Галка на высоте

Я тут же полезла в кошелек за мелочью. Для таких людей мне не было жалко и полтинника.

Седой мужичок, внимательно следивший за моими действиями, охотно протянул руку за появившийся из кошелька купюрой. В мгновение ока спрятал ее во внутренний карман засаленного пиджака и довольно крякнул.

— Спасибо, девонька, дык чья ты? Вижу, что не местная. А каблучищи-то што напялила? По нашим-то дорогам копыта сломаешь. Али не знала, да? Не знала? — он дружелюбно рассмеялся.

У мужичка был странный для моего слуха выговор — он сильно окал, да к тому же заикался, но и его тон и взгляд меня нисколько не раздражали. Ну и что, что мое первое знакомство произошло именно с таким человеком — нищим попрошайкой. Меня это ничуть не смутило. Оглянувшись, я заметила, что это вообще никого не смущало. Многие подходили и бросали ему в консервную банку монеты, не отвлекая нас от содержательной беседы. Просто здоровались и уходили по своим делам.

— Вот, приехала, — я развела руками и хлопнула себя по бедрам, мол 'прошу любить и жаловать'.

— Юбочка короткая, ага, — продолжал осмотр местный старожил, но в его выцветших глазах я читала одобрение. Да уж, я успела заметить, что местная молодежь и женщины постарше предпочитают длинные платья и юбки, а еще больше дам в джинсах. Ну ничего, у меня всего навалом в гардеробе.

— Мне нравится, — я благодушно пожала плечами, ничего не имея против оценки старика.

— Дык и мне тожа нравится, — хохотнул он. — Ты к кому приехала-то, красава?

— Я не знаю. Просто приехала, — произнесла я тихо. Это была самая серьезная часть нашего разговора.

Идти мне было совершенно некуда, и начать поиски жилья я планировала с какой-нибудь местной доски объявлений, если таковую найду, или отправлюсь на остановку в конце площади, где маячил киоск 'Роспечать'. В местной газетенке наверняка есть объявления о сдаче жилья, если в Плишме вообще имеется типография.

— Дык жить тебе негде, что ли? — продемонстрировал проницательность старичок. Он неспешно достал из кармана видавшую виды курительную трубку, помял уже имевшийся в ней табак, и сунул в рот. Извлек спичечный коробок, побренчал им над своим ухом, чиркнул спичкой и долго раскуривал старую трубку.

Когда он вновь поднял на меня глаза, я кивнула и вздохнула.

— Дык помочь тебе, что ль? — предложил он.

И тут я растерялась. Я прямо так и представила, как он приведет меня в свое логово, где живут такие же, как он, убогие калеки, и буду я с ними там куковать. Научат меня своему ремеслу, и я плавно вольюсь в ряды Плишменских попрошаек. Это, что ли, моя судьба?

Но мужичок, слава богу, имел в виду совсем другое.

— Есть у меня товарищ школьный, — проговорил он вкрадчиво, затягиваясь и выпуская дым торжественно и важно, — так ему такая девушка, как ты, не помешает, — и он снова окинул меня задумчивым взглядом с ног до головы.

— Ну, если ваш товарищ не людоед и не сексуальный маньяк... — начала я, облегченно выдохнув, но меня перебили. Послышался каркающий смех.

— Девонька, он лет двадцать, как ест только каши и пьет кисели, а маньяком быть не может и того больше. Он ходит-то с трудом, вот какая штука.

— И ему нужна жиличка? Сколько, вы не знаете, это будет стоить?

— Да нисколько. Просто сварить ту самую кашку, да кисель, да полы протереть когда, вот и все, — пожал плечами старик.

— А вы уверены? Может, он в отличие от вас, считает иначе? — я попыталась заглянуть в глаза моему ангелу-спасителю. Он опять засмеялся.

— Что он считает, не знает никто, — поведал мне старичок. — Он не говорит лет десять как. Так что проблем у тебя не будет, девонька.

Что тут было думать? О чем рассуждать? Мне нужна квартира? Нужна. Да еще такая, за какую платить совсем не надо. И мысль о мышеловке с дармовым сыром даже не пришла мне в голову, потому что в этом городе не может быть коварных людей, просчитывающих ходы на два шага вперед и ловко расставляющих сети для легковерных приезжих девушек. Это было бы оскорблением для местных жителей и духа этого города. Нет, все прозрачно, просто и легко. Инвалиду нужна помощь, и в благодарность за это он пустит меня под свою крышу? О чем еще мечтать бездомной безработной с десятью тысячами в кармане? Да это просто предел мечтаний для нее!

— Я согласна, — сообщила я, будто меня позвали замуж.

Прежде чем ответить, мужичок напускал таинственных клубов дыма, и наконец, снизошел до ответа.

— Запиши адресок-то, — посоветовал он. Я поспешно полезла в сумку за записной книжкой. — Улица Горохова, семь. Квартира шесть. Семь-шесть, поняла?

— Уже записала, — сообщила я, вырывая клочок с заветным адресом и убирая книжку обратно в сумку. — Спасибо большое. Как мне вас отблагодарить?

— Так не надо. Помочь хорошим людям — завсегда радость для нас, ага, — инвалид важно качнул головой, словно склоняя ее в поклоне. Я не удержалась от улыбки.

— Спасибо, вы меня выручили.

— Так увидимся, чай, — улыбнулся старик. — Меня дядей Гришей зовут, тебя-то как, красава? — и он опять оглядел меня. Мне даже показалось, что глаза его как-то по-особенному сверкнули. Понравилась я ему что ли? От этой мысли я не удержалась, тихо хихикнула и тут же спохватилась. — Галка. Меня зовут Галка.

— Галка? Птица, значит? Хорошо, будем знакомы, что ли, залетная, — и, кивнув на прощанье, мужичок, так и попыхивая трубкой, потянулся к колодкам и погреб от меня куда-то за угол здания.

Тело стало легким, как в невесомости, а на душе потеплело, но желудок тут же напомнил о себе ворчанием, упрекая, что с утра я съела только пирожок с повидлом.

Я подняла глаза и окинула противоположный край площади внимательным взглядом, вчитываясь в перекошенные вывески с потерянными буквами, в попытке отыскать заветное слово 'Кафе', но в итоге согласилась и на киоск 'Федотики', хотя никогда их не жаловала.

Осторожно поднимаясь по железной лесенке на самый верх, с тяжелыми сумками на хрупких плечах, я уже подумывала о покупке чего-нибудь более основательного в магазине, когда дорогу мне пресекла шумная компания. Несколько девушек и парней чуть младше меня собирались спуститься, когда наткнулись на меня.

— Ого, такая худышка с такими баулами, — присвистнул один паренек с длинной челкой на глазах. Как он вообще меня разглядел-то, заросший, как болонка?

— Так чего стоишь, помоги, что ли, — подтолкнула его к решительным действиям блондинка с пышными формами, хохотливая и шумная.

Парень тут же спустился на одну ступеньку, протянул ко мне руки и, не спросясь, потянул за ремни обеих сумок. Я же, из врожденного чувства противоречия, ухватилась за них, препятствуя ему завладеть моим единственным имуществом. Он тянул на себя, я на себя, а все стояли и наблюдали.

— Хватай ее поперек талии, — наконец, придумал выход из затруднительной ситуации еще один парень, рыжий и веснушчатый.

— Мне не потянуть такую оглоблю, — сдался 'челка' и отошел в сторону, уступая дорогу советчику.

— Я сама поднимусь, — проговорила я, смущаясь пристального внимания к своей особе. — Просто посторонитесь и дайте пройти.

— Точно-точно, — оживилась блондинка, — а то стоят тут, людям не пройти — не проехать.

В глаза бросалось инфантильное спокойствие местных. Ни тебе скабрезных шуточек, ни сальных взглядов, ни скороспелых намеков. Все спокойно, просто и бесхитростно. Мне это понравилось.

Розовея под многочисленными взглядами, я быстро поднялась наверх. Рыжик подал мне руку на последней ступеньке, и под общие смешки я оказалась на одном уровне со всеми. Еще две девушки внимательно меня рассматривали. Одна задержала взгляд на моей юбочке, другая — на обуви. Видимо, здесь такие каблуки не в чести или большая редкость. Да и я сама, если придется по каким-то делам приехать на эту площадь, больше не нацеплю их. Ни за что.

— К кому приехала? — обратилась ко мне блондинка.

Да уж, приезжих тут определяют безошибочно. По выражению лица, я полагаю, по выделяющейся одежде, и, разумеется, по наличию тяжелых сумок.

Я развернула заветный листок с адресом.

— Да вот, на улицу Горохова, — сообщила я.

— О, так это тебе надо на пятый автобус. А к кому? — видно, общаться эта красавица любит, и я ей приглянулась. Или любопытство — ее врожденная черта.

— Еще не знаю, приеду — познакомлюсь.

— А, ну ладно, удачи, — и блондинка окинула меня на прощанье пристальным взглядом. — А ты надолго к нам?

Я вдруг почему-то пожала плечами.

— Как получится, — ответила, улыбнувшись. — Может, насовсем.

Девушка как-то сразу оживилась, заулыбалась.

— Меня зовут Лена, — сообщила она. — А это Лешка, — рукой на парня с длинной челкой, — это Пашка, — рыжик приветливо мне подмигнул, — и Катя с Маришкой. Ну, будем знакомы?

— Галка, — представилась я.

Похоже, все у меня здесь будет хорошо. Судя по тому, как первые жители города встретили меня, все здесь пропитано спокойствием и доброжелательностью, как и принято в глубинке, вдали от шумных магистралей и ярких огней больших городов. Мне нравилось здесь с каждой минутой больше и больше.

— Давайте, ребята, поможем Галке добраться до остановки, — предложила вдруг Лена, и парней дважды просить не пришлось.

Они взяли по сумке (я больше не препятствовала этому), и мы шумной гурьбой направились к спуску с высшей точки странной площади. Я рассудила, что стоит воспользоваться такой возможностью вместо сомнительной покупки слоеных пирожков. Наверняка, на улице Горохова имеется продуктовый магазин, и голодной спать мне лечь не придется.

ГЛАВА 18. Освоение

Ехать мне пришлось долго и далеко, почти на окраину городка. За это время я могла ознакомиться с красотами и местными достопримечательностями, от созерцания которых мой энтузиазм быстро поубавился.

То, что я увидела, лишило меня былой радости напрочь, учитывая излишнюю впечатлительность моей натуры. А впрочем, чего я хотела — из предстоличного города, стильного мегаполиса, сбежала в захудалую провинцию, в глушь, 'в леса'. За каким, спрашивается, фигом? За комфортом ли я погналась? Или за покоем?

Но ведь покой покою рознь. Кладбищенское спокойствие — отнюдь не то, что меня устроит. А то, что открылось мне, панорама Плишмы, пролетающая перед моим растерянным взором, навевала тоску и мысли именно о смерти.

Город тихо умирал. То ли от продолжительной болезни, то ли от естественной старости. Казалось, пройдет совсем немного времени, и язва его старости поглотит и такую радость, как мои новые молодые знакомые. Сейчас, когда я тряслась на ухабах разбитой дороги, постоянно стукаясь лбом о грязное стекло, мне казалось странным, что в этом городе вообще есть молодежь.

Частный сектор состоял сплошь из старых покосившихся домиков, облупленных и облезлых, как и большинство их жителей, проносившихся за окном. Заборы вызывали скорее смех своей хлипкостью и убогостью, нежели надежную защиту частной собственности.

Может, сейчас время такое было, что все дети сидели кто в саду, кто в школе, и на улицах попадались пожилые люди, но у меня возникло ощущение, что я попала в город стариков. Символичным казалось и то, что первым встретившим меня был старичок-инвалид, хотя, как раз он и выбивался из общей канвы — глаза у него были слишком молодые и озорные.

Удручающе выглядели и 'новостройки', трех— и пятиэтажные коробки на подобие наших 'хрущоб'. С заплатами 'теплых шуб', свидетельствующих о холодных зимах и плохом качестве работы ЖЭКа, они портили весь вид. Ржавые потеки на некогда белых плитах лоджий и балконов также царапали мой эстетический вкус. Голые пустые дворы, сломанные лавки, перевернутые урны.

Мне слышался детский плач, когда в поле зрения попадали весьма редкие изуродованные качели или детские горки. Сердце сжималось при виде разрушенных вандалами автобусных остановок и киосков.

Но контрольным выстрелом в голову оказалось одно особенное строение. Кафе 'Сказка'. Да, это походило на сказку, только страшную. Высокие арки окон когда-то были витражными, но почти в каждой из трех сейчас их заменяли обычные стекла, которых, видимо, на всю площадь не хватило, и один фрагмент окна был заделан проржавевшим металлическим листом. Ступени осыпались по краям, их отбитые осколки валялись рядом на земле. Задуманные как достойное украшение, металлические ограждения, некогда выглядевшие ажурным кружевом, были жестоко изогнуты чьей-то недюжинной силой, лишенной всякой фантазии и вкуса. И это их 'Сказка'? Какова же здесь реальность!

Настроение мое тускнело, как комнатная лампочка, в которую постепенно перестали подавать электричество. Автобус я покидала с таким чувством, будто иду на расстрел. Только сейчас пришло понимание, что меня ждет квартира инвалида. В каком же состоянии он находится и как выглядит его 'берлога', если он не поднимается уже несколько лет!

Мне казалось, что еще немного, и я буду готова отправиться домой вплавь. На мое счастье я не умела плавать и обладала известной долей упрямства, которое мать называла упертостью.

Растерянно оглядываясь в поисках нужного направления, я припомнила, что язык, как известно, доведет до Киева, но в места боевых действий я не собиралась, и поспешила в сторону, указанную пожилой женщиной. Наконец, на одном из домов я прочла название улицы: Горохова. Осталось найти строение номер семь.

Нужный мне дом оказался частью маленького тихого дворика, окруженного тремя одинаковыми двухэтажками. Милипусенькие, двухподъездные, они обступали небольшой пятачок земли с огромными клумбами, обнесенными невысоким кустарником и разделенными пополам небольшой дорожкой с двумя скамейками друг напротив друга. На скамейках восседали почтенные дамы и неспешно вели светскую беседу. Кто во что оделся с утра, кто вчера пьяным заявился домой, с кем связалась Машка из пятой квартиры, и у кого Тамерлан на этот раз спер мясо из-под носа, забравшись в открытую форточку.

Мои сумки норовили согнуть меня пополам, но, с гордо поднятой головой и отчаянно прямой спиной я шагнула вперед и приблизилась к местным кумушкам.

— Здравствуйте, — бодро вклинилась я в важный разговор. — Это же седьмой дом? — указала я на домик позади себя. — Мне нужна шестая квартира.

Все головы повернулись в мою сторону, и дамы принялись меня разглядывать. В халатах или цветастых юбках, с прическами прошлого века, они выглядели странно, но это на мой взгляд. На их же — это именно я не вписывалась в их узкий органичный мирок. Я видела это по выражению лиц.

— А ты к кому? — обратилась ко мне дородная женщина с волосами, выкрашенными хной. На ее многострадальной шее, опускаясь на морщинистую грудь, краснели пластмассовые бусы крупного гороха. 'Эм энд эмс', даже крупнее. Такие же серьги свисали из ушей и подрагивали всякий раз, как она шевелила головой.

— Меня прислал дядя Гриша в дом номер семь в квартиру номер шесть, — и в доказательство своих слов я потрясла листочком с адресом перед ее лицом.

Я справедливо полагала, что, представившись и объяснив, откуда тут взялась, я быстрее вольюсь в их коллектив. Так я не задену ничьей гордости и самолюбия, нежели пройду мимо, проявив неуважение к местным сторожилам. Мой расчет оказался верным.