Лидия

— Что ж, — сказал он, — как я понимаю, все уже здесь. Отлично! Да вы садитесь, садитесь, я активирую терминалы чуть позже.

Мы продолжали стоять. Тихонов прошёлся между рядами и встал у двери. Из-за невысокого роста и худосочного телосложения издали его нередко принимали за студента.

— Ну что ж, — сказал Тихонов и продолжил своё хождение по аудитории — на сей раз обратно к окну, — можете и постоять. Я понимаю, это ваш первый зачёт по нейросети, но, уверяю вас, тут нет ничего сложного. Правда, хочу заранее вас предупредить, что задание в учебном центре решили всё-таки поменять...

Послышался чей-то недовольный возглас, я закрутил головой и встретился взглядом с Лидой, которая напряжённо смотрела в затенённое окно. Увидев меня, она попыталась улыбнуться, однако уголки её губ лишь едва заметно вздрогнули.

Я впервые видел её такой взволнованной.

— Уверяю вас, — продолжал Тихонов, — что это ничего не меняет. Ваше новое задание — световой туннель, мы его тоже подробно разбирали, и в нём нет абсолютно ничего сложного.

Тихонов стоял у окна, и из-за густых теней на стёклах его лицо казалось совершенно чёрным.

— На всякий случай я напомню основной принцип. Ваша цель — пройти до выхода по световому туннелю. Есть два туннеля — зелёный и красный, которые находятся в разных плоскостях. На вашем пути не будет никаких развилок и дверей, ничего такого, но в определённые моменты движение по одному из световых туннелей будет становиться невозможным, вы просто... почувствуете это. В таких случаях вам необходимо будет переместиться в другую плоскость, в другой световой туннель, и продолжить движение. Всё очень просто.

— А почему решили поменять задание? — спросила Лида.

Я обернулся, но она сделала вид, что не замечает меня, продолжая, нахмурившись, смотреть на Тихонова.

— Учебная часть, — сказал Тихонов. — Но на самом деле это задание также часто использовалось на первых лабораторных, завалить его, — Тихонов хихикнул, — практически нереально. Я вообще не помню... ну, скажем так, вспоминаю с трудом... случаи, когда кто-нибудь не проходил это задание... Итак...

Тихонов, наконец, вышел из тени и остановился рядом со мной, оглядывая собравшихся в аудитории студентов.

— Есть ещё вопросы?

Вопросов не было.

— Что ж, — сказал Тихонов, — тогда подключаемся. Я начну с первого ряда.

Лида была второй.

Я сел в кресло и обернулся. Тихонов склонился над её терминалом. Щелкнули тугие тумблеры. Я заметил, как Лида поёжилась и повела плечами, словно в комнате поднялся резкий сквозняк. Тихонов несколько секунд сосредоточенно изучал терминал, проверяя что-то, а потом взглянул на Лиду и предложил ей сесть. Лида пригладила собранные на затылке волосы и опустилась в кресло.

— Расслабьтесь, — сказал Тихонов. — Всего несколько секунд...

И в этот момент Лида посмотрела на меня — испуганным отчаянным взглядом, моля о помощи. Её руки напряглись, а пальцы вцепились в подлокотники, как будто немая машина пустила электрические разряды во все её нервные окончания.

Я вздрогнул и чуть не вскочил на ноги.

Неожиданно Лида расслабилась, кисти её разжались и безвольно свесились с подлокотников, а открытые глаза — её пронзительные зелёные глаза, которые она так часто прятала от меня, отворачиваясь или склоняя голову — остекленели и уставились в одну точку.

— Вот и чудненько, — сказал Тихонов. — А страху-то было.

Я почувствовал ледяной озноб.

— Следующий, — сказал Тихонов и подошёл к последнему в первом ряду терминалу.

Я продолжал сидеть, повернувшись, и смотрел на Лиду, оцепеневшую в кресле. Её лицо ничего не выражало, взгляд был пустым и мёртвым, а рот слегка приоткрылся, как если бы в то самое последнее мгновение — перед тем, как пустота поглотила её — она пыталась что-то сказать мне, но не успела, и слова эти теперь навсегда застыли у неё на губах.

Я даже не заметил, как ко мне подошёл Тихонов.

— Не желаете присоединиться? — спросил он.

— Что? — не понял я.

— Ваша очередь, — сказал Тихонов.

Я откинулся на спинку кресла.

— Просто расслабьтесь, — повторил уже в пятый раз Тихонов и щёлкнул тумблером на терминале...

70

Свет.

Это невыносимое сияние сводило меня с ума. Я застонал и закрыл лицо руками. Мне хотелось только одного — спрятаться, спастись от безудержного света. Но спасения не было. Больше уже ничего не существовало.

Я лежал на холодном металлическом полу рядом с кроватью.

Из стен исходило ровное свечение. Перед обожжёнными глазами плыли цветные круги. Я почти ничего не видел. Мои тюремщики решили лишить меня зрения.

— Прекратите! — крикнул я. — Я так больше не могу! Выключите! Выключите свет!

Откуда-то издалека, из самых стен, послышался нарастающий рокот. Этот непонятный шум становился пронзительнее и выше с каждой секундой, пока не рассыпался в треске электрических помех. Можно было подумать, что кто-то пытается включить неисправную громкую связь.

— Свет! — заорал я.

У потолка раздался звон, на секунду я даже услышал чей-то искажённый модулятором голос, но не смог разобрать ни слова.

Я хотел встать, но смог лишь с трудом приподнялся на дрожащих руках. Сил больше не оставалось, руки мои безвольно согнулись, и я упал, уткнувшись лицом в металлический пол.

— Свет... — прошептал я, хотя понимал, что меня никто не слышит.

Я попытался представить себе темноту — глубокую холодную тьму, в которой нет ни единого источника света, идеальную чёрную тень, накрывающую меня с головой, поглощающую всего, без остатка, — но, даже зажмурив глаза, я не видел ничего, кроме опустошающего белого сияния.

Свет пожирал меня, я таял в этой ослепительной бездне.

Я не чувствовал ни рук, ни ног, и даже калёный холод металлического пола уже не обжигал моё неподвижное тело. В последней беспомощной попытке хоть как-то сопротивляться этой уничтожающей меня силе я приподнял голову и — провалился в пустоту.

69

Я ослеп.

Это было первой, вспыхнувшей, как умирающий зрительный нерв, мыслью, но я не почувствовал ни страха, ни разочарования, ни боли — лишь странное холодное облегчение, спокойствие, пустоту. За все дни моего заточения зрение стало лишь источником безумной бессмысленной боли, и даже когда глазам моим позволяли отдохнуть, я не мог доверять тому, что вижу.

Но мир вокруг меня вовсе не был бесцветен и пуст.

Я чувствовал плотную вискозную плёнку, на которой лежал — кто-то, наверное, перенёс меня на кровать, пока я был без сознания, — я слышал мерное шипение воздуховода, сдавленный электрический гул, доносившийся в мою камеру через гигантские воздушные шахты — шум генераторов кислорода, двигателей или энергетических установок, — а ещё я слышал чьи-то приглушённые, едва отличимые от дыхания голоса.

В моей камере кто-то был.

Я попробовал приподняться на кровати, но каждое движение причиняло мне боль. Виски сжимал раскалённый стальной обруч.

Я прислушался к голосам.

Я действительно был не один. Ко мне, или за мной, пришли. Мужчина и женщина.

Мужчина явно с трудом заставлял себя говорить вполголоса, а иногда и вовсе забывал про шёпот, и открытые окончания отдельных слов отдавали металлическим командным басом. Женский голос, наверное, принадлежал Таис, и звучал неуверенно и слабо, почти сливался с темнотой.

— Сколько можно уже? — сказал мужчина, и последнее слово, резкое, жалящее 'уже' прозвучало так отчётливо и звонко, словно он нарочно хотел меня разбудить. — У нас должно быть хоть какое-то... движение. У него уже, — опять это 'уже', — критическое состояние.

— И что ты предлагаешь? — послышался женский голос.

Да, это точно была Таис. Или Лида?

— Надо попробовать что-то другое, — сказал мужчина. — У нас просто нет больше времени.

Командное 'нет' прозвучало так громко, что Таис раздражённо шикнула и наверняка приложила палец к губам.

— Всё-таки я против, — прошептала она. — Я думаю, сейчас как раз наблюдается положительная...

Мужчина издал раздражённый грудной рык.

— Против ты или нет, — он снова произнёс 'нет' в полный голос, — но у нас нет, — ещё одно громкое 'нет', — других вариантов. Какая к чёрту положительная динамика? Ты сама-то посмотри, что происходит.

На несколько секунд голоса исчезли, уступив тишине.

— Ну, а другие... — неуверенно начала Таис. — Например, та... из Д2. Если просто сравнить...

— Да что сравнивать? — жёстко перебил её мужской голос. — Там всё куда хуже. Её вообще скоро переведут, скорее всего...

— Когда?

На сей раз уже Таис забыла о том, что нужно говорить вполголоса.

— Какое это сейчас имеет значение? — устало ответил мужчина. — Я вообще не понимаю, о чём мы спорим. Ты предлагаешь ничего не делать, что ли?

Теперь он говорил тише; можно было подумать, что он и правда устал от этого разговора.

— Ты, кажется, хотела сделать ему ещё один укол?

— Погоди, — прошептала Таис. — Нужно подождать ещё несколько минут. Нельзя вот так... подряд.

— Как ты с ним возишься... — сказал мужчина. — Делай сейчас, — снова неумолимое 'сейчас'. — Нам пора. Сколько времени уже?

Таис что-то ответила, однако голос её потонул в монотонном шуме внезапно заработавшей вентиляции.

Я лежал на полиэтиленовой плёнке, замерев в неестественной позе — одна нога согнута в колене, другая свисает на пол, а руки скрещены на груди, как у покойника. Слышалось едкое шипение воздуха из вентиляционной решётки и мягкие осторожные шаги — такие медлительные, как будто Таис нарочно тянула время и постоянно оглядывалась назад.

Шум, доносившийся из вентиляции, затих. Откуда-то свысока потянуло хлором.

Шаги прекратились — Таис остановилась у моей кровати.

Я слышал её дыхание.

Я представил, как Таис сжимает в руках длинный шприц с хромированными кольцами для пальцев и медленно склоняется надо мной, заносит острую иглу.

Мне вдруг надоело притворяться спящим.

Я мог бы быстро повернуться, перехватить её за руку и отобрать шприц. Это ничего бы мне не дало — мужчина с командным голосом наверняка пристально следил за нами, да и я никогда не смог бы сбежать с имплантатом в правой руке, благодаря которому меня могли отключить, как зависший терминал, нажав кнопку на пульте. У меня не было плана. Однако просто лежать и притворяться я уже не мог.

Я резко дёрнулся вправо — туда, где, как я представлял, стояла Таис со шприцом, — открыл глаза и тут же замер от удивления.

Я не ослеп.

В камере было светло, однако белое свечение больше не выжигало глаза, а мягко струилось по ровным и пустым стенам. И передо мной стояла Лида. Лицо её показалось мне озабоченным и уставшим, но в то же время она улыбалась — едва заметно, уголками губ. Она была так красива! Длинные чёрные волосы рассыпались у неё по плечам, а на лоб упала непокорная чёлка.

Лида виновато убрала её рукой, а потом наклонилась ко мне.

Она хотела что-то сказать — совсем тихо, шёпотом, чтобы тот мужчина в дальнем конце комнаты не услышал.

Я посмотрел в её зелёные глаза, в которых горели электрические искорки и улыбнулся в ответ. Лида затаила дыхание, губы её приоткрылись, и она...

68

Поначалу я почувствовал лишь боль — резкий глубокий укол, как будто кто-то вонзил длинную иглу прямо в мой правый висок. Вспухшая венка под глазом рефлекторно задёргалась, я застонал — черепная коробка раскалывалась от боли — и открыл глаза.

Первое, что я увидел, — это ровный слепой потолок без каких-либо осветительных приборов. Потом затянутое электронными шторами окно. Потом пугающий триптих развёрнутого ко мне терминала, несколько кнопок на котором мигали красным — как индикаторы на медицинской машине, поддерживающей неестественную жизнь.

Постепенно окружающие меня предметы стали обретать привычную чёткость. Прямые углы стен. Ровная заострённая поверхность стола. Пересечения прямых и ломаные грани. Боль затихла, хотя я всё ещё чувствовал покалывание в висках и боялся, что тот ужасный приступ скоро повторится вновь.

Я вздохнул.

Дыхание не вызывало у меня ни малейших затруднений, и это почему-то обрадовало меня даже больше, чем вновь обретённый, восставший из пустоты окружающий мир — со всеми его цветами, формами, запахами и звуками.

Прошло ещё несколько секунд, прежде чем я понял, что со мной говорят:

— Вы меня слышите? — раздался чей-то голос. — Всё в порядке? Постарайтесь пока не двигаться.

Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на говорящего, однако даже малейшее движение отзывалось болью во всём теле.

— Где я? — прохрипел я и тут же испугался, не узнав собственный голос. — Что произошло?

— Это... онемение, — послышалось у меня из-за спины. — Такое бывает. Скоро всё пройдёт.

Кто-то положил мне на плечо руку. Я всё ещё сидел в жёстком кресле с высоким подголовником. Нейроинтерфейс. Сеанс, наконец, завершился. Я вышел сам или же меня вывели принудительно?

— Что произошло? — повторил я.

— Всё в порядке.

Говорящий постепенно проявлялся передо мной — сначала его рука, которой он провёл по моему правому плечу и положил на кисть, как бы приветствуя старого знакомого, не имеющего сил даже подняться на ноги, потом мятый свисающий пиджак на пару размеров больше, чем нужно, потом седая голова с плохо пробритой щетиной на щеках и подбородке.

Тихонов посмотрел на меня, как отец — на своего больного сына.

— Просто тяжёлый выход, — сказал он. — Так бывает... даже с опытными операторами. Но вы всё сделали сами, завершили задание. — Тихонов улыбнулся. — Думаю, этого хватит для зачёта.

Движения уже не причиняли мне такую резкую боль; я обернулся. Все места у терминалов оказались пусты, однако у дверей стоял незнакомый мне мужчина в тесном наглухо застёгнутом костюме, похожем на дежурную форму, которую заставляли надевать на практических занятиях по химии.

— Я... последний? — спросил я.

— Да, — сказал Тихонов. — Но всё хорошо, просто... Уже через пару минут вы придёте в себя.

Тихонов снова положил руку мне на плечо, человек в форме лаборанта как-то нетерпеливо подался вперёд, распознав в движениях преподавателя тайный, лишь одному ему понятный знак, но Тихонов внезапно остановил его движением ладони.

— Кто это? — спросил я.

— Из медицинского пункта, — нехотя ответил Тихонов. — Распорядки, знаете ли... Но вы посидите пока, расслабьтесь. Сейчас главное не торопиться. А потом вас осмотрят. Формальная процедура, ничего более... Но так уж полагается.

— Хорошо.

Вставать мне действительно не хотелось.

— Но почему так получилось? — спросил я. — Всё было обычно... поначалу. Но в конце... Я даже не помню точно, что произошло.

Тихонов молчал и с медитативным видом нажимал кнопки с буквами на терминале.

— Я точно прошёл? — спросил я. — Конец как-то смазан.

— Прошли, — подтвердил Тихонов. — Как я уже сказал вам... такое бывает. Не у всех и не всегда, но бывает. Это ни о чём не говорит, вы не волнуйтесь. Никого ещё не исключали из-за единичного случая тяжёлого выхода. И даже не заставляли идти на пересдачу.