Блатные из тридевятого царства

— Что, крышу? Да я давеча на живца щуку выловил, а живцом поросенок годовалый был! С ей одной икры три кадки набралось, а уж про вес и говорить нечего, весов таких нет!

— Подумаешь, — раздухарился Дембель, — у нас дворник княжеский русалку в сети поймал, да и женился на ней. Теперь беременная ходит, первенца ждут.

На такое наглое заявление Белобород не нашелся что ответить. Расторопные бояре снова зашипели в пресветлые уши. Просветленный князь самодовольно парировал:

— Брехня-то, как же она забрюхатеть могла, коли у ней вместо ног хвост полагается, а его не раздвинешь!

— Так дело нехитрое, — Кондрат Силыч приблизился к Белобороду вплотную и шепотом поведал раздел камасутры, посвященный русалкам.

— Ишь, ты! — присвистнул Белобород. — Я на такое и в молодости не отваживался.

— Милости просим, — повторил приглашение дед Кондрат, — может, еще одну выловим.

— Премного благодарен, — отмахнулся Белобород, — дел невпроворот. Каталину озамужить срочно надо. Совсем девка озверела, мужикам прохода не дает, как прижмет кого, неделю после отлеживаются.

Поняв, что беседа подходит к концу, я осмелился влезть в разговор:

— Коли так, Ваша Светлость, разрешите, перед тем как откланяться, помощи просить. Нам бы дорогу на Волынь узнать или проводника, чтоб показал.

— В Волынь попасть дело не хитрое, — ответил Белобород. — От меня к князю Пиримидону, а там, как в большую реку упретесь, так и топайте вниз по течению, вот и будет Волынь. Только к Пиримидону вам не пройти. Я границу закрыл. Стрельцов на всех дорогах и тропинках выставил, что б ни туда, ни оттуда никого. Он плотину у себя поставил, рыбу ко мне не пущает, а я людей. Так что езжайте в обход, через Еремея.

— Как же так! — Возмутился я. — Это ж какой круг давать. Смилуйся князь! Мы все-таки послы.

— Вот и пшел отсюда! — Рявкнул Белобород. — Чего прицепился как банный лист. Сказано — не пущу! Нет никому хода, пока Пиримидон плотину не сроет. А для скорости могу плетей выписать.

Князь, опершись на бояр, слез с кресла и пошлепал к двери. Глядя ему в спину, я мысленно продолжил разговор. Хорошо их Светлость мысли читать не умеет, иначе плети сошли бы за "десерт", а вот на "первое" и "второе" пришлось бы отведать дыбы или еще чего — "повкусней".

Беда не в том, что придется делать крюк и возвращаться назад. Не сахарные, выдюжим. Беда в другом — по еремеевской земле идти предстоит, а я еще не соскучился по тамошним мужикам. Ребра до сей поры их гостеприимство помнят. Ну а, будучи калекой — много ли напутешествуешь? От дома до аптеки, не дальше. Да и сомневаюсь я, что в бюджете Старобока социальные пенсии для инвалидов предусмотрены. Я откинул в сторону приличия и крикнул вдогонку князю:

— А если сыщем мужа Каталине, тогда как?

Белобород замер на пороге. Быстренько развернулся и уже без всякой помощи мелкими шажками засеменил назад.

— Тоды с великой радостью! Со всем почтением нашем! Лично до Пиримидона провожу!

Я кисло улыбнулся. Есть мыслишка, битый час под черепом бьется. Бредовая — до гениальности. От таких идей, правда, авантюризмом за версту пахнет, а возможные последствия извержение Везувия за пояс могут заткнуть. Но мне ли думать о будущем, когда прошлое теряется. Волынь для меня, как маяк для блуждающих кораблей, а Губан и вовсе — отец родной. Когда на кону собственная судьба, на многие вещи смотришь сквозь пальцы.

Условившись с князем, что к ужину свадебное застолье будет готово, я вежливо откланялся. Белобород от восторга пустил слезу и, не скупясь, одарил нас с Кондратом Силычем щедрой улыбкой. Мы поспешили вернуться к корешам.

Дед Кондрат, покусывая ус, всю дорогу косился в мою сторону, но с расспросами лесть не стал. Видел — не до объяснений.

Свежий воздух окончательно развеял сомнения. Возникшая идея не казалась уже безумной. Женитьба дело благородное, а вот сватовство не всегда благодарное. В моем плане всего один изъян: невеста согласна, родственники тоже, а вот жених... Ну, ничего, до вечера время есть.

Выбрав подходящий момент, я уселся рядом с графом. Сиятельный и Досточтимый клял злосчастную судьбу и с кислой миной пялился в безоблачное небо. Рядом мирно шебаршит речушка. Умиротворенный сельский пейзаж притупляет бдительность и настраивает на душевный разговор. Я начал издалека:

— А что, господин граф, как думаете, может простая девка единолично княжеством управлять?

— Ась? — Захлопал Лёнька длинными ресницами, не сразу поняв, что обращаются к нему. Я усилил напор, обильно смочив измученную Лёнькину душу бальзамом лести:

— Вы, Леопольд, судя по всему, человек ученый, что там, в Европах, по этому поводу думают?

— Известно чего, — осторожно ответил граф. — Герцог Тяпу-Тяпу-Табун-Жбан-Жлоба-Бублик-де Бертье на приеме в честь успешного полового созревания сына прямо заявил — бабье место у корыта, а не на троне.

— Выдающийся человек.

— А то, иной раз такое изречет, что сам осмыслить не может.

— Вот и я о том же. Староват Белобород. Это между нами, как интеллигент интеллигенту говорю. Того гляди, Богу душу отдаст, а дочка разборчивая шибко. К женихам, как ёж к кактусу присматривается. Познатней выбирает, ученого ей подавай, чтоб за границей известен был. Посему видать единолично, без мужа княжить собралась. Эх, такое княжество и без присмотра останется, под слабой женской рукой...

Ленька заерзал, сначала медленно, неосознанно, чуть позже в полную силу. Трава под задницей задымилась. Его больше и уговаривать не пришлось, сам петлю на шее затянул.

— Слышь, Пахан, а ежели мне попробовать? Замолви словечко перед Белобородом, век не забуду! Как править начну пол сундука золота из княжеских подвалов жалую, да чего там — сундук.

— Ну не знаю, поговорю, конечно. А, может, не надо господин граф, — заговорила во мне совесть. — Рода ты знатного и в Европе свой человек. Такого жениха любой князь с руками оторвет. Вдруг невеста дурой окажется, или уродиной какой, потом будешь обижаться...

— Да хрен с ней с невестой! — запричитал Ленька. — Годик ради княжества и с лягушкой пожить можно. А уж опосля! В монастырь сошлю, выпорю для порядка и в монашки.

— Смотри, — кивнул я, — тебе жить, ни мне. Как солнце за церковь зайдет, надевай лучший мундир, свататься пойдем.

До заката Ленька не вытерпел и уже через час красовался в парадной форме. Напялил парик, за неимением пудры посыпал его мукой. Заплату на штанине замазал дегтям и стоял, качался, что одуванчик, дунь — рассыплется.

Едва коровы потянулись с пастбищ в родные сараи, тронулись в путь и мы. Всей ватагой. Румяные умытые, граф бледный — толи от волнения, толи от избытка муки. У городских ворот бояре в расписных камзолах преподнесли хлеб соль. Проводили до княжеских хором. На крыльце Белобород в ожидании истомился. Ухватив Лёньку за локоть, я выбрался вперед:

— Ваша Светлость! Досточтимый граф Леопольд де Билл изволит просить руки вашей дочери.

— Изволит!!! — расплылся в счастливой улыбке князь.

— Изволю, — глупо кивнул Лёнька.

— Каталина, душа моя, поть суды, пока их милость не передумала, — засуетился Белобород, выпуская вперед дочь.

Словно ледокол, расшвыривая широким бюстом столпившихся у крыльца людей, к нам спустилась невеста. Оглядев жениха с ног до головы, она кивнула отцу:

— Я бы, папенька, за кого-нибудь из энтих пошла, — мизинец княжны указал на Ваньку с Васькой. — А лучше за обоих сразу. Граф у них какой-то не свежий, замученный. Пока ночью в постели сыщешь, утро настанет.

— Каталина! — повысил голос князь.

— Ах, сударыня! — засуетился Лёнька. — Найти меня очень даже легко, я завсегда сплю у стенки, свернувшись калачиком. — Граф шаркнул ножкой, поклонился на французский манер и перешел с русского на иноземный, надеясь поразить будущую супругу могучим интеллектом. — Шпрехен зи дойч? Парле франце? Мадам, месье...

— Чего уж, — прервала эти потуги Каталина, — пойдем, не век же в девках куковать. — Схватила нежной пятерней бедного Леньку за шиворот и потащила к алтарю.

Если о ладных и добротных девках принято говорить — кровь с молоком, то Каталину, без всяких натяжек, можно отнести к женщинам, настоянным на той же смеси, только с добавлением дрожжей. Объем груди сантиметров сто сорок, объем второй груди — примерно такой же. Не красавица, но и до страшилки далеко, просто кость широкая, да живот, пожалуй, слишком далек от плоского. А если походку утиную исправить, то и по улице рука об руку пройтись не стыдно будет.

Церемонию бракосочетания упростили до минимума. Через тридцать минут уже сидели за столами. К слову сказать, не поскупился Белобород на угощение. Брага льется рекой, закуски — на неделю и главное все счастливы. Дипломатия, однако!

В разгар свадебного застолья невесте сделалось дурно. Две вездесущие старухи подхватили молодую под руки и увели к лекарю.

— То от волнения перед первой брачной ночью, от счастья и любви, — просветил Лёньку тесть. — С бабами такое завсегда бывает.

Захмелевшему Лёньке было глубоко начхать на проблемы любимой супруги, помутневшими глазами он с вожделением косился на княжеский трон. Прибежавший лекарь вернул графа с облаков на землю.

— Поздравляю сударь, вы стали отцом, у вас родилась дочь!

— Но позвольте... — начал трезветь Лёнька.

— Не позволю! — вмешался Белобород, наполняя ковш зятя отборным первачом. — Выпей, родимый, полегчает. Счастье-то, какое! Внучкой одарили! Ох, проказник, — обнял князь свежеиспеченного папашу. — Ох, ловок! Так дальше пойдет, через неделю наследника сделаете!

— Да я даже пальцем...

— И не надо. Ты пей, сынок! За дочку! За Дарью Леонидовну! Пей, родимый!

И Лёнька пил, а что ему оставалось делать? Я б на его месте тоже напился. Ох, и тяжела ж ты шапка Мономаха.

На Руси утро после свадьбы вряд ли у кого повернется язык назвать добрым. Такова традиция. Наши дела в Больших Поганках сложились как нельзя лучше. Все счастливы и довольны. Пора и честь знать. На прощание нам подарили флягу медовухи и поднесли каждому по чарке браги. Я удостоился особой чести. Невеста изъявила желание опохмелить лично. Вид у Каталины после первой брачно-родовой ночи был неважный, но все же намного лучше, чем перед алтарем. Живот заметно опал, личико порозовело, улучшилась походка. Я из вежливости поинтересоваться самочувствием новорожденной.

— Спасибо, нормально. Копия ваш граф, морщит лобик точь в точь, как он, — развеяла Каталина подозрения по поводу своего досвадебного целомудрия.

— А где же молодой супруг? — полюбопытствовал Кондрат Силыч.

Я вслед за Дембелем оглядел толпу провожающих и то же не смог рассмотреть прыщавой физиономии будущего выдающегося политического деятеля.

— А это вы у папеньки интересуйтесь, — ответила Каталина.

— Чего, Лёньку потеряли? — со спиннингом под мышкой протиснулся к нам Белобород. — Ох, и душевный парень попался, всю жизнь о таком зяте мечтал. Спал и во сне видел. Два часа назад с этапом в Нижние Поганки пошел.

— Зачем?

— Я отправил. — Спокойно ответил князь. — Ты, Пахан, сам посуди — к чему при дворе лишний претендент на престол? Начнет заговоры разные устраивать, я их страсть как не люблю. А в Малых Поганках и приглядят за ним, и накормят вовремя. Чтоб не скучал Каталинка с дочкой раз в неделю навещать будут. Я ж не сатрап, понимаю — любовь у них.

На такую искренность даже возразить нечем, предусмотрительный человек Белобород, ничего не скажешь. Да и Лёнька, по совести сказать, далеко не ангел, при случае мог старику и мышьяка в тарелку с борщом сыпануть. С него станется. По этому спорить и требовать восстановления справедливости я не стал. Грех в чужие семейные дела вмешиваться. А вот насчет проводника князю напомнил. Места впереди глухие, напрочь неизвестные. Кореша отродясь в такую даль от собственных печей не ходили. Я свою часть уговора выполнил, жениха нашел. Пусть Белобород теперь старается.

Князь потеребил бороденку и сказал:

— Блудить-то у нас негде. К Пиримидону лучше через Ведьмин лес податься. Дорога там одна, не заблудитесь. Но не советую. Вы ж теперь мне не просто — абы как, а почитай родня. Лихих людей в тех краях развилось, как жаб на болоте, почем зря сгинете. Руки не доходят стрельцов послать, разогнать ворье. А потому лучше в обход, по Кудыкиным горам. На день дольше, зато покойней. Вот только незадача, кого ж послать дорогу указывать?

— Может Жердяя, — пришел на помощь боярин-советник.

— А кто бредень по глубине таскать будет? Ты что ли, плавник недоразвитый!

— Тогда мужа Рындычихи, тот метр с кепкой.

— Опять не годиться, — заупрямился Белобород. — Кроме него корчаги никто толком плести не умеет, со дня на день плотва попрет, ставить успевай.

— Да, незадача, — вздохнул советник.

— Придумал! — Хлопнул в ладоши Белобород. — Пантелея берите, он на сто верст в округ места, как свою бабу знает.

— Кормилиц ты наш, — взвился боярин, — не женат Пантелей! К моей норовит под юбку залезть, охальник.

— Значит, знает округу, как твою бабу, — поправился князь. — Ну, ступайте с Богом, а то, неровен час, клев кончится.

За сим и простились, чего князя от важных дел государственных отрывать. Дождались проводника, загрузились в пролетки и покатили малой рысью, распугивая по дороге кур и гусей. Уже за околицей нас нагнал конный разъезд.

— Куда торопитесь? — поинтересовался я у десятника.

— Да граф ваш из ссылки убег, велено разыскать и на место доставить. Часом не видали где?

— Бог миловал, — перекрестился Кондрат Силыч.

Эта новость застала меня врасплох. Сроду бы не подумал, что Лёнька способен на такие подвиги. Интересно, что его подвигло? Жажда свободы? Сомнительно... Пускай бегает, на Руси всегда обиженным сочувствуют. Вывернется. Даже если поймают — ничего страшного. Не будет же Белобород единственного зятя за такую мелочь на кол сажать. Пожурит по-отечески и назад сошлет.

Я облокотился на Евсея, подложил под голову кулак и мгновенно заснул.

Глава 9.

Если кто-то думает, что на Руси две беды — дороги и дураки, могу заверить — глубоко ошибается. Лично я это понял сразу, едва проснулся. У нас три беды — дороги, дураки и дураки, показывающие дорогу.

Мы стояли. Лошади мирно щипали траву. Я огляделся. Кругом темный дремучий лес, облака за макушки сосен цепляются. Под колесами вместо накатанной дороги слежавшаяся хвоя.

— Евсей! — рявкнул я. — Проводника, живого или мертвого!

— Туточки я, — отозвался Пантелей.

— Это что? — указал я рукой на обступавшую со всех сторон тайгу.

— Лес вестимо...

— А где горы?

— Какие? — искренне удивился проводник.

— Кудыкины!

— А я почем знаю? Далеко, небось, мы уж который час по лесу шастаем...

Дальнейший допрос подтвердил самые худшие опасения. Весь личный состав, включая Пантелея, разомлев на солнышке, дрых вместе со мной. Лошади самостоятельно решали куда нас везти. Теперь только гнедой жеребец, впряженный в переднюю повозку, знал, где мы находимся. А с него попробуй, спроси, толку, что голова большая. Правда, Евсей попытался, но добился от рысака чуть больше, чем я от проводника.