Песочные часы с кукушкой

— Я слышу сарказм в твоем голосе? Опять? — Спокойно спросил Яков. — Жак, я от тебя ничего не скрываю, уж поверь. Мне незачем, и потом... ну посуди сам...

— Да знаю я, знаю... — Жак откинул голову на спинку и положил на лоб полумаску. — Я только беспокоюсь. Как ты можешь быть уверен в том, что все пойдет именно так, как задумано?

— Система, Жак. Равновесие, помнишь? Точки приложения усилий...

— Помню... что пишешь?

— Закончил письмо лорду Баррету, генерал-адьютанту Его Величества. В дальнейшем докладывать о продвижении нашего проекта я буду ему. Ты его, кстати, имел счастье сегодня лицезреть.

— Ты меня за идиота держишь? Я знаю, как выглядит Георг Пятый...

— Не короля, Баррета. Это он нас проводил вниз, и потом присутствовал... Так, сейчас не мешай, у меня еще два письма.

Жак скинул на пол плащ и маску, сходил в гостиную за выпивкой. Бар предлагал широкий ассортимент напитков, и Жак выбрал бурбон — американский виски ему нравился больше. Прихватив пальцами два стакана, он вернулся в кабинет, налил в оба и принялся за свой, наполняя его по мере опустошения. Алкоголь его в последнее время не брал, разве что самую малость расслаблял. Он пил и искоса посматривал на Шварца, который в свете лампы снова казался неживым — ложась на бледную кожу, свет, проходивший через зеленое стекло абажура, придавал лицу патрона мертвенный вид.

Яков закончил писать, вложил письма в конверты, протянул Жаку.

— Отправишь вечером.

Тот глянул мельком адресатов.

— Ротшильд? Рокфеллер? А им ты что, фигу нарисовал?

Алкоголь не туманил разум Жака, но существенно обострял его язвительность. Впрочем, на Якова он, похоже, вообще не действовал, как неоднократно подмечал Мозетти.

— Нет, зачем фигу... — довольно улыбаясь, Шварц отпил бурбона. — Я обращаюсь к ним с просьбой выделить средства на перспективный и выгодный в будущем проект, под названием 'Бриарей'.

— То есть, хочешь усидеть на двух... нет, на трех стульях?

— И опять мимо, Жак. Им я отправляю официальные просьбы, для протокола, так сказать... но работать мы будем с лордом Барретом, вернее, теми, кто стоит за ним. Но Ротшильд и Рокфеллер, получив от меня такой...м-м-м, я бы назвал тон своих писем довольно наглым — прямой запрос, сначала долго будут думать, потом расспрашивать в кулуарах, кто такой вообще, этот Шварц... Потом будет поздно, но они будут оповещены о проекте...

— Зачем это? Чтобы они локти кусали? — Жак поспешно отставил стакан и вскинулся. — Нет, погоди, я сам хочу подумать. Ты хочешь, чтобы они были в курсе происходящего? Столкнуть их с масонами, так, что ли?

— Видишь ли, Жак... Я просто взвожу пружину до конца. Мелочи. Воздействие. Равновесие. Как твой утренний поход в бордель? — Внезапно сменил тему Яков.

Жак покачал головой, когда разглядел на конвертах вензель лондонского 'Савоя'. То есть, Яков не просто делает предложение, не нуждаясь в ответе, он еще и намекает, что уже нашел тех, с кем будет вести дела... Жак спрятал письма в карман пиджака.

— Обнадеживающе, — со смешком ответил он чуть погодя. — Я, оказывается, еще вполне даже ничего...

— Рад за тебя. Я, пожалуй, воспользуюсь случаем... Мессаже дирижирует в театре Ковент-Гардена, хотел послушать. Кажется, сегодня как раз что-то из Прокофьева. А ты можешь снова посетить...

— Нет, хватит. Мне бы тоже пора с пользой провести время. Я с тобой. Подготовить фрак?

— Да. — Яков допил бурбон, и, разглядывая стакан, бросающий блики граней на стол, добавил: — Когда еще доведется побывать здесь, надо ловить момент.

Визит тринадцатый, счастливый

Декабрь выдался во всех отношениях суетный, хлопотный. Погода словно бы тоже никак не могла определиться — то ли ей радовать морозцем под Рождество, то ли рвать ветрами зонты из рук людей и навесы у лавок, то ли согревать всех солнцем.

После визита Шварца в Лондон события словно понеслись вскачь. Лениво дремавшие в своих кабинетах чиновники воспряли, порозовели и принялись стучать печатями с удвоенной скоростью, резолюции подписывались ежеминутно, и, самое главное — закипела работа на острове Св. Мартина, где находился гигантский ангар, принадлежавший Совету. Его отписали для нужд русского ученого, вывезли хлам, приставили охрану — суровых неразговорчивых немцев. Впрочем, вопросами безопасности и секретности ведали попеременно все члены Совета. Караул менялся каждый день — французы, англичане, русские... Яков тактично, но довольно настойчиво попросил сэра Картрайта поставить у входа швейцарцев. Во-первых, они зарекомендовали себя как хорошие наемники, и репутация эта тянулась сквозь века, во-вторых, Швейцария была известна своим нейтралитетом во всех конфликтах, раздиравших Европу — отчасти потому, что поставляла военные отряды то одной стороне, то другой. Председатель внял просьбе.

Шварц с Жаком почти не бывали дома — все свободное от сна время они проводили на острове Св. Мартина, готовя запуск проекта 'Бриарей'. Им отгородили в ангаре комнату, назвали ее 'штабом' и наводнили его толпами чиновников. Яков и тут проявил твердость — табличку сменили на 'Бюро разработки', бумагомаратели испарились, и на их место пришли ученые. Наконец, дело сдвинулось с места.

Большая часть производств и фабрик Острова работали, сами того не зная, на Шварца. Многочисленные детали доставляли на паромах, по нововозведенному мосту, даже везли с континента. Химики, физики, инженеры — все они подчинялись Якову. Он, вроде бы, ничего особого не делал, чтобы заслужить их признание — ни с кем не панибраствовал, не заводил друзей, не рассыпал комплименты, и, однако, спустя всего неделю, ученые не мыслили себе проект 'Бриарей' без Шварца, советовались с ним по всем важным вопросам, уважали и восхищались. Жак при нем был вроде, как он говорил, 'тени отца Гамлета' — слушал, помогал, подсказывал, брал на себя неприятные Якову функции общения с чиновниками. Окончательно от них избавиться, естественно, не вышло — но изобретатель на это и не рассчитывал.

К Рождеству ангар оказался окружен высоким забором, в Бюро стоял гул голосов, обсуждавших двигатели, покрытие металла, поршневые системы; в самом ангаре рабочие собирали детали вместе, сооружая нечто на большой площадке посередине — и, Жак был уверен, никто их них и понятия не имел, что конкретно строится. Распространение информации о проекте всячески пресекалось, на выходе всех проверяли — не выносят ли чертежи, записи, — и слухи ходили самые противоречивые. Подводная лодка, эсминец, боевой дирижабль, даже — космический корабль для полета на Луну, или же — для путешествия в глубь Земли. Яков смеялся, поминая добрым словом Жюля Верна.

С Клюевым Яков почти не общался. Пара телефонных разговоров, случайная встреча у дома — Жак подозревал, что фабрикант подкараулил их специально, — вот и все. Времени на дружеские посиделки не хватало, хотя пару раз Шварц признался помощнику, что скучает по Клюеву.

— Он простой, спокойный и... человек как есть, без двойного дна. Иногда очень не хватает его прямых суждений. — Сказал Яков.

Они стояли в нижнем цеху, где работали станки — грохот стоял несусветный.

— Что!!? — Закричал Жак, вынимая затычки из ушей.

— Ничего, — махнул рукой Шварц.

Уже после католического Рождества, в канун Нового года, нагрянула инспекция в лице Председателя Совета и нескольких представителей. Ради них работу ненадолго приостановили, иначе разговаривать было бы невозможно.

Сэр Картрайт, с идеальной выправкой — словно генерал перед армией, — прохаживался между рядами станков, хмыкая в аккуратные усики. По выражению его лица понять было трудно, то ли он одобряет, то ли порицает то, что предстало его взору. Он задал несколько вопросов, в основном, организационного свойства, Шварц ответил. Закончив осмотр цехов, сэр Картрайт прошел в Бюро. Жак, задержавшись у хлипкой двери с табличкой, дал отмашку рабочим — можно расслабиться, выйти покурить.

Председатель сел на единственный свободный от бумаг и рулонов с чертежами стул, сложил руки в перчатках на набалдашнике трости, выполненном в виде фламинго.

— Ну что же, мистер Шварц, — сказал он, не смотря на Якова, а разглядывая развешанные всюду инструкции, заметки и схемы. — Вы оправдываете то впечатление, что у меня о вас сложилось, и, безусловно, достойны доверия наших общих друзей.

Шварц поклонился молча.

— Каковы ваши прогнозы насчет проекта? Когда мы будем готовы представить его в удовлетворительном виде?

— Не раньше марта, — твердо сказал Яков. — И то, при благоприятной погоде, без перебоев в поставках оборудования и при полной самоотверженности работающих здесь людей... впрочем, насчет последнего у меня нет ни малейшего сомнения. Все они люди увлеченные, талантливые и верные.

Вот насчет последнего Жак мог бы возразить, но не стал. Помимо того, что он служил для Якова неким буфером, когда изобретателя осаждали газетчики, пытающие прорваться через стену секретности, или служащие всеразличных министерств и ведомств, он тщательно следил, чтобы все ученые, принимавшие участие в проекте, были преданны только Шварцу и его делу, и ничему больше. Проще говоря, он выслеживал шпионов. И как раз буквально этим утром подозрение, зародившееся у него, оформилось в почти полную уверенность. Скользкий малый, мистер Финней — американец, инженер. Он присутствовал на этой встрече с Советом, стоял в углу, скромно потупившись. Но Жак таких, как этот Финней, на завтрак ел, и нюх его никогда еще не подводил.

— Март, значит. — Хмыкнул Картрайт. В тоне его слышалось сомнение и некий прозрачный посыл, означающий 'февраль был бы предпочтительней'.

— Март. — Не моргнув глазом, подтвердил Яков.

— Хорошо. — Председатель поднялся, кивнул 'свите'. — Отчет я жду, как всегда, в конце недели, мистер Шварц.

Спровадив инспекцию, вся проверочная деятельность которой, как выяснилось, состояла в проходе туда-сюда с важным видом, Жак подал сигнал Якову — мол, есть разговор. Доведя гостей до выхода, он раскланялся и, закрыв за ними дверь, махнул рукой бригадиру — можно начинать работать. Затем поднялся на несколько пролетов вверх, прошел по решетчатому полу третьего этажа — под ним снова заработали станки, забурлила работа, застучали молоты и зашипели сварочные дуги, создавая ощущение, будто внизу разверзся ад — и вышел через небольшую дверцу на крышу ангара. Ветер тут же вцепился в горло, глаза заслезились. Жак запахнул пальто и осторожно двинулся вдоль узкого балкона, который привел его на площадку — неустойчивую, казавшуюся хрупкой по сравнению с громадой здания. Перил у нее не было, так что Жак прислонился спиной к закругляющейся крыше ангара, холодной и твердой, и стал ждать Якова. Тот появился нескоро.

— Отчего задержался? — Спросил Жак.

— Отвечал на вопросы.

— Вроде 'Что это за усатый старикан, и зачем он приходил'?

Яков пожал плечами, то ли показывая свое равнодушие, то ли от холода:

— Обычная процедура. Прийти, сделать суровое лицо, и уйти. Все равно информацию он получает напрямую от меня, в отчетах, каждую неделю. Это так, показательный визит — напомнить, кто тут хозяин.

Повисла пауза, потом Жак не сдержался, захохотал. Смеялся он долго. Яков сначала смотрел на него с осуждением, но очень скоро выяснилось, что оно напускное — он тоже прыснул.

Сверху открывался впечатляющий вид на море — оно блестело на солнце, как рыбья чешуя, а пологие холмы, спускавшиеся к берегу, радовали глаз изумрудно-зеленой травой. Смех постепенно смолк и некоторое время мужчины стояли молча, просто любуясь зрелищем.

— Ги Бразил... — Пробормотал, уставившись вдаль, Жак. — Авалон... Я обнаружил у нас шпиона, — добавил он, резко переходя к делу.

— Финней? Я знаю. — Отозвался Яков, поднимая воротник пальто. — И все жду, когда он залезет в мои бумаги, или начнет вести разговоры с другими учеными, но он осторожен...

— Или труслив. Хочешь, я сыграю перед ним дурачка? Все знают, что я — твоя правая рука. Если я продемонстрирую свою слабость, он не преминет предложить мне деньги или власть. Или и то, и другое.

— Сыграй, только не переусердствуй. — Яков сделал пару шагов вперед, наклонился, глядя вниз. Ветер трепал пряди его волос, и казалось, что это языки пламени пляшут вокруг головы. Казалось, он нисколько не напуган высотой, наоборот, его завораживает чувство, которое возникает, когда стоишь на самом краю. Яков поднял взгляд зеленых глаз на Жака. — А когда узнаешь, что именно он уже успел разнюхать, избавься от него.

Жак рассчитывал, что ему придется долго 'обхаживать' Финнея, подкидывать намеки, вздыхать, демонстрировать пустой кошелек, маячить перед глазами с брошюрой 'Как обмануть своего босса, украсть его секреты и выйти сухим из воды', но все оказалось проще. Видимо, совпали те самые мелкие детали, моменты жизни, линии, о которых так любил рассуждать Яков. Буквально через пару дней после разговора с патроном Жак задержался в ангаре допоздна. Рабочие ушли, только в Бюро засиделись ученые, исписывая грифельную доску непонятными закорючками, но вскоре и они удалились. Жак и не думал в этот день 'ловить рыбку', ему действительно надо было перебрать кучу бумаг — предстояла тяжелая работа: хоть Яков и употреблял словосочетание 'мой еженедельный отчет', занимался-то им Жак.

Француз выключил свет везде, кроме лампы на своем рабочем месте, и засел за кипы схем и бухгалтерских ведомостей. Хорошо еще, что основные финансовые дела вел Адам, которому раз в день отправляли картонную коробку с документами по адресу Шварца. Но вот общую смету и, в особенности самые секретные расчеты производил Жак. Председатель был категорически против, чтобы столь важные документы покидали ангар, а Яков так же непреклонно заявил помощнику, что Адама на проекте не должна видеть ни одна живая душа. Вот и мучился Жак каждую субботу, то швыряя карандаши в стену, когда цифры начинали двоиться в глазах и путаться, то бегая по Бюро и пиная мусорные корзины.

Дверь в Бюро чуть скрипнула. Жак поднял голову от бумаг. Никого... Он снова склонился над листами, но тут дверь скрипнула второй раз. В проеме стоял Финней, длинный, нескладный, в мятой шляпе.

— Сеньор Мозетти, вот так неожиданность... а я забыл зонт.

'На улице нет дождя, шпион недоделанный', — чуть было не буркнул Жак, но вежливо улыбнулся.

Американец забрал зонт и, уже вроде бы собравшись уходить, остановился у стола француза.

— Отчет пишете?

'Почему бы и нет?', — подумал Жак.

— Да... — он тяжело вздохнул. — Так всегда, гнут спину простые клерки, вроде нас с вами, а вся слава достается начальству. У меня уже ум за разум заходит от этих цифр. И вчера я не спал, и сегодня до постели не доберусь, похоже.

Изобразив на лице мировую скорбь, Жак застыл в ожидании — клюнет?

— Да уж. И получаем мы за это сущие гроши... а между тем, без нас они бы и шагу сделать не могли, — ответил Финней, подтащил стул и сел рядом с коллегой.

'Мне бы в актеры, — сокрушенно кивая, подумал Жак, — синематографа... хотя нет, пусть сначала звук к нему приделают, а то львиная доля моего очарования пропадет'. Американец тем временем продолжил: