Серый дар. Немой приговор

Однако сегодня эта болезнь является чрезвычайно редкой и означает невозможность контроля магии магом. И я даже не представляю, почему Шир такой спокойный, с таким-то диагнозом!

Самые страшные маньяки и убийцы являлись больными нестабильностью магии, они просто были не в силах разрешить свои магические и эмоциональные проблемы и сходили с ума. И вот... Шир, которого я раньше считала мстительным и вспыльчивым, теперь предстал совершенно в другом свете.

Он невероятно силён магически, а ещё у него невероятная выдержка и контроль. Сдержаться в такой ситуации (даже с помощью со стороны) — это действительно очень и очень большое достижение для Шира.

Но тут на ум непрошеным гостем пришёл вопрос: "А почему, собственно, граф не знает о болезни Шира?". Или знает? Но не мог же он этого не сказать мне. Всё же, готовясь к заданию, я основательно перерыла всю информацию по парням. Закопавшись, словно крот в землю, в справочники я тогда узнавала все, что только можно о будущих подопечных, их магии и родственниках.

И вот... Болезнь Шира разрушила, как ветер карточный домик, мою уверенность в знании чего-то об этих магах. Я ведь даже не подозревала, что он может быть болен! Считала, что вспыльчивость — свойство характера, который прекрасно уравновешивает спокойствие Ллои.

Кстати, если друзья скрывают факт болезни их лидера, то почему тогда лаборанту-то сказали? Хотя оно и понятно... Легче вызвать жалость и заручиться клятвой неразглашения, чем потом разбираться с ректором, к которому точно отправился бы лаборант в надежде на усмирение бешеного новичка. И я бы его поняла. Всё же картина 'Шир в гневе' действительно устрашающа.

Но хоть я и поела, однако, существуют и другие потребности у организма. В частности, хотелось в туалет. Метить углы, я птичке не дала... Её физиологические порывы и так трудно сдерживать, всё же, птицы не имеют ни мочевого пузыря, ни какой бы то ни было силы воли для того, чтобы ей заменить отсутствующую ёмкость.

И я бы честно мирилась бы с потребностями совы, но не в аудитории же! Даже не думала, что у такого маленького организма есть такие большие проблемы! То еда, то выделения, то неправильный распорядок дня! И почему я не кошка?

Почему Ширу кошки не нравятся? Почему именно совы?

Задаваясь этим вопросом, я решилась обратить на себя внимание Вектора. Подошла к нему, клюнула в ногу, привлекая внимание и, когда он присел, вопросительно смотря, изобразила нетерпение. Стыдно не было.

Бытие животным, оказывается, способно отбить любой стыд в деле справления естественных потребностей! А вот Вектор немного порозовел, кашлянул и всё же решил отвести меня в туалет. И на том спасибо.

Как ни странно, в очередные неприятности мы по пути не вляпались. Но это, скорее, заслуга Вектора, чем моя. На обратном пути всякие происшествия нас опять же миновали, как вода минует камни, а вот прямо перед аудиторией нам не повезло столкнуться с Широм.

Тот стоял, прислонившись к стене и закрыв глаза, думал о чём-то своём. Мы ему решили не мешать и уже хотели было тихо прошмыгнуть в аудиторию, как парень открыл глаза, где уже не осталось ни ярости, ни бешенства, только усталость. При виде нас появилась ещё и подозрительность, но и то ненадолго. Он проводил глазами фигуру Вектора, уже почти исчезнувшую в проёме двери, а вот меня на его руках почему-то не заметил. Точнее, заметил, но внимание обратил больше на друга. Видимо, знакомое лицо его успокаивало, как тогда, когда с ним говорил Ллои. Зато понятно, почему их группа такая сплочённая. Как родные...

Почти вся работа по ловушкам, собственно, была уже закончена. Оставались сущие крохи. Их-то и обсуждали с лаборантом парни.

Некоторое время сова наблюдала за ними, сидя на парте, куда её с наказом не двигаться, поместил Вектор. Понятно, что любое движение могло спровоцировать ближайшие ловушки, поэтому я сдерживала порывы птички, параллельно разбираясь со своей проекцией, сидящей над бездной подсознания. Та передавала, что это самое подсознание намекает на какие-то проблемы в дальних пещерах. Причём, оно намекало, что нам лучше туда не соваться.

Такое с ним бывало... Иногда бабочки на своих крыльях приносили информацию о передвижениях той самой деревянной двери по моему внутреннему миру. Делали они это не потому, что подсознанию она не нравилась. Наоборот, то неистово желало меня с ней столкнуть, поэтому обычно об опасности её появления рядом со мной не говорило ни слова. Но в такие моменты, как сейчас, даже подсознание было на моей стороне. Мы оба понимали, что тогда, когда я почти заключена во внутреннем мире, встреча с дверью может стать фатальной.

Ясно, что, как только я снова обрету тело, подсознание перестанет предупреждать меня с помощью бабочек о двери, но сейчас... Сейчас это может быть смертельно опасно. И, как я поняла, в дальние пещеры мне в ближайшее время соваться не надо. Подобно пауку, плели там паутину мои утерянные воспоминания, заключённые за деревянной дверью. И я совсем не хотела попадаться в липкие сети прошлого... Боялась... И не хотела.

Пока я общалась со второй проекцией, пятёрка и лаборант достигли общего согласия и разошлись. И если последний отправился туда, откуда и явился, то есть в пристанище всех, кто не ученик — в учительскую, то первые, взяв меня, пошли на выход. Спросить их, почему они покидают место преступления, я не могла. Оставаться в неведении тоже не получалось.

Все мои сомнения разрешил Шир, стоявший за дверью и задавший все мои вопросы парням. Он-то в последнем обсуждении не участвовал и тоже ничего не знал. В общем, стало ясно, что мы просто сделаем вид, что все дружно проспали и явимся на этот урок, когда тот начнётся. Ни о каких ловушках 'не знаем', ни о каких странных группировках, угрожающих новеньким, 'слыхом не слыхивали'. К тому же, лаборант обещал придержать наши безопасные места до нашего появления.

Но это всё хорошо. Прекрасно даже!

Вот только шли все сейчас в комнаты, чтобы меня там оставить. Понятное дело, меня это совершенно не устраивало! Совершенно! Как не устраивает воина тупой меч, так и я возмущалась насильственному разлучению с объектами слежки. Правда, делала я это молча. Мысленно даже.

Потому как излишнее желание быть рядом может быть подозрительным. И так я тут на птичьих правах... Будучи птицей на птичьих правах. Прямо птичья внутренняя и внешняя политика.

Шир на новость о том, что меня решено было оставить, отреагировал немного не так, как все ждали. Он скривился... Но промолчал. По какой-то туманной, как берега западной реки, причине Шир относился ко мне с теплотой. И оставлять меня одну не хотел. В принципе это всё самообман... Который, словно карточный домик, тут же разрушил Шир, заметив:

— Главное, чтобы она нам в комнате в наше отсутствие не напакостила.

Все мысли об особенном ко мне отношении рухнули. А я решила вести себя идеально... Чисто из вредности. В принятие мне нужно завоевать их доверие, а следить за ними из комнаты... Да, не смогу, но вот позже... Я сейчас просто летать не могу. А это скоро изменится.

Как выяснилось, сова готова к сотрудничеству, поэтому у меня есть крылья и существо, умеющее летать. А что ещё надо для полёта?

Все мои позитивные мысли, чья единственная функция — меня подбодрить, провалилась, вскоре исчезли, как россыпь росы под слабыми лучами утреннего солнца. Парни ушли, предварительно заперев меня в комнате, а сова своего присутствия не проявляла, предоставив руководство мне. Аналитик сидела тихо внутри, ничего не сообщая, лишь скапливая в себе информацию из подсознания и окружающей среды, как сейф копит деньги и драгоценности. Обрабатывать сведения она нужным не считала, решив вечером вернуть их мне.

Я же скучала... Сидела на кровати, подобно одинокой игрушке, оставленной маленьким владельцем на время прогулки или на время уроков. И совсем не кукольные мысли занимали меня.

В частности, я никак не могла разгадать загадку старого графа. Тот так таинственно высказался на счёт моего связного, который находится где-то здесь и должен будет связывать меня и графа, передавая сообщения, что я до сих пор гадала, как мне с ним встретиться. Не было ни малейшей уверенности, что этот связующий сам меня найдёт. Но от графа были получены чёткие указания — ждать, значит, пока надо следовать им, не создавая себе проблем.

Ладно, связующий... Найдётся как-нибудь сам...

Куда больше беспокоило крыло. Если оно не сумеет зажить в ближайшее время, то придётся продолжать терпеть неудобства путешествия на чужих руках и плечах. Нет, меня это вполне устраивало. Но вот сову... Её протест против инородных пальцев в перьях был вполне ясен и понятен, однако, передвижение полётами было пока не доступно, как не доступно небо рождённым ползать.

Наверное, стоит рискнуть и без ведома Вектора развязать то, что он так заботливо навязал на мою конечность. Только вот рук нет...

Пришлось буквально перетирать не слишком толстые верёвки, удерживающие моё крыло, довольно-таки острым клювом. Спустя пятнадцать минут сломанная конечность была на свободе, а я осознала, что сказочки про регенерацию таковыми вовсе не являлись. Регенерация у меня действительно потрясающая! Как у гидры!

Это кишечнополостное способно восстановить своё тело из пары клеток, у меня, к сожалению, таких способностей к самоисцелению нет, но и мне жаловаться не приходится. Всё же слишком мало времени прошло, а крыло уже зажило. Это не укладывалось в привычные рамки и не хотелось верить странному зрению совы, но приходилось.

Будто толкаясь, вытесняя сову наружу, к управлению, я желала проверить её способности в лётном деле. Крылья есть, хвост есть, тело есть, сова есть. Что ещё надо? Только разбудить эту соню, спрятавшуюся от внешнего мира, словно закутавшись в одеяло. Вот кто целыми днями был готов дрыхнуть, и лишь ночами рассекать сильными крыльями воздушные потоки. Но не судьба...

Наконец, недовольная птичка снова вышла на передний план, неохотно, будто бы не желая того, оттеснив меня в мой внутренний мир. Канат нашей связи задрожал, но успокоился, только напугав Аналитика. Теперь я была всего лишь наблюдателем. Оставалось вложить в голову птицы мысль о полёте, это удалось легко... Элементарно даже. Всё же сова — не человек, сопротивляться не умеет.

Ухнув, птица расправила крылья. Не почувствовав привычной тяжести бинтов на одной из конечностей, сова слегка дёрнула им. Потягивания, впрочем, скоро закончились, и одним мощным взмахом, не такое уж и хрупкое тельце оказалось в воздухе.

Трансляция гнилостного недовольства птицы затмевала ощущения от её полёта. Недовольна сова была тем, что летает не на открытом воздухе. Всё же махать крыльями было легче среди ветра, среди его потоков, среди вихрей. А тут... Застоявшийся воздух, как вода в болоте, двигался не охотно, и требовалось в два раза больше усилий и скорости для удержания в воздухе. Конечно же, при таких исходных данных, постоянно возрастающей скорости и всё ещё не гнущегося нормально крыла врезаться во что-то было очень легко. Что и сделала сова, распластавшись лужицей по окну.

Стекая белоснежной кляксой по стеклу, я, получившая полную власть над телом от испугавшейся совы, думала о том, что полёты нужно отложить. По крайней мере, час отдыха необходим.

И за этот час, отпущенный мною на отдых, можно успеть обследовать комнату. Подобно непосредственным детям, я рвалась к новому. Видимо, на изменение пристрастий влияет совиный организм. В отличие от спящей где-то внутри хозяйки, тот рвался к активным действиям, не привыкший к длительной неподвижности и недавно поевший.

Начала исследования жилища я с ванной. Да, в этой академии было и что-то несомненно прекрасное, вроде, отдельных ванн в каждой комнате. Это была непозволительная для имперских учебных заведений роскошь. А тут, среди друидского леса, приходило ощущение сказки... Где всё возможно... Где есть место чуду. Вот только все эти ощущения испарялись, подобно чаю на солнце, как только вспоминался 'тёплый' приём местных.

Собственно, ванна 'порадовала' установленными там ловушками. Или не ловушками... Не знаю. Я просто ощущала в этом маленьком помещении магию. Чужеродную. Не такую, как у Шира — бушующую, не усмиряемую, с привкусом морской соли на губах. Нет, эта была иной — колючей, злой, как крыса, загнанная в угол.

Магии Ллои, Вектора, Алекса и Нерина тоже не были такими. У каждого свой привкус способностей, уникальный, но тот, который распознать может только сова. Я лишь на время переняла её способности. Сумела почувствовать то самое чудо, которое подспудно ожидала по приезде сюда.

Наверное, это немного наивно... Но я не верила, что кто-то сюда забрался в наше отсутствие, чтобы наколдовать ловушек. Нет, я не могла бы никогда в жизни поверить, что кто-то сумел разобраться с запутанной защитой, установленной Широм на всех комнатах, принадлежащих пятёрке!

Мне кажется, ребята просто вчера не нашли эти остатки чужой магии тут. Большую часть гостеприимно установленных ловушек сняли, а на остальное просто не хватило сил. Тем не менее, я коготком подцепила листик со стола Ллои и поставила тем же коготком крестик в верхнем углу, представив, что листик есть комната пятёрки, значит, я сейчас в верхнем её углу.

Осталось найти иные следы чужеродной магии. И отметить. И тогда от них точно ничего не останется, если я сумею объясниться с Широм и Ллои. Или с Вектором. С Нерином говорить точно не стоит. Он мне не доверяет. Алекс тоже не особо меня любит, но терпит из-за остальных рядом с собой. В принципе все эти парни относятся ко мне нормально, но с искренней теплотой пока только Ллои.

После ванны тотальному осмотру подверглись две спальни: одна на двух человек, вторая на трёх. Вообще эти спальни соединяла гостиная, а уже из неё можно было попасть в ванну. Поэтому вся пятёрка жила вместе, что им явно нравилось. Наверное, если бы не происходило то, что происходит, то ребята точно захотели бы тут остаться учиться. До конца года.

Впрочем, выбора у них нет. Этот последний курс они в любом случае проведут среди друидов, даже если те будут очень враждебны.

В спальне Шира я наткнулась на гнилую, мерзкую магию... Она сразу же заставила насторожиться и принюхаться ещё. А самое главное — обоняние у птиц сравнительно плохо развито, тем не менее, это совершенно не мешало мне чуять и различать тончайшие переливы магической энергии.

И вот эта магия не нравилась мне даже больше, чем та чужеродная в ванне. Эта разрушала. Она не могла созидать, не могла создавать. Она только разрушала. Превращала в труху всё, что её окружало.

Здесь же её функцией являлась слежка, из-за чего магия приобрела некоторую обтекаемость, стала скользкой. Отметила на листике коготком и эту магию, листик уже больше походил на лохмотья какого-нибудь нищего, таким он был разодранным, но я всё понимала. И это в данном случае компенсировало нетоварный вид листика Ллои.

Итак, осталась гостиная. Помещение, выполненное в мрачных цветах, мне нравилось. В нём не было яркости, света проникало мало, именно поэтому гостиная так привлекала сову. А, значит, и меня тоже.