The Immortality

— Я твой подопечный?

— Нет, мне никого не доверили. Я слишком взбалмошная.

Максим рассмеялся и прижал девушку к себе. Его мысли витали где-то за пределами потолка и стен. Еще совсем незнакомое существо вызывало в Максиме невероятные чувства и образы. Ему казалось, что сейчас на берегу моря в выброшенных на берег ракушках шумят волны, и он слышит этот шум. Розовое солнце согревает белые листья кипарисов, разросшихся стеной вокруг маленького домика со скрипучей дверью и порогом, приветствующим гостей на всех языках мира. На этом райском берегу воздух пахнет ванилью, а в лесу, прямо за домиком, если пройти немного вглубь, есть маленькое кладбище печали, где спят новорожденные горестные мысли, возникающие в головах Человека и Ангела, живущих в доме на берегу...

Неожиданно Максим вскочил с дивана и метнулся к лежавшей в углу спортивной сумке.

— Черт! — выдавил он сквозь зубы, переводя взгляд с билетов до Амстердама на настенные часы. — Черт! Твою мать!

— Не поминай его, а то ведь явится, — спокойно сказала Алисия.

— Да к черту Черта! — в ярости крикнул Максим. — Я на самолет опоздал!

— Зачем тебе самолет, если теперь есть я? — удивленно приподняла брови Алисия.

— Ты! — орал Максим. — Да кто ты такая? Настоящие Ангелы помогают людям! А ты мне только мешаешь! Какого хрена ты вообще приперлась сюда? Приключений захотелось? Так шуруй на улицу, пусть тебя сначала оттрахают в подворотне, а потом разобьют башку об стену. Вот тогда получишь свои приключения!

— Что ты говоришь? — Алисия испуганно смотрела на Максима, ее губы дрожали, а глаза постепенно наполнялись голубоватой жидкостью. — Что ты говоришь?

— Пошла вон! — Максим грубо схватил Алисию за плечи и потащил к двери.

— А как же домик и кипарисы?! — в отчаянии воскликнула девушка, глотая голубые слезы.

— Не нужен мне твой идиотский домик!

Оказавшись за порогом, Алисия задержала ногой захлопывающуюся дверь, и, скривившись от боли в ступне, произнесла:

— Да, я сейчас погибну. Но все равно надеюсь, что ты не будешь жалеть обо мне, потому что Ангелы Земли никогда не поднимутся на небо и никогда не упадут в Ад. Даже после смерти тела они остаются в мире людей невидимыми духами, мечущимися в поисках покоя. Но никогда его не найдут.

Максим закрыл дверь и, чертыхаясь, включил свет в уборной. С лестничной клетки донесся приглушенный крик: "Господи, люди жестоки! Они не верят в тебя, им не нужны такие, как я. Господи, забери меня назад. Прости! Прости меня, Господи! Я хочу назад. Иначе я погибну. Господи!". Немного поколебавшись, Максим открыл входную дверь, но площадка уже опустела.

Спустя один день и две ночи, Максим брел домой из бара, привычно пьян и непривычно одинок. Он никак не мог отделаться от своего видения, пахнущего ванилью, как волосы Алисии. Максиму очень хотелось зайти в лес за домиком, пробраться по узкой тропинке, усыпанной мелкими насекомыми и мягкой травой, к кладбищу печали и закопать там свою уже повзрослевшую грусть. Он свернул во дворик, где впервые встретил Ангела, и сел на пустующую скамейку. "Ну где ты, глупая девочка, — спросил Максим воздух, пахнущий птицами и пылью, — появись снова". И она появилась. Взгляд Максима сам нашел хрупкое тело, затянутое в розовый шелк, у подвального окошка на ступеньках. Максим рванулся к, казалось, спящему божественному существу. Разорванное неземное платье покрылось засохшими пятнами синего цвета, белые волосы разметались по холодному бетону, закрывая покрытое ссадинами лицо и широко распахнутые в страдании глаза.

Максим опустился на колени перед истерзанным телом и, подавив крик, прижался губами к разбитой голове Ангела. Боль, заполнившая все его тело и просочившаяся в разум, была невыносима. Будто легкие лопаются, не принимая воздух, а спина рвется на части. Максим задыхался собственными всхлипами и слезами. Его руки били бетонные ступеньки, пока серая пыль не сменилась черной грязью. Наконец, Максим понял, что кровью истекают не его кулаки. Темные струйки бежали из-под рубахи, вмиг ставшей тесной. И боль, невыносимая боль в спине. Максим поднялся и скинул с себя одежду. Огромные крылья с черными перьями раскрылись за его спиной. Он поднял тело Ангела на руки. "Мы найдем этот домик. Я найду НАШ Рай", — пообещал Максимилиан неземным губам, запачкав лицо своими фиолетовыми слезами.

* * *

Кристиан приходил каждую ночь, превратив жизнь Александры в темноту, сменявшуюся лишь проблесками рассветных лучей. Но она была рада этому. Тьма будто поглотила все ее существо, вытесняя свет души, пытающийся иногда пробиться сквозь душный и непроглядный мрак сердца. В такие минуты, наполненные спокойствием, Александра брала в руки кисти и рисовала. Но теперь ее картины отличались от прежних. Лица, отрисованные черной гуашью на белых листах (да, теперь она не могла рисовать на темных полотнах стен), походили на людские. В их глазах, руках и морщинах возле уголков губ светилась умиротворенность, сравнимая с чистотой младенцев. В каждом образе таилась собственная тайна великого открытия, познания смысла существования и твердой уверенности в исполнении желаний. Даже запретная тема пейзажей была вновь открыта.

Однажды, сидя на краю своей кровати, уже остывшей от запаха миндаля, Александра рисовала реку. Вода спокойно блестела отражениями Солнца. Даже тесные на первый взгляд берега не сжимали в тисках шелковую гладь, а бережно обнимали хрупкое создание, выстроив стену леса защитой от ветра любой силы.

— Ты видишь это одиночество? — раздался знакомый низкий голос.

— О чем ты? — не оборачиваясь спросила девушка Кристиана.

Изящная рука с длинными, тонкими, словно созданными для игры на фортепиано, пальцами опустилась через плечо Александры на рисунок и указала на дерево, забившееся в угол листа стройным силуэтом.

— Оно. Все деревья покрыты листвой, а это стоит, оголенное по подбородок, но пытается тянуться к Солнцу, — Кристиан убрал руку, положив ее на плечо девушки.

— Это я, — ответила Александра, не раздумывая, и сама поразилась словам. Она пристально вгляделась в плод своих рук и увидела, что это единственное дерево, не имеющее отражения в реке.

— Кристиан, — позвала она, — помнишь ты рассказывал про Максимилиана, Ангела Земли?

— Да, — ответил голос за спиной.

— Он стал таким, познав горе, распилившее его душу на прошлое и будущее, а что с ним произошло потом?

— Никто этого не знает. Говорят, что он, словно тень, до сих пор ищет ИХ Рай. Это единственный Ангел Земли, который, возможно, еще жив.

— А что случилось с остальными?

— Они пали. Кто бросился с окна, кто отдался течению океанов, захватив в плавание огромные камни, вместо амулетов, на шею. Ведь, чтобы стать Ангелом Земли нужно познать не только Великое Горе, но и потерять в нем Великое Счастье. Это не каждый выдерживает.

— А разве Ангелы умирают?

— Конечно. Ангелы Неба, падая, обретают физическое тело. Мы сохраняем крылья и способность меняться. Но телесная оболочка столь же хрупка, как и людская. Умирая, мы растворяемся в воздухе, не способные собрать свою душу в единое целое и переставая себя осознавать. Ангелы Земли, падая, теряют свое физическое воплощение и остаются бесплотными призраками, прикованными к атмосфере, не имея сил подняться выше. В этом и заключается главная трагедия Падения. Не каждый может на такое решиться, только если возникает чувство безысходности.

— Но почему? — удивилась Александра. — Ангелы ведь сильнее людей. Они...

— Ты не права, — не дал договорить ей Кристиан. — Ангелы слабее, они более чувствительны, хотя и сильно похожи на людей. Мы тоже ищем ответы на вечные вопросы, но, в отличие от вас и к несчастью для нас, находим.

— Что ты имеешь в виду?

— Сначала мы всегда пытаемся понять, чем все завершится В. Ищем единственно верную дорогу для счастья, чтобы выложить ее по бокам цветами встреч и бросить ковровую дорожку расставаний. Но вместо результата видим лишь бесконечные дороги, опутанные перекрестками Е. Это и есть ответ. Судьба не является уже описанным трактатом, она есть путь. И смысл этого пути не в его завершении, а в твердости шагов.

— А куда свернул ты? — спросила Александра и обернулась.

Кристиан сидел на кровати за ее спиной необыкновенно красивый и подчеркнуто далекий. Его глаза источали неровный свет неонового блеска. Он молчал, склонив голову набок так, что темные локоны закрывали половину лица. На губах застыли слова, которых Александра так никогда не узнала. Мертвенно бледная кожа отражала свет свечей.

— Ты действительно существуешь? — прошептала она, боясь услышать ответ.

— Лишь для тебя. Я тот, кого ты хотела видеть. Я тот, кого ты звала. Но я не живу в твоем мире, для него я мертв уже больше сотни лет. Потому что существует две истины С. Одна стелется под ногами, желая прыгнуть в руки, а вторая смотрит сверху и ищет момент, чтобы обрушиться, хотя знает, что этим сломает твой хрупкий позвоночник.

— Значит, ты — моя смерть?

— Нет, я конец твоей жизни. Я хранитель твоей мечты и веры в чудо. И пусть тебе кажется, что я уничтожил твою прошлую жизнь. Это неправда. Конец всегда хранит следы начала Ч.

Кристиан исчез. Александра отбросила лист с застывшим на нем одиночеством в обрамлении всеобщей взаимолюбви и упала на кровать. Тяжесть в голове собралась комком и давила на стенки черепа. Александра чувствовала пустоту внутри себя, пугающее и одурманивающее НИЧТО. Спустя мгновение, показавшееся остановкой времени, эта пустота обрела массу, начиная разливаться по всему телу, приводя в дрожь нервные окончания. Ощущение рождения новой тьмы, подобно образованию черной дыры космоса, затягивающей в свое безразмерное нутро чувства, заполнило мозг Александры и вырвалось наружу сдавленным криком. Понимание появления этого монстра конденсировало слезами, просочившимися на волю. Александра рыдала, ее тело сотрясалось в судорогах отчаяния. Сознание отказывалось воспринимать окружающее. Александры больше не было в комнате, пропитанной сигаретным дымом и чадом горящих свечей, она упала в бездну боли, приобретающей форму физической муки. Давление стало невыносимым, тело разрывалось. Александра потеряла сознание, погрузившись в темноту.

В комнате было темно и душно. Александре не обращала внимания на отсутствие кислорода, она разучилась дышать. Недели, ползущие со скоростью раненой черепахи, принесли снег, засыпавший пол у всегда открытого окна. Александра не чувствовала холода. Ее онемевшие пальцы забыли вес художественных кистей, девушка не могла рисовать. Все эти месяцы одиночества она только и делала, что разглядывала дерево без отражения, созданное ею на бумаге. Она не спала, казалось, целую вечность.

Еле уловимый шорох вывел Александру из оцепенения.

— Зачем ты пришел снова? — спросила она, прислонившись спиной к подоконнику.

— Я понял, что уже никогда не смогу быть без тебя, — ответил Кристиан, усевшись на край кровати.

— Тогда зачем ты уходил? — матовый блеск холодного голоса опасной бритвой резанул уши Ангела.

— Я понял, что могу тебя погубить, сломать твое хрупкое тело. Александра, я жалею...

— Поздно, — сказала она, не дав Кристиану договорить, и сбросила черный плащ, накинутый на плечи. Кожаное прикрытие осело на пол, и Кристиан увидел, что за спиной Александры проросли крылья черного цвета. Но росли они не к голове, а к ногам так, что расправив их можно было летать только задом наперед.

— Теперь ты видишь, кем я стала, — сказала Александра, запрыгнув на подоконник.

Кристиан не успел сказать ни слова, когда она, расправив свои уже огромные крылья, шагнула через карниз и полетела к земле.

"Падший Ангел никогда не сможет подняться", — подумал Кристиан, глядя сквозь прозрачные слезы тающего на лету снега и голубые — свои, на темное тело, распластавшееся на асфальте, от которого в разные стороны света подобно солнечным лучам бежали ручейки дождя раскрашенные фиолетовой кровью Падшего Ангела Земли.

Часть третья.

Смерть. Последствия.

1.

Алекс в четвертый раз набирал номер телефона квартиры Лилит и слышал лишь длинные гудки. Он уже замерз, а гул аэропорта еще не разделился в голове по тембрам голосов и представлял собой неопределенную массу. Серая куча мельтешила перед глазами спинами людей, видимо забывших, что куртки бывают не только разных оттенков черного. Откуда-то с потолка опускался невидимый пласт ожидания и подобно огромному мешку с мукой давил на плечи, распыляя содержимое в разные стороны.

Наконец, таксофон откликнулся сонным женским голосом.

— Лилит! Привет, это я, Алекс, — обрадовано закричал финн в трубку.

— Чего? — сонно спросили на том конце провода.

— Лил, это Алекс...

— Ты не туда попал, парень, — перебил невидимый собеседник и короткие гудки жалобно запиликали в ухо.

"Ошибся номером", — Лав по-фински выругался и сделал еще одну попытку. — Лилит, это Алекс, из Хельсинки.

— Слушай, придурок! — недружелюбно гаркнул незнакомый голос.

В криках, доходящих до визга, Алекс разобрал только обрывки: "это Москва" и "пошел на". Снова короткие гудки раздраженно прервали разговор, и финн в растерянности оставил таксофон наслаждаться бездействием. Неуемная тревога довела сердце до бешенной скачки, Лав оглядел кишащий холл, судорожно соображая, что делать, куда податься в холодной чужой Москве. Единственный знакомый телефонный номер оказался устаревшим, а адрес напрочь вылетел из памяти. Выкурив три сигареты и выругав себя на чем свет стоит за отсутствие номера Брюса или хотя бы Саши, Алекс поймал такси и назвал гостиницу, в которой останавливался "Sacrament".

Тепло люкса не принесло успокоения. Чистое, помпезно обставленное помещение раздражало натянутые нервы навязчивой роскошью. Бросив сумку у порога, Алекс достал из бара бутылку вина и развалился на кровати.

— Ну что, допрыгался? — спросил себя Лав после третьего глотка. — И что теперь делать?

Телевизор смотреть не хотелось, как и спать. Со всех сторон давили нерушимостью и чистотой стены. Даже изящная люстра казалась бесформенным куском стекла. Открыв один из лежавших на тумбочке журналов, Алекс рассмотрел девочек, рекламирующих все — от помады до автомобилей — и с тоской отшвырнул хрустящий глянец. Не привыкший коротать гастрольные вечера в одиночестве гостиничного номера, он маялся неопределенностью и от бессилия принялся ходить по комнате. Семь шагов от тумбочки до дивана, девять — от дивана до окна, восемь — от окна до ванной. Голова и без того шла кругом от разговора с собой, а замкнутое пространство и вовсе доводило до исступления. Сотни вариантов крутились в голове, единственным выходом представлялось найти "TCI" и через Сашу отыскать "Истерику", но Алекс вспомнил, как настойчиво и безуспешно рыжий сам выпытывал у ребят контакты. Нет, "Истерика" — Летучий Голландец московской сцены, появлявшийся когда захочет сам.