гибрид одарил его тяжелым взглядом. — Долгая история. И что же стряслось, что Вайтли отправили сюда своего драгоценного наследничка?

-Долгая история, — вздохнул Юст. — Я должен извиниться. Мы прибыли в неурочный час и, похоже, лишь преумножили ваши проблемы, но иного выхода я попросту не видел.

-Ничего страшного. Хоть какое-то разнообразие после той кабалы, в которую меня втянули эти комнатные собачки Господни, — проворчал Клаус. — Раз уж наши истории такие долгие, к дому поедем путем подлиннее. Грегори, машина ведь у тебя рядом?

-А то как же, — выпустив дым, протянул охотник. — Подогнать?

-Сделай милость. Стенка, я думаю, без тебя не рухнет. И вот еще чего... — глаза Клауса неожиданно налились темно-красным светом. — Вайтль, да?

-Как я уже сказал... — настороженно произнес маг. — Юст, двенадцатый насле...

Фраза оборвалась на половине — в ту самую секунду, когда черты лица Клауса еще сильнее заострились, а кончики волос побелели, маг попросту исчез, оставив после себя только схлынувшую еще быстрее рябь в воздухе.

-Что...что вы наделали? — закричала Эльза. — Что вы...

Морольф повернулся к ней. От приятного на вид молодого человека, пусть и немного небритого и неухоженного, не осталось и следа — в том смысле, что на человека это существо теперь походило до отчаяния плохо. Лицо его казалось настолько резким, словно его обтесали — или, скорее, обрубили — топором, глаза почти полыхали, волосы уже до середины стали цвета мела.

-Три года назад они начали на нас давить, — процедил он, практически не размыкая зубов. — Три года назад мы просили Вайтлей помочь. Два года назад они пришли сюда, чтобы убивать. Два года назад мы все еще надеялись на Вайтлей. Два года назад они убили моего отца. Заставили мою мать и братьев бежать, словно крыс. Забрали мою сестру в Рим. Дом Вайтль со всеми их связями и пальцем не шевельнул. Дом Вайтль быстро забывает друзей, когда с них нечего больше получить.

-Где он? — подскочив вплотную, Эльза была готова вцепиться в это лицо голыми руками. — Что вы с ним сделали?

-Два года назад я вырвал бы сердце любому Вайтлю, что посмел бы сунуть сюда свою морду и сожрал бы без соли, — глаза и волосы Морольфа постепенно возвращали себе нормальные, человеческие цвета. — Год назад хорошенько начистил бы морду. Мы быстро закипаем — такова уж наша природа. Но и остываем, к счастью, так же быстро.

-Где Юст? Где он?

-Вон в том мусорном баке, — кажется, окончательно успокоившись, вздохнул Морольф. — Пойдем, что ли, достанем его оттуда. Обещание, данное себе, я сдержал, что ж...теперь, думаю, мне уже ничего не помешает познакомиться с ним как подобает.

-Как это случилось?

Машина неторопливо протащилась мимо руин строго храма — те, конечно, были определенным образом облагорожены в послевоенные годы, но это не особо помогло: бомбежка уничтожила практически все.

-Все началось года четыре назад. Когда вся эта епархия досталась одному полоумному. Нет, даже хуже...

Снежинки беззвучно разбивались о стекло. Взгляд сидящего на заднем сиденье мага был донельзя мрачен: от выяснения отношений его удержало лишь несколько вещей. На первом месте было понимание, что, пусть ситуация и повернулась едва ли не самым неприятным образом из возможных, Морольфы все еще были ему нужны — и потому следовало проявить выдержку. Это, конечно, не значило, что он спустил оскорбление, вовсе нет: еще садясь в машину, Юст успел придумать как минимум три варианта, которые, возможно, получится разыграть после. Убийство ни в один из них не входило, о нет — но переговоры с работниками Церкви, целью которых станет отправка нахального полукровки в какую-нибудь горячую точку...о, подобные мысли определенно грели куда сильнее, чем теплая одежда. Второе место занимало знание о том, что город все еще оставался землей Морольфов: и, как он успел уже убедиться, здесь их врожденная магия работала хорошо если с утроенной силой, а не с большей. Последней среди причин, по которым он выслушал Клауса и, после недолгой перебранки, принял извинения, была обычная усталость — сил на то, чтобы вступать с кем-то в бой, просто-напросто не осталось. Разместившись на заднем сиденье машины, по правую сторону от полукровки, он слушал его рассказ, время от времени поглядывая то за окно, то вперед: Эльза, сидевшая справа от башенного охотника, который лениво вел машину по узким улочкам, кажется, умудрилась задремать — или ему просто так казалось.

-Епископ Вальтер Андреас фон... — Клаус закашлялся, вытянув из кармана какую-то помятую фотографию. — А, к дьяволу. Вот, лучше сам полюбуйся.

С фотографии на Юста посмотрело уродливое, ссохшееся и сморщенное лицо, сплошь покрытое язвами. Правый глаз епископа представлял собой одно огромное бельмо, нос был словно собран из кусочков.

-Уже через пару месяцев стало ясно, что каши с ним не сваришь, — медленно произнес Клаус. — Терпеть нас на земле, которую он счел своей, этот пришибленный не собирался. Его, вероятно, поддерживал кто-то сверху — из тех, у кого во всех местах зудело от невозможности запустить лапы в наше хранилище. За год вычислили и выкорчевали почти всех, с кем у нас были договоренности. Потом начали давить. Грегори, дай-ка мне тоже сигаретку... — получив желаемое и затянувшись, гибрид продолжил. — На всех уровнях. Не поленились через три страны людей послать и пожечь несколько наших заведений. Людей, с которыми отец работал, начало настигать...всякое. В лучшем случае тюрьма, в худшем кладбище...дела стало вести совсем невозможно. Бизнес пришел в упадок. Да что там говорить...все просто разбегались кто куда.

-Они предъявляли какие-то требования? — поинтересовался маг.

-А то как же. Свалить отсюда всей семьей и выдать еще что приглянется на откуп. В мать два раза стреляли за тот год, в отца — трижды... — Клаус выпустил дым. — Мы, конечно, сражались, как могли, но и так было ясно — им только повод был нужен. А отец же не железный. Как и все мы. Его и без того уже наш фамильный червь точить начал...в общем, повод мы им таки дали. И не один. Не успел начаться новый год, а нас уже обложили по полной программе. Выкопали какую-то гнусь про австрийцев...

-Отец Фалько упоминал о том. Кажется, родственная связь...

-Да с кем у нас их нет! — гневно воскликнул Клаус. — Мы с кем только не успели породниться, за столько-то веков. Нашли, в чем обвинять...

-Экзекуторы упоминали некую...операцию, — осторожно произнес Юст. — Все вылилось в открытый конфликт?

-Да уж...вылилось, — полукровка бросил взгляд в окно. — Не знаю, кого там этот фон Сдох ибн Кирдык в итоге подмазал, но к делу подключили Дом Резни. И, кажется, кого-то из похоронки. Ну и Башня, конечно, тут как тут — чтобы кого-то грабили без них...это же, считай, почти оскорбление, — он скривился от плохо сдерживаемой злости. — Ультиматум был прост, как моя шляпа. Снять защиту, открыть все двери, всех выдать и все сдать. Добровольно отказаться от шанса ответить, дать все растащить и самих себя разобрать на винтики...само собой, отказ считался признанием вины...

Смяв все еще тлеющий окурок, гибрид замолчал — и молчал до тех пор, пока не поймал взгляд Юста.

-Что было дальше — не помню, — наконец, выдохнул он. — А то, что помню, лучше бы забыл. Месяц, если не больше, вместе с теми днями, у меня в памяти не остался. Туман один. Мне самому потом рассказывали, как все повернулось...

-Когда началась операция, епископ Вальтер находился в какой-то тихой деревушке на другом конце страны, — вдруг заговорил Грегори. — А если говорить конкретнее, то в укрепленном убежище еще военных лет, с ним была орда рыцарей рыл так в пятьдесят, если не больше. Зарылся, как клещ, защитных Таинств вокруг него накрутили — ни вздохнуть, ни пальцем двинуть. Спустя минуту шестнадцать секунд после того, как Бастиана Морольфа свалила багрянка, все отряды потеряли связь с епископом. Когда вскрыли дверь...в общем, нашли одну лишь левую туфлю. Больше ничего.

Юст только негромко вздохнул — удивленно и почти с восхищением.

-Начался хаос. Паника, — тем временем продолжил Грегори. — Благодаря ей Бастиану удалось разорвать кольцо блокады.

-Он вывел мать и остальных, — отстраненно пробормотал Клаус. — Всех, кого успел. Мы с Урсулой помогали. Кажется. Я почти ничего о том не помню. Даже как его...

-Последним, кого Бастиан Морольф забрал с собой, был очередной восьмой номер из Бюро, — добавил охотник. — Дальше его силы иссякли. Возможно, если бы не тот...фокус с епископом, он бы в одиночку отбил всю атаку, но тогда бы потери среди членов семьи были бы неизбежны. К тому же, если епископ бы выжил, все это бы началось снова...

-Дом Резни не привлекают, когда все можно так легко остановить на полпути, — задумчиво проговорил Юст. — Как вышло, что на этом все закончилось?

-Вмешался кое-кто из самого Дома, — подернул плечами Клаус. — Отец Герхард Хельденклинген. Старая хромая сволочь растащила нас по углам и помогла выработать условия для перемирия. Если бы не он, мы бы бились до самого конца...

-И по условиям перемирия сюда пригласили...Мерольтов? — недоуменно произнес Юст. — Как ни посмотри, хуже что-то придумать сложно.

-Они явились бы сами, рано или поздно. И снова началась бы бойня, — раздраженно произнес Клаус. — Идею, насколько мне известно, воплотил в жизнь кто-то из башенных — чтобы создать дополнительную головную боль той группировке, которую оставит здесь Церковь. Это грязная игра. Всем им неймется вскрыть последние этажи нашего хранилища, и они этого еще не сделали только потому, что слишком заняты постановкой палок друг дружке в колеса. Церковь разместила здесь без преувеличения мощный контингент. Башня не хотела сшибаться лбами сразу, к тому же их пляски на территории Могилы не остались без внимания и так. Отправив приглашение дому Мерольт, они убили двух зайцев одним выстрелом — уважили шишек из Могилы по самую плешь и заодно подложили огромную жирную свинью святошам. Такую, которую смогут, если возникнет нужда, без особых проблем заколоть.

-Умно, — кивнул Юст. — А какие условия поставили вам?

-Учитывая, что главы обеих сторон конфликта устранены, Герхарду удалось кое-как сгладить углы, — чуть помолчав, протянул Клаус. — Еще года три-четыре наша земля будет под надзором всей этой швали. Может, меньше — я, как новый глава семьи, отрабатываю теперь за всех, и если хорошо себя проявлю на службе Святому, чтоб он треснул, Престолу...в прошлом году уже начались кое-какие послабления, но последнее дело я выполнил, по чьему-то мнению, недостаточно хорошо. Посчитали, что собирался утаить кое-какие материалы и снова закрутили гайки до упора. Осенью Башня сменила сторожей...некоторые оказались чуть получше прежних — хоть появилось с кем в картишки перекинуться...

Грегори тихо усмехнулся — и, свернув на очередную узкую улочку, заговорил:

-Диспозицию вам обрисовать?

-Если не составит труда... — задумчиво произнес Юст. — Прежде всего, хотелось бы узнать о Мерольтах. Я так понимаю, их здесь двое?

-А шуму как от сотни, — фыркнул Грегори. — Будь хоть на одного больше, я бы удавился уже. Или этого одного удавил бы, что скорее. С Венди, великим и ужасным Подбирающим Тела, вы уже имели огромную честь познакомиться. Малый совсем без царя в голове. Заводится с двух слов, а иногда и вовсе на ровном месте. У нас тут что-то вроде игры — кто его больше раз за месяц до ручки довести сможет.

-Какой ты жестокий, — усмехнулся Клаус. — Парень с шести лет копается в трупах, лет с четырнадцати спит со своей сестрой, когда ее не одалживает их же отец...в те же годы научился убивать, дальше уже катился по наклонной без остановок...что из него вышло к двадцати годам, сами прекрасно видите. Комок нервов. Он трескает успокоительные как чертов "Тик-так".

-С родной сестрой? — подала вдруг голос Эльза.

-Инцест уже давно считается почти стандартной практикой Мерольтов, — пожал плечами Грегори. — Они начали свой путь, войдя в доверие к семье, что раньше носила это имя и вырезали ее подчистую. Никто, у кого в голове есть хоть немного масла, не захочет заключать с ними браки. Им остается либо брать кого-то из семей, что они разоряют и поглощают, либо заниматься кровосмешением и магией сглаживать его плоды. Насколько мне известно, они одинаково равнодушно относятся и к тому, и к другому...

-Откуда такие...подробности о младшем Мерольте? — несколько удивленно произнес Юст. — Не сам же он все...

-Сам, — криво улыбнулся Клаус. — Когда надрался так, что на ногах не мог стоять. Не мне, конечно, но я тоже все слышал. Сестра, например, практиковалась на нем в изменении плоти. В детстве он был тем еще уродом — смотреть страшно было, пока она за него не взялась. Кстати говоря, Грегори? Чем ты от него собирался отбиваться, если бы я не пришел, руганью?

-Обижаешь, — охотник ненадолго выдернул из одежд увесистый на вид револьвер. — Пули для этой крошки пожаловала леди Митик. Раскрывают прямо внутри цели одно крайне гадкое поле. Эффект...довольно-таки красивый. Ну, на любителя, конечно.

-Почему сестра не явилась вместе с ним недавно? — коротко спросил маг. — Если уж на то пошло...

-Ей это не особо выгодно, — ответил Морольф. — Они отлично работают с Метками, но больше, чем на троих, никогда не делят. Не могут, или могут, но не видят особого смысла в таком мелком дроблении. Процент полученного наследства определяет своего рода экзамен...судя по тому, что я слышал, сдать его с отличием сможет только первостатейная мразь. Два года назад экзамен состоялся для Венди, и если верить тому, что он выложил по пьяной лавочке, достижения, с которыми он пришел к семье, были не особо-то велики. Ему досталась примерно одна третья часть, все остальное как было у сестры, так у нее и осталось. За ним теперь следят в оба глаза — если он провалит что-нибудь с особо громким треском, она вернет себе и это, а его лишат поддержки и финансирования, после чего вышвырнут куда-нибудь в Штаты. Она, конечно, не даст его убить, но мешать ему валять дурака не станет ни в коем разе.

-А что насчет ее самой? — Юст потер озябшие руки.

-Если бы она была столь же компетентна, сколь и ее братец, Мерольтов в городе уже бы не было, — приняв от Грегори очередную сигаретку, ответил Клаус. — Силы ей хватает, ума тоже, но на какую же гнусь все это идет...

-Ее стоит опасаться?

-О да. Особенно тебе, как свежему мясу, — очередная кривая ухмылка. — Судя по тому, что я слышал, де Сад и де Рэ у нее бы самое большее подсвечники держали. В свободное от работы время заправляет такие оргии, что твой мозг сожрет себя, начни я пересказывать, что рассказали мне. Я половиной демон, и то как-то неудобно. Хочешь — вон спроси кого, — Клаус мотнул головой в сторону охотника. — Он у нее в постели был уже через неделю после приезда.

-Без комментариев, — быстро сказал Грегори. — Частная жизнь и все такое. И вообще, не при дамах. Кстати говоря... — охотник уставился на Эльзу. — Все забываю спросить, откуда наша дама будет родом?

-Байройт, — быстро произнес Юст раньше, чем Эльза раскрыла бы рот. — Ее семья стала самостоятельным образованием сравнительно недавно. Второе поколение, в регистрах еще не числятся.

-Второе... — задумчиво протянул охотник. — То-то я ваших цепочек не чую. Словно их и нет вовсе.

-Не помню, чтобы разрешала себя проверять, — вдруг бросила Эльза. — Не особо-то вежливо, скажу я вам.

-Примите мои искренние извинения, — Грегори улыбнулся одними глазами. — Профессиональные привычки трудно побороть.

-Вы уж постарайтесь, — заметил Юст. — Но мы несколько отвлеклись от темы. Эта...Морисетта, не так ли? Что она вообще из себя представляет? Не в постели, а в деле, само собой...

-Ну, для Мерольтов вообще характерен образ этакого падшего сверхчеловека, — пожал плечами Грегори. — Который они, впрочем, играть толком-то и не умеют. Мори...ну, такая королева царства мертвых для неискушенного зрителя. Не думаю, что вы позволите ей себя на чем-то подловить.

-Ты-то позволил, — ткнул в сторону охотника тлеющей сигаретой Клаус.

-Мне было скучно, — отмахнулся Грегори. — К тому же я человек, лишенный многих предубеждений. Думаю, с Мерольтами вам теперь все ясно. Что же до тех, кого прислала Церковь...ну, отца Фалько и его головорезов вы уже видели. Их тут всего трое, зато рыцарей расквартировали столько, что продохнуть трудно. И те две кретина, что вы видели — Францишек Беднарчик и Якоб Бунгор — это так, исключение из правила...

-Хочется верить, — бросил Юст. — Хотя, с другой стороны, было бы лучше, если бы подобных пустоголовых там оказалось побольше.

Маг замолчал: спрашивать о том, какие силы разместила здесь Башня он не собирался, пусть даже ее представитель и выглядел на редкость дружелюбно. Именно потому и не стал. Переглянувшись с Морольфом — после, все после — Юст уставился в окно, не обращая ровным счетом никакого внимания на то, что машина уже стала двигаться потише: видимо, они, наконец, прибыли на нужную улицу. Время еще было — время, чтобы хотя бы попытаться продумать следующий ход. Даже кто-то настолько помешанный, как Бенедикт, не посмеет сюда сунуться — особенно после того, что его твари устроили в шедшем в город поезде. Можно ли считать себя в безопасности? Нет, нет и еще три сотни раз нет. Значит, в первую очередь стоит разобраться, кого здесь стоит опасаться больше всего, и, держась от такового на максимальном расстоянии...

Маг с головой ушел в свои мысли. Самой очевидной угрозой, конечно же, были Мерольты: в своем нынешнем состоянии он представляет собой типичнейшую их жертву, и если о том станет известно...нет, нет, о том не надо думать, думать надо о том, как этому противостоять. Этот молодчик с четвертью Метки вряд ли опасен — слишком несдержан, многие его слабости ему теперь известны, и, что едва ли не самое важное — его сестра не заинтересована в том, чтобы он чем-то отличился. Что ж, значит, Крейцвендедиха можно отмести на план более дальний, а вот Морисетта...выводы пока что делать рано, без контакта ничего сказать толком нельзя. Но, опять-таки, идти на этот контакт — уже крупный риск. Конечно, выпотрошить себя он никому не позволит, но чтобы быть в том до конца уверенным, нужно отдохнуть, восстановить силы, прежде всего духовные, и вот тогда-то...

Мысли притянула к себе теперь церковная команда. Отец Фалько, похоже, человек неглупый, привыкший работать по установленным правилам, но способный ими поступиться, если то поможет решить проблему быстрее. Стоит пойти на контакт самому и как можно быстрее — риск, конечно, присутствует, но этого вряд ли будут ждать. О нет, ждать будут, несомненно, того, что он спрячется за оставшегося Морольфа, тем самым подбавив им подозрений. Как ни крути, но виновные чаще сопротивляются, чаще отрицают: во всяком случае, когда речь идет о Доме Резни, мало кто способен заставить себя действовать спокойно и положиться на их суд. Однако, если он хочет быть уверенным хоть в ком-то, придется это сделать. Решено — сразу, как он расскажет Клаусу о том, что его привело на их земли, он навестит экзекуторов. Возможно, удастся выудить что-нибудь еще об остальных группах, что теперь делят этот город...

Башня. Возможно, никого опаснее здесь нет — с другой стороны, не стоит поддаваться панике и считать, что в заговор, унесший жизни отца и матери, посвящен каждый второй представитель Лондона. Охотник, этот Грегори, слишком уж расслаблен и безобиден на вид — означать это, при учете того, куда его направили и с каким делом, может только одно: немалую силу и уверенность в ней. Стоит узнать о нем побольше у того же Клауса, о нем и о его хозяйке. Если он не ослышался, когда Грегори сказал ту фамилию, то дело принимает действительно серьезный оборот: как бы не вышло, что отсюда придется бежать, не успев толком перевести дух. С другой стороны, если здесь действительно присутствует столь могущественная фигура из Лондона, возможно, есть крохотный шанс нацелить ее на Бенедикта...если, конечно, получится сторговаться.

Тяжелая задачка, дьявольски тяжелая. Особенно с учетом того, что ему пока что известны далеко не все условия, которые придется держать в уме. Одно ясно точно: здесь он может с равным успехом найти как помощь против Бенедикта, так и свою погибель.

Тяжелая задачка. Стоит поразмыслить, как бы разыграл ее отец...

-Приехали, — весело произнес Грегори, выдергивая Юста из раздумий. — Дом Морольф, надежно охраняемый...

-Оккупированный, — вставил Клаус.

-...пусть так, — пожал плечами охотник. — Но с тем что надежно, ты же не споришь.

Комната оказалась совсем крохотной — даже не комната, а коморка. Письменный стол, стоящая почти впритык кровать, два шкафа. Перегоревшие лампы, пыль, устилающая все серым ковром, завешенное окно. Коридор, чей пол, как и стены, был раскрашен в шахматную клетку — впрочем, в этих цветах тонула добрая часть дома — казался небольшим, но Клаус, проходя по нему, не упустил случая сообщить, что иногда он вытягивался в длину до нескольких километров.

Дом Морольфов превосходно отражал сущность своих хозяев. Даже сейчас, когда большая часть защиты была отключена, а иная часть и вовсе разрушена, он все еще мог поразить воображение, оставаясь дьявольски сложным организмом, что рос внутрь себя, запутывая любого чужака уже через пару минут пребывания здесь. Проходы, которые существовали только определенное количество минут в день или вовсе открывались пару раз в год, комнаты, где ничего не значила гравитация, залы, которые каждый час прокручивались по часовой стрелке, делая пол из потолка или одной из стен...это было лишь первым слоем — настоящее безумие поджидало гостя уже дальше.

Дом порождал асимметрию всеми возможными способами, растягивал и коверкал все существующие измерения. Неподготовленный человек не смог бы сражаться здесь, и конечно, не смог бы здесь победить. Здесь выходили из-под контроля все существующие чувства, разбивалась в щепки сила духа и способность хоть как-то адекватно мыслить. Существовать здесь могли лишь хозяева. Побеждать здесь могли лишь хозяева.

Слуги Дома Резни, придя сюда, развеяли старый миф.

Бой в условиях отсутствия равновесия и тяжелейшей перегрузки, безумные скачки давления и температуры воздуха, хаотичная смена уровней освещенности — ничто из этого не остановило людей, которых учили сражаться даже со скованными руками и без помощи глаз. Ни перекрученные лабиринты, ни иллюзорные преграды, за которыми ждали своего часа смертоносные ловушки, ни помещения, условия в которых были настолько противоречивы, насколько это вообще было возможно, не смогли задержать тех, кто привык делать свою работу на уровне голых инстинктов. Изящные решения в плане обороны оказались беззащитны пред таким количеством грубой силы и разумом, который приучили не удивляться, даже если ему вдруг будет явлено Волшебство. Проходя частично отреставрированными помещениями, в которых уже не осталось ни капли былых чудес, Клаус говорил, что хуже было бы только сражение с машинами. Если бы бой не остановили, палачи не оставили бы здесь камня на камне, но даже так процент разрушений был огромен, даже сейчас было отчетливо видно, что на восстановление потребуются долгие месяцы, если не годы. Дом был при смерти — так сухо произнес Клаус, говоря, что в полную силу он оживал лишь в том случае, если в нем собиралась вся семья: сейчас же, когда единственным Морольфом в городе остался он, здание не могло явить и четверти своих былых чудес.

-С тех пор, как ее увезли, тут все так и осталось, — мрачно бросил Клаус, окидывая взглядом комнату. — Это было одним из условий договора...

-Она настолько всех испугала?

-Если бы Герхард не вмешался, думаю, она вообще бы не дожила до того момента, как я в себя приду, — он взглянул на мага. — Раз в месяц отправляет письма...пока что в шифрованной части только жалобы на то, какие они все скучные.

-Если бы было что-то иное...

-...я бы, наверное, уже сорвался, — кивнул Морольф.

-Если бы я мог чем-то помочь... — Юст развел руками. — Мое положение, как ты теперь знаешь, ничуть не лучше. Если не еще страшней.

-Не могу с тем спорить, — тихо произнес Клаус. — Про ту прошлогоднюю катастрофу я слышал, но вот что именно она виной...

-Я так понимаю, у тебя не было особо много времени, чтобы следить за новостями в последние годы, — холодно произнес маг. — Но все-таки не могу не спросить. Насколько широко разошлась весть о смерти моих родителей?

-С учетом того, что я сам о ней был не в курсе...сдается мне, большинство до сих пор считает, что у вас очередной приступ затворничества, — полукровка только подернул плечами. — Ваша любовь к секретности сыграла с вами же злую шутку.

-Выходит, все осталось на своих местах?

-Не могу сказать. У нас уже никакой разведки не ведется. Во многом потому, что никаких нас больше нет, а есть только я, — чуть раздраженно произнес Клаус. — А мать и остальные теперь сами по себе и дьявол знает где. Ты сам должен лучше знать, в каком состоянии вся ваша машина.

-В плачевном, это совершенно точно, — тяжело вздохнул Юст. — Предприятия, которые не требуют нашего вмешательства, конечно, еще на плаву, но вот все остальное...механизм парализован. И до тех пор, пока я не разделаюсь с Бенедиктом и не сообщу обо всем в Могилу, пока я не буду официально отмечен как новый глава...боюсь, с каждым месяцем, если не с каждой неделей, вся выстроенная нами система будет рушиться. Все быстрее и быстрее...

-Значит, тебе стоит пошевеливаться.

-Затем я и здесь, — кивнул маг. — Я прибыл в надежде на вашу помощь, но похоже вам самим она не помешала бы...

-Да нет, что ты, — фыркнул Клаус. — Наши дела идут как нельзя лучше. Посмотри, какой нам хороший ремонт сделали! А в каком чудесном санатории сейчас отдыхает Урсула...а что до меня, так я вообще...

-Я понимаю, что прибыл в неурочное время, — маг снова вздохнул. — Я понимаю, что мой отец пренебрег старыми дружескими отношениями...

-Какие слова-то. Скажи проще — ему было просто плевать.

-...но иной надежды, кроме вас, у меня нет. Не осталось. Я понимаю, что прошу, наверное, чрезвычайно много, но...

-Ты так ничего и не понял, да? — зло произнес гибрид, опершись рукой о ближайшую стену. — Поехать и отыскать этого твоего Бенедикта? Уж прости великодушно, но после того, что я натворил на последнем задании, мне в нагрузку сунут толпу церковных болванов, попытайся я просто без разрешения из этого города выбраться. Убить его? Да, конечно, сплю и вижу, как принести святой братии такое жирное доказательство своей невменяемости. На свою-то шею мне уже давно плевать, но пока у этих парней Урсула, сильно озорничать мне определенно не стоит. Помочь тебе восстановить вашу империю страха, ужаса и высоких процентов? Знаешь, я, может, конечно, не прав, но мне кажется, что без нее многим дышать полегче станет. Я тебя принял, рискуя вновь раскрутить старую мясорубку, чего ты еще хочешь? Чтобы я к тебе лакеем нанялся, чай готовил и ботинки натирал?

-Прежде всего я хочу, чтобы ты говорил хоть немного спокойнее, — устало вздохнул Юст. — Ты ведь не можешь не видеть, как похожи ситуации, в которых мы оказались. Наши семьи разрушены, и наши враги ждут малейшего шанса, чтобы...

-И ты в своей великой доброте хочешь предоставить такой шанс моим врагам, когда я избавлю тебя от твоих соответственно. Нет. Дохлый номер.

-Неужели ты не собираешься искать возмездия...

-Оно давно свершилось, епископ Вальтер мертв. Все, чего я ищу — хотя бы пару дней покоя, чтобы, наконец, сообразить, чего искать дальше. А чего ищешь ты?

-Прежде всего — ответов, — с жаром произнес маг. — Ты ведь слышал мои слова. Тот, кто передал Бенедикту сприггана...

-Ваш старый враг из Башни, которого так и не смогли вычислить твои отец и мать, да-да. Слышал, сейчас вот слышу это уже в третий раз. Допустим, ты найдешь ответ, найдешь имя. Что дальше? Убьешь его?

-Отниму у него все, что могу отнять. Выставлю его на посмешище всему миру. Разрушу его жизнь. Убью ли я его? Да. После того, как пойму, что большего вреда уже не смогу ему причинить. Разумеется, если он не сотворит этого с собой сам, — речь мага стала отрывистой и резкой. — Не пойми меня неправильно, не ошибись в мотивах. Нет никакой нужды говорить мне о том, что ни одна месть, сколь бы она ни была изощренна, не вернет мне отца и мать. Я прекрасно это знаю. Но дом Вайтль теперь мой, теперь я один — дом Вайтль. Бенедикта ведут эмоции, а что же до меня...я должен обезопасить себя и тех, что будут после. Я должен вернуть утраченное и подать пример. Сделать пример из нашего врага. Достойный пример, чтобы никто другой не посмел и пальцем шевельнуть в нашу сторону, не опасаясь справедливой кары. Чтобы они вспомнили тот страх, что выветрился с веками. Вот чего я хочу. Месть и прочие низменные порывы, продиктованные эмоциями, оставь Бенедикту. Я просто действую в интересах семьи, или, что сейчас ровно то же, в своих собственных интересах.

-Ответ даже слишком честный для одного из Вайтлей, — чуть помолчав, произнес полукровка. — Давай-ка еще прогуляемся...

Они выбрались в коридор — Юст был готов поклясться, что далеко не в тот же самый, по которому добрались до бывшей комнаты Урсулы. Морольф шел медленно, временами поглядывая себе под ноги. Наконец, он заговорил.

-Знаешь, а ведь некоторые бы тебе даже позавидовали...

-Я решительно не понимаю, о чем ты говоришь.

-У тебя есть шанс. Редкий, редчайший, я бы сказал. Условий, в которых он родился, конечно, никому не пожелаешь, но он все-таки уже это сделал. Ты можешь развязаться с этим всем.

-В первую очередь, конечно же, с Бенедиктом, который охотно пойдет на примирение, — язвительно произнес Юст. — Не говори чепухи, ты ведь знаешь, что это невозможно. Ни для меня, ни для кого-то, кто будет после. Этот путь для нас закрыт.

-Путь "власть-богатство-слава", который уже протоптала твоя родня только что не до земного ядра, конечно, куда привлекательнее, правда?

-Эта дискуссия ведет в никуда, — отмахнулся маг. — И мы оба с самого ее начала знали, что иначе быть и не могло. Ты уходишь от вопроса, поэтому я вынужден буду задать его вновь. И сказать то, чего не успел прежде. Я прекрасно осознаю, насколько бедственно твое положение. Я не стану умолять о помощи — ты волен мне отказать и я уберусь вон сегодня же. Я не стану притворяться святым, который клянется собрать оставшиеся от вашего дома осколки, рискнув всем, что у него есть — я не святой и им никогда не стану. Я просто поставлю вполне банальные условия. Если дом Морольф в твоем лице поможет дому Вайтль в лице моем выпутаться из этой передряги, я сделаю вещь вполне конкретную — освобожу твою сестру в ближайшие три года. Как именно — для тебя сейчас абсолютно неважно, знай только, что если понадобится, вырву ее с боем хоть бы из самого Рима. Я не прошу невозможного и не обещаю того же, иначе бы я непременно посулил бы тебе всестороннюю помощь с восстановлением вашей семьи и вашей власти. Нет, того не будет, потому что я, как уже говорил, преследую, в основном, свои интересы. Обычный договор, услуга за услугу. Само собой, я готов скрепить его на Метке. Могу я узнать, что ты ответишь?

-Как глава дома Морольф главе дома Вайтль я могу ответить лишь одно — катился бы ты к черту, все равно ведь обманешь, как вы всегда делали, — прищурился Клаус. — Как одно частное лицо, находящееся в трудном положении, другому частному лицу, чье дело, чего уж там, такой табак, что впору открывать собственную курильню...что ж, я думаю, хоть чем-то помочь я тебе сумею. Речь, конечно, не в доверии, Юст — главе дома Вайтль у меня его нет ни капельки. Но то частное лицо, к которому я сейчас обращаюсь...у него, быть может, еще есть какая-то надежда.

-Значит...

-Клятвы мне не нужны. Зачем это все между друзьями? — Морольф улыбнулся. — Друзья ведь понимают, что если один обманет другого, то другой его и без всяких там клятв найдет и утопит в ближайшем болоте.

-Значит, мы договорились, — с нажимом произнес маг.

-Договорились. Есть только два пункта, которые я бы хотел озвучить прежде, чем ты меня задушишь своими коварными планами.

-О чем речь?

-Во-первых — тебе определенно стоит отдохнуть, а потом уже обо всем этом думать. Серьезно, ты так ходишь, словно вот-вот свалишься и растечешься лужицей.

-А во-вторых?

-А во-вторых, куда подевалась эта твоя Эльза?

Она заблудилась — в конце концов, это пришлось признать. Говоря совсем откровенно, вина в том была лишь на ней самой: следуя за хозяином дома и Юстом, она на краткий миг отвлеклась, чтобы рассмотреть висящую на стене картину. Казалось, это заняло всего несколько секунд, но когда Эльза обернулась, ни Юста, ни Клауса уже было не видать. Пустившись за ними быстрым шагом, она, похоже, допустила еще одну ошибку, ибо оказалась в каком-то другом месте, вернувшись же назад, с ужасом обнаружила, что и этим коридором до того не проходила. Если бы не все, чему она стала свидетелем раньше, эти меняющиеся неизвестно по чьей воле проходы расстроили бы ее рассудок в считанные минуты, но Эльза чувствовала, что уже почти привыкла. Грустно подумав о том, что ей не помешал бы здесь моток веревки, она нырнула в первый попавшийся коридор: особого выбора все равно не наблюдалось. Страх, конечно, и не думал ее оставлять, но сейчас ей казалось, что средство от него уже было вычислено: Юст представил ее как мага, а значит, надо попытаться сыграть мага. Разве не достаточно она на них насмотрелась, чтобы ее постигла неудача?

Очередной коридор. Лестница, упирающаяся едва ли не в потолок. Проход, кажущийся до того узким, что по нему с трудом прошел бы, наверное, человечек из бумаги, и тем не менее незаметно для глаза расширяющийся, стоило только сделать шаг. Пустой холодный зал с зеркалами. Переломленный пополам обеденный стол на черт знает сколько персон, трещины на стенах, завешенные черной тканью окна, ломаная мебель и битое стекло. Внутри здание словно было в сотню раз больше, чем снаружи, вмещая невообразимое количество комнат, залов и темных закутков — и все это даже не думало стоять на месте. Снова лестница — теперь уже ведущая вниз...нет, ей бы определенно тут не помешала веревка.

Распахнув очередные массивные двери, Эльза оказалась в помещении на удивление аккуратном и прибранном, где пол устилали ковры тяжелые ковры. Мягкий свет был приглушен, но это не мешало разглядеть впереди несколько старых, хоть и крепких на вид столов, обилие кресел самых разных видов и ряд диванов у дальней стены. Из патефона, водруженного на бильярдный стол, лилась музыка до того тоскливая, что ее можно было расценивать как призыв к самоубийству. Распахнутые дверцы огромного стенного бара открывали взору запасы столь огромные, что их хватило бы споить до смерти целую армию. Армии, однако, в пределах видимости не наблюдалось: в кожаном кресле неподалеку сидел, согнувшись над крохотным столиком в три погибели, лишь один-единственный человек.

Сделав лишь один шаг вперед, Эльза почувствовала, что сделала его совершенно зря. Попятившись назад, к дверям, она замерла — человек в кресле уже поднял голову.

-Кого еще принесло? — проворчал Крейцвендедих Мерольт.

Отступать было уже определенно поздно. Да и куда отступать? В этом доме нельзя было быть уверенным ни в чем. Чувствуя удивительную для самой себя смелость — неужели она уже начала привыкать? — Эльза шагнула вперед.

-Всего лишь я, — сделав еще несколько шагов в направлении мага, она остановилась на расстоянии, которое, наверное, можно было счесть почтительным. — Если я чем-нибудь помешала, я могу...

-Мне без разницы, — Мерольт неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. — Хотите — идите прочь, хотите — идите сюда и наливайте себе тоже. Вы вообще от кого? Я что-то вас не помню...

Слова эти показались ей странными — ведь не мог этот горлопан не видеть ее тогда, в переулке. И не могла у него быть настолько короткая память. Что-то еще...что-то еще здесь было...

-Я...так сказать...сама по себе, — стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более надменно и холодно, произнесла Эльза. — Как-то так...

-Значит, от Могилы, — сделал свои выводы маг. — Это радует. Еще одного башенного холуя я бы тут не вынес. Право, в этот дом наприглашали такой швали, что хоть вешайся. Так вы будете стоять или сядете уже?

Она постаралась сделать свои шаги быстрыми, но не так, чтобы в них была видна вся разбиравшая ее нервозность. Подойдя к соседнему креслу, Эльза заметила еще несколько несомненно важных деталей. Маг, судя по его совершенно осоловелому взгляду, был пьян: еще не настолько, чтобы упасть лицом на стол, но блеск в глазах говорил о решимости накачаться именно до этого состояния. На столике перед ним был расстелен платок, на платке же были рассыпаны какие-то странные багряные пилюли — помимо них там же лежали упаковки чего-то, похожего на пластырь с тонкими волосками и имевшего пурпурный цвет.

-Садитесь, садитесь, — Мерольт махнул рукой в сторону бара. — Берите все, что хотите. Этот дом теперь наш. Во всяком случае, скоро станет, — он мерзко хихикнул. — А я понял, кто вы есть. Вы ведь тот спец, которого Мори обещала. Кто поможет нам последний слой пройти. Угадал я?

-Это было несложно, правда? — подыграла Эльза, чувствуя, что роет себе могилу с каждым словом все живее и живее. — Мне сказали, что вы тут совсем не справляетесь...

-Что верно то верно, — взгляд мага вдруг стал на мгновение чище. — Минутку. Вы ведь были с этим...как его там...

-А, Юст? — надеясь, что голос у нее все еще достаточно ровный, бросила Эльза. — Он просто попался мне по дороге, нам оказалось в одну сторону. Правда, мы немного повздорили...там, в поезде...

-Так это ваша работа? — в голосе Мерольта ей почудилось восхищение — и от того ее едва не затошнило.

-А то как же, — упав в кресло и закинув ногу на ногу, самым нахальным тоном, на который была способна, произнесла она. — А отдувается теперь этот лопух.

-Ловко, — вновь пьяно хихикнул Мерольт. — Одним конкурентом меньше.

-Именно так, — потихоньку подстраиваясь под тон собеседника, произнесла она. — Как я узнала, что он тоже сюда за тем же, что и мы...

-Хвалю за сообразительность, — маг подцепил прядь своих чудовищно длинных волос, принявшись наматывать на кисть руки. — Но почему не прикончили?

-А на кого бы я тогда все сбросила?

-И то верно, — очередной смешок. — С вами дела наконец-то в гору пойдут. Вот чего... — Мерольт вдруг перешел на шепот. — Я знаю, Мори вам достаточно заплатила, но у меня есть кое-что сверх того.

-И что же? — резко спросила Эльза.

-Вот это, — подцепив двумя пальцами упаковку "пластыря", маг продемонстрировал ее девушке. — Отменный товар от самого Кольца. На человечьем рынке этого не будет еще лет двадцать. Спросите почему? — он криво улыбнулся. — Дело даже не в том, что над ним работали большей частью алхимики. Просто когда его выпустят, больше половины существующей наркоты станет легальной мелочевкой. Мне чудом удалось достать небольшую партию, это настоящее золотое дно. Весной...этой весной ко мне прибывает ренегат из Пражской. Его доля составит примерно четверть, но за эту четверть он выведет нам состав и поможет наладить производство. Если вы поможете мне с хранилищем, не сомневайтесь — я не забуду. Внакладе не останетесь...

-Что это?

-Стимулятор центральной нервной системы, — хихикнул маг. — Самой-самой центральной, если вы поняли, о чем речь. Людям, конечно, тоже неслабо приходится, но только наш брат получает все, что причитается.

Она не нашлась, что сказать. А Мерольт, тем временем, уже вовсю развил наступление, даже поднявшись с кресла.

-Прожигает каждую цепочку, уж поверьте, — протянул он, ковыляя к ней. — Вам стоит попробовать. Непременно стоит.

-Что-то не горю желанием, — вжавшись спиной в кресло, пробормотала Эльза. — И никогда особенно не...

-Да будет вам. Вы же знаете песенку, — ухмыльнулся он, всовывая "пластырь" ей в руку. — Первый раз всегда бесплатно.

К лицу прилил какой-то жуткий жар, в ушах застучало. Надо было уходить, пока ей предлагали это сделать. Надо было думать о том, что говорит. Надо было не заползать в своей беззастенчивой лжи настолько далеко...

-Кто куда, а я, пожалуй, еще рюмочку, — протянул маг, шаркающей походкой направившись к стенному бару. — Вы не стесняйтесь там. Все равно одно дело делать скоро будем...

Теперь ее пробирал уже холод — сильнее всего коченели пальцы, в которых она до сих пор сжимала это непонятное нечто, врученное магом.

-Только должен предупредить — адские муки под конец никто не отменял, — бренча бутылками, пробормотал Мерольт. — Всего пару секунд. Но бесконечных. И да — Мори лучше ничего не говорите, — опрокинув в себя внушительных размеров сосуд, который "рюмочкой" назвать было бы просто-напросто стыдно, маг поплелся к своему креслу. — Говорит, что я головой не думаю, а сама-то чем...скажите на милость...чтоб ее черти взяли...

-Чертям, во всяком случае, местным, я, похоже, не по вкусу, — хрипло рассмеялся кто-то, заставляя Эльзу резко обернуться к дверям. — О, да у тебя тут компания...

Стоявшая у дверей молодая женщина была обряжена в роскошные черные шелка с серебряной нитью — малейшее движение и по ее облачению тут же катились тусклые металлические волны. Высокие и тяжелые черные сапоги, блестящие даже в этом притушенном свете, круглые очки со стеклами цвета болотной зелени, в зубах — тонкой работы курительная трубка из кости, беспрестанно дымящая. Одна рука ее была обнажена до плеча, позволяя увидеть уходящую под одежду причудливую татуировку цвета запекшейся крови: видимая часть узора скользила к кисти, шла вверх по пальцам до самых ногтей. Иссиня-черные волосы частично заслоняли странный символ, выписанный над правым глазом.

-Морисетта Мерольт, — у нее был мягкий, чуть хрипловатый голос с каким-то странным акцентом — он, казалось, постоянно запинался, становясь то ли эхом, то ли далеким шумом прибоя. — А вы у нас...

Эльза застыла, чувствуя, что не в состоянии подняться со своего места, взгляд ее приковало бледное лицо и угольно-черные зрачки посреди траурно-синего моря глаз. Совершенно зря она позволила взгляду скользнуть ниже и в сторону, позволила себе заметить, что внутренняя сторона высокого воротника подбита чьими-то маленькими косточками, что по горлу проходят темно-красные кольца не так давно запекшейся крови, а из предплечья, входя ровнехонько в затейливую татуировку, торчат острые иглы с тонкими, словно волос, трубочками — концы их также прятались в складках причудливой одежды, словно целиком отлитой из черненого серебра.

-Я не стану повторять трижды. Кто вы?

Клубы дыма, выходящие из трубки, даже и не думали рассеиваться — чувствуя, что ее глаза потихоньку начинают слезиться, Эльза было раскрыла рот, когда заговорил утопающий в своем кресле маг — все тем же расслабленным пьяным голоском:

-Мори, да сбавь ты уже обороты. Это ее ты заказывала. Ну, для хранилища.

-Так-так... — сестра Крейцвендедиха подошла поближе, чему-то медленно улыбнувшись. — Значит, ты и есть наш взломщик...

Эльза почувствовала, что задыхается, и причиной тому был не один только страх. От рук Морисетты пахло каким-то стерилизующим средством, и к этому запаху радостно примешивался как горький и тяжелый аромат ее чудных духов, так и весь тот дым, что тек из трубки, вышибая из Эльзы слезу за слезой.

-Д-да, — пролепетала она, начисто растеряв те остатки храбрости, что с таким трудом собрала, когда решила остаться в этой комнате. — Это я.

-Как интересно, — нагнувшись к Эльзе, протянула Морисетта. — Я думаю, ты ведь не станешь возражать против небольшой проверки твоих умений?

-Проверки...

-О, ничего сложного, — очередная порция дыма в лицо. — Найди-ка, для примера, как раскрывается этот костюм...

Морисетта Мерольт придвинулась к ней вплотную, и, присев на подлокотник, протянула свою обнаженную руку, словно слепой, то ли ищущий опору, то ли намеревающийся читать текст своими пальцами.

-У тебя нездоровый вид, девочка, — промурлыкала она. — И почти прискорбный недостаток ума.

-Я...я...я...это...

-Моего братца, конечно, провести несложно, будь он даже трезв как стеклышко, но как тебе только могло прийти в голову, что я сама не знаю, кого и куда зову? — хрипло рассмеялась она. — О, ты, кажется, что-то хочешь мне сказать?

-Я...меня... — задыхаясь и глотая выбиваемые дымом слезы, ошалело бормотала Эльза. — Меня здесь не должно быть...

-Но ты здесь, — улыбнулась Морисетта. — А раз так, почему бы не принять это и, что важнее, не попытаться получить от этого удовольствие?

-Мне...мне нужно идти...я...

Голос Эльзы сорвался на жалобный хрип. Презрительно усмехнувшись, Морисетта коснулась ее шеи, оттянув кожу двумя пальцами. От одного этого прикосновения ее бросило в жар.

-Милое тельце, — влился ей в ухо хриплый шепот вместе с дымом. — Я пока не уверена...Крейц, как ты думаешь?

-Что? — пьяно откликнулся маг.

-Одеяло или пальто?

-Пальто, пожалуй, — он подернул плечами. — Та, что у тебя сейчас, совсем уже износилась. И смотрит уже как-то не так жалобно...

-Меня будут искать!

Эльза рванулась вверх — и тут же была вжата в кресло с такой силой, что у нее окончательно перебило дыхание. Сердце вновь отчаянно пыталось лопнуть от ужаса и больше не терпеть такие муки: рука, что ее держала, вдавливая в спинку кресла, приобрела пепельно-серый цвет — на кисти Морисетты, равно как и на пальцах, кожа текла, словно воск. На кончиках пальцев проступали какие-то костяные крючочки, иглы и присоски. Переместившись на подлокотник и бесцеремонно забросив ноги ей на колени, сестра Крейцвендедиха снова тихо, почти устало, рассмеялась.

-Крейц, мне кажется, этому тельцу не хватает должной мотивации, — левая рука Морисетты заткнула трубку в петлю из кожи, что образовалась на предплечье правой — и потянулась к верхним пуговицам рубашки Эльзы. — Ты ведь поможешь?

-О чем разговор, — рывком поднявшись на ноги, маг подобрал с пола и вскрыл упаковку "пластыря". — Подержи-ка ее...

Эльза отчаянно захрипев, рванулась, чувствуя, что теряет всякие силы. Тщетно. Крейцвендедих, подскочив к ее креслу, рванул ее за рукав. Прежде, чем он успел впечатать "пластырь" в ее кожу, она услышала треск рвущейся ткани. Мгновение спустя это потеряло всякое значение.

Ощущение было таким, словно ее сбил несущийся на полном ходу скорый поезд. Позвоночник, казалось, окунули в расплавленный металл — в следующую секунду, растянувшуюся на добрую вечность, она поняла, что может осязать каждую свою косточку, каждый свой нерв, который прямо сейчас сгорал и возрождался заново из пепла, снова и снова. В ее черепе, выскобленном ото всех мыслей, началась настоящая буря, которая порождала чудовищной силы звон — ее зубы отзывались на него, словно став костяными камертонами. Она видела каждую пору на коже нависшего над ней лица, нет — она уже наблюдала себя саму откуда-то изнутри, чувствовала, как непрерывно расширяются ее глаза, в то время, как все остальное тело сжимается до точки размером с мельчайшую из пылинок...

Руки уперлись во что-то холодное. Будучи больше не в силах держаться, она сползла на холодный каменный пол.

Каменный?

Кто-то несильно встряхнул ее, помогая подняться. Это было зря — ноги Эльзы подкосились и она снова растянулась на полу. Перед глазами все плыло, но боль в том месте, куда маг налепил похожую на пластырь пластинку, помогла быстрее прийти в себя, осознать себя в каком-то совершенно ином помещении. Осознать, что "пластырь" с кусочком ее собственной кожи, оставшимся на тонких волосках, валяется рядом на камнях, а к ее лицу придвигают высокий стакан, до краев налитый водой.

-Вот не пойму я, — вздохнул кто-то, на кого у нее пока что никак не выходило поднять глаза. — То ли сам мир над тобой глумится, то ли напротив, везет как дьяволу...

-Что...я...

-Выпей, полегче станет, — устало пробормотал Клаус, в очередной раз помогая ей подняться. — Не волнуйся, мы вовремя успели тебя выдернуть.

-В-в-вовремя... — схватив стакан все еще дрожащей рукой, Эльза сделала было нервный глоток, мгновение спустя судорожно выплюнув все на камни. — Вы...вы сдурели? Это что, водка?

-Да как я посмел бы? — обиженно произнес Морольф. — Чистый спирт!

-Куда, говоришь, ты их отослал?

-В винный погреб. Выбраться оттуда не так уж сложно... — Клаус задумчиво поскреб подбородок. — Ну, если знать, какая из шестнадцати лестниц не содержит ловушек. И знать, в какой последовательности они меняются местами...хм...возможно, стоит их там навестить...ближе к утру...

Комната, в которой они находилась, раньше, очевидно, была рабочим кабинетом. Раньше — то есть определенно до того момента, когда кто-то взорвал здесь нечто, пропахавшее в стенах и даже в потолке глубокие борозды, сбил с этих самых стен картины, расколошматил ныне забитое досками и завешенное каким-то тряпьем окно, и убрался на полу при помощи пламени. В дальний угол, сразу за щепками, в которые был обращен некогда массивный стол, была загнана небольшая кровать, в равной степени заваленная измятой одеждой и пустыми бутылками, стопки книг лежали на шкафу, что был повален аккурат посреди комнаты, под тем, что осталось от некогда огромной хрустальной люстры.

-Она...она в порядке? — поерзав в потертом кресле, протянул маг.

-Если она действительно прошла все то, о чем ты мне рассказал, то это так, невинные шалости, — отмахнулся гибрид. — Комната, что я ей дал, меняет свое расположение каждые полчаса, так что ее там точно не сыщут. Отлежится и будет как новенькая уже к утру. Ну, наверное. Трудно судить, сам понимаешь — это на мне все как на собаке заживает.

-Меня удивляет одна вещь...

-Что я еще не выставил этих охламонов вон? — оборвал мага Клаус. — Не обманись. В пределах этого дома мы можем многое, в пределах города — достаточно, чтобы доставить кое-кому пару веселых часов. Но мы оба прекрасно знаем, что случается, когда такие, как мы, слишком уж...развеселимся, — Морольф устало вздохнул. — Я выбросил этих выродков вниз, но ближайшие дня два-три мне лучше быть поскромнее. Иначе оглянуться не успеешь, а я уже пущусь души собирать...

-Я приму это к сведению.

-За свою-то, если что, можешь не трястись. Ты же кукольник.

-И что же из того?

-Отец говорил, у вас они как камни, обшитые железом. Слой где-то в метр... — вытянув из кармана помятую пачку сигарет, гибрид вставил одну в зубы. — Ты мне вот чего лучше скажи. Как ты сам-то до моего прихода протянул?

-В смысле?

-В смысле — почему, когда я пришел, Мори еще не уволокла тебя куда-нибудь, где можно спокойно...

-Она... — маг закашлялся. — Сказала, что я слишком похож на ее брата. А ее брат это уже этап давно пройденный.

-Только не говори, что это оставило шрам на твоей гордыне, — хрипло рассмеялся Морольф. — Ты представить себе не...

-Я ни о чем таком и не думал.

-Я имею в виду тот факт, что она набросилась на человеческую девчонку, а не на ваше величество...

-Я понял, о чем речь.

-...хотя последнему, наверное, вовсю хватило вампирши...ну что ты на меня так смотришь? Когда эта твоя Эльза оклемалась, так минут двадцать про твои похождения рассказывала. В красках...

-Может, уже хватит? — устало произнес Юст. — У меня нет никакого желания это обсуждать.

-Я сразу же прекращу, когда ты ответишь на один-единственный вопрос, — ухмыльнулся Клаус. — Почему ты ее не оставил?

-Что?

-Ты слышал, не притворяйся. Ты не только спас ее — ты еще и взял ее с собой, когда ничего тебе не мешало бросить ее в какой-нибудь канаве с оттертой до зияющей пустоты памятью. Или вовсе прикончить. Или все же...нашлось что-то, что не дало тебе этого сделать? — он хитро прищурился.

-Бенедикт бы ее уничтожил, даже избавь я ее от воспоминаний. Он не захотел бы так рисковать.

-А с каких это пор для Вайтля стали что-то значить жизни отдельных людей? — гибрид скривился в притворном ужасе. — О Господи, неужто в тебе дала ростки совесть? Нужно что-то срочно предпринять, покуда эта зараза еще операбельна — иначе я не представляю, как же ты потом будешь вести дела...

-Пожалуйста, перестань паясничать, — вздохнул маг. — Ты хочешь знать, почему? Хорошо, я скажу. Она...она не притворялась. Я не знаю...не знаю, как еще...отплатить, поэтому сделаю то, что в моих силах. Сохраню ее жизнь от Бенедикта.

-Жизнь, но не память? — Морольф ткнул в его сторону зажженной сигаретой.

Маг молчал — молчал добрых минуты три, сцепив пальцы в замок. И наконец заговорил — холодно и уверенно:

-Ты ведь знаешь ответ не хуже меня. Ей не место среди нас. Она здесь не сможет выжить. Лучшее, чем я могу ей отплатить — спасти, спасти от себя же. От нас всех.

-А сможешь? — коротко спросил Клаус.

Юст не ответил — только уставился куда-то в сторону.

-Как прошла встреча с Фалько? — выждав немного, произнес полукровка. — Надо признать, ты меня удивил, когда пошел к ним один...

-Так было разумнее всего, — быстро подхватил более удобную для него тему маг. — Теперь им известно о Бенедикте.

-Неужто поверили?

-Пришлось раскрыться полностью, — тяжело вздохнул маг. — Предъявить Метку, медальон...рассказать почти все...только на таком условии они обязались сохранить наш разговор в тайне.

-Значит, теперь как минимум одной из трех стай местных стервятников известно, кто ты и почему здесь на самом деле, — задумчиво протянул гибрид. — Уверен, что сделал правильный выбор?

-Не был уверен, покуда не поговорил с ними, — Юст подернул головой, словно пытаясь стряхнуть нахлынувшие воспоминания. — Но между башенными и Мерольтами я предпочту Дом Резни. Их начальство может быть развращено своей жадностью сколько угодно, но откуда быть злу на меня у простых исполнителей?

-Значит, удалось-таки напроситься на союз?

-Союз? Нет, ни о чем таком мне и мечтать не приходится, — Юст покачал головой. — Все, чего я добился — того, что в случае, если дела окончательно покатятся к дьяволу, то меня убьют не они. Они сохранят тайну моей личности, пока я отсюда не уберусь, но и все на том. Даже так...даже так это больше, чем я надеялся получить, идя на этот разговор. Пока что мне везет.

-И что же теперь?

-Теперь — Башня, — голос мага стал напряженнее. — Ты поговорил с ними? Они согласятся меня принять?

-Завтра, только завтра. И далеко не сразу, — ответил Морольф. — Она там сейчас капитально зашивается и посетители ей не очень-то интересны. Любого, кто войдет без спроса, вероятнее всего, вынесут в совочке для мусора.

-От Митик я иного и не жду, — Юст пожал плечами. — Как кого-то из них вообще занесло в эту...я имею в виду, к вам?

-В прошлом году Башня уговорила посидеть тут немного одного из Флаэрти, так перед ним все и вовсе по струнке ходили, — пробормотал Клаус. — А что до нее...ну, пока она занята своим делом, все в порядке. Но если кто-то ее выведет — эта самая струнка вокруг его шеи очень быстро затянется.

-Как ее имя?

-Элис, — быстро ответил гибрид. — Если ты не против, насчет нее я просвещу тебя уже завтра.

-Завтра? Почему это завтра? — вскинулся маг.

-Ну...хотя бы потому что время сейчас уже немного... — Морольф закатал рукав, многозначительно глянув на свои часы. — В общем, возьми пример со своей Эльзы и поспи, пока еще можешь себе это позволить.

-Во-первых, хватит называть ее моей, — сердито ответил Юст. — Во-вторых, о каком сне может идти речь, когда мне нужно выработать...

-Ты просил меня помочь?

-Я...

-Просил, — прервал его гибрид. — Вот я этим сейчас и занимаюсь. Удовольствуйся тем, что смог сегодня решить дела с палачами и отбил девчонку у Мерольтов.

-Но что...

-Слушай, если я дам тебе сейчас зеркало, оно просто-напросто треснет с горя. А если ты в таком виде явишься к Митик, тебя примут за метелку и пол тобой выметут. Оно тебе надо?

-Митик. Мерольты. Морольфы... — маг устало прикрыл глаза. — Мне почти хочется принять это как доказательство существования некоего заговора. Всюду эти "М"...

-И самая злая из этих "М" тебе сейчас говорит — отправляйся спать, — поднимаясь на ноги, вздохнул Клаус, выдергивая из кармана связку ключей и отстегивая от него один — совсем крохотный. — Вот, держи. Третий этаж, последняя дверь справа. Проход будет стабилен ближайшие пятнадцать минут, так что поспеши, если не хочешь ночевать на коврике или проситься под одеяло к той же Мори.

-Благодарю, — кивнул Юст, принимая ключи. — Я...

-Знаешь, почему я это все делаю? — остановившись в дверях, Клаус вдруг обернулся. — Мне интересно. Интересно, что из этого выйдет.

-Из нашего противостояния с Бенедиктом?

-Нет. Из тебя. Ты можешь сколько угодно потчевать меня историями про то, что сделаешь с тем горе-заговорщиком и ради чего ты сохранил девчонке жизнь и память, но от правды не сбежишь.

-И в чем же она?

-Ты стал чуть лучше среднего мага. Не обольщайся — всего лишь на пару дюймов и в любой момент можешь вернуться на исходную. Но мне того хватает — так намного, намного веселее...

Выйдя за дверь, Клаус снова заговорил — в этот раз уже даже не оборачиваясь:

-Знаешь, я тут подумал. Если ты меня обманешь, я не стану тебя убивать. Это, во-первых, глупо, а во-вторых, от таких решений слишком уж воняет магами, — полукровка усмехнулся. — Если ты меня обманешь, я накажу тебя иначе. Я спасу ее сам, а после Урсула узнает про одного доброго кукольника, у которого может найти приют. И который с малых лет по ней сохнет. Вот тогда ты узнаешь, что такое веселая жизнь...

Дверь захлопнулась с угрожающим треском. Но вздрогнул Юст далеко не от этого.

Телефон был записан в небольшом, потрепанном временем сборнике какого-то венгерского поэта — тот, к кому этот номер имел самое непосредственное отношение, сделал эту запись сам, прямо под строками одного из стихотворений — аккуратные, тщательно выписанные перьевой ручкой цифры.

Грегори Маршалл, запечатывающий охотник Часовой Башни, покрепче затворил за собой дверь телефонной будки, и, прижав книжечку к стене, раскрыл на нужной странице. Пальцы скользнули по последним строчкам — "...Jo Csond-herceg, nagyot lepne es eltiporna..." — и остановились на номере, который уже вовсю набирала другая рука.

С той стороны трубку сняли практически сразу.

-Слушаю.

-Говорит Маршалл, сэр. Я подумал, вы захотите знать...

-Что же именно?

-Сдается мне, Бенедикт свое дело не вытянул. Вы не поверите, когда я скажу, кто сегодня пришел в поисках убежища в дом Морольф...

12. Блеф

Я исполняю заказы и даже

Тайно беру чаевые и сальдо.

Я выставляю все на продажу

Подлость, как искренность — универсальна...

(Зимовье Зверей — Не вальс).

Сон оказался даже тяжелее, чем в его самых мрачных прогнозах. Он тонул в нем, словно в трясине, на полчаса или даже целый час только для того, чтобы снова проснуться, ощущая, как колотится сердце и как по лицу стекает липкий холодный пот. В комнате, что ему выделил Клаус, не оказалось ничего, кроме кровати и небольшого столика в дальнем углу, куда Юст свалил одежду. В комнате не было ничего, кроме тьмы и холода. Набросив на плечи измятое покрывало, он медленно мерил комнату своими шагами — босые ноги пол то и дело обжигал. Возвращение в кровать тянуло за собой, как нечто само собой разумеющееся, очередной кошмар, а попытки продержаться так до утра грозили только еще большим истощением. Было где-то два часа ночи, когда он, вылакав до конца графин холодной, сводящей зубы, воды, в изнеможении рухнул где-то у подоконника, было где-то три с половиной, когда он проснулся на полу. Во сне приходил отец, во сне он говорил что-то дьявольски важное, что-то, от чего зависело сейчас все, но стоило только раскрыть глаза — и он не мог вспомнить больше ни единого слова. Во сне приходил Бенедикт — и раз за разом его лицо сменялось мордой умирающего сприггана, что шептал, снова и снова, свои последние слова. Одна картина следовала за другой, но ни одна не могла дать покоя: все сгорало, все рушилось, все расползалось по швам, словно ветхая тряпица.

Совет отдохнуть перед встречей казался сейчас практически издевательством. Отдохнешь тут, как же. Особенно после того, как...

Интересно, а как там Эльза? Навещать ее на ночь глядя он так и не стал, решив дать ей время прийти в себя после происшествия с Мерольтами. В голове почему-то настойчиво крутилась мысль, что она в очередной раз проявляет сейчас свой талант попадать в неприятности — и что утром уже будет поздно что-либо предпринимать. Отогнав эти дурацкие мысли, Юст попытался сосредоточиться на том, что действительно было важно. Угрозу со стороны палачей он ненадолго отвел в сторону, угроза со стороны Мерольтов была сейчас сильна как никогда, а Клаус не мог ему помочь ничем, кроме своих слов...

Единственной надеждой оставалась эта Митик. Доковыляв до кровати и рухнув лицом в подушку, он собрал разрозненные воспоминания в относительно целую картину. Древняя семья, дьявольски древняя — если слухам можно верить, то корни ее следовало искать еще в начале пятого века. Относится к правящей элите Башни, последний глава, о котором он имел возможность читать — лорд...лорд...как же его...

Усталое тело снова подвело его — в следующий раз маг проснулся уже полпятого утра, чувствуя нестерпимую боль в шее и руках: уснул он в позе настолько неестественной, что странно как не вывернул себе что-нибудь. Развесив окна и впустив немного света, Юст заставил себя сесть у окна, сосредоточившись на воспоминаниях. Дьявол с ним, с тем лордом, здесь он будет иметь дело не с ним. Сейчас нужно было как можно быстрее вспомнить практикуемые этим родом направления — иначе совершенно непонятно, к чему вообще стоит готовиться. А на подготовку у него...

Взглянув в очередной раз на часы, маг испытал острое желание укусить себя со злости в затылок. Ну почему, почему в ночи так преступно мало часов? Раздумывая над этой, несомненно, достойной внимания мыслью, он снова отключился — в этот раз уже у окна, завернувшись утащенным с собой одеялом.

Усталость брала свое — в этот раз ничего из своего сна он и вовсе не запомнил, очнувшись от звуков двери, грохнувшей о стену.

-Даже спрашивать ничего не буду, — произнес Клаус, переступая через порог. — Ты вообще в курсе, сколько уже времени?

-Я...что... — маг ошалело доковылял до кровати, вытянув из-под подушки медальон с часами — одного краткого взгляда на них хватило, чтобы его перекосило от ужаса. — Ох...

-Вот тебе и "ох", — Морольф швырнул в его сторону какой-то мятый пакет. — Давай-ка поживее, если хочешь хоть куда-то успеть.

-Что это? — Юст, которому сверток едва не угодил в лицо, все еще заторможенными движениями ощупал его.

-То, что ты просил вчера. Веришь или нет, но нашлось у нас и тряпье твоего размера. Самое то для встреч с башенными или похорон. И если через три минуты ты не будешь в нем, то галстук, можешь быть уверен, тебе уже в гробу поправят.

В комнате зажегся свет, резанув по глазам. Вновь хлопнула дверь — маг вскочил на ноги даже раньше, судорожно раздирая обертку.

Часть дома, что отошла представителям Часовой Башни, сохранилась, похоже, лучше всего. Пол здесь был выметен и протерт едва ли не до блеска, ни одной перегоревшей лампочки на пути не встречалось — что уж говорить о подпалинах на стенах или трещинах в потолке. Успевшие уже отдохнуть Цепи отзывались небольшими уколами, сигнализируя о развешенной в этих залах защите — свежей, крепкой и чудовищно мощной. Каждый проход украшали — или уродовали, как уж посмотреть — пластинки с тщательно выгравированными рунными словами, от обилия сигнальных чар сводило зубы и ломило в затылке. Они миновали поочередно три зала: два из них, больше похожие на помещения музея, были пусты, в третьем же все насквозь пропахло табачным дымом. Сидящих там было четверо: строгие костюмы, экономные, выверенные движения — даже в такой мелочи, как раздача игральных карт и перелистывание книжных страниц — а также невыносимо тяжелые взгляды выдавали в них башенных боевиков с головой. Книгу листал уже знакомый Юсту охотник, Грегори — его товарищи, завидев вновь вошедших, оторвались от своей игры и собирались было уже направиться к Юсту и Клаусу, но Маршалл только тихо покачал головой: этого оказалось достаточно, чтобы маги вернулись к своему прежнему занятию. Обманываться таким преувеличенным спокойствием и доверием Юст не собирался, прекрасно понимая — не без опасений — его причину: маг, с которым он должен был встретиться, владел силой большей, чем вся эта четверка вместе взятая. Всю эту охрану можно было считать едва ли не простой формальностью — и, хоть он и нашел несколько слабых мест в местной защите, противостоять кому-то из рода Митик в одиночку было глупостью, даже не достойной того, чтобы о ней лишний раз думать.

Тяжелые двери остались позади — выведя его в очередной коридор, Морольф, наконец, заговорил.

-Элис Митик. Поколение...угадывать — бить пальцем в небо, готов поспорить на свою шляпу, что они сами уже давно запутались, — полукровка остановился у ближайшего подоконника. — Боюсь даже представить, что у таких как она нагружено в Метки, зато могу сказать, с чем работает помимо того.

-Я уже заметил, — кивнул Юст. — Руническое искусство в Башне не особо жалуют. Для многих, кто там работает, это слишком сложно. И тех, кто готов потратить на него время, можно разделить на два типа. Одни так и остаются недоучками, которые что-то нахватали верхами, а вторые...

-...те, кто действительно способны на что-то — вещь столь же редкая, как отсутствие предрассудков в голове у среднего мага, — мрачно продолжил Морольф. — Так вот, она, к нашему сожалению, далеко не дилетант.

-Я не заметил здесь следов чего-то...необычного. Только руны и поля, созданные в полном соответствии с башенными стандартами. Полагаю, свою личную магию она бережет на крайний случай?

-Почти мои мысли, — ответил гибрид. — А теперь, когда я нагнал на тебя достаточно страху, время рассказать кое-что еще, — Клаус чуть улыбнулся, запуская руку в карман. — Как думаешь, что, будучи представителем рода, подобного ее, нужно было натворить, чтобы тебя отправили приглядывать за какими-то там полукровками?

-Так это не ее инициатива?

-О нет, — Морольф улыбнулся еще шире, выуживая из кармана какую-то измятую бумажку. — Единогласным решением всех остальных лордов ее отправили в эту ссылку. Все еще хочешь знать, за что?

-Несомненно.

-Что ж...позволь-ка тебе представить... — Клаус сунул ему бумажку. — Худший преподаватель, которого Часовая Башня видела за последние тридцать лет.

Пальцы Юста медленно развернули то, что оказалось ксерокопией некоей листовки. В нижней ее части находилась весьма художественно выполненная карикатура: обложенная подушками девушка, что спала, уронив голову на стол и вытянув ноги за его пределы — на ногах тех были лыжи, а на ее голове — тяжелая меховая шапка. За спиной ее, уже куда более схематично, были изображены человеческие фигуры, что крадучись шагали к распахнутым дверям. Скользнув глазами по тексту, Юст почувствовал, как на его лицо против воли наползает улыбка:

"Часовая Башня уполномочена заявить:

нам плевать на Истинных Предков

нам плевать на Двадцать Семь и всех их прихвостней

нам плевать на Святую Церковь

нам плевать на войны Грааля

нам плевать на уступленные Морю Бродяг земли

нам плевать на своих пропавших сотрудников

нам плевать на бежавших из-под Печати

нам плевать на то, что разница между студентами на одном потоке бывает от сорока до семидесяти лет

нам плевать на то, что под Часовой Башней забыли одного из строителей

нам плевать на стандарты обучения, не менявшиеся с семнадцатого века

нам плевать на бардак по другую сторону Атлантического океана

нам плевать на ТЕБЯ".

Внизу, сразу над карикатурой, шло размашистое и корявое, явно приписанное позже — "Леди Митик, отдел Безграничной Безответственности. Часы приема — не дождетесь. Милостыни, пожертвования и взносы не подаются. Справок не даем. Образования тоже".

-В Башне говорят, что она превратила свою жизнь в кровать, — ядовито усмехнулся Клаус. — А все остальное время была где угодно, только не с вверенными ей студентами. Однажды ее вовсе поймали на горнолыжном...

-Не могу сказать, что в этом послании нет разумных зерен, — пробормотал Юст. — Взять хоть эти ритуалы, связанные с Граалем. Моего деда, я слышал, как-то приглашали на третий по счету...

-И что же, поехал?

-Разумеется, нет. Отец рассказывал — когда он узнал, что они в третий раз опозорились, то хохотал так, что у него протез носа отвалился, — маг вздохнул. — И что же, такие бумажки расходились по Башне?

-В объеме большем, чем ты думаешь, — Клаус извлек из кармана какую-то потрепанную брошюрку. — А вот еще. Анонимка, но до того...насыщенная, что просто диву даешься.

Юст осторожно развернул брошюру. Здесь карикатур уже не было, только отбитый на машинке текст:

"О глупцы, кои соблазнились пустыми обещаниями прихвостней Бартомелоев, три кола им в каждое ребро! Несчастные, лишенные даже подобия ума, что не смогли сделать даже шага, чтобы уткнуться своими немытыми, запаршивевшими лицами в золотые горы знаний, чахлые дегенераты, что предпочли свободному поиску в глубинных водах трусливое барахтанье на мелководье! Да-да, я говорю о вас, отпрыски гнилого лондонского сообщества — трупа настолько смрадного и мерзкого, что им побрезгуют даже мухи и черви. Все те из вас, кто искренне считал, что окажется под крылом могущественных и знающих наставников, способных научить подрастающее поколение тайнам мироздания — суть наивные дети! Те, кто имеет наглость сотрясать преисполненный зловония воздух вашей Башни, в своей непомерной гордыне считая, что имеют хоть какое-то право кого-то и чему-то учить, и кто с легкой руки вашего одуревшего от жира и лени руководства поставлен надзирать над вашими рядами и вколачивать в ваши пустые головы давно отжившие свое наставления, не имеют опыта в количестве достаточном даже для того, чтобы заварить себе утром чашку кофе. Но даже среди всей этой шайки чванливых деградантов, которой ваши семьи, явно не от великого ума, доверили ваше будущее, есть некто, кто выделяется на их фоне — вишенка из плесени на присыпанном пудрой торте из навоза, коим является весь без исключения преподавательский состав Часовой Башни. Опасность, которой подвергает мир ваш балаган одним своим существованием, сложно переоценить, но в два раза опаснее обычного ущербного умом работника Башни только тот, которому еще, вдобавок, и наплевать на свое же собственное дело. Вы все прекрасно знаете, о ком я изволю говорить.

Эта гнутая не в ту сторону кочерга, что открывает свой кривой рот — если бы в мире осталась еще хоть какая-то справедливость, эту бездну, извергающую из себя потоки лжи и бреда давно бы зашили и законопатили — кажется, только для того, чтобы зевнуть на собственной же лекции, этот самозваный эксперт в благородном рунном искусстве, что только безо всякого толку трет своей костлявой задницей то же теплое местечко, которое натирали до блеска зады ее нечестивых и гнусных предков, не способна переложить в ваши головы ничего, кроме перхоти — что уж говорить о хотя бы крупицах знаний. Каждый раз, когда эта тощая швабра смеет касаться рунического письма своими завшивевшими лапами, уступающими по благородству форм даже садовым тяпкам, меня переполняет в равной степени ненависть и изумление вами, трусливые, подошвой лордов тертые ничтожества — доколе вы будете безропотно сносить это явленное вам в самой плоти богомерзие? Посмотрите на нее попристальнее своими свинячьими глазками: неужели вы думаете, что эта ходячая бездарность втолкует вам, простуженным на всю голову недоумкам, как вдохнуть жизнь в те каракули, которые я не называю детскими лишь потому, что ребенок справится лучше нее? О нет, ведь речь я веду о бездарности такого масштаба, что с ней не сравнится даже самый убогий из скальдов прошлого, окропленный той частью меда, что пролил Один — ее-то, я в том уверен, этим самым залило с кривых ног до головы, в которой вместо мыслей свободно свищут ветра горных вершин, не встречая никакой преграды! Да она не смогла бы рассказать вам даже о том, как там прохлаждалась, отлынивая от обязанностей, возложенных на нее вашими баранами — ведь для того надо появиться на занятиях или хотя бы проснуться! Леди Митик? Это — леди? Называли бы лордом, все равно один дьявол разберет, какого пола на самом деле эта раскрашенная профурсетка — ведь не может он не иметь представления о своих выродках! Посмотрите на эту физиономию, в сравнении с которой овцы имеют благородные черты, на эту вечно унылую, вечно в пролежнях от беспробудного сна, скотскую морду, рядом с которой лицо прокаженного, на которое с высоты шестидесяти этажей упал рояль и три слона, будет казаться эталоном красоты! Ленивец делает больше, чем она — спящий или вовсе мертвый! Все, чего заслуживает эта бездарность — "кровавого орла", да я боюсь, что достаточно только ее коснуться — и эта сухая жердь переломится пополам с таким треском, что на небе услышат! Полюбуйтесь на это отродье — до того костлявое, что впору задаться вопросом, как это только оно не вспыхивает, когда закидывает ногу за ногу. А знаете, почему род Митик теперь уже совершенно точно никогда не будет продолжен? Достойная мартышки из русской басни, все свое корявое тело эта тупоумная бездарщина покрыла закорючинами, что смеет считать рунами — каждый сантиметр, до которого достала своими чешущимися от желания нахапать побольше, как и свойственно башенному отродью, пальцами! Не один уже завидный по меркам вашего трухлявого лондонского хлева, ваших авгиевых конюшен, женишок из пытающихся скрыть за слоями маскирующих чар свое трухлявое нутро, возвращался в свой постылый дом несолоно хлебавши, завидев эту изукрашенную бестолочь — кому, скажите, охота, сгореть заживо во время первой брачной ночи, если вся эта белиберда вдруг заработает? Если ваши лорды намерены хотя бы притвориться, что имеют самое малое количество мозгов, то им нужно немедленно вышвырнуть эту меднолобую дылду на мороз — посмотрим, спасут ли ее там ее хваленые рисуночки! Самый жалкий из моих студентов знает больше нее, самый ленивый из них вызывает у меня больше уважения, чем она! Башенный рунист? Исследователь? Не смешите мою подагру — все, чему она научилась в Башне — провались она в Марианскую впадину! — так это прикуривать от банкнот, пользуясь Ансузом вместо зажигалки!

Если вы хотите получить хоть какие-то крохи знаний, хотя бы мельчайшие, я, в великой милости своей, дам вам совет — бегите. Бегите из Лондона так, как никогда не бежали! Добирайтесь вплавь до Блуждающей Могилы, плетитесь в пески Атласа — пусть и там многому не научились, но хуже Башни найти кого-то невозможно. Запомните накрепко их конек, то, что отточено ими так хорошо, что вставляется в каждую без исключения Метку каждого башенного выродка — игнорирование проблем. Запомните, каждый, каждый из вас — Башне плевать лично на ТЕБЯ".

-Как...содержательно, — протянул маг. — Я едва не задохнулся, пока читал. Не знаю, кто автор сего...опуса, но готов поручиться — трать он столько времени на исследования, сколько на ругань, давно бы уже скрылся в Истоке. Значит, подводя итоги...ее выслали сюда за некоторую...неуспеваемость?

-Можно и так сказать, — кивнул гибрид. — И здесь уж ей нужно продемонстрировать великолепные результаты, если она хочет снова быть допущенной к преподаванию.

-Типичная логика башенных, — Юст закатил глаза. — Вернее, типичное ее отсутствие. Как успехи в операциях подобного рода вообще связаны с преподаванием?

-Не забивай себе голову, а то еще треснет. В общем, здесь она решила показать, на что способна. Запрягла всех и сразу, как только приехала. Разбирается со всеми остальными своими делами тоже прямо отсюда — боюсь, если через годик-другой ее не отзовут, эта дылда руническая тут осядет, и я не знаю, как тогда мне ее отсюда выкорчевывать. Ч-черт...от всего этого в восторге один Грегори, но он-то стукнутый, ему можно...

-В каком это смысле?

-В смысле, подумай сам — кем надо быть, чтобы выставиться в первые ряды, когда речь идет о подобной операции? И у подобного начальника? — Клаус чуть улыбнулся. — Он говорит, что не особо брезглив, но я тебе больше скажу — этот малый мазохист каких мало. Только и ищет условия пожестче да руку покрепче, чтобы всю дорогу гнали, не вынимая...а, сам увидишь, у кого он работает. Даром, что пришли уже.

Юст поднял взгляд на двери впереди — вернее сказать, на то, что дверьми когда-то было, а теперь утопало под ворохом разнообразных бумаг. Были тут расписания и какие-то массивные таблицы, списки и перечни, грозные предупреждения и темные от печатей официальные документы — разобраться в этом хаосе не было решительно никакой возможности, даже если постараться.

-А ты...

-Я, пожалуй, тут покурю, — задумчиво произнес Морольф. — Когда я в прошлый раз вошел без спроса, она выплеснула на меня только что вскипевший кофейник...

-И все-таки, если честно и коротко, — тихо сказал Юст, взявшись за ручку двери. — Какая она?

-Ведро со льдом, — ответил гибрид, чуть отступая в сторону. — В которое насыпали битого стекла.

Заранее приготовившись уворачиваться от чего-нибудь тяжелого, маг дернул дверную ручку, заходя внутрь.

-Ну наконец-то, — приветствовал его чей-то уставший голос. — Вас только за смертью посылать.

Дверь позади уже захлопнулась, отрезая путь к отступлению, и потому осталось смотреть лишь вперед, на массивный темный стол, заваленный невообразимым количеством бумаг — среди гор макулатуры можно было различить чашку, кофейник с угрожающих размеров вмятиной на боку, три стоящих рядом телефона, чьи провода были, казалось, уже намертво спутаны меж собой, нож для вскрытия писем, воткнутый в столешницу и несколько потрепанных книжек.

-И что же вы стоите? Думаете, у меня есть на вас больше двух минут?

Голос был уставшим, холодным и колючим — но не шел ни в какое сравнение со своей хозяйкой. За столом сидело худощавое, молодое на вид существо, упакованное в строгий деловой костюм цвета тусклого мрамора с темными брюками и угольно-черной обувью. Слово "леди", равно как и "лорд", казалось тут не очень уместным по той причине, что для правильного обращения следовало быть до конца уверенным в том, к какому полу принадлежит этот человек, пребывающий, судя по внешнему виду, на одной из последних стадий истощения. Чувствуя, что самым глупым образом уставился на хозяйку кабинета, Юст поймал выплывшую откуда-то из глубин памяти мысль о древних культах Митры, в которых следовало искать корни этой семьи. Их магия просто не могла не оставить своего следа: мистерии Митры были в те далекие века доступны только мужчинам, эта династия чаще всего продолжалась наследниками именно мужского рода, а если же случалось иначе...

Леди Митик запросто можно было перепутать с молодым человеком, но помимо андрогинной внешности было в ее чертах что-то, что к человеку вовсе отношения не имело. Было ли это результатом все той же чрезвычайно долгой жизни рода рука об руку с магией, которую его члены впитали в себя, оставалось только гадать, но факт никуда не давался — это изящное, холодное во всех отношениях существо временами казалось выходцем с другой планеты. Выглядываться, изучать ее черты, в которых то и дело мелькало что-то чужое, глазу просто не хотелось — но Юст заставил себя взглянуть чуть глубже, отбросив в сторону весь этот флер. Взглянуть и увидеть вылинявшее лицо — так похудевшее, что состояло теперь, казалось, из одних только скул и глаз, растрепанные волосы, красные от чудовищного недосыпа глаза...пальцы леди Митик походили на отточенные скальпели, сама же она чем-то отчаянно напоминала Юсту цаплю.

-Я...

-...прибыли для усиления, да-да, знаю, слышала, — устало бросила Митик, вываливая на стол кое-как скрепленную пачку бумаг. — Подписывайте это все побыстрее и я найду, чем вам заняться. Читать не обязательно.

-Я, собственно...

-Пока вы работаете на меня, помните три вещи, — снова оборвала она Юста все тем же полусонным голосом. — Первое — если вы сваляете дурака у меня на службе, я буду иметь с вами очень серьезный разговор. То, что от вас после останется, повешу на стену...ох, всегда нравились эти лица у новеньких, когда они думают, что я шучу...

-Послушайте, я...

-Второе. У нас строгий график, поэтому если вы вдруг решите умереть — дотяните как-нибудь до обеденного перерыва. Третье — если у вас есть наследник, которому нужна хорошая должность в моем отделе, пусть подписывает бумаги, лет через пятьдесят он ее определенно получит...

-Да послушайте же вы! — взорвался, наконец, маг. — Я здесь вовсе не по поводу какой-то там работы!

-Да? — Митик уставилась на него так, словно только что увидела. — Тогда что вы...о Господи... — протерев глаза рукой, она вновь взглянула на мага. — Меня ждет шестнадцать писем и четыре доклада, два вопроса, касающихся подпечатных дел и один по поводу того нелегального училища в Ларне, чтоб оно там треснуло...так по какому поводу лично вы здесь тратите мое время?

-Я договаривался с вами о встрече через текущего главу дома Морольф, — сквозь зубы произнес маг. — Я Юст. Двенадцатый наследник...

-Двенадцатый? — равнодушно протянула Митик. — Уже не ясли, но все еще детский садик...ладно, минутку...где вы там у меня... — бормоча что-то себе под нос голосом, что то совсем затихал, то на мгновение набирался силы, она принялась рыться в своих бумагах. — Так...списки расходов за последнее полугодие, списки членов побочных ветвей дома Морольф, которых мы должны будем привлечь к расследованию в ближайшие три недели, списки живых, умерших, пропавших...список списков...ага, вот оно. Список встреч на сегодня...еще раз, ваше имя?

-Юст, — с трудом сохраняя спокойствие, повторил он. — Дом Вайтль. Я, возможно, немного задержался...

-Это я задерживаюсь. А вы все опаздываете и самым гадким образом тратите мое время, когда я и так тут зашиваюсь, — подержав очередной листок перед глазами несколько секунд, Митик отбросила его в сторону, снова уставившись на мага. — Морольф сказал, что у вас ко мне какое-то серьезное дело. Он за вас очень просил, поэтому шесть минут вместо трех. Начинайте, если уж пришли, — она махнула рукой в сторону стоящего у стены кресла. — Часики тикают...

Устланный коврами пол был усеян, словно опавшей листвой, клочками бумаги — скомканными и изорванными. Часть из них была покрыта неразборчивыми, явно составленными в спешке заметками, часть — незаконченными рисунками, на большинство из которых сложно было смотреть без отвращения. Дело было отнюдь не в манере исполнения или отсутствии таланта у их автора — лишь в том, что выплеснутые на бумагу плоды чьей-то воспаленной фантазии были столь гадкими на вид, что для оценки их по достоинству нужно было иметь вкус определенно извращенный — сложно было даже представить, насколько именно.

Комната, оказавшись в руках новых хозяев, сменила прежнюю холодную серость на тона еще более темные. У дальней стены теперь возвышался массивный вытянутый стол, окруженный разнообразной аппаратурой: шипели резиновые трубки, булькало содержимое темных бутылей самых причудливых форм, тихо свистели сверла и жужжали пилы для костей. Никто уже не смог бы сказать точно, сколько человеческих тел было разложено на этом столе до того, как началась работа над очередным образцом: лишние детали очень быстро исчезали в стоящих на полу ящиках — пара безучастно наблюдавших за процессом живых мертвецов временами поднимали очередной и закрывали, унося прочь, в огонь. То, что постепенно кроили на столе машины — очень медленно, словно ожидая, когда их вновь будет направлять живая рука — человека тоже уже нисколько не напоминало. Резкие запахи химикатов, долетая до другой части просторного темного помещения, смешивались с другими: там, в свою очередь, были рассеяны и разбрызганы изысканные ароматы на масляной основе — в один день сладкие и цветочные, в другой — тяжелые и дурманящие разум. Позавчера была выбрана смесь из мандарина, шафрана, ветиверии, кедра и черной амбры, вчера — амбры белой, китайского пиона, водяной лилии, пальмарозы, подснежника, лайма, мюге, лимонной травы, глицинии, прозрачного мускуса и хиноки с ирисом, сегодня же бал правило сочетание ажгона, мимозы, все той же ветиверии, черного мускуса, тамаринда и опопанакса.

Запах крови все равно чувствовался — но так было только лучше.

Морисетта Мерольт полулежала среди измятых подушек, задумчиво кусая то карандаш, то тлеющую трубку, большая часть ее измятой одежды была разбросана там же, среди бумаг с неудачным набросками. Устало вздохнув, она подняла глаза, лениво следя за тем, как мертвая прислуга упаковывала в стекло и ткань очередной экспонат, очередной подарок для Мавзолея. Очередной ее шедевр, что будет выставлен на ежегодной встрече всех, включая самую дальнюю родню, членов дома — встрече, что меж ними была известна просто как Бал.

Одно только воспоминание о Мавзолее заставило ее прикусить губу.

Мавзолей. Это слово словно стекало в глотку вместе с солоноватыми каплями проступившей крови, оно было наркотиком само по себе, оно заставляло вспоминать, заставляло...откинув голову на подушку, она прикрыла глаза, позволяя безумной карусели образов, выплывающих из самых глубин сознания, набирать обороты.

Мавзолей. Шепчущие стены и стонущий пол. Одеяния из художественно снятой кожи и вросшие в шейные позвонки цепи. Звон бокалов с разлитой по ним изысканной отравой и мешанина из галлюцинаций, длящихся до тридцати часов кряду. Чужая агония, тянущаяся куда как дольше — и все возможности для того, чтобы ей захлебнуться. Безмолвная прислуга в черном и существа, что болезненно медленно растаскивают тела на мельчайшие детали, пересобирая внутренние органы, заживо обдирая каждый нерв, каждый кровеносный сосуд — и сплетая их заново. В Мавзолее не существовало запретов — но даже тем, что он хранил, можно было пресытиться.

В этом году Бал будет особенным. В этом году она поставит в Мавзолей не только заказанные ей скульптурные композиции, картины и наряды. В этом году она принесет домой все, что осталось у рода Морольф. Все, что они еще смогли сохранить.

И Мавзолей признает ее власть.

-Крейц?

Маг сидел в роскошном кресле позапрошлого века, меланхолично изучая собственные записи, сделанные в небольшой книжечке с темно-синей обложкой.

-Ты уверен, что ошибки не будет?

-Да, — несколько нервно кивнул Мерольт. — Я все досконально изучил. Один из проходов, которые не нашло это башенное дурье, находится в пределах досягаемости, мало того, я уже нашел способ его стабилизировать. Ничего сложного, — он желчно рассмеялся. — Когда все вокруг уверяются в том, что ты просто любитель успокоить себя бутылочкой-другой, то смотрят уже не так пристально. Даже когда ты часами отираешься в некоторых частях дома...ты ведь всего лишь унылая пьянь, не так ли?

-Если у тебя все готово...

-Готово уже третий день. Проход будет доступен сегодня через час двадцать шесть минут или через четыре дня в это же время. Способы нейтрализации выявленных ловушек я уже расписал...

-В этом не было нужды, потому как отправишься ты один.

-Один? Но...

-У меня, как видишь, еще есть дела, — пожала плечами Морисетта. — Нужно закончить наброски для того фильма, которых от нас ждут в Штатах.

-Это, конечно, важнее, — фыркнул Крейцвендедих. — Слушай, зачем вся эта возня? Возьми просто те фигурки, что ты делала в детстве — я думаю, им пойдет...

-Думаешь? — Морисетта закусила трубку. — Им недостает изящества. Особенно тому, которого я сделала из капитана стражи. Вся голова в булавках...о чем я только тогда думала, интересно?

-Вот уж не знаю. Значит, мне все проделывать одному...

-Начал ты неплохо. Заверши так же и, быть может, я замолвлю за тебя словечко, когда мы вернемся домой.

-Я...

-Крейц, ты же должен понимать. Если бы я захотела тебя подставить, я бы определенно пошла с тобой.

Несколько минут маг провел в молчании. Резко поднявшись, захлопнул свою записную книжку.

-Хорошо. Я могу брать все, что нужно, так ведь?

-Да. Только я тебя умоляю — не спеши. Если хоть что-то сегодня будет мешать...у нас еще полным-полно времени. Сделаем все в следующий раз.

-Мне ничто не помешает, — сжав зубы, произнес Мерольт. — Вот увидишь, с сегодняшнего дня мы начнем переправлять содержимое хранилища сюда...

-Надеюсь, что увижу, — вернувшись к бумаге и карандашу, пробормотала Морисетта. — Ах да, если тебе выдастся случай, приведи мне ту вчерашнюю девчонку. Она мне показалась забавной. Будет меня развлекать в ближайшую пару недель.

-Они ее где-то спрятали, — скривился Крейцвендедих. — А как быть с тем, вторым?

-Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что этот хлыщ — не тот, кем старается казаться. Слишком уж старается...слишком...но я не вижу смысла распылять силы. Пусть отвлекает башенных и Морольфов как его душе угодно. Если решим проблему с хранилищем в ближайшие дни, то займемся и им. Если я окажусь права, то он может стать весьма ценным приобретением. Ты ведь знаешь — смерть и работа на Мавзолей вовсе не являются исключающими друг друга понятиями...

-О да, — хихикнул Крейцвендедих. — Еще как знаю.

-И я должна в это поверить?

-У вас есть все необходимые доказательства, не так ли? Взять хотя бы то, что осталось в поезде...

-Вот именно. Осталось, — Элис Митик устало потерла пальцами виски. — Я слушаю вас уже куда больше шести минут, правда ведь?

-Семнадцать с половиной, если быть совсем точным, — Юст, раскрыв медальон, бросил короткий взгляд на циферблат. — Это может означать две вещи.

-Какие же? — прищурилась Митик.

-Во-первых, не сочтите за оскорбление, это может намекать на то, что вы изрядно переутомились и следить за временем уже не особо способны. Во-вторых...что ж, я посмею предположить, что хотя бы какая-то часть моей истории вам показалась похожей на правду.

-Вот как?

Часы едва слышно тикали, но в тишине, которая воцарялась между их короткими, отрывистыми фразами, свидетельствующими, прежде всего, о колоссальной нервной усталости обоих участников диалога, он слышал этот звук более чем отчетливо. Состояние, в котором пребывала посланница Башни, было заметно ему ничуть не хуже. Усталость. Раздражение. Запрятанная глубоко-глубоко злость. Целый ворох щелей в броне того, кто в других обстоятельствах был бы совершенно неприступен, кто не пустил бы его и на порог и остался бы в своем праве. Вглядываясь — почти неосознанно — в ее исхудавшее лицо, в подрагивающие от напряжения веки, скользя взглядом по растрепанным волосам, он с каждой секундой все яснее представлял себе, как она выглядела, когда только прибыла сюда. Как она должна была выглядеть. Немного времени, совсем чуть-чуть: хорошенько выспаться, привести себя в порядок, сбросить с плеч взваленный туда остальными лордами груз, который никто больше не хотел принимать на себя...немного времени, совсем немного — и она бы расцвела, он в том был почти уверен. А если...

-Вы слышите, что я говорю?

-А? — маг встрепенулся, выныривая из размышлений. — Ох, прошу прощения. Я все-таки не смог выспаться как следует этой ночью...могу я просить вас повторить?

-Повторяю, — мрачно произнесла Митик. — Боюсь, что я ничем не могу вам помочь. Ваши проблемы с семьей Кальдервуд — это ваши проблемы. О вашем доме я, разумеется, наслышана, но контактировать нам, насколько мне известно, особо никогда не приходилось, и я не вижу смысла нарушать эту славную традицию тем, что влезу в ваши склоки. У меня по горлышко своих дел...

-Но...

-...а то, что дом Кальдервуд относится к Башне, признаться, мало что меняет, — она пожала плечами. — Они давным-давно дышат на ладан. Бить по ним может быть выгодно кому угодно, но только не мне. Зачем мне самолично обрубать ради вас каналы поставки растительных материалов? Зачем мне вас защищать, тем самым радостно отпиливая ветку, на которой сижу? Никто из лордов не одобрит, если я встану на вашу сторону...

-А вас так волнует, что они подумают?

-В настоящий момент — да, — голос ее был холоднее льда. — Раз уж я все равно потратила на вас столько времени, так и быть, обозначу все предельно четко. Вы явились сюда с этим...Бенедиктом на хвосте и теперь ищете жилетку, в которую сподручнее было бы порыдать. Вопрос Морольфов решен и почти уже закрыт, Церковь, насколько мне известно, никогда не была в восторге от вашей семейки, Мерольты...ну что же, вы можете проглотить свою гордость и влиться в их стройные ряды. Они будут рады. Что же до меня... — Митик вздохнула, вставая из-за стола. — Никакого резона вам помогать у меня нет. У вас нет ничего, чем бы вы могли мне угрожать, и вам нечего мне предложить, а благотворительностью я не занимаюсь. Полезнее, наверное, было бы выдать вас Бенедикту, но, на ваше счастье, он уже успел меня разозлить, даже еще не появившись тут лично. Этот кровавый балаган с поездом я спускать не намерена...

-Значит, большее, на что я могу рассчитывать — это нейтралитет?

-Верно, — обойдя стол, она неспешно двинулась вкруг комнаты. — Ровно до тех пор, пока сюда не явится Бенедикт. Мне не нужна лишняя головная боль, поэтому когда он сюда явится, я просто отойду в сторону.

-Вы могли бы раздавить его одним пальцем.

-Так и есть. Но повода-то по-прежнему нет.

-А как быть с тем, кто стоит за ним? — чуть помолчав, выдохнул Юст. — Тем, кто подарил ему сприггана?

-А есть какие-то причины, по которым его личность должна меня волновать больше, чем таковая Бенедикта?

-Или ее, — прищурился маг. — Мы ведь не знаем, с кем именно имеем дело. Может быть, он даже не из круга лордов. Может, он, как и наша семья, предпочитает действовать из тени. Я не знаю. Знаю только то, что это кто-то, обладающий опытом и умением...

-И снова. Причина, герр Вайтль, причина. Наш разговор длится уже втрое дольше отведенного мною изначально срока, а вы все еще не дали мне ни единой. Вы ведь даже не знаете, зачем он хочет вас изничтожить.

-То, что я знал, я вам рассказал, — сцепив руки в надежде, что это хоть как-то скроет его чудовищное напряжение, Юст качнулся вперед в своем кресле, глядя, как Элис медленно подходит к нему.

-Но ведь у вас по-прежнему нет того, что мне нужно. Причина. Мне нужна причина, чтобы поделиться с вами своей защитой.

В этот раз он не ответил. На глаза наползала какая-то тьма — та же, что росла внутри черепа, мешая мыслить.

Вряд ли было что-то хуже этого чувства. Вряд ли было что-то хуже этой бессильной злобы, что готова была сожрать его с потрохами. Она была кругом права, но легче от осознания этого ничуть не становилось. Нужно было...нужно...

-Позвольте задать вам один вопрос, — она почему-то заговорила шепотом.

Это удивило его не так уж сильно — в сравнении с тем, что леди Митик вплотную подошла к его креслу и склонила к нему голову.

-Вы чувствуете то же, что и я?

-Прошу прощения, но... — удивление было столь сильным, что он едва сумел заговорить. — Мы...мы едва знакомы...

-Болван! — рявкнула Элис, вцепившись ему в плечо и буквально выдернув из кресла. — Я про возмущения во внутренних полях!

-Что?

-Кто-то лезет в опечатанную зону!

-Провал, говоришь?

-Абсолютный.

Дверь в комнату — здесь, по крайней мере, у хозяина нашлось время убраться — невыносимо медленно ползла, пытаясь закрыться. Скрип ее в другой ситуации определенно был бы из разряда тех вещей, что действуют на нервы, но сейчас магу было далеко не до того. Юст сидел, отвернувшись к окну — возня полукровки с каким-то разложенным на столе прибором его сейчас нисколько не трогала.

-Значит, даже не знаешь, что там было?

-Нет. Только то, что Мерольты выкинули какую-то глупость, — не оборачиваясь, протянул маг. — Вернее сказать, младший из них. Охотники и не подумали меня пустить. Их дело — так она сказала.

-Что ж, вполне справедливо, ты так не считаешь?

Маг не ответил.

-А из самой Митик удалось что-то выжать?

-Ничего. Ей вся ситуация ожидаемо безразлична, — глухим голосом выдавил из себя Юст несколько слов. — Все было зря.

-Неужто?

-Пожалуйста...

-Пожалуйста что?

-Прекрати использовать в разговоре такой тон. У меня и без того голова идет кругом. Сам не понимаю, что говорю и о чем думаю...

-Ох ты, — усмехнулся Морольф. — А я-то грешным делом думал, что это твое стандартное состояние.

-Я уеду сегодня, — впившись взглядом в окно, пробормотал Юст. — Пока еще могу сделать это без шума.

-И куда же ты собрался, позволь узнать?

-Встречу Бенедикта. Я уже достаточно отдохнул, а его ресурсы исчерпаны, — голос мага звенел, как натянутая струна. — Возможно, у меня будет шанс. Использую людей, если понадобится. Использую все, что смогу.

-Все или ничего, да?

Маг не ответил.

-А меня не хочешь послушать?

-Зачем мне то? Никому из вас нечего мне дать.

Полукровка сократил расстояние между ними в два шага. Рывком отдернул его от окна, развернув к себе.

-Ты не представляешь, каких усилий мне стоит справляться с искушением начистить твою бледную морду, — прорычал он. — Ты ведь помнишь, что у нас в семье тоже есть Цепи?

-Я...

-Но мы не маги. Знаешь, почему?

-Нет, — Юст отодвинулся к окну. — Но ты сейчас мне скажешь о том, не так ли?

-Физиологически мы можем быть людьми только наполовину. На четверть. А может, и того меньше. А еще у нас могут быть Цепи. Разница далеко не в том. Мы не смотрим на мир, так как вы.

-Что ты имеешь в виду?

-Для вас все просто. Слишком просто — и именно потому любой, кто о вас узнает, почти обречен вас ненавидеть, неважно, цельный он человек или не совсем, — мрачно произнес Клаус. — Знаешь, как вы это делаете? Просто, как я уже сказал, преступно просто — вытяни руку и возьми. Для вас это единственная существующая норма. И именно поэтому меня от вас порою начинает тошнить, — тяжело выдохнув, гибрид отошел чуть в сторону. — Прости. Ты знаешь, у нас у всех плохо с контролем гнева. Ты, конечно, можешь валить на все четыре стороны...

-Я бы не говорил о том, если бы видел иные варианты, — тоже постепенно успокаиваясь, пожал плечами Юст. — Но я их не вижу. Слуги Церкви мне не помощники, Мерольты — это даже не смешно. Митик...я пытался, Клаус, но растопить ее мне банально нечем. У меня нет к ней ключей. Все, что мне осталось — вверить свою судьбу случаю. Я попрошу только об одном — если я не справлюсь, позаботьтесь об Эльзе. Избавьте ее от памяти и помогите добраться до...

-Ну все, хватит, — раздраженно прервал его Морольф. — Еще одно слово о героической смерти и я тебя сам прибью, чтобы не позорился. Давай-ка сюда.

Шаги мага были донельзя вялыми — доковыляв до стола, он уставился на то, с чем так долго возился гибрид. Имевшее форму идеального прямоугольника бронзовое зеркало в металлической раме было сплошь опутано тонкими золотыми ниточками — большая их часть тонула в еще одном устройстве: крохотный куб из темного металла, в одну из граней которого Морольф только что вставил небольшой шарик наподобие бильярдного.

-Погоди-ка... — узнавание сменилось удивлением. — Это же наша...

-Ваша, ваша, — проворчал Клаус. — Когда мы еще ладили, то закупили у вас оптом партию тех глазок. И два проектора. Один, правда, эти вандалы в рясах сломали еще во время штурма...

Юст уже не слушал: о том, как работать с хорошо знакомой конструкцией, подсказала даже не Метка, а его собственная память. Он уже было коснулся куба, когда Клаус, усмехнувшись, отдернул его руку.

-Ну и куда мы лезем? — ехидно поинтересовался он. — Замки-то тут не ваши.

-Прошу прощения, — виновато кивнул маг. — Я, похоже, до сих пор не пришел толком в себя. Но...что ты хочешь мне показать? Что вы запечатлели?

-Я, вроде как, обещал тебе помощь, — сжав куб в ладони, Морольф на мгновение прикрыл глаза. — Вот все, что я могу тебе предложить...

По тусклой поверхности зеркала пробежала рябь. Склонившись над ним, Юст почувствовал нарастающий жар.

-Младшенький Мерольт нашел один из проходов на нижние уровни, — голос Клауса звучал словно откуда-то издали. — Болван думал, что там наши сокровища...куда там, — злорадный смешок. — Эту комнатушку башенные давным-давно уже обчистили и приспособили под свои нужды.

-Башенные, — медленно повторил маг, начиная догадываться, что сейчас увидит. — Мы ведь о леди Митик?

-Ты сказал, что у тебя нет к ней ключей. Так вот, лови целую связку.

Жар усиливался, словно он склонился над чаном с расплавленным металлом. Не обращая на то ровным счетом никакого внимания, Юст нагнулся еще ниже, опасаясь пропустить хоть мельчайший кусочек.

-Вот этот олух снимает внешние слои. Надо признать, парень неплохо подготовился, — бормотал Клаус. — Я отправил глаза за ним следом — он был так увлечен прокладыванием перехода, что не заметил бы, сбрось я рядом авианосец. Вот тут надо было взять левее — ему повезло, что мертвечина прикрыла от ловушек — а вот здесь все почти идеально...ага, вот, — оскалился полукровка. — Он внутри.

-Не надо меня отвлекать...о Господи, что...

Юст отшатнулся от стола так резко, что едва было не упал. Клаус улыбнулся еще шире, махнув ему рукой.

-Ну что же ты? Веселье только начинается!

Маг уткнулся взглядом в пышущее жаром зеркало, собирая в кулак всю свою волю для того, чтобы сохранить серьезность. То, что он видел, могло в равной степени заставить рыдать от стыда и смеяться, как умалишенный. Выдержать Юст смог чуть больше минуты с половиной.

-Это...это...то, что я думаю? — прохрипел он.

-А то как же.

-Это...это — ее?

Морольф только кивнул. Юст на негнущихся ногах отошел от стола — и, будучи не в силах больше держаться, рассмеялся практически в голос.

-Она...она... — опустившись на приставленный к ближайшей стене стул, он тяжело выдохнул и радостно оскалился. — Она моя. С этим — она моя до костей.

-Кто еще это видел?

Элис Митик изменилась почти до неузнаваемости за какую-то жалкую половину дня. Былая неряшливость в облике исчезла без остатка, помятый костюм разгладился словно сам собой, нервозность в движениях сгинула, словно ее и не было вовсе, наколотые на веках руны тревожно мерцали каждый раз, когда она позволяла себе моргнуть. Ее взгляд вполне мог считаться последним предупреждением, а голос был столь холоден, что стоило опасаться, стоя рядом с ней, подхватить простуду.

-Только я, — тщательно подбирая каждое слово, проговорил Юст, чуть наклонившись вперед. — Я и Клаус. Крейцвендедих, как я понимаю, так и не понял, кому принадлежало содержимое той комнаты.

Что, вне всяких сомнений, и спасло ему жизнь.

-Что вы намерены с этим делать?

-Это зависит уже от вас, — спокойно ответил маг. — Вариантов ровно два, и вы знаете, какие именно, ничуть не хуже меня.

-Возможно, их немного больше...

Митик лишь тихо качнула пальцем, но последствия этого краткого, едва заметного жеста нельзя было не ощутить. Поле, окутавшее комнату, плеснуло болью в каждую Цепь, сдавило виски и сбило дыхание. Едва коснувшись выставленной леди Митик защиты — нет, едва приблизившись к ней — он почувствовал, что не справится. Не было смысла даже прощупывать ее, чтобы понять: все попытки будут лишь одинаковым по своей глупости самоубийством. Чувствуя колоссальную мощь незримых стен, что медленно сближались, планируя перетереть его в мелкую пыль, зажав в своей пасти, Юст нервно сглотнул. Ее мощь превосходила все ожидания и все самые смелые теории. Это уже не были рунные забавы. Это было что-то, явившееся из глубины веков, где лучше бы и оставалось...

Он на миг прикрыл глаза, не видя, но чувствуя смыкающиеся стены из чистого света. Сопротивление бесполезно — достаточно будет просто вступить в контакт, всего один раз, всего на секунду — того уже хватит, чтобы разъесть его разум изнутри. Он не был уверен, как оно подействует — и вряд ли хотел узнавать — но смерть от этого глухого заслона почему-то представлялась ему приступом эпилепсии, который будет длиться и длиться, пока от него не останется совсем ничего.

По телу разливалась мучительная слабость, предсказывая скорый нервный срыв. Он прекрасно знал, на что идет. Выступить против одного из лордов Башни в одиночку, пытаться его шантажировать...

Нет, это далеко не игры с огнем. Это уже безоглядный прыжок в самое пламя.

Он прекрасно знал, на что идет. И потому продолжил говорить, заставив себя не думать о ползущей к нему со всех сторон смерти.

-Вы, конечно, можете продолжить, — с трудом ворочая языком, произнес Юст. — Мы оба прекрасно знаем, что я не смогу с вами справиться. Вряд ли даже смогу оказать достойное сопротивление. Но мы оба также знаем, что это не поможет.

-Неужто?

-Клаус уже обо всем позаботился. Он, конечно, уже порядочно устал, но переправка такого мелкого объекта, как подобное следящее устройство, много сил и не потребует. Скажу даже больше — второй из глаз уже был им переправлен. Вы можете перетряхнуть весь город, но все равно опоздаете. Кто знает, может, пока я сейчас вас отвлекаю, он уже отправляет это в Башню и та через неделю-другую поднимет вас на смех? Наплодит новых памфлетов и карикатур?

-Вы думаете, что можете требовать...

-Я могу не только требовать, но и предлагать, — выбросил он следующую карту — как и было запланировано.

-Вы? Что вы можете мне предложить? У вас ничего нет, кроме вашей жизни, да и ту пожрет Mithrae Velum, — равнодушно произнесла Митик.

-Прошу меня простить, но вы неправы. Я могу предложить вам свое искусство. Могу предложить вам свою помощь. Могу не только охранить вас от позора, уничтожив эту запись, но и приложить все усилия, чтобы вас больше нельзя было за то пристыдить.

-Вы предлагаете мне... — от подобной наглости она даже поперхнулась.

-Да. Я научу вас по крайней мере основам, — тут он позволил себе улыбнуться. — И вам больше никогда не придется прятать от чужих глаз то, что я при всем желании не могу назвать куклами.

Боль стала слабеть — он это почувствовал почти сразу. Незримые стены не исчезли, но по крайней мере замерли.

Это уже само по себе было великой победой.

-Как давно вы пытаетесь...

-Второй год, — уткнув глаза в стол, пробормотала Элис. — Я требую у вас ответа, и ответа предельно честного. Мои...мои конструкты и правда настолько...

Терять уже давно было нечего. Подняв глаза, он проговорил — спокойно и без лишней суеты:

-Я с рождения не видел ничего ужаснее.

Говоря это, он почти не кривил душой. То, что леди Митик спрятала в комнате, когда-то бывшей одним из помещений старого хранилища, было создано не только при полном отсутствии вкуса, но еще и умения. От стены до стены зал был завален исполненными чистейшего уродства конструкциями, не имеющими ничего общего ни с одним известным Юсту направлением кукольного искусства. Слепленные, казалось, из случайных частей, кривые, кособокие, громоздкие, разваливающиеся, как показывала запись, едва ли не от простого толчка, они погружали в глубокий, горький стыд даже его, пусть автором каждого уродища и являлась Элис. Пред глазами его все еще стояли эти агрегаты, криво раскрашенные и слепленные из кое-как подогнанных друг к другу обрезков и обломков: при активации они скрипели, пыхтели, и тряслись, словно в припадке. Назначения хоть бы одного из конструктов не мог постичь даже он — разве что они все были призваны ужасать своим видом и вводить в ступор. Штука, на которую натолкнулся Крейцвендедих, все еще маячила пред его взором — это был несчастный уродец, похожий на гигантский сплюснутый самовар с волочащимися по полу пулеметными лентами. Встретив нарушителя, конструкт жалобно захрипел и завалился на бочок, задрыгав тремя паучьими лапками разного размера — две из них отвалились меньше чем через минуту. Клаус, в перерывах между смехом, сообщил ему тогда, что всех своих страшилищ Митик складировала здесь уже давно: каждую неделю в коллекцию добавлялся очередной, самый невероятный ублюдок.

-Позвольте узнать, кто был вашим учителем в этом деле? — осторожно произнес Юст. — Если, конечно...

-Я...я все сама, — пробормотала Митик.

-Это...заметно, — не сдержался маг. — Ну так что же, мы с вами договоримся?

-Зависит от того, какую плату вы хотите...

-Я бы не стал опускаться до того, чтобы просить у вас денег.

-Участие в ваших...сомнительных мероприятиях?

-Вы сказали, — тихо кивнул Юст. — Я не хочу ставить вас в невыгодные условия или оскорблять словом или действием. Мы обговорим все без лишней суеты и заключим договор. Время...часов в одиннадцать вечера вас устроит?

-Думаю, что да, — сдержанно произнесла Митик. — Я отзову чары. Что вы намерены делать сейчас?

-Я? — маг откинулся в своем кресле. — Мне нужно поговорить с Морольфом.

А еще — приложить все силы и не умереть до вечера от сердечного приступа...

В кабинет, что занимал Клаус, он ввалился, тяжело дыша. Подрагивающей рукой расстегнув воротник, сделал несколько шагов в сторону ближайшего стула, куда и плюхнулся. Вскочил, заходив по комнате.

Морольф следил за ним от окна, не говоря ни слова. Так продолжалось минут пять. Наконец, терпение его подвело.

-Ну что, мне готовить гроб или пока повременим?

-Еще не уверен, — прислонившись к стене, протянул Юст. — Я сделал все, как ты сказал. Никаких конкретных условий до позднего вечера, значит сейчас у нас есть в распоряжении...

-Четыре с половиной часа. Ты бы сел, не маячил.

-Не думаю, что смогу усидеть, — фыркнул маг. — Это грань. Я поставил себя рядом с самой гранью. Единственное неверное слово в разговоре с ней меня уничтожит вернее тысячи Бенедиктов.

-А чего ты ожидал? Что она расплачется и кинется тебя умолять? — почти раздраженно произнес гибрид, покрутив меж пальцев которую уже за сегодня сигарету. — Да, ты прав. Это грань. Этим вечером тебе как никогда раньше нужно быть осторожнее в своих словах...

-...и желаниях, знаю, — с жаром ответил Юст. — Я не могу попросить у нее военной помощи. Вообще никакой открытой поддержки. Этого она не стерпит. Ей будет проще меня уничтожить, чем разоряться потом на объяснения, почему она вдруг стерла Кальдервудов в порошок по моей просьбе. Куклы — чушь, посмеются и забудут. А вот о том по углам говорили бы долго.

-И что же, у тебя есть план?

-Он должен был быть у тебя! — с трудом сдерживаясь, воскликнул маг. — Разве не для того мы выбивали время?

-Кое-какие идеи уже есть, скрывать не стану, — закурив, Морольф поднялся на ноги. — Кстати, Эльза тебя снова искала. Насилу вернул ее в комнату. Может, навестишь бедную девушку, а?

-Ты издеваешься? — взорвался Юст. — Речь не о ней, а о том, как мне выпутаться!

-Ладно-ладно, не кипятись, — хрипло рассмеялся полукровка. — Из того, что ты мне рассказал о Бенедикте, я смог кое-что вывести. Мы сыграем на его нынешнем состоянии. Раз ты не можешь просить у Митик силы, мы ее просить и не станем.

-Но как же...

-Но как же? — передразнил его Клаус. — Дьявол тебя дери, ты Вайтль или нет? Любой идиот победит с хорошей картой, даже какой-нибудь Венди. Настоящие игроки, вроде твоего отца, могли победить, не имея на руках почти ничего. Ему бы хватило одного блефа. Он бы увеличивал ставку до тех пор, пока этот горе-садовод не испугался бы до смерти и не провалил все дело.

-Что ты предлагаешь?

-Чистое безумие, — ухмыльнулся Морольф. — Тебе понравится.

Двери закрылись за спиной без лишнего шума — он обратил на это внимание, когда вошел. Нельзя было, разумеется, не заметить и чар, что надежно глушили все звуки, не позволяя им вытечь за пределы комнаты. Прощупав их, он почувствовал, что Митик более чем перестаралась: чудо, что кабинет вообще еще оставался в этой реальности.

Второй деталью, куда как более неприятной, стало то, что теперь их было трое. Грегори Маршалл, как и до того — с приклеенной к лицу улыбочкой — спокойно стоял по правую сторону от дверей, и чуть шагнул вперед, пододвинув ему кресло.

В таких делах все могло решить одно слово, один жест, один взгляд. И ни в чем из того он не должен был допустить ни единой ошибки.

Сел он спокойно, не удостоив охотника даже кивком головы — тот был не большим участником диалога, чем, например, эта мебель. Взглянул в глаза леди Митик, дав ей понять, что ничего не изменилось. Дав ей прочитать в глазах своих решимость обреченного, что была лучшей защитой от любых попыток давления. Выдержав нужную паузу, заговорил — спокойно и вежливо, излагая свои условия одно за другим. Митик молчала, молча же делала необходимые пометы на листе дорогой бумаги. Закончив говорить, он едва слышно вздохнул, и погрузился в ожидание ответа. Удивительно, но сейчас, когда от него уже ничего не зависело, расслабиться стало чудовищно просто: он сидел ровно и спокойно, сложив руки на коленях.

Терять было уже нечего. Не было никакого смысла беспокоиться ни о ее жутких чарах, ни о пуле, что Грегори в любую секунду может пустить ему в основание черепа.

-Проговорим все еще раз, чтобы избежать ошибок и прочих недоразумений, — холодно начала леди Митик. — Со своей стороны я обязуюсь поставить вам все перечисленные вами материалы в срок не больший чем следующие два дня.

-Именно так, — кивнул Юст.

-Я также обязуюсь обеспечить вашу защиту на два дня с момента получения перечисленных вами материалов.

-Все верно, — он снова мотнул головой.

-После истечения данного срока я передаю любым доступным мне способом Бенедикту Кальдервуду ваше предложение о встрече в названном вами месте. Вне зависимости от его ответа и дальнейшего развития событий, на этом пункте все мои обязательства перед вами считаются исполненными.

-Да.

-Со своей стороны вы уничтожаете все доступные вам копии известных нам обоим записей, — мрачно продолжила Митик. — Клятву о неразглашении содержащейся на этих записях информации вы заверяете своей Меткой в процессе заключения нашего договора, что я подчеркиваю отдельно.

-Да.

-В случае вашей гибели от рук Бенедикта Кальдервуда и вне зависимости от того, ответил ли он на ваше предложение о встрече в названном вами месте или уничтожил вас где-либо еще, я получаю все права на всю собственность, имеющуюся в распоряжении дома Вайтль, включая также вашу Метку.

-Точно так.

-В случае гибели Бенедикта Кальдервуда от ваших рук и вне зависимости от того, ответил ли он на ваше предложение о встрече в названном вами месте или вы уничтожили его где-либо еще, а также в случае официального признания Бенедиктом Кальдервудом своего поражения и отсутствия претензий к дому Вайтль, я получаю все права на всю собственность, имеющуюся в распоряжении дома Кальдервуд, включая также Метку Бенедикта Кальдервуда.

-Вы все правильно поняли.

-Боюсь, что здесь я должна потребовать у вас уточнений, — впилась в него взглядом Митик. — Вы утверждаете, что, если встреча состоится, заставите Бенедикта не только признать свое поражение, но и передать в вашу собственность все, чем владеет его род?

-Именно так, — в который раз кивнул Юст. — Считаю возможным внести в договор следующее условие. Если встреча, организованная вами, состоится согласно плану, я со своей стороны принимаю обязательство не уничтожать Бенедикта Кальдервуда на данной встрече до передачи им дому Вайтль всех оговоренных нами ранее прав на всю собственность его рода, включая его Метку.

-Принимаю со следующей поправкой, — быстро ответила Митик. — В случае неисполнения вами данного условия, как то — уничтожение Бенедикта Кальдервуда раньше, чем он передаст вам все оговоренные нами ранее права — вы получаете от меня официальный вызов на поединок и в случае вашей гибели оговоренные нами ранее права на всю собственность вашего рода, включая вашу Метку, переходят ко мне.

-Принимаю со следующими поправками, — столь же быстро парировал Юст. — Первое — данное условие вступает в силу исключительно в случае, если моя встреча с Бенедиктом состоится. Второе — добившись от Бенедикта получения всех прав на всю собственность его рода, включая его Метку, я скрепляю это официальным договором, который вы подготовите для меня и Бенедикта заранее. Третье — данный договор вступит в силу с момента подписания его Бенедиктом и будет передан вам с одним из ваших людей на ваш выбор. С момента получения вами данного договора и оговоренных нами ранее прав на всю собственность рода Кальдервуд, условие о передаче вам оговоренных нами ранее прав считается исполненным вне зависимости от последующих обстоятельств.

-Принимаю, — помолчав несколько секунд, кивнула Митик. — Что ж...Грегори, ты принес, что я просила?

-Обижаете, — охотник снова расплылся в улыбке, выкладывая на стол два огромных листа старой на вид бумаги. — Составлять будем прямо сейчас?

-Не вижу смысла терять даром время, — пожала плечами Элис. — Могу я спросить вас, Юст? Неофициально?

-Конечно, — выдохнул тот.

-На что вы вообще рассчитываете?

-Я же только что все вам изложил, — чуть улыбнулся он. — Если побеждаю я, то я вытряхиваю из Бенедикта все, что у него есть и отдаю это вам. Башня ничего не теряет, более того — все каналы поставки, что принадлежали Кальдервудам, оказываются в более надежных руках...

-Обойдитесь, по крайней мере, без лести.

-И не думал о том. Если же побеждает Бенедикт, вы получаете все, что осталось от нашего рода, включая мое мертвое тело, — Юст развел руками. — И так как вам придется, так или иначе, обратиться за моей Меткой к Бенедикту, есть небольшой, но все же шанс, что это приведет к конфликту. А у Бенедикта нет никаких шансов против вас. Следовательно, я буду отмщен, пусть бы и посмертно. Даже если нет — вы в выигрыше в любом случае. Вы проглотите либо нас, либо их.

-И вас нисколько не пугает такая перспектива?

-Время страха прошло, — спокойно произнес маг. — Ходячему покойнику бояться решительно нечего.

-Неофициально — вы начинаете мне нравиться, — хмыкнула Митик. — Если выживете — буду рада принять вас в Лондоне. Думаю, мы смогли бы вести дела.

-Если я выживу, сам с радостью отправлю вам приглашение. Так или иначе, я ведь уже дал вам обещание, которые мы решили оставить за рамками официального договора.

-И то верно. Хотя буду откровенна — пока что я не слишком уверена в том, что вам выпадет шанс его выполнить.

-Не станем загадывать, — пожал плечами Юст. — Итак, перейдем же к делу?

Составление договоров заняло еще добрых полтора часа — к тому моменту, как он и Митик коснулись тонких листочков, за окнами уже царила непроглядная тьма, какая бывает лишь зимой. Монотонно и без лишней суеты они выговаривали свои клятвы — слово за словом впечатывая их в старую бумагу и в свои Метки. Его левое предплечье коротко вспыхнуло под одеждой. У Элис полыхнула добрая половина тела, напомнив Юсту одну из украшенных огоньками новогодних елок, что он видел за витринами магазинов — еще там, в Байройте.

Когда дело было сделано, когда он оказался по ту сторону дверей, то вздохнул так свободно и легко, как давно не был способен.

Разве может быть иначе, когда жребий уже брошен?

Утро выдалось невероятно морозным. Царившее в последние несколько дней степенное белое безмолвие этой ночью снова было нарушено вернувшейся с новыми силами метелью: атаковала она столь яростно, что уже к рассвету многие дороги успело капитально засыпать. Выбросив все, что у нее оставалось в авангарде, стихия подтянула основные силы — и утром, на которое был назначен отъезд, главные двери дома Морольф занесло до такой степени, что открыть их удалось лишь с огромным трудом.

-Юст. Юст!

Он обернулся, позволяя ледяному ветру бить в спину. Он обернулся, прекрасно зная, кого там увидит и как она будет на него смотреть.

Удивляться здесь было решительно нечему, учитывая, что пять дней кряду он избегал ее всеми силами.

-Я думал, ты еще будешь спать, — маг старался, чтобы его голос звучал спокойно.

-Держи карман шире, — перешагнув через порог, Эльза выскочила наружу — пальто свое она застегивала на ходу. — Я готова ехать.

-Нет.

-Это не обсуждается!

-Согласен. То, что ты останешься здесь, обсуждаться не будет, — каждое слово сопровождали вырывающиеся изо рта облачка пара. — Тебе нечего там делать.

-Да кто ты такой, чтобы мне запрещать? — почти выкрикнула она. — Я здесь не останусь! Не останусь, слышишь?

-Как-то даже обидно, — поежившись от холода, наружу вышел Клаус. — Наша чудная компания так тебе наскучила?

-Да не в этом дело!

Юст устало посмотрел на Эльзу. На машину там, внизу, которую сейчас прогревал Грегори. На Морольфа. Снова на Эльзу. В голове пронеслась сухая и скупая мысль — количество часов, необходимых им, чтобы добраться до Гамбурга. Да, все правильно. Лучше было думать о чем-то таком, чем...

-Не в этом дело, слышите, вы? — выдохнула Эльза. — Хватит уже ломать комедию! Вы с того вечера все ходите, словно воды в рот набрав! Ночами не спите и делаете...что...что-то...я не знаю! Хватит делать вид, будто ничего не происходит! Думаете убедить меня, что едете на дружеский пикник? Я все знаю! Знаю, куда...

-Эльза, — в этот раз ему пришлось заглянуть ей в глаза. — Я и не собирался от тебя этого скрывать. Тебе все объяснили бы...

-Кто-то еще, но только не ты, да? — она шагнула к магу. — Очень хорошо! Просто великолепно! Что дальше ждать? Весть о твоей смерти мне тоже принесут, так?

-Перестань говорить подобный вздор, — произнес маг. — Все уже подготовлено. Все пройдет согласно плану.

-Я все знаю! Все позавчера слышала! Бенедикт был здесь! Целые сутки шатался где-то на окраине, а теперь вы...вы...

-Он принял мое предложение, переданное людьми леди Митик, — вздохнул Юст. — Мы начали собираться, когда получили подтверждение, что Кальдервуд и правда выехал в Гамбург. Теперь пришло время отправляться мне.

-Не неси чепухи! Что у вас за план? Что вы хотите...

-Эльза, — серьезно произнес маг. — Прости, но я не могу ответить.

-Хватит!

Клаус протянул было руку, но поймал лишь воздух. Буквально набросившись на мага, Эльза крепко вцепилась в пушистый воротник его шубы.

-Ты никуда не поедешь. Никуда. Ты не поедешь умирать. Я тебе не дам.

-Замолчи, — с нарастающей злостью прошипел он. — Замолчи, прошу тебя.

Это должно было прекратиться — прямо сейчас. Пока в крепости, которую он тщательно выстраивал все эти дни, она не наделала трещин.

-Ты не поедешь, слышишь меня? Ты не поедешь...ты не можешь...

Клаус, казалось, только и ждал отмашки. Слова или кивка головы — любого сигнала бы хватило, чтобы отправить Эльзу назад, в дом.

Почему же, почему он никак не мог его дать?

-Не оставляй меня здесь. Не...не уходи. Не...не умирай, Юст. Не...

Это было выше его сил — просто потому, что этого просто не должно было быть. Не могло быть. Не существовало. А если даже и существовало, он не мог себе позволить в то верить. Не сейчас. Только не сейчас.

-Я не умру, — тихо сказал он и — еще тише — кивнул Морольфу.

Едва заметная рябь в воздухе. Снег продолжал радостно сыпаться на то самое место, где несколько секунд назад стояла Эльза.

-Последите за ней, — безжизненным голосом произнес Юст, подходя к Клаусу. — Когда я вернусь, я заберу ее отсюда. В...в другом случае очистите ей память и посадите на поезд до города, откуда мы прибыли.

-Ты так ей и не сказал, — покачал головой Клаус.

-Не сказал чего?

-Ничего и не сказал.

-Я не могу сейчас думать о чем-то, кроме плана, — выдохнул он вместе с паром. — Ты ведь это должен понимать не хуже меня самого. Любая расслабленность сейчас приведет к гибели. Я не мог дать ей и дальше...дальше...

-Вы долго там еще? — крикнул, выглянув из машины, Грегори. — Путь-то неблизкий, надо бы шевелиться!

-Он прав, — тряхнув головой, словно выныривая из какого-то сна, пробормотал Юст. — Мне уже пора.

-Не прощаюсь, — усмехнулся Клаус.

-Так уверен в моем успехе?

-Не был бы, если бы доверил весь план одному тебе, — полукровка хлопнул его по плечу, сбивая с того снег. — Все, топай давай, — беззлобно проворчал он. — Я и так уже из-за твоей личной драмы тут все себе отморозил...

Каждая ступенька, по которой он спускался, казалось, выросла до необъятных размеров. Каждый шаг, что он делал, был столь тяжел, словно к ногам привязали пудовые гири. Каждый вдох резал глотку холодом. Каждая мысль жалила болью виски.

-Все погрузил, можешь не проверять, — бросил ему охотник, высунувшись из окна машины. — Забирайся уже.

До ручки он дотронулся не сразу — словно опасался, что она его укусит. Влезая внутрь, стукнулся макушкой — хорошо хоть не очень сильно. Хлопнул дверью.

-Сколько?

-Часов шесть, — пожал плечами Грегори. — Если, конечно, дорога позволит. Так что можешь смело продрыхнуть все то, что этой ночью не доспал.

Он промолчал, медленно стягивая с рук перчатки.

-А что не так? — обернулся к нему охотник. — Уж сейчас-то точно волноваться уже поздно. Хочешь, оценю твои шансы?

-Не стоит, — севшим голосом выдавил из себя маг. — Поехали.

-Ну, поехали так поехали. Перед смертью, как известно, особо не надышишься...

Грегори тараторил что-то еще, но ни одно из его слов Юста попросту не достигало. Машина плавно тронулась с места — и, когда это случилось, все тревоги и страхи словно смахнула чья-то сильная рука.

Смысла бояться больше не было. Смысла больше не было вообще ни в чем, кроме плана. Мысль о том почему-то отлично его успокаивала.

Страх за жизнь вернется лишь в одном случае.

Если он сможет вернуть эту самую жизнь себе.

13. Расчет

Я сомневался, признаю,

Что это сбудется с ним,

Что он прорвется сквозь колодец

И выйдет живым,

Но оказалось, что он тверже

В поступках, чем иные в словах...

(Оргия Праведников — Убить свою мать)

Гамбургский английский театр снаружи выглядел не особо внушительно — массивное, выполненное в серых тонах здание практически ничем не могло привлечь внимания. Оказавшись за его дверьми, Юст также не был поражен — во многом потому, что времени на то, чтобы спокойно изучить обстановку, не оказалось вовсе. Стоило только глазам привыкнуть к тусклому освещению просторного холла, людей в котором сейчас еще было не особо много, как взгляд почти моментально выцепил одинокую, чуть сгорбленную фигуру в темно-зеленом костюме, что нервно прохаживалась вдоль темной, украшенной чем-то очень отдаленно похожим на картины, стены.

Почему-то захотелось обернуться — не бежать, но лишь взглянуть на двери, что он захлопнул за собой. Смысла в этом действии не было в принципе, ведь за дверьми мага больше не ждал никто: Грегори, что всю дорогу трещал, как безумный, отъехал на расстояние, достаточное для того, чтобы Бенедикт его не обнаружил. Даже если бы последнее и случилось, толку от этого не было бы вовсе — Юст прекрасно знал, что охотник не пошевельнет и пальцем. Это было их личное дело. Их и только.

Бенедикт заметил его лишь секундой позже — и, резко развернувшись, зашагал в его сторону, по пути выпрямляясь и зачем-то приглаживая волосы нервным, суетливым жестом. Сохранение спокойствия было сейчас задачей вовсе не из числа легких — готовность Кальдервуда в любой момент сорваться ощущалась даже на расстоянии. В этом они были сейчас очень похожи. Отвернувшись — пока еще было на то время — Юст сделал несколько шагов в сторону гардеробной стойки, спокойно — хотелось верить, что и правда спокойно — стащив верхнюю одежду и передав усталому служащему. Скрип позади заставил его обернуться. Бенедикт сделал еще шажок в его сторону, выйдя на полоску яркого дневного света, что лился из широких окон.

Теперь он мог как следует рассмотреть Бенедикта — вернее сказать, то, что от него осталось после года, проведенного в погоне. Маг, стоявший сейчас напротив Юста, никак не напоминал того гордого и спокойного — пусть даже только внешне — главу дома Кальдервуд, что когда-то — как же это было давно! — посетил их мастерскую. В глаза бросались и запавшие щеки, и потухший взгляд, владелец которого, казалось, ненавидел уже из последних сил, сутулость фигуры и нервозность движений...скрипучие перчатки, казалось, были надеты на руки Кальдервуда лишь для того, чтобы скрыть подрагивающие пальцы. Бенедикт окутывал себя какими-то слабенькими чарами, что должны были, по всей видимости, скрывать то, в какую развалину маг себя превратил, но сейчас, так близко, они лишь вредили, лишь позорили его еще больше, выпячивая все, что должны были маскировать, и умножая хорошо если втрое.

-Вайтль, — проскрипел Бенедикт, сцепив руки за спиной. — Вы явились.

Внутри заскреблось, отчаянно просясь наружу, желание рассмеяться Кальдервуду прямо в лицо — и не поддаться ему было почти испытанием. Образ, что раз за разом навещал его в кошмарных снах, растаял, словно дым, столкнувшись с реальностью — реальностью, что имела вид настолько жалкий. Убийца его отца и матери был здесь, был пред ним, но былого страха уже не вызывал. Он знал и видел слишком много, чтобы позволить тому страху вернуться.

-Разумеется, — холодно ответил Юст. — У меня не было намерений пропускать встречу, которую я с таким трудом организовал.

Он почти физически ощущал нетерпение Бенедикта, так и лезущее из-под напускного спокойствия. Удивляться тут было решительно нечему: он был сейчас единственным живым свидетельством того, как низко пал Кальдервуд — и от того, что тот пытался сейчас держаться почти равнодушно, без криков и оскорблений, ему становилось еще смешнее. Не он один желает вернуть себе свою жизнь — и Бенедикт, как и он сам, прекрасно понимает, что сделать это можно единственным способом — разбить ненавистного соперника раз и навсегда.

-До начала есть еще некоторое время, — глухо произнес Кальдервуд. — Но я предлагаю пройти наверх уже сейчас.

-Не имею возражений, — Юст взглянул на часы. — В нашем распоряжении, помимо времени представления, еще двенадцать минут. Вы прибыли раньше, так что, смею предположить, уже знакомы с дорогой?

-Разумеется, — едва слышно скрипнув зубами, выдавил из себя Бенедикт. — Идемте.

Наверх они поднимались в молчании, поднимались, стараясь не отставать и в то же время не вырываться вперед другого — никаких иллюзий никто и не думал питать.

-Можете не озираться по сторонам, Вайтль, — в какой-то момент произнес Кальдервуд. — Этот жирный недоумок был освобожден от своих обязанностей.

-Я знаю, — пожал плечами Юст.

-Откуда, позвольте спросить?

-Откровенность за откровенность, — Юст чуть улыбнулся. — Охотник Башни, что помог мне добраться сюда, проверил местность, прежде чем позволил мне приблизиться к театру. Если бы он обнаружил нарушение договора с одной из сторон, то принял бы по отношению к этой стороне надлежащие меры.

Маги переглянулись. Ни один из них не поверил словам другого ни на секунду.

На верхний этаж вела полукруглая лестница с невысокими ступенями — сразу же за ней расстилался безмолвный коридор.

-Ложа номер...

-...пять, — закончил Бенедикт за Юста. — Там все чисто, я уже успел ее проверить. Как и все это здание.

-Что ж, рад за вас, — очередное пожатие плечами. — Полагаю, мы обсудим наши...претензии с началом представления, как и договаривались, но я все-таки попытаю удачу и спрошу. Тот, кто передал вам сприггана — сколь хорошо вы его знаете?

-Я знаю о нем достаточно, чтобы держать язык за зубами, — прошипел Бенедикт. — Быть может, я открою вам сию тайну в ваши последние минуты. Быть может, нет.

-Всегда испытывал определенную слабость к неизвестности, — в тон ему ответил Юст, подходя к нужной двери. — Что ж, вот мы и на месте. Пройдемте?

-Медальон, Вайтль. Быстрее, я жду.

Время, казалось, застыло. Каждое движение давалось ему с огромным трудом, трудов больших стоило лишь скрывать это.

-Все мы чего-то ждем, — бесцветным голосом протянул Юст, отщелкивая крышку медальона — взгляд его остановился на часах, точного времени отнюдь не показывавших. — Вы — моей смерти, а я вот, вашей...знаете, в чем закопалась вся ирония?

Бенедикт вопросительно выгнул бровь.

-Им одно время, что вашей, что моей. Видите ли, мой друг, в мире есть два типа людей. Одни расставляют ловушки, а другие в них попадаются. Вы попались, Кальдервуд, — холодно улыбнулся Юст, взглянув в гранитно-серые глаза Бенедикта. — Окончательно и бесповоротно.

-Что за вздор вы несете? — прорычал Бенедикт.

Возмущение в его Цепях, чувствовалось сейчас, наверное, за добрый километр. Еще секунда и он сорвется, он ударит — прямо здесь, прямо...

Спокойно, но без лишней медлительности Юст опустил свободную руку в карман. Все звуки словно оставили мир, кроме одного — бешеного боя его собственного сердца. Сейчас. Сейчас или уже никогда.

-Наша с вами погибель, Бенедикт, — глухо произнес он, выудив из кармана нечто крохотное, преспокойно помещавшееся в ладонь. — Вам, должно быть, известно, что это?

Кресло Кальдервуда отчаянно заскрипело. Вытаращив глаза, он впился взглядом в маленький, откровенно жалко выглядящий предмет, что покоился на ладони Юста. То был серый, плохо видимый в полумраке паучок из металла, который трудно было определить с первого взгляда.

-Вы изволите шутить? — зашипел Кальдервуд. — Как это должно вас спасти?

-Никто и не говорил о спасении, — продолжая держать паучка на вытянутой ладони, подернул плечами Юст. — Мы с вами умрем вместе, Бенедикт. Хотите знать, как? Что ж, извольте взглянуть поближе...

Полумраку маг был сейчас рад как ничему другому — он мешал увидеть, насколько бледным сейчас было его лицо. Голоса со сцены существовали где-то в другом мире — а в этом он протягивал Бенедикту крохотный конструкт, каждую бесконечно долгую секунду ожидая смертоносных чар в ответ.

Бенедикт сдержался. Протянув руку в перчатке, он сгреб паучка в ладонь и, зажав меж пальцев, поднес к своим глазам — напряжение, что в них плескалось, не могли скрыть никакие заклятья.

-Эфирная нить? — наконец, проскрипел он, выдернув наружу тонкий, едва видимый невооруженным глазом волосок, что коротко блеснул, прежде чем быть разорванным. — И это вы мне хотели показать, Вайтль? Вы, похоже, совершенно утратили разум. Что вы хотели мне сделать этой детской бирюлькой?

-Вам — ничего, — мрачно усмехнулся Юст. — Вы, возможно, заметили, что длиной эта нить похвастаться не может. Контролировать с ее помощью хоть кого-то этот конструкт не сможет. Никак не сможет.

-Тогда что...

-Но воспроизвести заложенный в нее заранее импульс и передать цели — для этого столь малого количества вполне хватит, — невозмутимо продолжил маг. — Импульс очень простой, я бы даже сказал — примитивный. Чистое, без примесей, желание убивать.

Скрип кресла, скрип перчаток. Застывшее уродливой маской лицо.

-Вы были совершенно правы, когда говорили, что обследовали театр и ничего не нашли, — пальцы Юста погладили циферблат часов. — Вам следовало осмотреть его посетителей. В частности, обратить внимание на то, что спряталось у них под воротниками...

-Абсурд, — зашипел Кальдервуд. — Вы пришли позже меня. Вы бы не успели. Вы бы ничего не успели сделать...

-Боюсь, вы не правы. Эти малыши получили приказы, когда я только вышел из машины, а дальше мне и не нужно было ничего делать, кроме как отвлекать вас, пока они не проникнут в здание. Это, признаюсь, было далеко не самой сложной частью...

-У вас не было ни ресурсов, ни времени на то, чтобы...

-Очередная ошибка, — покачал головой Юст. — Я заключил соглашение с леди Митик, по условиям которого мне предоставили все материалы, что я запросил. А что же до времени...конструкция этих букашек весьма примитивна. Ассистировать мне в их создании смог даже текущий глава рода Морольф. Конструкция, как я уже сказал, весьма примитивна, равно как и заложенная в них программа. Они просто находят ближайшее живое существо — при условии, что то не обладает Цепями — и присасываются к нему, ожидая сигнала. А при его получении... — он выразительно постучал пальцами по циферблату. — Мы с вами покойники, Бенедикт. Я дам сигнал, и это здание станет нашей могилой. Посмотрите вниз, посмотрите на этих людей — зал набит практически до отказа. Вы, конечно, убьете меня сразу, как только я это сделаю, но вы не успеете меня остановить. И не сможете остановить импульс, как и подавить его. Все эти люди начнут рвать друг друга на куски, резать, ломать и жечь все, что видит глаз. Как скоро они доберутся сюда, как скоро ворвутся в эту ложу? Скольких вы сможете уничтожить — в настолько замкнутом пространстве, полагаясь только на свои собственные силы, без единого растения в запасе? Сколько вы сможете протянуть, прежде чем они вас затопчут? Прежде чем растерзают вас, сожрут вас заживо, не оставив ни клочка от вашего тела? От Метки, что так и не получит ваша дочь? — он задыхался, но остановиться уже никак не мог. — Ваша дочь, которая останется совсем одна?

-Ты блефуешь, щенок!

Бенедикт растерял последние крохи и без того притворного спокойствия. Чары слезли окончательно, обнажая его перекошенное от бешенства лицо — застывшее так же, как палец Юста на крохотном рычажке, что самую малость выступал из медальона.

-Хотите убедиться, правы вы или нет?

Напряжение, переполнявшее его, было таково, что, наверное, вот-вот должно было заставить крошиться зубы и литься кровь из ушей. Он неотрывно глядел в серые пятна бенедиктовских глаз, шаг за шагом растягивая губы в кривой, полубезумной улыбке.

-Я заключил соглашение с леди Митик. Если я проиграю, она получит все, что принадлежит нашему роду, в том числе и мою Метку, — прохрипел он. — Я сам сжег за собой все корабли. Пути назад для меня нет, а что до людей там, внизу...я вас умоляю, вы что, правда посмели хоть на секунду подумать, что мне до них есть какое-то дело?

-Ты...

-Вы устали, Бенедикт. Вы выдохлись. И явились сюда лишь потому, что сочли мое положение дел еще хуже. Но вы ошиблись. Вы загнали меня в угол, но дали мне слишком много времени. Если мне придется умереть, если дому Вайтль придется умереть, он заберет с собой и дом Кальдервуд. Все, что у вас есть. Я заставлю вашу дочь страдать. Заставлю ее остаться в полном одиночестве. Заставлю ее испытать то, что испытал я по вашей вине. Вот только у нее, в отличие от меня, никаких шансов не будет.

Скованное судорогой лицо Бенедикта висело у него пред глазами. Оно было недвижимым, но представить тот безудержный хаос мыслей, что сейчас клубился за этими глазами, Юст мог без труда. Как-никак, в его голове творилось нечто схожее.

-Щенок. Ты...

-Вы все еще не поняли, Бенедикт? Вам больше нечем мне угрожать, — выдохнул Юст. — Но сигнал еще не дан. Хотите знать, почему? Я не стану томить вас ожиданием дольше положенного. Если вы хотите, чтобы я дал вашей дочери шанс, вы примете предложение. Мое предложение.

Левый глаз Бенедикта дернулся — раз, другой. Скрюченная рука потянулась к воротнику, расстегнув верхнюю пуговицу. Со сцены тем временем неслось для них сейчас едва слышное:

-Ступай в монастырь. К чему плодить грешников? Сам я — сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня. Я очень горд, мстителен, самолюбив. И в моем распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать, фантазии, чтобы облечь их в плоть, и времени, чтоб их исполнить... (1)

Пальцы Кальдервуда вцепились в подлокотник. Налитое бешенством лицо, от которого, казалось, отхлынула вся кровь разом, приблизилось так, что еще немного — и они столкнулись бы лбами.

-Предложение?

-Вы расслышали правильно, — кивнул Юст. — Но прежде того, я должен вам признаться. Я должен был сделать это еще очень, очень давно...

Чуть вытянув левую руку вперед, он заговорил — голос, казалось, вот-вот сорвется на истерзанный хрип.

-Вайола надела перчатки сама, по собственному желанию и без принуждения в любой форме с моей стороны или со стороны кого-либо из рода Вайтль, в том числе конструктов или слуг любого иного толка, — он выплевывал каждое слово аккурат в искаженное ненавистью лицо. — Я не выступил с обвинением, потому как не желал для нее наказания, коему вы бы ее неизбежно подвергли, случись мне все рассказать. Сказанное мною есть правда, заверяю в том Меткой.

Краткая вспышка на миг осветила ложу. Воцарившееся за ней молчание, казалось, можно было пощупать рукой.

-Моя вина была лишь в том, что я повел ее туда, куда вести не следовало, — судорожно вдохнув, продолжил Юст. — Она сама навлекала на себя беду, как и вы, Бенедикт, когда не сумели сдержать свои эмоции. Вы сами виновны в том, что ваша семья развалилась на куски. Мой отец даровал вам шанс, которого вы не заслуживали, и вы отплатили за него чистейшей подлостью. Но теперь ваше зло вернулось к вам. Это я.

Рука в кожаной перчатке резко дернулась вверх, сгребая в кулак воротник темно-зеленого костюма. Конвульсивно сжав ткань и себя самого в том месте, где полагалось быть сердцу, Бенедикт испустил хриплый, полузадушенный вздох. Метаморфозы, что случились сразу за тем, были столь скоротечны, что проследить их Юст не смог, встретившись уже с тем, что осталось от мага после.

Бенедикт Кальдервуд напоминал шар, из которого выпустили весь воздух. Сгорбившийся и, казалось, ставший чуть ниже ростом, он застыл в своем кресле, слепо щупая руками воздух перед собой — словно пытаясь найти там спасение. Лицо его, покрытое испариной, то и дело сводила жестокая судорога.

-Не правда ли, приятное чувство? — усмехнулся Юст. — У вас еще будет время его посмаковать, не сомневайтесь. А пока что давайте-ка перейдем к делу.

Бенедикт не ответил — лишь еще сильнее нагнулся вперед.

-Я заключил договор с леди Митик, суть которого уже вам объяснил, — голос Юста самую малость выровнялся. — Предлагаю вам другой.

-О чем...о чем речь? — прохрипел, подняв глаза, Бенедикт — взгляду его мог бы позавидовать покойник.

-Все очень просто, — свободной рукой маг извлек из своих одежд лист бумаги, аккуратно сложенный вдвое. — Вот, можете взглянуть.

Кожаные перчатки полетели на пол. Буквально выдрав бумагу из его руки, Бенедикт впился глазами в убористый текст. Его сбивчивое дыхание в тишине ложи касалось поистине оглушительным.

-Это...это... — наконец, выдавил он из себя, почти задыхаясь. — Ты совсем обезумел, щенок! Я никогда...

-Вас что-то смутило? — улыбнулся Юст. — Быть может, какая-либо деталь требует того, чтобы я ее пояснил?

-Отдать...отдать вам...все... — сопел Кальдервуд, потрясая бумагой. — Принести клятвы...ты...

-Клятвы, как вы могли прочесть, принесем мы оба, — пожал плечами Юст. — Я не ставлю вас в невыгодное положение, нет — я даже предлагаю вам куда больше, чем вы заслуживаете. Вы не сможете причинить вреда мне, я — вам. Я отпущу вас с миром к вашей дочери, как только вы расскажете мне все, что я потребую.

-Вот так вот просто? — прорычал Бенедикт. — Я должен поверить в то, что ты откажешься от мести? Я должен...

-Вовсе нет, — Юст чуть дернул головой. — Вы ведь, я думаю, все внимательно прочли. Вы любите свою дочь. Ради нее вы начали лить кровь. Ради нее вы сейчас пытаетесь изыскать лазейку. Не ради себя, нет — ведь вы о себе давно уже не думаете, я уверен. Вы все прекрасно понимаете. Одна-одинешенька, без Метки, без отца...у руля, который ей вовек не удержать...акулы из вашей же Башни сожрут ее в два счета, а вы уже будете мертвы. Умерев сейчас, умерев вместе со мной, вы лишитесь шанса ее защитить. Я даю вам такой шанс. Вы подчинитесь. Вы отдадите мне все, что имеете и я отпущу вас к вашей дочери. Прочите договор еще раз, если не верите. Вы знаете, что его никак не получится обмануть. Я не смогу вас тронуть, даже если захочу.

Скрипнув зубами, Бенедикт вновь уставился на лист старой бумаги. Тяжело дыша, заскользил по нему взглядом, пытаясь найти хотя бы намек на подвох. Руки его дрожали от бессильной злобы.

-Мой отец даровал вам жизнь. И я готов сделать то же. Условия вы видите пред собой. Ваш ответ, Бенедикт? Жизнь или смерть?

Глаза Кальдервуда на миг закатились — Юст отчаянно желал прикрыть свои хотя бы на секунду, но никак не мог себе этого позволить. Пока еще не мог.

-Вайола... — отрешенно пробормотал Кальдервуд, уткнувшись взглядом в пол.

-Ваш ответ, Бенедикт? Если вы и правда желаете спасти свою дочь, он может быть только один.

-Я...я согласен, — едва слышно прохрипел маг. — Согласен.

-Рад слышать, — Юст протянул левую руку, сплошь мокрую от пота, сжав часть бумажного листа и часть пальцев Бенедикта. — Начнем?

Слова они проговаривали нестройным хором — голоса обоих охрипли и стали куда глуше обычного, голоса обоих дрожали от чудовищного напряжения, готового разорвать на части, выплеснуться наружу потоками кипящей крови и осколками костей. Выписанные на старой бумаге буквы на миг вспыхнули, полыхнули и их Метки, впечатывая произнесенные клятвы, вливая их в самую душу и переплетая с ней намертво.

Боль в Цепях — короткая, но удивительно резкая — быстро дала о себе знать, и листок выпорхнул на пол из ослабших рук. Магов отдернуло друг от друга — каждый откинулся в своем кресле, пытаясь восстановить начисто сбитое дыхание.

Бескровный поединок был завершен — и вымотал ничуть не хуже настоящего.

-Теперь...все, — нервно ощупывая собственное горло, произнес Бенедикт. — Мы обезоружили друг друга. Навсегда.

-Верно, — лицо Юста было мокрым от пота. — Верно, Кальдервуд. Теперь моя месть сможет, наконец, свершиться.

У Бенедикта уже не осталось сил говорить. И потому он лишь повернул к Юсту свое лицо — изможденное, искривленное болью и стыдом, с совершенно осоловелым взглядом когда-то волевых глаз.

-Отказ от мести? — Юст, попытавшись сесть поровнее, улыбнулся ему. — А кто сказал, что через это не свершится моя месть? Вы, как и я, с малых лет ни в чем не нуждались. Вам никогда не приходилось думать о том, где вы сегодня будете спать или что вы будете есть. Вам никогда не приходилось быть в бегах. Вы никогда не чувствовали того, на что обрекли меня. Иногда убийства достаточно, чтобы отомстить. В вашем случае нет. Я отпущу вас, и вам придется бежать. Вам и вашей дочери. Вы будете бродить от двери к двери, как бродил я, и никто вам не откроет. Вы не сможете и пальцем шевельнуть в мою сторону, и со временем сойдете с ума, но часть вас, где-то глубоко внутри, всегда будет помнить, что во всем виноваты вы сами. Вы будете кричать, но вам никто не поможет. О вашем позоре узнают все, до кого я дотянусь. Над вами будут смеяться, и вы будете молить о смерти, но никто не сочтет вас достойным поединка. Никто вас не пожалеет. А я буду рядом. Я всегда буду рядом, Бенедикт. Я всегда буду рядом с тобой, подлое животное, — наклонившись к нему, Юст оскалился так широко, как только мог. — Я всегда буду в твоей голове. И ты будешь умолять небо, чтобы я замолчал.

Бенедикт отшатнулся — страх и боль мяли его лицо, словно податливую глину, ваяя из него нечто до ужаса отвратительное.

-Meine Arme sind schmutzig aber lang. Was nun? Haben Sie doch nichts, womit Sie antworten koennten? Das scheint ganz peinlich zu sein, oder? (2) — заметив, что сорвался на родную речь, Юст нервно рассмеялся — из глубины его сущности поднималась истерика, зревшая столь чудовищно долго, и до прорыва ее на поверхность оставались считанные секунды. — Как я этого ждал, Бенедикт. Как я этого ждал. Хочешь знать правду? Хочешь знать? — голос его стремительно ускорялся. — Единственный конструкт, что был в этом здании — тот, что ты раздавил!

Лицо Кальдервуда не изменилось. Просто потому, что не могло стать еще более потерянным, чем сейчас.

-Договор с леди Митик? — накручивая себя с каждым словом, бормотал Юст. — О да, он имел место! Но твое поражение, если хочешь знать, отковал Клаус Морольф. Когда он поведал мне этот план, я подумал, что он сошел с ума, но он был прав, прав до последней капли. Ты привык чувствовать за собой силу, Бенедикт. Ты привык полагаться на нее и привык, что так делаем мы все. И после того, как я назначил эту встречу, ты мог подумать обо мне лишь две вещи. Я иду на смерть либо я обрел силу. Ты не нашел в здании ничего и уже было уверовал в первый вариант, но стоило мне показать тебе этого паучка, как ты тут же метнулся ко второму! — рассмеялся маг. — Ты ничего не нашел, потому что ничего и не было! — вскочив на ноги, он сделал шаг в сторону и рухнул на пол, заходясь истерическим смехом. — Ты мог убить меня и все было бы кончено! Ты мог убить меня здесь и сейчас, но предпочел сам себя похоронить!

На глаза навернулись слезы, но истерзанное долгими разговорами горло продолжало извергать из себя смех. Он ничего уже толком не видел и не слышал, ничего уже не понимал и не знал, даже жив ли еще Кальдервуд или того давно хватил удар — он мог лишь надрывно хохотать и рыдать, дергая плечами.

Я это сделал, отец.

Я это сделал, мама.

Я это сделал. Я...

Захлебываясь в равной мере слезами и смехом, Юст чувствовал, как с ними вымывает из него все, что копилось внутри, всю ту грязь и боль, что душили его день за днем и месяц за месяцем. Чувствовал, что начисто утратил всякий контроль над собой.

И это было хорошо.

Антракт кончился уже несколько минут назад, но он лишь сейчас счел, что достаточно успокоил свои нервы. Счет времени с какого-то момента был и вовсе потерян: он сидел, уставившись на сцену и прислушивался — то к голосам оттуда, то к биению собственного сердца, которое все никак не желало становиться ровным. Бенедикт также хранил молчание — сгорбившись в своем кресле, он уставился куда-то в пол, время от времени постукивая по старым подлокотникам то одним, то другим пальцем.

Наконец, когда их стали вновь глушить голоса там, внизу, он позволил себе заговорить вновь:

-Что теперь, Вайтль? — надломившийся голос Бенедикта был подстать его виду. — Вы не сможете меня удержать, если я пожелаю уйти.

-Не смогу, — тихо кивнул Юст. — Но и вы не сможете уйти, пока я не скажу, что вопросов к вам более не имею. То было в договоре, а против него мы играть не сумеем.

-Вопросы, — прохрипел Кальдервуд, растерянно поднимая с пола свои перчатки. — Ты не знаешь, чего просишь.

-Да неужели?

-У меня есть ответы, — после недолгого молчания произнес Бенедикт. — Но ни один из них тебе не понравится. За каждым из них стоит смерть.

-Не нужно меня пугать, Кальдервуд, — напряженно сказал Юст. — Вы заключили договор. Вы знаете, что у вас нет выбора. Вы мне ответите, ясно и четко, и начнем мы вот с чего. Медальон. Какой вам с него прок?

Бенедикт медленно повернулся к нему — его угасшие глаза смотрели куда-то сквозь мага, а губы, едва шевелясь, вытолкнули несколько сухих слов:

-Это было частью соглашения. Он обеспечит меня всем необходимым для того, чтобы я смог с вами разделаться. Прикроет все, что я совершу, вне зависимости от того, как это будет тяжело. У меня дозволение на любые действия, а с его стороны всего лишь несколько простых условий. В том числе — ваш фамильный медальон.

-Зачем? — резко спросил Юст.

-Не прикидывайтесь дурачком, — хрипнул Бенедикт. — Вы ведь знаете, куда указывает этот компас. И он знает. Он знает, что ваша семья когда-то была среди тех, кому Могила доверила великую честь. Честь быть проводниками.

Сдержать удивление не удалось — и он вытаращился на Бенедикта во все глаза.

-Вы ведь знаете, почему стремятся в Море Бродяг, — продолжал Кальдервуд. — Не все, но многие говорят, что настоящее искусство осталось лишь там. Что свобода осталась лишь там. Могила была раньше Башни, чью власть она не признала и до сих пор не признает. Она была первой. Туда сбежали все, кто не захотел смириться...все, кто хотел свободы... — он тяжело вздохнул. — Да, она, возможно, и правда дает свободу. Но если тебя там не желают видеть, ты никогда туда не попадешь. Могила ведь не стоит на месте, Вайтль, кому как не вам это знать. Это не просто иголка в стоге сена — она еще и улепетывает от тех, кто ее смеет искать...

-Так он... — Юст чувствовал, что у него начинает кружиться голова. — Так он...он охотился за нами...лишь ради этого?

-Угадали, — качнул головой Бенедикт. — Такому, как он, путь в Могилу закрыт. Никакие чары или человечьи средства обнаружения не помогут — вы ведь знаете, как там пекутся о собственной безопасности. Надежда была только на вас. Семьи, которым Могила доверила эти чертовы компасы.

Юст попытался что-то сказать, но лишь беззвучно открывал и закрывал рот раз за разом. Пол уходил из-под ног.

Ради...

Ради...этого...

-Он ведь мог...мог просто...попросить... — наконец, выдохнул он.

-Нет, не мог, — проскрипел Бенедикт. — Он бы попросил, если бы речь шла о нем одном, и, кто знает, может вы бы и сговорились. Вот только он хочет попасть туда вовсе не один. Он хочет привести туда армию.

-Армию? — почти вскричал Юст.

-Вся магия мира под одной крышей. Под одной правящей рукой, рукой Лондона. Отныне и вовеки веков, — глухо произнес Кальдервуд. — Никого вне их власти, кроме мертвых. Вот чего он желает. С Могилы он планирует лишь начать.

-Он обезумел? Как он собирается...

-Откуда мне знать? — фыркнул Бенедикт. — Мне известно лишь то, что вас он выбрал почти случайно. Ему было известно несколько семей-проводников, но вы ослабли на то время больше прочих, вот за вас и взялся.

Юст чувствовал, что забывает слова и путается в лавине мыслей. Враг, которого столь долго и столь безуспешно искали отец с матерью, не имел к ним никаких претензий, никаких счетов. Они были лишь мелкой вешкой на его пути, безумном пути...

-Он сам на вас вышел? — пробормотал маг. — Говорите!

-Через посредников, разумеется, — вздохнул Кальдервуд. — Мы встречались лично лишь раз, когда он передал мне сприггана. У меня был срок в год, чтобы с вами расправиться. Дольше он ждать не мог.

-И этот год уже заканчивается.

Бенедикт не ответил.

-Вы его видели? Тогда, при личной встрече? Как хорошо?

-Только спину, — покачал головой Бенедикт. — Спину и чуть-чуть затылок. Меня привезли к нему с завязанными глазами, втолкнули в кабинет...его выродки обращались со мной, как с какой-то чернью! А он сам даже не обернулся, словно я не был достоин на него глядеть...

-Имени вы, конечно, не слышали, — устало произнес Юст.

-Нет. Но со временем я догадался, к кому в карман по глупости прыгнул, — после недолгого молчания вытолкнул из себя Бенедикт. — Что с того толку? Было уже поздно, слишком поздно. Я заключил сделку с настоящим дьяволом и не смог выполнить своей части. Недолго вам предстоит наслаждаться моими муками. Он скоро явится за мной. Явится, чтобы их оборвать.

-Имя. Скажите мне имя, Кальдервуд.

-Ты не хочешь знать.

-Имя.

-Даже не пытайся, — прохрипел Бенедикт. — Тебе до конца жизни не подобраться к нему. Тебе и взглянуть на него не удастся.

-Имя! — рявкнул Юст, вскакивая со своего места. — Скажи мне его имя и можешь идти прочь!

Губы Бенедикта зашевелились, выпуская наружу два слова. Он говорил тихо и устало, но слова эти ударили Юста, словно молот. Застыв в своем кресле, он только и мог, что таращиться на Кальдервуда все шире раскрывающимися глазами.

-Ты...ты лжешь, подлец! — наконец, выдохнул он. — Скажи, что ты лжешь!

Лицо Бенедикта задрожало. Он засмеялся — хрипло и устало, горьким и исполненным ненависти смехом обреченного.

-Я сказал чистую правду, — медленно поднимаясь на ноги, произнес он. — Я сказал тебе то, что ты так хотел знать. Теперь ты знаешь имя. Теперь ты знаешь, кто тянул за веревочки. Что дальше, щенок? — снова засмеялся он. — Что дальше? Ты всего лишь жалкий мальчишка! Думал, что победил? — он навис над Юстом, хохоча все сильнее. — Думал, что свершил свою ничтожную месть? Ты никогда ее не исполнишь! Твоя победа ничего не стоит, и выродки, что породили тебя, никогда не упокоятся с миром! Никогда!

Юст поднял голову — таким взглядом вполне можно было проколоть насквозь.

-К вашей семье претензий не имею.

Голосом — тоже.

-Ступайте с миром, Бенедикт. Мне больше от вас ничего не нужно.

-Никогда, — повторил Кальдервуд, отряхивая рукава. — Никогда, щенок. Я скоро сгину, а вот ты будешь слышать эти слова. Снова и снова, до самой смерти.

-Ступайте, — с нажимом произнес Юст.

-К вашей семье претензий не имею, — выдохнул, шагая к дверям, Бенедикт. — Да будьте вы прокляты.

Дверь ложи оглушительно хлопнула, но двенадцатый наследник рода Вайтль того не слышал. Не слышал больше ничего, кроме этого имени.

Тусклый дневной свет с трудом проникал сквозь потолок из матового стекла, окрашивая часть просторного кабинета в бледно-голубой цвет. Только оказавшись внутри, можно было заметить, что в помещении нет ни одного окна — это позволяло странному, мерцающему сумраку царить здесь практически безраздельно. Тому, кто пробыл здесь чуть дольше, открывались и другие причуды местного освещения: оно плавно, почти незаметно для глаза, менялось, перетекая из нежных золотистых отсветов в бутылочно-зеленое мерцание, а после становилось темной синевой спящего моря, но тоже, разумеется, не навсегда — оттенки сменялись почти каждый час.

Массивные двери были сделаны из темного дерева — их тяжелые ручки, отполированные до блеска, проворачивались обычно только с заметным усилием. Пол дальше был устлан ковром, который весьма быстро кончался, уступая место все тому же темному, словно вбирающему в себя излишние крохи света, материалу. Элегантный деревянный стол, стоявший в самой дали, хранил на себе обычно лишь небольшую лампу, большую часть времени притушенную, и старинный по чьим угодно меркам телефон с затейливыми, похожими на оленьи рога, рычагами, шитой золотом трубкой и узорным серебряным циферблатом. Сейчас чуть поодаль стояла чашка персидской работы из черненого серебра, на донышке которой оставалось еще немного до горечи крепкого чая, на углу примостилась пара потертых томов в кожаном переплете, а из верхнего ящика было извлечено несколько листов гербовой бумаги.

Стены занимали картины. По правую руку от стола висели "Всадники Ши" шотландца Джона Дункана, по левую были размещены "Видения загробного мира" Босха — в отличие от тех, что находились в Венеции, оригиналы. У самой дальней стены, прямо за столом, находилось несколько витрин: сами они были убраны стеклом, а то, что находилось внутри, было вдобавок укрыто темной тканью. Одна из витрин из общего ряда выбивалась — за ее стеклом было пусто, если не считать, конечно, слоя пыли.

Тревожный звон встряхнул телефонную трубку на ее "рогах" — не прошло и нескольких секунд, как ее схватили пальцы хозяина кабинета.

-Я слушаю.

-Говорит Грегори, сэр, — протрещала трубка.

-Это уже второй звонок за месяц, Маршалл. Надеюсь, для него есть достаточно веская причина, в противном случае я определенно буду недоволен.

-Кальдервуд проиграл. Теперь — окончательно.

-Досадно это слышать. Вы единственно для этого воспользовались прямой линией?

-Я хотел узнать, каковы мои инструкции...

-Никаких, — в голосе хозяина кабинета почувствовалось легкое раздражение. — Возвращайтесь к своим текущим обязанностям.

-Прошу прощения, но...разве я не должен что-то предпринять в отношении наследника дома Вайтль?

-Что, например? — вкрадчиво поинтересовался хозяин кабинета.

-Да что угодно! Для этого вы меня и держите, разве нет? Необъяснимые смерти и всякие таинственные исчезновения — мой конек, а тут еще и дьявольски удачная...

-И думать о том забудьте, Маршалл. Смерть от рук обезумевшего на почве своей мести врага рода — это одно, а таковая от рук аккредитованного охотника Часовой Башни...да как вам только в голову такое могло прийти?

-Как я уже сказал, я в состоянии обставить все...

-Нет. К этому делу теперь приковано слишком много внимания, чтобы можно было так рисковать.

-Тогда мне, наверное, стоит устранить Кальдервуда?

-Вы вообще в своем уме? — фыркнул хозяин кабинета. — Вы предаете или совершаете непростительную ошибку — вас заставляют исчезнуть, это необходимый урок для остальных. Для кого, позвольте узнать, будет уроком смерть Кальдервуда? Кто знает, что мы с ним связаны? Соблазн убить всегда велик, вот только многие за этим забывают о том, ради чего все затевалось.

-Но все же...

-Вопрос Кальдервуда я решу лично, как именно — не вашего ума дело. Кстати об этом...возвращайтесь-ка домой, Маршалл — сдается мне, от долгого пребывания в доме Морольф у вас наступило помрачение рассудка. Вы деградируете на глазах.

-Я...

-Буду ждать вас в Лондоне. До встречи.

Трубка опустилась на причудливый рычаг. Свет в кабинете в очередной раз сменил свой оттенок — теперь он стал багряным, словно осенняя листва.

На Вешателя Юст натолкнулся у выхода, сразу после того, как совершил звонок в какую-то закусочную неподалеку, где прятался Грегори. Встретившись с толстяком в дверях, он отшатнулся назад, судорожно перебирая чары, которые прямо сейчас мог бы спустить на убийцу.

Тот, однако, лишь поднял руку, призывая к спокойствию.

-В этом нет нужды, — проговорил Хит. — Я уже...не на службе.

-Тогда какого дьявола вы здесь забыли? — не сдержался маг.

-Мне было любопытно посмотреть, чем закончится эта трагикомедия, — убийца пожал плечами. — Надеюсь, вы не станете обижаться на то, что я позволил себе частично прослушать ваш разговор с помощью нескольких нехитрых устройств. Вы слишком рисковали, не могу это не отметить. Но способ интересный. Пусть и работает лишь с такими, как Бенедикт.

-Вы бы поступили как-то иначе?

-Будь я до сих пор связан договором, я бы для начала заполнил бы здание снотворным газом, а уже после бы разбирался, — очередное пожатие плечами. — Впрочем, договором я уже более не связан...

-И потому вам хватило наглости здесь показаться?

-Можно и так сказать.

Стоять в дверях дольше было просто нельзя. Собрав, наверное, весь отпущенный ему небесами сарказм, маг до тошноты вежливым тоном поинтересовался:

-Не слишком грубо ли я обошелся с вами во время прошлой нашей встречи?

-Не стоит беспокойства, — в тон ему ответил Хит. — Напротив, даже очень приятно было встретиться.

-Рад слышать. Быть может, вы расскажете мне и о том, как намерены уйти отсюда живым? Я, к стыду своему, нахожусь сейчас в настроении столь скверном, что не могу себе позволить отпустить куда-либо человека, что принимал участие в убийстве членов моей семьи.

-Я лишь разрабатывал план, — равнодушно ответил Хит. — Но, говоря откровенно, Бенедикт с самого начала действовал большей частью своим носом. И им же, как видите, теперь закончил.

-Это, по-вашему, может сойти за оправдание?

-По-моему, вполне. Но, если хотите удовлетворения более...вещественного, то у меня найдется кое-что, — опустив руку в карман и неодобрительно хмыкнув, глядя как в ответ на это движение маг весь напрягся, Хит вытащил оттуда крохотный кусочек металла размером не больше монетки. — Я, должен признать, иногда бываю болезненно щепетилен. Я следовал за Бенедиктом, чтобы вернуть ему это. Но так как теперь всем, чем владел он, владеете вы...

-Это... — растерянно проговорил Юст, принимая "монетку".

-Холодное железо, — хмыкнул Вешатель. — Можете поправить свое финансовое положение — я думаю, за эту вещицу можно выручить довольно приличную сумму. Но я бы вам порекомендовал сохранить ее для себя. Никогда не знаешь, когда что-то такое может взять и понадобиться...

Юст покрутил "монетку" меж пальцев — она почти ничего не весила.

-Ну что же, мы в расчете? — поинтересовался Хит. — Этого достаточно, чтобы я мог не опасаться вашей фамильной злопамятности?

-Думаю, да, — быстро произнес Юст, убирая драгоценный кусочек металла во внутренний карман. — Не исключаю, что ваши услуги могут мне понадобиться в будущем.

-Кто знает, кто знает... — посторонившись, Хит дал ему возможность выбраться на улицу. — Не стану вас более задерживать...

Маг и не думал отвечать. Едва переступив порог театра и сбежав вниз по небольшой лесенке, он кинулся к машине — Грегори уже не только выбрался из нее, но и нацепил на лицо очередную свою улыбочку.

-Почему так долго? — раздраженно произнес Юст. — Что вас задержало?

-Домой звонил, — ухмыльнулся охотник. — Давно этого не делал...у вас...

-Да, конечно, — Юст торопливо вытащил договор из кармана. — Вот, прошу. Соглашение исполнено. Теперь леди Митик сможет вышвырнуть Кальдервудов на улицу. Если мне не выпадет шанса переговорить с ней лично, когда я вернусь, передайте вы...

-Что именно?

-Пусть она сделает это побыстрее.

В машине было тепло и страшно накурено — захлопнув за собой дверь, маг закашлялся, потянувшись к оконной ручке.

-Что-то настроение не особо победное, — задумчиво произнес Грегори. — Все же кончилось, да?

-Или началось... — едва слышно пробормотал Юст. — Или лишь началось...

Неделю спустя.

В этой спальне никогда не развешивали окон — что уж говорить о том, чтобы их открывать. В этой спальне никогда не зажигался верхний свет, лишь одиноко тлела крохотная лампа, что пристроилась на столике у кровати. В этой спальне никогда не было слышно шума — но только не сейчас...

Дверь резко распахнулась, с грохотом коснувшись стены. Перевалившись через порог, Бенедикт Кальдервуд ошалело огляделся. Выглядел маг по меньшей мере ужасно: сгорбленный и отощавший, с заросшим лицом и выпученными глазами, с шагом нервным и дерганым, он еле переставлял ноги. От него пахло талой водой, грязью и алкоголем. Забрав растрепанные волосы назад и сбросив в дальний угол дорожные перчатки, Бенедикт — как был, прямо в обуви — заковылял к кровати, оставляя грязные следы.

Она не спала. Давно уже не спала, пусть и был ранний час.

Она бросилась к нему раньше, чем он успел сказать первое слово, а когда он, наконец, заговорил, на человеческий голос это было ничуть не похоже. Хриплое, простуженное рычание, замешанное на чудовищной боли — пробормотав что-то, чего она никак не могла понять, Бенедикт рухнул перед дочерью на колени.

-Проиграл... — хрипло выдохнул он, подползая к ней и вцепляясь в хрупкие плечи до боли. — Я проиграл, Вайола...

Он говорил долго, путаясь в своих мыслях и словах. Слова те летели сплошным потоком — остановиться у Бенедикта никак не выходило, лишь иногда он набирал в грудь побольше воздуха и снова начинал что-то хрипеть, хватая дочь за руки, за пальцы...

Она не перебивала. Она давала ему выговориться — если то понадобится, то и за всю его жизнь. Она хранила молчание с того самого момента, как отец вошел в ее спальню, и заговорила лишь когда Бенедикт пустился по второму кругу.

-Бежать, — прохрипел он, в очередной раз ее встряхнув. — Тебе нужно бежать, Вайола. Они скоро сюда явятся. Со дня на день. Заберут у нас все, что есть...

-Все будет хорошо, — прошептала она, взяв голову Бенедикта своими хрупкими руками, заставив его поднять на нее свои опустевшие глаза. — Все будет хорошо, отец.

-У нас мало времени, — вновь забормотал тот. — Мы должны спуститься вниз. Я должен...тебя...

Бенедикта трясло — от страха и от простуды, что он подхватил, пока добирался домой. Бенедикт охрип начисто, и способен был теперь лишь жалко сипеть, чувствуя, как жар расползается по телу.

-Все будет хорошо, отец, — прошептала она, обняв голову, что он уронил ей на колени. — Ты пришел — это главное...ты жив — это главное...

Бенедикт с трудом ее слышал. Сказать по правде, он уже не хотел ничего слышать и видеть, хотел он лишь одного — отдохнуть. Никакой позор был уже не важен, ничего уже не было смысла скрывать. Да и не от кого. С ним было покончено, и все, о чем Бенедикт мог сейчас думать — о покое, в котором хотел бы провести последние свои дни и часы.

Покой. Всего лишь покой. Он ведь не так много просит, разве нет?

Всего лишь покоя и этих нежных рук, ради которых он столько выстрадал...

-Все будет хорошо, отец. Ведь я знаю, что нужно делать.

Укол в шею ошарашил его куда меньше, чем голос дочери.

Чистый, ровный, лишенный даже намека на хрип, с которым этот голос уже успел, казалось бы, породниться на веки вечные.

Тот голос, что Вайола когда-то потеряла.

Бенедикт отпрянул назад, смешно взмахнув руками — но вместо рук дочери поймал лишь воздух. По одному хлопку ее ладоней в спальне загорелся свет — впервые за долгие годы.

Бенедикт сипло охнул — ни на что большее его попросту не хватило.

-В-Вайола...

Ее доходившие до лопаток вечно растрепанные волосы были коротко подстрижены и уложены, лицо и губы вернули себе жалкое, но все же подобие здорового цвета, кожа на руках больше не выглядела стянутой и мертвенно-бледной — а сами руки больше не дрожали. Ни капельки.

-Наконец-то, — лениво произнесла Вайола, с хрустом разминая пальцы, меж которых была зажата тонкая, перемазанная чем-то игла. — Я уже порядком устала играть в твоей трагедии, отец.

Бенедикт был слишком ошарашен, чтобы вымолвить хоть что-то — что уж говорить о том, чтобы что-то сделать. Тупо смотря на существо, в котором он с трудом узнавал собственную дочь, он лишь хрипло дышал, чувствуя, как по телу вместе с кровью разносится слабость.

-Ты удивлен? — равнодушно продолжила дочь Бенедикта. — Право же, не стоит. Все очень просто. Смотри...

Из кармана ее появился на свет небольшой продолговатый пузырек, наполовину залитый густой светлой жидкостью. Вайола откупорила пробку — этот лимонно-миндальный запах Бенедикт не мог не узнать.

-Все верно, отец, — Вайола швырнула склянку ему под ноги. — Всего-навсего "крокодиловы слезы". Если верно рассчитать дозу и вводить их в кровь регулярно, можно выглядеть как покойник — или хуже покойника. Сложнее было приучить себя голодать...и этот нервный тик, конечно...но, как видишь, я справилась.

Бенедикт не ответил — он мог лишь натужно хрипеть, упершись руками в пол.

-Когда мама ушла, я поняла, как все работает на самом деле, — голос Вайолы был монотонным и скучающим. — У меня больше не осталось иллюзий. Я надеялась, что ты сам что-нибудь предпримешь, но ты слишком цеплялся за данное Вайтлям слово. Пришлось тебя немного подстегнуть...

-В-Вайола... — пролепетал Бенедикт. — Это...это не...

-Это было не очень-то сложно, — она пожала плечами. — Всего лишь день за днем изображать, что дышу на ладан. Странно, как ты не понял, отец. Ведь ты так старался. Ты так старался...ты ведь смог меня исцелить...возможно, тебе самому хотелось видеть меня больной? Возможно, тебе так было проще?

Бенедикт вытаращил глаза еще сильнее. Попытался было встать, но ноги под ним будто подломились, оставив на полу.

-Ты держался долго, отец, но все-таки не смог вытянуть, — покачала головой Вайола. — Я старалась. Я старалась, чтобы так и случилось. И ты стал искать того, кто помог бы отомстить. И ты нашел его. И он пообещал тебе месть. Он снабдил тебя всем необходимым, он придал тебе уверенности, ты нанял этого жирного выродка и пустился во все тяжкие. Одного я боялась — того, что ты послушаешься советов убийцы и уничтожишь всех разом. Мои страхи, как оказалось, были необоснованны — ты все-таки сорвался и сделал именно то, чего я и хотела. Моя мать больше не имеет к нам никакого отношения, старших Вайтлей больше нет в живых, а ты вскоре последуешь за ними, — ее лицо исказило подобие улыбки. — Я смела с дороги всех, кто мог помешать. Почему ты так удивлен? Ты правда думал, я буду уважать тебя, после того, как ты не смог удержать ни матери, ни своего слова? После того, как провалил все, даже нарушив его? Ты слаб. Ты отрицаешь достижения наших предков, но на деле ты им просто-напросто завидуешь, — одним рывком она поднялась с кровати. — Ты правда думал, что я здесь останусь? Здесь, в этой глуши, в этом холоде и вековой пыли? В этом нет более необходимости, как и в тебе, отец. Ты дал мне все, что мог дать. За это я благодарна. И потому не стану тебя убивать. Я только заберу последнюю вещь, что мешает мне отправиться в путь...

Собрав оставшиеся у него силы, Бенедикт попытался было коснуться разумом Метки, найти...найти что-то...

-Мне нужна только Метка, отец, — Вайола присела рядом, вновь коснувшись его лица своей холодной рукой. — Единственная часть тебя, что хоть чего-то стоит.

-Вайола...

-Спи, отец, — ее ладонь почти ласково коснулась его глаз. — Спи. Я не сделаю тебе ничего плохого. Я просто оставлю тебя ему.

Бенедикт закричал бы, если бы только мог.

-Он звонил мне вчера. Он уже едет сюда. И будет здесь куда раньше, чем люди, посланные леди Митик.

-В...В-а-а-ай...о...л...а...

-Спи, отец. Спи. Ты ведь этого всегда хотел.

С этим Бенедикт Кальдервуд поспорить никак не мог.

Месяц спустя.

В великолепно убранном холле дорогого отеля было в одинаковой мере светло и холодно. Пол был устлан драгоценными коврами, откуда-то издалека доносилась тихая, убаюкивающая музыка. Бледный и чахлый с виду молодой человек в чрезвычайно старомодном костюме темных тонов прогуливался, заложив руки за спину, вдоль массивных стеклянных крутящихся дверей, время от времени проходя дальше по залу и останавливаясь у прозрачных, едва заметных стен — его усталый взгляд в эти минуты устремлялся на ютящихся среди деревьев в кадках и источников чудовищно яркого света людей. Взгляд был исполнен безразличия: он наблюдал за посетителями, словно за обитателями огромного аквариума, иногда позволяя себе выдернуть из кармана серебряный медальон, отщелкнуть крышку и вновь свериться с циферблатом часов. Когда к подъезду подкатил, мягко тормозя, небольшой серый автомобиль, молодой человек встрепенулся, и, всем своим видом выражая нетерпение, зашагал к дверям.

Только что вошедший человек выглядел настолько невзрачно, что практически сливался с окружением. Серый костюм, серые же глаза, вялая походка и ничего не выражающее лицо — этого было достаточно, чтобы его даже в голову не пришло делать объектом своего внимания больше чем на несколько секунд. Юст приблизился, на ходу разворачиваясь — в глубину холла они двинулись уже вместе.

-Вы опоздали на четверть часа, — вздохнул маг.

-А вы уже весь и извелись, — усмехнулся человек. — Нервный вы, очень нервный, смею заметить. Посмотритесь в зеркало — такими темпами у вас скоро морщины появятся. А через пару лет и седина, я почти гарантирую это.

Маг только вздохнул, продолжая взбивать ногами ковер — он был не в том настроении, чтобы реагировать на подколки агента.

-Вот ваш отец никогда не позволял себе всей этой суеты. Уж свои волосы он точно не теребил каждую минуту. Наблюдал за всем, мало говорил...

-Я прекрасно знаю, что из себя представлял мой отец, — фыркнул Юст. — К делу, если можно. Как все прошло?

-Исключительно хорошо, смею заметить, — человек протянул Юсту пухлый картонный конверт. — Со всеми формальностями покончено, обошлось даже без лишних проволочек. Могила вас признала, но от личной поездки и вручения им всего этого уже с вашими подписями это ничуть не освобождает. Вот, пожалуйста...

-Прекрасно, прекрасно... — пробормотал маг, падая на стоящий у стены диван, обтянутый черной кожей и тут же принимаясь вертеть конверт в руках. — У вас есть, чем это вскрыть?

Сероглазый быстро скользнул указательным пальцем по бумаге — взрезана она была так быстро и аккуратно, что края ее тут же сомкнулись.

-Прошу, — протянул он, меланхолично глядя на небольшой коготь, который спустя мгновение утонул в фальшивой личине без остатка. — Вам прочитать?

-С этим как-нибудь справлюсь, — ворчливо бросил Юст, вытягивая из конверта ворох бумаг. — Что там насчет материалов?

-Все в полном порядке, — агент пожал плечами. — Я заказал все в точности по вашим спискам. Ваши счета, смею заметить, уже основательно...отощали...

-Можно подумать, у меня есть выбор, — впившись взглядом в бумаги, Юст лихорадочно листал их, одну за другой. — Через две недели мне отплывать в Море Бродяг, а являться в Могилу без охраны, без подходящих конструктов...нет уж, увольте. Не с вами же...

-А почему бы и нет?

-Потому что вы — та еще змея, — равнодушно произнес маг. — Моя змея, конечно, но это дела не исправляет. Такая работа не для вас...вы нужны на другом фронте, сами знаете, на каком именно. Так...посмотрим... — он зашуршал бумагами. — Что ж, кажется, с документами все в порядке. Еще что-нибудь для меня?

-Да, — кивнул агент, передавая магу очередной конверт. — Расследование, которым занимались люди Митик, зашло в тупик. Это экспертное заключение...

-Уже второе, — вздохнул Юст. — Я сейчас не в настроении вникать в их канцелярские формулировки. Там есть что-нибудь новое?

Очередной конверт был вскрыт отточенным движением. Пока агент, чуть скривившись, шуршал и хрустел бумагами, маг буравил взглядом стену напротив. Размышления его были столь тяжелы, что вполне могли придавить насмерть. Необходимость явиться в Могилу лично — сейчас, когда он едва начал спокойно спать по ночам — раздражала превыше всех прочих проблем, в числе которых были и финансовые, и касающиеся восстановления оборвавшихся со смертью родителей связей. Одной такой с большим трудом восстановленной ниточкой был бывший отцовский агент, что сейчас вникал в экспертное заключение: найти Вария оказалось чрезвычайно тяжело, сложнее было только убедить его вернуться на службу семье. Нейтгарт, к счастью, постарался в свое время на совесть: за прошедший год полукровке так и не удалось найти никого, кто исправил бы содеянное с его сердцем — и это оказался единственный аргумент, который перевесил желание Вария прикончить наглого мага, едва они встретились. Откровенно издевательская вежливость и болезненная жестокость агента были первыми в списке причин, по которым Юст испытывал желание отослать его вершить дела как можно дальше — и твердо был намерен сделать это, едва только сможет создать ему замену. Вот только и своих дел было невпроворот, а еще...

О да, конечно. Еще была она.

-В целом, ничего интересного, — утрамбовывая листы обратно в конверт, протянул агент. — Тело Бенедикта прибило течением к берегу...

-Это я знаю, — буркнул маг.

-Оно провело в воде, предположительно, три-четыре дня. Если бы не такой дикий холод, вряд ли бы так хорошо сохранилось. Всестороннее обследование выявило следы аккуратного извлечения Метки...

-Новое. Что-нибудь новое, пожалуйста.

-Как они считают, причиной смерти совершенно точно послужило не оно, — бросил гибрид. — В крови нашли коктейль из весьма интересных веществ...эти находки позволяют предположить, что его всего лишь отключили на время. Во время пересадки он был в сознании, но обездвижен и начисто лишен возможности сопротивляться...и, судя по тому, что остался жив, тот, кто этим занимался, прекрасно знал, что делает...

-Все это я уже читал в прошлом отчете. Меня интересует причина. Причина его смерти, а не то, что с ним делали до того.

-К сожалению, это все, что у них есть, — агент развел руками. — Единственные повреждения — это те самые следы пересадки. Они очень дотошно подошли к делу...результаты анализа говорят о том, что эти раны он даже успел немного залатать. Смерть наступила примерно через полдня после потери Кальдервудом его Метки. Восемь, может, девять часов. Точнее уже некуда.

-Причины, — с нажимом повторил Юст.

-Никаких видимых. Никаких повреждений на теле, никаких следов чар, ничего. Единственный вывод, которым им оставалось сделать, учитывая следы, ведшие к обрыву — его сбросили в воду живьем. Или, что тоже вероятно...

-Он сам спрыгнул.

-Решил покончить с собой...

-...или что-то заставило его это сделать, — глухо произнес Юст. — Что-то, что напугало его до такой степени, что и мысли не осталось о том, чтобы дать этому бой. Так или иначе... — он понизил голос. — Ваши инструкции остаются в силе. Как только я отбуду в Могилу, начинайте. Те два счета в вашем распоряжении, но помните, что необоснованная растрата средств огорчит меня еще больше, чем допущение вами того или иного провала. Я никуда не тороплюсь, так что действуйте предельно аккуратно.

-Я...

-И никакой инициативы. Только соберите всю доступную информацию по этой личности, и предоставьте ее мне. На слишком большую глубину не забирайтесь — время еще не настало. И я сильно сомневаюсь, что оно настанет в ближайшие пару лет.

-Вот как?

-Кальдервудов больше нет, а это значит, что атака отбита, — холодно произнес маг, чуть наклонившись вперед. — Наш дом с виновником разменяли фигуры. Если виновник будет верен себе, то он снова затаится, поджидая удобного момента. Я должен выжать из этого максимум. Восстановить наши силы и укрепить наши позиции.

-Что насчет Морольфов? Вы упоминали о небольшом дельце, что касается сестры их текущего главы...

-Сроки, о которых я сторговался, позволяют с этим обождать. Если все сложится хорошо, займусь этим в конце лета, быть может — осенью...пока не уверен, — Юст вздохнул. — В первую очередь позабочусь о себе, а там уже будет видно.

-В конце лета, — хмыкнул агент. — Мы дни за днями шепчем — завтра, завтра — так тихими шагами жизнь ползет... (3)

-Обойдитесь без Шекспира, — мрачно бросил в ответ маг. — Меня от него в последнее время начинает воротить.

Агент что-то тихо произнес — он не слышал. В очередной раз взглянув на часы, Юст почувствовал нарастающее раздражение. Да что она себе позволяет?

-Что-то не так? — встрепенулся Варий. — А, позвольте мне угадать...та молодая особа снова задерживается?

-Не просто задерживается, — пробормотал маг. — Заставляет себя ждать совершенно непозволительным образом.

-Вы так и не соизволили сказать, когда, — с нажимом на последнее слово произнес агент. — Или вы уже оставили тот план?

Юст не ответил — лишь вздохнул, тяжело и устало. Обсуждать эту тему он не хотел ни с одной живой душой, и в особенности — с существом, что сидело сейчас рядом, про себя наверняка издеваясь над магом на все лады.

-Я назначу дату, — наконец, буркнул он.

-Вы переносите ее уже целый месяц, — тут же парировал гибрид. — Раз, другой, третий...если вам так сложно взять себя в руки и, наконец, заняться ее памятью, просто позвольте мне о ней позаботиться. Я все устрою в два счета.

-Даже не думайте о том, вам ясно?

-Она — помеха, и вы не хуже меня это знаете. Вы не только не конфисковали ее воспоминания, но даже позволили ей отбыть домой...о чем вы вообще думали?

Маг снова промолчал — его гневного взгляда хватило бы кому угодно, чтобы более не развивать тему, но агент "кем угодно" себя считать явно не собирался.

-Да, я знаю, что вы все уладили. Да, я знаю, что она ничего не выболтала. И что уже третий день путается у вас под ногами. Помехи нужно устранять. Если вам так тяжело с ней расставаться, вспомните, наконец, кто вы есть. Сделайте из нее...

-Хватит, — оборвал его маг. — Этот вопрос не обсуждается.

-О вас же беспокоюсь.

-Лишь потому, что без меня заменитель вашего сердца прекратит свою работу.

-Вы и представить не можете, насколько это стимулирует, — очередной короткий смешок. — И все-таки...да, девчонка и правда не из торопливых. Во сколько она там должна была явиться?

Юст не ответил. Но вовсе не потому, что в очередной раз решил промолчать.

-Вы тоже это видите?

Он даже не успел договорить — агент уже был на ногах — и тоже уставился на буквально ввалившегося в холл человека. То, что с последним было что-то не так, было видно по одной лишь походке, когда же вновь вошедший преодолел добрую половину зала, Юст невольно потянулся к Метке, подбирая подходящие чары.

Та часть лица человека, что не была замотана в шарфы, отливала отвратительными, практически уже трупными цветами, от почерневших глаз вниз разбегались набухшие темные прожилки. Отпихнув со своего пути изумленного швейцара, гость ввалился в коридор, ковыляя точно к магу.

-Вы желаете, чтобы я убрал это здесь или вынес для начала наружу? — только и поинтересовался агент.

С ответом Юст помедлил, но уже через несколько мгновений таковой перестал быть нужен вовсе: сделав еще несколько шагов в их сторону, человек рухнул, как подкошенный, выбрасывая вперед правую руку.

Варий успел раньше. Подскочив к прекратившему уже шевелиться телу, осторожно присел рядом, запустив руку куда-то в шарфы. Резко дернул, вытягивая оттуда на глазах истлевающий пучок жирных, маслянистых побегов. Еще стремительнее спрятал находку в своем кармане и разогнул сжатые в кулак пальцы.

-Это, видать, вам, — бросил он магу какую-то бумажку. — А это — мне...я уведу нашего товарища, кажется, он выпил лишнего, — нарочно громко произнес он, взваливая на себя тело. — Ну и вонь от него...

Он был к тому готов. Должен был быть готов, во всяком случае, учитывая все обстоятельства краха дома Кальдервуд.

Но пальцы, разворачивающие клочок бумаги, все равно чуть вздрогнули.

Послание было лаконичным до боли — лишь время и место.

Вздрогнуть заставило то, что было внутри — клок хорошо знакомых ему волос, сплошь запачканный кровью.

Это был какой-то крохотный дом на самой окраине — снести старое здание стоило хотя бы из милосердия. Унылая двухэтажная конструкция с забитыми досками окнами, автомобильные следы в разрыхленном снегу, сама машина — невзрачная и грязная, подогнанная к самому входу. Никаких ловушек, даже самых примитивных, снаружи не чувствовалось, но агент все равно не позволил ему двигаться дальше, пока не осмотрелся сам: заняло это несколько казавшихся бесконечными минут. Нырнув в автомобиль — дверь была распахнута настежь — Варий порылся в разбросанных на передних сиденьях вещах, вернувшись к магу с чьими-то документами. Фотография оказалась знакомой: машина принадлежала тому самому несчастному, чье тело было использовано, чтобы доставить им послание. Похоже, похититель собирался возвращаться иным путем — если он, конечно, вообще был здесь.

-Вроде чисто, — холодно произнес агент. — Вы со мной?

-Разумеется, — так же холодно ответил маг, срывая перчатки. — Я подал сигнал в мастерскую еще в отеле. Конструкты, что мне удалось реанимировать за последний месяц, прибудут в течение часа...

Вот только ждать мы не можем и минуты.

-Пока сохраните этот облик, — быстро продолжил Юст, сделав несколько осторожных шагов в сторону входа. — Будет лучше, если вас примут за мага.

-Не учите меня работать, — раздраженно произнес агент, чьи черты лица, впрочем, все-таки успели измениться, приобретая, как и вся его фигура, крайне обманчивую хрупкость. — Идем.

Пять шагов до входа. Ничего.

Три шага. Цепи молчат.

У порога. Тишина.

Хрупкой двери, державшейся уже не особо понятно на чем, хватило одного удара агента — он же первым влетел внутрь, в просторное холодное помещение. Но свет в том загорелся лишь когда за порог ступил, готовый в любую секунду спустить чары, сам Юст.

-Я боялась, что ты не придешь.

Голос не должен был его удивить — но все-таки это сделал. Голос этот он узнал, пусть и слышал его последний раз так давно, пусть он и успел измениться за прошедшие годы — окрепнуть, налиться силой.

Эльза была здесь — прижатая к грязной, шершавой стене клубками раздутых лиан. Над окровавленной головой ее зависли, в ожидании команды, до боли знакомые листы, собранные в розетку. Эльза еще дышала, но глаза ее были закрыты — она словно спала беспокойным сном...

-Боялась, что ты не придешь, Юст.

Голос он узнал. То, что увидел — нет.

На небольшом расстоянии от Эльзы стояла аккуратно подстриженная девушка в мятой, слишком легкой для такой зимы, темной кожаной куртке. Стояла, чуть подавшись вперед, и безотрывно глядела на Юста своими нестерпимо блестящими светлыми глазами.

-Вайола, — его голос с трудом остался твердым.

-Я ждала тебя, Юст, — в это было трудно поверить, но она улыбнулась. — Я так долго, так долго тебя ждала...

Едва заметным движением головы он дал команду агенту и сделал шаг вперед, отвлекая ее внимание от Вария. Бросил тяжелый взгляд на Эльзу.

-Понимаю. Мне доложили, что ты пропала, как и Метка Бенедикта. Сложить два и два было не очень трудно. Я ждал, что ты попытаешься отомстить за отца, но не думал, что ты начнешь так же низко, как и он. С тех, кто к нашему конфликту не имеет ровным счетом никакого отношения...

-Отомстить? За него-то? — Вайола рассмеялась в голос. — У меня и мыслей о нем не было! Ни единой!

Своими следующими словами Юст против воли поперхнулся.

-Я не забыла, что ты для меня сделал, — продолжила дочь Бенедикта. — Я не забыла, что ты спас мою жизнь, что не выдал меня, когда мог. Теперь я спасаю твою.

-Что...что ты говоришь?

-Я убрала всех, кто мог нам помешать, — Вайола шагнула в сторону Эльзы. — Почти всех, но это дело поправимое. Больше нет ни твоей семьи, ни моей семьи. А ему нужен только медальон. Если он получит медальон, то согласится оставить тебя в живых...согласится отдать тебя мне...

-Что...что за чушь ты здесь...

Говорить было тяжело, ибо он задыхался — задыхался от шока и ярости в равных пропорциях. Задыхался, глядя на Эльзу, претерпевшую по его вине столько мук, на Вайолу, что говорила — это было самое ужасное — совершенно искренне.

-У тебя нет другого выхода, Юст, — улыбнулась она. — Не было с того самого момента, как он обратил взор на вашу семью. Он говорил со мной — для моего отца это так и осталось тайной. Он говорил со мной, и я знаю, что говорю, Юст. Он не остановится, пока не достигнет этой цели или любой, какой захочет. Его нельзя остановить, как нельзя помешать весне прийти вслед за зимой. Его нельзя остановить. Можно только подчиниться. Отец не справился и поплатился за то, но если я сделаю то, чего отец не смог, ты сможешь жить...

Варий, уже успевший сместиться к противоположной от Эльзы стене, кажется, готов был помереть от с трудом сдерживаемого смеха. Юст же, глядя в глаза дочери Кальдервуда, не находил там ничего, что вынес из детства. Только безумное, всепоглощающее желание.

-Зачем? — выдохнул он, едва шевеля губами. — Зачем ты явилась сюда?

-Ты ведь даже не искал меня, — в ее голосе прорезались обида и плохо скрываемая злость. — Прошел уже месяц, Юст, но ты...я сама нашла тебя...я нашла и я увидела...я увидела тебя с...этим...

Вайола взмахнула рукой — распятая на стене Эльза слабо застонала в своей готовой в любой момент сгинуть дреме.

-Я наблюдала за вами достаточно долго, — прошипела Вайола. — Достаточно, чтобы все понять. Ты связался с человеком. С человеком, Юст!

-И она дала мне больше, чем любой из магов!

Этот выкрик ошарашил его самого не меньше, чем Вайолу, во многом потому, что он даже не думал о том, как это скажет. Оно просто вырвалось из него — слово за словом — подстегнутое гневом и чем-то еще, в чем он до сих пор не был способен разобраться. Вышло откуда-то из самой глубины души...

-Она была со мной, когда твой отец явился нас убивать! — с каждым новым словом остановиться становилось все сложнее. — Из-за меня ее пытали, из-за меня ее грозили убить десятки раз! И десятки раз она могла сбежать, но не сделала этого! Она осталась со мной до конца, даже когда я сам уже готовился к смерти! А где была ты? Что все это время ты делала?

-Я сделала все, чтобы ты выжил! — закричала Вайола. — Я заставила отца сорваться, чтобы он убил лишь твою семью, но не тебя! Я привела своего отца на смерть, я бросила все, чем владела наша семья вместо того, чтобы сражаться за них — ради тебя одного! Я уговорила его пощадить тебя, если я достану медальон! Я сделала все, что было в моих силах, чтобы ты смог выжить! Чтобы ты смог быть со мной!

-Я никогда не говорил, что желал этого, — выплюнул он со всем презрением, на которое был способен.

Вайола скривилась, руки ее задрожали. Было видно, что в себе она остается лишь колоссальными усилиями воли.

-Ты не понимаешь, — с нажимом повторила она. — У тебя нет иных вариантов. Ваша семья встала на пути того, с кем ей не совладать. Я...

-Ты имела шанс не впутываться в это, — прошипел он. — Ты могла отойти в сторону — мое дело было с Бенедиктом, а не с тобой. Я бы никогда не узнал. Я бы никогда не подумал о том, чтобы искать тебя или о том, что ты виновна, пусть и частично, в том что случилось с отцом и матерью.

-Но я...я же...

-Помнишь, что ты сказала тогда, в тот день? — выдохнул он. — Ты была права, Вайола. Пауки. Мы остались пауками. Мы никогда и не переставали ими быть. Наша семья была в курсе угрозы, пусть и не знала, от кого она исходит. Ты была права. И твоя мать была права. Мы хотели лишь пробиться в Башню на ваших плечах. Мы хотели лишь использовать вас к своей выгоде, а после...от вас бы ничего не осталось.

-Ты лжешь! Ты просто хочешь, чтобы я...

-Я никогда бы не стал тебя искать. Я — не мой отец. Он мертв, мертв и его старый план. Я бы оставил вас в покое — это самое большее, что я мог для тебя сделать, сделать, чтобы ты смогла вести свою жизнь. Мне ничего от тебя не было нужно.

Вайола что-то прохрипела — слишком неразборчиво, чтобы он смог что-то понять.

-Но ты явилась сюда сама. Ты сама призналась в том, что приложила руку к убийству моих родителей...

-Юст!

-Ты причинила вред ей.

-Человеку! Когда для вас что-то значил человек?

-После того, что было сказано, она значит для меня еще больше, чем раньше, — криво улыбнулся он. — И, конечно, неизмеримо больше, чем ты.

Глаза Вайолы сжались, сощурились в злые щели. Губы растянулись в ухмылке не менее мерзкой, чем у самого мага.

Агент бесшумно двигался вдоль стены — ему нужно было всего каких-то несколько секунд...

-Ты причиняешь мне боль, Юст, — протянула Вайола. — С того самого дня, как мы встретились. Снова, снова и снова. Что ж...

Варий был уже совсем рядом. Еще немного. Еще...

-Я повторяю последний раз, — глухо сказал Юст. — Отпусти ее и будешь жить.

-...мне придется тебя наказать, — Вайола простерла руку в сторону Эльзы. — Ранить тебя поглубже...

-Сейчас!

Агент прыгнул.

-Then, venom, to thy work!

Юст спустил чары.

Всего лишь кусочком мгновения позже.

Агент вдавил Вайолу в пол, с чудовищным хрустом ломая ее правую руку.

Она не кричала. Лишь смеялась.

Растительная клетка с хлопком лопнула, отпуская Эльзу — широко распахнув глаза, та повалилась на пол. Юст кинулся к ней.

За спиной заливалась смехом Вайола.

-Юст...Юст...я...

-Все хорошо, — чувствуя, как на него наваливается страх, пролепетал маг. — Все хорошо. Я успел. Я успел...ты не...ты не...

Юст поперхнулся. По шее Эльзы расплывалось отвратительное синюшное пятно — в центре его был едва заметный след от прокола.

Вайола больше не смеялась, только булькала и хрипела: приложив ее лицом об пол, агент задрал дочери Кальдервуда голову и одним ударом лишил сразу нескольких зубов.

-Юст...Юст... — Эльза потянулась было к ране, но маг отдернул ее руку.

-Все хорошо. Все будет хорошо. Только не бойся. Варий! — рявкнул он. — В машину ее, быстрее!

-А эта? — мотнул головой полукровка, вздернув Вайолу как тряпичную куклу.

-Оставь ее мне, — скрипнув зубами, прошипел Юст. — Оставь.

Эльза, подхваченная гибридом, что-то испуганно бормотала за спиной, но в ушах стучало так, что он не слышал. Доковыляв до скорчившейся на полу Вайолы, он остановился. Взглянул в ее окровавленное лицо — оно все еще продолжало содрогаться от беззвучного смеха.

-Что ты сделала? — выкрикнул он в это лицо. — Что ты в нее зарядила?

-Все... — забулькала Вайола. — Все...что...могла...

Бояться было нельзя, но у него никак не получалось. Она видела его страх. И смеялась, не обращая внимания на боль. Она еще могла творить чары, но в том не было нужды. Она уже сделала то, чего так желала.

-Все...что...знала... — прохрипела дочь Кальдервуда. — Все...разом...

Он почувствовал, как руки начинают дрожать. А затем они сделали что-то, чему их никогда не учили.

Первый выстрел толкнул Вайолу в живот, сбив на пол, остальные продолжали буравить распростершееся там тело. Он бил почти в упор. Разворотил бедро, прострелил правое колено и перебил ей локоть. Еще одна пуля ушла в плечо, все, что осталось — в пол. Он стрелял впервые в жизни и потому был доволен и этим, пусть и понимал, не мог не понимать: для мага с Меткой шансы остались бы даже после ран куда более страшных.

Вайола что-то хрипела, корчась на полу — тот стремительно покрывался кровью и растительным соком.

-Если хочешь знать, почему именно так, я скажу тебе напоследок, — процедил он, все еще будучи не в силах опустить разряженное оружие. — Виновник содеял все это ради медальона, ради пути в Могилу, твой отец мстил за тебя, и, пусть даже был неправ с самого начала, пусть был дешевым убийцей и подлецом, он оставался магом. Но ты погубила наши семьи не ради выгоды и даже не ради мести. Ты свела в могилу свою семью и мою семью единственно ради своих жалких и пошлых прихотей, мага недостойных. Ты не маг. И смерти от чар ты не заслуживаешь.

Вайола потянула к нему уцелевшую руку. Он отвернулся и зашагал к выходу.

Сделать это оказалось удивительно легко.

Машина Вария неслась с такой скоростью, что оставалось только удивляться, как она еще не рассыпалась по пути на части. За окном мелькали дома, мелькало небо, слипаясь в невнятную серую кашу.

Он ничего этого не видел.

Эльзу била крупная дрожь. Охваченная гадким мокрым жаром, она лежала, не в силах даже открыть глаза, на заднем сиденье. Ее ослабевшие руки тряслись, все пытаясь сжать его собственные посильнее. Холодные, как у покойника.

Он перебирал все чары, которые удавалось выудить из Метки — раз за разом, одно заклятье за другим. Он говорил и говорил, почти срывая голос, по Цепям текли волны обжигающей боли.

Ничего не помогало.

-Быстрее! — крикнул он на Вария — сам уже не помнил, какой по счету раз.

-Я и еду быстрее! — рявкнул в ответ взбешенный агент.

Еще одна попытка. Еще. Еще глубже в Метку, еще дальше в трясину страха. Эльзу трясло все сильнее. Из глаз и носа ее потекли тонкие струйки крови. Тело, охваченное жаром, липкое от пота, билось в его руках все сильнее.

-Холодно...Юст...холодно...

Его трясло едва ли не сильнее. Все, что имело хотя бы крохотный шанс исцелить, он уже отыскал. Все, что имело хоть крохотный шанс облегчить ее муки, он уже попытался использовать.

Все тщетно.

Забравшись так далеко в память тех, кто жил до него, он отыскал еще одно знание — оно пришло вместе с болью того, кто его там оставил, вместе с его горечью и злобой. Он тоже попытался. Он тоже не хотел кого-то терять.

Знание обреталось мгновенно, распрямляясь в безумный, почти наверняка обреченный план. У того, другого, ничего не вышло — он только продлил и усилил мучения того, кого хотел сохранить.

Сможет ли он?

Он знал, что нужно было делать. Знал и мог, силы еще были, было и понимание, что так было бы лучше.

Она бы просто уснула. Просто уснула.

Сможет ли он? Пойдет ли он на это, вместо того, чтобы дать ей покой?

Эльза снова открыла глаза, мутные от слез и крови. Говорить она уже не могла.

-Потерпи, — прохрипел он, сжав ее ледяные пальцы. — Потерпи, прошу тебя. Я попытаюсь. Есть еще один способ...

14. Кукла наследника Юста

Кукла говорящая

Плачет и смеется,

Девочка уходит,

Кукла остается...

(м/ф "Разлученные").

По ту сторону стен расходилась метель вперемешку с дождем — липкий и мокрый хаос, ведущий наступление на пыльные окна. Вой ветра был здесь почти неслышен, но другие звуки, тоже не особо приятные уху, никуда не девались. По коридорам, погруженным в стылый мрак, разносились щелки и шаркающие шаги прислуги, из дальней комнаты непрерывно текла мелодия, в которую вплетались временами чавкающие и сипящие звуки старого граммофона. Казалось, даже ему уже надоело крутить день за днем одни и те же пластинки, но прекращать его мучения никто даже и не думал.

Кейра Зеферина де Лассар, пробиравшаяся сейчас к той самой комнате, где терзался, исторгая заунывные звуки, безвинный инструмент, прилагала все усилия, чтобы не наступить на что-нибудь впотьмах, но все было тщетно: в коридоры было вынесено и брошено прямо на пол такое количество разнообразного хлама, что задача эта была практически невыполнимой. По пути к комнате она уже дважды ударилась о невесть зачем расставленные тут несгораемые шкафы, содержимое которых — книги и стопки бумаг — были разбросаны вокруг, чуть не поскользнулась на пачке листов, а в довершение всего чуть не опрокинула выволоченный куклами в коридор деревянный стеллаж, забитый какими-то мутными склянками. С каждым следующим шагом по направлению к комнате ее настроение ухудшалось, когда же она шагнула за порог, оно и вовсе спикировало к самой низкой из возможных отметок.

В комнате царил полнейший разгром. Подоконники были завалены едва ли не до самого верха деревянными ящиками, из которых выбивались шматы грязной резины и какие-то перекрученные трубки, на вешалке, помимо темной, явно новой, шляпы, висел массивный бронзовый шлем, опутанный проводами, на столе, в засохшей луже, извергнутой из поваленного на бок кофейника, валялись несколько старинных книг — надкушенными бутербродами в тех, казалось, решили заложить страницы. Стойкий запах пыли, грязи и какой-то химии уже успел, наверное, врасти намертво в стены и пол — количество разнообразного мусора, разбросанного по последнему, попросту не поддавалось учету. Ковры из бумаг, одежда, какие-то инструменты, битое стекло, бутылки с водой, огромный термос с чаем, истрепанные книги, изжеванные карандаши, мотки веревки, пух из подушек, перьевые ручки, снова битое стекло...

Кейра зажгла свет — гора тряпья, наваленная на загнанную в дальний угол кровать, зашевелилась и сонно застонала, после чего начала осыпаться на пол. Через полминуты одеяло чуть приподнялось и наружу высунулось что-то невообразимо лохматое и перемазанное чернилами: человеческие черты в нем угадывались очень смутно.

-Юст, если это ты, подай какой-нибудь знак, — тяжело вздохнула Кейра. — И, желательно, поживее, пока я не решила, что это какое-то чудище, которое тебя убило и скушало. Время пошло...

Очередной сонный стон. Протерев глаза рукавом, маг приподнялся на кровати — гора мятой одежды окончательно рассыпалась — после чего ошалело уставился на гостью.

-Ты же... — язык его еле шевелился. — Ты разве не завтра должна была приехать?

-Уже завтра, — устало бросила Кейра. — Спасибо и на том, что ты отдал распоряжения заранее, а то меня бы на подходах так и мариновали. Аккурат до того момента, пока ты соизволишь проспаться...

-Уже завтра, — повторил Юст, медленно ощупывая собственное лицо, словно пытаясь убедиться в его наличии. — Уже завтра. Уже...о Господи.

Рванувшись вверх, маг буквально слетел с кровати, и, запутавшись в разбросанной вокруг одежде, рухнул на пол.

-Я...я сейчас...

-Можешь не торопиться, — прозвучало в ответ. — Пока ты не вымоешься, я и близко не подойду. Прошел всего месяц, Юст, месяц! Как ты только умудрился...

-Месяц и неделя, — выдохнул маг, кое-как поднимаясь с пола, после чего звонко захлопал в ладоши. — Сейчас обо всем распоряжусь. Мне — ванну, тебе — что-нибудь к завтраку...

-К ужину, Юст, к ужину, — вздохнула Кейра. — А говоря совсем честно, сейчас уже почти ночь...

-О Господи, — повторил маг, выискивая среди тряпичного хаоса относительно прилично выглядящую рубашку. — Я думал, четвертый день без сна как-нибудь можно выдержать...я уже почти нашел...почти...

-Ничего не желаю слушать, это чучело я не знаю. Когда будешь похож на человеческое существо, тогда и поговорим, — отступив за порог, она обернулась. — Даже не знаю, сумею ли я...

-Что? — выворачивая рубашку, протянул Юст.

-У меня всего три свободных дня, и в последний я уже должна выезжать в Могилу. Боюсь, чтобы привести тебя в чувство, и пары месяцев не хватит...

Маг промолчал — и не только потому, что отправился под кровать за своей обувью. Просто-напросто она была права.

Массивный рабочий стол был буквально погребен под бумагами: наружу высовывался лишь его дальний угол, на котором примостилась кофейная кружка — в последней, в свою очередь, притаились две дохлые мухи.

-Итак... — присаживаясь в кресло напротив, заговорила Кейра. — Что это все такое? Я надеялась, что хоть здесь отдохну от макулатуры, а в итоге...

-Прошу не забывать, что прошел всего месяц с небольшим, — Юст нервно подернул плечами, когда заглянул в давно стоящую тут кружку. — Мы еще не успели толком развернуться. Видишь ли, далеко не все дела, которыми занимались люди отца, смогли остаться в том же...состоянии за целый год без всякого контроля со стороны семьи или тех, кто к ней приближен, — он тяжело вздохнул. — Огромное количество предприятий пошло прахом. Те, кого я нашел и смог вернуть в строй, уже пытаются все уладить, но пока что ресурсов катастрофически не хватает, и...

-И ты решил сам заняться всем, для чего нет людей?

Кейра в который раз взглянула на мага. Отмытый от чернил, пусть даже и не совсем — пальцы его все еще были в относительно заметных пятнах — и вернувшийся после свидания с престарелой куклой-парикмахером — опасения мага, что в этот-то раз она точно отхватит ему голову, не подтвердились — Юст стал хотя бы немного похож на того, кто не так давно посетил Блуждающую Могилу. Здоровее он, впрочем, выглядеть не стал — на лице его отпечаталась и многодневная бессонница, и недоедание, и все, чему он себя посвятил в последний месяц: а дела это были не из самых веселых — это она могла сказать совершенно точно.

-Я...

-По твоим глазам вижу, что угадала. Иначе с чего им быть как у дохлой рыбки? — Кейра подняла со стола несколько бумажек. — Итак, как далеко удалось продвинуться? Покажи-ка мне твою продвинутую систему учета...

-Ну... — Юст закашлялся от пыли, выдернув несколько донельзя мятых бумажек из общей кучи. — Вот это — с конца ноября по...ммм...наверное, по декабрь...а вот это уже остальное...и...вот, да, — очередное шуршание бумаг. — Остальное вот тут...

-Остальное что? Остальные недели, записанные задним числом?

-Нет. Остальное... — маг поскреб подбородок. — Остальное...время. Получается эта неделя, то, что недавно и...все остальное.

-Помоги-ка мне, Юст, — прищурилась Кейра. — Сколько длится "все остальное"?

Маг закатил глаза.

-Я...я немного приврал тебе, когда мы говорили в Могиле. Ну, о том, что я тут со всем справляюсь...

-Едва ли немного, — хмыкнула Кейра. — А что с теми счетами?

Мага перекосило так, словно в ногу ему впился некий чудовищно острый гвоздь. Подняв со стола какую-то огромную пачку листов, сбитых скрепками, он принялся их меланхолично листать.

-Я сомневаюсь, что справиться с этим в состоянии хоть бы одна живая душа, — тяжело вздохнув, он ткнул пальцем в одну из строчек. — ...и если у вас есть живые родственники и вы живете рядом с рекой, но не являетесь слепым...о Господи... — он перевернул страницу. — А вот еще...не превышают ли ваши расходы за первое полугодие ваши налоги за квартальные...к дьяволу, — он отшвырнул листы в сторону. — Я не могу. Я просто не могу сейчас обо всем этом думать. И ты знаешь, почему.

-Юст, — Кейра посерьезнела. — Значит, ты тогда сказал мне правду?

-Да, — тяжело ответил он. — Я все еще не сдался.

В комнате не было слишком много света — лишь убранные стеклами свечи вдоль стен и всего две небольшие лампы по разным ее концам. Все место, что помещение могло предоставить, было использовано с максимальной выгодой — и потому мест свободных тут оставалось очень и очень мало. На ближайшей к входу полке лежали в железных зажимах шары из синего стекла размером чуть больше яблока, чуть ниже, на мягкой ткани, были разложены стеклянные пластинки самых разных цветов и размеров. Вдоль неоштукатуренных стен тянулись змеями медные трубы, связанные в некоторых местах грубыми веревками. Справа от входа — небольшая вешалка с плотной защитной одеждой и тяжелой обувью, слева — стеллаж с книгами и огромная черная доска, на которой еще виднелась кое-где меловая крошка. Выдолбленные в полу дорожки, заложенные цветными металлическими плитками — каждый металл, что использовался для них, был с чем-нибудь да связан: с планетами, зодиакальными знаками, еврейским алфавитом, частями человеческого тела...

Плитками дело не ограничивалось: опытный взгляд мог бы отыскать скрытую символику в каждой второй детали, из которых состояла комната, и каждая такая деталь буквально кричала обо всей той нелепой природе алхимии, которой здесь все было подчинено по чьему-то старому замыслу. Дорожки сходились к сооружению из стекол самых разных цветов, спаянных с различными же металлами: там, внутри, виднелось целое безумное скопище трубок, проводов и емкостей, переплетавшихся меж собой. Под определенным углом конструкция напоминала человеческое сердце. Словно скверно работающий фонтан, она время от времени отхаркивала в закрученные невообразимыми фигурами трубки жидкости разных оттенков — чаще всего, те были траурно-синими или ядовито-оранжевыми, но иногда по трубкам лениво текло что-то черное. Две приземистых панели, сплошь усеянных переключателями, располагались сразу за "фонтаном", остальную же часть комнаты отделяла массивная стеклянная стена. Живого места на ней почти не было — стекло было сплошь покрыто сделанными невыразимо долгое время назад расчетами и наставлениями, что были врезаны в него намертво, призванные руководить священной трансформацией. Зал тихо вибрировал и гудел — там, в самой его дали, находились четыре огромные ванны. Три из них пустовали, на одну же был опущен массивный железный короб. Сквозь единственное мутное оконце исходило едва заметное глазу молочно-белое сияние.

-Я думала, ты...

-Я что?

-Ну, быть может, и не шутил, но говорил, будучи на нервах, — выдохнула Кейра. — Но ты и правда пошел на это. Ты раскопал все эти...

-Дед держал аппаратуру в чистоте и порядке, как и отец, — произнес Юст. — Первый однажды к ней прибегал, второй не видел в этом необходимости. Слишком трудно. Слишком дорого. Слишком непредсказуемый результат. К тому же...

Она молчала, ожидая, пока он продолжит.

-...к тому же, у него не было никого, о чьей потере он бы сожалел настолько, — наконец, выдавил из себя маг. — Никого, кто бы по его мнению стоил таких усилий...

-Во сколько тебе это обошлось?

-Не все ли равно? Процесс идет. Первая ступень никогда не оканчивалась крахом.

-Но последнюю никто так и не смог повторить в первозданном виде...

-Полноценное возвращение не удавалось никому, кроме того, чьими трудами мы завладели, — он тихо покачал головой. — Я знаю это, Кейра. Знаю, как никто другой. Мне пришлось зайти очень...глубоко. Туда, где все еще живет худший из нас.

Эту историю ему поведал отец, рассказал лишь один раз — и тогда же строго-настрого запретил ее впредь касаться. В тот вечер отец прошел с ним в одну из самых дальних комнат их хранилища, и, отперев массивным ключом небольшую на вид дверку, открыл пред ним комнату — сырую, холодную и практически пустую. Отец не дал ему времени рассматривать то, что было там сложено, сразу подведя к цели: массивному портрету, что украшал дальнюю стену. Заставил к тому присмотреться. Заставил запомнить.

-Он достиг больше, чем могли себе представить его предки, — сухо произнес тогда Нейтгарт, вглядываясь в старую картину. — Он держал свою власть мертвой хваткой, ничуть не хуже, чем держал Прагу, которая тогда должна была служить лишь ему одному. Его имя боялись поминать без причины. Это имя должно было войти в легенды, но тот, кто поднялся выше прочих, разбился с таким треском, что мы, его потомки, веками вынуждены были собирать за ним осколки. Это имя должно было войти в легенды, Юст...все же, что связано с ним в итоге — позор.

-Как его звали? — пробормотал тогда он, дрожа от царящего в подземелье холода.

-Август Леандр фон Вайтль, — мрачно произнес отец. — Тот, из-за кого едва не прервался наш род.

Слова отца стали тяжким грузом, что никак нельзя было сбросить: единожды узнав эту старую и позорную тайну, он должен был жить с ней, жить и следить, чтобы ее не узнал больше никто. Отец говорил, что что-то, возможно, было известно Церкви — но что именно, у них никогда не было шанса выяснить. Последние страницы жизни Леандра были вымараны изо всех источников, до которых только семья дотянулась в прошлые века — сверху же было нагромождено такое количество противоречий, путаных, обрывочных и насквозь лживых сведений, что, казалось, ни одна живая душа не имела шанса подкопаться к истине. Хотелось верить, что так и есть.

В тот день, годы спустя, когда отца уже не было с ним, не было в мире живых, он снова пришел поглядеть на старый портрет, словно ждал, что маг, изображенный там, соизволит сойти в мир живых и дать ему все ответы.

Чуда, само собой, не случилось. И, потратив на подготовку больше дня, он сделал то, от чего его предостерегали еще тогда, когда о получении Метки он даже и не грезил, и что ему повторяли много позже, когда она уже срослась с его телом.

Он там. Он все еще там, и его след заметнее, чем любые другие.

То, что осталось от них — невзрачный шепоток, от него же — открытая рана...

Плескавшаяся в высоком бокале жидкость была ядовито-желтой с черными прожилками — на вкус же оказалась до боли холодной, обжигая горло и скручивая желудок. Скривившись, он опрокинул в глотку, пока были силы, второй бокал — светлый и теплый снотворный напиток со вкусом корицы, что хоть немного сгладил эффект от выпитой первой мерзости. Погасив свет и зашторив окна, он доплелся до кровати, и, закрывая глаза, вновь мысленно повесил пред ними облик мага с портрета.

Когда его одолело долгожданное забытье, то все это он увидел вновь.

Уже в зеркале, в зеркале...

...в зеркале отражался черный призрак. Невероятно худой и невероятно высокий, сухие пергаментные пальцы возятся у горла с завязками суконного плаща. Маленькая, словно птичья, голова — да и тлеющие угли глаз дарят взгляд хищной птицы...

Серебряная брошь в виде паука занимает свое место у горла — одна она скрепляет незримую броню вокруг мага. Перчатки наползают на костлявые руки — по одной только его мысли ткань их выпустит заключенные в ней смертельные чары, втравит их в кожу и плоть того, кого он пожелает коснуться. В рукав плаща скользит крохотное перышко, совсем невесомое. Перышко не имеет ничего общего с иллюзиями, которыми тешится всякое дурачье. Иллюзию можно сорвать, под нее можно заглянуть, но его подлый кинжал имеет форму невинного предмета и лишь душу оружия, его кинжал убивает, не оставляя на теле жертвы ни раны.

Хорошая, надежная вещь. Когда-то он вбил ее в глотку своей сестре.

На шершавой поверхности стола лежит крохотное зеркальце в узорной серебряной раме. Поверхность его мутнее болотной воды, на поверхности его начерчена роза ветров на восемь лучей. Тусклая, едва заметная глазу звездочка, с момента его прибытия в город застыла на одном месте — величайшая опасность для мага где-то здесь, где-то совсем рядом, а ничего точнее зеркало не говорило никогда. Предостережения зеркала его ничуть не пугали, разве что несколько раздражала невозможность точно определить своего врага: в городе сейчас было лишь два существа, способных с ним потягаться, но кто из них грозил обернуться его смертью, нужно было вычислить самому.

Быть может, тот, кого он сейчас намерен навестить?

Взгляд мага скользнул дальше по столу. На мягкой ткани лежала крохотная, способная уместиться в ладони, паутинка — выглядела она так, словно была соткана из обрывков вен и артерий. На мгновение задумавшись, он прошел мимо — нужно было что-нибудь понадежнее. Чуть дальше лежало что-то, напоминающее небольшой сачок на костяной ручке — маг не тронул и его, с сожалением отметив, что время для него пока еще не пришло. Придет скоро, он в том почти не сомневался — и тогда-то он и спеленает в него свою жертву, выжмет всю его память без остатка в сотканную из Filum Magisterica сеть.

Маг задумчиво поднял со стола крохотную склянку, заполненную молочно-белым туманом и, устало вздохнув, бросил ту в карман плаща. Если и применять это, то лишь в самом начале: вырвавшись наружу, содержимое сосуда сразу же потянется к любому мало-мальски сильному источнику тепла — а Цепи, пусть и немного, но разогреют его тело, когда он будет вынужден обратиться к чарам. Пригляделся к огромной банке, в которой сидели без единого движения пять крохотных существ, чем-то напоминающих бабочек — последние, впрочем, никогда не состояли из мутных, покрытых темными прожилками, кристаллов. Бабочек он очень любил: за их отличную способность к распознаванию образов, что позволяла им метить в глаза или горло, чудовищные рваные раны, которые они наносили своими острыми крыльями, и, конечно, за заразу, что немедленно попадала в кровь — лекарства от нее так и не удалось сыскать.

Премилая вещица, но с собой ее не утащишь. А что, если...

Задержав взгляд на небольшой шкатулке из темного камня, он не смог не улыбнуться. То, что нужно.

Шкатулка быстро перекочевала в карман. Стянув быстро с правой руки перчатку и проверив, хорошо ли сидит на пальце небольшое тусклое кольцо, усеянное изображениями глаз — все сейчас были распахнуты — он в очередной раз устало вздохнул и вернул перчатку на место. Хорошо бы было взять с собой Симеона, но тот, к кому он направлялся, вряд ли пустит русского на порог: слишком уж от того несет теми тварями, с которыми он почти породнился. К тому же, не стоит его сейчас отвлекать — подарок для собак-англичан еще толком не готов, еще опасно тревожить мага, что его творит.

Леандр крепко задумался. Симеона с собой не взять, это так, но кое-что из отданного им на хранение...

Потрепанный кисет нашелся весьма быстро - Леандр запустил туда пальцы, с удовлетворением нащупав яшмовую змеевую луну. У Симеона она была особой: вместо изображения какого-нибудь святого и молитвы на лицевой стороне красовалась все та же голова Горгоны — повернувший медальончик к себе неверной стороной если не сразу обращался в камень, то, как минимум, застывал на месте — застывали и его Цепи на время, достаточное для удара. Швырнув кисет в карман плаща, маг зашагал к выходу. Медлить уж точно не стоило — больно велик был соблазн передумать.

...шаркают сапоги по старым камням, свистит в ушах ветер. Перебравшись через Староместский рынок, он плетется к Староновой синагоге и еврейкой ратуше. Отмечает, как меняется облик улиц по мере приближения к гетто. По мере приближения к логову того, кто умудрился не просто поколебать его влияние на императора, но и едва ли не заменить его на посту самого близкого для Рудольфа человека. Ни первого, ни тем более второго он не намерен был терпеть.

...беседа идет в убогой темной каморке — каждый раз ему сложно поверить в то, что "высокий рабби" обитает в таком месте. Грубый стол, старое кресло — вот, кажется, и вся мебель. Ни следа магии — даже от меловых разводов на черной стене ничем подобным не тянет. Все время, что они говорят, взгляд его рыскает по помещению, но ничего, достойного внимания, так и не находит. Разве что там, в дальнем углу — тусклые ножницы и горсть черных перьев...

Рабби Лёв похож на высушенную мумию — сгорбленный в своем кресле, с желтым, изрытым морщинами лицом, укутанным в спутанные волосы. Только глаза живые — Леандру никак не удается избавиться от мысли, что глаза эти ежесекундно над ним смеются.

Сложно вести этот разговор, дьявольски сложно. В городе лишь два существа, что могут ему что-то противопоставить, и с одним из них он пришел сговариваться против другого. Пришел, уже почти с абсолютной точностью осознавая тщету своей затеи, но все еще питая надежду — если не уговорить, так запугать.

Когда Леандр вошел, рабби даже не взглянул на него. Большинство тех, кто знал о Леандре — а знали о нем многие — опускали глаза из страха, но тут дело было иным: хозяин этой каморки, казалось, вовсе не видел в нем угрозы. Это приводило мага в тихое бешенство — никто еще не мог позволить себе такой наглости и остаться в живых. Лишь его колоссальная сила воли позволяла сдерживать все сильнее разгорающиеся порывы — воля и горькое знание того, что собеседник остается для него совершенно непроницаемым. Он откуда-то знал, что маг придет — но в его убогом жилище даже и не пахло какой-то защитой. Он держался с ним спокойно и без единой нотки страха, он смеялся — маг был в том почти уверен — над ним, смеялся чему-то, что Леандру известно не было.

-...и не говорите мне, что вас это нисколько не волнует, — змеей шипел маг, сцепляя и расцепляя коченеющие даже в перчатках пальцы. — Ведь и вы пострадаете, если ему удастся его опыт.

Молчание в ответ — кажется, это существо вообще ничем не пронять.

-Если же о себе вы думать не хотите, задумайтесь о том, что будет с миром...

Медленно качая головой, он, наконец, удостаивает Леандра ответа — говорит так тихо, что магу приходится прислушиваться к каждому слову:

-Его молитву слышат, но вот те ли, в кого он метит?

-Что вы хотите этим сказать? — наклоняется вперед маг. — Он совершит ошибку, так? Лазейка, о которой он толковал — на деле пустой звук?

-Его молитва может обернуться непоправимым.

-Да неужели? — желчно усмехается Леандр. — До вас наконец-то дошел смысл моих речей? Вы согласны, что его надо остановить?

-Он все молится о камне, не зная, что тот означает...

Маг устало вздыхает. До чего же тяжело не сорваться — рука так и просит его подлого кинжала.

-Вы ведь пришли за советом, да? Но вы ведь все равно его не примете.

Теперь молчит уже маг — молчит, опасаясь прервать собеседника.

-Оставьте его. Оставьте этот город.

Леандр смеется — сухим, скрежещущим смехом. Вновь сплетает пальцы.

До чего же здесь холодно...

-Этот город мой, моим он и останется. Вы здесь лишь потому, что я вам дозволил это.

Отвечают ему одни глаза — насмешливый вопрос в них прекрасно виден.

-Вы, возможно, забыли, что я сделал? Весной, сорок лет тому назад, — медленно стягивая перчатку, Леандр распрямляет ладонь — и на той пляшут языки черного, как смоль, пламени. — Я могу вновь принести огонь в Пражский Град. И вину вновь понесете вы, сколько бы смертей не отвели. Я могу вышвырнуть вон все ваше племя, как сделал тогда.

Маленькие, глубоко запавшие глаза все смеются. Пламя исчезает, словно отогнанное ветром — вот только никакого ветра и в помине не было.

-Вы можете убить, можете замучить в своих темницах сколько захотите, — хозяин темной каморки подергивает тощими плечами. — Вы стояли на месте, когда возвели их, не сдвинулись с него и сейчас.

Маг снова намеревается рассмеяться — но смех застревает у него в горле.

-А чего достигли тогда вы? Спасли от пламени несколько книжонок?

-Куда больше, вы же знаете.

Маг едва слышно скрипнул зубами. Конечно, он знал: император был более чем благодарен знаменитому каббалисту за спасенную библиотеку. Много позже он вновь не дал Леандру наказать зарвавшегося человечка как полагается, остановив взбесившегося во время парада императорского коня одним взглядом.

-А знаете ли вы, что сейчас готовит Симеон? — фыркнул Леандр.

-Не поминайте в моих стенах этого имени, — впервые в голосе рабби проступили какие-то эмоции — в данном случае воля была дана отвращению.

-Он зашел так далеко, как не решался никто из его родни, — обрадованный успехом, пошел в наступление маг. — Демону, что явился по его воле, что был им взят, что был им скован, мало можно сыскать равных. Он будет преследовать английскую собаку, пока не оставит и песчинки от его сущности, даже если та извернется и скользнет, как Змей Истока, меж строк этого мира. Покуда его душа жива — он будет следовать за ней неотступно, и за всеми, кому она дарует жизнь.

Молчание.

-Не истончайте моего терпения и дальше, — рычит Леандр. — Скажите мне, что Ди ошибается. Скажите, что грядущий ритуал — пустышка, и тогда, возможно, я оставлю вас на закуску.

-Шанс существует... — хитро прищурился каббалист. — Что у него все получится.

Рука молит о кинжале. Один удар, всего один — прямо в это сухонькое горло — и душа вон из жабы...

-Что ж, нет худа без добра, — маг растягивает в улыбке губы. — Даже ничтожнейшей вероятности мне достаточно, а уж если она была подтверждена вами...у меня не остается более выбора, кроме как вмешаться. Кто бы избегнул вмешаться, будь он на моем месте? — с жаром произнес он. — Никто, я то знаю. Наш демон повергнет англичанина в прах, а я пройду сквозь дверь, что он для нас распахнет. К началу и концу всего.

-Его молитва имеет шанс угодить в цель. Но вы...вы не сможете к той цели и приблизиться. Кто угодно, но не вы.

-Вы так думаете? — хрипло произносит маг. — И правда, кому, как не вам то знать, ведь вы так близки, наверное, к небесам...

Он вновь сцепляет пальцы. Он вновь склоняется вперед — от углей в его глазах занимается жаркое черное пламя.

-...так близки, наверное, и к тому, что там, высоко, — лицо его разрезает кривая, горькая усмешка. — Ну так вот...я тоже о нем никогда не забывал, если хотите знать. Как-никак, мы с ним соперники. Он творит, а я за ним доделываю.

Молчание. Во взгляде хозяина темной каморки что-то неуловимо меняется — и вот уже в нем не насмешка, но тихая грусть...

-Ничто из того, что он сотворил, не приспособлено для жизни, — цедя каждое слово, выговаривает Леандр. — И тем не менее пока что он сильнее.

Рывком поднявшись из-за стола, маг плетется к дверям, обернувшись уже у порога — на слова, не ответить на которые смертоносными чарами стоит ему очень и очень многого.

-Вашей вины нет в том, что с ним случилось. С вашим первым сыном. Только в том, что вы сами содеяли с ним после.

Рука скользит в карман, к заветной шкатулке. То, что там обитает, может жить лишь в пространстве замкнутом — и чем меньше в том щелей и дыр, тем оно сильнее. То, что ждет там приказа хозяина, готово вырваться наружу и сразить врагов его — только так, как умеет оно.

Оно не может убивать — но это значит лишь то, что оно никогда не наносит жертве последнего, милосердного удара. Оно рвет и режет, оно рассекает на части — без боли и крови, и дает ранам проявиться на жертве лишь когда оно отступит назад, в холодную тень своей крохотной тюрьмы.

Он почти уже решился. Почти спустил Цирюльника с цепи, но все-таки берет себя в руки.

-Пока что сильнее, — отвернувшись к дверям, повторяет маг. — Пока что...

-Вы великий и грозный паук, — летит ему в спину. — Но не больше того. Сидите в паутине, что соткали, и не пытайтесь заарканить то, что вам не по силам. То, чья кровь вас отравит.

Он открывает дверь, впуская в каморку слякоть и студеный ветер.

-Вы как идеально ограненный камень. Но откуда у камня взяться сердцу...

Эхо шагов разносилось по пустому коридору. Равно как и отзвуки разговора.

-Ты должен отказаться, Юст.

-Должен?

Они поднимались наверх по большой и темной лестнице — единственная из комнат для гостей, в которой этих самых гостей не стыдно было бы разместить, находилась где-то в лабиринтах второго этажа. Кейра остановилась у очередного массивного портрета, с которого строго взирал неизвестный ей предок нынешнего хозяина дома и невольно сравнила их взгляды. Тот, что был у Юста, угрожал стать таким же тяжелым и мертвым — и это было еще одной причиной, по которой она не собиралась сдаваться.

-Я понимаю, как тебе досталось. Ты столько пережил всего за один год...

-Но что? — резко обернувшись, не менее резко спросил он.

-Но ты не должен. Ее уже не вернуть. Если ты действительно рискнул раскопать какие-то старые воспоминания, то должен это понимать, как никто другой. Понимать, что ничего уже не сделаешь. Она мертва.

-Знаю, — глухо ответил маг. — Я был с ней, когда это случилось. Все время. Я должен был там быть... — пробормотал он, вцепившись в гладкие перила и чуть перегнувшись вниз. — Должен был быть до последней секунды, чтобы машина смогла поймать отлетающую душу...

-Хватит, — повышая голос, сказала Кейра, подходя к нему. — Хватит, ты слышишь меня или нет? Ты сам не понимаешь, о чем говоришь!

-Почему же? — огрызнулся он. — На это ушло время, но я изучил всю процедуру от начала до конца. Технически я делаю все верно.

Ей почти хотелось на него накричать и уйти, просто уйти, заставив себя забыть о том, что будет дальше. Умыть руки и отойти в сторонку. Это было проще всего — и потому она никак не могла себе этого позволить.

-Технически... — тихо вздохнула Кейра, встав рядом, у массивных лестничных перил. — Юст, я знаю вас, знаю очень хорошо. А если тебе этого мало, то напомню, что кукольное искусство входит в число и наших практик. Господи, я сама тебя учила! Разве ты не помнишь?

-Помню, — выдавил из себя маг. — Если бы тебя не было, я бы...иногда мне кажется, что я стал бы совсем другим. Только не знаю, лучше или хуже...

-Я пыталась, — немного помолчав, произнесла она куда-то в пустоту. — Я сделала все, что могла, чтобы ты не стал, как отец. Или и того хуже — как твой дед...

-Но почему? — почти выкрикнул он.

-А ты не видел, как мало счастья было в такой жизни? А ты не видишь сейчас, к чему привел их путь? — почти выкрикнула она в ответ. — Ты хочешь закончить так же?

-Смерть ждет нас всех. Но мы можем...нет, мы должны сражаться с этим. Должны стать выше этого. Небеса можно взять только приступом.

-Ничего лучше, чем повторять за отцом, ты не можешь?

-А что лучше? — зло произнес Юст. — Лучше трусливо все бросить? Предать жизни и смерти тех, кто был до тебя? Лучше запереться на блуждающей по морю каменюке и вести умные речи о радостях человеческой жизни? Это на нее все равно ни на дюйм не похоже! Я видел, как живут люди, я знаю!

Кейра ничего не ответила — только уставилась куда-то в потолок. Магу потребовалось несколько минут, чтобы понять, что в этот раз он совершенно точно перегнул палку.

-Прости, — хрипло выдохнул он. — Мне не стоило...

-Стоило, стоило, — горько усмехнулась Кейра. — Да, ты прав. Я трусливо спряталась в Могиле и сижу там за бумажками, искренне радуясь каждый раз, когда меня отпускают погулять на большую землю. Нам с сестрой достался фамильный замок, эта чертова Метка, ворох незаконченных предками дел и груз старых обид, что копился веками. Этот балласт так просто не сбросишь — и потому я до сих пор не сбежала с концами. Куда бежать, если оно тебя все равно отыщет? Из этой игры нельзя выйти и не быть растерзанным в клочки.

-Прости. Я...

-Я пытаюсь помочь вам. Хотя бы одному из вас, хотя бы...да хоть кому-нибудь, — устало произнесла она. — Хоть одному дать то, что у него так стремятся отобрать с самого рождения. Чего у меня самой никогда не будет в полном объеме, вне зависимости от того, как сильно я хочу себя в том обмануть. Ты прекрасно знаешь, каково это — кого-то терять. А я уже теряла тех, кого доводилось учить. Они умирали или того хуже...и на этом пути иначе, как мне кажется, просто не бывает...

-Кейра...

-И ты уходишь туда же, — обернувшись к магу, она посмотрела на него — грустно и устало. — И тебя мне тоже не удалось отвести в сторону. Еще один мой провал. Мой полный провал.

-Да о чем ты говоришь? Как это связано...

-Очень просто, Юст. Ты уже принял цели своей семьи, я вижу это в твоих глазах, слышу это в каждом твоем слове. Чувствую это, узнав о том, что ты намерен делать. Это всегда так. Чем выше вы пытаетесь забраться, тем больнее разбиваетесь. А сейчас ты намерен разом перепрыгнуть через десяток ступенек. Опыт, что ты намерен провести, относится к высшей алхимии, и к тому же, очень дорогой. Лет через тридцать...может, сорок...возможно, у тебя бы получилось. Сейчас — нет. Совершенно точно — нет.

-Зачем? — тихо и зло прошептал он. — Зачем ты мне так говоришь?

-Потому что это правда. Потому что я не хочу давать тебе ложных надежд. Потому что я знаю, что если ты повторишь этот старый опыт и у тебя ничего не выйдет...после того, что ты уже пережил...это раздавит тебя окончательно.

-Боишься, что я что-то сделаю с собой от горя? — насмешливо фыркнул Юст.

-Нет, — Кейра тихо покачала головой. — Боюсь того, кем ты можешь стать, потерпев неудачу. Кем-то вроде своего отца, деда...быть может — кем-то вроде того, в чью память ты смотрел, пытаясь найти ответ...

-Я должен это сделать. Она... — маг вздохнул, коснувшись пальцами лица. — Не знаю, как это объяснить, но я чувствую, что должен. Чувствую, что не могу ее отпустить. Все еще не могу.

-Я бы сказала, как это зовется, но, боюсь, ты разозлишься только сильнее, — Кейра посмотрела куда-то в сторону. — Давай начистоту, Юст. Она мертва. Ее уже не вернуть. Лучшее, что ты можешь сделать — отключить машины и дать этой несчастной душе уйти.

-Не могу, — пробормотал он, чувствуя, как сжимаются кулаки и ногти впиваются в ладонь. — Просто не могу. Я обещал. Я обещал ей, понимаешь?

-То, что ты хочешь сделать, ты делаешь уже не ради нее. Ради себя одного. В тебе есть достаточно человеческого, больше, чем я когда-то надеялась, но и маг в тебе очень силен. Он-то и мешает тебе смириться...

-Что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы не опускать руки?

-Для человека — ничего, — она подошла чуть ближе. — Но в тебе говорит сейчас один маг. Маг, который не может жить с тем, что кто-то посмел сделать что-то не так, как хотелось бы ему. Даже смерть...человек просто тоскует по тому, кого...

-Не говори, — прошипел он. — Не говори о том.

-...маг же в ярости, что она умерла, не спросив на то его дозволения. И чтобы еще больше подкормить мага, ты все это и начал. Не для нее. Не из любви к ней. Для себя.

-Замолчи!

Сдержаться не получилось, пусть он и старался. Отвернувшись, он хотел было уйти, ускользнуть в прохладу и тьму коридора быстрым шагом, но она не позволила. Схватив мага за руку и развернув к себе, Кейра заставила его посмотреть ей в глаза.

-Отключи машины, Юст. Ты сделал для нее все, что мог. Не мучай себя и то, что от нее осталось.

Он не ответил, чувствуя, что слова давно уже потеряли смысл. Он не ответил — лишь отстранился и зашагал вниз по лестнице — медленно, опустив голову и с трудом перешагивая через ступеньки.

-Отключи машины, Юст.

-Если я это сделаю... — слова с трудом пробивались наружу. — Ты ведь не уедешь? Ты не уедешь...так скоро?

-Конечно нет, Юст. Только сделай это.

-Хорошо, — едва слышно пробормотал он.

Еще какое-то время — пока Кейра спускалась по лестнице — он стоял, невидяще глядя в окно. Мысль, что крутилась в голове, была очень занятной.

Смог бы он столь же легко соврать, но уже глядя ей в лицо?

Настенные часы — где-то там, совсем далеко — пробили двенадцать, ознаменовав смену очередного дня. Выждав для верности еще несколько минут, Юст поднялся из-за стола, где лежали остатки его скудного ужина. Когда у него находилось время последний раз нормально принять пишу, он уже плохо помнил, больше того — сейчас он бы с трудом смог сказать, какое же на дворе число. Январь давно окончился, не оставив в памяти и следа, февраль, кажется, все еще длился — но маг не был в том уверен, потому что давно уже не смотрел на календарь.

Время в какой-то момент, кажется, перестало играть ощутимую роль: пока цель не будет достигнута, думать о нем нет ровным счетом никакого смысла. Думать о времени, подгонять себя или, напротив, наивно считать, что его еще много — все эти пути могли привести лишь к провалу. Подойдя к дверям, он извлек из кармана небольшую костяную шкатулку, после чего проговорил в узкую прорезь — голос его сочился такой усталостью, что если бы передатчик мог, он бы определенно выказал магу свое сочувствие:

-Ноль часов девять минут, — толчком распахнув дверь, пробормотал он. — Эксперимент по слиянию номер тридцать семь, — он помедлил, с трудом заставив себя сказать то, что хотел. — Последний эксперимент. Сейчас — все или ничего.

Он все-таки это сказал. Но сказать и сделать — вещи все-таки отличные, и это он прекрасно понимает. Как и то, что больше так продолжаться не может.

Месяцы добровольного заточения. Спущенные в трубу ресурсы, которых хватило бы на то, чтобы растоптать, наверное, с десяток таких врагов, как Бенедикт вместе со всеми их семьями. Несколько отвергнутых контрактов, которые могли бы принести еще больше. Тропа, по которой он вприпрыжку бежал неделю за неделей, вела к пропасти. И если он не найдет на ее краю того, что так желает, то должен будет остановиться. Признать свое поражение.

Он шагал к залу с машинами не слишком-то твердой походкой — сказывались усталость и голод. Последний, впрочем, был отчасти полезен, подбадривая его в своей жестокой манере, не давая расслабиться.

Двери были уже на расстоянии пары шагов. Хлопнув в ладоши, он вызвал прислугу и сбросил свою измятую одежду на руки куклам — едва ступив за дверь, маг тут же принялся облачаться в тусклый рабочий костюм. На ходу застегивая последние железные крючки и натягивая тонкие перчатки, он подошел к стене, куда пришпилил самые важные из записок деда — последнего из семьи, кто занимался подобным. Большинство из того, что написал по теме Йеронимус, он уже давно выучил наизусть — включая и постоянные напоминания о том, насколько абсурдными являются выкладки из "Семи роз", насколько бредовыми являются советы и инструкции изначального автора — и сколько времени у семьи ушло, чтобы все это обтесать, огранить, довести до ума. Усталый взгляд Юста в очередной раз скользнул по дедовским заметкам: серьезно относившийся к любому делу, тот расписывал все более чем подробно.

...пытаются убедить нас в том, что якобы при рождении кости имеют большую мягкость и это дает сущности возможность касаться иных сфер, переходить из одной в другую...

...критическое давление...эмиссия...

...швы между черепными костями затвердевают со временем и...

...за исключением первого пражского эксперимента, изначальный автор избегал практического использования своих...

...тем не менее, мною было установлено, что череп взрослого человеческого материала остается столь же гибким, что и его дух...

...все то же место, родничок, остается в любой системе...

...пути прохождения энергии, изначальный автор полагает...

...фонтан, сквозь который душа сбегает в эфир...

...алхимическое кредо изначального автора...открытия, трусливо замолчанные им и выраженные нами позднее в крайне экстремальных формах...

...запатентованный мною прибор для орошения костного мозга...

...почти постыдная умеренность изначального автора, отсутствие сколько-нибудь четкой идеологии в интересующем нас смысле, что присуща любому достойному зваться магом...

...увеличивая время экспозиции и уменьшая интенсивность, я свожу к минимуму трансформирующие эффекты на последней стадии...

...выжать из его трудов куда больше, чем мы думали изначально...

...видения возвышения над плотью...

...подготовка и закалка сосуда имеет неоценимую важность...

...еще Леандр, писавший в свое время о победе над тленом и совершенстве равно формы и наполнения...

...материал, что отзовется на волю творца...

...ритуал изначального автора, согласно его заверениям, удаляет следы разложения не с тела, но с самой души...

...позволил себе переписать схему, сведя ее к более практическому...

...душа, по Леандру, должна пройти сквозь шесть священных сплавов, очищаясь каждым из них, на седьмой же стадии применяется ртуть...

...новая плоть, что выткана для старой души...

...для фильтров на заключительной стадии слияния я бы рекомендовал использовать гематит, а именно его разновидность, более известную, как "красная стеклянная голова"...

...шансы очищенной от тлена смерти души укорениться в новом доме...

Юст тряхнул головой, словно в надежде заставить пребывающие в полном хаосе мысли занять свои места. Труды деда и тех, кто был до него он перечитывал день за днем, и многие в процессе обращения к ним во время экспериментов почти уже заучил наизусть. Если бы он того пожелал, он бы мог вплавить все это на верхние слои Метки, избавив того, кто придет когда-нибудь ему на смену, от необходимости нырять так глубоко. Мог бы, но точно не станет: лишать своих потомков необходимости личного знакомства с Леандром и пребывания в его шкуре было бы слишком большой поблажкой. Маг должен уметь находить материал и работать с ним сам, и, конечно, обязан уметь делать свои выводы из того, что оставили ему предки. Во главе его собственных выводов был один, который, наверное, делали и до него: Леандр и все, кто были после так пытались систематизировать, записать вырванное ими знание в виде четкой инструкции, сдобренной не менее четкими формулами, что заставили изначальную схему обрасти тысячей подробностей, без которых ее автор в свое время прекрасно обошелся. Здесь не осталось места для "лирики", о которой столь нелестно отзывалась когда-то мать Юста, зато его очень много нашлось для усложнений, связанных с технической стороной вопроса. Изначальный автор, казалось, делал все по наитию, буквально на глазок — и, если верить его трудам, добился успеха — никто из рода Вайтль же не мог себе позволить подобной, словами из бумаг деда, расхлябанности. Сравнивания труды изначального автора и своих предков, маг не мог не заметить, с каким остервенением те стремились превратить практически поэтический текст, насыщенный разнообразными метафорами, в нечто холодное, почти механическое. Как изначальному автору удалось обойтись без всех костылей, что подставили под ритуал члены дома Вайтль, оставалось только гадать — ведь некоторые приемы в те века вовсе не существовали...

-Ноль часов пятнадцать минут, — сухо проговорил он в костяную коробочку. — Начинаю первую фазу.

Коробочка окунулась в карман рабочей одежды. Приложив все усилия, чтобы очистить разум от лишних мыслей, Юст шагнул к машинам. Привычные уже движения рук по панелям — каждое было отработано до автоматизма. Привычные уже движения вкруг металлического короба и набившая уже оскомину проверка труб и проводов.

"Фонтан" позади забурлил, застонал. По трубкам текло черное и красное, трубки наливались синевой, а стекла всех существующих цветов дрожали, сочились багряным, похожим на глину, материалом. Металл звенел в тихой истерике.

-Ноль часов семнадцать минут. Начинаю вторую фазу, — чуть нагнув голову, пробормотал маг. — Направление потока установлено. Первичный импульс...

Цепи отозвались чередой уколов, когда он пробудил их. Чувствуя, как по телу бежит тепло, коснулся двух выложенных цветным стеклом углублений в панели. Чувствуя, как боль начинает усиливаться, прикрыл глаза.

Рано. Пока еще слишком рано. Собрать придется куда больше, чем в прошлый раз.

Жар нарастал. Чувствуя, как на лице проступает пот, Юст сморщился, ожидая момента, когда сила должна была быть подана в машину. Уже достаточно больно. Уже наливается огнем Метка, уже течет, бежит по Цепям круг за кругом...

Сейчас.

Машина утробно взвыла, стекла на миг обожгли ладони холодом, словно их вдруг сменили на лед.

-Ноль часов восемнадцать минут. Третья фаза.

Толчок дан. Поток идет через минеральные составы и сплавы, а потом все подводится прямо к сосуду...

По вторичным кабелям поступают оставшиеся металлы в нужном порядке. Воплощение регулируется машиной...

Испорченная сущность будет пережжена, и продукты распада будут отделены...

"Фонтан" сиял на все лады. Комната дрожала. Лихорадочно сдергивая с кнопок предохранительные колпачки, он вдавливал их, одну за другой, соблюдая строгий порядок и не переставая монотонно пояснять свои шаги.

Свет тек по стеклу, а стекло излучало тепло. Визжали, корчась умирающими змеями, кабели, что уходили под металлический короб. Шланги принялись набухать, а машины ревели все сильнее и сильнее. Маг дернулся, когда невольно коснулся выложенных стеклом углублений — поток уже сделал первый круг, и что-то вернулось, чтобы коснуться его.

Держать машины под контролем было куда легче, чем собственные мысли. Как далеко ему удастся зайти в этот раз? В последний раз?

Разум, запертый в кукольном теле без предварительной подготовки, рано или поздно отказывает — старая, практически азбучная истина. Решение было, и не одно — но ни одно из них не было, увы, идеальным.

Можно было создать из того разума практически чистый лист, зажатый в тиски строгой программы поведения. Можно было ограничиться совсем малым, а можно — тут дело, кончено, зависело целиком и полностью от таланта мастера — сделать свое творение практически неотличимым от человека. Но — лишь до какой-то черты. Чтобы выйти за ту черту, каждый бросался с головой в свой собственный омут.

Способ существовал — известный благодаря им. Способ существовал — чудовищно сложный и чудовищно дорогой. Способ существовал — бледная тень того, что смог сотворить изначальный автор.

На бумаге все выглядело не так уж и сложно. На бумаге идея могла быть изложена всего на одной жалкой страничке.

Запертая в изначально ущербном сосуде душа обречена на муки, если только не подогнать сосуд точно по ней. Если только не очистить ту душу до нуля и не выплавить что-то совершенно новое. Что-то, что она сможет принять. Что-то, с чем сможет слиться.

Подобранные им материалы были идеальны. Процесс был, после череды повторений, выверен до секунд, а последовательность действий зазубрена крепче, чем когда-то учили молитвы. Машины были отлажены и не могли, просто не могли подвести, но чего-то все равно не хватало. Что-то раз за разом срывало воплощение, не дав ему даже толком начаться.

-...четвертая фаза. Питающие элементы добавлены в сосуд. При формировании они должны будут занять...

Он обходил машины, чувствуя, как внутри нарастает напряжение, вот-вот готовое стать самой настоящей паникой — чувством, так недостойным мага. На бумаге все выглядело не так уж и сложно. Бумаги твердили, что машины сделают все сами, и магу достаточно будет постоять в сторонке.

Сколь же жестокой была эта ложь...

Машины ревели, словно впадая в бешенство. Следя за нервно скачущими по тусклым циферблатам стрелкам, за тонкими щипцами, что подавали в металлический короб небольшие стеклянные пластинки, вставляя точно в уготовленные им пазы, Юст никак не мог унять дрожи в руках. Уже скоро. Уже скоро все...

-...пятая фаза. Насыщенные воспоминаниями и чувствами внешние носители...

...все снова обернется крахом.

Об этом нельзя было думать. Об этом просто нельзя было думать, но он никак не мог сосредоточиться. Воздух наполнялся запахом подаваемых под защитный короб материалов. "Дыхание" машин на несколько минут стало ритмичным, не таким судорожным, вновь вливая в мага надежду. В этот раз...в этот раз...

Зачем он творил все это? Для чего? Что надеялся получить? Стоя здесь, посреди зала, который постепенно затягивался синим и красным дымом, чувствуя, как запах того дыма забирается в ноздри и в глотку даже сквозь защитную маску, он задавал себе эти вопросы снова и снова, и вынужден был искать на них ответ.

Все они с рождения были в цепях. Все они рождались единственно для того, чтобы служить цели, избранной кем-то, кто сгинул века и века назад. Никто из них не имел права от нее отвернуться. Никто не мог отойти в сторону и надеяться, что его пощадят. Механизм не может быть остановлен. И тем не менее...

Кем она была? Человек, всего лишь человек. Существо, так мало знающее о мире, в котором обитало, в глупости своей пытавшейся мерить своей веревкой таких как он. Существо глупое и смешное, несомненно, ведь единственная причина, по которой существовали люди — быть материалом, из которого они выстроят себе лестницу в небеса. Быть камнями на их дороге к возвышению. Так говорилось, и говорилось не раз, и говорилось многими, что живущими, что давно возложившими свои жизни на их вечный алтарь. Так говорилось, и когда-то он внимал тому без сомнений.

Кем она была, что ей удалось эти сомнения заронить? Кем она была для него и что, в конце концов, он ощущал, что пытался задавить и истереть в мелкий порошок, едва о том задумывался? Он был посвящен в кукольное искусство, а его семья была в том одной из величайших. Веками они повторяли, что знают о человеке больше, чем кто бы то ни было, что изучили его до костей, что нет в человеке такого, что они не сумели бы объяснить, истолковать.

Человека можно без особых трудностей свести к базовым механическим частям. Еще одна их старая истина, и что, казалось, могло ее поколебать — ведь за всем, что он чувствовал к ней — если принять, что так и было — стояли давно уже изученные и расписанные черным по белому процессы? Бред, чистейшей воды бред. Боль можно ощущать от раны. Боль можно ощущать, потеряв кого-то действительно близкого — того, кого маг мог без опасений подпустить к себе...и кому как не магу знать лучше всего, насколько мало было таких существ в жизни? Боль можно было...

В этом просто не было смысла, и уж точно не было никакой пользы. Он мог объяснить свою боль десятком старых и верных теорий, и не раз уже это делал, но ничто из того не помогало. Ничто не могло заставить ее уйти.

Ничто из того не могло заставить его прекратить чувствовать это.

Временами, когда он позволял себе размышлять о том достаточно глубоко, это приводило в настоящее бешенство. Вспоминались слова Кейры, и представлялась странная, почти невозможная картина: то бесновался в нем маг, чувствуя, как часть его отравили, отделили, сделали чем-то еще. Чем-то, что могло помешать. Временами же...

-...шестая...

Вой машин достиг точки, за которой по всем разумениям должны были лопнуть его барабанные перепонки и вдруг оборвался — повисшая в зале тишина звенела в его голове так, что было страшно за стенки черепа.

Свет угасал.

Провал. Снова провал.

Неожиданно Юст ощутил спокойствие, какого давно уже не познавал. Что-то, что натягивалось внутри него все эти месяцы раскаленной струной, в один миг оборвалось и рассудок поддался чему-то более глубокому, темному и страшному. Перестал сопротивляться и отдал тело под управление безумного, лишенного даже подобия логики, желания. Желания и ярости.

Из машин летели искры. Срывая с себя маску, он подскочил к ближайшей панели, отдавая безумнейшую из возможных команд. Поднимая к потолку защитный короб. Захрипел бешеным зверем, видя, что тот ползет еле-еле, и метнулся вперед, разбивая каблуками муфты, что держали провода. Схватил какие-то кабели руками в перчатках и, вложив все силы в один рывок, оборвал, породив еще больше искр и дыма. Запинаясь о разбитые сосуды, из которых хлестали багровые и алые потоки глиноподобного материала, доковылял до открывшегося ему сосуда. Обратился к Цепям, к каждой из них, и почувствовал тепло, чистейший жар, прокаливший каждый нерв, каждую кость и каждую клеточку. Гнусавый вой какой-то одинокой машины его уже не пугал — как и что-либо еще. Оболочка уже начинала формироваться — он то видел.

Сосуд, что имел вид уродливой ванны, должен был вскоре принять поток. Он не находился в центре какого-то магического круга — он был таковым сам по себе — элементом, что должен был принять...что должен был сохранить и выплавить...

Маг чувствовал, как его разбирает смех. Как просто. Как же все просто. Всего-то и нужно — оттолкнуть, отвести в сторону бездушную машину и занять ее место самому.

Всего-то и нужно, что умереть в процессе, не справившись с напряжением.

...возьми плоть снов и отлей из той плоть жизни...

Он сломал все костыли и оборвал все страховки.

Он был полон решимости сделать все напрямую.

...истинная магия — то, что не ведает своей цели...

Поток на очередном круге. Сейчас. Сейчас.

Все или ничего.

Все, что скопили машины, вошло в него, все, что они готовы были дать, он принял на свои собственные Цепи вместе с чудовищной болью. В легкие ворвался дым — резкий и тошнотворный. Это было невыносимо. Это было шагом за порог смерти, безумной пляской на мосту из отравленного тумана.

Он принял это. Принял вместе с тем, что давно уже чувствовал.

Чего я желаю?

Впервые он отвечал себе без лжи. Эльзу было не вернуть — от нее осталось лишь имя, которое уже не имело смысла тревожить. Имя и душа, пойманная в сети их старых машин, что выплавляли из нее нечто новое. Почему же он так отчаянно цеплялся за то имя, за ту душу? Почему день за днем, неделю за неделей...

Впервые он дал себе честный ответ. Перестал стискивать зубы, перестал бороться с удушьем и непредставимой болью — и, отдаваясь им без остатка, просто представил то, что хотел получить. Просто отдал тому, что текло по Цепям, какую-то частичку себя, прежде чем выпустить все это на волю.

Агония накатила прибойной волной, набросив на его глаза черное покрывало. Сознание мага опустело, превратилось в натянутую до предела возможного тонкую нить, и он слепо и безумно рванулся вперед, в непроглядную черноту, куда машина только что выплеснула очищенную человеческую душу. Слепо и безумно протянул во тьму окостеневшие от боли руки, в отчаянной надежде поймать то, что не мог и увидеть...

Он любил Эльзу. Но Эльза была мертва.

Все, что он мог — отдать это чему-то другому.

Чему-то новому.

Он захлебывался в черноте — глупец, радостно нырнувший в эти инфернальные воды — и звал, отчаянно и яростно, звал и искал то, что таилось по другую сторону...звал и искал...

Я не знаю, каким будет твое имя. Не знаю, какой будет твоя судьба. Знаю только что люблю тебя.

Пальцы уходили куда-то вперед, погружались во мрак, во прах, ведомые желанием отыскать, вырвать оттуда сердцевину, сосредоточие...

Пожалуйста. Приди.

Под ногами что-то хлюпало. В ушах звенело.

Приди ко мне.

По ту сторону что-то шевельнулось.

Дай мне тебя отыскать.

Что-то потянулось к нему.

Не оставляй меня одного. Не оставляй меня...

Он почувствовал слабое, едва осязаемое прикосновение. Он крепко стиснул пальцы и рванул на себя, преодолевая сопротивление черных волн, что никак не желали расступаться. Он потянул со всей силы, чувствуя, как хватка по ту сторону тоже начинает крепнуть — потянул так, что странно, как непривычные к таким нагрузкам суставы еще не затрещали от отчаяния и боли, а натянувшийся канатом позвоночник не лопнул, не в силах больше это терпеть.

Он почувствовал.

Нет. Он уже мог видеть руку, что показалась из черных волн.

Задыхаясь что дымом, что своим безумным ликованием, он видел, как к нему выходит то, что он представил, то, о чем мечтал. То, чему он даровал волю и плоть.

То, что он...

Маг разразился хриплым, страшным смехом. Гордыня переполняла его в мере даже большей, чем боль. Гордиться было чем — он смог, он справился, он сделал это в возрасте столь юном, что несомненно войдет в легенды.

Уже не сильнее. Слышишь, Леандр? То, чего не смог ты, я...

Потеря концентрации сказалась практически сразу. Рука, которую он крепко держал, сжала его собственную еще крепче, до боли. И — откуда только взялись силы? — потянула уже на себя.

Под ногами что-то захлюпало, он врезался куда-то всем телом, и, будучи не в силах удержать равновесие, перекувырнулся через борт сосуда.

В глаза и в рот набивался материал. Изнутри продолжали тянуть, продолжали упрямо тащить его себе, в красную бездну. Извиваясь угрем, так, что кости руки только что не трещали, он коснулся объятым страхом разумом Метки. Сцедил простые чары, готовясь выплеснуть их на то, что так стремилось его утопить.

Предел был уже близок. Сосуд из десятков точно выверенных священных сплавов, раскачивался под ними, словно какое-то убогое стиральное корыто. Где-то в необозримой дали снова взвыли машины. И снова — в последний раз — по ним ударил поток.

Сосуд перевернулся. Медленно захлебываясь в едком дыму и красной гадости, что текла прямо в лицо, маг камнем пошел на дно.

Пробуждению способствовала тупая боль в отбитом о край сосуда затылке. Слепо шаря вокруг, он нащупал слетевшую с него маску, и утер ей лицо, как платком, не без усилий разлепляя глаза. Вокруг был только пепел — красный материал мгновенно высыхал и обращался им, стоило только...

Выбравшись из поваленного сосуда, он вдохнул отвратительно пахнущий дым и надрывно закашлялся. Мысли, разметанные по углам сознания, собирались очень неохотно, но для того, чтобы встать на ноги и осмотреться, их особо и не требовалось. Ошалело оглядевшись по сторонам, Юст замер.

На залитом бывшим содержимым сосудов, трубок и шлангов полу лежало тело. Мокрый след отмечал путь, который оно смогло проползти от места катастрофы.

Ног своих маг почти не чувствовал. Доковыляв до тела, он рухнул рядом с тем на колени, в голос взвыв от резкой боли. Осторожно коснулся плеча. Еще осторожнее принялся переворачивать на спину.

Увидев ее лицо, он не смог сдержать удивленного возгласа.

Она была именно тем, что он посмел пожелать, представить. Она была именно тем, кого он хотел видеть рядом с собой.

Она была мертва.

Дрожащими пальцами он ощупал ее руки, шею, лицо, с трудом справляясь с удивлением — чудодейственный материал, о котором он вызнал в памяти Леандра, сделал свое дело, отозвавшись в ходе ритуала на его мысли. Но через живот его творения наискось проходила глубокая трещина, руки, что он сжимал в своих, не шевелились, а глаза были закрыты. Тело для души было сформировано, от внешней оболочки до хитроумной внутренней системы, что соткалась, согласно воле мага и машин, из оставленных в сосуде деталей, но душа, похоже, не смогла или не успела в нем угнездиться.

Коснувшись лба куклы, он подал слабый импульс. Ответа не было.

В первый раз он сдержался. Как и в пятый, и в седьмой.

Когда же боль в Цепях стала поистине невыносимой, а добиться ответа, добиться того, чтобы спящее тело отозвалось, в очередной раз не удалось, Юст почувствовал скатившуюся вниз по лицу теплую слезу. И еще одну.

Если бы он только не ослабил нажим. Если бы он только не погрузился в самолюбование, будучи уже на пороге. Если бы...

Горькая ярость требовала выхода. Бережно уложив куклу на пол, он вытащил — чудо, что она все еще была цела — из кармана костяную коробочку.

-Эксперимент по слиянию номер тридцать семь закончился провалом, — глухо произнес он, злостью давя лезущие наружу слезы. — Существо, покинувшее сосуд, получилось нежизнеспособным, жалким и мертвым. Хлам.

Ночь была на удивление спокойной. Доволочив кое-как свое изнуренное тело до кровати и раздевшись, маг уронил голову на подушку, стремительно кутаясь в одеяло. Сон навалился с такой скоростью, что у него не было даже времени поразмышлять о причинах провала, сон, подстегнутый, очевидно, каким-то защитным механизмом, не дал ему ни единого шанса. Юст спал так тихо, как не мог даже в детстве, когда совсем рядом, во тьме, таилась вездесущая кукольная прислуга. Каждая ночь была тогда испытанием: поскрипывая и пощелкивая, они двигались вкруг спальни, охраняя сон наследника — и насыщая его кошмарами, нависая над кроватью огромными жуткими тенями. Те страхи терзали его совсем недолго, а в какой-то момент он совсем перестал обращать внимания на караулящих его механических кадавров — и все же предпочел прогнать их прочь, как только смог то сделать. Во все времена, когда дело касалось его сна, Юст превыше прочего ценил тишину.

И потому звуки, что донеслись из коридора, просто не могли его не разбудить.

Реакция мага была, увы, далеко не мгновенной: вымотанный до предела, он с трудом нащупал шнурок, что запаливал свет, и с еще большим слез с кровати.

Вся прислуга имела четкие инструкции выбирать иной маршрут во время его сна. А значит, это точно не она. А значит...

Сложно сказать, что болело сильнее — голова, Метка или ноги. Стянув пистолет с прикроватного столика — выработавшуюся за год привычку оказалось чрезвычайно трудно побороть — Юст шагнул к дверям, в которое заскреблись еще отчаянней. Рванул те двери на себя.

Пистолет с грохотом повалился на темный пол. А секунду спустя к числу повалившихся предметов добавилось тело, что, закачавшись, рухнуло на руки ошарашенному магу.

Светло-серые глаза моргнули раз, другой — и вспыхнули, пусть и всего на миг, рубиновым светом. Дрожащие руки на секунду вцепились в его плечи, чтобы тут же разжаться и бессильно сползти вниз.

Юст не мог выдавить из себя ни слова, кукла же издала звук, похожий на слабый, исполненный отчаяния, стон.

Она еще не умела даже ходить — но доползла сюда, неведомо каким чудом сумев найти выход из зала с машинами. Она с огромным трудом вытолкнула наружу свои первые слова — неумело и глухо, запинаясь через каждый слог.

-Я...жива...я...жива...

Если бы ей нужно было дышать, она бы, наверное, задохнулась.

-Не...оставляй...я...жива...не...оставляй...

-Не оставлю, — прохрипел маг, подавшись вперед и обхватив куклу руками, что дрожали ничуть не меньше. — Не оставлю...

Она не могла больше говорить, но то, что изливалось из одних ее глаз, он просто не мог не прочесть.

Кто я?

-Не оставлю, Ютте. Сестра моя.

Дождь, что взял старт еще ночью, не думал униматься и после рассвета. Водяная плеть хлестала темный лес и скрытый в самой его чаще дом за одному только небу ведомые грехи, и воинство капель с заслуживающей уважения скоростью формировало на земле взводы из луж, которые грозили вскоре разлиться целыми мутными реками. Ветер, чей тоскливый вой начался с рассветом, яростно трепал первую траву — там, где она уже смогла выбраться из-под стремительно сдающих свои позиции снегов.

Ноги в старомодной темной обуви робко ступали по траве — их хозяйка, похоже, тщательно выверяла каждое, даже самое простое, движение. Темное платье куклы, равно как и ее волосы, ветер отнюдь не собирался миловать, набрасываясь на них будто бы в некоем дьявольском бешенстве.

Двенадцатый наследник дома Вайтль, Юст, вновь оторвал взгляд от письма, что уже второй час перечитывал раз за разом, будто надеясь отыскать среди успевших уже крепко засесть в голове слов что-то новое, какую-нибудь вселенскую истину. Кукла из прислуги, что держала над головой мага большой черный зонт, немедленно сдвинулась так, чтобы на хозяина не попало и капли.

Взгляд мага был устремлен на Ютте. Высокая и столь же бледная, что и сам Юст, она была обряжена в ужасно старомодное и слишком большое для нее платье — лучшее, что он смог найти, порывшись в пыльных кладовых. Лучшее, что он смог найти, пока для нее не пошьют все по размеру.

Кукла училась ходить — тихо и осторожно, частенько сбиваясь с ритма. Кукла училась ходить, время от времени падая в сырую траву, но тотчас же вскакивая и во все глаза глядя на мага. Глаза те были полны стыда и страха. Он никак не мог убедить ее в том, что бояться ошибок было нечего — хоть и пытался раз за разом.

Взгляд снова вернулся к письму, к аккуратным строчкам, что были выписаны рукой Вария.

"...образом, могу лишь в который раз подчеркнуть — вы затеяли не опасную игру, но самоубийство. Часовая Башня славна превыше всех прочих бед тремя — их назовет вам и ребенок. Тварь, что заточена внизу, приказы на Печать и те, кто их исполняет. Ваш же враг стоит над последними главой, стоит им с самого конца последней мировой войны, то есть уже чуть больше сорока лет. Ваш же враг держит в кулаке всю их разведку, ведает над всеми их охотниками и убийцами, кроме одного лишь Батальона, и ничто в мире не стоит того, чтобы не сойти с его дороги, пока есть на то хоть малейший шанс. Лорда-надзирателя нам не одолеть — ни сейчас, ни через год или даже три. Лорда-надзирателя нам не одолеть — пока вы не залатаете все прорехи в паутине, что ткали ваши предки...".

-Я уже начал, — пробормотал себе под нос маг. — Я уже начал...

-Мастер Юст! Мастер Юст!

Голос куклы сочился чистейшей радостью. Бросив письмо в траву, он встал с кресла и пошел к ней, чувствуя, что на лицо непроизвольно наползает улыбка.

-У тебя получается все лучше и лучше, — тихо произнес он, подходя к ней.

-Правда? Правда, мастер Юст?

-Правда, Ютте, — осторожно взяв ее за руку, он подставил лицо ветру и дождю.

-Мастер Юст? — она вытянула руку, указав куда-то в сторону леса, над которым сквозь тучи пробивалось, пусть и не без труда, тусклое солнце. — Что это?

-Весна, — рассеянно пробормотал маг, смахнув с лица холодные капли. — Значит, уже весна...

Эпилог

У этой игры, конечно, были свои правила.

Обжигающий холодом ветер приходил и приходил с моря, стряхивая с поседевших от инея деревьев их новый покров.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока у него не подкосились ноги.

Жертва должна бежать.

Вокруг смыкалась черная злая чаща, в которой маг, как ни старался, не мог больше распознать своих владений — просто потому, что хозяином он больше здесь не был. Темные силуэты деревьев, казалось, жались друг к дружке, клонились как можно ближе, словно тоже отчаянно пытались согреться.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока обожженные холодом легкие не взорвались такой болью, что он, начисто сбив дыхание, рухнул вперед, в жесткий грязный снег.

Жертва не должна оборачиваться.

Серый дом, что стоял на краю обрыва, сейчас напоминал огромный сугроб — и благодаря тому еще лучше, чем прежде, сливался с окрестностями. Серый дом был не так уж и далеко: требовалось пробиться через чащу, подняться по мраморной лестнице и открыть дверь.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока не почувствовал, что готов отхаркнуть свое сердце наружу.

Жертва бежит, я лишь иду.

Сумерки подкрались незаметно, сгущаясь все сильнее. Земля, когда-то принадлежавшая дому Кальдервуд, сейчас казалось начисто лишенной жизни: скованная холодом и безмолвием, которое нарушал лишь беспокойный ветер, она пропиталась насквозь какой-то неведомой скорбью.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока лицо его не обледенело от застывающего на воздухе дыхания, покрывшись ледяной коркой — и пока он не перестал чувствовать этого самого лица.

У жертвы три пути.

В черной, беспросветной глуши, которая когда-то была усеяна ловушками и перекрыта слоями защитных полей, никак не удавалось более отыскать ничего, что могло бы помочь, что могло бы спасти. Все, на что он рассчитывал, разомкнула и распустила, прежде чем удариться в бега, его собственная дочь, природа же больше ему не служила. Только не когда это рядом.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока не споткнулся и не разрезал свою ногу об острый камень.

Жертва может сбежать.

Почти осязаемое, черное безмолвие обступало со всех сторон, и заполонившие все вокруг деревья, которые некогда были солдатами, хранящими покой его дома, вызывали сейчас лишь нарастающий ужас. По мере того, как сгущалась тьма, их шеренги становились все плотней, ветви исступленно трепетали от властных прикосновений продирающего до костей ветра.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока не оказался на до боли знакомом обрыве — крутом и скользком, сплошь залитым лунным светом.

Жертва может сдаться.

В ушах мага гремели барабаны, но даже сквозь этот гул он слышал, что нес с собой ветер. То был смех, что страшнее плача, безрадостный и чужой, совершенно бездушный. Смех то затихал, то становился громче, он шел с моря и рвался из чащи вместе с треском ветвей и хрустом снега. Смех был исполнен древней и властной мудрости, смех дышал презрением ко всей тщете человеческой борьбы.

Бенедикт Кальдервуд бежал, пока не понял, что все кончено.

Жертва может сама лишить себя жизни.

Сил подняться уже не оставалось — какое-то время он пытался ползти до обрыва, но тело подвело его и маг распластался на снегу, что комьями набивался в глаза и рот, маг захрипел, застонал, пытаясь отдышаться перед неизбежным.

Он бежал так долго, как мог, но, похоже, лишь зря растратил свои силы — больше он не мог ни двигаться, ни бороться. Сердце его коченело от стужи, терзалось от того смеха и тех шагов, которые раздавались за спиной, всегда за спиной — и совсем не важно, куда он сворачивал, где пытался укрыться.

Он знал, что его одолели, что его сломали — с такой яростью, с такой жестокостью это ломало только человека, самое мятежное существо в мире, что заслужило всю обращенную к нему ненависть до последней капли. Чаща, раскинувшаяся позади, шевелилась, словно живая, и в ее движениях Бенедикту, когда он буквально на пару мгновений посмел обернуться, почудилась какая-то дикая, иррациональная озлобленность. Знак, который подавал лес, который нес ветер, который маг видел во тьме вод там, внизу, был читаем без особого труда — он не был здесь нужен. Его здесь не желали принимать. Казалось, еще немного и вся эта непролазная чащоба взовьется бешеным роем, устремится к нему и, повиснув на секунду над ним, ринется вниз...

Бенедикта трясло. Кое-как присев в снегу, он ощупал раненую ногу, прикидывая расстояние до обрыва — оставалось всего каких-то несколько шагов. Крик какой-то ночной птицы в угольно-черном небе окончательно вывел его из равновесия — мага резко качнуло, он лишь с трудом снова не рухнул в снег. Как бы было здорово спрятаться в этом снегу, спрятаться до рассвета, спрятаться от того, что неотступно идет — всегда идет, не переходя на бег — по его путаным следам...

Ветер вдруг стал затихать, и монотонная тишина, что воцарилась с падением его власти, была едва ли не хуже. Ее, конечно, немного оживлял далекий шум вод там, внизу, но это почти не помогало — звуки моря приелись за считанные секунды и казались Бенедикту глухими, траурными.

Снег там, позади, едва слышно застонал под чужими ногами.

Бенедикт застыл, словно примерз к земле, взгляд его, устремленный в черное небо, под которым плескались черные же воды, был пустым, остекленевшим. Грудь до боли сдавливало какое-то старое, казалось бы, давно забытое чувство.

Не оборачиваться. Не оборачиваться. Только не оборачиваться.

Со всех сторон к нему подступало нечто незримое, но, как казалось сейчас магу, практически осязаемое.

Злоба. Голод.

-Вы сдаетесь?

Голос, казалось, постоянно менял место, хоть Бенедикт и чувствовал, что на самом деле звучит уже из-за его спины. Голос вовсе не казался угрожающим, в чем-то он был даже приятным, но Бенедикт отдал бы все на свете, чтобы только никогда его больше не слышать.

-Я...я больше...не могу... — прохрипел он, упершись руками в снег. — Пожалуйста...

Его воля давно уже была сломлена, от его гордости давно уже не осталось и следа. Маг должен быть готов к смерти, но пред тем, что его ждало за спиной, Бенедикт не видел ничего постыдного в том, чтобы умолять.

-Мы заключили договор. Вы не исполнили того, что обещали и исполнить уже не в силах, — мягко, словно пытаясь его успокоить, ответил голос. — Ваше время теперь принадлежит мне, Кальдервуд.

В мире больше никого не осталось, Бенедикт почему-то сейчас думал именно так. На всей обезлюдевшей планете он один.

Он и это.

-Пожалуйста, — забормотал он, сдирая с лица ледяную корку вместе с кожей. — Я прошу вас. Пожалуйста...

-А ведь я думал, что из вас может выйти толк, Кальдервуд. Я ошибался. Если вы не способны справиться даже со своими личными делами, разве можно от вас ожидать хоть какой-то пользы для нашего мира? Для магии?

Все вокруг представало сейчас в ином свете, словно на мир неведомо когда наполз какой-то иной, недоступный кому-то из смертных.

-Я не виноват! Я пытался! Я пытался!

Бенедикт знал, что ждет его там, за спиной. Можно было рассматривать смерть и как полное уничтожение, и как простое избавление от клетки плоти, но то, что ждало, когда он, наконец, обернется, было хуже любой из смертей, ужасней даже полного уничтожения. Одно движение отделяло его сейчас от непредставимых метаморфоз, абсолютного распада и подмены чем-то еще.

-Вам не нужен я! Возьмите этого щенка, Юста! Возьмите...возьмите мою дочь! — выкрикнул в отчаянии Бенедикт, предав последнее, что осталось в его жизни ради едва тлеющего шанса вымолить спасение. — Возьмите ее! Возьмите ее! Мне все равно, что вы с ней будете делать, только возьмите ее!

Лицо его, пепельно-серое от страха, заливала кровь, но он продолжал срывать с него ледяные чешуйки, занимая тело чем только мог, чтобы оно не посмело обернуться.

-Договор был заключен не с ней, Кальдервуд. С вами. Бегите, если можете. Сдавайтесь, если желаете. Убейте себя, если ваша рука не дрогнет.

-Я все ему рассказал. Все, что знал.

Поняв, что мольбы не приносят плодов, Бенедикт дал волю горькой ярости.

-Я назвал ему ваше имя. Он знает, кого искать.

Тьма безмолвствовала.

-Он знает, кому мстить. Мальчишка оказался способнее, чем я думал. Способнее, чем думаете вы. Он вас найдет. Я все ему рассказал. Я все ему рассказал о твоих планах, Каранток!

Имя было произнесено. И Бенедикт услышал ответ.

-Все?

Этот — новый — голос переливался сладкой музыкой, но в нем же чувствовалось нечто настолько гадкое, что Бенедикт почувствовал подступающую к горлу тошноту.

-Ты едва царапнул поверхность.

Голос шелестел листьями и скрипел ветвями.

-Мальчишка доберется до тебя, — едва шевеля губами, простонал Бенедикт. — Он сможет. Он найдет способ.

-Я всегда был. И всегда пребуду.

Голос этот, казалось, имеет плоть и может коснуться — нечто отвратительное, нечто настолько чужое, что слышавшему его магу казалось, что он с головой измарался в грязи — и отчаянно хотелось стряхнуть с себя эту мерзость.

-Ты не сумеешь, — выплюнул, сам удивляясь своей смелости, Бенедикт. — Я не знаю, чего ты на самом деле пытаешься добиться, но ты не сумеешь.

-Я всегда беру то, чего желаю, маг.

Голос журчал стремительно бегущим ручьем, но слова эти несли с собой тяжелый запах болотных вод.

Взгляд Бенедикта уперся в обрыв, в последний его шанс на смерть. Он сможет это сделать. Пусть даже ноги под ним и вовсе подломятся, но если он сумеет прыгнуть, это будет уже не так важно.

Голос за его спиной пробуждал что-то, спрятанное слишком глубоко, чтобы на это можно было наткнуться самому, что-то слишком древнее даже для самых первых поколений семьи Бенедикта. Что-то, что пришло к людям еще раньше — намного раньше — и въелось в них намертво вместе со страхом. Первобытным страхом.

Маг чувствовал, что был ничтожен: он ничего не мог, он ничего не умел и не знал. С этим было нельзя сражаться, просто нельзя, потому что мир был устроен совсем иначе — пусть даже люди и позабыли о том в своей неописуемой гордыне...

Несколько шагов.

-Зима была долгой, но следом за зимой всегда приходит весна.

Всего лишь несколько шагов.

-Когда-нибудь человек взглянет на закат и снова увидит там нас.

В ноздри ударил невыносимо тяжелый запах перегнивших листьев и нестерпимо сладкий аромат ольхи.

Не думая больше ни о чем, Бенедикт Кальдервуд обернулся.