| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Которое по принципу барона Мюнхгаузена — тянуть себя за волосы из болота? Так он сам свою подпись снял, сказал — не его, поддельная.
— Но при этом сказал "А вообще это ребята хорошие, не надо их обижать".
— Да нет, Женя, насколько я его знаю — это не личное. До фонаря ему сейчас эти мелочи, тут у него какой-то расчет, выгода. Но какая и на что расчет — неясно...
Стеценко потянулся за пачкой болгарских сигарет. Она оказалась пустой, и он с досадой скомкал ее и не глядя кинул в плетеную корзину под столом.
— Хорошо, ну а какой может быть расчет, если ясно, что "Снежинка" в любом случае к внедрению не готова? Резиновые шарниры не пойдут, например.
— Ну да, он же сам признал, что деформации немного больше двадцати процентов.
— "Немного больше" — это почти в полтора раза. Двадцать восемь. При том, что для отечественной резины желательно не больше десяти — пятнадцати на сжатие.
— И на это тоже у Доктора готовых доводов хватает. Дескать, деформации, только по краю, и действуют недолго.
— Хм! — крякнул Поликарпов. — Ну, это он может говорить тем, кто не знает, что такое резина. Для начала разрушения совсем не обязательно, чтобы деформации превышали по всему массиву. Достаточно, чтобы они были в каком-то одном месте, откуда и пойдет. И важно не столько время, сколько количество циклов. А на новый норматив пробега будет пятьдесят тысяч крутых кривых и более ста тысяч стрелок на боковой, когда поводки перекашиваются. И не только это...
Поликарпов отомкнул один из ящиков своего стола, вынул оттуда пару рулонов осциллограмм, помеченных шариковой ручкой и протянул Сергею.
— Вот тебе загадка, извилины поломать. Это испытания "Снежинки" на Озерской ветке. Точка УРТ — усилия в реактивной тяге. Внизу отметка датчика оборотов колеса. Выбег, тяга, разгон напроход, замеры на отдельных скоростях. Что скажешь?
Сергей вгляделся через высокий стеклянный столбик расшифровочной лупы в темный след зайчика, отмеченный нервной дрожью, не видной на той же точке контрольного, штатного привода.
— Похоже, что есть пульсация момента, с частотой, кратной числу оборотов ведущего вала на число поводков.
— Так вот, потом на стенде у Доктора это пульсация практически исчезла. Я сам проверял, измерения корректны, все чисто. Доктор говорит — на Озерской была ошибка шага ведомого колеса. Все остальное на стенде тоже самое: редуктор, подвеска, муфта. Как ты это объяснишь?
— На стенде у Доктора не все то же самое.
— В смысле?
— Стенд не имитирует жесткости и массы рамы тележки в районе тяги редуктора. Возможно, мы и замечаем колебания усилий в тяге на живом тепловозе потому, что их усиливают собственные колебания рамы. Да, вот тут на этих скоростях резонансное усиление ясно видно.
Поликарпов поднял кустистые брови.
— Слушай, а ты вообще понял, что ты сейчас сказал?
— В смысле, что в этом случае может быть такая форма колебаний балки, что тяга не в пучности? И что напряжения в балке могут оказаться выше допустимых — смотря какая добротность у этой системы получится?
— Запросто такое может быть. Вот зубья тяговой передачи далеко от выводов полюсов, а те от их вибраций ломаются.
— Ну так все оно пока только предположение. На следующие испытания "Снежинки" надо заложить в программу тензометрию рамы тележки.
— В том-то и дело, что Доктор не дает "Снежинку" на испытания. Говорит, на стенде вибрацию устранили, остальное все замерено. И теперь, возможно, понятно, почему он не дает.
Поликарпов забрал рулоны и вновь запер в ящик на ключ.
— Мы пока их не показываем. По договоренности с Доктором.
— Так если он боится, что эти результаты обнародуют, чего же он тогда выступает против занятинской муфты?
— А кто его знает. Может, это у него просто без серьезных намерений — так, пыль в глаза пустить. Или он нашел какое-то универсальное оправдание для всех своих просчетов.
— Мужики! — послышался голос Орловского. — Есть у кого желание после работы остаться блиц сыграть?
Он стоял перед открытым шкафом, в глубине которого маячили шахматные часы в белом полистироловом корпусе.
Сергей сегодня на блиц остаться не мог. Он подрабатывал в ВТК — временном творческом коллективе и в ночь дежурил на стенде. Надо было успеть отдохнуть.
3.
Дежурство на стенде было делом не тяжелым, но занудным.
Надо было периодически проверять нагрузку по круглому манометру, показывавшему давление масла в большом зеленом цилиндре, и, если надо, поправлять, а также следить, нет ли сбоев в работе машины. Остальное время можно было дремать на стульях с набросанными на них фуфайками, в закутке, именуемом "шкиперской". К полуночи приходил сменщик, тоже молодой специалист из ВТК. Сергей уже обдумывал, на что потратить полученную надбавку: часть, конечно, на книжку, а остальное...
"В первую очередь нужен программируемый калькулятор..."
В цехе горело только дежурное освещение, окна отбрасывали на снежные завалы возле тротуара силуэты застывших механизмов. Мерно шипел воздух в пневматике и щелкал механический датчик циклов. Пожелтевший барабан сменял цифры. Вымерший цех давил пустым сумеречным пространством, пропитанным запахом индустриального масла. Сергей пошел в шкиперскую и устроился на фуфайках; он хотел вздремнуть под мурлыкание транзистора, но сон не шел. Ушедший день оставил какой-то неприятный осадок: то ли от похорон, то ли от разговора о муфте, то ли от увиденного на осциллограммах. На фоне произошедшей трагедии известие о наскоках Доктора выглядело диковато: если жизнь людей так хрупка, то странно, что многие из них пытаются портить эту хрупкую вещь. "Зачем, зачем ему это надо?" — крутилось в мозгу под неспешные блюзовые мотивы.
...С Доктором Сергей вживую познакомился еще до начала работы в Институте, на практике. Тогда его направили за синьками для диплома в большую комнату, заставленную кульманами и стоящими прямо на полу лампами дневного света. Его встретил широкой улыбкой энергичный человек лет под сорок, но моложавый, и напоминавший прической и манерами артиста Юрия Демича. Сергей понял, что это и есть не кто иной, как Семен Игнатьевич Крунин, доктор наук, чья фамилия постоянно мелькала в описаниях изобретений, научных журналах, справочниках и учебных пособиях: "привод Крунина..." "Круниным было предложено..." "снижение нагрузок на тридцать процентов...". Сергей был несколько растерян и удивлен: Доктор ранее представлялся ему значительно старше.
Крунин подвел его к одной из чертежных досок и торжественно объявил: "А теперь я вам дам такой привод, которым вы будете поражать всех на кафедре".
То, что было на синьке, действительно завораживало, как завораживает взгляд хитрое плетение восточного орнамента или рисунок лабиринта. В этом лабиринте Сергей узнал планетарный механизм, где несколько шестерен, как спутники, обкатывались вокруг центрального колеса, опираясь в ажурное кольцо внешнего. Валы, колеса, подшипники, изгибы литой стали свивались в клубок и были увенчаны, будто звездой, фигурой из лучей — то была "Снежинка", последний замысел Крунина, отысканный им где-то в патентах 60-х. В учебниках, действительно, ничего такого не содержалось. Доктор стоял рядом, наслаждаясь полученным эффектом. "Ну, как?" — спросил он, заложив руки за спину и слегка покачиваясь на носках туфель. "Вообще-то, слишком сложно" — задумчиво произнес Сергей, сопоставив в воображении увиденное с чертежами шведского электровоза. Семен Игнатьевич снисходительно хмыкнул и прочел небольшую лекцию о том, что увеличение числа деталей не всегда ведет к снижению надежности. Ни он, ни Сергей еще тогда не знали, что слова "слишком сложен" станут заклятьем, повисшим над этим приводом; их в один голос повторяли заводские конструкторы, технологи и деповчане.
Это выяснится позднее... А в тот февраль, получив направление, Сергей уже мысленно решил проситься в крунинский отдел; размах изобретательской работы захватывал его. К тому же он между делом изучил методику АРИЗ, это инженерное каратэ, позволявшее, словно кирпич ребром ладони, раскалывать самые хитроумные задачи; казалось, именно у Крунина это боевое искусство можно было показать в полную силу. Но вскоре, работая над дипломом, Сергей обнаружил, что для спецчасти ему не хватает данных по нагрузкам: разные авторы приводили разные модели, каждый уверял, что у него самая точная, и все они давали противоречивые результаты. К тому же, для снижения веса дипломного тепловоза Сергей выбрал так называемый групповой привод, у которого один электродвигатель вращал сразу две колесные пары; статьи и книги давали такой конструкции самые противоположные оценки. Короче, Сергей сам решил во всем разобраться, поработав сперва в отделе прикладной механики, а уж затем, прояснив картину, влиться в число, как ему казалось, творцов будущего. Так их пути с Доктором незаметно разошлись, подобно тому, как состав, миновавший стрелку, сначала движется по параллельному пути, и вроде как бы в ту же сторону, затем кривая — и вот уже прежняя полоса рельсов и шпал исчезает из виду, чтобы на мгновение промелькнуть под железными руками путепровода.
Придя в исследовательский отдел, Сергей забрал из библиотеки проштудировал от корки до корки все отчеты с крунинской подписью. Ему открылась странная закономерность: Доктор проявлял себя талантливым генератором идей, но ему постоянно не хватало упорства посредственности.. Крунин с воодушевлением хватался за каждую новую идею, патентовал ее, превращал ее в плоские ящики, заполненные кальками, кальки превращал в пахнувший нитрокраской опытный образец, а потом, столкнувшись с первыми трудностями, охладевал к своему детищу и загорался новым, которое казалось ему еще более удачным. Но вряд ли это можно было объяснить только нежеланием связываться с будничной доводочной работой. Казалось, что перебирая один вариант за другим, Доктор, как шахматная программа, искал какой-то абсолютный ход, абсолютное решение, которое разом решило все проблемы; возможно, так оно и было. Не принималось в расчет лишь то, что абсолютного решения могло не существовать вовсе, как не существует философского камня; разные условия производства и эксплуатации могут сделать выгодными разные схемы, и, к примеру, требовать подвески двигателя на раме или оси.
Впрочем, Сергей и сам примерно так же считал, когда учился в вузе: авторы учебников часто представляли дело так, что старые конструкции отмирают, уступая место новым и совершенным, технический прогресс представлялся похожим на что-то вроде трамвайной линии, по которой можно было ехать лишь в одну сторону.
4.
Сменщик пришел без опоздания, с сумкой, в которой лежали бутерброды и большой красный термос, предложил чаю. Сергей отказался — хотелось скорее лечь в нормальную кровать и не думать о технике. Он оделся, кинул транзистор в пакет и вышел из цеха.
На улице натянуло облака, низкие подсвеченные красноватым заревом городских огней и повалил снег; белые хлопья клубились в свете прожекторов и фонарей, освещавших территорию. Деревья превратились в белые кораллы, врастающие в небо. Снег нежно выкладывал узоры на усталой поверхности рельс и лепил абстрактные рельефы у колес вагонов — лабораторий, котлы которых наполняли ночь кисловатым дымом горящего угля. Прямо за воротами цеха на путях дремал тепловоз, подключенный к электрической линии для обогрева масляных и водяных соков его большого доброго тела, и снег стаивал на его боках.
Дорогу от проходной до остановки снег засыпал совсем — перед Сергеем развернулся ровный, чуть в складках, мерцающий праздничными блестками холст. Сергея вдруг удивило, что такой снег сравнивают с саваном; сейчас ему больше казалось, что это мягкое белое шерстяное покрывало, волоски которого шевелит ветер. В русской природе даже снег какой-то родной, добрый — когда глядишь на него, он успокаивает, восстанавливает силы души.
...В чем же цель Доктора? Воспользоваться случаем, трудностями, выступить спасителем тепловоза? А что это ему даст? Массу неприятностей, связанных с внедрением? МПС быстро выставит в виде нового козла отпущения именно "Снежинку". Куда проще ему дождаться отработки машины, пробить оборудование одной из тележек для сравнительных испытаний... а потом взяться за что-то новое, с легким сердцем говоря: "Вот, провели испытания, показали прекрасные результаты... просто завод уже освоил тот вариант и решил от добра добра не искать..." Просто и ответственности никакой. Что хочет Доктор? Премию от внедрения? А разве так уж она ему нужна? Есть степень, лаборатория, солидная зарплата... стоит ли эта премия того, чтобы нервы мотать, выслушивать беспредметные обвинения в адрес своего детища, которое уже изрядным образом надоело и мешает реализовать новые задумки... ездить, мотаться, постоянно что-то опять вылезает, и так без конца, до сумасшествия...
"А сам бы ты так поступил?" — мысленно спросил себя Сергей. "Отказался от бы от такого момента?"
"Нет," — тут же ответил он сам себе.
"А почему Доктор должен отказаться?"
"Потому что Доктор — не я. Меня почему-то влечет копание в проблемах, в вылезающих дефектах. И даже можно сказать, почему. Потому что если что-то пошло не так — то, возможно, мы обнаружили вещи, которые раньше никто не знал. Это азартная охота за новым знанием. А Доктор — не охотник за знанием, он генератор идей..."
Со стороны Шавырина вынырнул последний трамвай, отчаянно скрипя и повизгивая в кривой. За лобовым стеклом красовалась табличка "В депо". В депо так в депо. Депо рядом с общагой.
...Управление трамвая в шутку здесь сокращали как "Тр.Уп." На самом деле оно было больше похоже на вход в парк, где между засыпанными снегом деревьями дремали, как усталые слоны, заснеженные вагоны; новые, рижские, и, где-то к забору — старые, московские, поставленные в резерв и превратившиеся в высокие сугробы. Разыгравшаяся метель напоминала о приближении февраля; между линией и автодорогой высилась белая стена кустов, осины кидались на тротуар увесистыми снежками. Даже алюминиевая урна-орех и диспетчерский ящик, похожий на невысоко подвешенный скворечник, казалось, обзавелись высокими кроличьими шапками. Двойной красно-бурый "РВЗ" медленно загоняли в ворота, перегородив пешеходную тропу. Спешить и обходить его по целине Сергею почему-то не хотелось. Наклоненные под козырек окна трамвая напоминали что-то знакомое. Ну да, это как у "сто двадцать первого", только наклон в другую сторону...
...— Приглядывайся внимательнее. Эта машина — четвертая производная! — как-то обронил завлаб, когда они готовились на ноль ноль третьей машине к выезду на Ряжск.
— Почему четвертая?
— У нас иногда так ее зовут. Знаешь, в механике есть перемещение, пройденный путь. Первая производная от пути — скорость, вторая производная — ускорение. И путь и две производные от него мы можем напрямую померить датчиками, они на эти физические величины реагируют. А вот третью производную померить, почувствовать нельзя, придется использовать математику и пересчитывать из второй.
— А четвертая?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
