Марсианин. Книга первая

ПРОЛОГ

Москва. Большой светлый кабинет. В нем двое. Один из них — в штатском — сидит за столом и просматривает бумаги. Второй — в погонах полковника — рядом со столом в позе готовности давать пояснения. На столе папка из красного пластика. Цвет и бумажное содержимое — сами по себе уже показатели важности содержащегося в ней материала. Бумага значительно тщательней хранит тайны, чем электронные носители. В верхнем правом углу листочка, который держит в руке сидящий за столом, пометка: "Шифрограмма. Марс — Земля. ГРУВС. Секретно'. По центру крупно: 'Материалы расследования гибели сотрудника внешнекосмического сектора пятого отдела Управления Разведки ВС старшего лейтенанта Кулькова А.П."

Чуть ниже: "Из показаний маляра-художника поселка Нижний Марс Гущина В.А." Далее: "26 марта около 12.00 мы вместе с геологом Кульковым А.П. вышли в Зону наката. Он сказал, что ему нужно сделать забор проб в озерах. Когда мы пришли к озерам, Кульков ушел набирать пробы и осматривать берег, а я начал делать этюды для будущей картины. Кульков долго не возвращался, я забеспокоился и пошел его искать. Увидел его не сразу, потому что он ушел за валуны, и с берега его не было видно. Когда я нашел его, Кульков лежал на левом боку, его спецкостюм был пробит на уровне груди. Маска повреждена не была. Я перебинтовал рану поверх комбинезона, так как в зоне наката снять защитный костюм с неадаптированного человека означает нанести ему непоправимый вред. После этого я отнес Кулькова к контрольному армейскому пункту, расположенному примерно в трехстах метрах. Старший патруля связался с дежурным по части, но прибывший врач, осмотрев Кулькова, сказал, что он уже мертв. Возле озер я никого не видел, в совершении нападения никого не подозреваю". Число, подпись.

Эти показания были сняты в день происшествия. А вот еще одни, которые Гущин дал 28 марта.

"Я, Гущин В.А., сегодня в 9.00 вместе с начальником штаба в/ч 77652 майором Вахтюченко А.Ф., помощником дежурного по в/ч77652 прапорщиком Кубенком С.Л., участковым уполномоченным поселкового отдела внутренних дел капитаном Треядкиным В.П. вышел в район происшествия для того, чтобы показать место гибели Кулькова А.П. Издали мне показалось, что на месте гибели Кулькова кто-то лежит. Сначала я подумал, что это обман зрения, но, подойдя ближе, увидел, что там действительно находится человек. Он лежал в той же позе, что и Кульков два дня назад, но был мёртв. Когда я заглянул в лицо сквозь защитную маску, то увидел, что человек очень похож на Кулькова А.П."

Из записи в журнале дежурного по части. "Тела погибшего Кулькова А.П. и похожего на него человека помещены в отдельный холодильник морга санчасти поселка Нижний Марс. Холодильник опечатан печатью в/ч 77652."

Из медицинского заключения: "В ходе внешнего осмотра, проводившегося на территории в/ч 77652 установлена высокая схожесть тел." Далее: " Вскрытие тела Кулькова А.П. показало, что смерть наступила от острой дыхательной недостаточности, сопровождающейся обильной кровопотерей в результате поражения левого легкого колющим предметом." И следом: "Вскрытие тела человека, похожего на Кулькова А.П., произведено не было по причине его бесследного исчезновения. Печати на двери холодильника целы. Служебное расследование причин исчезновения тела не установило."

Человек, листающий странички, перевернул сразу несколько. Подержал в руках бланк сравнительного анализа отпечатков пальцев. Впрочем, какое может быть сравнение: у Кулькова-2 они напрочь отсутствовали. Кульков... Что на него есть?

Из докладной записки старшего координатора внешнекосмического сектора пятого отдела Управления разведки: " Ст. лейтенант Кульков А.П. — далее анкетные данные — откомандирован на Марс для проведения начального этапа операции "Стекло". Цель операции: обнаружение места изготовления задающих элементов, используемых в куполообразующих генераторах, выявление лиц, причастных к их нелегальному производству и контрабандной транспортировке на Землю, установление каналов поставки. Кроме того, ему было поручено изучение личности, физиологических, психических возможностей объекта "Землянин", установление пределов его аномальных способностей, а так же возможности их полезного применения как в рамках операции "Стекло", так и в других направлениях."

Читавший не стал вникать ни в суть операции, ни в ее обеспечение. Видно, был хорошо о ней осведомлен. Закрыв дело, хлопнул по обложке ладонью и сказал с усмешкой: "Двойной агент, да и только!"

Стоявший рядом полковник, терпеливо ожидавший пока САМ ознакомится с материалами, развел виновато руками, и, хотя уловил иронию, сыграл простачка, ибо не отреагировать на замечание такого порядка не имел права.

— Никак нет, товарищ генерал, проверяли.

Тот в ответ и бровью не повел, сбив тем самым полковника, который, не сумев уловить настроения начальника, не знал какой выбрать тон. И потому решил показать, что, пусть и с опозданием, но шутку понял и даже чуть хмыкнул, но не явно, ибо смешки в его положении были бы совершенно неуместны. Какой смех, когда операция провалена уже в самом начале? Притом не просто провалена, а самым невероятным, необъяснимым образом. Но лучше уж так, необъяснимо и с полтергейстинкой, чем по халатности или недоработке.

— Что думаешь по этому поводу, Иван Палыч? — Голос у генерала был доверительно тихим.

— Думаю, Сергей Александрович, Кульков вышел на цель. Но резко вышел, нашумел, обнаружил себя. Потому и убрали. А двойник... Чертовщина какая-то. Не знаю. Что за двойник, куда делся...

— Ты не знаешь, я не знаю, на Марсе не знают. А кто знать будет?

— Меры принимаются... — полковник потёр затылок, напряжённо пытаясь определить генеральское настроение. Пока трудно было понять: казнить настроен начальник или миловать.

— А этот... Гущин? Что о нём имеется?

— Родился на Марсе. Мать умерла, когда ему было 5 лет. Предполагаемый отец — офицер. Находился на Марсе в двухгодичной командировке. После окончания ее, еще до смерти матери Гущина, вернулся на Землю. Гущина воспитывали в чужой семье. В возрасте четырнадцати лет он по его настоянию был направлен на Землю. Десять лет прожил здесь. Закончил школу, художественное училище. С отцом встречался, но отношений у них не сложилось. Гущин во время пребывания на Земле был в хороших отношениях с семьей генерал-майора медицинской службы Климова. Тот его лечил. С сыном его подружился. Каникулы у них проводил. И вообще был, как член семьи. Сына Климова, капитана ВДВ, он идет у нас под обозначением Десантник, мы планируем привлечь к операции. Вместо Кулькова. Я вам докладывал. На Земле Гущин не смог прижиться. Часто болел. Лежал в госпитале. Четыре года назад вернулся на Марс.

— Много вокруг него накручено, Гущина этого... И стекло, и трупы какие-то непонятные. А он у нас без прикрытия остался. Десантника вводить в дело немедленно. — Он задумался на секунду, как выяснилось, искал окошко в напряженном дневном графике завтрашнего утра. — Завтра в десять ноль-ноль Десантника ко мне... Что еще?

— Не получается завтра, товарищ генерал. Десантник в операции. Командование его уперлось... — беспомощный выходил ответ, и полковник, почувствовав это, замолчал.

Генерал однако не заледенел, как ожидалось, не выпятил губу: знал как сейчас договариваться с армейцами, буркнул только недовольно: "Ты их спрашивай больше. А убьют его в этой операции, что будешь делать? Не получается добром — арестуй. Выкради. Там разберемся. Что ещё?

Полковник помялся.

— Куратор операции до сих пор не утвержден...

Генерал взглянул на него в упор, насмешливо-понимающе. Пошевелил губами. Выдержал паузу.

-Ладно, если сумеет твой зятек завтра к десяти Десантника доставить, проявит, так сказать, инициативу и оперативную смекалку, то и назначим его куратором.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Это случилось на третий день после того, как вахта поднялась в погрузочный блок. И события эти — отлет на Землю горняцкой смены и видение — были между собой связаны. Конечно, полторы сотни горняков, металлургов и обслуги, отмотавших по контракту два года в катакомбах Марса, были здесь ни причем: со сменой ушла Лариса.

Видению предшествовал сон. Длинный, путаный, тревожащий. Снилась Володе Земля, но по-марсиански скученная. Он бродил по улочкам-коридорам, плутал, попадал в какие-то дворики-тупики и долго из них выбирался. Потом неожиданно оказался на лестничной площадке: близко — рукой дотронуться — обшитая по провинциальному обычаю искусственной кожей дверь. Сердце редко и тяжело забухало: где же он видел такую? Толкнул ее, болезненно предчувствуя тщетность своих надежд, прошел длинный узкий коридор... И оказался на пороге своей марсианской квартиры. Прошел в комнату. Сел на кровать.

В ванной шумела вода, светилась полоска у неплотно прикрытой двери, а на спинке стула висели ее шорты и футболка. И вот тут произошел какой-то непонятный, неуловимый сбой, словно он задремал во сне и сразу же проснулся... Что-то изменилось? Нет, и вода в ванной шумела, и шорты висели на спинке стула. Плохо соображалось: мысли были неповоротливы, как бывает и во сне, и сразу после пробуждения от тяжелого забытья. И тут шум воды оборвался и из ванной вышла Лариса: тонкая, упругая с блестящими счастливыми глазами.

Кутаясь в банное полотенце, тряхнула тяжелыми черными волосами, разбрасывая вокруг себя брызги. Встретились на середине комнаты. Влажные руки охватили его за шею, полотенце соскользнуло к ногам, загасли, утонули в ресницах зрачки и губы ее, тонкие, нетерпеливые, требовательно раздвинули его губы. Было так, как бывало, когда все хорошо. Но было и что-то другое — знакомое и тревожащее. Он не хотел признаваться себе в этом, отстранялся от мыслей, которые уже начали смущать его, отвлекать от происходящего. Он точно знал, что это не сон: сны настолько реальными не бывают. Но лучше бы сон... Потому что, вернуться она не могла, это не реально. А то что реально — лучше бы этого не было. Он бессознательно напрягся, прислушиваясь к ощущениям. Ее губы, как бы в ответ на это ослабели и отодвинулись, а потом вдруг Володя перестал ощущать ее тело: некоторое время видел его, но не чувствовал. И потом вдруг пустота: Лариса погасла, словно ее выключили...

Он стоял посреди комнаты в позе до крайности нелепой: с выставленными вперед полусогнутыми руками. Одежды ее на стуле уже не было, но там, где они встретились, остались на полу влажные тапки и сложившееся дугой полотенце. Володя, сам не зная зачем: не искать же! — бросился в ванную: идеальный — ее — порядок. И заколки ее забытые, а, может быть, нарочно оставленные три дня назад, были на месте. А шорты со стула исчезли! Наваждение? Помутнение разума? Но вот тапки посреди комнаты, полотенце — влажное. Ванна сырая и теплая еще от воды, и мокрые следы босых ног на кафеле. Значит не галлюцинация? А, может быть, сложная галлюцинация, с развитием? Может быть, она еще и не закончилась?

Долго сидел, пытаясь мысленно нащупать момент пробуждения, но не смог. Неверными руками взял из шкафчика бутылку и стакан, там же налил, собрался выпить. Постой! А если?.. Но они ОТТУДА, а Лариса жива! Или? Он поднял руку с переговорником, закрепленным на ремешке, как много лет назад закрепляли на запястье часы, вывел на экран номер дежурного по "залу ожидания" и дал вызов. Как сказать, чтобы не очень походить на сумасшедшего? Не спросишь же впрямую: жива ли такая-то? Да просто позвать к переговорнику, а там выяснится.

Дежурный не стал ломаться и говорить, что не положено. Во-первых, звонивший — он это сразу определил по коду, сообщающему категорию допуска, — был не из "общаги" — из "особняка", а значит начальство или кто-то "иже с ним", но главное то, что Володя оставался, а не улетал со всеми. А это значит, что он не вахтура, что возят его не "коротким путем", который устанавливается между Землей и Марсом раз в два года, в период противостояния, а по экстренному, как спеца. И ответил потому довольно дружелюбно, хотя мог и не разговаривать вовсе: "Сейчас посмотрим вашу знакомую". И почти сразу же: "Опоздали, только что пошли на погрузку."

— Все там нормально? — теперь этот вопрос был к месту.

— У нас всегда все нормально. Да не отчаивайтесь, — дежурный позволил себе лирическое отступление, — новых привезли. Скоро у вас будут. Только они, особенно которые посимпатичней, уже по парам. Налету спарились, — хохотнул он по поводу остроты, которую, видно повторял уже не единожды. — Успеете отбить до отлета? У вас когда график?

-Я марсианин,— ответил Володя и дал отбой.

Глава вторая

Оказавшись в прохладном кабинете, неостывший еще после боевой операции и стычки с Мишиным, Антон не сразу понял, зачем его с такой срочностью доставили в главное управление разведки Вооруженных сил и что от него хотят.

Гущин?... Знаю, конечно. Когда виделись в последний раз? Четыре года назад. Отношения? Дружеские. Приятельские или дружеские? Дружеские, несомненно.

— Садитесь. Дело вот в чем...

Что ж там такого натворил Володька, если генерал ГРУВС отдает распоряжение снять главного исполнителя с операции, находящейся под контролем у Президента? В виде объяснения перед ним положили папочку с несколькими листками бумаги, на которых синели аккуратненькие штампики с номерами, начинающиеся с двух нулей, а затем оставили на полчаса, отобрав предварительно подписку о неразглашении. Бумажка эта — первое звено в цепи, которой прикуют его к тайне и которая отныне станет определять степень его свободы. Материалы были о Володе, и говорилось в них о его уникальных способностях, представляющих государственный интерес. А способности эти, как следовало из текста, проявляются по отношению к "стеклу". Что за "стекло", почему пишется оно в кавычках и какое он — капитан Климов — к нему имеет отношение, понять было трудно. Но на данном — подготовительном — этапе разъяснений не предусматривалось. Разъяснения должны были начаться на следующем этапе. Но когда мелькнуло "задающий цилиндрик", начало кое-что проясняться. Вчера только, будь он неладен, в руках его держал.

И тогда уже начал соображать, что к чему. Дело, видимо, серьезное и, кому попало, его не поручишь. А он погоны носит, человек государственный и к некоторым секретам изначально допущен, так что бумаги оформлять долго не придется. Потом в доверительном разговоре дали понять, что ситуация в марсианском поселении сложная, что Володю надо охранять. Совершено убийство одного из тех, кто отвечал за его безопасность. И неизвестно еще, в кого метили.

То, что листочки эти из дела секретного ему без всякого предоставили, о многом говорило: отказ не предусматривался. Действительно, согласие на участие у него буквально выдавили... Вынудили сказать "да". Дергаться некуда: мишинский рапорт, наверняка, уже в особый файлик внесен. И если он от высокого доверия откажется, то, если не трибунал, то прощай армия — точно. А с рапортом вот как вышло...

Это случилось за несколько часов до разговора в прохладном генеральском кабинете. Уже загружались в "бесшумку", когда его вдруг окликнул капитан из группы координации взаимодействия штабов. Чего уж они там координируют, черт их знает. Видно, группа эта — прикрытие для одного из подразделений "конторы". Капитану тому что-то пропели по спецсвязи, и он аж подпрыгнул, бросился к ним, головой затряс, руками замахал: подождите, мол, 'оттуда' требует. Знаем мы откуда это оттуда. Перестраховщики. Не любил Антон, когда его под руку дергают. Настроился уже на операцию, а все эти срочные вводные хороши для учений, а не для боевого задания. Если бы что важное, ему бы на его связь сообщили. Потому и ответил грубовато:

-Что ты, командир? Попрощались уже. Или с нами хочешь? Место есть. — Капитан, видно, не хотел. Но оскорбился намеком и глаза сузил.

— Пятый отдел...— сказал, вдруг перестав суетиться, и голос его приобрел мстительную интонацию, в которой слышалось: "сейчас тебе, говорун, не до шуток станет". — Вас.

Антон выругался и взял трубку — к словам "пятый отдел" уточнений не требовалось. Сказал холодно:

— Слушаю, Климов.

— Капитан Климов, с Вами говорит старший лейтенант Мишин из пятого отдела ГУРВС. Передайте руководство операцией и спускайтесь вниз, сейчас за вами придет машина.

Зря он все-таки звание свое назвал. Понятно, что их старлей и майора по стойке смирно поставит, хотя тоже, смотря какой майор. Но вот в этом варианте телефонная реплика прозвучала анекдотично. И ответил не столько Мишину, сколько маячащему рядом капитану, делающему вид, что разговор его совершенно не интересует.

— Мне некому передать свои обязанности, товарищ СТАРШИЙ лейтенант.

— Это ваши проблемы.— Голос в трубке налился металлом.— Это приказ.

— Прошу предоставить в письменной форме! — процедил Антон. — И с подписью моего начальника. —

— Прекратите препираться, капитан! Через десять минут вы должны быть в машине.

— Есть быть в машине, товарищ лейтенант! — с придурковатой бравадой гаркнул Антон, выронив будто бы по рассеянности из обращения 'старший'. Опять кураж пошел и опять не вовремя.

Сунул аппарат капитану и подошел к 'бесшумке'. Десять минут... Даже раньше успел. Чем не машина? Очень даже машина.

Хотел было связаться с Первым, но передумал. Надо ли трезвон поднимать? Батя с пятым отделом спорить не станет, это ясно. Однако прикроет задним числом всегда. А выйти сейчас из дела невозможно... Знать бы еще, зачем выходить... Попал в черные списки? С заговорщиками знаком был, конечно, но как знаком: с кем-то учился, с кем-то служил, с кем-то водку пил, но в делах их — нет, не участвовал. Хотя могли и оговорить, и счеты свести. Конечно, можно передать дело Коле: по инструкции он и должен его заменять, если требует ситуация. А требует ли? И еще, инструкция предписывает операцию проводить группой в два-три человека. Где для Коли напарника взять, если самому сейчас из операции выйти?

Николай уже в "бесшумке" на рычагах, ждет приказа. Слышит все и надеется. Плевать ему на инструкции. Он и один слетает. Посадит того же координатора за рычаги и слетает. Честолюбив, смел, без комплексов. Но придется ему расслабиться: у него из десяти слетов два промаха. Подлеток еще, птенец. Нет, конечно, где-нибудь в степи, это очень хороший результат, но здесь не степь — город. И падать надо на крышу десятиэтажника, вернее, на участок между шпилем и архитектурным излишеством. Или на вертел сядешь, или соскользнешь — тогда костей не собрать.

Если бы только это. Но ведь еще и честолюбие, будь оно! Что немаловажно — первый боевой слет в городе. Это запомнится, это этап в истории ВДВ. Строчка в историю, несколько строк в личное дело, абзац в учебник по тактике. Ну и крестик на грудь, звезда в погон, два раза мимо пролетавшая...

Знать бы, зачем вызывают: сейчас, после попытки переворота, гребут без разбора. А, может быть, эта операция, то есть бумажка об участии в ней, подшитая в следственном деле, уже на днях ему добрую службу сослужит? Победителя, хоть и судят, но меньше дают. А не вернется... Ну, на нет и суда нет.

Мертвые сраму не имут. Все. Решено.

-Заводи баркас, — скомандовал Антон. Николай не изменил позы, даже не пошевелился, но антигравитаторы тихонько запели, "бесшумка", дрогнула, поднялась от крыши на полметра. Антон взялся за борт, столкнул ее с "точки инерции", как сталкивают лодку с отмели, и на ходу вскочил на борт уже над развернувшейся внизу двадцатиметровой пучиной темного двора, в глубину которого сливался из окон неровный, мерцающий свет.

Купола — стремительный отрыв "брони" от "снаряда". Конечно, скоро, а возможно, уже после этого рейда, у нас сообразят, как это силовое поле ломать. Создавать уже, вроде бы умеют. Только чего-то там у них не хватает. Элемента, который задает всю эту невидимую твердость. Пока же существует лишь одна методика взлома силовой сферы, которую остряки из ВДВ называют "кумполом по куполу."

В зависимости от мощности генератора, силовое поле может накрыть сотни квадратных метров, а может два-три. То есть под него от пуль и снарядов можно спрятать целый полк, а можно несколько человек. Притом они-то стреляют в любую сторону без всяких препятствий, а их ничем не достать. Обезвредить террористов сегодня — задача минимум, надо во что бы то ни стало взять генератор. 'В цельности и сохранности'. С десяток попыток добыть его закончились неудачей. Или промахивался десантник, или успевал среагировать оператор, включив устройство уничтожения инфраструктуры задающего элемента. Трое прыгунов погибло. В итоге — кристалликов несколько, а вот то, во что их вставлять — ни одного. Но сегодня кровь из носа!

Антон надвинул на глаза прибор дневного видения, лег на живот и, выдавив из памяти происшествие, а вместе с ним и сопутствующие эмоции, тихонько отдавал команды. Набрали высоту. Обошли аккуратно высотку, что стояла метрах в ста пятидесяти от объекта. Здесь, спрятавшись за уступом крыши, затаились перед рывком. Дальше — открытое пространство. Хорошо ночь облачная, темная. Через спец-очки купол виден совсем неплохо.

...В купол практически невозможно войти, а выйти из-под него — пожалуйста. И ещё: чем выше скорость вхождения, тем эффективней реакция отторжения. Пули отлетают, как от брони, гранаты скатываются, лазерный луч частично отражается, а частично рассеивается. Но есть и уязвимое место — макушка, несрастающийся "родничок". А строго под ним — генератор. Но металл родничок не пропустит. Потому и стрелять в него бесполезно.

Наблюдатель, скрывающийся где-то на крыши этой же высотки несколько минут назад сообщил, что расклад под куполом для атаки благоприятный. Ну, и с Богом! Теперь прижаться не к чему, а, значит, и спрятаться негде. Вперед. Быстрота и натиск. Одна надежда, что те, под куполом, просмотрят, не поймут, не успеют. Домишко, на который предстоит падать, на пятьдесят метров тянет. Значит, метров на семьдесят пять всплыть надо.

Под куполом все спокойно: видно, что один рядом с генератором, другой лежит. Вряд ли спит: какой тут сон? Что за людишки — о том не докладывали. Понятно, смертники. Загнали их спецы в угол, вернее, на крышу. Развернули купол и вцепились в здание — не сковырнешь. Живыми они не сдадутся. На что надеются — неизвестно. А сектор обстрела у них хороший — уже человек десять положили. Задача поставлена определенная: захватить генератор. А вот по поводу людей никаких указаний нет. Значит, по обстоятельствам.

Коля дал знак: есть вертикаль. Антон привычно скользнул в прорезь большого, как дверной, проема. Уцепившись руками за скобы, повисел секунду, как на турнике, гася колебания тела. Вот так 'солдатиком' и надо падать, и войти в макушку купола точно каблуками, изготовленными из какого-то особого материала, попасть ими в невидимую воронку, зацепиться за какой-то волновой 'заусенец', увязнуть в поле и потом по каналу, проходящему через макушку купола просочиться, протечь вовнутрь. И как только каблуки проникнут в чуждое пространство, тот час выбросят два микрозаряда — миниатюрные свето-шумовые гранаты. Это ослепит и оглушит противника, впрочем, и нападающему тоже достанется. Но он частично защищен очками и шлемом, и, к тому же, готов действовать на автомате.

После сотен прыжков в бассейне и на лунных полигонах, десятков — в полевых условиях, и пяти боевых острота ощущения, которое, наверное, испытывают самоубийцы, бросающиеся с крыши, давно притупилась. — Пошел! — мысленно скомандовал сам себе, и выскользнул из скоб. В груди все-таки екнуло: безусловный рефлекс организма. Сердцу не прикажешь. И через несколько мгновений ощутил, как уплотняется под ним, замедляя падение, пространство.

Это немного напоминало погружение в воду после прыжка с вышки. Но было и своеобразие. Плотность поля поначалу была малой и замедление шло с нарастанием. Потом ноги заскользили, будто попали на покатую поверхность ледяной горки.

В тот момент, когда вертикальное движение почти прекратилось, и Антона должно было потащить по склону, он нащупал правым каблуком тот желанный 'заусенец', забалансировал на нем, пытаясь удержать равновесие, и провалился вовнутрь. В то же мгновенье снизу оглушительно ухнуло и полыхнуло ослепительным светом. Антон ударил в мягкое, вывернулся, чтобы не повредить генератор, и тут же, не вставая потянулся к панели. Успеть выключить. Процедура не сложная, но требует времени. Нашел рычажок выключателя, но уже чувствовал за спиной движение, понимая значение его. Из инструкции следует, что после выключения генератора, а, значит, исчезновения защитного поля, противник, как правило, прекращает сопротивление, поскольку для него дальнейшее сопротивление — верная гибель. Но инструкция эта написана для участников операции и, к сожалению, террористов с ней не знакомят. По характеру шумов, спрессованных в пределах секунды, Антон понял, этот из 'непроинструктированных'. Наверняка смертник. Однако инструкция предусматривает и это... Мгновения звенящего ожидания прервала автоматная очередь. Ударила она сверху. Коля. Как всегда, точно и вовремя выполнил свой пункт инструкции.

Вот он уже лихо снизил бесшумку: аж ветром пахнуло. Соскочил на крышу. И сразу к генератору. Потрогал теплую панель. Обернул к Антону довольную физиономию, мол, смотри, командир, за что боролись. И принялся свинчивать пробку с фляги.

-По маленькой? — Все у него к месту. Антон сделал глоток, и ощутил, как затеплилось внутри.

— А ну сам...

— Подожди-ка. — Коля быстро подошел к тому, которого смял каблуками Антон. Спокойно выстрелил ему в голову.

-Шевельнулся, вроде, — объяснил он, беря флягу.— За удачно проведенную операцию!

Все было правильно: незачем оставлять в живых того, кто знает, как приходят в купол: следующего десантника пулей встретят. Тюрьма секретов не хранит. А десант — не служба безопасности, нам их показания ни к чему. Но все равно — как-то не так... И ощущение чисто сделанной работы вдруг исчезло.

-Ладно, — Антон встал, — пойду особистам сдаваться. Позвони на базу, пускай тут уборочку проведут...

Если бы Мишин не запсиховал, все бы обошлось. Но тот сразу начал ломать понты. Какого черта! Арестовывать — арестовывайте, но кричать на командира первой роты спецназа ВДВ, да еще при посторонних. Рука дернулась к кобуре, но сдержался, просто повернулся и пошел прочь. Тишина после этого ора вдруг образовалась пронзительная. И чуть погодя вдруг через нее Мишинский крик:"Стой, стрелять буду!" Довел старлея... Неужели будет? Ещё пять шагов.

Ну же! Нет выстрела. И опять крик: "Стоять та-та-так!" Тогда ясно стало, что не арест это, что-то другое. Остановился, повернулся, спросил удивлённо:

-Ты, меня что ли, старлей? Подожди пять минут, поверишь-нет приспичило, сил никаких? Не сбегу, не бойся, а то пойдем, рядом постоишь...

Мишин, конечно же, настрочил рапорт, которому хода не дали, но к делу, наверняка, подшили. Мишину же была объявлена благодарность, потому что, несмотря на все значимость фирмы, данных о местонахождении Антона ей официальным путем не дали, и он нашел его сам, пользуясь оперативной информацией.

И чем всё обернулось? Марс, вот он, на экране. Что ж, бог войны, со свиданьицем, не чужие, чай!

Глава третья

Надо успокоиться. Ничего страшного не произошло. Странное — да, но не страшное. ОНО не проявило агрессии, было достаточно пассивно. Паниковать не надо, и бежать, сломя голову, черт знает куда не надо тоже. В конце концов, от такого не спрячешься. Но ведь и оставаться одному невозможно. Только теперь Володя по-настоящему почувствовал пустоту, образовавшуюся после смерти Кулькова.

Все-таки, как это странно: два мертвых Кульковых и две живых Ларисы... Хотя, может быть, это странно лишь с точки зрения землянина, привыкшего судить инопланетно? Потому что и раньше... Но думать об этом не хотелось. Впрочем, какой он землянин? Хотя на Земле десять лет и продержался. Но половина этого времени — по госпиталям. Так и не смог адаптироваться к земной нагрузке. Четыре года, как вернулся на Марс, а живет как вахтовик, будто временно здесь. Застрял на пороге. Что от себя скрывать: не просто так два года от Ларисиной юбки не отрывался. Любовь любовью, а так и жить было легче. На порожке. Ни то, ни это. А что, плохо что ли? Комната в 'особняке', хоть и маленькая, но со всем, предусмотренным для начальства, набором удобств. Законная льгота. Это вам не в общаге среди работяг крутиться. Конечно, особняк от Марса не спасает, но от земных отгораживает. Женик вот тоже на Марсе родился, однако живет среди вахтовиков, как свой.

Пойти к нему? Нет, туда лучше днем, ночью он скорей всего не один. Есть еще Кирилл. К нему можно всегда. Но не хочется, ох как не хочется. Однако на глаза вновь попались мокрые тапки, и Володя поспешно набрал отца Кирилла, успокаивая себя мыслью, что он, наверняка, спит и звонка не услышит. Но тот откликнулся сразу, словно ждал звонка.

Володя наскоро собрался и вышел в коридор, соединяющий "особняк" с демократической "общагой". Пропускник, почуяв знакомый биокод, с готовностью залязгал засовами и откатил массивную дверь. Из "общаги" пахнуло перестоявшимся запахом самопроизведенного алкоголя — последнее издыхание ушедшей в иной мир вахты. Это самый трудно удаляемый след многодневной плановой оргии, которую безопасней легализовать, а, значит, хоть отчасти проконтролировать, чем запретить. В плане культурных мероприятий, "отвальные" значатся как "Прощание с Марсом." Местные интеллектуалы прозвали их Луперкалиями.

Келья отца Кирилла располагалась на первом ярусе, отделенном от общаги длинным коридором и пропускным пунктом, за которым находился поселок навсегда осевших на Марсе бывших землян, называемый в просторечье 'богадельней'. Келья была рядом с храмом, как и положено жилью священника. Храм-невидимка, иначе не скажешь, не имел внешних очертаний, потому что, как и все помещения здесь, был вырублен в породе и выходил в общий коридор лишь дверью, правда, не пластиковой, а дубовой массивной, по-церковному украшенной резьбой. Но переступив порог, человек попадал в настоящий храм. Внушительных размеров, хорошо обустроенный, с блестящим позолотой алтарем, сориентированным строго на марсианский восток.

Кельей квартиру Кирилла прозвали не зря: иначе и не скажешь. Голые грубые стены. Выкрашенная в голубое штукатурка, покрывающая каменную вырубку, жесткая кровать под серым солдатским одеялом, общепитовский стол из пищеблока, но застеленный чистой, рукодельно вышитой скатертью, в углу поблескивали в лампадном отсвете массивные оклады икон в несколько этажей, "батин вернисаж" согласно устной поселковой традиции.

Отец Кирилл внешне нисколько не омарсился, хотя полжизни прожил в катакомбах: но ведь и на Земле полжизни. Типичный сельский батюшка, как изображают их в фильмах.

-Чайку поставить?

-Да. Чайку. — Кирилл вышел на кухню, куда у него было выселено все мирское. Там же за шкафчиком, не сразу заметишь, висела и юбилейная, в блюдце величиной, медаль, отлитая из титана в честь Кириллова семидесятилетия, а на ней текст, по поводу которого было немало споров: не слишком ли? Выгравировано же там следующее: "Митрополиту марсианскому Кириллу Первому". И хотя он был всего лишь приходским священником Московской Епархии, на Марсе, кроме него, а значит и главнее, попа не было. Но опасались напрасно: Кирилл дар принял, хотя меж других даров как бы не заметил. И даже на гвоздике повесил, пусть и не на виду.

Чай был разлит в граненые стаканы, вставленные в массивные, витые подстаканники, в розетки плюхнулось малиновое варенье, в хлебницу — кусок пирога. Деликатес по марсианским понятиям.

Володя взял было стакан, но тот плохо держался в руке, и он вынужден был поставить его обратно. Отец Кирилл, будто бы и не заметил, знай прихлебывал из блюдечка и только время от времени упирался в Володю глазом: ждал, когда тот разговорится, но не дождавшись, завел речь о своем. Мол, храм устроился, украсился и Володина в том заслуга немалая. За труды спасибо. Как бы хорошо было, теперь, когда время у него свободное -явный намек на отлет Ларисы — появилось, продолжить: ведь многое еще сделать предстоит. Потом незаметно перевел разговор на личное. И Володя оттаял, разговорился. Рассказал о тенях, неизвестно кем отбрасываемых на стены, бормотаниях за спиной, а потом и о сегодняшнем, без деталей, конечно. Легче стало : успокоился, но и пожалел. Зря все это. Что священник скажет догадаться нетрудно: нечистая сила, искушение, молись, мол, и все пройдет. Но хоть душу облегчил. Расскажи такое атеисту, психиатра вызовет, батюшка же с пониманием выслушает, отнесется серьезно. Да что толку-то?

-Тебе бы причаститься, исповедоваться, но ведь, — он тяжело вздохнул. И добавил, — а ну-ка пойдем.

Володе не хотелось покидать защищенное пространство этой мрачноватой, обжитой (намоленной?) кельи, но он подчинился и неохотно двинулся за Кириллом. К его удивлению тот прошел мимо церковной двери и повел его по коридору в другую сторону от общаги. В богадельню? По вырубленным в породе ступеням они спустились в подвал. Под ногами засияло марсианское стекло. Здесь оно пробивалось снизу. Свет от него отбрасывал причудливые голубоватые тени на потолок, словно переворачивая реальность. Отец Кирилл остановился около одной из дверей, негромко постучал.

— Ктой-то среди ночи ходит? — спросил недовольный старушечий голос.

— Это я, Тарасовна, Кирилл.

— Батюшка? Ахти мне! Заходи пожалуйста. — Она спешно, путаясь в засовах, открыла дверь.— А я, горетница, и не сплю, молитовки читаю. И ты, как раз, будто Богом нанесен. Благослови...

— Бог благословит. — Кирилл мелко перекрестив воздух напротив старухиного носа и, подав для поцелуя руку, продолжил. — Я вот знаю, что ты по ночам не спишь, потому и зашел невзначай. Кошки-то твои, Тарасовна, где? Покажи человеку.

Комнатка была небольшая. Половину ее занимал стол, покрытый потертой, сбившейся на сторону скатертью, над ним темнели иконки: Божья матерь с младенцем-Иисусом, Николай угодник, еще кто-то бородатый. Рядом пластмассовая, со склада, полочка с кухонной утварью. И неожиданно — сияющая никелированными шарами на спинке железная кровать. Откуда она здесь?

— Так одна у меня кошка, батюшка. Гдей-то шастает... Я ее не приваживаю — вдруг начальство препятствует кошек держать! А она все одно — приходит. А кто с тобой, и не знаю. — Она подслеповато присматривалась к Володе, наклонив на бок голову.

-Это наш богомаз, Владимир. Церковь будет расписывать.

— А... Вот и хорошо, хорошо. И молодой. Тамошний?

— Нет, бабушка, наш. Где кошка-то твоя? Позови. Да и откуда она у тебя, Тарасовна, ведь здесь кошки не водятся?

— А приблудилась, батюшка. Я у Боженьки ее не просила, сама пришла. Что от Бога-то я знаю. Вот и кроватку вымолила, и салфету, аккурат как у матери когда-то была. — Она достала из шкафчика допотопную — с бахромой — скатерть и принялась накрывать ею стол прямо поверх грязновато-белой.

Отец Кирилл не торопил ее. Он показал Володе на колченогий табурет, и сам сел на другой. Подождав, когда бабка перестала суетится, напомнил: ты б, Тарасовна, кошку позвала...

— Ой, и вправду!

Она наклонилась и запела под кровать: 'Кис-кис-кис'. Где ж ты ходишь, а? Вот гулёна. Иди, сметанки дам.

И тотчас сверху раздался мелодичный громкий мяв. Володя вскинул голову: на шкафчике сидела рыжая симпатичная кошечка. Она встала навстречу хозяйке и, как только та подняла руки, прыгнула ей на грудь и принялась тереться головой о щеку.

— Любишь сметанку, а? Любишь? Вот, батюшка, кошечка.

— Откуда ж у тебя сметанка, Тарасовна? — Отец Кирилл взял кошечку и принялся гладить ее, от чего та блаженно прикрыла глаза и заурчала.

— Сметанку я б сама ела, так нет же ее. Это я для приману говорю.

— А чем же кормишь?

— А ничем. Сама где-то находит. Мышей, может, ловит или еще что.

— Каких мышей, Тарасовна?

— И то правда, батюшка. Откуда мышам взяться? Сколько на этом Марксе — а ни разу не видела... А вот же водются где-то.

Отец Кирилл передал кошку Володе. Тот погладил ее по гибкой, чуткой спине, почесал за ушами. Была она, как настоящая. Не отличить. С нормальными кошачьими реакциями: гладят, жмурится и урчит, за ухом чешешь, снова жмурится и урчит. Он резко столкнул ее на пол, спиной вниз. Кошка спружинила, приземлилась, как ей положено, на лапы и, фыркнув, принялась чесаться.

Бабка посмотрела на него неодобрительно.

— Царапается, — пояснил он виновато.

Кошка меж тем шмыгнула под кровать и злобно оттуда зашипела. Через некоторое время вышла, но была уже не рыжей, а черной с белыми пятнами. Не замечая изменений, Тарасовна подхватила её на руки...

* * *

Потом они снова сидели в келье.

— А вещи?— спросил Володя, — кровать, салфетка...

— Салфета? Никто не знает. Прихожу как-то, а они уже есть.

— Бог дал? — Володя не то, что съехидничал. Сказалась привычка к празднословию.

— А Бог все дает. — Ответил совершенно ровным голосом Кирилл. — Даже, когда кажется, что лишает. Я ведь знаю, Володя, твои горести. И скажу: к лучшему ваше расставание. Жили вы не венчано, в грехе. А тебе это вовсе ни к чему.

— Невенчанные. А с кем мне на Марсе венчаться?

— Это другой разговор. Отдельный. Сейчас не о том. Ты вот о Боге не думаешь, а он о тебе думает. Ты в него не веришь, а он в тебя верит. Он уж сколько лет ведет тебя, и все, что ни происходит в твоей жизни, — все к лучшему. И даже то, что ты не веруешь еще — тоже к лучшему. Потому что не готов ты судьбу свою пока принять, а будь верующим, начал бы на Бога роптать. А это грех большой. Ответь мне, ты молиться не пробовал?

-Пробовал, — сказал Володя тихо.

-И что же?

-Не получается...

-Не получается... А знаешь отчего? Ты у Бога только просишь, чтоб дал, а его и благодарить надо за то, что дано.

-Ну, мне-то далось, как же! Катакомбы. Пожизненное заключение.

-Да, катакомбы. Но ведь самые первые христиане именно в катакомбах храмы устраивали, в катакомбах они самые лучшие и волнующие свои часы проводили! Неважно, где тело, главное — где душа обитает.

Он помолчал, словно собирался с мыслями. Володя понял, что узнает сейчас то, ради чего Кирилл в последние годы всячески приближал его, ради чего сегодня принял его посреди ночи, а может быть... может быть, и ждал все эти дни...

-Ты вот говоришь,— начал он глухо, — что Марс тюрьма. А ведь это, как смотреть. Монастырь ведь тоже для кого-то тюрьма: стены, распорядок строгий, еда скудная, неволя, лишения. Недаром же в прошлые века рядом с монахами узников содержали. Но дело не в камне, в человеке. Вот Рублев — чернецом был, а радость творчества познал. От нас зависит, будет наше прибежище местом радости или скорби. Надо тебе сюда перебираться, к общине.

Вот куда он меня — в монахи. Или как там на их речении: в чернецы, схимники, иноки? Чтобы ниточка не оборвалась, чтобы преемственность была. Восьмой десяток, как ни как, кому все это оставить? Священнику-вахтовику? Двухгодичнику?

-Смутил я тебя своей поспешностью? В мои годы это извинительно, каждый день — божий дар. Да и ждал я немало. Но теперь пора. Пора о себе подумать. Оставь суету. Приходи, селись здесь. Тут тихо, думается хорошо и работается хорошо. Берись за роспись, уж больно лики у тебя хорошо получаются, особенно глаза. Иной раз, кажется, будто смотрят они, лики-то. Это ведь тоже знак!

— Приду. Поживу.

— Вот и хорошо.

Когда прощались, Володя спросил то, о чем давно уже судачат в поселке:

— А правду говорят, что вас на Марс против воли направили? Как бы в изгнание.

Отец Кирилл поднял удивленно брови, этот вопрос он, видно, не ожидал услышать. Но ответил.

— Пустое. Я сам себе это служение выбрал. Я монах, а монашество здесь усугубленное. Да и не каждому выпадает божья милость проповедовать на небесах.

Глава четвертая

Антон откинулся в кресле, занимавшем почти треть гравитокабины. Еще два кресла пустовали. Они пустовали почти всегда. Во всяком случае, за три месяца полета он лишь несколько раз видел их занятыми. Оказывается, он был самым активным читателем бортовой библиотеки, как называли ее по-старинке члены экипажа, хотя книг тут, конечно, не водится. В планетолете искусственная тяжесть создается в трех отсеках: в командном пункте корабля, в столовой, которая по совместительству является и кают-компанией, и в информатории. Команда и пассажиры — несколько крупных чинов и крупных специалистов — предпочитали кают-компанию, то есть общение друг с другом, а не с информативными единицами. Антон же уединялся по двум причинам. Первая — не очень-то ему уютно было в генеральской (пусть не по реальным званиям, а по статусу) компании, где он чувствовал себя чужеродным элементом, второе — чтобы как можно быстрее освоиться с новыми условиями несения службы, следовало как можно лучше узнать об этих условиях.

За время полета он перелопатил горы марсианской информации, приходя сюда почти ежедневно. Хорошо освоился с переплетением марсианских катакомб и шахт, расположением рудников и обогатительных участков, изучил схемы подземных, а точнее, подмарсных, — если, конечно, так можно выразиться, — ходов жилого сектора.

В синий цвет на схемах были окрашены все коммуникации, проложенные землянами, красным — те, что имели явно искусственное происхождение, однако созданы были до появления здесь людей. Синие — кривые и тонкие, красные — жирные, прямые, как стрела. И несколько зеленых пятнышек — огромные пещеры. До сих пор ученые спорят об их происхождении. Одни утверждают, что возникли эти пещеры естественным путем, другие, упирая на то, что в каждой из них сосредоточено огромные скопления жидкой, стекловидной субстанции, предполагают происхождение искусственное. Правда дикий вид пещер, совершенно неотесанных в отличие от аккуратно вырезанных туннелей, смущает и сторонников гипотезы озер-резервуаров.

Антон знал, конечно, еще из школьных учебников об удивительной истории открытия туннелей. На самой заре освоения Марса российская экспедиция в одной из расщелин северной оконечности равнины Аргир обнаружила словно бы вылитую из стекла башенку. Да что учебники! Об этом было много написано и в научной, и в художественной литературе, сняты документальные и приключенческие фильмы. Открытие произвело сенсацию, потому что башенка это была явным свидетельством существования марсианской цивилизации. Башенка представляла из себя голубоватый цилиндр высотой около семи метров и в диаметре около пяти метров. Широкая арка вместо двери. На первый взгляд могло показаться, что вход этот открыт всем ветрам. Но как раз для воздуха арка была непреодолима. Невидимая мембрана — какое-то отливающее фиолетовым силовое поле — перекрывало доступ марсианской атмосфере. Хотя, скорее, наоборот: мембрана эта, принцип действия и природа которой так и не были установлены учеными, препятствовала выбросу наружу воздуху из шахты, вершиной которой и была башенка, а значит и из катакомб, где атмосферное давление по неведомым науке причинам было таким же, как на Земле. А вот людей и технику эта мембрана пропускала свободно. Разрешала она и выставлять наружу добытую в недрах руду. Не удалось установить и того, кем и когда поставлена эта башенка. Именно не построена, а поставлена: была она монолитна, и походило на то, что влита в грунт, образую своей подземной частью вертикальную шахту глубиной почти в километр. Стекловидный материал, из которого она состояла, был чист и блестящ как снаружи, так и внутри строения: никаких следов от 'наждаков' — беспрестанно обтирающих скалы пыльных бурь — на ее внешней стороне не оставалось.

И это не удивительно. Как потом выяснилось, марсианское 'стекло' представляет собой материал необычайной твердости, не поддающийся ни механическому, ни химическому воздействию. Не удается выяснить и то, из чего оно состоит. Хотя есть некоторые предположения, однако ни твердо обосновать свои выводы, ни тем более, получить подобный материал искусственным путем, те, кто считают, что раскрыли тайну материала, не смогли. Но загадка 'стекла' не единственная тайна Марсианских катакомб. Не удалось установить почему атмосферное давление здесь равно земному и каким образом поддерживается в шахтах необходимое для дыхания соотношение кислорода и азота.

Туннель, в котором недавно вместо механических подъемников установлен гравитационный лифт, является, по образному выражению литераторов, немало заработавших на обыгрывании марсианской сенсации, горлышком 'бутылки'. Сама же 'бутылка', заключающая в себе несколько сотен кубических километров марсианской пароды, располагается на более чем километровой глубине. Впрочем, сравнение с бутылкой, зарытой в Марсе, было не совсем удачным, так как удалось прощупать ее стенки лишь у основания 'горлышка'. А дальше они так широко расходились в стороны, что показания приборов постепенно теряют их. Так что никто с уверенностью не может сказать, что 'бутылка' эта существует на самом деле. Однако угасание сигнала настолько плавное и предсказуемое, что, исследователи уверены — происходит оно естественным путем, в силу нарастания помех, создаваемых рудными массами. Но что было дальше, за зоной видения приборов, доподлинно не известно.

И в самой башне условия существования вполне земные, но разместить базу здесь было невозможно из-за недостатка места. Некоторое время ее использовали как перевалочный пункт. Потом началось изучение недр, и вскоре земляне принялись за обустройство глубин планеты. Оказалось, что в недрах есть и вода. Возле одного из естественных стоков, организовали поселение. Земляне поначалу использовали для устройства жилья существующие туннели, а затем, словно муравьи, нарыли здесь и свои ходы. Нутро 'бутылки' оказалось настоящей сокровищницей — оно было плотно набито минералами и металлами, многих из которых на Земле или очень мало или же нет совсем. Главную цель добычи составлял титан.

Поначалу база была постоянно действующей исключительно для того, чтобы 'застолбить' место и не допустить в катакомбы чужаков. Геологоразведкой занимались мелкие группы, меняющие друг друга. Работали в них лишь добровольцы, на которых смотрели, как на смертников: несолидная на вид защита башни вызывала недоверие. Но шли годы, и она укрепила свою репутацию. В то время как отказывали герметичные купола, накрывающие марсианские поселения в других районах Марса, выходили из строя системы жизнеобеспечения скафандров, башенка работала надежно. Содержание же ценных металлов в породе было столь высоко, что добыча их окупала все затраты. Однако промышленная добыча ископаемых в первые полвека после открытия была невелика. Все упиралось в проблемы транспортировки. Но с запуском регулярных рейсов 'платформ', двигающихся по курсу Земля-Марс-Земля под действием солнечного ветра, ситуация изменилась. Эти тихоходы, прозванные марсианами 'телегами', при условии их регулярной отправки обеспечивали землянам стабильную доставку руды. Вот тогда и потребовались рабочие руки. В жерло Марса сбрасывали социальных хлам: приговоренных к пожизненному заключению, добровольцев из числа тех, кто получил большие сроки и для жизни на земле не имел никаких перспектив. Но этого вскоре стало недостаточно. Сюда потянулись желающие заработать, а чуть позже и романтики, нанимающиеся в вахты не столько для горных работ, сколько для того, чтобы отыскать здесь следы древней марсианской цивилизации. Таких было очень много. За этим летели серьезные молодые люди, главным образом техническая интеллигенция. Но и лириков хватало. Немало было среди них молодых семейных пар. Такому движению очень способствовала реклама, которую создавала этому месту научная и околонаучная литература. В 'бутылке' постоянно работали научные экспедиции, целью которых было обнаружение следов марсианской цивилизации. Впрочем, в силу малой доступности для землян из-за испарений 'стекла' многих районов марсианских недр, проводить серьезные поисковые работы было невозможно.

Около семидесяти лет назад в недрах Марса стала складываться туземная община, живущая по своим законам и согласно укоренившимся традициям. Она сумела без посторонней помощи избавиться от претензий уголовной элиты, которая пыталась поначалу установить здесь свою власть. Конечно, сделано это было не без помощи военных, развернувших в 'бутылке' базу. К тому времени нарыли уже достаточно. Истощенные выработки приспосабливали под жилье: рушили перемычки между квершлагами и штреками, там, где они образовывали достаточно густую сеть, и разделяли образовавшиеся пустоты стенами, выгораживая место для жилья. Колония разрасталась за счет высокой рождаемости и за счет 'невозвращенцев'. Рождение ребенка для женщины часто становилось причиной, перечеркивающей возможность возвращения на Землю. Община уже во втором поколении приобрела признаки внеземной цивилизации. Ее представители не только не одичали. Наоборот, сильный интеллектуальный потенциал, сконцентрированный первым поколением, определял кинетику развития нового этноса. Электронные методы обучения ликвидировали само понятие культурного центра и культурной периферии.

Таким образом, в недрах "космического яблока", как принято было называть в прессе Марс, зародилась и благополучно развивалась новая цивилизация. Эта аналогия была замечена первым поколением — поколением добровольцев-романтиков, называвших себя в шутку катэрами, от 'caterpillar', что означает 'гусеница'.

Антон взглянул на экран внешнего обзора. Вон оно, это яблоко, багровеет в компании двух горошин-лун — Фобоса и Деймоса. Сегодня это трио заметно подросло.

Глава пятая

Вернувшись от Кирилла, Володя выпил водки и поужинал. Вернее, позавтракал. Ночные страсти немного отступили и ощущения притупились, а разговор с отцом Кириллом уже не будоражил так, как там, в келье. Он вспомнил убогую обстановку монашеского жилья, а ведь к этому еще и пост, и многочасовые молитвы. Нет, это не для него. Это даже хуже, чем сейчас. Была бы Лариса, чего бы еще желать? Стало быть, искать успокоение надо не в молитве. Уютный полумрак комнаты расслаблял, и было почти хорошо: тоска отступила, оставалась лишь грусть.

В самом деле, много ли человеку надо? Семейный уют, достаток, вечера, заполненные детскими голосами. Всего этого он лишен. Был какой-то проблеск. Какая-то иллюзия семьи. Игра в семью. Нет, видно, предопределено ему жить в холостяцком беспорядке. Случайные связи, поиск забвения в спиртном. Конечно, может с новой вахтой прилетела какая-то женщина, с которой у него могут возникнуть серьезные отношения. Как с Ларисой. Но тогда вновь предстоит болезненный разрыв. Перелюбливать каждые два года — это тяжело. Кстати, что там Кирилл говорил про венчание? Так просто или со значением? Он вспомнил сегодняшнее свидание с Ларисой. Вспомнил спокойно. Привык или водка лечит? И тут же подумал: интересно, придет еще? Не со страхом подумал, а с волнующим сердце чувством. Пускай бы. Какая разница, откуда? Она ведь теплая и живая...

Водка действовала: потянуло на общение. Надо пойти к Женику, в общагу. Где еще можно так классно набраться, как не у сердешного друга детства?

...

Пока он переживал свои драмы, произошло заселение новой вахты. В коридорах шатались незнакомые парни и молодые женщины, путали двери, спрашивали друг друга что где: осваивались. Из комнат, стоило открыться дверям, неслись гул оживленных голосов и запах консервов. Отмечали прибытие. К вечеру все перепьются. Это, как водится. Володя с трудом переносил атмосферу первых недель новой вахты. Не по душе ему были эти "привальные", не нравились хозяйские и слишком земные повадки вновь прибывших. Так, наверное, чувствуют себя невоинственные жители маленькой страны, терпящие постой чужой армии. Впереди мелькнул погонами участковый. Хотел было догнать, переговорить, спросить, что нового по Кулькову, но тут нос к носу столкнулся с Жеником.

Вид у приятеля был такой, будто с утра "работал с документами". Но нет, в дни смены вахты комендант был всегда в полном порядке, чем очень гордился и о чем постоянно напоминал начальству. Провалы начнутся недельки через две, когда все направится, покатится по инерции. Тогда вот увидеть его можно будет лишь утром во время отправки смены: согласно должностной инструкции начальникам всех рангов положено находиться на выпуске. Марсианам многое прощается, а если точнее — все. Чем еще Земля может компенсировать их поломанные судьбы?

— Вовка! — закричал тот радостно, схватил его в охапку, стиснул крепко.

— Ну ладно тебе, что ты орешь, будто год не виделись. — Но проняло, растрогало. Кто еще ему здесь так обрадуется?

-Пойдем ко мне! — Женик ухватил Володю за руку — цепко ухватил, с чувством — и поволок по коридору. — Сегодня уж ты ко мне зайдешь обязательно.

-Да я к тебе и шел.

-Врешь, гад, когда такое было?

Это правда. Он последнее время избегал встреч с другом. А ведь были когда-то неразлучны. Жилье комендантское встретило запущенностью и беспорядком. Володя с неудовольствием подумал, что у него тоже скоро будет так: первые едва заметные ростки неухоженности уже проклюнулись. Улетела Лариса, и некому полоть.

В этой общаговской комнатушке прошла Женькина жизнь. Безвыездно. Так получилось, что он никогда не жил в богадельне. На стене все еще висит картинка, нарисованная Эдиком — та самая — на которой изображен Женик в стиле "точка, точка, два кружочка". Осколок детства. А рядом — еще один портрет — акварельный. Это уже Володина работа, там Женику четырнадцать. Мгновение, выхваченное из юности. Дальше красочно оформленный стенд с винными этикетками. Это уже отзвук возмужания. Экспозиция завершена: вина Женик больше не пьет. Зачем так тратиться, когда ему подчинен весь спирт поселка?

-Все, Вовик, я свое дело сделал: вахту расселил. Теперь можно и отметить. — Он поставил на стол прозрачную пластиковую канистру. — Думаешь легко расселять? Все на нервах. Начальник рудника оборзел гад: орет "сели, где хочешь". Хотел я ему сказать: у тебя, козла, в апартаментах поселю, занял один три комнаты. Каждый раз численность повышает, а где я койко-мест наберусь? Я еще в прошлый завоз говорил: вырубайте новый коридор. Это им дорого, а мне, что делать? Я саннормы должен соблюдать или нет? Люди, хоть и на Марсе, а должны жить по-человечески. Куда ж я лишних рассую?

-Ну, ты-то рассуешь, — подольстил ему Володя.

-Я — да, — охотно согласился Женик, но вздохнул, — только трудно. Утиснулись дальше некуда.

-Все равно по двое на каждую койку лягут.

-Это точно,— хохотнул Женик. — Но ты представляешь, главный инженер, не рудниковский — Федорыч мужик нормальный! — а с фабрики, на тебе наезжать начал. Мол, зачем ему мастерская, при таком дефиците жилья, пусть на квартире рисует. Умник! Я ему врезал. Марсиан, говорю — не трожь. Тем более, что Володька — мировая художественная знаменитость! Ну ты знаешь, как я могу! Он аж сжался. Валентиныч тоже вмешался. Сам же марсианин. 'Вы, — кричит, — не смейте наши местные таланты зажимать! Его картины в лучших музеях Европы размещены! Дискриминация!' И все такое. Он мужик культурный, сказать умеет.

-Усольцев крикнул? — ехидно переспросил Володя.

-Ну, не крикнул, не крикнул — сказал. Зачем ему кричать, когда его и так услышат? Зам мэра все-таки. А может и мэром будет. Ведь сейчас какая свадьба пошла: в армию марсиан берут уже года как два, в полиции — марсиане, зам по быту — марсианин. Ну и я — человек в поселке не последний.

— А ты разве марсианин? Ты же "землянин в бессрочной командировке".

-Ладно, давай выпьем, что зря болтать. За то, чтоб все было по-нашему... И не печалься. Одна улетела, другие прилетели. Вот сейчас выпьем, и я скажу, что мне в тебе не нравится. Ладно?

Он разлил в стаканы. Интеллигентно: понемногу.

-Я тост скажу. Выпьем за правильно организованный быт. Идеал — это семья. Выпьем за семейную жизнь с марсианской спецификой. А специфика в чем? В двухгодичной периодичности. Да такая наша судьба: каждые два года менять жен. И не надо драматизировать. Это естественно. Этот ритм заложен природой не познанными нами космическими силами. Каждые два года Земля и Марс сходятся на самое близкое расстояние, и понятно, что именно в это время к нам завозят все необходимое: оборудование, рабочую силу, невест.

-Давай уж выпьем, балаболка.

-Успеешь набраться. Ты что думал, сюда женщин везут, как специалистов? Подумай сам, почему это в вахтах их примерно столько же сколько и мужиков? Или с другой стороны: зачем столько обслуживающего персонала? В три смены за пылесосом ходят! Тут же и марсианок достаточно. Они, конечно, большей частью на стекле работают и в оранжереях, но и на кухню бы хватило. Ну, вот скажи, нужны мне три поварихи?

-А разве нет?

-Не, ну, конечно, лично я возражать не буду. Но пищеблоку нет, не нужны! Да одной при этой технике много. Их сюда везут, чтоб мужики не бесились... Ладно, выпьем! Про поварих я тебе отдельно расскажу... Вздрогнули.

Закуска была отличная. Женик приволок ее с собой: оказывается он нынче принимал экзамен у новой столовской смены, и они расстарались, желая понравиться начальнику.

-Ешь, ешь, я уже напробовался... Особенно там одна есть. Поцелуева Инесса Борисовна. И я тебе скажу: во баба! Настоящая Инес-с-са! — и он размашисто очертил в воздухе ее достоинства.

— Тебя в этот раз за нее бить будут? Смотри, Кулькова нет, заступаться некому.

Женик помрачнел.

-Жалко парня давай-ка за упокой души. Дурило, не чокаются за это.

Он нервным рывком вывернул свой стакан из-под удара. Выпили — А что, правда, будто его каким-то копьем прикончили?

— Говорят так. Но копья не нашли. Рана словно от копья.

— Может быть, отселенцы? Они психи. Могут...

— Их и крутят в первую очередь. А во вторую меня. Я ведь рядом был. А больше никаких следов.

— Не, тебя не могут подозревать. У тебя мотива нет. — с умным видом изрек Женик. А с Инесской я тебя обязательно познакомлю. — Вернулся к старой теме Женик. — Хочешь уступлю? Забыл, ты худеньких любишь, как Лариска! Ну, молчу, молчу. В среду мы собираем сабантуйчик, какую присмотришь — твоя будет. Обещаю!

-Ты их что ли выдаешь?

-Дурак! Ты знаешь кто я?

-Комендантишко!

-Темнота. Я здесь король!

— Ага король — дерьма, тепла и пара!

— Ничего себя — дерьма! Видел бы ты их! А король, потому что все женщины хозобслуги мои подданные и готовы по моему слову любого не только накормить и обшить, но и обласкать, тем более, что все равно этим будут заниматься и без указаний. Какая им разница с кого начинать?

-Не старайся. Женщины, быть может, мне скоро совсем не понадобятся.

Женик чуть было не выронил вилку.

-Ты чего, это? — Он сделал страшные глаза.

— Не, — засмеялся Володя,— Кирилл меня в монахи зовет.

— Вонна что! Так ты в святоши податься решил! В отшельники?! Отец Олодимир, отслужив обедню, отправился окрестными огородами отыскать огурчика, около ограды он обнаружил обнаженную Ольгу... Видишь, все равно этим заканчивается. А "Отче наш" знаешь?

-Долго выучить?

-Верно. Недолго.

-Зато проповедовать буду на небесах.

— Фиг там, на небесах! Что это под ногами припекает, а? Не преисподняя?

-Тем более, проповедовать у врат преисподней еще большая ответственность. Последний заслон. — Володе самому понравилось, как он сформулировал.

Алкоголь действовал: Женик сидел перед ним серьезный, созревший к настоящему разговору.

-Давай, выкладывай, что там случилось, — сказал он с грубоватым участием.— Я ж тебя насквозь вижу. Придешь ты просто так водку пить ко мне, пьянице, как же. Не Кирилл же тебя под монастырь подвел...

— Ладно... Эдика помнишь? Как он являлся?

— Ну, помню, а что? — друг его заметно встревожился.

— Приходил,— соврал Володя, сам не зная зачем. И тут же пожалел: Женик выразительно и быстро побледнел.

— Ты чего? Пошутил я. Не было Эдика. Ну, успокойся... Лариса была.

— Она же улетела!

— Значит не совсем.

— Ты можешь нормально? Она что, — он покрутил пальцами, подыскивая слово.

— Жива, не бойся, я узнавал.

— Откуда же тогда?

— Но не с корабля, это точно.

— И что делала?

— Целовалась...

— Ну, мать...— он, кажется, начал приходить в себя.— И где она?

— Растворилась... Ну, так что это было, умник? Ты ж у нас все знаешь. Посоветуй, что-нибудь.

— Нашел советчика. А что тебя не устраивает? Хуже настоящей целуется?

— Не хуже.

— Ну и пусть приходит...

— Пусть... Только она разрешения не спрашивает.

— Слушай, на полном серьезе, ответь: врешь ведь?

— Хочешь, скажу, что соврал?

— Хочу! Хочу! Я хочу жить, хоть на Марсе, но по-человечески. Не желаю, чтобы мертвецы ко мне в гости шастали, даже если это друзья детства, понял? И ты, если раньше меня скопытишься, не приходи. Давай при жизни общаться.

— Успокойся, я же сказал, что Лариса живая.

— Живая! Живая она в корабле, а здесь какая?

Володя посмотрел на друга. Тот сидел, понурив голову. Волосы его иссалились и неопрятно наползали на довольно четко уже определившуюся лысину.

— Хорохоришься, а струхнул.

— Струхнул. Что им надо-то?

Они снова выпили, и еще. Потом сидели и бессвязно вспоминали из детства. Твердо решили, что должны держаться вместе, что Володя обязательно переберется к нему, что плевать им на марсиан. Нет ведь такой нации или расы.

При расставании долго обнимались. Наконец Володя вырвался и, натыкаясь в коридоре на встречных, поплелся домой.

...

А с Эдиком вышло вот как. Им с Женькой тогда по шесть лет было. Эдик — на год младше. Росли вместе, как братья. А потом Эдик заболел и умер. Некоторое время спустя сидели они с Жеником в комнате и вспоминали, какой Эдик был забавный и веселый. А тут еще его смешной рисунок попался, там Женик был нарисован — волосы из головы торчат, язык высунут, руки — грабли, ноги — грабли. Тот самый, который сейчас на двери висит.

— А меня,— сказал тогда Володя, — он не нарисовал, говорит: "Не красивый". — И даже голос его похоже скопировал, потому что, как Эдик говорил, в ушах еще звучало. И вдруг слева, где никого не было, его кто-то толкает. Обернулся — Эдик. Улыбается и рисунок протягивает: "Красивый, красивый, на — смотри!" Володя обомлел, руки поднять не может, а Эдик губы надул: "Не хочешь? А просил!" И рисунок на пол бросил. Тут Женик заплакал. Эдик на него посмотрел и говорит: "Чего ты ревешь? Думаешь, я умер? Дурачки, я в туннелю спрятался." И засмеялся, как всегда звонко и как всегда спиной бултых на диван, и ноги задрал.

Выскочили они из комнаты. К тете Вере, Женькиной матери, побежали. Когда вернулись, в комнате, конечно, некого не было. Ясно — почудилось. Только, как могло почудиться, если вдвоем видели? И диван смят, и рисунок посреди комнаты лежит. На нем Володя — четыре грабли, два кружка, на каких-то ступеньках сидит, а рядом ярко-красные цветы в человеческий рост. Рисунок тетя Вера подобрала, но он куда-то потом затерялся.

Глава шестая

Володя кое-как добрался до квартиры и, не раздеваясь, повалился на кровать. И тот час словно утонул в раскаленном, липком болоте. Но вскоре не в силах больше терпеть, проклиная пьянство, поплелся в ванную. Стало немного легче. Он кое-как разделся и вновь ввалился в вязкое забытье.

Нечто подобное испытывал много лет назад, когда лежал в реанимационной палате военной клиники под Тверью (на марсианах специализировались военные). И тогда мозг тоже пронзали ослепительные желтые вспышки, сопровождающиеся пронзительной болью. С ним долго возились и отогнали-таки боль, правда, недалеко: ее затаенное дыхание достигало его. Два пласта жизни сошлись, соединились в раскаленном сознании. Ему снились воспоминания, он вновь ощущал, как горячий туман пропитал глаза, как приглушились звуки, словно их завернули в вату. Вокруг что-то происходило, и он видел это, но обессиленный мозг не понимал уже сути. Но связано это было с Земными делами и, кажется, с Антоном...

На Земле продержался он десять лет. Первые два с половиной прошли тяжело, но сносно, а потом что-то сломалось. Резко, сразу: тяжелый обморок, военный госпиталь, палата реанимации. Более суток метался в кровати, опутанный проводами и трубками. Помнит, как от высокого прямоугольника окна наплыл на него, сгустившись, широкий избела-серый, словно вымоченный в тени, силуэт, прокатился гулкий, как искаженный третьим эхом, голос.

Потом, придя в себя, увидел и его обладателя. Массивного мужчину в халате с закатанными по локоть рукавами. Мощные запястья, шея борца. Ну и доктор!

-Да, молодой человек, вы нас вчера чуть было не озадачили, — сказал он очень серьезным тоном и добавил, — сегодня еще поболейте, а завтра начнем поправляться.

Володя не поверил — так было худо. Но к вечеру полегчало, и он спокойно заснул. Проснулся посреди ночи, но не от боли, а от безысходной и непреодолимой тоски. Невыносимо в четырнадцать лет не иметь прибежища во Вселенной.

Утром был обход и командовал на нем вчерашний врач — Александр Прохорович.

— Не мужское это дело, — сказал он, строго взглянув на володин распухший нос.— А тем более в военном госпитале. — Потом повернулся к сестре: "Подберите ему корсет и с завтрашнего дня можно вставать. Пусть гуляет по садику". И снова к нему.

-Скакать сам не станешь, а с наклонами осторожней. И ничего тяжелей ложки. Понятно? Позвоночник беречь! — Он посмотрел на Володю и будто что-то вспомнил,— Поставьте-ка здесь еще кровать. Что он, как генерал, один в палате? Подселим платника. Есть там один кандидат на обследование.

Кандидат появился на другой день: рослый улыбающийся крепыш володиных лет с упрямым веселым взглядом. Был он по-спортивному ловок и по-спортивному же острижен. Не очень-то такого с больным спутаешь! С интересом осмотрел комнату, поставил на стул спортивную сумку, протянул руку.

— Антон,— проговорил старательным баском, при этом улыбнулся: ну приятно ему было знакомиться и все тут! Володя буркнул в ответ свое имя. Лучше бы оставаться одному. Не ладилось у него с земными. Ни в интернате, ни в художке. Какой он им товарищ! Те быстрые, веселые, а он еле ноги таскает. Да можно ведь и не общаться. Пускай себе живет. А пацан, между тем, устраивался основательно. Вещи свои разложил не просто аккуратно, а что называется "по струнке".

Поставил на полку книги: увесистый том и несколько брошюрок, выровнял. Перезаправил кровать (виданное ли дело: не понравилось, как одеяло лежит!) Открыл окно, сдвинул стол ближе к свету, кровать перевернул так, чтобы видеть вход, смахнул из межрамья дохлых мух, влез на подоконник поправить соскочившую прищепку на шторах: не вживался в обстановку, подстраивал ее под себя. Повернувшись к Володе, спросил: "Оружие любишь?" не дождавшись ответа, задрал свитер. За поясом у него торчал пистолет с рубчатой рукоятью. Володя растерялся, и потому забыл о том, что собирался отмалчиваться.

-Настоящий?

-Да ну! Воздушка! — ответил Антон пренебрежительно, как о чужом. Завтра постреляем. Хочешь?

На другое утро Володя проснулся с настроением жить. Такого с ним давно не было. День готовил какие-то события, что-то должно было произойти. Пусть мелочь, но свое. И этот парень...

В удаленном уголке парка, против глухой складской стены они вставили в развилку дерева консервную банку, повесили газету. Антон преподал ему "курс молодого бойца", показав, как "это делается". Стрелял он ладно. Воображал, конечно, однако и было с чего. У Володи тоже получалось. Боезапас расстреляли за два дня, за это время и сдружились. Все свободное время от кормежек и володиных процедур, проводили у озера. Не спеша плавали. Странновато было то, что Антоном врачи не интересовались.

Однажды Володя спросил у него: "А ты чем болеешь?"

-Воспалением хитрости. Я же тебе говорил, что печень что-то того.— Он осторожно погладил левый бок.

-Печень с другой стороны!

-Да? А они, дураки, здесь лечат. А я, думаю, почему лекарства не действуют? Как ты думаешь, сказать, или обидятся?

В общем, отшутился. И Володя отстал: не хочет человек говорить и не надо. Мало ли какие болезни бывают...

Когда кончились пульки, Антон придумал другое развлечение. Началось с рассказа: " Знаешь, как спецназ тренируют? Их от пуль учат увертываться.

-Ври. От пули увернешься, как же!

-Ну, когда выстрелят, уже не увернешься, надо в тот момент, когда стрелок уже решился на выстрел, а спуск еще не нажал. Называется инерционная зона. У нас инструктор по стрельбе — капитан Конев. Они с командиром взвода лейтенантом Глебушковым, когда дежурят ночью, друг друга холостыми обстреливают метров с трех: если газами задело, значит готов. Вот и мы так: нарежем ластик, ты постреляешь, а я потренируюсь уходить... Они нашли металлическую трубку чуть большую по диаметру, чем канал ствола пистолета, заточили его и нарезали из листа резины около полусотни пулек.

Антон был ловким и пружинистым и очень часто успевал увернуться. Володю стрельба увлекала. В какой-то момент пистолет показался ему боевым оружием и стрелял он, как на поражение. И тогда... Он сразу понял — что-то не так, потому что хлопнуло особенно отчетливо, потому что Антон схватился за щеку, потому что предохраняющие его глаза очки полетели в траву. По щеке размазалась кровь. Володя смотрел, ничего не понимая. Пистолет оказался заряженным по-настоящему. Но откуда взялась пулька?..

Кто-то рывком отодвинул его в сторону. Это был главврач. Забрал пистолет и сунул его в карман брюк. Затем подошел к Антону.

-Покажи, что там. — Тот убрал руку, щека была в крови.

-Пап, это я его попросил. Мы резиной стреляли...

-Пошли, я тебя посмотрю. Резина... Эта пулька височную кость пробивает.— Они ушли. Володя постоял немного и побрел прочь. Вернуться в палату было выше его сил. Он почувствовал себя чужим и не нужным. Вышел за ограду в лес. Нашел полянку, неуклюже, в три приема, лег на спину и стал смотреть в высокое земное небо, гладкое, ясное, словно марсианское "стекло", только много ярче. Оказывается, он скучал по Марсу. И понял, что вернется, что Земля — это временно. На душе стало легче, и он задремал. Проснулся от того, что по лицу щекочась лапками, пробежал муравей. Он открыл глаза. Над ним с соломинкой в руках наклонился Антон.

-Одурел? Там уже розыск объявлять собираются. Пошли.— Сел, с трудом приходя в себя после сна. Увидел на щеке друга пластырь.

-Сильно?

-Ерунда.

-Ерунда... А если бы убил? — И вспомним слова главврача, сказал, — в висок, например?

-Опозорил бы на веки. Убит из пневматического пистолета... Офицеру с таким прошлы м карьеры не сделать.

-Но откуда пулька? Я ж не дурак, отлично помню, что резиной заряжал.

Антон обнял его за плечи: ему нравилось чувствовать себя сильным и великодушным. Они шли обнявшись по лесной дорожке к госпиталю. И не хотелось даже думать, что могло быть иначе, что Антон мог бы лежать где-нибудь в холодной мертвецкой, а м главврач сидел бы рядом с ним, обхватив своими могучими и бессильными руками голову, проклиная свою затею впутать сына в это дело — в излечение марсианского пацана, который и сам не жилец и... А что бы делал он сам?..

Слава Богу, что все обошлось, слава Богу. Он повторил это несколько раз, для верности вспоминая отца Кирилла: так надежней должны были его слова достигнуть ушей Того, благодаря Кому все кончилось благополучно.

-Да не убивайся ты — мужчину шрамы украшают, — подбодрил его Антон. Хочешь и тебе синяк поставлю для солидности?

-Молчи уж, подсадной.

Антон засмеялся: "Тогда правильней не подсадной, а подложный".

Все это лето Володя жил на даче у Климовых, недалеко от Селигера... А осенью переехал в Госпиталь космических войск, где ему выделили отдельную палату с антигравитатором под кроватью. Тогда они только появились и были несовершенны. Три года прожил в госпитале. Закончил две школы — среднюю и художественную, а когда поступил в художественное училище, ему выделили отдельную комнату и уже более мощный антигравитатор, который устойчиво держал установленную гравитацию и не отключался. У него неплохо шла живопись, но особенно он увлекся скульптурой. Правда, это свое увлечение скрывал, считая его дилетантским. Его марсианские пейзажи пользовались спросом. Его пригласили оформлять учебные пособия по астрономии, он иллюстрировал популярные издания о Марсе и даже писал для них статьи. Каждое лето в течение всех восьми лет Климовы забирали его к себе. С Антоном они очень сдружились. Все вместе ездили к морю, но больше всего времени проводили на даче. Но когда Антон окончил военный институт и уехал по месту службы, а потом и женился, они почти перестали видеться. И тогда Володя понял, что пора возвращаться на Марс. <

Глава седьмая

Корабль завис над планетой, встав на круговую орбиту. Пассажиры, одуревшие после трехмесячного безделья, зашевелились, ожили. Их было немного. Планетолет был рассчитан на двадцать человек. Но прилетело на нем восемь. Однако двадцатник был стандартным бортом, меньшее число людей брал на борт лишь патрульный катер. Однако недобор пассажиров не считался проблемой, поскольку государство не подсчитывало убытки и доходы от экстренных рейсов, руководствуясь в этом случае не экономической выгодой. Экипаж же от этого только выигрывал, получая возможность взять на борт лишних 1200 килограммов веса. Средний вес одного пассажира плюс багаж принимался за сто килограммов. Через несколько часов к кораблю пристыковалась капсула лифта. Антон и еще несколько человек, доставленных вне графика, перешли по короткому узкому коридору в тесную круглую кабину, расположились в креслах, расставленных по периметру. Кресел было двадцать. Вещи сложили в решетчатый контейнер в центре кабины. Зажглась зеленая лампочка и табло с просьбой пристегнуть ремни. Притяжение резко упало, кабину, как только она вошла в атмосферу, начало трясти и раскачивать. Это продолжалось в течение получаса. Затем последовал мягкий толчок, вернулась тяжесть, но не в полном земном объеме. После нескольких минут горизонтального движения вновь последовал мягкий толчок — теперь боковой. И буквально сразу дверь плавно разошлась, и они по одному протиснулись в узкий коридор, по которому и загружались в лифт. Пройдя через него, оказались в подсвеченным голубым сиянии круглом помещении, стены которого были словно из замутненного белым стекла. И трудно было понять, как сочетается искусственное освещение, порожденное далеким солнцем, и свечение, порожденное этим стеклом. А то, что 'стекло' светится и выделяет тепло, знали все. Рассматривали стены с интересом. Рукой поглаживали. И, в самом деле, теплое! Конечно, вновь прибывшим хотелось посмотреть на Марс в легендарный проем, который, как известно, ничем не прикрыт. Но это ничто надежно удерживает микроатмосферу малого Марса, не давая ей вырваться в атмосферу большого Марса. Однако этого сделать не удавалось, поскольку рукав-коридор капсулы лифта почти вплотную вошел в эту арку и закрыл от глаз суровый марсианский пейзаж.

  Антона никто не встречал. Дежурный отметил его командировочную карточку, всунув в разъем считывающего устройства и пропустил на поднявшуюся из недр Марса огороженную круглую платформу. Когда туда перепроводили всех прилетевших, платформа не спеша пошла вниз. В основании ствола их встретил другой дежурный и проводил в помещение карантина.

Завтра в это время он будет в поселке, а еще через сутки встретится с Володей. И что дальше? Поначалу ему говорили, что его главная задача — охрана Гущина. Когда поинтересовался от чего охранять, услышал "от любых неожиданностей". И напомнили случай с Кульковым. А сбор информации — подчеркивалось, что он не в коем случае не направлен против Володи, — тоже следует вести, и при этом желательно это делать совместно с Гущиным. Его разъяснения, как коренного марсианина, очень помогут Антону сориентироваться. На вопрос, какая информация интересует разведку, ответ был уклончив: следует интересоваться всем, что касается жизни поселения омарсианившихся землян.

То есть, ничего конкретно от него вроде бы и не требовалось. Видно не спешили озадачивать его конкретикой — ждали, когда войдет в тему. Что сейчас грузить парня, если груз этот ляжет в него бесполезным балластом? Мишин же, назначенный куратором перед самым отлетом Антона, инструктировал его предельно откровенно: "Ты должен забыть о личном. Ты летишь не на встречу со старым другом, тебя направляют с ним работать." Это слово звучало при Антоне неоднократно и включаясь в общение, осваивая особенности новой для себя лексики, он и сам стал употреблять его, но все-таки не без внутренней какой-то задержки, словно оно цеплялось на выходе. На самом деле,— "работа"! Как это работать с человеком? Обрабатывать? Придавать ему, как заготовке, требуемую форму, необходимую для заранее предусмотренного применения? Готовить независимо от того, что он сам по этому поводу думает?

Готовили его к полету по сокращенной программе. Видно было, что нужен он был там не как основной игрок, а так, для психологической поддержки. Что-то затевалось, это Антон чувствовал, но что не знал. Да и не очень стремился. А для "введения в специальность" определили его в группу молодых сотрудников, изучающую основы оперативной работы методов организации наблюдения, азы психологического воздействия. Была попытка назначить ему сеансы сновоздействия, но узнав, что он прошел дополнительную подготовку в системе Гипнос по полному курсу боевых контактов,от этой мысли отказались. Накачали его подкорку в свое время до основания и теперь уже любое дополнительное воздействие на нее могло привести к неожиданным последствиям. Это и хорошо. Не нужны ему иные профессиональные навыки, кроме тех, что уже имеет. А что они там еще хотели ему ввести — неизвестно. Пока. Потому что стандартная программа снообучения, которую он, кстати, прошел добровольно, поскольку была она экспериментальная, предусматривала и блок защиты от дополнительного сновоздействия. Оберегала его мозги от того, чтобы еще кто-то захотел что-то в них вложить. Кстати, широкого применения система Гипнос не получила. Из-за многочисленных побочных эффектов, в числе которых были и психические расстройства, от нее отказались. Но с десяток человек, в которых она прижилась, вполне к ней адаптировались и никаких изменений в психике не заработали.

А ведь выходило, что и Антона тоже "взяли в работу". Ввели в дело так, что и не пикнул. И спрашивать не стали, согласен ли. Окружили заботой и вниманием: с одной стороны кнут — статья, с другой пряник — возможность отличиться при исполнении, карьеру сделать. Так кто он сейчас? Наживка? Ладно, там разберемся. В любом случае, завтра уже будет говорить с Володей. А ведь уже и не надеялся свидеться. И то, что судьба в лице пятого отдела дала такой шанс — уже хорошо. Остальное — посмотрим. <

Глава восьмая

— Здравствуй, Володя...

Заработался и не заметил, как подошел Усольцев. Здрасте-пожалуйста — собственной персоной. Светлый костюм — на Марсе так не ходят, здесь в почете униформа — папочка в руках. Старичок, а лицо гладкое, почти без морщин, взгляд молодой, твердый, пронзительный и к нему ласковая, располагающая улыбка.

— Помнишь меня? — странно спросил Игорь Валентинович. И только мысленно Володя собрался поправить в вопросе неточность, заменив "помнишь" на "знаешь" и ответить в том смысле, что кто же его не знает, как он продолжил.

— Не забыл, что мы когда-то дверь в дверь жили? Хотя, ты же совсем малец был. — И пошутил,— вон как вырос. Художник.

— Вы тоже, — ответил Володя в тон ему, — заместитель мэра.

— Ну, уже не заместитель, уже почти мэр, вернее — исполняющий обязанности. Впрочем, при нашей текучести, а лучше сказать, летучести кадров, — он лукаво улыбнулся, — не удивительно, что из всех достоинств предпочтение отдается опыту.

Умеет же улыбаться! Многооттеночно, варьируя интонации улыбки, словно актер интонации голоса.

Они коснулись бегло и того и сего, но разговор не вязался: Игорь Валентинович и сам отвечал односложно, и ответы на свои вопросы выслушивал с вежливым равнодушием, однако не уходил. Значит, было о чем говорить, просто не здесь этому разговору место. И что же он хочет? Володя слегка забеспокоился: хуже нет участвовать в чужих заботах. Попробовал переждать: сколько же можно речи вести? Но не вышло. Видно было, что у этого старика к нему дело. Деваться некуда. Он спустился со стремянки.

-Пойдемте ко мне, посмотрите, как устроился: будто богомаз-послушник при церкви живу.

— Лучше уж ты к нам.

— В мэрию? — удивился он.

— Зачем в мэрию?— в свою очередь удивился Игорь Валентинович.— Я же говорю — к нам, к марсианам.

— В богадельню...— догадался Володя.

— Некоторые и так называют...— Игорь Валентинович поморщился.— Только, Володя, мы себя обрабатываем и ни на чьем иждивении не состоим. Живем общиной, это так. Все мы, марсиане, к одному месту сходимся. И ты ведь к нам придешь.

Был в сказанном подтекст, а, может быть, два раза произнеся "марсиане" и отделив интонацией последнюю фразу, он обозначил тему своего посещения?

-Не хочешь нас навестить? — Нажимал Игорь Валентинович. — Ведь четыре года, как прилетел, а ни разу и не был.

-Надо бы... Да вы ведь не особенно гостям рады.

-Тем, что не званны. Посторонним. Земным у нас делать нечего, да и...— он замялся,— им и самим не понравится. Ты — дело другое. Пойдем?

-Прямо сейчас?

-Что ж откладывать? Я к тебе гонцом.

"Богадельня" или официально: Поселение постоянно проживающих на Марсе граждан Российской Федерации — располагалась за церковью, которая разделяла марсианскую ойкумену на поселок и поселение. Богадельней поселение называли потому, что здесь жило немало пожилых людей, заброшенных когда-то на красную планету судьбой, матери-одиночки, родившие на Марсе и оставшиеся в поселке с детьми, младенцы, брошенные в родильном отделении поселковой больницы (малыши, рожденные в условиях гравитационной недостаточности, приравненные государством к инвалидам детства). Все они именовались "марсианами", потому что с Землей их уже больше ничего не связывало. Но были там и мужчины в расцвете сил. Главным образом второе и третье, а то и четвертое поколение марсиан. Однако встречались и отбившиеся от вахт работяги. У каждого из них была своя история. Обитатели богадельни к себе никого не звали, сами в поселок почти не выходили, а вопросы бытовые, которые время от времени возникали, решали через Игоря Валентиновича. Правда, молодежь жила несколько более открыто. Многие работали в обслуге, вольнонаемными в части, даже на добыче, и что важно двое или трое марсиан уже служили срочную службу в местной войсковой части.

Ему действительно обрадовались. Некоторых он знал, некоторых хорошо помнил, некоторых вспомнил не сразу. Многие, кроме семейных и некоторых отъявленных индивидуалистов, предпочитали столоваться совместно. Так было проще: семьями мало кто жил. Да и веселее было вместе трапезничать. Володю усадили за стол, наложили на блюдо плюшек и подвинули поближе вазочку с вареньем. Он оказался в центре внимания и в центре разговора. Отвечал на дежурные вопросы о том, чем занимается, как живет, что там на Земле. Про Землю, впрочем, спрашивали, что его удивило, без особого любопытства, без ностальгических интонаций. Больше их интересовало, как там наверху, на поверхности. Услышав, что хуже, чем в катакомбах, согласно закивали головами и успокоились.

После этого вопросы иссякли, и все как бы отстранились от него. Все, кроме Игоря Валентиновича, который радушно хозяйничал, предлагая того и другого. Володя отказывался, уже с десяток раз повторив "спасибо, нет", понимая, что это все прелюдия, что будет, будет разговор. Так и случилось. Игорь Валентинович, наконец, развел руками, "ну что с тобой поделаешь" и с заговорщическим видом, мол, есть у меня и кое-что посущественней, пригласил к себе.

Комнатка у Игоря Валентиновича была маленькой, чистой, технически не оснащенной: ни стационарного переговорного устройства, ни экранов, даже телевизора не было. Кровать, покрытая простым одеялом, столик, полка с несколькими книгами два мягких стула — элемент роскоши в спартанской обстановке — и все. Пол сиял голубизной. Здесь "стекло", казалось, было ярче, чем в поселке. Кто-то постучал.

-Да, да, Марина, входите. — Сразу откликнулся Игорь Валентинович. На пороге стояла молодая женщина с грустными глазами. Рядом с ней — лобастый мальчик лет одиннадцати с большим пакетом в руках.

— А вот и наш Игорек,— запел Игорь Валентинович сладким голосом. Он у нас будущий скульптор. — Ну, показывай свои работы. Статуэтки были однотипными: одна и та же фигура в античном одеянии. Это, конечно, римский бог и патрон планеты Марс. Выглядел он неказисто, но дело было не в изображении, а в материале. Марсианское стекло. Володя хорошо видел следы пальцев, отчетливые, как на пластилине. Стекло, правда, проработано было плохо: попадались в нем и пузырьки и кусочки нерасплавленной пены, но стеклянная статуэтка — само по себе явление из рада вон выходящее. И если не художественным, то другим, может быть, еще более ценным в условиях Марса талантом пацаненок обладал.

-Ну ладно Марина, закончил вдруг эту странную встречу Игорь Валентинович, — идите к себе. Нам с Владимиром Ашотовичем побеседовать надо. А статуэтки оставьте.

Она не отвечая ничего, взяла за руку сына и вышла.

-У нас уже почти полсотни ребятишек,— продолжил Игорь Валентинович, когда закрылась за ними дверь. — Правда, большинство без родителей. И подростков человек двадцать... Нас, марсиан, здесь уже больше, чем землян. — И вдруг прервал себя и воскликнул очень весело, чтобы сразу можно было понять, что это шутка,— А вот, Володя, женись-ка на Марине, она-то уж с Марса не улетит. Вы ведь, кажется, знакомы?

Что это они все об одном?

— Дайте от прошлого брака отдохнуть...

-Отдохни и приходи свататься,— улыбнулся Игорь Валентинович,— но глядел серьезно. Спросил после паузы: "Что, Володя, дальше делать собираешься?"

-Не знаю. Пока при церкви побуду, но вообще-то думаю на Землю перебираться.

— А там как? Прошлый-то раз не получилось.

— Прогресс на месте не стоит, Игорь Валентинович, вот антигравитацию осваивают, так что на Земле вполне можно марсианскую силу тяжести создать. Со временем изобретут приборчик — сунул в карман и тяжесть в два раза меньше.

— Ну, это дорого, да и... когда еще будет. А пока антигравитатор под кроватью — домашний арест за свой счет. Здесь хоть какая-то свобода...— И вдруг сменил задумчивый тон на бодрый. — На Марсе сила тяжести, конечно, небольшая, а вот притяжение у него — ой-ой-ой! В прошлый-то раз из него не удалось вырваться?— Он замолчал внезапно, словно передыхал, готовясь к новому витку разговора, словно выходил на исходный рубеж.

— Небось, думаешь, — сказал он вдруг серьезно и даже как бы сердито, — чего это они? Затащили к себе, разговоры непонятные ведут. А мы потому тебя позвали, что ты наш, коренной, и трудно тебе сейчас, тяжело: ты ведь на середине пути: туда, откуда ушел, не вернуться, а пункта назначения не видишь. Мы все это проходили. Ты заходи к нам, мы тебе рады. У нас тут тихая, здоровая обстановка. Стекло действует. Ученые говорят, что оно какие-то благотворные лучи испускает. Нет, на самом деле, посмотри-ка: мы и не болеем, и помираем не от болезней, а только от старости. От очень глубокой старости. Впрочем, какие наши годы?— Самому старшему чуть больше ста лет. — Он лукаво посмотрел на Володю.— На кладбище-то марсианском в основном только земляне и похоронены.

Глава девятая

Володя взял божка, повертел и почувствовав, как "поплыло" в руках стекло, поспешил вернуть в предупредительно подставленную ладонь. Игорь Валентинович мельком, но жадно взглянул на статуэтку, словно не видел раньше и ему не терпелось тут же повнимательней рассмотреть ее, но превозмог себя, положил на полку, нервно потер руки.

С чего он разволновался? И что эти разговоры вообще означают?

-Ты вот думаешь, наверное, что это все значит, для чего все эти разговоры? — спросил он впопад. — Не торопись, Володя, поймешь, и про Марс, и про марсиан. Марсианин это ведь тоже звучит гордо. Это не ругательство и не синоним слова "неудачник". Вот, — он кивнул в сторону божка, — ребенок слабыми своими пальцами стекло это мял и лепил из него, как из пластилина. У тебя же в руках оно чуть было не потекло, как лед на сковородке. А физически куда как более сильные земляне так могут? Они машинами своими кусочек стекла отколоть не в состоянии. Вот ты там, кто? Ну, художник, довольно известный, однако не потому, что гениальный, не в обиду тебе сказано будет, а потому что марсианский. Не талант твой уникален, а образ жизни и сам ты. Тем и ценен. Марсианистостью своей. Пойми это. — Он поднялся,— А теперь пойдем, пора, не то пропустим все. Поверь, ни один землянин такого не видел и не увидит.

Вновь пошли по коридору, но теперь не к обеденному залу, а в другую сторону. Коридор сузился и снизился, потерял лоск, и незаметно превратился в грубую, со следами буров вырубку. Видно, планировали расширять поселок, прошлись "по-черному", проложили туннель, но расширять и облагораживать почему-то не стали. Вскоре Володя понял почему: ход упирался в "пену". Против нее техника была бессильна. На подходе к пене коридор резко расширялся: пробовали обойти и слева и справа. Но пена всегда поднимается массивом, ее не так-то просто обогнуть. И тут он увидел, что в голубовато-серой, пористой массе выбран ход! Такого ему встречать не приходилось, то есть, чтобы делали ходы в пене: не было такой необходимости. Зачем? Остановился, чтобы пропустить вперед Игоря Валентиновича, но тот с изысканной светскостью сделал приглашающий жест: "Только после Вас!"

Идти пришлось согнувшись, иной раз "пена", задетая ненароком, резиново пружинила о плечо и голову. В одном месте свод навис особенно низко. Неожиданно для себя Володя остановился и провел ладонями по потолку, одним движением срезав неровность. Хлопья осыпались под ноги. Они были податливы и мягки на ощупь. И спохватился: это для него она была пенопластом, для многих других — толченым стеклом. Но Игорь Валентинович, поняв его смущение, легонько подтолкнул в спину: "Пойдем, пойдем, я скажу, чтоб прибрали."

В круглом зальчике со старательно выровненными стенами, собрались, наверное, все обитатели богадельни. Свет здесь, тоже был от стекла — нижний, синий, но теперь, когда глаза привыкли к нему, не казался уже таким слабым. Старики и старухи стояли, опустив глаза, и, кажется, молились. Близко к ним, но и, в то же время, как бы поодаль расположились многочисленной группой женщины разных возрастов с детьми. Мал-мала меньше. Далее стояли по-семейному. На отшибе, особняком тасовались подростки. И чувствовался в этой их обособленности вызов. Игорь Валентинович нашел местечко на стыке групп, занял его, и словно включилось магнитное поле, в толпе сразу образовался центр, она напрягалась, стянулась в единое целое. Совсем близко Володя увидел Марину с сыном, который уперся в пол напряженным взглядом, словно ожидая чего-то. И вновь он поймал себя на мысли, что словно бы мальчика этого уже когда-то видел. Мать время от времени касалась его головы, и он заучено поднимал сложенные ладони к лицу, начинал шевелить губами, но через несколько секунд снова отвлекался и тогда руки медленно опускались.

Отец Кирилл в центре круга вполголоса, неразборчиво, частил какие-то слова, порой размашисто чертя воздух крестом. Почему он служит здесь, а не в церкви? Что это за выездной молебен в катакомбах? Повернулся к Игорю Валентиновичу, чтобы расспросить о происходящем, но тот предостерегающе поводил пальцем.

И вдруг что-то изменилось. Сначала трудно было понять что: почему-то стал исчезать, растворяться голубоватый оттенок на лицах. А вместе с этим и напряженное ожидание, сковывающее их, сменилось выражением умиротворенности, словно среди осенней промозглой непогоды выглянуло солнышко. Володя посмотрел туда, куда были повернуты лица. Справа, у стены, по полу растекался радующий душу свет, словно под стеклом разгоралось пламя. Вскоре неясный слабый отблеск уже превратился в сияние, которое поплыло по полу, вытесняя голубизну. Чувство восторга охватило Володю, на душе сделалось радостно и легко. Отец Кирилл уже не бормотал скороговоркой заученные сакральные формулы, он ликующим голосом пел торжественные гимны и все подхватывали их, и Володя шептал невпопад какие-то слова, не имеющие смысла в отрыве от того, что переживал он сейчас, от того, что сопереживали они все вместе.

Но вот сияние постепенно погасло, втянувшись под противоположную, левую, стену. Стало сумрачно, намного сумрачней, чем было до начала свечения. На лица снова легли синие тени, но радость осталась. С этим легко и спокойно было жить. Даже в подземелье. Володя повернул голову к Марине. Она вдруг улыбнулась ему, и он ответил тем же, и пацан посмотрел из-под ее руки не насуплено, как раньше, а светлым доверчивым взглядом. Когда отец Кирилл закончил молебен, Игорь Валентинович взял Володю за руку и отвел в сторонку.

-Что скажешь, Володя? Тот растерянно пожал плечами: слов не было. Но были вопросы. Много. Однако Игорь Валентинович остановил его.

-Сделаем так, пойдем сейчас к отцу Кириллу там обо всем и поговорим.

Они сидели в келье втроем и беседовали. Оказывается, то, что он наблюдал сегодня, ежегодный обряд, совершаемый марсианами. Что это за явление, никто не знает. Волна света проходит здесь ежесуточно, то есть каждые 24 часа в одно и то же время. Но отмечают это прохождение так торжественно лишь в особые дни. Это дни, совпадающие с днями, почитаемыми в Древнем Риме, как праздники бога Марса. Но об этом Игорь Валентинович сказал Володе доверительно понизив голос и в отсутствии отца Кирилла. Почему больше нигде не наблюдается такого? Может быть, этот лучик скользит и по всему стеклянному основанию, просто поселок расположен так, что путь световой волны пролегает через самый его краешек. Где-нибудь в подвале, если освободить стекло от породы, наверняка тоже можно будет наблюдать такое явление.

— Вот ты, Володя, немного больше нашу жизнь узнал и уже, наверное, свое мнение о Марсе изменил. Ведь изменил же?

— Изменил.

— Но ведь это не все, далеко не все. Понемножку, понемножку надо, с обвыканием... А ведь марсиан здесь сегодня уже больше, чем землян. Много детей, подростков. Они здесь родились и на Землю не оглядываются. Если у бедуина могут быть родные пустыни, почему у марсианина не может быть родных катакомб? Не очень-то земляне о Марсе тоскуют, им титан интересен. Дорого этот титан обходится с Марса доставлять. Но пока цена устраивает. А вдруг научатся его на Земле дешевле получать? Тогда Марс не нужен, свернут шахты, вывезут оборудование, а нас куда? Нас и не вывезешь, и не бросишь.

— Стекло не титан, его больше нигде нет. Да и военных вряд ли отсюда уберут.

— И среди военных теперь марсиане есть, — отвечал Усольцев, словно не расслышав про стекло. — Сейчас самое главное обеспечить марсианам будущее. Ты вдумайся только, ведь сегодня закладывается основа нации, цивилизации. Вот они будущие хозяева планеты, все здесь — ребятишки здоровенькие, умные. Отец Кирилл не зря прихожанкам втолковывал, что аборт грех, сродни убийству. Большинство, конечно, детей брошенных, но некоторые матери с нами остались, другие вернулись через вахту. Но мужчин мало. Да и есть разница, от землянина ребенок или от марсианина. Ход в пене, через который мы шли, ребятишки наши проковыряли... А статуэтки, что ты сегодня видел. Они ведь стеклянные. Нет такой силы, кроме марсианских ладоней, которая может стекло расплавить.

Разговор велся почти в открытую: Володю обращали в марсианство. Он слушал с холодком в душе. Согласиться означало бы навсегда отречься от Земли. Впрочем, ответа от него прямо сейчас и не требовали.

-Но зачем нужно это, отец Кирилл? Для чего несчастных плодить? Дети подземелья... Вам бы, как священнику внебрачные связи осудить, а вы рождаемость повышаете...

Отец Кирилл возразил:

-Господь повелел: плодитесь и размножайтесь. Это в естестве человеческом. Можно ли против этого стоять? Да, должно это свершаться в чистоте, в семейных узах, освященных Господом. А если нет? Если свершается в блуде? Может священник то предотвратить, когда мирскими властями заведено отправлять на Марс равное число мужчин и женщин, в браке не состоящих? Разврат этот светскими правителями предусмотрен. Мог бы я, как служитель церкви, против того восстать и проклинать прелюбодеев и призывать их сочетаться законным браком? Мог бы, конечно. Только было бы это лукавством, фарисейством и осквернением святых таинств — а значит, богохульством. Потому что ничто не удержит их вместе, когда они вернутся на Землю.

-Но вы же венчаете!

-То мой долг, венчать, когда просят. Совсем другое — подбивать на венчание.

Володя не стал обострять разговор, и закруглил тему.

— Ничего, вот марсята подрастут, будет вам работа венчать да крестить.

— Это так. Крестить да венчать есть кому, да учить некому.

— И действительно, почему бы нет? Прямая же выгода, чем вахты с Земли возить, лайнеры зря гонять, здесь специалистов готовить, из местных.

Собеседники его словно бы внутренне переглянулись, но виду не подали.

— Так ведь, Володя, — ответил Игорь Валентинович, — выгода разная бывает. Одно дело практическая, другое — стратегическая. Ведь как там в верхах, на Земле, стало быть, рассуждают? Сэкономишь сегодня, потеряешь завтра. Ведь одно дело платить за работу своим, пусть и много, другое торговать с чужими. Улавливаешь?

— Так они отделения боятся?

— Конечно!

— Ерунда какая!

— Почему же ерунда? — Игорь Валентинович даже привстал, — совсем не ерунда!

Так вот оно что... Вот почему так нервничало особняковское начальство, когда на Марсе подскочила рождаемость.

— Самостийная Марсиания?

— Автономное образование в государственных рамках России и метрополия православной церкви. И давайте за это выпьем. — Игорь Валентинович выставил бокал, отец Кирилл присоединил свой и Володе ничего не осталось, как втиснуться между ними.

Глава десятая

-Как вы полагаете, святой отец, пойдет ли сей раб божий в нашу веру?

Кирилл сверкнул взглядом и встал.

-Ну не обижайтесь, отец Кирилл, я ведь без всякого намека на богохульство. Ни-ни-ни. Понятие единоверства я употребляю исключительно в светском смысле. А за обращение по католическому образцу прошу великодушно простить. Не знаю, как и вырвалось.

— Не надо, Игорь Валентинович, не старайтесь. В ваших словах нет искренности. И меня вы обидеть не можете, но я прошу соблюдать уважение к моему сану.

-Непременно, непременно. И не будем больше о том, что нас разъединяет, давайте о наших общих делах.

Он быстро встал и подойдя вплотную к священнику, взял его за рукав. Тот медленно и с достоинством освободил руку, но не отошел. Игорь Валентинович будто и не заметил неприязненного жеста.

-Он ведь нам нужен, не так ли? Пусть он будет ваш, пусть. Обращайте его в веру, я ведь не против. Но в монахи не стригите. Забирайте его душу, но не тело! Оно на сегодняшний момент образец марсианского совершенства. Как хотите, отец Кирилл, но мы сейчас стоим у истоков новой расы. И от того, как поведем себя, зависит будущее марсианской нации.

— Побойся Бога, Игорь! Он же христианин, а ты ему гарем предлагаешь.

— Ну, гарем... Скажете тоже! Хотя... У Авраама же, основоположника библейского народа было...

— Не словоблудствуй. Я православный священник, а не мулла и не буду этому потворствовать. Бог дает мужу одну жену. А ты собираешься создать дурной пример для подражания. И так поганые верования распространяются. Поклонение древнеримским идолам.

-Отец Кирилл, будьте спокойны. Мы же договорились, что не станем отступать от основ православного учения. Религиозная община — именно так и никак иначе будет определяться наше образование. Но община для марсиан, и только.

-Бог не делает разницы меж иудеем и элином...

-И марсианином? Что сказано в Священном писании о марсианах?

-Вы опять?

-Да нисколько. Земной мир погряз в грехе. Слово Божье там не утвердилось. Разбрелась паства.

-Куда папство, туда и паства,— пробурчал негромко Кирилл.

-Вот видите, с этим вы спорить не можете. Храмы пустуют... А здесь, вот храм, вот паства, вот великая идея — создать богобоязненную и боголюбивую расу. Что же вы? Действуйте. Вам выпадает апостольская миссия засеять души зернами веры. Я готов помогать, надо чтобы наш народ почувствовал свою богоизбранность. Напишите новую главу в великой книге.

-Мне кажется, что я совершаю большой грех, сотрудничая с вами. Сегодня вам нужна вера и вы поддерживаете ее, завтра она станет вам мешать, и вы призовете отречься от христианства.

-Как же может отречься человек от религии, коли, как вы утверждаете, она не только внутренняя потребность, но и внешнее условие жизни?

Они разошлись. Отец Кирилл вернулся в храм, Игорь же Валентинович спустился в катакомбы и уверенно зашагал по извилистым ходам вырубки, подсвечивая себе фонариком. Миновал предостерегающие надписи, строго требующие надеть защитные маски и проверить исправность дыхательных приборов. Начиналась так называемая 'зона наката'. Почему так, никто уже не помнил. Но связано это было с находящимися неподалеку озерами, состоящими из жидкого 'стекла'. Каждый находящийся во Внутреннем Марсе знал, что здесь свободно дышать могли только марсиане, да и то далеко не все, а лишь те, чей организм каким-то неизвестным образом адаптировался к 'стеклу'. Для остальных несколько минут пребывания в зоне несли после возвращения из аномальной зоны мучительную смерть: пары стекла, напитавшие воздух вокруг озер, вдали от них твердели, разрывая легкие и кровеносные сосуды. Игорю Валентиновичу здесь дышалось вольней, чем в поселке. Он чувствовал при каждом вдохе кисловатый привкус испарений стекла — этого эликсира жизни, благодаря которому организм его наполнялся силой, не иссякавшей с течением лет. Он шел и мечтал. Усольцев любил мечтать не ходу. Мечтал о том, как через много лет здесь пролягут широкие туннели, яркие, праздничные, ему представлялись маленькие юркие авто наподобие их земных мотиков, только более изящные. Он постоянно прикидывал, что и как организовать, чтобы как можно меньше зависеть от Земли. Тепло и свет у них свое — от стекла. Кислород, как не странно, тоже свой. Пища? Ну, пища... В оранжерее, которая снабжает поселок овощами, работают в основном местные, в обоих озерах рыбном и в подводном огороде, тоже заправляют марсиане. Но этого мало. Мука, мясо — синтезированные. Синтезаторы очень дороги и требуют для работы однородное сырье. Для производства мяса — белковое. Пусть и белок тот суррогатный. Попробовать бы разводить какую живность, только чем ее кормить — вот вопрос. Значит о полной самостоятельности речь вести пока нельзя. Но рудники они, если подготовить замену вахтовикам, отдадут с радостью. Это ясно. Однако на первом этапе торговать с ними можно лишь стеклом — все остальное у них пока в руках. А производство изделий из стекла — естественная марсианская монополия. Но проникать, пробираться надо всюду. Вот и в шахтах работают марсиане. Маловато, конечно, и в основном на второстепенных работах: откуда взяться силе и образованию? Но все-таки. И в армии служат. Здесь в части. И все после службы на сверхсрочную останутся. А куда им деваться? Эх, создать бы какие-нибудь курсы, свои бы офицеры были. Хотя можно сказать, что и есть. Двое — старлей и капитан — продлили контракты. Живут в поселке, не в части. Омарсианились. На Земле семейная жизнь не сложилась, чего туда спешить? Здесь же с женским полом проблем нет, и условности земные отсутствуют. Свобода в этом отношении. Поймались на сверхвысокие оклады, напитались незаметно для себя излучением от 'стекла' и все. В зрачках золотая искорка появилась, тела истончились, движения стали быстрыми, легкими, не то, что у этих временщиков с Земли.

Замечтался, не заметил патруль. Окликнули. Но тотчас же узнали. И он узнал солдатиков. Сержант — марсианин. Без маски. И двое землян у него в подчинении. Вот так. Чем не свои вооруженные силы? Т-с-с, об этом даже ни намека. Провожая на службу, напутственные речи произносит, призывая быть примером боевой подготовке и честно служить Родине. Не уточняя какой, одна, мол, она у нас, очень большая, на всю Солнечную систему.

-Как служба, ребятки?

-Ничего, нормально, Игорь Валентинович.

У землян поинтересовался ласково, скоро ль дембель? Один заулыбался — скоро мол, другой печально посмотрел, еще год.

Ничего, время быстро пролетит. Зато вспомнить что будет. Многим ли выпало на Марсе служить из земных пацанов? Так-то.

-А ты, Коля, в увольнение пойдешь и товарищей приводи. Что им в казарме сидеть. По девчонкам-то соскучились, небось?

И порадовался, когда Коля зыркнул сердито, мол, нечего, у них на Земле свои девчонки, наши без них проживут. Правильно, надо беречь чистоту адаптированной к стеклу крови.

Они пошли своим путем, Игорь Валентинович — своим. Следующий пост возле закрытой зоны. Решетка, перегораживающая туннель, автоматчик. Тоже марсианин. Здесь, в непосредственной близости к озерам бессменно дежурят марсиане: большая насыщенность паров. Паренек — высокий, ладный, пропуск смотреть не стал, кто ж здесь Усольцева не знает? Вот и зона. Слева-справа по коридору мастерские. В каждую зашел: ритуал такой, со всеми поздороваться. Производство несложное. Тонкую ткань, пропитанную жидким стеклом, укладывают на пластины, повторяющие изгибы лобовой брони бронемашин и танков, есть и маленькие формы, для шлемов и нагрудных панцирей пехотинцев. Все это выравнивается, края подрезаются. Сырье (в буквально смысле сырье, поскольку пропитано водой) нагружается в тележки и вывозится в зону замерзания. Таскают их те, кто помоложе, подростки, и пробегутся наперегонки и побалуются: друг друга покатают, за верстаками же в основном народ пожилой: работа хоть и нетяжелая, однако нудная. По нескольку часов согнувшись. И считается вредной: все-таки испарения. Только это так считается: марсианину, в этом Игорь Валентинович уверен — они на пользу. Землянин, если надышится, становится пленником озер. Ему отсюда не выйти: как только попадет в зону замерзания, а она всюду, только от озер отойдешь, стекло отвердевает и внутри у него ткани, успевшие впитать в себя марсианскую воду, как бы леденеют. И все. Мучительная смерть.

Игорь Валентинович поздоровался с мужчинами и ребятами за руку, пошутил с женщинами, сам постоял у верстака, с удовольствием ощутил ладонью мокрую теплую ткань — тонкую и податливую. Прошел в другую мастерскую, где женщина лепили каски для пехотинцев и защитные сферы для спецназовцев. Это работа тонкая, требующая больших навыков и ловкости. С касками проще — надел на болванку и аккуратно прогладил, отжимая воду, а вот сферы из нескольких частей, при этом лицевая часть требует тонкой обработки. Она без несущей конструкции. Ее изготовляют на выходе из зоны наката, где талость — так жидкое стекло — густеть начинает.

-Как, красавицы, управляетесь?

В ответ на красавиц те заулыбались... Поговорили о том, о сем. Проблем коснулись бытовых. За школу поблагодарили. В этом году средняя школа должна заработать — с Земли учительниц прислали. Это хорошо. А то, что ж ребятишки четыре класса закончат и все. Как пращуры — четыре класса церковно-приходской.

Когда об учительницах с Земли заговорили, Игорь Валентинович чуть отвлекся мыслями от дел бытовых. Учителя — это хорошо, это понятно. Непонятно пока другое — кого вместо Кулькова пришлют? Попрощался и скрытным ходом поспешил еще к одному участку. Тайному. О его существовании знало лишь несколько человек из его ближнего окружения, да те, кто там работал. Но те молчать будут. Изгои. Отселенные.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Как ни крути, путь один — в богадельню. К своим. Влажные предрассветные луга до горизонта, желтизна длинных волжских пляжей, коршун, зависший на огромной высоте, женщины в платьях, человеческие фигурки, удаленные на такое расстояние, что невозможно уже рассмотреть лиц... Широкий, просторный для глаз мир Земли прекрасен лишь в невесомых воспоминаниях. Невесомых... Мечта марсианина о сказочной стране. Нет места марсианину и в поселке. Поселок — не Марс, хоть и называется Марсом. Это территория Земли с марсианской спецификой.

От печальных мыслей его отвлек сигнал. Звонили из части, просили прибыть в "расположение". Про краски ничего не сказали. Значит, не рисовать... Неприятно все-таки выступать в роли главного свидетеля, который ничего не видел. Вообще-то Володя раньше частенько бывал "в расположении": а уж перед 9 мая, 23 февраля и Днем космических войск — непременно. Его считали там своим и ценили, так как почти вся наглядная агитация, кроме централизованно поставленной, была выполнена его кистью. Московское начальство при каждой проверке отмечало ее "высокое качество и большое воспитательное значение". Но после случая с Кульковым отношения его с армейцами изменились: странное, очень странное это было дело, а он к нему прямо ли косвенно, но причастен. Так что подходил он КПП, настроившись на два часа утомительного, официального разговора. Но лишь вошел в дверь, кто-то широкий и непреодолимо сильный схватил, стиснул ручищами. Почему-то первым делом мелькнула глупая мыслишка — арест. Даже испугаться успел. Вернее огорчиться, но вдруг сообразил, что это объятия, и скорей всего дружеские. Попытался освободиться, потому что пусть уж лучше арест, чем панибратство, но разве вырвешься из этого стального кольца? А когда все-таки, получив поблажку, вывернулся, налетел на знакомую до замирания сердца рожу, подсвеченную фирменной улыбкой из набора "во я дал!"

— Антон!

— А ты думал?!

И сразу что-то отошло, отпустило... Будто бы светлей стало вокруг, воздуха больше. Вот чего надо-то было... Но уже где-то внутри, глубоко шевельнулась тревога: надолго ли он сюда? Но отогнал беспокойство: на три дня на Марс не прилетают.

Некоторое время стояли и смотрели с жадным любопытством друг на друга.

— Ну, пойдем ко мне, Ашотик.

Это "ко мне" он, сам того не замечая, произнес так, как произносят люди, недавно получившие должность и кабинет. Вышли в коридор, и направились не к клубу, куда Володю приглашали рисовать, а в другую сторону, где были расположены штаб и офицерское общежитие. Туда его тоже водили — для допросов, вернее, для бесед, по поводу Кулькова. Миновали дневального — он вытянулся и лихо козырнул земному начальству, — прошли металлическую дверь, открывшуюся при их приближении. Вряд ли она была с автоматикой. Армии удобней держать у пульта человека: и дешевле, и "бдительней". Спустились по ступенькам в небольшой (тот самый!) коридорчик-тупичок, куда выходило несколько угрюмых дверей, отлитых из серого пластика. Антон подошел к одной из них и утопил палец в углублении распознавателя. Замок с готовностью лязгнул. Комната была по-казенному строгой. Знакомая обстановочка: кабинет следователя. В таком он уже бывал. А, может быть, и в этом. В центре — большой стол со стандартным креслом (гарнитур на две тысячи персон), рядом — сейф, возле стола — ближе к двери — пластиковый стул. Нет, не в такую комнату должен был привести его друг после долгой разлуки. Разве можно здесь разговаривать? Только "отвечать на поставленные вопросы". Чего ради они приплелись в канцелярию? И почему Антон сказал про нее "ко мне"? Машинально потянул за спинку стул, но тот не поддался.

Делано удивился: "Ого, привинчено!" Он уже понял, почему здесь Антон. Ну, действительно, не полчаса же назад, освободившись от дел, он хлопнул себя по лбу и вскричал: "Чуть не забыл, у меня же на Марсе дружбан! Вот бы увидеться!" Сослуживцы его не перебирали в памяти имена, пока не вспомнили про Володю. К нему Антон летел, к нему! Целенаправленно. И причина этому может быть только одна: смерть Кулькова. Но почему он? Да понятно почему: "добрый следователь", даже очень добрый — друг детства.

И стало ему неловко за свою недавнюю глупую радость. Уселся на привинченный стул и спросил демонстративно-покорным голосом : "Руки на стол или на колени?"

— Тебе не сюда: это место предполагаемого противника.— Засмеялся Антон, но как-то натужно, видимо, тоже почувствовал двойственность ситуации.

— Пройдемте, гражданин!— и, толкнув незаметную дверь в стене, остановился в ожидании возле нее, вытягивая взглядом Володю со стула. Там, за стеной была смежная комната, в которой царил суровый уют офицерского общежития: кровать, тахта, столик, платяной шкаф, видеотехника с грубо прописанными инвентарными номерами. Все строго, все на месте и в порядке — по-антоновски.

— Посиди, осмотрись, а я чайку организую.— Была еще и третья комната — кухонька, и четвертая — естественно. Антон возился с чайником, забавляясь непривычным поведением предметов в условиях марсианского притяжения. Володя с интересом наблюдал за ним.

— Когда прилетел?

— Вчера вечером.

Однако хорошо он уже освоился. Вахтовики неделями в повороты не вписываются.

— А как в наших краях оказался?

— Ну, брат, военным таких вопросов не задают. А вообще, и сам не пойму, можно сказать, случайно... Ты не рад?

— Рад. Только... Ты ведь десантник, Антон?

— Так точно. Вот меня на Марс и высадили. О делах, Володь, потом, ладно? Но так для краткости и между нами: я сейчас приписан к космическим, но это... Крыша, понимаешь? Мне, что парсек, что просека...

— Понимаю. У тебя на меня служебные виды? — прервал его Володя, и посмотрел, как смотрят на человека, которому придется врать: с интересом и сочувствием.

— Не у меня, у моего начальства. А я лично к тебе в гости прилетел, ну и на Марс посмотреть: такой шанс нельзя упускать. Это ведь по-русски: с личными целями за государственный счет. Возьму я над тобой шефство, а то ты совсем скис.

— А допрашивать будешь?

— Понравилось что ли?

— Замотали уже допросами и подписками,— сознался Володя.

— Подписки, я так понимаю, о невыезде? — Захохотал Антон.— Не боись, мы эту канцелярщину пресечем. Только и ты мне поможешь кой в чем, идет?

— Идет.

— Давай краба!— Это была не ладонь — кирпич. Командор! Несопоставимо марсианское естество с земным.

Глава вторая

Оставшись один Антон в задумчивости опустился на кресло, предназначавшееся для следователя. Он был приятно удивлен тому, как выглядел Володя. Ожидал увидеть изможденное, обессиленное катакомбами существо, с землистым (марсистым?) цветом лица, а перед ним предстал ладный, ловкий в движениях человек. Нет и следа земной его беспомощности, подавленности. Вот именно — подавленности! Немного задерган, но, учитывая то, что ему пришлось пережить — ничего удивительного. Да, к тому же, он всегда был раним. И нелюдим.

Надавил пальцем на мембрану распознавателя, и компьютер, узнав хозяина, вывел на экран личное дело Владимира Ашотовича Гущина. Одна за другой поплыли страницы, снимки. Больше всего было земных фотографий. На одной увидел и себя: они с Володькой стояли, обнявшись около какого-то кривого дерева. Это, кажется, когда ездили в Мигалово к Андрюхе Стручкову. Точно, вот и второй снимок — оттуда же. Володя лежит на траве во время "откида". Через каждые час-полтора ему для разгрузки позвоночника требовалось полежать на спине. Бывало, Антон укладывал его почти насильно прямо на землю где-нибудь в скверике. Или на скамейке.

Что же все-таки в нем такого особенного, зачем он им? Открыл отчеты Кулькова. Убористый текст. Первые несколько страниц о безуспешных попытках установить контакт с объектом. В течение трех месяцев он пытался подобраться к Ашотику с разных сторон, и, как видно, впустую. Сначала через Женика, однако, ближе чем на "здравствуйте" это их не сблизило. Кульков доставал Ашотику краски, пытался увлечь дефицитной выпивкой, организовал неприязненные отношения с одним из вахтовиков, довел их до явного конфликта, то есть спровоцировал драку, вмешался в нее, накостылял вахтовику по шеям, в результате чего они с Володькой перешли на "ты", крепко выпили, но дальнейшее сближение приостановилось. И тогда Кульков решил действовать старым проверенным способом — через женщину.

На экране возникла фотография: тонкогубая, стройная брюнетка лет тридцати ... Не красавица, но приятной внешности, с умными серьезными глазами, явно не работница пищеблока. Так и есть — библиотекарь. Лариса Александровна Городецкая. По образованию — филолог, Тверской университет. Из Ржева. Почти землячка...

И тут ему почудилось в глубине экрана какое-то легкое, не связанное с биением электронного луча движение и сразу же ощутил за спиной чье-то присутствие. Развернулся всем корпусом: в проеме двери, ведущей в комнату, стоял Ашотик.

Как он там оказался, с другой стороны от входа? Как сумел бесшумно войти? Напоминало это розыгрыш: вышел человек в дверь, обошел дом и влез через форточку. Конечно, может быть и существует какая-то неизвестная ему марсианская форточка. Может быть. Но эта версия даже еще и не обозначилась в мозгу, а он уже понял — перед ним не Гущин. Не его взгляд, вообще нет взгляда.

Голограмма? Для чего? Пошутить? Он, не целясь, прямо со стола швырнул в Володю... в володино изображение... карандаш. За неимением чернильницы. Карандаш ударил точно в левый нагрудный карман и отскочил. Не голограмма, но и не он. В один прыжок он достиг Это, сграбастал и, стараясь не повредить, повалил на пол. Тело было плотным, но плотность была не живой, а какой-то резиновой. И никакого сопротивления. А потом оно вдруг словно сдулось. Распалось и исчезло. Бесследно...

Глава третья

И что это такое было? Первым делом Антон установил место нахождения подлинного Володи: позвонил ему на квартиру. Тот ответил сразу. Еще одно доказательство, что не в него бросался канцпренадлежностями. Спросил:

— Как добрался?

— Нормально. Что-то случилось?

Надо было оправдывать звонок. И Антон нашелся...

— Слушай, непутево мы с тобой поговорили, скомкано... Не обиделся?

И кажется, попал в точку. Володя помедлил с ответом.

-Да нет.

-Ясно: и да, и нет... А чего больше? — И не давая сказать, добавил, — вот что, давай-ка я к тебе сегодня с поллитровым визитом и полночным разговором?

-Давай, — Володя заметно оживился. — Только имей в виду: на Марсе сухой закон.

-А мы сухеньким...

Для верности он еще попытал сержанта, отвозившего Володю на электрокаре. Тот сообщил, что доехали нормально, то есть: замечаний и поломок не имели.

Через два часа, Антон, одетый в коричневую униформу вахтовика-итээровца подошел к КПП поселка. Милиционер на проходной проверил его карточку, погрузив в щель распознавателя, и улыбнулся с пониманием, как своему: мол, я-то знаю, что и ты погоны носишь. Антон тут же завел знакомство: поболтали о погоде... На Земле и на Марсе. Ну, ветра — это не сопоставимо, а вот дождей... Не мешало бы дождичка. Где можно посидеть пивка выпить? Пивка можно. Дорого, конечно, но можно. В 'Аресе', например.

Поселок был похож по устройству на большое общежитие: в нескольких ярусах размещались жилые комнаты, бытовые помещения, клуб, две столовые и места отдыха — несколько баров, имеющих общую кухню, но выходящие стойками в залы, расположенные на разных этажах и в разных коридорах. Были также спортзал и баня. План поселка он выучил еще в полете. Антон не собирался сразу же идти к Володе. Хотел осмотреться, изучить обстановку, свести теорию с практикой.

"Арес", как "Арес". Зашел, выбрал столик у окна. Да, окна, как же, так мы и поверили... Плотные до пола шторы, а за ними... Не стал смотреть что. А стены разрисованы щедро. Впрочем, роспись хороша — профессиональная роспись. Бог войны в разных видах. Ипостасях, что ли? Или это не про Марса? Но хорош. Шлем, колосистый плюмаж, копье. Культурист! Только не задеревенелый, а подвижный, агрессивный. Ясно — Вовка рисовал. Вот он яростно рубится с каким-то великаном. Хорошо стоит: легко и устойчиво одновременно. Великану тому не сладко приходится. Взгляд свирепый, но уже и малость остервенелый. Нервничает. Не успевает. Хотя и Аресу достается иной раз. Вот он уже с искаженным, но не от гнева, а от боли лицом отступает от загорелого здоровяка, теснящего его уверенно и спокойно. Другой какой бог, поглавней? Кто там у них старший? Зевс, конечно. Не похож, вроде. Ладно, бог с ними, с богами! Посмотрел на людей. Несколько одиночек, парочка и шумная компания из нескольких молодых парней. Все пьют пиво. Другая выпивка на Марсе не просто дорога — запредельно дорога. Да и пиво тоже кусается: цены прямо-таки контрабандные. Впрочем, как и на все предметы не первой необходимости, завезенные с Земли. Другое дело, кофейный напиток: ячмень выращивался в подсобном в достаточном количестве. Антон пиво не любил, потому попивал свой эрзац и посматривал по сторонам. Парни по марсианским меркам — кутили. И был в их праздновании какой-то вызов. Они не просто шумели, они демонстрировали себя, выдавливали остальных ... И это получалось. Сначала ушла парочка. Их стол они тут же придвинули к своему.

-Эй, гуляки, потише-ка тут! — Прикрикнула на них дородная красивая официантка. Она сказала это нарочито грубовато: и резко и как бы по-свойски. Видно было, что обострять отношения не хочет, но и остаться в стороне никак не может.

-Хозяюшка, — тот час отозвались ей,— не серчай, мы ж для тебя, ну что хочешь. Давай с нами пивка.

-Пиво сам пей...

-А коньячку? Ну! Беру бутылку! Но на двоих!

-На коньячок ты еще не заработал, знаешь, сколько он стоит?

-Не дороже телевизора.

-Бери, Коль, бутылку и идите телик смотреть.

-Да, телик у ней — глаз не оторвать, — рыжий балагур сделал характерный жест, округлив себя на уровни груди и в бедрах.

— И не только глаз, — подсказал кто-то невидимый.

— Главное — уметь включить. — Продолжал рыжий, — и настроить.

-Ин, тебе гетеродинчик подрегулировать не надо?

— Кому Ин, а кому Иннесса, — ответила официантка, заметно раздражаясь.

-Ты к ней, Коля, не приставай, ей местный антенну ставит... Братан наш по разуму.

-Откуда у тебя братьям взяться? Ты же по разуму сирота, — отрезала Инесса, и парни в ответ одобрительно грохнули, — а не умолкнешь, вышвырну. У тебя, что ума, что здоровья. И на земле-то не больше козла весил. — Видно было, что Инну их шуточки вывели из себя.

— За козла ответишь! — закричали они разом и все опять захохотали.

Что это за ребята? Все не старше тридцати. Как-то не очень похожи они на работяг-вахтовиков. Было в них что-то знакомое. Не то, чтобы заросшие, но какие-то нестриженные. Очень уж не вяжется эта неаккуратность причесок с жилистыми шеями от скул. Им бы пошли короткие стрижки. Да, похоже, такие они и носили месяца два-три назад. Когда сели в корабль, были они одинаково коротко пострижены. Как Антон сейчас.

-Девушка, — окликнул он официантку,— еще чашечку кофе.

-Кончилось, — ответила она с сожалением... — Выбрали мы сегодняшнюю норму.

-Все желуди свиньям скормили, — тут же откликнулся с пояснением из-за сдвинутых столов тот же невидимый. — Вроде бы и не задел специально, однако продемонстрировал, что не уважает он Антона. Не считается с ним.

-То-то, я вижу, ты сытый, — негромко сказал Антон. За составленными столами по этому поводу переглянулись.

— Слушай, мужик, — приподнялся рыжий. — Ты полегче там!

— Ах это ты сказал?

— Я тебе сейчас говорю, — взгляд уверенный, обещающий. Ну, вот и первое межпланетное приключение.

В конце концов, — подумал Антон, — я в разведку на работу не просился. Я приказом прикомандирован. Так что конспирацию мне соблюдать не обязательно. Натянутость в позвоночнике пропала, а вместе и с ней исчезла горделивая осанка столичного клерка, посетившего провинциальный филиал. Теперь спина вновь принадлежала не ведомству, а только ему. Он откинулся на резную спинку. Стало очень тихо. Его внимательно изучали, не скрывая интереса. Видно было, прикидывали, обдумывали, что это он вдруг не смолчал: умелый или дурной?

— Землячок, — сказал, наконец, один из них веселым и обещающим голосом, — а ты крутой, да?

— Да, — ответил Антон. — Есть сомнения?

— Ага, — отозвался тот, что спрашивал, и поднялся с места. За ним встал второй.

Маленький был зальчик. Совсем крошечный. Но проходы загораживали столы и стулья, потому неожиданно напасть у них бы не получилось. Они на ходу расталкивали мебель — шумно, с вызовом. Крепкие были ребята. Антон взглянул на них и вдруг понял, что выделяло их из толпы вахтовиков, на которых он сегодня насмотрелся в коридорах общаги. Марсианские куртки, которые на работягах висели, как на новобранцах, на этих ребятах были пригнаны, умело ушиты, утянуты... по-дембельски. Умели они носить форму. И отутюжены хебешки были знакомо — стрелки на рукавах: от плеча к кисти, горизонтальная стрелка на спине — на уровне лопаток. И еще — набитые кулаки.

— А ну, ребята, кончайте базар!— раздался вдруг голос строгий, однако не из тех, который способен заставить подчиниться. И словно, понимая это, говоривший добавил, — наряд вызываю!

На пороге стоял округлый человек из-за спины которого выглядывала Инесса. По движениям быстрым и ловким нетрудно было догадаться, что он на Марсе не новичок.

-Ну, какой наряд, братан, зачем? — Оставшиеся за столом ухватили вошедшего за руку и втянули в застолье. Сунули под нос кружку с пивом. Он дернулся, но освободиться не смог. Антон разжался. Вставая, зацепил носком ботинка стул, метнул его в первого и шагнул вперед. Парень перехватил стул за ножки, но Антон уже поравнялся с ним, обходя, ударом локтя в голову сшиб бедолагу, и вышел на второго. Тот уже начал соображать, что к чему и калечить его не было необходимости. Антон просто согнул его пополам ударом в солнечное сплетение. В пол силы. Оставшиеся за столом оценили и все поняли. Поняли, что развлечения закончились. Поняли, что Антон не будет драться, а будет ломать — умело, а если надо — безпощадно. В меру необходимости. Знаком им был этот прищур, этот взгляд страшный своей неуловимостью, рассосредоточенный в пространстве.

-Забирайте,— позволил Антон, видя, что оставшиеся за столом колеблятся. Помощь пострадавшим — дело рук еще не пострадавших! Тот, что получил в живот, не разгибаясь пошел сам, второго пришлось выводить — возможно, сотрясение. Антон приложил его хорошо, но ровно в той мере, в какой он заслуживал, что было несколько больше, чем предел необходимой самообороны.

-Шалят ребята,— кругленький человек, получив возможность подняться из-за стола, тот час сделал это и теперь с интересом смотрел на Антона. Интерес этот вдруг сменился легким удивлением. Антон понимал его причину, он узнал его первым. Несомненно, перед ним был Евгений Семенович Коломиец. Володин друг детства. Узнал же он его по фотографиям. Не зря изучал личное дело.

-Вы не Антон, извините?— осторожно спросил Коломиец.

-Точно так. А вы Евгений?

-Для друзей моих друзей, просто Женик. Ну, бывает же! Мне Володя сказал, что вы прилетели. И вот такая необычная встреча.

-Он у меня был. А я вот с ответным визитом, как говорится. Зашел кофе выпить по пути.

-Ну и хорошо! Давайте-ка пойдем ко мне, — оживился Женик, — а его вызовем. Он или в мастерской или ... Найдем. Инессочка, подумай что-нибудь насчет пообедать мужчинам, — обратился он к официантке.

Инесса ответила на просьбу таким взглядом, что сомневаться не приходилось, она уже думала над этим. Ради начальства и героев даже красивые женщины готовы поступиться принципами.

Глава четвертая

Дома Володя не задержался: здесь все напоминало о Ларисе. Переставить бы мебель к чертовой матери... Только что переставлять, если шкафы и столы встроены-влиты? Кровать что ли выбросить? Нет, с этим спешить не стоит... И он пошел в мастерскую. Благо недалеко — на первый этаж спуститься. Ну и бурелом! Это даже не бардак, это — художественный беспорядок. Все в кучу. Мольберты с незаконченными эскизами, краски, резцы, бутафория к любительскому спектаклю. Может действительно посидеть с Антоном в мастерской? А что, нормально. Прибраться только немного... Но почему он вдруг позвонил? Что изменилось? Или случилось что? Пойми, попробуй... Четыре года не виделись. Люди меняются и за куда более короткий срок. Но в любом случае, это хороший знак. Не туда куда-то понесло их при первой встрече. Не хотелось бы ко всему потерять и Антона. Особенно сейчас, когда он появился внезапно, как подарок судьбы.

Но куда девать весь этот хлам? Оружие бутафорское на стену, в коллекцию кинжалов, картины лицом к стене, драпировки, краски — в шкаф. Ну а весь хлам — в подпол. Там, конечно, и так всего, а что делать?..

Он открыл люк и принялся впихивать в него весь негабарит. Пространства между пластиковым покрытием и породой было около метра, в ширину же — немеряно: подвал-то технический. Не подвал даже, а пространство, образовавшееся в результате строительной деятельности. И захламлять можно в силу дружеских отношений с комендантом. Подправил кое-как, где уперлось, пропихнул ногой, когда-нибудь можно и переложить, но не сейчас. И тут увидел снежный бугорок в глубине. Может быть, и не заметил бы, да как не заметить — светится. Пена! Щупальца прорастает. На корточках пробрался к 'снежному' наносу. Этакий сугробик сантиметров в тридцать поднялся. Пробился сквозь породу. И шириной в полметра. Так они и проникают в поселок, вырастая из стекла. В незаполненном пространстве поднимаются, словно столб. А точнее как ствол деревца. Поднимаются вверх, нарастая потихоньку, покуда не упрутся в преграду. А потом начинают утолщаться. Камень же на пути разъедают, словно растворяют в себе. Для землян наросты пены — непреодолимое препятствие. Если такой столб встал на пути — его ничем не разрушить, а марсианин, если он, конечно, 'имеет свойства', руками разведет. Никогда прежде не слышал, чтобы стекло просачивалось в помещения. Доложить начальству — отберут мастерскую. И так зарятся, а тут и предлог найдется. Надо будет с Жеником посоветоваться. А пока почистить малость.

Наклонился, надавил ладонью и почувствовал пружинистое, податливое сопротивление. Пристроился поудобней и нажал сильнее. Выпихнуть ее наружу. Глыба, словно наполняясь его биотоками, послушалась не сразу. Поначалу не реагировала, но вдруг стала податливой и мягкой, как резина. Он выпихнул ее и заглянул в отверстие. Хорошо поработал иней. Приличных размеров отверстие — человек пройдет. Подсветил фонариком.

Внизу было что-то вроде небольшой пещеры. Луч легко достигал стен во всех направлениях. Пещера сияла белизной, словно операционная. До дна было метра четыре. Однако дно было неровным, с наростами...

Володя зацепил веревку за лагу, прыгать по марсианским меркам было неглубоко, только назад как? Подумал и, снял со стены кинжал — это он только с исторической точки зрения бутафорский, а разит не хуже настоящего, — соскользнул вниз. Узкая расщелина прорезала одну из стен пещеры. Увлекаемый любопытством Володя втиснулся в нее. Щель вскоре расширилась и превратилась в узкий ход, который то, сужаясь, то расширяясь, петлял, давая многочисленные ответвления. Походив минут пять, он забеспокоился — не заблудиться бы. А так как ничего интересного в этих ходах не было, решил возвращаться. Но вскоре остановился в нерешительности: вроде и недалеко отошел, а вот на ж тебе — все-таки заблудился. Неприятно заныло под ложечкой. Конечно, выход в мастерскую был где-то совсем рядом, но где? И смешно, и глупо. Принялся искать, все более запутываясь и теряя надежду. Множество ходов: узкие округлые лазы, высокие, словно трещины, расщелины, и даже широкие овраги с отлогими склонами переплетались в сложный, неподдающийся распутыванию узел.

После часового блуждания, раздосадованный и отчаявшийся он вдруг услышал гулкий перекат голосов и пошел на них. Путаясь и сбиваясь, в конце концов, оказался в большой пещере. Перед двумя парнями в униформе, но без масок. В зоне наката без масок. Кто это? Отселенцы? Бойцы самообороны? Увидев его, они достали пистолеты.

-Кто такой?— Спросил один из них, неприветливо,— сколько вас?

Володя понял, что шутить здесь не будут и, спрятав гордыню, начал отвечать, не ломаясь.

-Один я. Вот заблудился. Целый час здесь хожу. Думал, уже не выберусь. Как отсюда выйти к поселку?

-Выйти отсюда трудно,— ответил ему тот, что постарше.— А ну-ка! Провел руками по бокам. Нашел кинжал за поясом. Провел пальцем по лезвию, проверяя заточку. Покрутил головой, то ли удовлетворенно, то ли осуждающе.

— Оружие зачем?

— Для самооброны.

— Ничего, теперь мы тебя охранять будем. — Сказал и сунул кинжал в сумку. — Пойдешь с нами. И без глупостей.

Он вернул пистолет в кобуру, подозрительно посмотрел на коридор, из которого вышел Володя, но проверять, есть ли там кто-нибудь еще, не полез. А отошел в сторону и включил переговорник.

Володя недоумевал. Кто такие? Явно не военные. Странный у них вид. Нестриженные. Бородатые. Глаза наглые и словно неживые. В поселке он таких никогда не видел.

Старший, переговорив с кем-то — наверное, начальством, потому что доложил ему про задержание, вернулся к ним. Осмотрел Володю без интереса, но внимательно, словно выполнял какую-то формальность, ничего ему не сказал, а велел напарнику вести задержанного в 'контору'. Сам же остался у лаза. Ждать группу, которую, как понял Володя, ему обещали прислать...

Второй охранник буркнув 'есть', повел Володю по узкому ходу, держа наготове оружие. Ладно, там разберемся, самое страшное позади — выбрался! — Опрометчиво подумал Володя.

Шли недолго. Чувствовалось, что конвоир хорошо знает дорогу. Почти сразу стали попадаться признаки пребывания людей: главным образом мусор под ногами. И мусор — окурки, банки от пива. Пить пиво на Марсе могли позволить себе немногие, курить никто. Конвойный втолкнул его в коридор, нормальный, с выровненными полами. Потом, повозившись с замком, втолкнул Володю в тесную комнату. А пока он возился, Володя успел разглядеть сквозь приоткрытую дверь одну из комнат. В ней, было около двух десятков человек разного возраста. Мужчины и женщины. Несомненно, это было какое-то производство, кустарное, ремесленное, но производство. Перед каждым на столе лежали тонкие листы стекла. Но не было ни форм, ни изогнутых стекольных листов, как на 'стекольном производстве', где изготовляются бронещитки, пластины для бронежилетов и армейские каски. Здесь было что-то иное. Охранник заметил его взгляд, оторвавшись от замка, быстро закрыл дверь в производственное помещение. Зло взглянул на Володю, но ничего не сказал.

  Что это значит? Железные двери, закрытое производство. Что они тут делают? Что-то для армии? Вполне возможно. Но почему у охранников повадки уголовников?

Примерно через час дверь открылась. На пороге стоял Игорь Валентинович. За ним маячил тип, который привел Володю. Игорь Валентинович вошел в комнату и сделал охраннику знак, словно отмахнулся от него. Тот быстро закрыл дверь.

-Как ты здесь оказался, Володя? — Спросил он удивленно. Но кроме удивления прозвучала и тревожная нотка. Впрочем, Володя уже догадывался, что обстоятельства встречи не сулили ему ничего хорошего. Какие-то неизвестные ему обстоятельства складывались не в его пользу.

Выслушав историю, Игорь Валентинович удивленно развел руками. — Бывают же такие совпадения! — Задумался. Помолчал. Спросил: — Ты помнишь наш разговор? Тот, во время ритуала воссияния? Тогда ты ушел от ответа, потому что тогда у тебя была возможность избежать выбора. Сейчас все по-другому. Сейчас тебе надо будет решать, с кем ты.

-Я не понимаю.

-Естественно, потому что не понимаешь смысла происходящего. А вот мы с тобой сейчас не спеша поговорим, и ты решишь, как поступить. Но выбор у тебя небогатый. Или ты примкнешь к марсианам, или... Даже не знаю, как сказать тебе. — Видно, Игорь Валентинович, действительно тяготился этим разговором. Он нахмурился, сердясь то ли на себя, то ли на Володю, и продолжил.

В лучшем случае мы вынуждены будем тебя нейтрализовать, поскольку ты узнал достаточно много, чтобы нейтрализовали нас. Видишь, я говорю с тобой открыто...

— Ну не так уж и отрыто. А в худшем?

-Володя, поверь, мне очень не хочется так поступать, но у меня нет выхода: за мной стоят люди, которые могут пострадать. Но дело даже не в этом... Пострадать может идея. Идея свободного Марса.

— Вы думаете, я донесу?

— Риск очень велик. Зачем нам забивать голову этими мыслями, когда есть способ не дать повода для возникновения таких мыслей? В двух словах. Здесь у нас изготавливается очень ценная для Земли продукция. Это нам намного важнее, чем титан. Но... Продаем мы ее не государственным структурам, а тем, кто нам помогает. Видишь, я с тобой откровенен. А это плохо, Володя. Ты и сам это должен понимать... Это лишает тебя права выбора.

— Стеклянные сферы и бронезащита?

— И это тоже... Мы нужны всем, потому что земляне никогда не смогут получать этот продукт без нас. Для его производства нужны уникальные способности, которым обладают лишь марсиане. Те, кто долгое время жил возле "стекла", а еще лучше родились возле него. Воздействие на стекло — это талант. Им наделены многие марсиане, но в разной степени. Ты, например, гений "стекла". Потому я и говорю тебе, Володя, решай. Ты нам нужен. А больше ты не нужен здесь никому. Землянам уж во всяком случае.

-Вы сказали, что у меня есть выбор, — отвечал Володя грустно, — но, как я понял, каков бы он не был, я все равно останусь в заточении.

-Мы все в заточении на Марсе. Но, я обещаю тебе, что ненадолго. Итак?

-Я хочу выйти отсюда.

-А вот это без "да" в ответ на мой вопрос невозможно. Может быть, в знак хорошего к тебе отношения, я и уступил бы. Но не я один решаю. За безопасность отвечают другие. А они никому не поверят на слово. И это правильно...

Игорь Валентинович ушел явно расстроенный, а Володю вновь закрыли. Но ненадолго. Вскоре за ним пришли. Вывели из помещения, и повели в катакомбы. Конвойные на этот раз были другие. Они были уверенней и наглей того, что привел его. Володя шел и прикидывал. Куда ведут? Не верилось, что вот так запросто могут прикончить где-нибудь в дальнем тупике. Хотя люди здесь иногда пропадают. И бывает, что находят трупы с огнестрельными или ножевыми ранениями. Потому этот вариант со счетов сбрасывать нельзя. Но он им нужен. Ох, как нужен.

Значит, скорей всего, не станут убивать, а где-нибудь скроют. Где? Здесь он уже часа два. То есть, с момента телефонного звонка Антона прошло более двух часов. Наверняка, звонил он еще раз и то, что Володя не ответил, должно было насторожить Антона. Ведь аппарат всегда при нем. На этот раз просто случился казус — наводил уборку и снял с руки, чтобы не мешал. Возможно, его уже ищут. Хотя не факт. Но если Антон пришел на квартиру, то по веревочке, по веревочке... Он был встревожен и растерян. Надо было что-то предпринимать. Но что? Или ничего не надо делать, а только ждать?

Вдалеке что-то стукнуло. Володя прислушался. Вот опять. Значит, не послышалось! Ему уже некоторое время казалось, что сквозь их топанье и эхо шагов доносится посторонний шум, едва слышный.

Миновали большую пещеру и вновь вышли в длинный извилистый коридор, свернули раз, другой, пролезли в узкий лаз. Теперь Володя уже явственно различал шаги осторожно идущего за ними человека. Один из конвойных насторожился.

-Кто там? — крикнул он, обернувшись и выставив перед собой автомат. Затем повернул регулятор наушника, увеличивая его чувствительность, вопросительно посмотрел на напарника. Тот пожал плечами, мол, не слышу ничего.

— Померещилось что ли?

Прошли немного и вдруг старший резко остановился. Так резко, что они чуть не налетели на него.

-Давай в боковой, быстрей! — Они втащили Володю в ход, бросили наземь.

-Кто знает, что ты здесь?

-Тот, кто послал...— нашелся он.

— О ё...! Послал? А кто послал?

-А сейчас они сами вам представятся. Из десяти стволов. Вам с ними разговаривать не с руки, а я похлопотать могу.

-Похлопочешь, если надо будет. А пока лежи и не рыпайся. В случае чего первая пуля твоя.

Глава пятая

Шаги приближались, и было ясно, что идет один человек. Володя вслушался, ему показалось, что это поступь Антона: такая же быстрая, легкая. Но странно он как-то шел теперь. Слишком открыто, звучно, не таясь, словно рисуясь. А, с другой стороны, откуда Антону знать, что они вооружены? И вообще, откуда ему знать, что произошло? Шаги приблизились и звучали уже у входа в тупик. И тут же в отблесках стекла появился резкий, рельефный силуэт. Сомнений не было — Антон. Только... Почему он по пояс голый? И... Володе стало жарко: почему Антон в зоне наката без защитного костюма? Это ведь... Для землянина хуже смерти... Антон несколько секунд помаячил у входа в туннель, словно прислушиваясь, потом, выставив перед собой неправдоподобно огромный ствол какого-то невиданного оружия, осторожно ступил в темноту. Теперь виден был только его силуэт на фоне голубого сияния за спиной. Тот, что лежал впереди медленно поднял автомат и прицелился. Володя с силой толкнул его руку. Очередь и крик: "Антон, ложись!" — слились воедино. После этого упал лицом вниз, ожидая, что сейчас его пристрелят.

Несколько мгновений было тихо, и вдруг катакомбы наполнились грохотом. Володя приподнял голову и увидел, что по стенам в их сторону несутся огни рикошетов, пыль дрожит в воздухе, искрясь под всполохами, выбрасываемых из огромного ствола. Один из конвойных стоял на четвереньках и в горячке садил одиночными пулю за пулей в темный силуэт. У него был вид испуганного идиота. Второй, повалившись наземь, вжимался в наст, прикрывая голову руками. Его автомат валялся рядом.

Прошли две, три секунды этой безумной перестрелки. У охранника кончились патроны, и он, упав на камни, пытался трясущимися руками вставить новую обойму. А канонада не умолкала. Человек у входа картинно лупил и лупил, не умолкая и не перезаряжая оружие. Он стоял свободно, широко расставив ноги и красиво откинувшись назад. Всполохи света плясали вокруг его атлетической фигуры, придавая ему героический облик. И тогда Володя почувствовал во всем этом какую-то неправильность, ощутил вдруг нереальность происходящего. Все было, как в кино. И поза стрелявшего, и оружие его, и даже то как он был одет — вернее раздет — напоминали фрагмент боевика. Но самым странным было то, что все до сих пор были живы. Потом все стихло. Разом. Глухая тишина сомкнулась над ними. Володя подхватил валявшийся возле него автомат и направил его на второго охранника, который так и не смог справиться с магазином. Тот посмотрел на Володю безумными глазами и положил оружие.

-Лицом вниз, — скомандовал Володя и позвал, — Антон! — Ответа не последовало. Коридор был пуст. Осторожно выбрался наружу. Осмотрелся — никого. В пыли четко отпечатались рубчатые следы ботинок. Они как бы говорили: "Только что здесь, широко расставив ноги, стоял крупный человек", и еще говорили, что отсюда он не уходил! Посветил вокруг, ища тело: все-таки охранник расстрелял целую обойму — но и тела не было. Чудны твои дела, Господи! Надо убираться, пока эти не пришли в себя. Стрелять в них не хотелось. Теперь, когда ясно стало, что Антона здесь нет — а был ли? — надеяться нужно было только на себя.

Конечно, он не нашел пути назад. Да и не искал, потому что ему совсем не улыбалось попасть в руки к этим странным полубандитам-полувоенным. Надо было найти какие-то ориентиры, чтобы выйти к поселку. Однако множество ходов, лазов переплелись, запутав его, как карася в мелкой сети. Сначала он старался запоминать путь, но после того, как несколько раз, считая, что движется по прямой, узнавал уже виденные выступ или выемку, его охватило отчаянье. Через некоторое время оно сменилось острой тоской, а затем апатией. Но не до потери чувства самосохранения. Володя помнил, что рядом могли находиться вооруженные люди, хорошо знавшие лабиринт. Почему бы их планы должны были поменяться? Но теперь у него два автомата и две обоймы... Пусть попробуют взять! То, что стекло, которое тут и там прорастало в стенах, давало пусть и слабый, но все-таки достаточный для того, чтобы различать дорогу свет, было и хорошо и плохо. Хорошо, потому что помогало двигаться, плохо — потому что облегчало преследователям задачу найти его.

Володя устал и проголодался. Но есть было нечего, а вот отдых в запасах не нуждается. Прилег меж камней на теплом стеклянном основании и расслабился, успокаиваясь и приходя в себя. То, что преследовавший их человек был не Антон, теперь было совершенно ясно. Кто тогда? Теперь он был уже почти уверен, что шел за ними не человек. Фантом. Подобно тем, что приходили к нему раньше. Удивился, что думает об этом почти спокойно. Откуда они, зачем приходят, почему только к нему? Впрочем, не только... Не зря Кирилл показал ему эту старуху. Но что им надо? Они явно не враждебны... От смерти спасают. Целуются даже. Он усмехнулся невесело. Может быть, ангел-хранитель принимает различные обличия? Он подумал и, удивляясь себе, на всякий случай прочитал, как смог, молитву. Ничего. Кто услышит, кроме Него? Если Он, конечно, существует...

Подремав немного и успокоившись, вновь принялся искать дорогу к поселку. Больше часа безуспешно пытался выбраться из лабиринта. Чувствовал — здесь оно, здесь, но не попадал. Потом вдруг мелькнуло перед глазами голубая паутинка. Он остановился, повернул голову, отступил на шаг. Вот опять. Действительно, в стене едва заметная трещинка. Подсветил фонарем: кладка из снежных — пенных — блоков, неряшливая, грубая. Вытопил ладонью дыру. Довольно быстро вытопил. В глаза ударило голубым хрустальным светом. Увидел сквозь отверстие зеркальную гладь озера. Неясные силуэты маячили на соседнем берегу в синем густом полумраке. Обнаженные мускулистые тела, косматые головы, некоторые из этих странных людей были бородаты. В руках они сжимали длинные палки. Копья! С ними были женщины в длинных белых одеждах. Одна из них подошла к озеру и окунулась в его воды, плеснула водой в лицо, ополоснула волосы. Володя ползком пробрался меж глыб и подобрался почти к самой воде. Женщина закончила купание и медленно выходила на берег, повернувшись к нему спиной. У нее была странная, неспешная и безошибочно точная походка. Она ни разу не оступилась, ни разу не задумалась, куда поставить ногу. Удивительная, волнующая картина, словно выхваченная из иной реальности...

И вдруг совсем рядом, в проеме одного из туннелей, выходящих к озеру, загремели выстрелы. Володя повернул автомат в ту сторону. Он проделывал это совершенно спокойно. Он уже ничему не удивлялся. Но стрельба внезапно затихла. Переждав некоторое время, осторожно сунулся в ход. В нос ему ударило едким запахом пороха. Некоторое время шел, плутая в переходах, и вдруг увидел лежащего на полу человека. Его камуфляж был в крови, маска — разбита. Володя нагнулся к нему и обомлел...

Глава шестая

Они снова позвонили Володе, но тот вновь не откликнулся.

-Ничего не понимаю! — Удивлялся Женик,— куда он делся? Вот что, Антон, пошли-ка пока ко мне. Как-никак вы спасли репутацию марсианского общепита, а так же его лицо, то есть меня, от побоев. Посмотрите, как живет марсианин среднего звена. Душевно побеседуем в ожидании этого непоседы-передвижника. Идет?

-Вы Володю должно быть хорошо знаете? — Спросил Антон, когда они вышли в коридор. — И самому стало от этого вопроса неловко. Потому что не праздное любопытство стояло за ним, не желание поддержать беседу, которой пока не за что было цепляться... Информацию начал собирать. И доволен был, что возможность такая представился.

-Володя мой друг и немножко брат, поскольку нас вырастила одна мама. — Серьезно ответил собеседник. И словно почуяв особый интерес Антона, вдруг заговорил о другом.

— Извините мою неосведомленность, вы спирт пьете?

-Извините и вы мою, — почему-то обрадовался повороту в разговоре Антон, — а что с ним еще делают?

Они разом рассмеялись, и, проникаясь взаимной симпатией, пожали друг другу руки.

В квартире Женика, явно холостяцкой, было, тем не менее, фундаментально чисто: то есть не было пыли. Аккуратист? Вряд ли: если приглядеться, то видно было, как поверх этой чистоты накапливается сегодняшний хаос из невозвращенных на место вещей, оставленных, где попало бумажек, оброненного мусора. То есть, в порядке этом явно чувствовался женский акцент. Завтра, после уборки, опять все будет идеально. Инесса? Скорей всего, хотя и не обязательно...

Они встали к плите плечом к плечу.

-О! — Оценил Женик его навыки через некоторое время,— однако ловко вы орудуете у плиты. Хотите, оформлю вас шеф-поваром?!

-Если только дегустатором. Володя видно вам никогда не помогает?

-Куда ему! Этот ни есть, ни готовить не умеет.

Через полчаса они уже в предвкушении пиршества, скромного, но обильного, размышляли над сервировкой стола.

-Ну вот, — Женик с удовольствием обозрел стол,— Вовке звякну, и можно садиться кушать.

Но Володя не ответил и на этот раз.

-Ладно. Нальем ему штрафную.

Выпили, закусили антоновским земным деликатесом, который оказался весьма ничего, и жареная картошечка неплохо пошла, совсем неплохо.

-Надеюсь, мы уже на "ты"? — спросил Женик, разливая по второй.

-Естественно.

-Давай за то, чтобы надолго, — вдруг непонятно сказал Женик.

-Надолго, это насколько? — Спросил осторожно Антон, не желая лезть к собеседнику с прямыми вопросами.

-Бывает, что и до первого протокола.

-Ну, уж...

-Вот вызовешь ты меня завтра в кабинет, посмотришь строго и велишь представиться. Я тебе, мол, а сам не знаешь? А ты мне: "Гражданин Коломиец, здесь вопросы задаю я!"

Антон, подтянул нижнюю губу и поставил стакан. Взглянул недоуменно — что это с ним? Знает много. Слишком много для коменданта. Или тут все так? В одном туннеле свистнул — в другом отозвалось? Но вот интересно, зачем ему дело надо к ссоре вести? А ерничает и грубит явно. Женик выждал, словно дожидаясь ответа, и продолжил:

-Так что не будем за это? На судьбу положимся? Давай, чтоб хоть на сегодня.

Выпили за этот странный тост. Помолчали. Один озадаченно, другой угрюмо, с вызовом.

И даже не осведомленность Женикова озадачила Антона, а то с каким напором и в лоб он этот разговор повел. И зачем? Знаешь и знай. Ну, вычислил, что, в общем-то, и нетрудно. Вот и Вовка вычислил. И не страшно, все равно дня через два-три все раскроется. Так или иначе, встречаться придется. В том самом кабинете, на который он намекает. И не известно еще по чьей инициативе. Скорей всего есть у него что-то, чем поделиться хочет.

Антон с интересом наблюдал, за Жеником. С одной стороны, тот уже переживал за свой наезд, а с другой, чувствовалось, что самое главное он еще не сказал. Поковырялся вилкой, а потом вдруг отложил ее и встал.

-Нет, я так не могу. Я человек прямой и потому давай уж до конца. А после этого как там будет на "ты" или на "вы", пусть так и будет. Хочешь, капитан, откровенно, по-дружески?

-Давай.

-Ты ведь десантник, Антон. И вдруг здесь. В командировке?

-Ну, не в отпуске же.

-Вот как. А раз нет у нас на Марсе части десантной, значит ты здесь совсем по другой части. Не по геологической?

Взглянул, ожидая ответа, остро, быстро, трезво, будто и не пил.

-Предположим по другой. И не по геологической. Что дальше? Какие еще есть вопросы?

-А вот видишь. Местоимений ты уже избегаешь, — сказал он с довольным видом. — Да и что дальше спрашивать, на все уже отвечено.

-А ты от простого солдата хотел грамматических премудростей наслушаться? Местоимений и наречий и всяких модальных глаголов... Да мне и знать их не положено, мое дело — первый пошел, упал, окапался. — Антон сам удивился, что это его разобрало? Но понятно почему, его — вояку — целый день прокурорством попрекают. Но не в этом даже дело, а в том, что он, действительно, за это вроде как серьезно взялся, уже и вопросы к Володе обдумывал, так сказать, план беседы. К Женику подкапываться с этим стал. Ну, и получил по заслугам.

-Надо мне твоя грамматика, может, мне все эти местоимения — только предлог, — тут Женик притормозил, чтобы полюбоваться каламбуром. — Знай — Марс это не Земля. Здесь за карьеру и работу не очень-то боятся, потому, я, например, захочу — буду с тобой разговаривать, а не захочу, будешь вокруг меня круги описывать бестолку.

-А сказать есть что?

-Если на "ты" по-дружески, есть. Если ты мне скажешь, Женик, мать твою, ты меня уважаешь? Выручи, начальство забарало. Я тебя по-дру-же-ски выручу. А запугать меня или обдурить, обломаешься.

-А из гражданских побуждений, ты ж патриот, нет?

-Я-то патриот. А вдруг я патриот Марса и вообще не хочу, чтобы ты в наши дела влезал, а?

-Значит только по блату?

-Только.

-Ну, тогда говори, мать твою!

-Что говорить? — смешался от неожиданного поворота разговора Женик.

-Тайны открывай!

-А... Самая страшная тайна, которую я тебе открываю — не верь здесь никому. Смутно у нас на Марсе. И, вполне может статься, что в ближайшее время мы, то есть Россия, Марс вообще потеряет.

-Постой, постой...

-Не надо задавать вопросов. Я их сам себе задам и очень доходчиво сам же и отвечу. Как вам бестолковым землянам объяснить, что здесь сложилась и живет община неземлян, которым родные ваши города и веси — это тьфу, пустой звук. Община эта сплочена, в ней много людей решительных и самолюбивых, которым на Земле свои амбиции не удовлетворить уже потому, что они там жить не смогут. А не удовлетворять они их не могут. Это, как в тюрьме. Ты думаешь, паханы появляются только потому, что по блатным понятиям это положено? Нет, потому, что есть личности, которым важней всего в жизни самореализоваться. Возглавить. Управлять. И все равно где. Где они находятся — там и главные. Помнишь как Цезарь сказал, что лучше быть первым в захудалой деревне, чем вторым в Риме? Даже за власть в камере они будут другим глотки грызть, интриги будут плести. А здесь ведь простора больше. И опора есть крепкая. Специфическое производство, которое земляне не смогут организовать, но в результатах деятельности, которого нуждаются. Наконец, они не сами по себе, они связаны с могущественными силами на Земле и, заметь, имеют от них поддержку и гарантии. И в некоторых вопросах те силы здесь большее влияние имеют, чем официальные представители России.

-Как излагает! Теперь верю, не зря ты эти книги читал. — Он кивнул на заставленные книгами полки.

-Не зря,— Женик был явно польщен.— Это я тебе скажу на "ты". А вот на "вы" я тебе ничего не скажу, как не сказал твоему Кулькову.

-И что же это за силы? — Спросил осторожно Антон, фиксируя насчет Кулькова. Кто это такой? Зачем он его фамилию назвал и почему сказал про него 'твой'?

-Тебе прямо сейчас все выложить? Не бойся, поделюсь по-дружески информацией. Скажу только, что наши местные коневоды хоть черту душу продадут, чтобы добиться автономии. Потому, вполне возможно, уже завели шашни с какой-нибудь иностранной разведкой. Они хотят торговать, а не получать по разнарядке. Независимости хотят. Марс для марсиан.

Женик помолчал, крутя в руках стакан. Потом поставил его на стол.

— Есть хорошая поговорка: "Не лезь в бутылку!" А мы влезли. Все мы. А вылезти из нее не каждому удастся. Ты ведь слышал про стекло? А знаешь, что оно не пластами залегает здесь, а как бы имеет замкнутые контуры. Ну, короче, представь себе, что какой-то великан закопал в землю бутылку. И не пустую. Что-то там у него насыпано ценное. А муравьи пробку прогрызли и внутрь влезли. Много чего хорошего себе нашли. Ходов нарыли. Копошатся себе. В муравейник добро таскают. Только вот некоторые уже из бутылки вылезти не могут. Стекло это не простое. Оно ведь не везде твердое. Где-то жидкое. Если у озер жидкого стекла надышаться, то газы, как только в сторонку отойдешь, конденсируются, а потом и в кристаллики превращаются. Внутри организма. И все... Кранты.

— Значит, если я возле озера надышусь...

— Уйти от него уже не сможешь. Будешь к нему привязан навечно. А работы там много. Броня непробиваемая на Земле многим нужна. А некоторые к воздействию стекла не чувствительны. Наоборот... Взять Володьку нашего. Ему эти озера. Он туда купаться может ходить. Он у нас самый стеклоталантливый. Вот его и изучают все, кому не лень: и геологи, и десантники. Скажешь, не знал?

-А ты, что ж, от общины откалываешься?

-А я в стаде быть не люблю. К тому же там, если у них выгорит, режим будет еще тот, концлагерь. Четвертый рейх. У них уже сейчас рассовые программы разработаны. К женщинам, например, будут допускаться только те, у кого стекло в руках плавится. Вот Вовику нашему там гарем обещали. А он дурак по Лорке сохнет.

-А ты что ж?

-А у меня и тут гарем.— Он захохотал,— и полная свобода. Зачем мне их независимость? Не хочу я личную свободу приносить в жертву марсианской независимости. Я марсианский землянин, земной марсианин. Меня устраивает то, что есть. И на Землю я не хочу. На что мне жизнь в инвалидной коляске? Вон Вовка попробовал и что с того? Одно доброе воспоминание осталось — ты. Знаешь, я иной раз даже злился. Антон, Антон, Антон... Что за Антон такой? Так хотелось посмотреть на живого.

-Ну, вот и увидел.

-Увидел. Орел!

-А Кульков, что ж? Тоже орел был? — Прощупал осторожненько тему.

— Помянем, — истолковал Женик вопрос по-своему. И добавил, — лис он был. Тут у нас часто конфликты случаются. У всех гонор. Наши — вроде как родовая и номенклатурная элита. Вахтовики — здоровые все, есть чем права качать. При одном-то участковом полицейском, почему бы и не покачать? Ну, короче, попал и Володя в ситуацию. Кульков разбирался и навешал кому надо. У меня впечатление, что сам он все и подстроил. Но, может быть, и нет. Не берусь утверждать. Однако после этого они все-таки не сошлись близко. И когда через мужика не вышло, Кульков наш поменял полярность.

-Свою что ли?

Женик захохотал. Он смеялся до слез, закидываясь и вновь обрушиваясь на стол. Видно, представил себе Кулькова в образе трансвестита.

-Да ну тебя,— успокоился, наконец, комендант Марса. — Скажешь тоже. Нет, нашел он Вовке женщину. Наш же тюфяк... Знаешь я ему каких приводил? Ну, у меня на пищеблоке, конечно, дамочки попроще. Ларисочка — интеллигентка была. И по характеру ему нравилась. Чуть что губу надует — уговаривайте. И в этом он нашел свое счастье. Это серьезно, кроме шуток. Любовь у них была. За это сватовство Кулькову, конечно, спасибо. На полтора года осчастливил мужика.

-И где она?

-Месяц как улетела, а он все мечется. Смотреть больно. Слушай, вы ему кого на этот раз привезли? Там из культурных учителка и врачиха. Так ему кто предназначен?

Антон не нашелся, что ответить. Сначала хотел посмеяться, но вдруг задумался:— а почему и нет? Очень эффективный ход. И потому ответил честно: "Не знаю".

— Ну и ладно. А вообще надо его оженить, а то он уже и к батюшке зачастил. Но я уклонился малость. В общем, нашел к нему Кульков подход. Стал его с собой таскать в такие места, куда простого геолога ну никак не пустят, да и делать ему там нечего. Все эти маршруты вели к закрытым точкам. Красотой Марса любовались. Серию картин задумали: Марс изнутри. Оказывается, у геолога Кулькова папа большой меценат и в состоянии хорошую выставку устроить. Видно, это тот папа, которому он донесения составлял. Но плохого тут ничего не было. Володька ожил, работать начал, вдохновился, еще и любовь окрыляла... Может, еще по одной? Ладно, повременим. А то Вовка появится, а мы в дробадан. Психанет еще. Давай-ка мы ему картошечки отложим и твоего этого дефицита. В печечку, пусть на тепле. А то ведь за разговором все сожрем, и не заметим как. Питается он бессистемно. А сейчас вообще не ест из-за несчастной любви и религиозных экстазов.

-Ну-ну, давай к марсианам поближе.

-Про марсиан мне рассказывать больше нечего, а про Кулькова... Материал, я думаю, он собрал богатый.

-Он знал, что ты догадываешься?

-Наверное, только деваться ему некуда было. Нужен я ему был. Тайник он у меня держал. Ну и он мне пригождался...

-Что?!

-А то. Он-то меня за пьянчужку считал. Но лояльно настроенного к землянам. И это так, в общем. А как не пить, когда дают? И лояльно настроен, это точно. Я уже говорил почему. Я хорошо устроился. И другого мне не надо. В катакомбы идти стекло намывать? Так я не умею. Нет у меня в руках такого таланта. Не все марсиане со стеклом ладят! Ну, а информация ко мне стекалась очень подчас важная. И от марсиан, и от вахты и от начальства. А я и не скрываю, что делился этой информацией. И материальный интерес у меня был к тому и перспективный. Я перемен не хочу...

-А тайник почему у тебя держал? В части разве негде?

-В части марсиан уже полно. И срочники, и сверхсрочники, и вольнонаемные. Там ненадежно. А дело-то касалось, как раз таких вещей, из-за которых мог межпланетный конфликт возникнуть... Послушай, а что они тебя в курс не ввели? Что я тебе прописные истины объясняю? Ты что не знаешь, что у нас полгода назад были два сеанса несанкционированной связи с Землей? Тогда весь гарнизон на уши поставили! Так и не нашли ни отправителя ни получателя информации. Я-то думал ты шишка... А тебя втемную используют... Или ты хитрый?

Антон встал и прошелся по комнате. Подумал спокойно: Значит, должен быть за моей спиной еще кто-то. Я наживка. Собиратель информации. Анализировать будут другие. Может, это и правильно. Может и сейчас сидит у себя в кабинете, кофий попивает и слушает.

-Ладно, не журись, пошутил я, — Женик накрыл его ладонь своей,— здесь прослушивания нет. Во всяком случае, мною не обнаружено. А если и есть, то в твоей конторе тебя уважать больше будут. Знания, это понимаешь, сила. Барана ведь только за баранину и уважают. А тигра за силу. Раз ты знаешь, про них, то и они с тобой считаться должны...

Володя не откликнулся на звонок и на этот раз. На пропускнике ответили, что в "особняк" не проходил.

-Значит в мастерской. Пойдем, тут рядом, в подвальчике.

Они спустились по обшарпанной лестнице. Дверь была не заперта. Вошли и попали в черт знает что: разбросанные тряпки, какие-то кувшины, кисти, мольберт с вывихнутой ножкой, россыпи разноцветных тюбиков с красками, резцы и прочий художественный мусор. А среди всего этого погрома чернел раскрытый люк. Женик недоуменно повернулся к Антону.

— Там, наверное.

Глава седьмая

Они обследовали подвал и нашли проем, в который была опущена веревка. Антон легко спрыгнул вниз, Женик поприлаживался некоторое время и спустился, придерживаясь за веревку. Крикнул в синеватую мглу: "Воло-о-о-дя!". Но ему никто, кроме эха, не ответил. Осмотрелись. Никого не было, нашли следы: вмятины от рук на стекле в узких проходах, где он пробирался, опираясь на ладони, полосы в крошеве пыли и мелкого камня. Покричали еще и вновь безрезультатно. Выходило по всему — что-то случилось. Антон призадумался. Надо было принимать решение. Жеников горячий порыв немедленно идти искать уже иссяк. Его привело в чувство маленькое, незаметное со стороны происшествие: он вдруг, неожиданно для себя понял, что заблудился. Произошло это в нескольких метрах от пролома. Он пробирался сквозь тесные расщелины, желая продемонстрировать землянину хорошее умение ориентироваться в марсианском подбрюшье, как вдруг понял, что потерял ориентацию. Со всех сторон его окружали одинаковые глыбы голубоватого льда и каменные валуны. Совершенно не представляя куда идти, Женик, тем не менее, горел желанием распутать этот каменный клубок и выйти на след друга. Сгоряча сунулся в один их ходов, но там оказался тупик. Вернулся и не нашел Антона. Правда, испугаться по-настоящему не успел: Антон подал голос из ответвления.

-Нашел что-нибудь?

-Нет,— ответил Женя, решив не выпускать его теперь из поля зрения. И подумал с тревогой, — а он-то сам знает, как выйти? Однако Антон уверенно нырнул в один из ходов и без тени сомнения вышел к квартире, не сознавая даже, что одного заблудившегося он уже из лабиринта вывел. Женик сразу сник, потяжелел и, против своего желания, стал противодействовать экспедиции, начав рассказывать Антону про катакомбы. Про то, что стеклянные торосы тянутся на десятки километров, что лабиринты запутаны, что в пещерах нашли убежище скрывающиеся от суда преступники, что чуть дальше начинается зона наката, где высокий уровень концентрации ледяного конденсата, опасного для жизни землян, что какое-то скрытое производство охраняется головорезами, набранными из всякого отребья, и, что охрана эта существует практически нелегально. Желая усилить эффект, закончил короткой фразой: "Где-то там и погиб Кульков."

— Ты знаешь где? — Оживился Антон

Отпираться Женику было глупо: его фамилия фигурирует в протоколе: приглашали на опознание второго трупа.

-Примерно...

— Покажешь. — Не спросил, приказал. Понятно было, что вопрос о присутствии Женика в катакомбах обсуждаться не будет.— Шум пока поднимать не станем. Может быть, пустое. Выйдем, осмотрим окрестности.

Они вернулись в мастерскую.

— Нужно ниток покрепче, фонари, поесть чего-нибудь. Оружие бы какое! Он подошел к коллекции кинжалов, разместившихся на стене, вынул из ячейки один из них. Примерил на руке. — Ладно, сойдет.

Через пятнадцать минут Женик принес заказанное. Кроме того приволок два больших тюка. Объяснил: "Защитные костюмы. Володе-то все равно, а мы — не дай бог надышимся.— Потом, поколебавшись, протянул плотно свернутый небольшой пакет.

Антон, приняв его, по весу и размеру сразу понял, что там. Развернул — действительно пистолет. Бог ты мой, так это же ПМ!

-Откуда, Женик, такой раритет?

-Купил.

-А посодют?

-А куда?

— Зачем он тебе?

-Затем, что пусть лучше будет не нужен, чем не будет, когда нужен.

-Резонно. Поновей в продаже ничего не было? Ты знаешь, когда эти маузеры сняли с вооружения? Когда из похожего Дантес убил Пушкина. Или чуть позже...

Он вынул обойму, прощелкал механизм.

-Не сомневайся, — с достоинством сказал Женик, — в хорошем состоянии.

-Понято.— Антон взглянул на него с интересом, но в расспросы углубляться не стал. — Слушай теперь меня. Буду тебя инструктировать. Уходим на три часа, — он взглянул на часы — до двадцати четырех ноль ноль. Пойдем неофициально. Согласовывать некогда. Свяжемся с дежурным через час, если поиск не даст результата. Если даст — ничего не было. Во время движения не разговариваем, а вслушиваемся. Глазами в лабиринте самого главного не увидишь. Дистанция в пределах визуального контакта. Из поля видимости меня не терять, от маршрута не отклоняться. — И помолчав, все-таки добавил, — а то опять потеряешься. Вопросы есть?

-Есть. Задачу забыл поставить. — Съехидничал Женик, уязвленный тем, что Антон все-таки его оплошку заметил.

-Ставлю. Твоя задача: не отставать и аккуратно разматывать нитку. Без натягов, чтоб не оборвалась. Сумеешь?

Женик хмыкнул в ответ. И хмыканье это определенно означало: "Ты забыл, кто из нас марсианин". Но переводить его на русский язык не стал.

Они вновь спустились в катакомбы. Двинулись по узким ходам, задерживаясь возле каждой развилки: искали следы. Сначала они в этом преуспели. Но чуть позже следы исчезли. Иной раз каменная крошка под ногами казалась примятой. Но ни разу Антон не мог бы с уверенностью сказать, что это на самом деле след. Несколько раз они плутали и выходили в коридор, где уже тянулась их нитка.

Через полчаса сделали привал. Женик приуныл. Устал. Попытался было тишком открыть флягу, но, получив строгий выговор с конфискацией, обижено принялся жевать бутерброд.

-Соображать будем на троих. Скажи-ка лучше, откуда у тебя пистолет?

-Отвали, — не мог простить ему флягу Женик, — сказал же — купил.

-Куда бьет? Что плечами пожимаешь? Пристрелен? Шпак ты шпак и есть.

Тщательно прицелился и выстрелил в валун. Грохотнуло так, что заложило уши.

— В камень стрелять, пули терять, — съязвил Женик. — А иногда и голову.

-Чуть-чуть на десять часов уходит. Но для музейного экспоната очень даже неплохо. К нему в комплект шашка и шпоры не прилагались?

-Твой лучше? Покажи-ка. То-то, что никакого нет. Кульков, кстати, вниз всегда с оружием ходил.

-Что, так опасно?

-Опасно. Я же говорил. Марсиане сюда никого не пускают. Но марсиане ладно — с ними договориться можно. Здесь где-то поселение изгоев.

-Что за изгои такие?

-Вахтовики подерутся по пьяни, один другого убьет и уходит сдуру из поселка. Бродит по туннелям. Если забредет в зону наката — все. Выйти уже к поселку не может. Организм талым стеклом пропитался. Когда "на сухое" выйдешь — влага смерзается и ткани рвет. Ну, я рассказывал. Вот они в группы и сбиваются. Обживают пещеры. А куда деваться? На всю оставшуюся жизнь к озерам привязаны. Большинство их на стекле работает. Там для них и столовая есть. А паханы с них оброк берут едой.

— Что за паханы?

— У них там иерархия, — усмехнулся Женик. Криминальный феодализм. Есть элита, которая ничего не делает и работяг обирает. Фактически блатная верхушка. И крепостные. Но сейчас Усольцев там порядок наводит. Явный беспредел прекратил. Для работяг общежитие построил, чтобы их оторвать от блатных. Блатных своей дружиной прессует. В эти дела администрация не влезает. Она в зоне наката ничего не может. А еще фаги здесь живут. Правда, о них точно ничего не известно. Если кто и видел, то уже рассказать ничего не может. Они тоже надышались и на сухое выйти не могут, но с марсианами связь не поддерживают, а нападают на них, убивают и пожирают. Больше-то питаться здесь нечем. Людоеды.

— Людоеды, каннибалы, антропофаги... Ладно. Разберемся. А стрельнуть надо было, ты не сомневайся. Я должен быть уверен в оружии. Это же не со склада — со свалки. А мы-то что без масок?

— Да здесь пока безопасно. Видишь, приборчик? — Он вынул из бокового кармана пластмассовую коробочку. — Вот как в красное стрелка упрется, тогда будем маски надевать.

Еще через двадцать минут они это и сделали. Пробирались по ходам, выхаживали по пещерам, помечая их предусмотрительно захваченным Жеником маркером — нитки давно закончились и вдруг в одном закоулков Женик наткнулся на кинжал — близнец того, что Антон взял в мастерской у Володи. Неподалеку нашли ход с настом, истоптанным следами двух или трех человек. Однако больше никаких следов не обнаружили. Антон связался с дежурным, доложил обстановку. Тот по сигналу передатчика сориентировался на местности и, велев быть на связи, отключился.

Надо было возвращаться и, если Володя еще не в поселке, организовывать настоящий, серьезный рейд, поскольку поиск по горячим следам ничего не дал. Еще десять минут, решил для себя Антон и вошел в широкий коридор. Ход полого заворачивал влево. Женик опять отстал. Одушевленный находкой кинжала, он старался теперь во всю, просвечивая фонариком каждый тупичок. И тут за спиной у Антона случился шум. Характерный шум. Однозначный. Сначала раздался вскрик и тут же оборвался. Потом зашуршало, словно мешок протащили. Возня и голоса, резкие, незнакомые.

-Давай его! Так! — Голос густой, низкий. — Рубик, свяжись с постом. А они, придурки, возле озер ищут. Попался, приятель? Я не Дизель, у меня не уйдешь...

Запищала рация. Антон развернулся, снял пистолет с предохранителя, бесшумно скользнул вперед, но выглядывать не стал, потому что, наверняка, они сейчас смотрят в лаз. Соображают, вдруг еще, кто есть. Пусть заговорят.

-А почему на "ты"? — это Женик. И хорошо как: без испуга и с достоинством. Антон за него порадовался.

-Культурный, что ли? Да стой ты, руки держи. Где оружие?

-Нет у меня оружия.

Звук удара. Пора. Выскользнул из лаза, пистолет на уровне глаз. Оценил обстановку. Двое. Оба без масок. Поближе к нему — тощий, спиной стоит, его пока можно проигнорировать, стоит он хорошо, но не на месте: перекрывает рыжего детину, а тот уже дернулся. Молодец, быстро соображает. Стрелять собирается, и потому надо его рассосредоточить. Хорошо бы слегка продырявить, но он Женика как раз обыскивал и им сразу прикрылся... Осторожно надо. Аккуратненько. Вот так около уха. С притиром. Ответил, мерзавец, но прицелиться ему некогда, а он без этого не умеет. Да еще Женик на руке висит. И тощий ему тоже мешает. Пускай постреляет. Следить только надо за стволом, чтобы он не исчезал, чтобы отверстие не округлялось. Тощий сообразил, наконец, — секунды две соображал — повалился на землю. Рыжий опять выстрелил, Антон даже не пошевелился, по лицу видно, когда спуск нажмет. Пацифист! — вспомнилось любимое выражение капитана Лапочкина — инструктора по боевой подготовке в училище. Он так мазил обзывал. И вообще тех курсантов, которые не соответствовали в его понимании требованиям, предъявляемым к офицеру. Еще раз выстрелил. С Жеником под мышкой он не боец. Может, конечно, отпустит, это самый лучший вариант. А, может, и не отпустит, тогда будет расстреливать обойму. А это 25 патронов-гвоздиков. "Беркут" все-таки. Может и за уступ отступить, а за ним туда не сунешься, этот скелет со стволом за спиной останется. Он, вроде, тихохонько лежит, по-хорошему бы пулю ему в затылок, но не та ситуация: не вражеская армия. Еще неизвестно, кто они вообще и за кого их с Жеником считают. Возможно, и на законном основании пули бросает этот рыжий. Наглеет, он, однако, нельзя давать ему расслабиться. А вот тебе по шапочке. Поднимать будешь? Дернулся, занервничал. Потом вдруг пистолет Женику в голову упер.

-Бросай оружие,— прохрипел Антону,— до трех считаю.

Насмотрелся, дубина, боевиков. Антон не стал ждать, пока он сообразит присесть, чтобы полностью прикрыться Жеником. Метров восемь расстояния, полголовы под прицелом — нормальные шансы: шапочкой пристрелку проверил. И выстрелил ему в лоб. Назад мужика так швырнуло, что чуть было сальто не сделал.

Женик, лишившись опоры, повалился на спину. Но тут же перекрутился, к Рыжему на четвереньках подскочил, пистолет выхватил. Антон не мешал ему: пускай повоюет, он только опасался, не сильно ли возбужден, контролирует ли себя? А то начнет от избытка чувств пулять и по чужим, и по своим. Но нет. Пистолет забрал, Антону перекинул, киногерой и все тут.

Антон поднял пинком пленного, поставил около стеночки, обыскал. Выгреб пистолет, запасную обойму. Потом подошел к Рыжему. Дырка во лбу, где и было заказано. Вернулся к Рубику.

-Да опусти грабли-то. Что ты, в самом деле? Война закончена. Мирные переговоры. Дружка как твоего звали?

-Какой он мне дружок... Бортник это. Бортников Федор Петрович, старший поста.

-Ясно. А тебя как зовут?

-Коля. Николай. Сляднев.

-Вот объясни ты мне, Коля Сляднев, сам я на Марсе нездешний и потому многого не понимаю, что это вы за войска такие: камуфляж, оружие. А документов нет.

-Частная охрана.

-И что охраняете?

-Да, производство тут одно...— Он замялся. Понятно было, что говорить ему об этом производстве было не положено. Но понимал, что говорить придется, и оттого мялся и переживал.

-Производство чего? Коля, ну что ж это я вынужден из тебя каждое слово как клещами тащить? Раз ты "язык", то просто обязан быть языкастым. Иначе, какой же ты язык? И зачем ты мне будешь такой нужен? Отправлю тебя к Федору Петровичу. Молчите там друг с другом...

-Застрелят они меня! — затосковал Коля.

-Интересный ты человек. Я рядом, но, что я тебя застрелю, ты не боишься. А каких-то далеких "они" боишься. Опомнись. Чтобы до тебя добраться, им сначала надо меня застрелить, а это, спроси хоть у Федора Петровича, не так просто. Говори, не бойся.

-Стекло тут делают. Зомбяки, которые на озере живут, ну беглые из поселка, воду набирают в озере и марсам-водоносам передают. Они в цех приносят, а там другие ее по формам разливают. Когда вода застынет и в стекло превратится, третьи, ну, которые рукастые, стекло это гнут по шаблону, шлемы, там, бронещитки делают... И все втихаря на Землю отправляют. Заказчику. А кому — я не знаю.

-Заливаешь ты, какие это могут быть из стекла бронежилеты? — Хитрил Антон, готовя Рубика к главному вопросу.

-Ну, правда! Тоненькая пленочка, а пулю выдерживает. И наши многие носят. Пробовали, стреляли. Только жарко под ним. И говорят, что излучение какое-то...

-Что-то в армии я стекла не встречал.

-Идет и в армию, но мало, всяким комиссиям. Пока там КБ заключения вынесут. А браткам сертификатов не надо.

-А цилиндрики тоже тут делают, Коля?— Спросил вкрадчиво, негромко, но так поглядел в глаза, что Рубик сжался. Некоторое время он молчал. Потом ответил.

-Не знаю про цилиндрики. Не видел.

-В расход, — коротко велел Антон Женику и с удивлением увидел, что тот тут же встал и с готовностью передернул затвор пистолета. При этом один патрон выпал на землю, поскольку оружие уже было на боевом взводе. Рубик сжался, дернул плечом. Женикова решимость на него подействовала.

— Я не видел. И не знаю. Но слышал, что говорили про какие-то цилиндрики.— Затараторил он.

-Это уже разговор, отставить "в расход". Рассказывай, что знаешь.

— А что я знаю? Их на озере делают. Там есть точка специальная. Но туда никого не пускают. И охрана там своя. И вывозят они их не на телеге. На чем не знаю, но не на телеге. Видно на руках вывозят. Может быть спецрейсом. Они ведь маленькие. В чемоданчике штук сто уместится.

— А главный там кто? Ну, уж колись до конца.

Коля понурился и выдавил.

— Усольцев. Наверное, он. Он везде главный. Но это я так думаю.

-Видишь, сколько рассказал, а говоришь: "не знаю"! Молодец,— похвалил его Антон. А сам думал, что с ним дальше делать. Однако, не все было еще спрошено.

-Расскажи-ка мне, Коля, про какого вы тут поселкового парня говорили?

-Так вот про него. — Коля кивнул в сторону Женика. — Его патруль задержал, а он ушел. Говорят, отбили его. Или не его? — вдруг засомневался он. — Тот вроде бы без защиты был.

С Володей спутали, — догадался Антон. О Володе Коля сказал следующее. Несколько часов назад был задержан человек, почему-то оказавшийся в запретной зоне. Его отвели в караулку. О чем уж там с ним говорили — неизвестно, только решили его придержать пока под присмотром, повели на озеро, в дальнюю дежурку, а он по дороге смылся и Дизеля пришил. Его теперь по катакомбам ищут. Его вообще-то приказано живым взять, он Усольцеву какой-то знакомец, только ребята его за Дизеля бы убили. Тот же Рыжий убил бы. А он, Коля, не стал бы, ему вообще это все не нравится. Но что делать — приказывают, а как не выполнить, если он надышавшийся? Здесь строго: чуть что — пайку урежут. А то и вообще кормить не станут. Вот и приходится выполнять, что скажут.

-Ты уж прости, Коля, мы тебя с собой не возьмем.

Коля изменился лицом. Густо до зеленых тонов побледнел. Замер.

-Не бойся. Мы тебя убивать не станем. Отпустим. Пока.

Конечно, надо бы было привести пленного в часть, допросить, как положено... Но как его приведешь?

И тут зазуммерила трофейная радиостанция. Антон включил ее на прием. Голос говорившего был ясен и громок — фон был совершенно свободным от помех: ни шороха в эфире. Говоривший сообщил, что объект "ноль" обнаружен в районе малых озер и приказал ближним патрулям подтянуться к месту, чтобы оказать содействие группе захвата, поскольку у ноля два автомата и пара магазинов к ним.

Теперь уже о возвращении не могло быть и речи. Искать надо до упора. Пока горячо, пока хотя бы примерно известно, где, пока, сбитая с толку охрана, считает, что в туннеле Володя один, пока они сосредоточились все на озерах, пока Коля не догреб до их поста.

Карта, взятая в планшете у Рыжего, оказалась очень толковой. На ней были прочерчены основные магистрали, обозначены направления поворотов и номера ходов, все те обозначения, которые они встречали на стенах и были китайской грамотой, сразу обрели смысл. Теперь уже шли не наобум — цель движения — Озера. Женик преобразился. Он искал врага, он жаждал боя. Недавнее приключение возбудило его: свист пуль, запах пороха всколыхнули эмоции, придали уверенности. Он чувствовал себя, словно новобранец между первым и вторым боем — умелым и неуязвимым. Ничего, это пройдет. Проветрится. Последний участок пути был особенно трудный. Идти приходилось по неровному, изрезанному трещинами насту. Женик вымотался. Его запал прошел, и он почти валился с ног. Не удивительно: был третий час ночи. Едва прислонившись к стене, он тут же уснул.

Антон посмотрел на него, вздохнул и, улегшись лицом к выходу, прикрыл глаза. В синеватом мареве катакомб мало что увидишь, здесь предпочтительней слушать. Мозг погрузился в полудрему, но слух, будто дежурный радист на связи, вслушивающийся в эфир, был настороже. Не спать было нельзя: предстоял трудный день. Но поделить отдых пополам — опасно. На Женика он не мог положиться. Антон умел спать чутко, однако отлично знал, что учует он сквозь дрему только лоха — профессионал подойдет неслышно. Успокаивало лишь то, что им пока не встретился ни один профессионал.

Глава восьмая

На патрульную пару они наткнулись в небольшой пещерке, в которую, как в узелок, сплетались несколько коридоров. И даже не наткнулись, а мельком свиделись — те вышли на открытое пространство, когда Антон и Женик уже уходили в коридор, помеченный на схеме, как ведущий к озерам. Антон сделал вид, будто не заметил их, Женик же действительно не заметил. Еще несколько шагов и они бы скрылись в туннеле, а там можно было прибавить шагу и уйти в боковое ответвление.

Но те их окликнули. И это тоже было не опасно. Тем более, что окликнули не грозно — как окликают своих. В оклике чувствовалось некоторое смущение: патрульные не сумели их опознать, и это их насторожило. Конечно, в камуфляже и сферах не очень-то распознаешь, кто перед тобой. Даже если под ними скрывается хорошо знакомый. И все-таки, несмотря на настороженность, ситуация была не слишком горячей, и скорей всего они разошлись бы без стрельбы, если бы не Женик. Услышав окрик и обернувшись на него за мгновение до того, как скрыться из поля зрения патруля, он нервно вздернулся, и выпустил в пещерку длинную очередь — в полмагазина, пожалуй. В общем-то, он поступил правильно, если не брать во внимание все психологические подтексты ситуации, которые он не успел, да и не смог бы прочувствовать. За то, что новобранец не растерялся и действовал уверенно, Антон мысленно поставил ему плюсик. Но теперь, когда ситуация для противника прояснилась, нужно было действовать нахраписто и результативно. Он втащил Женика в коридор и забросил далеко за спину, и тут же, выставив пистолет и не высовываясь, развернул в сторону патруля веер из четырех одиночных. Для острастки. Прием был многократно отработан и пули должны были придти к цели на высоте полуметра. Стоячих и присевших, возможно, зацепило, если же успели залечь — то прижало к земле. И только после этой психологической обработки выглянул. На мгновенье, словно сфотографировал взглядом. С расстояния в полтора десятков метров в человека трудно не попасть даже такому стрелку, как Женик. Потому невозможно было понять, чей выстрел оказался удачным: один из обстрелянных, согнувшись пополам, ткнулся в землю. Другой — залег и отползал к темному пролому лаза. Антон снова выглянул и выстрелил ему в ягодицу. Не издевательства ради. Просто самое удобное место для несерьезного ранения. Бить в спину не хотел, больно много всего там напичкано жизненноважного. В ноги же, попасть трудно. А патроны надо было беречь.

Они вернулись в пещерку. У Антона на душе было мерзко. Прежде всего, потому, что он до сих пор не мог разобраться, по какому поводу идет стрельба. А что если окажется, что действуют эти ребята на законном основании, а не правы как раз они? Вдруг они влезли в режимную охраняемую зону? Одно он знал точно — это не армейцы, а значит какое-то левое, незаконное формирование. Но сейчас о правовых аспектах размышлять было не время. Сейчас надо было выживать. Ибо, если они в режимной зоне, да еще вооруженные, да еще продырявили трех человек, то вполне возможно и разбираться с ними не будут. Шлепнут в злом азарте. Или со страха.

— Сейчас здесь все их войско соберется, — сказал Антон Женику без интонации, но выглядело это, как упрек.

Женик, огрызнулся:

— А что, перестрелка лучше? Догнали бы они нас в туннеле и стреляли бы мы полчаса друг в друга. И неизвестно еще, чем кончилось бы. Чего их жалеть? Это же усольцевцы. Полубандиты.

Сказал и пошел собирать оружие. Вошел в роль. Возле раненого в живот остановился, словно раздумывая, стрелять или нет. Антон, не вмешивался — ждал. Женик стрелять не стал. Принес еще один пистолет и миниатюрный пистолет-пулемет под 9 миллиметровый, если на глаз, патрон. Впрочем, калибр на глаз не установить — оружие было не российское.

— Ладно, может быть ты и прав, начав стрельбу. — Согласился с его доводами Антон, покрутив в руках чужеземное оружие. Законные формирования таким не вооружают, — но в другой раз, если будешь действовать без команды — надаю по рогам. Не посмотрю, что король...

— Запасных обойм нет, — перевел Женик разговор на другое. — У них с патронами напряженно. — И вдруг добавил, словно бы и не в тему, — потому и платят за них хорошо.

Антон рассовывал трофеи по карманам разгрузочного жилета. Последняя фраза его озадачила. Он с удивлением взглянул на Женика. И по взгляду и паузе после этих слов понял, что тот не оговорился, что сознательно обозначил тему. Почему бы и не подыграть...

-Ты-то откуда знаешь?

— Было дело — имел с ними бизнес. — И замолчал, будто бы подпуская Антона к какой-то тайне, которая повышала его значимость в марсианском статусе и должна была определить новый уровень отношений. Особенно после того, как он классно проявил себя сейчас. Он ждал интереса со стороны Антона. Тот взглянул на него мельком. Весь вид Женика говорил: не за того ты меня держишь. Я много значимей и глубже, чем тебе кажется.

Однако Антон спрашивать ничего не стал, потому что ни к чему сейчас были эти разговоры. Равенства захотел. Начнет своевольничать — пропали. Он молча принялся осматривать трофеи. Большой калибр это хорошо. "Беркут" тело насквозь прошивает так незаметно, что пораженный еще несколько секунд сообразить не может, что он уже труп и ему положено в соответствии со статусом лежать тихо и покойно, а лупит в противника, и что самое обидное, иной раз попадает. Крупный же калибр с ног сшибет, и болевой шок такой, что тут уж не до перестрелки. В ближнем бою очень даже пригодятся эти бирюльки. Женик еще некоторое время пыхтел значительно и крутился перед Антоном с независимым видом опытного бойца, давая понять, что отныне они на равных, пока Антон не сгреб его за грудки, не придушил самую малость, вроде как в шутку, давая почувствовать соотношение сил.

— Ты чего? — сразу потерял героический вид Женик. — Пусти, больно же!

Он отпустил, чуть придержал за плечи и спросил проникновенно, заглядывая в глаза:

— Женик, ты жить хочешь? Вижу, хочешь. Так вот не бузи и выполняй все, что я прикажу. Иначе... Ты понял, что иначе?

— Догадываюсь. Пойдем уже.

Он вдруг занервничал. Стал суетлив и все время поглядывал в сторону туннеля, откуда вышла расстрелянная ими пара. Ему не терпелось уйти. Но уйти сразу не получилось.

Перевязали раны подстрелянным поверх комбинезонов бинтом из аптечек, найденных у них в сумках. Антон всадил тяжелому через штанину содержимое красного и синего шприц тюбиков. Тот был без сознания, и чувствовалось что — не жилец. Пуля вошла под срез стеклянного панциря, и что она там внутри живота задела одному Богу известно. Второй тихо стонал, словно старался не привлекать внимание, на них не смотрел. Антон поколебался — взять ли маячки: хорошо было бы, если бы их диспетчер видел, что патруль в движении. Но это затруднило бы положение раненных, а так найдут и вынесут, и не стал забирать. А радиостанции забрал.

Женик нервно оглядывался и перебирал ногами. Беспокоился. Ладно, пошли. Почти бегом проскочили несколько коридоров и вышли на открытое пространство. Огромная, изрезанная расщелинами и пещера лежала перед ними. Внизу метрах в двухстах ярко синели блюдца озер. Спокойный ровный свет лился отовсюду, где только наросло на камнях стекло. А его было много. Высокие колонны сталактитов сияли нежной лазурью. Они достигали свода, подпирая его. Камни блестели ледяными наростами, отсвечивал небесной синевой и сам свод. Этим можно было залюбоваться. Однако ситуация не располагала к восторгам.

Залегли и осмотрелись. Невысокий крутой кряж, пересекал пещеру слева направо. Метрах в двухстах на кряже, прямо перед собой Антон различил пристроившиеся у валунов две фигурки в камуфляжах. Потом разглядел еще одного бойца, затаившегося левее. Не засекли. Спрятался за камень и включил рацию. Покрутил приемник, ловя переговоры. Занято было всего несколько частот. На одной переговаривались горняки. Речь шла о добыче за день, а в конце один из них попросил прислать для смены сопровождение из части, потому что в туннелях слышны выстрелы. На второй линии вели переговоры охранники. Они были озабочены пропажей патруля. Наконец поймался голос дежурного по части. Он был спокоен и говорил о продуктах, которые так и не привезли до сих пор на кухню. Антон оставил эту настройку и вынул аккумуляторы. Чтобы станция не зуммерила. Лишний шум им был ни к чему. Вторую радиостанцию, предварительно вынув аккумуляторы, засунул за камень. Полчаса лежали, отдыхая после напряженного перехода и треволнений. Неожиданно двое, что сидели напротив их, снялись и быстро спустились за кряж. Тот, что был от них слева, повернулся лицом к озерам. Похоже, что там что-то происходило. Женик подполз к Антону и прошептал:

— Я эти места помню. Я знаю, как отсюда выходить. У озер есть туннель. Он ведет на армейский блокпост. — И махнул рукой, показывая, где этот туннель находится.

— Тихо ты! Размахался. — Антон еще раз осмотрел кряж. Похоже было, что наблюдения оттуда не ведется.

— Хорошо. Переходим расщелину, поднимаемся на хребет и осматриваемся. А там решаем, что делать. Без команды не стрелять, хоть на голову наступят. Ты понял?

— Понял, — ответил Женик, и в голосе его больше не было бодрости. Похоже, что он навоевался.

Короткими перебежками, спустились по склону, в один прием поднялись на кряж и залегли. Отсюда хорошо просматривались озера — маленькие, почти идеально круглые метров в пять в диаметре. Было их четыре, и лежали они почти вплотную друг к другу. Возле самого дальнего возвышалась небольшая постройка. А далеко справа было еще одно озеро, вытянутое и извилистое.

— Что там? — спросил Антон. — Наполнено чем?

— Смесь стекла и воды. Здесь какое-то поле, и они идеально смешиваются. Вон туннель. Видишь два валуна рядом? За ними ход.

— Хорошо. Пошли.

Они осторожно перебрались через хребет и скрываясь за валунами, стали пробираться к заветному туннелю. Была ли возможность проскользнуть к нему незаметно? Трудно сказать. Антон в такую возможность не верил. Так и вышло. И снова не выдержал Женик. В общем-то камуфляж был довольно хорошо приспособлен к местным условиям. Ему можно было довериться. Антон так и сделал. Но у Женика сдали нервы. Когда в твою сторону идут вооруженные люди, а ты перед ними лежишь на ровном, не защищенном месте и кажется, что весь ты на виду... Антон видел, что они явно забирали левее, и что расстояние достаточное, для того, чтобы остаться незамеченными. Но Женик не выдержал и бросился к балочке, что тянулась неподалеку. И тот час же шедшие вскинули оружие, но стрелять Антон им не дал. Несколькими выстрелами он сшиб с ног обоих, однако по тому, как отбросило одного и другого, понял — панцири удержали пули. Упав, они распластались среди камней и открыли огонь по Антону. Эти были вооружены посерьезней всех предыдущих. Автоматами. Но стреляли они экономно. Антон отвечать не стал. Прижимаясь к земле, пополз к расщелине. Эти двое его на хребте не достанут. А вот если где-то на валунах чуть выше притаился третий... Но пока сверху стрельбы не было. Женик же словно растворился в балочке и его пистолет до сих пор молчал. Сначала Антон подумал было, что он совсем раскис, как вдруг уловил в балочке шум.

Он вскочил и рывком переметнулся к котловине, упал за камни на краю ее и заглянул вовнутрь. Женика уже вязали. Он привстал и аккуратно расстрелял обоих. Черт их знает — сбил с ног или ранил. Видел только, как одному выстрелом снесло сферу, и он упал, запрокинув голову. Вполне возможно, что ударом сломало шею. Сфера, наверняка, была из стекла и для пули неприступна. В глубине котловины чернел лаз. Это было спасением, если конечно, за ним не скрывался тупик. Но раздумывать было некогда, потому что те двое, если не испугаются подтянуться сюда, расстреляют их сверху спокойненько, как в тире.

Два автоматчика за спиной — это серьезно, тут из пистолетиков не отплюешься. Он засунул пистолет за пояс, перекинул из-за спины заморскую игрушку и втолкнул Женика в боковой ход. Втиснулся сам и успел еще огрызнуться в ответ на очередь, полоснувшую по камням. Только бы не тупик. Ход расширялся и не малейшего изгиба. Автоматчики должны уже добраться до входа. Крикнул Женику, чтобы уходил, а сам прижался спиной к стене и оглянулся. Вовремя: отверстие затемнилось. Выстрелил. И снова просветлело. Тело не стали оттаскивать. Кто-то проворный и умелый, прикрываясь им, дал в туннель длинную очередь. Грохот, свист, визг рикошетов... Ударило по ушам, но Антон не обращал внимания. Пока не зацепило, надо стрелять, подавлять, вытеснять. И он бил и бил, и заглушил этот ствол. Заткнул его. Не успел еще отдышаться, поймать секундный кайф от ощущения удачи, от радости своего превосходства и того, что вновь, в который уже раз, оказался сильнее противника, как вдруг почувствовал гнетущую тревогу...

Женик лежал ничком. Пуля пробила тело под лопаткой. Левой. Как будто стреляли прицельно. Вот уж верно, что шальную пулю посылает судьба. Его, в начале перестрелки, перекрывшего собой большую часть узкого хода не задела ни одна, Женик свою поймал. Антон не стал трогать тело, только пистолет забрал, прополз дальше. Метрах в двух ход начал уклоняться вправо и оборвался. Антон выглянул наружу. Прямо перед ним стояли двое.

Глава девятая

Тот, что был ближе, вскинул руку, но Антон не выстрелил: у него было в запасе доля секунды. И преимущество, потому что противник угрожал ему... копьем. Но и тот не спешил наносить удар, как человек уверенный в том, что он контролирует ситуацию. Он не брал в расчет пистолета! Для него это было не оружие. Человек этот держал копье так, что сразу чувствовалось — копье не бутафория. Выглядел он так, что скорее пистолет в его руке показался бы бутафорией. Антон сделал осторожное успокаивающее движение левой рукой и сел у выхода туннеля.

Странные это были люди, явно не поселковые. Один — сухой костистый старик с почему-то знакомыми чертами лица. Второй — молодой, поджарый, атлетического сложения. На них были длинные одежды странного покроя, отливающие синевой, чистые и гладкие, их длинные бороды были ухожены и даже завиты. Более того, приведены к элегантной, но несколько странной форме. Волосы же были собраны под узкими тесьмами, украшенными мелкими блесками. Они совсем не походили на марсианских бомжей, скрывающихся от правосудия в тайных укрытиях, плохо питающихся и донашивающих шахтерские комбинезоны. Держались эти странные люди уверенно. Молодой, контролируя Антона копьем, не выражал враждебности. Лицо его было спокойно — ни удивления, ни озлобленности, в живых темных глазах неподдельный интерес. Не похоже было, что люди эти настроены агрессивно. Он уже собрался было начать налаживать с ними контакт, как вдруг молодой ловким движением почти без замаха метнул копье. Оно ударило в грудную пластину, скользнуло по ней и, порвав плечо, упало к ногам. Бросок был неожидан, быстр и точен. Предвидеть его Антон не мог, а уклониться не успел. Но второй бросок он предупредил. В тот момент, когда этот странный воин попытался метнуть второе копье: левой рукой он действовал так же ладно, как и правой, — Антон выстрелил в него, опережая удар. Бородатого швырнуло назад. Стеклянный панцирь! Стрелять следовало в голову. И он уже собрался было исправить свою оплошку, но старик, вдруг взглянул на него почти с мольбой и что-то сказал. На чужом языке! Антон не стал стрелять, не потому что уступил. Вновь что-то страшно знакомое померещилось ему в этом взгляде. Взять живыми... Он не думал, как и куда поведет их, но интуиция подсказала ему, что пленники эти дорогого стоят. Старик, поняв, что опасность его спутнику не грозит, наклонился над ним и помог ему подняться. По тому, как тот вставал, как кривился, видно было, что от ушиба защита не спасла. Антон подошел и, превозмогая боль, ткнул старика стволом пистолета в плечо. Не больно ткнул. Лишь для того, чтобы привлечь внимание и взять ситуацию под свой контроль. Старик оглянулся, посмотрел на него странным, пронзительным взглядом и махнул рукой. Непонятный жест этот озадачил Антона. Но удивиться по-настоящему он не успел. За спиной послышался шум, и едва он успел обернуться, как тот час же на него набросилось сразу несколько человек. Черт знает, откуда они взялись: за ними была лишь гладь озера. И некогда было удивляться тому, что они были совершенно голыми и что... у них не было гениталий!

До того, как потасовка закончилась, он успел получить несколько болезненных ударов в ногу, грудь, поврежденное плечо, ощутить в этой короткой схватке под руками неестественно твердые тела. Впечатление было таким, будто дрался с ожившими скульптурами, с неживыми, будто бы нарисованными глазами. Глазами зомби. Глазами с неподвижными веками и зрачками, упертыми в даль. Если бы сразу не рванулся вперед, не смешался с ними, они бы его забили. Но он не дал им свалить себя. Эти крепыши были неуклюжие, цепкие и неустойчивые на ногах. Антон расшвыривал их, бросал наземь, не давая подняться, не давая ухватить себя мертвой хваткой. Но они вставали и вновь наваливались на него. Пули не брали их, а лишь отбрасывали. Так продолжалось несколько десятков секунд, и вдруг все его противники исчезли, словно растворились в воздухе. Не было и старика с молодым. Похоже было, что и потасовка эта была организована лишь для того, чтобы дать им удалиться.

-Да и хрен с вами, — сказал Антон, и, зажимая рукой кровоточащую рану, хромая, поплелся к лазу...

Женика в туннеле не было. Бурое пятно, смазалось, растянулось в сторону входа. Кто-то побывал здесь, пока он отбивался от нападения в пещере. Антон начал сатанеть. Его обыгрывали, и в мелочах и по-крупному. Он не нашел одного товарищи и потерял другого. Но и тело убитого утащили у него из-под носа. Он пришел в ярость. Это было непрофессионально, глупо, он никогда не мог предполагать, что это с ним возможно, но это случилось. Рискуя налететь на пулю, выпрыгнул из туннеля. Кровяной след, уже почти невидный, тянулся вправо. Гнев прошел, как наваждение. Вдоль по стеночке, аккуратненько, с остановочками. Нет, никого не слышно... Около поворота постоял, прислушиваясь — тихо. Поворот, неслышно по коридору, еще один поворот, еще и...

Над телом Женика склонился человек... Был он без защиты, в синей поселковой спецовке.

-Володя!— окликнул Антон почти радостно, и в один прыжок достиг его связывая в объятиях руки, — не стреляй, дурачок, это же я.

Володя обмяк, тяжело вздохнул и привалился к Антонову плечу. Антон cгреб его в охапку и, пачкая своей кровью, усадил около стены.

Вот и собрались вместе. Что дальше?

Глава десятая

Женик лежал в гробу тихий и чинный, на лице его застыло выражение обреченности и бесконечной усталости. Но Антону навязчиво представлялось, что выражение это напускное. Его преследовала мысль, будто скрывается в Женике что-то такое, что роднит его с гоголевской паночкой. Какой-то позыв к движению. Будто бы он едва сдерживается, чтобы не открыть глаза. Антон гнал, но не мог отогнать от себя эту мысль. Знал ведь точно, что мертв. Мало того, вскрыт местными эскулапами. Патологоанатомы с диагнозом не ошибаются. И все же. Все же...

Он вглядывался в лицо убитого, словно пытаясь понять, разрешить страшную тайну, которая мучила его уже третий день. Будь на его месте кто-то другой, этот другой, после увиденного в туннеле, свихнулся бы, или решил, что свихнулся. А скорей всего рассказал бы об увиденном кому-то, чем дал бы повод считать себя сумасшедшим. Но даже это лучше, чем остаться один на один с этим воспоминанием. Однако Антон же верил в свой светлый разум, дорожил его репутацией и потому молчал. Только двоим можно было рассказать об этом в полной уверенности, что они поверят ему. Володе и... отцу Кириллу. Но не сейчас. Володю лучше некоторое время вообще не трогать. Отцу Кириллу не до него — он занят отправкой Женика в иные пределы.

Но то, что он увидел в туннеле, требовало объяснения. Оно томило, преследовало. Вот и сейчас, стоило отвлечься, как перед глазами вставал длинный, идеально ровный коридор квадратный в сечении, который он рассматривал через тот странный ход, а скорее дверной проем. В отличие от кривых и бугристых ходов катакомб, этот коридор был, словно офис столичной процветающей фирмы: до блеска гладок и стерильно бел.

Антон увидел этот коридор случайно. Они с Володей долго с большой осторожностью шли по центральной магистрали, удаляясь от озер, где запросто сегодня можно было получить пулю и даже копье в подреберье. Сейчас, после поднятого ими шума — магистраль была наиболее безопасной. Армейцы уже наверняка подняты по тревоге и всякой шелупони самое время прятаться в боковых ходах. Им же в путанице туннелей делать было нечего. У Антона уже был на исходе ресурс третьего, последнего фильтра. В нем при дыхании противно хлюпало. Однако воздух еще тянулся, хотя чтобы высосать каждый новый глоток, уже приходилось напрягать грудную клетку. А тут еще Женик на плече. По земным меркам килограммов на сорок. Нести покойника так было неправильно. Даже кощунственно. Но оставить он его не мог: убитых, если есть такая возможность, следовало выносить к своим. Это было делом чести. И гарантией того, что и тебя не бросят. Сменить плечо он не мог: правая рука сторожила спуск автомата. Да и рана не давала такой возможности. Володя держался молодцом. Он то и дело оглядывался, всматриваясь в мерцающий синими отблесками туннель. Так они разделили секторы. Утомившись, сделали привал, пристроившись в нише магистрального туннеля. Оставив Володю с телом Женика, Антон зашел в боковой ход, в котором послышались ему странные, едва уловимые звуки шагов. И обнаружил за поворотом в тупике ход идеально правильной формы, словно вырезанный в камне. Не ход, а настоящий дверной проем. И дверь была: выдвинувшийся из проема и отъехавший в сторону валун — по форме точно соответствующий проему. Это было очень странно. Антон осторожно заглянул в него и тот час упал лицом в пол. Мимо него метрах в пяти двигались люди. Он не успел рассмотреть их, но ухватил, что идут они не крадучись, открыто, без опаски. Выждав ровно столько, сколько необходимо было, чтобы они прошли, заглянул в коридор еще раз. Странная компания эта уже миновала проем, не обратив на него внимание. Коридор тонул в непроглядной тьме, и только там, где шли эти люди, разгоралось яркое сияние, освещающее путь отряду. И угасало, как только люди проходили дальше. Странная это была группа и шла она странно. Не группа, а скорее процессия, а передвижение точнее всего было бы назвать шествием. По сторонам шли обнаженные мужчины — те самые, которые нападали на Антона в пещере. Или очень похожие на них — так же идеально сложенные, с короткими копьями в руках. Тела их, казалось, были высечены из светящегося мрамора. Воины образовывали что-то вроде обрамления, внутри которого он рассмотрел женщину в сверкающих белых одеждах и... человека в камуфляже. Человек тот шел размеренным, безжизненным шагом, каким, должно быть, передвигаются подвергнутые гипнозу. А впереди шли двое — старик, удержавший Антона взглядом от выстрела и молодой — тот, что метнул в него копье. Зрелище было завораживающим, бессмысленным и реальным. Антон закрыл глаза. И снова открыл. Ничего не изменилось. Они удалялись и словно уносили с собой свет. Но человек в камуфляже! Как затесался он в эту странную, эту непостижимую человеческому уму компанию?! Кто бы они ни были, но они уводят пленного. Прикинул расклад. Шанс у него был мизерный. Подкрасться под прикрытием темноты, выхватить этого несчастного из толпы и, нырнув в темноту, уходить с ним, отступая к пролому, отстреливаясь. Если пули их не берут, то, во, всяком случае, отбросят. Он протиснулся в пролом, ступил на гладкий пластик и замер: стены потолок и пол, откликнулись на его вторжение ярким свечением. И тот час оглянулись обнаженные. И подняли копья, готовясь к отражению атаки. Остановились и обернулись к нему остальные. Позже всех тот, в камуфляже, который, видно, и впрямь был в гипнозе. Медленно, медленно он повернул к Антону ничего не выражающее, фосфорно-белое лицо и Антон обомлел. Это был Женик...

Он убрал ногу и сияние тот час погасло. Он видел, как группа торопливо двинулась дальше, а бесполые атлеты некоторое время еще стояли, ощетинившись копьями, а потом по одному стали уходить вслед за своими.

Некоторое время Антон еще лежал возле проема с оружием наизготовку. Лихорадочно соображал. Кто это был? Как-то сама собой явилась ассоциация — ангелы, забравшие с собой душу, закончившую земной путь. Явилась и не хотела оставлять его. Почему бы и нет?.. Бесполы, прекрасны, сияющи. Крыльев нет? А кто сказал, что у ангелов обязательно должны быть крылышки и ободок вокруг макушки? А женщина? Почему женщина? Кто там еще в пантеоне? И в это время камень, отстоящий от прохода шевельнулся, приподнялся на несколько сантиметров и двинулся к проему. Антон отскочил в сторону. Он видел, что глыба легко вошла в отверстие, закупорив его.

Тяжело дыша, Антон вернулся к Володе. Женик лежал, как и положено покойнику, покойно, идти никуда не порывался и не похоже было, чтобы только что вернулся. Лучше бы этот шел, а того несли, — подумал Антон и усмехнулся своей мысли. Сколько его еще тащить... Все-таки нет ни на грош благостности. С ума сходить от потрясения он не собирался. Хотя, увиденное на него подействовало сильно. Еще раз внимательно взглянул на Женика. С тяжелым хрипом вздохнул. Говорить Володе ничего не стал.

После похорон и поминок зашли к Женику на квартиру. Хлопотливая Инесса с заплаканными глазами накрыла стол. Где у Женика хранился спирт, Володя знал. Инесса, посидев немного с ними, ушла, правильно расценив, что будет лишней.

Разговор не вязался.

— Пошли ко мне... — сказал Антон, когда стало понятно, что надо расходиться.

Володя покачал головой.

— Кто ж меня туда пустит?

— Я тебя арестую... — пошутил Антон, сообразив, что Володя прав. Так просто на территорию части особенно сейчас не пройти. Вернее — пройти-то они пройдут, да потом объясняться замахаешься. Комендантский час... Вот ведь — коменданта уже нет, а час есть...

— Ладно, сказал он. — Сегодня ночуй здесь. А завтра я тебя заберу. Не думаю, что может что-то пожарное произойти. Однако на всякий случай закрывайся.

Володя кивнул.

Глава одиннадцатая

Вернувшись к себе, Антон направился было в душ, но водным процедурам помешал телефон. Голос в трубке был незнакомый.

— Майор Кабыш, — представился звонивший. Помолчал, словно раздумывая, что предложить и предложил, — Антон Александрович, а давай я к тебе сейчас зайду? У меня разговор есть. Нетелефонный. — Он не просил, а ставил перед фактом. И значение паузы Антон понял. — Соображал, пригласить к себе или самому зайти. И выбрал более мягкий вариант знакомства. Явно служебного характера. И еще это обращение на "ты". Оно было не случайным. И не была признаком панибратства или душевной простоты. Оно имело явно товарищеский оттенок. Человек словно подчеркивал, что они свои.

— А давай, — в тон ему ответил Антон. — Сейчас и заходи... Но в самом конце сего часа.

— Не понял... — ответил голос. Видно было, что собеседник сбился... Он был явно озадачен.

— Я имею ввиду, через часок заходите. — Перешел Антон на "вы", удлиняя дистанцию общения. — Я как раз собрался душ принять и чайку выпить.

— Через полчаса, — ответил майор. Я принесу термос с чаем и бутерброды. Совместим...

— Принимается, — ответил Антон, поняв, что большего не выторговать.

Гость зашел через полчаса. Был он мрачноватый, квадратный, тяжелый, с набитыми костяшками на кистях. По тому, как двигался, Антон понял — на Марсе не новичок. А вот интересно бы с таким на квадрате повозиться, подумал Антон. Порукопашничать.

Зачем пришел, майор не говорил, но по тому, что протянул руку, здороваясь, назвался Павлом и упорно не собирался уходить от "ты", можно было предположить, что в визите больше личного, чем служебного.

Разложили в тарелки еду. Павел свинтил с термоса крышку, разлил по стаканам. Сказал, наблюдая за струйкой:

— Интересно тут вода льется... Неспешно. Полюбил на нее смотреть. — С какой-то очень доверительной интонацией признался Павел. — Каждый раз, как прилетаю на Марс, — удивляюсь. Непривычно. То, что твердое, медленней падает — понятно. А вода — странно как-то.

— Часто на Марсе бываешь? — Антон решил не строить из себя благородного — выканье никак не ввязывалось в разговор.

— Здесь впервые. — Ответил он уклончиво. — А так приходится. У нас тут и база своя. Тренировочная.

— Хороший чай, — похвалил Антон, прикидывая, что за войска. Чей спецназ? Походило, что космических войск. Но уточнять не стал.

— Чай люблю и понимаю. Да и вообще поесть люблю, — неожиданно признался Павел и улыбнулся. И тот час лицо его преобразилось — стало вдруг ясным, располагающим.

— Итак, майор, я весь во внимании... А то мы все о воде да воде.

— Точно. Воду в ступе толчем. Я почитал твой отчет, Антон. Деловой отчет. Толковый. И диски послушал. Ты нам очень помог. Можно сказать, разведку боем провел. Мои парни тоже смотрят, где можно...

— Где могут, — не удержался Антон. — Встречались в "Аресе".

Павел поморщился. Отхлебнул чаю, словно беря несколько секунд на размышление.

— Ехидный же ты... Да не мои это!

— А чьи? — заинтересовался Антон.

— Какая тебе разница? Надавал пенделей и ладно. Мои, Антон, культурные: они зря не задираются и вообще драться не умеют. Они сразу убивают...Или калечат.

— А те тоже не умели. А убить или покалечить у них как-то не получилось.

— Да, не мои, слово даю! — Загорячился Павел. — А чьи — не знаю, и знать не хочу. Тут много кого насовано. Давай к делу. Я пришел тебе информацию сообщить. В тех рамках, в которых ты должен быть посвящен. Чтобы не вышло неувязок: больно ты стрелять любитель. А то вдруг ружжо не туда повернешь... Не разобравшись можно дел натворить.

— Что я должен знать?

— Из части не выходи пару дней. Каких дней, я скажу. И вот еще — посмотри.

— Что это? — Антон взял два листка аккуратно исписанной бумаги.

— Донесение о твоей работе.

Антон, прочел. В донесении рассказывалось о том, что такого-то числа из расположения поселка исчез объект "Землянин". Поисками, организованными подразделением "Д" объект был обнаружен в районе Озер. Причины исчезновения Землянина выясняются. Охрана объекта усилена. В ходе боевой операции произошли боестолкновения с членами незаконных полувоенных формирований. Во время перестрелки погиб член поисковой группы Коломиец Е. Раненых и пропавших без вести нет. Противник потерял по подтвержденным данным четверых человек. Еще двое ранены. Задержаны трое. Ведутся следственные действия. В операции отличился капитан Климов А.А., который после исчезновения Землянина, возглавил одну из групп и предпринял энергичные и действенные меры к поиску Землянина. Сумел обнаружить его и вернуть на базу. Хорошо проявили себя также... Далее шел недлинный список незнакомых Антону фамилий.

— Что-то отличившихся мало, — засмеялся Антон, возвращая листки.

— Зря смеешься,— обиженно откликнулся Павел. — Мы за твой счет поощрения не ловим. Седалище бы прикрыть. Сказать, что ты сам в пекло полез, никого не предупредив, и что мы этот факт прозевали, значит всем огрести. А так — быстрое и эффективное реагирование. Так что, была операция, и стрелял ты с полным на то основанием. А где ствол-то взял?

— Коломиец дал.

— У него теперь не спросишь откуда.

-Да, не спросишь.

— Повезло тебе. А то бы попрыгал от пуль.

— Это точно. Я и не знал, что они там водятся. Однако нож был.

— Нож здесь хорошо летает, — сказал, принимая аргумент, Павел. — Только приловчиться с оборотами надо. Ты приходи тренироваться... У нас занятия с десяти до часа. Каждый день. А когда не будет занятий по техническим причинам, — сказал он с нажимом, — я тебя предупрежу. Тогда ты из части и не выходи. Но завтра будут.

— Приду. Понял насчет технических причин. Слушай, у меня к тебе просьба. Мне бы Володьку пристроить сюда. Землянина в смысле.

— Его без тебя пристроят.— Отмахнулся Павел.

— Ты о чем?

— Приказ пришел: во избежание покушений и прочее до выяснения всех обстоятельств происшедшего — закрыть на гауптвахте.

— Постой, зачем закрывать-то?

Павел поколебался.

— Да, не знаю я. Куратор на подлете. Депешу прислал с борта. Я своих уже в караул определил.

— А давай с губой спешить не будем? — Антон подсел поближе.

— Не мы решаем. А ты чего вдруг забеспокоился? Тебе же хлопот меньше. Чувствую за малого этого, если что — огребем по полной.

— Да, хороший малый. Пережил много. Художник же. А они, эти деятели масляного искусства, сам знаешь, — ранимые. Жалко его. Он ведь не поймет, что ради него стараемся. Еще вздернется от тоски. Слушай, зачем нам гауптвахта? Давай так. Мы ему сборы устроим. Он же гражданин России? Значит военнообязанный. Призовем, поселим у меня. Ну что я хуже твоих орлов его охранять буду?

— Указание такое.

— От Мишина? — осторожно спросил Антон, почти не надеясь на ответ.

— От него, — ответил Павел.

— Так я с ним договорюсь. — Антон сыграл искреннюю радость! — Мы же дружбаны. Водки столько выпили. Отличный малый. — И снизил голос, придавая ему доверительную интонацию, — это я упросил, чтобы его куратором назначили. Он мне помог когда-то, я ему.

— Вот с Мишиным и договаривайся.

— В общем, так, — посуровел Антон. Он умел играть голосом в любой психологической тональности, — за безопасность объекта отвечаю я. И решение мое ты знаешь. И здесь операция посерьезней, чем твоя. Учти, мне ведь никто указаний о гауптвахте не давал, и я стану расценивать попытку его изолировать, как нападение на охраняемый мною объект.

Антон думал, что будет конфликт, но Павел неожиданно сказал.

— Ладно, Каа, я денек повременю. Связывайся с Мишиным. Мое дело десятое.

Он встал, натянул берет и, пожав протянутую руку, коротко козырнул.

— Постой, — остановил его Антон, — про Каа откуда знаешь? Где пересекались?

Но тот только махнул рукой:

Потом. — И вышел.

Антону майор понравился.

Глава двенадцатая

Переговорник мягко, но настойчиво зуммерил. Кого это в час ночи нелегкая дергает? Голова после душа еще не высохла, значит и часа не поспал.

— Слушаю, капитан Климов.

— Антон, — услышал он сдавленный полный отчаянья голос Володи, — приезжай. Быстрее... — Он говорил так, будто боялся, что его услышит кто-то находящийся неподалеку.

— Что случилось-то, неусыпный ты наш? — Но с той стороны уже пошел сигнал отбоя. Арестовывают его что ли? Но ведь договорились! Ах, Павел, Павел...

Натянув обмундирование, Антон выскочил в коридор. Вспугнул задремавшего дневального, бросив ему на ходу: "Быстро самоход на КПП", и пока тот чухался с телефоном, проскочил еще два коридора и вылетел в выпускной отсек. Один из самоходов — трехколесный мотоцикл с электрическим двигателем — отмагниченный от парковочного блока, скатился к самому крылечку. Антон вывел его в коридор, столкнул в транспортный желоб и помчался к поселку.

Володя сидел на кровати, сцепив на голове руки. Пальцы его от напряжения побелели и мелко подрагивали. Напротив него пристроился на табурете отец Кирилл. Он повернулся к Антону, и тот увидел в глазах батюшки растерянность и страх.

— А вот и друг твой пришел, Володя. Теперь все будет хорошо. — Сказал успокаивающе отец Кирилл. — Видно было, что он и сам рад Антону. В голосе его слышалось явное облегчение.

Нет, не похоже, чтобы они напугались ареста. Но если не арест — что тогда? Нападение? Вряд ли — дверь не заперта. — Ну, рассказывайте, что тут у вас. — Он повернулся к Володе, но тот был не в состоянии говорить. Отец Кирилл смущенно и как-то виновато развел руками, видимо, не зная с чего начать, как вдруг замер, прислушиваясь: Антон отчетливо услышал, что кто-то взялся за ручку входной двери. Володя сжался и еще сильней обхватил руками голову. Отец Кирилл мгновенно и отчетливо побледнел и показал взглядом на дверь, словно прося защиты. Володя достал пистолет. Дверь отворилась ... На пороге стоял Женик.

Антон повидал немало мертвецов на своем веку. Женик был, несомненно, мертв. И мертв он был не так, как несколько часов назад при отпевании. Мертв он был так, как тогда в туннеле, когда его только что сразило пулей. Камуфляж пробит на груди и испачкан еще не запекшейся кровью. И глаза его были открыты, как тогда, и глядели они в никуда. Или ниоткуда? Отец Кирилл размашисто перекрестился. Антона прошиб озноб. Он поднял пистолет, ждал. Но Женик в комнату не пошел. Он постоял несколько секунд на пороге, глядя мимо них, и закрыл дверь.

— В третий раз, — сдавленно проговорил Володя.

Антон посмотрел на него. Хорошо, что заговорил, хорошо, что соображает. Хорошо, что держится. И, сделав над собой усилие, ответил бодро:

— Ну, так пойдем. Что ж заставлять товарища ждать. Зовет же!

— Куда заведет еще... — выдавил из себя отец Кирилл. — Видно было, что идти ему не хотелось.

— А сейчас узнаем. Пошли. — Антон вышел в коридор.

Женик безучастно стоял в нескольких шагах от двери. Будто его выключили. Ждал? Что-то изменилось в его облике. Он словно не держал очертаний. Антон осторожно приблизился к нему и заглянул в лицо. Лицо сгладилось, стало плоским, почти неузнаваемым. Женик на него никак не отреагировал, и лишь когда появился Володя, оживился и медленно побрел по коридору. Эта шаткая походка не была похожа на поступь того Женика, которого Антон видел среди ангелов. Там он шел уверенной механической поступью. Теперь шаг его был сбивчив. Иногда его покачивало. Он шел, не оглядываясь. Но тело его, словно обмякшее, снова выровнялось, приобрело твердость очертаний. Уже было ясно, что он ведет их к своей квартире. Бывшей своей квартире.

И, действительно, Женик подошел к той самой двери, поколебался и неловко приложил руку к распознавателю. Антон ждал, что будет. Распознаватель не сработал, но Женик, казалось, не обратил на это внимания. Он постоял секунду и снова тупо вложил руку в углубление. И вновь тот же эффект.

За спиной у Антона что-то задребезжало. Он оглянулся: Володя дрожащей рукой протягивал ему магнитную пластинку.

— Ключ.

Антон подошел к двери, встал рядом с Жеником и открыл замок. Женик не двигался. Антон осторожно взял его за руку. Рука была словно одеревенелая. Женик не замечад прикосновения. Антон убрал руку и вошел в комнату. Там почему-то горел ночник.

Неодетый здоровенный мужик вдруг вырос перед Антоном и ни слова не говоря, сгреб его за грудки. Антон отреагировал штатно — захватил его запястье и провел рычаг руки вовнутрь. Свернув мужика в строну, бросил его на пол и коротко ткнул носком ботинка под ребра. Отметил, что руки у мужика были теплые, и, в отличие от Женика, он дышал. Притом дышал свежим водочным запахом. По ушам резануло истошным женским криком. На кровати, укрываясь по плечи одеялом, сидела Инесса и смотрела на дверь безумными глазами. Она увидела Женика. Мужик у стены поднялся и двинулся было к Антону, но тот молча направил в него пистолет и мужик сразу присмирел. Инесса вдруг прервалась и повалилась на пол, раскрывая для всеобщего обозрения свое роскошное тело. Все, кроме Женика, удостоили ее взглядом.

— Помоги ей, — приказал Антон мужику, и тот послушно пошел к кровати.

Женик же, не обращая внимания на происходящее, прошел к письменному столику в углу комнаты, неловко опустился на колени и, просунув руку куда-то под низ, вынул тугую папку. Распрямившись, протянул ее Володе. Тот отшатнулся, но Женик шагнул следом. Володя с трудом принял папку. Некоторое время они стояли друг против друга, затем Женик медленно вышел из комнаты.

-Ждите здесь, — велел Антон. И добавил, дотронувшись до Володиного плеча, — не выпускай папку из рук, — и выскочил в коридор. Бросил быстрый взгляд налево — пусто, направо... Женик стоял метрах в десяти от него... Его фигура быстро теряла плотность, сквозь нее, как сквозь рассеивающуюся дымку, все отчетливей проступала стена с запутанной схемой эвакуации при пожаре. Еще секунда и призрак растворился в тусклом свете дежурного освещения. Антон вернулся в комнату и отобрал у Володи бумаги. Буквально отобрал, с трудом разогнув его одеревеневшие пальцы. Папка была твердой и растворяться вслед за хозяином не собиралась. Мужик в трусах ошалело смотрел на военного, батюшку и штатского. Пришедшая в себя Инесса всхлипывала и кутала роскошный бюст в одеяло.

— Где он? — спросил Володя.

— Он дома, мы в гостях, — мрачно пошутил Антон. — Растворился, как и положено призракам на исходе ночи.

Кирилл беззвучно шевелил губами — видно, молился.

— Вашими молитвами, батюшка, не иначе! — Антон вдруг расхохотался. Чуть нервным, но, в общем-то, вполне здоровым смехом. И тут же осекся, уловив, что у всех троих на лицах появилась туповатая полуулыбка. Не хватало еще, чтобы вся эта компания зашлась в истерике.

— Едем ко мне, — сказал он Володе. — Десять минут тебе на сборы. Да встряхнись ты, черт возьми! — Но и у самого на душе было сумрачно.

Что дальше? Потом они сидели с отцом Кириллом на диванчике и смотрели, как Володя бестолково таскает из шкафа вещи, перебирает их, сваливает на пол. Впрочем, что-то откладывал в сторонку, видимо собирался брать с собой.

Батюшка же полностью справился с собой и держался молодцом. И это не смотря на то, что его религиозные спецсредства против чертовщины не срабатывали.

— Что вы собираетесь делать с портфелем? — спросил он негромко, поглядывая на папку.

— Как что? Вскрыть и просмотреть бумаги покойного. Нам их так настойчиво предлагали.

— А вы уверены, что имеете на то право?

— Я у кого-то должен спросить разрешения? Человек явился с того света, чтобы вручить нам их.

— Я бы посоветовал вам сдать этот портфель, не вскрывая, в специальный отдел воинской части. Тому человеку, который занимается государственными секретами. Хотя это тоже, боюсь, не лучший выход.

— Вот именно, что не лучший. Если бы это был лучший, призрак сам бы отнес их туда.

— Отпечатки ваших пальцев на нем уже есть. — Словно не слыша его, продолжал Кирилл. — Правда, их нет внутри портфеля. Хотя сотрудник секретного отдела может предположить, что вы надели перчатки, когда осматривали то, что в нем лежит. Послушайте человека, знающего местный уклад жизни — верните портфель на место. Пусть они возьмут его сами. Человеку, нашедшему этот портфель, непросто будет жить на свете и легко умереть.

— Вернуть на место? На глазах у этой парочки? Его уже видело столько народу... Хотя рассказ про восставшего из гроба мертвеца вряд ли прибавит веры их показаниям.

— Как знать, Антон Александрович. Может быть, это как раз и придаст показаниям особую убедительность.

Антон посмотрел на Кирилла внимательно и цепко. Тот спокойно выдержал взгляд. И спросил неожиданно:

— Вы ведь не очень испугались, Антон Александрович? А знаете почему? Потому что для вас это происшествие уже не из ряда вон выходящее? Разве я не прав?

— Не очень испугался, — согласился Антон. — Но почему — не скажу.

— Это не великое таинство. Я так думаю, что нечто подобное вам уже приходилось видеть. Все, кто находится рядом с Володей, подобное видели. Или слышали о таком.

— А что с портфелем? — спросил Антон.

— Все дело в том, что это портфель не Евгения. Это портфель Кулькова.

— Того, у которого два трупа?

— Ну, пусть так. И еще он был секретным агентом... Или как это называется у разведчиков...

— Ничего себе секретный агент, про которого знают все, начиная от заведующего столовой и банями и кончая служителем культа. Вам-то откуда это известно, батюшка?

— Не важно. Но это так. Я видел этот портфель у него в руках. И там может быть что-то такое, о чем нам знать не следует.

— Не может там быть ничего такого, — ответил Антон. Если Кульков имел доступ к серьезной информации, то уж в этом портфеле ее явно не будет.

Отец Кирилл развел руками.

— Я, в общем-то, не о вас хлопочу. О себе. В нехорошую историю я впутался, — сказал Кирилл обреченно. И добавил, словно объясняя свой тон, — мне бы это совсем ни к чему. Все дело в том, что в портфеле может быть такое, прикоснувшись к чему, навсегда останешься под подозрением. Там могут быть секреты большой важности.

— Я знаю о стекле... Имел доступ к секретным документам.

— Да, что стекло... Здесь дела посерьезней. Видите ли, Кульков был у меня на исповеди.

— Кульков? Он что поделился с Богом государственной тайной?

— Вы напрасно так шутите. Нет, конечно. Никаких секретов он мне не рассказал. И вообще ничего такого, что связано с его работой. Он рассказывал о таком, что не укладывается в человеческое понимание. Как и сегодняшнее происшествие. Он был потрясен. Это было за месяц до его смерти. И он точно предсказал момент своей гибели. Вернее он не знал, что дело обернется смертью. Но он знал, что опасность может грозить ему именно в эти дни.

Антон открыл портфель. Заглянул вовнутрь и вынул оттуда небольшую записную книжку и видеочип.

— Ну что, — спросил Антон, — передадим находку в компетентные органы? Только вот смущают меня обстоятельства обретения этого тайника. Не запрут ли нас в психушку, если мы будем говорить правду и только правду?

Отец Кирилл отлепил наконец взгляд от портфеля и проговорил негромко:

— Нет. Не запрут. Но в другое место могут запереть.

— В другое?

— Антон Александрович, вы что не понимаете, к чему приблизились?

— Не понимаю. Я абсолютно ничего не понимаю. Врата в преисподнюю?

— Я о другом говорю. — Ответил тихим голосом отец Кирилл. — О мирском. Здесь большой государственный интерес. Тайна государственная.

— А мы в нее влезли и создали государству проблему? Так?

— Почти. Проблему создал я. Вы человек военный. Вас посвятят в то, о чем вы еще не успели догадаться и возьмут обязательства хранить тайну. Володя — разговор особый. Он проводник к происходящему. А я — случайный свидетель.

— Я вот вас слушаю, — Антон внимательно посмотрел на священника, — и складывается впечатление, что вы тему эту своей не считаете. Извините уж за каламбур батюшка, но вы от нее буквально открещиваетесь. А ведь это в чистом виде чертовщина какая-то. Мертвец неприкаянный. Тень друга Ашотика.

— Я перекрестился и его перекрестил. Но это не подействовало. — Отец Кирилл сказал это очень серьезно и потому Антон не позволил себе улыбнуться. Уточнил только самым серьезным тоном:

— Так может это был нехристианский дух. Может силы другой религии?

— Религии разные, Бог один. Если животворящий крест не подействовал, то здесь нет метафизического начала. Или...

— Или?

— Или Господь лишает поддержки тех, кто покинул земные пределы.

Нет, батюшка не стал в одночасье атеистом, однако вера его во всемогущество Всевышнего заметно пошатнулась.

— Однако для священнослужителя вы слишком материалист. — Задумчиво сказал Антон.

— А что вы сами обо всем этом думаете, Антон Александрович?

— Знаете, почему я не очень испугался? — Спросил Антон задумчиво. — Потому что не очень это смахивает на чертовщину. Происходи все это на Земле, я бы вообще не стал грешить на мистику. Голография, управляемые биороботы и прочие спецэффекты. Все дело в том, что я видел коридор, по которому шли такие вот субъекты. — Он кивнул на дверь, как будто бы там все еще стоял Женик. — Этот коридор был очень цивильный. Высокотехнологичный коридор. С точечным освещением. И отделочка была там классная. Но ведь та часть катакомб даже не изучена, не так ли? И не обжита, уж тем более. Кто же его вырубил и оснастил? И для чего? — вот вопрос. Кривые ходы, бугристые полы и вдруг на тебе — полы, отполированные до блеска, электрическое освещение. Я понимаю, о чем вы не договариваете, отец Кирилл. Вы тоже знаете об этом коридоре. И кое-кто еще, кто брал с вас расписку о неразглашении, знает.

— Вы видели этот коридор? Он действительно существует? Да, меня спрашивали о нем. Но я не имею представления, о чем речь. Меня волнует другое. А если души землян могут найти успокоение только в земных пределах? Может быть, души, погребенных на Марсе, обречены на вечные скитания? Потому я хочу вернуться на Землю. Меня страшит участь изгоя из обителей, предназначенных Господом для умерших. Я думал, когда начинал служение здесь, — добавил он тихим голосом, — что мне как миссионеру в этих удаленных местах будет дана особая сила. Я думал, что обличен особой Его поддержкой. Но этого не произошло. Я воспринимаю происходящее, как знак божий. И отступаю.

— А вот мне отступать некуда. У нас разные интересы.

— Какой же у вас интерес, хотел бы спросить?

— Самый естественный — мне интересно. Поэтому обращаемся к дарам призрака... Мы ведь не обязаны были знать, чей чемоданчик подсунул нам Женик? Или кто-то другой его руками... Мы нашли его в комнате Евгения вот и все. Итак, батюшка, вы с нами, или во избежание покинете сии пределы. <

— Хватит ерничать. Я с вами... <

<

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Ооста Тариастн Барку мерным, тяжелым шагом пересек мощенный прессованным песчаником дворик. Камень под шаркающими ступнями был тепл и шершав, словно язык гомакота. Уже вступив на крыльцо башенной лестницы, краем глаза увидел, как проскользнула в тени навеса служанка с тускло блеснувшим кувшином в руках, и не разобрал, кто — Тарту или Каритана. Это раздосадовало Ооста: он гордился тем, что его женщины не походили одна на другую ни статью, ни походкой. Оказывается, ошибался. Со смущенной душой он поднимался вверх, не испытывая обычного томного наслаждения. Наверное, оттого, что не мог сосредоточиться на высоком, а, ступая по этим ступеням, надлежало думать о высоком, ибо они вели к небу. Почти автоматически, что не подобало гранду, пусть и развенчанному, он совершал обряд созерцания в окна, не в силах заставить себя испытать наслаждение от ощущения высоты и прибавления простора. На площадку башни Ооста вышел без радостного волнения, которое обычно наполняло его по мере возвышения по лестнице, и которое он неизменно испытывал ежеутрене. И только здесь, наедине с небом, наконец отвлекся от смущающего его чувства.

Восток уже заливала яркая зелень. Ооста встал за вырезанный из звенящего металла столик и вознес руки, наложив ладони на теплую гладь небосвода и обратив взгляд на восход. Он знал, что сейчас в этот момент на каждой из нескольких сотен башен в этой же позе и с этими же чувствами стоят в ожидании светила все старейшины древнего народа Капуратоков. Одинаково знатные, одинаково древние и одинаково высокомерные, связанные меж собой лишь этим древним ритуалом...

Хрустальный звон пронесся в небесах. Ооста ощутил его отзвуки и принял в себя священное колебание небес. Откликаясь небу, прорезонировали сотни башенных алтарей, запел свою песню и их родовой Кируоб. Ооста спустился с лесенки, приставленной к ограждению верхней площадки башенки и, возложил на него ладони и тот час ощутил биение, которое вызвало в теле, ощущение пьянящей радости, ликования и счастья жизни. Такое чувство он испытывал теперь лишь здесь. Сегодня его не смущало даже то, что для выполнения ритуала приходилось пользоваться лесенкой. То ли башня за долгое время существования осела, то ли небо поднялось выше, но теперь достать его, стоя на площадке, уже невозможно.

Ослепительно желтый диск солнца выполз из-за горизонта и словно вспыхнула, засверкала красноватым отливом пустыня, сгустилась зелень оазисов и садов, раскинувшихся вокруг фамильных башен. Заиграли желтыми отблесками полоски поспевающего маиса. Он добросовестно произнес все сакральные формулы, смысла которых уже давно никто не понимал, ударил в металлическую мембрану алтаря мягким молоточком на резной длинной рукояти и медленно начал спускаться, осторожно ставя на стертый камень босые ноги. Длинный балахон с потертой полой волочился за ним, подметая ступени.

Перед тем, как выйти во двор, Ооста на мгновенье остановился, еще более выпрямившись и натянувшись. Левая рука привычно легла на грудь, правая на рукоять кинжала, прячущего свое остро отточенное каменное жало в украшенном самоцветами кожаном свитке. Он сделал маленький шажок-нажание, скрипнул рычаг под ногой, нехитрый механизм отпустил дверь и она отворилась. Домочадцы в смиренных позах приветствовали его возгласами: "Да будет славен господин, подаривший нам еще один день!" Жена, отделившись от группы людей, подошла к нему и, опустившись на колено, надела на растоптанные ступни шитые песчаным жемчугом туфли.

Он, как делал это уже тысячи раз, помог ей встать на ноги и поставил справа от себя. Следом подковылял, приволакивая поврежденную в бою у Источников ногу, брат. Они обнялись, почти не скрывая взаимной неприязни, и он встал слева от Ооста. Жилистый коренастый Коут-я тотчас соступил со своего места и двинулся к Ооста, как полагается соратнику-побратиму, припал на колено и склонил голову, но тот, нарушая ритуал, поднял его и обнял за плечи, чуть придержав в объятиях. Больше в роду у Ооста никого не осталось, и церемония благодарения потому не была обременительной. И это радовало его, потому что, в отличие от других грандов, у него были дела и поважней церемоний. Он оглядел толпу домочадцев: немного было среди них настоящих. Зато "иных" было больше, чем у кого бы то ни было. Стайка томных красавиц-служанок, десяток атлетов-воинов с оловянными глазами, несколько работяг. Все они появились на свет благодаря ему. Предвечные, много поколений тому назад удалившись в жемчужные гроты, оставили избранным свой урок — воплощение. Ооста овладел им в совершенстве. Сколько их, созданных из ничего, служит в женском облике утехой и поддержкой грандам других домов?! Сколько их в облике воинов несет бессонную караульную службу и бесстрашно участвует в стычках, защищая честь и имущество господина? Сейчас могущество любого клана зависело от Ооста, от его таланта. Потеряв благородную приставку "ю", он приобрел власть и могущество, несопоставимые с властью и могуществом гранда. Созданные им воины были самые упорные и искусные в бою, а женщины самые соблазнительные и изобретательные в ласках.

Но, развив свой талант, переняв мастерство у одного из касты мастеров, он утратил знатность. А значит утратил право родового старшинства, а так же право родниться с благородными Барку. Благородные родственники, не живущие с ним в одном гнезде, прервали с ним связи.

У Голубого оазиса одиноко жил старший сын, чьи сыновья погибли в сражении за замок старого Толоок-ю, не оставив наследников. Впрочем, внуков Ооста не помнил, а верней всего, никогда и не видел. Где-то в предгорьях жил второй сын, о нем Ооста тоже ничего не знал. Возможно, у него были дети, и, может быть, они успели обзавестись детьми, если им хватило женщин. Но сколько лет в пустыне уже не рождалось девочек!

Ооста проделал все, установленные обычаем движения, сказал все надлежащие слова и двинулся к сверкающему блестящими прожилками столу, вырезанному из глыбы драгоценного камня хала. Несколько каменных блюд, наполненных плодами, были расставлены равномерно, а возле его места — высокого деревянного кресла, покрытого причудливой резьбой, состоящей из стилизованного изображения ветвей дерева и мифических существ, посверкивал в стелящихся лучах низкого солнца желтоватыми бликами металлический кубок. Символ былого грандства, грандства "ю", означающего принадлежность к узкому кругу первых родов пустыни.

После завтрака грандство Ооста прерывалось до вечерней зари, и если бы не знающий этого благородный гость остановил своего гомакота у стены и ударил бубном о колено, привлекая слуг, ему бы ответили, что гранд уехал по неотложным делам и будет лишь к концу дня, и предложили бы путнику на выбор то ли подождать его в комнате для гостей, то ли вновь приехать к ритуалу проводов солнца. Но во время завтрака Ооста был еще аристократом и восседал среди домочадцев в трезубой короне и лиловой мантии.

Завтрак был изыскан. Несколько дней назад слуги вернулись с благодатного рынка и привезли много продуктов и вещей. Служанки под присмотром супруги разобрали продукты, определив для питания в первую очередь те, что не могут храниться долго. На блюдах против каждого лежал большой красный истекающий соком ломоть сладкого плода, на твердой полукруглой основе-корке темно зеленого цвета с черными разводами. Этот плод был большой редкостью. Из того, что послали духи благодатного рынка, на столе чернели еще и грозди нежных ягод, которые часто попадали в дом Ооста. Из своих запасов были лепешки, приготовленные из муки маиса, листьев и плодов вечного дерева, и приготовлены они были отменно. Ооста посмотрел на жену благосклонно, и она засмущалась этого взгляда, опустила глаза. И было за что благодарить: никто больше не умел так вкусно и правильно готовить эти лепешки. Секрет приготовления заключался не только в правильной сушке, растирании и выдерживании в нужных соотношениях мер коры, плодов и листьев. Главное было в настаивании закваски, которую она готовила сама и никого, кроме неуклюжей Келлы, к священодействию не допускала. Уж ее-то господин никогда не продаст другим грандам, а, стало быть, и тайна приготовления лепешек из дома вынесена не будет.

Глава вторая

Но вот завтрак завершен, и после ритуального омовения рук и передачи короны и мантии брату Ооста прошел в маленькую дверь и, спустившись по ступеням в подвал, очутился в полумраке мастерской. Его уже ждали здесь Маоти, Ауллин и молчаливая Келла. Увидев господина, Маоти и Ауллин встрепенулись и ожили. Маоти опустила голову и, явно волнуясь, но не открыто, а, как бы борясь с собой, бросала из под густых ресниц короткие влажные взгляды, Ауллин наоборот смотрела откровенно зовуще, прямо в глаза и улыбалась особой смелой, сводящей с ума улыбкой, которая заставляла учащенно биться сердце. И даже Келла попыталась изобразить на своем лице радость и очарование, правда, ничего кроме пошловатой гримасы разбитной девицы из таверны у нее не вышло. Но от нее многого и не требовалось... Она никогда не покинет пределов дома. А вот затейницей Ауллин Моорот-ю будет доволен... Он-то обрадуется, обрадуется ли Ауллин, — усмехнулся Ооста. Знать бы, что у них там в голове... Неужели совсем ничего?

Нет, сегодня он не собирался тратить время на утоление потребностей тела. Жестом отослав их прочь, подошел к бассейну. В глубине его среди мелких моросящих брызг, скрывалась, она.

-Лиудау,— позвал он негромко. — Вчера он научил ее откликаться на имя. И тот час же она вышла из голубоватого полумрака. Капельки воды светились на ее необычайно светлой коже, влажные волосы прилипли к шее и щекам. Он подал ей руку, чтобы помочь выбраться из фонтана. Она взглянула испуганно, и взгляд этот пронзил Ооста сердце. Это был взгляд той Лиудау, которая повторилась в этом его творении. Кажется, самом лучшем.

Хороша она была или нет, Ооста не знал. Тело ее было непривычно округло, волосы светлы, пропорции необычны, однако он старался передать все, как помнил: именно такая она и волновала его, именно эти отклонения старался припомнить и воспроизвести он наиболее точно. И вот теперь обнаженная, вялая, словно только что проснулась, стояла она посреди мастерской, а он придирчиво осматривал ее. Какую по счету? Сколько было их, неудачных попыток повторить образец. И вот, кажется, получилось. Тому доказательством его волнение. Ведь именно так играла его кровь, когда он увидел ту, Лиудау — приведенную им из мира туннелей. Он кликнул Келлу и велел коротко:

-Поводи ее.

Келла взяла Лиудау за руку и повела во двор. Выводить новую женщину было ее делом. Она выводила их всех, потому что была первой. Воинов выводил Коут-я. Воинов должны были выводить человек. Он смотрел им вслед. Было что сравнивать.

Например походки. Келла шла неуклюже, перевалисто, крепко и основательно прижимаясь ступнями к земле, Лиудау — совсем другое дело. Конечно же, движения ее были неточны, она ступала неуверенно, но то была неуверенность живой женщины, ослабевшей после болезни. В ее движениях было столько тонкостей, за которыми угадывалась и слабость мышц, и головокружение, и усталость. Просто она еще не проснулось. В ней было все, что впоследствии само, без обучения и тренировок найдет свое место. Ее не надо будет учить: умение придет из глубин тела, когда оно окончательно проснется. И тот час же произошло одно из таких маленьких пробуждений. На пороге Лиудау вдруг замерла и отшатнулась от проема двери, инстинктивно прикрывая руками пах. Вот оно! Такого еще не было. Келла коряво, в два приема, повернулась и схватила ее за руку. Но та вырвалась и отпрянула от двери. Растерянно оглянулась и посмотрела на Ооста, словно ища у него поддержки. Их взгляды встретились: он не мог ошибиться. Она не просто смотрела на него, не просто фиксировала его взглядом — она его видела. Это был взгляд по человечески содержательный, взгляд не имитирующий осмысленность, а действительно осмысленный. Он был таким же, как у настоящей Лиудау, когда она очнулась у него в мастерской.

-Оставь ее, Келла,— крикнул он, значительно громче, чем позволяло грандское достоинство. Впрочем, перед кем было скрывать волнение: творения — не люди. Что их стесняться? И снова ему пришлось удивиться: Лиудау вздрогнула от его крика. Неужели он создал живое!? Неужели он достиг того, чего достигали лишь великие мастера?

Он велел одеть ее и, оставив у струй фонтана, чтобы брызги орошали тело, вошел в дом. Он просто не мог оставаться в этот миг один. Его не ждали. Брат и Коут-я, прервали разговор и удивленно подняли головы. Он были в затруднении: обычай требовал, чтобы они встали и приветствовали его, как господина, однако другой обычай, согласно которому Ооста в дневное время терял свое грандство и благородную приставку "ю", предписывал относиться к нему, как к простолюдину. Коут-я поступил, согласно первому, брат же остался сидеть. Только заметно напрягся. Это задело Ооста. Не тем, что тот выбрал вариант — он и сам был спесив, — а то, что он воспользовался предлогом продемонстрировать свою неприязнь.

Но обижаться было не на что — формально брат был прав: при свете дня Ооста был ремесленником, брат же его в любое время суток оставался благородным.

-Достойный Коут-я, не затруднит ли вас последовать за мной? — Обратился он к побратиму в тоне распоряжения. Тот покорно склонил голову. Пускай же этот спесивец посидит в одиночестве, поломает голову, о предмете их беседы, а заодно и поразмыслит о себе.

Глава третья

Ооста славился своим выездом. Его гомакоты, хотя и уступали в резвости настоящим, были неутомимы и не нуждались в пище. А преимущество в скорости в стране, которую можно от воды до воды пересечь за десять дней, немного значит. Они достигли предгорья к вечеру, когда зелень заката уже залила горизонт. Ооста, не спешиваясь, наблюдал, как умело и слаженно воины принялись разбивать лагерь. И подумалось ему, что, когда умрет последний человек, в стране останутся только иные, образом и подобием напоминающие их. Что они будут делать? По-прежнему выполнять то, для чего были предназначены? Или же, оставшись без хозяев, заживут какой-то своей жизнью? А, может быть, разбредутся по стране или рассядутся на берегу, поближе к воде и застынут, словно изваяния.

Коут-я молчал рядом. Он умел молчать, не обременяя этим молчанием других и не тяготясь им сам. Подошел десятник и, поклонившись, доложил, что постели приготовлены. Усталость вязла свое, потому не стали затевать ужин, тем более, что перекусили в седлах, а сразу легли. Небесный купол угасал. Голубизна его меркла, на землю спустились сумерки.

-Коут-я, — спросил Ооста, — как ты полагаешь, что будут делать бессмертрные, когда нас не станет?

Тот не удивился вопросу. Впрочем, он никогда ничему не удивлялся.

-Я думаю, господин, они займут наше место и будут делать то, что сейчас делаем мы.

-Зачем им нужно это, достойный Коут? Им нет необходимости заботиться о пропитании для себя и одежде, у них нет желаний. Им ничего не требуется... Разве они способны на что-то без нас?

-Я думаю — да... Сейчас им это ни к чему. А вот когда надо будет самим решать, как жить, придется об этом задуматься. Среди них появятся вожди и ведомые. Одни будут думать и руководить, другие — подчиняться. Лиудау может стать великой правительницей.

-Она одна такая.

-Было бы хорошо, если бы так. Равные всегда в распре, когда речь заходит о власти. Но скоро вы создадите других. Не менее совершенных. Во многих имениях есть очень хорошие бессмертные, созданные старыми мастерами. Они смогут стать грандами их народа.

-Что говорить об этом, мой друг, нас это никоем образом не коснется. Пусть живут, как смогут. Мы же обратимся к делам насущным. Завтра, когда я уйду к озерам, тебе следует отправиться с визитом к владельцам окрестных земель. Сделать это надлежит как можно раньше, до того, как у них придет охота пожаловать сюда. Ибо в первом случае мы будем гостями, во втором — вторженцами.

-Побережье по закону никому не принадлежит.

-По закону силы все принадлежит сильному.

Они еще некоторое время обсуждали дела. Наконец усталость сморила их. Ооста снилась надежная твердая в зыбких песках дорога, кремовая гладь пустыни, прерывающаяся зелеными пятнами оазисов, торчащие в них аккуратные башенки. Даже во сне он знал, что из них внимательно наблюдают за караваном стражники, что за высокими стенами строятся воины, а сам гранд-хозяин в нетерпении окликает наблюдателя снизу, вопрошая, не сменил ли караван направления, не направляется ли к замку, а если направляется, то воинственно ли подняты пики или же повернуты они остриями вниз, что означает миролюбие и просьбу о гостеприимстве. И спрашивает он, есть ли среди воинов бессмертные. Ибо с бессмертными сражаться непросто. Но и добыча они желанная! А плененный хозяин вынужден будет сказать слово, чтобы выкупить свою жизнь.

Утром начали готовиться к восхождению. На месте ночевки оставались шатер с припасами и гомакоты, которых должен был охранять небольшой отряд бессмертных во главе с десятником-человеком. Можно было отправляться, но прежде чем распорядиться о начале движения, Ооста оглядел пустыню. Резкие складки легли у губ: вдалеке маячила группа всадников. Она явно направлялись в их сторону. Ну, вот и дождались.

-Поезжай им навстречу Коут-я. Купи мир, если они хотят войны, чего бы он ни стоил. Хотя бы на день.

Коут-я вскочил в высокое седло и развернул гомакота. Он был прекрасным наездником, пожалуй, лучшим на восточном побережье. От воинов, растянувшихся в линию, отделился всадник и стремительно помчался в их сторону. Если судить по цвету одежды и манере держаться в седле — это был не вестовой, а властительный гранд. Молодой, стремительный, дерзкий. Мгновенье и всадников стало двое. Второй, словно брат-близнец, повторял первого. Стремительно обогнав гранда, он промчался вперед, и друг исчез, и тот час же еще двое отделились от скачущего и понеслись с ним бок о бок. Потом их стало пятеро, семеро, после чего Ооста перестал считать. На смену исчезающим появлялись новые и общее число их не уменьшалось. Уже трудно было различить, кто из них был самим грандом, а кто фантомами.

Фантомы были хороши: плотные, выпуклые, яркие. Четко видны были детали снаряжения и оружия, и даже будто бы песок летел из-под их копыт, и жили они достаточно долго — десять-двадцать шагов. Да это был выдающийся воин. Но из него бы вышел и очень хороший мастер. Впрочем, не каждый, подобно Ооста, способен променять родовые привилегии на бесправие ремесленника, праздную аристократическую жизнь на ежедневный напряженный труд.

Ооста прищурил глаза и, выпятив губы, коротко и нежно стал дуть, словно сдувал с камня, тронутого резцом, мелкую крошку. Он всегда так делал, когда начинал работать. В этом не было необходимости. Просто привычка. И вот рядом с Коутом появился еще один Коут, причем он не замер, копируя позу оригинала, а вел себя, как положено всаднику. Затем еще несколько фантомов отделились от Коут-я, но, в отличие от фантомов незнакомца, не распадались и скакали сплоченным отрядом, в котором ясно чувствовалась согласованность. Незнакомый гранд натянул поводья и пустил своего гомакота шагом. Его свита растаяла. и он остался один среди песков. Коут-я поднял руку и его близнецы замедлили шаг своих гомакотов, а потом и вовсе их остановили. Держать такую большую группу на таком расстоянии было нелегко, но Ооста вдохновляло тщеславие: такого больше не умел никто. Если понадобиться, он мог бы и руководить отрядом. Но, юный гранд, кажется, не был настроен враждебно. Всадники съехались. Незнакомец был "ю", потому Коут-я спешился и приветствовал его, как положено младшему по стати. Некоторое время они беседовали, затем Коут влез в седло, и они поехали к лагерю. Ооста ожидал другого: он полагал, что, если не будет драки, то они отправятся в замок. Но что могло привлечь достойного гранда в лагере, где остались лишь слуги и простолюдины?

Теперь перед ним стояла проблема выбора, которая задевала его самолюбие. При свете дня он должен был вести себя, как подобает простолюдину, то есть поклониться гранду, обнажив голову.

Но это было невозможно. Что ж, силой его к этому никто не принудит: у него достаточно воинов. Хотя настроить против себя все благородное сословие, более всего чтущее традиции старины, был бы неблагоразумно.

Глава четвертая

Однако произошло непредвиденное: не доезжая до Ооста 15 шагов — расстояния, предусмотренного для приветствия — гранд спешился и, сплетя пальцы, поднял над головой руки, приветствуя его первым, как и следует вести себя по отношению к равному по стати, но превосходящему возрастом. Ооста ответил с достоинством, ничем не выдавая своего удивления. Однако в сердце закралась тревога. Что бы это значило?

-Достойный Ооста-ю, я гранд-ю Даруэт Кариак Лари рад принимать вас в моих владениях и сожалею, что не был осведомлен о вашем приезде заблаговременно, по причине чего не смог оказать подобающую вашему достоинству и заслугам встречу.

Предгорья стали частными владениями? — удивился Ооста, ответив на приветствие установленным ритуалом образом.

-Я взял их под свою опеку,— с вызовом пояснил Даруэт-ю, — ибо у всякой вещи должен быть хозяин.

Они сидели втроем на ковре, расстеленном слугами на песке, — Коут-я несколько в стороне — и ели по-походному, беря еду прямо руками. Даруэт-ю не кичился, помногу откусывал и с аппетитом жевал. Ооста не спеша присматривался к нему и пытался понять, что кроется за этой встречей. То, что молодой гранд спесив и горд, видно было даже по его вызывающе роскошному одеянию. Вычурная прическа, напомаженная синей благоухающей мастикой, уже сама по себе выражала желание выделиться, обратить на себя излишнее внимание и на этой почве завязать ссору. Все это не вязалось его почтительность по отношению к "ночному" аристократу. Конвой гостя, в ответ на призыв искусно выделанного рога, спешился поодаль, демонстративно разоружился, составив копья в пирамиды. При этом воины расположились не рядом с оружием, а на таком расстоянии, которое наглядно демонстрировало, что они не собираются напасть внезапно. И это еще более вызывало недоумение. Если не грабеж, то какой интерес мог руководить этим молодцом? Кажется, сегодня поход отменяется. Нежданный визит смешал планы.

-О достойный Ооста-ю,— говорил меж тем Даруэт,— вы, несомненно, озадачены тем, что неизвестный вам гранд, пусть и равный по происхождению, но принадлежащий к более позднему колену, столь бесцеремонно вторгся в ваши дела? Должен сказать, что нарушить планы, ради которых вы пересекли страну, оторвавшись от дел, прославивших вас среди всех кланов и среди простых жителей пустыни, у меня были серьезные основания. Я молю Ушедших, чтобы эти основания показались вам убедительными настолько, чтобы вы великодушно простили мою дерзость.

Ооста молчал. Похоже было, что гранд напрашивается к нему в ученики. Это объясняет его выходку с фантомами. Но нет. Такой не сможет отказаться от грандства даже на минуту, не то чтобы на целый день. Скорей всего он мечтает получить от него женскую куклу. Действительно, их поколению досталось мало женщин. Гаремы у грандов теперь очень немногочисленны.

-Что руководит мною? Прежде всего, чувство попранной справедливости. Вы — величайший гранд и гордость аристократии лишены родовых привилегий. И только потому, что выжившие из ума старцы посчитали себя блюстителями старинных традиций. Их не заботит то, что народ, врученный им Ушедшими, вымирает, что целое поколения мужчин не знают женской ласки. И вот человек, который возвращает молодежи радость обладания женщиной, не возносится как благодетель народа, а унижается несправедливым решением. Что ж это и понятно, сами они уже не нуждаются в том, что дает людям ваше искусство.

Да, видно по всему, он желает получить куклу. Интересно, что он предложит взамен?

-Достопочтимый ю, ни для кого не секрет,— продолжил, отхлебнув пьянящего напитка, Даруэт, — что каждые сто дней вы совершаете нелегкое путешествие в занебесные края. Никто не знает их цели, но всем известно, что с собой вы везете свои творения и, проведя с ними в занебесных краях несколько дней, спускаетесь вниз, чтобы возвратиться в родовой замок. Еще будучи мальчиком, я научился отсчитывать по вашим приездам большие отрезки времени. Наверняка так же поступают все гранды, живущие вдоль кортунской дороги. Все они знают, что вы везете с собой ваши творения и догадываются, что в путь вас вынуждает пуститься необходимость, связанная с вашим чудодейственным ремеслом. Для того, чтобы обезопасить самый трудный участок вашего пути — предгорье, где караван больше всего подвержен опасности нападения, я захватил его, изгнав бродяг и разный сброд, взявший обыкновение селиться в прибрежных пещерах и нападать на путников. Я готов предоставлять вам отныне приют и охрану, чтобы вы могли заниматься своим делом, не отвлекаясь на разного рода разбойников — и благородных, и безродных. Если вам будет, угодно, то мы не станем придавать наше соглашение гласности, но слух о нашей дружбе заставит задуматься тех, кто приглядывается к вашим караванам. Поверьте, достопочтимый ю, такие есть.

Что такие есть, Ооста знал. И только конвой, состоящий из лучших в стране бессмертных, в отличие от живых воинов, не знающих промаха, сдерживал пока злоумышленников. Но ведь можно и не сражаться с бессмертными, можно, используя хитрость, убить людей и таким образом завладеть воинами и женщинами. Слово, за хорошую мзду или под страхом пыток может сказать и другой мастер. Что ж, в этом союзе есть смысл. Имя Даруэта-ю Кариака Лари произносится в пустыне с уважением. О нем говорят как о прекрасном воине, жестоком, но честном. Сколько же он потребует за него? Впрочем, любые условия выгодны. Даже если отдать надо будет все. За восстановление грандства и безопасность творчества не жалко никого, кроме Лиудау. Итак?

-Вы, достопочтимый ю, вправе задать вопрос, — продолжал меж тем молодой гранд, — каким же интересом руководствуюсь я, Даруэт-ю? Я мог бы ответить, что мой интерес — это интерес моего народа, а мог бы, сказать, что мной руководит личный интерес. И тот и другой ответ будут честными. Да, я хочу спасти от вымирания мой народ, влив в него струю свежей крови, и в награду за это получить право завершать свой титул не маленьким "ю", а большим. Разве спаситель нации не заслуживает королевского достоинства?

-Чем могу я помочь тебе, достопочтимый ю, в этом? Если ты думаешь, что я в состоянии создать куклу, способную к деторождению, то должен разочаровать тебя: это невозможно.

В глазах Даруэт-ю сверкнул гнев, и Ооста от этого взгляда стало не по себе. Однако он не подал виду, что встревожился, и в ответ лишь удивленно приподнял бровь. Впрочем, собеседник его тот час же взял себя в руки и, опустив веки, чтобы дать гневу перегореть в глубине души, проговорил спокойно.

-Достопочтимый ю, я достаточно осведомлен о возможностях вашего чудесного ремесла и знаю пределы его возможностей. Я говорю о другом. Эта прекрасная девушка, которую вы привезли на этот раз с собой, — он кивнул в сторону завешанной тканями повозки, в которой сидела Лиудау,— не очень похожа на жительницу пустыни. У нее слишком светлая кожа, необычного света глаза, она высока и округла в формах... Но, несмотря на это, прекрасна. Скажите, достопочтимый ю, она ведь не выдумана вами? Рассказывают, что когда-то в вашем замке жила женщина, не принадлежащая ни к одному роду пустыни — светлая и крупная... А потом исчезла. И будто бы в те же самые дни вы совершали два путешествия в предгорья.

-Благородный ю, ваши вопросы ставят меня в трудное положение. Не отвечать — означает нанести оскорбление вам, отвечать — уронить свое достоинство.

-Достопочтимый ю, — пылко воскликнул молодой гранд, и эта пылкость тронула Ооста до глубины души, — тайны каждого гранда святы и неприкосновенны, но сейчас мы говорим о судьбе нашего народа, обреченного умереть. В древних книгах рассказывается о многочисленности заселенных миров. Но нигде не указывается путей к ним. А, может быть, в моей библиотеке не все книги? Может быть, есть книга, которая указывает путь к другим мирам... За такую книгу я бы отдал не только всю библиотеку, я бы отдал все! Кроме достоинства. За книгу или хотя бы ее пересказ.

Ооста долго молчал, потом поднял глаза, оглядывая близкий горизонт. Солнце достигло уже зенита, мягко освещая и сглаживая очертания горного кряжа, на который опиралось небо. Оно здесь спускалось очень низко — на высоту двух десятков человеческих ростов.

Ему не хотелось попадать в зависимость от кого-то, но разговор такой должен был когда-то состояться. Он может сейчас ответить "нет", и тогда ему будет отрезан путь к верхним озерам и он потеряет возможность заниматься тем, ради чего живет. Его не убьют, это слишком трудно, но здесь ему больше не бывать. И не только потому, что въезд в предгорье будет закрыт — не зря юный гранд, нарушая древний закон, прибрал к рукам эти, в общем-то, никчемные скалы. Это бы еще ничего. Все гранды, селящиеся вдоль дороги — и те, что являются вассалами Даруэта, и те, которые просто получат негласное разрешение на разбой по отношению к Ооста — сделают путь к предгорьям непреодолимым. А выигрыш... Возможно, его и не будет, но разве речь идет о выгоде? Ооста посмотрел на солнце. А кто сказал, что восхождение обязательно начинать на рассвете?

-Что ж, достопочтимый ю,— проговорил он бесцветным голосом,— наш разговор помог мне решить многие еще вчера, казалось бы, неразрешимые вопросы. Я рад нашему союзу, и сам бы искал его, если бы знал вас так же хорошо, как вы знаете меня. В моей библиотеке нет той книги, которую вы хотели бы прочесть, но это не должно расстроить вас, ибо я обладаю знаниями, которые могли бы в ней содержаться. В той стране, куда я собираюсь, я не видел поселений. Я не встречал там ни мужчин, ни женщин. Кроме одного мужчины, который пытался противостоять нам, и его убили мои бессмертные. Это было недавно. И теперь я опасаюсь, что у озер нас может поджидать засада. Женщин же, кроме той светлокожей красавицы, о которой вы упомянули, я не встречал вообще.

— Вы умеете проникать в небесный мир. И если вы не встретили там людей, это означает только то, что вы не искали их. Небесные женщины, если судить по вашей пленнице, прекрасны. Но даже если бы они не были таковыми... Что нам остается? В пустыне больше некому рожать.

— Я охотно покажу дорогу. Но только... А если племена, населяющие небо, могущественны и многочисленны? Если они не захотят поделиться женщинами?

-Достопочтимый ю, разве нашему народу не все равно от чего умереть? Не лучше ли пасть от копья более сильного противника?

Ооста встал на ноги и тотчас, опередив его в конце движения, легко и ловко поднялся Даруэт. Его взгляд пылал отвагой и решимостью. И Ооста вдруг пожалел, что у него нет сына. Такого. Его сыновья, больше унаследовавшие от сословия, чем от него, отрешились по сословным соображениям.

-Что ж, Даруэт... — он сказал это машинально, забывшись. И в отчаянье закрыл глаза, потому что такое обращение для гранда было оскорблением, ибо так обращаться допустимо было лишь к низшим и близким по крови. Даже Коут-я не мог он назвать просто по имени на людях — только сыновей или братьев. Молчание, подобное готовому сорваться со скалы камню, нависло над ними. Такая оговорка не могла остаться проигнорированной. Ее нельзя было не заметить, сделать вид, что ее не было. Такое не прощается обычаем... Ооста почувствовал, как кровь прилила к лицу. Пожалуй, копье и верхом. Метать дротики — нет, это уже не для него. А может, дать отмашку воинам. Что расслабившаяся свита Даруэта, против его бессмертных? Прикопать и в замок. Приступ? Стены выдержат. И он уже, вероломный, собрался поднять руку... Чтобы потом до самой смерти казниться бессонными ночами по поводу своего бесчестия. Но Даруэт-ю опередил его.

Глава пятая

То, что вы сейчас сказали,— произнес Даруэт тихим голосом, таким тихим, что Ооста напряг слух и затаил дыхание,— может иметь только одно объяснение. И для меня оно совершенно понятно: вы в силу своего благородства и в знак полного доверия предлагаете совершить обряд усыновления. Сознаюсь, я бы счел высочайшей честью для себя быть возведенным в достоинство вашего сына. Но существуют обстоятельства, препятствующие этому. Мой отец жив, а слухи о его смерти распространяют или мои недоброжелатели, или же люди невежественные, питающиеся слухами и пробавляющиеся домыслами. Я думаю, хорошо, что мы объяснились по этому вопросу, потому что, чем меньше между друзьями и союзниками недомолвок, тем крепче их единство.

Он протянул Оосту ладонь и тот ответил на его пожатие той самой рукой, которой только что готов был дать команду к нападению.

-Хорошо,— подумал Ооста,— я возьму его с собой. В конце концов я замышлял его убить, он же спас нас обоих. Неважно, что ему нужней наш союз, важно, что он нашел лучший выход.

Теперь была его очередь делать шаг навстречу. — Вот так и рождается зависимость,— подумал он с грустью, а вслух сказал:

-Достойный Ю, я собираюсь совершить восхождение к верхним озерам, наполненным чудесной водой, закрепляющей плоть моих созданий. Каждые сто дней я прихожу, чтобы возвести к ним тех, кого только что создал, чтобы мои создания могли закалиться в их водах и испарениях. Озера эти расположены в той стране, где я нашел девушку, о которой вы слышали. Я был бы рад, мой достойный друг, если бы вы поддержали меня своим советом и оружием в этом трудном путешествии.

Лучше было им дождаться утра и начать восхождение на рассвете. Но теперь отступать было поздно. Впереди уверенно карабкался по каменным россыпям один из воинов-бессмертных, Ооста шел за ним след в след, доверяясь интуиции и памяти проводника. Он и сам хорошо знал дорогу, но в каменных россыпях все способно было измениться в одну минуту, и монолит, пролежавший в удобной ложбине тысячи дней в силу непонятных причин мог потерять опору и зависнуть в точке критического равновесия. Даруэт шел следом, движения его были уверены и точны, словно он часто занимался восхождением.

Они добрались до плато, когда внизу уже расстелилась фиолетовая мгла. Небо теперь было совсем рядом, и ровный голубоватый мерцающий свет покрывал лица необычайными, непривычными бликами. Время от времени ярко сверкали в полумраке белки глаз или зубы. Белые одежды сияли так, словно сами источали свечение.

Сделав небольшой привал, вошли в туннель. Длинный коридор вел вглубь скалы. Стены, пол, потолок были ровные и гладкие, камень чисто обработан. Так не обрабатывались даже стены грандских крепостей. Даруэт-ю, однако был не очень этим удивлен, и оттого Ооста понял, что он уже не в первый раз здесь, что все это видел и успел всему этому подивиться не спеша и в уединении, а теперь он шел не за этим, он шел, чтобы узнать секрет волшебной двери, дальше которой проникнуть он не мог. А вот и она. Огромная, сияющая неприступная и непреодолимая.

Ооста коснулся пальцами гладкой прохладной поверхности и, ощутив знакомое почти неуловимое биение, замер в сладкой истоме. Он стоял так некоторое время, прикрыв глаза и готовясь к чуду, наслаждаясь мыслью о том, что он один из немногих, а может быть, единственный, кто посвящен в это таинство. Даруэт-ю молча стоял рядом. Наверное, он воображал, что приникание к двери — часть обряда открывания. В конце концов кому-то надо будет передать тайну, иначе дверь закроется для человечества навсегда. Ооста стряхнул оцепенение, поднял руки, положил их на выпуклые камушки и начал надавливать на них в той последовательности, в которой научил его старый Ипп — величайший ваятель всех времен. В привычном порядке он нажимал камушки, и они мягко тонули под его пальцами. Тонули с приятной упругостью, и уже поэтому их хотелось нажимать. Надо будет утопить все, сколько есть, но в определенном порядке, нельзя ничего перепутать... И вот дверь медленно поползла в сторону. <

Глава шестая

Ооста был в коридоре много раз и привык к виду этих гладких на ощупь, идеально ровных стен, исчезающих во мраке впереди и сзади. Чудо перестает быть чудом, когда становится обыденностью. Даруэт долго ощупывал рукой гладкую прохладу облицовки, сдержанно удивлялся тому, что свет, льющийся от стен и потолка, двигался вместе с ними. Он настороженно всматривался в непроглядную даль, отступавшую перед ними. И только гордость не позволяла ему оглянуться и всмотреться в темноту, подступающую сзади. Ооста отлично понимал, что Даруэта одолевают те же страхи, что одолевали и его, когда он впервые вступил в этот коридор. Ему чудилось, что из темноты кто-то смотрит на него спокойным холодным взглядом, а когда световая волна приближается к нему настолько, что вот-вот начнет высвечивать контуры фигуры, уходит вглубь туннеля или ныряет в потайной ход. Несколько раз Ооста даже казалось, что он улавливал отблеск одежды на границе света, неясное движение, ведущее в темноту, но усилием воли отгонял это наваждение. Потому что... Если даже так, другого пути все равно нет.

Даруэт негромко сказал:

— Досточтимый ю, я хочу пройти вперед и осмотреть коридор.

Он собирался сделать то же, что сделал сам Ооста много дней назад, когда спустился в туннель вместе со старым мастером Иппом. Только он тогда поступил иначе — не пошел вперед, а отстал.

— Мой благородный друг, — отвечал Ооста, — я могу сказать, что, как только вы отойдете от нас, тот час вокруг вас образуется точно такое же свечение, которое станет освещать ваш путь. Так бывает всегда, когда в туннеле движется человек.

Даруэт взглянул пытливо и пронзительно.

— А если это не человек? — спросил он, выделяя голосом конец фразы.

— Тогда свет не зажигается. И если это неодушевленный предмет, тоже не зажигается.

Даруэт резко повернулся, подобрался и неожиданно метнул через головы воинов свое копье. Было слышно, как оно ударилось где-то далеко впереди о пол, отскочило и вновь ударилось и, зашумело, скользя по гладкой поверхности. Свет там, куда оно упало, даже не мигнул. Ооста понял, о чем собирался попросить его Даруэт и не стал дожидаться просьбы.

— Шестой,— велел Ооста одному из бессмертных, — принеси копье.

Воины у Ооста не имели имен. Он присваивал им номера, по мере того, как создавал. Шестой секунду помедлил, словно осмысливая приказание, потом поклонился Ооста и, притопывая, побежал вперед. Звук шагов его становились все глуше и, наконец, замолк. Воин не топтался в поисках копья — темнота не преграда для бессмертных: они видят не глазами. Да и видят ли? Просто непонятным образом знают, что происходит вокруг. И для этого им совсем не нужно вертеть головой. По шуму было ясно, что воин копье поднял, однако, подняв копье, почему-то не возвращался. Казалось, он затаился в темноте. Это озадачило Ооста.

— Подойди ко мне, Шестой, — позвал он. Ответом на его слова была тишина. Тревожная тишина. Нехорошо начиналось это путешествие. Может быть, Ушедшим не понравилось то, что ровным путем Ооста вел с собой Дуэрта-ю? Но раз они позволили ему войти в коридор, значит причина не в этом. По сигналу Коут-я трое бессмертных выдвинулись вперед, прикрыв их своими телами, двое других встали сзади и повернулись лицами туда, откуда отряд только что пришел. Кто знает, что происходит в темноте? Соратник-побратим так же как и Ооста имел власть над воинами, потому что именно он выводил их из мастерской...

Темнота не имеет очертаний, темнота не имеет формы, в ней свои законы, свое пространство, которое сжимается и растягивается, пользуясь тем, что этого никто не может увидеть. Что происходит под ее покровом? Даруэт-ю сделал знак своим воинам, и те встали вдоль стен коридора. Потом он повернулся к Ооста и склонил голову, приложив руку к груди, совершая ритуал подчинения. Так он демонстрировал свою готовность принять верховенство Ооста. Это было естественным шагом, потому что Ооста, как руководитель экспедиции и как имеющий под командой наиболее сильный отряд, в минуты опасности обретал право вождя.

По команде Ооста медленно двинулись вперед. Люди вглядывались в темноту, пытаясь рассмотреть очертания заупрямившегося бессмертного. Вот прошли расстояние полета копья, но коридор был пуст. Даруэт взглянул на Ооста, словно желая услышать от него разъяснения. Но что он мог сказать? Он и сам не понимал происходящего.

— Где он? — спросил Даруэт, стараясь выглядеть спокойным, однако лицо его потеряло обычную невозмутимость, единственное выражение, которое имеет право владеть лицом воина.

— Значит, у него свой путь, — сказал Ооста. Туннель Ушедших преподал ему еще один урок. Не отпускай здесь от себя бессмертных, ибо можешь лишиться их. Вдруг в воздухе свистнуло и сзади них что-то гулко ударило оземь. Ооста обернулся: по полу в их сторону, прогромыхало тяжелое копье. Потеряв скорость, оно остановилось у ног Даруэта. Его воины, прикрывшись щитами и ограждая от опасности господина, выставили в сторону невидимых нападавших копья. Бессмертные же повели себя удивительно беспечно, совершенно не обратив на случившееся внимание. Из глубины коридора все отчетливей слышались звуки размеренной тяжелой поступи. Кто-то невидимый в темноте шел к ним. Спокойно и неторопливо. Еще мгновение и в дальних слабых лучах светового кольца слабо замаячила обнаженная фигура бессмертного. Это был Шестой. Он подошел к лежащему на полу копью, поднял его, и не глядя ни на кого, словно не видя, повернулся и ушел в темноту.

Как он, уйдя вперед, оказался сзади них? Почему, взяв копье, ушел? Куда ушел? И тут шаги послышались уже с другой стороны коридора. Они обернулись. На границе света появился Шестой, неся перед собой копье Даруэта. Но подошел он, как и полагалось, к Оосте и с поклоном протянул ему оружие. Ооста вернул копье Даруэту. Но тот копья не взял. И правильно сделал: неизвестно еще, чье это было копье... Ооста поставил его у стены. А Шестой, как ни в чем не бывало, занял в построении свое место.

Глава седьмая

Что здесь вообще происходит? Только Ушедшие, создавший Мир и Пути, знают истину. Но их, кроме Оставшегося, которого, если говорить честно, тоже нет, не найти и не встретить. Ушедших, никто из живущих ныне, не видел. И только рассказы о них и их поучения, записанные знавшими их в книгу мудрости, передаются из уст в уста. Ответы Оставшегося — темны и непонятны. Да и что взять с мертвого, который, хотя и остался, не уйдя с Созидателями, но в свой черед покинул людей, окончив свой жизненный путь в незапамятные времена? А загадок много. Вот и туннель этот... Зачем он? Куда ведет? Не в тот ли мир, куда направились много дней назад Ушедшие? А если они не ушли насовсем? Если бродят по этим коридорам, смотрят из темноты? Может быть, и сейчас они остановились, прервали свои дела, ожидая пока Ооста и его спутники пройдут мимо? А Даруэт бросил копье. В них. Терпеливо ждущих, когда люди пройдут и перестанут мешать им творить предначертанное. Конечно, Ушедшим, у которых копья пылающие, летящие за много сотен шагов, человечье копье не страшно. Однако не оскорбление ли это для них, не оскорбление ли их жилищу? Если бы к Ооста в дом пришел кто-то и бросил копье, пусть не в него, а в стену, разве бы он оставил такое оскорбление без отмщения?

А если бы так поступил ребенок? Если бы несмышленый малец бросил свое игрушечное копье в его доме? Ооста бы ограничился внушением. Вот и ушедшие грозно сдвинули брови и погрозили пальцем, чтобы люди не забывали, чье это все и помнили, как следует себя вести в их пределах. Надо идти. Осталось немного. Ооста оглядел свое небольшое войско, сгрудившееся вокруг него, вздохнул и махнул рукой в темноту, предлагая продолжить движение. Даруэт взглянул на него удивленно.

— Ты предлагаешь вернуться, достопочтимый ю? — спросил он осуждающе.

— Вернуться? — в свою очередь удивился Ооста. — Почему ты решил так? Мы пойдем вперед и достигнем цели своего похода.

— Но идти следует в другом направлении. Мы шли туда. — Даруэт показал рукой в противоположную сторону. Ооста взглянул на него с подозрением: что с ним? И вдруг почувствовал, что сам уже сомневается в правильности выбранного направления. Впереди и сзади была непроглядная тьма, слева и справа совершенно одинаковые стены. Легкая паника охватила его, уверенность Даруэта сбила с толку. И он, поколебавшись, уступил. И тем самым отказался от верховенства. Впрочем, и неважно, кто был прав, не важно, правильное направление они выбрали или нет — ничего страшного, если сегодня их постигнет неудача, и они вернутся на взгорье. Экспедицию можно повторить и завтра. Но Ооста не стал спорить и проиграл лидерство. Он не стремился к нему, как к возможности накормить честолюбие, которое, как известно, всегда голодно. И самолюбие его от того не страдало. Но быть ведомым здесь ему было неудобно. Зависимость ограничивала его действия. Впрочем, ответственность вождя — тоже. Они двинулись в темноту. На сердце в Ооста было тяжело. Сегодня все было не так. И это "не так" — он чувствовал — еще не кончилось. И это чувствовал не только он.

Воины притихли. Их спокойная твердость сменилась неуверенностью и надеждой на мудрость вождя, которая всегда разгорается в душах людей, попавших в безвыходное положение. Но вождь, с которым они были уверены в бою, сейчас не внушал полного доверия. Они бы не сознались в том себе никогда, однако тревога и волнение выдавали сокрытые в глубинах сознания опасения. Ооста в этом качестве был бы для них сейчас предпочтительней. Отряд меж тем шел и шел, а коридор не кончался. А ведь, куда бы ни вел путь, они уже должны были упереться в стену. Ооста понимал, что это неправильно, что в этом проявляется какая-то закономерность, а может быть даже и недобрый умысел. Не хочется даже предполагать — чей. Темнота, отступая шаг за шагом, открывала и открывала перед ними свободный путь. А потом они увидели копье. То, что Ооста поставил у стены. Как получилось, что они, идя прямо, прошли по кругу? Пока все, кто способен был удивляться и пугаться, пребывали в легком замешательстве, Ооста, не говоря ни слова, повернулся и пошел в другую сторону. Бессмертные двинулись за ним так же спокойно, как если бы он продолжал путь по прямой. Даруэт замешкался, хотел что-то сказать, но понял, что ему сейчас правильней промолчать, потому что сегодня он уже совершил две оплошности и потому потерял право командовать. Он молча повернул вслед за Ооста, даже не взглянув на своих воинов. Те двинулись за ними. И почти сразу же свет выхватил из темноты стену, перекрывающую коридор. Будто бы и не шли они долгое время в обратную сторону.

Ооста подавил вздох облегчения. Черная гладкая стена вбирала в себя их отражения, словно испытывала, проверяла, что-то решая для себя. Как всегда в стене отразились только люди. Сначала Ооста. Отчетливо и сразу. Затем почти одновременно воины Даруэта, а затем, через какой-то промежуток и он сам. Стена словно раздумывала, словно решала, пропускать ли его в тот мир. Видно, в отношении Даруэта у нее были сомнения. Однако, наконец, и отражение юного спесивца медленно всплыло из темноты, заполняющей гладкую поверхность. Но вот еще чья-то фигура медленно проявилась в отражении. Лиудау! Стена признала ее равной по сути людям! Или спутала с людьми? Правда, отражение Лиудау было неясным, нечетким, мерцающим. Но оно было. И тот час преграда исчезла: пропал коридор с гладкими ровными стенами и полом. Они стояли у входа в небольшую пещеру, освещенную слабым голубым мерцанием, струящимся от стен. Ооста занялся вдавливанием камешков, и глыба, преграждающая выход, отвалила в сторону. В глаза плеснули лазоревым свечением, пряный запах озер защекотал ноздри.

Первыми, чтобы осмотреть побережье, из пещеры вышли воины. Осторожность не бывает лишней. Ооста находил неподалеку от входа в пещеру прозрачные лоскутки непонятного материала с остатками пищи. Здесь его бессмертные убили чужого. И с тех пор он не спешил выходить из коридора, не проверив безопасность. Воины разошлись и исчезли за валунами и выступами. Некоторое время пришлось подождать. Но вот Шестой подал знак людям — путь свободен. Как он узнал, что обход закончен, если не видел других воинов? Да и те не общались ни с ним, не между собой. Казалось, они даже не замечали друг друга.

Путь — хотя и не трудный, но заставивший поволноваться — был завершен. Радостное волнение охватило Ооста. Обомлевший от чудесного сияния и необычного, дурманющего благоухания, идущего от воды, Даруэт опустился на колени и вознес руки. Его воины последовали за ним. Казалось: еще мгновенье и слезы восторга побегут у них по щекам. Ооста отвернулся и сделал вид, что занят бессмертными. Они тоже, пусть и по-своему, переживали близость влаги. Движения воинов стали более резкими, нескоординированными, излишними сверх необходимого. Они поднимали и опускали руки, переступали ногами. Что-то человеческое появилось в их лицах. И Ооста понял, что — мимика. Женщины бросали на воду жадные, предвкушающие взгляды, словно их охватила любовная истома. Они были в этот момент удивительно привлекательны. Разомлевшие от паров, как от веселящего напитка, мужчины уже не смотрели на воду. Было бы жестоко отказать им в том, что требовала природа и чего она лишила их в силу непонятых людьми причин. В конце концов, для этого он и создал кукол. Да и общение с новыми мужчинами пойдет им только на пользу.

Глава восьмая

— Достопочтенный Ю, — обратился Ооста к Даруэту, — я должен осмотреть побережье, вы же можете пока отдохнуть в обществе женщин. У меня к вам только одна просьба: не покидайте этого места до моего возвращения.

Он подошел к Лиудау, взял ее за руку и повел за собой, почти физически ощущая на спине горячий взгляд Даруэта. Ничего. Без пары он не останется, а Лиудау принадлежит только ему. Два телохранителя последовали за ними, четверо бессмертных заняли привычное расположение на валунах, окружив пятачок пляжа. И дозор и конвой.

Рука Лиудау была теплой, податливой, однако на пожатие Ооста ее пальцы не ответили: покорялась его воле, но не более того. Он отпустил руку. Они шли по узкой полоске голубоватого песка, тянущейся вдоль воды. Пещера, в которой располагалось озеро, была широкой, с высокими сводами. Вода заполняла ее почти полностью, оставляя лишь тонкую полоску берега, которую перекрывали кое-где валуны. Чтобы обойти их, приходилось ступать в воду. Подол платья Лиудау намок и отяжелел, облепив тонкие стройные икры.

— Лиудау, — окликнул он. Лиудау остановилась и совсем по-человечески взглянула вопрошающе. Ооста оробел под этим взглядом. Как тогда. Много лет назад, когда смотрела на него настоящая Лиудау. Но та смотрела по-иному — испуганно и непонимающе. Эта — внимательно и даже, кажется, с интересом. Он залюбовался ею, и она засмущалась, потупила взгляд.

— Теплая вода, — произнесла Лиудау певуче и чуть неуверенно, будто бы испытывая свой голос. — Я хочу купаться.

Надо же — "теплая". Прочие бессмертные к этому не чувствительны.

— Иди, — ответил он. И махнул воинам. Те быстро, словно только и ждали этой команды, не оставляя копий вошли в воду, шаг за шагом погружаясь все глубже, пока не скрылись с головой. Лиудау обернулась и с удивлением посмотрела на него, спросив вдруг:

— Они утонули?

От этого детского, но такого некукольного вопроса Ооста засмеялся. И ответил сквозь смех:

— Гуляют. Иди посмотри.

Лиудау взялась было за платье, но обернувшись на него, передумала и вошла в озеро в одежде. Ооста уселся на валун. Мало ли что. Кто-то должен быть на страже. На пятачке слышался шум возни, прерываемый иногда тягучими восклицаниями. Воины еще не насытились общением с куклами. Интересно, почему воды в море, омывающем их страну, и в этих озерах так не похожи? Та вода не внушает ни радости, ни возбуждения. Эта — словно дурманящий напиток. Он сам еле сдерживался, чтобы не броситься в ее подсвеченные голубым сиянием пучины. И не удержался. Набрал пригоршню воды и медленно выпил, смакуя тягучую, пряную влагу. Легкий туман заполнил голову, приятная истома наполнила тело. Дрогнуло голубоватое марево над гладью. И словно проступили из противоположной стены очертания удивительных строений. Они едва угадывались, словно складывались из бликов и полутеней, рожденных свечением камня и отблесками воды, менялись, но в то же время сохраняли неулавливаемое глазами единство. Это был город или, может быть, какое-то причудливое огромное сооружение.

Ооста стряхнул оцепенение. Сколько он находился под влиянием чар? Пора вызывать бессмертных. Что они делают там, под водой? Стоят в неподвижном оцепенении, бродят по дну, водят хороводы? А Лиудау? Все-таки правильно, что воины у него без мужских особенностей. Ооста подошел к краю берега и ударил три раза ладонью по поверхности озера. Вода была плотной, и шлепки получились звонкие. Некоторое время ничего не происходило, потом вдруг темное пятно замаячило в глубине, чуть поодаль — другое. Потом из воды вынырнули острия пик. Воины вышли на отмель. Они были бодры, и даже, кажется, радостны. Лиудау с ними не было. Ооста внимательно всматривался в глубину, стараясь уловить ее приближение. Он уже начал беспокоиться, как вдруг услышал всплеск слева. Лиудау, укрываясь за валуном, пыталась подкрасться к нему незаметно. Увидев, что всплеск ее выдал, она, уже не скрываясь, выбежала из укрытия и, смеясь, окатила Ооста из обеих пригоршней.

Тонкое платье плотно облегало фигуру. Тело ее было прекрасно. И он подумал, что настоящая Лиудау не была столь грациозна и безупречна в сложении. Но зато в ней было что-то такое, чего не было в этой ее идеализированной копии. И смотрела она не так, как эта. Что-то безвозвратно ушло и от этого грустно сжималось сердце. Но и одновременно радость трепетала в нем: это была та Лиудау, о которой он мечтал, какую бы он хотел видеть рядом с собой.

Глава девятая

— Побудь здесь,— велел он Лиудау: мокрая одежда соблазнительно облегала ее тело и воинам Дуэрта, да и самому Даруэту не стоило видеть этого. Сегодня они уже насытились, но кто знает, на что подвигнут их эти воспоминания завтра. Сам же Ооста направился к пятачку у выхода из галереи. Даруэт и его воины уже закончили утехи и сидели на камнях недовольно косясь на воинов-бессмертных, ненавязчиво взявших их под контроль. Женщин не было видно. Они, выполнив предназначение, конечно, сразу бросились в воды озера. Ооста сделал незаметный знак воинам, и те никак внешне не отреагировав на его жест, покинув свои места, и, не оставляя оружия, ступили в воду. Телохранители, шедшие за ним, отстали и замерли у валунов так, чтобы присутствия их было заметно как можно меньше, однако, чтобы можно было успеть на помощь господину, если эта помощь потребуется.

Даруэт скрыл свое недовольство ограничением свободы. В конце концов, компенсация была довольно щедрая.

— Достопочтимый ю, — сказал он, вставая навстречу Оосте, — я и мои воины благодарим вас за доставленную радость. Воины, стоявшие за спиной Даруэта при этих словах поклонились. Ваши... — тут Даруэт запнулся, подыскивая слово, и продолжил уверенно, — ваши женщины прекрасны. Они способны заставить биться даже каменное сердце. Вы великий мастер. И я счастлив знакомству с вами и прошу судьбу послать мне случай доказать свое расположение в опасном деле. Но сейчас, когда вашим прекрасным произведениям ничего не угрожает, я бы хотел осмотреть окрестности, чтобы убедиться в полной безопасности нашего лагеря. Если вы не намеривались использовать наше умение иначе, мы удалимся для того, чтобы разведать обстановку.

Лучше бы вас совсем не было, — подумал в ответ на эту тираду Ооста, однако ответил совсем иначе:

— Благородный ю, мой промысел — промысел ремесленника. Я должен в нудных и утомительных хлопотах заниматься тем, что необходимо для осуществления моего ремесла. Ваш путь — путь воина. Потому я не смею сдерживать неукротимую отвагу, толкающую вас на опасный и рискованный шаг. Постарайтесь произвести разведку скрытно и не обнаруживая себя, пока не узнаете об этом мире больше.

Даруэт выслушал эти слова с напускным почтением, за которым читалось нетерпение и даже легкая усмешка. И Ооста расхотелось говорить с ним. Когда воины ушли, он лег на теплый пологий валун, который давно уже облюбовал для себя, и задремал. Пару раз до того, как погрузиться в сон, открывал глаза — женщины плескались на отмели, каждая сама по себе, воины — дежурная смена — были на месте: он сам когда-то расположил их в наиболее удобных для наблюдения и защиты точках и с тех пор они занимали именно их. Свободные от службы бессмертные погрузились в озеро.

Ооста заснул. Сначала он видел только беспорядочные слабые всполохи, которые словно выхватывали из темноты фрагменты гладкой стены, ровный пол под ногами. Затем эти вспышки слились в неясное частое мерцание, из которого вдруг соткался длинный коридор, словно погруженный в полумрак. Ни ярких световых пятен, ни провалов темноты. Так видят мир бессмертные,— пронеслось в голове. Внимание его привлекла человеческая фигура вдали. Некто стоял неподвижно, подобно статуе. Однако, в отличие от статуй, не было в этой неподвижности ни величественности, ни порыва, не умиротворенности. Нет, это была не статуя. Это был... потерявшийся бессмертный. Приглядевшись, Ооста узнал в нем Шестого. В руке тот держал копье. Второе копье лежало у ног. Это было его — Ооста — копье. Ооста вдруг понял, что стоит рядом с воином. Шестой почувствовал его присутствие и поднял взгляд. Это был осмысленный, сконцентрированный взгляд, которым не смотрят бессмертные. В нем была тоска и обжигающий душу укор. Ооста проснулся, открыл глаза. Нашел среди часовых Шестого. Телесно тот был много красивей других воинов. В фигуре его чувствовалась мощь и раскрепощенность. Полюбовавшись не без чувства гордости своим удачным произведением, снова закрыл глаза, но какое-то странное беспокойство уже проникло в душу. Причиной тому был сон. Странный сон, которому предшествовала странная явь. Вдруг теплая влажная ладонь легла ему на плечо и нежный голос Лиудау прошептал:

— Господин, не доверяй Шестому... Он другой.

Она прилегла к нему и, приблизившись, словно ласкаясь, добавила:

— Он больше не твой.

Глава десятая

Даруэт ушел не столько потому, что хотел осмотреться, сколько от того, что уже не мог больше находиться рядом с озером. Едва уловимый пряный запах, сочившийся из глубин, наполнял тело, сгущался там, угнетая сердце и неприятно отзываясь в желудке. От него мутило и тянуло на рвоту. Все это вызывало раздражение и озлобленность. И еще Даруэта тяготило присутствие Ооста. Пока пробирались к озерам, пока переживали происшедшее в коридоре, пока сплачивала опасность и необъяснимость происходящего — напряжения не ощущалось. Как только все это осталось позади, и возникла необходимость выстраивать отношения взаимозависимости, начались непонятности и пока еще скрываемые взаимные недовольства.

Доводить дело до конфликта не входило в планы Даруэта. Конфликт — путь в тупик. Начни он действовать так, как предписывает сословная спесь, к чему бы это привело? Ну, попытался бы он захватить Ооста на входе в туннель и под угрозой оружия выведать у него путь в другой мир... Чтобы из этого вышло? Ничего. Как взять в плен человека, которого защищают лучшие бессмертные пустыни? Как справиться с тем, кто может создать десяток себе подобных миражей? И, наконец, возможно ли захватить в плен сильного и умелого воина, который, хотя и потерял право при свете дня носить титул Ю, но сохранил норов аристократа, предпочитающего смерть плену? Такой никогда не станет выполнять чьих-то требований.

Но Даруэт был известен в пустыне не только неукротимым нравом и воинственностью, но и очень свободными толкованиями того, что касается сословного поведения и понятий чести. Он мог позволить себе опоздать на церемонию Возлияния морской воды в песочное лоно, придти на совет грандов с ножичком для чистки ногтей. Пусть ножичек этот и не оружие, однако, по древней традиции ничего способствующего умерщвлению или нанесению урона здоровью иных грандов проносить в Пещеру Уединения Уходящих с девственницами, где собирались приамы родов на советы, было нельзя. И когда ему указали на это, он ответил с вызовом: "Я могу убить человека ударом кулака, так что мне, достопочтенные Ю, приходя сюда, отрубать себе руки?" На него ворчали, впрочем, большей частью за глаза, но вынуждены были принимать таким, каков есть. Одна из причин этого заключалась в том, что он, являясь в своем роду приамом, принадлежал к немногочисленному ныне поколению молодежи. Старики, давно утратившие удаль и азарт, относились к его выходкам благодушно, скрывая, впрочем, за этим благодушием некое опасение. И было чего опасаться: Даруэт был удачливым военноначальником и обладателем хорошо обученного отряда относительно молодых воинов. И дуэлянт он был отчаянный.

В силу этих причин с Оостой он вел себя так, как не решался бы повести ни один гранд, даже из бывших близких соратников ночного гранда. Те вынуждены были постоянно оглядываться на традиции и опасаться, нарушив какую-то из них, уронить репутацию. Кто бы из них решился заговорить с Ооста при свете дня как с полноправным Ю? Даже родной брат, находясь наедине с ним, путался и старался быстрее закончить разговор. Кроме того, Ооста был для молодого строптивца интересен. И своим необычайным талантом — мало кому из мастеров пустыни удавалось создавать таких замечательных кукол, — и приобщением к тайнам, одна из которых заключалась во владении тайной перехода. Благодаря правильно найденному тону общения с Оостой, мир, о котором ходило столько легенд и пересудов, лежал перед Даруэтом и ждал покорения. Здесь, согласно легендам, обитали могучие воины, которые бы укрепили войско Даруэта, прекрасные женщины, способные вернуть мужчинам пустыни забытое наслаждение и надежду на будущее. Возможно, где-то здесь обосновались и Ушедшие.

Однако вскоре Даруэт понял, что сам мир они увидят не скоро, и что в ближайшее время придется ограничиться знакомством с ближними окрестностями озер: лабиринт, в который они бесстрашно вошли оказался столь запутанным, что пробираться сквозь него без подготовки, как они вскоре поняли, было самоубийственной затеей. Благоразумие взяло верх. Правда, проявил его не сам Даруэт, а Коут-Я. Они остановились возле очередной развилки, поняв, что если пойдут дальше, то могут остаться в лабиринте навсегда. Участие в вылазке Коут-я тяготило Даруэта, но, с другой стороны, и помогало ему. Если бы не настойчивость младшего гранда, они бы шли и шли вперед, или куда там на самом деле? И тем самым отрезали бы себе путь назад. Однако Коут-Я проявил благоразумие, настояв сначала на остановке, а затем на возвращении к озерам. В том, что Даруэт уступил Я, не было ничего для него постыдного. Таково уж назначение нижнего титула — выступать благоразумным сдерживающим фактором при горячих и безрассудных Ю. Традиция повелевала в тех случаях, когда из уст "Я" звучало "настаиваю", остановиться и обсудить совершаемое.

— Досточтимый Ю, — сказал Коут-Я, почтительно склонив голову и приложив правую ладонь к сердцу, — я рискну предположить, что мы уже прошли ту часть пути, которую провидение предназначило нам для проверки умения распутывать свой след. Нам, как я полагаю, следует отсюда проделать обратный путь к озерам и убедиться, что судьба благоприятствует нам. Кроме того, это поможет лучше изучить ближайшие подходы к Озеру. Иначе мы станем путаться каждый раз, возвращаясь в лагерь.

— Благородный Я, — отвечал Даруэт, уже понявший, что погорячился, начав этот марш, не подумав о его организации, — это разумное предложение. Кроме того, прежде чем стремиться достичь поселений местных обитателей, нам следует изучить подступы к Озеру, чтобы определить места, где наиболее удобно устроить засады и места обороны в случае нападения врагов. Был еще одно обстоятельство, которое заставило Даруэта стать не по чину уступчивым. В этом он не сознался бы никому — здесь в этих узких отливающих синевой ходах, он вдруг испытал приступы дикого холодящего душу страха от мысли, что может остаться в этих запутанных ходах навсегда. Он совершенно не умел ориентироваться в лабиринте, в то время как Коут-Я делал это прекрасно.

Коут-Я знал, когда проявить настойчивость. Он в свое время испытывал примерно то же, что и Даруэт сейчас, но в более легкой форме. Хотя бы потому, что, выходя в туннели — а этот выход для него был далеко не первым, — проявлял предусмотрительность, и любопытство его не превосходило благоразумие. А сейчас благоразумие подсказывало ему, не сознаваться в том, что он хорошо знает то место, где они оказались. Желание проучить заносчивого Ю было лишь одним из мотивов, которыми он руководствовался. Чтобы управлять Даруэтом, ему следовало продемонстрировать свою нужность, а еще лучше — незаменимость. Даруэт, пытаясь вывести отряд к озерам, конечно же заблудился. И настолько при этом удалился от правильного пути, что Коут-Я стал опасаться, что и сам уже потерял ориентиры. И в тот момент, когда Коут-Я уже решил забрать инициативу, чтобы вывести отряд к озерам, случилось то, что должно было когда-то произойти... Они столкнулись с жителями верхнего мира.

Сначала они услышали приглушенные голоса, раздававшиеся из-за поворота туннеля. Говорил один и, кажется, о чем-то спрашивал. Настойчиво, но спокойно. Видно было, что он сердится, однако так, как сердятся уверенные в себе люди. Изредка ему кто-то отвечал немногословно, чуть недовольно, но виновато. Потом стали различимы шаги. Чужих, если судить по шуму, было не менее четырех. Даруэт жестом отдал команду воинам, те мгновенно прижались к стенкам туннеля и взяли наизготовку копья. Отходить в глубь лабиринта было поздно. Тот, что шел первым, безбоязненно миновал поворот и остановился, оборвав себя на полуслове. Он был поражен увиденным. Они были поражены увиденным не менее: так необычно выглядел этот человек. Блестящая, гладкая, свободного покроя одежда, удобная, без весящих концов, подобранная у кистей рук, отливала мягкой голубизной и почти сливалась со стенами. Лицо и кисти рук, казалось, плавали в воздухе. Воины, натренированные и быстро соображающие убийцы, не метнули копий — потому что в этом пока не было необходимости. Человек этот не имел при себе ни копья, ни палицы. Однако руки его не были пусты. Что-то не имеющее острых углов и не приспособленное ни для обороны, ни для нападения, свешивалось у него на ремне через плечо. И этот непонятного предназначения предмет — темный, поворачивающийся к ним длинным выступом с вырезанным в нем круглым отверстием, он придерживал-подправлял рукой. Он не делал попытки отвести руку для удара или замахнуться для броска. Тех, кто шел за ними, воины не видели и потому были настороже. Остановка чужака была для идущих следом за ним неожиданный. Удивленный голос раздался из-за поворота: его обладатель, тот который раньше сердился, о чем-то удивленно спросил. Человек, не сводя с них глаз, односложно ответил и попятился, чтобы скрыться за спасительным поворотом. Даруэт грозно окликнул его, тоном и жестом потребовав остановиться. Человек этот повиновался и повернулся к гранду, чуть выставив в его сторону предмет, который он придерживал. И Даруэт вдруг понял, что человек этот не так уж и беззащитен... Он словно разглядел зловещий отблеск опасности, скрывающейся в отверстии его оружия. Даруэт вдруг понял, что это было оружие. И очень эффективное оружие. Он был готов уже подать команду к нападению, как из-за поворота, отстранив впереди стоящего, вдруг вышел еще один человек. Он был старше и сложением уступал первому. Маленькая бородка говорила о его благородном происхождении. Человек этот поднял обе руки до уровня плеч и медленно поводил ими, давая понять, что безоружен и настроен миролюбиво. Кроме всего прочего, он перекрыл собой того, который продолжал из-под руки гипнотизировать Даруэта отверстием своего непонятного оружия. Коут-Я, который так и не поднял копья, осторожно отстранил Даруэта и вышел навстречу. Он прижал руку к сердцу и чуть склонил голову. Незнакомец повторил его движения. Напряжение ослабло. Даруэт решил было дать команду к отходу — медленному, осторожному, как вдруг маленький человек шагнул вперед и протянул в сторону Коут-Я руку. Тот отступил, и рука незнакомца повисла в воздухе. И тот не убирал ее, явно ожидая ответного жеста. Коут-Я поколебался и протянул свободную от оружия руку — левую. Но незнакомец улыбнулся и покачал головой указав глазами на правую. Коут-Я переложил копье в левую руку и повторил жест. Их ладони соприкоснулись.

— Я Игар, — произнес незнакомец и чуть наклонил голову. Представился.

— Коут-Я, — ответил Коут.

Ладонь, которую принял Коут-Я, была узкая, слабая. Потому он ответил легким пожатием, чтобы не причинить старику неудобств. За спиной сердито засопел Даруэт. Коут-Я понял, что пора отступать на второй план. Он отошел в сторону и, почтительно наклонив голову, произнес, указывая на гранда:

— Даруэт-Ю, достопочтенный гранд.

Старичок протянул Даруэту руку, но тот своей не подал. Он уловил в имени аборигена титул "я" и остерегся поступить опрометчиво: допустить фамильярность со стороны младшего гранда по отношению к себе не собирался. Старик постоял немного с протянутой рукой, усмехнулся, взглянул остро, и взгляд этот сказал Даруэту, что сейчас, гранд поступил неблагоразумно. Старичок неторопливо убрал руку и повернулся к Коут-Я. Осторожно, чтобы не вызвать волнения, сунул руку в карман, достал оттуда поблескивающий продолговатый предмет и тот час предмет этот издал удивительную мелодию. Полившиеся из него звуки, неизвестно как умещавшиеся в плоском прямоугольнике, очаровал и привел Коут-Я и воинов в изумление. А из-за поворота на них с любопытством смотрело еще несколько человек — все в одинаковых, отливающих голубым костюмах, в шапках с длинным выступающем вперед куском твердой материи. Старичок протянул Коут-Я эту волшебную вещь, говоря этим, что дарит ее.

— Ушедшие, — вдруг прошептал один из воинов и повалился на колени.

Старичок посмотрел на него с улыбкой.

* * *

Они наткнулись на дикарей неожиданно. Оживление в туннелях, последовавшее за исчезновением Володи, ничего хорошего не предвещало. Игорь Валентинович отправил смену изгоев по домам, велел охране сгрузить готовые цилиндрики и заготовки в сумки и отнести их к озерам. Там, оставив своих головорезов охранять подступы к пещерам, где располагались схроны, прошел в одиночку по только ему знакомым переходам и спрятал весь компромат в тайник. Это главное. Теперь пусть попробуют что-нибудь ему предъявить. Надо было совершить еще один переход — на легальный производственный участок и вынести оттуда оружие и кой-какую аппратуру. За незаконное хранение двух пистолетов могли пожурить, но судить не будут: это не цилиндрики, за которых пришьют и незаконное производство, и контрабанду и пособничество террористам. На подходе к производственному участку они столкнулись со странными людьми с копьями.

Марсианская община, многие из членов которой могли свободно передвигаться в зоне наката, хранила немало легенд. Одна из них рассказывала о странных людях с копьями, якобы время от времени появляющихся на побережье. О дикарях, которые топят провинившихся женщин в озерах. Когда-то кто-то вроде бы видел это и рассказал другим. Со временем рассказ оброс массой удивительных подробностей, обрел сюжет, в основе которого лежала душераздирающая любовная история, произошедшая в племени одичавших беглых горняков. Мало кто верил в ее подлинность. Хотя бы потому, что никто из обитателей Богадельни сам такого не видел. Однако недавний случай с Кульковым служил косвенным подтверждением того, что такое могло иметь место. И еще... Случай с Лидой... Усольцев, после смерти Кулькова серьезно задумался о контакте. Искал, хотя и тщетно, следы пребывания странных людей в туннелях. Готовился к встрече. И она произошла... Вот они стояли друг против друга, сжимая оружие.

— Игорь Валентинович, — спросил у него из-за плеча охранник, — так что с ними делать будем? Отпускаем или..?

— Ни то, ни другое... Дружить будем. Я сам все сделаю.

Он еще раз осмотрел дикарей. Именно дикарей, а не одичавших. Это чувствовалось во всем: в облике, манере держаться. Отметил, что парни упитанные и крепкие. Значит там, где они обитают, еды достаточно. Не надо спешить. Сначала мы их в гости пригласим, а потом... Куда же им деваться от правил хорошего тона? Закон гостеприимства дикарями, как утверждают этнографы, почитается. Главное правильно сориентироваться и выбрать верный тон. Этот общительный мужичок с подстриженной бородкой явно у них не старший. Старший — тот длиннобородый молодой спесивец с крашенной в синее головой, который посчитал для себя унизительным поручкаться с незнакомцем. Ну что ж, ему будет дана возможность в том раскаяться. Но и злить его особенно не стоит — вполне возможно, что он, несмотря на молодые годы, уже большая шишка у себя в таборе. А борода, кстати, неплохой социальный ориентир. Рядовые воины бритые, этот Кот одет побогаче и бородка у него есть, а молодец и одет ярко и бороду носит длинную, завитую. Но и моя бородка свою роль сыграет.

Игорь Валентинович улыбнулся самой любезной улыбкой Коут-Я и приглашающим жестом указал ему в ту сторону, откуда он вывел свой отряд, подумав, продолжая тему имиджной статусности, что неплохо было бы их с батюшкой свести. Пусть отец Кирилл побудет у нас за главного. И бородат и осанист. Эх, уговорить бы его рясу золоченую надеть!

Коут-Я, правильно истолковав жест Игоря Валентиновича, обратился к Даруэту:

— Достопочтенный Ю, эти люди, как мне кажется, приглашают нас в гости.

Глава одиннадцатая

Они прошли мимо широкой арки — входа в цех формовки. Хотя название "цех", если уж честно, звучит излишне уважительно для пещеры с низким потолком, кривыми стенами и кое-как выровненными полами. Да и какой это цех, если работа вся здесь в буквальном смысле ручная — десятка два формовщиков укладывали листы "стекла" в формы, втискивая их в лотки ладонями. Дело с виду нехитрое, но чтобы гнуть стекло быстро и качественно требовалась не только данная этим людям от природы уникальная способность, но и хороший навык. Не так-то просто было уложить пластину в задающую форму, не истончив ее сверх меры и не повредив: ведь у некоторых из марсов стекло под руками буквально плавилось. Усольцев, тоже обладая энергетикой, позволяющей ему воздействовать на стекло, тем не менее, с этой простой работой справиться не мог. Не хватало сноровки и терпения. Впрочем, чего он не стеснялся и о чем постоянно заявлял публично, (с одной стороны, чтобы поддержать людей, с другой — чтобы польстить и тем самым подавить у них представление об их приниженном положении) и способности у него были ниже средних. Гораздо меньше, чем организаторские. Хотя, если честно сказать, тонкой работы руками не сделаешь. Да и не требовалось этого. Пластинки, что гнули по заданным формам здесь, шли главным образом на бронежилеты, так что выдерживать их размеры до микрона не требовалось. Легальная продукция предназначалась для силовиков. А вот кому достанется сверхплановая, а точнее неучтенная, а еще точней — левая, не знал даже Усольцев. Не исключено, что тем, в кого станут стрелять спецназовцы.

Показывать цех посторонним не хотелось: больно уж неприглядно он выглядел. Прямо скажем, хвалиться нечем. Да и цеховой люд — в большинстве своем женщины — утомленные жарой и монотонностью производства, не особенно заботились о приличии и работали в том, в чем им было удобней. А если учесть, что многие из них были в годах, то вид их не отвечал не только этическим но и эстетическим нормам. Но и миновать цех было невозможно: он располагался рядом с маленьким кабинетом начальника производства, куда они направлялись.

Гости, проходя мимо арки, оживились. И Усольцев сразу смекнул от чего: от вида полуобнаженных женщин. Его догадка тут же подтвердилась. Когда из арки вышли две молодые женщины — раскрасневшиеся, в широких коротких рубахах, с глубоко расстегнутым воротом, дикари пришли в плохо скрываемое возбуждение. Работницы же замерли, пораженные увиденным. Что они могли подумать об этом шествии? Только то, что несколько бородачей в грубо пошитых одеждах, напоминающих балахоны и с заостренными палками в руках вели мэра под конвоем к конторе.

— Ой, Игорь Валентинович, это кто? — Ойкнула одна из работниц.

— Это наши гости, Валя, — ответил Игорь Валентинович, вставляя ключ в замок. — Идите, девочки, работайте! — Сказал он с мягкой укоризной в голосе, которая означала крайнюю степень недовольства.

Те, мелькая пятками, сверкающими из тапок на босу ногу, бросились в пещеру, и Игорь Валентинович поспешил завести дикарей в кабинет, предвидя, что сейчас вся смена выскочит в коридор, чтобы полюбоваться на невиданных гостей.

Успел. Как только воины, озираясь на проем, где исчезли женщины, зашли в помещение, Игорь Валентинович тут же захлопнул дверь и принялся рассаживать их за стол. Один из охранников по его приказанию включил чайник, другой достал печенье, сахар, конфеты и выставил все это на стол. Длиннобородый и среднебородый, прежде чем усесться, передали свои копья короткобородому, который постоянно крутился возле них и которого Усольцев мысленно окрестил начальником охраны. Игорь Валентинович меж тем задумался. Упустить возможность свестись дружбу с дикарями было нельзя. Следовало расположить из к себе, войти в доверие, выяснить, где находятся их становище, откуда взялось оно в катакомбах. Однако, сделать это пока не представлялось возможным. Они не говорили по-русски. И это было еще одним доказательством не одичалости, а дикости. Здесь, в "бутылке" не было иных зон, кроме российской. За сто лет существование рудника где-то в глубине катакомб вполне могло организоваться поселение из беглых горняков, солдат, обслуги. Люди эти могли одичать, но говорить они могли только на русском языке. Эти же русского не знали. А тот язык, на котором они говорили, не знал Игорь Валентинович, свободно владевший английским, понимавший по-немецки, чуть-чуть по-французски и по-испански.

Он видел, что жили дикари своим укладом, устоявшимся бытом. У них были начальники и воины, пусть примитивное, ремесло. Истощенными они тоже не выглядели, а это значит, что была у них своя кормовая база. Но где? Где? И древки копий у них были деревянные. В катакомбах деревья не росли. Обдумывая и прикидывая, Игорь Валентинович не забывал о роли хозяина — в полголоса отдавал распоряжения, стараясь, чтобы звучали они отрывисто и повелительно. Этим же тоном, сообщил своим людям, что его резкий тон — спектакль для дикарей и что обижаться на это не следует, а наоборот, следует ему подыгрывать. Он уловил, что в группе существует жесткая иерархия и потому демократические манеры общения со своими подчиненными ему авторитета в глазах гостей не прибавят. Охрана поняла и принялась изображать из себя бояр при дворе Ивана Грозного — чопорных и сдержанно подобострастных, при этом дилетантски фальшивя. Игорь Валентинович, вспомнив притчу о принуждаемом к молитвам дураке, вздохнул, и, особенно не переживая по поводу того, как его играет свита — времени на режиссуру не было — анализировал обстановку. Сам он старался сыграть свою роль — роль влиятельного вождя — как можно вернее. Когда туземец с завитой бородой усаживался на стул, Игорь Валентинович так подгадал движение, что их пятые точки коснулись сидений одновременно. Молодой спесивец выпятил губу, однако стерпел, хотя видно было, что посчитал это для себя обидным. Коут-Я опустился рядом с вождем, выждав, пока тот усядется. Видимо, синеголовый предполагал, что так же поступит и Усольцев. "А вот фиг тебе!" — с удовольствием подумал Игорь Валентинович, наслаждаясь маленькой победой на психологическом фронте. Воины садиться за стол не стали — расположились за спинами начальников, чуть наклонив, упертые древками в пол, копья.

— Коля, — окликнул Игорь Валентинович начальника охраны. — Давай-ка, друг мой, присаживайся рядышком, будешь моим думным дьяком.

— Лучше уж виночерпием, — отозвался дюжий Николай голосом оперного Бориса Годунова. Он немного растягивал слова и старательно окал, видимо, воссоздавая таким образом исторический колорит давно минувшей эпохи.

— Эх, батюшку бы Кирилла сюда с кадилом, — сказал Игорь Валентинович, обращаясь к гостям, — он бы сыграл вам императора. Но делать нечего. Рад приветствовать вас, други дорогие, в наших пенатах. Угощайтесь, чем Марс послал. Вот уж и впрямь, когда я ем, то глух и нем.

Конфеты и печенье дикарям понравились. Чай не очень. Видно к горячим напиткам они были не привычны. Общались при помощи жестов. Игорь Валентинович держался естественно, но с большим достоинством. Он играл. Но не как артист на сцене. Его действия скорей напоминали игру футбольной команды. Такая ассоциация пришла ему в голову, и она ему понравилась. "На своем поле играю", — усмехнулся он, развивая ее. Спокойно и уверенно брал инициативу в свои руки, контролировал все поле, учитывая тактически и психологические особенности соперников. Перво-наперво оценил, как сели за стол. Отметил, что нехитрую обстановку кабинета изучали с интересом, мебель их заинтересовала, однако ни как предметы обиход, а их конструкция и материал. И сладостям гости, кажется, не очень удивились. Ели с удовольствием, но без гастрономического восхищения. Значит, вкус сладкого им знаком. А вот блестящие конфетные обертки рассматривали с удивлением, хотя и старались скрывать эмоции. Усольцев внимательно следил за тем, как разворачивали они конфеты. Неумело. Никогда, значит, не видели. Развернули, копируя его движений. Но в рот положили лишь тогда, когда он откусил от своей. Видно было, что вкус мучного им знаком — печенье они ели много уверенней. Долго засиживаться за столом смысла не было: кроме попить-поесть никаких занятий из-за отсутствия контакта. Игорь Валентинович несколько раз пытался заговаривать на известных ему языках. Но реакции не было. Он сам и понимал тщетность этих попыток. Хотя бы потому, что в облике гостей было мало европейского, а что-то ближневосточное было определенно. Игорь Валентинович затруднялся отнести их к какой-то определенной этнической группе, однако у него уже выстраивалась некая гипотеза, о том, что на заре освоения Марса группа татарских или еще каких-то рабочих тюрских кровей ушли из поселка и обосновались в пещерах. Много лет жили обособленно, одичали...Но все равно не вязалось. Откуда древки для копий, чем питаются? Хорошо бы попробовать поговорить с ними на каком-то восточном наречии. Но сам он кроме трех слов по-узбекски: "карасоч джигит" и "олсоч джигит" не знал. Впрочем, он все-таки ввернул их в речь, но гости никак на эти слова не отреагировали. Надо было прощаться. Вести их в поселок, а тем более знакомить с ними военных, Игорь Валентинович не собирался. Во всяком случае, сейчас. Он еще не определился, что можно получить от этого знакомства для себя и для общины. Однако контакт следовало закрепить. Их надо было заинтересовать. Игорь Валентинович как раз раздумывал о подарке, когда сработал сигнал переговорника. Включив его, чуть было машинально не извинился перед гостями, как привык поступать в подобных случаях, за вынужденное отвлечение от общения, и тут увидел, как смотрят на него Даруэт и Коут. Включил громкую связь. Эффект был ошеломляющим. Однако насладиться изумлением дикарей ему не пришлось. Разговор был слишком серьезным. Звонили из второго секрета. Сообщили, что вооруженные люди, похоже, что "земляне", разоружили пост на входе в промзону, дежурных увели, а на их месте поставили своих людей. В катакомбы зашло несколько групп. Одна из них движется по направлению к цеху. Следовало поспешать. Кажется, Земля решила перейти к активным действиям.

Игорь Валентинович отключил связь и призадумался. Разоруженный пост был, конечно, незаконным, однако существовал уже долгое время. О нем было известно и армейскому начальству, и руководству рудника. Так что это? Одиночное действие военных, посчитавших для себя оскорбительным присутствие иных вооруженных людей в из зоне ответственности? Какая-то заранее запланированная операция? Если операция, то почему его, исполняющего обязанности мэра, о ней не уведомили? Впрочем, что тут удивляться. Игорь Валентинович знал расклад. Его охватило беспокойство и ему стало не до гостей. Странно только, что начали федералы свои действия не с его ареста. Что-то их всполошило, нарушило планы. И что теперь делать? Сил для противостояния явно недостаточно. Да и нужно ли это противостояние? Ведь как предусматривалось? Предложить землянам уникальную технологию взамен на автономию. И не всего марсианского сектора, а только общины "ветеранов Марса". Рудник и поселок никто отчуждать не думал. Да и на что они марсианам? Но, видно, Земля рассудила иначе, решив, что убрав двух-трех человек, решит все проблемы. То, что из этих двух-трех, первым будет он, Игорь Валентинович не сомневался.

Наскоро презентовав Даруэту и Коту по две пачки печенья и по шоколадке, Усольцев свернул прием. Велел Николаю проверить подходы, а сам начал собираться в дорогу. Вещмешок был уложен заранее. Порылся в сейфе, проверяя не оставил ли чего важного, но кроме красавца складного ножа ничего не нашел. А нож пригодится. Лучше бы если их было два. Но ничего. Позвонил Николай и сообщил, что все чисто. Игорь Валентинович вновь включил громкий звук, чтобы закрепить впечатление, произведенное электроникой на дикарей. Они и так уже "плыли", но нужно было их додавить. Услышав колин голос из маленькой коробочки, дикари совершенно обалдели. В таком подавленном состоянии Игорь Валентинович вывел их из кабинета. Вызвал старшего участка и начальника караула. Велел препятствий силовикам не чинить, лишнее оружие — то, что было у охраны сверх разрешенного — убрать в схроны. Никаких споров и не дай Бог перестрелок. Станут спрашивать про него, отвечать, что обнаружил обособленно живущую группу беглых вахтовиков и ушел к ним для ознакомления с ситуацией на месте.

Но как жаль, что не удалось! Как жаль! И ведь никакого умысла на восстание или что-то такое не было... Только переговоры. Условием их успешности стало то, что армия приняла на вооружение новые боевые машины десанта, приспособленные для монтажа бронестекла. А это емкий рынок для их "стеклянной" продукции. Большие средства и большие возможности. Индивидуальная "телега". А это тысячи тонн необходимых материалов и инструментов. Возможность найма специалистов. Это бытовое обустройство и расширение производственных площадей. Это возможности дальнейшей колонизации Марса. Но ТАМ, видно, рассудили иначе. ТАМ решили частное производство стекла национализировать. Наверное, местные вахтовики-менеджеры похлопотали. Начальник рудника финансовый интерес здесь большой имеет. Да и кое-кто еще. Денежки-то ожидаются от контракта немалые. А ему — Усольцеву — теперь куда? Ну, укроется он на нижних озерах, отсидится там месяц-другой, пока консервы не закончатся. А потом сдаваться? Впрочем, надо пересидеть, а там видно будет. Ведь кроме него с марсианами никто не сладит. Недели через две, максимум через месяц они примутся его искать и звать назад. Главное пережить трудные времена.

Однако в голове у Игоря Валентиновича прокручивался уже другой, авантюрный, но кажется, более надежный план. Они быстро прошли пяток коридоров, и вышли на площадку, где сплетались в узелок несколько ходов. И тут увидели двух человек, уходящих в зев противоположного туннеля. Они были в камуфляжах охраны внешнего периметра. Что им тут делать? Николай и Игорь Валентинович подумали об этом одновременно. Однако Игорь Валентинович не склонен был сейчас кого-то цеплять и обращать тем самым на себя внимание. У Николая же сработал командирский инстинкт, и он окликнул уходящих. Второй охранник, оттеснив Игоря Валентиновича, встал рядом с командиром.

Зря они это делали. Еще ничего не произошло, а его интуиция, не раз спасавшая в пылу академических схваток, шахтерских поножовщин оттолкнула его назад. И вовремя: через несколько мгновений и туннель наполнился шумом выстрелов. Оба охранника повалились наземь. Игорь Валентинович, расставив руки, стал теснить дикарей вглубь туннеля. Те не сопротивлялись. Они были ошарашены и потому послушны. Куда только девались их гонор и несговорчивость? Некоторое время шли быстрым шагом, но их никто не преследовал.

Глава двенадцатая

Ооста не беспокоился о Даруэте. Потому что и не собирался дожидаться его. У него и в мыслях не было организовывать поиски в случае долгого отсутствия попутчика или откладывать сроки возвращения. Впрочем, понятие 'сроки' здесь, в мире вечного синеватого полумрака, были весьма условны. Три дня он собирался пробыть в подземелье. Три раза организм должен был потребовать для себя сна. Для Даруэта сон был единственным ориентиром. У Ооста был еще один — число купаний. Новые куклы, как знал он из практики, должны были выкупаться двенадцать раз. Сначала они делали это охотно, даже неистово. Но после каждого вхождения в воду все больше насыщались и, в конце концов, наступал момент, когда они становились равнодушными к живительной влаге. Это и было сигналом к возвращению. Уйти не дождавшись Даруэта не означало поступить нечестно или предосудительно. Таков был закон: младший заботится о том, чтобы не отстать от отряда, он должен согласовывать свои действия и соизмерять свои планы с замыслом руководителя похода. Это его забота и его беспокойство быть в нужный момент на месте. Но был и еще один момент, который позволял Ооста уйти с чистой совестью, не дождавшись попутчиков — с ними был Коут-Я, который знал тайну возвращения. Ее Ооста открыл своему соратнику, научив в правильном порядке вдавливать в стену камешки. Мало ли что может произойти в этом мире.

Лиудау вышла из озера — она купалась чаще и больше других... Купалась в одежде, словно стыдясь ногаты. Это, наверное, происходит потому, что он, создавая ее, ярко представлял себе именно то, что его сильней всего пленило в Лиудау настоящей. Ооста закрыл глаза, стараясь вспомнить ее лицо и мысленно сравнивая его с лицом своего творения. Тогда он был моложе и предприимчивей, чем сейчас. Тогда он был еще полноправным грандом, а кукол — исключительно воинов — изготовлял по необходимости, чтобы пополнить сильно поредевший в стычках с соседями отряд. Это было время столкновений из-за женщин. Их уже не хватало на всех, но было еще достаточно, чтобы устраивать из-за них многочисленные стычки. Неуклюжие, медлительные бессмертные бессмертными по-настоящему не были. В бою убить их было невозможно, хотя и сами они из-за медлительности не всякого могли достать копьем или булавой. Они брали неутомимостью. Однако бессмертие их исчислялось несколькими днями — через неделю после появления на свет, они начинали слабеть и исчезали. По сравнению с настоящими бессмертными, оставленными Ушедшими, или изготовленными старыми мастерами, его бессмертные были неуклюжими тупыми болванами. Сначала он решил, что надо изготовлять их как можно больше. И действительно, враги вязли в массе воинов, которые получали благодаря этому возможность разить, особо не выбирая цели, и потому убивали много эффективней, чем, если бы дрались в рассосредоточенном строю. Было у них еще одно преимущество — они не путали живых с фантомами и не отвлекались на пустые видения. Вскоре соседи поняли, что искать счастья во владениях Ооста Тариастн Барку бесполезное занятие и оставили в покое его крепость, за стенами которой спокойно отсиделась его супруга. Но и Ооста сильно утомила необходимость еженедельно воспроизводить воинов в большом количестве.

Однажды он мрачно пошутил в разговоре с супругой, сказав в ответ на обычные женские сетования по поводу несчастной женской доли, выражавшейся во фразе: "попробовал бы вы, мужчины, хоть раз родить!":

— Ты рожала пять раз, а я рожаю каждую неделю.

Когда воинственные соседи оставили его в покое, он смог отдохнуть от необходимости производить воинов в таком количестве и задуматься над тем, как сделать их долговечными, более ловкими и умелыми. В те времена Ооста воспроизводил одного воина. Вернее, копировал тело и воинские навыки одного из самых искусных и мощных воинов пустыни. Копии с него были безлики: проявлялись лишь общее очертание передней части головы — те, что необходимы для придания схожести с человеком. Ооста тогда уже знал, что слух и зрение бессмертных не зависит от того, будут ли у них глаза и уши. А вот сила от величины и толщины тел зависела. Но был известный предел. Слишком крупные тела становились слишком медлительными и неспособными к бою. К тому времени он уже научился вызывать образы из тьмы. Вообще-то для этого подходила любое место, куда не попадал свет. Но он предпочел превратить в мастерскую подвал под донжоном фамильного замка.

Глава тринадцатая

Талант к сотворению он обнаружил еще в детстве. Причиной его первого проявления стала обида. Учитель фехтования при всех высмеял его неуклюжие выпады пикой, да еще позабавил соседскую мелкосню и приведших их на площадку для занятий слуг, передразнив телодвижения маленького Осы. Он не в силах был перенести жгучую обиду и, подхваченный вихрем эмоций, бросился прочь. Сначала бежал по утоптанной дорожке, которая должна была вывести его к дому. Но домой возвращаться было нельзя. Во-первых, там его ждала нахлобучка от матери за то, что ушел, не дождавшись братьев и без сопровождения слуги. Во-вторых, это не спасало от насмешек. Братья должны были вскоре вернуться с занятий, и укрыться от издевок в старом тесном замке, где у детей была общая игровая и общая спальня, было невозможно.

И тогда он свернул в скалы. Это было дикое место. Когда-то здесь устроили себе гнездо остатки дружины прославившегося своей лютостью гранда Капин-Ю, разбитого в кровопролитном сражении прадедом Оосты — славным Лаоэк Барка. Скалы с тех пор приобрели мрачный романтический флер. Но мало кто рисковал забираться в их лабиринты. Да и нечего там было делать, если говорить честно. Лучшего укрытия в пустыне, просматривающейся на много тысяч шагов, трудно было даже представить. Но в пустыни нет места для уединения. Оса не боялся заблудиться в узких проходах: он даже хотел этого. Если нельзя убить учителя фехтования, то надо умереть самому! Вскоре тропинка исчезла. Некоторое время он пытался идти по россыпям мелкого камня, но быстро набил себе ноги. Потому, перебравшись через очередной кряжик, опустился возле отвесной скалы, положив рядом легкое крепкое древко, на которое еще ни разу не крепился каменный наконечник. Привалившись к глыбе спиной, закрыл глаза. Плакать не хотелось, но грусть не прошла. Было бы здорово научиться владеть пикой как его старший брат. Но этот гордец ни за что не станет возиться с малявкой, обучая его искусству фехтования. Да ему и не до этого. Все свободное время он крутит древко, повторяя сложные комбинации, или тренируется в поединках с опытными воинами из дружины отца. Ему надо победить на ристалище юных бойцов Риза из рода Ратема — вечного соперника рода Барков. Риз совсем другой. Он общительный и добрый. Вот бы Осе такого брата! Или друга. Но дружить им невозможно. И не потому, что Оса для Ризы маленький. Их роды не союзны. И, хотя они уже давно не воюют, неприязнь осталась. Но Риз к Осе доброжелателен. И стыдно сказать, Оса даже желает ему победы в предстоящем поединке с братом. Пусть бы как следует проучил этого гордеца! Ах, если бы он был не Барку, а Ратема! И тут замечтавшемуся Осе показалось, что на площадке есть еще кто-то. Он открыл глаза и увидел в темном проеме пещеры Риза. Тот стоял, опершись на древко и чуть наклонившись вперед. Взгляд его был рассеян, будто он о чем-то глубоко задумался.

Оса вскочил и от растерянности сделал ритуальный поклон, который полагается делать при встрече с воином. Риз едва заметно усмехнулся и вдруг принял боевую стойку. Подождал, словно предлагая Осе сделать то же. Тот, подобрался и, еще не понимая, что происходит, выставил вперед свое оружие. Риз перевел свой взгляд на его ноги. Оса, уменьшил расстояние между ступнями. Риз же вдруг резким быстрым движением нанес ему боковой удар в голову, остановив конец древка на расстоянии двух пальцев от виска. И тут же вернулся в исходное положение. Оса, конечно же, не успел закрыться. Прозевал он и второй удар, а вот уже на третий отреагировал. Хотя и не успел блокировать стремительное движение древка. Риз повторил это движение с десяток раз. И когда Оса, наконец, научился останавливать его удары, неожиданно сменил движение, нанеся тычковый удар в колено. На этот раз он не стал останавливать палку, а ударил, не сильно, но достаточно ощутимо. Еще раз и еще. Как только Оса приноровился к этому движению, Риз неожиданно ударил в голову. И снова Оса пропустил удар, и конец палки застыл возле самого его виска. Но удар в ноги, последовавший сразу же, отразить успел. Так они тренировались до тех пор, пока Оса не устал настолько, что начал путаться в движениях. И тогда он положил древко к ногам, прося перерыва. Ему очень хотелось поговорить с Ризом. Просто постоять с ним рядом. И еще ему казалось, что они могут подружиться. Ему очень хотелось этого. Появление Риза здесь, было для него чудесным подарком. Они, как требует церемониал, поклонились друг другу и Ооста опустился на колени, чтобы вознести благодарность Ушедшим, подарившим им этот мир. А когда он поднял голову, Риза не было. Он расстроился, но не удивился. Риз взрослый мальчик, почти юноша, и, может быть, ему не хочется разговаривать с таким малышом. К тому же они из разных кланов, пусть и не враждующих, но не дружеских. Кто в праве осуждать поступки старших? Их надо принимать такими, какие они есть. А что ушел незаметно — так он очень ловок, и преодолеть в два прыжка россыпь камней ему не сложно.

Дома ему в тот раз крепко попало. И за то, что ушел один, и за то, что заставил волноваться долгим отсутствием. Взрослые странно устроены. Иной раз единственный способ понять, что ты для них ценен — напугать их тем, что они могут потерять тебя. Правда, свою любовь они проявляют нелогично. Но Оса и не привык к ласкам. Потому порку, не очень, впрочем, болезненную, принял спокойно, поскольку она была не такой уж высокой платой за сегодняшнее приобретение. Стоя лицом к стене наказаний на заднем дворе, он получил возможность спокойно обдумать происшедшее. Много странного было в нем. Как мог уйти Риза с занятия? Неужели учитель, смягчившись, послал его вслед за Осой, чтобы тот проследил за мальцом? Но почему не слугу? Понятно, слуге не догнать мальца, пусть даже такого неуклюжего, как Оса. Это в целом объясняло происшедшее. И все остальное отступило на второй план. И странная молчаливость Ризы, и его внезапное исчезновение. Да и появление, если уж говорить честно, было странным. Мелькнула у мальчика мысль о фантомах, которые умеют создавать некоторые воины. Но Риза не был фантомом. Фантом был бы похож на Осу. И фантом — это пустая видимость, а ноги от ударов палки Ризы все еще побаливали.

Как ловко он наносит удары! Шаг вперед и правый конец древка летит в голову, поворот корпуса и вместе с ней левый конец, мелькнув, поражает колено. Отстояв наказание, впрочем, это не считалось наказанием, это был момент осмысления, который давался наказанному для того, чтобы он имел возможность обдумать случившиеся и осознать свой проступок, Оса взял древко и отправился на пятачок за конюшней, где прапрадедами были установлены каменные столбы. Они предназначались для отработки ударов и были обмотаны тряпками. Дерево было дорого и деревянный шест, который мальчику дарился при рождении, следовало беречь. И если он оказывался сломанным не во время тренировки, а в результате шалости, то виновного ждало строгое наказание. До самого вечера, пока знойная мгла ни хлынула с небес на землю, Оса пытался повторить двойной удар, которому учил его сегодня Риза.

В школе Риза не замечал Осу, но на его долгий заискивающий взгляд ответил дружелюбной, хотя и несколько недоуменной, улыбкой. Через три дня, воспользовавшись тем, что отца не было дома, Оса убежал в скалы. Он знал, что Риза там. Так и получилось. Риза был на площадке и быстро крутил свое древко, отражая удары невидимых противников и нанося им свои. Оса видел это много раз, когда вместе со сверстниками потихоньку подсматривал за тем, как занимаются старшие. Но здесь было нечто особое. Здесь Риза проделывал это для него. Пройдя все упражнение, он снизил темп и повторил весь цикл, но очень медленно. Затем кивком головы, указал Осе место рядом с собой. И стал крутить шест еще медленнее. Оса знал последовательность приемов этого цикла — он уже много занятий тщетно пытался связать их в красивую и единую комбинацию. Именно по поводу одной из таких попыток и высказался учитель в прошлый раз. Он принялся старательно повторять за Ризой движения. Тот время от времени останавливал его. И знаком приказывал начать связку сначала. И в какой-то момент Оса вдруг почувствовал, что у него получается. Он уловил самое главное, чего не мог понять ранее — не само по себе движение шеста, а движение тела, при котором шест как бы становилась частью его, а не предметом, которым следует наносить удар.

Исчез Риз так же внезапно, как и в прошлый раз. Теперь, как только появлялась возможность, Оса бежал к скалам. Домашние уже прознали про это и не особо бранились. Даже наоборот. Оса стал делать успехи в фехтовании. Учитель уже не дразнил его, а ставил в пример. Отец, расценив уединение сына, как желание тренироваться наедине, не препятствовал, а велел слуге сопровождать его к скалам. На площадку Оса ему ходить запрещал. Но однажды тот, вопреки запрету, тайком прокрался вслед за Осой и увидел, что тренируется молодой господин не один. Однако он был замечен, и Оса, закончив тренировку и выйдя из скал, умело отходил его древком. И только спустя годы Ооста понял, что нарушил слуга его запрет не по собственной воле. Отец понял, в чем тут дело. Он знал жизнь. Вечером, больше нужного охая и держась за бока, слуга рассказал хозяину о странном пареньке, с которым молодой господин тренируется в скалах. И тот задумался. В следующий раз, когда сын убежал в скалы, он велел старшему сыну наблюдать за подлинным Ризом, который в то время развлекался со сверстниками скачками на гомакотах. Узнав об этом, собрал дары и отправился к усыпальнице Неушедшего, чтобы обратиться к нему с мучавшими его вопросами, на которые в пустыне ни у кого не было ответа.

Глава четырнадцатая

Из всего случившегося Коут-Я понял лишь то, что Ушедшие не ушли совсем. Что они где-то неподалеку. И что живущий бок о боком с ними народ пользуется многим из принадлежащего Высшим, что, случись иначе, могло бы принадлежать его народу. Так выходило, что Ушедшие, для народа озер — не Ушедшие, а Живущие рядом.

Игор-Я, когда вокруг загремело и двое из его воинов упали, сраженные неведомой силой, увлек их за собой вглубь туннеля. И они подчинились, потому что воевать против тех, кто разит оружием Ушедших бесполезно. Вслед им раскатисто грохотнуло. От ударов чего-то злого, невидимого, не поддающегося пониманию, от стен полетели куски камня и пыль. Игор-Я быстро шел вперед, а они послушно следовали за ним. Выходило, что он вел их. Не показывал дорогу, а предводительствовал. Когда миновали несколько поворотов, Живущий Рядом С Ушедшими остановился, осмотрел их острым внимательным взглядом, подумал, пошевелил губами, как бы собираясь что-то сказать, потом, хлопнул в расстройстве себя ладонью по бедру. Жест этот был совсем простецкий, непристойный для гранда. Коут-Я подумал об этом с сожалением. Нет ничего страшней для гранда, чем потерять достоинство.

Даруэт ровным голосом спросил.

— Уважаемый Коут-Я, что мы будем делать с этим человеком? Как следует относиться к нему? Он не производит впечатление гранда. Правильно ли мы поступаем, принимая его за равного?

— Мне кажется, — осторожно возразил Коут-Я, он уважаемый в своем народе гранд, владения которого подверглись нападению врагов.

— Это и плохо. Его враги могут стать нашими. Не лучше ли убить его?

— Мы не можем его убить раньше, достопочтимый Ю, чем он выведет нас к тому месту, где мы встретились с ним.

— Да, но нам следует договориться заранее, как поступить с ним там. Отпустить его было бы опасно. Лучше, если никто из их народа не будет знать о том, где расположен наш лагерь.

— Убить? А если Ушедшие, которые покровительствуют ему, придут, чтобы отомстить? Мне кажется, нам следует забрать его с собой. В качестве почетного пленника. Если мы будем с ним доброжелательны, он, пожив у нас, выучится языку и расскажет много интересного и полезного о своей стране. Это будет для нас не лишне. И на случай войны и на случай мирного обмена.

Даруэт задумался. И ответил резонно.

— Нам нечего дать им. У них есть даже такое, чему мы не знаем применения. А воевать с ним нам не под силу. Но вы правы — забрать его с собой будет наиболее правильно. Может быть, через него мы сможем вернуть милость Ушедших. Пусть те, кто берегут покой Неушедшего, поговорят с ним.

Они миновали еще несколько переходов и Коут-Я начал узнавать места.

Глава пятнадцатая

Дело было дрянь. Игорь Валентинович в первый момент даже растерялся. Зачем Николай окликнул этих людей? Теперь этого не узнать, но ошибка дорого ему стоила. Он шел впереди маленького отряда, уводя его прочь от опасности по хорошо знакомым коридорам, и мысленно прокручивал ситуацию. Кто же это был? Если бы их люди — то не стали бы палить, не разобравшись. Армейцы? А им зачем расстреливать всех встречных? Да и армейцы сюда не очень-то нос кажут. Сидят на своих блок-постах. Силовики? Так быстро они не могли пройти до зоны наката. И почему не преследовали, раз уж обстреляли? Это был кто-то еще. Тот, для кого любая встреча здесь представлялась опасной. Он подумал о Володе, но предположение это пока задвинул в "длинный ящик". Если уж ничего более подходящего не найдется, будем думать эту мысль. Очень уж непохоже. При этом Володя был один. А сколько было этих? Игорь Валентинович ясно слышал голоса. Ладно, забыли. Есть вопрос позаковыристей. Что делать дальше? В поселок возвращаться нельзя. Участок подпольного производства цилиндриков, если еще не обнаружен, будет найден в ближайшие дни. А это означает арест и, возможно, отправка на Землю. Для суда и отбывания уголовного наказания. Укрыться в туннеле? Сколько он сможет продержаться, маневрируя между опорными пунктами? А если там засады? А если будет установлено усиленное патрулирование? Уйти за озеро — значит лишиться доступа к продовольственным схронам. Ну, два месяца, ну три от силы — а потом все равно придется сдаваться. Выход один — уходить с этими дикарями. Ибо им было куда идти.

Кроме здравых размышлений, Игорь Валентинович руководствовался и соображениями стратегическими. Так, он был устроен, что чувство самосохранения никогда не подавляло в нем любознательности и стремления совершать действия, помогающие удовлетворять эту любознательность. Он чувствовал, что встреча эта, если ею правильно распорядиться, могучее подспорье в строительстве автономного Марса. Да что там строительства! Если судить по этим молодцам, автономный Марс уже существует. Где-то в катакомбах есть место, где пульсирует жизнь, не нуждающаяся в поддержке из вне. Пока он не хотел разбираться, что это за явление и откуда оно возникло. Эти люди слишком напоминали землян, чтобы предположить их внеземное происхождение. Но с другой стороны — они явно не имели никакого представления о земном. Сейчас надо думать о другом. Надо спасать жизнь. Это был тот редкий случай, когда склонность к авантюре не противоречила инстинкту самосохранения. И короткий разговор между вожаками он истолковал верно. Они, скорей всего, не станут пытаться убить его. Однако и отпускать тоже не станут. Остается увести с собой. И вот здесь требовалось повести себя правильно. Ибо пленение пленению рознь. В положении пленников множество градаций. Почетный плен означает личную неприкосновенность и демонстрацию равенства с пленителями. Но рабство и содержание в кандалах — тоже плен.

Игорь Валентинович, как только его знания местности оказались не нужными, был оттеснен в центр колонны и вместе с этим пропала, растворилась его значимость. Он уже не вел отряд. Теперь отряд вел его. И не было больше ни мэра поселка Марс, ни сверхчеловека, ни лидера... Захваченная ручейком веточка, инородное тело, влекомое течением и не имеющее возможности освободиться от притяжения потока...

Он уже понял, куда шел отряд — к озерам. С этого места все туннели — и прямые и окольные вели именно туда. Эти ходы были изучены им досконально. Он знал путь короче. И у него найдутся силы изменить направление потока. Поравнявшись с боковым ответвлением, Усольцев остановился, тем самым обратив на себя удивленное внимание путников. Получив его в полной мере, сделал приглашающий жест следовать за ним и, согнувшись, пролез в узкую щель. Пошел не оглядываясь, чувствуя, как за спиной возникло замешательство. Но через некоторое время услышал шаги и понял, что поступил верно. Он вновь вел отряда. Игорь Валентинович обернулся: конечно же, следом шел Коут-Я. Вот и первый союзник, — подумал Усольцев, улыбнувшись ему. Коут-Я ответил на улыбку улыбкой.

Глава шестнадцатая

То, что он привел их к озерам, привел уверенно, сделало его почти своим. Это "почти" было едва уловимой, очень ненадежней ниточкой. Одно неверное движение — и она оборвется. Или выскользнет из рук того, с кем связь возникла. Очень уж они своеобразны!

Берег, озаренный сиянием пронизанных стеклянными жилками валунов, светился словно театральная сцена во время рождественского представления. И действующие лица были под стать антуражу. Усольцев, еще не вышедший за границы возраста, который в литературе принято называть репродуктивным, был несколько сконфужен присутствием дам почти в библейских нарядах. Вертеп! Воистину. Высокие стройные красавцы с копьями усиливали экзотическое впечатление. Впрочем, к этому архаизму Игорь Валентинович уже привык. Хотя забеспокоился, когда они вдруг, словно ожившие мраморные изваяния, все как один подняли копья. Только было в них еще нечто... Вернее не было.... И в голове его пронеслась мысль об ангелах. Впрочем, демонстрация женских прелестей и отсутствие первичных мужеских признаков у особей, похожих на мужчин, не отвлекли Усольцева от главного. А главным здесь без сомнения был длиннобородый старик, удобно восседавший на плоском валуне в обществе единственной одетой красавицы. Он строго смотрел на Усольцева. Коут-Я поспешил выйти из-за спины Игоря Валентиновича, чтобы разрядить обстановку. Но в это время красавица, сидевшая у ног старика, вдруг легко встала с места и, глядя на Усольцева яркими сияющими глазами, воскликнула, чуть коверкая слова:

— Игор Валентынович!

Она произнесла это уверенно и чуть удивленно, будто бы сама поразилась тому, что знала это имя. Усольцеву стало нехорошо. Перед ним стояла Лида ... Молодая красивая и... живая. Словно розовый туман застлал ему глаза. Но последнее, что добило его, был человек в камуфляже, медленно выходящий из вод озера. Лицо его, бледное, с оловянно таращащимися глазами, тем не менее было знакомо Усольцеву очень даже хорошо. Не было никаких сомнений, что из вод на берег поднимался комендант поселка Нижний Марс Евгений Коломиец. Он навел свои невидящие глаза на Игоря Валентиновича, и тот не выдержал. Мир покачнулся перед ним, и он бессильно опустился на камни. <

Глава семнадцатая

Даруэт ничего не стал объяснять, а Ооста не стал спрашивать. Спрашивать — не требовать отчета, а именно спрашивать — все равно, что просить. И то и другое означает надеяться на милость, то есть, обозначить свою зависимость. Но и объясняться, не будучи спрошенным, — поставить себя в такое же положение. Конечно, когда статус определен, то и проблемы такой не встает. А если нет? Ни Даруэт, ни Ооста колебать маятник не собирались. Первенство, несколько раз переходившее от одного к другому, замерло где-то на середине, и любое неверное движение могло столкнуть его с точки неустойчивого равновесия. Ооста отлично понимал Даруэта. Теперь тому не было необходимости хитрить и представляться в их отношениях младшим. Цель его была достигнута. Он побывал в озерном мире. Он видел туннель. Прошел через нее и увидел, как она открывается. Знал, кто может открыть ее. Большего он пока достигнуть не мог и, понимая это, к большему не стремился. Ооста мог бы обратиться за разъяснениями к Коут-Я, но прилюдно, не унизив достоинства Даруэта, это сделать было невозможно. И тогда кто знает... Такой поступок мог бы спровоцировать честолюбца отдать распоряжение о начале движения к дому. Оно уже было предопределено, все были готовы к отходу. И отданная в этот момент команда, могла быть представлена, как приказ, который Ооста выполнил. На это у Ооста был контрход. Если бы Даруэт решил поступить таким образом, он обратился бы к Коут-Я за подтверждением серьезности ситуации и затребовал бы от него краткий отчет о случившемся за озерами. Такие действия были бы логичными для поведением вождя, который выслушал мнения помощников и теперь принимает решение. Но Даруэт молчал, и потому Ооста не стал спрашивать соратника-побратима ни о чем.

Впрочем, что спрашивать, когда и без того ясно: там, в туннелях, произошло что-то серьезное и уходить следует немедленно. Ооста подал незаметный знак воинам. Такой незаметный, что со стороны казалось, будто они действуют по собственному разумению. Бессмертные, еще до того, как он закончил легкое движение пальцами, бегом поднялись по осыпающемуся склону к чернеющему под сводом озерной пещеры входу. Поднялись и словно окаменели, став так, чтобы их нельзя было увидеть снаружи. Даруэт и его люди молча ждали, ничем не выражая нетерпения, когда откроется проход в тунель. Чужой уже пришел в себя, но был слаб и с трудом поднялся на ноги. Коут-Я, подошел и подал ему копье, и того интуиция не подвела — он принял оружие. Ооста усмехнулся: то, что соратник-побратим, вооружив местного, определил его статус, как гостя, Даруэту не понравилось. Коут-Я — человек Ооста, он принял решение, как член группы Ооста, а значит от его имени. Этот факт говорил о лидерстве Ооста, как очевидном факте. Было и еще кое что. Теперь Ооста, а не он стал гостеприимцем, а значит заполучить к себе пленника не удастся. Хотя он имел такое право, потому что его отряд привел в лагерь этого человека. Но теперь уже что-то изменить было невозможно. Ооста прошел меж почтительно расступившихся спутников, и не спеша стал нажимать камушки на плите. Поспешность не к лицу гранду, кроме того, она может не понравиться и духам перехода. Дверь медленно отошла в сторону. Из проема дохнуло сухой бодрящей прохладой. Они вошли в коридор, и тотчас над головой зажегся квадрат потолка, освещая вокруг них пространство в несколько шагов.

Процессия двигалась в обратный путь в том же порядке, что и пришла. Только в середине ее шли гость — ибо вооруженный чужак в отряде может быть только гость из числа союзников — и неизвестно откуда взявшийся новый бессмертный. Ооста не знал, откуда он. Это был странный бессмертный, и похоже было, что появился он вместе с пришельцем Воины после купания были бодры и отлично слушались команды. Все, казалось, шло так, как и должно было идти, но тревога не покидала Оосту.

Последний сон, смутивший его, проявлял свои очертания наяву. Дверца в боковой стене, из которой вышел в сегодняшнем сне Шестой, была открыта, и сквозь нее пробивался сумрачный, голубоватый свет туннеля. Этого, кажется, никто не заметил: вспыхнувший над головой квадрат, забил неяркое свечение, просачивающееся извне в коридор. Ооста встревожился. Однако это могло оказаться лишь совпадением. И не стоило прежде времени поднимать тревогу.

Но если сон был вещим... А приснилось ему, что он вновь оказался рядом с Шестым в прозрачной темноте и преобразился в него неведомым образом. Просочившись в тело бессмертного, двинулся вдоль туннеля в сторону, противоположную озерам. К двери-входу. Он шел, и свет перед ним не зажигался. Свет и не нужен был Ооста, поскольку весь коридор — и ту его часть, что расстилалась спереди, и ту, что оставалась сзади, он видел сразу и одинаково хорошо. Он видел открытую в боковой стене дверку и знал, что за ней лежит человек, который ему не опасен. И знал, что опасность поджидает его впереди, при выходе из туннеля. Потому, приблизившись к выходу, Ооста остановился. Некоторое время он стоял без движения, не решался набрать код, потому что чувствовал смертельную опасность. Хотя что может случиться во сне опасного наяву? Дверь еще не отъехала до конца, когда сильный удар в грудь откинул Ооста назад. Однако он не упал. Копье, ударив ему в грудь, отскочило в сторону. В лабиринт сквозь узкий, медленно расширяющийся проем нетерпеливо лезли вооруженные люди. Ооста отступил и ударил копьем первого. Острый наконечник легко вошел в податливую плоть. Выхватив оружие из раны, ударил второго, того, который пытались разить из-за спины судорожно цеплявшегося за стену воина. Но Ооста легко отбил удар. Это, без сомнения, был сон. Но необычайно реальный. Движения Оосты были замедлены, он не успевал отражать все удары, однако оружие не причиняло ему вреда. Он ранил еще одного нападавшего. Ему помогало то, что сражение происходило в темноте, о существовании которой он догадывался, но которую не видел. Его противники действовали почти наугад, пытаясь подсвечивать себе кусками стекла, примотанными к палкам. Но свет от них был слаб и неверен. И враги отступили, унося с собой раненого. Ооста не торопился. Сейчас ему надо было протянуть время: дверь уже начинала закрываться. Нападавшие сгрудились с той стороны проема, и больше никто из них не делал попытки проникнуть в коридор. Так и простояли друг против друга, сжимая оружие, пока каменный массив окончательно не развел их. И потому сейчас, наяву, приоткрытая дверца в том месте, где он видел ее и во сне, встревожила Ооста, усилив тревожное предчувствие.

Возле выхода из тунеля Ооста остановился. Обернулся к Даруэту. Проговорил тихо:

— Засада.

Тот посмотрел на него долгим тяжелым взглядом. Но Ооста легко выдержал напор его глаз. Он не стал ничего объяснять, а только кивнул на лежащее у стены копье с бурым от засохшей крови наконечником.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

— В ходе спецоперации, проведенной силами нашего подразделения, нанесен ощутимый удар сепаратистски настроенной группировке, ставившей перед собой цель вооруженным путем отделить Марсианский автономный район от Федерации. Частично разоружены и частично рассеяны незаконные вооруженные формирования, изъято 43 единицы огнестрельного и холодного оружия, средства защиты. Уничтожено четверо членов НВФ, пленено восемь. Как положительный итог надо отметить и то, что в ходе операции никто из числа бойцов нашего подразделения и гражданских лиц не пострадал...

Майор Кабыш на мгновенье поднял глаза от листка и, прервав казенно-бесцветный доклад, взглянул на группу офицеров своего подразделения, сидевших плотным квадратом на первом, втором и третьем рядах. И квадрат этот упиравшийся левым флангом в стену, выглядел боевым построением, находящемся в высшей степени готовности. И командир спецназа затосковал по тому поводу, что сейчас находится не в этом плотном, надежном каре, а на трибуне, уже пристрелянной из президиума.

Антон, казалось, ощутил импульс, метнувшийся вместе со взглядом от командира к его бойцам, и отразившись, вернувшийся обратно. И за это он простил Павлу и военно-канцелярское косноязычие и неумелую попытку оправдаться. Даже не оправдаться, а сохранить лицо, поскольку оправдание в отношениях начальства и подчиненных значения не имеют. Начальство при раздаче пендюлей не руководствуется логикой или объективностью, а проходится по всем ступенькам должностной пирамиды, на вершине которой сидит само и которой в данный момент прикрывает свое седалище.

Павел еще бубнил о необходимости повышать и углублять, совершенствовать и развивать, но этого уже никто не слушал. И когда наконец прозвучала обязательная фраза о том, что оперативная обстановка остается напряженной, повисло неудобное, неловкое молчание.

Мишин, скромно мостившийся рядом с командиром части и начальником местных правоохранителей за маленьким столиком на сцене красного уголка, не отрывал глаз от бумаг, разложенных перед ним. Но видно было, что он их не читает, а копит гнев.

Однако дал закончить и только тогда взглянул на Кабыша неприязненно и произнес:

— Отсутствие потерь — единственный успех проведенной операции? Или не единственный? Ах да, нет обмороженных и натерших ноги... Где десять человек боевиков во главе с Усольцевым? Частично рассеяны?.. Вы уверены, что они рассеяны, а не сосредоточены? — И хлопнул ладонью по столу так, что командир части заметно вздрогнул. — Начали действовать без подготовки. Расширили пределы компетенции. От вас требовалась организовать поиск и все. Вы взбудоражили всех. Если случится нападение на поселок, пойдете под трибунал. Это не на Земле. Вы же понимаете, что им уйти некуда, так и будем толкаться с ними на одном пятачке? Сегодня вечером доложите мне план поисковой работы. Виктор Павлович, что у вас? — обернулся он к Треядкину.

Участковый начал подниматься со стула, но Мишин сделал уважительно-доброжелательное движение, означавшее: "Можно с места". И это было вполне резонно, потому что Виктор Павлович хоть и был капитаном, однако служил столько лет, сколько Мишину было отроду. Да и служил он в эмвэдэ, и, стало быть, Мишину никак не подчинялся, а к операции был привлечен исключительно в целях координации сил. Однако Треядкин отрицательно покачал головой и встал за трибунку.

— Чего уж я буду выделяться? Пока погоны ношу, стало быть, обязан субординации соответствовать. — Начал он, словно отвечая на жест Мишина, но обращаясь ко всем. Выглядел капитан совсем по-домашнему. Этакий тюфячок-службист. Заговорил в манере, что могут себе позволить флегматики, с причудами которых приходится считаться, поскольку чудят они не по вредности и не из оригинальности, а по природной предрасположенности, и с этим уже ничего не поделаешь. — Правильно капитан Мишин оценку ситуации дал. Операция проведена не совсем успешно. И не только, а, может, и не столько спецназеры в том виноваты. И мы — правоохранительные органы — проморгали. Не собрали вовремя всю необходимую информацию. Хотя многое было и наработано, но тесного взаимодействия не удалось достичь. Да... Потому прав капитан Мишин, — он вновь повторил новое звание Мишины, — конечно в оценке, но силовиков одних винить нельзя. На ощупь им пришлось действовать. А, кроме того, и не было у них времени на всестороннюю подготовку — надо было срочно принимать меры. Потому что ситуация сложилась непредвиденная и действовать следовало быстро. И тут уже винить надо не их, а некоторых наших товарищей, которые сходу, только появившись, начинают нарушать порядок. Конечно, сухого закона на Марсе нет. Это так. Однако мы, государевы люди, должны соответствовать моральным нормам и не подавать пример гражданскому населению в неблаговидных поступках. Тем более, что это может отразиться на исполнении наших обязанностей. А уж действовать в незнакомой обстановке на свой страх и риск никак нельзя.

— Заявление в райотдел надо было написать? — поинтересовался насмешливо Антон. Мишин в ответ на его реплику строго стукнул карандашом по столу. А Треядкин посмотрел на него осуждающе.

— Вот вы человек военный, а дисциплины и субординации не придерживаетесь. И сейчас прерываете. Выйдете сюда в свою очередь и поясните все, что считаете нужным. Я же скажу, если бы не пришлось работать в пожарном порядке, если бы все заранее спланировали и организовали, то и операцию можно было провести чисто. Разоружить охрану без выстрела. Задержать всех, кого следует без шума, прямо в поселке, а не бегать по переходам.

Антон слушал с интересом. Треядкина он не знал и не общался с ним. И такой жесткий подход к нем лично был ему не совсем понятен. С чего вдруг? Логика подсказывала, что, когда ищут козла отпущения — стремятся прикрыть свои недостатки. Но вряд ли только это. Вряд ли. Вступать в перебранку он не собирался. Однако и вины за собой не чувствовал. И тут вновь удивил его Мишин.

— Виктор Павлович, у капитана Климова субординация короткая — он подчиняется только мне, а в мое отсутствие принимает решения на свое усмотрение. Я расцениваю его действия как обоснованные и эффективные. А вот к прочим службам есть претензии.

Треядкин помолчал, наливаясь кровью. Он правильно понял последнюю фразу как намек. Но продолжил, как ни в чем не бывало.

— Да, много было допущено ошибок, но теперь уж что ж. Надо проанализировать, сделать выводы и не допускать впредь. А бегунов выловим. Но проблема все равно остается. Потому что дело не в Усольцеве, а в том, что на Марсе уже появился свой народ. Который, если подходить юридически, имеет право на автономию. Судите сами. Регион расселения у народа этого имеется, уникальный способ хозяйственной деятельности тоже имеется. Культурная традиция имеется. Кстати, что касается хозяйственной деятельности, то она не только важна для обеспечения нужд армии, но и уникальна. Нельзя заменить их никем. Особенности организма у них таковы, что стекло обрабатывать только марсиане и могут. А стекло, не в обиду Геннадию Тарасовичу будет сказано, — тут он бросил взгляд, сопровождаемый улыбкой в сторону директора рудника, — поважней сегодня всех его титанов и силенов. Так что надо с марсианами считаться. Надо что-то думать по этому поводу. А то ведь получается, что мы сами их против себя настраиваем.

И еще хочу доложить о том, что обстановка в горняцком поселке сейчас резко ухудшилась. В оперативном плане. Мы оставили его без внимания. Потому что рассудили — а что там такого может произойти? Люди прилетели работать, деньги зарабатывать. Их эти все дела не касаются. Марсианские. Но вышло, что коснулись. Настроение в поселке тревожное. Люди боятся, а некоторые даже паникуют. Ведь это же понятно. Психологически объяснимо. С одной стороны стрельба. А бежать по большому счету некуда. Заперты. С другой стороны — чертовщина разная. Слухи об оживших покойниках уже распространился между людей. Да. А кто к ним пришел и объяснил, что и как? Надо решить этот вопрос. Если буча возникнет, всем нам плохо придется. Это ведь психоз. Тогда уже людям ничего не объяснишь, никак их не успокоишь. А я не знаю, что отвечать, когда меня о воскресшем коменданте спрашивают. Пусть бы товарищ Климов нам пояснил, что он такое видел. Мы же должны быть в курсе...

Но Антону пояснять ничего не пришлось: Мишин для отчета не вызвал. В регламент формального совещания его доклад никак не вписывался. А неформально они просовещались накануне более двух часов. И разговор этот был не первым и не последним. Мишин просмотрел все видеоматериалы. Однако ни о жучках, ни о информации, почерпнутой из скрытной съемки, говорить не стал. Спрашивал только о Женике. Как выглядел? Как смотрел? Брал ли что в руки? Когда услышал, что брал папку и двери открывал-закрывал, задумался. И было над чем — раз обладает плотностью, значит не голография. А что?

Письменный отчет Антон составил осторожно — никакой чертовщины и мистики. Факты изложил так, чтобы при желании можно было дать им какое-то научное обоснование. Понимал, бумажка эта могла в будущем сыграть с ним дурную шутку: тест для помещения в психушку пройден успешно. Успокаивало лишь то, что не он один дал подобные показания. Еще четверо видели покойника, разгуливающего по коридорам Общаги. Чтобы не усугублять ситуацию, отписываясь о своих приключениях в катакомбах, Антон не упомянул о странной процессии, состоящей из мертвецов и ангелов и двигающейся в туннеле с искусственным освещением. Этому, кроме него, свидетелей не было, а усугублять свое положение он не собирался. Но люди с копьями фигурировали в показаниях работниц формовки. И то, что Усольцев ушел с ними, наводило на всякого рода размышления. Призраки, дикари и Усольцев. Винегрет из свеклы с гайками.

Потом выступил представитель поселковой управы марсианской общины. Он заметно волновался. Главным образом из-за опасения, что его могли заподозрить в сотрудничестве с Усольцевым в делах, не касающихся бытового устройства поселка. Заверив, что ситуация в марсианской общине спокойная, он выразил обеспокоенность растущим противостоянием "Земля-Марс" и поддерживал Треядкина в том, что надо искать подходы и компромиссы.

— Более ста марсиан живут в тяжелых морально-психологических условиях. — Говорил он. — Кроме факторов природных, к которым относятся скученность, недостаточность информации, на них давит еще и психологический пресс. Внутри марсианское сообщество неоднородно. В нем существуют группировки и страты. Есть элитные группы, есть аутсайдеры. К сожалению, влияние извне на этот мир затруднено. Он живет по своим правилам и нормам. Сведений о происходящем внутри этого котла мало. Мы видим только то, что на поверхности — то есть, то, что проявлено в виде поступков и действий. Нам не доверяют. Потому и строить отношения с общиной трудно. Слишком долго не уделялось ей внимания. Слишком велики психологические различия. Хочу в связи с этим обратить ваше внимание, что и в отношении Усольцева оценки там будут различные. Мы можем относиться к нему как сепаратисту и вредному элементу, многие же члены общины признают лидером. Потому надо быть очень осторожным принимая по его поводу какое-то решение.

Начальник рудника вникать в психологические и иные тонкости вникать не стал. Сказал, как отрезал:

-Предлагаю вообще прекратить население пугать. Оно и так пуганное. У меня машинисты в одиночку вагонетки гонять отказываются. Какая это работа, когда стреляют почти у самого рудника? Только и слышно: стекло, стекло. А план по титану никто не отменял. На Земле все нужно. А тут еще привидения эти. Надо разобраться, откуда и что. И, если это провокация, пресечь. А если нет... Ну, тогда даже не знаю. Отца Кирилла подключить, что ли... — Последнюю фразу он произнес со смешанной интонацией, в которой насмешка лишь служила прикрытием тревоги. — Ученых надо привлечь. А Усольцева следует найти и вернуть. Договориться. Ничего особенного он не просил. Без него поселком управлять трудно будет. Это только с виду богадельня. И все эти настроения очень влияют на психологическое состояние горняков. Люди обеспокоены. Есть уже и нежелательные настроения. Отказ выйти на работу два дня назад не только потому случился, что люди боятся террористов. Это уже не стихийное проявление негативных настроений. Тут уже организация чувствуется. Уже кто-то рычаги воздействия на власть пробует применять. Осторожно пока пробует. С оглядкой. А если вдруг осмелеет? Что тогда? Власти, я думаю, надо действовать решительней. Не отдавать инициативу. Прав господин Треядкин, что подчиненное ему ведомство работает вяло. А если они сговорятся с остатками тех, кого тут называли боевиками? А может быть, уже сговорились. Искать надо боевиков этих. Изолировать. Не знаю, кто как, а я к Усольцеву относился нормально. С ним вопросы можно было решать. Он у марсов был в авторитете. И человек цивилизованный, реальный. А с отморозками договариваться будет трудно. Вот он умел их в руках держать.

Подвел итоги совещания Мишин. Задачей номер один назвал задержание скрывшихся боевиков, для чего предложил провести рейды в катакомбах и еще раз "просеить" население Богадельни. Первое было поручено спецназу и военным. В отношении спецназа это прозвучало как приказ, к командиру части Мишин во время заключительного слова обратился с просьбой. И тот, естественно, не отказал, тем более, что отказать представителю центра никак не мог, да и договоренность, подкрепленная указаниями с Земли, наверняка, уже была достигнута. Следующими шли органы местной власти и рудниковское руководство, с которыми решено было собраться позже и обсудить конкретные меры по улучшению бутового и культурного обслуживания местного населения. Полиция, естественно, тоже не отказала в сотрудничестве. При этом Треядкин сообщил, что установку на поиск боевиков в поселке он принимает к исполнению, как руководящую директиву. Отрапортовал, что агентурная работа в этом направлении уже ведется, и, как только будут отработаны все версии, о результатах будет немедленно доложено объединенному штабу.

С тем и разошлись...

Глава вторая

Мишин улыбался приветливо. И, кажется, совершенно искренне. Интересно, — подумал Антон, остановившись у двери — это подготовка у бойцов невидимого фронта такая качественная или он на самом деле мне рад?

А тот по-свойски махнул рукой, указывая на стул, мол, садись же, что ты в самом деле? Вел он себя ну совершенно по-дружески. Будто пару месяцев назад и не совал в бок пистолет. А ведь Антон повода к проявлению дружелюбия не давал. Дружба с начальством ко многому обязывает. Да, и не хотел он дружить с Мишиным. Однако бурбона из себя строить и подбородок драть выше носа не собирался. Уселся не спеша, откинулся на спинку. Понимал причины этого внезапно возникшего расположения. В ситуацию Мишин попал трудную. Так что теперь и радоваться будет поддержке, и радость демонстрировать будет, чтобы эту поддержку получить. А собирался в спину стрелять. Впрочем, может, еще и стрельнет.

— Ты на меня за прежнее не обижайся, — сказал Мишин, точно попав в тему. — Характер у меня такой: приказ есть приказ, и я его по-любому выполню. Дружбы у нас, может, и не получится, — здраво оценил он антоновскую сдержанность, — но товарищеские отношения установить необходимо. Нужны мы друг другу. И, честно сказать, больше мне здесь опереться не на кого. Кабыш — дубоват, Треядкин — двурушник, а на штатских какая опора?

Сказал он это спокойно. Без заискивания. Просто констатировал. И Антон, хотя и покоробил его отзыв о командире спецназа, не возразил.

Мишин вынул из сейфа какие-то бумаги, положил их на стол, затем потянул, наклоняя, пузатую бутылку с красивой этикеткой, щелкнул ее по горлышку щелбанцом, как обычно щелкают себя по горлу выпивохи, и вопросительно посмотрел на Антона. Но тот в ответ отрицательно покрутил головой.

— А чай?

— Чай можно.

— Ну а в чай по три капли, — не отступил Мишин. Пока грелась вода, он рассказывал последние новости с Земли. Видимо, полученные им по какому-то спецканалу. На Земле обстановка потихоньку налаживается. Войска прошерстили. Вчера отправили на пенсию начальника штаба Московского округа и еще несколько генералов. Но сажать никого на этот раз не стали, хотя уволили многих. Кого в запас, а кого по сокращению. Под видом продолжения реформы. Да и за что сажать? За то, что выполняли приказ? Хорошо выполняли, за это поощрять надо. Две бригады штатно в самолеты загрузились в полной готовности. Высокую выучку продемонстрировали. Умело и грамотно произвели развертывание сил. Правда, Верховный об учениях этих ничего не знал, а когда узнал, очень расстроился. Почему не в курсе был? Спросить-то не у кого. Батю — главного десантника — утром мертвым нашли. То ли сам застрелился, то ли жена его из табельного оружия прикончила на почве ревности. История темная. Бригады в самолетах до утра просидели, пока отбой не дали. Личный состав в казармы вернули. Офицеров поблагодарили за хорошую подготовку подразделений. Командиров бригад на штабную работу. Остальных... Каждому свое, в общем.

Мишин балагурил, но балагурство выходило какое-то невеселое, злое. Понятно, их сторона — та, которая в руки жен мятежных генералов пистолеты вкладывает. Неважно, до выстрела или после. Тут уж кто кого. Случись иначе — у них бы в конторе перемещение пошло. Возможно, прощупывал Антона: "За белых казачок, али за красных?". А казачку их разборки до лампочки. Но скорее показывал свое расположение, сообщая кое-что из того, что разглашению не подлежит.

— Цивилизованно... — отозвался неопределенно, — так чтобы заинтересованность не проявить, но и не упустить тему. — Батю, стало быть, приговорили. — И замолчал. Возможно, и его ребята там были. Что с ними? Еще подумал про больших дядей-заговорщиков — звезды крупные отрастили, а ума не нажили. Мало того, что каждый третий в армейской среде на госбезопасность работает, так ведь и пишется все. Каждое слово. Где от прослушки спрячешься? Хорошо, что мысли пока читать не умеют. Хотя, почему не умеют? Единственно, что не онлайн. Не сходу, а в стационарных условиях, в спецпалатах со спецоборудованием.

— Ну да... Всего один труп. Да и то самострел. Или криминал. — И понизил голос, — младших офицеров вообще не тронули: типа, они приказ выполняли.

Антон кивнул головой.

— У нас тут тоже что-то вроде несанкционированных учений намечалось, только в меньшем масштабе. — Перевел Мишин разговор на местную тему. — Но Марс мы удержали. И это нам зачтется. Я отчет отправил, обосновал необходимость превентивного удара. Доложил, что в результате умело спланированной и грамотно проведенной операции удалось разбить силы сепаратистов и предотвратить выход региона из-под контроля. Пока комиссия приедет, успеем материалы прослушки подработать. — Он ткнул в сторону женикового чемодана. И добавил вдруг, — цифирки, правда, не солидные. Убитых маловато.

— Что значит маловато? Откуда их взять?

— А то не знаешь? Кроме как из живых — неоткуда. — Ответил Мишин. Но, посмотрев на удивленно вскинувшегося Антона, засмеялся, — шучу. — И добавил, наливая чашки, — на Земле вообще одним обошлись. А у нас все-таки четверо. Хотя, был бы среди них Усольцев... — Нет, похоже, он не шутил.

— Лучше было бы? — Антон поморщился, но разговор надо было продолжить и закончить так, чтобы расставить все по местам. — Хуже. Тогда бы Земля нам предъявила... Усольцев им живым нужен.

— Он нам живым в первую очередь нужен. Каналы доставки нам нужны, через которые они задающие устройства на Землю переправляют. Вот что! — поправил его Мишин. И спросил вдруг:

— Ты записи просматривал?

Вопрос, конечно, интересный. Зачем спрашивать, когда статистика просмотров фиксируется специальным файлом?

— Кое-что видел, — ответил Антон небрежно. Будто винился не в том, что просматривал, а что не все успел посмотреть.

Мишин кивнул. Воспринял как должное. Хотя в принципе мог и пожурить за самовольство.

— Кто еще о портфеле знает?

— Он передал при Володе и батюшке, — ответил Антон.

Мишин долго молчал. Потом сказал вкрадчиво.

— Слушай, давай не будем этот момент акцентировать? — Он скривился в невеселой усмешке, — ну, как я доложу генералу, что Коломиец и после геройской гибели остался на посту и добросовестно исполнял свой долг? Ну не бывает в природе до такой степени преданных делу! Раз портфель не был обнаружен естественным путем, значит, его, естественно, нет. Или есть, но он не найден. Пока не найден. А появится информация о якобы портфеле, можно ответить, что, если был он в руках у призрака, значит и портфель призрачный. Мираж. А то ведь хлопот потом не оберешься. И твои просмотры... Ты ведь не имел права туда влезать...

Антон взглянул с деланным возмущением. Мишин махнул рукой.

— Да я не о том. Ну, посмотрел без допуска и посмотрел. Если уж мы друг другу доверять не станем... Но этим формалистам разве что докажешь?! Лучше, если они не будут знать некоторых подробностей. Я так думаю, сказал он задумчиво,— на Землю пока материалы не отсылаем. Коломийца нет и отчет составлять некому. Материалы ведь у него хранились? У него. Найдем — вышлем. А не найдем...

Понятно было, что топить Антона Мишин не собирается. Хотя и вины особой на нем нет. На оперативной работе инициатива наказуема только в случае провала... Хотя, если не владеть обстановкой — провал обеспечен стопроцентно, а если владеть, то, как шутят оперативники, вероятность его повышается до ста пятидесяти. Однако ...

Курить хочу, — вздохнул вдруг Мишин. — Сил нет. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Ты не куришь?

— Бросил, — ответил Антон, фиксируя попытку сближения. Но ответно тыкать не стал. Хотя уловил, что подсознательно избегает при общении с Мишиным вообще обращаться к нему через личные местоимения.

— Треядкин, курит, — сказал вдруг Мишин. Сказал таким тоном, будто пожаловался. — В видеоматериалах есть. Видел? Курит, да. Нарушает внутренний распорядок. И если бы только курил. — Добавил вдруг более жестко. — А мы вот терпим. Потому что долг свой понимаем не только как выполнение служебных обязанностей, мы его в принципиальных категориях рассматриваем. Если нельзя, значит нельзя.— И добавил вдруг тихо и не в тему, — Треядкину я не доверяю.

— Потому что курит? — Мягко съязвил Антон.

Мишин усмехнулся.

— И поэтому. Штрафует шахтеров за курение, а сам запрется в кабинете и смолит. Но конечно, курение это частность. Там кое-что еще в кадр попало. — У них с Усольцевым что-то было...

— С Усольцевым у многих что-то было, — ответил Антон, настораживаясь. Разговор этот был затеян не зря и только по форме выглядел как жалобы переутомившегося службиста другому службисту, по лени ли, из хитрости ли не желающему серьезно включаться в работу. То, что Мишин будет его загружать, Антон уже понял. И так же понял, что синекурой охранника-телохранителя ему долго прикрываться не удастся.

— Подопечный твой тоже с ним был в отношениях достаточно близких. — Вроде бы согласился с мнением собеседника Мишин. И взглянул на Антона пристально, холодно. Зря старался. И не такие гляделки выдерживал.

— Николай Сергеевич, — отвечал Антон, обозначая дистанцию и уже жалея, что несколько сократил расстояние почти до товарищеского, — что Вы, — "вы" он выделил интонацией особо, — вокруг да около? Говорите прямо или оставим эту тему.

— Прямо или оставим... — Мишин поднялся. Прошелся по кабинету. То ли раздумывал, то ли следовал какой-то инструкции, устанавливающей правила организации психологического влияния на лицо, находящееся в зоне служебных интересов. — Оставить мы ее, Антон Александрович, никак не можем. Мы ее разрабатывать обязаны. Чтобы с честью выполнить стоящую перед нами задачу.

— И какова наша задача? — поинтересовался Антон, располагаясь удобней в кресле.

— Задача наша такая, задача наша простая... Нам надо уехать отсюда с очередной вахтой, — ответил Мишин. Это через полтора года. Иначе, мы можем застрять здесь надолго. С перспективой навсегда. — Он посмотрел на Антона и выдержал паузу, словно ожидая его реакции. Антон молчал. — А для этого, — продолжил Мишин, пройдясь по кабинету, — нам надо завершить все начатое и не начать ничего нового...

— Начатое — это цилиндрики?

— И попытка сепаратистского мятежа. То есть, мы должны организовать учет на производстве и пресечь каналы поступления их на Землю. И разгромить подполье. Для чего следует найти и обезвредить лидеров. А кто у нас лидеры?

— Усольцев?

— Это само собой. Но это не все. Это далеко не все. Этого мало. Но остальное сделают другие. Тебя же я очень прошу — достань мне Усольцева. — Он подсел к Антону. — Неважно, живого или мертвого. А деться ему отсюда некуда. Значит, где-то он есть в одном из двух видов.

— Есть, — сказал Антон. — В живом виде.

— Вот как? — Мишин встрепенулся... Это проверенная информация?

— Ну, во всяком случае, кто-то звонил с его телефона. Правда, разговора не было. Как только ответили, он сразу отключился.

— Тебе звонил? — Мишин вновь легко перешел на "ты".

— Володе, — ответил Антон, — раздумывая, до какой степени следует быть откровенным. Звонок он утаивать не собирался. Тем более, что это было небезопасно. Кто знает, а не зафиксирован ли он службами электронного слежения? Может быть, это просто проверка на готовность к сотрудничеству. А вот о наличии второй двери в коридор, через которую наблюдал живого и здорового Усольцева в окружении лиц неопределенного места жительства, пока говорить не собирался.

— Вот как... Ну что ж. И что Володя?

— А что Володя. Поалекал и сложил трубу.

— Ты не удивлен, что он звонил Володе?

— А почему бы и нет? Они, вроде, хорошо знакомы.

— Да. Усольцев одно время был даже близок с его матерью.

— Контразведка между делом выполняет функции полиции нравов? — поморщился Антон.

— А что вы так реагируете? — Мишин вернулся к "вы". — Это информация. Не более того. Не путайте со сплетнями. Отцом он ему не является. Во время их сближения Владимиру было пять или шесть лет. Но вы не удивились тому, что Усольцев вышел на Гущина...

— А почему меня это должно было удивить? Разве я в него стрелял?

Мишин усмехнулся.

— Никогда не промахиваетесь?

— Промахиваюсь. Но не из огнестрельного оружия. Я поговорю с Володей. Надо, чтобы он позвонил Усольцеву?

— Надо... Надо найти его. Где он сейчас?

— Видимо, у тех людей, с которыми ушел.

Мишин помолчал, словно раздумывая, говорить или нет и, кажется, решился. Антон почувствовал, что эта пауза не была игрой или приемом психологического воздействия. Он действительно собирался сообщить информацию, не подлежащую разглашению.

— Камеры зафиксировали их на входе в туннель. Странный туннель. Дверь с кодовым замком. Ручной набор.

— Старина, какая!

Мишин покачал головой.

— Ну почему... Для тех, кто ходит с копьями, это техника далекого будущего.

— А что за туннель? — опомнился Антон. Он уже жалел, что упустил тот момент, когда надо было удивляться. — Зачем дверь? Закрытый объект что ли? — Интересно, — подумал он, — заметил ли Мишин оплошку. Кажется, нет. Впрочем, если и заметил, мог заподозрить лишь то, что он просмотрел больше видеоматериалов, чем сознается.

— В том-то и дело, что нет этого коридора в планах. Кстати, неподалеку от входа, но с другой стороны озера, был убит Кульков. Помнишь такого? Колющее ранение. Вот так. С тех пор там стоят камеры наблюдения. Сейчас я тебе покажу, что наснимали. Мелковато, правда. Пришельцы находились на другом берегу.

Слово "пришельцы" прозвучало неожиданно и хлестко. Антон вскинул голову.

— В каком смысле "пришельцы"?

Глава третья

Огосударствление Гущина, предложенное Антоном и поддержанное Мишиным, было проведено на вполне законном основании: трехмесячные сборы по переподготовке. Указывалась в документе и воинская учетная специальность — трехзначная цифра, неизвестно что обозначающая, и звание — рядовой. Это временное удостоверение, как и все произведения творчества российских канцелярий, умом было не понять. Ну, какая переподготовка, если Володя никогда не служил и воинской специальности не имел? Какие сборы, если "переподготавливали" его одного? И почему три месяца, если забирали его, кажется, навсегда?

-Не терзай душу,— успокаивал недоумевающего друга Антон,— это кажущееся противоречие. Печать на бумаге настоящая и роспись, чья надо. Усвой своей марсианской головой, что "не положено", это ни когда нельзя, а когда не тем подписано. Кормят, одевают, думают за тебя. Чего тебе еще? Живи и радуйся.

И Володя радовался. Ушла тоска. Когда тосковать? Ранний подъем, зарядка, холодный душ, после завтрака — медицинские обследования, как пояснил Антон: "Хотим постичь твою марсианскую сущность!" Потом выход в Богадельню, где Володе поручено было проводить отбор и аттестацию "стеклоспособных" марсиан. Для этого была создана целая комиссия, в которую, кроме него, вошли представители общины, отец Кирилл, ответственный по культуре от мэрии и новая учительница — Ирочка. Комиссия занималась вопросами бытового устройства, культурного досуга и правовой поддержки. Работала в тесном взаимодействии. Настолько тесном, что в скором времени Володя стал уединяться с Ирочкой, видимо, для обсуждения особо сложных вопросов, связанных с повышением грамотности молодого населения Марса. Кроме этого в распорядке дня Володи были спортзал и стрелковые тренажеры. Вечером, если не очень уставали, ехали на мотиках к бассейну. Сначала ездили одни. А потом компания выросла. Володя, чуть стесняясь, похлопотал за учительницу. Ей, вопреки ожиданиям, на Марсе было скучно: колорит подземелья вскоре наскучил, хотелось развлечений и экзотики. Подруг у нее здесь не было, общества горняков она избегала. Ирочка была умной, начитанной и красивой девушкой с хорошей фигурой и мягкими светлыми волосами. И потому искала компанию по себе и общество Антона и Володи ее очень устраивало. Антон понимал, по какой причине. В конце концов, не за младшеклассниками же она за миллионы километров приехала присматривать. — Что ж, будем страховать Вовку и днем и ночью, — подумал он. — Посменно.

Бассейном здесь называли подземную пещеру, наполненную до половины прозрачной водой, просочившейся из пластов марсианской вечной мерзлоты. Прожектора пронизывали лучами многометровую толщу, под их напором дно искрилось всем разноцветием марсианских пород. Красивое это все-таки зрелище — ярко освещенный Марс!

Они оставляли вещи на вырубленной в стене площадке, Ирина заходила за мини загородку и смущала их оттуда видом голых ног, плеч и порхающим купальником. Рядом, в вырубке, располагались солярий, душ, узел связи. Солдат сюда возили каждое воскресенье, офицеры же приходили и в обычные дни — после службы. По этому поводу Володя заметил не без ехидства: "Хорошо быть офицером!"

-Особенно в мирное время,— поддакнул Антон, шлепнув себя по шраму на боку.

Ирина неслышно подойдя, уселась рядом, с привлекательной скромностью сложив ноги, и посмотрела на шрам с интересом.

— Ого! Шрамы украшают мужчину. Откуда это?

— Осколочное, — ответил Антон, заваливаясь на спину. — В ресторане бутылкой по голове огрели. Голове хоть бы что, бутылка в дребезги — вот осколками нежное тело и почиркало.

— Ну, если только так, — засмеялась Ирина.— А я уж предположила, что это девушки за вами стреляли. — Тонко намекнула она на то, что в таких вещах разбирается, и пулевое ранение от осколочного отличить умеет.

— Однако я не могу жить в атмосфере недоверия! — Воскликнул Антон, — пойду утоплюсь! — И, поднявшись на ноги в одно движение, высоко выпрыгнув, перелетел поднимающийся у края плато уступ и нырнул в прозрачное тепло.

Ощущение полета, которое давало совокупность отличной тренированности и половинной гравитации, будоражило душу. Он пошел мощным размашистым кролем к другому берегу. Надо было занять тело. Слишком долго у него не было женщины. Но Ирина предназначалась не ему, а делить с кем-то женщину, да еще обманывать при этом друга он не мог.

Однажды, улучив момент, он спросил Володю про звонок Усольцева. Тот пожал плечами, односложно ответив: "Больше не звонил". На этом разговор закончился. Но Антон понял, что в поисках Игоря Валентиновича Володя ему не помощник. Давить не стал. Это было бы просто непорядочно. И даже не попросил, чтобы сообщил о следующем звонке, если таковой случится. Вообще-то в этом не было необходимости: о звонках Усольцева его пообещал информировать Мишин. Но ответ Володи заставил задуматься. Впервые пришла в голову мысль о том, что дружеские отношения могут стать преградой в выполнении служебных обязанностей. Явно, что Володя Усольцева сдавать не станет, а, наоборот скорей всего прикроет в случае необходимости.

Согласно плану переподготовки, который составляли вместе с Володей, руководствовались принципом: а чтобы еще такое себе позволить? В конце сборов позволили себе два раза выйти на поверхность. Володя, конечно, поднимался из катакомб и раньше — на экскурсии, но это было другое. Тогда дальше смотровой площадки его не пустили. Теперь же он надел скафандр полной защиты и впервые в жизни впечатал след рубчатой подметки тяжелого ботинка в рыжеватый наст песчано-каменистой равнины, напоминающей что-то среднее между лунным ландшафтом и пустыней Гоби. Если, конечно, судить по иллюстрациям. В первый выход, посидев часок в стакане наблюдательного пункта, и привыкнув к марсианской панораме, вышли на короткую прогулку. Полюбовались на Землю в зените, а потом на восход солнца. Этим и ограничились. Второе занятие было посвящено вождению специальной боевой техники. На этот раз вылазка была организована ближе к вечеру. Антон хотел увидеть Марс разным.

Военный вездеход на антигравитаторах — новейшая разработка — скользил над поверхностью легко и беззвучно. В управлении он был прост и послушен. Потому уже через полчаса Володя сам гонял его по расщелинам. Круто выскакивал на плато, задавал цель — какую-либо отдельно стоящую скалу — и поражал ее из плазменной пушки. Огненный смерч бесшумно проносился над пустыней, выбеливая тени. Приговоренная скала принимала в себя заряд, раскалялась до малинового свечения и с треском разлеталась.

-Нравится в войну играть? — Посмеивался Антон.— Играть всем нравится, и детям, и генералам. Давай-ка полетаем.

Он уселся за пульт управления, осмотрелся по компьютеру: два спутника и станция на Фобосе давали ориентацию в пространстве. Связавшись с базой и получив "добро", увеличил мощность антигравитационной опоры. "Блюдце" резко пошло вверх, но перегрузки не возникло, потому что машина держала баланс между заданной тяжестью и возрастанием нагрузки.

-Приготовиться к пикированию! — Скомандовал Антон весело. Он вошел в азарт. Горная гряда, черневшая справа, с подсолнечной стороны, резко наклонилась, небо скользнуло за спину, и марсианская пустыня понеслась им навстречу, разгоняясь все больше и больше. Антон немного разбалансировал систему гравитации, потому что без гравитационных ощущений падения нет настоящего ощущения скорости.

Марс налетал так неотвратимо и стремительно, что Володе стало жутковато. На долю секунды раньше компьютера — звуковой сигнал не сработал, но табло, сообщающее о переходе управления в автоматический режим, успело зажечься — Антон выхватил машину из пике. Перегрузка вмяла их в кресла. Антон вновь набрал высоту.

-А ну, сам попробуй!— он подвесил "блюдце" в "нуль" и отъехал от пульта. Володя дважды спикировал на равнину, но оба раза неудачно: в первый раз поднял машину слишком рано, во второй не успел вывернуть, и управление отобрала у него автоматика.

-Вечная слава героям!— скорбным голосом откомментировал его пассаж Антон и вскинул руку в воинском приветствии, — возвращаемся убитыми, но непобежденными. Давай-ка я поведу, а то наши крючкотворы хай поднимут.

Володя не двигался. Он уперся взглядом в горизонт: вид свободного пространства очаровал его. Солнце уже почти касалось гор. Оно уходило за Марс в красном жгучем мареве цвета застывающей меди: марсианская пыль туманила даль и слизывала очертания горного хребта. Тень от него закрывала полмира. Хребет выбрасывал к небу свои корявые отростки — высота некоторых пиков, как знал Володя, достигала двадцати километров. Чернота наползала и с востока: через тонкое марсианское небо ярко просвечивали звезды. Чувство полета, ощущение скорости оглушили его: рожденный ползать взлетел! Что-то сработало внутри, он сам, пожалуй, даже позже Антона понял, что машина уже несется к солнцу, наращивая скорость. Мощные двигатели швырнули ее вперед, и тотчас же электроника перехватила волну инерции, на доли секунды то подключая, то отключая гравитацию. Эти толчки свободного падения, чередующиеся с инерционными фазами, несли машину вперед: она как бы скользила по склону невидимой очень покатой горки с коэффициентом трения "0". Володя не мог насытиться пространством. Жилка забилась у него на виске, дыхание стало порывистым, глаза остекленели.

— Ну, хватит, хватит, Вовик,— услышал он спокойный голос Антона,— что ты, в самом деле? — И только тогда опомнился, сконфузился и откатил от пульта, уступая управление.

Солнце уже зацепилось за горизонт, и надо было спешить: диспетчеры не любят, когда "подлетки" садятся вместе с солнцем, полагая, что они-то и при свете ни черта не видят!

Володя не мог остыть от возбуждения. Он жадно всматривался в широкий горизонт, отмеченный признаками накатывающейся марсианской ночи, как вдруг со стороны солнца что-то мелькнуло. Показалось? Он задержал взгляд. Некоторое время там ничего не было видно, потом вспыхнула и погасла яркая точка. Будто лучик отразился от зеркальца. Еще раз и еще!

-Антон, смотри, что это?

 Точка уже не мигала, она превратилась в едва различимую серебристую стрелку.— Что это за Летучий голландец? — Пробормотал Антон удивленно.

Экран в режиме "визуал" дал увеличенное изображение: вытянутый фюзеляж, широкие растопыренные крылья. Значит не галлюцинация и не мираж! На запрос "свой-чужой?" объект не ответил. Самолет?! Но какой самолет удержится в разреженной марсианской атмосфере? Антон вошел в связь с базой, но оттуда ему ответили, что над зоной нет российских машин, и что целей локаторы не ведут.

-Первый, наблюдаю объект визуально, действую по обстановке,— отмахнулся Антон! — Володя, бери управление. Прижимайся к той скале. — И приник к экрану. Защелкал кнопками. Лазерную установку на автоматику: цель — любое тело, движущееся со скоростью свыше 400 метров в секунду. Цель на автоматическое сопровождение плазмой.

-Объект наблюдаю,— всполошились вдруг внизу, видно, подняли-таки глаза от экранов к небу.— Приказываю покинуть квадрат. Курс...— Они не вслушивались. Уходить было поздно: тянувшийся за самолетом яркий след инверсии, на глазах выгибался: машина явно доворачивала на них. Этот странный маневр Антона озадачил. И хотя он мало что понимал в тактике воздушного боя, был смущен этим маневром. Ну не на таран же он идет, в самом деле! До скал оставалось совсем немного, но в этот момент цель внезапно исчезла. Они постояли немного в тени, отбрасываемой каменными исполинами, внимательно изучая участок неба, где только что маячила странный летательный аппарат, но от него не осталось даже следа. Непостижимым образом исчез след инверсии.

— Возвращаемся, — сказал Антон, — и повел машину, на всякий случай прижимаясь к земле и прячась за скалы.

Глава четвертая

Дома Володи не было. Не позвонил и записки не оставил! Ну что за человек? Бардачник, а не человек! И во всем он такой! Антон выругался вслух. Негромко, но забористо. Это уже по поводу себя: в последнее время заметил, что стал раздражительным. Раньше такого не водилось. В электронный поминальник он даже смотреть не стал. Там и быть ничего не могло. Договорились: следов в "электронных полях" не оставлять. Вот и поохраняй такого! Впрочем, где он ошивается — догадаться было нетрудно. Там, где и все последние вечера. Ирочка хорошо взялась за дело.

Антон сдвинул ногой ящик с красками, который этот живописец, как всегда, бросил на проходе. Тяжелый! Как он его таскает? В мойке — грязная посуда. На столе неаккуратной горкой кипа не первой свежести листов бумаги. Вот ведь: набардачил и смылся. Постель сбита. Так что неизвестно еще, один ли приходил. А вот этого не надо. Нечего ей тут делать. И хотя ничего такого, о чем посторонним знать не положено, в комнате Антон не хранил, все-таки... Следует аккуратненько у дежурного на КПП узнать, была или нет...

Двинулся было к кровати — не терпелось завалиться и обдумать все, что следовало обдумать, а накопилось немало, однако душа не вынесла испытания беспорядком, и он занялся уборкой. Помыл посуду, благо ее было немного и — важная деталь — все в одном экземпляре. Задвинул ящик с красками под кровать, поправил сбитое покрывало: вытянул его так, чтобы не морщинки. Долго выправлял кипу бумаг на столе: выровнять по краю простым постукиванием по столешнице не удалось: размером листы были разные. И не новые: бумага помята, края загнулись. Стал перекладывать их по одному и увлекся. Классно рисует, стервец! Рисунки старые. Со следами пальцев и клея. Видно, оторванные от стендов или выдранные из стенгазет: Володька сейчас в части наглядную агитацию меняет. Зам по воспитательной очень обрадовался его вызову на сборы. Новое рисует, а старое сюда притащил. Оно и понятно жалко труды молодости на свалку пускать. А ведь действительно, замечательные рисунки. Антон в живописи понимал кое-что и этим гордился. Памятью обладал отличной. В молодости повышал культурный уровень, посещая в училище факультатив по истории искусств. Модернистов, правда, — всякие бессмысленные черные квадраты, — несмотря на все старания молоденькой преподавательницы — выпускницы Гнесинки — полюбить не смог, а вот классику зауважал еще больше. Особенно ту, на базе которой можно было демонстрировать эрудицию. Например, на картине Рафаэля 'Афинская школа' свободно называл всех философов, имена которых были на слуху. Мог объяснить жесты и назвать прототипы. Чем и обратил на себя внимание той самой преподавательницы... Володька, в его понимании, был классик! Акварели у него были чистые, чуть влажные, сочные, но, в то же время, не растекались в 'состояние', когда уже от пейзажа ничего, кроме 'чувственного восприятия' не остается. Потому перекладывая, разглядывал и любовался. Надо же, армейское стандартное оформление так облагородить! И вдруг насторожился. Повертел лист в руках. А рисуночек-то интересный! Знакомый очень даже изображен на нем агрегат. Догадка, что иной раз уже маячила в сумраке подсознания, вышла на свет, представ перед Антоном во всей своей нахальной недвусмысленности. От предчувствия открытия похолодело в груди. Все ранее разрозненные предположения, вдруг сложились в единую и цельную схему. Неужели ?..

Однако спешить с выводами не стал. Отложил картинку на свою тумбочку, чтобы не затерялась. Откинулся на койке. Да, самолетик точь-в-точь, как тот, что они видели во время учебного вылета. Несколько дней в части только о нем и говорили. Штабисты, прокручивая бортовые видеозаписи, ломали голову, в попытках классифицировать объект. Пока спецы безмолвствовали, служивый народ смело выдвигал версии. Большинством голосов сошлись на том, что американцы прогнали над российской зоной свежую разработку из категории "невидимок" и, скорей всего, вообще нового поколения, потому что она не только была "прозрачной" для локаторов, но и смогла исчезать из поля зрения непосредственного наблюдателя. Это вроде бы все объясняло, но непонятно было только, зачем ее гонять на Марсе и как ее сюда доставили?.. Бессмыслица! Но ведь реальность.

Впрочем, бессмыслица — это не синоним невозможности. Если вдуматься, многое из того, что их здесь окружает, вообще невозможно. И, тем не менее, существует. Начать с давления в катакомбах. На поверхности Марса оно, такое же, как на тридцатикилометровой высоте в земных условиях, а в катакомбах — вполне земное. И состав воздуха в поселке вполне земной. Никто его специально не готовил к заселению. В туннелях словно бы заперт кусок земной атмосферы. Здравствуйте, уважаемые земляне! Давно вас поджидаем. Располагайтесь и живите в свое удовольствие. А мы не надолго по делам отлучимся. Лет так на пару тысяч. Туннели — герметично закрытая "бутылочка" с шампанским. Читали в школьном учебнике астрономии. Но почему атмосфера земная? Бутылки специально накачивают. Кто накачал бутылку марсианскую? Вроде бы уже свыклись все c высказанным кем-то давным-давно предположением, что размещаются шахты в лоне древней марсианской цивилизации. Похоже на то. Но, если это так, где ее следы? Где материальные остатки? И останки. Где скелеты аборигенов? Вопросы без ответов.

Несколько раз сон пеленал его сознание, и он погружался в приятную теплую мглу. Но каждый раз какая-то тревожная мысль заставляла его проснуться. В первый раз это касалось разговора с Мишиным. Вдруг отчетливо услышалась фраза: "Мы должны успеть доделать начатое и не ввязаться в новое. Потому что иначе можем остаться на Марсе навсегда". Теперь она прозвучала по-другому. В ней почувствовалась угроза. Антон вдруг понял, что Мишин этой фразой четко и ясно определил ему ту меру, которая может ожидать его в случае неудачи. Именно ему — Антону. Чтобы смягчить формулировку он добавил в компанию и себя, хотя он-то скорей всего вывернется. Из этого следовало и исходить. Но было во фразе еще что-то. Не начать нового? Мишин явно предупреждал его насчет чего-то: "Не лезь... Не суй нос, куда не просят. Делай, что поручено". О чем это он? Бог его знает. А он и не лезет. Поручено Усольцева отрабатывать, вот и будет. А остальное. Призрак коменданта, мужики с копьями — ему до этого нет дела. С этим ясно. Хотя ничего не ясно. Что за чертовщина такая? Но ради того, чтобы узнать это, он на Марсе оставаться не собирался. Пускай ученые головы ломают. Успокоился и начал дремать, но вдруг вновь проснулся, подумав о Володе. Получается, что он его бросит? Здесь. Одного. Попытался успокоить себя тем, что на Земле Володя жить не сможет. Ну, если только в тепличных условиях — под защитой домашнего антигравитатора. Который стоит дороже дома. Однако домашний арест, образ жизни инвалида — это лучше, чем Марс? Ну да, выбор не велик или полноценная жизнь в неприемлемых условиях, или неполноценная — в довольно комфортных. Не дело за него этот вопрос решать. А надо поддерживать в любом выборе. Если потребуется, придется брать за грудки Мишина. А для этого надо сначала взять за грудки Усольцева. И привести его пред ясны очи куратора. В третий раз он проснулся с мыслью об Усольцеве. Где же его искать? И как? А ведь и не хочется. Кокнут мужика, это ясно. Антону задержание нужно, чтобы домой поскорей вернуться, Мишину для карьеры, его руководству для того, чтобы доложить, что еще один сепаратистский мятеж ликвидирован, а лидер уничтожен, президенту, чтобы удержать Марс. Вот только марсиан никто не спросил. А им, наоборот, Усольцев нужен. Живой и деятельный. Но никуда не деться. Надо искать и вылавливать.

Итак, Усольцев. Что о нем есть? То, что он ушел неизвестно куда, однако известно, в каком направлении. Но, кроме того, что было известно многим, у Антона была и своя информация, которой не владел никто. Следовало завтра же выйти в Марс и попытаться отыскать тот тупик, в котором он видел таинственную дверцу. И только все решив для себя, он окончательно заснул. И проспал до самого утра.

Глава пятая

Володя явился, если выразиться фигурально: учитывая специфику катакомб, ни свет, ни заря. Смущенно поздоровался.

— И что тебя так рано выпроводили? — Спросил Антон ехидно. — Муж неожиданно из командировки вернулся?

Володя недовольно поморщился в ответ, молча присел к столу, налил себе заварки, поискал кипяток, но не нашел. Вздохнул по поводу того, что нечем разбавить. Антон не признавал "пару чая" и заваривал себе сразу по вкусу.

— Видать не заработал утреннего поцелуя и кофе в постель, — усмехнулся Антон, пододвигая к нему коробочку с сахарными кристалликами. Пришлось вставать. Все одно теперь не уснуть. И разговор есть...

— Да ну тебя, — отмахнулся Володя, бросая в чай две крупинки. — Все нормально. А ты куда? — Антон с удивлением отметил, что тот не обиделся. Надо же! Интересно, что там произошло?

— Хочу пройтись по туннелю. — Ответил Антон, наливая себе чай. Подумав немного, разбавил его кипятком. Не хотелось возиться с завариванием. — Может быть, Усольцева встречу. От тебя привет передавать?

— А зачем тебе Усольцев? — насторожился Володя.

— Споймать велено, — ответил дурашливо, потому что сказать это серьезным голосом было бы неуместно. При Володе. Все-таки с Усольцевым они хорошие знакомые. — Как опасного государственного преступника. Или, точней, антигосударственного деятеля. Сепаратиста и еретика.

— А, ну если еретика, то Бог тебе в помощь. Но я тебе в этом не помощник. Вдвоем справляйтесь.

— Да, понятное дело. Какой из тебя помощник... Только ты не богохульствуй! А то отведу тебя к отцу Кириллу на исповедь... Заставит он тебя каяться в грехах твоих...

Что-то тебя сегодня на этом заклинило? — Проворчал Володя. — Ревнуешь, что ли? А с Усольцевым от меня помощи не жди. Я не шучу. Наоборот, при любой возможности, предупрежу его, чтобы он не возвращался. Скажу, что его хотят арестовать.

— А ты позвони ему, Володь. И скажи, что явка с повинной облегчит его незавидную участь. А если он сдастся именно мне, то я гарантирую ему жизнь... До исполнения приговора, это уж точно. Я серьезно сейчас все это говорю.

— Игорь Валентинович, если бы это было для него лучше, уже давно бы сдался, — отвечал Володя. И добавил, — он свою выгоду всегда верно чувствует.

— Это вы с ним так думаете.

Антон сполоснул чашку, поставил ее в сушилку, взял в руки рисунок самолета, отложенный им вечером. Повертел его в руках, взглянул на Володю, и тот ответил долгим, тревожным взглядом. Видно, что и он думал на эту тему. Посмотрели друг на друга, но разговор затевать не стали. Не рискнули. Потому что, хотя несколько раз самым тщательным образом обшарил Антон их жилье и ничего подозрительного не нашел, все же не был уверен, что за ними не установлена электронная слежка.

— Ладно, пойду-ка я подышу свежим воздухом, — закончил он разговор, — а ты ложись, отдыхай. Но со стола прежде убери. И вообще... Сколько я за тобой буду кровать твою заправлять?

— И я с тобой, — сказал вдруг Володя.— Потом уберу.

— Да, я вижу, тебя сегодня не очень утомили, — поддел его Антон. — Или это ты, превозмогаешь усталость, чтобы посуду за собой не мыть?

Володя поморщился. Скорей всего в ответ на первую часть фразы. Отвечать не стал. Спросил:

— Куда пойдем?

— Я ж тебе говорил: Усольцева ловить...

— Отлично. Я тебе буду мешать.

— Мне от твоей помехи вреда меньше, чем от помощи.

Предложение Володи несколько нарушало планы. Но видно было, что разговор назрел, что ему надо выговориться. Правда, при Володе искать дверцу нельзя. Однако, кроме дверцы, других достопримечательностей в катакомбах достаточно.

— К озерам пойдем. В зону отката... так у вас говорят?

— Наката. Это на Земле "откат".

— Ага. Ну что такое "откат" мы знаем. А что такое накат, объясни темному.

— Накат? — Володя задумался, — Ну это место вокруг озер. Зона такая. Аномальная, что ли. Место, над котором пары стекла не конденсируются и не затвердевают. В Озерах, ты ведь знаешь — не вода. Жидкое стекло. Но почему оно там жидкое — этого никто не знает. Что-то там такое есть, что не дает ему отвердеть. Может быть, поле какое-нибудь, излучение. И вокруг на несколько сот метров вот эта зона, где стекло в виде воды может существовать. А дальше — затвердевает.

На КПП дневальный выдал Антону защитный костюм. Помог в него облачиться. Вручил карту, навигатор и маячок. Напомнил: "Оружие, если нужно, получите на блокпосту три. А когда будете возвращаться — сдадите на том блокпосту, через который будете выходить. В сухое его выносить нельзя — может при стрельбе ствол разорвать".

Глава шестая

Антон потоптался, поприседал, помахал руками. Костюмчик неуклюж: видно отвердевшие пары стекла от прежних выходов в зону способствовали задубелости материала, но смотровое стекло в маске было большим и давало хороший обзор. Однако кристаллики льда покрывали его мелкой сеткой.

— Ничего, — Володя прошелся вокруг приятеля, проверяя застежки, — войдешь в зону, протрешь чем-нибудь и все будет хорошо. — Показал, как регулировать громкость в переговорном устройстве, как менять фильтры в дыхательном блоке.

Володе хорошо. На нем стекло не схватывается. Оно содержится у них в крови, в мягких тканях, в костях. Органически входит в состав организма. И наверняка выполняет какие-то функции. А вот Антону, да и любому землянину, если надышится парами, из зоны наката путь заказан. Такие, как он, попав по незнанию или в силу обстоятельств в зону наката без защиты, или умирают или остаются вечными пленниками Озер.

Таких несчастных сейчас на Марсе несколько десятков. Живут они отдельным табором возле участка изготовления стеклоизделий. Поближе к людям. Многие там и работают. Хотя толку от них на формовке мало — стеклом они не владеют. А вот поднести-унести, это они могут. Этим на хлеб и зарабатывают. Ну и благотворительность, конечно. Многие совсем не работают, а только этим и живут. Они размещаются особняком. У них свои законы и свои начальники, правильней их называть паханами. Управляют они своим мирком, подобно тому, как блатные в колонии. Об этом в поселке знают, но в дела изгоев не влезают. Начальство вообще в зоне наката без особой производственной или криминальной надобности старается не появляться, поскольку считается, что защитные фильтры полностью не предохраняют от проникновения паров. И хотя специалисты утверждают обратное, верят не им, а молве.

Есть среди изгоев и одиночки. Но по-настоящему одиноких мало, больше живут товариществами по два-три человека. У этих нередко имеется оружие. Краденное, а то и снятое с убитых солдат. Питаются они тем, что оставляют в укромных уголках марсиане. И опять согласно молве — даже людоедством не брезгают.

Таких опасаются. Эти отверженные нередко не от мира сего не только в буквальном смысле. Люди, которым терять нечего, а отчаянье и озлобленность иной раз толкает их на жуткие злодейства. Хотя они не представляли особой опасности для жителей поселка, так как не могут покидать зону Озер и вынуждены скрываться в пещерах и туннелях на пятачке диаметром в несколько километров, но для тех, кто работал на стеклообработке и для военнослужащих представляют реальную угрозу. Такие нападали на посты, пытаясь завладеть оружием, срывали дыхательные маски с солдат, патрулирующих накат, тем самым пополняя свои ряды. В промзоне они нападали на женщин, отнимали у работающих еду. Поэтому и разрешили на производстве организовать собственную вооруженную охрану. И охрана эта и солдаты, дежурившие на блокпостах подозрительно относились к людям, появляющимся у Озер без защитных средств. А в туннеле по таким, если они медлили выполнить команду 'стой', открывали огонь на поражение. И, как правило, не ошибались. Так что в этом походе Володе, пожалуй, угрожала опасность не меньшая, чем Антону. Правда, угрозы направлены были на них с разных сторон. Но Антон был хорошо защищен, а Володю в части хорошо знали.

К озерам вело несколько туннелей. Они выбрали самый освещенный. Вот еще один плюс марсианских катакомб: здесь не надо заботится об освещении. Конечно, сияние, исходившее от стекла, не везде было таким ярким, чтобы читать книги, но этого и не требовалось. А вот слабое свечение, достаточное для того, чтобы видеть, что делается под ногами, присутствовало практически всегда. Особенно в зоне наката, насыщенной испарениями.

Преодолев крутой подъем, пролезли через узкий ход в большую, подсвеченную голубоватым сиянием пещеру. Тяжелая, плотная даже на вид жидкость заполняла ее почти от стены до стены, оставляя лишь узкие полоски берега по сторонам. Если озера и парили, то признаков повышенной влажности видно не было. Вот так же не чувствуется влажности на морском берегу в жаркий день. Однако огромные прибрежные валуны, словно лаком, были до половины покрыты тонкой стекловидной пленкой. Антон походил по узкому побережью, узнавая места. Именно здесь он схватился в рукопашной со странными мужиками без главных гендерных признаков, здесь увидел двух бородачей в античных одеяниях. Где-то неподалеку они, или их соплеменники, в прошлом году убили Кулькова. Володя, оказывается, думал о том же.

— Вон там убили Кулькова, — сказал он, показывая в сторону каменных нагромождений. — Мы тогда зашли с другой стороны. Вышли из того прохода. Видишь? Слева от скалы. Потом разошлись. Он пошел вдоль берега, а я в другую сторону.

— Почему разошлись?

— Я же вышел на этюды. Здесь интересный свет. Я нашел хорошее место и увлекся. А потом смотрю — Кольки нет. Окликнул — молчит. Пошел искать. И нашел... Мертвого.

— И ты никого не видел и ничего не слышал?

— Нет...

— А сам-то как думаешь, почему их двое оказалось? Убивали ведь одного.

— Не знаю... — Володя вздохнул.

— Ну ладно, ладно.

Про картинку бы с самолетиком спросить в самый раз. Но подумалось, что не стоит заводить сейчас этот разговор, хотя очень даже в тему. По многим причинам не стоит. И Володьку надо пожалеть, и главное, что их, наверняка, смотрят и слушают. Уж здесь-то понатыкано приборов. Антон побродил по берегу, присматриваясь к скалам. И нашел то, что искал. Присмотревшись, разглядел тоненькую идеально ровную трещинку, очерчивающую четырехугольник на гладкой высокой плите. Вот она и дверь. Не такая маленькая дверка, которую видел он в тупичке, а настоящая, большая. В человеческий рост. Это был вход, закрытый идеально пригнанной каменой дверью. А сбоку что-то вроде украшения — набор круглых, выпуклых камушков, равных по величине и размещенных не хаотично, а ровными рядами: пять вертикальных и шесть горизонтальных. Подумал и нажал один из выступающих камушков. Тот мягко и очень приятно вдавился. Ничего не произошло. Володя посмотрел осуждающе.

— Не трогай, — сказал он. — Ты же ведь не знаешь, для чего это.

— Как это не знаю? Кодовой замок на двери, через которую местные марсиане ходят, настоящие. А самозванцам туда путь закрыт. Понаехали, понимаешь! Кстати, — добавил он не в тему, — на Марсе никакой животины не водится. Съедят они твоего Усольцева. Не исключено, что они людоеды .

— Подавятся, — усмехнулся Володя.

— Или отравятся, — согласился Антон.

На эту реплику Володя не ответил. Антон продолжил:

— Так что, в любом случае, надо кого-то спасать. Или Усольцева от дикарей ради торжества правосудия, или дикарей от Усольцева из побуждений гуманности.Больше нам тут делать нечего. Если только покричать в замочную скважину. Вдруг услышит и откроет? Пойдем? — Спросил он Володю.

— Пойдем.

— А давай-ка пройдемся так, как мы возвращались в тот день? — Предложил Антон. Ему вдруг пришло в голову убить двух зайцев. И поговорить по дороге можно. И поискать тот тупичок. Так, незаметно. Не акцентируя внимания.

— Это же кругаля какого давать! — Удивился Володя. Однако в голосе его возражения не слышалось. Ему тоже, видно, не терпелось поговорить. Антон даже догадывался о чем. Некоторое время шли молча.

— Ты знал? — спросил вдруг Володя. Антон не стал прикидываться, что не понял вопроса.

— Догадывался. Только догадывался. Мы ведь с ней в одном полку не служили.

— А мне не сказал.

— Зачем? Тебе, что плохо? С такими плохо не бывает.

— Хватит тебе... Пошлости твои уже надоели! — Взорвался вдруг Володя. — Что с тобой ни о чем поговорить нельзя серьезно?

— Извини, Володь. Можно конечно. Давай о тебе поговорим. Ты не думал еще раз попробовать на Земле прижиться? Полетим вместе?

— Я богатый человек. — Отвечал Володя тихо. У меня на счету миллионов 20 будет. Здесь хорошие деньги идут, и картины мои на Земле неплохо продаются. Не из-за таланта, конечно. Специфика. Работы безруких инвалидов и шизофреников тоже ценятся. Так что денег на билет до Земли у меня хватит. Но условия мне там особые создавать не будут. И выпустят ли меня отсюда, вот вопрос. Что-то вам от меня надо.

— Им, Володя, им.

— И охрану приставили. Вот Ирина... Ее ведь специально сюда привезли? Для меня?

— Думаю, да.

— Лариса последнее время перед отлетом была взвинчена. — Сказал Володя после некоторого молчания, словно припоминая. — Нервничала. Давили на нее, наверное, чтобы осталась. Только как же она могла остаться?

— Во всяком случае, одна проблема для тебя решена на государственном уровне. Вот ты чего с утра не в духе: о предстоящем расставании загрустил? Так оно еще года через два случится. Сейчас даже обвенчанные столько не живут вместе. Ну, будь ты мужиком!

— Как у тебя все легко! А если я ее люблю?

— А что делают, когда любят? То и делай.

Володя замолчал. Обиделся, наверное. Ничего, полезно. Нашел в кого влюбляться. Но он вдруг сказал:

— Я ее люблю. А она служебный долг выполняет...

-Служебный в виде супружеского. Ну а что удивительного? Супружеский ведь для некоторых тоже со временем становится служебным.

-Испортила тебя армия, Антон!— Вздохнул Володя, но, видно было, что он не обижается. — Ну да, служебный. И не только со мной.

Об этом Антон догадывался. В катакомбах такое в тайне не сохранишь.

— С Мишиным что ли? — спросил он зло. — Ну, так вот, я хоть и не женком, но разрушить ячейку марсианского общества не позволю!

-Ты что, моралист?

-Я ханжа. Это много лучше, чем циник. Но дело даже не в этом. А в том, что Мишин своими действиями мешает проведению важнейшей операции, цель которой не известна даже главному ее участнику, то есть тебе. И мне, как твоему телохранителю. Но свои функции телохранителя я понимаю четко. Тело твое должно получать все довольствие, на которое оно поставлено и... положено. Акты же, — слов 'акты' он выделил интонацией, — ведущее к попытке ограничить размеры довольствие, а так же ухудшить его качества, являются хищением и должны расцениваться, как непредумышленное действия, ведущие к срыву особо важной операции. Понял? Если нет — запиши, несколько раз прочтешь и поймешь. Короче, Ирина или верна тебе будет отныне, или — в монастырь к отцу Кириллу.

— Трепло же ты все-таки! — Ответил Володя. Однако он заметно повеселел. И перевел разговор на другое. И не только потому, что хотел сменить тему. Антон сразу определил, что было за этим нечто более существенное. — Слушай, а вот ты сегодня мои рисунки рассматривал, — начал Володя осторожно.

— Хорошие рисунки, — сказал Антон с чувством. — Особенно мне часовой с мосинской винтовкой у межорбитального многоцелевого перехватчика понравился. Зорко так вдаль смотрит. Бдительный такой часовой.И самолеты у тебя классные получаются. Прямо как из жизни. — Сказал и постучал пальцем по дыхательному фильтру, напомнив об аппаратуре.

— Получаются, — ответил Володя и посмотрел на Антона растерянно и даже испуганно. Понял, значит, что нарисованный самолет и виденный над Марсом — один к одному.

Они шли уже полчаса и Антон стал внимательней присматриваться к туннелям: вспоминал место, где оставил мертвого Женика на руках у Володи. Нашел. Решил аккуратненько проверить показавшийся знакомым коридор. Но когда он свернул в боковой ход, Володя запротестовал.

— Мы здесь не шли!

— Да ладно, не шли, главное... — сыграл простачка Антон, — я же помню, что сюда заворачивали.

Они прошли еще шагов двадцать и за поворотом Антон увидел то, что искал — тот самый тупичок. И нишу, где пряталась не различимая с такого расстояния дверка. Резко подался назад. Володя, налетев на него, остановился.

— Да, заблудились,— вроде как засмущался Антон, — тупик здесь. Пошли назад. Прав ты был, марсианин.

— Ну вот. Я же говорил. А ты прешь, как танк.

Они вернулись в коридор и вскоре дошли до блок-поста. Отметились у сержанта, скрывающегося в будочке, оправленной марсианским бронестеклом. Немного поговорили со скучающим служакой, заметно утомленным ношением тяжелого защитного костюма. Когда отходили от поста, увидели в боковом ответвлении солдатика. Он был без защиты и маски. Солдатик приседал. Заметив их, с наигранной поспешностью схватил лежащую на полу фуражку, вытянулся и с озорной улыбкой козырнул.

— Э, — сказал Антон,— а вот и земляк твой. Ему марсианская сырость нипочем.

— Наш, — заулыбался Володя. — Привет, Коль!

— Здравствуйте, Володя.

— Как служба, боец? — поинтересовался Антон.

— Нравится, товарищ майор, — сориентировался он по пометке на левом плече.

— Служить много осталось?

— Всю жизнь. Я на сверхсрочную остаюсь.

Они распрощались. Антон бы еще поговорим с парнем. Интересный парень. И полезный. Но он уже чувствовал признаки удушья. Фильтры, видно, порядком забило стеклом. Здесь, в некотором отдалении от озер, пары начинали густеть и быстро закупоривать ячейки.

Вскоре дошли до знака, обозначающего границу чистой зоны. Дышать стало совсем трудно, однако Антон шел еще некоторое время, не снимая маски. А черт его знает! Лучше уж малость потерпеть, чем надышаться. Володя засмеялся и шлепнул его ладонью по сфере:

— Снимай уже — не бойся. Чисто здесь. Я же чувствую.

Глава седьмая

-Вообще-то тебе пока нечего делать в туннелях, — Мишин разлил коньяк. На этот раз спрашивать, будет ли он пить, Мишин у Антона не стал, и тот вынужден был принять предназначенный ему стаканчик: отказаться означало бы продемонстрировать упрямство или недружелюбие. Чокнулись и осушили по-русски. Не смакуя. В один прием, как водку. Но закусили шоколадом.

— Вкусный шоколад. Хоть и местный. — Похвалил Мишин. И объяснил, — видишь, обертка простенькая, неяркая? Эту бумагу им сюда километрами шлют. Для упаковки. А шоколад тут варят из молекурярных составляющих. Но и синтезатором надо уметь пользоваться. И вот, пожалуйста. Умеют! И питательные массы умеют изготовлять. Каши не каши, а по вкусу от гречки не отличишь.

-Почему мне не следует ходить в туннели? — Спросил Антон, игнорируя тему местного пищевого производства — он уже был достаточно осведомлен о марсианских гастрономических проблемах.

-Потому что этим будут заниматься специально подготовленные люди, которые могут по зоне наката передвигаться без дыхательных аппаратов. Скажем так, местные двоякодышащие. — Мишин усмехнулся. — Пусть они и поищут. А вот когда что-нибудь найдут, тогда... А пока я бы попросил тебя поработать с Гущиным поплотней. Поговори с ним.

-Я с ним каждый день разговариваю.

-Представляю, о чем вы там говорите. Небось о бабах... — усмехнулся Мишин. Это 'представляю' в его исполнении прозвучало весьма комично. Но Антон сдержался и не стал делать намеков на прослушки. Меру в подколах надо знать... — Круг тем следует расширить, — продолжил Мишин уже серьезно. То ли понял, о чем подумал Володя, то ли специально так сказал, чтобы он об этом и подумал. — О звонке Усольцева Гущину ты знаешь...

-От тебя.

-Да... Так вот кроме этого несостоявшегося разговора был и состоявшийся.

-Володя мне ничего не сказал.

-А он и не знает... Возможно.

-Не понял.

-Усольцев звонил не ему.

-А кому?

-Попу местному. Разговор пустячный. Ни о чем. Но это подтверждает, что Усольцев есть. Где — вопрос. Но есть. Поэтому хорошо было бы тебе приблизиться и к батюшке... Кирилл, конечно, фигура случайная — соратникам он звонить не станет, чтобы не светить, однако это все-таки контакт. Я так думаю: раз срок сборов заканчивается и твоему подопечному пришла пора возвратиться к гражданской жизни, а мастерской у Гущина больше нет, надо ему творческие свои поиски попытаться реализовывать в другом месте... В той же богадельне, например.

-Как нет мастерской?

— Вчера решено было передать ее в жилой фонд поселка. Сам знаешь, что с жильем у горняков проблемы. Но в богадельне площадей достаточно. К тому же он ведь собирался церковь расписывать? Вот и пускай займется богоугодным делом. А тебе отпуск положен. Года два небось не был?

-Три.

-Ну вот. Три отпуска. Так что перемещайтесь ближе к святым местам. Ты ведь с батюшкой, вроде, в хороших отношениях? Только без самодеятельности. Никаких вербовок и прочее. Я думаю ситуация должна выглядеть так. Ты под воздействием разговоров с Владимиром Ашотовичем проникся... Не знаю уж чем, но проникся и заинтересовался бытом простых марсиан. Надо постараться, чтобы тебя стали принимать, как своего. Слушай, знакомься с людьми. Сочувствуй и помогай. Кстати, там немало молодок, а ты у нас парень видный.

-'Ириной' поработать?

-С отцом Кириллом? — рассмеялся Мишин. — А что попробуй, если для пользы дела. Кстати, Ирину ты зря Гущину засветил.

— Еще не засветил.

-В смысле?

-Если она в кабинеты к начальству с ночными докладами ходить не перестанет, вот тогда засветка будет полной.

Мишин взглянул исподлобья.

-Разведал, разведчик? С отчетами она приходила, понял?

— Неслужебные контакты с сотрудником, выполняющим спецзадание, и грозящие срывом этого спецзадания — серьезный дисциплинарный проступок. Если не сказать большего.

-Ладно, — откликнулся Мишин примирительно, с трудом утопив в зрачках смущение, — должен же был я перед тем, как допустить агента к объекту, проверить его профессиональную пригодность? Экзамен она сдала неплохо. Больше вопросов у меня к ней нет. Оставим эту тему.

-Хорошо. Оставим, — ответил Антон и с удовольствием подумал, что Мишин испугался. Не за себя, за карьеру.

Отношения, казалось бы, наладившиеся, после этой перепалки вновь стали почти неприязненными. И Антона это почему-то не огорчило. Он встал.

-Задание понял. Буду внедряться.

Мишину, видимо, не хотелось заканчивать разговор на такой ноте. Он шлепнул ладонью по тяжелой полированной столешнице антикварного стола, за которым они только что распивали коньяк.

-Ну, ты представляешь, что за пижон этот Усольцев?! Стол, небось, из гарнитура Людовика Четырнадцатого... Даже если современная подделка, то ведь все равно — антиквариат. Его сюда доставить только сколько стоило!

-Да ну, — охотно откликнулся Антон, — чего там. На платформе, телеге, как они говорят, небось, везли. Телега эта безразмерная. Везет долго, но дешево.

-Точно... С попутным солнечным ветерком. Связка какая интересная: изобрели антигравитационные лифты и перевозка космических грузов перестала быть проблемой. Ведь самое дорогое — это на орбиту груз поднять. А теперь наставил контейнеров на подъемную площадку, отключил силу тяжести и они сами к платформе потянулись. А там под парусом в дальнее плаванье. Туда составляющие для питания, материалы, инструмент, предметы роскоши... А на Землю руду и стекло. Вот наш старичок, благодаря развитию технического прогресса, и обставил кабинет, служебный, кстати, кабинет, предметами старины. — Он провел рукой вдоль стен. Жест захватил массивный стол с тяжелыми изогнутыми ножками, то ли старинные то ли стилизованные под старину стулья с оскалившимися львами, улегшимися на низких подлокотниках, несколько картин в манере старых мастеров, заключенных в тяжелые рамы.

-Ну картины-то местные... — Усмехнулся Антон. — Художник имеет удовольствие здравствовать и даже проходить воинские сборы в местном воинском подразделении.

-Да ты что!? — Поразился Мишин. И вполне искренне поразился. Не знал или искусно прикидывается? — Но это же... Это профессиональная работа. Да еще в манере старых мастеров...

-Учителя у него хорошие были. Здесь с ним один ссыльный художник работал. Потом на Земле закончил художественное училище. В академию поступил даже.

-Ну да читал в личном деле... Так ведь эти работы больших денег стоят? Уникальность даже не в мастерстве, а в стечении необычных обстоятельств. Первый художник Марса. А что за сюжеты? Вроде бы библейские?

Антон пожал плечами. Он как-то не приглядывался. — Стилизация под Возрождение, а сюжеты — да, религиозные.

Мишин вытянул губы в трубочку. Задумался.

-А не устроить ли ему на Земле персональную выставку? С продажей. И почет, и деньги. И ему хорошо, и нам на пользу — укрепит дружеские связи и приязнь к силовым структурам. Крупную выставку.

-Скажи, — спросил Антон в упор, — и зачем он вам так нужен?

-Гущин-то? Не знаю, — талантливо сыграл простачка Мишин. И добавил доверительно, будто открывал по-дружески большую тайну, — начальство на него какие-то виды имеет. Время придет — и нам скажут. Они ж — стратеги, а мы с тобой — тактики. Решаем вопросы по мере их возникновения в свете конкретно поставленной задачи. А задача наша на сегодня адаптировать и обезопасить объект. Ладно, давай, — неожиданно закруглился он, — возникнут вопросы, идеи, претензии — прошу обращаться в любое время суток. — И улыбнувшись, кажется, вполне дружелюбно, протянул Антону руку, давая понять, что беседа закончена.

Глава восьмая

Ну вот и поговорили. Тема ясна. Его походы в туннели отменяются как малоэффективные. Или по какой-то другой, не названной, причине? Несмотря на то, что в отношениях с Мишиным наметились явные потепления, Антон ему не доверял. Дружба — дружбой, а служба — службой. Впрочем, слово 'дружба' в данном случае понятие слишком широкое. Но с другой стороны, толку от его изысканий, действительно, было мало. В течение недели Антон обшарил прилегающие к озерам ходы. И со стороны поселка, и с той — нежилой — стороны. Следов схронов, мест, напоминающих стоянки или похожих на обжитое помещение, не обнаружил. А вот удобных мест для размещения людей нашел несколько. И зафиксировал их расположение. Вроде бы и ни к чему они ему были, но сработал профессиональный навык — подсознательное стремление замечать удобные позиции, пригодные и для обороны, и для того, чтобы затаиться. Одна такая пещерка с выходом в отрезанный от главных магистралей туннель, находилась в сухой зоне. Еще одна — просто шикарная для обороны — с многочисленными нишами, выступами из стен и узким лазом у самого пола — в зоне наката. Антон заглянул в лаз: где-то вдали и внизу светилось голубоватым. Было бы неплохо осмотреть, но в спецзащите протиснуться в этот лаз было непросто. Поэтому он туда не полез. Антон, конечно, не надеялся отыскать здесь следы Усольцева, потому что точно знал — старик скрывается не здесь. Но пока к таинственному коридору было не подобраться, он решил хорошенько изучить периферию. Если есть одна дверца, почему бы не быть и еще нескольким?

И все-таки сказать, что его труды оказались зряшными, было нельзя. Он установил, что на том берегу зона наката захватывает значительно большую площадь, чем на этом. Что бы это могло значить? Что где-то рядом есть еще озеро и зона наката подпитывается с двух сторон? А может быть есть какие-то резервуары внизу? Под грунтом? Почему бы и нет? Лабиринты располагаются в одной плоскости. Но сколько таких плоскостей?

—

— Глава девятая

—

— В келье я еще не жил... — Антон оглянулся, выбрал кровать, что стояла напротив двери. Засунул под нее баул, сумку поставил на тумбочку. — Располагайтесь, богомаз.

— Кровати можно было бы разыграть, — недовольно буркнул Володя.

— — Я знаю, ты около окошка любишь, — ответил Антон весело. — С видом в сад... Потому и уступил тебе вот эту.

-А может, мне та больше нравится!

-Отставить разговорчики, ефрейтор. Будем соблюдать субординацию! — В самом деле, не станешь же ему объяснять, что кровать, выбранная Антоном, случись что, окажется в зоне обстрела — две-три пули через дверь и дело сделано. А эта у стеночки — вполне безопасна. А кто у нас охраняемый? Не то, чтобы Антон ждал нападения, однако по роду службы не мог не учитывать это обстоятельство. И уже подумывал, как расположить мебель, чтобы вообще устранить возможность случайного поражения. И кое что уже придумал.

— Надолго нас сюда? — Володя в раздражении бросил вещи на кровать. Антон посмотрел укоризненно, однако говорить по этому поводу ничего не стал. — У меня квартира есть. Мастерскую отобрали — ладно. Но квартиру-то не имеют права!

— -Ты, отставник, радуйся, что с довольствия не сняли! Армейский харч посытней поселкового.

— Тебе смешно. Ты на Землю смотаешься. А я что? Кончится все это одиночной камерой. Гоняют, как бобика. Зачем я вам, товарищ капитан?

— — Ну чего ты, Вов? Откуда же мы знаем, что день грядущий нам готовит? Может, я паду стрелой сраженный, как один ... поэт.

— — Как один ты не падешь. От тебя шуму будет как от трех, по крайнем мере. Так что вам надо от меня? Скажешь, или это тайна?

-Вот опять ты: вам! Да не при делах я, Вова. Не знаю. Только догадываюсь. — Антон секунду подумал, решая, а не послать ли к черту Мишина и еже с ними и поговорить с Володей по душам. И решив послать, сделал первый шаг. — Подумай сам: стекло мять тут у вас куча умельцев водится. Нет в этом ничего уникального. А что у тебя есть выдающееся?

-Мой художественный талант! — наконец-то пошутил Володя.

Но Антон шутку не принял, потому что знал — художника может обидеть каждый, кто не достаточно горячо станет опровергать сетования этого самого художника по поводу своей недостаточной талантливости.

-Нет, Володя, это тоже не то. Мало ли на земле Рафаэлей и Пикассо?.. Так что не могу отнести твой художественный талант к разряду уникальных. Вся Третьяковка картинами забита. Хотя марсианский художник такого уровня, как ты, уникум, конечно, только дело, как мне видится, не в этом.

— Ну а в чем?— Володин тон значительно потеплел. Сработало.

-Не догадываешься? А не кажется тебе, что круг твоих знакомых несколько... экстравагантен?

-Себя что ли имеешь ввиду?

— Ну я, надеюсь, для тебя не просто знакомый. А, по крайней мере, — очень знакомый. Однако бывают у тебя люди, которые к другим так запросто не заходят.

Володя нахмурился.

-Мальчик тот, что после смерти к тебе приходил, супермен, что тебя в туннели спасал, подруга твоя и, наконец, Женик.

-Обещал же после смерти не таскаться, и меня уговаривал, — чуть слышно проговорил Володя. С обвинительной интонацией проговорил, словно Женику и пенял.

-Не властны мы в самих себе... Ну, художник, чьи стихи? Не знаешь... Тоже мне — человек искусства.

-Ну хватит уже выпендриваться. — Нахмурился Володя.— Слышал я про спецкурс в училище, и про драмкружок, и про девушку Катю. И про то, как ты слету ремень вокруг руки закручивал, когда ей мозги крутил. Девушка Катя — где она сейчас? Что-то я подзабыл...

-Воспитывает моего сына. Увы. Но не будем о грустном.

-Ну, так давай уже о деле.

-А дела наши таковы... Ты самолет-то помнишь, что нас в марсианских небесах атаковал?

Володя посмотрел на Антона долгим взглядом, потом спросил хриплым, низким голосом: "Ты думаешь?".

-Очень похоже, что он прилетал оттуда же...

-Откуда оттуда? Лариса-то жива!

-Ты или дурак или умело прикидываешься?!

-Прикидываюсь, — вздохнул Володя, нисколько не обидевшись.— Ну и?

— Даже не знаю, как начать...

Володя сделал нетерпеливый, нервный жест, но ответить не успел: задребезжал переговорник. Он взглянул на экранчик и поднял на Антона растерянный взгляд: Усольцев!

-Дай-ка сюда...

Володя поколебался, и сунул руку с браслетом на запястье Антону под ухо.

-Добрый день, Игорь Валентинович! Это Антон, друг Володи. Он вышел на секундочку, не отключайтесь. Я как увидел, кто звонит, решил ответить. Вовка очень ждал вашего звонка!

-Неужели больше, чем вы?— Поерничал в ответ Усольцев. Антону его интонация понравилась: ясно будет, что отключаться он не собирался. И еще отметил Антон, что Усольцев чем-то обеспокоен.

-Мы все о вас очень беспокоимся, Игорь Валентинович! — Антон сказал это настолько серьезно и проникновенно, что Володя хмыкнул и отвернулся.

-Спасибо, Антон, извините, как вас по отчеству?

-Да ладно, что уж там — по отчеству, по званию. Просто Антон.

-И вы знаете, что характерно, Антон? Для беспокойства, увы, есть основания.

-Игорь Валентинович, а, может, есть необходимость встретиться и поговорить? Вы нам о своих проблемах расскажите, мы вам — о своих. А потом общими усилиями...

-Это надо обдумать. Дело в том, что я человек скромный. Мне претит навязчивое гостеприимство.

-Ну не Ноздревы ж мы, в конце концов.

-Знаете, Антон, то место, откуда я звоню вам сейчас, меня очень даже устраивает. И возвращаться пока у меня нет никакого желания. Но помощь мне нужна. Не бескорыстная, разумеется. Я пришлю вам несколько снимочков, вы их начальству покажите. И потом уж решите, как мы станем в дальнейшем наши отношения строить. На этом прощаюсь с вами. Приятно было побеседовать. Володе трубочку передайте, будьте добры.

-Ага... Вот как раз и он подошел. Володь, тебя Игорь Валентинович спрашивает. Да иди уж быстрей! — Малость похохмил Антон, прежде чем вернуть сидящему рядом Володе его руку.

-Здравствуйте, Игорь Валентинович.

-Володя, я хотел бы попросить тебя об одном одолжении. Когда твой товарищ переговорит с начальством по поводу моего звонка — я думаю, что решение ими будет принято правильное, — мне нужен будет посредник. Человек, который бы согласился связать нас. Было бы здорово, если бы это был ты.

-Я?

-Ну да. Дело в том, что я нахожусь...— Усольцев замялся, — в зоне наката. Сам понимаешь, землянам здесь будет непросто. Дыхательные аппараты, лимит времени. И, кроме того, здесь для тебя будет много интересных впечатлений, которые помогут, я надеюсь, твоему творчеству.

-Хорошо, Игорь Валентинович, если мне предложат, я отказываться не стану.

Усольцев дал отбой. И тут же замигала зеленая лампочка электронной почты. Полетели один за другим снимки. У Антона запульсировало на запястье. И гадать не надо -Мишин.

-Пошли к начальству. — Коротко бросил Антон, но Володя словно застыл, рассматривая снимки. Антон заглянул в манитор телефона.

-Чего ты там увидел? Опа-на! На Земле он, что ли?

Глава десятая

Мишин, забрал у Гущина браслет с телефоном, закрыл аппарат в сейфе, а самого попросил подождать в приемной. Получилось это как-то очень по-барски. Типа, иди голубчик, надо будет — позовем.

Наступила неловкая пауза. Володя порозовел и решительно направился к выходу. Антон вдруг разом рассвирепел, резко шагнув в сторону, перекрыл Володе выход.

— Подожди, — и, обращаясь к Мишину, сказал коротко: Пусть останется.

-Это служебное совещание, товарищ капитан, — вскинулся тот, — присутствие посторонних на нем не предусматривается. Вам надо объяснять элементарные вещи?

-Слушаюсь, товарищ старший лейтенант, — буркнул Антон. По сути Мишин был прав, но получилось по-свински. Мишин спокойно проглотил "старшего лейтенанта", лишь поиграл желваками. Володя, обойдя Антона, вышел в коридор.

— Присаживайтесь, — пригласил Мишин и включил большой настенный монитор.— Эти снимки были присланы сегодня на телефон Гущина небезызвестным нам Усольцевым, место расположение которого мы до сих пор не смогли установить. Мишин повозился с клавиатурой и с экрана вдруг брызнула в глаза небесная синева. Словно окошко открыли. Снимок специально был сделан так, что небо в нем занимало почти все пространство. Только узкой по горизонту тянулась кремовая полоска каменистой пустыни. После того, как состояние первого восторга прошло, и собравшиеся стали приглядываться к картинке, они увидели, что синева не по земному сгущается и темнеет к горизонту, а яркий размытый круг, который без сомнения является светилом, не имело четких очертаний, а напоминал больше пятно, чем солнце. Да солнце на снимке и не пропечатается. И еще вдалеке просматривались странные постройки. Дома без крыш...Разрушенные? Недостроенные?

Следующий снимок, сделанный с более близкого расстояния уже не вызывал сомнений: строения. Грубоватая кладка из тесаного камня, пустые проемы окон, хотя в одном виден был силуэт человека, занимавшегося какой-то домашней работой. Увеличение не помогло — кисти рук были скрыты за стеной. Но вот так, чуть наклонившись, могут делать что-то на кухонном столе. Например, нарезать хлеб. На третьем снимке группа всадников с длинными копьями верхом на одногорбых верблюдах двигалась по буреющей среди кремовых просторах дороге. Мишин ударил по клавише, и верблюды побежали, быстро приближаясь к снимавшему. Не доезжая до него, они красиво и слажено развернулись в шеренгу. Один из всадников, спешившись, подбежал почти к самому объективу, и вдруг, словно готовясь к кувырку, сложился и уткнулся головой в землю.

-Ничего себе пируэтик, — откомментировал Мишин, — кому это он в ножки бухается? Неужели Усольцеву?

— Похоже, — отозвался Кабыш. Антон промолчал, хотя вопрос, несомненно, в первую очередь был адресован ему. Но после случившегося он испытывал к Мишину глухое раздражение и внутренне отодвинулся от него. И делать шаг навстречу не собирался. Мишин, словно не замечая этого, продолжал:

— Ну, понятно — ему. Он же снимает. Так он у них теперь царь, что ли? Или даже бог?

А почему нет? — Пытался загладить трещину Кабыш.— Покажет им это кино и сразу станет богом.

— Он нам показывает. За бога мы его не примем. Значит царь... Интересно, чей. — Мишин покачал головой. — И для чего все это?

— Ну как для чего?— Ответил растерянно Кабыш. Он не любил вопросов, ему больше нравились четко поставленные задачи. — Хочет передать нам информацию.

— Он пока у нас не в штате, — отрезал Мишин. Не с Кабышем он пытался сейчас наладить контакт. Но Антон упорно молчал. Замолчал и сконфуженный Кабыш, ругая себя за то, что опять вляпался в начальское недовольство.

На третьем снимке запечатлена была группа безбородых мужчин, одетых в белые, а точнее, серые штаны. На некоторых из них были свободные в поясе безрукавки. Двое — длиннобородые — были в длинных балдахинах. Держались они с особым достоинством. Чувствовалось, что они составляют центр этой группы. Прически у них тоже отличались своеобразием. Большинство в толпе были коротко острижены, у этих же волосы были сплетены в косицы. Многие были с копьями. Среди бородатых мужчин стояла молодая женщина в длинном белом одеянии. Она сразу привлекала к себе внимание. Потому что была единственной женщиной в этом собрании и тем, что в отличие от смуглых, азиатского вида воинов со свирепыми лицами, имела совершенно европейские черты лица.

— А это что за дама? — Мишин остановил кадр, и Антон вдруг узнал ее. И впервые порадовался, что здесь нет Володи. Только вчера он видел портрет очень похожей женщины среди его работ. Сходство было настолько полным, что Антон встрепенулся. От Мишина это не ускользнуло. Он посмотрел на него выжидательно. Отмалчиваться было неудобно. Ответил:

— Вопрос не ко мне.

— То есть.

-К Гущину. Но его здесь нет.

— Павел, — Мишин сумел сдержать раздражение, — пригласите Гущина.

Тот выглянул в коридор и сообщил огорченно:

— Его нет, Николай Сергеевич.

Мишин побегал глазами по пульту, вывел на экран таблицу и нажал несколько кнопок. Антон усмехнулся и с интересом приготовился наблюдать. Через несколько секунд в сейфе переливисто зазвонило.

Мишин выругался и зло посмотрел на него.

-Ну, что ты улыбишься?! Твои выходки у меня уже вот где! — И провел ребром ладони по горлу.

— Я попросил бы вас объяснить характер ваших претензий ко мне, товарищ старший лейтенант.

— Да пошел ты! — Взорвался Мишин.

— Есть! -Антон поднялся с места и вышел из кабинета. Мишин не стал его останавливать, сообразив, что это бесполезно.

Володи в коридоре, действительно, не было.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава первая

Они стояли в нескольких шагах от чудесной двери, которая должна была открыть им путь из мрачного, тревожащего своей чуждостью подземелья к ясному простору родной пустыни. Но, кажется, пройти эти несколько шагов будет не таким уж легким делом. Даруэт взял из рук Оосты копье, осмотрел наконечник и, убедившись, что на нем действительно кровь, перебросил оружие воину. Это быстрое легкое движение сделал уже не тот угрюмый, удрученный непонятной ему ситуацией человек. Ощущение опасности преобразило его. Движения стали пружинистыми и быстрыми, глаза хищно заблестели. Он сразу стал заметней — словно выдвинулся на первый план. Так бывает, когда на ведущего в мизансцене актера направляют главный свет. Однако Даруэту не изменило чувство реальности, он не зарвался от чувства превосходства, выдвинувшись вдруг вновь в лидеры, а, придав голосу почтительные интонации, попросил Ооста разместить бессмертных так, как этого требовала ситуация. Те встали первой линией в качестве живых щитов. Воины Даруэта заняли позицию сзади них и изготовили копья.

— Высокочтимый гранд, — обратился Даруэт к Оосте, подчеркивая тоном свое желание сгладить то неравенство, которое образовалось в связи с перемещением его на первую роль, — не полагаете ли вы, что сейчас самое время открыть проход?

Усольцева перестроение воинов, последовавшее после осмотра копья, встревожило. Кажется, избегнув одной опасности, он попал в, может быть, еще более серьезную. Из огня, как говорится, да в полымя! Или все-таки из полымя в огонь? Из пожара в небольшой костерок, который при желании можно будет перескочить или обойти. Несомненно, здесь у него было больше шансов выкрутиться. Там, в поселке, его ждали неприятности. И крупные. Более того, неминуемые. Что ждет здесь, он не мог себе даже представить, но чувствовал — теперь у него возможности для маневра много шире. И главное — он ощутил перспективу: кажется, дело, которому он посвятил последние сорок лет жизни, сдвинулось с мертвой точки.

Пока отряд перемещался по туннелю, Усольцев постарался привести в порядок свои наблюдения и выработать верную линию действий. Многое было ему непонятно. Например, что это за коридор? Совершенно не вязался с видом дикарей туннель, выстроенный на основе современных технологий. Усольцев успел отметить и замечательную отделку стен, и хитроумное устройство освещения, и кодовые замки, запирающие проход. Почему в поселке об этом коридоре ничего не было известно? Кто и когда построил его? Явно не эти люди. Это еще одно свидетельство того, что они все крутятся в лоне внеземной цивилизации. Но само по себе это не открытие. А вот существование параллельного Марса — открытие. Не было сомнения в том, что движется отряд по известному предводителю маршруту и, скорее всего, возвращается к месту постоянного обитания. Раз так, кто-то научил их пользоваться переходом. Хотя, по всей видимости, только один человек — почему-то знакомый ему старик — и знал код. Странный старик... И окружавшие его существа, были странными. Вперемежку люди и... Как правильно их назвать? Зомби? При всей похожести на людей, это были не люди, или не совсем люди. Их отличали от людей стеклянный взгляд, некоторая неуклюжесть и главное — совершенная неподвижность в минуты бездеятельности. И Лида. Лиудау. Он хорошо помнил ее. Правильней сказать — ее предшественницу. Ведь уже лет тридцать прошло с тех пор, как она умерла. Ну да, лет тридцать. Сколько сейчас Володе? Тридцать пять? Тогда ему было года четыре. И вот она здесь. И Коломиец тоже с ними. Он-то каким образом? Зачем он им? И почему тоже в виде зомби? Странно: Усольцев такой, как есть, а Коломиец — зомбирован. Буянил? Ладно, потом. Не это главное. Надо начинать понемногу шевелиться. И он, вынув из бокового кармана телефон, приготовился осуществить первый пункт своего плана. Для этого встал так, чтобы хорошо был виден пульт. Тогда, на входе, он не сообразил это сделать. Да и, честно сказать, не до того ему было. И уже много раз пожалел о своей оплошке. Но теперь свой шанс не упустит.

Как только старик подошел к пульту, Игорь Валентинович включил камеру. Дикари не поймут ни смысла его действий, ни назначения предмета в руках. Но на всякий случай встал боком к пульту и смотрел на экран. Для человека непосвященного его действия выглядели так, будто он занят совершенно иным, пусть и странным, но не имеющим отношения к открыванию дверей, делом. Старик быстро нажимал камешки в заученном когда-то порядке. Это длилось довольно долго: запомнить последовательность, наблюдая за его манипуляциями, конечно же, было бы невозможно. Записать тоже — хотя бы потому, что на клавишах не было никаких знаков. Теперь можно будет и код выучить, — подумал Игорь Валентинович. — Хорошо бы, если бы на всех пультах он был одинаковым.

Чтобы не привлекать внимания, Усольцев не изменил позы, когда стал отъезжать в сторону камень, прикрывавший выход. Впрочем, спутникам было не до него. Как только дверь открылась, обнаженные воины, стоявшие первыми, тяжеловато ступая, осторожно двинулись наружу. За ними, к удивлению Усольцева, пошли женщины. И только после этого двинулись молодой вождь и Коут с одетыми воинами, один из которых чуть отстал, прикрывая Усольцева и старика щитом. Впереди в несколько голосов закричали протяжно, на одной ноте, резко прерывая крик и начиная его снова. Застучало дерево о дерево, суматошно топали ноги. Игорь Валентинович подался чуть в сторону, чтобы выглянуть из-за щита и посмотреть, что происходит. И получил ощутимый удар в лоб: брошенное в них копье, срекошетив о щит, больно ударило его древком. Коут посмотрел сочувственно

— С боевым крещением, — поздравил он себя, потирая ушибленное место. А если бы прямо прошло? Точно бы в лоб угодило. Осторожней надо быть.

Шум впереди резко усилившись, внезапно прекратился. Группа свободно переместилась наружу. Щит уплыл в сторону, и Усольцев увидел небо, от которого отвык в тесных марсианских коридорах. Простор и синь заполняли все вокруг. Над головой сияло солнце. Откуда солнце-то? На несколько секунд он обомлел, но, зазевавшись, споткнулся о труп, выпачкался в крови и стал смотреть под ноги. Несколько убитых лежали на маленькой площадке возле скалы, из недр которой они вышли. А метрах в ста от них, перекрывая дорогу, колыхалась толпа. И были это не случайный сход, а враждебно настроенные люди с ремнями в руках. Сечь они нас что ли собрались? — Подумал по поводу ремней Усольцев. Над толпой возвышались несколько всадников, восседавших на верблюдах. Одеты они были в светлую с яркими синими и красными вкраплениями одежду. Тот верховой, что располагался чуть впереди, что-то отрывисто выкрикнул. Молодой вождь ответил ему короткой резкой фразой. Они перебрасывались словами некоторое время, и не трудно было по тону сообразить, что дело идет к драке. Пока вождь вел переговоры, отряд, начал было отступать к туннелю, но сверху раздался пронзительный свист. На уступе скалы метрах в трех над входом сидели двое. Рядом с ним лежали большие камни, которые они готовы были столкнуть вниз. Это была ловушка. Те люди, что закрывали отряду дорогу, сдвинулись с места. Они разворачивали ремни и вкладывали в них камни. Пращи, — понял Усольцев. Несколько камней ударили по скалам за спиной у Игоря Валентиновича. Обозначают превосходство? Да, копьем их не достать. И тогда Усольцев расстегнул куртку...

* * *

Коут-я прикинул расстояние. Если суметь подойти чуть ближе, можно будет попробовать атаковать. Ничего, что врагов много больше. Пращники в рукопашном бою ничто. Да, они и не станут драться — убегут. Всадники? Бессмертные убьют гомакотов. А там, вместе с бессмертными воины Даруэта непобедимы. Бессмертные станут связывать рукопашным боем противника, а те — разить. Но их еще надо достать. Сколько раз пращники успеют выстрелить? Сколько человек поразят? Пока бросают камни через головы. Пока... Зубер-ю не прячет лица. Чувствует силу. Людей Даруэта, оставленных охранять вход в туннель, не видно. Убили или захватили в плен? Если убили, тогда и их в живых не оставят. Зубер-ю сказал сейчас Даруэту, что ему нужен только мастер Ооста. Так и сказал — мастер. А это значит, что и с Ооста не станут вести себя как принято в отношении благородных грандов. Многие одинаково сильно хотели бы заполучить Ооста, чтобы овладеть плодам его умения, но по-разному стремятся сделать это. Пример тому различию Даруэт-ю и Зубер-ю.

Ооста и Даруэт быстро переговорили между собой. Бессмертные, притопывая, потрусили вперед. Воины остались на месте. Коут-я обернулся к скале, на которой сидели те двое. Подойти к входу в туннель они не позволят. Можно попытаться сбить их копьями, но скорей всего пустое дело: они укроются за выступом. А подставить спины пращникам — самоубийство. Пращники вновь метнули камни. Прицельно и сильно. Застучали щиты. Один из зазевавшихся воинов, пораженный в голову, упал. Бессмертные, принявшие основной удар снарядов, остановились, будто столкнулись со стеной, но, придя в себя, вновь пошли вперед. Однако продвинулись они недалеко: навстречу им уже несся второй рой камней. И вновь бессмертные остановились. Вот тогда около десятка всадников выехали вперед. Они опустили копья и рысью направились к небольшому отряду. Это был тактический проигрыш. Бессмертные не успеют вернуться, не успеют пробежать это расстояние так же быстро как гомакоты. В этот момент отчаяния Коут-я увидел, как яркое красное пятнышко вдруг скользнуло по груди Зубер-ю, и тот час резкий сильный звук, раздавшийся рядом, прокатился эхом по ущелью. Зубер-ю в ответ на него откинулся назад, взмахнул руками и вывалился из седла. В горячке вскочил, упал, вновь сделал судорожное движение, словно пытался встать, и затих на руках у подбежавших пращников. Гомакоты испуганно дернулись, заставляя других всадников вцепиться в поводья. Лучик перепрыгнул на грудь другому всаднику, и вновь слева раздался резкий сильный грохот, напоминающий удар в походный барабан. Коут-я оглянулся. Игор-я с побледневшим лицом, выставив перед собой небольшой черный предмет, направлял его в сторону врагов. И в третий раз грохотнуло так, что замерло сердце. Еще один всадник вывалился из седла, остальные повернули скакунов и подались назад, прямо на пращников, которые, словно зачарованные происходящим, забыли про метание. И тот час же толпа, уступая дорогу верховым, распалась. Даруэт повернувшись всем корпусом, глядел на Игор-я с изумлением и восхищением, что совсем не приличествовало гранду-ю. Он быстро взял себя в руки и отдал команду своим растерявшимся воинам, которые были напуганы не меньше врагов. Однако отрывистые команды быстро привели их в себя. Пращники, увидев направленные на них копья, упали на колени, демонстрируя покорность. Их не тронули. Некоторые побежали вниз по тропе. Только несколько человек остались возле тел поверженных. В убегавших же метнули копья. Некоторым удалось убежать. Тех, кто был ранен, добили дубинками.

* * *

Игорь Валентинович спрятал пистолет во внутренний карман-кобуру. Довольно уверенно попал стволом в узкую прорезь сразу и пуговицу застегнул без особого труда. Тепло поработавшего ствола приятно грело бок. Ну что ж, вот и пригодилось оружие. Двое из тех, в кого он попал, были мертвы. Третий стонал и прижимал руку к груди. Сквозь стиснутые пальцы сочилась кровь. Игорь Валентинович нервным движением запахнул куртку и отвернулся. Усилием воли справился с собой. Ему протянули копье. Он никак не мог понять зачем. Наконец сообразил — предлагают добить. Отрицательно замотал головой. Тогда пращники, со страхом оглядывавшие его костюм, принялись перевязывать раненного.

Лида подошла к нему и сказала, трудно выговаривая слова:

— Игор-я, люди хотят спросить...

— Кто ты? — прервал он, заглядывая ей в лицо, и содрогнулся: глаза ее были направлены на него, но... у нее не было взгляда.

— Я Лиудау. Женщина дома Ооста.

— Откуда ты знаешь меня? — Он схватил ее за руку.

— Ты есть в моей памяти.— Она освободила руку. Мягким движением, которому невозможно было противостоять. Непреодолимая сила скрывалась в этой мягкости. — Ты не должен касаться меня. — Сказала она без интонации. — Я принадлежу дому Ооста Барку. — И добавила громче, — мой господин хочет узнать, желаешь ли ты отправиться в свой дом, или предпочтешь остановиться у кого-то из друзей...

— А кто мои друзья? — Поинтересовался Игорь Валентинович. Вопрос был несколько вольным, он уже достаточно освоился в роли супермена и полубога, потому мог позволить себе несколько расслабиться.

— Славный гранд-ю Даруэт и славный гранд-ю ночной поры Ооста. — Ответила Лиудау совершенно серьезно. — Они будут рады видеть тебя гостем. Но я бы посоветовала остановиться у себя. — Она добавила последнюю фразу с более живой интонацией.

— У себя? — переспросил Игорь Валентинович, стараясь сообразить, что она имеет ввиду. — У меня здесь есть дом?

— Да. Это дом поверженного тобой Зубер-ю. — Тебе нужно объявиться там, чтобы закрепить свое право на владение.

— Но там же кто-то живет. С ними что делать?

— Можешь убить или выгнать. Вдову Зубер-ю можешь продать или подарить. Но лучше всего взять ее в жены. Другую женщину найти тебе будет трудно. А она еще молода и родит тебе много детей.

Игорь Валентинович усмехнулся. В семьдесят с лишним лет ему не очень-то светило становиться мужем и отцом, а учитывая, что он всю жизнь этого чурался, сейчас лезть в кабалу ему тем более не хотелось. Но с другой стороны, против молодых женщин он ничего не имел.

— Убивать мы никого не будем, — ответил Усольцев, стараясь не смотреть в ее мертвые глаза. — Хорошо, Лида, я остановлюсь... — он помолчал, пытаясь вспомнить имя убитого, но не смог и потому ответил, — остановлюсь у себя. Едем ко мне.

И сам удивился, как быстро он отошел от переживаний по поводу происходящего. Учитывая то, что раньше ему не приходилось убивать, да и разговаривать с мертвой тоже.

Она согласно кивнула и что-то сказала своим спутникам. Те уважительно склонили головы.

— Я от твоего имени пригласила их к тебе. Это разумно еще и потому, что благородные гранды помогут тебе устроить все, как полагается. Ты пришел из другого мира и не знаешь здешних обычаев. — Она почувствовала его заминку.

— Ты хотел еще что-то спросить?

— Да. Этот человек, — он указал на Евгения, — откуда он здесь?

— Это не человек, — ответила Лида, — это бессмертный. Человек, который воплотился в нем, умер.

— Лида... Лиудау, — спросил Игорь Валентинович, — этот бессмертный... Откуда он взялся?

— Это мой бессмертный, — ответила Лиудау. — Я собрала суть умершего. Но он слаб. Потому что мало купался. Или потому, что я еще плохо это умею делать...

Глава вторая

Брать штурмом крепость не пришлось: когда они подъехали к замку, ворота были открыты настежь. Впрочем, как показалось Усольцеву, вариант осады его соратниками и не рассматривался. Складывалось впечатление, что все было предрешено уже в тот момент, когда он уложил предводителя вражеского отряда. Даруэт и Ооста без колебаний отпустили вассалов убитого, позволив им забрать тела. Пращниками же принялись распоряжаться, как собственной челядью. При этом их не связывали, не клеймили железом, короче, не совершали ничего, чтобы могло указывать на их пленение или порабощение. Те просто перешли в услужение к победителям и тут же принялись складывать убитых, собирать имущество, принадлежащее побежденным, паковать его и грузить на верблюдов. Во время путешествия бежали следом, не отставая. И по всему было видно, что готовы были пусть в ход свои пращи по первому приказанию новых повелителей.

Добирались до пункта назначения несколько часов. Поначалу Игорь Валентинович с интересом рассматривал пейзаж, но вскоре ему это надоело. Сколько ни ехали — вокруг ничего не менялось. Камень во всех видах... Скалистый грунт, россыпи камней разной величины — от горошин до валунов. Странно смотрелись на этом фоне зеленые прямоугольники полей. Иной раз вдали виделись зеленые оазисы, окружающие высокие постройки с непременной башней. Время от времени по мостикам сложенных из камней и перекрытых каменными плитами переезжали неширокие прозрачные ручейки. Возле одного из них остановились, чтобы перекусить и пополнить запасы воды.

Игорь Валентинович отметил, что дорога, идущая среди скал, была тщательно очищена и выровнена. Там, где грунт состоял из россыпей мелкого камня, уложена плитами. Несколько раз вдали мелькали причудливые строения: длинные здания без крыш. Возле них копошились люди. Мимо одного из них они проехали совсем близко. Действительно — длинное здание без крыши и окон, напоминающее недостроенный одноэтажный барак. Однако стены высокие — как в двухэтажном доме, но узкие вертикальные оконца в самом верху. Со стены на кавалькаду пялились люди. Главным образом, пожилые мужчины. Дом без крыши это разумно. Зачем строить вторую крышу, когда над головой естественная твердь, с которой не каплет? А вот стены да — стены нужны. И крепкие, если судить по воинственности местных жителей. Рядом с домом росли низкорослые деревца с негустыми кронами, в которых краснели многочисленные плоды. Проехали странный дом, и вновь потянулся кремово-серый безжизненный пустынный пейзаж, изредка разнообразящийся зелеными квадратами полей.

Сразу после приезда Усольцева провели по его новым владениям. Он устал и был рассеян. Но отметил, что замок совсем крошечный. Огороженный каменной стеной квадратный двор примерно 20 на 20 метров, высокая башня, встроенная в один из углов строения, жилой комплекс из нескольких комнат и кухни, заключенный в трехэтажное строение без крыши, выходящее одной стеной наружу, а другой внутрь крепостицы. Такое здание-стена. Конюшня? Скорее вреблюжня. Или как ее там?

Тихие слуги в коридорах кланялись Игорю Валентиновичу, не смея поднять глаз, но жадно глядя ему вслед. Слуг было многовато для небольшого дома. И почти все мужчины. Его провели в просторную полутемную комнату, расторопный немолодой уже слуга взбил тюфяк и удалился, не поворачиваясь к новому господину спиной. Друэт и Ооста почтительно склонили головы и тоже ушли, предупредив через Лиудау, что здесь он может отдохнуть и перекусить. У входа встал бессмертный.

Оставшись один, Игорь Валентинович, мельком взглянул на каменную вазу, груженную фруктами, но ничего не взял из нее. Они хорошо перекусили на последнем биваке. Присел на тюфяк и раскрыл походную сумку. Осмотрел имущество. Две запасные обоймы. Сухой паек. Фляга с коньяком. Свинтил крышку и сделал из нее хороший глоток. Фонарик. Световая граната. Обойму и боевой нож отложил в сторону, остальное вновь сложил в сумку. Покрутил в руках переговорник, обдумывая, не сделать ли звонок на большой Марс. Время ли раскрывать карты? Для оставшихся в поселке сейчас скорее мертв, чем жив. Ну и пусть пребывают в неведении. Контакт для связи надо выбирать тщательно. С пользой. Володя, вот кто ему будет нужен. И есть для него зацепка. Много чего интересного для него здесь найдется.

Игорь Валентинович задумался. Лиудау, например. Вряд ли Володя удержится от того, чтобы взглянуть на свою мать. Ну, не мать, конечно. Черт знает, как это называется. Копия матери двадцатилетней давности. Или тридцатилетней. Именно такой Володя ее и помнит, наверное. И вдруг Усольцева осенило: он понял, где видел человека, которого так напоминал ему Ооста! Игорь Валентинович вскочил с теплого каменного кресла — очень удобного, кстати, и забегал по комнате. Вот почему лицо этого аборигена показалось таким знакомым! В его чертах явно читались володины черты. А Лиудау рядом с ним — это уже как печать, подтверждающая правильность предположения. А тот старлей-нацмен? Ахмет, кажется. Нет, не Ахмет. Володя Ашотович, значит, Ашот. Он тут с какого боку? У них, старлея того и Лиды что-то было, это да. Потом он улетел, а она через некоторое время родила. Ну, понятно, он остаться не хотел, а она не могла улететь... Да, причем тут Ашот как там его по фамилии-то? Можно и найти в документах, только зачем? Сейчас об Оосте. Нет... Хватит. Пока не свихнулся. Будет еще время все обдумать... Слишком много информации и впечатлений за два дня. И смертей.

Действительно такого числа трупов Усольцев в своей жизни за столь короткий срок не видел. Среди них два охранника, убитые им гранды, а еще и выбитое солдатами Зубер-ю охранение, которое оставил Даруэт для прикрытие входа в туннель. Их прикончили, видимо, во сне, потому что раны были нанесены главным образом копьями в горло, да еще у некоторых были размозжены головы. Расположение ран говорило о том, что били лежачих. Игорь Валентинович вспомнил, как разъярился тогда Даруэт. Сначала он думал, что его распыляет чувство мести. Но Лиудау объяснила причины гнева. Воины опозорили себя и его. Они сами подставились врагу. Как ватага бродяг, перепившихся даровым вином и ставших легкой добычей охотников за рабами. Понадеялись не на себя, а на то, что имя Даруэта — грозы пустыни — делает их неприкасаемыми. Убили всех воинов, и потому наказывать смертью за беспечность было некого. А эта беспечность, чуть не ставшая причиной смерти господина, должна была быть строго наказана. В общем, как понял Усольцев из объяснений Лиудау, воинам охранения повезло умереть легкой смертью.

Он спрятал телефоны в сумку. Что еще? Самое главное — код. Игорь Валентинович прокрутил фильм. Очень четкое изображение. Клавиатура была видна отлично, однако при нормальном просмотре пальцы Ооста бегали по кнопкам слишком быстро. Пришлось запустить еще раз, но на меньшей скорости. Да код был весьма и весьма... Не менее двадцати нажатий. И это на потом. Главное, что зафиксировано. Что еще? Спать. Спать... Он почувствовал вдруг сильнейшую усталость. Прилег на широкую кровать и провалился в бездну.

Глава третья

Усольцев и до того, как попал за эту таинственную дверь, знал слишком много. Однако большие знания не умножали его печалей и не заставляли беспокоиться по поводу безопасности. Потому свои исследовательские порывы он не сдерживал. Более того, как показал его личный опыт, обладание информацией, особенно той, которая должна была бы усложнить и даже сократить жизнь, ему жизнь облегчала. Потому что знания для умного человека лишними не бывают. Он гордился своей осведомленностью, широко ею пользовался и даже считал основанием для демонстрации некоторого высокомерия, маскируемого, впрочем, под иронической снисходительностью, проявлявшейся в форме отеческого участия. Он знал то, о чем знали по отдельности руководство Марсианской базы, военное командование, производственное начальство, жители общаги, обитатели богадельни, изгои, прихожане отца Кирилла, поклонники культа Марса, сторонники сепаратистских взглядов и приверженцы унитарных настроений. А сейчас он получил доступ к тому, к чему не имел никто из землян и марсианских колонистов. Это информационное пространство необходимо было немедленно освоить, получить на эти знания монополию. То есть, освоиться здесь, утвердиться, сделаться посредником между мирами. Единственным и необходимым. И вот тогда с ним вынуждены будут считаться и те, и эти. Как утвердиться в этом статусе? Этот вопрос был производным от того, насколько сложной и полезной были предоставленные ему судьбой сведения.

Усольцев принялся осваиваться немедленно. Прежде всего, он добился того, чтобы Ооста оставил с ним на некоторое время Лиудау. Вопрос был решен довольно легко, несмотря на явное нежелание ночного гранда расставаться с очаровательной моделью. Название "модель" пришло само собой и Усольцеву оно понравилось. Впрочем, Лиудау сама знала об устройстве здешнего мира немного, так как не обладала достаточным жизненным опытом. Да и откуда ему быть, если тебе от роду две недели? Но Усольцев уже понял, что знания об окружающем она получает каким-то особым, непостижимым для него путем. Словно от невидимого ему собеседника. Она задумывалась перед ответом на его вопросы, будто прислушивалась к чему-то. А иногда даже поднимала голову, словно ожидая подсказки. И отвечала нередко таким неуверенным голосом, будто сама с удивлением слушала то, что говорит.

В день свадьбы у него было достаточно времени для того, чтобы заняться рекогносцировкой подаренного ему судьбой пространства: церемония бракосочетания готовилась где-то в подсобных глубинах замка, невидимых из парадных покоев и совершенно его не касалась. Все заботы легли на плечи Коут-я, который становился для него кем-то вроде офицера-порученца. Усольцев же неформально начал вступать в права хозяина и в сопровождении Ооста и Даруэта отправился совершать объезд своих новых владений. Таким образом, ему мягко дали понять, что отныне его ровня это гранды Ю.

Ему нравилось здесь. Нравилось все. И положение, которое он неожиданно занял, и люди, его окружающие, и то, что получала дальнейший импульс его политическая идея. Но главное было вне сферы социальной. Главное — неожиданно открывшийся перед ним простор. Простор в самом первом, физико-географическом смысле. В тесных коридорах катакомб он отвык от простора. Много лет назад Марс стал для него ссылкой, и ограничение свободы действий в его сознании тесно срослось с давящим ощущением замкнутого пространства. И вот теперь огромная пустыня звенела под копытами гомакота. Пока он не задавался целью уточнить ее размеры. Он наслаждался свободой мчаться вперед, не встречая преград, и давно забытым ощущение ветра, холодящего лицо и треплющего волосы. Конечно, как бы ни была велика пещера, она должна иметь очертания. Где-то как-то заканчиваться. И до очертаний доберемся, — думал Усольцев, пристраиваясь ритму мягкой рыси верблюда. — Но не сейчас.

Пейзаж был, конечно, однообразен, но далеко не уныл. Они шли уверенным экономным галопом. Усольцев вдруг почувствовал себя молодым. Его стала будоражить мысль о женитьбе. В этой скачке, горячащей кровь, он отвлекся от юридической составляющей ожидающего его действа и поймал себя на том, что думает о невесте. Отношения с женщинами уже несколько лет у него из длительных связей стали переходить в краткие, часто единичные контакты. А потом, когда начал делать карьеру и пришла необходимость заботиться о репутации, встречи с представительницами прекрасного пола вообще прекратились. Связывать себя с кем-то надолго не хотелось. И еще во взаимоотношениях с женщинами появилась сложность: тех, кто постарше, не хотелось ему, а те, что помоложе, не очень-то желали его. Не как мэра, а как долгосрочного любовника. А тут девушка входила в комплект с должностью, если так можно выразиться. Никаких обременений по части ухаживания и объяснений.

И еще одно. Никакого резкого поворота в жизни Игорь Валентинович не ощущал. Просто вся его деятельность приобрела новую глубину. Сами собой счастливо разрешилось несколько проблем. Самая главная — появилась территория для расселения марсиан. О каком автономном существовании может идти речь, если жизнь богадельни полностью зависит от земной администрации? А здесь достаточно места для размещения переселенцев. Условия расселения замечательные. Большие человеческие ресурсы. Что в итоге? Объединение двух этносов, перенос на эту почву необходимой для благоустройства технической инфраструктуры, создание боеспособной армии, наладка производства бронезащит и элементов для генераторов. С этой совокупностью — военным преимуществом и промышленным своеобразием — Земля вынуждена будет считаться. Конечно, невыясненным оставался пока вопрос, дадут ли браки между землянами и марсианами потомство. Подумав об этом, Игорь Валентинович мысленно подмигнул сам себе и подумал весело: 'А вот я и проверю!'

Глава четвертая

Верблюды шли резво, но Игорь Валентинович уже довольно хорошо освоился в седле. Однако Ооста и Даруэт старались держаться рядом. Прогулка подняла настроение и прибавила впечатлений. Они где вскачь, где шагом объехали по границе его владения. Восхищаться особенно было нечем. И масштаб не тот — среднее имение русского барина было значительно крупней, — и достопримечательностей особых не наблюдалось. Это была плоская пустыня, устланная зелеными коврами 'кукурузника' и утыканная обломками скал. В двух— трех местах под ногами их скакунов мелькали немноговодные прозрачные ручейки. По их берегам росли чахлые кустики. У одного из таких ручейков, оборудованного поилкой, они спешились, и слуги напоили животных. По периметру владений на расстоянии видимости возвышались невысокие сторожевые башни. Дежурившие на них воины в знак приветствия несколько раз поднимали копья. Попалось по пути несколько немноголюдных поселков. Население их встречало нового господина и знатных его друзей без особого подобострастия, но с почтением. Он заметил, что среди поселенцев было большое число воинов. Их отличала более справная одежда и копья, иной раз представляющие из себя заостренные палки. На Усольцева глядели с интересом, страхом и удивлением.

Объезд "имения" закончили к обеду. Игорь Валентинович, хотя и приноровился к своему скакуну, однако растрясло его крепенько: спину ломило, ноги налились тяжестью, и новый помещик с трудом добрался до своих покоев. Однако он был горд собой. Семьдесят с небольшим — это возраст. А он молодец молодцом. Всем это доказал и в первую очередь себе. Чем не жених? Перед обедом принял душ. Если это так можно назвать. Его завели в купальню, в которой пол имел форму чаши. Один из слуг лил из кувшина на спину и голову теплую воду, а другой что-то густое и благоухающее из маленького кувшинчика и растирал чем-то вроде мочалки. Это что-то, соединяясь с водой, пенилось, словно шампунь. Обед прошел быстро. Чопорно, однако без сложных церемоний, и как только Усольцев встал, а он уже научился делать это повелительно и одновременно изысканно вежливо, его окружение поднялось следом и разошлось по делам.

Усольцев в сопровождении воина и слуги пошел к себе. Все-таки для господских покоев комнатка его была простовата. Сам он был равнодушен к излишествам, однако понимал, что для создания надлежащего эффекта необходимо заняться переоборудованием покоев. Потому решил, что когда удастся наладить сообщение с поселком, то непременно повесит здесь плоский телевизор. Эффект будет отменный. Кстати, и пару камер для наблюдения надо будет установить, и сейф из кабинета перетащить. Аборигены вроде бы не вороватые, но кто их знает? На оружие, например, вполне могут позариться. Тем более, что влияние цивилизации их в дальнейшем непременно испортит. Да и от своих надо будет самое ценное припрятывать. Игорь Валентинович представил себе здесь обитателей изгойского поселка и вздохнул. Сейф нужен непременно. А пока приходится все свое носить с собой.

У дверей стоял часовой-смертный, которого он поначалу принял за голема из-за неподвижно-каменной стойки. Здесь среди военных, видимо, считалось правилом хорошего тона походить на изделия Ооста. А вот в комнате вновь дежурил Шестой. И это Усольцеву не понравилось. Он вышел прочь и, побродив по коридорам, нашел Оосту. Ооста послал за Лиудау, и пока та не пришла и не сняла неловкость, они стояли подобно двум бессмертным и глупо улыбались друг другу. Усольцев уже знал, что этикет не позволяет отводить глаз: не выдержав взгляда другого гранда, если ваше соотношение в знатности явно не определено, аристократ рискует опуститься во внутренней субординации элиты на ступеньку ниже своего более лупоглазого товарища. Потому они таращились друг на друга минуты три и тупо улыбались. Таких рож, — подумал Усольцев, — даже среди големов не часто встретишь.

— Выручай уж, голубушка, — обратился он, получив возможность отвлечься от созерцания ночного гранда, к неспешно подошедшей Лиудау.

Лиудау взглянула вдруг совсем по-человечески: с любопытством и иронией. От этого взгляда Игорь Валентинович обомлел и забыл улыбаться. Однако, каков прогресс! Своими манерами она сейчас очень напомнила ему володину мать. Однако это не была ее копия — держалась Лиудау более расковано и смело. И чем Лида, и, самое впечатляющее, чем сама она еще вчера. Быстро, даже очень быстро, развивалась эта модель.

— Лидушка, — проговорил Игорь Валентинович с той интонацией, с которой он разговаривал с молодыми работницами на стеклоучастке, — помоги старичкам разобраться. А то ведь ни я по-ихнему, ни он по-нашему не умеем.

Лиудау понимающе кивнула. Что-то сказала Оосте и вновь повернулась к Усольцеву. В ее манерах было много привычного и земного. Но было и нечто не присущее земным марсианам. Гордая осанка, округленность движений, какое-то особое, неторопливое достоинство... Это были манеры человека, на которого никогда не повышали голос. Не потому что было не за что, а потому что на него повышать голос было НЕЛЬЗЯ. "Лидушку" она приняла спокойно. Однако Усольцев понял, что это предел фамильярности и дальше ему путь заказан.

— Лида, — сказал он, — я хочу попросить благородного гранда забрать от меня того воина, что стоит сейчас на посту у моей комнаты.

— Он тебе не нравится...— Лиудау не спросила. Она объяснила причину. — И мне тоже, — добавила она немного погодя. Затем перевела просьбу Усольцева Оосте. Тот выслушал и кивнул. Обратился к бессмертному, который, видимо, был в охране старшим.

-Лида, кто этот воин, которого ты называешь Шестым? — спросил он осторожно.

— Не знаю. Но он не настоящий. А еще хуже то, что он что-то о тебе думает. А бессмертный не должен думать так.

— Как, Лида?

— Он должен думать в ответ на вопрос. Ты меня спрашиваешь, и я ищу ответ. Он думает не так. Он думает сам.

— А что он думает, Лида? — Усольцева начал беспокоиться. Солдат, в идеале не должен думать. А уж думать нечто подозрительное... Такое свободомыслие у големов Игорю Валентиновичу не нравилось.

— Я не знаю, что он думает. Я знаю, что он держит в себе твое изображение. Это не может быть просто так. Он будет теперь все время находиться на внешнем посту.

Лиудау церемонно поклонилась — и хотя наклон головы был едва заметный, движения рук и плеч, подготавливающие этот наклон были весьма живописны и достаточно сложны. Хотя весьма быстротечны. Усольцев кивнул в ответ и вздохнул, представив, что что-то подобное, возможно, придется производить и ему. Вряд ли такой балет он сумеет изобразить.

Глава пятая

Его разбудили, чуть более шумным, чем позволяло приличие, присутствием. Дотронуться, видимо, не решились. Игорь Валентинович не выспался. С ним это бывало очень редко. Так уж организовал он свой быт. Зря спать он избегал — слишком много было дел, но и недосыпа не допускал. Возраст. Силы надо беречь. Потому, проснувшись, в постели никогда не валялся, но и не терпел, чтобы будили. А тут разбудили. Пусть и таким деликатным образом. Игорь Валентинович зажег фонарик, который предусмотрительно положил, перед тем как лечь, под подушку. В комнате уже скопился полумрак, хотя бойницы у потолка еще светились и из углов, где были сложены куски "стекла", шло ясное голубое сияние. Посветил в потолок, чтобы осмотреть присутствующих. Направленный в глаза луч мог испугать или оскорбить. Но из благородных в комнате был только Коут-я. Двух бессмертных в расчет вообще можно было не брать. Слуги... Их можно было бы и ослепить. Для создания пущего ореола таинственности вокруг личности нового господина. Но им и так хватит. Вон как выставились... Ближе всех стоял Коут-я. Он выглядел спокойным, похоже, уже стал приобщаться к цивилизации.

— Подержи, — буркнул Усольцев и, без церемоний сунув ему в руки фонарь, принялся надевать куртку.

Коут безропотно, хотя и с опаской, принял диковинку из рук Усольцева и добросовестно подсвечивал, пока тот одевался. Возможно, это было неправильно — заставить лорда прислуживать, но... Не давать же фонарь в руки слуге. Много чести. Да и как к тому отнесся бы Коут? Черт их поймет с их представлениями о благородстве. Вдруг оскорбился бы? Застегивая пуговицы, Игорь Валентинович всерьез задумался о том, означает ли согласие Коут-я подсвечивать ему, складывание вассальных отношений. Ну, или как они тут называются... И еще. Что сделать с фонарем? Забрать было бы грубо и слишком демонстративно — мол, сделал дело и отвали. Как среагирует на это дворянская спесь? А подарить — жалко. Ладно, пускай пока светит, там будет видно. И первым двинул из комнаты. Вне помещения было еще довольно светло, и Усольцев на глазах всех явил чудо — выключил фонарь. Однако оставил его у Коут-я — потому что этот волшебный предмет сразу же стал центром внимания, и отнять его — было бы нанести Коуту моральный урон. Бог с ним, пускай потаскает.

Толпа слуг и домочадцев, выведенных во двор для знакомства с новым господином, выглядела внушительно, однако женских лиц, кроме двух-трех старушечьих, в ней не было видно. Одета прислуга была пестро, но просто. Белые широкие штаны, разноцветные рубахи навыпуск. Обуви простолюдины, как усел заметить Усольцев, в замке не надевали. Да и зачем? Пол и мощенный двор были ровные и теплые. Завидя нового гранда, челядь дружно опустилась на колени, и Игорь Валентинович сделал над собой усилие, чтобы не велеть им подняться. Удержался, поскольку почувствовал, что сейчас судьбой подбиралась ему роль, которую он здесь будет играть. И из этой роли ему уже не выйти. Потом, когда представление о нем отвердеет и примет устойчивые формы, он будет волен вести себя всяко, но не сейчас.

Последними на площадь вышли довольно молодая еще женщина, окруженная гурьбой ребятишек. 'Это все мои дети', — мысленно признал себя отцом Игорь Валентинович. Впрочем, вполне спокойно, потому что заниматься этим детсадом он не собирался. Женщина обнимала бледную худенькую девочку лет пяти. С высокой башни, встроенной в стену, прозвучали мелодичные звуки и Уосльцев понял, что церемония началась. Сначала Даруэт что-то сказал домочадцам. Женщина низко опустила голову, а девочка еще крепче прижалась к матери. Мальчики стояли набычившись и смотрели испуганно-недружелюбно, а самый старший, на вид лет двенадцати — с дерзким любопытством. И Усольцеву от этого взгляда стало не по себе.

Перевода Усольцеву не требовалось. Лиудау еще в пути объяснила ему, что предстоит сделать при вступлении во владение замка. У него было три варианта действий. Самый варварский, однако, не самый глупый — тут же умертвить семью прежнего владельца. Был тому резон, поскольку у новобрачной чувства к убиенному мужу могли быть так сильны, что она способна была в припадке страсти ночью задушить навязавшегося ей супруга. Например, в объятиях. А уж дети... Мина замедленного действия. Второй путь — тут же всех сбыть за хорошую цену. Женщину возьмут сразу, даже с приплодом. Но какой дурак будет добровольно расставаться с тем, что подчеркивает его исключительность? И третий — жениться. Как благородному человеку мне ничего больше и не остается, с иронией, заключенной в двойном значении слова 'благородный' сказал тогда Игорь Валентинович Лиудау. Общий смысл фразы та уловила и одобрила его выбор.

— Она еще молода и принесет тебе много детей, и может быть даже девочек. — Привела та веский аргумент, который Игоря Валентиновича очень позабавил. При Лиудау можно было не скрывать своих эмоций. Она их игнорировала. Или не распознавала.

— Но ты должен беречь ее. Не наказывать строго, чтобы не испортить красоту лица и тела. И если в силу возраста не всегда сможешь допускать ее до себя, не стоит прятать жену от друзей. У многих грантов нет жен, и они в ответ на твою щедрость отплатят тебе искренней привязанностью.

— А вот этого, чтобы я больше никогда не слышал! — сказал он ей серьезно, вдоволь, впрочем, отсмеявшись. — Не хватало еще друзей семьи заводить. Не справлюсь — продам.

— Жену нельзя продать, — серьезно ответила Лиудау. — Жену можно только убить.

— Иную жену и убить мало! — отвечал Усольцев. И вдруг вспомнил о самом главном, что сопутствует браку, — а теща у меня будет? — И в ответ на недоуменное молчание Лиудау, добавил: "Мать у этой Зубер-лю есть"?

-Есть. Но она старая для тебя — она твоих лет. И не имеет право на фамильные владения. Тебе лучше жениться на самой Зубер-лю. И тогда ты, кроме имущества, получишь и знатность гранда Ю, а она, как жена гранда-ю обретет достоинство ЛЮ и станет называться Игор-лю. После чего ты получишь право на обладание всем имуществом, включая то, что входило в разряд приданного и право обладания которым вернулось к ней после смерти ее прежнего мужа Зубер-ю.

— Ты сама-то поняла, что сказала? — Проворчал Усольцев. На что Лиудау ответила замечательно:

— Мне не надо этого понимать, это должен понимать тот, для кого было сказано.

Одетый приличней прочих старик, видно, старший среди прислуги, подвел к Усольцеву вдову Зубер-ю и поставил ее перед ним. Сказал что-то. Женщина подняла на Усольцева темные, полные ужаса глаза. И этот взгляд, в котором слились беспомощность, страх и надежда, тронул его настолько, что Игорь Валентинович вдруг неожиданно для себя испытал, как всколыхнулась в нем давно уже не посещавшее его желание. Это его смутило. Неужели сексуальное возбуждение при виде находящейся всецело в твоей власти женщины, обязательная составная синдрома завоевателя? Хотя, может быть, были и другие причины. Впервые в жизни он почувствовал, что его боятся. Не опасаются — к этому он привык, а именно боятся. Странное ощущение вызвало это понимание. И удивляло его то, что он не испытывает от этого душевного дискомфорта. Наоборот — ощущение это приятно согрело душу. Он, конечно, даже себе не подал виду, что это ему понравилось. И смаковать его не стал, заглушил, переключившись на другое. Здесь я, — подумал Игорь Валентинович, — не добродушный и приятный в общении старичок, а Кощей бессмертный, извергающий на расстоянии смерть. Вон как замерли в ожидании приговора, буквально окаменели.

Домочадцы уже не прятали глаз, а смотрели на него с выражением нетерпеливого ожидания, некоторые шевелили губами. Молились? Шептали заклинания? Просили? Молчание затянулось... Напряжение возросло невероятно. Он еще немного потретировал публики и произнес раскатисто:

— Я дарую тебе жизнь, женщина!

И сам удивился, осознав, что игра его была игрой лишь для него. Потому что, скажи он иное, Зубер-лю была бы обречена, и все, кто только что переживал за госпожу, с нетерпением ожидали бы после этих слов представления, гадая, каким образом он оборвет ее существование. Банальное удушение палачом разочаровало бы всех, а вот умерщвление чудесным образом, подобным тому, как умертвил он ее супруга, стала бы для многих запоминающимся развлечением. Но он сказал так, и вздох облегчения пронесся меж слуг.

Потом был ужин. Чопорной церемонии, которой так опасался Игорь Валентинович, не случилось. Ужин прошел скучно. Общество глухонемого хозяина гостей к беседе не располагало. Вдова-невеста была молчалива и еще не отошла от стресса. Она молча сидела за столом и не притрагивалась к пище. Мальчики вели себя смирно и на Игоря Валентиновича не поднимали глаз. Матери больше не угрожала опасность, и они успокоились. Еда была какая-то уж слишком привычная. Что-то вроде каши с кусочками мяса, рыба, хлебцы и много фруктов. Это было странно. Пока они ехали к замку, Усольцев видел только пустыню и кукурузные плантации. Ну и кое-где небольшие оазисы, состоящие из фруктовых деревьев часто с созревшими плодами. Но такого их разнообразия, как на столе, ему наблюдать не приходилось. Да и рыба в пустыне тоже явление не совсем обычное.

После того, как домочадцы удалились и за столом остались одни гранды, Игорь Валентинович немного расслабился. В самом деле, тягостно было делить трапезу с близкими убитого тобой человека. Лиудау, кажется, поняла его состояние.

— Здесь мало детей Зубер-ю.— Сказала она успокаивающе. И он ответил новую живую интонацию в ее голосе. — Только девочка. Зубер-ю отнял жену у другого гранда. А его ради этого убил. Жена не страдает от его смерти. Мальчики тоже.

Говорить она стала заметно лучше. И взгляд стал осмысленней.

Ооста заметив, что они переговариваются, спросил что-то у Лидау. Та ответила коротко и тот, кивнув головой, замолчал. А потом вдруг встал и заговорил громко, на правах старшего. Игорь Валентинович уже понявший расклад — он всегда очень быстро разбирался в ситуации и потому умел использовать ее с максимальной выгодой для себя — взглянул на Даруэта. Тот слушал спокойно, и было видно, что не возражает уступить на сегодня первенство Оосте. Лиудау переводила, приблизив свое лицо к лицу Усольцева. Странно было при этом не ощущать ее дыхания.

Ооста говорил о том, что с появлением в их стране Игор-я, многое изменится. Но первым делом ему следует занять в их стране положение, соответствующее его положению на родине. Произнесенная фраза была подготовлена самим Усольцевым. Во время путешествия Игорь Валентинович сумел удачно себя пропиарить, максимально адаптируя повествование к восприятию пустынников. В этой саге он фигурировал, как князь, против которого восстал его военный руководитель. Помог и тот спектакль, который он разыграл с охраной перед аборигенами, когда пригласил их к себе в кабинет.

Да, кажется, он правильно поставил себя. Жаль, что информацию приходилось получать в переводе. Нюансы — построение фраз, интонация порой значат больше, чем содержание. То, что приходило к нему, словно пропускалось через фильтр — речь Лиудау была ровной, почти без интонации. И по лицу Ооста — неподвижному в лучших восточных традициях — трудно было что-то определить, как не всматривайся. А он всматривался, и чем больше всматривался, тем больше сквозь сетку морщин проступало лицо Володи. Глаза, характерное движение губ...

Из сказанного Ооста выходило, что гранды принимают Усольцева как равного по достоинству. Но пока относиться к нему будут, как к гранду иной земли, нуждающемся в приюте. Однако статус гостя не очень приемлем. Поскольку, кроме почета, ничего не дает. Обладание землей на правах победителя не меняет его статуса. Поэтому Игор-я следует вступить в брак с вдовой убитого. Этот брак принесет ему титул и сделает равным среди грандов Ю.

Игорь Валентинович уже успел разобраться со значением последних букв русского алфавита в местной специфике. Ооста говорил, Даруэт молчал. И молчал не так, как обычно, когда говорил Ооста. На этот раз без внутреннего сопротивления. Чувствовалось, что сейчас они заодно.

А может быть, как раз озвучивается то, что нужно Даруэту. И пока это "то" будет помогать осуществлять нужное Усольцеву, возражать против того, чтобы поработать в интересах других он не станет. О том, что интересует Даруэта, догадаться было нетрудно. Скорей всего власть. И такой союзник, как Усольцев ему очень даже помог бы в ее приобретении. Ну что ж. Может быть. Правда, убивать Усольцеву больше не хотелось. Однако, возможно, что вполне достаточно и отзвуков выстрелов, прозвучавших у выхода из туннеля.

Ооста закончил. Он ждал ответа. Игорь Валентинович, поблагодарил грандов за гостеприимство и оказанную честь. Сказал, что высоко ценит то участие, которое они приняли в его судьбе и, вернувшись на родину, где надеется возвратить себе утраченное положение и власть, не преминет ответить им не менее доброжелательным гостеприимством. В какой-то момент Усольцев поймал себя на том, что строит фразы в той манере, в которой говорят герои Вальтера Скотта и других рыцарских романов. Что уж там получалось при переводе, представить ему было трудно. Однако что-то из земного классического наследия, наверняка, должно было остаться. За два дня он уже достаточно присмотрелся к манере поведения своих новых товарищей и сегодня, когда ему представилась возможность первого официального публичного выступления, старался держаться именно так, как было принято у грандов.

Игорь Валентинович ничего не обещал конкретно. Он порассуждал о дружбе и боевом товариществе, о том, что понятия чести и доблести, присущие их сословию, предполагают и обязывают... В конце спича, расписывая рыцарские доблести своих новых друзей, слегка намекнул на пистолет, сказав, что вступив в бой с общим врагом, они удостоились высокой чести называться товарищами по оружию. И не без ехидцы подумал, что "товарищество" слишком громко сказано, поскольку кол "стволу" не товарищ.

Когда договоренность о сотрудничестве была продекларирована, обсудили вопросы практические. Прежде всего касающиеся обряда бракосочетания. "Попался-таки старый холостяк", — усмехнулся Игорь Валентинович. — И самое странное, что не женщина охомутала. Ей до него и дела нет, по всей видимости. Впрочем, учитывая его непосвященность в дела практические, из всего праздничного регламента с ним оговорили только список гостей. Но и здесь Игорь Валентинович был вне темы. Однако Ооста и Даруэт делали вид, что советуются с ним, преподнося свои предложения о включении того или иного гостя, в виде вопросов. Усольцев понимал, что составление этого списка было равносильно заявлению нового гранда по поводу своих коалиционных предпочтений и потому полностью доверился своим новым соратникам.

Глава шестая

Войдя в комнату, Игорь Валентинович остановился в дверном проеме. Потрогал прикрывающую его шторку. Толстая, добротная ткань с дорогим шитьем. Закрепляется внизу так, что снаружи не открыть. Если только разрезать. Но при отсутствии металла разрезать такую плотную ткань непросто. А дверей здесь не держат. Откуда двери, если древесина в дефиците? Только на копья и хватает ее... Так что в брачную ночь придется спать в обнимку и женой, и с пистолетом.

Присел за стол. Задумался. Пора, пожалуй, напомнить о себе землякам. Но так, чтобы напоминание не принесло никому вреда, а лишь пользу. В первую очередь самому Усольцеву. Он достал телефон, покрутил его в руках. Кому позвонить? Треядкину? Ну, это означает просто спалить соратника. Нет, ни с кем из активистов своих связей обозначать не следует. Надо тронуть кого-то нейтрального. И так, чтобы не навлечь на человека "ни при делах" ненужным подозрениям. Отец Кирилл? Ну, решено же, что его подключать будем в последнюю очередь. Володя... Да, пожалуй, Володя. Он под присмотром. Так что, внимания он к себе не привлечет, поскольку и так в центре этого внимания. К тому же его муторить не станут. Нужен он им. Очень нужен. Феномен стекла — горячая тема для спецслужб. Идея фикс. Теоретические обоснования ищут. А Усольцев нашел практическое применение. Идея бронезащиты — его идея. Он же и образцы первые разработал. Он и людей подобрал и производство организовал. И элементы для генераторов он на поток поставил. Но об этом лучше молчать. Тема опасная и... Но еще опасней, что служба безопасности вплотную к ней подошла. Он набрал номер. И тут же дал отбой. Странная неуверенность возникла у него в тот момент, когда он вспомнил о существовании нахрапистого здоровяка с нагловато-лирическим выражением лица, который крутится вокруг Володи. Он в очередной раз доверился интуиции и набрал номер отца Кирилла.

— Кирилл... Здравствуй. Ну да я. А что ты так удивляешься? Жив и здоров. Очень хорошо устроился. Передавай всем приветы. Я некоторое время поживу здесь. А там посмотрим. Да знаю я, что ищут! Пускай себе. На то они и сыщики, чтобы искать. Как освобожусь — свяжусь. Если у них во мне потребность не исчезнет, а у меня в них появится. Я что звоню-то... Ты у меня книги просил по истории христианства. Ну, так забирай. Дарю. Если тебе отдадут их, конечно. Скажи, что я разрешил... Кирилл, поверишь, сам не знаю, где я. Так что сказать не могу. Но место хорошее. Для жизни вполне приспособленное. Чисто, светло, просторно, питание сносное. Вот обживусь, приглашу в гости. Ну, если возражений не будет. До свидания. Ты там за меня помолись... Да серьезно, конечно! Приветы всем передавай. Нет, землянам не надо. Они и так с приветом. Всего тебе хорошего.

Ну что ж, игра начата, — подумал он. — Теперь там наверняка знают, что он жив и не бедствует. А это значит, что поиск будет возобновлен и усилен. Не страшно. Потому что и друзья теперь узнают тоже, что он жив и не бедствует. И готов восстановить связи. Глядишь, и ему названивать начнут. Подождем. Игорь Валентинович посмотрел на часы: он уже начал переводить распорядок местной жизни на язык московского времени. Часок в его распоряжении еще есть. Достал листок с обозначением клавиш и несколько раз пробежался пальцами по столешнице: повторил набор, изредка заглядывая в записи. Всего три ошибки. Что ж, совсем неплохо. Но хватит на сегодня дел — надо готовиться к празднику. Свадьба все-таки. Первый раз в жизни у него намечалось это знаменательное событие.

Глава седьмая

Ооста и Даруэт отдыхали после непростого дня. Они были довольны собой, хотя и скрывали это друг от друга. Для удовлетворения у них были причины. Ритуал бракосочетания был проведен по всей форме и без сбоев, которые могли быть потом использованы, как повод для обращения к Оставшемуся с тем, чтобы признать обряд неканоническим, а брак — несостоятельным. И хотя желающие поспорить за наследство с обладателем убивающего грома пока о себе не заявили, однако дело следовало сделать чисто. Но если Ооста был благодушен и выходить из этого состояния явно не собирался, Даруэт же постепенно терял доброе расположение духа. Они сидели в большой комнате, расположенной на третьем — последнем — этаже стены-здания, опоясывающего внутренний двор замка. Над головой у них сияло яркое дневное небо. Едва заметное движение воздуха, создаваемое опахалом Келлы, приятно остужало тело, принося отдохновение. Бессмертные, занявшие сторожевые позиции у двери и окна, превратились в изваяния. На столе перед грандами стоял кувшинчик с вином, большое блюдо с фруктами, малое с хлебцами и тонко нарезанными ломтиками мяса. Так как слуг отослали, вино разливал Даруэт. Как младший по возрасту.

— Да будут благословенны тени Ушедших, — сказал он, возвращая кувшинчик на круглую подставку, выточенную из темного камня, — церемония прошла замечательно — достойно чести гранда Ю. И теперь Иогор со всем основанием может носить высокий титул.

— Вы правы, — отозвался Ооста: на этот раз не отозваться на слова Даруэта было бы уже неприлично: дважды он находил возможность уклониться от высказываний на эту тему. Потому что понимал, куда сворачивает беседа.

— Мы, друзья друга Ушедших и потому помогли ему стать равным наиболее достойным грандам пустыни. Мы поступили по отношению к нему, как и подобает благородным друзьям. Мы подсказали ему правильное решение и помогли сделать все так, чтобы никто не мог оспорить его права.— Даруэт говорил таким тоном, будто предъявлял Иогору претензии.

— Так велит нам долг.— Попытался сбить нарастающее раздражение соратника Ооста. — Ибо сказано в речении Оставшегося:"Несущим мудрость Ушедших окажи благодеяние"!

— Именно так, благочестивый Ооста. Оказание благодеяния отмеченным Ушедшими и равным — основа благородства. И я рад, что мы оказали благодеяние Иогор, не смотря на то, что род его не упоминается в священных откровениях...

— Вас смущает это обстоятельство?

— Меня — отнюдь нет. Но вы знаете грандов пустыни. У кого-то может возникнуть вопрос по поводу правомерности претензий уважаемого Иогор на домен вдовы...

— Вы так уверенно говорите о том, что я начинаю опасаться, не возник ли он уже?

— Я наблюдал за главами родов во время брачной церемонии. Манеры Иогор многих заставили усомниться в его благородном происхождении. Некоторых смутило отсутствие надлежащей бороды.

— Что с того? Разве Ушедшие не были голы лицом? Разве Оставшийся не воплощается безбородым?

— Но Иогор не Ушедший и не Оставшийся!

— Он Явившийся. И разве он не может быть потомком или близким Ушедшим? Или уподобившимся им? Разве у кого-то из грандов есть убивающий грохот? А светящий в ночи луч? И много еще разных чудесных вещей. Только Ушедшие могут дать это.

— Откуда Вы можете знать, достопочтимый Ю, что Ушедшие дали ему это? Почему вы думаете, что они все унесли с собой? Их поклажа была велика, ибо множество чудесных вещей смогли создать они, вдохновляемые своей великой мудростью. Разве не мог Иогор-Ю найти часть из них и приспособить их свойства к своим нуждам? Если бы ушедшие оставили свои вещи здесь, в стране Грандов, разве бы мы не смогли научиться владеть ими?

— Мы? — Ооста задумался. — Как это узнать? У нас их нет...

— Это единственная помеха к тому, чтобы принять благодеяние Ушедших. И разве мы не достойны их расположения? Они спасли наш народ от вражеского окружения и перенесли в эти уединенные земли, где у нас нет врагов, кроме нас самих. Рядом с нашими предками они прожили много времени, обучая их ремеслам. Они ушли отсюда, оставив нам крупицы своей мудрости и дело, которому мы служим долгие годы. С нами пребывает Оставшийся, дары Ушедших появляются в прохладной долине в урочный час. Но, оказывается, мы знаем не все. Наш друг и брат Иогор знает пути к местам, где таится убивающий грохот и много других нужных вещей, которые мы заслужили своей неустанной заботой о небе. Он мог бы провести нас к тайникам Ушедших. Ведь досточтимый Ооста откроет нам проход в тот мир?

— Но, благородный Ю, только моего согласия мало.

— О да! Следует посоветоваться с Оставшимся, и еще необходимо получить согласие Иогор.

То, что Даруэт произнес имя Иогор без обязательно сопутствующих упоминанию гранда определений, Ооста покоробило. Не то, чтобы он проникся к пришельцу дружескими симпатиями, — если сказать честно, его задело благоволение судьбы к новому сотоварищу, — он вдруг подумал, что за глаза Даруэт вот так же кичливо отзывается и о нем — Ооста — как человеке, не обладающем знатностью во всей полноте, дающей право стать вровень с первыми грандами Пустыни. Но он не подал виду, а лишь заметил:

— Вы хотели сказать, уважаемый Ю, что собираетесь уговорить Иогор-Ю взять на себя руководство походом? Нужен ли ему этот поход?

Даруэл помрачнел. Слишком явно ему дали понять, что в сговор против Иогор Ооста с ним вступать не спешит, и потому расклад сил в треугольнике пока не ясен. И он подумал, что напрасно поспешил сообщить Ооста о планах набега. Ооста же, который раньше о таком развитии отношений не задумывался, огорчился от мысли, что, коли сообщение между мирами наладится, то, скорей всего, Иогор приведет сюда многих своих соратников, которые владеют убивающим грохотом. И тогда весь жизненный уклад Пустыни может нарушиться.

Те варианты, которые прикидывали сейчас его союзники, Игорь Валентинович просчитал еще утром и уже выбрал для себя линию поведения. А она заключалось в том, чтобы, пока не разберется, что к чему и не начнет свою игру, прикидываться простачком. И под прикрытием этого создать рядом с собой крепкий штаб из преданных людей. Из земных марсиан. При этом нельзя и этим дать усилиться, чтобы у них не возникло желания поработать в одиночку. А второе... Как не парадоксально это звучит, следует начинать переговоры с землянами, целью которых должен стать крепкий и взаимовыгодный политический и военный союз. А начать надо с получения официального признания. Надо дружить. Дружить открыто и честно. Чтобы получить покровительство и поддержку. На самом деле: земные земляне сюда без дыхательных аппаратов не сунутся. Поэтому контролировать ситуацию не смогут. Из марсианских же землян можно набрать хорошую работоспособную команду. Да она уже и есть. Надо только получить официальное разрешение переместить их сюда. Однако надеяться только на них нельзя. Следует расположить к себе наиболее влиятельных грандов, военные отряды которых могут стать его главной опорой. Как ему сказали, в наследство ему перешел неплохой отряд — около 200 копий. А если одеть их в стекло? Это сделает из смертных бессмертных. Хотя бы во время военных действий. Что им надо? За что они готовы воевать? Надо будет разузнать, что является выражением благополучия и на чем это благополучие зиждется.

Глава восьмая

Первую брачную ночь Усольцев собирался провести нетрадиционно. Во-первых, сильно устал и не был уверен, что сможет продемонстрировать свои мужские умения, как того требует приличие. Во-вторых... За долгую жизнь у него и на Земле, и на Марсе было немало любовных связей, но все они были именно любовные, а ни в коем случае не случайные. Были и длительные и краткосрочные, но всегда с желанными женщинами. Сама мысль о том, чтобы провести ночь с кем-то ради поддержания престижа, ради устройства дел или, чтобы разогнать скуку, вызывала у него брезгливость. Его же законная жена пока еще не вызывала в нем желания обладать ею. То хищное влечение, что обозначилось у него во время процедуры знакомства, давно улетучилось. И не удивительно: теперь Зубер-лю была не пленницей, не добычей, а женщиной, которой его обременяли в довесок к тому выигрышу, что давал ему его новое положение. А выигрыш сам по себе был колоссальным. Он получал территорию и возможность для создания независимой от Земли колонии. По большому счету Зубер-лю ему была и не нужна. Ни в каком качестве. Выстраивать семейные отношения с ней, если это потребует сил и времени, Усольцев не собирался. Однако и настраивать против себя не хотел.

Когда после процедуры омовения молодую ввели в его покои, он был занят обдумыванием того, как поступить, чтобы сохранить лицо и не нарушить никаких традиций, связанных с первой брачной ночью. Впрочем, о местных традициях на этот счет он ничего не знал, потому и беспокоиться об их соблюдениях не было причины. К тому же, известно ему было и то, что жена является полной собственностью мужа, в связи с чем даже такого синонима к слову "муж" как "супруг" в голове у его переводчицы Лиудау не хранилось.

Зубер-лю, вернее уже Иогор-лю, завернутую в серебристую, матово светящуюся ткань, оставили в нескольких шагах от вырезанного из камня с удивительной бархатистой поверхностью кресла, на котором восседал ее новый властелин. Игорь Валентинович принял надменный вид, более всего, по его мнению, подходящий полубогу и, выдержав томительную паузу, жестом велел ей подойти. Молодая опустилась на колени и поцеловала край его штанины. Игорю Валентиновичу это не понравилось, но он не стал удерживать ее, понимая, что тем самым может невольно нарушить свой изначально определенный традицией статус. А это впоследствии может грозить ему большими сложностями и даже неприятностями. А ну как нарушение ритуала освободит жену от священной обязанности быть преданной и покорной? Занимайся потом ее воспитанием. Иогор-лю меж тем застыла в коленопреклонной позе, не решаясь поднять голову. Свет за оконными проемами уже почти угас и Усольцев с трудом мог разглядеть ее тонкую темную на фоне светлой материи кисть, придерживающую край окутывающего тело покрывала. То, что укрывалось под ним, было грациозно и соблазнительно.

— Ладно, — сказал он негромко, и непонятно откуда взявшаяся хрипотца выдала скрытое волнение, — пойдем-ка, женушка, почивать. Намаялись мы с тобой за день. Что ж делать, будем привыкать друг к другу. Может, и подружимся еще.

Он встал, взял ее за руку и повел к постели, усадил на краешек ложа, повернул к неяркому свету, сочащемуся из окна. Дотронулся до плеча. Иогор-лю словно ждала этого момента — отпустила край покрывала, и оно мягко соскользнуло к ее бедрам.

— А ты ничего, хорошенькая. — Игорь Валентинович смутился. Погладил ее по прохладному, красиво очерченному плечу. — Хоть и родила пятерых, но, как говорится, в прекрасной форме.— А то еще и от меня родишь. — Добавил неожиданно для себя. Эта мысль никогда раньше не приходила ему в голову и теперь вдруг, возникнув, взволновала. У него никогда не было детей. Зачем старому холостяку дети? Но теперь-то, когда помимо его воли сложилась семья, почему бы и нет? Он представил себе мальца, похожего на него. Маленького Усольцева. "Да и заполучить наследника совсем неплохо!"— Постарался он придать своим сентиментальным переживаниям практическую форму. Но тут некстати вспомнил о своем возрасте — восьмой десяток, как-никак... Сколько ему осталось? Помрачнел и выбросил глупую мысль из головы. Куда еще детишек? Этих пятеро. И словно обжег душу ненавидящий взгляд старшего сына Иогор-лю. Семейных проблем будет предостаточно. Зарежет еще, волчонок. А уж мальца, если вдруг родится, точно порешит. Без поддержки Усольцева законный наследник этому тинэйджеру не конкурент. Настроение испортилось.

— Навязалась ты на мою голову, — сказал, обращаясь к Иогор-лю почти сердито.— Хорошо еще, что теща отдельно живет. Ложись-ка спи. Ну тебя! Расстроила старика.

Иогор-лю взглянула непонимающе, с затаенным страхом и, повинуясь его жесту, скользнула под покрывало, мелькнув в белизне простыней точеным смуглым телом. Усольцев было засомневался, но вздохнул и отошел к столу. Вдруг вспомнились забытые в суете свадебных мытарств слова Лиудау, сказанными мимоходом: "Будь острожен ночью". Чтобы это могло значить? Уж, во всяком случае, не шуточное пожелание поберечь себя на сексуальной ниве. Отвернувшись от жены, чтобы не видела манипуляций с пистолетом — нечего приучать к владению оружием — вынул обойму и, оставив в ней три патрона, вновь вставил. Дослал патрон в патронник. Подумав, поставил оружие на предохранитель. Три раза он в любом случае выстрелить успеет. А если этого будет недостаточно, чтобы отпугнуть нападающих, то уже ничего и не поможет. Заколют. А снаряженное оружие в руки врагов отдавать не следует. Но куда его пристроить? Представил себя голым с наплечной кобурой под мышкой и засмеялся. Иогор-лю удивленно повернула к нему голову и несмело улыбнулась в ответ.

— Чего лыбишься, соблазнительница, — буркнул он, чувствуя, как заводит его эта улыбка. Подсел к ней и погладил по волосам. Волосы были жесткие, пружинящие под рукой. Сунув пистолет под тюфяк, прилег рядом.

-Не бойся меня, дурочка. Я конечно, волшебник, но добрый. Что ж делать, коли так нас судьба свела? И не сердись, что муженька твоего хлопнул. Если, что о нем говорят, правда, то и жалеть его нечего. Я же тебя хоть обижать не буду. А не захочешь со мной любезничать — принуждать не стану. Однако и на сторону ходить не смей. А то... Интересно, монастыри у вас тут есть?

Она внимательно вслушивалась в его болтовню, и, казалось, успокаивалась. Иногда прикрывала глаза, иногда смотрела на него вопросительно, словно что-то хотела понять. "Я с ней, как с чужой собакой, — подумал Усольцев.— Породистой. Которая хозяина потеряла. Лаской и лакомством. Угостить нечем. Ничего, наладим связь с миром — будет в шелках и бархате. Как и положено графине. Нет, лучше княгиня. Вот стану тут Великим князем одену тебя в меха, шелка и во всякие женские штучки". Он представил ее в женских штучках и загорелся. Потянул к себе, раскрывая покровы.

Иогор-Лю не засмущалась наготы, но оставалась тихой и сосредоточенной. По виду ее можно было прочесть, что она готова вытерпеть все, что предпримет с ней ее новый муж. Но лис Усольцев не был бы Усольцевым, если бы не знал людей. Загоревшееся в нем желание не заглушило умения здраво мыслить. Уже после первых прикосновений он понял, что эта женщина никогда не знала мужской ласки. Ее брали, использовали, держали при себе как дорогую куклу, как наложницу, нужную только на время сексуальной забавы. Не спеша, исподволь, нашептывая ей на ушко глупости, которых не надо было стесняться, так как она все равно не понимала, что он говорит, приучал ее к своим рукам, околдовывал мягкими, нежными прикосновениями. Чего было больше в этой его попытке соблазнения, куража, спортивного интереса или желания он и сам не знал. Но взять Иогор-лю вопреки ее желанию он не хотел. Может быть, таким образом он решил еще раз поспорить со своим возрастом? А что может убедительней всех доказательств для мужчины, что он ее мужчина, чем взгляд женщины? И еще он чувствовал, что если сейчас она ответит ему, то это решит для них многое. Словно озарение сошло на него: именно сейчас, именно здесь она должна стать его. Это казалось ему знаком того, что в этом новом мире у него все получится, и гарантией того, что получится.

Усольцев чувствовал, как медленно тает под действием его рук и губ ее скованность. Он почти с восторгом ощутил волшебную силу своих рук, околдовывающую женское тело. Постепенно она оттаяла. Руки ее ожили, все больше обретая смелость, пальцы начали отвечать на его пожатия. Робко, неуверенно. Усольцев затягивал игру, изводя ее томлением плоти, и с ликованием чувствуя, что она уже сама ждет продолжения и развития. И когда она, не имея сил сдерживаться, потребовала его в себя, он ощутил, что это его главная победа.

— Ну вот, малышка, — сказал он, успокаивая ее в своих объятиях, — теперь ты меня, будем надеяться, не предашь. — Она неумело ласкалась, остывая от сладостной истомы. Трогала пальцами лицо и шептала что-то невнятное. Да хоть бы и внятное, разве мог бы он понять, что? Слова благодарности? Молитву? Какие-то откровения? Ох, надо язык учить, надо... Наконец Иогор-лю успокоилась и затихла.

Иогор -Ну иди уж, займись гигиеной, — он кивнул ей в сторону проема смежной комнаты и подогнал легким шлепком по упругим ягодицам.

Пока она плескалась, Игорь Валентинович, пребывал в блаженном расположении духа. Все получилось. Здорово получилось. Дай, Бог, не в последний... Он растянулся на ложе, вытянув руки, а затем завел их за голову и вдруг ощутил под изголовьем продолговатый узкий предмет. В белую шелковистую тряпицу был завернут острый выточенный из прозрачного камня клинок с удобной маленькой, явно под женскую ладонь, рукоятью.

Глава девятая

Нож был красив, как бывают красивы кустарные вещи, изготовленные не для продажи. Тонкая тщательная обработка, не скрывающая, а придающая особый шарм грубому основному отесу. Неуклюжее изящество периода солютре. Было в этой вещи что-то чужое, таинственное, настоящее. В отличие от ставших уже, по сути дела, бутафорскими, кинжалов, единственной функцией которых было украшать ковры изнеженных пижонов, этот был еще живым и деятельным. Он был готов к работе. Усольцеву показалось даже, что он чувствует скрытую в нем энергию, ищущую выхода. Налюбовавшись на работу, сунул оружие под подушку. Дивись, Гименей: пистолет у жениха, кинжал у невесты. Брачная ночь. Но чтобы этот кинжал значил? Кому он предназначен? Конечно, может быть, это часть ритуала. Древний обычай. Но скорей всего, тут что-то другое. Что? Прислушался к себе. В душе царило спокойно. Интуиция, которая его никогда не подводила, говорила, что все нормально. Спи спокойно. Ох не прозвучало бы в реальности: "Спи спокойно, дорогой товарищ". Но, в любом случае, паниковать не стоит. Не хватало еще предстать перед подданными в глупом виде. И, на самом деле, с чего бы ей его резать?

Вода в каменной чаше с округлым дном, установленной так, чтобы ее можно было без особого напряжения наклонять, была приятно теплой. Игорь Валентинович отрегулировал наклон так, чтобы лилось тонкой струйкой, и с удовольствием вымылся. Вздохнул: без мыла плохо. И мыло надо записать в список необходимых предметов. Да, обмен с Большим Марсом налаживать нужно будет серьезный. Обтерся куском мягкой ворсистой ткани. Интересно, откуда в пустыне берется сырье для ткачества? Много вопросов. Много. Ладно, если доживем до утра — выясним что к чему.

Жена не легла. Она сидела на кровати, подтянув колени к подбородку и укутавшись в простыню. Ждала?

— Ну что, женушка, пригорюнилась? — Усольцев заглянул ей в глаза и она, ответив испуганным быстрым взглядом, тут же отвернулась.

Лег, притянул ее к себе. Она не противилась, но будто бы какая-то преграда возникла между ними. Эта покорность была сродни отчужденности.

— Ну, вот опять, — проворчал Усольцев. — Не могу же я тебя каждый полчаса приручать. Давай уж спать, завтра будем с ножичком разбираться. — Он вздохнул и закрыл глаза.

Проснулся среди ночи оттого, что за окном кто-то пел. Голос был молодой, сильный, интонации тревожные. Пел мужчина. И чего этому горлопану не снится? — Подумал Усольцев недовольно. Повернулся и вдруг увидел, что Иогор-лю рядом нет. Он сел на ложе и огляделся. Жена стояла возле окна, и, прижавшись к стене, осторожно смотрела вниз, высматривая певца. В голубых отблесках, идущих от стеклянных вкраплений в стене, он видел ее растерянное, испуганное лицо. Она словно затаившийся зверек с опаской выглядывала из своего укрытия туда, где ходил, выслеживающий ее хищник.

— Лю! — окликнул он ее, уже начиная беспокоиться. — Что случилось?

— Она вздрогнула, отринула от стены и, пряча что-то за спиной, подошла к нему. Он встал, выдернул спрятанные за спиной руки. В правой был зажат тот самый кинжал, что он нащупал под подушкой.

— И кого ты резать собралась? — спросил он, с трудом справляясь с охватившей его тревогой. — Никак меня? Вот зараза!

Он попытался отобрать оружие, но она вдруг рванулась и, освободившись, подбежала к окну. Быстрый бросок и кинжал, мелькнув на фоне подсвеченной синим стены соседнего здания, вылетел в окошко. Усольцев услышал стук удара о камни мощеного двора. Песня на улице резко оборвалась. Иогор-лю опустилась на корточки и закрыла лицо руками. Но не плакала, а просто затихла. Усольцев обшарил постель, но ничего подозрительного больше не нашел.

— Поспать, видно, больше не получится, — проворчал, успокаиваясь. — А ну иди сюда! Так и будешь сидеть там до утра?

Она словно поняла, поднялась и приблизилась к нему, пряча глаза. Усольцев взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Она подчинилась. Видно было, что в душе у нее происходит какая-то борьба. Что она испугана и растеряна. Усольцев прислушался к себе. Страх исчез. Нет, убивать она его не будет. Но что это было? Завтра выясним. А до завтра надо бы проявить строгость и холодность. Но не получилось. Когда легли, она сжалась в комок, а потом вдруг прижалась к нему, словно ища защиты. И он растаял. Погладил ее по голове, по плечу. Вздохнул: "Эх, бабы..." И тут же заснул.

Проснулся от шума в коридоре. Шум был резкий, агрессивный, опасный. Там кричали, били по дереву, топали и падали. Еще не сообразив, что к чему, Усольцев схватился за пистолет. Но в суматохе растерялся, завозился с предохранителем и пропустил тот момент, когда полог, закрывающий вход, с треском распался и впустил в комнату кого-то быстрого, решительного. Человек этот, сжимая в руке искрящийся клинок, бросился к кровати. Усольцев не успел выстрелить. И понял, что теперь уже ничего не успеет. И в этот момент навстречу человеку метнулась Иогор-лю, толкнула его в грудь, вцепилась в руки. Это мгновенная отсрочка смерти дала Усольцеву шанс, на который он уже не надеялся. И когда человек отбросил от себя Зубер-лю, Усольцев выстрелил. Человек отлетел в сторону, словно пуля, не сумев пробить кожу, лишь отбросила его прочь. Бессмертный? Неужели Шестой? Красное пятнышко нервно запрыгало по полу, и Усольцев все никак не мог, не умел, направить его на поднимающееся с пола тело. А потом словно очнулся. А, может быть, и действительно ушел остаток сна. Выстрелил, целясь нападавшему в голову. Это был не бессмертный. Он упал возле кровати, царапнув тюфяк тонким лезвием кинжала. Оружие выпало из мертвой руки. Это был тот самый кинжал, который Усольцев нашел у себя под подушкой. Полог в этот момент снова дернулся, и Усольцев послал красную метку навстречу появившемуся в проеме силуэту. Он не выстрелил в нее только потому, что Лиудау предостерегающе подняла руку. Спросила быстро:

— Ты не ранен?

Затем, не дожидаясь ответа, стремительно приблизилась к Иогор-лю и ухватила ее за волосы, стянув их возле затылка. Та дернулась было, но тут же прекратила сопротивление, и, скорчившись от боли, напряглась, ухватилась за держащие ее руки.

— Отпусти ее, — крикнул Усольцев, голосом, которым привык разговаривать с забузившими отселенцами .

— Она с ними! — Несмотря на драматизм происходящего и охватившее его нервное возбуждение, Усольцев с разобрал в голосе у Лиудау эмоции. И удивился тому. Это было что-то новенькое! Кукла быстро очеловечивалась. Однако анализировать эти изменения было некогда, он еще более повысил голос, выкрикнув сердито:

— А теперь она со мной. Отпусти, я сказал!

Лиудау молча разжала пальцы и Иогор-лю повалилась на пол. Она лежала, обхватив голову руками, и плечи ее мелко дрожали.

— Ее надо убить, — сказала Лиудау. Теперь ты Ю, и она больше не нужна. Она опсна.

— Оставь эти разговоры. Со своей женой я разберусь сам.

— Лучше убей ее сейчас. Суд все равно приговорит ее к смерти, и от этого тебе будет позор.

— Она спасла меня. И довольно об этом. Расскажи лучше, что случилось.

— Мятеж. Соратник-побратим Зубера собирался отнять у тебя жизнь, имение и жену. Он и те, кто был с ним, убили часовых возле входа в здание и в коридоре, но охрана башни услышала шум и спустилась в здание. Караульные могли бы поддержать мятежников, но выполнили свой долг. Их следует наградить. А тех, что схвачены, — судить и казнить.

— Зачем же тогда судить? — Несмотря на то, что сейчас было не до шуток, он не смог удержаться язвительного замечания. Но Лиудау юмора не поняла.

— Такой порядок,— ответила она серьезно.

Игорь Валентинович, усадил Иогор-лю на кровать и принялся одеваться. Надо будет подержать ее возле себя, а то Лиудау что-то очень уж воинственно настроена. А первый допрос вряд ли прилично было оставить без высочайшего внимания. Ох нелегка ты, долюшка государева!

Часть шестая

Глава первая

Володи в келье не было. А должен был сидеть и ждать, потому что поговорить было о чем. Не только поговорить, но и, больше того, — договориться. Мог бы и сам сообразить. Но от этих творческих натур логичных рассуждений ждать бесполезно: у них все на эмоциях. Психанул и ушел. Ищи его теперь. Записки, конечно, не оставил, а позвонить некуда: телефон его в сейфе у Мишина. Может, у Ирки прячется под одеялом? Но там его пусть Мишин ищет. Хотя, если бы он там находился, Ирка бы уже доложила. Отец Кирилл! Вот это стоящий вариант. К нему он мог вполне податься за утешением.

Дверь в церковь была закрыта. И по виду не определишь — то ли на засов, то ли лишь притворена. Знать бы, что сейчас у батюшки — обед или обедня? Службу Антон понимал. Это святое. В данном случае во всех смыслах святое. Решил, что посмотрит только. Если батюшка служит, придет позже. Взялся за резную массивную ручку. Потянул на себя. Створка мягко поддалась. И тут он запнулся. Остановился. Отпустил дверь, освобождая правую руку, запоздало перекрестился и только тогда вошел. Прошел притвор, вступил в храм.

Церковь встретила его гулкой пустотой, приправленной голубым сиянием, льющимся от купола, сочащегося небесной синевой. Словно сняли покрытие, позволив небесам заглянуть в храм. Иллюзия неба была полной. Марсианское стекло, ровно раскатанное по каменной основе, светилось ясно и нежно. Ниже, там, где стены, спускающиеся от купола к полу, не выскользнули еще из мягкой кривизны в вертикаль, панорамой размещались сцены из Нового завета. На стенах — фрески с изображением святых в полной рост. Написано было своеобразно, с явным отступлением от традиции, но каким именно рассматривать было некогда. Антон отметил только, что роспись была выполнена в экспрессивной, динамичной манере, и в то же время иконописность утрачена не была, а как бы "творчески переосмыслена". У святых были именно лики, а не лица, хотя и не плоские, как нередко бывает на иконах, а объемные, живые. Написаны они были сочными, мягкими мазками. А умиротворенность их была не естественной, изначальной, привнесенной из вне и отражающей "горний свет", но внутренней, словно приобретенной в результате тяжелой душевной работы. Он узнал Георгия Победоносца, хотя был тот пешим и без Змия. Крепкий, высокий мужчина с крупными кистями рук. На лице его неровной полоской белел затянувшийся шрам от полученного в сражении удара. Такой же, как у Антона. И лицо... Если бы не усы и борода. Неужели Володька списал с него?.. Да ну. Он отмахнулся от этой мысли.

Множество светильников, в форме шаров, освещали и эти фрески, и иконы, явно не володиной кисти, а сработанных где-то в монастырских мастерских на Земле. Строгий лик Спаса справа от царских ворот и скорбное лицо Божьей Матери — слева обращены были к Антону и, казалось, недоумевали по поводу его появления здесь. Он перекрестился еще раз. Но на этот раз скорее для того, чтобы не выглядеть глупо, если кто-то из прихожан или служек наблюдает за ним незамеченный. В училище им серьезно преподавали историю и культуру православия. А так как Антон никогда не делил дисциплины на основные и второстепенные, то и познаний — пусть поверхностных, но широких,— ему хватало на то, чтобы разобраться в церковном обиходе. Вот у кануна подле распятия догорала одинокая свеча. И Антон понимал, что это не просто так, а кто-то помянул усопшего. И еще он сообразил, что раз нет службы, то священник скорей всего находится в своей каморке, что располагается где-нибудь в притворе. Так оно и было. Дверь в квартиру Кирилла была приоткрыта, и Антон увидел сквозь проем спину хозяина. Кириллом молился. Стоял на коленях перед образами и время от времени кланялся, размашисто крестясь. Вот ведь. Антону почему-то представлялось, что священники общаются с Богом только в рабочее время, надев парадное облачение. Оказывается, и что-то личное в этих отношениях есть. И несколько удивленный тем, что Кирилл не намолился вволю на службе, не стал его беспокоить. Наверняка, Володи у него сейчас нет. Удивился только: надо же, весь храм в его распоряжении, а он с Господом на квартире разговаривает. По-домашнему. Собрался было уже уходить, но отец Кирилл, вдруг обернулся и, легко поднявшись, поманил его рукой.

— Извиняйте, отец Кирилл, что оторвал... — В его духе было бы закончить фразу словами "от беседы с шефом", однако никчемность ее была так очевидна, что он вовремя сменил тон, — от молитвы.

— Пустое, — ответил Кирилл. — Это фарисеи и президенты молятся напоказ. А молитва не есть особый и огражденный от повседневности акт. Молитва, как лекарство для души. Разве мы чванимся, когда принимаем лекарство? Мы разве говорим: "Не мешай мне, я пью таблетку?" Так что не смущайтесь. Вы мне не помешали. Что-то случилось?

— Володя пропал. Он не у вас?

— Нет. А когда пропал?

— Сегодня утром.

— Целый день... — Отец Кирилл задумался. — Может быть, ушел рисовать? Он раньше часто ходил на этюды... До случаем с Кульковым. Краски его на месте?

— Да кто ж их разберет. Какие-то на месте. У него ведь этих красок... Хотя... — Антон мысленно осмотрел их келью. Этюдник на месте.

Отец Кирилл помолчал. Потом сказал задумчиво.

— Есть одно место. Только туда нам без защитной одежды нельзя.

— В зоне наката?

— Да. Выселки... Слыхали про такое?

— Слыхал. А ему что там делать?

— Он ходит туда иногда. Помогает одному человеку.

Этого Антон не знал. Володя не говорил, и в донесениях Кулькова об этом не было.

— Что за человек?

— Несчастный это человек. Ему нигде нет места.

— Но там-то он пристроился. А вы говорите: нигде.

— Он бы и рад оттуда уйти, да некуда. Так уж устроен этот мир, что люди живут в неволе. Ограничения им поставлены внешние. Одни могут жить только в Выселках, другие только в поселке, третьи — здесь у нас, а кто-то вынужден вечно скитаться в одиночестве. Вот мы с вами не можем жить в зоне наката. А если вдруг случится надышаться влажным воздухом, уже не сможем вернуться сюда. Каждому свое место определено здесь. — Он помолчал и вдруг добавил сокрушенно, — а в Священном писании ничего о том не сказано. Пойдемте, я познакомлю вас с человеком, который не ограничен в местопребывании.

Они прошли через церковный зал. На ходу Антон спросил, кивнув в сторону росписи: "Володина работа?

-Володина, — подтвердил отец Кирилл.

Они вышли в коридор, миновали пару переходов. Потолки коридоров были невысокие. Не то, что в поселке. И не так хорошо выровнены. Как говорится: "Из-под топора". А точнее — бура. Прогнали пару раз машину — некогда было заниматься красотой. Однако полы, в отличие от потолков, да и стен, были ровными, гладкими. Искусственного освещения, видно, местные обитатели, не жаловали. А, может быть, поселковое начальство на них экономило электроэнергию. Редко встречались слабенькие лампочки-самосветки. Но вдоль стен, на высоте глаз, тянулась аккуратно налепленная стеклянная полоса шириной сантиметров в двадцать. Свету она давала немного, но его вместе с тем, что отбрасывали лампочки, было вполне достаточно, чтобы ориентироваться. Правда, на перекрестках торчали из потолка электрические светильники. А в отходивших в сторону коридорах было еще более мрачно. Антон знал, что почти все они, кроме двух-трех, ведущих в катакомбы и в поселок, заканчивались тупиками. В них, этих ответвлениях, располагались квартиры местных обитателей. В центральном же коридоре, по другую сторону от аппендиксов размещались места отдыха, игровые, аудитории для собраний и школьных занятий. Мрачно. Уныло. Серо. И безлюдно. Лишь изредка попадались местные. Они почтительно здоровались с отцом Кириллом, с интересом поглядывали на Антона. С ним тоже здоровались, но осторожно. Словно сомневаясь, надо ли это делать. Кирилл меж этими встречами знакомил его с устройством "Богадельни". Наконец они свернули в боковой проход и оказался в небольшом аккуратном зальчике, освещенным приятным мягким светом. Зальчик был обшит под дерево и уставлен стульями. Трое ребятишек с азартом возились возле монитора: видно, вели виртуальный бой с представителями неземной цивилизации. Напротив большого экрана сидел жилистый мелкий старичок в мятой зеленоватой униформенной куртке явно с чужого плеча, помеченной яркой белой надписью "Марсдобыча".

Отец Кирилл подошел к нему, тронул за плечо. Тот в ответ медленно повернулся, неохотно отрываясь от действия на экране, но увидев, кто к нему обращается, тут же встал и почтительно поздоровался. За руку. Что Антона удивило. Он привык думать, что попам верующие исключительно руки целуют, как дамам.

— Николай, поговори с Антоном Александровичем. И помоги, если сможешь.

Он кивнул Антону и отошел к ребятишкам. О чем-то спросил их. Те отвечали неохотно, а когда он погладил одного из них по лохматой голове, тот напрягся. И видно было, что это прикосновение ему в тягость. Да, молодое поколение, похоже, к служителю культу не так почтительно, как старшее.

— Добрый день, отец, — приветствовал старика Антон.

— Вот он — отец, — отвечал старик, кивая на Кирилла. — А я дядя. Дядя Коля. Он сел и выжидательно посмотрел на Антона. А левым глазом уже косил на экран. — Если дело не срочное, садись-ка кино посмотри. Хорошее. Про другую планету.

— Про какую же это? — Поинтересовался Антон. — Про Землю, что ли?

— Нет, еще про другую. Космическую. Такую еще не открыли.

— Мне бы про ту, которую уже открыли, поговорить.

Старик вздохнул.

— Ну спрашивай.

— У меня друг пропал. Богомаз ваш. Володя. Говорят, ты знаешь, где он может быть.

— У бабы его смотрел?

— Отпадает. Будто бы у него на выселках знакомый есть.

Старик набычился, нахмурился. Ответил немного погодя:

— Ну, а что сам там не поищешь?

— Пойдем вместе. Дорогу покажешь.

— Да куда тебе идти, — усмехнулся тот в ответ, — тебе же штаны резиновые надеть надо.

— Ну так как?

— Завтра схожу. Сегодня уже поздно...

— Солнце зашло? — подначал его Антон. — Пойдем уж сегодня. Я вот только штаны переодену и пойдем. А?

Старик покосился на пацанят.

— Нет, сегодня никак. Я за внуком присматриваю. Завтра с утра и сходим. Пятьсот монет.

— Пятьсот? А это много или мало? Я в ваших деньгах не очень...

— Нормально это. Или у тебя денег нет?

— Найду. А вот интересно, дядя Коля, как тут у вас на Марсе, насчет выпить и прочее?

— Насчет выпить — сложности. А насчет прочего, как сладишь,— ответил дедок и тут же быстро оглянулся на ребятишек, играющих на компьютере: вдруг услыхали непристойный намек. Антон перехватил взгляд и отметил про себя, что население здешнее приличия блюдет. Хотя бы в том, что при юношестве старается язык попридерживать. Он подсел к старичку и достал из бокового кармана фляжку с коньяком, которую носил с собой постоянно для особых случаев. А случай был, несомненно особый. Тем более, что этого дедка ему просто хотелось угостить. Без цели. Как говорится, из уважения. Старик снова оглянулся на пацанов и вздохнул утвердительно. Быстро опрокинул стаканчик, закашлялся, багровея лицом.

— Давно не употреблял, — сознался виновато. Ой, развезет...

— Да ну... С трех-пяти, да за хорошим разговором.— Антон достал из кобуры сверток с бутербродами. Развернул, угостил деда. Тот проследил эту операцию ироническим взглядом, однако комментировать не стал. Потом принялся рассматривать бутерброд, но, увидев, что он местного изготовления, тут же утратил к нему познавательный интерес и принялся обстоятельно закусывать.

После второй дядя Коля разговорился. На Марсе ему было "сносно". На Земле бывало и хуже. Прилетел со сменой. Отработал, как положено. А потом подписал контракт на второй срок, потому что женщину встретил. Деньги хорошие, жизнь сытая. Ни о чем думать не надо. Так и остался. Заработанное детям переписал. С женой-то он разошелся. Они на Земле аж две квартиры купили. Хорошие. Одну жить — другую сдавать пока. Но сейчас уже обе, наверное, заселили. Дети-то выросли. Семьями обзавелись. А здесь ему не скучно. Кино — пожалуйста, игры всякие компьютерные, в клубе на гармошке играет, с мужиками в картишки иной раз перебросится. Еще ведь и работает. Плохо, что выпивки нет. Но привык за эти годы к сухому закону. А вот еще в церковь ходить начал. И помолиться и помочь в чем. Ну и за внучком помогает присматривать. Вон тот — в синей рубашке, возле компьютера. Максик. Нет, семьи так и не завел. Да здесь и не обязательно. Но внучок, вроде его. В смысле, мать пацаненка вроде бы его дочка. Да точно его. И похожа. А и какая разница? Так жить теплей, чем бобылем. Есть с кем по-родственному словом перекинуться. Есть куда пойти вечером. Женщина — это женщина. Чужая кровь. А дети и внуки — свое. Родное.

Поговорили о нравах и обычаях. Дядя Коля поделился наблюдением о том, что, как Игорь Валентинович пропал, стало хуже. Усольцев народ крепко держал, хоть и человек культурный. Все больше на сознание в разговорах нажимал, но, если что не так, брал за грудки. От своего не отступался. У него в охране ребятишки были крепкие. А где они теперь? Кого поубивали, кто разбежался.

-А куда здесь разбежишься? — Убедительно засомневался Антон.

-Да есть куда, отвечал дядя Коля чуть поплывшим голосом. Двоякие могут на выселки уйти. Если их там примут. Но двояких-то примут. А вот надышавшихся не факт. Этих вполне могут забатрачить. Да и в сухом есть, где укрыться.

Пацаны за столом переглянулись. — Ага, подрастающее поколение в теме, — подумал Антон. Вот с кем надо будет контакты устанавливать. — Забурчал телефон. Звонил Мишин. Антон вышел за дверь, но там крутились подростки, и он отошел за угол — подальше от чужих ушей. Мишин был расстроен и, кажется, уже начинал паниковать. Спросил про Володю. Антон ответил односложно, мол, ищу. Тот помолчал в ответ. Потом сказал бесцветным голосом:

— Ищи. Нам этой пропажи не простят. И в 19.00 ко мне. Будем совет держать, как жить дальше.

Нам! Это ж надо... Ну, понятно, на себе принимать все не собирается. Будет удар распределять, цеплять в сниску как можно больше народу. Антон — ответственный за прикрытие. С него первый спрос. Логично. Ничего не ответил, дал отбой и вернулся в комнату. А здесь, словно пружину сжали.

Парни, что толпились около двери, когда он выходил звонить, были здесь, словно только и ждали его ухода. И не просто вошли — захватили помещение. Они стояли возле стола, блокировав пацанят. Одного — белобрысого — оттеснили в сторону и, если судить по красной левой щеке, немного поучили. Дедок был там же, видно, рвался на помощь внуку, но его до места событий не допустили, а довольно бесцеремонно прижал к стене один из акселератов. Появление Антона для всех было неожиданным.

— Пионеры наших бьют? — поинтересовался он с порога. — И что вам, хлопцы, от нас надо? Мы беседуем, никого без крайней необходимости не трогаем. Мы добрые, когда не в печали. Отпусти-ка дядю Колю, юноша, а то ведь он и опечалиться может.

Парень убрал руки.

— Итак, дети Марса, ко мне лично вопросы есть?

Они прикинули его габариты и промолчали.

Рыжий крепыш с серьгой в ухе, — он видно был у них за главного, — бросил через плечо пацанятам:

— Все поняли, салаги? — И, нагло поглядывая на Антона, двинулся к двери.

— У тинейджеров вопросов нет... — Задумчиво сказал Антон.— А у нас к тинейджерам?— Он придержал рыжего за плечо. Тот, ощутив железную силу пальцев, сник. — Дядя Коля, что так и отпустим? Неправильно это как-то. А поговорить? Эй, дружище, — обратился он к пацану с красной щекой, — у тебя есть что спросить у мальчиков? Спроси. Они ответят.

Пацан набычился и вдруг решительно подошел к долговязому верзиле и протянул руку.

— Давай сюда.

Тот густо покраснел. Видно было, что он нервничает. Еще бы, от того как поведет он себя, зависела репутация. Но вдруг лицо его изменилось: стало решительным и спокойным. Он с силой ударил пацаненка по руке.

— Отвали!

— Ну мне-то ты не откажешь! — Усмехнулся Антон и двинулся к парню. Тот отскочил в дальний угол. Остальные рассредоточились по комнате. Рыжий шагнул Антону за спину. Антон сделал еще шаг вперед и остановился. Длинный все еще не решался. Один из тех, что стоял сбоку, сделал резкое движение. Антон оглянулся, будто бы поддался на уловку, и тут длинный что-то бросил Рыжему. Предмет летел по высокой траектории и чуть в стороне, однако Антон был готов к броску и в прыжке перехватил это что-то. Странный, продолговатый предмет. Совершенно черный. Но рассматривать его было некогда.

— Твое? — спросил Антон у пацаненка.

Тот кивнул.

— Пускай пока у меня побудет. Тинейджеры свободны.

Парни один за одним понуро направились к выходу.

— Рыжий, — окликнул Антон главаря, — если кого-то из них тронешь — высеку. Понял?

Тот вышел, не ответив.

— Вот гаденыши, — облегченно вздохнул дядя Коля, — опускаясь на стул. — Совсем стыд потеряли. Кирилл-то их попридерживал. А теперь нет власти.

— Поговорим? — спросил Антон серьезно.

— Это можно, — согласился дядя Коля, выразительно взглянув на флягу.

На этот раз он выпил не спеша и с явным удовольствием. Вернул посуду и сказал:

— Ну-ка, Игорек, подойди сюда. — Белобрысый, набычившись, подошел. — Рассказывай, чего они на тебя насели.

Пацан пожал плечами. Он явно не собирался откровенничать.

— Это твое? — Спросил Антон, показывая трофей.

— Мое, — отвечал тот тихо.

— И что это?

— Не знаю.

Предмет был более чем странный. Довольно увесистый гладкий плоский, типа пистолетной рукоятки, с мелкими выступами под большим пальцем, если взять его так, как удобно держать. А держать его, это Антон отметил сразу, было очень удобно и даже приятно. И отдавать почему-то не хотелось. Однако, что же это?

— А где взял?

— Нашел.

Иного ответа м не предполагалось.

А я думал, что сам сделал. Ну, раз нашел, значит, она не твоя и я ее забираю. Ты нашел и отдал. А я отобрал у того, кто у тебя забрал.

— Вот и отдайте мне, — буркнул пацаненок, впрочем, без особой надежды в голосе.

— А зачем она тебе? Ты же даже не знаешь, что это. А это может быть что угодно. Вплоть до оружия. Так что я забираю.

— Забирайте, — вдруг охотно согласился пацан. — Это я им отдавать не хотел, а вы берите.

— Им почему не хотел?

— Потому что они отбирали.

— А я разве прошу?

— Вы забираете.

— Умен не по годам. А покажешь, где нашел?

— Вам покажу. Но не просто так.

— И насколько не просто?

— За пятьсот монет.

— Да что это у вас такая такса фиксированная?

— Ладно, за триста.

-Разорите вы тут меня. Ладно, согласен. Ну что, дядя Коля, на "поташок" да по домам?

— Да уж, надо бы. — Дядя Коля бережно принял стаканчик и аккуратно выпил. Вернул посуду. И сказал смущенно.

— Можно и сегодня сходить. А денег не надо. Коньяк отдай на том и порешим. Там немного осталось. Ты же все равно не пьешь. — И получив согласие, достал из кармана потертый и телефон. — Щас, Цурику позвоню, скажу, чтобы ждал. Очков не взял. Ну-ка найди в списке.

Антон нашел, прочитал номер и несколько раз повторил мысленно, запоминая. Вернул, предупредив:

— Обо мне не слова. И о Володе не спрашивай. Скажи, что надо увидеться.

— Ладно. — И тут же закричал в трубку: "Цурик, здравствуй, это дядя Коля. Я к тебе сегодня подойду, а? Надо посоветоваться по одному вопросу. В 10 часов приду. Понял?

Цурик что-то ответил, но дядя Коля перебил его, ответив с достоинством: "Это не телефонный разгвор", — и сложил трубку.

— Только ему надо жратвы какой взять. Они там бедно живут. Мы его подкармливаем. Он вообще-то наш. Сдуру в туман попал. Его местные там теснят. А куда ему теперь деться? Некуда.

Антон на всякий случай развел их по домам. Квартира, где обитал Игорек, располагалась в самом дальнем конце коридора-тупичка. Возле нее было на удивление светло. Оно и понятно: вокруг двери толстым слоем было заштукатурено стеклом. Слой был довольно ровный. Однако кое-где остались следы детской пятерни.

— Ты мазал?

— Я, — ответил Игорек и постучал. Антон собрался было, сдать пацана на руки матери и тут же уйти, но когда дверь отворилась, передумал.

— Мадам, — проговорил он, ловя себя на том, что откровенно интересничает — позвольте сдать вам вашего отпрыска согласно описи.

Женщина совсем не соответствовала русскому определению 'мадам'. Но была удивительно хороша. Хороша удивительной скромной прелестью, которая не нуждается ни в кокетстве, ни в украшательствах. Прелесть эта светилось и во взгляде, отражалась в манере держаться, даже в том, как мило она удивилась, увидев в дверях Антона. Да, "мадам" ей совершенно не шло. Она была слишком естественна для этого определения.

— Игорь, — она строго посмотрела на сына. — Что случилось? — И подняла взгляд, заставивший Антона, испытать давно забытое чувство смущения, — он что-то натворил?

— А что, может?

— Может, — вздохнула она сокрушенно, и этот вздох — естественный и откровенно горестный сбил ритм его сердца. Взгляд ее был встревожен. Она смотрела на Антона так, что он специально помедлил с ответом, чтобы побольше подержать его на себе. И немного совладать с собой.

— Да все нормально. — Ответил он наконец. И добавил, не к месту — меня Антоном зовут.

— Марина, — ответила она смутившись, поскольку впервые за весь разговор отметив, что перед ней не просто провожатый сына, а мужчина. Машинально дотронулась до волос, словно поправляя их. Поколебавшись, добавила, — вы войдете?

— Если позволите, — ответил галантно Антон и таким тоном, словно вынужден был это сделать, чтобы не огорчать хозяйку, а не потому, что выдавливал всеми силами это приглашение. — Я, собственно, на минутку.

— Все-таки что-то случилось, — сказала Марина.— Она сказала это так огорченно и с такой безнадежной обреченностью, что Антон сделал усилие над собой, чтобы вновь отвердеть душой. Ну не мог же он — крепкий уверенный в себе мужик — так явно и спешно капитулировать перед женщиной! А к этому шло. И сейчас вопрос стоял только о цене этой капитуляции. — Он подрался? — В голосе теплилась надежда, что только это и ничего больше.

— Нет, он даже не подрался, — уловил подтекст Антон, и она улыбнулась в ответ на эту его прозорливость. — Часто дерется?

— Это только так называется — подрался, — в глазах ее проявилась боль. — Его бьют постоянно...

— Я вырасту... — Ответил Игорек, набычившись, и сжал кулаки.

— Что ты грязь прячешь? Иди мой руки и садись есть, — велела Марина.— Нам с Антоном...— Она взглянула выжидательно, однако Антон не заполнил паузу отчеством, и она продолжила — надо поговорить.

Парень вывернулся из материных рук и шмыгнул на кухню, плотно закрыв за собой дверь.

— Не знаю, что с ним делать, — сказала она. — Я весь день на работе, а у них тут своя жизнь. Приходит с синяками.

— Возраст такой, — вставил Антон банальность, скорее для склейки разговора. В голове было суматошно и жарко.

— Да, что вы! Нет. Характер. А отношения среди ребят стайные. Он же одиночка. Боюсь, что сломают его. Садитесь, пожалуйста. Вы чаю хотите?

— Не сломают, — ответил Антон, присаживаясь на пластиковый стандартный стул. — Я за ним присмотрю. А если что — мы с Володей Гущиным неподалеку живем. В 86-м. Знаете Володю?

Антон спросил о Володе потому, что личное — личным, но и о деле забывать не следует. А вдруг что-то знает? Реакция ее показалась ему странной. Марина заметно смутилась, прежде чем ответить.

— Знаю, конечно. Мы тут все друг друга знаем.

— Куда делся? — продолжал Антон, подавив в себе неприятное чувство, вызванное ее смущением. — Целый день найти не могу.

— Не видела, — ответила Марина поспешно. Слишком поспешно, чтобы ответ мог быть незаинтересованным. Помолчали.

— Так что с Игорьком? — Спросила она, наконец, возвращая Антона к больному для нее вопросу.

— Да налетели на него какие-то молодцы. Пришлось отбивать.

— Что они налетели на него?

— Вот из-за этого. — Антон достал из кармана отобранную вещицу. — Вы это видели?

— Нет... — Она взяла из его руки странный предмет. Пальцы их на секунду соприкоснулись, и повинуясь импульсу, Антон сжал ее ладонь в своей. Марина, не поднимая на него глаз, словно ожидала чего-то такого, тихо спросила:

— Зачем это?

— Не знаю зачем и откуда. Хотел у вас спросить.

И она, то ли тоже уходя в сторону, то ли продолжая начатую фразу, ответила чуть слышно:

— И я не знаю. Мне это не нужно. — Она положила коробочку на стол возле него. <

Появившийся из ванной Игорь живо встрял в разговор, сообщив, что нажимал все кнопки, но ничего не заработало. Видно, ломанная

— Ну а что пацанам не отдал, раз ломанная?

— Что ж за так отдавать? Ели бы обменять или продать...

— Так и деньги отобрали бы.

— Деньги отбирать нельзя. За это высекут.

— У нас порядок такой. — Объяснила Марина. — За воровство и грабеж — телесные наказания. А по поводу находок — считается, что, если потерял, то сам и виноват. Выкупить право имеешь, а забрать силой нельзя.

— Понятно. Но ведь не каждого высечь удастся?

— Игорь Валентинович всех лупил, — ответил Игорек с явным удовольствием.— Попробуй ему возрази. У него вон какие охранники! Здоровые, как ты!

— Да, — подтвердила Марина. — Он различия не делал. За это его уважали. Но и никого в обиду он никого из марсиан не давал.

— Я бы его убил,— сознался Антон. Ну, если бы он меня попытался высечь.

— Марина взглянула на Антона с удивлением. И в удивлении этом явно чувствовался интерес. Антон поднялся: пора было идти к Мишину. Он, как со взрослым, обменялся рукопожатием с Игорьком и подал руку Марине. В душе дрогнуло. Она колебалась только секунду и мягким движением протянула ему руку, забавно выгнув ладошку, словно смущаясь своего движения и пытаясь превратить его в шутку. Будто она лишь следовала заведенному ритуалу, а не стремилась к его прикосновению. И он задержал ее кисть в своей ровно столько, сколько требовало приличие. Нет, пожалуй на мгновенье больше, на то мгновение, которое подсказало — ей приятно то, что он держит ее за руку.

Глава вторая

Мишин был озабочен и растерян. Он не стал высказывать Антону по поводу его опоздания. Кивнул на свободный стул. В кабинете у него томились отец Кирилл, Треядкин, Павел. Сидели молча. Антон поздоровался со всеми за руку, подсел к Павлу.

— Как я понимаю, новых сведений о Гущине нет? — спросил Мишин, обведя всех, кроме отца Кирилла, взглядом. — Как легко у нас уйти из зоны контроля... Хотя, казалось бы, куда на Марсе деться? Отец Кирилл, мы вас пригласили поприсутствовать и высказаться по поводу происходящего. Потому что... — Он картинно развел руками, — ну, потому что...

Отец Кирилл усмехнулся. Выглядел он хорошо. Кажется, после случая с Жеником, полностью пришел в себя. И следа не осталось от растерянности и глубокой удрученности.

— Ну чем же я помогу-то? — Ответил он почти весело. — Володя ко мне не заходил. И где он, я не знаю. Могу только догадываться. А если разговор об Усольцеве, то мое мнение такое — надо идти на мировую. Он человек, конечно, сложный и не всегда приятный, но без него в поселении начинается смута.

— Вот мы и хотели Гущина подключать к работе. — Доверительно сообщил Мишин. — У них вроде бы взаимное понимание. А он куда-то исчез.

— Да куда он мог исчезнуть? Вернется. — Ответил отец Кирилл. — Человек отошел в сторонку от суеты. Ведь есть ему, о чем подумать.

Мишин вскинул голову. Посмотрел внимательно.

— Наверное, есть. И где это уединение, как вы думаете?

— Меня Антон Александрович уже о том спрашивал. Я думаю, что у отселенцев надо посмотреть... Вполне такое может быть. Там у него есть знакомые.

— Кабыш? — Мишин посмотрел на Павла.

— Там не искали, — ответил тот виновато.

— Проверьте.

— Сами не найдете, — отвечал отец Кирилл, поглаживая бороду.

— А с вами?

— Со мной, пожалуй. Только долго он там не будет. Так полагаю, что ночевать домой придет.

— Ладно, подождем до утра. Если не появится, будем искать у этих ваших отшельников. Кабыш, — он упорно не хотел называть Павла ни по званию, ни по имени, — готовьте группу. Что у тебя? — обратился он к Антону, усмотрев в руках у него свернутый рулоном лист бумаги.

— Еще одна загадка. Или разгадка, заводящая в тупик, — отвечал тот, развертывая свиток.

Все потянулись к листу. На четвертине ватманского листа была изображено женское лицо. Женщина была красивая и молодая. Отец Кирилл удивленно посмотрел на Антона. Было ясно: он знает, кто это.

— Ну и что? — Нетерпеливо спросил Мишин.

— Никого не напоминает?

— Кончай загадками говорить! — Мишин не расположен был к разгадыванию шарад.

— Вчерашний фильм от Усольцева помнишь?

— Ну и... Постой. Он потянулся к Володиному телефону, лежащему на столе.

— Лида? — Спросил Треядкин у отца Кирилла. Тот кивнул в ответ.

— Что за Лида? — Мишин вывел изображение на монитор, нашел женское лицо, подловил ракурс и зафиксировал изображение. Сравнил с рисунком. — Похоже. Так кто это?

— Мать Володи.

— Эта? — Мишин ткнул пальцем в экран. — Молода больно.

— Она была такой лет 15 назад. Перед смертью... — ответил отец Кирилл.

После этих слов стало удивительно тихо. Антон не выдержал, резюмировал:

— Как в могиле.

— Тьфу на тебя, — отозвался Мишин. — Значит, он узнал мать? И нарисовал ее. Зачем?

— Художники ранимые. Наверно, чтобы успокоиться. — Предположил Павел. Мишин усмехнулся, взглянул иронически, но от реплики воздержался.

— Ладно, у него спросим.

— Можно и у меня, — ответил Антон.

— А ты знаешь? Ну, скажи.

— Он нарисовал этот портрет три года назад. Там на обороте дата есть.

— Постой, и что нам это дает?

— Да ничего, ровным счетом...

— И зачем ты его принес.

— Чтобы ты мог сравнить эти два изображения. Ведь на слово бы отцу Кириллу не поверил?

— Не поверил бы. Хорошо. Теперь кое-что я вам сообщу. Отец Кирилл, секретов от вас нет... Но здесь разговор пойдет специальный и вам, как священнику, чуждый... — Мишин старался говорить как можно мягче. Урок с Володей принес результат.

Отец Кирилл поднялся.

— Мне чужих тайн не надо. Мне своих таинств хватает. — Пошутил он. Попрощался и вышел из комнаты.

— Так вот, — продолжил Антон, как только дверь за ним закрылась, — сегодня на телефон Усольцева был звонок. — Мишин посмотрел в листок, лежавший перед ним. — Номер вам ничего не даст. Фамилия звонившему — Суриков. Место нахождение этого передвижника уточняется.

— Выселки — его место нахождения, — небрежно бросил Антон, наслаждаясь удивлением Мишина. Номер ведь такой? — И назвал номер.

— Однако... Ты уверен? — растерялся Мишин.

— Он правильно говорит, — отозвался Треядкин. — Номера я, конечно, не помню. Но Суриков Константин Андреевич, находится на выселках. Это факт.

— Ладно хоть не Василий Иванович. — Разошелся Антон. Сегодня он был в ударе. Пошла масть: ухватил же логическую связь между Суриковым и Цуриком. На уровне подсознания. И номерок пригодился.

— Откуда в теме? — Спросил Мишин, глядя на Антона потеплевшим взглядом.

— Агентурная информация. Проверю, доложу точней. Хочу сегодня сбегать посмотреть на этого Сурикова. Скажите дежурному, чтобы мне спецкостюм выдали и разрешили его в богадельню занести.

— Один пойдешь?

— С проводником. А так один.

Треядкин поерзал, явно не одобряя намеренье идти в одиночку. Но ничего не сказал. Мишин задумчиво посмотрел на Антона. Потом спросил:

-Ну и зачем ты туда пойдешь?

— Разведку произведу. Володю посмотрю. Ну и парня этого изолирую.

— Спугнешь только. Как ты его изолируешь, если сам не более трех часов в зоне сможешь находиться, а на сухое его вывести нельзя? Или можно?

— Нельзя, — согласился Антон. — И что делать?

— Думать, а уж потом бегать. Знаете, что было в сообщении? — Он сделал паузу и повернулся к Антону, — может быть, ты нам и это скажешь?

— Легко, — ответил Антон. — Место и время встречи между Усольцевым и Володей. Но только где и когда, непонятно.

Мишин долго смотрел на него. Потом сказал: "Где" — как раз понятно. А вот "когда"... На сегодня все. Завтра, если ситуация не изменится, сбор у меня в 7.00. Надеюсь, нет необходимости предупреждать о том, что никаких разговоров на эту тему с третьими лицами. До свидания. Нет, ты Антон останься и портрет оставь. Я его сканирую и пропущу через распознаватель. Не в службу, а в дружбу, поставь-ка чайник. — Это он так пошутил.

Глава третья

Когда все ушли, Мишин словно сдулся — устало опустился в кресло и откинулся на спинку.

— Дай посидеть минутку. Очахнуть... Ты знаешь, — сказал он через некоторое время уже более бодрым голосом, — кажется, я начинаю привыкать. Здесь в буквальном смысле словно тяжесть с души сбросил. Такого я на Земле не испытывал. Вот так расслабиться, чтобы до истомы, до блаженства... — Он потянулся. — Нет, на Земле такое невозможно. Даже на курорте нет такого полного расслабления.

— Рановато, — серьезно ответил Антон. — Говорят, такое приходит на третий год. Потому, наверное, вахты и нарезаны по два года.

— Может, поэтому. А может, потому, что так удобней вахты возить.

Они помолчали. Да, Марс после трех лет не отпускает. Не всех, конечно, но многих. Земля не принимает после долгого отсутствия. Это так. Но и Марс не отпускает. Притягивает своей слабой гравитацией так, что не вырваться. Неизвестно еще, отчего больше Володя страдал на Земле — от первого или второго.

— Выходит, что, продлив нам командировку, начальство обречет нас на вечное изгнание?

— Я тебе об этом толкую уже две недели, — хмыкнул Мишин. — А ты, что же думал, нас тут силой держать будут? В кандалах? Сами не улетим. Не сможем и... не захотим. Однако согласно инструкции — не имеют права. Если только забудут про нас. Ты обратил внимание, кстати, что Кульков... что тело Кулькова было без защитного костюма?

Антон посмотрел удивленно. Нет, не обратил он внимания. Вернее, что-то такое было. Что-то смущало его своей неправильностью. Но прошел этот факт незамеченным.

— Так он что... Принес себя в жертву служебному долгу?

— Не знаю. Но жил он в зоне наката. В последнее время.

— У отселенцев?

— Нет. Отдельно. С ним твой Володя общался. Был кем-то вроде посредника. Еду ему носил. Но это уже в последние два-три месяца. Пока...

— Как это произошло?

— Точно никто не знает. Есть показания Гущина. Но они невнятные. Исчезал на два дня. Нашли в зоне наката без костюма. В сознании. В нормальном физическом состоянии.

— Сам как объяснил?

— Никак не объяснил. Кому он тут объясняться будет? Он для всех был геолог. Одним изгоем больше. А Земле данных не отправил. Не имел возможности. Аппаратура ведь в сухом секторе. Да и не до него на Земле было в тот время. Твои однополчане бучу затеяли... Но работу не бросил. Ему в пещерку перенесли личные вещи, все оборудование.

— Осматривали... — Антон задумался, подбирая слово, но так и не подобрал подходящего слова — жилье его осматривали?

— Ничего интересного не обнаружили. Ни записей, ни отчетов. Возможно, у него где-то тайники были. Но как их найти?

Помолчали. Мишин расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Покрутил головой, разминая шею.

— К одному я здесь привыкнуть не могу... Пространства не хватает. Слабая форма клаустрафобии, что ли? А так. Сплю ночами, не просыпаясь. И летаю во сне. Вроде бы нервотрепка ежедневная, а настроение прекрасное. Приподнятое. Эйфория какая-то. Словно сто граммов принял. У тебя не так?

— У меня, слава Богу не так, — подумал Антон, но отшутился, — У меня всегда хорошее настроение. Если я занят. А тем более, если сто грамм пропущу. А если не занят — то я сплю. Так что не знаю... А сплю при любой гравитации и погоде.

— Ладно, давай к делу.— Мишин посерьезнел. — Попробуем разобраться с ситуацией. Что мы имеем? Натурально — дверь в иной мир. Закрытую дверь, но недавно открывавшуюся. То есть, пройти туда можно. И ходят. Что за дверью? Открытое пространство, если верить Усольцеву.

— Любую информацию надо проверять.

— Согласен. И это задача номер один. Но все-таки, давай прикинем, что за дверью?

— Сначала надо с дверью разобраться. Как получилось, что о ее существовании никто не знал? Поселок уже более ста лет существует.

— А ты ее различишь, если не знаешь, где она? Скала и скала на вид. К тому же место удаленное. Большая пещера с плохо различимым лазом. Озер с жидким стеклом и кроме этого достаточно. Необходимости ходить именно к нему нет. Набрать стекла для изготовления брони можно в местах более доступных и не так удаленных. Так что, большая удача, что вообще ее обнаружили.

— А пульт?

— Какой пульт? А, Сим-сим... Ну, а что пульт. Выступы на поверхности скалы. Ну, конечно, они просматриваются. Однако не каждый сообразит, что это такое. Если бы не смерть Кулькова, так бы и остались в неведении.

— После этого камеру установили в пещере?

— Да. Она и зафиксировала появление этих ребят с копьями. И их отбытие в известном направлении. Да и твои подвиги, кстати. Потасовку вашу.

— Но ведь информация об этих аборигенах и раньше была?

— Косвенная. Обломки копий подбирали. Ну, рассказы очевидцев о контактах зафиксированы. Трупы иногда находили с колотыми ранами. В основном отселенцев. Один раз труп дикаря нашли. Он в сухое вышел и заблудился. Его изнутри стеклом порезало. Было несколько версий. Как ты понимаешь, самая фантастическая в числе первых не числилась. Но отрабатывалась тоже. Кульков этим должен был заниматься. Он собрал хороший материал. Доказательный. Даже визуальный контакт с дикарями у него был. Кстати... — Мишин помолчал, словно обдумывал, говорить или нет, и все же сказал, — он даже собирался, если контакт возникнет, натурализоваться.

— Не понял!

— Ну... Надышаться. Уйти из сухой зоны.

— Не фига себе! — Антон потер затылок. — Так, значит, был контакт? Он ведь и натурализовался...

— Не знаю... Нет данных. Может быть, кто-то помог. Но установить контакт в скафандре трудно. Ну, кто к тебе подойдет, если лицо скрыто маской, сам в балахоне?

— Нам такая жертвенность не понятна.

— Я думаю, за этим что-то есть и очень серьезное. Но что? Кульков получил доступ к каким-то сведениям. Но, к каким — теперь этого никто не узнает.

— Может, еще явится. Здесь такое бывает.

— Это тоже вызывает жгучий интерес. Здесь вообще интересно, если интересоваться.

— Да. Ходячие мертвецы. Слава Богу, хоть не вампиры. Да и вообще они какие-то малахольные. Сами по себе. До живых им и дела вроде бы нет. Хоть бы поулюлюкали для острастки. Попугали как-нибудь.

— Острых ощущений хочется? А мне нет. — Мишин поежился. — К тому же, вряд ли они имеют отношение к загробному миру. Впрочем, ты уже, наверное, догадался? Я когда сюда прилетел, первым делом со старушкой пообщался, которая кошек и скатерти из ничего моделирует. Не знаешь такую?

— Нет. Я знаю человека, который людей сотворяет аки Господь.

— И самолеты неизвестной конструкции... — Ответил Мишин, усмехнувшись. И отреагировал на удивленный взгляд Антона словами, — что смотришь? Один ты умный?

— Ну, почему один? Просто самый умный. Ты вон ориентировки и инструкции изучал, а я своим умом дошел.

— Не до всего дошел пока. Сейчас я тебе продемонстрирую преимущества коллективного разума перед гениальным. — Мишин включил компьютер. На мониторе появилась картинка, присланная Усольцевым: толпа дикарей и женщина. — Присмотрись к ее лицу.

— А что присматриваться? Я точно знаю, что она похожа на володькину мамашу.

— Да. Это Гущина А.Н. Во всяком случае внешне. Но откуда она там? Вернее, откуда женщина-двойник там?

— Ну мы же пришли к выводу, что Володя подсознательно способен к созданию фантомов. Вот и...

— Как быстро человек ко всему привыкает! Несколько дней назад сама эта мысль казалась сумасшедшей, а сегодня мы используем ее как отражение факта, не требующего доказательства. Ты уверен, что она творение Гущина?

— Звучит, конечно, нелепо: сын произвел на свет мать... Но.

— А ты обрати внимание, что она там... Как это сказать? Адаптирована. Рядом со всеми и, сразу видно, в общении участвует.

Антон всмотрелся в снимок. Действительно, женщина была в самой гуще событий. Выражение лица, поза, взгляд — все говорило за то, что она нормально общается с окружающими.

— Если бы она была отсюда, вряд ли бы ее принимали как свою. — Мишин вывел на монитор следующий кадр. — Дома. Странные, по земным понятиям. Окна без рам, крыш нет.

— Долгострой... — Прокомментировал Антон. — Зачем там рамы и крыши? Если над нами не каплет, то и крыши не нужны.

— Нужна информация. Очень нужна. Но возможности у нас ограничены. Прежде всего, нужен контакт с Усольцевым. Он возможен только через Гущина. Его надо срочно найти. Потому что неорганизованный контакт может пойти во вред делу.

— Усольцев потребует гарантии.

— Дадим. Но действовать будем по обстоятельствам.

— Тогда я пас. — Антон встал.

— Да что ты как купец, после неудачной сделки? — Мишин не смог сдержать раздражения. — Пас он. Ты задействован в операции. И твои пассы могу тебе стоить дорого. Это трибунал, дорогой. И потом, с чего ты решил, что мы собираемся его надуть? Он нам нужен. Очень нужен. Именно такой и именно там. Будем договариваться. Потому что мы ему тоже нужны. А сейчас надо подумать о составе группы двояких.

— Можно и отселенных ввести в группу.

— Ты их видел?

— Сегодня посмотрю.

— Ну вот посмотри. Уголовники отпетые. Ты же понимаешь, они не просто изгои, они изгои навсегда и без вины. Ну, многие без вины. У них там законы зоны. Пахан, шестерки, беспредел. Их там некому окоротить. Так что надежды на эту публику маловато.

— А тот, к которому Володя пошел.

— Не знаю. Пойдешь, проверишь. Оружие возьми.

— Смеешься? Оружие всегда при мне.

— Слушай, — поморщился Мишин, — кончай ты этот балаган. — Он кивнул на антонову кобуру. Ну что ты, в самом деле! Что ты там продукты таскаешь?

— А что мне там носить? Пистолет что ли? — Удивился Антон. — Я жить хочу. Пока пистолет там нашаришь... А с бутербродами спешить некуда. И то — кобура из-под штатника емкая. Три хороших бутерброда вмещает.

— Про тебя уже анекдоты ходят.

— Вот она — слава. Но давай к делу. Володю придерживаем и выходим на связь с Усольцевым? Или...

— Ищи Гущина. Остальное потом. Выходи прямо сейчас. Докладывай в любое время обо всем мало-мальски значимом.

— Ну тогда я пошел, что ли?

— Иди уж, — вздохнул Мишин.

Глава четвертая

Дядя Коля шагал ходко, и Антону почти не приходилось сдерживать шаг. Всю дорогу проводник болтал. А Антон, включив маршрутник, который получил со спецкостюмом, и потому не особенно озабоченный тем, чтобы пытаться запомнить дорогу, с интересом его слушал, время от времени направляя беседу в нужное русло.

— Я, Антоша, — дядя Коля очень быстро перешел на родственно-патриархальную манеру общения, — тебе так скажу. Здесь жизнь хорошая. Вот бы только небушко иной раз увидеть, тогда бы совсем славно было бы. Но я и лабиринты эти люблю. Сколько прошел по ним. Ого! Иной раз, как с работы возвращаешься, свернешь куда-нибудь в боковушку и пошел бродить. Только ниточку на выступ какой нацепишь, и вперед. Ходы эти бесконечные. Идешь и думаешь — кто их нарыл? Зачем? А ведь рыли когда-то! Ученые говорят, что тыщи лет назад. Ходишь, осматриваешься. Ищещь, не потеряли те, кто рыл ходы, чего-нибудь такого? Ихнего. Ну, инопланетного.

— И находил чего?

— Я — нет. Видно, марсиане эти настоящие были к имуществу бережливые. А вот пацан-то — Игорек — нашел. Правда, черт его знает, что нашел, но нашел. Тебе разбираться. Ты уж разберись. И шепни мне потихоньку. Очень интересно.

— Да ладно... Какой-нибудь пульт дистанционного управления от буровой установки. — Подначал его Антон. Ох, не похожа была находка на пульт промышленного производства. Он потому и оставил ее у себя, чтобы установить точно, в каком виде деятельности эта штуковина применяется. Но само желание убедиться, что штуковина эта имеет конкретное, прикладное к вполне земным процессам назначение, было весьма показательно. И хотя Антон от себя подтекст задуманной им поисковой работы — опровергнуть миф — не скрывал, однако и называть вещи своими именами не спешил. Нечего из пустышки сенсацию делать. Однако возникшее при первом взгляде на эту рукоятку предчувствие, что с ней связана какая-то тайна, волновало и грело душу.

— Как же, пульт! — Отвечал дядя Коля, — пультов я что ли не ви...

Он оборвал фразу и остановился. Боязливо передернул плечами. Впереди, по ходу движения, лицом вниз лежал человек. Антон похолодел. Он сразу узнал его. По взъерошенному на затылке волосу, по рукаву, испачканному на локте краской. Отстранив дядю Колю, велел стоять на месте — тот, впрочем, и не делал попытку двинуться вперед — сам подошел к лежащем. Присел на корточки, перевернул тело. Оно поддалось легко. Быстро, однако, окоченело... Не ошибся — это был Володя. Лицо бледное — словно из светлого мрамора, с заострившимися чертами.

— Да что ж за гадство такое! — Но взял себя в руки. Встал. Осмотрелся. Чисто. Никаких следов. Крови на камнях нет. Вновь склонился над трупом. Одежда цела. Шея без следов удушения. Череп не поврежден. Набрал Мишина. Тот выслушал, выругался, спросил, где они находятся и обещал выслать группу. Чувствовалось, что он этой новостью обескуражен.

— Дядя Коля, где отселенные живут?

— Да тут уже рядом. — Отвечал поскучневший попутчик. — Только одному туда не надо ходить...

— Разберемся. Ты здесь побудь. Если военные появятся, пусть за мной пошлют.

Антон отошел на несколько шагов, но вдруг вернулся и вновь склонился над телом. Лицо у Володи словно закаменело, заострилось. Что-то быстро. Сколько времени прошло? Ну, не с утра же он здесь лежит. Попытался открыть клапан на нагрудном кармане, чтобы вынуть индефикационную карточку, но клапан словно прирос к клейкому держателю. Антон достал нож и попробовал его отслоить, поддев лезвием. Не получилось. Разрезать ткань тоже не вышло. Брючных карманов не было. То есть, наметки на них были, а карманов не было. Только швы. Переодели? Да нет. Пятно на локте — его. Антон провел лезвием по штанине — ни следа. Тогда он с силой ударил ножом в ладонь откинутой руки. Словно в камень угодил. За спиной вскрикнул дядя Коля. Антон встал и, буркнув, "охраняй", пошел прочь.

Глава пятая

Пещера была низкой, мрачной и какой-то замызганной. Казалось бы, как можно замызгать неровные, грубо тесанные стены? Но вот впечатление несвежести, затхлости, засаленности возникало сразу, еще на входе. Причиной тому было скорей всего большое число лоснящихся потом полуголых тел, блеклый маслянистый свет от неярких подсветок-фонариков, развешанных там и тут, тяжелый, замутненный дыханием нечистых легких, воздух. Накурено, что ли? Антон дотронулся до регулятора, усиливая мощность инфракрасный адаптер. Люди, чаще всего по пояс голые, лежали на потрепанных тюфяках, плотно уложенных рядом. Притом, чем ближе к двери, тем больше тюфяки эти были избитыми и грязными. И, напротив, — в направлении к "красному углу" быт заметно обустраивался. У самой же стеночки рядком стояли добротные армейские кровати, заправленные вполне сносными одеялами. За круглым столом сидело несколько человек. Они играли в карты.

— Глянь-ка ты, пугало какое у нас появилось... — Сказал кто-то негромко, явно имея ввиду Антона. Никто на эти слова не ответил.

— Какие люди и без охраны! Эй, командир, не боишься, что прикид снимем? — Не унимался тот же голос. Антон вычислил чревовещателя. За карточным столом, прячась среди играющих, балобонил лохматый мужичок с наглыми цепкими глазками.

Антон не собирался здесь ссориться. И обижаться потому был не намерен.

— Здравствуйте, господа уголовнички, — поздоровался он вежливо. — Кто у вас за пахана?

— А во, тот дед, — кивнул лохматый на тощего старика, безучастно лежащего на тощем тюфяке.

— Ну тогда это ему, — сказал Антон, доставая из кармана бутылку пива.

— Во, с ним и разговаривай. — Отвечал все тот же балагур, хотя при виде бутылки глаза у него загорелись.

— Ну а почему бы и нет?

Антон свинтил пробку и протянул деду: 'Пей!'

— А если не будет?

Дед затравленно оглянулся и вдруг выхватил у Антона из рук бутылку и жадно припал к ней.

-Ну что, балагур, убедился, что по-моему выходит. И дальше так будет.

Антон подошел к столу. Лохматый был в куртке на голое тело, и это облегчало задачу. Он взял его за шкирку и вытряхнул из-за стола. — Иди погуляй, клоун. — Присел на освободившийся табурет. Достал еще одну бутылку — на этот раз водки. Местной. Поставил на стол.

— Разговор есть, мужики.

— А здесь тебе мужиков нет...— начал было один из них.

Антон не дал ему договорить.

— А ты, мил человек, обо всех по себе не суди. Если сам баба...

Говоривший вскочил. Антон направил на него пистолет.

— Сядь на место, огорчу. — И добавил огорченно. — Стрелять, видно, придется. Потому что, разговор не складывался, а уходить под неблагожелательные реплики я не собираюсь. Придется парочку охламонов завалить...

— Охлынь, Жорик. — Крепыш в чистой светлой рубахе сказал это, не повернув головы в сторону Жорика, но тот сразу исчез, словно растворился в полумраке. — Пойдем, поговорим,— кивнул он на выход. Неторопливо поднялся и пошел первым.

— Ты ,что так зашел? Крутой или новый?

— И тот и другой, — сознался Антон.

— А если бы не выпустили?

— С собой бы всю твою кодлу вынес бы...

— Далеко не ушел бы... Костюмчик бы тебе порезали и кранты...

— Вот тогда бы я вас всех на удобрение перевел. Ладно, хватит мне сочувствовать. Этого знаешь? — Он показал планщетку с выведенным на экран изображением Володи.

— Знаю.

— Когда он здесь был?

— Сегодня был. Утром пришел. Ушел недавно.

— Когда недавно?

— У меня часов нет...

— А телефон?

— Ну, часа два, наверное.

— Один ушел?

— С дружком своим.

— Дружка как зовут?

— Мы — Цуриком. А как там его по документам — не знаю.

— И мы Цуриком. А тебя как?

— Жарища, — усмехнулся тот.

— И куда они двинули, Жарища?

— А вон туда, — крепыш кивнул на правый ход из двух, выходящих на площадку возле лаза в пещеру. Не на тот, по которому только что пришел Антон.

— Ты уверен?

— Я тебе сказал.

— Может, ты знаешь, куда они пошли?

— Знаю... Я человека следом послал. Правда, они его учуяли. В туннелях скрылись. Однако он их долго вел. К озерам они рулили. Это точно.

— А они не ссорились? Мирно ушли?

— Как Петр и Павел. Чуть ли не в обнимку. Да они и не ссорятся никогда. Пришел ваш сюда, перетерли о чем-то. Звонить выходили.

— Что-то ты очень охотно обо всем рассказываешь... А говорили, что вы народ скрытный.

— Цурик нам чужой. Его дела — не наши. Что нам их таить? А неприятности нам не нужны. Нас сухие кормят. Ребята были не правы. Лис медведю не соперник.

— Если много, да по-умному, то соперник. Только я не медведь. Я — человек. И привык по-человечески общаться с людьми. Если они не звереют.

— Учтем. Но ты в следующий раз, если придется, так не входи. Мы к тебе в дом не вламываемся. И ты уважение имей.

— Так я бы постучал, только ведь двери нет. Или мне надо было потоптаться у входа?

— И пушкой не стращай. У нас тоже имеются.

— Это интересная информация. Надо будет проверить... Но в другой раз. Бывай, Жарища.И спасибо за помощь. Это тебе от меня. — Он достал из сумки еще одну бутылку и увесистый сверток с едой. Тот с достоинством их принял.

Глава шестая

— Старик ждал его на повороте, метрах в пятидесяти от того места, где лежал Володя. И лицо у него было... Лучше сказать, что не было на нем лица. И это Антона порадовало. Потому что, это был первый признак того, что он не ошибся. И произошло в его отсутствие именно то, на что он надеялся. В каком-то из приемлемых вариантов.

— Ты почему пост оставил? — Напустил Антон строгости. — Я тебе поручил тело охранять...

— Так ведь это... Некого... Нечего, то есть, охранять-то...

— Как это? — Сделал вид, что не понимает Антон. Посмотрел через плечо дяди Коли и спросил, будто с удивлением, — где труп?

— Не знаю. — Сокрушенно отвечал дядя Коля. — Исчез сам собой.

— Ножками ушел что ли?

— Да нет, — махнул рукой старик, — говорю же: сам собой исчез.

— Зря я тебя угощал, дядя Коля. — Вздохнул Антон горестно. — Подвел ты меня. Теперь мне трибунал, а тебе высылка на Землю.

Старик забеспокоился, засуетился.

— Да истинное слово, я не виноват. Глаз не спускал. А он взял и, как сказать — не знаю. Исчез. Как растаял.

— Надо же... Будем искать... Я даже знаю где. Ты кратчайшую дорогу к озеру знаешь? Тому, что в овальной пещере?

— Они там все рядом, — приободрился дядя Коля. Увидев, что Антон не очень сердится, он сообразил, что оплошность его не так уж велика и есть возможность реабилитироваться.

— Веди. Постой, позвоню. — Не вдаваясь в подробности, доложил Мишину, что начинает преследование, от помощи отказался, попросил только заблокировать на время операции телефонные каналы.

Пещер отселенцев было не миновать. Когда они достигли площадки, куда выходили их норы, Антон заметил, как растворились в мраке ходов две или три человеческие фигуры. Ему это не понравилось.

Пройдя несколько поворотов, остановился и придержал дядю Колю. Прислушался. Тихо. Вроде бы слежки нет.

— Идут, — опроверг его догадки старик.— Остановились. Ждут, когда мы пойдем. Чтоб шаги скрыть.

— Иди, подожди меня за поворотом.— Сказал и притаился за выступом. Отселенный шел бесшумно. И он чуть не прозевал его, услышав лишь тогда, когда он возник из подсвеченной синевой мглы в метре от него, выйдя из-за поворота. Церемониться с ним не стал. Смял. Придавил к полу. Сунул пару раз несильно в грудь. Но тому хватило. Сжался, отполз к стене.

— В следующий раз, если сунешься, придавлю. Понял? — Спросил и бегом догнал провожатого.

— Дядя Коля, — попросил заробевшего старика, — ты меня только до озер проводи, а там распрощаемся. Я без тебя озер не найду. И не переживай. Все будет хорошо.

Дядя Коля приободрился и только спросил осторожно.

— Убил?

— Пуганул.

Они прошли еще сотню метров по гладкому полу магистрального хода. Антон, поставив регулятор наушников, внимательно вслушивался в тишину. Вроде бы никого. Дядя Коля уверенно свернул в боковой проход. Еще минут двадцать плутали по узким ходам — в некоторых трудно было бы разойтись двум человекам. Антон, пытавшийся поначалу фиксировать повороты и развилки, увидев, как уверенно держится дядя Коля, махнул рукой и полностью доверился его опыту. Время от времени останавливались, прислушиваясь. Антон понял, что беглецов уже не нагнать. Теперь надо было появиться у двери раньше, чем она откроется, чтобы перехватить контакт. Через полчаса добрались до озер. Некоторые из них лишь краешком выглядывали из своих каменных саркофагов. Другие разливались в широких просторных пещерах.

По крутому подъему добрались до узкого, не видного снизу, лаза. Антон лег на каменный пол и внимательно осмотрел пещеру. Неподалеку от стены, где таилась дверь в иной мир, увидел сидящих на обломке скалы двух человек. Один из них был Володя. Другой — косматый мужик с рыжей бородой.

— Все, дядя Коля, можешь идти. Теперь я сам. — И, увидев, что тот мнется, добавил, — потом мы с тобой рассчитаемся. А пока спасибо на словах.

— Да ладно, — ответил старик, — чего там рассчитаемся. Выпьем по маленькой. Только я тебя одного не оставлю. Мало ли что. Я там за стеночкой посижу. Если понадоблюсь — позовешь. — И сбежав с горки, юркнул в боковой ход.

Антон просунул голову в лаз, и, стараясь шуметь больше нужного, неуклюже полез в пещеру. Отметил, что Володя с товарищем, соскочили с камней и, прижимаясь к земле, побежали к скалам, намериваясь укрыться за ними. Чтобы не мешать их маневру, Антон повернулся к ним спиной и сделал вид, будто кого-то высматривает сквозь лаз, в который только что пробрался. Потом, будто бы убедившись в отсутствии "хвоста", стал спускаться к берегу. Подошел к скале и внимательно ее осмотрел. С большим трудом среди россыпи трещин обнаружил очертания двери. После этого уселся на освободившийся камень и стал ждать. По всему видно было, что успел к назначенному времени. Усольцев должен был вот-вот появиться. А Володя с Цуриком вряд ли теперь покажутся на глаза. Им, самое правильное, сейчас отсидеться в расщелине. Переждать. Ну а ему не проспать момент. А усталость давала знать о себе — через некоторое время его начало клонить в сон. А может причиной тому была и не усталость. Дышать становилось все трудней. Рано что-то фильтры отработали. Надо поменять. Он сунул руку в боковой карман, где размещались запасные пеналы, и выругался. Карман был пуст. Пальцы прошли сквозь ткань и вышли наружу через аккуратный разрез. Где, когда? Кроме отселенцев некому. Теперь он заложник времени. Надо было принимать решение. Однако стена перед ним вдруг словно лопнула. Щель начала медленно расширяться, и вот уже в проеме появилось настороженное лицо. Без сомнения, это был Усольцев. Он увидел Антона и отпрянул в темноту. В одно мгновенье Антон оказался возле двери, но щель была все еще очень узкой, чтобы пропустить его.

Глава седьмая

Дверь отъезжала медленно, и когда Антон протиснулся в тесный еще лаз, Усольцев был далеко. Но не настолько, чтобы нельзя было его достать. И достал бы без труда, только... На хороший рывок не хватило воздуха. Фильтры отчаянно чавкали, и Антон, пробежавший на кураже несколько световых волн, почувствовал, как железный обруч стиснул грудь. В глазах потемнело. Усольцев, конечно, этого не знал. Он остановился, потому что понимал, что убежать от молодого здорового преследователя да еще землянина для марсианского старичка невозможно. А может быть, и бежать дальше не требовалось?

— Антон Александрович? — спросил он, всматриваясь в бликующее стекло защитной маски голосом спокойным и даже насмешливым. Только сбитое дыхание чуть портило интонацию.

— Так точно, Игорь Валентинович... А вы на кого подумали? — Выдавил Антон с ужасом чувствуя, что не может продышаться. Воздуха на полноценный вдох не хватало. В голове зашумело. Реплика получилась прерывистой, с хрипловатым оттенком. — Пойдемте, Игорь Валентинович, — сказал Антон, чуть восстановив дыхание и обходя Усольцева так, чтобы отрезать ему путь в глубь туннеля. Тот отступил на шаг.

— Так ведь не успеем, Антон Алексеевич! — Отвечал задорно, но во взгляде отразилось беспокойство.

— Ну, если поспешим...

— Мне спешить некуда. — Старик зыркнул вдруг с отчаянной решимостью и вынул из кармана пистолет. Направил его на Антона. — А вам надо поспешать: дверка-то уже начинает закрываться.

— Не дурите, Игорь Валентинович, — дышать было трудно, но если не делать резких движений, то воздуха хватало, — и спрячьте пистолетик. Это опасно.

— Я не шучу.

— И я не шучу. Может быть, вы не знаете, почему пистолет в вашей руке опасен для этой самой руки? Объясню: я ломаю в таких случаях руку, не взирая на возраст. — Он уже мог позволить себя длинную тираду, потому что в любом случае к закрытию они не успевали. Дверь прошла уже четверть пути. Выбить оружие и добежать до выхода не получалось. А бежать одному было зазорно: глупо и унизительно.

— Что же мы теперь будем делать? — Спросил Усольцев озабоченно, — было видно, что его ситуация тоже беспокоила. — Перезаряжайте фильтры и поговорим спокойно.

— Нету... Нету запасных, — ответил Антон.

— Эге. — Старик прислушался к хлюпанью, доносившемуся из блока очистки. Покрутил головой. У вас в запасе самое большое полчаса. Вы не успеете выйти из тумана. Я выпущу вас, но вы пообещайте мне...

— Нет, когда вы откроете дверь, я заберу вас с собой.

— Но как вы это сделаете? — Усольцев покосился на свой пистолет, и этого мгновенного ослабления внимания Антону хватило на то, чтобы ударом ноги отбить ствол в сторону и направить на Усольцева свое оружие. Движение забрало много воздуха и он несколько секунд усиленно свистел фильтрами, стараясь отдышаться. Усольцев вздохнул и бросил пистолет на пол.

— И хорошо. Все равно бы не выстрелил. А если бы и выстрелил, потом бы переживал. Лучше так. Лучше вы стреляйте.

— Откройте дверь, Игорь Валентинович, и пойдемте.

— А если нет? Через полчаса у вас начнется тяжелое удушье. Вам придется снять маску, а это... Вы уже никогда отсюда не выйдете... Землю не увидите. Да что Землю... Обжитого Марса не увидите... Впрочем, я могу вас взять с собой. Там совсем неплохо. Выбирайте.

Антон подошел к Усольцеву. Не отводя ствол пистолета, свободной рукой расстегнул нагрудный карман его куртки. Так и есть. Не мог он в такой обстановке всецело положиться на свою память. Бумажка с буквами и цифрами. Код. Только как с ним разобраться за несколько минут?

— С этим вам придется поломать голову, — усмехнулся Усольцев. — Давайте так. Я вас вывожу. Вы уходите один, с этой бумажкой. Это хорошая сделка. Вы, конечно, можете убить меня, хотя я уверен, вы этого не сделаете. Но тогда вы потеряете все. А так есть шанс, что вы успеете выбраться из туннеля. Так что это хороший обмен.

— Открывайте. — Сказал Антон и опустил ствол. Ясно, что с бумажкой этой не все чисто. Но раздумывать было некогда.

Игорь Валентинович открыл дверь. Антон кое-как доковылял до нее. Фильтры начали резко сдавать. В голове шумело. Перед глазами поплыли желтые круги. На входе он испытал сильнейшее удушье и потерял сознание. Потом он несколько раз приходил в себя. Кое— как сглатывал едва сочащийся воздух. Его куда-то несли. Как сквозь туман видел справа впереди повернутое к нему лицо Володи. Оно было бледным и страдальчески сморщенным, будто бы это ему не хватало воздуха. Потом он пытался сорвать с себя маску, но она надевалась так, что для этого надо было завести руки за спину. Руки же были стянуты ремнем в запястьях. Он рванулся так, что его не удержали и уронили. Но тут он вновь потерял сознание и очнулся от необычайной легкости в груди. Он лежал на полу. Возле знакомого блок-поста.

— Ну и ладно, — сказал Усольцев. Отдышится. — Он отдал пустой шприц-тюбик солдату, который стоял рядом с лицом человека, который бы хотел что-то сделать, но не знал что.

— Звони в часть. — Приказал Усольцев. — Четверо человек с носилками сюда, и доктора на КПП. Пусть там ждет. — Солдат обрадовано начал названивать дежурному. — Не надо вставать! — прикрикнул Усольцев на Антона. — Вставать будешь только в чистой зоне. Ничего, фильтры свежие, один со стимулятором. — И добавил уже тоном заботливого отца-командира, — полежи спокойно минут двадцать, это тебе сейчас важней, чем меня ловить.

Антон видел, как они с Володей отошли в сторону и скрылись в туннеле. Но на подвиги его больше не тянуло. Да и сил на эти подвиги не было. И еще... Он ощущал сейчас, что чувство долга натолкнулось на другое чувство, пока еще не сформировавшееся до состояния, поддающегося определению. Пускай уходят. Хотелось закрыть глаза и спать. И он погрузился в забытье. Не видел он, как дядя Коля, тащивший его слева сзади, тихонько двинулся следом за ушедшими, и как тот незнакомый мужик, по поводу которого без труда можно было догадаться, что это Цурик, апатично присел на лавочке возле КПП и задремал.

Глава восьмая

— Да что ты, как стюардесса!— Фыркнул Антон, однако чашку с чаем у Володи взял и, усевшись повыше на кровати, не спеша стал тянуть горячее сладкое питье. Отпив половину и малость покайфовав, спросил:

— Ну, колись, чего вы там в меня напихали?

— Успокоительного, усмехнулся Володя. — Чтоб не прыгал.

— А конкретно? — Антон посерьезнел.

— Ну, откуда я знаю? Игорь Валентинович распоряжался. Сержант где-то болтался, а солдатик растерялся, так он сам и фильтры поменял и укол тебе сделал. Тащили тебя почти волоком. Положить не на что было. Один раз Усольцев уже хотел маску с тебя снять. Фильтры сильно забились. Но все-таки дотащили до КПП.

— Понятно. Усольцев-то ушел?

— Ушел...

— А ты что ж остался?

— А кто тебя чаем будет отпаивать?

— Переписал? — Антон заметил на столе листок, который забрал в туннеле у Усольцева. — Жулик! Давай сюда бумагу! А ты знаешь, что по карманам лазить не хорошо?

— Я по карманам не лазил, — обиделся Володя, — у тебя в подсумке записка лежала.

— И долго ты ее искал? Видно, долго, раз Усольцев ее дожидаться не стал.

— Нет, не долго. Просто там тебя обыскивать неудобно было.

— Ну, это совсем другое дело! Тогда ты не вор. Ты только мародер. Колись: Усольцев тебе расшифровку этой филькиной грамоты дал?

Володя усмехнулся. Хитро. И Антон понял, что следует ждать от него какого-то подвоха. Впрочем, ситуация почти прорисовывается. Раз не стал забирать любой ценой бумажку — грош ей цена. Липа. Только вот, что за липа, если он ее в кармане таскает, а Володька себе в блокнотик переписывает?

— Дал, конечно. Смотри: буквы это название пальцев. Цифры — указывают на номер ряда. Там пульт пять на пять клавиш...

— Что он у тебя четырехпалый? Б,М,С,У. Где еще одна буква?

— Еще одна Б? — усмехнулся Володя. — Нет ее. Чтоб не путаться. Видишь, цифры без букв встречаются? Это и есть вторая Б.

— Вторая или первая?

-Вторая, конечно.

— Что-то ты, дружок, больно откровенен...

— У меня от дружков секретов нет. Располагаешь пальцы на верхнем ряду и нажимаешь на кнопки. С2 — средний палец второй ряд. М5 — мизинец пятый ряд. И так, согласно перечню.

— Врешь ты все, — отмахнулся Антон. — Я же по роже твоей хитрой вижу. Врать ты не умеешь.

Володя помрачнел. Ничего не ответив, положил листок перед Антоном и отошел в сторону. Тот допил чай и, повалившись на подушку, закрыл глаза. Все-таки слабость еще чувствовалась. Оно и понятно. Ограничиться оказанием первой помощи Усольцев не мог: кто знает, как поведет себя этот сумасшедший? Вдруг, как только отдышится, подскочит и станет руки выкручивать? Надо ему чего-нибудь успокоительного лошадиную дозу. Вот почему до сих пор в себя придти не удается. Однако он заставил себя встать, поправил одеяло. Оделся. Голова кружилась, подташнивало.

Усольцев кого-то с собой забрал? — спросил, одеваясь.

— Цурика. — Односложно ответил Володя.

— А сам что не пошел?

— Я пока здесь нужней.

— Мне что ли?

— Усольцеву.

Ответ Антона задел. Конечно, это пикировка, но... Все-таки даже в шуточном разговоре хотелось услышать в свой адрес приятное.

То есть, ты его полпред? — Спросил мрачно. — Интересный расклад. И что имеет заявить нам лидер дружественного, но дикого марсианского народа?

— Ты на переговоры не имеешь полномочий.

— Ну тогда пойдем к Мишину. Хотя... Не пристало послу чрезвычайному и полномочному к оперу уполномоченному ходить. Сам, небось, сюда придет.

-Придет... Согласился Володя. — Но не поэтому. Он тебя рассердить боится.

С этим Антон мысленно согласился, но ничего не сказал, а повалился на кровать прямо в одежде. И в самом деле, почему он должен обо всем беспокоиться? Пусть идет, как идет...

Мишин появился через полчаса. Володя, выждав, когда он отздоровается и закончит расспрашивать Антона о самочувствии, негромко окликнул его по имени отчеству. Мишин обернулся и посмотрел так, как смотрят на включившийся сам по себе репродуктор. С удивлением и недоумением. Антону этот взгляд не понравился. Хотя Володька стал его в последнее время напрягать и даже немного раздражать, однако явное пренебрежение, которое не сумел скрыть Мишин, его задело. Впрочем, Мишин, заметил свою оплошность и отрегулировал имидж.

— Я хочу предупредить, что Игорь Валентинович попросил меня быть его доверенным лицом в поселке. Лучше будет, если секретных разговоров вы при мне не станете вести, а будете сообщать уже о своих решениях. Я буду передавать их на Большой Марс.

— Вот как, — криво улыбнулся Мишин, — Большой Марс. Но ведь, Владимир Ашотович, мы имеем возможность связаться с Усольцевым и напрямую.

— Попробуйте, — ответил Володя спокойно и продолжил,— Игорь Валентинович просил также сообщить, что через некоторое время передаст список необходимых ему предметов. Он просит власти Малого Марса пойти навстречу просьбе населения Большого Марса и оказать его народу дружескую поддержку. Это станет залогом развития дальнейших обоюдовыгодных отношений и установления крепкой дружбы.

Мишин, кажется, от этой речи немного обалдел. Он с удивлением обернулся к Антону, который тоже не знал, смеяться ему или начать беспокоиться. В его взгляде отчетливо читался вопрос о душевном здоровье Володи. Антон в ответ только развел руками.

— Владимир Ашотович, — осторожно начал Мишин, — не существует понятий Большой Марс и Малый Марс. Международными правовыми нормами закреплены такие понятия, как Российская зона исследования марсианской территории в совокупности с принадлежащих данной территории недр. То же относится к территории, исследованием которой занимаются США, Китай, Индия. Никаких иных юридических норм, дающих иного толкования статуса территорий Марса, не существует.

— Значит, следует пересмотреть сложившуюся практику. Но это уже не в нашей компетенции.

— Ну, конечно. Если для этого будут достаточные основания, правительства, межгосударственный комитет внеземных территорий этот вопрос рассмотрят. Пока же давайте действовать в рамках правового поля.

— Россия не является собственником данных территорий. Эти территории предоставлены ей только для исследования. — Отрезал Володя. — Уже то, что с Марса вывозятся природные ископаемые, является нарушением международных норм.

— Мы это не станем сейчас обсуждать, — оборвал его Мишин. — И вообще эти разговоры можно квалифицировать как поддержку подавленного недавно сепаратистского путча.

— Вот как? — спросил Володя и посмотрел на Мишина с интересом. — И как будет сформулировано обвинение? Попытка распропагандировать сотрудника службы пятого управления?

Антон вмешался, чтобы предотвратить конфликт.

— Володь, ты увлекся. Усольцев очень серьезно себя позиционирует. Возможно, за этим что-то есть. А может быть это только блеф. И что тогда?

— Не знаю, — сказал Володя. — Надо пойти посмотреть.

— Что же вы не пошли? — Поинтересовался Мишин. И интерес его был естественен.

— Вот за него беспокоился. — Он кивнул в сторону Антона.

— Я вынужден применить в отношении вас меру пресечения. — Сказал Мишин, — пока это домашний арест.

Володя ничего не ответил, а демонстративно улегся на кровать. Антон с удивлением посмотрел на своего начальника. Мишин явно порол горячку. Сказать это одно, а как организовать? Часовых у дверей поставить? Но его уже понесло. И он добавил то, что должно было превратить угрозу в реальность. — Ограничение вступает в силу немедленно.

— Арест с выводом? — уточнил Антон, стараясь, чтобы тон его был нейтральным.

— Что ты имеешь ввиду? — Строго спросил Мишин.

— Да, понятно что. Еду кто сюда носить станет? Парашу, пардон, выносить? Конвой?

— Решим.

— Мне уже требуется! — Володька вдруг подскочил с кровати. — Приспичило! Дайте письменное разрешение, гражданин старший лейтенант.

Мишин побагровел. Бросил отрывисто Антону: "Зайди ко мне". Встал и быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Нам это с тобой еще припомнится... — Задумчиво сказал Антон. — А тебе лучше всего смыться.

— И ты меня отпустишь?

— А я полномочий тебя конвоировать не получал.

— Нет, не пойду. — Ответил Володя. — Спать буду. А там посмотрим. — И помолчав, спросил, словно вдруг застеснявшись, — слушай, а ты в муляж совсем не поверил?

— Нет. Больно труп неживой был. Дохленький.

Володя попыхтел, но, не дождавшись разъяснения, отвернулся к стене. Не стал расспрашивать. Видно, обиделся. Антон хотел было продолжить разговор, но тут его взяла досада. В конце концов, это кому требуется? Вредничает, дуется, своевольничает. Интересно будет — сам спросит. А нет, и не надо. И вообще... Он поднялся и, бросив, 'пойду пройдусь', оделся в чистый камуфляж, начистил берцы, тщательно причесался перед зеркалом, сделал с интересом наблюдавшему за ним Володе ручкой и вышел из кельи.

Глава девятая

В конце концов, должен он разобраться с этой странной вещичкой, которую забрал у Игорька? Должен. Поставить, так сказать, точку над I. Что за вещица, откуда, как попала в Богадельню? Да и не мешает узнать, как вообще дела у парня. Не прессуют ли его марсисты. Так что беседы с его мамой не миновать. Во всяком случае, хотелось бы не миновать. Вполне естественно было бы войти в квартиру под видом блюстителя государственного интереса. Потом расположить к себе материнское сердце участием в судьбе Игорька. А материнское сердце — это сердце женское. Однако тот, кто должен был стать поводом и прикрытием, сидел под дверью своей квартиры и с унылым видом мял в руках комок стекла. И был тот комок в его ладонях податлив, как пластилин.

— Ты чего здесь? — с нехорошим предчувствием спросил Антон.

Пацан отвернулся и пробурчал: "Дверь закрыта..."

— Дома никого нет? — Уточнил Антон.

— Есть.

— Ну и чего ты здесь тогда?

Пацан не ответил, нахмурился.

Понятно, — пробормотал Антон. А что он хотел? Его она ждать должна была всю жизнь? Естество, понятно дело, своего требует. Особенная, не особенная. Какая барышня ни будь... Физиология.

— Выгнали что ли? — спросил он, присаживаясь рядом на корточки.

— Не выгнали. Он дверь закрывает, когда приходит.

— Ну, правильно. Взрослым мешать нельзя... — Согласился Антон.

Игорек посмотрел на него сердито и отвернулся. Видимо, ожидал сочувствия, но не получил.Сказал чуть слышно: "Это потому что я маленький, вот он меня и не боится. Когда вырасту я его убью". — Сказал так, что Антон поверил — убьет. Было в этом шкете столько решимости, что к словам его следовало относиться с полной серьезностью.

— За что? — Все-таки спросил Антон. — Что он тебе плохого сделал?

— А что он к нам пристал? Что ему надо? Дверь закрывает. Я жду-жду. — Он вдруг смерил Антона оценивающим взглядом и, словно озаренный внезапной мыслью, сказал, — я еще не скоро вырасту... А ты уже вон какой большой. И сильный.

— Ты мне его заказываешь? — спросил, стараясь сохранить серьезность, Антон.

Пацан помолчал, видимо обдумывая значение слова "заказываешь". Криминальной сути его он, конечно, не понял, однако смысл уловил правильно. Сказал:

— Ты его побей или прогони, а я тебя за это отведу в одно хорошее место. Бесплатно. Его никто не знает. Там можно поискать... Это хорошее место, там гуд стоит.

Вообще-то предложение Антону понравилось. И условия были хорошие. Только... Чтобы осуществить ее, нужен был повод, выходящий за рамки гендерных интересов. Да и драться с марсианиом...

— Ты не думай, — сказал Игорек, словно угадав его мысли. — Он не слабый. Он еще здоровей тебя. Из поселка. Тебе с ним драться не позорно.

— А за что его бить? — Начал уступать Антон и сам удивился этому. — Мне он вообще ничего плохого не сделал. И мамка твоя может на нас рассердиться, что, — он чуть запнулся, — что гостя ее побили.

— Не рассердится.

— Ладно, — сказал он. — Драться не обещаю, а в родные пенаты тебя верну. Стучи. — Он быстро поднялся, внезапно сообразив, что глупо выглядит, восседая возле двери. Хороший повод позубоскалить случайному прохожему.

— Зачем стучать? — Сказал Игорек. Он вынул из кармана и приложил к распознавателю кругляшек ключа. Дверь мягко открылась. Пацаненок замешкался на входе, видно, желая пропустить вперед счастливо приобретенного защитника, но тот легонько взял его за плечи и буквально вставил в комнату.

Глава десятая

Игорек было задержался на пороге, возможно, в последний момент засомневался в своих полномочиях. А может быть, в способностях своего нового товарища, но отступать было поздно, и Антон мягко втолкнул его вовнутрь. Дверь, ведущая из коридора на кухню, была приоткрыта.

— Ну и чего ты ломаешься? — донеслось оттуда. Голос был насмешливый, но уже и чуть раздраженный. — У тебя есть кто-то? Да мне пофигу. Ну. если бы муж, ладно... А так — сам отвалит. Все у нас будет нормалек. И пацана твоего не обижу. Не бойся.

— И кто ж это у нас в гостях, Мариночка? — голосом вернувшегося с работы мужа, спросил Антон. Вежливо, но как бы с некоторым удивлением, за которым скрывалось "я вроде бы никого не приглашал". Интонацию подобрал дурашливо-простодушную. Типа, мы целый день примус починяли, а нам докучают и законный наш вечерний досуг норовят ограничить несанкционированным гостевым присутствием.

Марина взглянула быстро, чуть удивленно. Но ответила с улыбкой — спокойным голосом и даже чуть насмешливо.

— Да тут вахтовик из поселка зашел, вроде как свататься... Ну и покушать заодно...

— Разве их плохо кормят? — Удивился Антон, и подтолкнул в спину собравшегося насладиться спектаклем Игорька, — быстро руки мыть! Ужинать будем. — И обращаясь к вахтовику, спросил участливо, — вы уже покушали? А то столик у нас небольшой...

Широченная спина до сей минуты сохранявшая презрительное достоинство и никак не реагировавшая на нового посетителя, шевельнула толстыми валами мышц и не спеша развернулась, открывая для обозрения ранее скрытый плечами небольшой столик, заставленный едой, располагающейся вокруг небольшой темной бутылки. Еда была расфасована в стандартные упаковки, то есть, принесена она была ухажером, а не выставлена на стол хозяйкой. И вилки не было: ел гость с ножа.

Вахтовик, скользнув взглядом по Антону, с насмешливым удивлением и спросил у Марины с той интонацией, словно продолжал разговор:

— Этот? — И, обращаясь к Антону, хмыкнул:

— Ты у нас, что ли муж?

— У вас? Чья ты жена и кто у тебя муж меня не касается. Засиделся ты, гостюшка... До двери дойдешь?

Вахтовик Антону совсем не нравился и потому искать компромиссное решение щекотливой ситуации он не стал... Ну, напрашивается парень на колотушки... Ну чего ж ему мешать?

— Сейчас посмотрим, кто из нас баба. — Вахтовик неожиданным вторжением раздосадован, кажется, не был. Антон понял почему: ловить ему здесь было нечего. А хорохорился он для виду. Искал возможность для достойного выхода из ситуации, потому что облом был полный и дальше упорствовать было опасно. На Марсе уголовные дела решаются быстро. На Землю для следствия и суда не повезут. Или штрафом так рубль укоротят, что пожалеешь о вербовке. Или, если до серьезного дойдет, в накат выбросят. А это, считай, пожизненное. И разбираться не станут. Несчастный случай на производстве. И вот он выход. Драка — совсем другое дело, чем убийство или попытка изнасилования. Есть и на ком злость сорвать за пережитое унижение от бабы. И унизить счастливого соперника. Поквитаться таким образом... А какой же мужик заявлять о драке станет? Это же не нападение, а по согласию.

— Сейчас будем есть, — сказала Марина, вставая. Гость неспешно отодвинулся, выпуская ее из ловушки. Глупо было бы показывать при посторонних, как он удерживает возле себя женщину. Да это уже и опасно. При свидетелях.

— Ты еще здесь?! — Прикрикнул Антон по-свойски, медленно поворачиваясь к Игорьку, так что не сразу было понятно, кому обращена эта реплика. Тот послушно пошел к двери, злорадно косясь на поднимавшегося с места вахтовика. Антон ласково улыбнулся гостю и предложил тоном радушного хозяина:

— Ты не спеши. Докушай, что принес. Все равно же выкидывать.

— Проводи-ка меня, лунатик, — ответил тот, выходя в коридор.

Мужик был раза в полтора крупней Антона и дворик был ему тесноват...

— Сейчас я тебя мал-мала побью! — Сообщил он Антону, резко ухватив его за грудки, приподнял его от земли, но тут же получил хлесткий удар по ушам сложенными в лодочки ладонями. Отпустил ворот , покрутил головой и ударил. Хорошо ударил, но удар тот был не для Антона. Он уклонился и поймал его на встречный в корпус. Но сильный и точный удар вахтовика лишь остановил, хотя должен был уложить. Да что он в бронестекле, что ли? Похоже. Во всяком случае, отдача от удара была жесткой, словно не в тело. Хорошо, что неуклюж. Антон подцепил его на прием и приложил оземь, не страхуя. После такого удара встать он должен был нескоро, несмотря на половинную гравитацию. Однако при падении вахтовик умело самортизировав рукой, поднялся долгим взглядом, словно всматриваясь, уперся в Антона, и, вдруг не сказав ни слова, вышел из дворика, припадая на левую ногу.

— Как ты его! — Услышал он за спиной восторженный голосок. Пацаненок стоял в дверях и смотрел на Антона с восхищением. Почти восторгом.

— Ты руки помыл? — спросил Антон, довольный услышанным.

— На, смотри, — пацан с готовностью протянул ладони. — С мылом! И лицо.

— А уши? — Засмеялся Антон?

— Зачем еще уши? Что я ими есть буду? — Весело ответил пацаненок.

-Иди за стол.

— А вы больше драться не будете?

-Не будем. Дядя домой пошел. Ему завтра на работу.

— Ну тогда пойдем. А то мамка ругаться будет. Она строгая... Ну не то, чтобы строгая, — поправился он, сбившись, — а не любит, если еда остынет. И ты...Это... Когда поешь — похвали. Ей нравится. И вообще, не очень там. Ты ей понравься.

— Я уж постараюсь. — В этом намеренья Антона и Игорька совпадали.

Глава одиннадцатая

Марина взглянула на него с беспокойством, как бы определяя, как там сложилось за дверью: кто кого. Но ничего не спросила. Закрыв дверь на задвижку, сказала: "Руки мойте и к столу". Игорек хихикнул и показал матери ладошки. Он уже сидел за столом и выразительно хлопал ладонью по табурету возле себя.

Обедали они совершенно по-семейному.

— Поел? — Спросила Марина у Игорька, когда тот отставил чашку с недопитым компотом. — Чистить зубы и спать.

Пацан не стал протестовать. Поднялся и, по-взрослому пожав Антону руку, сказал вполголоса:

— Завтра приходи утром. Пойдем, куда обещал.

— А теперь подробней, — сказала Марина, когда за сыном закрылась дверь, — куда это вы собрались?

Она не выглядела ни растерянной, ни смущенной.

Антон встал, подошел к ней, притянул к себе и, сбиваясь, прошептал в ухо: "Военная тайна".

Марина не отстранилась, не напряглась, но и не потянулась. Они стояли молча до тех пор, пока в ванной не затихла вода. Тогда она мягко отстранилась. Сказала негромко, заглянув ему наконец в глаза:

— Подожди, я его сейчас уложу.

Некоторое время Антон сидел в одиночестве, с удивлением заметив, как горят у него щеки. Не получалось войти в роль бравого любовника-соблазнителя. Он ощутил вдруг душевное волнение, и нетерпение, и даже некоторую неуверенность. Неужели? Так вот сразу... А ухаживание-уламывание? Или уже все решено? Но почему?

Марина вошла тихо, села рядом. Совсем рядом, но не касаясь.

— Чаю хочешь?

— Нет, не чаю. — Он взял ее за плечи повернул к себе податливое тело. Они поцеловались. Антон ощутил, как дробно застучало сердце. Подхватил ее, усадил к себе на колени. И что-то задел. За спиной, на столе, грюкнула посуда.

— Пойдем, — сказала она, отрываясь через некоторое время от его губ. — Игорька разбудишь. Сначала туда. — Она подтолкнула его в сторону ванной комнаты.— А потом туда, — и указала на дверь рядом с той, за которой скрылся сын.

Он явился к ней, наспех вытершись с замотанными банным полотенцем чреслами, и сразу дал волю рукам.

— Нет, — остановила она его, придерживая воротник комбинезона, разошедшегося под распавшейся молнией — там ничего интересного. Никаких кружавчиков... Я сейчас...

Антон в постель не полез, а присел на краешек кровати. Прикрыл возбуждение полотенцем, машинально потянул с полки книгу. Стихи. Автор был ему не знаком и это немного задело. Стихов он не любил. Стихов в смысле модных теперь поэтических изысков. Но самых раскрученных современных авторов знал пофамильно. О классике и говорить нечего. Офицер должен не только профессионально разбираться в вопросах, касающихся его специальности, но и быть на высоте в вопросах, рассуждать о которых гражданские считают своей привилегией. Если не начитан, то хотя бы наслышан. Не хватает времени читать художественную литературу — читай литературную энциклопедию. И толковые словари. Так их учили. Потянул вторую книгу. Тоже стихи. Но на этот раз фамилия автора была знакома. Он даже помнил несколько стихов. И это немного уняло шевельнувшегося в нем червячка неудовлетворенности. За третьей книгой он лишь потянулся, но взять ее не успел — вернулась Марина. Она была в длинной мягко облегающей тело ажурной ночнушке. И заметно стеснялась этого. Лампа у двери осветила ее, и вырисовала сквозь полупрозрачную ткань тело. До чтения ли тут? Антон поднялся ей навстречу, потеряв полотенце, и, чтобы скрыть то, что и определяет состояние наготы, шагнул вперед, прижимая ее к себе, словно прикрываясь.

Потом... Она была ласковой и горячей. Чувствовалось, что наголодалась, но отдалась с удивительной деликатностью. И он чувствовал себя так, будто бы не чужой ей, а словно вернулся после долгого отсутствия. Они долго шептались на подушке. Это было необычно и по-домашнему грело душу. И Антон вдруг подумал, что с женой он не шептался. Разговаривали, решая всякие бытовые вопросы, иногда переругивались. Он и представить себе не мог, что с Катериной можно было шептаться. Вот так, подставляя под щекотящее дыхание ухо. Иногда он нарочно говорил совсем уж тихо, и когда Марина тянулась к нему, чтобы расслышать, покусывал ее за мочку. И получал шлепок по лбу или ласковое подергивание за вихры. И тогда оба вновь возбуждались.

— Ну хватит уже, — сдалась она, наконец. — Мне завтра на работу.

— Еще разок. — Попросил он. Однако уже другим тоном, не так как в прошлый раз. Она засмеялась в ответ: "Хватит! Пресытишься, чем я тебя тогда привлеку?"

Он промолчал в ответ на эту женскую хитрость. Спешить с выяснением отношений в любом случае не стоило. И уступил, потому что понял, действительно на сегодня хватит.

Вот так и попадают в зависимость от женщины, подумал про себя. И вдруг поймал себя на том, что сначала вместо "женщины" влезло "жены", однако подсознательно он выправил фразу, даже не отдавая себе в том отчет. Сработал внутренний корректор. Стилистику выправил или логику? Эта мысль его заинтересовала. Что-то такое было в Марине, чего не было в бывшей жене. Какая-то особая притягивающая теплота. Интерес в первую очередь именно к нему, а не к мужчине в нем. Он это явно почувствовал. Но почему? Первая, ну пусть бы вторая, встреча. И не говорили до этого почти. Общение тел, а не общение душ. Но он уже почувствовал в ней что-то такое, особое, способное захватить и крепко привязать к себе. И пока никак явно не обозначаясь, стала беспокоить мысль, и что дальше? Марина... Земля... Марс... Засыпая, он вдруг вспомнил вахтовика и вновь забеспокоился.

— Признавайся, — прошептал дурашливым голосом, чтобы вопрос показался шуточным, — что он хотел от тебя?

Она ответила сонным голосом:

— То же что и ты! Что вы хотите от еще молодой и привлекательной женщины?

— Но ты не уступила? Устояла перед соблазном? — продолжал он, не меняя интонации, но почему-то встревожившись...

— Ну как я могла соблазниться? Я же тебя ждала. — Она сказала это совершенно серьезно. И добавила просительно, — не будь занудой. У нас в запасе еще два года. За это время мы все выясним.

Странно, однако он не услышал, как она проснулась, как встала. И пробудился лишь от ласкового прикосновения и поцелуя. Впрочем, хотя и нежного, но быстрого, ускользающего.

— Нет, нет, — ответила она на движение его рук.

— Это было так приятно проснуться в своей постели. Не в казенной, не в случайной, что тоже бывало, а в своей. Согретой двумя телами, но одним теплом. Он мельком подумал, что раньше такого ощущения не испытывал никогда.

Марина появилась на пороге комнаты и, на секунду задумавшись, спросила тихим напряженным голосом.

— Ты сегодня придешь?

— Я не уйду, — ответил он, вкладывая в свои слова более глубокий смысл, чем содержался в вопросе, и, словно бы отвечая сразу на все то, что будет спрошено позже, и было обозначено ею во вчерашней шутке, сказанной на подушке.

Она кивнула в ответ понимающе. Сдержано кивнула, однако взгляд ее засиял.

— Ну тогда до вечера. Игорек тебя покормит... И смотрите там осторожней. Ну, куда идете.

-Все будет хорошо...— Начал было он.

Но она продолжила вдруг неожиданно:

-Ты его слушайся.

— Марина! Ты не оговорилась?

— Нет, — улыбнулась она. — Сам поймешь. Ты еще здесь новичок. И, не обижайся на него, ладно?

— За что?

— Характер у него... Весь в маму. — Она смутилась и махнула рукой.

— А как он отнесется к тому, что я у вас здесь... — он замолчал, чтобы не сказать "поселился". А говорить "ночевал" было неправильно. Грубо и пошло.

— Нормально отнесется, — сказала Марина. Все, я побежала. И посмотрела на него чуть обижено. Поняла вдруг... Уловила подтекст. Задержалась еще на миг.

— И не думай обо мне плохо... У меня уже давно никого не было. Так что привыкать ему не с чего... А тебя я действительно ждала. Два месяца. И знала, что ты придешь.

Антону стало неловко. Сказал сам себе, то ли в осуждение, то ли в оправдание: "Ну что взять с солдафона?" Вздохнул и поднялся. Надо было еще собраться.

Забежал на квартиру. Взял из шкафчика в предбаннике тревожный жилет, заглянул в комнату и потихоньку, чтобы не разбудить Володю, вышел.

Когда он вернулся, Игорек уже встал. В ванной журчала вода.

— Молодец, — похвалил его Антон, — когда тот вышел на кухню. — Но вытираться надо лучше.

Тот взглянул на него иронично и усмехнулся: "Коже полезно быть влажной. Однако довытерся кухонным полотенцем там, где остались капельки воды. Спросил:

— Ты поел?

— Не успел.

— Я умею кормить, — сообщил Игорек. — Садись сюда и жди. — Он указал на табуретку. А хочешь, на моем месте будешь сидеть? Оно удобное. Можно к стене привалиться. Только надо будет стол отодвинуть, а то будешь ногами задевать...

Он смотрел на Антона, ожидая ответа.

— Разберемся, — ответил Антон и потрепал его по вихрам. Ну, кто кого кормить будет?

— Я тебя, — сказал Игорек. — Ты же у нас... — Он запнулся и поправился, — ты же здесь пока еще ничего не знаешь...

Пацан явно настроился Антона усыновить. Или как правильней сказать? Упапашить? Странно, однако Антон как бы и не особенно возражал. И его "пока" отозвалось в душе теплом.

Глава двенадцатая

На завтрак была тушеная картошка с котлетами. Вкусно. Давненько Антон не ел картошечки. Мясо синтетическое, это ясно. Но картошка была настоящая! Это наводило на некоторые предположения.

-Часто у вас картошка на завтрак? — Поинтересовался он у Игорька как бы между прочим. Тот помедлил с ответом. Потом сказал неопределенно:

— Ну, да...

Однако по тому, как он ее уплетает, было понятно, что и для него это тоже деликатес. Что ж странного? На Марсе больше в ходу концентраты. Натуральный продукт скорее относится к разряду праздничного угощения. Или приворотного зелья?.. Антон усмехнулся. Вот ведь... Со всех сторон в оборот взят. Окружен... Заботой.

Позавтракав и выпив кофе — кофе был растворимый, но вкусный. Его на Марсе было полно, поскольку, в отличие от чая, он прекрасно переносил космические путешествия — стали собираться в поход.

— А почему всяких железок с Земли везут много, а еды мало? — спросил Игорек, неумело укладывая в пакет бутерброды, которые стругал Антон.

— Продукты при перевозке могут разрушаться. Ты ведь знаешь, как сюда все привозят?

— Ну как... На "телегах"...

— А что такое "телега"?

— Корабль такой, большой.

— Очень большой. И не корабль. Платформа такая. Длиной в несколько километров. Как отсюда так до озер примерно. На ней устанавливают большие контейнеры. А в них располагают все, что надо. То, что можно довезти. Там же холод в космосе страшный. Потому некоторые вещи, которые могут от холода поломаться, везут в виде сырья. Металлического порошка, например. Чтобы не разрушилось. Или создают специальную защиту. Это уже инженеры знают как. Потом разгоняют платформу при помощи двигателей и ставят парус. И солнечный ветер гонит платформы к Марсу. Долго гонит. Лет пять. А здесь их встречают, тормозят и разгружают.

— А разгружают как? Столько груза.

— Ты про гравитационный лифт слыхал? Эти платформы по частям опускают вниз и забирают груз. А на них загружают руду и снова поднимают в космос. Там разгоняют, снова ставят парус, и они опять летят, но теперь уж к Земле.

— Пять лет?

— Ну да... Или больше. А какая разница сколько? Платформы каждые два-три месяца отправляют. В первый раз надо было пять лет подождать, а теперь только успевай принимать.

Игорек задумался. Потом перевел разговор на другое. Взглянув на защитный костюм, который Антон натягивал на себя, сказал:

— Не бери. Там нет наката.

— Нельзя, — ответил Антон, слукавив, — инструкция.

— Ну, и таскай, — разрешающе махнул Игорек рукой. — Пошли что ли?

Глава тринадцатая

Игорек шел ходко. Видно не раз уже хаживал этой дорогой и хорошо соизмерял скорость и расстояние. На ходу с удовольствием шнырял мощным лучом выданного ему Антоном фонарика по стенам, потолку, полу. Впрочем, особой надобности в том не было: коридор был прямой как проспект, с четырьмя совершенно ровными и идеально выверенными относительно друг друга поверхностями, создающими в плоскости среза квадрат. Мерить стороны надобности не было, но если на глаз, то высота туннеля была около двух с половиной метров. Антон сориентировался по карте. Вот он — прямой и длинный. Более четырех километров. Обозначен как тупик. Ни ответвлений, ни смежных помещений. Зачем было четыре километра породы долбить, или как они ее там вынимали, если дорога никуда не ведет? Это же... Двадцать пять тысяч кубов. Так, куб воды — тонна. Породы пускай три тонны, значит семьдесят пять тысяч тонн. Стоп. По весу меньше. Хотя какая разница? Масса та же. Тут Антон немного запутался, но, оставив теорию в покое, вернулся к практической стороне вопроса. Куда все это делось? Грунт нужно было вынуть и переместить... Или земные представления тут не подходят? Испарили к чертовой матери?

Прошли они в туннель совершенно свободно — на выходе из богадельни никакого военного или вахтового поста не было. Оно и понятно. Зачем? Марсиан от вахтовиков ограждают на всякий случай. Так сказать, во избежание конфликтов. А здесь — безлюдье.

Игорек стрельнул в его сторону фонариком, но деликатно, стараясь не светить в глаза. Сказал:

— Еще далеко. А как ты думаешь, зачем они его вырыли? Туннель и туннель. Ни дверей, ни поворотов...

— Это у них надо спрашивать.

-Они не говорят...

— Кто не говорит? — Антон оторопел.

Но Игорек не ответил. Фонарик в его руке дрогнул и луч, быстро очертив полукруг, вновь развернулся вперед.

— Догоняй, — крикнул он, — а то до обеда не вернемся! — И побежал, гулко топая каблуками.

-Антон легко догнал его, подхватил, забросил за голову, усадил на плечи и приказав,— свети в потолок. — побежал вперед стремительным легким аллюром, имитируя лошадиный галоп.

— А зачем в потолок? — спросил мальчик, цепляясь за его волосы.

— Чтоб голову не расшибить, вдруг на снижение пойдет.

— Не пойдет. Я знаю, — ответил он, сжимая кулачки.

— Полегче! Скальп снимешь! Не уроню, не бойся.

— А если! — Со сдержанным ликованием выкрикнул Игорек.

Антон прибавил скорости. Прекрасная тренировка. Надо будет выходить сюда почаще для разминки. Игорек поначалу притих, словно оцепенел, а потом вдруг взмолился:

— Хватит...

Антон остановился, потянул пацана за ногу, наклоняясь и сваливая его с плечей, но тот маневра не понял, сжался и еще крепче уцепился ему в волосы.

— Бросай, чудак! Десантироваться будем...

Тот сообразил, отпустил руки и после мудреного переворота был поставлен на твердую почву. Вид у парнишки был смущенный. Не таскали его в раннем детстве на руках, не подбрасывали вверх. Безотцовщина... Но ведь без отца не обошлось... И где же он? Поинтересовался:

— Не понравилось верховая езда?

— Не знаю, — ответил тот уклончиво.

— Надо было мотик взять, — сказал Антон, бросая вдаль луч фонаря.

— Нельзя, — ответил Игорек. — Им может не понравиться.

— Да кто они?

Игорек пожал плечами и не ответил. Антону показалось, что он как-то сник, будто испугался, что сказал лишнего.

— Постой, — взял его за руку Антон. — Что-то ты тут мудришь... Кто они? И с чего ты взял, что эти они могут дорогу перекрыть? — Эти постоянные оговорки начали его беспокоить. Не могут пустые фантазии зайти так далеко.

Игорек в ответ набычился, но вырываться не стал, поняв, что это бесполезно. Помолчав, заговорил о другом:

— Уже почти пришли. Я лучше покажу, потому что не знаю, как объяснить,— и повел лучом по стене. Мелкая крошка заискрилась в свете фонаря. Стена была словно наждак — ровная и шероховатая.

— Нет еще надо пройти. Вон, видишь, камушек лежит? — Луч скользнул по полу и вдали белой точкой проявился камушек возле стены. Заметный ориентир — больше здесь никакого мусора не было. — От него еще десять шагов.

— И что?

Видно было, что пацан наслаждается происходящим, представляя себя, наверное, фокусником, вышедшем к неискушенной публике. Молча дошли до камушка и он, отсчитав десять шагов, повернулся к Антону.

— Ну-ка посмотри. Что видишь? — Луч заскользил по стене, расширяя круги. В световом пятне вспыхивали искорки мелких вкраплений.

— Стену вижу.

— А так? — Мальчишка присел, прислонил фонарь к стене и направил луч по касательной вверх. В каменной толще вдруг отчетливо вырисовался прямоугольник, словно оконный проем, поднятый над полом метра на полтора. Это место в стене не искрилось вкраплениями, было темным и на вид гладким, как стекло. Оно словно бы подсвечивалось изнутри рассеянным слабым светом. Это действительно было похоже это на окно, за которым где-то в глубине комнаты тлеет слабенький в несколько ватт ночник. Антон присвистнул. Приблизил лицо к "окну" чтобы лучше всмотреться в глубины марсианских апартаментов. Игорек одернул его строго, ухватив за куртку:

— Не суй голову! А то...— По голосу видно было, что предупреждение не зряшное. Сглотнув, он добавил:

— Ты меня слушайся, хоть ты и взрослый. А то стена голову стиснет и с испугу можешь застрять. Я первый полезу, а ты за мной. — Увидев, что Антон не делает попытки приблизиться к стене, убрал руку, успокоился и сказал, не скрывая гордости и явно для того, чтобы напроситься на похвалу:

— Это я нашел. Никто не знает. Если снизу не посветить, то ни за что не увидишь. А стена вон какая длинная. Только залезать туда трудно. Надо подтягиваться. И руки захватывает. Я в первый раз застрял. Назад никак, а туда сил не хватало залезть. Испугался: думал, что не вылезу. А с тобой хорошо. Ты меня подсадишь. Видишь, как я ногами елозил?

На стене, под "окном", были видны две вертикальные полоски — следы от ботинок.

— Ну и как его открыть? — Спросил Антон.

— Оно открыто, только туда, — ответил важно Игорек.— Посмотрел серьезно и добавил. — Там что-то такое, что только вперед пускает. Воздух что ли такой крепкий. Ты назад уже не слезай, когда полезешь. И не бойся — вперед он пропустит. А назад нет. Ну-ка подними меня, чтоб я ногами встал. И держи хорошо, а то ногу сломаю.

Антон как-то вскользь, между делом, подумал, что самое правильное сейчас было бы вернуться и доложить по инстанции обо всем, как и требуют инструкции. А потом, подключив экспертов, внимательно обследовать объект. Однако могут возникнуть различные "но". Например, не факт, что Антона вообще туда допустят. А ему надо. Коли уж влез в эту проблему, то каштаны для других таскать нет резона. Лезть сейчас, рискуя, ну ладно служебным благополучием, а если головой? Притом, не только своей. И главным образом потому, что не своей. Но Игорек там уже бывал. И не один раз, если ему верить. И голова у него вполне на месте. И варит совсем неплохо. Потому второе "правильно" — отослать пацана прочь — тоже вроде бы и не совсем правильно. И к тому же напрямую связано с первым "правильно". Отослать его можно только, если за ручку отвести в поселок. А иначе от него не избавиться. Но если отвести в поселок, то решиться на самостоятельное обследование, не доложив по начальству, уже на грани серьезного служебного проступка. А то и преступления. А забраться сейчас, так вроде бы сгоряча влез. Или обстоятельства вынудили. Потом можно и обстоятельства эти придумать... Игорек уловил его колебания. И сказал серьезно:

— Ты без меня заблудишься. Потому что выход в другом месте. Не найдешь. Ты меня слушайся. Давай, подсаживай.

— Вы что с мамашей своей сговорились? — Весело огрызнулся Антон, аккуратно поднял парнишку и, удерживая на весу, ждал. И услышал одобрительное:

— Молодец, что сразу не сунул. Подноси тихонько к стене.

Игорек протянул руки вперед, и Антон увидел как кисти его вошли в стену, словно в студень. Потом пацаненок шагнул левой ногой, и она исчезла в стене до половины. Шагнул в монолит правой правой, и велел: "отпускай!". Быстро отклонился назад, удерживаемый стеной, будто был в нее замурован, а затем уверенно шагнул в каменную твердь и канул в ней.

— Ну дает шкет... — Антон глубоко выдохнул и приблизился к стене. — У взрослого мужика дух захватывает. А этот. А ведь в первый раз он был совсем один... Или не один? Надо будет уточнить.

Руки легко, почти не встречая сопротивления, вошли в камень. Ни малейшей деформации в стене не произошло. Никаких кругов или волнений вещества, как бывает в тех случаях, если опустить их в воду. Антон потянул кисти на себя. Нет. Никак. Словно прихватило: мягко, но надежно. Опустил руки, пока не уперлись в твердое. Оперся и, задержав дыхание, рывком сунулся вперед головой. Прошел, будто сквозь пустое. Мягко с кувырком приземлился и быстро встал на ноги, осмотрелся. Каким-то непостижимым образом он оказался в центре круглого, как барабан изнутри, зала. Зал был пуст. Игорек стоял перед Антоном с довольным видом и улыбался, с настырным любопытством изучая его лицо. Потом, не скрывая разочарования, поскольку не обнаружил ни удивления, ни растерянности, сказал:

— Ты даже не удивился.

— Очень даже удивился, — ответил Антон и потрепал его по вихрам, отметив про себя, что не мешало бы пацану и постричься, и что надо будет этим вечерком заняться. Прошел вдоль стены, внимательно осматривая ее. Стена были идеально ровной. Никаких выемок или выступов. И ничего похожего на мебель. Однако неотступный выжидающий взгляд Игорька подсказывал: что-то должно найтись. И в самом деле это 'что-то' — вскоре нашлось. Ниша из нескольких вертикальных секций, вроде встроенного шкафа с узкими в полметра отделениями появился внезапно, словно выступила из пустоты, когда он поравнялся с ней и посмотрел на нее под прямым углом.

— А это что? — спросил он, не очень надеясь услышать ответ.

— Это двери, — с достоинством пояснил Игорек, дождавшийся своего звездного часа. — Вот эта, — он ткнул пальцем в крайнюю, — туда, где я ту штуку нашел. Про другие не знаю. Не заходил в них в них пока. А то еще улетишь куда-нибудь.

— Сильно испугался, когда сюда попал? — Спросил Антон.

— Я?! — Возмутился Игорек. И добавил, сбавив тон, — не очень. Вначале только.

— Ну, показывай свои хоромы. — Хмыкнул Антон.

— Пойдем. — Игорек храбро вошел в крайнюю слева нишу. И вдруг исчез, словно растворился. Антон подождал пару секунд, глубоко вздохнул и, неожиданно для себя перекрестившись, втиснулся следом. В глаза полыхнуло синевой.

— Ты мертвецов не боишься? — Спросил Игорек явно со значением. Они вновь стояли в середине комнаты. Но на этот раз не пустой, а заставленной высокими металлическими колоннами.

— Если мертвых, то не боюсь, — ответил Антон.

— Ну тогда оглянись.

У стены лицом вниз лежал человек в темном блестящем комбинезоне незнакомой конструкции. Его руки были вытянуты вдоль тела. Во время падения человек инстинктивно старается смягчить удар, выставив вперед ладони или ухватиться за что-нибудь. Этот словно бы рухнул, сохраняя стояку 'смирно'. Антон подошел ближе и присел перед ним на корточки. Запаха тления не чувствовалось. Он перевернул тело. И присвистнул. У лежащего не было лица.

Глава четырнадцатая

Сквозь сон Володя слышал, как заходил Антон. Он не притворялся спящим. Хотя, если бы не спал, наверное, сделал бы вид, что спит. Впрочем, вряд ли бы ему удалось претвориться настолько убедительно, чтобы обмануть друга. Этого не проведешь! А может быть, и хорошо, что поговорить не пришлось. Потому что рассказывать ему о том, что он задумал, Володя не собирался. Но в любом случае, если бы разговор состоялся, в нем бы звучали нотки прощания, и Антон непременно бы их заметил. У него ведь, по его же словам, 'айкью как у собаки, и нюх, как у орла'. Лучше так. Тем более, что накануне они этого вопроса, пусть и вскользь, коснулись. Антон возражений против его ухода не высказал. Проблема заключалась в том, как пройти туда 'не знаю куда'. Володю смущало не то, как войти в дверь — с кодом было все ясно, а как подойти к ней. Это у сотрудников местных спецслужб, которые неустанно стучали по клавишам уже несколько дней, были проблемы с замком. У Володи были проблемы с сотрудниками. После случая с Усольцевым возле двери был установлен пост. Впрочем, у него был план. Весьма шаткий, потому что опирался он во многих местах на зыбкое 'авось', но вполне реальный, хотя и совершенно фантастический. Володя был полон решимости его осуществить. И не только потому, что надоело до чертиков сидеть в 'подвале', но и потому его вдруг захватил кураж. Хотелось риска и успеха! И еще очень хотелось проверить себя в новом качестве. Осознанном качестве демиурга.

Перво-наперво надо было выбраться из квартиры. Мишин на днях грозился ему домашним арестом. Правда, за прошедшие сутки он, кажется, изменил свое решение добиваться результата силой. Сегодня Володя был приглашен на совещание к мэру, где наверняка, будет обсуждаться его вопрос. Но там ему делать нечего. В любом случае уходить нужно быстро и незаметно. Он, привел себя в порядок, немного повозился возле кровати, затем надел рабочую куртку с надписью на спине 'коммунальная служба' и, захватив с вечера приготовленный баул, вышел в коридор. По центральной магистрали поселка идти не рискнул — сразу свернул в боковушку и ходами, известными лишь обитателям богадельни, стал пробираться к туннелям. Не таился, но осторожничал. Рабочий костюм мог сбить с толку неискушенного в шпионском деле наблюдателя, если, конечно, кому-то поручено следить за ним, или растворить его в массе, которая клубится на мониторах, передающих информацию от нескольких сот камер слежения. К тому же, для людей Мишина в комнате был оставлен сюрприз.

Куртку ему дал отец Кирилл. Он же должен был, в случае провала, поддерживать легенду, согласно которой Володя, якобы, шел к озерам за жидким стеклом, необходимым для изготовления мозаичных пластин, которыми планировалось выложить стены храма. Продукты в котомке? Так это натуральная плата для подсобников из отселенных, которые, как известно, работают за харчи. В одиночку много стекла не натаскаешь...

Кирилла в план посвятить пришлось — он помог с продуктами, одеждой и даже, не без колебания, правда, вызванного сомнениями по поводу того, как воспримет это Володя, благословил. Тем более, что у него к Игорю Валентиновичу было дело, и Володя нес тому от него сообщение. Устное, конечно. За теми словами, что надо было передать, и которые говорили о желании сотрудничать, стояло еще что-то, но вникать в их отношения Володя не хотел: своих проблем хватало. И вот еще почему он с готовностью брался за это поручение: благодаря ему бегство Володи превращалось в миссию. Он не просто уходил, он становился связующим звеном между 'Марсами'. Пора бы определиться с терминологией, подумал он. Какой из этих Марсов Большой, а какой — Малый? Какой Старый, а какой Новый? Многое, конечно, зависит от точки зрения. Откуда смотреть.

С неожиданной грустью подумал об Антоне. Увидятся ли еще? Однако о том, что о задуманном ему не сказал — не пожалел. Зачем устраивать человеку сшибку, сводя в неразрешимом противоречии служебный долг и дружеское чувство? Хотя, может быть, дружбы уже и не осталось, а осталось лишь ощущение близости, как результат многолетней привычки тесно общаться, взаимодействовать, делиться переживаниями и мыслями. Такой вывод еще прибавил грусти. Но придаваться меланхолии было некогда.

Хорошо знакомыми с детства обходами, через мало кому известные лазы, дошел почти до Озер. Дальше без сопровождения нельзя. Через метров четыреста блок-пост. А на огибающих маршрутах могут быть патрули. Теперь Озера из заброшенной провинции марсианской ойкумены превратились в пограничную зону между мирами. Пожалуй, до следующего поворота еще можно рискнуть пройтись. А дальше надо начинать действовать по плану. Володя остановился. Закрыл глаза, сосредоточился. Постоял несколько секунд, прислушиваясь, и решительно свернул за угол. Прямо перед ним, глядя на него тяжелым, ничего не выражающим взглядом, стоял Мишин. Мишин как Мишин. Хотя, если приглядеться, то... Но кто будет приглядываться к начальнику? Володя подошел, поправил у Мишина воротник. Похлопал его по плечу. Плечо было мягким, словно ватным.

-Ладно, обниматься с тобой никто не будет, — вздохнул он. Ты полчасика продержись. Я тебе буду помогать. Только бы настоящий бы Мишин нам не помешал. Пошли.

И тут вспомнил про защитную маску. Вот был бы фокус, если бы Мишин появился в зоне наката с голой физиономией. Он представил, как Мишина пытаются остановить, предупредить. В ходе всего этого выясняется, что он какой-то странный, квелый. Короче срыв всего задуманного. А если вдруг Мишин еще и растворится прямо на глазах у подчиненных. Володя выругался с досады головой. Потом закрыл глаза и вновь сосредоточился. Генерировать объекты у него лучше получалось вслепую. Потому и Мишина создал из-за угла. Шлем получился неплохо. Именно такой, как нужен. Очень напоминающий стандартный, но с более светлыми пластинами. Через эти пластины хорошо было видно лицо, но в, то же время, они и несколько искажали черты, что тоже было кстати. Потому что идеальной схожестью с оригиналом лже-Мишин не отличался.

Странно все-таки получается. Те фантомы, которые он создавал сам того не сознавая, выглядели намного естественней, чем изготовленные сознательно. Вот этот Мишин... Внешне похож. На первый взгляд. Но вряд ли он удержит в руках оружие. И идет как лунатик. Володя попробовал мысленно управлять им. Получилось. Мишин ускорил шаг, встал слева от него и немного сзади. На лице появилось выражение сосредоточенности. Вроде как ведет он Володю куда-то и что-то напряженно обдумывает. Возле блокпоста Володя внутренне перевоплотился: он представил себя Мишиным. Представил, что это он идет чуть сзади и слева. И даже вроде бы увидел свое собственное плечо рядом. Сосредоточившись на Мишине, предоставил собственному телу пассивную роль: наклонил голову, убрал мимику.

Дежурный выскочил из блок-поста и отрапортовал Мишину. Тот небрежно козырнул в ответ и, махнув рукой, мол, продолжайте несение службы, тронул Володю за плечо: пошли. До самого выхода к побережью им больше никто не попался. Спустившись по крутому склону, вышли на узкую полоску мелкого каменного крошева. До двери оставалось метров пятьдесят. Конечно, где-то неподалеку был еще один пост. Может быть, скрытый, а, может быть, и открытый. Но зыркать по сторонам Володе не было времени — он 'вел' Мишина. Тот двигался уже совсем хорошо. Почти самостоятельно. Иной раз даже по собственной инициативе подталкивал Володю в спину. И это было в тему: создавало впечатление, что вылазка их отнюдь не познавательная прогулка, и даже не деловой выход, а что-то вроде конвоирования. И держаться Мишин стал по-другому. Словно входил в роль. Володя чувствовал, как изменилась его походка, выражение лица, появились движения, не контролирующиеся сознанием и естественные для любого человека: то вдруг словно, забыв о гермошлеме, поднял руку, чтобы поправить волос, то сжал и разжал пальцы руки. Но и Володину помощь Мишин не отвергал. Он словно внутренне опирался на него.

Вот и дверь. Володя достал бумажку и, прикрыв собой замок, начал набирать код. Мишин стоял рядом, почти вплотную, и наблюдал. Во всяком случае, так это должно было выглядеть со стороны. Много бы дал настоящий Мишин, чтобы очутиться сейчас на месте своего клона. А тайна кода не так уж и велика. Просто в середине записи вместо У5 надо было нажать кнопку М2. Дальновидный Усольцев предусмотрел и вариант попадание шифровки в руки третьих лиц, потому сделал запись действенной лишь для посвященных. И вот когда код был уже почти набран, с того берега послышался окрик.

— Всем лечь на землю! Буду стрелять!

Как подтверждение серьезности сказанного раскатисто грохнул выстрел, в скалу над головой, впрочем, на довольно большом расстоянии с визгом ударила пуля и умчалась куда-то, несколько раз гулко отрекошетив от свода. Володя подумал: "Вот и все!" Замер, не зная, что делать. Хотя ясно было — надо ложиться самим, иначе положат. И тут лже-Мишин вдруг без команды или еще какого-то воздействия со стороны Володи, встал так, чтобы закрыть его собой от стрелка.

Глава пятнадцатая

Ясно, что не труп. Муляж? Зачем? У Антона уже было достаточно марсианского опыта, чтобы не спешить с выводами. Насмотрелся на фантомов. Один из вариантов? Вспомнились дикари, с которыми пришлось схватиться у Озер. Но у тех лица были лучше проработаны. А здесь, как белое пятно. Да и одеждой они отличаются существенно. У этого такой навороченный прикид, те же были — в чем мать родила. Если она их родила. Ладно, будем разбираться. Надо отсюда уходить. И возвращаться со специалистами.

Пацан пытался ничем не выдать интереса. А интерес был жгучим. И скрыть он его не умел. Понятно, что этот манекен Игорек видел уже не первый раз. И уже отбоялся. А вот насладиться тем, как будут бояться другие, не терпелось. Но от Антона он такого удовольствия не получил. Карманы лежащего были пусты. Но на поясе, у него нашел пустой футляр, прицепленный там, где размещается у военных кобура. Он и похож был на кобуру. И очень напоминал Антону что-то по очертаниям. Та непонятного назначения продолговатая вещичка, которую он на днях по сути дела отобрал у Игорька, подошла к футляру идеально...

— Отсюда взял?

— Нет, — поспешно ответил тот, словно боялся получить нагоняй за то, что шарил по чужим сумкам. — На столике лежала. — И показал на тумбу у стены. Антон повозился и снял с трупа пояс. И даже не понял сам, как это произошло. Пряжки в обычном понимании на нем не было. Но тот словно почувствовал его намерение и разомкнулся под пальцами. В боковой ячейке лежала тонкая квадратная пластинка серого металла с утолщением по одной стороне. Точно такое утолщение выступало из цилиндра. Антон повозился с ним, нажимая и подтягивая. В какой-то момент внутри цилиндра раздался щелчок, и пластинка выползла наружу. Точно такая же, как и та, что была у него в руке. Он вставил в паз новую. Индикаторы на приборе не загорелись и гудения не раздалось. Но он словно ожил. Это невозможно было объяснить словами, поскольку вид его никак не изменился, однако на каком-то неконтролируемом сознанием диапазоне прибор сообщил, что он подключен и готов к работе. Это было настолько очевидно, что Антон не стал отвлекаться на эмоции и, засунув цилиндр в футляр, сунул пояс в один из широких карманов комбинезона.

— Пошли, Игорек, — сказал он, вставая. Мамка скоро придет. А нам еще стричься... Вот она удивиться, когда увидит тебя лысым.

— Почему это лысым? — Испугался Игорек. — Я не хочу лысым.

— А как ты хочешь?

— Ну чтобы здесь мало, — похлопал он себя по затылку, — а сзади длинно.

— Ладно, потом обсудим. Выводи...

— А этот? — Игорек кивнул на тело.

— Потом заберут. А как мы будем возвращаться? Через окошко, ты сказал, нельзя?

И тут пацан замялся.

— Надо через накат, — помолчав, ответил он. — А я забыл. Сказал тебе, чтобы ты защиту не брал. Хорошо, что взял.

— Ну вот видишь, не всегда, значит, тебя надо слушаться, — усмехнулся Антон.

— Становись сюда, посчитай до пяти, и иди за мной,— сказал Игорек, подводя его к стене, откуда вдруг, словно скондернсировался из сгустившегося воздуха, 'шкаф' с вертикальными нишами. Такой же, что был в первой комнате.

Игорек постоял немного перед ним, словно решаясь, потом обернулся к Антону, махнул ему рукой и вступил в крайний проем. Оттуда полыхнуло синим светом, и паренек исчез. Антон постоял немного, решая, не плюнуть ли через плечо, но так как был уже в маске, не решился, но перекрестился и вошел в нишу. Мгновение он видел перед собой серую каменную стену, а затем будто бы открылся впереди сияющий синевой туннель. Пока он размышлял, не надо ли ступить в него, чтобы перейти в иной измерение, сила, напоминавшая порыв ветра, подхватила его и понесла, как ветер несет листок, сорванный с дерева. Это продолжалось довольно долго — несколько секунд. Затем его окружила полная темнота, и он увидел перед собой озеро. На плоской каменистой косе, полого уходящей под жидкое стекло. Игорек стоял чуть в стороне и с любопытством глазел на него. Но, как видно было по его разочарованной физиономии, снова ничего забавного не увидел. Это место Антону было знакомо. За скалой, подпиравшей высокий купол, пещера еще более расширялась. Оттуда уже видна была таинственная дверь в иной мир, которым ушел в свое время Игорь Валентинович и в которую так неудачно сунулся Антон. Там же была завязка двух дорог, которые вели в поселок. Одна через логово отселенцев, вторая через блок пост. Антон почему-то вдруг замешкался с выбором, по какой возвращаться. Он пока еще не мог понять для себя причины этого колебания.

Игорек, шедший первым и уже успевший обойти скалу, вдруг остановился и, повернувшись к Антону, посмотрел на него удивленно-вопросительно. Что он там увидел? Антон поравнялся с ним и осторожно выглянул из-за каменной глыбы. Шагах в десяти от него, удобно устроившись в выбоине, лежал человек в защитном костюме. Правой рукой он придерживал за цевье автомат. Пост наблюдения за проходом в Марс? Скорей всего. Дверь именно там, куда направленно внимание бойца. Обойти пост было невозможно. Слева — отвесная стена пещеры, переходящая в купол, справа — озеро. Ничего не оставалось, как открыться наблюдателю. Это было опасно и... Преждевременно, что ли. Ну, как объяснить вооруженному человеку, что, выйдя за спиной у него черт знает откуда — ведь он-то уверен, что кроме глухой стены сзади ничего нет — они не замышляли ничего дурного. Шанс быстро договориться был, при условии, что они дадут о себе знать сами, а не доведут до того, что боец первым обнаружит за спиной невесть откуда взявшихся людей. Выбора не было и Антон, сделав Игорьку знак молчать, аккуратно выдвинулся из-за валуна и окликнул стрелка. Тот дернулся, резко повернулся, сверкнув в его сторону автоматным стволом. Реакция у него была хорошая. Антон предостерегающе поднял руки.

— Убери ствол. Я майор Климов.

Разобрались что к чему, вернее, кто кому, быстро... Спецназер выглядел озадаченным.

— Откуда вы?

— Военная тайна, — засмеялся Антон в ответ. — А ты бдительность не теряй. Почему один?

Оказалось, что не один: все подходы к двери перекрыты. Подняли их сегодня с утра и уложили вдоль берега, предупредив, что на дверь может быть нападение. Так и сказал "нападение на дверь". Откуда и кто должен был совершить нападение — не уточнили.

— Я должен сообщить, товарищ майор, о вас. — Сказал спецназовец. Неожиданное появление Антона его смутило. А вкупе с предупреждением о нападении неизвестного лица на проход, смущало вдвойне. Оружие он на Антона не направлял, но и глаз с него не спускал. Присутствие Игорька его, правда, немного успокаивало.

— Валяй, — разрешил Антон. — Звони. И скажи, что мне с ним переговорить надо. Но связаться с Мишиным спецназовец не успел, потому что в этот момент из провала под куполом появились две фигуры и стали спускаться по обрывистому склону к озеру. Один из них был Володя. Другой... Мишин? Ну да, фигура его, повадка его, да и лицо, вроде, тоже. С пятидесяти метров даже через защитное стекло его можно было рассмотреть.

— Вот он, твой Мишин, — сказал Антон, отвлекая спецназовца от передатчика. Он вдруг понял, что сейчас важно потянуть время. Не дать выйти на связь. Держать бойца в 'непонятке'. Впрочем, и сам он пребывал в этой самой 'непонятке'. Однако чувствовал, что на звонок откликнется не тот Мишин, который идет рядом с Володей. Потому что он хорошо знал Мишина, и хорошо знал Володю.

Мишин позвонил сам. Уже тогда, когда эти двое остановились у двери. Они выглядели очень естественно, и в какой-то момент Антон даже стал верить, что настоящий Мишин именно там. Он узнавал его повадку. Спецназовец нервничал. Он ничего не понимал. Поведение Мишина было нелогичным. Строгий приказ не подпускать никого к объекту и его самоличное появление там без предупреждения, без отмены приказа применять оружие противоречили друг другу. Но он своими глазами видел, что у двери действительно был Мишин. Что участвовал он в действии без принуждения и даже руководил действием. И вот тогда запищала рация. Антон напрягся. Рука скользнула к оружию. Нет, стрелять он не собирался — не хватало еще своих дырявить. Но мало ли что...

Спецназовец отвлекся от наблюдения, схватил аппарат. И обалдел. Он ясно видел, что тот Мишин, который у двери, ничего такого, даже отдаленно напоминающего радиообмен, не производит. Нависает над человеком в рабочей куртке и контролирует его действия. Но голос в трубке был мишинский. И частота его. Ошибки не могло быть ни там, ни тут.

— Не нормально, — ответил спецназовец. — Около объекта два человека. Один в рабочей куртке, без защиты. А второй... Похож на вас. Есть.

Он отбросил аппарат, ошалело посмотрел на Антона, будто ища у него поддержки. Потом вдруг закричал сипло: 'Лечь на землю! Буду стрелять!' — и выстрелил, задирая ствол много выше двери.

— Не дури, — сказал Антон, беря оружие за цевье и отводя его в сторону. — Натворишь дел, а потом что? Трибунал... Ты же не знаешь, в кого стреляешь.

Люди на той стороне замерли. Затем 'Мишин', не поворачиваясь к ним, переместился и прикрыл собой Володю.

— Ну вот, чего он делает? — Спросил спецназовец и выругался.

— Отставить. Как старший по званию приказываю, ничего не предпринимать до выяснения обстоятельств.

Видно было, как дверь медленно пошла в сторону. Володя не стал дожидаться, пока она откроется полностью и втиснулся в образовавшийся проем. Но перед этим он на мгновенье оглянулся, и они встретились взглядами. Мишин сразу же стал терять плотность и медленно растворился в синем мареве озерных испарений. Спецназовец еще больше занервничал, но не потерял способность действовать. Во все еще раскрывающемся проеме отлично видна была темная фигура бегущего человека, сопровождающегося волной света. Но Антон не дал ему стрелять, придержав цевье автомата. Спецназовец особенно и не настаивал. Такой вариант его вполне устраивал. Ситуация была неясной, или лучше сказать, дурной, так что передать ответственность за действия, а точнее бездействие было даже выгодно. Антон, обернувшись к Игорьку, спросил:

— До дома доберешься один?

Тот два раза кивнул в ответ.

— Держи. — Он сунул ему пластинку-аккумулятор, которую заранее вынул из цилиндра. — Спрячь. Отдашь, как скажу. Уходи.

Он ожидал, что пацан проберется между ними и стеной к выходу из пещеры и уйдет тем путем, которым пришли Володя и Мишин. Но тот вдруг резво вскочил на ноги и, разогнавшись, бросился бежать по поверхности озера, которая пошла из под его ног тугой рябью. Перескочив на другой берег, забрал вправо и скрылся в расщелине.

— Ну ты видел? — Спросил он восхищенно у спецназовца, — аки по суху. Извини лейтенант, что помешал. Объяснять все долго. Да и права не имею. Но знай, я поступал правильно. А теперь, чтобы тебя совесть не мучила, я тебе сдаюсь. Веди к Мишину. Но предупреждаю, оружие сдавать не буду и обыскивать себя не дам. Для верности можешь ружжо на меня направить. Ну, если тебе так спокойней. Но сопротивления я тебе оказывать не буду.

— Я знаю, — ответил спецназовец. — Только как же я поведу? Я в засаде.

— Так все уже! Звони Мишину — объясняй обстановку. Теперь, когда один из них смылся, двоевластие закончилось, а восстановилось что? Правильно — единоначалие, которое является важнейшим принципом строительства и жизнедеятельности военного организма! — Закончил он с пафосом и добавил тише. — Кстати, военному организму и пожрать бы не мешало. Хорошо-то как, Господи! — Закончил он, заваливаясь спиной на теплую каменную крошку.

Глава шестнадцатая

Мишин не скрывал ярости. Не мог скрыть или не хотел?

-Допрыгался, сукин кот, — процедил он, вставая из-за стола навстречу Антону и приведшему его лейтенанту.

— Сидите, — разрешающим жестом махнул рукой ему Антон, словно начальник, останавливающий подчиненного, готовящегося при его появлении выполнить все предписанные уставом ритуальные процедуры.

— Что ты себе позволяешь!

-Все, за что готов нести ответственность.

-Почему он с оружием? Ты его обыскал? — Перекинулся Мишин на лейтенанта. Тот замялся.

— Не вижу необходимости сдавать оружие без объяснения причин или приказа вышестоящего начальства.

-Ты арестован.

-Это другое дело. Тогда, конечно. Только оружие я сдам лично тебе, и обыскивать себя позволю только тебе. Если, конечно, ты не хочешь попасть под суд. От одного трибунала я тебя сегодня спас, от другого — не собираюсь.

Мишин сверкнул глазами. Но немного остыл, видно, начал соображать. Кивнул лейтенанту:

— Выйди, напиши рапорт. И принеси сюда. — Повернувшись к Антону, велел, — давай оружие. Тот бросил на стол пистолет, который прогрохотав через столешницу, уткнулся стволом Мишину в грудь.

-Это все?

-Кулаки еще. Тоже сдать?

-Нашутишься. А ты что стоишь? Иди уже. — Сорвался он на лейтенанте, с удовольствием наблюдавший сцену. Тот вышел, осторожно прикрыв дверь.

— Ты что сделал, мать твою?! Ты способствовал совершению преступления против интересов государства!

— Какого преступления? — Поинтересовался Антон, усаживаясь напротив Мишина.

— Что ты дурака валяешь?

— Да не трогаю я тебя! Я просто интересуюсь, как ты сумеешь юридически действия, направленные на предотвращение преступления, представить в виде пособничества преступлению? Я предотвратил выполнение преступной команды неизвестного лица, приказавшего убить офицера 5 отдела и сопровождавшего его гражданина. Это приказание было явно провокационным. Во всяком случае, в тот момент оно представлялось именно таким, и возможностей доподлинно установить истинную подоплеку в моем положении не представлялось. Это первое. Второе. Если бы это необдуманное приказание было выполнено, то чем бы ты прикрыл свой тыл? Разве дверь имеет статус границы? Или за ней расположен военный объект, находящийся под охраной? Это собственность воинской части? Так что ты мне бутылку должен ставить, за то, что я тебе от неприятностей спас. А ты ворчишь.

— Ты меня судом не пугай. Суд... Эти дела через суд не делаются. Расследование и решение. А там, как порешат. Могут просто порешить, а могут как-нибудь иначе. А вдруг в этом пособничество усмотрят? Иприказа стрелять на поражение не было. Был приказ огнем вынудить отойти от двери. dd> -А я знал? Я слышал только ту часть разговора, которую озвучил лейтенант. А потому оценил намеренье спецназовца, как выполнение неправомерной команды. dd> Что там у тебя по второй судимости?

— А, догадался.

-Не совсем дурак...

-Не совсем... — Согласился Антон.

-Знаешь! — Вспыхнул Мишин.

-Да ладно, не горячись ты! Ну, ответил невпопад, исключительно потому, что не привык перечить начальству. Вот посмотри-ка на эту вещицу, — и он поставил на стол и игореву находку. — Сдается мне, что местного производства. В смысле, не земного.

-Что это? — Мишин повертел предмет в руках, посмотрел выжидательно на Антона.

-Не знаю. Найдет он в странной комнате и при странных обстоятельствах. dd> -Причем тут трибунал? dd> -Я так понимаю, что вещица эта представляет собой для государства особый интерес и потому относится к категории совершенно секретных. А ты собрался меня спецназовцем обыскивать. То есть, способствовать разглашению... dd> -Оружие? dd> -Кнопок, вроде, многовато — нефункционально. Нет? dd> -Да. — Согласился Мишин. И хмыкнул затейливо сложившемуся диалогу. dd> -Давай-ка комп, — сказал Антон и подключил к разъему свой переговорник. Вывел из памяти снимки, сделанные в круглой и в смежной с ней комнатах.

-А это что? Труп? — Насторожился Мишин. — В чем он? — И повеселел, всмотревшись в экипировку, — не наш...

-Да нет, на труп не похоже... Скорее биоробот. С лицом-трансформером, я думаю.

— Надо смотреть. Валом информация сыплется. И все меж пальцев. Где это?

Антон пожал плечами.

-Словами не объяснить. Сходим, посмотрим. Там интересно. Это от изначальных местных, явно. Что-то вроде технического отсека. Какие-то шкафы. Приборы, возможно. Давай планировать.

-Теперь планировать трудно будет. Я тебе не говорил: к нам комиссия вылетела. Спохватились. Здесь второй год чудеса творятся, а они только сообразили академию подключить. Секретчики, мать их.

-А ты их решил стрельбой встретить.

— Да никто его убивать не собирался, говорю же! Вынудить залечь команда была. А ты способствовал побегу.

-Ну взяли бы. А потом?

— Провели работу.

-И потеряли бы человека. Пока он наш, понимаешь? Ушел? Это он от тебя ушел.

-Но не от тебя?

-Не от меня. И со мной он на связь выйдет. Или даже не так. Я с ним выйду. Вот смотри. — Достав переговорник, нажал клавишу. Через несколько секунд вскинул брови и подмигнул Мишину, мол, есть контакт.

— Привет, Володь, — Антон откинулся на кресле. — Добрался до места? Все нормально? И не позвонил! Вот свинтус, а мы тут волнуемся. Как кто мы? Я и .... Ну, ну, не ругайся! Он особенно! Рассказал, как провожал тебя до двери, и что, как дверь закрылась, места себе от волнения не находит... Ну, да. Именно не находит! — Засмеялся Антон. — Вов, ну ты нас в курсе держи, ладно? Ага. Ты ведь вроде посла доброй воли. Нет, я серьезно. Будем дружить Марсами. Привет Усольцеву. А молодую его видел? Ничего? Чмокни в щечку. Скажи от майора Климова. Ты там, выясняй, что Валентинычу надо, мы подберем из запасов. Пожевать там чего, стволов, патронами поделимся. Но на многое не рассчитывайте. Все-таки военное барахло списывать надо куда-то. Но, думаю, наскребем. Я тебе свой шпалер отдам. Надпись именную сделаю. Да ладно тебе, не за что... Никто тебя убивать не собирался. Нервы у солдатика сдали. У меня все нормально. Хотел Мишин поначалу к стенке поставить, но я же говорю, патроны списывать некуда. Вот сели коньячку выпить. Мишин уже достает. За благополучное завершение.

Мишин ухмыльнулся и полез в сейф. Достал початую бутылку и два стаканчика. В сейф же сунул Антонов пистолет, и это Антону не понравилось. Но он промолчал. Про коньяк Антон заговорил не потому, что взалкал. Решил, что неплохо будет, если лейтенант застанет их во время застолья. Все получилось кстати. Когда взяли стаканы и обдумывали 'за что', открылась дверь, и появился лейтенант с рапортом. Теперь, когда он снял шлем, Антон узнал его. Вспомнил. Хороший парнишка. На занятиях по рукопашке очень старался.

-А вот и наш писатель. Давно, Слава, коньяк пробовал? А вот держи, — и протянул свой стакан. — Капитан Мишин угощает.

Мишин молча достал еще один стакан, налил и протянул Антону.

-За то, чтобы Марс нас отпустил, — сказал Антон. Чокнулись и выпили. После чего лейтенант, теряясь в том, как определять субординацию, по званию или же по необозначенным, но подразумевающимся должностным преимуществам типа личного кабинета, спросил, глядя между ними, разрешения идти. Мишин разрешил. Когда дверь закрылась, кивнул на лейтенантский стакан:

— Это зачем?

— Так я же своим угостил! Ты чего чужое добро жалеешь? Ладно, доктора наук еще привезут.

-Если бы там только доктора были. Там и кто-то из правительства. И моих человека три. А мы упустили все.

— Всех. — Поправил его Антон. — И не упустили, а запустили. Не горюй. Расклад очень даже ничего. Так что, готовь плечо под майорский погон.

— Как бы не пришлось другое место готовить.

Антон захохотал. — Представляю тебя с погоном на этом месте. — Отсмеявшись, сказал. — А что, была подобная попытка лет сто пятьдесят назад. В начале двадцать первого века один дамский кутерье взялся для армии форму проектировать. Так не поверишь — на пузо офицерам погон нацепил. Это же додуматься надо было! Времена тогда были дурные. Торгаша-мебельщика министром обороны назначали. Правда, недолго он на этом посту просидел. Проворовались коллективно всем министерством. Его, кажется, отмазали, ну а замов посадили.

-Давай о деле, — нахмурился Мишин. — Ты говорил, что ситуация благоприятная. И в чем же?

-Ну как в чем? За дверью готовится площадка для развертывания работы по колонизации заселенного аборигенами анклава.

-Да, только дверь мы эту никак открыть не можем.

-Не можем. И не стараемся. Зачем нам ее открывать? Остекленеть там? Нам удобней действовать через подставных лиц. Там сейчас два наших эмиссара, хорошо владеющие обстановкой. Да, они амбициозны, но экономически от нас зависимы. Они хотят получить полную свободу действий, и получат — полную иллюзию свободы действий. Зачем нам дверь, если мы не можем в нее войти? На это и надо напирать. Дверь — десятый элемент в схеме. Главное, что она работает. И там развертывается база, создается колония, на которую мы будем опираться. Нужны надежные государственные гарантии для деятельности этой колонии. Усольцев честолюбив, вот и надо сыграть на этом честолюбии. Министр, говоришь, прилетает? Так пускай встретятся. Поручкаются. Сейчас важней определиться, что нам нужно от этой комиссии.

— Без нас определятся. Говорю же, мои начальники летят. Они будут определяться. — Но тон ответа Мишина изменился. Видно было, что он воспрял духом.

— Определяться надо нам. И брать от них блага и гарантии с избытком. Ну ладно, это мы додумаем. Время пока есть. И еще у нас к предъявлению козырной туз — эта таинственная комната. Там много чего интересного для комиссии будет.

-Вот это кстати. Пацан нашел?

-Да. Ну, его особо не надо бы трепать. Лучше мне самому еще разок сходить и прикинуть что к чему.

-Сходишь. Вот дознание закончим.

-Какое еще дознание?

-Ну как? Видишь, рапорт, — он похлопал рукой по листам, оставленным лейтенантом Славой. — Требуется провести официальное расследование. Но это формальность. Сам понимаешь. Мне тоже по шее получать не хочется. Со стороны ведь выглядит, что это я его вывел. Вот соберем объяснения со всех, кто к делу причастен, напишем заключение, положим в шкаф — и со спокойной душой за дело.

-Ну тогда и ты оружие сдавай на время расследования.

-Так мне некому. Я здесь старший. О чем ты все время забываешь. К тому же у тебя кулаки остались. А у меня только пальцы для отстукивания рапортов по клаве. Иди к себе и напиши рапорт о сегодняшнем инциденте. Ну и составь отчет об осмотре той комнаты. Или ка там ее.

-Ох, Мишин. Тебе бы со мной дружить надо.

-Я и дружу. В рамках служебной необходимости. Сам знаешь: дружба — дружбой, а служба службой.

Когда Антон вышел из кабинета, Мишин взял переговорник и набрал номер. Выждав немного, сказал:

-Поговорили. Он нашел какое-то помещение, оставшееся от предшественников. И еще принес прибор какой-то или оружие. Не пойму. Может быть, отложить операцию на некоторое время? Пусть здесь поработает. Ну, не знаю. Оружие я у него забрал. Но не факт, что у него больше ничего нет. Да у него и кулак — оружие. Хорошо, приходи. Снимки интересные. До связи.

Глава семнадцатая

Дома никого не было. Марина на работе, а этот пострел где бегает? Антон покрутился возле закрытой двери и пошел к себе. Володина постель была смята. Он расправил ее. Заглянул в тумбочку — пуста. А на полке, где лежала раньше мыльница, написано: 'Не сердись. Так надо'. Вздохнул и пошел на кухню. Порылся в холодильнике, смастерил бутерброд, выпил чаю. Разбежались все. Ну, где Игорек? Не случилось ли что-нибудь? На душе было тревожно. Позвонил Треядкину и спросил личный код Игорька. Ожидал расспросов, 'зачем и почему', но тот код выдал сразу, без разговоров. Настроил навигатор. Яркая точка медленно двигалась со стороны озер по направлению к богадельне. И он решил часок поспать, потому что устал. А во время сна муть в мозгу у него, если таковая скапливалась, оседала, голова становилась светлой, тело легким. Сон перед серьезной операцией или важным совещанием был для Антона составной и обязательной частью подготовки.

Он лег и мысленно включил будильник, представив положение стрелок в тот момент, когда предстояло проснуться. Засыпать он начал сразу же, как только улегся, потому что совершенно не испытывал никаких переживаний по поводу сегодняшних приключений: привык воспринимать происходящее, как данность. Раз случилось, значит, не могло не случиться. И что зря переживать по поводу необычности случившегося. Факты, если они прошли экспертизу на подлинность, требовали не эмоций, а анализа и выстраивания действия. Существование другого Марса было фактом. Для него, как функционера, важно было ни откуда, а как. Как работает. Как взаимодействует с человеком. Важно было то, что связано с выживанием и адаптацией. Конечно, он осознавал всю удивительную, завораживающе таинственную подоплеку происходящего. Но экзотика — экзотикой, а работать приходится в реальности. Пускай и неординарной.

Ему снилась широкая, залитая ярким естественным светом веранда. На веранде стол, заставленный тарелками. В центре огромная ваза, наполненная желтыми плодами, похожими на небольшие дыни.

— Возьми вот этот, — угощает его Володя. — Он чуть переспел. Очень сладкий. Тебе понравится.

-Ты ведь любишь сладкое, — встревает Игорек. Он, оказывается, тоже здесь.

Но Антон брать плод не хочет. И он сердится на Игорька. Во-первых, за то, что он сидит за этим столом. Тут ему не место. Во-вторых, потому что он нахально врет: Антон сладкого не любит, хотя и не игнорирует. Но к этому фрукту у него нет доверия. Ну, хотя бы потому, что он не знает его названия, а Володя его не говорит. Упрямится. Делает вид, что забыл. Антон настаивает. Потому что, незнакомое — опасно. Со стороны сада, оказывается, там был еще и сад, появляется Игорь Валентинович в обнимку с молодой красавицей — то ли китаянкой, то ли японкой. Антон понимает, что это его жена. Игорь Валентинович приветливо улыбается, машет рукой, кричит:

— Это просто яблоко, Антон. Кусайте смело.

Антон приглядывается к странному плоду и видит, что это, действительно, яблоко. Антон берет из вазы яблоко, недоверчиво осматривает его, а потом подносит его ко рту и останавливается. Все смотрят на него напряженно и внимательно. Ждут. Он, наконец решается, и в этот момент взгляд его падает на большие напольные часы, стоящие на веранде. Стрелки на циферблате сошлись в заказанной им позиции и он просыпается. Смотрит на часы — полное совпадение времени во сне и наяву. Приятно, черт возьми.

-Эх, яблочка не попробовал,— хмыкнул он, вставая. А ведь давно не ел яблочка. Не отказался бы. Здесь выращивают овощи на кварцевой крошке, пропитанной питательным раствором. Ничего овощи — вкусные. Мясо получают при помощи синтезаторов, используя как исходник белковые компоненты. Дорого, но питательно. Если под хорошим соусом, то есть можно. А вот яблони на Марсе пока не цветут, а, значит, и не плодоносят... И с хлебом проблемы.

Марина уже вернулась с работы и возилась на кухне. Игорька не было. Приходил, но покрутился и снова куда-то умчался. Это хорошо. Значит, из той ситуации, начавшейся с хождения по водам, он благополучно выбрался. И еще одно успокаивало: ответственности, даже если что и случится с парнем, он уже не несет. Как всегда Антон честно дал отчет себе в своих ощущениях, посожалел о том, что вот такая он сволочь и тут же утешился тем, что в его здоровом цинизме не бывает корысти. И дополнительно успокоил совесть тем, что пацан каждый день где-то пропадает, как и все пацаны в его возрасте, да и сам он в детстве тоже не был паинькой, однако остался жив и даже дослужился до майора. А то, что Игорек где-то бегал, было Антону даже на руку. Он тут же, воспользовавшись моментом, подхватил Марину и вместе с половником унес в спальню.

Примерно через полчаса Марина вывернулась из его объятий и вернулась к кастрюлям, Антон же, пристроившись теперь уже в ИХ комнате, достал навигатор. Снова набрал код Игорька. Индикатор указал на физкультурный комплекс. Точка была неподвижна. Что он сидит среди зрителей или на скамейке запасных?

— Марин, Игорек в шахматы играет?

— С кем ему играть? Научил бы...

— Научу, — сказал Антон, вставая. — Пойду пройдусь до вашего стадиона.

— Недолго только. Забирай его и возвращайтесь. Обед почти готов.

Ага, значит, она проверила, где Игорек. Но чтобы Игорек десять минут сидел на одном месте. Антон снял с руки свой переговорник и положил на стол: сижу себе дома и никуда не собираюсь. Так-то вот. Поиграем.

В спортивном зале было немноголюдно. Несколько подростков разминались набивным мячом. Он летал быстро и далеко. А вот в волейбол или в баскетбол играть не серьезно — мяч, как воздушный шарик. Интересно, а в настольный теннис как играется? Игорька в зале не было. Кроме игроков, из кожи вон лезущих, чтобы посильней запустить мяч, был еще один человек: на скамейке для зрителей сидел рослый парень. Увидев Антона с навигатором в руках, он быстро нагнулся, а затем встал и пошел к выходу. Светлая точка на экране, дрогнула и замерла. Длинным прыжком Антон настиг уходящего, прихватил за плечо. Это была проверка. Парень ожидал нападения. Он заученным движением перехватил руку Антона, но получив удар под колено, завалился назад. Антон перехватил его за шею и чуть придушил. Потом подтащил к тому месту, где парень только что сидел. Нагнулся, пошарил свободной рукой. За массивной ножкой скамейки лежал переговорник. Ребята перестали играть и смотрели на них, разинув рты.

-Откуда он у тебя? — Спросил Антон, сунув переговорник под нос пленному. И, словно не рассчитав движения, сунул костяшками пальцев ему под нос.

-Не знаю, о чем ты, — дернулся парень.

-Убью, — пообещал Антон. Но не здесь. — Он рывком поставил его на ноги и быстро обыскал. Кроме складного ножа у него ничего не было. Знал он такие ножи. С виду обычный складень, но сбалансирован под бросок. — Пошли, — сказал Антон, толкая парня вперед, — не будем мешать юношеству развивать ловкость и глазомер. — И добавил тихо, — я тебя узнал, и ты меня узнал. Веришь, что убью?

Тот ничего не ответил, но послушно пошел к двери. В коридоре Антон прижал его к стене и коротко ударил под ребра. Тот присел.

— Где пацан? Будешь молчать, начну калечить. Не слышу...

После третьего удара, тот, наконец, выдавил из себя:

— В двадцать восьмой. Не думай. Там ничего такого. Там Мишин.

Двадцать восьмая квартира числилась как спецпомещение за участковым и предназначалась для конфиденциальной работы с населением.

— На вытрись. — Он протянул ему платок. — Чистый. 'Для нее'.

Тот взял, размазывая по лицу кровь, посмотрел непонимающе.

-Экий ты лопух. Сразу видно, что не в училище офицерском образование получал. У офицера должно быть два носовых платка. Один для себя, а другой — идеально чистый на всякий случай. Мало ли. Назывался он 'для нее'. Оставь... На фиг он теперь мне нужен? Неужели ты думаешь, я осмелюсь предложить ей вот это, с кровавыми соплями? Пошли.

Антон открыл дверь ногой — не из наглости: просто руки были заняты. Мишин подскочил. Не ждал. Игорек сидел за столом, напротив Мишина. Вид у него был недовольный, однако не испуганный, а скорее скучающий. Увидев Антона, он радостно осклабился.

— Меняю вашего мальчика, на нашего, — сказал Антон. — Соглашайся Мишин, это выгодный курс. — Он отпустил пленного, и тот сел в сторонке на стул.

— Ты что себе позволяешь?

-Молчи. Второго платка у меня нет. Я с тобой разговоры вести не намерен. Дядя тебя не обижал, Игорек?

-А если я скажу, что обижал? — Спросил тот нахально.

-Если ты скажешь правду, я его накажу. Если соврешь — накажу тебя.

-Не обижал. Он меня яблоком кормил. — Игорек показал огрызок в пепельнице.

-Мы еще не закончили разговор, — попытался овладеть ситуацией Мишин.

-Закончили, просто ты этого еще не понял. За эти штучки — он показал ему переговорник, — и тебе бы надо врезать, но не педагогично начальника бить. Вдруг подчиненным понравится. И запомни, Мишин, все разговоры с мальцом только в моем присутствии.

-А ты кто ему такой? — Съехидничал тот.

-Что ты как Паниковский? Ну, тогда оформляй допуск на его мать, бери с нее подписку о неразглашении...

-Как ты мне надоел! Смотри, Климов...

-Пошли, Игорек, не будем надоедать дяде. У него много важных государственных дел.

-А нож? — Спросили неуверенно из угла.

-Трофей. Возвращению не подлежит. Тем более, что запрещенный на Марсе предмет. Впрочем, — он остановился, — меняю на пистолет. А, Мишин?

-У меня есть нож,— буркнул он, не глядя. — Иди уже... И ты проваливай, — зло бросил он в сторону примолкнувшего парня. — Работничек. А когда за ним закрылась дверь, повозился с переговорником и, дождавшись отклика, сказал раздраженно:

-Ну что... Не получилось. Пацан ничего путного не сказал, а этот побил твоего и приволок его сюда. Здесь наскандалил. Короче, засветился я серьезно...

Марина встретила их сердито.

-Где вы ходите? Остыло все...

-Пошли, Игорюха, к матери подлизываться

Они обняли ее с двух сторон, и она улыбнулась в ответ на ласку. Оказывается, не очень-то и сердилась. Потрепала обоих по вихрам.

— Игорьку надо бы постричься.

-Поедим и пострижемся. Ножницы-то есть?

Глава восемнадцатая

-Ты и стричь умеешь?! — Восхитилась Марина.

— Талантливый человек, талантлив во всем, — скромно ответил Антон. — Я хорошо стригу. Но не стандартно. Креативно. Слева, понимаешь ли, стричь несподручно. Потому у меня и неодинаково выходит. Если сбоку смотреть, заметь — с любого боку, — классно. А вот спереди или сзади не всем нравится.

-Правда? — Насторожился Игорек.

-Но есть в этом и свой плюс, — продолжал Антон, — к примеру, человеку надо, чтобы его не узнали. Так вот, он слева настолько не похож на себя справа, что вахтер или пограничнику в нем, идущем туда, не узнает его же, но уже пришедшего оттуда.

-Откуда куда? — Не понял Игорек.

-Ну например, если человек идет налево, то он слева и возвращается! — Серьезно ответил Антон. И не всем это надо знать.

-А я думал ты про дверь, — отвечал равнодушно Игорек, сообразивший, что его дурят.

-Возможно, — многозначительно отвечал Антон, умело орудуя ножницами. Но Игоря Валентиновича я не стриг еще, и даже отбрить не получилось. А вот резиденты иностранных разведок просто валом валят.

-Оно и понятно: болтун — находка для шпиона. — Засмеялась Марина. — Она оценила ловкость, с которой работал Антон и, полностью доверив ему голову сына, занялась мытьем посуды.

— Чего там у тебя Мишин спрашивал, — поинтересовался Антон у Игорька между делом.

-Ты же все выболтал про комнату. Вот он дорогу и выспрашивал.

-Что значит 'выболтал'? Это не наша с тобой, понимаешь ли, квартира. Это объект, представляющий государственный и научный интерес. И я, как должностное лицо, да и вообще, как гражданин, обязан доложить по начальству об этом. И что ты ему сказал?

-Я не ты. И он мне не начальство. Я ничего такого ему не сказал. Сказал, что есть такая комната. Но только попасть туда трудно. Не всегда удается. Иногда она закрыта.

-Зачем врал-то?

-А я не врал. Вот пойди сам и попробуй. — Антон нагнулся и заглянул ему в лицо. Увидел ехидную улыбку. Не прост пацан.

-Аккумулятор у тебя?

-Штучка эта? У меня. А цилиндрик у Мишина. Сам же и отдал. — Сказал Игорек с упреком. — Я тебе больше ничего не дам.

-У тебя ничего больше и нет, — закинул Антон удочку. Но Игорек в ответ только хитро улыбнулся. Антон тут же отреагировал на эту улыбку:

— — Ну, мы же друзья, Игорь. А между друзьями не должно быть секретов.

-Это вы с мамкой друзья. А я к вашей дружбе добавок. — В сказанном Антон услышал грусть. — Если нет от меня секретов,— вдруг оживился он, — скажи, ты дядю Володю по дружбе отпустил? А почему же ты говоришь: дружба-дружбой, а служба-службой?

-Так и есть. Отпустил по дружбе. Потому что служба от меня не требовала его задерживать. Это она от лейтенанта требовала. А стрелять бы я в него и по долгу службы не стал. Так-то вот.

-А если он враг?

-Враг мне не друг...

Игорек задумался. Потом спросил:

-А чего ты с этим Мишиным ругался?

-Из-за тебя. Они твой переговорник забрали и держали его в спортзале. Что я должен был подумать? Что тебе угрожает опасность. Поэтому я Мишину и нагрубил. Да и вообще нельзя допрашивать детей без их родителей.

-А ты мне родитель?

-Ну, теперь вроде того.

Игорек недовольно запыхтел.

-Не нравлюсь?

-Ты нравишься, другое не нравится.

-Что?

-Когда родители детей бросают.

-Мы поговорим еще на эту тему. Ты на Землю хочешь?

-На Землю? Нет. Меня там расплющит.

-Сейчас гравитационные системы существуют. Ну, такие полы, где притяжение любое может быть. Ну не любое, конечно. Но Марсианское можно установить.

-Что ж мне до старости дома сидеть? А как же мне бегать? Нет, я не хочу на Землю. А ты поживи у нас, пока я вырасту,— предложил он серьезно, — а потом с мамкой улетай.

-Это лет десять займет. Не выход. Сам омарсианюсь к тому времени.

-Не десять. Мне сейчас одиннадцать лет. Значит, три года надо подождать.

-Потом поговорим, ладно? Сядем и все обсудим. Я сейчас я тебя добрею и в одно место зайду, приду к ужину. Без меня не начинать!

Это 'одно место' было квартирой Ирины. С ней надо было поговорить обязательно. Не может быть, чтобы она была не в курсе задумок Володи. В последнее время они, кажется, нашли общий язык. Володька перестал ее чураться, а, значит, стал больше доверять. Вернее, доверяться. Ирина никогда ничем не выдавала своего истинного статуса, однако, не скрывала, что знает о том, что он известен и Антону и Володе. Для всех остальных, кроме Мишина, который был в курсе дел в силу своего положения, она была лишь координатором в местной поселковой школе. Учила мелких марсиан чтению, арифметике и письму. Следила за тем, чтобы старшие школьники не уклонялись от освоения программ индивидуального обучения, которые она подбирала для них после тестирования. Посмотреть со стороны — миловидная, доброжелательная девушка с твердым характером и внимательным взглядом. Антон решил во что бы то ни стало установить с ней контакт, который из-за его к ней неприязни за месяцы общения так и не был установлен. Он не стал звонить. Подумал, что о звонке и об их встрече сейчас же станет известно Мишину. Чтобы избавиться от маячка и сбить слежку, снял переговорник и сунул его в вентиляционную нишу в коридоре. Она доложит Мишину о разговоре, конечно, но это будет уже завтра. А, может быть, и не доложит?

-О, какие гости! — Ирина искренне ему обрадовалась. Она все делала искренне: талант внутреннего перевоплощения был ее счастливой особенностью, избавлявшей от необходимости претворяться. Сейчас она была действительно рада Антону. Он подумал, что вся она состоит из рефлексий. А есть ли в ней вообще что-то постоянное? Например, отношение к происходящему. Не просто оценка явлений с точки зрения их взаимосвязи, а сформулированное личное отношение к людям и их поступкам. Впрочем, это было сейчас не важно.

-Я ненадолго. — Он прошел в комнату, и отметил, что квартира несколькими штрихами из стандартного марсианского жилья превращена в уголок целомудренного интима. Что-то вроде общежитской комнаты, обустроенной молодой парочкой, получающей образование на первых курсах гуманитарного факультета.

— Однако, гнездышко, — сказал он с одобрением, оглядываясь.

-Не люблю слова 'жилье'. — Откликнулась Ирина. — Оно какое-то отвлеченное. Отвлеченное от человека. Место вынужденного пребывания.

-Понимаю тебя. — Он сел на стул. Помолчали. Увидев, что она стала доставать чашки, остановил ее. — Я ненадолго.

— Даже чаю не выпьешь? — Проговорила она с улыбкой. Антон был достаточно наслушан в классической литературе, чтобы понять смысл сказанного. Лет триста назад угостить чаем гостя было минимум проявления гостеприимства.

-Ира, — спросил он, вместо ответа, — тебе Володя звонил?

-Звонил, — ответила она без запинки. — Извинился, что так расстались.

— Так?— Он повторил это слово, не решившись произнести вопросительное 'как'.

-Он же мне ничего не сказал о том, что хочет уйти туда. А накануне мы поссорились. Он очень нервничал.

 -Поссорились? Зачем тебе это было нужно?..

-Да ну тебя... — Она засмеялась, но в глазах сверкнули льдинки. — Это ему нужно было. Он нервничал. Он на мне разрядился. Все нормально.

-Ира, ты, если можно, держи меня в курсе его дел. И того, что вокруг, — сказал он, глядя ей в глаза. И добавил, — ну, в пределах допустимого, конечно. И я буду. Мы сегодня с ним тоже разговаривали. Сказал, что добрался хорошо. Встретился с Усольцевым.

-Я знаю. Мне он сказал то же самое. Хорошо, давай будем сотрудничать. Ты знаешь, мне без него очень плохо, очень. — Это словно ненароком вырвалось у нее. Но она тут же сменила тон и спросила: 'Может, чаю все-таки выпьешь?' И посмотрела на него длинным, мягким взглядом, от которого внутри у него затрепетало. — Вот же зараза, — подумал он. — Гетера. Встал и, еще раз отказавшись от чая, вышел из квартиры.

Ирина задумчиво посмотрела ему вслед, любуясь атлетическим сложением, и вздохнула.

Глава девятнадцатая

Антон узнал его сразу. Издалека. Давешний ухажер, которого он отшил несколько дней назад, стоял, опираясь плечом на стену и почти до половины перекрывая своей массивной фигурой узкий коридор. Неужели по его душу? Подойдя ближе, остановился на расстоянии подшага к боевой дистанции, спросил:

— Не меня ли ждешь, приятель?

-Нужен ты мне,— отвечал тот, и по интонации трудно было разобрать, как понимать эту фразу.

-Нужен 'очень' или нужен 'на фиг'?

Ситуация складывалась неприятная. Пройти мимо — опасно, кто его знает, что у него на уме. Не зря он перчатки натянул. Остановиться — нужен повод, иначе выглядеть будет нелепо, да и смешно, пожалуй. Или, может в репу ему сразу? Нет, нельзя. А поговорить?

-Обижаешься? — Спросил Антон. Делать нечего, придется затевать разговор. — А зря. Женщины любят стройных, длинноногих и начитанных, — вольно процитировал он Остапа.

-Инвалидов не любят? — спросил лениво вахтовик.

-Особенно хромых на голову. — Ответил Антон и вступил в опасную зону.

Еще шаг и, на долю мгновения опережая движение вахтовика, подставил предплечья навстречу его рукам, одновременно ударяя ему ребром ботинка в колено. Атаку он остановил, но ожидаемого обрушения соперника не произошло. Колено оказалось защищенным. Он почувствовал это даже через подошву. Да и ногой противник его умело отыграл назад, гася удар. Такое движение нарабатывается месяцами. Перед Антоном был боец. От давешнего неуклюжего вахтовика, которому он на прошлой неделе навешал плюх, ничего не осталось. Опыт общения был у обоих. Антон знал, что если его противник сумеет захватить его, то это все... От этого обученного медведя если и удастся вырваться, то, как минимум, с поломанными ребрами. Поэтому увязать в захватах опасно, удары же на Марсе не так действенны, как на Земле. Их эффективность, как известно, во многом зависит от массы бьющего. У него же в арсенале остались теперь только скорость и умение. Прямой в челюсть, правда, немного по касательной — вахтовик успел отвернуть голову, меняя угол встречи — противника остановил. И это секундное промедление дало Антону шанс — он успел вытянуть нож и нажать кнопку. Лезвие, блеснув, раскрылось. Вахтовик отступил на шаг. Казалось, он не столько испугался ножа, сколько удивился ему. Но тут же пошел вперед: против ножа нужно действовать активно, а не ждать нападения. Необученный человек так себя не поведет. Самое удобное было бы посечь ему запястья, но, наверняка, они были защищены. И все-таки Антон, прокрутив нож между пальцами, извернулся привычным, много раз отработанным движением, словно бы и не связанным с атакой, а представляющий собой элемент какой-то русской плясовой с приседанием и прокручиванием. На выходе уже полоснул по руке, хватающей пустоту, где только что находилось его тело. Нож скрипнул о пластиковый ремень. Так и есть — запястья обмотаны.

Антон отскочил в сторону и отступил по проходу. Что это он, в самом деле? Далеко зашло: смертоубийства только не хватало! Черт с ним! Он уже хотел было распрощаться со своим визави, пускай стоит, можно и другой дорогой пройти. И с тал уже отступать, не спуская с него глаз, но интуиция и опыт вновь выручили: он вдруг отметил мгновенное изменение во взгляде своего противника. Этакий бросок мимо него — в даль. Это не было отвлекающим приемом, которым нередко обманывают новичков, заставляя их оглянуться. Вахтовик действительно, увидел за спиной Антона что-то важное и не сумел скрыть этого. Антон обернулся, одновременно уходя с линии атаки. За спиной у него, метрах в трех, стоял еще один вахтовик — в сине-зеленой куртке рабочего электроблока. В руке у него был такой же, как и у Антона, нож, легко и свободно схваченный тремя пальцами.

— Так ведь это не просто так, это группа, — подумал Антон, узнавая электрика: один из тех, с кем дрался в кафе. И тут же понял, что не на него среагировал взглядом вахтовик. Они действовали согласованно и в обмене взглядами не нуждались. В нескольких шагах за электриком стоял Игорек. Похоже было, что он только что вынырнул из бокового хода и наткнулся на драку. В руках у него был навигатор и антоновский переговорник. Пацаненок опомнился и закричал:

— Не трогайте его! Я фотографирую!— И выставил перед собой переговорник.

Электрик оглянулся, мгновенье промедлил и бросился к пацану. Тот выставил перед собой аппарат и не двигался с места, и тогда Антон метнул нож. Потому что дело складывалось так, что свидетели этим конспираторам были совсем не нужны. Этим броском он терял оружие, но, в случае удачи, мог получить два ножа. Метил в шею — под курткой могла быть броня. И попал. Нож вошел штатно. Электрик сделал еще пару шагов, осел, инстинктивно хватаясь за рану. Из-под пальцев просочилась кровь. Игорек с искаженным страхом и злостью лицом бросился к нему, схватил выпавший из его руки нож. Антон успел увидеть, что он собирался бросить ему оружие. Но видел он это уже угасающим взглядом. Потому что за несколько мгновений до этого ощутил резкий укол, словно укус осы в плечо. Горячая, парализующая волна растеклась из этой точки по телу, затопив мозг. Он не видел, как вахтовик направил пневматический пистолет в сторону Игорька. Как тот бросился наутек и сразу же поскользнулся в кровавой луже, а игла пролетела над ним и зазвенела где-то в глубине коридора. Не видел, как пацан, подхватившись, бросился дальше, а вахтовик буркнул в переговорник:

-У нас помарка. Минус один. И есть фиксация действия. — И услышав в ответ, — Все неважно: доводи до конца задание, — взвалил на себя Антона, занес его в боковой тупичок, где стоял большой зеленый ящик на колесной платформе, предназначенный для транспортировки образцов пароды.

Игорек выскочил из лабиринта боковых туннелей в широкий, людный коридор. На него смотрели с удивлением. Куда мальца несет? Немного опомнившись, остановился. Огляделся. От этих помощи не дождешься. Что марсиане против вахтовика? Натыкаясь на прохожих, добежал до поста. Спецназовец, скучающий на КПП, разделяющем поселок и богадельню, узнав его, заулыбался, но тут же посерьезнел: паренек был бледен и дрожал от возбуждения. Схватил постового за руку, стал объяснять, что случилось и все время оглядывался, не гонятся ли? И началось движение...

Первым на место происшествия примчались медики, чуть позже — майор Кабыш с несколькими бойцами. Они тут же начали прочесывать окрестные туннели. Потом прибыл майор Треядкин. Первым делом он забрал у Игорька переговорник Антона и навигатор. Стал просматривать, сделанные пареньком снимки. Погладил его по голове. Молодец, не испугался! Кто-то вызвал Марину. Начались следственные действия. Вскоре появились Мишин. Спецназ развернул операцию 'Перехват'. Все выходы из поселка и богадельни были перекрыты. Но результатов не было. Мишин заметно нервничал.

Раненный умер в больничке от потери крови. Как выяснилось, он действительно работал электриком на втором обогатительном участке. Ничего примечательного в его биографии не было. А примечательным было то, что официантка 'Ареса' узнала его и сообщила, что примерно с месяц назад этот молодой человеке и еще двое его дружков учинили в кафе скандал, а что усмирял их Антон. И крепко им тогда от него досталось. Треядкин тут же прокрутил перед ней фотографии всех вахтовиков, и женщина указала еще на двоих, кто был в тот день с электриком в одной компании. Их тут же задержали и допросили. Но допрос этот ничего не дал. Парни настаивали на том, что познакомились случайно и зашли в кафе отметить знакомство. И немного перебрали. Больше они после этого случая не встречались, а виделись только мельком. Игорек узнал в картотеке и дюжего вахтовика, который числился оператором автобура. Но тот, словно сквозь грунт провалился. Обыск в поселке, где спецназ частым гребнем начал прочесывать помещения, как всегда бывает в таких случаях, много чего выявил криминального, но к делу отношения не имеющего. Были изъяты ножи далеко не бытового предназначения, кастеты, несколько самогонных аппаратов, пропавшие со склада канистра спирта, два ящика комплектов спецодежды, три банки консервированных земных помидоров. Спецназовцы действовали поначалу довольно корректно, но после того, как вахтовики начали чинить им препятствия, желая скрыть следы 'схронов' и тайников, ожесточились. И этим еще больше настроили против себя работяг.

Мишин забеспокоился. Комиссия была на подлете, и не хватало еще, чтобы она стала свидетелем массового недовольств, а то и беспорядков со стороны вахтовиков, вызванных действиями власти. На совещании за грубые действия он устроил разнос Кабышу, но тот не промолчал, как раньше, а предложил ему взять организацию обыска на себя, тем более, что проводится обыск без соответствующих правовых оснований — в виде обходов и проверки пожарной безопасности. Разговор пошел на повышенных тонах. В конце концов, Мишин запретил продолжать поиски в жилых комплексах и велел прочесывать катакомбы. Потом докладывал Треядкин. Он сообщил, что одна из версий следствия сводится к тому, что конфликт имеет бытовую почву. Антон Климов два раза дрался с нападавшими на него в туннеле. С одним — в кафе, со вторым — на квартире у Марины Костюченко. И оба раза он выходил из этих конфликтов победителем. В связи с этим можно предположить, что обиженные вахтовики решили объединить силы. В результате вышло то, что вышло. Однако, подчеркнул начальник райотдела, есть факты, ставящие эту версию под вопрос. Первый — исчезновение Климова. Сейчас следует выяснить, был он похищен, или убит. То есть, надо искать тело. И, самое главное, вызывает вопросы экипировка нападавших. Спецножи и найденная игла, содержащая парализующее вещество. Похоже, что дело выходит из круга дел, относящихся к компетенции полиции.

В этом случае, следует изучить обстоятельства служебной деятельности майора Климова, которые могли стать причиной случившегося. Если же найдется тело, тогда это может быть подтверждением бытовой версии причин преступления. Самого убийства никто не видел. А поскольку есть только свидетельство нападения, то и причастность подозреваемого к убийству требуется еще доказать. То есть, сейчас, — закончил Треядкин, — главное найти Климова. Живого или мертвого. Тем более, что возможен и третий вариант — Антон Климов в драке убил нападавшего, которого, кстати, тоже не удается найти, и скрывается, опасаясь наказания. Когда в заключении совещания Мишин предложил задавать вопросы, встал Кабыш.

-Я осматривал ножи, которые фигурируют в деле. Возникает вопрос, откуда они взялись на Марсе? Это ножи специального назначения. Один, как известно, был у нападавших, другой у Климова. Антон же, как мне сказали, отобрал на днях нож у рабочего рудника Николенко. А тот Николенко тоже был участником драки в кафе. Откуда у вахтовиков это оружие? Не самоделки, а фабричные образцы. Надо с ними серьезно разбираться.

-Знаете, Кабыш, — прервал его Мишин, — не превышайте своей компетенции. Ваше дело эффективно организовать розыскное мероприятие. Пока мы не видим результатов.

-Все это взаимно связано, товарищ капитан. — Павел подчеркнуто назвал звание Мишина, вкладывая в это те же подтексты, что и Мишин, упорно не называя Кабыша майором. — Я обоих этих ребят закрыл у себя на базе. И они будут там сидеть, пока не пребудет комиссия. А вам я не доверяю. Климов привел к вам вахтовика, у которого он изъял нож, в кабинет. Почему привел? Почему вы его отпустили.

-Прекращай этот базар, — разъярился Мишин. — Я перед тобой отчитываться не собираюсь. Знай свое место!

Кабыш побагровел и отчетливо произнес: 'Я подам подробный рапорт о происходящем'.

— Да пошел ты! — Отмахнулся Мишин. Но видно было, что он нервничает. Однако собравшись, он закончил совещание. Поблагодарил Треядкина за информацию. Извинился за резкость, объяснив это нервозной обстановкой и переживаниями по поводу судьбы пропавшего товарища.

Вечером он звонил по закрытому каналу и ругался.

-Твои бестолочи ничего путем сделать не могут! Засветились по полной. Куда их теперь девать?

-Придется зачищать...

— Ага, зачисти. Они под замком у Кабыша. Его волчары глаз с них не спускают. Да и кем? У меня нет никого. Этот-то хорошо спрятан?

-Пока спрятан. Будет нужда, еще глубже спрячу.

-Набрали уголовников. По шее ему накостыляли, так в нем гордость взыграла. Мордобой решил устроить, вместо того, чтобы дело делать.

-Это специально было сделано. Чтобы расстаться было не жалко и вопросов не возникало...

— У меня есть предложение, — сказал Мишин. — Надо с нашими посоветоваться. Если они поддержат... Корабль будет через два дня. Высидит твой два дня?

-Ну, если твои усердствовать перестанут, то высидит.

-Кабыш как с цепи сорвался. Неуправляемый. Я приказал прекратить обыски, но вряд ли он послушается.

-Была бы гарантия, что они его на месте кончат, можно было бы и отдать... Пока же будем прятать...

Глава двадцатая

Антон очнулся и застонал. Может быть, он стонал и в забытье, но тогда он не слышал своего стона. Нутро словно выгорело. Его вырвало. Судя по всему не в первый раз. Легкие — словно ободрали наждаком или обожгли кислотой. Казалось, воздух насыщен ее парами. Вокруг голубоватый сумрак. Или это в глазах туман? Он тяжело поднялся и огляделся: штольня, большой зеленый ящик с откинутой крышкой. С трех сторон стены. Вдалеке — яркое сияние. Там выход. Шатаясь и придерживаясь за стену, пошел по туннелю на свет. Но не дошел: путь ему преградил автоматчик. Был он в униформе незнакомого образца и довольно потрепанной. — Пошел назад, — сказал он, направляя на него ствол. Между ними было шагов пять. Да и сил бороться у Антона не было. Он молча повернулся, и пошел обратно. Но успел увидеть за спиной у охранника синюю гладь озера. Удивился ее яркости и праздничной красоте. Но это удивление прошло вторым планом. Отметил он это между делом. Другое было важней. Страшно болела голова. Это, пожалуй, было главным, это мешало сосредоточится на чем-то еще. Антон растер затылок и вдруг замер пораженный. На нем не было маски. Он стоял в зоне наката без средств защиты. Выходит, его специально притащили сюда, чтобы вырвать из нормальной человеческой жизни. Опустившись на колени, застонал от отчаянья и боли. Душевной боли. В первый момент его охватила паника. Но это было недолго. Он тот час же устыдился этого, про себя отметив, что, наверное, такое состояние же переживает пассажир тонущего корабля, оказавшийся блокированным в каюте. Спокойствие вернулось к нему, потому что ситуация в общем-то была привычной. Стандартной для любой боевой операции. Или выжил или погиб. Правда, там было кое-что поважней этой главной альтернативы, которая для человека военного имеет очень важное, но второе значение. Первая — удалось ли выполнить задание? Погибнуть, выполнив порученное было предпочтительней, чем остаться живым, не выполнив. Жить в зоне наката он не собирался. Но и под пули соваться всегда успеется. Что уж теперь? Выход у него один. Но спешить с этим не стоит. Зачем-то они его сюда притащили. Вот с этим стоит разобраться. Это и есть его боевое задание. И еще он подумал, что стрелять они, скорей всего, не станут. Пришить могли тише и дешевле. Спящего ножом, например. Он заглянул в ящик, достал из него пакет. В нем была небольшая канистра с водой, нарезанная буханка хлеба, пластмассовый армейский контейнер с кашей. Была там и ложка. Небольшая, пластмассовая, хлипкая. Вот и оружие. Сойдет за неимением лучшего... Есть не хотелось. Не до еды было. Он умылся и попил. Замыл следы рвоты на куртке. Затем передвинул ящик ближе к выходу и улегся за него. Часовой попытался запретить, но он послал его, не стесняясь в выражениях. И тот отстал. Хорошо хоть не связали. Ну, дураки. Теперь не свяжут.

Что же все-таки случилось? Кому он мешал? Что им нужно? Явно тут не обида вахтовика, тут что-то другое. Хотят получить доступ к информации, которой он владеет? Но кто? Мишин ее и так получил и получал бы дальше. Значит, кто-то еще. Тот, кто играет в другой команде. В какой? Иностранная разведка? Криминал? Может быть, и то, и другое. Усольцев имел какие-то темные связи. Цилиндрики он сбывал контрабандой кому-то... Значит, есть и такие. Головная боль потихоньку уходила, дышать становилось легче. Он закрыл глаза и стал дремать, но вдруг мысль об изгойстве порвала сон. Сердце екнуло и обомлело. Антон вдруг понял, что это навсегда. Что нет возврата не только на Землю, но и к нормальной жизни здесь, на Марсе. Подобное 'навсегда' приводило его в отчаянье в детстве, когда он думал о смерти. Навсегда, значит безвозвратно.

Он, кажется, задремал. Потому что очнулся, услышав голоса. Тяжелый бас вахтовика узнал сразу.

— Спишь, майор?!— Крикнул он, затеняя свет на выходе.

— Что надо?

-Поговорить.

-Иди, если не боишься, — сказал Антон и сунул ложку в рукав.

Вахтовик подошел. Но впереди него, мешая нападению, стояли двое. Один с автоматом. Они были без масок, а значит — отселенные. Скорей всего, бойцы из разогнанной охраны Усольцева. Марсиане. Раз дунуть. Того, что был без автомата, Антон узнал. Коля Сляднев. Тот самый, которого он допрашивал в туннелях в первый день после прилета. Следнев явно стеснялся своей роли и упорно отводил глаза.

-Что другими прикрылся? Боишься — маску возьму поносить?

-Она тебе больше не понадобится, — ответил Вахтовик спокойно. Не было в его голосе не насмешки, ни злости. — Слушай сюда. Будешь вести себя хорошо, будем кормить и поить...

-И в сортир водить?

-Это нет. Обходись своим помещением. Ящик у тебя вместительный. Короче, отдыхай, пока шум не уляжется. Дня через три поговорим. И не дергайся. А то пиф-паф.

-Это ты бабе своей скажи, — ответил Антон. Я же тебя, шестерка, насквозь вижу. Кормить будете в любом случае, а стрелять — нет. Давай проверим. И плюнул с удовольствием. Далеко плевок на марсе летает. Вахтовик обтер пластиковое забрало маски. Видно было, как он скривил рот.

-Ну что ж не стреляешь? Хоть плюнь в ответ... — Засмеялся Антон.

Конвой занервничал. Напрягся.

-Расслабьтесь, скидухи, если жить хотите, — шикнул на них Антон. На этом и расстались.

Потом он лежал за ящиком и думал. Зачем все это? Зачем он мне этих дохляков показал? Зачем три дня дал? Что они затеяли? Понимает же, что работать я с ними не буду. Особенно после этого. Понимает, что чуть зазеваются, и им конец. И все равно держат почти без охраны. Руки не связывают. Выход открыт.

Несколько часов он отлеживался. Организм понемногу адаптировался к напитанному парами стекла воздуху. Потом поел. После чего, взяв котелок, потопал к выходу.

-Тебе чего? — Окликнули его.

-Помыть надо, — отвечал он, — продолжая идти.

-Там мойте, у вас есть вода. — Сказал Сляднев, обращаясь на 'вы'. Он нерешительно вступил в коридор.

-Кончилась. Давай, Коля, быстренько сполосни посуду. — Он бросил котелок охраннику в лицо и сделал рывок. Коля растерялся был схвачен и притиснут к груди. Какое-никакое, а прикрытие. От пули он не спасет, но стрелка необходимость палить по своим остановит. Хотя бы на несколько секунд. Так и вышло. Автоматчик сидел метрах в семи, прислонившись к валуну. Увидев их, подскочил, вскинул оружие. Антон с силой толкнул в его сторону трепещущее тело, и по дуге, с поворотом рванул вперед. Он слышал звонкий щелчок затвора, но выстрелов не последовало.

Это Антон зафиксировал уже после того, как вышел чуть слева от автоматчика, в одно движение перехватывая оружия и нанося удар локтем в голову. Покрутил в руках автомат. Проверил магазин. Есть патроны. Повезло? Или автомат не должен был стрелять?