Вель

Она никому никогда этого не рассказывала даже Селиссии, и уж тем более не ему, но он как-то догадывался обо всем. Он понял, что одна из служанок, из-под тишка дергающая ей волосы в момент укладки, Вель неприятна, и ее отослали в замок. Вель никогда не только не жаловалась на девушку, но даже не хмурилась, не делала замечаний, выражая свое негодование, и все равно он это почувствовал.

Временами ей становилось страшно. Поскольку только усилием воли она заставляла себя помнить, насколько он может быть жестоким и беспощадным. Что это именно тот, человек, который убил Энели, что, именно он, сейчас едет рядом с ней, глядя на нее немного насмешливым, но в то же время таким теплым, таким... таким... таким невероятным взглядом. Взглядом, который ей говорил, что он никогда, никому ее не отдаст, что она только его и никого больше. Что ей рядом с ним будет хорошо и спокойно, что пока он жив, никто никогда ее не обидит. Этот взгляд волновал и злил ее одновременно. Уж лучше бы Ладуэрт обижал и мучил, тогда его ненавидеть было бы легко, а так. Ее ненависть уходила из сердца, и она ничего не могла с этим поделать.

Если бы он посматривал на нее липким, раздевающим взглядом, таким, каким смотрел на нее брат Селиссии, когда ей хотелось немедленно встать под душ, чтобы смыть с себя, эти взгляды, ощущаемые почти, как физические прикосновения, тогда другое дело. Продолжать ненавидеть его не составляло бы никакого труда, а так...

Она сидела на краю обрыва, привалившись спиной к камню, бездумно глядя в воду. Ладуэрт бесшумно появился рядом, и улегся на траве у ее ног, подложив руки под голову. Он молчал, она молчала, и было так ... хорошо. Молчание совсем не тяготило, наоборот, молчаливое присутствие соседа придавало молчанию какую-то начимосттьи осмысленность.

Вель как-то незаметно для себя, вместо воды в реке стала рассматривать волосы и лицо Ладуэрта. Она не чувствовала себя при этом смущенной, поскольку глаза Ладуэрта были закрыты и внушали уверенность, что он не подозревает о том, что его так откровенно разглядывают.

— И как я тебе? — неожиданно спросил он. — Нравлюсь?

Вель быстро отвела взгляд, не пожелав отвечать на его нескромный вопрос.

— Знаешь, о чем я в последнее время постоянно думаю? — как, ни в чем, ни бывало, продолжил он. — Я думаю о том, что ты сохранишь память обо мне на долгие века. Обо мне настоящем, — добавил он. — Будешь помнить тембр моего голоса, цвет глаз и волос, будешь помнить тысячи мелочей, которые невозможно записать и передать даже в самых подробных хрониках и жизнеописаниях. Скажу откровенно, эта мысль приводит меня в восторг. Ты — мое Бессмертие!

Вель хмыкнула в ответ на такие пафосные и, что скрывать, очень приятные слова, и, не дожидаясь его вопроса, сразу сказала.

— Ты говоришь о памяти, а ты, случайно, не забыл, что свою жизнь я помню только с момента, когда меня выбросило на берег, возле рыбацкой деревушки?

— Это ничего не значит, — уверенно возразил он, — как только ты окажешься у своих, они помогут тебе восстановить память.

Воспользовавшись моментом, она тут же постаралась перевести разговор на нейтральные темы, постаравшись разрушить то незримое обаяние Ладуэртта, что окутывало ее. Обаяние, которое он, несомненно, осознавал и, которым вовсю пользовался.

— Я хочу попросить Вас рассказать все, что Вы знаете о моем народе. И еще хочу спросить: Вы точно уверенны, что я принадлежу Бессмертным, может еще есть другие народы, похожие на них.

— Я приказал своему секретарю найти и собрать любые сведения, о всех народах, живущих на Земле. Я не хотел, чтобы он понял, что меня интересуют только Бессмертные, поэтому пришлось ждать, достаточно долго, пока он соберет сведения о всех расах, о которых есть хоть какие-то сведения.

Ты не гномка, ты не орк, ты не тролль, значит, единственный народ, которому ты можешь принадлежать — это Бессмертные. О них написано много, но сведения слишком противоречивы.

Дело в том, что от наших земель их отделяет океан. Его конечно, можно пересечь, и многие мореплаватели так и сделали, но уж очень те земли неприветливы. Возможно там, где живут Бессмертные получше, вот только они очень зорко охраняют свои границы, не пуская никого, совсем никого.

Люди на том континенте тоже есть, но их не так много. Селятся они в небольших городах, под защитой высоких стен. Они занимаются в основном земледелием и скотоводством, меняя излишки еды на вещи, создаваемые Бессмертными.

— Как же я попала на корабль? — спросила Вель. Честно говоря, этот вопрос не давал ей покоя всю её жизнь.

— Причин может быть несколько. Бессмертные тоже имеют корабли, и тоже иногда переплывают океан, по каким-то своим причинам. Может ты была на корабле с родителями? Еще бывает, что пиратам заказывают каких-нибудь, особенно экзотических рабов, в том числе. Иногда и Бессмертных. В истории описывается несколько случаев, самым ужасным из которых являлось описание, как один ученый проверял на Бессмертном-рабе свои зелья, ядовитые снадобья, пользуясь тем, что органы его раба очень быстро регенерировались и восстанавливались. Еще заказывают женщин-рабынь Бессмертных, в надежде получить о них долгоживущее потомство, — при этих совах Ладуэрт как-то странно посмотрел на Вель. — Вот только женщины Бессмертных рождают детей только по своему желанию. Если мужчина ей неприятен, то детей у них никогда не будет.

Ладуэрт говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово, и не отрывал взгляда от лица вель. Она густо покраснела, сама не зная отчего, и быстро увела разговор от этой скользкой темы.

Вскоре показался замок Силисии. Заехать внутрь Вель категорически отказалась, хотя люди Ладуэрта уже давным-давно похоронили мертвецов и сожгли вещи залитые кровью. Все равно воспоминания о тех убийствах, были очень неприятными. Граф не стал настаивать на том, чтобы Вель непременно ночевала в стенах башни, и разбил лагерь рядом с крепостью.

Такая уступчивость графа, наряду с тем, что он знал, или, во всяком случае, догадывался, о том, что именно она приложила руку к убийству его людей, и при этом не упрекнул, ни единым словом, расстраивали ее. Уж лучше бы он ей сказал в лицо: мол, ты считаешь меня чудовищем за то, что я убил в припадке ярости свою жену, изменившую мне и сбежавшую с любовником, а сама чем лучше меня? Ты зарезала совершенно спокойно и хлоднокровно больше десятка человек, хорошо осознавая и давая отчет своим действиям. Так кто из нас хуже?

Так вот Ладуэрт молчал, не сказав ни слова, из придуманного ею монолога, и от этого ей, было еще тяжелее.

Глава 2

Вель нашла дерево, в котором спрятала вещи. Ладуэрт с жадностью схватил меч и принялся внимательно его изучать. Увидев, точно такой же герб, как и на крышке медальона, успокоено улыбнулся. Похоже медальон не случайно оказался у того мертвеца. Все-таки существовала небольшая вероятность, что тот человек не имел никакого отношения к пропавшему священнику, заполучив медальон случайно, например, украв его, или, как и Вель, сняв с мертвого тела. Существование меча с таким же клеймом, значительно увеличивало шансы, найти и другие вещи, этого главного свидетеля, особенно, его бумаги.

На другой день они снова двинулись в путь. Вель уверенно вела за собой отряд. Она даже не подозревала, что так хорошо запомнила дорогу. Лес залечивал раны, нанесенные огнем. Зелень травы, веток и листьев кустарников, преобразили места, которые Вель запомнила зловещими из-за черного цвета и мертвой тишины, когда шла этой дорогой.

Они вышли к озеру, которое когда-то поддержало силы Вель, встретившись ей на пути. Разница меду видом озера, что отложился в ее памяти, и тем, что она увидела сейчас, была ощутимой. Тогда вокруг озера был сгоревший камыш, и дохлая рыба, плавающая кверху животами, теперь, озеро оказалось большего размера, чем было в тот засушливый год. Чистая, прозрачная вода, рыба плещущая хвостами. Единственно страшно докучала мошкара и комары, но с этим приходилось мириться, единственным спасением был дым, только он отгонял насекомых.

Утром Вель неслышно выбралась из своей палатки и пошла к берегу озера. От воды поднималась легкая дымка, а вокруг не было ни души. Вель сбросила одежду и несколько минут, совершенно обнаженная постояла на камне, нежась в лучах восходящего солнца. Нагота не была для нее чем-то шокирующим или нескромным. Много лет она провела в подобном состоянии, просто из-за того, что кроме шкур, никакой другой одежды у нее просто не было.

Шагнув с камня в воду, Вель, сделав еще пару шагов, полностью погрузилась в воду. Она доплыла до середины озера, развернулась и поплыла обратно. Вышла из воды и снова встала на камень, расплетя косу, чтобы просушить на солнце волосы.

— Ты специально издеваешься надо мной? — раздался тихий и несколько раздраженный голос Ладуэрта. — Тебе нравятся мои мучения? Ты получаешь удовольствие, зная, как я страдаю и как мне плохо?

Если Дадуэрт ждал, что она с громким писком съежится и станет прикрываться руками, и ее лицо станет от стыда, то он жестоко просчитался. Его страдальческая тирада, не произвела на нее ни малейшего впечатления, лишь заставив слегка повести плечом, как бы говоря, не хочешь страдать и мучится — можешь не смотреть, никто насильно любоваться мной никого не заставляет.

Потом Вель спокойно натянула на тело сорочку, потом платье-балдахон, в котором она путешествовала с графом, затянула широкий пояс, схватила в охапку нижнее белье, которое-то как раз и постеснялась надевать при нем, и босая пошла к своей палатке, спиной, ощущая прожигающий кожу между лопатками, взгляд графа.

И вот с этого дня их отношения очень резко изменились. Теперь Ладуэрт, откровенно демонстрировал, как он хочет ее, как она желанна ему. Он обнимал и прикасался к ней, при каждом удобном случае. Помогая взобраться на лошадь, он на несколько мгновений прижимал ее к себе, и она ясно слышала, как колотится его сердце. Подсадив на лошадь, он неизменно стискивал или поглаживал ее лодыжку, а один раз даже прижался к ней щекой, заставив Вель заалеть от стыда, поскольку граф это проделал на глазах у всех. Протягивая ей руку, помогая подняться, он переплетал ее пальцы со своими. Но, ни одного раза он не зашел за черту, при переходе через которую подобные проявления чувств уже становились назойливыми домогательствами, хотя...

Если бы все это делал то же Седрик, Вель постаралась бы находиться от него вне досягаемости его рук. От прикосновений же Ладуэрта она только краснела, стараясь не показать, как в такие минуты бьется не только его, но и ее сердце, и как волна какого-то неясного чувства окатывает ее с головы до ног.

Еще один переход и они подошли к месту, где когда-то стоял дом, приютивший Вель. Она сразу нашла место, где спрятала вещи мертвеца, оставшиеся после пожара. По приказу Ладуэрта два воина разбили тайник и вытащили сундук с документами.

Теперь, когда Вель умела хорошо читать, она и сама с интересом заглянула внутрь, рассматривая бумаги, что лежали в сундуке, и сразу поняла, что за документы случайно попали ей когда-то в руки. Мелко исписанные страницы — несомненно, дневник, или путевые заметки. Два листа гербовой бумаги, еще сохранившей печать сургуча — какие-то официальные документы, возможно, закрепляющие правовладение, или назначение на должность, а может и дарственные. Карта империи.

Вель пожалела, что в то время не умела читать, сколько бы восхитительных часов она провела, читая эти записки, строя предположения, пытаясь разобраться в путанице фактов и событий, что были описаны на этих страницах.

Ладуэрт приказал разбить лагерь, он собирался остаться здесь, по меньшей мере, на три дня. Вель стало почему-то не по собе, она ощутила, что эти дни станут решающими для дальнейших отношений между ней и Ладуэртом. Она помнила, как перед дорогой твердо решила сбежать, когда они достигнут этого сгоревшего дома. И вот этот час настал. Вель помнила, что Селисия с детьми осталась у Ладуэрта в заложниках, но перед дорогой, когда обдумывала план побега, даже это обстоятельство ее не останавливало. Остаться в когтях жестокого палача, чтобы спасти им жизнь? Но ведь, даже поступив так, не было никакой гарантии, что он все равно не убьет их по первой, же прихоти, или при первой, же вспышке ярости и гнева. Вель понимала это, и поэтому никаких сомнений в побеге не было. И еще тогда ей казалось, что возврат бумаг и документов, будет достойным возмещением за ее побег, теперь же ей так не казалось.

Это путешествие что-то изменило внутри нее. Она уже и графа не считала безмозглым убийцей, и уже оправдывала некоторые его поступки, и ей уже даже было его жалко.

И вот в минуты таких раздумий о своих дальнейших планах, Вель нашла компромисс.

Она решила уступить желаниям графа, а потом уже сбежать от него. Аргументы, которые она сама себе привела для оправдания подобного решения, были весьма убедительны.

Самые жгучие, самые мучительные желания — неутоленные. Именно они толкают людей, не умеющих сдерживать, подавлять и контролировать свои чувства, на самые дикие, самые чудовищные и жестокие поступки.

Граф не был исключением, даже, наоборот, был самым ярким представителем, подтверждающим это.

Вот Вель и подумала, что если граф не будет себя ощущать так, словно у него изо рта вырвали самый лакомый кусок, в тот момент, когда он уже запустил в него зубы, и все его чувства приготовились вкусить наслаждение, то может и его злость не будет такой всепоглощающей и ненасытной.

Однако Вель лукавила. Лукавила и врала самой себе. Она уже насколько дней, засыпая, представляла, как Ладуэрт целует ее. И эти видение были ей ничуть не противны, а наоборот, сладостны и приятны. И еще Вель не признавалась самой себе, что влюбилась в графа, влюбилась так, что находила оправдание даже самым страшным его поступкам.

Глава 3

Они вдвоем стояли у могилы, в которой Вель похоронила мертвеца из дома.

— Ваши предположения и догадки подтвердились? — тихо спросила она, поскольку грустная тишина этого места, не позволяла разговаривать громко, и словно давила на них.

— Да, — так же тихо ответил Ладуэрт. — В этих записках столько мелких подробностей, рассказывающих о том, что тогда случилось. И еще отдельно записан рассказ той женщины, которая была моей прабабкой, кстати, ее звали Ровена. Такие горькие и тяжелые строки. Она очень любила своего мужчину. Не потому что он был королем, а просто, потому что любила. Она не питала никаких надежд, что всегда будет рядом с ним, понимая, сколь различно их положение. Понимала, что когда он женится, будущая королева ни за что не согласится терпеть рядом соперницу. Поэтому она была готова отправиться в замок, который ей подарил ее любимый, и воспитывать там сына, втайне надеясь, что король не забудет о ней, и будет хотя бы изредка навещать ее.

И вот даже таким скромным мечтам, — при этих словах голос графа дрогнул, — не суждено было осуществиться. Реальность оказалась в тысячу раз страшнее. Дальше она рассказывает, как они с королем попали в ловушку, подготовленную кузеном короля. Как они вдвоем бились против нескольких нападавших, и ей даже удалось пробиться к тому ублюдку и вонзить меч ему в живот. Жаль только, что он не сдох от этого ранения, — эти слова Ладуэрт добавил уже от себя, скрипнув при этом зубами.