Марсианин. Книга первая

Утром начали готовиться к восхождению. На месте ночевки оставались шатер с припасами и гомакоты, которых должен был охранять небольшой отряд бессмертных во главе с десятником-человеком. Можно было отправляться, но прежде чем распорядиться о начале движения, Ооста оглядел пустыню. Резкие складки легли у губ: вдалеке маячила группа всадников. Она явно направлялись в их сторону. Ну, вот и дождались.

-Поезжай им навстречу Коут-я. Купи мир, если они хотят войны, чего бы он ни стоил. Хотя бы на день.

Коут-я вскочил в высокое седло и развернул гомакота. Он был прекрасным наездником, пожалуй, лучшим на восточном побережье. От воинов, растянувшихся в линию, отделился всадник и стремительно помчался в их сторону. Если судить по цвету одежды и манере держаться в седле — это был не вестовой, а властительный гранд. Молодой, стремительный, дерзкий. Мгновенье и всадников стало двое. Второй, словно брат-близнец, повторял первого. Стремительно обогнав гранда, он промчался вперед, и друг исчез, и тот час же еще двое отделились от скачущего и понеслись с ним бок о бок. Потом их стало пятеро, семеро, после чего Ооста перестал считать. На смену исчезающим появлялись новые и общее число их не уменьшалось. Уже трудно было различить, кто из них был самим грандом, а кто фантомами.

Фантомы были хороши: плотные, выпуклые, яркие. Четко видны были детали снаряжения и оружия, и даже будто бы песок летел из-под их копыт, и жили они достаточно долго — десять-двадцать шагов. Да это был выдающийся воин. Но из него бы вышел и очень хороший мастер. Впрочем, не каждый, подобно Ооста, способен променять родовые привилегии на бесправие ремесленника, праздную аристократическую жизнь на ежедневный напряженный труд.

Ооста прищурил глаза и, выпятив губы, коротко и нежно стал дуть, словно сдувал с камня, тронутого резцом, мелкую крошку. Он всегда так делал, когда начинал работать. В этом не было необходимости. Просто привычка. И вот рядом с Коутом появился еще один Коут, причем он не замер, копируя позу оригинала, а вел себя, как положено всаднику. Затем еще несколько фантомов отделились от Коут-я, но, в отличие от фантомов незнакомца, не распадались и скакали сплоченным отрядом, в котором ясно чувствовалась согласованность. Незнакомый гранд натянул поводья и пустил своего гомакота шагом. Его свита растаяла. и он остался один среди песков. Коут-я поднял руку и его близнецы замедлили шаг своих гомакотов, а потом и вовсе их остановили. Держать такую большую группу на таком расстоянии было нелегко, но Ооста вдохновляло тщеславие: такого больше не умел никто. Если понадобиться, он мог бы и руководить отрядом. Но, юный гранд, кажется, не был настроен враждебно. Всадники съехались. Незнакомец был "ю", потому Коут-я спешился и приветствовал его, как положено младшему по стати. Некоторое время они беседовали, затем Коут влез в седло, и они поехали к лагерю. Ооста ожидал другого: он полагал, что, если не будет драки, то они отправятся в замок. Но что могло привлечь достойного гранда в лагере, где остались лишь слуги и простолюдины?

Теперь перед ним стояла проблема выбора, которая задевала его самолюбие. При свете дня он должен был вести себя, как подобает простолюдину, то есть поклониться гранду, обнажив голову.

Но это было невозможно. Что ж, силой его к этому никто не принудит: у него достаточно воинов. Хотя настроить против себя все благородное сословие, более всего чтущее традиции старины, был бы неблагоразумно.

Глава четвертая

Однако произошло непредвиденное: не доезжая до Ооста 15 шагов — расстояния, предусмотренного для приветствия — гранд спешился и, сплетя пальцы, поднял над головой руки, приветствуя его первым, как и следует вести себя по отношению к равному по стати, но превосходящему возрастом. Ооста ответил с достоинством, ничем не выдавая своего удивления. Однако в сердце закралась тревога. Что бы это значило?

-Достойный Ооста-ю, я гранд-ю Даруэт Кариак Лари рад принимать вас в моих владениях и сожалею, что не был осведомлен о вашем приезде заблаговременно, по причине чего не смог оказать подобающую вашему достоинству и заслугам встречу.

Предгорья стали частными владениями? — удивился Ооста, ответив на приветствие установленным ритуалом образом.

-Я взял их под свою опеку,— с вызовом пояснил Даруэт-ю, — ибо у всякой вещи должен быть хозяин.

Они сидели втроем на ковре, расстеленном слугами на песке, — Коут-я несколько в стороне — и ели по-походному, беря еду прямо руками. Даруэт-ю не кичился, помногу откусывал и с аппетитом жевал. Ооста не спеша присматривался к нему и пытался понять, что кроется за этой встречей. То, что молодой гранд спесив и горд, видно было даже по его вызывающе роскошному одеянию. Вычурная прическа, напомаженная синей благоухающей мастикой, уже сама по себе выражала желание выделиться, обратить на себя излишнее внимание и на этой почве завязать ссору. Все это не вязалось его почтительность по отношению к "ночному" аристократу. Конвой гостя, в ответ на призыв искусно выделанного рога, спешился поодаль, демонстративно разоружился, составив копья в пирамиды. При этом воины расположились не рядом с оружием, а на таком расстоянии, которое наглядно демонстрировало, что они не собираются напасть внезапно. И это еще более вызывало недоумение. Если не грабеж, то какой интерес мог руководить этим молодцом? Кажется, сегодня поход отменяется. Нежданный визит смешал планы.

-О достойный Ооста-ю,— говорил меж тем Даруэт,— вы, несомненно, озадачены тем, что неизвестный вам гранд, пусть и равный по происхождению, но принадлежащий к более позднему колену, столь бесцеремонно вторгся в ваши дела? Должен сказать, что нарушить планы, ради которых вы пересекли страну, оторвавшись от дел, прославивших вас среди всех кланов и среди простых жителей пустыни, у меня были серьезные основания. Я молю Ушедших, чтобы эти основания показались вам убедительными настолько, чтобы вы великодушно простили мою дерзость.

Ооста молчал. Похоже было, что гранд напрашивается к нему в ученики. Это объясняет его выходку с фантомами. Но нет. Такой не сможет отказаться от грандства даже на минуту, не то чтобы на целый день. Скорей всего он мечтает получить от него женскую куклу. Действительно, их поколению досталось мало женщин. Гаремы у грандов теперь очень немногочисленны.

-Что руководит мною? Прежде всего, чувство попранной справедливости. Вы — величайший гранд и гордость аристократии лишены родовых привилегий. И только потому, что выжившие из ума старцы посчитали себя блюстителями старинных традиций. Их не заботит то, что народ, врученный им Ушедшими, вымирает, что целое поколения мужчин не знают женской ласки. И вот человек, который возвращает молодежи радость обладания женщиной, не возносится как благодетель народа, а унижается несправедливым решением. Что ж это и понятно, сами они уже не нуждаются в том, что дает людям ваше искусство.

Да, видно по всему, он желает получить куклу. Интересно, что он предложит взамен?

-Достопочтимый ю, ни для кого не секрет,— продолжил, отхлебнув пьянящего напитка, Даруэт, — что каждые сто дней вы совершаете нелегкое путешествие в занебесные края. Никто не знает их цели, но всем известно, что с собой вы везете свои творения и, проведя с ними в занебесных краях несколько дней, спускаетесь вниз, чтобы возвратиться в родовой замок. Еще будучи мальчиком, я научился отсчитывать по вашим приездам большие отрезки времени. Наверняка так же поступают все гранды, живущие вдоль кортунской дороги. Все они знают, что вы везете с собой ваши творения и догадываются, что в путь вас вынуждает пуститься необходимость, связанная с вашим чудодейственным ремеслом. Для того, чтобы обезопасить самый трудный участок вашего пути — предгорье, где караван больше всего подвержен опасности нападения, я захватил его, изгнав бродяг и разный сброд, взявший обыкновение селиться в прибрежных пещерах и нападать на путников. Я готов предоставлять вам отныне приют и охрану, чтобы вы могли заниматься своим делом, не отвлекаясь на разного рода разбойников — и благородных, и безродных. Если вам будет, угодно, то мы не станем придавать наше соглашение гласности, но слух о нашей дружбе заставит задуматься тех, кто приглядывается к вашим караванам. Поверьте, достопочтимый ю, такие есть.

Что такие есть, Ооста знал. И только конвой, состоящий из лучших в стране бессмертных, в отличие от живых воинов, не знающих промаха, сдерживал пока злоумышленников. Но ведь можно и не сражаться с бессмертными, можно, используя хитрость, убить людей и таким образом завладеть воинами и женщинами. Слово, за хорошую мзду или под страхом пыток может сказать и другой мастер. Что ж, в этом союзе есть смысл. Имя Даруэта-ю Кариака Лари произносится в пустыне с уважением. О нем говорят как о прекрасном воине, жестоком, но честном. Сколько же он потребует за него? Впрочем, любые условия выгодны. Даже если отдать надо будет все. За восстановление грандства и безопасность творчества не жалко никого, кроме Лиудау. Итак?

-Вы, достопочтимый ю, вправе задать вопрос, — продолжал меж тем молодой гранд, — каким же интересом руководствуюсь я, Даруэт-ю? Я мог бы ответить, что мой интерес — это интерес моего народа, а мог бы, сказать, что мной руководит личный интерес. И тот и другой ответ будут честными. Да, я хочу спасти от вымирания мой народ, влив в него струю свежей крови, и в награду за это получить право завершать свой титул не маленьким "ю", а большим. Разве спаситель нации не заслуживает королевского достоинства?

-Чем могу я помочь тебе, достопочтимый ю, в этом? Если ты думаешь, что я в состоянии создать куклу, способную к деторождению, то должен разочаровать тебя: это невозможно.

В глазах Даруэт-ю сверкнул гнев, и Ооста от этого взгляда стало не по себе. Однако он не подал виду, что встревожился, и в ответ лишь удивленно приподнял бровь. Впрочем, собеседник его тот час же взял себя в руки и, опустив веки, чтобы дать гневу перегореть в глубине души, проговорил спокойно.

-Достопочтимый ю, я достаточно осведомлен о возможностях вашего чудесного ремесла и знаю пределы его возможностей. Я говорю о другом. Эта прекрасная девушка, которую вы привезли на этот раз с собой, — он кивнул в сторону завешанной тканями повозки, в которой сидела Лиудау,— не очень похожа на жительницу пустыни. У нее слишком светлая кожа, необычного света глаза, она высока и округла в формах... Но, несмотря на это, прекрасна. Скажите, достопочтимый ю, она ведь не выдумана вами? Рассказывают, что когда-то в вашем замке жила женщина, не принадлежащая ни к одному роду пустыни — светлая и крупная... А потом исчезла. И будто бы в те же самые дни вы совершали два путешествия в предгорья.

-Благородный ю, ваши вопросы ставят меня в трудное положение. Не отвечать — означает нанести оскорбление вам, отвечать — уронить свое достоинство.

-Достопочтимый ю, — пылко воскликнул молодой гранд, и эта пылкость тронула Ооста до глубины души, — тайны каждого гранда святы и неприкосновенны, но сейчас мы говорим о судьбе нашего народа, обреченного умереть. В древних книгах рассказывается о многочисленности заселенных миров. Но нигде не указывается путей к ним. А, может быть, в моей библиотеке не все книги? Может быть, есть книга, которая указывает путь к другим мирам... За такую книгу я бы отдал не только всю библиотеку, я бы отдал все! Кроме достоинства. За книгу или хотя бы ее пересказ.

Ооста долго молчал, потом поднял глаза, оглядывая близкий горизонт. Солнце достигло уже зенита, мягко освещая и сглаживая очертания горного кряжа, на который опиралось небо. Оно здесь спускалось очень низко — на высоту двух десятков человеческих ростов.

Ему не хотелось попадать в зависимость от кого-то, но разговор такой должен был когда-то состояться. Он может сейчас ответить "нет", и тогда ему будет отрезан путь к верхним озерам и он потеряет возможность заниматься тем, ради чего живет. Его не убьют, это слишком трудно, но здесь ему больше не бывать. И не только потому, что въезд в предгорье будет закрыт — не зря юный гранд, нарушая древний закон, прибрал к рукам эти, в общем-то, никчемные скалы. Это бы еще ничего. Все гранды, селящиеся вдоль дороги — и те, что являются вассалами Даруэта, и те, которые просто получат негласное разрешение на разбой по отношению к Ооста — сделают путь к предгорьям непреодолимым. А выигрыш... Возможно, его и не будет, но разве речь идет о выгоде? Ооста посмотрел на солнце. А кто сказал, что восхождение обязательно начинать на рассвете?

-Что ж, достопочтимый ю,— проговорил он бесцветным голосом,— наш разговор помог мне решить многие еще вчера, казалось бы, неразрешимые вопросы. Я рад нашему союзу, и сам бы искал его, если бы знал вас так же хорошо, как вы знаете меня. В моей библиотеке нет той книги, которую вы хотели бы прочесть, но это не должно расстроить вас, ибо я обладаю знаниями, которые могли бы в ней содержаться. В той стране, куда я собираюсь, я не видел поселений. Я не встречал там ни мужчин, ни женщин. Кроме одного мужчины, который пытался противостоять нам, и его убили мои бессмертные. Это было недавно. И теперь я опасаюсь, что у озер нас может поджидать засада. Женщин же, кроме той светлокожей красавицы, о которой вы упомянули, я не встречал вообще.

— Вы умеете проникать в небесный мир. И если вы не встретили там людей, это означает только то, что вы не искали их. Небесные женщины, если судить по вашей пленнице, прекрасны. Но даже если бы они не были таковыми... Что нам остается? В пустыне больше некому рожать.

— Я охотно покажу дорогу. Но только... А если племена, населяющие небо, могущественны и многочисленны? Если они не захотят поделиться женщинами?

-Достопочтимый ю, разве нашему народу не все равно от чего умереть? Не лучше ли пасть от копья более сильного противника?

Ооста встал на ноги и тотчас, опередив его в конце движения, легко и ловко поднялся Даруэт. Его взгляд пылал отвагой и решимостью. И Ооста вдруг пожалел, что у него нет сына. Такого. Его сыновья, больше унаследовавшие от сословия, чем от него, отрешились по сословным соображениям.

-Что ж, Даруэт... — он сказал это машинально, забывшись. И в отчаянье закрыл глаза, потому что такое обращение для гранда было оскорблением, ибо так обращаться допустимо было лишь к низшим и близким по крови. Даже Коут-я не мог он назвать просто по имени на людях — только сыновей или братьев. Молчание, подобное готовому сорваться со скалы камню, нависло над ними. Такая оговорка не могла остаться проигнорированной. Ее нельзя было не заметить, сделать вид, что ее не было. Такое не прощается обычаем... Ооста почувствовал, как кровь прилила к лицу. Пожалуй, копье и верхом. Метать дротики — нет, это уже не для него. А может, дать отмашку воинам. Что расслабившаяся свита Даруэта, против его бессмертных? Прикопать и в замок. Приступ? Стены выдержат. И он уже, вероломный, собрался поднять руку... Чтобы потом до самой смерти казниться бессонными ночами по поводу своего бесчестия. Но Даруэт-ю опередил его.

Глава пятая

То, что вы сейчас сказали,— произнес Даруэт тихим голосом, таким тихим, что Ооста напряг слух и затаил дыхание,— может иметь только одно объяснение. И для меня оно совершенно понятно: вы в силу своего благородства и в знак полного доверия предлагаете совершить обряд усыновления. Сознаюсь, я бы счел высочайшей честью для себя быть возведенным в достоинство вашего сына. Но существуют обстоятельства, препятствующие этому. Мой отец жив, а слухи о его смерти распространяют или мои недоброжелатели, или же люди невежественные, питающиеся слухами и пробавляющиеся домыслами. Я думаю, хорошо, что мы объяснились по этому вопросу, потому что, чем меньше между друзьями и союзниками недомолвок, тем крепче их единство.