— Полный успех, абсолютный восторг. Единственно, при перестроениях корпуса в настоящем вакууме, не на стендах, многовато “серебряной пыли” расходуется. Не отработан пока процесс, разлетается в невесомости драгоценный материал. Сейчас почти все производство нанороботов на орбиту вкалывает.

— Да! — вспомнил терапевт. — Говорила же Такао, что научилась корпус из железа поддерживать, а нанороботов применять исключительно в необходимых местах. У нее даже бьющиеся чашки завелись. Обычные.

Каперанг посмотрел пристальней:

— Вы подушку Такао видели?

— Про нее что, весь мир знает?

— Ну, она же в подушку в фильме обнимала. А кого в рубку приглашала, тот подушку живьем видел. Но нас таких немного. Что же, доктор, вы не догадались, кто там нарисован?

Доктор задумался. Понял вдруг, что глаза у капитана такие же, как у дожидающегося операции Зацаренного: белое пламя, блеск расплавленного серебра.

— Вы догадались?

— Возможно, — моряк отложил фуражку на стол. — Корнет занят. Обо мне речь не идет. Позвоните, доктор. Ее номер вам кто угодно скажет.

— Если все так, почему... Почему речь не идет о вас? Первым догадались вы.

— Я действительно слишком... Опытный. Осторожный. Обычный. Остывший. Лед и пламя дают паровой взрыв. Болото и факел — вонючие метановые пузыри.

— А что вы собирались делать до моего совета?

— Жить. Продолжать выполнение своих обязанностей.

— Вы тоже цитируете Фадеева?

— Это какого же?

— Ну... “Разгром” который, “Молодая гвардия”.

— И что, этот коммуняка, бухавший с Берией, оказался способен сказать что-то настоящее?

Доктор не нашел ответа. Заговорил о другом:

— А с чего вообще стали русалок в космос запускать? На жизнеобеспечении экономят?

— И это тоже. Но я тут недавно читал статью одного товарища. Фамилию не помню, звать Денисом. Он выдвинул гипотезу, что Туманный Флот — это такой посланец внеземной цивилизации. Само по себе не оригинально, правда?

— Не поспоришь.

— Да. Но был этот зонд-автомат устроен так, что в пути принимал с материнской планеты описание новых изобретений. И, соответственно, улучшал себя, пересобираясь на каждой промежуточной остановке. С учетом последних веяний науки и техники родной планеты.

— Я читал, — доктор скрутил пальмовый лист ровным цилиндром, — рассказ Генриха Альтова, “Ослик и аксиома”.

— Вот, — капитан улыбнулся. — А в окрестностях Солнечной Системы связь пропала. У нас тут миллиарды пропадают, чего там тот радиоканал до Чакра Кентавра... Или, например, сбой операционной системы. Хотя исполнительные механизмы — ядра, жесткое подчинение Адмиралтейскому Коду — сохранились. Как внучкин компьютер. Мышка, принтер и микропрограммы биоса на месте, а вместо привычных “форточек” — богомерзкий пингвинус. Что межпланетному скитальцу оставалось делать? Собрал по тем образцам, какие увидел. Вот потому и ядер конечное количество: их только в заводских условиях родной планеты делают. Вот потому корабли Тумана и появились все разом. Отсюда и поведение, как у классической нейросети, с нарастанием компетентности. От прямолинейно-автоматических реакций, до сверхразума, в перспективе.

— А корабли почему? Не танки, не самолеты? Не бетономешалки с кофемолками, наконец?

— Ну, может у них планета водная. И суша для них, как для нас околоземная орбита. Дышать нечем, крылья-плавники опереть не на что.

— И теперь...?

— И теперь ненулевые шансы, что за пределами земной магнитосферы ядра Туманников уловят сигналы родной планеты. Если, конечно, гипотеза верная.

— Так ведь и Ангелы могли сформироваться по похожему принципу. Только на основании уже посещенных зондом планет. Потому и разные, потому и ломились напролом.

Капитан пожал плечами:

— Милое дело выдвигать гипотезы. Проверять потом замаешься только. Но профессору Акаги сказать стоит. Она-то про Ангелов знает не только всем известные обрывки теленовостей. Ладно, доктор. Сможете мне что-либо посоветовать?

Доктор кивнул:

— Из ваших слов одно видно четко. Вы недовольны. А раз так, то меняйте жизнь. Мое мнение: Танегасима!

Капитан вернул фуражку на место. Зачем-то постучал по козырьку ребром ладони. Поднялся. Поднялся и доктор.

— Спасибо. Удачи! — просто сказал моряк и направился к выходу с рынка, на глазах превращаясь из уставшего дядьки в стройного стального командира тяжелого атомного ракетного крейсера.

* * *

— ... Крейсера Тумана установили наблюдение за побережьями Южно-Китайского, Желтого и Японского морей. В связи с общим увеличением напряженности в Тихоокеанском регионе, правительство США выражает крайнюю озабоченность Роанапурским инцидентом. Приведены в готовность подразделения Национальной Гвардии. Объявлено расширенное заседание Совета Безопасности ООН...

Ермолов убрал звук и обратился к людям в кабинете:

— Недвусмысленный намек на возможность появления Роанапурских террористок и у нас. Мало нам было Пенсаколы! Айболит, ваше мнение?

— Дело плохо, — главный врач только руками развел. — Насколько я понимаю, медициной тут ничего не сделаешь.

— Корнет, вы в курсе возможностей “Вымпела”, да и смежников. Ваше мнение?

Названный оглядел просторный кабинет: светло-голубые обои, мебель орехового дерева, легкая, воздушная, гнутая. В таких комнатах тургеневские барышни вздыхали о саде вишневом, а пламенные революционеры вынашивали замыслы освобождения угнетенной родины от османов... Люди эпохи Нанкинской резни, Хиросимы и Дрездена, обсуждая дела, прятались в таком интерьере, словно бы уговаривая себя, что вокруг все так же, как было в счастливом спокойном детстве. Но время безжалостно проникало сквозь изящные рамы, вздувало вдоль пола невесомые занавески — и меняло, меняло модели кораблей в стеклянных ящиках вдоль нежно-голубых стен. Вот небольшой парусник; а вот уже парусник побольше — “Бостонский китобой”; а вот уже стальной корпус и простые мачты “Летающего П”, название не разобрать. А вот пароход; а следом броненосец; а рядом линкор, еще линкор, и плоская палуба “Леди Лекс”, и подвешенный на ниточках “Зеро”, и рубленые формы так и оставшегося в чертежах “Зумволта”...

Маленьких аватар Тумана здесь не было. История флота в моделях закончилась у входной двери. Корнет ответил:

— Наше оружие не то, чтобы совсем бессильно. Но ядерных бомб в своих городах нам только и не хватало.

Айболит прибавил задумчиво:

— Это не чужой разум как ребенок, это дети как чужой разум, только пока не развитый. Что взрослых и спасает. А выросшие дети... Мда-с...

— Это вилы, — рубанул Корнет. — Как мы теперь видим.

— Делать-то нам что? — засопел майор морской пехоты, командир охраны посольства.

— Дружить с русалками. Если танкисты забунтуют, кто остановит мятежную машину? Другие танки. Вот и свихнувшуюся русалку остановили другие русалки. Наши.

— Но средства против них у нас нет, — командир “Адмирала Лазарева”, он же старший по званию военный на острове, поставил перед собой сцепленые руки.

— Нет, — согласился Корнет. — Кроме хороших отношений.

— Но это же полумеры, костыли, — не успокоился майор. — Личные отношения вместе с личностью кончаются!

— Если «костыль» отлично работает и не доставляет проблем ни пользователям, ни разработчикам, — Корнет повел плечами, — то мы его переобзываем «технологическим крепежом». И живем дальше.

Главный врач госпиталя тяжело вздохнул:

— Ангелы пытались нас завоевать — мы их отбили. Туманный флот пришел — побороли. Но снова политика. Дележка ресурсов. Опять человечество несется в будущее, зажмурив очи. Нас не изменить!

— Да и пофиг! — рыкнул моряк. — Не первый раз. Чихать, прокрутимся!

Посол Ермолов поднял взгляд к белым панелям потолка, к зазвеневшим на сквозняке подвескам большой трехъярусной люстры.

— Оптимистические трагедии? — буркнул майор.

— Жизнерадостный хрендец, на наши теперешние мерки, — поправил Корнет, разглядывая модель авианосца.

Ермолов понял, что надо подводить итоги:

— Вот люди покруче нас были, а выражались вежливо, сдержано. Они настоящие штыки видели, не испытавали нужды придавать себе лишнего весу, ибо знали собственный и пользоваться им умели. Мы вот не умеем, так и придаем себе важности остреньким...

Посол протер лоб свежим платком.

— Как же мне, Д’Артаньяну... А, это я говорил уже, — подмигнул сразу всем, и тягостная атмосфера вмиг рассыпалась. Люди заулыбались, задвигались на стульях.

— Совещание закрыто, — сказал Ермолов. — Спасибо. Все свободны.

* * *

Свободные от дежурства люди расходились по домам, поглядывая на накатывающий с севера циклон, и ежась в ожидании ливня. Пройдя до начала дорожки в зарослях, Корнет спросил товарища:

— Что голову повесил?

— Хемптона парализовало-таки. Облажались мы. На бессмертие замахиваемся, а травму позвоночника вылечить не можем.

— Кто вообще Хемптон? — Корнет даже остановился. Под ветром зашумели заросли папоротника, почти легли. Невесть откуда взявшиеся кактусы стояли гордо, как истинные мучачос.

— Парень Асты.

— Док, что я слышу? Не “капитан тяжелого крейсера Астория”?

— И капитан тоже. Но все-таки парень Асты.

— И что с ним?

— В бою, когда “Асторию” накрыло, Хемптон упал под приборы в рубке и повредил шею. Межпозвоночные диски шейного отдела защемили нервный ствол. Почти неделю мы с ним возились — даже Рицко не справилась. Говорит, проще новый позвоночник сделать.

Корнет повернулся, зашагал дальше. Ответил, перекрикивая шум ветра в зелени:

— Так сделайте! Будет полный голливудский канон. Каре тузов! Русский кагэбэшник...

— Грушник вообще-то, — доктор догнал товарища, и тому не стало нужды кричать.

— Да пофиг, разбираться еще... Потом женщины, обе киношные красавицы. Русская мафиози. Японка-недонобелевка. И негр-мореход. Или теперь это уже афротуманоамериканец? Короче, полная политкорректность: феминистки с правозащечниками рыдают от умиления.

Доктор убрал в карман шапочку, чтобы не сдуло. Проворчал:

— Злые русские захватили гражданина США и переработали в голема Тумана? Ермолов упарится ноты писать.

— Ермолов знал, на что шел. Я ему заказал уже на Новый год шпагу и плащ мушекетерский.

— Ты прям такой крутой, не боишься начальство подкалывать?

— У меня инстинкты нормальные! — Корнет обнял вышедшую навстречу девушку:

— В ее присутствии хочется быть сногсшибательным и зубодробительным. У тебя, кстати, с инстинктами тоже все нормально, — сказал он доктору. — Только мозг твой чрезвычайно силен и подавляет их.

— А! — доктор махнул рукой, — профдеформация. Не могу же я жгут накладывать дрожащими от сердечной хвори лапками.

— Можно проще, — Корнет пожал плечами, — сударь, вы задрот-с. Ну, а как там ваш однорукий лев ислама?

— Ну, хотя бы там все нормально. Вовремя сделанная операция, полное восстановление функций руки. Через год и сила восстановится. Обещал в честь Шайтана сына назвать, в честь Акаги дочку.