Хроники Валькирий. С именем ночи (черновик)

— Цель? — переспросил он, лишь бы в комнате не висела тишина. От усталости и запаха крови перед глазами появились огненные круги, и Арлан позволил себе расслабиться и сесть на сундук у дальней стены.

— У каждого есть цель. Кто-то мечтает разбогатеть, кто-то удачно устроить свою семейную жизнь, кому-то достаточно мыслей о новой корове, а кто-то только и мечтает о наследнике. Валькирии же все поголовно грезят стать легендой.

— Слава так важна для них?

Мужчина вздохнул.

— А как ты думаешь, что остается после валькирии? Это не спасенные жизни и список побежденных тварей. После того как валькирия умирает, остается лишь легенда. У них нет другого способа продолжить себя, ни детей, ни семьи. Только галерея славы, и то уважение, с каким примет новая валькирия твои Хроники. Это всё что от них остается. Чудовищная хрупкость. Какая цель у тебя в жизни, Арлан?

Он передернул плечами. Говорить об этом не хотелось. Да и не о чем было говорить.

— Иди отдыхать. Я все равно не смогу уснуть, пока она хоть немного не оправится.

Да и не доверит он Арлану свою Ночку, это и так понятно. По-другому и быть не может.

— Ночка, что ты задумала?

Валькирия и не думала отвечать, заметно дергано копаясь в кибитке, на которой приехал Гийом. Наконец она несколько неловко вылезла и подтянула древко, с замотанным тканью навершием. Двигаться Нюкта пыталась как можно осторожней, гнев притуплял боль и неудобство от заживающих ран, но полностью избавиться от них она бы не смогла даже с помощью настоя черёты. Да и пластики в ее теле не было никакой, словно перепуганная птица... хотя скорее чучело, с ног до груди обмотанное тугими бинтами, защищающими зашитые раны.

— Тебе необходимо хотя бы еще несколько дней, — продолжал увещевать седой, не рискуя подходить к ней. Он умный, знает чем это чревато.

— Мне лучше знать, что необходимо. Лучше поищи броню для Ворона.

Вздохнув, Гийом смирился и отправился искать людей, способных вот так неожиданно полностью снарядить боевого коня. И можно быть уверенным, что когда Нюкта закончит со своей защитой, Ворон уже будет стоять во дворе.

Дождавшись когда компаньон уйдет, а без его поддержки в небольшой сарай точно никто не сунется, она начала затягивать ремни на броне. Дело было не только долгим, но и довольно болезненным для нее. Чтобы не говорили байщики, но абсолютно бесчувственен только камень. Да и тело находилось не в лучшей форме: от долгого лежания мышцы начали слабеть, отвыкая от нагрузок, которыми беспощадно изводила их валькирия, мелкие, заживающие раны отчаянно чесались и зудели, в то время как развороченный бок уже просто горел огнем. Это уже не говоря об общей слабости. Но ярость, сильнее чем самые тайные эликсиры алхимиков Церции, подгоняла ее, даруя иллюзорные силы.

И Нюкта знала как такое состояние обманчиво и опасно.

Закончив собираться, она подхватила алебарду, клевец и запасной меч.

На мгновение, только на мгновенье, пыл схлынул, обнажая чувства, которые больше всего пугали валькирию, и она напомнила себе, что в таком состоянии может сорваться в любой момент и холодная голова останется таковой недолго.

Судя по гулу голосов, на небольшой площадке хозяйственного двора замка собралась приличная толпа. Всем им было интересно самим убедиться, что валькирия не только жива после того как ее остывающее тело принесли в город, но и понять что же она на этот раз задумала, и куда собралась... да и много чего еще. Им интересно... праздное любопытство.

Почему-то принято считать, что валькирии непомерно горды. Зачастую такие выводы делаются из-за их нежелания подчиняться чужим правилам и справедливой самооценки, которая требует, чтобы к ним относились соответствующе. В случае же Нюкты, за гордыню часто принимали ее холодность и почти непоколебимое спокойствие и свободные, колкие речи. Так что большинство судачащих о странном поведении заметно взбешенной валькирии списывало всё именно на задетую честь, которую попрали возможно каким-то жутким образом. Откуда им было знать, что гордость так же гибка, как трава, в зависимости от желания выжить. Валькириям приходится слишком много пройти, чтобы утратить это человеческое понятие.

Так что Нюкта даже не обратила внимания на жадные взгляды, рассматривающие ее высокую фигуру и осунувшееся лицо. Они даже раздражения не вызывали, куда уж больше того, что она и так испытывала.

— Грёша? Нюкта, ты собираешься взять Грёшу? — округлил глаза Гийом, глядя на ее оружие. Уж он то точно знал, на что способна тяжелая алебарда, со столь непривычной удлиненными и занятно выгнутыми формами лезвий.

— Ещё пару раз повтори, вдруг она испугается, сама из рук вырвется и ускачет.

— Мне показалось, или Нюкта пыталась шутить? — негромко с каким-то непередаваемой интонацией спросил Арлан, стоящий неподалеку от полностью собранного, дышащего жаром и бьющего копытом Ворона. Приемному сыну барона всегда удавалась как-то по-особенному мешать в своих интонациях насмешку, серьезность и искушение. Отчего даже в тот момент по спине женщины прошла прохладная волна.

Валькирия крепче сжала древко алебарды и попыталась удержать растущее желание снести кому-то голову.

Гийом же глянул на блондина предостерегающим взглядом, что не скрылось от Нюкты.

Вообще, после того как она очнулась два дня назад покровительственное отношение старого друга к светловолосому стало куда заметней. Если до попадания валькирии на клыки вожака, Гийом лишь с удовольствием наблюдал за ним, то сейчас смотрел едва ли не с сочувствием, прекрасно понимая, что может устроить ему валькирия. Вот только чудилась ей в таком отношении какая-то странная, непонятная глубина. Да, возможно седой проникся таким доверием благодаря взятой клятве, всё же она наверняка сняла груз опасений с его плеч, но Нюкта не могла в такое поверить — слишком хорошо она знала этого осторожного человека. И эта маленькая тайны чужих отношений бередила без того болезненную рану.

Хотя она не могла не признать, что клятва Арлана, которую заставил дать Гийом, оказалась весьма своевременной. Без нее Нюкта нервничала бы куда больше... с ней же, пусть и не чувствовала себя в полной безопасности, но могла хотя бы снять кое-какие подозрения и исправить просчитываемые линии вероятностей. Впрочем, такое положение дел отнюдь не упрощало ситуацию, создавая только новые вопросы.

Она потрясла головой, отгоняя от себя мысли, которых старалась не касаться эти дни. Слишком опасны они были, слишком сильно от них стучало сердце и выворачивалось всё внутри. Еще там, в лесу, валькирия знала насколько тяжело ей будет разбираться в происходящем, теперь же она едва ли не жалела, что осталась жива — так хотелось сбежать от того, что едва ли не с первых дней ее пребывания в землях барона Медока было неизбежно.

А еще эти два дня, в учащающиеся просветы бодрствования, чернокудрая сестра смерти не только старательно избегала думать об Арлане, но и замечать его, полностью игнорируя присутствие в комнате. Благо он быстро это понял и больше не приходил. Хотя то, что этот мужчина вообще осмеливался не только попадаться ей на глаза, но даже пытался заговорить, удивляло.

Вот только держать свои чувства под замком Нюкта не умела. Так что, проснувшись сегодня утром, воспользовалась отсутствием в комнате Гийома и, разворошив его вещи, добралась до заветной склянки, после пары глотков из которой, ноги перестали дрожать, а в походке появилась твердость, которая ей теперь еще не скоро грозит.

И чем быстрее она шла по замковым коридорам, чем удивленней встречали ее люди, тем жарче разгоралась в груди ненависть.

Бессилие — одно из самых унизительных чувств, столь болезненное для валькирии.

— Хорошо подумала? — ухватил ее за руку Гийом, когда она уже уселась в неудобном седле облаченного в тяжелые боевые доспехи Ворона.

— Ты собираешься ее отпустить?

Седой шикнул на Арлана, стоящего достаточно далеко, чтобы не рисковать получить металлом под ребра. Всё же в уме и нюхе ему не откажешь — знает, когда не стоит лезть под руку.

— Да. — Рука Гийома разжалась. — Взбешенная валькирия не лучший собеседник, уж поверь мне. Постарайся быть осторожней Ночка, — уже для нее сказал мужчина. — Я пока подготовлюсь к твоему возвращению.

Она кивнула.

Застоявшийся конь, чуявший настроение своего седока, только под знакомой рукой пообтерял первый пыл, с каким вырвался из замка. Радость от долгожданной встречи с хозяйкой в нем переплеталась с ее гневом и запахом крови, туманящим разум, словно хищному зверю. Когда его мышцы достаточно согрелись, Ворон развил такую скорость, что шавки, в первый момент бросившиеся ему под копыта, так и остались на земле, не успев увернуться.

Обозленная, почти потерявшая привычный вид и разум валькирия даже не таилась, когда приблизилась к деревне, ныне населенной одними бесхвостыми выродками волков. Большая часть их все равно спала, а те что и заметили, долго не могли отойти от подобной наглости, не веря своим глазам и нюху. Так что когда огромный черный жеребец оказался на околице — стая оказалась не готова. Они просто не могли поверить!

Холодный металл алебарды быстро согрелся кровью нечистых тварей. Словно забыв о прежних ранах, о самой жизни, о самой себе и мире, валькирия размахивала древком, раз и навсегда опрокидывая оземь своих противников. Даже не будь она той, кем была, в том месиве тел ей бы все равно не пришлось особенно прицеливаться для следующего удара — в кого-то бы да попала, но почерневшие глаза Нюкты даже не моргали, а руки раз за разом опускали лезвия на схаальское войско, унося за раз чью-то жизнь. Молодые, обезумевшие от происходящего оборотни уже не слушали воя своих подруг, матерей и прочих сук стаи, бросаясь в драку словно в омут — ломая хребты, рассекая животы и разбивая свои глупые головы об оружие валькирии или копыта черного Ворона.

Всеобщее безумие и свалка охватила небольшую улочку деревни, чьи настоящие жители давно разбрелись по иным местам или гнили в земле с перегрызенным горлом. Схаалы просто не могли поверить и принять что одна единственная женщина, пусть и сидящая на жутком чудовище, способна на что-то подобное — убивать, убивать, убивать... как могут они сами, всей стаей нападая на мирных крестьян, без разбора разрывая плоть каждому кто попадется на пути. Едва ли не впервые они поняли — что значит страх и паника.

Одна из молодых самок, то ли желая доказать свою силу и возвыситься, то ли мстя за сына или любовника, умудрилась одним прыжком скинуть валькирию из седла, но тут же и сама упала в пропитанную кровью грязь с распоротым животом. Сама же Нюкта очертив алебардой пространство вокруг себя, сменила оружие. Вот только схаалы рано приободрились. Первый же бросившийся на нее оборотень был встречен ударом клевца и с размозженной головой отлетел на достаточно приличное расстояние, чтобы прочие твари с новой силой осознали насколько же эта женщина не является человеком.

С кудрявых, уже порядком спутанных волос капала чужая кровь, она же оказалась размазана по лицу, только подчеркивая глубокую тьму взгляда. Такой странной и непонятной она показалась самцам, что с них как-то разом схлынуло привычное безумие, заставляя чуть опускать и без того низкий зад в попытках поджать отсутствующий хвост. Они, как и самки, замершие неподалеку, прекрасно понимали — валькирия уже давно должна быть мертвой, и если не после встречи с их вожаком, то только появившись здесь. Но губы ее кривились, обнажая ровные белые зубы, словно клыки, а руки все еще сжимали оружие.

Сама же Нюкта из последних сил старалась не выдать слабости, постепенно охватывающей тело. Она устала, так устала, что еще немного и оказалась бы под брюхом у Ворона. Но вместо этого, женщина презрительно наморщилась и убрала меч в ножны, затем подцепила кованным острым мысом сапога древко алебарды и подхватила его. Как она вновь оказалась в седле Нюкта даже не помнила.

Как и не понимала, почему схаалы так легко выпустили ее из деревни. Разум туманило еще сильнее, чем когда она только выехала из города и решила не просто прогуляться по округе, собирая всех попывшихся на пути тварей, а заявиться в ближайшее логово. Видно утверждение об отсутствии гордости у валькирий в ее случае было очень уж спорно.

Хотя раньше Нюкту лишь несколько раз захватывала такая буря эмоций, что она просто не выдерживала, окунаясь в ту бездну сознания, что опасней любой твари, личный Хадат сестер смерти, из которого они черпали воинский раж и в который падали с головой. Безумие... дающее почти знакомое ощущение легкости.

Дорогу обратно она плохо запомнила, доверяясь Ворону, чьей жизнью так рисковала в этот раз. Вот только не зря в Церции давно обзавелись собственной конюшней, выращивая особых скакунов, выносливых, сильных, умных и удивительно преданных своим хозяйкам. Тем более что черный гигант был отнюдь не тем молодым жеребчиком, что пытался показывать норов и диктовать условия. Была только цель, которая на данный момент состояла в том, чтобы довести едва сидящую в седле валькирию в безопасность.

Если кто-то и пытался ее преследовать, то Нюкта этого не заметила, как и не услышала визги и возню где-то позади.

Дерзкое нападение валькирии произошло так внезапно и закончилось столь быстро и бесславно для оборотней, что некоторые их молодых и горячих самцов просто не успели увидеть всё своими глазами. Впрочем, большинство из них только посмеялась над вящем ужасом охватившим их соплеменников. Тем более когда их насмешки и удаль поддержал один из сыновей старого наместника, так что положив хвост на приказ вожака оставить девку в покое, они бросились в погоню.

На трупы, оставшиеся лежать на дороге, троица схаалов предпочла закрыть глаза.

Они уже почти нагнали здорового жеребца, выслеживая его по запаху крови, каплями тянущейся по земле, когда одного из самцов сбил совершенно незнакомый им оборотень. Клыки его тут же вцепились в горло, пробивая себе путь сквозь густую шерсть. Распластанный по сухостою схаал успел только взвыть перед тем как одним рывком его шея оказалась разорвана до самых позвонков. Товарищи поверженного удивленно замерли, разглядывая здорового самца с оскаленной окровавленной пастью и серебристой холкой.

Правда тот явно не был настроен на разъяснения, вместо слов, или хотя бы намека на происходящее, бросился на следующего кобеля. Действия его были настолько непонятны, а тактика движений непривычной, что заставляла схаалов теряться еще сильнее, просто не понимая за что их наказывают смертью и почему этот оборотень подавляет их силой, нежели умением.

Но, так или иначе, последнему кобелю, пытавшемуся убежать, этого так и не удалось.

Уходя от его трупа, оборотень скосил глаза в сторону, туда, где чуть подрагивал воздух, и едва слышно зарычал, обнажая самые кончики внушительных белых клыков.

Скинув маскировку, огромный черный зверь, с белым воротником, презрительно фыркнул:

— Да понял! Не трогал я твою девку. Они не мои.

Раскаленный докрасна солнечный диск, словно только что вынутая из печи металлическая болванка, медленно погружался в неровное марево горизонта. Погода точно сговорилась с подлыми тварями и теперь изводила каменную твердыню и скрывающихся в ней людей. После дождей пришла жара и теперь днем воздух был полон душной влаги, а ночью, когда возвращался ветер, подступающая осень напоминала о себе особой промозглостью, что забирается через порог домов, залезает под одежду и одеяла, принося с собой болезни и тоску.